2[править]
Наташе нравилась работа в тундре. Где бы она в тундре ни останавливалась, на нее смотрели с уважением. И даже свирепые полярные ветры не омрачали ее любви к тундре. Дни и ночи она мчалась с Красным чумом по гулкому насту. Впереди качались синеватые головы холмов, на которых росли редкие полярные ивы. Снег нежной дымкой курился по равнинам, летал над оврагами, наметал сугробы у кустарников.
А потом попадались горы. В расщелинах скал жили волки и ветер. Иногда ветер завывал подобно стае волков, но волки молчали. Тундровые волки не ходят стаями. Они ходят поодиночке и ночами вырывают из стада отбившихся оленей. Наташа видела оленей, разорванных волками, и ей становилось жутко. Впрочем, ей даже нравилось, что в тундре можно бояться волков и шаманов, мороза и пурги. К тому же у нее имелся винчестер.
Она села у костра и смотрела, как Нярвей, ловко вспоров оттаявшую шкуру семги, начала строгать рыбу. Толстые стружки падали в медное блюдо и таяли, истекая жиром. Наташе понравилась. Нярвей; ее бойкие глаза и быстрота движений говорили о том, что эта девочка бу. дет смышленой, хорошей ученицей.
— Как тебя звать? — спросила Наташа.
— Нярвей, — ответил хмуро Яли. Он уже не рад был гостям.
— А много тебе лет?
Девочка подняла две руки, и мужчины засмеялись. Одноглазый председатель тунсовета достал из малицы табакерку и, чихнув, одобрил:
— Умная девка. В школу бы ее не худо.
— Умная дурой не будет, — сдержанно ответил Яли и, чтоб прекратить неприятный разговор, быстро нарезал хлеба.
— Есть надо. Садитесь, гостями будете.
Гости сели.
Председатель тунсовета достал портсигар и угостил всех папиросами. Пастухи цокали языками и, восхищаясь золотым ободком папирос, прятали их осторожно за пазуху. Наташа достала из чемодана печенье и конфеты. Нэрня несколько раз выходила из чума и, туго набив котелок снегом, ставила его на костер. Медленными глотками гости тянули крепкий чай.
Наташа вышла из чума к своей палатке. Там белобрысый парень уже растопил «времянку», и ровная теплота разлилась во все углы палатки. Парень перенес с нарт низкий стол, ящики и свернутый в трубку экран.
— Вот, — сказал он, завидуя умению Наташи обращаться с никелированным аппаратом.
Пастухи, сдержанно разговаривая, вползают в палатку. От ламп-«молний» светло и, хотя железная печка уже не пыхтит, в палатке так тепло, что мужчины снимают маличные рубахи и остаются нагими до пояса. Опускаясь на пол, они поджимают под себя ноги.
Квадратное полотно натянуто на стенке палатки.
— Хорошо, — сказал председатель тунсовета.
Наташа подозвала белобрысого парня и, показав ему ручку какой-то машины, приказала вертеть, а сама потушила лампу-«молнию». Под потолком палатки вспыхнул такой сильный и яркий свет, что Нярвей вскрикнула от неожиданности. Председатель тунсовета солидно проговорил:
— Шаманит девка. В чум бы вот такой свет — беда хорошо.
— Верно, верно!
Не худо, — согласился Яли, стыдясь своего смущения.
— Сейчас я вам покажу картину о том, как живут колхозники на юге, — сказала Наташа.
И все, широко раскрыв глаза, увидели на голубом экране удивительную страну. От края земли до края земли качались высокие травы. Большие машины, взмахивая крыльями, шли посредине, оставляя позади себя кучи соломы.
— Это делают хлеб, — догадался предтунсовета.
— Хлеб делается из муки, а не из травы, — вежливо пояснил Яли и, хмуро просмотрев еще несколько картин о колхозных урожаях, сказал, что ему нравится картина, потому что там, где нет олешек, колхозы действительно богатство приносят.
— Они везде приносят богатство, — сказала Наташа.
— Это же Яли говорит, — сказал предтунсовета и внимательно посмотрел на хозяина Нярвей.
Тот опустил взгляд и немного спустя выполз из палатки, постоял у ее входа, угрюмо прислушиваясь к веселым, одобрительным восклицаниям пастухов, и вновь вернулся.
И если все зрители удивлялись, что для колхозного скота были устроены широкие и светлые дворы, то он сказал, что это глупо. И ему не понравились ни йоркширские свиньи, ни тракторы, ни ребятишки в яслях.
Белобрысый парень так сильно крутил ручку динамомашинки, что лампочка потухла.
— Сгорела, — сказала Наташа.
— Хорошо, — сказал' Яли и добавил: — Картина — это хорошо. Вот.
И все пошли спать.
