1.
Внезапно послышались неторопливые шаги и говоръ.
Развѣдчики испуганно переглянулись, низко-низко припали къ травѣ и затаили дыханье. Безпечныя загорѣлыя лица сразу сдѣлались серьезными и сосредоточенными.
— Черти полосатые, — чуть слышно прошептал широколицый, рябоватый рядовой Голоцюкъ.
Другіе развѣдчики посмотрели на него зло и угрожающее.
— Молчи, м… м… морда!.. Съ ума спятилъ… Услышатъ…
Въ лощинѣ было уже темно и по весеннему свѣжо. Остро пахло болотомъ и зеленымъ камышемъ. Гдѣ-то, ни далеко, ни близко, трещала лягушка. Отъ сырости слегка знобило.
Развѣдчики, какъ были, неудобно повернувъ головы, внимательно всматривались въ ту сторону, откуда послышались голоса и шорохъ шаговъ. Въ разсѣянномъ, сумеречномъ свѣтѣ, по краю лощины, шли двое. Одинъ съ саблей и биноклемъ въ рукахъ, очевидно, офицеръ, другой съ винтовкой — солдатъ. Офицеръ изрѣдка подносилъ къ глазамъ бинокль, внимательно осматривался, а потомъ что-то говорилъ юношескимъ, звонкимъ голосомъ солдату. Солдатъ добродушно и спокойно отвѣчалъ.
Развѣдчики вопросительно переглянулись. Вздохнули. Смуглые лбы чуть разгладились.
— Снимемъ?
— А тамъ, за ними никого нѣтъ? Еще напоремся.
— Кажись, нѣтъ.
Потомъ опять вопросительно переглянулись и кое-кто перекрестился.
— Ишь, офицеръ найшелся! Мы его живо доставимъ ротному.
Поползли осторожно, стараясь не стучать прикладами. Когда до нѣмцевъ оставалось шаговъ пять, молоденькій офицеръ вдругъ остановился, прислушался и посмотрѣлъ въ ту сторону, откуда ползли развѣдчики. А потомъ что-то серьезно сказалъ солдату. Солдатъ усмѣхнулся и коротко отвѣтилъ, не убавляя шага.
На мигъ развѣдчики оцѣпенѣли, а потомъ разомъ, какъ то безпорядочно вскочили на ноги и вразбродъ кинулись на нѣмцевъ. Впереди съ винтовкой на перевесъ, согнувшись и смѣшно передвигая грязными сапогами, бѣжалъ Голоцюкъ.
— Сдавайся, ваше благородіе! Сдавайся… Нечего тутъ.
Офицеръ-нѣмчикъ отъ испуга и неожиданности вздрогнулъ и уронилъ бинокль. Хватился за револьверъ, но впопыхахъ никакъ не могъ отстегнуть крышку кобуры. А когда отстегнулъ — было уже поздно: Голоцюкъ отбросилъ винтовку въ сторону и для чего-то дернулъ нѣмчика за лѣвый рукавъ, да такъ, что сукно затрещало.
— Сдавайся, ваше благородіе! лучше будетъ. Пропало…
Солдатъ въ каскѣ, сопровождавшій офицера, громко выругался и хотѣлъ выстрѣлить, но одинъ изъ охотниковъ выбилъ изъ его рукъ ружье.
— Сдавайся, нѣмецкая образина! Сдавайся!
Нѣмецъ безпомошно посмотрѣлъ на охотниковъ и смѣшно пошевелилъ безцвѣтными, подстриженными усами.
— Что, герръ, попался. Эхъ, ты…
— Я сдавалься… сдаваюсь… — сказалъ немецъ и попытался улыбнуться.
Черезъ часъ, съ большими затрудненіями, пробираясь съ пригорка на пригорокъ, ползкомъ, отрядъ охотниковъ завидѣлъ въ темнотѣ огоньки нашего расположенія.
2.
Ротный командиръ В. сидѣлъ у себя въ избѣ и, при свѣтѣ огарка, вставленнаго въ горлышко бутылки, писалъ письмо женѣ, когда денщикъ доложилъ, что отрядъ охотниковъ взялъ въ плѣнъ непріятельскаго офицера.
— Кто-жъ это такъ постарался? — спросилъ ротный, откладывая въ сторону листки мелко-мелко исписанной бумаги.
— Голоцюкъ, ваше благородіе.
— Молодецъ Голоцюкъ. Какъ же это онъ такъ ухитрился?
— Такъ, что ходилъ умѣстѣ съ прочими на развѣдку, та’й спіймалы нѣмца, — доложилъ денщикъ малороссъ и конфузливо добавилъ, — тилько, дивлюсь, шо ихъ благородіе плѣнный охвицеръ дуже молодой. Якъ дытына.
Ротный улыбнулся.
— Поди, пришли сюда переводчика, да прикажи привести плѣннаго. Ступай.
Узнавъ, что наши охотники взяли въ плѣнъ нѣмецкаго офицера, въ избу ротнаго пришелъ полковой священникъ, отецъ Александръ.
— Что, Семенъ Николаевичъ, — сказалъ онъ, крестясь на образокъ въ углу комнаты, — говорятъ, наши охотники нѣмца-офицера взяли въ плѣнъ? Интересно посмотрѣть.
— Да, батюшка, вотъ сейчасъ приведутъ сюда. Присаживайтесь.
Появились два прапорщика — товарищи по военному училищу. Всѣмъ было любопытно поглядѣть на плѣннаго. Потомъ вошел переводчикъ-еврей съ курьезной фамилiей Мальчикъ. За время войны его лицо обросло смолистой, библейской бородой и отъ этого казалось еще блѣднѣе.
Два солдата съ винтовками ввели плѣннаго. Это былъ мѣшковатый увалень, лѣтъ семнадцати. Лицо у него было широкое, веснущатое, съ голубыми водянистыми глазами. На ногахъ — лакированные сапоги. На головѣ — каска съ баварскимъ гербомъ.
— По русски говоритъ? — спросилъ ротный у солдатъ.
— Никакъ нѣтъ.
— Отлично. Господинъ переводчикъ, пожалуйста, спросите у плѣннаго, какой онъ части. Пусть подойдетъ поближе.
Переводчикъ повернулся къ нѣмчику и быстро сказалъ что-то по-нѣмецки. Плѣнный недовѣрчиво посмотрѣлъ вокругъ, подошелъ къ столу и отвѣтилъ.
— Говоритъ, что шестого баварскаго корпуса, — перевелъ Мальчикъ.
— Великолѣпно. Спросите у него, сколько непріятельскихъ корпусовъ переброшено къ намъ съ другихъ фронтовъ.
Мальчикъ перевелъ и всѣ пытливо посмотрѣли на военноплѣннаго. Тотъ покачалъ головой и что-то быстро отвѣтилъ.
— Говорить, что по долгу присяги не можетъ отвѣтить на этотъ вопросъ.
Похвально. Теперь нужно будетъ, какъ это ни прискорбно, обыскать военноплѣннаго. Потрудитесь перевести.
Переводчикъ перевелъ. Нѣмчикъ покорно сталъ выкладывать на столъ содержимое кармановъ: записную книжку, карту, спички, портмонэ, носовой платокъ и самопишущую ручку.
— Это все? — спросилъ ротный. Больше ничего нѣтъ?
Мальчикъ перевелъ. Плѣнный густо покраснѣлъ и потупился. Покачалъ головой.
— Nеin.
— Имѣйте въ виду, что если обнаружится, что вы что-нибудь утаили, то это можетъ иметь для васъ самыя серьезныя послѣдствія.
Военноплѣнный положилъ руку въ карманъ и нерѣшительно посмотрѣлъ на переводчика. Переводчикъ что-то серьезно сказалъ по-нѣмецки.
Ротный строго посмотрѣлъ на плѣнника.
— Что это у него тамъ?
Нѣмчикъ покраснѣлъ еще гуще прежняго и извлекъ изъ кармана, за руку, препотѣшную целлюлоидную куклу съ огромной головой и смѣшными удивленными глазами.
Первое время отъ хохота невозможно было ничего разобрать.
— Вотъ такъ плѣнный.
— Ай-да офицеръ.
— Браво, нѣмчикъ.
Давно такъ не смѣялись въ дѣловой избѣ ротнаго. Даже солдаты съ винтовками деликатно прыснули въ мозолистыя ладони.
Нѣмчикъ стоялъ смущенный, обиженный, растерянный, съ куклой въ рукѣ и вдругъ что-то быстро-быстро залопоталъ. И по его короткому веснусчатому носу поползла мутная слеза. Отошелъ въ сторону, къ окну, и тихонько заплакалъ, вздрагивая защитнаго цвѣта погонами.
Это было такъ неожиданно, и грустно и смѣшно въ одно и то же время, что секунду молчали. Потомъ посыпались вопросы:
— Что это онъ говорилъ?
— Откуда кукла?
— Щенокъ! — сказалъ одинъ прапорщикъ другому и пріосанился.
— Видите-ли, господа, — сказалъ переводчикъ, — онъ говоритъ, что куклу ему подарила передъ отъѣздомъ на войну сестренка и онъ ее носитъ съ собою повсюду, какъ память. Потомъ онъ говоритъ, что очень голоденъ и усталъ.
Улыбнулись.
— Возвратите военноплѣнному его веши и оружіе. — приказалъ ротный, да прикажите накормить.
Переводчикъ перевелъ, но нѣмчикъ не оборачивался. Ему было ужасно стыдно показать свое заплаканное лицо. А слезы еще горѣли на щекахъ и щекотали носъ.
3.
Когда поздно вечеромъ, часовъ въ десять, ротный командиръ вышелъ изъ избы освѣжиться, вокругъ все было тихо и мирно. Надъ черной землей, въ сѣроватомъ небѣ теплились зеленоватыя рѣдкія звѣздочки и дулъ прохладный, сырой вѣтерокъ. В. снялъ фуражку, пригладилъ волосы и вздохнулъ. Ему вспомнилось, что обыкновенно въ такое время онъ съ семьей уже перебирался изъ города въ лагеря. Вспомнилъ жену и дѣтей, а потомъ почему-то нѣмчика-военноплѣннаго съ его потѣшной куклой. Грустно улыбнулся. Проходя мимо сарая, гдѣ помѣщались солдаты, онъ заглянулъ въ дверь и увидѣлъ въ зыбко-мигающемъ свѣтѣ огарка неуклюжую фигурку Голоцюка и внимательныя лица солдатъ вокругъ. Голоцюкъ разглагольствовалъ:
— …Подбѣгаю это я, значитъ, къ нѣмчику, а онъ, значитъ, хватается за ливорверъ… Ну, думаю…
Ротный вошелъ въ сарай.
— Что, Голоцюкъ, небось брешешь все? — спроcилъ онъ. Голоцюкъ вскочилъ съ мѣста и весело отвѣчалъ:
— Такъ точно, ваше благородіе, брешу…
Ротный улыбнулся.
— Вы ему, братцы не вѣрьте. Все это онъ вретъ.
Солдаты дружно засмѣялись. Они всѣ любили своего ротнаго за простоту и ласку.