Авторъ подъ скромнымъ названіемъ Опытовъ представляетъ благосклонности читателей и суду Критиковъ свои сочиненія, которыми — такъ намъ кажется, — и читатели и Критики останутся довольны; тѣ и другіе найдутъ въ стихахъ Г-на Востокова талантъ, вкусъ и знанія, обѣщающія много хорошаго.
Разсмотримъ первую Оду: Фантазія.
Поэтъ одушевляется восторгомъ и взываетъ къ Фантазіи:
Случится мглами или тучей,
Налягъ, наполнь собою лѣсъ (1)
Раскинь рукой своей могучей
Прохладну тѣнь густыхъ древесъ
Шатромъ надъ головой моею;
Чтобъ ключь y крутящейся стезею,
Гремя (2) по камнямъ, внизъ бѣжалъ,
Пустыннымъ гуломъ повторяясь,
И листвій съ шорохомъ мѣшаясь (3),
Твое присутствобъ возвѣщалъ.
И вѣтры бъ свирѣпѣть престали
Къ землѣ со скрыпомъ древа гнутъ;
Одни Зефиры бъ лобызали
Младой весны цвѣтущу грудь.
Въ твоемъ присутствіи, богиня,
И Африканская пустыня
Творится садомъ Гесперидъ!
И дебри финновъ каменисты,
И Сѣверны поморья льдисты,
Теряютъ свой унылой видъ.
Прекрасные стихи! Далѣе Поэтъ мечтаетъ объ Астреѣ, низходящей на землю, о началѣ золотаго вѣка, о блаженствѣ смертныхъ; человѣкъ достигъ высокаго своего назначенія (4)
Пороки всѣ изкоренились,
Изсякъ тлетворный оныхъ ядъ;
Съ разсудкомъ страсти помирились,
Устроясь во взаимный ладъ (5):
Прямое щастіе познали,
И Ангелами люди стали!!
Но сбудется ль сіе иль нѣтъ?
Вникать глубоко не желаю,
Къ другимъ предметамъ направляю
Съ тобой, Фантазія, полетъ.
Съ тобой я на Кавказъ взбираюсь,
И въ жерло Этны низхожу;
Въ моря шумящія пускаюсь
И въ тишинѣ пустынь брожу.
Исполненный благоговѣнья
По необъятностямъ творенья
Я на крылахъ твоихъ парю!
Во Океанѣ звѣздъ купаюсь —
Но вверьхъ лечуль, иль внизъ спускаюсь,
Бреговъ и дна нигдѣ не зрю.
Съ тобой люблю я въ мысляхъ сладкихъ
Собрать, устроить, просвѣтить
Народы — тигровъ къ крови падкихъ
Въ смиренныхъ агнцевъ превратить (6).
Съ тобой я изверговъ караю,
И добродѣтель награждаю,
Достойнымъ скиптры раздаю,
А угнетеннымъ всѣмъ свободу,
И человѣческому роду
Съ Сен-Пьеромъ вѣчный миръ даю.
Тебѣ стихіи всѣ послушны,
Послушны небеса и адъ.
Тамъ строишь замки ты воздушны (7),
A тамъ садишь Армидинъ садъ.
Махнешь — и Грацій узришь пляски;
Воскликнешь — божесва Парнасски
Сладчайшу пѣснь тебѣ гласятъ,
Фантазія многообразна,
Всегда нова, всегда прекрасна,
Ты тьму намъ даруешь (8) отрадъ.
Поэтъ опять предается восторгу, возносится къ центру всѣхъ добротъ, наслаждается, видитъ небесное совершенство, и упивается имъ:
Ахъ! льзяль мнѣ днесь землей прельщаться,
Тщетѣ, неправдѣ покланяться?
Пусть въ сихъ восторгахъ я умру.
Но что — уже ли изчезаетъ
Питавшая мой духъ мечта?
Отъ уха пенье утекаетъ,
Отъ взоровъ райска красота!
Я съ содроганіемъ очнулся, (9)
Кругомъ печально оглянулся,
И зрю лишь дикій темный лѣсъ.
Въ отвѣтъ на вздохъ мой вѣтръ ревущій
И ключь въ гранитно дно біющій,
Шумятъ сквозь вѣтвіе древесъ.
Почто, фантазія всесильна,
Покровъ снимаешь съ глазъ моихъ!
Печалей жатва столь обильна
A роза-радость — вянетъ въ мигъ!
Но должноль изъ (10) того терзаться
И плакать? — Нѣтъ; мы будемъ знаться,
Посланница небесъ, съ тобой!
Когда ко мнѣ съ улыбкой входишь,
Ты всякую печаль отводишь
И въ душу сладкій льешь покой.
Что есть жизнь смертныхъ? сонъ единый.
Блаженъ, пріятно кто мечталъ;
Кто избѣгать умѣлъ крутны (11)
И счастливымъ себя считалъ!
Кто могъ, сомкнувъ охотно вѣжды,
Держася объ руку надежды,
Прейдти отважно жизни путь;
И не заботясь по пустому,
Подобно отроку младому,
Играть, играть…. да и заснуть (12).
И такъ пріятными мечтами
Почаще духъ мой услаждай;
Живыми, нѣжными цвѣтами
Дорогу къ смерти усыпай.
И будь мой Ангелъ благодѣтель!
Ты облекаешь добродѣтель
Небесныхъ Грацій въ златъ хитонъ,
И насъ красой ея плѣняя,
Велишь, фантазія благая,
Любишь святой ея законъ.
Въ чемъ состоитъ планъ Оды? Авторъ въ восторгѣ видитъ блаженство земнородныхъ. Читатель, обвороженный прекрасными стихами и живымъ чувствомъ Поэта, мечтаетъ съ нимъ вмѣстѣ, и предается сладкому забвенію. При словахъ
Но сбудетсяль cіe, иль нѣтъ?
кажется, очарованіе изчезаетъ. Поэтъ перемѣняетъ тонъ и говоритъ, что по дѣйствію фантазіи, онъ взбирается на Кавказъ, низходитъ въ пропасти Этны, пускается въ моря, бродитъ въ пустыняхъ, возносится къ звѣздамъ, просвѣщаетъ народы; что по мановенію фантазіи поютъ Музы и пляшутъ Граціи. Послѣ того въ другой разъ приходитъ въ изступленіе, видитъ совершенство, опять опамятывается; разсуждаетъ, что жизнь смертныхъ есть одинъ сонъ, и что блаженъ тотъ, кто мечталъ пріятно, и почиталъ себя счастливымъ; наконецъ проситъ фантазію усыпать дорогу его къ смерти нѣжными цвѣтами.
Двойной восторгъ въ сей Одѣ можно почесть раздѣленіемъ единства, которое должно быть сохранено во всякомъ сочиненій, не изключая самой Оды. Вдохновенный Пѣвецъ заставитъ читателя забыться; но — одинъ только разъ. Послѣ хладнокровнаго разсужденія о разныхъ предметахъ трудно уже въ другой разъ привести его въ изступленіе, — а главное искуство Поэта состоитъ въ томъ, чтобы читатель непримѣтнымъ образомъ раздѣлялъ его чувства. Прелестной безпорядокъ, о которомъ говоритъ Боало въ своей Піитикѣ, кажется,. значитъ другое. Однакожъ, не упоминая о многихъ примѣрахъ, которыми оправдывается расположеніе сей Оды, можно извинить его еще самымъ, названіемъ Фантазіи; говоря о ней, изчисляя дѣйствія богини на душу, почти противъ воли переходишь отъ предмета къ предмету, отъ восторга къ восторгу?
Прежде нежели замѣтимъ неправильность въ мысляхъ и слогѣ, скажемъ, что Г. Востоковъ знаетъ, въ чемъ состоитъ тайна Поэзіи, непроницаемая для самозванцевъ-Поэтовъ. Потрѣшности не закрываютъ дарованія, которое Г. Авторъ Опытовъ обработываетъ съ такимъ успѣхомъ.
(1) Въ первой строфѣ фантазія наименована дщерью Олимпа, слѣдственно' существомъ одушевленнымъ. За чѣмъ же теперь требовать, чтобы она явилась во мглахъ или тучѣ, налегла бы на лѣсъ и наполнила его собою? за чѣмъ Поэтъ требуетъ пришествія фантазіи въ грозномъ видѣ, когда хочетъ изобразить прелестную сельскую картину?
(2) Ключу приличнѣе журчать, нежели гремѣть.
(3) "Чтобъ ключь пустыннымъ гуломъ повторяясь, и мѣшаясь съ шорохомъ листвы и проч. Соединеніе идей несходственныхъ! Прибавьте слово: журчаніе, и все будетъ правильно. Ибо ключь не можетъ повторяться, а еще болѣе мѣшаться съ шорохомъ лисшвій.
(4) Здѣсь, въ одномъ стихѣ строфы, нами пропущенной, слово разширилъ y Автора имѣетъ удареніе на второмъ слогѣ; по свойству языка послѣдній слогъ долженъ быть долгій.
(5) Этому стиху здѣсь не мѣсто; онъ низокъ и неправиленъ.
(6) Послѣ глагола люблю, поставленнаго, въ такомъ, какъ здѣсь, знаменованіи, прочія неопредѣленныя наклоненія должны быть учащательныя: собтрать, устраивать, просвѣщать, превращать. Океаномъ можно назвать въ переносномъ смыслѣ безпредѣльное пространство, звѣздами усѣянное; но купаться не льзя въ немъ ни въ точномъ, ни въ переносномъ значеніи сего слова.
(7) Строеніе воздушныхъ замковъ не принадлежитъ къ числу 6лагодѣяній, даруемыхъ фантазіею, на которую здѣсь должны смотрѣть только съ хорошей стороны.
(8) Надобно, чтобъ не первой, но средній слогъ былъ долгій. Можно поправить:
Ты тьму даруешь намъ отрадъ.
(9) Очнулся годится въ разговорѣ, не въ Одѣ.
(10) По чему не отъ того ?
(11) Знаться и кручины слова низкія для Оды. Всякую поставлено для наполненія стиха недостаточными слогами,
(12) Потомъ заснутъ было бы приличнѣе.
Четвертая піэса: Тлѣнность, названа въ оглавленіи Диѳирамбомъ; судя по ея характеру, думаемъ, что приличнѣе было бы наименовать ее какъ нибудь иначе. Диѳирамбъ есть родъ стихотвореній, которыя въ древности пѣты были въ честь Вакху, и значитъ два раза рожденный. Для Поэзіи Диѳирамбической не было особенныхъ правилъ; изступленіе управляло мыслями Поэта. Жаль, что Пиндаровы Диѳирамбы не дошли до насъ; они могли бы служить прекрасными образцами въ семъ родѣ стихотворства, о которомъ Горацій даетъ намъ нѣкоторое понятіе, говоря о Пиндарѣ:
Можетъ быть, 13 я Олимпійская Ода Пиндарова принадлежитъ къ сему роду. Аѳеней сохранилъ намъ отрывокъ Диѳирамба, пѣтаго Вакхилидомъ, славнымъ Лирическимъ Поэтомъ, современникомъ Пиндаровымъ. Болѣе же всего подходятъ къ характеру Диѳирамба двѣ Оды Гораціевы: 1 я Bachum ia remotis carmina rupibus, переведенная Г-мъ Востоковымъ, съ наблюденіемъ мѣры подлинника; 3 я Quo me, Bacche, rapis. Сіи примѣры и слова Гораціевы о Пиндарѣ показываютъ, что отличительныя черты Диѳирамба суть: изступленіе, случаи же ожиданные, важные и чудесные, движеніе разнообразное и быстрое, фигуры частыя и разительныя, идеи сильныя и рѣзкія, слогъ живой; стремительной и гремящій, наконецъ прославленіе Вакховыхъ подвиговъ и благодѣяній. Делиль назвалъ стихи свои на безсмертіе души Диѳирамбомъ, то есть пѣснью въ честь Вакху — но правильно ли? — Въ стихотворной піесѣ Тлѣнность о Вакхѣ не упоминается ни слова; изступленія также въ ней не видно. Впрочемъ сія піэса имѣетъ свое достоинство.
Изъ переводовъ Г-на Востокова, помѣщенныхъ въ сей первой части Опытовъ, Вольтерова сказка Телема и Макаръ, и Кантаты Ж. Б. Руссо: Цирцея и Амимона, заслуживаютъ особенное вниманіе и одобреніе.