Вагонъ третьяго класса Николаевской желѣзной дороги биткомъ набитъ. Публика самая разношерстная. Тутъ и неизбѣжный монахъ въ черной коленкоровой рясѣ, армейскій офицеръ въ высокихъ сапогахъ и съ трубкой, черноглазая дѣвушка съ книжкой Дарвина въ рукахъ, баба съ двумя ревущими ребятами, пьяная чуйка съ гармоніей, купцы съ кульками съѣдобнаго, но всего больше мужиковъ въ сермягахъ и тулупахъ. Поѣздъ еще не тронулся. Ждутъ третьяго звонка. Кондукторъ ходитъ по вагону и гоняетъ мужиковъ съ мѣста на мѣсто. Съ платформы, гдѣ стоитъ провожающая публика, какая-то женщина, въ ковровомъ платкѣ на головѣ, машетъ руками и кричитъ:
— Миша, Миша! какъ пріѣдешь къ Троицѣ Сергію, такъ не забудь Анну-то Дмитріевну за упокой помянуть!… Да купи въ Валдаѣ теткѣ Василисѣ баранокъ, ну, а ребенку можно бубенчикъ…
— Ладно, ладно…-- откликивается изъ вагона молодой человѣкъ въ синихъ очкахъ.
У окна другъ противъ друга сидятъ два купца: одинъ сѣдой, другой рыжій.
— Въ Москву ѣдете? — спрашиваетъ рыжій.
— Сперва-на-перво въ Москву, а тамъ къ Макарью кулье закупать, — отвѣчаетъ сѣдой. — Въ Вихляндію поставляемъ.
— А мы такъ въ свое мѣсто ѣдемъ. На Волховъ. Тридцать верстъ отъ криваго Колѣна. Рыбу ловимъ.
— Поди судачина больше идетъ?
— Судакъ, лещъ, сигъ да не въ томъ сила: сынишку учить ѣдемъ.
— Тсъ… Значитъ, художествами заниматься сталъ? Не по купеческимъ поступкамъ подражать?
— По благородному жить захотѣлъ.
— Тсъ…. А ужъ въ постоянныхъ годахъ?
— Съ пророка Наума двадцать первый пошелъ. Да вотъ большакъ отписываетъ, что противъ родительской воли жениться хочетъ, а мы ему съ матерью богатую невѣсту нашли — Тсъ… Обуяли, значитъ. Что-жъ, изъ подстегъ какая, на комъ онъ жениться-то хочетъ, али такъ голенькая?
— Не, не изъ подстегъ, а только ни кругомъ, ни около у ней. Арендатель тутъ у насъ въ трехъ верстахъ есть, такъ евонная крестница. По зимѣ гостила она у насъ; дѣвченка шустрая, рукодѣльница, ну и въ тѣлѣ изрядномъ, а насчетъ приданнаго безъ корысти. Ну, самъ посуди: на что-жъ мы послѣ этого сына кормили и воспитывали?
— Это вѣрно. Нынче молодежь-то совсѣмъ Бога забыла.
— Подросъ сынъ, вошелъ въ лѣта настоящія, только-бы отцу капиталъ пополнять, а онъ, на-поди! — даровой ротъ въ домъ брать хочетъ. По благородному можетъ это и дѣлается, а только купеческому-то дѣтищу не слѣдъ.
— Это дѣйствительно.
— Коли мы на его воспитаніе капиталъ затратили, такъ вѣдь надо-же намъ и проценты получить. Тутъ все равно, что и въ торговомъ дѣлѣ, разницы никакой не состоитъ. Ты вотъ, къ примѣру теперь, кулье….
— Что-жъ, какъ пріѣдешь, стращать будешь?
— Сначала разсужденіемъ попробую, а тамъ и постращать можно. Вѣдь двадцать тысячъ за невѣстой-то даютъ, что мы ему нашли, такъ неужто изъ за этихъ денегъ мараться не стоитъ? Коли самъ одинъ не смогу, у меня тридцать работниковъ…. Онъ, дуракъ, послѣ этого и самъ меня благодарить будетъ, какъ жаръ-отъ у него къ ней поспадетъ. По благородному?!! Нешто купцу по благородному жить слѣдоваетъ? У купца своя линія.
Въ это время раздался звонокъ, а за нимъ свистокъ, и поѣздъ тронулся. Купцы перекрестились.