А. В. АРСЕНЬЕВЪ
[править]СТАРЫЯ БЫВАЛЬЩИНЫ
ИСТОРИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ И КАРТИНКИ
[править]Неудачный карьеристъ.
(Мнимый заговоръ на жизнь императора Александра I).
[править]I.
[править]Поручикъ Семеновскаго полка Алексѣй Петровичъ Шубинъ, потомокъ елисаветинскаго «сержанта-фаворита» Шубина, проснулся въ самомъ скверномъ настроеніи духа и съ головною болью послѣ вчерашняго кутежа. Накинувъ халатъ, поручикъ крикнулъ камердинера и спросилъ крѣпкаго кофе.
На подносѣ, вмѣстѣ съ кофе, камердинеръ принесъ ему два письма.
— Кой еще тамъ чортъ! проворчалъ хриплымъ голосомъ поручикъ и порывисто сорвалъ печать съ одного пакета. Это было приглашеніе одного изъ товарищей-офицеровъ о подпискѣ между семеновцами на ужинъ «съ дамами». При этомъ сообщалось, что по случаю предстоящаго полкового праздника затѣвается особенное пиршество. «Вообще, ты въ послѣднее время — говорилось въ письмѣ — какъ-то особенно рѣдко появляешься на товарищескихъ попойкахъ. Скупъ сталъ ты, что ли, или заважничалъ?.. И то, и другое нехорошо относительно товарищей, и можетъ быть истолковано ими въ худую сторону. Предупреждаю тебя по-дружески. Подписныя деньги можешь внести хоть сегодня же, но никакъ не позже трехъ дней»:
— Чортъ подери! Этого еще не доставало! зарычалъ поручикъ и бросилъ письмо далеко отъ себя. — Гдѣ я возьму эти деньги?.. И такъ кругомъ въ долгу — кредиторы грозятъ жаловаться, и тогда мнѣ не сдобровать!
Другое письмо было отъ отца.
„Я съ прискорбіемъ замѣчаю, что ты, не внимая совѣтамъ родителей твоихъ, ведешь въ Петербургѣ жизнь развратную и разорительную. Таковое непокорство твое весьма огорчительно намъ, а наипаче потому, что ты оказываешь мнѣ дерзость и неуваженіе, и словесно и письменно. Ты пишешь, что гвардейская служба требуетъ большихъ расходовъ, а я скажу тебѣ, что я самъ служилъ побольше твоего и знаю, что съ умомъ можно жить на тѣ деньги, что мы съ матерью посылаемъ тебѣ. Всѣ же твои долги я заплатить не могу и объявляю тебѣ, что съ сего времени ты не получишь отъ меня ни денежки сверхъ того, что я посылалъ, и долговыя записки твои платить не буду. Помни это и будь благоразумнѣе. Времена нонче тугія, хлѣбу былъ не дородъ, да и скотскій падежъ былъ у насъ, и я продалъ двадцать душъ безъ земли на выводъ генеральшѣ Зинаидѣ Ѳедоровнѣ“…
Поручикъ злобно фыркнулъ и, также недочитавъ письмо, швырнулъ его и схватился руками за голову…
— Ахъ я несчастный, несчастный! шепталъ онъ, склонясь надъ столомъ. — И что онъ, старый дуракъ, не убирается! вдругъ вскочилъ поручикъ съ мѣста, — давно бы пора ему на покой, а онъ кряхтитъ, какъ кикимора, надъ деньгами, а тутъ вывертывайся, какъ хочешь!.. Не дастъ! ни гроша не дасть, коли ужъ сказалъ — я его знаю! разсуждалъ самъ съ собою поручикъ, ходя изъ угла въ уголъ… Вотъ когда бѣда-то!.. настоящая бѣда пришла!.. Надо что нибудь придумать, надо вывернуться, наконецъ, изъ этой нужды, а то хоть выходи въ отставку…
Поручикъ Шубинъ глубоко задумался.
Черезъ часъ онъ, гремя саблею, уже спускался съ лѣстницы, сѣлъ въ дожидавшуюся у подъѣзда линейку и поѣхалъ „обдѣлывать дѣла“, чтобы не ударить въ грязь лицомъ передъ товарищами, которые начали уже поговаривать что-то о скупости и заносчивости.
Поручикъ зналъ, что это значитъ, понималъ, что этимъ самымъ ему дается косвенный намекъ на отставку или переводъ въ армію, и самолюбіе его страдало неимовѣрно. Молодой и гордый Шубинъ не могъ допустить мысли о позорномъ переводѣ въ армію…
— По бѣд-но-сти!.. шевелилась въ его головѣ неотвязная мучительная мысль, — скажутъ: „коли ты нищій, такъ чего и совался въ гвардію… не маралъ бы мундира… Честь гвардейскаго мундира дороже всего!“
— Нѣтъ, я не допущу себя до этого позора! Я покажу себя, чего бы мнѣ это ни стоило!…
Поручикъ велѣлъ кучеру остановиться у моднаго портного, гдѣ заказывала себѣ платье вся военная знать, и вошелъ туда. Добрыхъ полчаса пробился онъ съ хозяиномъ полужидомъ-полуфранцузомъ, убѣждая повѣрить въ кредитъ и увѣряя, что чрезъ двѣ недѣли онъ получить „со своихъ земель“ чуть ли не сотни тысячъ и, наконецъ, уладивъ кое-какъ дѣло, весь красный и злой вышелъ изъ магазина. Предстояло еще труднѣйшее дѣло: достать денегъ.
Около гвардейскихъ офицеровъ всегда трется цѣлая орава разныхъ ростовщиковъ, готовыхъ за огромные проценты ссудить нѣсколько сотенъ рублей, но для Шубина и этотъ источникъ былъ почти совсѣмъ закрытъ. Онъ задолжалъ уже всѣмъ и никому не платилъ, какъ слѣдуетъ, да, кромѣ того, чуткіе ростовщики пронюхали, что поручикъ бѣденъ, а отецъ его не платитъ долговъ сына, владѣя незначительнымъ имѣніемъ.
Они не могли разсчитывать поживиться хорошо даже и послѣ смерти отца, и потому Шубину было труднѣе, чѣмъ кому либо изъ его товарищей побогаче, достать отъ этихъ негласныхъ благодѣтелей денегъ на предстоящіе расходы.
Онъ зналъ это, понималъ, какое униженіе долженъ будетъ вынести, уговаривая этихъ іудеевъ ссудить ему рублей двѣсти-триста, и все-таки ѣхалъ къ нимъ, гонимый фатальной необходимостью „поддержать честь гвардейскаго мундира“… О, проклятая необходимость! сколько ты погубила молодыхъ и недюжинныхъ силъ! сколько полезныхъ дѣятелей родной страны превратила въ преступниковъ, сколько отцовскихъ дворянскихъ капиталовъ пересыпала въ руки темныхъ, изъ грязи вылѣзшихъ людей гешефта. Какія роскошныя имѣнія рухнули и разнесены по бревну, подточенныя тобою!.. Ты сыграла въ числѣ другихъ факторовъ свою большую историческую роль въ дѣлѣ пресловутаго „смѣшенія сословій“!..
У одного изъ подъѣздовъ на Большой Морской Шубинъ остановился и отправился къ одному „благодѣтелю“, занимавшемуся ростовщичествомъ не гласно и не отъ своего имени. Тутъ поручику пришлось пустить въ ходъ все свое краснорѣчіе и всю дипломатію, и черезъ два часа лжи и униженія онъ добылъ драгоцѣнные двѣсти рублей, давъ заемное письмо на четыреста.
Съ облегченнымъ сердцемъ сѣлъ поручикъ на дрожки, чтобы сейчасъ же истребить добытыя деньги. Подписная сумма была внесена, а черезъ нѣсколько времени поручика Шубина можно было уже видѣть въ модномъ ресторанѣ весело шутившимъ среди офицерской молодежи.
— Чортъ возьми, господа, а не устроить ли намъ завтра вечеромъ катанье и жженку? сказалъ кто-то изъ офицеровъ.
— Отлично, господа! прихватимъ дамъ! подхватили другіе голоса, и вечеръ тотчасъ же былъ организованъ.
Всѣ наличные офицеры должны были къ вечеру съѣхаться въ назначенное мѣсто.
Кошки скребли на душѣ поручика, но… noblesse oblige!.. Мысль о будущемъ онъ старался гнать какъ можно дальше.
На другой день окна ресторана, гдѣ происходилъ кутежъ офицеровъ, гремѣли отъ восклицаній и тостовъ, а на скрещенныхъ шпагахъ пылали головы сахару, облитыя ромомъ. Роскошная бѣлокурая француженка, любовница одного изъ участниковъ, вся раскраснѣвшаяся отъ выпитаго вина, разливала пылающую жженку изъ большой серебряной чаши по стаканамъ…
Неприглядное „будущее“ далеко-далеко исчезло изъ глазъ Шубина подъ обаяніемъ ароматнаго и возбуждающаго настоящаго…
Въ пріятномъ полузабытьи ѣхалъ онъ домой уже когда совсѣмъ разсвѣло и бросился на постель, но ему попалось подъ руку письмо отца, полученное утромъ, и онъ съ яростью разорвалъ его въ мелкіе куски…
II.
[править]Поручикъ Шубинъ сталъ часто задумываться и часто даже въ пріятельской компаніи отвѣчалъ невпопадъ, вызывая взрывы смѣха и шутки.
— Влюбился ты, что ли? спрашивали товарищи-офицеры.
— Нѣтъ, господа! онъ выдумываетъ новую машину!
— Вернѣе всего, что влюбился, господа! Я за нимъ кое-что замѣчаю: съ недавняго времени онъ что-то томно посматриваетъ на одни окна.
Шубинъ при этомъ пріободрялся и старался казаться веселымъ, но чрезъ нѣсколько времени тайная дума снова овладѣвала имъ помимо его воли…
— Скажи, пожалуйста, въ самомъ дѣлѣ, обратился разъ къ нему, по окончаніи ученья, его товарищъ по полку, полковой адъютантъ Константинъ Марковичъ Полторацкій, — что ты въ послѣднее время сталъ какъ-то особенно разсѣянъ и задумчивъ?… Конечно, это не любовь, какъ шутятъ, — что же это такое?
— Ахъ, Костя, отвѣчалъ Шубинъ, — у меня есть важная причина задуматься… И ты на моемъ мѣстѣ задумался бы…
— Чортъ возьми! вотъ никогда бы не задумался, а обрубилъ бы сразу: влюбленъ — женился бы, не отдаютъ — силой увезъ бы… Да и что съ тобой сдѣлалось? ты никогда не любилъ особенно задумываться…
— Совсѣмъ особаго рода обстоятельства!.. Самыя необыкновенныя… я увѣренъ, что тебѣ и въ голову не придетъ догадаться!..
— Да что такое?.. Ты меня интригуешь!.. Разскажи, пожалуйста!
Шубинъ замялся, а Полторацкій началъ приставать къ нему, прося посвятить его въ тайны своихъ думъ о необыкновенныхъ обстоятельствахъ…
— Тутъ, братъ Костя, такая исторія, что волосъ дыбомъ встанетъ, какъ услышишь! говорилъ Шубинъ съ разстановкою.
Полторацкій разсмѣялся.
— Ну, братъ, я чувствую уже, какъ моя фуражка начинаетъ шевелиться на головѣ! Ха, ха, ха!.. За большого же труса ты считаешь меня!..
— Ты смѣешься!.. а я тебѣ скажу, что дѣйствительно ты поблѣднѣешь, если я тебѣ сообщу о томъ, что мучитъ меня, сказалъ твердо Шубинъ, смотря прямо въ глаза Полторацкому…
Тотъ отшатнулся отъ него, раскрывъ глаза отъ удивленія.
— Ужъ, не рехнулся ли? промелькнуло у него въ умѣ. — Ну, перестань шутить, прибавилъ онъ, — и говори, коли хочешь, дѣло.
Въ это время они подошли къ квартирѣ Шубина.
— Зайдемъ ко мнѣ, и я тебѣ разскажу все дѣло, но дай мнѣ слово сохранить это въ тайнѣ!.. Пусть это будетъ наша тайна, сказалъ Шубинъ съ самымъ серьезнымъ видомъ и протянулъ руку Полторацкому, подымаясь на лѣстницу.
— Даю слово! отвѣтилъ Полторацкій, не зная еще — въ шутку или серьезно принимать таинственный тонъ товарища.
Когда офицеры остались одни въ комнатѣ, передъ топящимся каминомъ, за бутылкою вина, Шубинъ придвинулся къ Полторацкому и вполголоса произнесъ:
— Слушай, Костя, что меня мучаетъ… Я знаю заговоръ на жизнь императора!..Понимаешь — на жизнь императора!
Полторацкій вскочилъ, какъ ужаленный, весь поблѣднѣвъ.
— Шубинъ! произнесъ онъ строго, — ты. или съ ума сошелъ, или простираешь свои глупыя шутки слишкомъ далеко!.. Берегись!.
— Клянусь тебѣ, что это правда! торжественно увѣрялъ Шубинъ товарища.
Блѣдность Полторацкаго мгновенно смѣнилась яркимъ румянцемъ.
— А если это правда, вскричалъ онѣ, сжимая кулаки и подступая къ Шубину, — то какъ же медлишь и не даешь знать кому слѣдуетъ, или самъ не препятствуешь злоумышленію!. Вѣдь, пока ты размышляешь да раздумываешь, злоумышленники могутъ привести свой замыселъ въ исполненіе!.. И вѣдь тогда ты… измѣнникъ! ты!..
— Успокойся, Полторацкій, успокойся! Жизни императора пока не грозить еще опасность, — взялъ за руку товарища Шубинъ, — сядь и выслушай спокойно, что я тебѣ скажу; мы вмѣстѣ съ тобою обдумаемъ средства помѣшать этому…
— Какое тутъ къ чорту спокойствіе! волновался молодой адъютантъ, — нужно сейчасъ же ѣхать къ военному губернатору!.. А онъ говоритъ — спокойствіе!..
— Выслушай, Полторацкій, сначала, прошу тебя! Своей горячностью ты только испортишь дѣло — и дѣйствительно подвергнешь драгоцѣнную жизнь императора опасности!.. Сядь и слушай! Полторацкій сѣлъ, тяжело дыша и вперивъ глаза въ Шубина.
— Ну; ну, говори! только короче и яснѣе!..
— Заговоръ еще далекъ отъ исполненія… Я узналъ о немъ совершенно случайно… Какъ? — это другой вопросъ — разсказывать долго… но достаточно того, что я узналъ объ этомъ заговорѣ… и знаю лицо, руководящее имъ…
— Кто это? спросилъ Полторацкій.
— Это… это… нѣкто Григорій Ивановъ, находившійся прежде въ свитѣ великаго князя Константина Павловича…
— Офицеръ?
— Офицеръ… И я, для того, чтобы лучше прослѣдить всѣ нити заговора, прикинулся сочувствующимъ ихъ замыслу и теперь имѣю возможность раскрыть его, покуда никакая опасность еще не грозитъ государю…
— Отчего же ты не сдѣлалъ этого раньше?.. отчего же сейчасъ, какъ только узналъ объ этомъ, ты не полетѣлъ съ донесеніемъ?..
— Да пойми ты, прежде я и самъ ничего не зналъ и могъ сдѣлать ложную тревогу, а злодѣй тѣмъ временемъ избѣгнулъ бы кары…
— Ну, ну, дальше!..
— Теперь злодѣй въ нашихъ рукахъ!.. Ты мнѣ далъ слово держать это въ тайнѣ, ну — такъ помоги немного, и мы поймаемъ его завтра же… Слушай: завтра этотъ Григорій Ивановъ назначилъ мнѣ свиданіе въ Лѣтнемъ саду, въ сумерки… Мы съ тобой завтра поѣдемъ туда вмѣстѣ — и злодѣй не избѣгнетъ нашихъ рукъ!.. Понимаешь, мы его поймаемъ живьемъ!.. воскликнулъ Шубинъ, вскочивъ съ мѣста и дѣлая жесть рукою въ воздухѣ, какъ будто бы злодѣй уже былъ въ его рукахъ.
— Правда это, Шубинъ? строго спросилъ Полторацкій, въ упоръ глядя на него.
— Клянусь тебѣ честью офицера!:. Такъ рѣшено: завтра мы ѣдемъ вмѣстѣ въ Лѣтній садъ!.. ты вооружись парой пистолетовъ…
— Но зачѣмъ же только двое?.. можно оцѣпить весь садъ, чтобы злодѣи не убѣжали.
— Не надо этого!.. тамъ будетъ всего одинъ, и если мы будемъ принимать какія нибудь чрезвычайныя мѣры, онъ увидитъ это и скроется… Такимъ образомъ, мы потеряемъ послѣднюю возможность схватить злоумышленника, а онѣ, этотъ Нригорій Ивановъ, душа заговора, схвативъ его, мы разстраиваемъ всю ихъ махинацію… Тутъ надо дѣйствовать осторожно и спокойно! Пойми хорошенько: спо-кой-но! иначе испортишь все дѣло…
— Да, пожалуй, ты и правъ, согласился Полторацкій; — завтра я буду готовъ къ твоимъ услугамъ и — горе злодѣямъ! погрозилъ онъ кулакомъ въ воздухѣ, — горе подлецу, носящему офицерскій мундиръ!.. Завтра утромъ мы съ тобой увидимся въ полку, переговоримъ еще объ этомъ…
— Да, да, только повторяю тебѣ, не горячись покуда и держи языкъ за зубами — отъ этого зависитъ успѣхъ дѣла и даже жизнь императора!..
— Хорошо, даю слово… но какъ ты это узналъ?
— О, это длинная исторія, которую ты узнаешь, послѣ, а теперь я слишкомъ взволнованъ, чтобы разсказывать. Я на тебя надѣялся болѣе, чѣмъ на кого другого, и потому избралъ тебя для участія въ этомъ дѣлѣ.
— Благодарю, благодарю, Алексѣй! пожалъ ему руку Полторацкій, — извини, если я погорячился; теперь я вижу, что ты правъ… Ну, так до завтра…
— До завтра, прощай и помни!..
Словно въ чаду, съ бьющимися, какъ въ лихорадкѣ висками, вышелъ Полторацкій изъ квартиры Шубина и тихо направился по пустынной улицѣ. Лицо его горѣло, а по всему тѣлу проступалъ холодный потъ. Мысль о затѣвающемся ужасномъ дѣлѣ и о его роли въ немъ овладѣла всѣмъ его существомъ, и онъ шелъ, почти ничего не видя передъ собою.
— Кто бы могъ подозрѣвать!.. Заговоръ!.. Григорій Ивановъ, офицеръ!.. проносилось въ его головѣ, — завтра мы раскроемъ эту адскую махинацію, завтра въ рукахъ нашихъ будетъ, злодѣй, покушавшійся на жизнь обожаемаго монарха!.. Это… это, однако, можетъ довольно хорошо для насъ кончиться! — и мысль о наградѣ за такое важное открытіе вдругъ озарила умъ адъютанта…
— Хорошо, что Шубинъ выбралъ именно, меня для содѣйствія въ этомъ дѣлѣ, продолжалъ мечтать Полторацкій, тихонько поднигаясь къ дому… — право, хорошо!.. Но, однако, какой ужасъ!.. Здѣсь же, между нами, кроется адскій замыселъ — и никто объ этомъ не знаетъ!.. Ужасъ, ужасъ!..
Волнуемый такими разнородными мыслями, Полторацкій дошелъ до дому, но, не смотря на поздній часъ, лечь спать не могъ. Онъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, осмотрѣлъ и зарядилъ пару прекрасныхъ пистолетовъ и, уложивъ ихъ бережно въ ящикъ, началъ, наконецъ, раздѣваться.
Сонъ не скоро сомкнулъ его глаза.
Не менѣе тревожную ночь провелъ и поручикъ Шубинъ.
Завтрашній день долженъ былъ сдѣлать крутой переломъ въ его жизни: конецъ лишеніямъ бѣдности, конецъ насмѣшкамъ товарищей!.. Съ затрашняго дня должна начаться для него новая жизнь — блестящая карьера, большія средства и всеобщее уваженіе къ нему за важное открытіе преступнаго замысла…
III.
[править]Стоялъ свѣтлый, теплый, день. Фешенебельный Петербургъ весь высыпалъ на Невскій проспектъ и пѣшкомъ, и на лошадяхъ прогуляться, раскланяться съ обычными въ этотъ часъ знакомыми, завсегдатаями Невскаго. Блестѣли наряды, кровные рысаки мчались взадъ и впредь. Двери блестящихъ магазиновъ отворялись и затворялись за нарядными дамами; ливрейные лакеи стояли вытянувшись въ струнку у нѣкоторыхъ магазиновъ. Пестрая толпа прогуливалась, волнуемая своими мелкими радостями и горестями, наслаждаясь хорошими днемъ. Веселый день фешенебельнаго Петербурга долженъ былъ окончиться еще болѣе веселымъ вечеромъ — съ балами, ужинами и спектаклями. Это и было всеобщею темою разговоровъ вѣчно праздной фешенебельной толпы.
Шубинъ съ Полторацкимъ увидѣлись утромъ на Семеновскомъ плацу и обмѣнялись многозначительнымъ взглядомъ, а послѣ ученья поѣхали вмѣстѣ, сначала на квартиру Полторацкаго — захватить пистолеты, а потомъ въ гостинницу — обѣдать.
— А знаешь, Шубинъ, началъ Полторацкій, когда они усѣлись въ отдѣльной комнатѣ ресторана, — вѣдь мы съ тобою у дверей въ храмъ счастія и славы! вѣдь за этотъ подвигъ насъ съ тобой озолотятъ…
— Перестань говорить объ этомъ! перебилъ его Шубинъ, — точно мы въ ожиданіи наградъ только беремся раскрыть и уничтожить гнусный замыселъ, грозящій опасностью всему государству… Тутъ оскорблено и чувство русскаго, и честь офицера, и даже человѣческое чувство! Мы должны во что бы то ни стало, хотя бы мы шли на вѣрную смерть, поймать злодѣя и спасти монарха. Тутъ не должна закрадываться ни одна корыстная или честолюбивая мысль!»
— О, чортъ возьми! вспылилъ Полторацкій, — да развѣ я сказалъ что нибудь противъ этого, что ты мнѣ читаешь нотаціи!.. Не думаешь ли ты, что я менѣе, чѣмъ кто другой, дорожу честью и русскаго, и офицера, и. вѣрноподданнаго!.. Я съумѣю доказать противное!.. Да я жизни моей не пожалѣю, если этого потребуетъ безопасность государя!..
— Не сердись, Костя, не сердись! Никто не сомнѣвается ни въ твоей храбрости, ни въ твоей готовности хоть сейчасъ умереть за императора! успокоивалъ Шубинъ пріятеля, — я говорилъ это Вовсе не относительно тебя, а вообще… Конечно, въ случаѣ успѣха — а въ немъ я не сомнѣваюсь — насъ наградятъ… А теперь выпьемъ за успѣхъ предпріятія! Мы докажемъ, что истинно русскій человѣкъ не потерпитъ въ средѣ своей злодѣя, умышляющаго на жизнь монарха, и что офицерство готово пойти-за государя въ огонь и въ воду!..
— Вѣрно, другъ Шубинъ, вѣрно! и мы сегодня же докажемъ это самымъ, блистательнымъ образомъ! съ увлеченіемъ воскликнулъ Полторацкій, крѣпко чокнувшись съ Шубинымъ и залпомъ выпивая стаканъ.
До самыхъ сумерекъ Полторацкій съ Шубинымъ не разставались, а когда немного стемнѣло, оба отправились къ Лѣтнему саду. У обоихъ сильно бились сердца передъ важностью наступающаго момента; слова застывали на губахъ, а до тѣлу проходила лихорадочная дрожь. Сзади за ними слѣдовали дрожки, которымъ они велѣли остановиться у Михайловскаго самка.
— Мы войдемъ не вмѣстѣ, не сразу, сказалъ Шубинъ Полторацкому, — ты слѣдуй за мною на нѣкоторомъ разстояніи, но не теряй меня изъ виду; въ саду Мы сойдемся, какъ бы случайно встрѣтясь.
— Хорошо, я войду даже другими воротами.
Надвигались уже густыя сумерки; подъ лиственными сводами аллей было довольно темно; садъ былъ пустыненъ. Отъ Невы и съ пруда несло холодною сыростью; Шубинъ поплотнѣе завернулся въ шинель — его била настоящая лихорадка: зубы стучали, едва попадая одинъ на другой. Голова горѣла, Какъ въ огнѣ… Наступалъ рѣшительный моментъ, отъ котораго зависѣла вся его будущность, или розовая и богатая, или… Вѣтка хрустнула подъ его ногами, Шубинъ вздрогнулъ и оглядѣлся. На концѣ аллеи чернѣла какая-то человѣческая фигура; Шубинъ пошелъ къ ней, пристально вглядываясь.
— Полторацкій! это ты?.. окликнулъ его Шубинъ.
— Я… отвѣтилъ адъютантъ, — видѣлъ ты его?.. здѣсь онъ?..
— Нѣтъ еще, надо подождать; вѣроятно, скоро, придетъ.
— А ну, какъ онъ вовсе не придетъ? спросилъ Полторацкій, — что тогда дѣлать? Знаешь, я думаю, тогда нужно донести военному губернатору… чего еще тутъ ждать?..
— Хорошо, тогда можно будетъ и донести… но онъ непремѣнно, долженъ придти сюда, говорилъ Шубинъ, тихо идя рядомъ съ Полторацкимъ и сжимая судорожно пистолетъ въ боковомъ карманѣ шинели. Они приближались снова къ Михайловскому замку, вокругъ котораго чернѣли ветхія деревянныя лачужки рабочихъ, еще не сломанныя со времени постройки замка.
Вдругъ Шубинъ порывисто схватилъ Полторацкаго за руку.
— Слышишь? слышишь?.. кто-то идетъ… хрустнуло… вонъ тѣнь, смотри!..
Полторацкій вздрогнулъ отъ неожиданности нервы его сильно были напряжены ожиданіемъ; онъ устремилъ глаза по направленію, указанному Шубинымъ, и въ чащѣ кустовъ — ему показалось — мелькнула какая-то тѣнь и послышался грусть сломанной вѣтки… Онъ схватилъ пистолеты….
— Слышу, слышу!.. вижу!.. вонъ тамъ!..
— Да!.. Это онъ!.. Подожди здѣсь! Я пойду къ нему одинъ… потомъ позову тебя… будь готовъ!..
Шубинъ порывисто пошелъ впередъ и скрылся въ темнотѣ аллеи; Полторацкій взвелъ курки обоихъ пистолетовъ и остался неподвиженъ на томъ же мѣстѣ, гдѣ стоялъ, вперивъ глаза по направленію, куда ушелъ Шубинъ… Руки его тряслись… Такъ прошло нѣсколько минуть.
Ничего не было слышно, кромѣ слабаго хруста вѣтвей, да набѣжавшій, свѣжій ночной вѣтеръ зашумѣлъ вершинами деревьевъ въ саду…
Полторацкій тихо началъ подвигаться по аллеѣ, держа пистолеты на-готовѣ…
Вдругъ раздался выстрѣлъ и гулко. прокатился по безмолвному саду, отдавшись и на Царицыномъ лугу… послышался хрястъ вѣтвей, всплескъ воды и затѣмъ стонъ… Полторацкій бросился бѣжать по направленію выстрѣла, не разбирая дброги, черезъ кусты и скамейки. Въ темнотѣ онъ спотыкался, вѣтки хлестали ему въ лицо, сучки царапали руки…
— Сюда… сюда!.. Костя! помоги!.. послышался снова стонъ.
Полторацкій, наконецъ, продрался къ мѣсту происшествія; на опушкѣ лѣтняго сада, у самой канавки, Шубинъ лежалъ на землѣ и слабо стоналъ.
— Что съ тобой, Шубинъ!.. что случилось?.. Ты раненъ?.. воскликнулъ Полторацкій, бросившись, на колѣни передъ товарищемъ и наклоняясь къ нему.
— Убилъ!.. убилъ меня, злодѣй, простоналъ Шубинъ.
— Гдй, гдѣ онъ?.. куда онъ побѣжалъ?.. и Полторацкій снова вскочилъ на ноги, оглядываясь во всѣ стороны.
— Караулъ!! вдругъ закричалъ Полторацкій во весь голосъ, — сюда!.. караулъ!!..
Эхо громко разнесло по саду мощный крикъ офицера, но въ отвѣтъ на него не слышалось ни звука… Шубинъ продолжалъ стонать, а растерявшійся адъютантъ не зналъ, что дѣлать… Скоро задребезжали дрожки поджидавшаго ихъ кучера; онъ подъѣхалъ со стороны Царицына луга и ихъ раздѣляла канавка.
— Смотри не бѣжитъ ли кто нибудь, крикнулъ кучеру Полторацкій, — и лови, гони лошадь во весь духъ!..
— Никого не видно, ваше, благородіе! отвѣтилъ кучеръ, пристально осмотрѣвшись во всѣ стороны, — темно, худо видно…
— Объѣзжай сюда, кругомъ! скомандовалъ Полторацкій, а оамъ началъ разстегивать мундиръ Шубина, который продолжалъ стонать.
— Охъ!.. умираю… злодѣй замѣтилъ, что за нимъ слѣдятъ — и убилъ меня за измѣну!.. Ой!..
Тѣмъ временемъ на выстрѣлъ и крикъ Полторацкаго начали сбѣгаться къ Лѣтнему саду съ разныхъ сторонъ люди, между прочимъ, два-три буточнина прибѣжали съ алебардами, и солдаты, изъ бараковъ кругомъ Михайловскаго замка. Весь этотъ народъ толпился и шумѣлъ, не зная куда броситься и что дѣлать.
— Сюда! крикнулъ еще разъ Полторацкій изъ сада, и всѣ бросились въ садъ.
— Ищите по всѣмъ кустамъ и закоулкамъ — здѣсь скрылся злодѣй, убившій офицера; скомандовалъ адъютантъ.
Всѣ разсыпались въ разныя стороны; нѣкоторые остались, чтобы поднять Шубина и снести на дрожки, въѣхавшія въ садъ. По шинели поручика текла кровь; кровь была и на рукахъ. Полторацкаго. ..
— Вези въ Михайловскій замокъ! велѣлъ Полторацкій, выѣхавъ изъ сада и завидѣвъ огонь въ одномъ изъ оконъ нижняго этажа.
Раненаго Шубина внесли въ комнаты, занимаемыя бывшимъ кастелляномъ дворца, и приступили къ осмотру раны; она оказалась не смертельною: прострѣлена была лѣвая рука выше локтя. Шубинъ отъ потери крови впалъ въ забытье, а Полторацкій тотчасъ же распорядился послать за докторомъ.
Перепуганный кастеллянъ спрашивалъ адъютанта, что это значитъ? но Полторацкій только махнулъ рукой на это.
— Послѣ! узнаете послѣ, что случилось; — а теперь, пожалуйста, смотрите за нимъ; мнѣ нужно тотчасъ же ѣхать къ государю съ докладомъ!.. Пожалуйста!..
— Хорошо, хорошо! будьте покойны!.. Да что это такое?..
— Покушеніе на жизнь государя императора! сказалъ адъютантъ, выходя на улицу.
Кастеллянъ онѣмѣлъ…
— На Каменный островъ, во дворецъ! крикнулъ Полторацкій, и рысакъ сорвался съ мѣста во весь опоръ.
— Нашли? спросилъ адъютантъ, — на минуту остановясь у Лѣтняго сада, гдѣ толпилась и галдѣла куча народу, — нашли кого нибудь?
— Ищутъ тамъ, ваше благородіе! да никого, кажись, еще нѣту…
— Ищите хорошенько — это важный преступникъ! сказалъ адъютантъ и снова, какъ стрѣла, помчался по пустыннымъ улицамъ на Каменный островъ, гдѣ имѣлъ въ это время пребываніе императоръ Александръ Павловичъ.
VI.
[править]Полиція въ Петербургѣ, во времена Александра I, была организована самымъ жалкимъ образомъ. «Кварталы» тогдашняго времени, какъ и нынѣшніе участки, были непомѣрно завалены посторонними дѣлами, до надзора за порядкомъ не относящимися; переписка съ разными присутственными мѣстами занимала всѣ руки и всѣ головы; обиліе дѣлъ, возложенныхъ на полицію разными учрежденіями, вызывало то, что для своего «настоящаго» дѣла — надзора за порядкомъ въ городѣ, ей недоставало времени совсѣмъ, да и остальныя дѣла она старалась только какъ бы поскорѣе сбыть съ рукъ.
Въ разныхъ мѣстахъ города полиціею были выстроены низенькія и тѣсныя будки, лишенныя всякихъ приспособленій, для жизни — даже печи тамъ не полагалось, и зимой онѣ промерзали насквозь. Выстоять холодную ночь въ этакой будкѣ съ длинною алебардою въ рукахъ было дѣломъ тяжелымъ.
«Бутарей» для этихъ будокъ каждый околодокъ долженъ былъ выбирать изъ свой среды, содержать ихъ и платить жалованье. Если же который околодокъ отказывался найти бутаря, т. е. внести эту полицейскую повинность: «натурою», то долженъ былъ платить въ кварталъ деньгами — девять рублей. На эти деньги уже самъ кварталъ нанималъ бутаря. Но ничтожность такой платы за мѣсячное денно-нощное бодрствованіе въ холодной будкѣ, да еще съ рискомъ подвергать себя, опасности при ловлѣ мазуриковъ и разнятіи уличныхъ дракъ, понятно, не могла привлечь много охотниковъ. Кварталы сами не могли найти охотниковъ идти въ бутари, и поэтому многія будки круглый годъ стояли пустыми.
Въ бутари, при такихъ условіяхъ, шелъ самый низкій пролетаріать — люди, которымъ ничего не нашлось лучшаго, загнанные крайностью. Понятно, что о нравственномъ качествѣ такихъ стражей общественной безопасности не могло быть и рѣчи, — рады были всякому желающему, и нерѣдко сами бутари были первыми пособниками воровъ и мазуриковъ. Уличная безопасность въ плохо освѣщенномъ и плохо вымощенномъ Петербургѣ, съ улицами, состоявшими нерѣдко сплошь изъ заборовъ, была ничѣмъ не обезпечена. Грабежи и насилія самыя наглыя были весьма обыкновенны и случались чуть не ежедневно.
Незадолго до описываемаго нами событія, случилось два происшествія, которыя доказали плохое устройство полиціи и обратили на это вниманіе государя. Чья-то карета, мчавшаяся во весь опоръ съ Васильевскаго острова, наѣхала на какого-то англичанина и изуродовала его. Кучеръ успѣлъ уѣхать, неудержанный, — и полиція никакъ не.ъ могла отыскать ни самой кареты, ни того, кому она принадлежала.
Другой случай былъ еще хуже и наглѣе. У самаго Михайловскаго замка былъ ограбленъ, и страшно избить нѣкто Ушаковъ, братъ служившаго при великихъ князьяхъ. Николаѣ и Михаилѣ Павловичахъ Ушакова. И это совершилось около самаго замка, гдѣ онъ жилъ съ братомъ своимъ, и куда возвращался ночью. Грабители также успѣли скрыться, и полиція не могла розыскахъ ихъ, не смотри на всѣ старанія въ силу строгихъ приказовъ.
Такими порядками императоръ Александръ Павловичъ былъ крайне недоволенъ…
Уже ночью, когда всѣ спали, прискакалъ на Каменный островъ Полторацкій и бросился съ докладомъ прямо къ оберъ-гофмаршалу, графу Николаю Александровичу Толстому. Встревоженный грифъ вышелъ къ адъютанту и съ ужасомъ услышалъ страшную вѣсть о заговорѣ на жизнь императора.
— Мы слѣдили за злоумышленникомъ въ Лѣтнемъ саду… онъ выстрѣлилъ въ Шубина и скрылся… теперь его ищутъ…
Голосъ Полторацкаго прерывался, руки со слѣдами крови на нихъ дрожали.
— Боже мой, какое несчастіе! воскликнулъ графъ Толстой, — я сейчасъ же доложу его величеству… Погодите немного здѣсь, сядьте… вы не ранены?..
— Нѣтъ, ваше сіятельство, не раненъ… А у Шубина докторъ; рана не опасная…
Страшная вѣсть мигомъ разнеслась по резиденціи императора и надѣлала ужаснаго переполоха. Черезъ нѣсколько времени Полторацкаго потребовали къ императору, и онъ подробно разсказалъ ему все происшедшее.
Съ Каменнаго острова полетѣли курьеры въ разныя стороны. Весь Петербургъ всполошился; Лѣтній садъ оцѣпили войсками, произведенъ былъ тщательный обыскъ всякаго кустика и уголка, но никого найти не удалось.
Когда Полторацкій воротился въ Михайловскій замокъ къ Шубину, около него уже хлопоталъ докторъ; рана была перевязана, а подъ утро Шубина перевезли на его собственную квартиру.
Государь прислалъ своего доктора и флигель-адъютанта справиться о здоровьѣ раненаго. Шубинъ отвѣчалъ, что его здоровье — пустяки, лишь бы былъ безопасенъ императоръ.
На другое утро, въ квартирѣ Шубина и около нея на улицѣ было огромное скопленіе знати — всѣ освѣдомлялись о его здоровьѣ, разспрашивали о происшедшемъ и развозили эти разсказы по городу.
Семеновскій поручикъ Шубинъ сталъ героемъ дня; во всемъ городѣ только и говорили о немъ и о Полторацкомъ, хвалили его самоотверженіе и жалѣли о несчастій и о побѣгѣ преступника. Всѣ сулили Шубину блестящую карьеру.
Заря новой жизни, о которой такъ долго мечталъ гвардейскій поручикъ, уже занималась на его горизонтѣ, и ни одно облачко покуда не туманило его.
На другой день послѣ исторіи съ Шубинымъ въ правительственныхъ сферахъ были сдѣланы нѣкоторыя перетасовки. Главнокомандующимъ въ Петербургѣ былъ назначенъ фельдмаршалъ графъ Каменскій, а начальникомъ петербургской полиціи — энергичный и дѣятельный Е. Ѳ. Комаровскій, въ слѣдующемъ 1803 году получившій графскій титулъ Римской имперіи.
Ему было поручено произвести строжайшій розыскъ по дѣлу Шубина и отыскать во что бы то ни стало злодѣя. Кромѣ того, по этому же дѣлу была назначена комиссія изъ генералъ-адъютантовъ: Уварова, князя Волконскаго и сенатора Макарова.
Въ первый, же день слѣдствія по дѣлу Шубина у Комаровскаго, служившаго прежде адъютантомъ при великомъ князѣ Константинѣ Павловичѣ, закралось сомнѣніе въ дѣйствительномъ существованіи Григорія Иванова, такъ какъ такого имени не было въ числѣ служившихъ при великомъ князѣ Константинѣ. Примѣты его, данныя Шубинымъ, не подходили ни къ одному изъ служившихъ при великомъ князѣ; однако, по всѣмъ трактамъ было оповѣщено о задержаніи такого, если окажется.
— Il me semble que ce prétendu Григорій Ивановъ n’est qu’un fantôme! (Мнѣ кажется, что этотъ предполагаемый Григорій Ивановъ есть ничто иное, какъ призракъ!), сказалъ новый начальникъ полиціи, Комаровскій, при посѣщеніи военнаго губернатора М. Л. Кутузова.
— Vous avez raison, mon général, ce n’est qu’un fantôme! (Вы правы, генералъ, это призракъ!), согласился военный губернаторъ, — и эти слова послужили исходнымъ пунктомъ для раскрытія таинственной исторіи Шубина.
Новый начальникъ полиціи круто взялся за дѣло, познакомился со всѣми служащими полиціймейстерами и частными приставами и изъ этихъ послѣднихъ выбралъ одного, нѣкоего Гейде, своимъ ближайшимъ сотрудникомъ.
— Осмѣлюсь доложить вашему превосходительству, что исторія съ господиномъ Шубинымъ довольно подозрительна, сказалъ Гейде при представленіи новому начальнику.
— Гм! мнѣ и самому такъ кажется, отвѣчалъ начальникъ, — но на чемъ вы основываете ваше подозрѣніе?
— Да на томъ, ваше превосходительство, что рана сдѣлана на лѣвой рукѣ, — рана неопасная, и ее легко можно было нанести самому.
— Да, это такъ, это подозрительно!.. Ну, а знаете вы о двухъ послѣднихъ исторіяхъ съ англичаниномъ и Ушаковымъ, которыя остались нераскрытыми?
— Какъ-же-съ, ваше превосходительство, знаю.
— Не можете ли вы раскрыть ихъ!.. Если вамъ это удастся — я васъ награжу!
— Постараюсь, ваше превосходительство; только осмѣлюсь просить васъ дозволить мнѣ производить розыски въ партикулярномъ платьѣ… Полицейская форма мнѣ будетъ мѣшать.
— Хорошо, это я вамъ дозволяю… Ну, такъ постарайтесь.
Гейде откланялся и на другой день явился съ докладомъ къ Комаровскому объ успѣхѣ своихъ розысковъ.
— Нашелъ, ваше превосходительство, — карета принадлежала извозчику, который арестованъ уже, а господинъ Ушаковъ былъ ограбленъ бѣглыми солдатами… Я ихъ тоже поймалъ, ваше превосходительство!:.
— Прекрасно, прекрасно, г-нъ Гейде! похвалилъ его начальникъ, — я вижу, вы необыкновенно способный человѣкъ… Это дѣлаетъ вамъ честь. Согласно моему обѣщанію, я сдѣлаю о васъ представленіе — вы будете произведены въ высшій чинъ… А теперь вы помогите мнѣ раскрыть исторію съ Шубинымъ — и тогда ваша карьера упрочена.
— Не имѣю словъ выразить мою благодарность вашему превосходительству, разсыпался счастливый Гейде; — а исторія съ поручикомъ Шубинымъ — довольно призрачная исторія-съ.
— Призрачная-то призрачная, но нѣтъ вѣскихъ уликъ!.. Сыщите мнѣ эти улики… Распутайте этотъ узелъ.
— Всѣ силы употреблю! отвѣчалъ Гейде съ глубокимъ поклономъ…
Надъ головой бѣднаго Шубина собиралась гроза…
А онъ лежалъ дома въ увѣренности, что зардѣвшаяся заря скоро разгорится для него въ сіяющій день и обогрѣетъ его, такъ много страдавшаго.
Онъ пріятно улыбался, оставаясь одинъ, и все ждалъ отъ царя милостей за свое самоотверженіе. Совѣсть не поднимала своего голоса въ его душѣ.
Но милости и награды что-то не торопились сыпаться на него, а черезъ нѣсколько дней вокругъ него рой добрыхъ, знакомыхъ и пріятелей значительно порѣдѣлъ. Въ городѣ стали упорно разноситься насчетъ его разные неблаговидные и подозрительные слухи. Полторацкому запрещено было видѣться съ нимъ… Но счастливый въ своей мечтѣ поручикъ еще ничего не замѣчалъ и не подозрѣвалъ…
V.
[править]А между тѣмъ, запутанная исторія, при содѣйствіи пристава Гейде, обладавшаго, дѣйствительно, замѣчательными сыскными способностями все болѣе и болѣе день это-дня распутывалась.
Черезъ нѣсколько дней Гейде принесъ къ начальнику полиціи пистолетъ, найденный однимъ истопникомъ Михайловскаго замка въ канавѣ, когда онъ ловилъ рыбу. Пистолетъ оказался отъ офицерскаго сѣдла.
— Надо, ваше превосходительство, показать его лакею поручика Шубина — не признаетъ ли онъ его? сообщилъ Гейде.
— Да, да! это непремѣнно надо!.. Пошлите за нимъ, мы его здѣсь и допросимъ, согласился генералъ Комаровскій.
Камердинеръ Шубина былъ представленъ генералу, и Гейде началъ опросъ:
— Ты давно, служишь у поручика Алексѣя Петровича Шубина?
— Да мы, ваше высокоблагородіе, ихніе крѣпостные будемъ; я у ихъ благородія служу съ самаго поступленія въ полкъ.
— А скажи пожалуйста, не было ли у твоѣго барина сѣдла какого нибудь?
— Какъ-же-съ! и по сейчасъ есть сѣдло у насъ… Это еще когда баринъ былъ полковымъ адъютантомъ, такъ съ тѣхъ поръ сѣдло.
— Въ сѣдлѣ этомъ и пистолеты есть?
— Есть-съ, какъ слѣдуетъ, по формѣ-съ.
Гейде показалъ ему пистолетъ, вытащенный изъ канавы у Лѣтняго сада.
— Не признаешь ли ты этого пистолета?.. Былъ ли у барина такой?
Камердинеръ внимательно осмотрѣлъ пистолетъ.
— Кажись — и нашъ, а можетъ быть — и не нашъ… всѣ они на одинъ фасонъ.
— Сѣдло у васъ гдѣ находится? дома?
— Дома гдѣ-то завалено — барину теперь не требуется…
— Ну, такъ ступай сейчасъ же домой; я пошлю съ тобой полицейскаго, и отыщи сѣдло съ пистолетами… Да барину ни слова, а не то — худо будетъ!
Сѣдло было отыскано; въ немъ недоставало одного пистолета въ кобурѣ, и оставшійся былъ какъ разъ подъ пару найденному…
— Ну, теперь ясное дѣло, что онъ самъ себя ранилъ и что весь заговоръ не болѣе, какъ выдумка съ корыстной цѣлью! заключилъ генералъ вмѣстѣ съ Гейде.
— Только теперь вотъ еще примѣты этого Григорія Иванова? продолжалъ допытываться Гейде, — откуда онъ ихъ, ваше превосходительство, взялъ?..
— Ахъ, съ этими примѣтами скандалъ вышелъ, сказалъ, смѣясь, Комаровскій. — Онѣ замѣчательно совпали съ наружностью П. В. Кутузова, и онъ страшно обижается… Да, да, это правда — откуда онъ ихъ взялъ?.. розыщите.
— Надобно допросить опять его лакея — не знаетъ ли онъ кого съ этими примѣтами.
Когда лакею прочитали примѣты Григорія Иванова, лакей отвѣчай:
— Да, былъ у насъ, ваше высокоблагородіе, ровно бы какъ такой… тоже изъ крѣпостныхъ барина, лакеемъ служилъ.
— Гдѣ-жъ онъ теперь?
— А Богъ его знаетъ, гдѣ!.. Бѣжалъ онъ отъ барина, неизвѣстно куда.
— Бѣжалъ? переспросилъ генералъ, — ну, что-жъ, объявку въ полицію подавали?
— Какъ-же-съ, безпремѣнно подавали!.. въ 3-ю Адмиралтейскую часть баринъ самъ и посылалъ меня съ объявкой, я носилъ, — да не нашли до сихъ поръ.
Навели справки въ 3-й Адмиралтейской части, потребовали эту объявку о бѣжавшемъ слугѣ, и прописанныя тамъ примѣты оказались тѣ же самыя, какъ у выдуманнаго Григорія Иванова!..
— Однако, это ужъ черезчуръ!.. Это ужъ слишкомъ смѣло и наивно! воскликнулъ генералъ, когда открылась эта послѣдняя улика, — онъ не потрудился даже выдумать новыхъ примѣтъ, а взялъ да и списалъ примѣты своего бывшаго слуги!.. Это уже черезчуръ глупо!..
Шубина арестовали. Начальникъ полиціи составилъ докладъ со всѣми уликами для внесенія въ учрежденную для разслѣдованія этого дѣла комиссію, и дѣло приняло крутой и грозный для поручика оборотъ…
На розовомъ горизонтѣ вдругъ скопилась страшная буря и въ прахъ разсѣяла мечты офицера.
Призванный въ комиссію, Шубинъ сначала продолжалъ утверждать свою выдумку, но когда ему представили всѣ улики, онъ упалъ на колѣни и со слезами признался, что выдумалъ все это для того, чтобы заслужить милость и награду государя императора, вынужденный стѣсненными обстоятельствами и чрезмѣрными требованіями гвардейской службы.
Онъ сознался также и въ томъ, что увлекъ своею выдумкою и K. М. Полторацкаго, который повѣрилъ его клятвамъ.
Страшный заговоръ оказался пуфомъ, волненіе и страхъ всего высшаго начальства и даже императорскаго семейства — напрасными, благодаря недостойной продѣлкѣ поручика, слишкомъ нетерпѣливаго въ своихъ честолюбивыхъ стремленіяхъ…
Дѣло это имѣло худой конецъ для Шубина: его лишили чиновъ и сослали въ Сибирь безъ срока… Потомокъ елисаветинскаго сержанта-фаворита пошелъ по той же дорогѣ и въ тѣ же страны, какъ и его предокъ…
Легковѣрный и увлекающійся Полторацкій отдѣлался довольно дешево; ему дали строгій выговоръ за легковѣріе, но на его служебную карьеру дѣло это, повидимому, не имѣло сильнаго вліянія[1].
Гейде за свои заслуги былъ вскорѣ пожалованъ чиномъ подполковника и назначенъ начальникомъ преобразованной драгунской команды…
Шубинъ дорого поплатился за свою выдумку, всполошившую всю Россію. Онъ провелъ тринадцать лѣтъ въ ссылкѣ, но милостивый императоръ возвратилъ его изъ Сибири въ 1815 году, во время извѣстнаго смотра при Вертю… Дальнѣйшая судьба его намъ неизвѣстна.
- ↑ Въ 1837 году K. М. Полторацкій былъ ярославскимъ губернаторомъ.