Невидимая брань (Никодим Святогорец)/1892 (ВТ)/Часть 1/Глава 25

Материал из Викитеки — свободной библиотеки

[103]

Глава двадцать пятая.

О том, как управлять языком.


Самая великая лежит на нас нужда управлять, как должно, языком своим и обуздывать его. Двигатель языка — сердце; чем полно сердце, то изливается языком. Но и обратно излившееся чрез язык чувство сердца укрепляется и укореняется в сердце. Потому язык есть один из немалых деятелей в образовании нашего нрава.

Добрые чувства молчаливы. Излияния чрез слова ищут более чувства эгоистические, чтоб высказать то, что льстит нашему самолюбию, и что может выказать нас, как нам мнится, с лучшей стороны. Многословие в больших случаях происходит от некоего горделивого самомнения, по коему, воображая, что мы слишком многосведущи и что наше мнение о предмете речи самое удовлетворительное, неудержимое испытываем понуждение высказаться и обильною речью с многократными повторениями напечатлеть тоже мнение и в сердцах других, навязываясь таким образом им в учители непрошенные и мечтая иметь иной раз учениками такие лица, которые понимают дело гораздо лучше учителя.

Сказанное впрочем относится к таким случаям, [104] когда предметы речи бывают более или менее стоющие внимания. Наибольшею же частью многоречие однозначительно с просторечием; и в таком случае нет слов к полному изображению зол, происходящих от сего дурного навыка. И вообще многословие отворяет двери души, чрез кои тотчас выходит сердечная теплота благоговеинства, тем паче это делает пустословие. Многословие отвлекает внимание от себя, и в сердце, таким образом не блюдомое, начинают прокрадываться обычные страстные сочувствия и желания, и иногда с таким успехом, что когда кончится пусторечие, в сердце окажется не только соизволение, но и решение на страстные дела. Пусторечие есть дверь к осуждению и клеветам, разносительница ложных вестей и мнений, сеятельница разногласий и раздоров. Оно подавляет вкус к умственным трудам и всегда почти служит прикрышкой отсутствия основательного ведения. После многословия, когда пройдет чад самодовольства, всегда остается некое чувство тоскливости и разленения. Не свидетельство ли это о том, что душа и нехотя сознает тогда себя окраденною?

Апостол Иаков, желая показать, как трудно говорливому удержаться от чего-либо неполезного, грешного и вредного, сказал, что удержание языка в должных границах есть достояние только совершенных мужей: аще кто в слове не согрешает, сей совершен муж, силен обуздати и всё тело (Иак. 3, 2). Язык, коль скоро начнет говорить в свое удовольствие, то бежит в речи, как разнузданный конь, и выбалтывает не только хорошее и подобающее, но и нехорошее и зловредное. Почему Апостол сей называет его „неудержимым злом, исполненным яда смертоносного“ (— 3, 8). Согласно с ним и Соломон еще древле изрек: от многословия не избежим греха (Притч. 10, 19). И [105] скажем с Екклизиастом вообще, что кто много говорит, тот обличает свое безумие; ибо обычно только безумный умножает словеса (Еккл. 10, 14).

Не распространяйся в долгих собеседованиях с тем, кто слушает тебя не с добрым сердцем, чтоб надокучив ему, не сделать себя для него мерзостным, как написано: умножаяй словеса мерзок будет (Сир. 20, 8). Остерегайся говорить сурово и высокотонно; ибо то и другое крайне ненавистно и заставляет подозревать, что ты очень суетен и слишком много о себе думаешь. Никогда не говори о себе самом, о своих делах, или о своих родных, исключая случаев, когда это необходимо, но и при этом говори, сколько можешь, короче и скорее. Когда видишь, что другие говорят о себе с излишком, понудь себя не подражать им, хотя бы слова их казались смиренными и самоукорительными. Что же касается до ближнего твоего и до дел его, то говорить не отказывайся, но всегда говори, сколько можешь, короче, даже и там и тогда, где и когда это требовалось бы для блага его.

Беседуя, припоминай и старайся исполнить заповедь св. Фалассия, которая гласит: „из пяти родов предметов речи в собеседовании с другими три употребляй с благоразумием небоязненно; четвертый употребляй не часто; а от пятого совсем откажись“ (Доброт. сотня 1-я, гл. 69). Один из пишущих первые три понимает так: да, нет, само собою, или ясное дело; под четвертым разумеет сомнительное; а под пятым совсем неизвестное. То-есть: о чём знаешь верно, что оно истинно или ложно, и что оно очевидно само собою, о том с решительностию говори как об истинном, или как о ложном, или как об очевидном; о том, что сомнительно, лучше не говори ничего, а когда и нужда, говори, как о сомнительном, не [106] предрешая; о неизвестном же тебе совсем не говори. — Другой некто говорит: есть у нас пять приемов или оборотов речи: звательный, когда кого призываем; вопросительный, когда спрашиваем; желательный или просительный, когда желаем или просим; определительный, когда решительное о чём выражаем мнение; и повелительный, когда начальственно и властно повелеваем. Из этих пяти первые три употребляй всегда свободно; четвертый — пореже, как можно; а пятого совсем не касайся.

О Боге говори со всем расположением, особенно о Его любви и благости; однакож со страхом, помышляя, как бы не погрешить и в этом, сказав что о Божественном небоголепно и смутив простые сердца слышащих. Почему люби паче внимать беседам о сем других, слагая словеса их во внутреннейшие хранилища сердца своего.

Когда же говорят о другом чём, то только звук голоса пусть приражается к слуху твоему, а не мысль к уму, который да стоит неколеблемо устремленным к Богу. Даже и тогда, когда нужно бывает выслушать говорящего о чём, чтоб понять, в чём дело и дать должный ответ, и тогда не забывай, между речью слышимою и говоримою, возверзать око ума на небеса, где Бог твой, помышляя притом о величии Его и о том, что Он не сводит с тебя ока Своего и взирает на тебя то благоволительно, то неблаговолительно, соответственно тому, что бывает в помышлениях сердца твоего, в твоих речах, движениях и делах.

Когда нужно тебе говорить, наперед добре рассуди о том, что высказать всходит на сердце твое, прежде чем перейдет то на язык твой; и найдешь, что многое из сего таково, что сему гораздо лучше не исходить из уст твоих. Но при этом знай, что и из [107] того, что высказать кажется тебе делом хорошим, иному гораздо лучше оставаться похороненным в гробе молчания. Об этом иной раз сам ты узнаешь тотчас по окончании беседы.

Молчание есть великая сила в деле невидимой нашей брани и верная надежда на одержание победы. Молчание очень любезно тому, кто не надеется на себя, а надеется на одного Бога. Оно есть блюстительница священной молитвы и дивная помощница при упражнении в добродетелях; а вместе и признак духовной мудрости. Св. Исаак говорит, что „хранение языка не только заставляет ум воспрянуть к Богу, но и в делах явных, телом совершаемых, втайне доставляет великую силу к совершению их. Оно просвещает и в сокровенном делании, если только кто соблюдает молчание с ведением“ (в русск. пер. сл. 31, стр. 208). В другом месте так восхваляет он его: „когда на одну сторону положишь все дела жития сего, — отшельнического, — а на другую молчание, тогда найдешь, что оно перевешивает на весах. Много есть добрых для нас советов; но когда сблизится кто с молчанием, излишним для него будет делание хранения их“ (в русск. пер. сл. 41, стр. 251). В другом еще месте называет он „молчание таинством будущего века; слова же, говорит, суть орудие мира сего“ (сл. 42, стр. 263). Святый же Варсонуфий ставит его выше богословствования, говоря: „если ты и едва-едва не богословствуешь, то знай, что молчание более достойно удивления и славы“ (отв. 36). Почему хотя бывает, что иной молчит, потому что не имеет что сказать (Сир. 20, 6), иной потому, что ждет удобного времени для своего слова (там же), иной по другим каким причинам, „славы ради человеческой, или по ревности о сей добродетели молчания, или потому, что держит [108] сокровенное в сердце собеседование с Богом, от коего не хочет отойти внимание ума его“ (св. Исаак сл. 76, стр. 546), но вообще можно сказать, что кто молчалив, тот показывает себя благоразумным и мудрым (Сир. 19, 28; 20, 5).

К тому, чтоб навыкнуть молчанию, укажу тебе одно самое прямое и простое средство: берись за дело сие, — и само дело будет и научать тебя, как его делать, и помогать в этом. Для поддержания же усердия к такому труду, почаще размышляй о пагубных следствиях безразборной говорливости и спасительных следствиях благоразумного молчания. Когда же дойдешь до вкушения спасительных плодов молчания, тогда не потребуется более для тебя никаких в этом отношении уроков.