Въ щебняхъ Енисейскихъ рѣдко попадаютъ аспидовидные камешки, сердолики, иногда находить случается, какъ я и видѣлъ однажды у одного каменщика, преизрядные зеленые и съ бѣлыми пятнами яспониксы. Горной хрусталь, желтые топасы и весьма чистые прозрачные кварцы приноситъ сюда водою изъ вышшихъ мѣстѣ.
Самая лучшая находка между достопамятностями въ минералахъ, какую я нашелъ въ Красноярскомъ вѣдомствѣ, есть величайшій комъ желѣза, почти 40 пудъ вѣсющій, которой состоялъ изъ настоящаго желѣза, но сварившагося друзами въ одинокой камень, о чемъ надобно мнѣ поговорить сколько можно попространнѣе.
Рѣдкой оной камень, на подобіе кома на 5 рисун. подъ фигурою 1). въ малую форму представленной, найденъ былъ горными людьми, служившими въ 1750 году подъ Коллежскимъ Совѣтникомъ Клеопинымъ, а послѣ подъ обер-берг-мейстеромъ Лодыгинымъ и Капитанъ Порутчикомъ Коростелевымъ на Енисейскихъ горахъ при разработываніи желѣзнаго рудника, на высокой же горѣ, гдѣ онъ лежалъ на ружѣ, однако должнаго нн въ комъ не привлекъ на себя вниманія. Въ томъ числѣ были и приставленной къ Красноярскимъ рудникамъ Оберъ-Штейгеръ Меттихъ, которой по требованію моему сообщилъ мнѣ о положеніи его писмянно слѣдующее вѣроятное извѣстіе.
«Въ 1749 году. Жительствомъ изъ убейской деревни отставной козакъ Яковъ Медвѣдевѣ показалъ твердую желѣзную руду на высокой горѣ между Убея и Сизима. Обойхъ съ правой стороны изъ горѣ межъ Абаканскимъ и Бельскимъ или верхнимъ караульнымъ острогомъ въ Енисей текущихъ въ четырехъ верстахъ отъ первой, въ тести отъ послѣдней къ Сѣверу текущихъ, а отъ Енисея въ двадцати лежащей, которая простиралась жилою по небольшому горы утесу на сѣверѣ склоняющемуся, и для осмотрѣнія оной былъ я туда отправленъ, по тому что по пробѣ она показала будто содержитъ въ себѣ золото. Жила была больше полуаршина толщиною въ твердомъ опочисгпомъ сѣромъ камнѣ, изъ коего кажется вся оная гора состояла. – Около 150 саженъ оттоль въ Южнозападную сторону къ рѣкѣ Убею примѣтилъ я на самомъ верху горы соснягомъ и пихтою обросшей по видимому пудъ больше 30 комъ варенаго желѣза, въ кошоромъ множество желтыхъ, крѣпкихъ камешковъ, величиною въ кедровой орѣхъ, сидѣло, коихъ не льзя было совсемъ выколачивать. Сіе явленіе камня произвело во мнѣ нѣкоторое удивленіе. Я не могу сказать, тутъ ли онъ родился, или какъ онъ лежалъ на ружѣ, туда принесенъ былъ. По обстоятельнѣйшимъ извѣдываніямъ нигдѣ по всей горѣ не нашелъ я ни какихъ слѣдовъ старинной въ горѣ работы или плавильныхъ горновъ. Я знаю, что помянутой Медвѣдевъ оной камень съ горы увезъ послѣ, а куда, того мнѣ не извѣстно».
Всѣ вышепомянутыя обстоятельства при учиненномъ осмотрѣ горы, о которой рѣчь здѣсь идетъ, найдены справедливы. Желѣзная руда находится тутъ въ твердомъ, глубокочерномъ, красныя пленки имѣющемъ камнѣ, очень мало магниту Въ себѣ содержащемъ, которой по пробѣ издаетъ чугуну 70 процентовъ. Настоящаго мѣста, гдѣ камень изъ чистаго желѣза лежалъ, Медвѣдевъ, которой нынѣ кузнецомъ, показать больше неможешъ, но изустное его Объявленіе съ показаніемъ Обершшейгера Мештиха совсемъ сходственно. Онъ говорилъ, что сей камень лежалъ на самомъ верху одной высокой горы совсемъ на ружѣ, ни къ чему не приросши и ни какими другими малыми или большими каменьями не окруженъ. Онъ также увѣрялъ, что какъ будучи самъ промышленникъ и человѣкъ въ горахъ потаскотной, ни въ сихъ мѣстахъ, ниже насупротивъ въ лежащей горѣ по Татарски Немиръ называемой нигдѣ ни какихъ слѣдовъ плавильныхъ горновъ пли Шлаку не нахаживалъ: тоакимъ образомъ поелику желѣзо въ семъ камнѣ ковко и бѣло, и при томъ подаетъ хорошей звонъ, заставило его думать, не содержится ли въ немъ чего лучшаго кромѣ желѣза, да и самые Татара, кои оной за даръ съ неба спавшій принимали, увѣряли его въ етомъ мнѣніи, и такимъ образомъ онъ видя, что по показанію его ни какихъ на томъ мѣстѣ копаней не заводилось, взялъ весь камень съ того мѣста а съ великимъ трудомъ перевезъ къ себѣ за тридцать верстъ въ отстоящую деревню Убейскую, въ ту оныя часть, которая называется малою деревнею или Медвѣдевой, по тому что онъ самъ тутъ живетъ.
Я объ немъ спровѣдалъ не прежде какъ въ Ноябрѣ 1771 года и то чрезъ Татарскаго Салдата Якуба, натуральную склонность къ выискиванію рудъ имѣвшаго и мнѣ въ собраніи натуральныхъ вещей во все время великую пользу и многія услуги показавшаго. Онъ невзначай какъ то къ помянутому Медвѣдеву приворотивъ увидѣлъ на дворѣ сей камень и удивился, по томъ съ великимъ трудомъ отколотивъ нѣсколько кусочковъ привезъ ко мнѣ для показу. Хотя оные кусочки весьма были неявственны, однако довольно ясно было для меня, что ето желѣзо въ видѣ друзъ, не искуствомъ какимъ, но натурою произведенное, и для того безъ всякаго мѣшканья отправилъ того же татарина солдата въ помянутую деревню Медвѣдеву за 220 верстъ отъ Красноярска вверхъ по Енисею отстоящую, и велѣлъ привезти весь камень въ городѣ, которой вѣсилъ тогда 42 пуда.
Онъ имѣлъ сверху какъ кажется жесткую, желѣзисшую кору, которая при отколачиваніи кусочковъ съ верхней части обвалилась. Подъ сею тонкою корою вся внутренность состояла изъ мягкаго, въ изломѣ бѣлаго, и какъ губка ноздреватаго желѣза, коего въ полыхъ ячейкахъ содержались круглые и продолговатые жесткіе, толстые, чистые, прозрачные, похожіе на гіацинтъ, камешки. Подобіемъ онѣ различны, круглы или продолговаты, но поверхность всегда гладкая, которая вмѣсто круглости иногда состоитъ изъ одной, и трехъ плоскостей, кои соединившись межъ собою составляютъ одно изъ разныхъ хрусталиковъ составленное тѣло. Таковое ноздреватое камня сложеніе, наполненное сими хрусталиками, величиною въ конопляное сѣмя, и въ горошину, и больше, при томъ различной оныхъ цвѣтѣ со дна преломленой, или чистой, желтой или темножелтой, либо зеленоватой, раздается по всей внутренности одинаково, и нѣтъ ни гдѣ ни малаго знаку, гдѣбъ показывало, что онъ былъ жиганъ, или бы слѣды имѣлъ изгарковъ. Самое желѣзо столь вязко, что три и четыре кузнеца цѣлые полдни бились, чтобъ отшибить отъ него стальными кирками уголок'ъ нѣсколька фунтовъ; одинъ только отбили въ пудъ, которой и послалъ я въ Императорскую Академіи Наукѣ Кунсткамеру. При отбиваніи ударами большая часть камешковѣ въ желѣзѣ сидящая вѣ стеклистой прахъ разбилась, но крупинки сихѣ хрусталиковъ такой были жесткости, что можно было ими чертишь обыкновенныя стекла. Самая пыль по пробѣ учиненной г. Обер-Берг-Местейромѣ вѣ Барнаулѣ Ганомъ содержала вѣ себѣ еще желѣза два фунта съ половиною вѣ пудѣ, а настоящія изѣ чистаго желѣза штуки изѣ пуда 4 фунта потеряли, и желѣзо вышло хрупче, можетъ быть по причинѣ приложеннаго къ нему вѣ плавкѣ соленаго флюсу. Изѣ мѣлкихѣ отрубленныхъ кусочковѣ выкавывали мнѣ кузнецы въ горнахъ въ небольшемѣ огнѣ шилья, гвоздья, рѣзцы, и прочее, но вѣ сильномъ огнѣ естли положить въ горнѣ многіе куски вмѣстѣ, становится желѣзо столь жестко, хрупко и зернисто, что никоимъ образомъ вмѣстѣ вѣ одинъ кусокъ сварить было неможно. Холодные безѣ труда можно было ковать, и тоненькія его жилки гнутся въ рукахъ, какѣ дратва, и естьли гнуть туда и сюда, то ломались, однако сѣ нарочитою вязкостію. Бъ изломѣ или гдѣ молоткомѣ было колачивано, ржавѣло оно отъ малѣйшей сырости. Въ Комужъ, такѣ какѣ оно есть, покрывается оно темною, стеклистою металлическою охрою, коею отѣ ржавчины охранялось. Однѣмъ словомъ, вся сія громада и каждая ея частица доказывала безпрѣкословно, что она была совершенное произвожденіе дѣйствія натуры. Можетіъ быть старинное какое гнѣздо, отъ осыпавшихся мягкихъ горъ его заключавшихъ, на ружу оказавшееся. – Кому же съ внѣшняго виду къ утвержденію сего покажется не довольно, для того слѣдующіи изъясненія будутъ не непріятны.
Древніе рудокопы, коихъ работы, изгарины и плавильни въ горахъ по Енисею находятъ, кажется желѣза вовсе не добывали, да и совсемъ его не знали, по тому что всѣ ихъ инструменты, значки и прочее состоятъ изъ литой мѣди, къ которой, дабы она была тверже, примѣшивали другіе металлы, и по тому она походитъ, какъ на колокольную мѣдь. Гдѣжъ ихъ ширфы капываны были по видимому въ желѣзистыхъ охрахъ, тамъ точно онѣ не для желѣза, но для содержащагося въ томъ же мѣстѣ золота копали. Изгарки, послѣ ихъ находимые, всѣ суть послѣ выплавленной мѣди. А естьли бы гдѣ и нашлись какіе желѣзные огарки, каковыхъ однако въ сихъ горахъ нигдѣ не видно, то ихъ горны, какъ по остаткамъ видно, столь малы и предпріятія при ихъ не отмѣнно потаскотной жизни намѣренію столь противны, что не льзя ни коимъ образомъ думать, чтобъ онѣ стали лить таковую изъ нѣсколька пудъ громаду, на которую потребно особливой величины печи[1].
Естьли же противъ всея вѣроятности положить, что сіе возможно, то какая была тому причина, чтобъ по причинѣ примѣшавшихся въ нее камешковъ оставишь ее для ковки безъ употребленія; при томъ толикой тяжести и изъ такого отдаленнаго мѣста, гдѣбъ она была сплавлена, для чегобъ переносить ее на другую высокую гору, гдѣ впрочемъ нѣтъ ни на горѣ, ни въ близости вокругъ плавильныхъ работѣ ни малаго слѣду?
Изъ вышеписаннаго описанія нашего желѣза каждому можно легко вывести слѣдующія основанія, которыя, хотябъ всѣ приведенные донынѣ резоны были несильны, хотябъ всѣ съ противной стороны приложенныя доказательства были не справедливы, однако покажутъ, что оному желѣзу должно быть не отмѣнно натурою а не художественнымъ какимъ огнемъ произведенному. Шлаки или огарки, кои изъ плавильныхъ печекъ вынимаются, бываютъ по большой части черноватые, сухіе, непрозрачные; на противъ того хрусталики въ желѣзѣ чисты, прозрачны, съ виду влажны, и трескаются коли на огонь положишь; естьли положишь, что сіи камешки въ горну къ желѣзу были примѣшаны, шакъ не весь бы комъ такъ равно повсюду оными былъ наполненъ, но сталъ бы онъ ноздревать и нечистъ. Самое желѣзо въ произведенномъ огнѣ не льзя бы сдѣлать такого свойства, каково оно есть губковато, повсюду одинаково и повсюду мягко, а вмѣсто того было бы такъ какъ сія нечистая на верху разплавленяаю желѣза собравшаяся шкварина, которую когда подымутъ, то желѣзо стекается въ кучки или сосули, и было бы тоакъ какъ и сіе хрупко. — И такъ все сіе, мнѣ кажется, можетъ преодолѣть у тѣхъ, кои сего желѣза не видали, всякое сомнѣніе, тѣжъ на противъ того, кои отправленной въ Санктпетербургъ самой камень и отрубленные отъ него кусочки видѣли, собственныя чувства больше удостовѣрятъ, нежели всѣ доказательства.