Опять Шекспиръ — не Шекспиръ.
[править]Послѣднее дѣйствіе изъ комедіи «Какъ вамъ угодно». Сцена первая. Влюбленный шутъ Оселокъ и его невѣста Одри. Входитъ Вильямъ, прежній возлюбленный Одри.
Вильямъ. Добрый вечеръ, Одри!
Одри. И тебѣ дай Богъ добрый вечеръ, Вильямъ!
Вильямъ. И вамъ, сударь, добрый вечеръ!
Оселокъ. Добрый вечеръ, мой другъ. Накройся, пожалуйста, накройся. Очень тебя прошу. Оставайся съ накрытой головой! Сколько тебѣ лѣтъ, мой другъ?
Вильямъ. Двадцать пять, сударь!
Оселокъ. Зрѣлый возрастъ. Тебя зовутъ Вильямомъ?
Вильямъ. Вильямъ, сударь.
Оселокъ. Превосходное имя. Ты родился тутъ въ лѣсу?
Вильямъ. Да, сударь. Слава Богу!
Оселокъ. Слава Богу — отличный отвѣть. Ты богатъ?
Вильямъ. Да, ничего себѣ, сударь.
Оселокъ. «Ничего себѣ» — это хорошо сказано, даже прекрасно сказано. Впрочемъ, какъ это только «ничего себѣ». Ты уменъ?
Вильямъ. Да, сударь, жаловаться не могу: есть смекалка.
Оселокъ. Въ самый разъ отвѣтилъ. Мнѣ вспоминается изреченіе: «Глупый считаетъ себя мудрымъ, но мудрецъ знаетъ, что онъ глупъ». Каждый разъ, какъ языческому философу хотѣлось съѣсть винограда, онъ обыкновенно открывалъ ротъ въ ту самую минуту, когда клалъ въ него виноградину; этимъ онъ хотѣлъ сказать, что виноградъ существуетъ для того, чтобы его ѣсть, а ротъ, чтобы открываться. Ты любишь эту дѣвушку?
Вильямъ. Я люблю ее, сударь!
Оселокъ. Дай мнѣ руку: ты ученый человѣкъ?
Вильямъ. О, нѣтъ, сударь!
Оселокъ. Тогда научись у меня: имѣть, значитъ имѣть: ибо такова историческая фигура, что если перелить питье изъ кубка въ стаканъ, опоражнивая первый, наполняешь второй: ибо, всѣ писатели согласны между собою въ томъ, что ipse значитъ онъ; откуда слѣдуетъ, что ты вовсе не ipse, такъ какъ онъ — я.
Вильямъ. Какой это онъ, сударь?
Оселокъ. Тотъ онъ, который долженъ жениться на этой женщинѣ. Поэтому ты, шутъ, удались, что въ просторѣчьи значитъ: оставь это общество, что по-мужицки значитъ компанію этой особы женскаго пола, что въ каждодневномъ употребленіи обозначаетъ женщина. Итакъ, все вмѣстѣ: удались изъ общества этой особы женскаго пола; или ты погибнешь, шутъ, или для лучшаго твоего пониманія: ты умрешь. Или, выражаясь умно: я тебя убью, искореню, превращу твою жизнь въ смерть, твою свободу въ рабство. Я буду уничтожать тебя ядомъ, палочными ударами, остріемъ моей шпаги. Я составлю противъ тебя заговоръ. Я превозмогу тебя хитрой политикой. Я буду убивать тебя ста пятьюдесятью разными способами. Оттого трепещи и исчезни…"
По мнѣнію г-на Дамблона, бельгійскаго депутата и профессора французской литературы въ Новомъ Университетѣ въ Брюсселѣ, этотъ діалогъ имѣетъ символическое значеніе. Устами Оселка говоритъ истинный авторъ всѣхъ произведеній Шекспира. Въ этой сценѣ изгоняется тотъ жалкій Вильямъ изъ Стратфорта, котораго фамилія красуется въ заголовкѣ собранія сочиненій Шекспира. Пусть не смѣетъ больше онъ претендовать на прекрасную пастушку Одри, т. е. на великія комедіи и трагедіи, сочиненныя не имъ. Онъ продалъ свое имя; его купилъ у него блестящій Роджаръ Маннерсъ, пятый графъ Ротландъ, потому что ему надо было скрыть свое авторство. Созданіе геніальнаго Ротланда долгіе вѣка значилось принадлежащимъ перу какого-то Шекспира. Но довольно. Пора прогнать шута. Прочь. Да будетъ изгнанъ Вильямъ Шекспиръ изъ Стратфорта со страницъ исторіи англійской поэзіи.
Что Шекспиръ вовсе не Шекспиръ, т. е., что совсѣмъ не онъ великій драматургъ, а кто то другой писалъ всѣ эти прекрасныя произведенія, обозначенныя его именемъ — теза не новая. Давно, въ самомъ началѣ XIX столѣтія, какъ только Малоне сталъ собирать документальныя данныя о Шекспирѣ, и такимъ образомъ его біографія, написанная нѣкогда Николаемъ Ро (1709), была замѣнена новой, стала двоиться. Съ одной стороны какой-то Вильямъ Шекспиръ изъ Стратфорта, свѣдѣнія о которомъ даютъ нѣсколько чисто дѣловыхъ актовъ, а съ другой Вильямъ Шекспиръ, чье полное собраніе сочиненій вышло въ 1623 и открывается сонетомъ Бенъ-Джонсона. Неужели это одинъ и тотъ же человѣкъ? Пламенный поклонникъ произведеній Шекспира, одинъ изъ первыхъ его толкователей, капризный, но глубокій критикъ Кольриджъ воскликнулъ, когда читалъ лекціи о Шекспирѣ передъ самымъ избраннымъ обществомъ Лондона.
«Опросите ваши сердца, опросите вашъ здравый смыслъ. Ну, возможно ли, чтобы авторъ этихъ пьесъ былъ необразованный, не правильный геній, какимъ представляетъ его современная критика? Или мы подбираемъ чудеса, чтобы развлечься?! Такъ, что ли? Или дѣйствительно нарочно избираетъ Богъ идіотовъ, чтобы устами изъ передать человѣчеству божественныя истины?»
И вотъ, вторя Кольриджу, преимущественно въ Америкѣ возникаетъ особая школа шекспировской критики, силящаяся доказать, что лишь Бэконъ, великій философъ, образованнѣйшій человѣкъ своего времени, могъ написать всѣ тѣ произведенія, что изданы въ 1623 году водъ именемъ Шекспира. Что же касается до Вильяма Шекспира изъ Стратфорта на рѣкѣ Эвонѣ, о которомъ собралъ свѣдѣнія Малоне по метрическимъ записямъ, купчимъ крѣпостямъ, закладнымъ и завѣщаніямъ, хранящимся въ мѣстномъ архивѣ, то онъ — лишь подставное лицо, и ни въ коемъ случаѣ нельзя признать, чтобы выступающая изъ этихъ актовъ біографія подходила къ великому поэту.
Съ непревзойденнымъ блескомъ развертываются одна за другой комедіи, историческія хроники, трагедіи и опять веселыя комедіи. Придворные дамы и кавалеры, нарядныя и изысканныя манеры, влюбленные, герцоги и молодые короли, дамы и дѣвушки, щеголяющія остроуміемъ и начитанностью, итальянскіе гуманисты и античная древность, заманчивая пастораль на лонѣ англійской природы, грозныя замки, войны, великія событія англійской исторіи, люди всѣхъ профессій, такъ свободно говорящіе о нихъ, точно авторъ спеціалистъ по всѣмъ отраслямъ знанія, ремеселъ и занятій, великія моральныя проблемы и самыя таинственныя душевныя движенія, латинизмы, ювфруизмы и французскія фразы, когда на сценѣ выводятся французы, хроники, итальянскія новеллы, ученые трактаты и опять новеллы, пѣсни, поговорки, герои древняго Рима и клоуны-ремесленники, полководцы, философы, рыцари, министры, весь дворъ, а за нимъ весь англійскій народъ… Не перечесть и не упомянуть даже въ самыхъ краткихъ чертахъ все, что содержится въ 36 драмахъ, въ двухъ поэмахъ и но множествѣ сонетовъ Шекспира! Не сотни, а страшно сказать цифру томовъ и статей, что потребовалось критикамъ, чтобы хоть сколько-нибудь разобраться въ этой необычайной поэтической, философской и бытовой пестротѣ и роскоши. Шекспиръ, это — художественная безконечность. Голова кружится. Кто не перечелъ Шекспира больше пяти разъ, еще не брался за его чтеніе. Кто не изучалъ его годами, отдавая этому дѣлу все свое время съ утра до ночи, не смѣетъ назвать себя знающимъ Шекспира. Какой это былъ, геній! какой умъ! какія знанія! какова сила его творческаго воображенія! И возникло это великое созданіе всего въ четверть вѣка. Къ концу 80-хъ годовъ XVI столѣтія надо отнести первые шаги Шекспира на поприщѣ литературы, и въ 1612 году за четыре года до смерти — конецъ.
А документальная біографія того пресловутаго Вильяма изъ Стратфорта на Эвонѣ, фамилія котораго произносилась Шекспрь (Shaksper или Shaxpere, а не Shakespeare, какъ на изданіяхъ пьесъ), такая скромная, не яркая, мѣщанская. Его отецъ былъ человѣкъ неграмотный. Онъ вышелъ изъ членовъ муниципалитета Стратфорта на Эвонѣ въ 1579 году, потому что по бѣдности не могъ вносить четырехъ пенсовъ въ годъ на дѣла благотворительности и на благоустройство. Женатъ онъ былъ на дочери крестьянина изъ окрестностей Стратфорта. Сынъ его, Вильямъ Шекспиръ, едва ли получилъ какое-нибудь образованіе; во всякомъ случаѣ нѣтъ точныхъ данныхъ даже для того, чтобы прослѣдить, какъ и когда онъ учился въ стратфортской грамматической школѣ. Восемнадцати лѣтъ онъ женился на дочери крестьянина изъ окрестностей — Аннѣ Хатауэ, которая была старше его на нѣсколько лѣтъ и родила ему дочь раньше, чѣмъ истекли девять мѣсяцевъ. Дальше родятся у нихъ и еще трое дѣтей, но что дѣлаетъ Вильямъ, мы не знаемъ. Лишь черезъ пятнадцать-двадцать лѣтъ мы узнаемъ, что онъ купилъ нѣсколько участковъ земли въ родномъ Стратфортѣ. Въ 1601 его преслѣдуютъ за сорокъ шиллинговъ, которые заняла Анна Хатауэ у бывшаго пастуха своего отца. Въ томъ же году умеръ его отецъ Джонъ Шекспиръ, а въ 1603 г., его матъ Мери, урожденная Арденъ. Въ 1604 и 1608—9 годахъ Вильямъ преслѣдуетъ судомъ своихъ должниковъ, въ первомъ случаѣ за нѣсколько шиллинговъ, а во второмъ за 7 фунтовъ. Въ 1613 году онъ покупаетъ домъ въ Лондонѣ, въ Блэкфрайерѣ. За годъ передъ этимъ онъ вызывается свидѣтелемъ по одному незначительному дѣлу. Въ 1616, за мѣсяцъ до смерти, онъ пишетъ духовное завѣщаніе.
Какъ построитъ на такихъ данныхъ біографію великаго поэта? А то, что несетъ съ собой традиція, т. е. очень скудныя воспоминанія о немъ, переданныя изустно и записанныя черезъ много лѣтъ въ кое-какихъ запискахъ и біографическихъ замѣткахъ, то отъ этого еще горше.
Остановимся пока на такихъ разсказахъ. Писатель XVIII вѣка Сибберъ въ своихъ «Житіяхъ поэтовъ Великобританіи и Ирландіи» (1753) сообщаетъ со словъ знаменитаго актера Вильяма д’Авнана (род. въ 1609 г.), что Шекспиръ началъ свою театральную дѣятельность съ того, что держалъ во время представленія верховыхъ лошадей; а позднѣе онъ устроилъ коновязь и нанялъ конюховъ, предлагавшихъ свои услуги подъ именемъ «молодцовъ Шекспира»; уже послѣ этого онъ попалъ въ актеры и занималъ должность помощника режиссера. Это извѣстіе дошло до Сиббера отъ д’Авнана черезъ длинный рядъ лицъ. Д’Авнанъ разсказалъ другому актеру Беттертону (род. въ 1635?), который сообщилъ это біографу Шекспира — Ро: дальше это свѣдѣніе переходитъ отъ поэта Попа къ издателю Мильтона Ньютону, а отъ него къ знаменитому д-ру Джонсону, на котораго непосредственно и ссылается Сибберъ. Въ настоящее время этотъ разсказъ вошелъ во всѣ біографіи, и его считаютъ достовѣрнымъ. Но это еще, что — держать лошадей во время представленія! Писатель Обри въ своихъ «Житіяхъ великихъ людей» (1669—1696) говоритъ, что отецъ Шекспира былъ мясникъ, и сынъ, будущій драматургъ, еще въ ранней молодости, пока не оставилъ Стратфортъ, тоже былъ мясникомъ. Это извѣстіе мѣстное. Такъ говорили въ XVII в. въ Стратфортѣ, повидимому при живыхъ еще дочеряхъ поэта. Нѣкій Доудоль, въ недавно найденномъ письмѣ (1693) слышалъ тоже самое отъ причетника той церкви, гдѣ былъ погребенъ поэтъ. Вотъ такъ прошлое для великаго поэта: мясникъ, бросившій свое дѣло ради столицы и тамъ начавшій свою карьеру съ конюха! Быль молодцу, конечно, не въ укоръ, а извѣстіе о содержаніи коновязи вѣдь можно толковать и такъ, что это было нѣкоторымъ усовершенствованіемъ для удобства публики, и такая забота о посѣтителяхъ театра, пожалуй, вяжется и съ дѣятельностью режиссера. Гораздо хуже, что воспоминанія изображаютъ Шекспира пьяницей, посѣтителемъ тавернъ, браконьеромъ, а французскій писатель Риккобони въ своихъ «Соображеніяхъ и критическихъ замѣчаніяхъ о театрахъ Европы» (1738) еще увѣряетъ, будто Шекспиръ принадлежалъ къ шайкѣ профессіональныхъ воровъ.
Близость Шекспира съ пьяницами и ворами и вводитъ въ самое сердце всѣхъ разсужденій Дамблона. Здѣсь начало сочиненнаго имъ романа. Нанизывая факты на факты и преувеличенія на преувеличенія, а все вмѣстѣ уснащая самымъ низменнымъ мѣщанскимъ духомъ, получилъ онъ съ одной стороны знатнаго поэта, писавшаго подъ купленнымъ имъ зачѣмъ-то именемъ живого человѣка, и это и есть Шекспиръ-Shakespeare, а съ другой — жалкаго бѣдняка, пропойцу, неуча, ничтожество, а отсюда едва ли и не вора (вѣдь бѣдные — всегда безчестные) — Шекспира-Saxper изъ Стратфорта на Эвонѣ.
Прежде всего нужна, однако, оговорка. Ни одинъ филологъ и ни одинъ ученый шекспирологъ никогда не усумнился въ томъ, что произведенія Шекспира, дѣйствительно, написаны тѣмъ самымъ Шекспиромъ изъ Стратфорта на Эвонѣ, у котораго такая невзрачная, дѣловая біографія. Сомнѣваться въ этомъ и незачѣмъ, и не къ чему. О томъ, что Шекспиръ — знаменитый драматургъ, происходилъ изъ Стратфорта на Эвонѣ, и, стало быть, это онъ и былъ сынъ Джона Шекспира, о которомъ сохранились архивныя данныя, сообщаютъ всѣ его біографы съ самаго XVII в., съ самой смерти стратфортскаго Шекспира, на его могилѣ стоялъ памятникъ съ такой латинской эниграфіей:
Iudicio Pylum, genio socratem, arte Maronem.
Terra tegit, populus maeret, Olympus habet.
Какой бы провинціальный риѳмоплетъ ее не составилъ, ясно, что дѣло идетъ о поэтѣ. Въ самомъ завѣщаніи этого Шекспира тоже подробность, не дозволяющая никакихъ сомнѣній: знаменитому актеру Бербэджу завѣщано кольцо. Откуда зналъ бы Шекспиръ изъ Стратфорта Бербэджа, если бы онъ не былъ тотъ самый поэтъ и драматическій дѣятель Шекспиръ, чьи сочиненія были изданы въ 1623 г.? Значитъ, доподлинные дѣловые акты о жизни поэта Шекспира были найдены въ архивахъ Стратфорта, а отсюда мы знаемъ, что и одинъ изъ братьевъ Вильяма Эдуардъ былъ тоже актеромъ. Наконецъ, ново-найденное упоминаніе, то самое, что навело Дамблона на слѣдъ графа Ротланда, сообщаетъ о переданной Шекспиру вмѣстѣ съ Бербэджемъ суммѣ въ 44 шиллинга по завѣщанію умершаго графа Роджера Ротланда. Это завѣщаніе было исполнено братомъ графа Роджера Франсисемъ въ 1613 году, причемъ Шекспиръ получилъ эту сумму за «полу-профессіональныя услуги», а Бербэджъ за какую-то картинку.
Есть еще извѣстіе, которое служитъ прекраснымъ связующимъ звономъ между документами о Шекспирѣ изъ Стратфорта и великимъ поэтомъ Шекспиромъ. Его знаетъ каждый, кто хоть сколько-нибудь притронулся къ шекспирологіи. Англійскіе историки литературы, когда сообщаютъ его съ каѳедры, обыкновенно даже жалуются, что имъ надоѣло о немъ разсказывать. И мнѣ сейчасъ хотѣлось бы его скомкать, такъ оно извѣстно. Еще Малоне обратилъ вниманіе на одно мѣсто въ памфлетѣ драматурга Роберта Грина «Грошъ, мудрости, пріобрѣтенный милліономъ раскаяній» (1592 г.). Гринъ говоритъ тутъ о какомъ-то «Iohannes factotum», недавно появившемся въ театральномъ мірѣ Лондона и ставшимъ «потрясателемъ сцены». Потрясатель сцены, конечно, намекъ на «потрясателя копьемъ» (Shakespeare), это значить имя Шекспира въ томъ правописаніи, какое было принято въ Лондонѣ и красуется на всѣхъ іего произведеніяхъ. Гринъ еще пародируетъ стихъ изъ «Генриха VI», одного изъ самыхъ раннихъ произведеній Шекспира. Въ данномъ случаѣ намъ важно то, что Шекспиръ представленъ пришлецомъ, новымъ человѣкомъ въ театрѣ, не принадлежащимъ къ тѣмъ «мастерамъ обоихъ университетовъ», какими были наиболѣе извѣстные драматурги того времени: самъ Гринъ, Марло, Нашъ, Лоджъ и др. Слова «Iohannes factotum», т. е. «малый на всѣ руки», тоже такъ подходить и къ разсказамъ о дѣятельности Шекспира при театрѣ въ качествѣ помощника режиссера, пожалуй, даже устроителя ради удобства публики особой коновязи для верховыхъ лошадей, за которыми были приставлены присматривать во время представленія «молодцы Шекспира».
Итакъ, нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, это мы знаемъ съ подной и окончательной достовѣрностью: тотъ человѣкъ, что родился въ Стратфортѣ на Эвонѣ и крещенъ 26 апрѣля 1564, а «умеръ въ годъ по P. Хр. 1616, 53 лѣтъ 23 дня апрѣля» (obiit anno dom. 1616. aetatis 53. Die 23 Ap.), какъ значится на его надгробномъ камнѣ, былъ актеръ, жилъ въ Лондонѣ, и написалъ превосходнѣйшія поэмы, драмы и сонеты. Звали его на родинѣ Вильямъ Шекспиръ (Saxper. Sakspere) сообразно произношенію центральной Англіи, гдѣ древнее германское а звучало приблизительно, какъ короткое произносимое э, а въ Лондонѣ его фамилію стали писать этимологически и произносить первый слогъ протяжно, такъ какъ на югѣ Англіи древнее германское а въ открытыхъ слогахъ звучитъ, какъ наше долгое е. Филологовъ и ученыхъ шекспирологовъ нисколько и не смущаютъ, ни скромное происхожденіе Шекспира, ни анекдоты о немъ, ни малое количество біографическихъ свѣдѣній. Много есть писателей, о которыхъ мы даже рѣшительно ничего не знаемъ. Очень мало, нисколько не больше, чѣмъ о Шекспирѣ, извѣстно и о другихъ драматургахъ того времени. Это жаль, но это такъ. И утѣшеніе въ этомъ доставляетъ, конечно, изученіе самихъ произведеній. По нимъ не создать внѣшней біографіи. Легко увлечься. Такъ, толкованіе сонетовъ Шекспира остается загадочнымъ. Предположеніе, что онъ, потерявъ сына своего Гамнета, взялся съ особой любовью за драматическое воспроизведеніе Гамлета, надо оставить. Гамнетъ было просто имя крестнаго отца мальчика, а драматизація Гамлета, принца датскаго, начата задолго до Шекспира поэтомъ Томасомъ Кидомъ. Удѣлъ научныхъ изысканій доставлять разочарованія и разсѣивать иллюзіи. Но зато спокойное и твердое пріобрѣтеніе знаній при свѣтѣ непредвзятаго общенія съ самими созданіями поэтовъ приподнимаетъ завѣсу въ святое святыхъ всѣхъ духовныхъ возможностей, что живутъ въ человѣкѣ, имъ же нѣтъ цѣны, нѣтъ конца ихъ роскоши, ихъ далекому ясновидѣнію, ихъ нетлѣнной красотѣ…
Тѣмъ, кто увлекается загадкой о превращеніи скромнаго мѣщанина изъ города Стратфорта на Эвонѣ, вонючаго захолустья, населеннаго вовсе безграмотными или полуграмотными людьми, въ великаго мірового поэта Шекспира, и при томъ, безъ посредства этихъ славныхъ разсадниковъ образованности: Оксфорда и Кэмбриджа, лучше всего слѣдовать примѣру неутомимаго современнаго біографа Шекспира, Сиднея Ли, книга котораго выдержала за это послѣднее время множество англійскихъ и нѣмецкихъ изданій.
Какъ ни двоится въ глазахъ у бэконистовъ, а теперь и у г. Дамблона, приходится и имъ признать, что тогь ненавистный имъ Шэкспръ изъ Стратфорта, дѣйствительно, жилъ и былъ извѣстенъ въ театральномъ мірѣ Лондона. Единство Шекспира и Шэкспра и для нихъ остается несомнѣннымъ. Отсюда, чтобы приписать произведенія Шекспира другому лицу, имъ и приходится дѣлать такое чудовищно невѣроятное предположеніе, что кто-то — прежде говорили Бэконъ, а теперь оказывается Роджеръ Маннерсъ графъ Ротландъ, — подрядилъ извѣстнаго въ Лондонѣ актера Шэкспра выступить за него въ качествѣ автора его произведеній, для чего его фамилія была передѣлана изъ Шэкспра въ Шекспира. Значитъ, въ литературномъ мірѣ, а уже не только въ театральномъ, получилъ громкую извѣсіность нѣкій Шекспиръ и ставилъ одну за другой театральныя пьесы, которыя своевременно получалъ отъ истиннаго автора. Поистинѣ таинственное происшествіе. Всего таинственнѣе, какъ это ни одинъ человѣкъ ни въ какомъ памфлетѣ, ни въ какомъ частномъ письмѣ, ни въ какихъ воспоминаніяхъ ни разу не упомянулъ о томъ, что на глазахъ всего Лондона больше двадцати лѣтъ разыгрывалась такая комедія. Ни малѣйшихъ слѣдовъ не осталось отъ произведеній Шекспира и въ замкѣ ихъ истиннаго автора Бельвуарѣ въ Лестерширѣ. Вотъ ужъ дѣйствительно основательно законспирировалъ свою поэтическую дѣятельность Роджеръ Маннерсъ, графъ Ротландъ. Даже когда черезъ двадцать одинъ годъ послѣ его смерти въ 1623 году и черезъ 7 лѣтъ по смерти Шэкспра изъ Стратфорта вышло полное собраніе сочиненій Шекспира, украшенное сонетомъ Бенъ-Джонсона, и тогда продолжена мистификація, псевдонимъ не былъ раскрыть. А между тѣмъ, Дамблонъ не останавливается еще передъ заявленіемъ, что графъ Ротландъ самъ выступалъ все подъ тѣмъ же именемъ Шекспира въ трехъ своихъ произведеніяхъ. Въ dramatis personae двухъ пьесъ Бенъ-Джонсона «Каждый сообразно своему характеру» и «Седжанъ» упомянутъ Шекспиръ. Это, конечно, не содержатель театральной коновязи, помощникъ режиссера Шэкспръ, — рѣшаетъ Дамблонъ, — графъ Ротландъ былъ въ то время (1598 и 1606 г.) въ Лондонѣ, и вотъ подъ маской, никѣмъ неузнанный, онъ игралъ въ пьесахъ Бенъ-Джонсона, именно за это впослѣдствіи такъ тепло о немъ отозвавшемся, когда опять подъ псевдонимомъ Шекспира вышло собраніе его сочиненій. Осложняется конспирація.
Но и этого еще мало. Дамблонъ подробно занялся мѣстными намеками, какіе встрѣчаются въ сценахъ, гдѣ появляются пьяницы Слай и Фольстафъ.
За эти послѣдніе годы старательные шекспирологи ведутъ дальше свои розысканія въ архивахъ, и теперь черпаютъ оттуда свѣдѣнія уже не о скромныхъ денежныхъ дѣлахъ самого Шекспира, а также и о его герояхъ. Удалось установить, что Христофоръ Слай, тотъ пьяница, котораго въ прологѣ «Укрощенія Строптивой» увѣряютъ, будто онъ большой баринъ, и заставляютъ смотрѣть на представленіе этой пьесы, взятъ изъ жизни. Бертонъ Хитъ деревня, откуда онъ родомъ, не что иное, какъ деревушка изъ окрестностей Стратфорта. Бертонъ на рѣкѣ Хитъ. Тамъ жила тетка Шекспира, упоминаемая въ томъ же прологѣ деревня Уинкотъ — тоже не вымышленное названіе; въ окрестностяхъ Стратфорта было три Уникота, и въ одномъ изъ нихъ, дѣйствительно, жило семейство Хоккетъ, какъ и сказано въ пьесѣ, а изъ другой происходила мать Шекспира Марія Арденъ. Въ 2-й части «Генриха IV» упоминается въ послѣднемъ актѣ споръ Визора изъ Уонкота и Клемента Перкеси; тяжба эта, на самомъ дѣлѣ, имѣла мѣсто на родинѣ Шекспира. Въ архивахъ розысканы Визоръ или Визордъ изъ Уудменкота и Клементъ Перкесъ изъ Сгинчкомбъ Хилля. То же самое и въ «Виндзорскихъ кумушкахъ». Котсэль, гдѣ по словамъ Слендера обогнали борзую собаку Пэджи, также мѣстечко, находившееся въ нѣсколькихъ километрахъ отъ Стратфорта. Тамъ происходили скачки. Полное названіе этой мѣстности Костуудъ Хилльзъ, т. е. холмы Костдскаго лѣса. Такъ проходятъ въ бытовыхъ пьесахъ Шекспира хорошо знакомыя ему мѣста Уоруикшира, и, кто знаетъ, можетъ быть, не одна деревушка, не одинъ лѣсокъ станутъ, какъ Стратфорть, мѣстами, паломничества, потому что ихъ названіе въ XVII в. попало въ геніальныя созданія Шекспира.
Съ біографической точки зрѣнія эти подробности любопытны тѣмъ, что онѣ еще болѣе привязываютъ Шекспира къ Уоруикширу. Не имѣй мы никакихъ указаній на то, что Шекспиръ былъ родомъ изъ Стратфорта, на основаніи этихъ мѣстныхъ воспоминаній надо было бы искать великаго драматурга именно тутъ. Что жъ дѣлаетъ, однако, изъ этого Дамблонъ? Онъ, во-первыхъ, выдвигаетъ то, что это единственное мѣсто, гдѣ вспоминается Уоруикширъ въ драмахъ Шекспира. Только тугъ. Казалось бы, ну да: конечно, не въ «Ромео и Юліи» вставлять же бытовыя черты; только тутъ бытъ современной поэту Англіи, и вотъ только тутъ и вспоминается скромная родня и родная деревенька. Нѣтъ, по мнѣнію Дамблона, именно отсюда и слѣдуетъ, что эти пьесы написаны не Шекспиромъ. Это графъ Ротландъ позабавился тѣмъ, что вывелъ родину и родню псевдонима своихъ поэтическихъ произведеній. Онъ не только купилъ его фамилію, чтобы воспользоваться ею, какъ псевдонимомъ. Онъ еще смѣялся надъ нимъ, проводилъ съ нимъ время, какъ Генрихъ V, пока былъ еще наслѣднымъ принцемъ, съ Фольстафомъ. Шекспиръ — Фольстафъ и Слай одновременно. Ротландъ вывелъ своего Шекспира въ обѣихъ этихъ комическихъ фигурахъ. Утверждать такую странную исторію Дамблону не мѣшаетъ даже то, что вѣдь между Слайемъ и Фольстафомъ совсѣмъ нѣтъ никакого сходства; только то, что они оба пьяницы. При этомъ отождествленіе съ Фольстафомъ еще кое-какъ да поддерживается историко-литературными данными. Изъ смутнаго намека, въ не такъ давно найденномъ письмѣ одного современника Шекспира, можно какъ будто-бы заключить, что Шекспиру давали въ кругу знакомыхъ кличку: Фольстафъ: нѣкій Тоби Матью приводитъ изреченіе Фольстафа, назвавъ его: «этотъ отличный авторъ». Такъ какъ авторъ-то Шекспиръ, то выходитъ, что Шекспиръ названъ Фольстафомъ, хотя ясно, что гораздо правдоподобнѣе понять эти слова иначе: въ шутку сказано — авторъ Фольстафъ, какъ можно сказать мудрецъ Фольстафъ, философъ Фольстафъ. Но откуда слѣдуетъ, что Слай — портретъ Шекспира? Очевидно, только увѣренность Дамблона, что Шекспиръ былъ пьяница.
Воя книга Дамблона, озлобленный и ожесточенный памфлетъ, противъ злополучнаго Шэкспра изъ Стратфорта. Такъ и сыпятся обвиненія: ничтожный, сбившійся съ дѣла мясникъ, жалкій режиссеришка, невѣжда, да еще пьяница и едва ли не воръ. И въ заключеніе, послѣдній ударъ, отъ котораго уже не встанешь: Шэкспръ изъ Стратфорта не зналъ грамоты; собственнаго имени не могъ подписать. Гдѣ же было ему тогда написать всѣ эти великія произведенія поэзіи? Конечно, это немыслимо. Кто-то другой авторъ поэмъ, драмъ и сонетовъ Шекспира.
Оттого, чтобы понять порядокъ разсужденій Дамблона, не «доказательства» его надо прослѣдить. Какія нужны доказательства? Дѣло совсѣмъ не въ нихъ. Они придуманы поэтомъ. Вѣрнѣе, ихъ нѣтъ вовсе. Весь придуманный Дамблономъ романъ на тему: Шекспиръ — не Шекспиръ, собственно говоря, выходитъ исключительно изъ весьма характерныхъ взглядовъ лично его и вообще подобныхъ ему людей на великихъ геніевъ. Таковъ уже складъ мѣщанскаго ума, что малѣйшее соприкосновеніе съ выдающимися людьми, безразлично, будь то живыми или давно умершими, приводить его въ безпокойство. Не по себѣ мѣщанину, какъ только встаетъ передъ нимъ фигура не мѣщанская. Какъ быть, какъ держать себя относительно выдающагося человѣка? — волнуется мѣщанинъ, и не то подгибаются у него колѣнки, чтобы упасть къ ногамъ, не то лѣзетъ сама рука за пазуху достать камень. Въ своей книгѣ Дамблонъ поступаетъ какъ разъ — такъ: достаетъ изъ-за пазухи камень, чтобы бросить въ Шекспира, и въ то же время передъ тѣмъ же Шекспиромъ бросается ницъ и ползаетъ на колѣнкахъ. То и другое вмѣстѣ. Ясно, что должно у него двоиться. Для чего понадобилось ему два Шекспира — одинъ Шэкспръ изъ Стратфорта, а другой Роджеръ Маннерсъ графъ Ротландъ, писавшій подъ псевдонимомъ Шекспира. Пьяница, бродяга, воръ, невѣжда — кричитъ онъ на одного, а къ другому: пожалуйте ручку… за честь сочту! Нѣтъ вамъ подобнаго, ваше сіятельство! И превозвесть и оклеветать тянетъ мѣщанская душа, не утерпѣть, и отсюда надо найти «доказательства», притвориться ученымъ, дѣлать великія открытія. И отвѣчаетъ сочувствіемъ мѣщанство. Такъ пріятно сказать въ откровенную минуту: а это вотъ хваленый-то Шекспиръ, пьяница онъ былъ, даже и грамоты не зналъ, вы воображаете, что онъ это все написалъ? А рядомъ съ этимъ: знаете, на самомъ то дѣлѣ, Шекспиръ, т. е. настоящій Шекспиръ, вѣдь это былъ знатнѣйшаго рода человѣкъ. И какое образованіе? Да, какъ подумаешь, что родятся на свѣтѣ этакіе геніи?! Передоновщина! «Пушкинъ былъ камеръ-лакеемъ», а въ ту же минуту: «повѣшу на стѣнку портретъ Мицкевича, это не то, что вашъ хваленый Пушкинъ!»
Опасность для выдающагося человѣка — безразлично живого или мертваго — что его оскорбятъ либо раболѣпствомъ, либо клеветой, коренятся вх томъ, что мѣщанствующее человѣчество очень любитъ залихватскіе разсказы о великихъ людяхъ.
О Шекспирѣ первый такой залихватскій разсказъ сохранился еще отъ его современника адвоката Джона Маннинга, который велъ дневникъ отъ 1603 года. Здѣсь разсказанъ такой анекдотъ. Какая-то женщина влюбилась въ Бербэджа и пригласила его послѣ представленія къ себѣ. Шелъ въ этотъ вечеръ Ричардъ III; Бербэджъ особенно отличался именно въ этой роли. Однако, Шекспиръ подслушалъ приглашеніе, — упредилъ Бербэджа и имѣлъ полный успѣхъ у женщины, раньше чѣмъ успѣлъ прійти Бербэджъ. Когда этотъ послѣдній все-таки явился, Шекспиръ велѣлъ передать ему, что, молъ, Вильгельмъ-Завоеватель раньше Ричарда III. Такой же характеръ имѣетъ и традиція XVIII в., будто извѣстный актецъ и драматургъ д’Авнонъ былъ незаконнымъ сыномъ Шекспира. Онъ будто бы самъ разсказывалъ, что его родители содержали въ Оксфордѣ гостиницу, и у нихъ часто останавливался, проѣздомъ изъ Стратфорта въ Лондонѣ, Шекспиръ. Мать его и не устояла передъ обаятельностью великаго драматурга. Съ подобными анекдотами естественно вяжется и та подробность въ біографіи Шекспира, что онъ женился, чтобы покрыть грѣхъ, а черезъ три года послѣ женитьбы уѣхалъ въ Лондонъ, повидимому, оставивъ семью въ Стратфортѣ. А тутъ еще какое важное открытіе было сдѣлано въ завѣщаніи Шекспира! Онъ оставилъ своей женѣ въ наслѣдство только одну «вторую по достоинству» кровать. Не ясно ли, что Шекспиръ былъ не только шалунъ, мастеръ на похожденія съ женщинами, но еще очень плохой семьянинъ, чего никакъ, конечно, нельзя одобрить. Г. Дамблонъ и бичуетъ Шекспира изъ Стратфорта за то, что онъ безъ средствъ бросилъ семью и вотъ даже отказывался уплатить ея долги, — естественно вѣдь это ей пришлось войти въ долги, когда она съ дѣтьми на рукахъ осталась безъ всякой помощи — что видно изъ процесса противъ Шекспира въ 1601 году.
Залихватская біографія не можетъ обойтись безъ кабацкихъ сценъ. Отсюда разсказъ о пьянствѣ Шекспира, и ихъ въ его анекдотической біографіи дѣйствительно не мало. Извѣстно, что XVII в. послѣ недолгой пуританской строгости былъ временемъ, когда пошатнулись нравы нынѣ столь строгой Англіи. До самой середины XVIII в. таверны, гдѣ курятъ и пьютъ, а часто и напиваются джентльмены, играютъ большую роль въ литературныхъ біографіяхъ; только въ XVIII в. таверны постепенно создаютъ клубы, и нравы входятъ въ колею той изощренности и почтенности, отъ которыхъ въ наше время, иногда вѣетъ холодомъ на иностранцевъ. Во второй половинѣ XVII в. и разсказываютъ о Шекспирѣ, какъ завсегдатаѣ тавернъ. Писатель Фуллеръ (1606—1662) въ вышедшемъ послѣ его смерти сочиненіи «Исторія знаменитостей Англіи» говоритъ, что часты были схватки остроумія между Шекспиромъ и Бенъ-Джонсономъ. Гдѣ? Біографы. разумѣется, отвѣчаютъ: въ тавернѣ, и естественно возникаетъ представленіе о подобныхъ схваткахъ въ тавернѣ «Сирена» (The mermaid). Съ нею связаны славныя имена современниковъ Шекспира, драматурга Бьюмонда и Бенъ-Джонсона. «Сколько мы перевидѣли тамъ въ Сиренѣ! — восклицаетъ Бьюмонтъ въ письмѣ къ Бенъ-Джонсону, — сколько тамъ, бывало, услышишь остротъ!» Неужели тамъ не бывалъ и Шекспиръ? Его вѣдъ связываетъ съ Бенъ Джонсономъ, что самъ Шекспиръ игралъ въ его пьесахъ, что Бенъ-Джонсонъ не разъ упоминаетъ о Шекспирѣ, что его сонетъ открываетъ изданіе 1623 г., и, наконецъ, что театральная традиція сохранила извѣстія объ услугахъ, оказанныхъ уже маститымъ Шекспиромъ начинавшему автору «Великаго человѣка сообразно своему характеру». Дѣло, однако, мѣняется къ худшему, какъ только мы обращаемся къ дневнику викарія Уорда за время его пребыванія въ Стратфортѣ на Эвонѣ. Тутъ сказано, что Шекспиръ умеръ послѣ того, какъ пригласилъ въ таверну Бенъ-Джонсона и Драйтна. Такъ какъ дѣло, несомнѣнно, происходило въ Стратфортѣ, гдѣ умеръ Шекспиръ, то оказывается отсюда, что среди земляковъ великаго драматурга, вскорѣ послѣ его смерти, держалась традиція, согласно которой онъ умеръ отъ пьянства.
А другой авторъ Обри, написавшій въ 1669—1696 годахъ «Житія знаменитыхъ людей», сообщаетъ о послѣднихъ годахъ Шекспира приблизительно то же, только, увы, не въ обществѣ литераторовъ представленъ тутъ создатель Фольстафа, а въ гораздо болѣе скверной компаніи. Жилъ въ XVII в. въ Стратфоргѣ нѣкій богатый человѣкъ, Комбъ, и о немъ ходили шуточные стихи, въ видѣ эпитафіи. Чортъ позволяетъ брать десять на сто, — говорилось въ этихъ стихахъ, — но Комбъ на сто беретъ двѣнадцать, и оттого, если спросить, кто лежитъ подъ этимъ камнемъ, самъ чортъ отвѣтитъ: «тутъ прахъ моего друга Комба». Эти стихи приписываетъ Обри Шекспиру; онъ будто бы сочинилъ ихъ пока, что случалось не рѣдко, пьянствовалъ съ Комбомъ въ послѣдніе годы своей стратфортской жизни. Эту подробность сообщаетъ и Ро въ своей біографіи Шекспира. Очевидно, не спроста традиція. Если не умеръ отъ пьянства, то, во всякомъ случаѣ, на склонѣ лѣтъ собутыльничалъ, да еще съ ростовщикомъ. Есть извѣстіе и еще почище. Оно уже совсѣмъ залихватскаго свойства и относится къ молодости драматурга. Айрлэндъ въ своихъ «Живописныхъ видахъ Уоруикшира» (1795) разсказываетъ, что нѣкогда происходили состязанія между деревнями, кто одолѣетъ кого количествомъ выпитыхъ кружекъ эля; и вотъ будто выставлялъ для этого Стратфортъ молодого Шекспира; но, увы, когда пришлось пить съ спеціалистами по пробѣ молодого эля, плохо кончилось дѣло для будущаго драматурга; до сихъ поръ, т. е. до конца XVIII в. сохранилась старая яблоня при дорогѣ — свидѣтельница его позора. Конечно, къ тому же числу залихватскихъ анекдотовъ относится и знаменитый разсказъ о браконьерствѣ. Извѣстіе это впервые встрѣчается у Ро. Ро высказалъ еще предположеніе, что въ судьбѣ Шалло, изъ «Генриха IV» и «Виндзорскихъ кумушекъ» выведенъ тотъ самый судья сэръ Томасъ Льюси изъ Чарлькота, изъ-за котораго Шекспиръ былъ принужденъ покинуть Стратфортъ. Фольстафъ изображенъ убившимъ оленя на землѣ Шалло, а въ гербѣ Шалло какъ разъ рыбки, носящія по-англійски названіе «льюси», и тутъ вводится игра словъ, потому что вши звучать по-англійски тоже «льюси». Эта игра словъ встрѣчается еще въ дошедшихъ до насъ шуточныхъ стихахъ на сэра Томаса Льюси. Ихъ и приписываютъ молодому Шекспиру. Ро разсказываетъ, они были сочинены будущимъ драматургомъ за то, что Томасъ Льюси осудилъ его за браконьерство, но такъ какъ судья Льюси былъ человѣкомъ знатнымъ, молодому Шекспиру пришлось оставить Стратфортъ. Въ настоящее время все это было выяснено изъ офиціальныхъ фактовъ того времени. Въ 1601—1605 годахъ не у сэра Томаса Льюси изъ Чарлькота около Стратфорта, а у его сына, тоже Томаса Льюси, жившаго въ Лондонѣ, шелъ процессъ съ однимъ дворяниномъ о браконьерствѣ въ паркѣ Льюси, расположенномъ въ Уорчестерширѣ. Шекспиръ намекнулъ на истинное происшествіе, героемъ котораго его считать, разумѣется, нѣтъ рѣшительно никакихъ основаній, и съ отъѣздомъ его въ Лондонъ оно не имѣетъ рѣшительно ничего общаго.
Еще залихватскіе намеки о Шекспирѣ. Всѣ видѣли, что французскій писатель Риккобони сказалъ, что Шекспиръ занимался воровствомъ. Собственно говоря это сообщеніе можно счесть просто на просто очень грубой передачей заключавшагося у Ро извѣстія о браконьерствѣ, и тогда оно ровно ничего новаго не даетъ.
Но извѣстіе это можно обставить другимъ, довольно любопытнымъ. Еще Халлнуэль-Филилисъ, авторъ наиболѣе анекдотической изъ всѣхъ біографій Шекспира, приводитъ брошюру «Привидѣніе Ратцей». Ратцей — это нѣчто вродѣ русскаго Ваньки Коппа или французскаго Карлуши: онъ былъ повѣшенъ въ 1605 г., и съ его именемъ немедленно стали связывать воровскіе разсказы. Вотъ въ такой брошюрѣ Ратцей держалъ слѣдующую рѣчь повстрѣчавшемуся ему провинціальному актеру, котораго труппу онъ заставилъ дать представленіе передъ своей шайкой:
«Иди въ Лондонъ. Если кто-нибудь умретъ, ты очень пригодишься. По моему, нѣтъ человѣка болѣе тебя способнаго исполнять такія роли. Я такъ о тебѣ понимаю, что рискнулъ бы всѣми деньгами своего кошелька на твою голову, если бы ты съ нимъ разыгралъ Гамлета. Тамъ, въ столицѣ, ты привыкнешь къ воздержанію, потому что никогда не были актеры такъ экономны, какъ теперь вокругъ Лондона; и ты будешь питаться на счетъ всѣхъ людей, безъ того, чтобы кто-нибудь попитался на твой счетъ; твоя рука не будетъ залѣзать въ твои карманы; твое сердце весьма лѣниво будетъ исполнять обѣщанія твоего языка: а когда ты почувствуешь, что кошелекъ твой тяжелъ, купи землю у какого-нибудь дворянина; пусть, какъ только ты устанешь играть на сценѣ, твои деньги поведутъ тебя къ достойной тебя репутаціи; тогда ты ни въ комъ не будешь больше нуждаться, даже въ тѣхъ, кто вначалѣ давалъ тебѣ возможность осуществить на сценѣ свои писанія».
Вывести изъ этихъ совершенно прозрачныхъ намековъ на Шекспира, передѣлавшаго и поставившаго на сценѣ Гамлета, авторомъ котораго былъ недавно умершій Кидъ, что Шекспиръ былъ воромъ, совершенно, конечно, немыслимо. Даже вводитъ этотъ эпизодъ въ серію залихватскихъ анекдотовъ о Шекспирѣ странно. Мы, однако, сейчасъ увидимъ, что онъ намъ пригодится именно въ связи съ залихватскими разсказами.
Зачѣмъ нужны залихватскіе анекдоты о великихъ людяхъ, а значитъ и то, зачѣмъ они возникаютъ — безразлично вымышленные или правдивые — превосходно представлено въ «Генрихѣ IV» Шекспира. Будущій побѣдитель при Азенкурѣ, великій и славный король Генрихъ V, кумиръ англійскаго народа, изображенъ въ молодости въ обществѣ Фальстафа. Это придаетъ интимность и теплоту. Великій человѣкъ, а попутался-таки въ молодости по кабачкамъ и притонамъ, — думается поклонникамъ короля Гарри, и расплываются рты въ улыбки, и громче слышатся крики: «Да, здравствуетъ король»! Не только Фольстафъ, любой смѣлый вѣрноподданный закричитъ, пожалуй: «Да здравствуетъ твоя милость, король Халь, мой царственный Халь!» Ахъ, какое это удовольствіе потрепать знаменитость по плечу! Именно потрепать по плечу знаменитость даютъ право и возможность залихватскіе анекдоты, и рядомъ съ ними, можетъ быть, и вовсе не залихватскіе, а представляющіе слабости великихъ людей, разныя пошлости, сплетни. Одинъ говоритъ: «Мой другъ Михайловскій! Какъ же… бывало у Палкина… Я говорю ему: брось ты, охота связываться…» Другой типъ людей вторитъ по иному: «А Левъ-то Толстой кашей обкушался! Софья Андреевна, бывало, заѣдетъ въ гастрономическую лавку въ Тулѣ, все и заберетъ. Самъ видѣлъ». Все это доброжелательство, тутъ нѣтъ злости. Все это входитъ въ ореолъ. Оба типа поклонниковъ тѣшатъ свой восторгъ.
Но непремѣнно нужно, чтобы великій человѣкъ явился еще въ царственной порфирѣ, какъ король Генрихъ V въ послѣднемъ актѣ 2-й части «Генриха IV», и, когда сказалъ онъ Фольстафу, своему бывшему собутыльнику:
«Я не знаю тебя, старикъ!»
Вѣдь какой же онъ великій человѣкъ, если никогда не являлся онъ въ порфирѣ? Оттого вѣдь и радостно похлопать великаго человѣка по плечу, что это, такъ сказать, запретно, высшая роскошь, другимъ не доступная. Каждую минуту можетъ надѣть на себя порфиру великій человѣкъ и тогда обрѣзать, прогнать. То-то и пріятно, что можетъ гнать, а самъ не гонитъ.
Несчастье Шекспира въ томъ, что въ своей біографіи онъ ни въ чемъ, никогда не облекается въ порфиру. Вота тута рядомъ Шекспиръ-драматургъ, великій геній, и онъ-то въ порфирѣ, недосягаемой, величественной, поистинѣ царской, свѣтящейся своей золотой парчей на весь образованный міръ. Ужъ такъ подкашивались колѣни, такъ хочется пасть вицъ! И для этого такъ хочется побольше о немъ узнать, полюбоваться портретомъ, представить его себѣ первымъ ученикомъ и образованнѣйшимъ человѣкомъ, вообще превознести именно личность, потому что вѣдь вообще личностью легче восхищаться, чѣмъ произведеніями, которыя надо еще прочесть и понять, оцѣнить и осмыслить, а это такая трудная задача! И вотъ тутъ это замѣчаніе Бенъ-Джонсона: «зналъ мало по-латыни, и еще меньше по-гречески», конечно, мѣшаетъ. Какъ можетъ тогда устоять уваженіе подобныхъ депутатовъ и профессоровъ новыхъ университетовъ г-дъ Дамблоновъ, которые о себѣ самихъ всегда понимаютъ такъ, что они превосходно знаютъ по-латыни и еще лучше по-гречески!
Тогда-то особое значеніе начинаютъ получать другія извѣстія — одно другого менѣе заманчивыя; все разочарованія: и въ университетахъ не былъ, и знатности никакой, едва ли и въ грамматической школѣ учился, отецъ былъ мясникомъ, возможно, что самъ же драматургъ началъ съ мясника. Гдѣ порфира? Нѣтъ порфиры. Все скромный Стратфортъ и подмостки, какая-то сѣрая жизнь. Самое богатѣніе Шекспира, по крайней мѣрѣ, по словамъ Дамблона, не дорого стоитъ. Очень характерно, что Дамблонъ особенно настаиваетъ на томъ, зачѣмъ не было Шекспиру пышнаго погребенія, и только въ XVIII в. его статуя поставлена въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, прахъ же его такъ и остался въ Стратфортѣ, подъ грубымъ монументомъ, съ плохо составленной какимъ-то провинціальнымъ риѳмоплетомъ эпитафіей. Вотъ вамъ вашъ Шекспиръ! Хороша знаменитость! Таково чувство, изъ котораго раньше исходили бэконисты. Теперь еще въ большой степени разочарованъ въ Шекспирѣ Дамблонъ. Это разочарованіе и заставитъ немедленно, съ какой-то головокружительной быстротой всѣ залихватскіе разсказы превратиться въ разсказы уничижительные, въ порицанія, въ позоръ. Все то, за-что было такъ пріятно потрепать по плечу знаменитость, теперь становится несноснымъ, унизительнымъ и не терпимымъ ни въ какомъ хорошемъ обществѣ. Огромная разница, между тѣмъ, кутятъ ли въ тавернѣ «Сирена» уважаемые писатели, и сыпятся остроты, за которыя будутъ или могутъ быть заплачены большіе гонорары, или какой-то бывшій мясникъ, недоучка, содержатель коновязи при театрѣ напивается пьянымъ тамъ, въ провинціальномъ захолустьи, да еще обнявшись съ ростовщикомъ. Почтенные люди, имѣющіе положеніе въ обществѣ, кутятъ; бѣдные и не зажиточные люди пьянствуютъ. Это надо помнить. Дамблонъ въ этомъ твердо убѣжденъ, и только оттого онъ и показываетъ, что Шекспиръ изъ Стратфорта былъ пьяница. Очень наивны, такъ милы, что нельзя не придти въ умиленіе, разсужденія Дамблона о томъ, что едва ли Шэкспръ бывалъ въ такомъ приличномъ мѣстѣ, какъ таверна «Сирена». Графъ Ротландъ — да, его кузенъ Соутэмптонъ — да. Но Шэкспръ, конечно, нѣтъ. Значитъ, если Бьюмонтъ увѣряетъ, что въ «Сиренѣ» въ обществѣ Бенъ-Джонсона было такъ оживленно, что свидѣтелемъ и участникомъ этого веселья могъ быть только графъ Ротландъ, и именно о немъ сказано, какъ онъ превосходно перекидывался остротами съ Бенъ-Джонсономъ.
Найдено, кому надѣть на плечи порфиру. Пока изучается біографія Шекспира и забываются сами его произведенія, облекающая ихъ свѣтлая, пышная, великолѣпная порфира ни на чьихъ плечахъ. Она какъ бы не на плечахъ, а на плечикахъ въ платеномъ шкапу. Стоить, однако, отдѣлаться отъ жалкаго Шэкспра изъ Стратфорта, и порфира найдетъ, кого укрыть отъ злословія и передъ кѣмъ заставитъ склониться.
Бэкону она оказалась тяжела: и безъ того не мало обрѣлъ и славы и величія. Найденъ новый конспиративный авторъ произведеній Шекспира, и словно сшитой на заказъ оказалась на него порфирная мантія. Роджеръ Маннерсъ пятый графъ Ротландъ родился въ 1876 г. и по смерти отца въ 1583 г. получилъ владѣтельный титулъ. Онъ воспитывался въ Колледжѣ Королевы въ Кембриджѣ и, какъ многіе знатные юноши того времени, получилъ- званіе адвоката въ Грэзъ Иннъ, высшемъ юридическомъ учрежденіи, въ 1598 г. Для занятій юриспруденціей онъ былъ посланъ 22 лѣтъ въ падуанскій университетъ и по дорогѣ черезъ Францію имѣлъ случай приблизиться къ тому французскому двору молодого Генриха IV, какой такъ заманчиво представленъ въ «Безплодныхъ усиліяхъ любви». Въ 1599 г. онъ женился на дочери знаменитаго поэта Филиппа Сиднея, вдова котораго вышла замужъ вторымъ бракомъ за любимца королевы Елизаветы Эссекса, и получилъ назначеніе управляющаго Шервудскими лѣсами. Дамблонъ полагаетъ, что тутъ были написаны имъ «Сонъ въ лѣтнюю ночь» и «Какъ вамъ будетъ угодно». Эта идиллія была, однако, мимолетна. Въ 1661 г. Ротландъ принялъ участіе въ возстаніи Эссекса, впавшаго послѣ ирландскаго похода въ немилость и затѣявшаго съ оружіемъ въ рукахъ добиться вліянія. Ради политическаго замысла Эссекса были написаны «Юлій Цезарь» и «Ричардъ II». Эта послѣдняя пьеса дѣйствительно была поставлена на сценѣ наканунѣ возстанія, и вся шекспировская критика связываетъ обѣ эти пьесы съ возстаніемъ Эссекса. Только заступничество знатной родни спасло Ротланда отъ эшафота, а разочарованіе его въ революціонныхъ дѣяніяхъ вылилось въ «Гамлетѣ».
Въ 1607 г. умерла королева Елизавета, и Яковъ I приблизилъ къ себѣ бывшихъ сторонниковъ Эссекса. Готландъ былъ сначала посланъ въ Данію ко двору Христіана IV, и тутъ, среди обстановки Эльсинора, онъ еще разъ передѣлалъ своего «Гамлета», давъ ему тотъ окончательный видъ, какой мы находимъ въ изданіи его сочиненій въ 1623. При Яковѣ I Ротланду оставалось, однако, жить не долго. Онъ занималъ должности управляющаго въ разныхъ мѣстностяхъ Англіи и писалъ одну пьесу за другой. Въ это время возникли его величайшія трагедіи «Отелло», «Макбетъ» и др., пока онъ закончилъ свою дѣятельность лебединой пѣснью: «Бурей», гдѣ отражалось его недолгое пребываніе на Азорскихъ Островахъ. Онъ умеръ въ 1612 г., и тогда-то прекратилась та поэтическая дѣятельность, которая связана съ взятымъ, или вѣрнѣе, купленнымъ имъ у Шэкспра изъ Стратфорта псевдонимомъ «Шекспиръ».
Она была блестяща и разнообразна, какъ самая жизнь этого баловня судьбы. Не мудрено, что столько свѣдѣній и столько перемѣнъ мѣстъ насчитывается въ поэмахъ и драмахъ, подписанныхъ Шекспиромъ. Не мудрено, что такъ высоко ставятъ ея автора такія произведенія, какъ «Palladia Templa». Особенно ярко сказалась личность ихъ автора во всѣхъ придворныхъ и свѣтскихъ сценахъ. Это среда, къ которой принадлежалъ авторъ. Онъ изобразилъ себя въ Биронѣ изъ «Безплодныхъ усилій любви», въ Бассоніо изъ «Венеціанскаго Купца», въ Бенедиктѣ изъ «Много шума изъ ничего», въ Джекѣ изъ «Какъ вамъ будетъ угодно», наконецъ, въ Брутѣ и Гамлетѣ. Баловень судьбы, красавецъ, образованный молодой человѣкъ, знавшій нѣсколько языковъ и особенно по-итальянски, — тогдашній великосвѣтскій языкъ, — и при этомъ глубокій мудрецъ, вотъ — о комъ сказалъ педантъ и ученый классикъ Бенъ-Джонсонъ, что «онъ зналъ мало по-латыни и еще меньше по-гречески». Боже мой, конечно, въ глазахъ этого буквоѣда, блестящій молодой человѣкъ долженъ былъ казаться легкомысленнымъ, но въ ихъ спорахъ, въ модной тогда тавернѣ «Сиренѣ», доставалось Бенъ-Джонсону не мало отъ его соперника въ драмѣ. Поистинѣ, какъ маленькое, ловкое, легко управляемое судно, противъ тяжеловѣсной громады огромнаго корабля, дѣйствовалъ свѣтскій левъ, и также легко и непринужденно бросалъ онъ на бумагу великолѣпные стихи, отчего Бенъ-Джонсонъ и злословилъ, послѣ его смерти, хотя и преданъ ему былъ всей душой, что слѣдовало Ротланду изъ тысячи стиховъ зачеркнуть и передѣлать девятьсотъ.
Вотъ біографія генія, которая удовлетворитъ самый невзыскательный и самый плоскій мѣщанскій умъ. Изобрѣсти только Шекспира, ни дать, ни взять похожаго на Байрона, какъ представляютъ его самыя банальныя біографіи, т. е. изобрѣсти генія, который былъ бы поэтъ-свѣтскій левъ, поэтъ-графъ и баловень судьбы, ну, конечно, и поэтъ-кутила — вѣдь проводилъ же Ротландъ время въ обществѣ Фольстафа-Шэкспра, какъ можетъ это не быть заманчиво! Въ сущности Дамблонъ, однако, и этой задачи не исполнилъ вовсе. Біографія Ротланда лишь чуть помѣчена. Онъ только обѣщаетъ намъ дать ее въ слѣдующей своей книгѣ. Она будетъ носить заглавіе: «Авторъ Гамлета и его среда».
Ни малѣйшимъ намекомъ не открываетъ намъ Дамблонъ той тайны, почему понадобилось графу Ротланду такъ основательно законспирировать свою поэтическую дѣятельность, и какъ онъ достигъ того, что эта хитрость такъ великолѣпно удалась, что не столь уже малочисленные авторы, которые упоминаютъ о Шекспирѣ, соблюдали секретъ. Дамблонъ ограничивается лишь тѣмъ, что, приводя какое-либо упоминаніе о Шекспирѣ, онъ замѣчаетъ: видите, это относится только къ произведеніямъ, а вовсе не къ личности. Лишь для доказательства болѣе или менѣе фактическаго свойства, выдвинулъ до сихъ поръ Дамблонъ въ защиту своей, въ научномъ отношеніи совершенно безнадежной тезы. Первое это то, что Ротландъ умеръ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ появленія «Бури», и, стало быть, Шекспиръ ничего не писалъ послѣ его смерти. Однако, вѣдь, а priori можно допустить, что нѣсколько, столь же образованныхъ людей, какъ Ротландъ, умерли въ Англіи въ 1612, 1613 и 1614 г. г., и это ни одному, изъ нихъ не даетъ права на честь считаться авторами Гамлета. Дамблонъ совершенно не принимаетъ въ соображеніе этого, что вѣдь и самъ Шекспиръ умеръ всего лишь черезъ четыре года, притомъ, вовсе не отъ старости или несчастнаго случая, такъ что едва ли не прошли эти годы въ какой-нибудь тяжкой болѣзни. Второй аргументъ самый фантастическій. Я уже намекалъ на него: Шэкспръ изъ Стратфорта былъ неграмотный!! Это слѣдуетъ изъ того, что по мнѣнію Дамблона всѣ шесть подписей Шекспира, единственныхъ автографовъ, дошедшихъ до нашихъ дней, не схожи между собою, и, сличая ихъ съ почеркомъ актовъ, подъ которыми они подписаны, можно думать, что подпись сдѣлана тѣмъ, кто писалъ эти акты, т. е. писцомъ. Но вѣдь, увы, Шекспиръ писалъ готическими буквами, а всякій, читавшій рукописи готическаго письма, знаетъ, насколько при нихъ трудно установить почеркъ. Въ XVI в. готическіе почерки нельзя назвать въ полной мѣрѣ скорописью, а стало быть, нельзя примѣнять къ нимъ, очертя голову, наши пріемы сличенія почерковъ.
Нѣтъ, бѣдному графу Ротланду не предстоитъ съ почетомъ войти въ исторію міровой литературы. Если и воскреситъ его Дамблонъ, выведя изъ забытья, то интересъ къ нему опредѣлится лишь тѣмъ, что онъ былъ другомъ, Соутгэмптона, лорда канцлера, покровителя Шекспира. Только при свѣтѣ сіянія, исходящаго отъ скромнаго Шекспира изъ Стратфорта, заблеститъ имя этого сіятельнаго графа. Я, конечно, ничего не хочу сказать о немъ дурного. Напротивъ, я такъ сказать, радъ этому знакомству. Хочется даже заступиться за него, спасти его репутацію, такъ какъ Дамблонъ, помимо всякой его воли, поставилъ его въ самое неловкое положеніе.
Все, что сообщалъ до сихъ поръ о немъ Дамблонъ — превосходно. Онъ пожертвовалъ Колледжу Королевы, какъ его другъ Соутгемптонъ Колледжу св. Іоанна, цѣлую библіотеку, сохранившуюся до нашихъ дней; онъ, очевидно, тоже былъ покровитель поэзіи и театра. Онъ рисковалъ жизнью въ этомъ, еще мало обслѣдованномъ, но очень значительномъ по своей связи съ «Юліемъ Цезаремъ» и «Гамлетомъ») заговорѣ Эссекса. Дамблонъ обѣщаетъ подробно ознакомить насъ съ обстоятельствами этого шального возстанія двухъ сотенъ знатныхъ юношей, но то, что мы до сихъ поръ можемъ подозрѣвать, заставляетъ искать въ этомъ возстаніи какой-то своеобразной идеологіи, молодыхъ и горячихъ толовъ, увлеченныхъ Плутархомъ и уже бродившимъ въ умахъ гуманистовъ эпохи возрожденія республикализмомъ. Вѣдь главные заговорщики оказались покровителями поэзіи. Они хотятъ путемъ представленія театральной пьесы историческаго содержанія повліять на населеніе Лондона. Они погружены въ трудный и осложненный, не только великосвѣтскій, но и философскій сонетизмъ; они цвѣтъ тогдашней интеллигенціи, и рядомъ съ ними — для насъ это главное — стоитъ авторъ «Юлія Цезаря» и «Гамлета». Что думалъ онъ о политикѣ своего времени? Намеки на нее разсѣяны по его историческимъ хроникамъ. Короли, политическіе, дѣятели, узурпаторы власти, народные герои, демагоги — все это представлено въ «Генрихѣ III» и «Ричардѣ III», въ «Генрихѣ VIII» и королѣ Гарри, въ «Макбетѣ», «Коріоланѣ», не говоря уже объ этой своеобразной трилогіи «Юлій Цезарь», «Ричардъ II» и «Гамлетъ». Можетъ быть, будущее изслѣдованіе Дамблона броситъ намъ свѣтъ на политическіе взгляды Шекспира, освѣтитъ событія 1601 года. Пусть искупитъ онъ этимъ свою вину передъ великимъ поэтомъ, жизнь котораго онъ зря потрепалъ съ такой странной злобой.