ОСВОБОЖДЕНІЕ МОСКВЫ ВЪ 1612 ГОДУ.[править]
Константина Аксакова.[править]
ПРЕДИСЛОВІЕ.[править]
Оставляя въ сторонѣ художественный вопросъ, хочу сказать нѣсколько словъ о моей драмѣ въ историческомъ отношеніи.
Драма, предлагаемая читателямъ вѣрна исторически, относительно фактовъ. Неважныя, незначущія отступленія нарушить этой вѣрности не могутъ. Люди, знающіе хорошо время междуцарствія, сами увидятъ строгость историческую. Но такъ какъ эта великая эпоха, въ подробности, извѣстна немногимъ, то я и счелъ нужнымъ сказать читателямъ вообще, что всѣ событія и обстоятельства, предлагаемыя въ драмѣ, — вѣрны. Разумѣется, что разговоры, лица неисторическія, и вообще драматическое оживленіе событій и всей эпохи, принадлежитъ сочинителю; но данныя историческія составляютъ основу и сущность драмы. Мнѣ кажется, что вообще изящное произведеніе историческое (драма или повѣсть), должно быть художественнымъ пониманіемъ исторіи, въ извѣстную ея минуту.
Драма вѣрна также относительно характера историческихъ лицъ. — Такъ, на пр. характеръ Салтыкова подтвержается, кромѣ отзывовъ своихъ и иностранныхъ писателей, его письмами.
Но драма (главное) должна быть вѣрна относительно всей эпохи, ея духа, ея значенія. Это ея историческая задача. — Угадана ли и возпроизведена ли эпоха, жизнь сама, въ предлагаемой драмѣ, или нѣтъ — объ этомъ предоставляется судить читателямъ.
ОСВОБОЖДЕНІЕ МОСКВЫ
въ 1612 году.[править]
Прокофій Петровичъ Ляпуновъ, думный дворянинъ и воевода.
Князь Дмитрій Тимоѳеевичъ Трубецкой, бояринъ и воевода.
Иванъ Мартыновичъ Заруцкой, бояринъ и воевода.
Артемій Васильевичъ Измайловъ, окольничій.
Князь Иванъ Андреевичъ Голицынъ, бояринъ.
Князь Ѳедоръ Ивановичъ Мстиславскій, бояринъ.
Ѳедоръ Ивановичъ Шереметевъ, бояринъ.
Князь Иванъ Семеновичъ Куракинъ, бояринъ.
Михайло Глѣбовичъ Салтыковъ, бояринъ.
Иванъ Тарасовичъ Грамотинъ, думный дьякъ.
Ѳедоръ Андроновъ, думный дьякъ.
Юрій Потемкинъ.
Силиверстъ Толстой.
Панъ Гонсѣвскій, Староста Велижскій.
Князь Дмитрій Михайловичъ Пожарскій, стольникъ и воевода.
Козьма Миничь Сухорукій, Выборный отъ всей земли Русской.
Князь Дмитрій Петровичъ Лопата-Пожарскій
Князь Дмитрій Мамстрюковичь Черкасской.
Князь Семенъ Васильевичъ Прозоровскій.
Михайло Самсоновичъ Дмитріевъ.
Князь Ѳедоръ Оболенскій.
Аѳанасій Коломна, атаманъ.
Филатъ Межиковъ, атаманъ.
Марко Козловъ, атаманъ.
Дружина Романовъ, атаманъ,
Степанъ Ташлыковъ, атаманъ.
Стенька.
Обрѣзка.
Иванъ Кондыревъ.
Иванъ Бѣгичевъ.
Княгиня Прасковья Варѳоломеевна Пожарская.
Бояре, Дворяне, Купцы, Стрѣльцы, ратные и всякіе люди московскаго государства.
Поляки, иностранцы и проч.
Народъ.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ[править]
Вотъ вамъ; вотъ и присягнули Владиславу. Что? Ляхи въ Кремлѣ; Ляхи въ Стрѣлецкомъ Приказѣ; Ляхи у пушекъ на стѣнахъ. Что?
И не то еще будетъ: не уцѣлѣетъ и Успенской Соборъ; не уцѣлѣютъ Божьи церкви; не уцѣлѣетъ и Русская земля.
Что дѣлать! Виноваты Ляхи; они не соблюли договора. Я знаю договоръ, и всѣ мы его знаемъ; по договору Желтовскому надо было отойдти отъ Москвы, а онъ на мѣсто того вошелъ въ неё. — Договоръ не соблюденъ.
Не соблюденъ; договоръ не соблюденъ.
Такъ знать мы не хотимъ Владислава!
Не хотимъ, не хотимъ!
Старая собака, Король, не хотѣлъ прислать намъ своего щенка, — такъ и не надо его.
Русь такая невѣста, что мы скоро найдемъ ей жениха.
Что говорить! Надо сказать правду: какой намъ Царь Владиславъ, коли онъ не православный.
Вѣстимо, что онъ за Царь!
Да что, братья, съ тѣмъ ли мы присягали, чтобы царь у насъ былъ Латынецъ, а?
Вѣстимо нѣтъ.
Эхъ, зачѣмъ мы присягали!
Такъ, зачѣмъ мы присягали; да вѣдь мы присягали государю православному, а не латынцу.
Такъ.
Это дѣло; а вотъ и другая рѣчь: присягали мы не просто, а на договорѣ; договоръ не соблюденъ, такъ и присяга не въ присягу.
Присяга не въ присягу.
Присягали мы и Гришкѣ Отрепьеву; да развѣ это ему мы присягали? Присягали мы Димитрію Іоанновичу, нашему государю законному, а вышелъ онъ не Дмитріи Іоанновичъ, а самозванецъ, обманщикъ, государь незаконный. Прежде мы не знали, отъ того и присягнули, а потомъ узнали, — такъ какая тутъ присяга: тутъ ея какъ и не бывало.
Дѣло.
Такъ; и всегда такъ было и будетъ; ну, а про теперешнее и говорить нечего. — Да чего тутъ! знаете ли, братья? Вѣдь Прокофій Петровичъ Ляпуновъ…. вѣдь вы его знаете?
Какъ не знать!
Ну знаете. Такъ Прокофій Петровичъ подымается со многою землею подъ Москву намъ на выручку, чтобы всѣхъ долой, и Ляховъ, и Шведовъ, и Маринку съ сыномъ — всѣхъ; землю очистить и своего Царя всею землею выбрать.
И мы слышали, и мы слышали. — Многія лѣта Прокофью Петровичу и всѣмъ добрымъ людямъ!
Выбрать Русскаго?
Русскаго.
Вотъ это дѣло!
И святѣйшій Патріахъ благословляетъ Прокофья Петровича. Къ Патріарху приходилъ измѣнникъ Михайло Салтыковъ: «не вели дескать Ляпунову вооружаться»; а святѣйшій Ермогенъ и говоритъ: «не велю, коли крестится Владиславъ и всѣ Ляхи тотчасъ выдутъ вонъ; велю, коли того не будетъ.» — А измѣнникъ-то Михайло Салтыковъ кинулся на него съ ножемъ.
Ахъ окаянный! Предатель! Измѣнникъ!
Святѣйшій Патріархъ осѣнилъ его крестомъ. — «Крестное знаменіе, говоритъ, противъ окаяннаго ножа твоего»; и попрекнулъ князя Мстиславскаго, который тутъ же былъ, за слабодушіе. — А самъ святѣйшій Патріархъ въ великой тѣснотѣ, и стоитъ все неколебимо за Вѣру православную и Русскую землю.
Святѣйшій Патріархъ! заступникъ нашъ! стоитъ за правду и за насъ грѣшныхъ. Боже, благослови его!
Да я самъ слышалъ, какъ говорилъ онъ громко на площади: «разрѣшаю отъ присяги Королевичу».
И я слышалъ, и я слышалъ!
Онъ и грамоты писалъ въ города, чтобы шли и стали за Вѣру православную.
Охъ, крутыя времена! Всѣ мы въ раздѣленьи. — Стать бы намъ за одно душами и головами, и лечь за Русскую землю.
Готовы мы стать; станемъ, братья!
Королевичу присягали! Король хочетъ насъ подобрать себѣ и Русскою землею завладѣть. — Смоленскъ тѣснитъ, это видимое дѣло. — Указы пишетъ отъ своего имени Боярской Думѣ.
Святѣйшаго Патріарха самаго и добрыхъ бояръ князя Андреи Голицына, Воротынскаго и Засѣкина, за приставы держатъ.
Владѣютъ нами Ляхи, гибнетъ Русская земля!
Горе!
То-то, дѣти; говорилъ я, не выбирать иноземца. Ну какое добро отъ Царя иноземца, будь онъ Ляхъ, Шведъ или Нѣмецъ? Ну какъ ему Русскаго человѣка знать и Русскою землею править? Ну что за Царь Русской землѣ иноземецъ? Съ нимъ горе будетъ Русской землѣ.
Правда.
Горькія времена; вездѣ гибель; горе бѣдной нашей Русской землѣ. Спаси ее Богъ!
Горе!
Станемъ, братья, за Вѣру православную, за землю Русскую; положимъ за нее свои головы. Не дадимъ на поруганіе Божіихъ церквей, женъ и дѣтей на плѣненіе, Христовой Вѣры на разореніе.
Не дадимъ, не дадимъ! Станемъ, какъ одинъ человѣкъ! Ляжемъ за Вѣру православную и землю Русскую.
Теперь, что ли?
Теперь, теперь.
Погодимте еще; посмотримъ, что будетъ. Ляпуновъ подходитъ; потерпимъ и разомъ грянемъ на Поляковъ.
Смѣлымъ Богъ владѣетъ.
На Бога надѣйся, а самъ не плошай. Только погодимте, отложимте; потерпимъ немного и дружно нападемъ.
Потерпимъ, отложимъ; отъ святаго дѣла не отказываемся; потерпимъ только.
Покуда есть терпѣнье.
Да на долго ли его станетъ?
На сколько станетъ.
Вонъ идутъ бояре измѣнники: князь Ѳедоръ Ивановичъ, князь Иванъ Семеновичъ, Ѳедоръ Ивановичъ Шереметевъ.
Это еще не самые злые предатели.
Сердечные, не грѣхъ вамъ продавать землю Русскую? Не грѣхъ вамъ робѣть и шататься? Бѣдные, жалко васъ! Не хватило бы что ли тебя, князь Ѳедоръ Ивановичъ, на то, чтобы лечь головою за Русскую землю? Кажется не разъ бывалъ ты изрубленъ въ битвахъ. Или одной храбрости мало?
Пойдемте, братья; они намъ чужіе пока; у насъ съ ними нѣтъ общаго дѣла. Они на нашъ совѣтъ не годятся.
Народъ-то все собирается.
Да и посматриваетъ не весело; не послать ли за польскою дружиной?
На что, князь; лучше бы, кабы и вовсе ея въ Москвѣ не было.
Когда бы не лучше, да видишь ты, дѣла-то какія; намъ безъ польской дружины нельзя: народъ, того и гляди, вспыхнетъ.
Ахъ, тяжело смотрѣть на Поляковъ въ Кремлѣ!
Да вѣдь мы сами, бояре, на то согласились,
Да дѣлать-то другаго намъ нечего; по всей землѣ смута, одни стоятъ за то, другіе за другое, и всѣ перемѣшаны разбойниками, которымъ только бы грабить, да жечь. — Какъ же быть-то тутъ? Конечно, лучше выбрать Владислава; отъ Польши мы избавляемся: Польша станетъ намъ другъ; а главное, ужъ будемъ знать по крайней мѣрѣ за кого стоять; шатанья-то не будетъ.
Вѣдь Владиславъ крестится; вѣдь мы не съ дуру ему поддались; вѣдь мы написали договоръ.
Ну вотъ, точь въ точь я говорилъ это князю Андрею.
Чтожъ?
И слушать не хочетъ. Чего тутъ, говоритъ, за кого нибудь стоять; стой за Вѣру православную и за Русскую землю, противъ всѣхъ враговъ, сколько бы нибыло; а тамъ ужъ всею землею выберемъ царя. Да, говоритъ, развѣ не видите вы, что вы Ляхамъ поддались, и Ляхи васъ проводятъ, что Король прочитъ васъ себѣ? Договоръ-то, молъ, ужъ нарушенъ."
Ты бъ ему сказалъ, что нельзя безъ уступокъ; хоть на первыхъ порахъ.
Да я говорилъ.
Чтожъ?
Нѣтъ, молъ, уступокъ-то и не надо. — «Еще, говоритъ, кабы вы крѣпко стояли на чемъ положено, а то вы сейчасъ и попятили. Да, говоритъ, оно и лучше: теперь говоритъ, сами Ляхи виноваты, такъ мы ихъ и знать не хотимъ. Оно, говоритъ, хорошо, что такъ вышло, что Ляхи первые договора не соблюли. Намъ, говоритъ, не надо Владислава; намъ, молъ, всѣхъ выгнать. Да, говоритъ, и Патріархъ Поляковъ не хочетъ и отъ присяги Владиславу разрѣшаетъ.»
Что правда, то правда: Патріархъ противъ насъ.
Всѣхъ враговъ выгнать! Да какъ ихъ выгонишь?
Ну какъ ихъ выгонишь?
Скажу я вамъ, бояре, одно: портитъ насъ и всѣхъ насъ пачкаетъ эта паршивая овца, дьяволъ этотъ Салтыковъ; да еще Ѳедька Андроновъ съ плутомъ Иваномъ Грамотинымъ.
Безбожникъ окаянный!
Антихристъ проклятый!
А вѣдь мы терпимъ, бояре.
Да какъ не терпѣть, — дѣлать-то нечего.
Вѣдь онъ прямо говоритъ, что надо не Королевичу, а Королю, Польшѣ поддаться.
Эхъ, тяжело и трудно!
Мы все свое держать будемъ. Да и на дѣлѣ только за Владислава будемъ.
А Король отъ своего имени указы пишетъ Думѣ.
Ахъ, трудныя времена!
Не всяко лыко въ строку.
Не многоль мы уступаемъ?
Да дѣлать-то нечего. Съ ними намъ ссориться не приходится; нельзя; — какъ быть-то?
Вѣстимо трудно.
Охъ, трудно!
Кто это тамъ идетъ? Никакъ Михайло Глѣбовичъ.
Салтыковъ!
Чортъ бы его побралъ.
И съ Гонсѣвскимъ.
Такъ и есть.
Охъ, лучше бы, кабы былъ у насъ царь, да послалъ меня на бой; тамъ дѣло просто; тамъ знаешь только, что вынимай саблю, да и дерись. Уйдемте, бояре.
Насъ увидали, идутъ къ намъ.
А, вонъ Мстиславской съ товарищи, — каша съ масломъ. (Подходить). Здравствуй князь Ѳедоръ Ивановичъ! здравствуйте бояре!
Здравствуй Михайло Глѣбовичь! здравствуй панъ Гонсѣвской!?
О чемъ это совѣтъ у насъ?
Совѣта никакого нѣтъ: такъ толковали.
Что, панъ Гонсѣвской? Нѣтъ ли вѣстей отъ пословъ нашихъ? Скоро ли будетъ Царь будетъ, Владиславъ Жигимонтовичь?
Нетерпѣливъ ты, бояринъ; тебѣ ли указывать Царю?
Для его же государской милости лучше будетъ скорѣе приѣхать.
Хорошъ ты, Князь, Вѣрный подданный; коли тутъ нѣтъ государя, такъ и твердости въ тебѣ нѣтъ.
Я не про то говорю; я присягалъ Царю Владиславу Жигимонтовичу, Владимерскому, Московскому и всея Руси, и не измѣню ему, да вѣдь въ народѣ-то сомнѣніе большое.
Ну тутъ еще народъ; вѣдь народъ глупъ; гроза ему нужна.
Глупъ онъ или не глупъ, а какъ зашумитъ, такъ унять его трудно.
Да, когда вы, бояре, будете все потакать, да дѣло тянуть, да коснѣть.
Что же дѣлать намъ, Михайло Глѣбовичъ? Не за нами дѣло стало: государь Король не присылаетъ своего сына Царя Владислава Жигимонтовича всея Руси; нейдетъ избавить насъ отъ измѣнниковъ и прочихъ иноземныхъ враговъ.
Повѣрь, князь, Король нашъ не замедлитъ; панъ Гетманъ сдержитъ свое слово.
А я вотъ что скажу. Король на васъ гнѣвенъ, бояре. За что вы выбираете сына, а не его? Онъ, чай, поопытнѣе будетъ, и государство наше мигомъ умиритъ.
Какъ это? Вѣдь мы цѣловали крестъ Владиславу?
Такъ чтожъ? — Король за это, за такую перемѣну, не разсердится. Какъ Королевичь будетъ Польскимъ государемъ, такъ и все его, и Русь его будетъ; и цѣлованье ваше не пропадетъ. — Повѣрьте: какъ Король увидалъ бы вашу вѣрность и подданство, вмигъ бы пошелъ и умирилъ бы землю Русскую; отъ того, можетъ быть, онъ и медлитъ, что ждетъ отъ васъ послушанія, и еслибъ вы любили побольше Русскую землю….
Что ты путаешь, Михайло Глѣбовичъ? Это выходитъ поддаться Польшѣ…. Панъ Гонсѣвской, твои это рѣчи?
Нѣтъ, бояринъ, мы стоимъ на томъ, на чемъ положено; поддаться Королю мы не уговариваемъ.
Какъ же это ты, Михайло Глѣбовичъ? Вотъ подданный королевской, да и тотъ не уговариваетъ поддаться Королю.
Чтожъ мнѣ? Папъ Гонсѣвской какъ себѣ хочетъ. Я для его королевской милости стараюсь, его королевской милости добра хочу. Не такъ что ли? Я его королевской милости самъ вѣрный подданный.
Измѣнникъ!
Ахъ ты мужикъ проклятый! Ишь снуютъ! Добро! (Обращаясь къ боярамъ). Я за его королевскую милость радъ голову положить; не измѣнникъ ему, какъ вы, бояре!
Онъ же насъ измѣнниками называетъ. Мы знаемъ договоръ. Вѣдь вотъ панъ Госѣвской на договорѣ же стоитъ. Такъ?
Такъ.
Мы стоимъ на прежнемъ, и коли ты на прежнемъ стоять будешь, такъ мы съ тобой за одно, и отъ Царя нашего Владислава не отступимся. Я и биться съ ворами подъ Владимеръ ходилъ, а не удалось побить ихъ, такъ не моя вина. — Богъ побѣды не далъ.
Панъ Гонсѣвской! Не такъ служишь ты его Королевской милости, какъ я.
Бояринъ, ты воленъ дѣлать, какъ хочешь. Король не оставитъ и наградитъ твое усердіе. Но я знаю договоръ, и покуда бояре будутъ на немъ стоять, я все на договорѣ стоять буду.
То-то же, а ты насъ измѣнниками величаешь. Самъ-то ты договора….
Да что ты такъ, Ѳедоръ Ивановичъ, договариваешь? (Къ Мстиславскому и Куракину). Да и ты, Князь! Да и ты, Князь! Не писали вы, что ли, Королю о вотчинахъ вашихъ, чтобы утвердилъ, да еще пожаловалъ? Не его вы просили, что ли? Такъ стало ужъ вы сами ему поддались. Нѣтъ, бояре! Дѣла не такъ дѣлаются! Вонъ тѣ, что договоръ-то очень блюдутъ, что противъ-то нашего дѣла, такъ тѣ за приставы сидятъ. Вѣдь вы и Ляпунова сами измѣнникомъ называете. — Или онъ можетъ и не измѣнникъ ужъ по вашему?
Когда не измѣнникъ!
Ну, а коли Ляпуновъ по вашему измѣнникъ, такъ ужъ вамъ со мною спорить не приходится. Либо то, либо другое: либо. Короля объ вотчинахъ просить и объ договорѣ не толковать, либо съ княземъ Андреемъ и другими за приставы сидѣть; а вѣдь съ вашего же приговора ихъ и посадили. (Бояре въ смущеніи молчатъ.) Вы же и пана Гонсѣвскаго противъ договора принять согласились.
Ты, панъ Гонсѣвской, какъ себѣ тамъ хочешь: потакай имъ, если хочешь, а за Польскою дружиной послать надо; надо унять вонъ этихъ сѣрозипунниковъ. — Мнѣ Московскіе обычаи старовѣдомы: такъ я тебѣ говорю, не зѣвай.
Тутъ, кажется, никого нѣтъ.
Нѣтъ — такъ будетъ.
Какъ вы думаете, бояре?
Дѣлай, какъ знаешь. (Мстиславскому и Шереметеву, между тѣмъ, какъ Салтыковъ улыбается и говоритъ съ Гонсѣвскимь). Уйдемте, бояре; осѣтилъ совсѣмъ; сущій дьяволъ. — Смотрите-ка: лице горитъ, какъ жаръ.
Что здѣсь оставаться Господи, твоя воля! что это мы слышали.
Смутилъ совсѣмъ, окаянный! Уйдемте, бояре. (Гонсѣвскому). Прощай, панъ Госѣвской.
Прощайте, бояре.
Смотрите, бояре. Потомъ не пенять, какъ Король на васъ неправду взыщетъ.
Мы ни въ чемъ его королевской милости не согрубили. Ты, Михайло Глѣбовичъ, на насъ не клепли.
Прощай, Михайло Глѣбовичъ.
Эхъ, панъ! Еще меня выдаешь!
Нельзя, бояринъ, мнѣ отъ договора публично отказываться. Я твоему дѣлу радъ; я бы конечно радъ, чтобы наияснѣйшій Король нашъ завладѣлъ Московскимъ государствомъ да съ моей стороны нельзя договора нарушать: благоразуміе того не велитъ; да и панъ Гетманъ далъ мнѣ особый наказъ.
Благоразуміе! надо было попрежде о благоразуміи думать; благоразуміемъ теперь не возмешь. (Подумавъ). Впрочемъ, это тоже хорошо; ты стой за договоръ и пусть они за тебя держатся, а я буду ихъ къ Королю приводить; не уйдутъ. — Пусть меня ругаютъ, кричатъ: Михайло Салтыковъ анаѳема проклятъ! а на своемъ-то ужъ все я поставлю.
Да позволь тебѣ сказать, бояринъ: и ты говоришь и мысли свои обнаруживаешь слишкомъ явно: хоть ты человѣкъ и искусный, а кажется лучше было бы постепенно.
Эхъ, не учи меня, панъ Гонсѣвской! Явно! Пришлось говорить явно, когда Король меня не слушаетъ. Я писалъ пану Сапѣгѣ. Пусть Король броситъ Смоленскъ и идетъ съ войскомъ, будто бы выгнать Тушинскаго вора и разныя разбойничьи шайки; а какъ будетъ онъ въ Можайскѣ, я бояръ и наведу на то, что пришлютъ просить его въ Москву, такъ тогда Москва и его. — А онъ все Смоленска добивается. — Писалъ я, коли Москва будетъ его, и Смоленскъ будетъ его, и все его. Нѣтъ, не послушалъ меня. — Другаго теперь дѣлать нечего, какъ прямо на нихъ идти, насильно ихъ къ Королю приводить, — придутъ. — Ужъ чего мнѣ скрываться, коли я на Патріарха съ ножемъ бросился. — Охъ, всего труднѣе съ Цатріархомъ сладить; этого не попятишь. — Однако, панъ, я говорю тебѣ не шутя: Польскую дружину собери; мужики что-' то очень хмурятся. Да не мѣшкая.
Развѣ ты думаешь, что нужно?
Нужно.
Я однако никого трогать не стану.
Да тебя скоро тронутъ
Ну, а если тронутъ, мы увидимъ.
Не позволяй хоть толпами собираться.
Это другое дѣло. Да конечно и на готовѣ быть никогда не мѣшаетъ.
Нѣтъ, голубчики, вамъ отъ Короля не уйдти. Да и тебѣ, панъ Гонсѣвской, не уйдти отъ меня. Да и Королю-то придется безъ меня ничего не дѣлать — А Ѳедька-то Андроновъ туда же полезъ: подлещается къ пану Сапѣгѣ; и отъ Вѣры православной отступился. — Помѣстья туда же сулитъ; туда же за правительство берется. Мужикъ торговый! Что такому знать правительство. — Я пану Сапѣгѣ написалъ про него. Ахъ, да вотъ онъ идетъ, окаянный!… Въ Польскомъ платьѣ похаживаетъ!… Печатникъ, дьякъ думный!…
Куда это ты пробираешься?
А гдѣ ясневельможный панъ Гонсѣвскій?
Что ты ему въ уши надувать хочешь?
Желалемъ бы позрить его наняснѣйшаго лица.
Ахъ ты ласкатель этакой! Мужикъ ты торговый!
Вѣдь мы же, панъ, однѣ штуки съ тобою затѣваемъ.
Нѣтъ, тѣхъ же щей, да пожиже влей. — Съ бояриномъ за одно нарохтится; нѣтъ, далеко кулику до Петрова дни.
Куда намъ, милостивый пане!
То-то, пане.
Гдѣ ясневельможный панъ Гонсѣвской.
А тебѣ зачѣмъ, Иванъ Тарасовичъ?
Треба.
Да, я думаю, онъ на своемъ дворѣ. Вотъ и этотъ меня объ томъ же спрашивалъ.
А панъ бояринъ за то нещадно гоноръ мой оскорбилъ.
Что же такъ, панъ? Намъ не добре ссориться: всѣ мы едному служимъ.
Да что вы языкъ-то ломаете! Служимъ мы, да не такъ, вонъ какъ этотъ проныра. Я прямо иду.
Ты Королю, и мы Королю.
Я передъ Поляками не извиваюсь; языка своего не ломаю. Говорю, что хочу служить Королю, да и только. — За меня Поляки сами уцѣпятся; увидятъ, что, имъ безъ меня шагу ступить нельзя.
А ссориться намъ не треба.
Треба. Я, братъ, ужъ не прячусь; ужъ коли продалъ, такъ продалъ; и кланяться ни кому не кланяюсь. — Вы подъ Поляками, а я надъ Поляками. То-то же.
Ты думаешь, что Русской землѣ хорошо будетъ, или что его Королевской милости будетъ хорошо?
Мнѣ будетъ хорошо.
О пане! Я я объ его Королевской милости лишь помышляю.
Полно ты, лисій хвостъ, трусишка поганый!
И я тѣмъ же манеромъ.
Полноте вы, прихвостники! О себѣ всякой думаетъ, да сказать боится. Погоди, еще впереди много бурь-то будетъ; лисица хвостомъ и виляетъ. — А ужъ худо ли, хорошо ли будетъ, — а я ужъ на той сторонѣ. Ну, чортъ съ вами. (Уходитъ).
До забаченья, панъ.
Какой пышный панъ; экой звычай бычій.
А умъ-то не телячій; ну да пусть его, какъ хочетъ; пановать-то онъ не больно очень станетъ; погоди, мы возьмемъ свое. Вѣдь мы не о себѣ, о его Королевской милости стараемся; онъ насъ и наградитъ.
Истинно такъ, панъ. Я не жалѣю жице для его Королевскаго маестата.
Единъ Король землю нашу умирить можетъ. Чего намъ лучше, якъ быть въ Королевскомъ подданствѣ? Чего лучше для нашей земли?
Такъ, панъ. Что мелятъ всѣ эти измѣнники другое! мы не столько о насъ самихъ, якъ о его Королевской милости заботимся.
Такъ, панъ. Мы не свои; мы Королевскіе.
Такъ, панъ.
А мужичье-то, панъ, что-то затѣваютъ.
Ахъ, да перебить ихъ, мошенниковъ.
Подданства его милости, Королевскому Величеству наияснѣйшему, не хотятъ принести.
Идемо къ ясновельможному пану Гонсѣвскому и сказуемо ему добрый совѣтъ.
Идемо, пане милостивый.
Вонъ измѣнники треклятые, душепродавцы!
Ишь, одинъ въ Польскомъ платьѣ; это вѣрно самый поганый измѣнникъ. (Смотритъ). Онъ, Ѳедька Андроновъ.
Слышали ли вы, что тутъ толковали бояре? Они никакъ прямо Королю поддаться собираются.
Да, они хотятъ поддаться Королю и предать ему землю Русскую; я самъ слышалъ ихъ рѣчи,
Долго ли имъ крамольничать?
Пора бы съ корнемъ вонъ измѣнниковъ!
Пора!
Эти Ляхи, пучки поганые, господами у насъ похаживаютъ. Иль мы согласились быть ихъ холопями?
Нѣтъ.
Не столько пучки эти богопротивны, какъ Русскіе измѣнники, окаянные предатели.
Такъ.
А коли не согласились бытъ холопями Ляховъ, чего же мы ждемъ? Измѣна отъ всѣхъ сторонъ, братья. — Кто же станетъ за Русскую землю, кто же спасетъ её и Вѣру православную, когда не мы? Какой отвѣтъ дадимъ мы Богу за Наше коснѣнье? Попомнимъ это.
Не потерпимъ того.
Разорятъ Вѣру православную, плѣнятъ землю Русскую.
Не будетъ того.
Гдѣ же народъ?
Вонъ онъ, стоголовый звѣрь.
Эй вы, мужичье! Расходитесь, маршъ!
Эй вы, оглохли! Долой съ площади! Нехъ васъ вшистки дьябли….
Эй, будетъ вамъ худо. Долой! (Видя, что народъ молчитъ и не расходится, хватаетъ ближайшаго, Ивана).
Тише! Да вы-то что здѣсь самовольничаете? Что мы, холопи ваши что ли? Убирайтесь сами къ чорту!
Ого-го, панибраты, какъ они поговариваютъ!
Дьябли! Ахъ вы Москали проклятые!
Молчать вы пучки!
Долой съ площади, Москали! (Кидается на нихъ, но его отталкиваютъ).
Съ нашей площади, да насъ же и гонятъ. А! каковы!
Тише вы, Ляхи безмозглые, а то не сдобровать вамъ.
Ну слушайте же Москали. Если вы сію минуту не разойдетесь, то не пеняйте: мы васъ саблями прогонимъ. Ну, расходитесь, что ли? — Отвѣчайте!
А, коли такъ, ну, панибраты! (Поляки кидаются на народъ съ саблями).
А такъ вотъ оно! Долой же Ляховъ! Долой, братцы, бей Ляховъ, бей Русскихъ измѣнниковъ! Пришелъ часъ постоять за Вѣру православную, за землю Русскую!
Что тамъ? Шумъ, схватка!
Наши дерутся съ Ляхами.
Видно пришло стать за землю Русскую и за Вѣру православную. (Бѣжитъ).
За Вѣру православную, за землю Русскую! (бѣжитъ, обратившись, молодому малому, бѣгущему за нимъ). Вели ударить въ набатъ.
Охъ, чѣмъ-то все дѣло кончится?
Какое дѣло?
Какъ какое? — Земское дѣло.
Земское-то дѣло плоховато.
Какъ его узнаешь, гдѣ правда: присягнули Владиславу, а на измѣну похоже. Ну пока еще и держишься, какъ дѣла-то порядкомъ не знаешь, пока на чистоту оно не выходитъ.
А сдается, что правда вонъ тамъ сидитъ. (Указываетъ на дверь),
Или изъ Рязани подъ Москву идетъ.
Оно все одно.
А, здорово!… Слышалъ ты?
Что?
Наши схватились съ Поляками.
Въ правду? Давно пора; пойдемъ туда; возьмемъ, что ни попало.
Идемъ къ нашимъ на выручку.
А Москали, проклятые! Бей ихъ! (Бросаются на нихъ; тѣ падаютъ. Поляки кидаются къ дверямъ).
Вы куда?
Къ Князю Андрею.
Не пустимъ.
Ахъ вы, бородачи. Давай дорогу!
Не дадимъ.
Что съ ними толковать!
А, что, Князь проклятый! Будешь врагомъ Поляковъ?
Батюшка ты нашъ!
Вотъ вамъ поганымъ Москалямъ! Всѣхъ перебьемъ, какъ собакъ.
Вотъ тебѣ еще, Князь! Будешь врагомъ Поляковъ?
Злодѣи, безбожники! Будетъ вамъ за это.
Перебьемъ всѣхъ васъ, Москалей!
Господи! Спаси землю Русскую!
Набатъ!… (Умираетъ).
Князь Андрей Васильевичъ! Красна твоя смерть предъ Господомъ.
Благодарю Господа. (Умираетъ.)
Ахъ, Князь Андрей, смотрите-ка. Вотъ еще наши. Ляхи бездѣльники!
Братья! Пришло время стать за землю Русскую, за Вѣру православную, за побіенныхъ братій нашихъ, за стыдъ и плѣнъ земли нашей — противъ невѣрныхъ враговъ, а паче Русскихъ измѣнниковъ. Вонъ они, братья наши, лежатъ, сердечные, побитые. — Церкви наши разорены, и Вѣра православная, и вся земля Русская; за нихъ мы ляжемъ или спасемъ ихъ, братья — Богъ умилосердится надъ нами. Богъ благословитъ насъ. Ну, мѣшкать нечего. Съ Богомъ, народъ, за правое дѣло!
Съ Богомъ за правое дѣло! (на битву).
Что, никого еще не видать?
Нѣтъ, не видно никого.
Ну, братцы, смотрите, дружно поподчивать Ляховъ.
Не впервой, не впервой, Князь Дмитрій Михайловичъ.
Да не знай еще, скоро ли они до насъ доберутся. Народъ, слышно, ихъ гонитъ.
Слава те Господи, что я въ Москвѣ съ вами случился. Кстати оно. Вотъ своимъ подмогу добрую подадимъ и съ Ляхами перевѣдаемся.
Князь Дмитрій Михайловичъ! Не ударить ли намъ самимъ на Ляховъ?
Нѣтъ, погодимъ. — Можетъ намъ нужнѣе будетъ здѣсь остаться; неравно какъ нибудь Полякамъ повезетъ; а въ этой засѣкѣ мы сколько угодно отбиваться станемъ и много имъ вреда учинимъ.
Набатъ во всѣ колокола. Стойте, сердечные, за Божіе и Земское дѣло.
Кто-то бѣжитъ къ намъ сюда; это наши.
Что вы, что съ вами? Взойдите сюда.
Измѣнникъ Михайло Салтыковъ….
Что онъ, предатель?
Зажегъ домъ свой!
Какъ!
Мы уже совсѣмъ гнали поганыхъ Ляховъ и нашихъ измѣнниковъ. Салтыковъ зажегъ домъ свой. Москва горитъ!…
Ахъ Господи, твоя воля!
Намъ пришло и дома гасить, и драться вмѣстѣ….
Скликать женъ и дѣтей, что отъ пожара бѣжали; а къ Ляхамъ пришла еще свѣжая помощь. Ляхи тѣмъ временемъ и одолѣли, гонятъ насъ….
Ахъ измѣнникъ, измѣнникъ! Вспокаешься ты когда нибудь. Гдѣжъ Поляки?
За нами по пятамъ; будутъ сюда, какъ разъ.
По мѣстамъ, братцы. Вотъ мы ихъ встрѣтимъ.
Вонъ, вонъ они бѣгутъ.
Что, видно стрѣлецкая рѣчь имъ не по сердцу пришла.
А Князя Андрея Васильевича знаете?
Что за приставы; — какъ же.
Князя Андрея Васильевича Поляки убили.
Ахъ горе, горе! Пріятель дорогой, другъ любезный!
Слышите, братцы?
И двухъ нашихъ тутъ же, и двухъ стрѣльцовъ.
Отольются волку овечьи слезы.
Эге, вонъ сколько ихъ, пучковъ. Держитесь.
Подпустите ихъ поближе.
Ну теперь разомъ.
Стойте, хлопцы, за пушками ступайте; а мы пока съ ними издали перевѣдаемся.
Ты, Князь, раненъ.
Ничего, такъ маненько. Стойте, братцы.
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.[править]
Ну что, панъ, какъ дѣла?
Не хорошо, бояринъ; объ этомъ-то я и пришелъ поговорить съ тобою: мы тѣсно обложены и если не будетъ скорая помощь, придется очень намъ трудно.
Худо. У бунтовщиковъ всякая сволочь, сборница; кажись бы нечего и бояться. — Иванъ Мартыновичь любезный грабитъ своихъ не меньше чужихъ. Трубецкой и дуракъ и плутъ; его казаки не очень-то стоятъ за ихъ дѣло. Кажись бы справиться съ ними не трудно.
Ты забываешь Ляпунова.
Помню; объ немъ-то я и хочу сказать; онъ-то одинъ и ведетъ все дѣло; и тѣ, что съ нимъ пришли, на него помахиваютъ. Распоряжаются втроемъ; тутъ бы должно быть ссорамъ и всякимъ непорядкамъ. Подумаешь: вѣдь Ляпуновъ Думный дворянинъ только; анъ нѣтъ, дѣло все идетъ. — Ляпуновъ ихъ всѣхъ къ своей волѣ приводитъ. — Силенъ и на битвѣ и въ совѣтѣ.
Еслибъ, бояринъ, намъ отъ Ляпунова избавиться? Онъ вѣдь только намъ и страшенъ, а за то и страшенъ сильно, и ведетъ всѣхъ мощно. Въ битвѣ я мало видалъ такихъ: какъ передъ кораблемъ волны, такъ передъ нимъ всѣ и разступаются. Голосъ зычный, по всему полю слышенъ; самъ впереди, стелетъ нашихъ, какъ траву, ну а за нимъ и всѣ. Трудно. Неужъ-то онъ насъ одолѣетъ.
Не тревожься, панъ, не ему одолѣть. Высокъ выросъ больно, видокъ сталъ. Ну, а этакъ-то труднѣе. Видишь какой! Ляпуновъ, да Ляпуновъ, то и дѣло слышно.
Это правда; его не даромъ и царемъ называютъ.
То-то; а это, ты думаешь, другимъ необидно? Погоди, ему не сдобровать. — Вотъ ужъ разъ пришлось ему плохо.
Да онъ опять поставилъ на своемъ. — Нѣтъ, бояринъ! Вѣдь Ляпунова заподозрить трудно; а пока онъ будетъ все такъ стоять за свое дѣло, — а стоять-то онъ будетъ, — отъ него не отстанутъ и тронуть. его побоятся; за него стоятъ много.
Да, оно такъ. — Да нѣтъ, я знаю, что не сдобровать Ляпунову: я говорю тебѣ, онъ больно видокъ.
Тамъ ужъ я не знаю, какъ, бояринъ; по моему же на оборотъ. А вотъ что я пришелъ сказать тебѣ — Нельзя ли какъ нибудь распустить слухъ, что Ляпуновъ измѣнникъ, что онъ намъ передался; и такъ, что бы войско ихъ повѣрило.
Мудрененько. Хоть и многіе его не любятъ, да слуху-то не повѣрятъ.
Я придумалъ, бояринъ, вотъ какъ. У насъ есть плѣнные бояре; такъ что бы намъ съ однимъ изъ нихъ сперва сблизиться, такъ, въ пріязнь войти? — да потомъ мы и покажемъ ему, какъ бы за довѣренность, грамоту измѣнническую отъ Ляпунова ко мнѣ, за его подписью: подъ его руку подпишутся; и грамоту мы сочинимъ; да и возьмемъ съ боярина клятву, ни кому не сказывать, чтобъ онъ оттого еще крѣпче повѣрилъ. Да я напишу отъ себя отвѣтную грамоту самому Ляпунову и дамъ боярину, чтобъ отнести Ляпунову; а потомъ и пустимъ боярина; онъ, какъ придетъ въ станъ, всѣмъ и разскажетъ навѣрное. — Ну, тутъ ему повѣрятъ, можетъ быть. Особливо, какъ мою-то грамоту онъ покажетъ.
Хитро придумалъ, панъ. Нечего сказать, и чорту такъ не придумать. Хитро!
Я ужъ выбралъ одного боярина, который попростѣе, и началъ съ нимъ въ пріязнь входить. Теперь только сказать ему за тайну объ Ляпуновѣ, приготовить грамоту отъ Ляпунова, да показать ему; да написать грамоту отъ меня, да и дать ему; а тамъ и отпустимъ его.
Хорошо, хорошо; знатно придумано.
Такъ какъ же ты думаешь?
Чего тутъ думать. Готовь скорѣе грамоты. Чѣмъ скорѣе отъ Ляпунова избавиться, тѣмъ лучше.
Такъ прощай, бояринъ.
Прощай, панъ. — Молодецъ!
А намъ бы съ тобою поговорить надо.
Некогда, бояринъ; прощай; прошу извинить.
Здравствуйте, бояре.
Кланяемся тебѣ, Михайло Глѣбовичъ.
Что вы, что-то не по себѣ?
Ахъ, Михайло Глѣбовичъ! Да кто же будетъ по себѣ, послѣ такой вѣсти! Мы получили отъ Короля грамоту…. (останавливается) о…. о взятіи и разореніи имъ Смоленска. (Утираетъ слезы).
Эхъ, что и говорить. Кабы все дѣло въ томъ, чтобы голову отдать, такъ вотъ моя голова.
И моя.
Приступомъ взятъ?
Приступомъ. Да не однимъ приступомъ: была измѣна.
Кто?
Андрей Дедешинъ.
А. — Осьмнадцать мѣсяцевъ сидѣли въ осадѣ. Молодцы. Что Шеинъ? убитъ?
Взятъ въ плѣнъ. Бились долго на улицахъ; потомъ собрались въ соборъ, гдѣ была пороховая казна, и взорвали себя на воздухъ.
Молодцы! (Молчаніе. Громко). Ну, бояре, надо радоваться. Король наконецъ взялъ Смоленскъ; теперь дѣло пойдетъ скорѣе.
Какая же это радость, когда братья ваши побиты?
Сами виноваты. — А что послы?
Король, ты знаешь, ими не доволенъ. Они теперь въ Польшѣ, какъ плѣнники; больше ничего не слыхать.
Надо новыхъ пословъ.
Объ этомъ-то мы и пришли говорить съ тобою.
Поѣзжай ты, Михайло Глѣбовичъ.
Ты Королю угоденъ,
Я не прочь, бояре, да надо погодить; хоть бы тѣсноты-то было намъ поменьше. — Хоть бы съ Ляпуновымъ-то намъ немножко справиться.
Мы тебя не гонимъ.
Когожь вы думаете еще въ послы?
Да князя Юрія Никитича Трубецкаго, да дьяка Янова.
Дѣло. Мы потолкуемъ послѣ. Не взыщите, бояре; мнѣ надо со двора.
Ничего, Михайло Глѣбовичь. Намъ самимъ дѣло. Мы пойдемъ писать Королю отвѣтную грамоту. Тебѣ адо тоже придти къ намъ.
Ну такъ выдемъ вмѣстѣ. Мнѣ только забѣжать кой-куда, и я сей часъ приду къ вамъ. Постойте; надѣну только Ферязь, да возьму шапку.
Такъ, однимъ, — трудно устоять; а кабы за Владислава всѣ мы за одно стали, были бы мы сильны.
Ляпуновъ думаетъ, что Русская земля сама собой спастись можетъ, своею силою, ни за кого не хватаясь, ни на кого не опираясь.
Хорошо бы оно, да нельзя.
Пожалуй ему думать-то; а ужъ самимъ намъ, безъ подданства кому нибудь, трудно устоять.
Мудрено.
Пойдемте, бояре (Даетъ имъ дорогу; всѣ и онъ выходятъ).
Долгонько.
И у Царя Бориса Ѳедоровича не ждали такъ по долгу.
Нучтожъ, коли Царь, думный дворянинъ Прокофій, и подольше ждать заставляетъ.
Царь?
Да вѣдь такъ его называютъ.
Нѣтъ, погоди. Кого вся земля выберетъ, тотъ только Царь.
Ой ли? А Царь Василій Ивановичъ?
А гдѣ теперь Царь Василій Ивановичъ? Отъ того-то все и пошли смуты, и ему отъ царства отказали.
Ляпунову и то плохо было недавно пришлось; а все за то, что подбилъ написать земскую грамоту.
Да вѣдь ктожъ противъ него? Вѣдь одни казаки, разбойники!
Ай, ай, зубы они на него грызутъ. Да чтожъ? Вѣдь и насъ въ войскѣ не мало. Какъ тогда уѣхалъ было Ляпуновъ по ихъ милости, такъ вѣдь какъ зашумѣло войско. Добрыхъ-то людей все больше; казаки хвостъ и прижали, да и въ погоню за нимъ: вернись Прокофій Петровичъ; ну онъ и вернулся. А теперь опять на него злятся, поганые!
Воитель Ляпуновъ, нечего сказать, а не въ мѣру гордъ, и паче къ боярамъ, да ко знатнымъ родамъ.
Что и говорить — гордъ; да пока за дѣло онъ стоять будетъ, такъ мы какъ нибудь перетерпимъ.
Чего другаго, а терпѣнья у Русскаго человѣка довольно.
Претерпѣвый до конца, той спасенъ будетъ.
Терпѣнье терпѣнью розь, да и конецъ ему бываетъ. Свои обиды терпи, а обиду Вѣрѣ православной и землѣ Русской — терпѣть грѣхъ,
Кто и говоритъ.
Прокофій Петровичъ!
Здравствуйте, бояре, окольничіе, дворяне и вся земля.
Здравствуй, Прокофій Петровичъ.
Что добрыхъ вѣстей?
Да пока нѣту ихъ.
А я скажу вамъ, что Поляки въ тѣснотѣ великой.
Да къ нимъ какъ разъ помощь на выручку придетъ; хоть и глупъ Король, а надумается.
Мы ихъ не допустимъ.
Какъ велишь, Прокофій Петровичъ? Мы пришли спросить тебя, не велишь ли вскорѣ приступа?
Теперь пока не нужно; а будетъ нужно, такъ позову да скажу,
Не прикажешь ли еще чего?
Да нѣтъ, все по прежнему; только, Бога ради, не ссорьтесь съ казаками. Это разбойники; ихъ надо бы прочь совсѣмъ; ну а пока что съ ними грызться.
Чтожъ намъ идти, Прокофій Петровичь? Мы хотѣли спросить, не будетъ ли какого приказу, да поздороваться съ тобой.
Идите съ Богомъ. Спасибо вамъ за дружбу. — Артемій Васильевичъ, Князь Иванъ Андреевичъ, останьтесь.
Что, Артемій Васильевичъ, вѣдь медленно наше дѣло подвигается.
Медленно, Прокофій Петровичъ.
Кажется я не жалѣю ни трудовъ, ни жизни.
То-то и есть, что ты все одинъ и дѣлаешь; и коли не одинъ, такъ больше всѣхъ и за всѣхъ.
Дѣло идетъ не дружно.
Чтожъ мнѣ дѣлать-то? Развѣ я виноватъ?
Тебя винить трудно. — Не любятъ тебя многіе; да и то сказать, ты вѣдь и самъ, такъ и позоришь на право и налѣво.
Да еще все знатные роды.
Знатные роды! Видишь; — ихъ не позорь! Нѣтъ, знатные-то роды и виноваты; они разжились, раздобрѣли, тяжелы стали. Еще имъ потакать и молчать? Да ни вовѣки вѣковъ. Не похожи они на бояръ бывалыхъ, какъ въ старыя времена. Бывало, бояринъ такъ бояринъ: не меньше всякаго работаетъ. Нѣтъ, растолстѣли, Бога забыли.
Ну вотъ, ты ужъ и пошелъ; эй уймись! Иль бояре не нужны?
Кто говоритъ; да надо, чтобъ бояре-то не такіе были; а они думаютъ, что вотъ, бояре, — борода до пояса, брюхо до колѣнъ, — такъ ужъ чего тутъ больше. Бояре-то наши поиспортились; носъ подняли; въ простомъ человѣкѣ брата не узнаютъ. — Теперь, что стало боярство? Коли бояринъ, такъ ужъ и почитай, что крамольникъ, или лѣнтяй, тунеядецъ.
Ты насъ обижаешь.
Коли ты не таковъ, такъ не къ тебѣ и слово. А мало ли такихъ?
Эхъ, Прокофій Петровичъ! Не осуждай, да не осужденъ будеши. — Ну чего тутъ переругиваться, чего тутъ разбирать, кто худъ, кто хорошъ? Дѣло не въ томъ; дѣло у насъ великое на плечахъ. — Право слово, какъ объ немъ подумаешь, такъ другой-то мысли и мѣста нѣтъ.
Вотъ, Прокофій Петровичъ, грамота отъ всей земли, что ты подписалъ….
Да и вы подписали.
И мы подписали, — да не въ томъ рѣчь. Грамота эта больно многимъ боярамъ не полюбилась.
Такъ и есть; это Ивану Мартыновичу, да Дмитрію Тимоѳеевичу не очень-то по сердцу. Что насъ смѣнить-то можетъ земля! — Да! имъ бы хотѣлось, какъ въ малолѣтство Царя Ивана Васильевича крамольничать, а стараго гласа народнаго, гласа Божьяго, не слышать.
Ну да что толковать. — Прокофій Петровичъ! Каковъ ты тамъ ни есть, гордъ ли, нѣтъ ли, — а за дѣло земское и Божіе стоишь ты несумнѣнно и неколебимо, душою и умомъ; такъ я тебя люблю, и скажу тебѣ: казаки противъ тебя недоброе затѣваютъ.
Ой ли?
Да такъ.
Хорошо это христолюбимое воинство! Сущіе разбойники. Право, не знаешь, съ кѣмъ бы драться надо: съ Ляхами и измѣнниками, или съ ними.
Да, оно правда. Только смотри, Прокофій Петровичъ, остерегись; не серди казаковъ и бояръ.
Не стерпѣть мнѣ, не вынести богопротивныхъ ихъ дѣлъ; не замолчитъ языкъ мой, не перестану я обличать разбойниковъ, грабителей,
Не долго будешь ты ихъ обличать.
Долго ли, коротко ли — это въ руцѣ Божіей.
Да и кто тебя поставилъ судьею? Пусть ихъ судитъ Богъ каждаго по грѣхамъ. Ты знай дѣлай свое дѣло.
Знай дерись себѣ за Вѣру и землю, и будетъ съ тебя.
Нѣтъ, мало этого; надо брань творить и неправдѣ.
Вѣдь это въ тебѣ сердце говоритъ, Прокофій Петровичъ; сердце кипитъ; гнѣвъ, гордыня.
Вѣдь это любовь твоя, охота, — неправду гнать.
Ну что вамъ до меня? — Ну да, сердце кипитъ. Правый гнѣвъ у меня въ душѣ. Пусть слышатъ слова обличенія, покуда я живъ.
Съ тобой не сговоришь. — Ну такъ подумай о себѣ; остерегайся казаковъ. — Мы точно знаемъ, что у нихъ воровскіе заводы.
Спасибо вамъ за добрые совѣты; пойдемте, осмотримъ войско.
Пойдемъ.
Поди-ка сюда.
А что?
Слышалъ ты?
Что такое?
Что Ляпуновъ велѣлъ избить всѣхъ казаковъ по городамъ?
Какъ! ужъ и до того дошло? Нѣтъ, прежде онъ самъ сломитъ шею.
Вотъ строптивый человѣкъ; вѣдь и радъ бы терпѣть, да нельзя.
Съ нимъ одна рѣчь. (Показываетъ на саблю).
Правда ли? Не слухъ ли?
Все равно.
Симонъ Заварзинъ везетъ грамоту за его подписью; скоро сами увидите.
Ну, Прокофій! Ушелъ ты разъ; теперь не уйдешь.
Ну, а пока грамота не привезена, вы молчите; судить его вѣдь еще нельзя будетъ теперь; а если онъ узнаетъ, такъ неравно улизнетъ.
Понимаемъ.
Не только тебѣ, и всѣмъ онъ насолилъ: всѣхъ нивъ полушку не ставитъ; онъ одинъ только и чистъ.
Эхъ, не въ томъ сила. Чѣмъ Ляпуновъ васъ обидѣлъ, я не знаю. Меня онъ обидѣлъ и дѣло со мной завелъ неправое; онъ ной недругъ, и меня не жалуетъ. А васъ, я не знаю, чѣмъ онъ обидѣлъ; ваша рѣчь Другая.
Да онъ раздоры подымаетъ.
Да какіе раздоры? Что казакамъ-то грабить не даетъ? Да это онъ дѣлаетъ хорошо.
Ты же хвалишь; а онъ тебя обидѣлъ.
Это другое дѣло; онъ ненавистникъ мой, и я буду съ нимъ тягаться цѣлый вѣкъ.
Такъ стало ты его недругъ?
И конечно недругъ.
Ну то-то же.
Вонъ бояре идутъ.
Не выходилъ еще Ляпуновъ?
Мы ждали у него и незнай какъ долго! вышелъ къ намъ и отпустилъ насъ; теперь не знаю, гдѣ онъ. — Ну, Иванъ Мартыновичъ, досталось тебѣ на орѣхи.
Опять?
И какъ еще. Да чтожь, вѣдь тебѣ не впервой.
Да и не въ послѣдній.
Нѣтъ, чай скоро въ послѣдній.
Ой ли? Стало пронялъ онъ тебя.
Ахъ ты, языкъ змѣиный! Молчи! И такъ досадно.
Мы слышали, что грамоту Ляпунова скоро привезутъ.
Грамота ужъ здѣсь. Заварзинъ привезъ её.
Насилу.
Да вонъ и самъ Прокофій Петровичъ съ Измайловымъ и Голицынымъ идутъ сюда.
Куда это ушелъ Ржевской?
Онъ недругъ Ляпунова.
Да, да.
Ну что, бояре, все у васъ въ благомъ порядкѣ?
Да все въ порядкѣ, Прокофій Петровичъ.
Какъ думаешь, пріѣхали наши посланные въ Новгородъ?
Да гдѣ еще пріѣхать.
Да чтожъ, неужъ-то мы примемъ Свійскаго Королевича?
Не за тѣмъ мы въ соединеньи.
И конечно нѣтъ.
Да и чего намъ бояться при такомъ христолюбивомъ воинствѣ? Всѣ до единаго стоятъ за правое дѣло.
Всѣ головы за него положить готовы.
Твоими бы устами, да и медъ пить.
Да развѣ же не такъ?
Не такъ, бояринъ. — Кто стоитъ за правое дѣло и бьется съ Ляхами и Русскими ворами, а кто, хоть вотъ Иванъ Мартыновичь, посылаетъ казаковъ грабить Божьи церкви да крамольничать. — Да и твои казаки, князь Дмитрій Тимоѳеевичъ, тоже грабятъ* а ты имъ потакаешь.
Нельзя же всѣхъ унять.
Ужъ и поживиться за всякіе труды и невзгоды нельзя.
Хороша пожива съ Божіихъ церквей, да съ бѣдныхъ крестьянъ. — Христіанское дѣло — нечего сказать! — Хороши вы вожди.
Ты позоришь бояръ, Прокофій Петровичъ.
А отъ чегожъ бы ихъ не позорить, коли того стоятъ? Развѣ не бояре все измѣнники? Развѣ не Салтыковъ, не Куракинъ, не Мстиславской, не Шереметевъ, не Лыковъ предаютъ Вѣру и землю? Это настоящіе знатные роды; а вонъ какъ они шатаются, да предательствуютъ. — Такъ ихъ не корить! Нѣтъ, стоятъ укора и поношенія въ роды ироды. — Да вы-то что такъ за бояръ стоите? Вы-то что за бояре?
Какъ что за бояре? Мы бояре.
Да какіе вы бояре? Вы Калужскіе бояре! (Смѣхъ въ толпѣ). По милости Тушинскаго вора.
Кому и ты служилъ.
Да кого бросилъ тотчасъ, какъ узналъ обманъ. Не вынесъ я оттуда ни почести, ни жалованья. А вы не такъ. — Жестки вамъ слова мои. — Сами знаете, что дѣла тоже говорятъ. — Чтожъ, думаете, что такъ спасется Вѣра православная и земля Русская? Да хотите ли вы и спасенья-то eд? Не рады ли вы, что она, бѣдная, безъ защиты, кормитъ васъ своею кровью, какъ разбойниковъ? что есть гдѣ вамъ грабить и злодѣйствовать? — Виноваты много бояре. Много возгордились они. На черныхъ людей съ высока смотрятъ; ихъ только хрестьянами называютъ; видимое дѣло, что сами ужъ стали не хрестьяне. — Горько это; забыли стало, что всѣ мы братья и всѣ христіане; всѣ мы одной матери дѣти; всѣ мы братья и сродники по Христовой Вѣрѣ и по Русской землѣ. — Пусть одинъ бояринъ — при немъ его боярство; пусть другой воинъ — при немъ его воинство; пусть еще третій земледѣлъ — при немъ его земледѣліе. — Да вѣдь сегодня онъ земледѣлъ, а завтра бояринъ; а бояринъ завтра земледѣлъ. Это все какъ случится, и какъ приведется, и какой талантъ, и что Богъ дастъ; а неперемѣнное и вѣчное то, что всѣ мы, сколько насъ ни есть, всѣ братья, православные христіане и Русскіе люди. А это-то мы и позабыли; не какъ братья стоимъ другъ за друга; возвысились, одни передъ другими, гордостію. Богъ насъ и караетъ. Презрѣлъ Василій Ивановичъ Земской Совѣтъ, Богъ и покаралъ его. Презрѣли и вы, бояре, братство и землю; эй не забывайте земли Русской и народа. Больше правды въ простомъ народъ. — Когда во вторникъ на страстной недѣлѣ сдѣлалась схватка съ Поляками, кто стоялъ за Божіе и Земское дѣло? Все народъ. Сталъ тутъ и Князь Дмитрій Михайловичъ Пожарской; вотъ это человѣкъ смиренный духомъ, и твердо стоитъ обще съ народомъ за Вѣру и землю. Такъ народа-то, вы, бояре, не презирайте и надъ народомъ не высьтесь; вѣдь этимъ вы и сами себя осуждаете и отъ братства себя отрываете. Не разрывайте земскаго союза, не забывайте народа, — тогда и вамъ будетъ хорошо, и вы родной землѣ нашей полезны будете, — а безъ того нѣтъ. — Вѣдь всѣ мы, отъ мала до велика, всѣ христіане православные и Русскіе люди, всѣ братья.
Правда.
Истинно такъ.
Правда, Прокофій Петровичъ. Спасибо тебѣ. — Кто не послушаетъ тебя.
Куда ты, Прокофій Петровичъ?
Да пойду обойдти весь станъ.
Ну, — нечего и думать.
Красно говоритъ.
Трудно съ нимъ тягаться.
Трудно, да нельзя же такъ оставить; онъ насъ совсѣмъ заполонитъ. — Вотъ пустимъ въ ходъ грамоту, что привезъ Заварзинъ.
Оно конечно такъ, да много проку еще отъ этой грамоты ждать нельзя. — Ну, казаки противъ него и подымутся, а все остальное войско за него.
Да вотъ одно: развѣ распустить бы слухъ, что Ляпуновъ измѣнникъ.
Да ктожъ этому повѣритъ?
Да все лучше хоть понемногу распускать, что онъ измѣнникъ.
Пожалуй, станемъ распускать, что Ляпуновъ измѣнникъ.
Кто идетъ къ намъ такъ спѣшно; — отъ Москвы; какъ будто знакомый какой-то бояринъ.
Дмитрій Тимоѳеевичъ, Иванъ Мартыновичъ, вы здѣсь?
Да гдѣ же еще?
Я къ вамъ съ вѣстью; не знать бы мнѣ лучше этого позора.
Что такое?
Ляпуновъ — измѣнникъ.
Что ты, съ ума сошелъ.
Что ты врешь? Съ ума ты спятилъ. — Этого быть не можетъ.
Охъ, и я бы хотѣлъ, чтобъ я лучше вралъ. — Я видѣлъ у Госѣвскаго письмо за его подписью; а вотъ отвѣтное письмо Госѣвскаго къ Ляпунову, которое онъ мнѣ далъ ему отнести.
Да какъ же онъ это тебѣ повѣрилъ? Развѣ ты взялъ Польскую сторону?
Ну, нѣтъ, я не бралъ Польской стороны; онъ такъ, подружился.
А!
Неужъ-то же Ляпуновъ теперь здѣсъ лицемѣрилъ.
Дай-ка сюда письмо(Бояринъ подаетъ; всѣ смотрятъ).
Ты усталъ, бояринъ; поди вотъ хоть въ эту палатку, отдохни; мы позовемъ тебя, какъ будетъ нужно.
Ну что?
Подвохъ.
Подвохъ!
Ну да какъ же, чему же другому и быть. — Оно ясно. Вѣдь Госѣвскій зналъ, что бояринъ пойдетъ въ станъ; онъ его и выбралъ. — А подъ руку его, коли у насъ подписались, такъ и тамъ подпишутся.
Ай да Гонсѣвскій — молодецъ! И себя и насъ отъ врага свобождаетъ.
Подвохъ, что подвохъ, — это такъ; да не въ томъ сила; а дѣло въ томъ, что съ Ляпуновымъ справиться теперь можно.
Мѣшкать нечего; а то кто-нибудь, пожалуй, еще изъ Москвы прибѣжитъ, и дѣло на свѣжую воду выведетъ.
Что и говорить.
Пойдемте же на сборное мѣсто.
А я кои-кому разсказалъ про грамоту, что Заварзину мы дали; да и показалъ её кой-кому.
И это не мѣшаетъ.
Ну что, не правду ли я вамъ говорилъ? Видите теперь; Ляпуновъ послалъ грамоту, чтобы избить всѣхъ казаковъ по городамъ.
Вотъ мы его на судъ.
Ляпуновъ — измѣнникъ; онъ съ Гонсѣвскимъ согласился предать ему все войско. — Сей часъ пріѣхалъ бояринъ изъ Москвы и привезъ отъ Гонсѣвскаго письмо къ Ляпунову; да письмо-то это отдалъ не ему, а Дмитрію Тимоѳеевичу и Ивану Мартыновичу.
А! такъ онъ предатель! Горе измѣннику! Судить его!
Товарищи, идемъ на сборное мѣсто.
А знаютъ ли другіе изъ нашихъ?
Знаютъ; всѣ такъ и валятъ на сборное мѣсто.
Ну что нашъ Прокофій Петровичъ? Каковъ!
Какъ говоритъ-то — въ стыдъ привелъ всѣхъ; замолчали передъ правыми словами. Дороги слова его.
Всѣмъ взялъ: и ростомъ, и видомъ, и голосомъ, и рѣчами.
Бьется ли, говоритъ ли, на коня ли сядетъ, такъ ли пройдетъ, — ну красота да и только.
На коня садится, конь подъ нимъ веселится. По улицѣ ѣдетъ, вся улица смотритъ.
Есть и у такого человѣка враги и завистники.
Вѣдь вотъ, кажись, онъ всѣхъ усовѣстилъ.
Усовѣстишь Ивана Мартыновича.
Да и Дмитрій Тимоѳеевичъ себѣ на умѣ.
Ну что, братцы, когда же приступъ?
Да не слыхать.
Ждутъ какихъ-то пословъ.
Да что въ нихъ проку-то; ужъ много пословъ всякихъ было, да кромѣ зла ничего отъ нихъ.
Что это тамъ шумятъ? — Казаки никакъ; пойдемъ туда
Пойдемте.
Дѣло все идетъ, да идетъ по немногу; опять будетъ приступъ, опятъ сраженіе, — и, Богъ дастъ, и одолѣемъ" Много нечистыхъ людей въ нашемъ станѣ. Угодно ли Господу и ихъ сдѣлать сосудомъ спасенія, или гнѣвенъ Онъ, что нечистыя руки стоятъ за чистое дѣло? Ахъ, святая Русь, сколько горя ты терпишь. Трудное время послалъ Господь тебѣ. Такъ ли, этакъ ли, скоро ли, долго ли, — а я твердо уповаю, что все избавитъ Господь Вѣру и землю свою отъ разоренія, измѣны и ига иноземнаго, спасетъ Русскую землю отъ всякаго зла.
Ну, Прокофій Петровичъ, все мы съ тобой осмотрѣли, и, кажется, все хорошо.
Да; кажется, такъ. Пора, пора опять схватиться съ Ляхами и Русскими ворами.
Что это такое?
Прокофій Петровичъ! Казаки и прочее воинство зовутъ тебя на судъ.
На судъ? — Хорошъ судъ разбойничій! Что? Опять новые ваши воровскіе заводы.
Прокофій Петровичъ! Какъ можешь ты не слушаться земской воли? Иди на судъ.
Не пойду я на вашъ судъ. — Нѣтъ тутъ земской воли. — Знаю я воровской вашъ умыселъ. — Подъ сабли да подъ ножи вы меня поставить хотите. — Мнѣ довольно враговъ и безъ васъ, съ которыми биться, съ Поляками да измѣнниками. — Не пойду я на вашъ судъ, какъ овца слабая.
И не ходи, Прокофій Петровичъ! Такъ они тебя не больно сунутся тронуть; а судъ ихъ разбойничій всѣмъ вѣдомъ. — Побереги себя для земскаго дѣла.
Спасибо тебѣ, Ржевской, за нелестный совѣтъ.
Опять умыселъ проклятый.
Не дуракъ я имъ достался.
Орутъ, какъ бѣшеные.,
Вонъ еще кто-то идетъ.
А, — и вы съ ворами.
Нѣтъ, тутъ не воры, тутъ войско.
Прокофій Петровичъ! Тебя зоветъ войско на судъ.
Нейду.
Какъ, Прокофій Петровичъ, ты нейдешь, когда зоветъ тебя все войско? Ты идешь противъ земской воли; а ты кажется всегда за неё стоялъ.
Я земскую волю чту; да какая тутъ земская воля? Тугъ просто разбойничій заговоръ, измѣна, умыселъ.
Нѣтъ, Прокофій Петровичъ, противъ тебя нѣтъ никакого умысла.
Знаю я, чего имъ хочется; давно они этого добиваются. Да я не дуракъ, чтобъ какъ теленокъ подставилъ имъ шею.
Прокофій Петровичъ! — Не провинись передъ земской волей. А что противъ тебя нѣтъ умысла, — въ томъ мы тебѣ поруки; мы не казаки; вѣришь ли намъ? иди и послѣ этого все будешь ослушенъ?
Мы тебѣ поруки.
Вы поруки въ томъ, что тутъ умысла нѣтъ и что мнѣ никакого зла не сдѣлаютъ.
Мы поруки, что умысла нѣтъ и что зла никакого тебѣ не будетъ.
Хорошо. Иду.
Мы съ тобою.
Эхъ, лучше бы не слушать ихъ, не ходить; пойду и я.
Ну, Ржевской, твоему недругу, Ляпунову, приходитъ плохо. Радъ?
Ахъ ты мошенникъ, разбойникъ! Вотъ оно что! У меня съ вами не одно. — Я знаю правду Ляпунова; пойду, стану за него.
Это ложь, клевета, я вамъ….
Это подлогъ, обманъ, вы знаете….
Ну что?
Убитъ Ляпуновъ.
Нѣтъ!
Да. — Когда Бояринъ объявилъ, что онъ видѣлъ грамоту Ляпунова къ Госѣвскому за его подписью и какъ прочли грамоту Госѣвскаго: — такъ всѣ, что за Ляпунова, такъ и обомлѣли. Ляпуновъ сталъ было говорить; ему не дали; а Измайлова, Голицына, Волынскаго, Плещеева подальше оттерли; тѣмъ временемъ его казаки и изрубили. Ржевской, одинъ сталъ за него.
Ржевской, недругъ Ляпунова?
Да.
Чтоже Ржевской?
Ржевской убитъ.
Ржевской убитъ!
Вмѣстѣ съ Ляпуновымъ.
Э, какой шумъ; никакъ грабежъ начался. (Уходятъ.)
Горе, горе!
Злодѣи, — разбойники! Защитника, стоятеля за Вѣру и землю.
Безутѣшное горе! Ахъ воевода нашъ, Прокофій Петровичъ! До чего это мы дожили.
Палъ великій воитель за Вѣру православную и землю Русскую, — да все же онъ не вся Русская земля.
Опять поруха земскому дѣлу.
Не унывай; не теряй надежды на Бога.
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.[править]
1611 — Сентябрь. 1612 — Февраль.[править]
Солнышко все грѣетъ да грѣетъ себѣ по старому, и тучки на небѣ ходятъ по прежнему, — а у насъ стало не по прежнему, небывалое завелось; пришли это всѣхъ сторонъ на нашу землю недруги, рвутъ ее нарозно.
Кійждо казнится отъ дѣлъ своихъ.
Посѣтилъ насъ Господь смутою за грѣхи наши. — Кабы знали да вѣдали, за кого стоять, на кого идти, такъ оно бы легче; а то шатаемся, какъ слѣпые.
Просвѣти, Господи, разумъ нашъ; научи насъ творити волю Твою.
Смилуется Господь, и просвѣтитъ, и научитъ. И теперь уже милосердіе свое намъ показуетъ; ужъ и теперь чистымъ сердцемъ стали за чистое и правое дѣло подъ Москвою, противу всѣхъ враговъ Вѣры православной и Русской земли. Есть тамъ воевода, Прокофій Петровичъ Ляпуновъ. и иные многіе люди съ нимъ, за Вѣру и землю крѣпкіе стоятели.
Господи спаси и помилуй!
Ну что, не слыхать ли чего? Не проѣзжалъ ли гонецъ?
Да нѣтъ еще; а надо бы. Что-то вѣстей?
Что же вы, дѣтушки, думаете? Не самимъ ли вамъ идти?
Да, а какъ васъ стариковъ оставишь?
Да опять же и вспахать надо хоть полоску.
Изъ нашего села, пошли многіе. — Мы не прочь. А пока можно, такъ и здѣсь нужно остаться. — И дѣло-то земское слышно идетъ получше.
Матушка наша, Москва, выжжена теперь стоитъ.
Подымется, Богъ, дастъ, лишь бы подняться-то ей не мѣшали.
Ее бы отнять, а тамъ ужъ съ пола-горя.
Славенъ будетъ градъ сей, и взыдутъ руки его на плещи враговъ.
Аминь.
Воистину такъ.
Да, все къ Москвѣ идетъ и вся земля къ ней тянетъ.
Такъ, дѣтушки; другому такому городу не бытъ.
Да, дѣдушка! Вѣдь Москва намъ своя.
Гонецъ, гонецъ!
Православные! Коня!
Мигомъ будетъ.
Гнѣдаго моего скорѣй!
Откудова?
Изъ Казани.
Куда?
Въ Пермь.
Съ грамотой?
Съ грамотой.
Дай грамоту намъ прочесть.
Не задержать бы вамъ меня.
Не задержимъ. — Пока коня сѣдлаютъ.
Надо грамоту во всемъ міру честь.
Вѣстимо. (Ребятишкамъ).Бѣгите, зовите всѣхъ.
Гонецъ, гонецъ! Грамота, грамота!
Что Казань?
Казань, далъ Богъ, здорово. (Сходитъ съ лошади; её уводятъ).
Какъ тебя зовутъ?
Степаномъ.
Вотъ всѣ идутъ.
Собирайтесь всѣ, и жены, и дѣти.
Ну, читайте же грамоту.
Иванъ, ты грамоту читай.
Гдѣ бы стать повыше?
Да вотъ на телѣгу.
Стой вы! Стариковъ совсѣмъ затерли.
Давай мѣсто старикамъ!
"Господамъ Ивану Ивановичу да подьячему пятому Филатову, и Пермьскія земли старостамъ и цѣловальникамъ, и посадскимъ, и уѣзднымъ, и лутчимъ, и середнимъ, и молодчимъ, и всякимъ жилецкимъ людемъ: Никоноръ Шулгинъ, Степанъ Дичковъ, и головы, и дворяне, и дѣти боярскіе, и сотники Стрѣлецкіе, и стрѣльцы, и пушкари, и затинщики, и служилые, и жилецкіе всякіе люди Казанскаго государства, и князи, И Мурзы, и служилые новокрещены, и Татаровя, и Чуваша, и Черемиса, и Вотяки, челомъ бьютъ. — Въ нынѣшнемъ, господа, во 119 году, Іюля въ 23 день, писалй вы къ намъ, чтобы намъ съ вами быти въ любви и въ совѣтѣ и въ соединеньѣ, и стояти бы вамъ, за истинную крестьянскую вѣру, на разорителей вѣры крестьянскія и на богооступниковъ, съ нами единомышленно; и какія у насъ вѣсти будутъ про Московское государство, и изъ иныхъ городовъ, и намъ бы о томъ къ вамъ писати. — И мы господа, съ вами быти въ любви и въ совѣтѣ и въ соединеньѣ ради, и за истинную христіянскую Вѣру на разорителей нашія христіанскія вѣры, на Польскихъ и на Литовскихъ людей и на Русскихъ воровъ, съ вами стояти готовы. А подъ Москвою, господа, промышленника и поборателя по Христовѣ вѣрѣ, который стоялъ за православную вѣру и за домъ Пречистыя Богородицы и за Московское государство, противъ Польскихъ и Литовскихъ и Русскихъ людей воровъ, — Прокофья Петровича Ляпунова, казаки убили, преступя крестное цѣлованье.
«А въ записи написано, по которой подъ Москвою крестъ цѣловали и какову изъ подъ Москвы къ намъ прислали, что было никому другъ друга не побивати и лиха никому никакого не мыслити.
Ахъ Господи! Какое горе! Прокофья Петровича! Господи, помилуй насъ!
„И Митрополитъ, и мы, и всякіе люди Казанскаго государства, и Князи, и мурзы, и Татаровя, и Чуваша, и Черемиса, и Вотяки, сослалися съ Нижнимъ-Новымъ Городомъ, и со всѣми городы Поволжскими, и горными и луговыми, и съ горными и съ луговыми Татары, и съ луговою Черемисою, на томъ: что намъ быти всѣмъ въ совѣтъ и въ соединеньѣ, и за Московское и за Казанское государство стояти, и другъ друга не побивати и не грабити, и дурна ни надъ кѣмъ не учинити, а кто до вины дойдетъ, и ему указъ учинити съ приговору, смотря по винѣ; и воеводъ, и дтяковъ, и головъ, и всякихъ приказныхъ людей въ городы не пущати и прежнихъ не перемѣняти, быти всѣмъ по прежнему; и казаковъ въ городъ не пущатижъ, и стояти на томъ крѣпко до тѣхъ мѣстъ, кого намъ дастъ Богъ на Московское государство Государя; а выбрати бы намъ на Московское государство Государя всею землею Россійскія державы; а будетъ, казаки учнутъ выбирати на Московское государство Государя, по своему изволенью, одни, не сослався со всею землею, и намъ того Государя на государство не хотѣти. — А что, господа, ваша мысль, и что у васъ какихъ вѣстей будетъ, изъ Новагорода Великаго, и съ Вологды, и съ Устюга, или изъ иныхъ изъ которыхъ городовъ, и вамъ бы насъ безъ вѣсти не держати, писатибъ вамъ къ намъ про тѣ вѣсти по часту; а что у насъ про Московское Государство какихъ вѣстей будетъ, и мы о томъ учнемъ къ вамъ писати потомужъ. А съ сею отпискою послали мы къ вамъ Анатожскаго крестьянина Степанка Ондрѣева, и вамъ бы противъ нашія отписки отписати къ намъ съ нимъ же, съ Степанкомъ.“
Готовъ конь?
Вотъ онъ. Садись съ Богомъ.
Прощайте, братцы.
Прощай. Богъ съ тобою.
Вотъ горе послалъ Господь. Погибъ отъ измѣны Прокофій Петровичъ.
Не оставитъ Господь свою землю и Вѣру; не унывайте дѣти.
Чего унывать; за дѣло еще крѣпче стать надо.
Теперь нечего думать да раздумывать, нечего мѣшкать.
Идите всѣ поголовно.
На кого только васъ-то мы бросимъ?
Не тужите. Мы уйдемъ съ женами и дѣтьми въ лѣса, или въ другое село. Идите всѣ.
Идемъ.
Изъ васъ есть крѣпкіе люди; много сдѣлать можете добраго.
Сдѣлаемъ по силамъ.
А куда же идти въ сходъ?
Да на Нижній; тамъ и разузнаете. А Нижній Новгородъ за правду стоитъ.
Дѣло, на Нижній.
Такъ на Нижній?
На Нижній.
Кто это бѣжитъ сюда?
Что ты, откуда?
Ахъ, да это Радивонъ. Что ты, Радивонъ?
Село наше….
Ну что?
Все разграблено наше село.
Вотъ оно!
Пришли Ляхи и Русскіе воры, село выжгли, людей выбили, Божью церковь разорили.
Вотъ оно, горе-то наше.
Я насилу ушелъ и принесъ вамъ вѣсть. — Воры и Ляхи, слышалъ я, и въ вашу сторону сбираются.
Дожидаться мы воровъ не будемъ; сами на встрѣчу идемъ.
Идете?
Да, всѣ.
Мнѣ бы только отдохнуть, а тамъ я отъ васъ не отстану.
Милости просимъ, съ нами.
Видите, дѣти, вотъ вамъ живая грамота; чего еще ждать?
Нечего, нечего. Мы готовы.
Ну такъ сбираться, не мылкая.
Ну такъ съ Богомъ, дѣти.
Съ Богомъ.
Прощай, красная дѣвица.
Прощай, добрый молодецъ.
Приведетъ ли Богъ увидѣться?
Какъ Богу будетъ угодно.
Надо дѣло по порядку дѣлать, дѣти; толкомъ, не торопясь; поспѣшишь, людей насмѣшишь.
Съ того начнемъ, что Богу помолимся; потомъ собираться; потомъ опять помолимся Богу, да и въ дорогу. Пойдемте же.
Пойдемте же за околицу; тамъ толковать просторнѣе. Туда и остальные соберутся.
Пойдемте всѣ.
Ну вотъ и грамота отъ Аврамія; пишетъ онъ, что и сами мы знаемъ: трудную нашу бѣду.
Что, грамоту читали?
Сей часъ прочли во всемъ народѣ. — Вотъ мы и толкуемъ.
А пишетъ что?
А пишетъ то же горе и туже бѣду. Охъ, знаемъ мы её. Пишетъ еще, что надо идти на выручку нашимъ.
Надо.
Надо.
Надо.
Кто про то и говоритъ, что надо. Надо и нашъ Нижній оберегать.
Съ какой стороны ни обернись, вездѣ бѣда; вездѣ на тебя казаки, Ляхи, Нѣмцы, свои воры,
Экое время какое!
Тяжелое, тяжелое времечко. Ужъ сколько лѣтъ нѣтъ ни мира, ни тишины.
Да сколько: да это все съ. вора Гришки Отрепьева. Тому вотъ ужъ осмой годъ.
Ужъ видно, что дьявольскій обманъ; какъ поддались ему, такъ вотъ что сталось съ нашей землей.
Что посѣешь, то и пожнешь. Вѣстимо.
Ляхи эти поганые столько надѣлали хлопотъ съ своими самозванцами, что по сю-пору не развяжемся.
Такую горькую кашу наварили, что все расхлебать не можемъ.
И наши виноваты, что говорить; сколько народу своровало, Вѣрѣ и землѣ измѣнило, и стали злѣе Ляховъ на братью свою.
А вдвое того больше народу шатаются и за что стоять, не знаютъ.
Гнѣвъ Божій, да и только. Что ни дѣлаешь, все не спорится. — Самозванца Гришку свели, — еще хуже стало.
Надо правду сказать: — виноватъ тутъ Василій Ивановичь. Земской Думы не дождался, да на престолѣ, безъ совѣту всей земли, и сѣлъ.
Самозванецъ намъ и отрыгнулся, да горше прежняго.
Правда, что и говорить: виноватъ Василій Иванычъ Ну да и потомъ, ни въ чемъ удачи не было, ничего Богъ не благословлялъ. Вотъ поднялся было князь Михайло Васильевичъ Скопинъ-Шуйскій. Пошло было дѣло, полегче было стало. — А тутъ позавидовали ему, да его и отравили. — Вѣдь такъ говорятъ.
Слухъ такой, дѣдушка Елисей.
Слухъ на правду похожъ.
Вотъ и видимое дѣло, какъ Богъ за злыя дѣла караетъ.
Да то-бы Василья Ивановича.
Да видно всѣ мы грѣшны.
Ну вотъ свели Василья Ивановича; былъ онъ виновенъ, ну и свели его; тутъ прельстились, присягнули Владиславу, Польскому Королевичу. — Опять бѣда земская. — Вотъ поднялся и Прокофій Петровичъ Ляпуновъ, поднялся за Вѣру православную да за Русскую землю, чистымъ сердцемъ, крѣпкою рукою, и съ нимъ многіе городы. Стало опять полегче. — Пошли подъ Москву, стали ее доступать; враговъ въ тѣснотѣ держали. — Тутъ Трубецкой съ Заруцкимъ, да измѣнники казаки его, преступивъ крестное цѣлованье, Прокофья Петровича и убили. — Все гнѣвается Господь.
Не благословляетъ Богъ нашего дѣла, не шлетъ вамъ спасенія; стало гнѣвенъ Онъ; не прощаетъ насъ грѣшныхъ.
Да, легъ Прокофій Петровичъ головою за правду.
Земскому дѣлу то поруха великая.
А послѣ него встала смута въ полкахъ, да еще какая; казакамъ теперь воля; а добрые бояре изъ полковъ всѣ разъѣхались по домамъ, а ратные люди разбрелись розно.
Вотъ какъ дѣло-то опять пошло плохо.
То-то и есть; каково теперь стало, сами видите. Гнѣвъ Господень на насъ.
Что и говорить. Тяжка рука Твоя, Господи, умилосердись.
Не попомни грѣхамъ нашимъ.
Что и говорить; худо, худо дѣло. Ну, чего ждать отъ Трубецкаго да Заруцкаго, а они только съ казаками подъ Москвой и остались.
А Новгородъ выбираетъ Свійскаго Королевича.
А Король собирается идти подъ Москву и прочитъ её, да и насъ всѣхъ, себѣ.
Вотъ времена какія тяжкія. — Собрались было, пошли было, стали было за Вѣру православную и землю Русскую, и встала смута горше прежняго.
А можетъ, и спасенье за то сильнѣй прежняго придетъ; кто знаетъ? Что нѣтъ Ляпунова, — такъ вѣдь не однимъ человѣкомъ вся Русь держится.
Не однимъ; да хорошаго ничего посямѣста еще не видно.
Нашъ Новгородъ Нижній радъ бы стоять за земское дѣло, да пристать-то почитай не къ кому.
Нашъ Новгородъ Нижній крестнаго цѣлованья не преступалъ.
Не преступалъ и не преступитъ до конца; стоялъ изначала и до конца стоять будетъ.
Такъ оно; да легче-то отъ этого намъ нѣтъ. — Тамъ что ни говори: такъ бы, да этакъ бы, — да теперь-то что? Земское-то дѣло стало худо; кто ни станетъ за него, тотъ и пропадетъ отъ измѣны и хитрости.
Ужъ сколько разъ принимались, да и люди-то какіе, — и все вѣдь хуже становилось.
Чтожъ, вѣдь нельзя же такъ оставить, все надо стоять по силамъ.
Вѣстимо надо.
Кто Москву православную теперь достаетъ? разбойники Трубецкой да Заруцкой.
Воры воровъ въ осадѣ держутъ.
А Маринка съ сыномъ новые замыслы замышляетъ.
Худо дѣло.
Худо отъ всѣхъ сторонъ, и спасенья не видно.
Не слухомъ слышимъ, сами видимъ: до всѣхъ до насъ конечная гибель доходитъ.
Горе.
Послушайте, православные, моихъ неразумныхъ рѣчей.
Говори, Козьма Миничь! Что скажешь?
Видите, братья, сами, въ какой мы бѣдѣ; видите сами, что Московскому государству конечная гибель приходитъ. — Такъ чтожъ? Ждать намъ чтоли, пока и до всѣхъ до насъ дойдетъ гибель, пока въ конецъ не погибла Русская земля и Вѣра православная? — Не на то мы братья, не на то мы въ единой купели крестилися. — Иль оставимъ Вѣру православную и землю нашу? — а то какой грѣхъ, сами помыслите; то и говорить нечего. — За грѣхи наши послалъ Господь Богъ намъ искушенье, — такъ унывать не надо, а надо терпѣть и смиряться, да все стоять за правое дѣло. — Грозенъ Господь во гнѣвѣ своемъ, да Онъ и многомилостивъ; въ томъ усумниться грѣшно. — Покаемся Господу, Онъ насъ и помилуетъ, да насъ и спасетъ. — Такъ похотимъ, братья, стать за Московское государство и за нашу Вѣру православную. А словами одними не много поможешь; что слово безъ дѣла? — Слава Богу, еще не всѣ мы избиты до послѣдняго, и животы не всѣ изтеряны. Есть кому идти, да есть и съ чѣмъ идти. Такъ не пожалѣемъ животовъ своихъ, продадимъ имѣнья и дворы наши, заложимъ женъ и дѣтей, отдадимъ послѣднее, что у насъ есть, а сами пойдемъ подъ Москву на выручку и избавленіе Вѣры православной и Русской земли.
Пойдемъ, пойдемъ! Дѣло! Послѣднее отдадимъ!
Пойдемъ, братья. Мѣшкать тутъ грѣхъ великій. Пойдемъ и станемъ за нашу землю и Вѣру православную. — Милосердый Богъ поможетъ намъ. Многомилостивъ. Не до конца прогнѣвается.
Правда! Съ Богомъ! Идемъ!
Истинно такъ. Спасибо тебѣ, Козьма Миничь, на добромъ словѣ.
Правда. Такъ подъ Москву, за святое дѣло!
Идемъ всѣ.
Напередъ выберемъ себѣ добраго воеводу, кто бы велъ насъ и кто бы дѣло ратное зналъ.
Вѣстимо, надо выбрать; да кого бы?
Переберемъ всѣхъ, такъ и найдемъ.
Да есть такой человѣкъ, далеко нечего ходить. — Ужъ кому, какъ не ему быть нашимъ воеводою. Бога онъ боится, за крестное цѣлованье свое стоитъ, души своей не ломалъ, за правое дѣло стоитъ и радѣетъ.
Да кто?
Да Князь Дмитрій Михайловичъ Пожарской.
Такъ, правда; Князь Дмитрій Михайловичъ всегда за крестное цѣлованье стоялъ.
Человѣкъ онъ духомъ смиренный.
Незлобивый.
Чистъ передъ Богомъ, правъ передъ людьми.
Есть въ немъ и разумъ и храбрость.
И правда.
Такъ ужъ конечно его выбрать.
Кого же другаго?
Такъ выберемъ Князя Дмитрія Михайловича Пожарскаго?
Князя Пожарскаго.
Всѣ выбираемъ?
Всѣ выбираемъ.
Такъ на томъ у насъ положено?
На томъ положено.
Ну и дѣло. (Сходить съ возвышенія).
Дѣло ты сказалъ, Козьма Миничь; спасибо тебѣ, да не одинъ разъ…
Спасибо, спасибо.
Князь Дмитрій (Михайловичъ настоящій стоятель за правое дѣло.
Настоящій нашъ воевода.
Надо къ нему отправить выборныхъ.
Вѣстимо выберемъ пословъ, да и отправимъ.
А гдѣ онъ теперь?
Да въ своей вотчинѣ, въ Пурѣхъ; онъ тамъ болѣнъ лежитъ отъ ранъ.
Да, что послѣ Московскаго разоренья.
Что во вторникъ на страстной недѣлѣ схватка была, — да, онъ тутъ сталъ крѣпко за Божіе и земское дѣло.
Трое сутокъ онъ въ засѣкѣ отбивался отъ воровъ Польскихъ людей и нашихъ измѣнниковъ; весь тамъ израненъ; стрѣльцы на-силу спасли его изъ подъ сабель да изъ подъ пуль; отъ тѣхъ ранъ онъ и лежитъ въ своей вотчинѣ болѣнъ.
Такъ выберемъ, да и пошлемъ къ нему бить челомъ.
Выберемъ отъ всякихъ людей.
Вѣстимо.
Пойдемте, братья, по домамъ; повѣстимъ всей братьѣ нашей, на чемъ у насъ положено; они намъ перечить не станутъ. — Пословъ выберемъ, да и отправимъ къ Князю Дмитрію Михайловичу Пожарскому, чтобы былъ у насъ воеводою. — Можетъ, Богъ нашъ милосердый надъ нами смилуется и помощь свою намъ подастъ.
Вотъ Богъ милостивъ, и оправляюсь; нынче мнѣ гораздо полегче. — Притвори-ка дверь въ образную.
Давно пора оправляться. — Легко ли, со вторника на страстной недѣлѣ по сю пору, все ты болѣнъ, князь ты мой. — Экъ какъ они тебя изполосовали.
Что же дѣлать-то, матушка? Вѣдь сабля рѣжется, а копье колется, а свинецъ и не спросясь въ гости идетъ.
То-то, князь Дмитрій Михайловичъ! На долголь ты выздоровѣлъ? — чай опять пойдешь.
А какъ же, Прасковья Варѳоломеевна. Бѣда-то у насъ все прежняя, такъ по прежнему надо и стоять, каждому по силамъ — Иль не пустишь?
Когда стоять не надо. — Ступай себѣ съ Богомъ за правду. — Я помолюсь за тебя. Богъ дастъ, цѣлъ и здоровъ воротишься. А возьметъ тебя Господь, такъ Его Святая воля; авось на томъ свѣтѣ увидимся. — Охъ, да горько, что времена-то такія!
Великое горе — коли земское горе. Въ томъ-то вся и сила. Мнѣ и вѣсти-то приходятъ не часто; что-то дѣлается?
Да все пока худо; не знай, когда и смилуется Господь, когда и спасенье пошлётъ.
Вотъ Прокофій Петровичъ, сталъ было крѣпко; человѣкъ-то какой былъ; прямой воевода! Убили измѣнники, предатели окаянные. Положилъ онъ животъ свой. — Экое горе!
Послѣ него еще и хуже стало.
Экое горе; не былъ я съ нимъ жалко.
Ты бы не выдалъ.
Не выдалъ.
Тебя бы изрубили, какъ Ржевскаго.
Ужъ тамъ не знаю, чтобы Богъ послалъ, а не выдалъ бы кажется. — Святой человѣкъ Ржевской; привелъ его Богъ животъ свой за недруга положить; не всякому такая доля. — Нуженъ былъ человѣкъ, Прокофій Петровичъ; ну кого теперь такого найдешь. — Вотъ есть князь Василій Васильевичъ, да въ плѣну теперь у Короля. Эхъ, смута, смута! ну да что унывать.
Унынье грѣхъ.
Что это кони ржутъ?
Князь Дмитріи Михайловичъ! Къ тебѣ пришли люди изъ Нижняго.
Люди! какіе люди?
Да не знай, — посланные какіе-то, сдается.
Посланные! что такое? Зови сюда.
Чтобы такое это было?
Вѣдь это по тебя, князь.
Ну вотъ, по меня.
Да коли нужно можетъ куда тебя послать на бой; прослышали, что тебѣ полегче стало.
Такъ можно бы грамоту прислать, иль гонца. Нѣтъ, не съ земскими ли вѣстями, важными?
И то статься можетъ. Никакъ ихъ тамъ много наѣхало.
Припаси-ка имъ чего нибудь, да вынеси-ка имъ меду ставленаго.
Чтобъ такое было?
Здравствуй, князь Дмитрій Михайловичъ!
Здравствуйте бояре, дворяне, купцы и всѣ люди православные!
Князь Дмитрій Михайловичъ! Мы послы къ тебѣ отъ Нижняго Новгорода. — Нижній Новгородъ велѣлъ спросить тебя о здоровья. А самъ Нижній Новгородъ бьетъ тебѣ челомъ и слезно молитъ на томъ: самъ ты вѣдаешь нынѣшнее тяжкое время, какъ Поляки, съ Русскими измѣнниками сложившись, Московскимъ государствомъ завладѣли, и грабятъ, и церкви разоряютъ, и царствующій градъ Москву въ плѣненьи держатъ. — А то великій будетъ грѣхъ отдать намъ Вѣру православную и землю нашу Ляхамъ на разореніе, Божьи церкви на разграбленіе, женъ и дѣтей на плѣненіе.
И видя ту бѣду земскую, похотѣлъ Нижній Новгородъ помочь Московскому государству учинити; хочетъ продавать дворы свои, отдавать послѣднее, казну сбирать, и идти подъ Москву стать за Божіе и земское дѣло. — Уныніе грѣхъ. — Милосердый Богъ не до конца прогнѣвается, помилуетъ насъ грѣшныхъ.
Нижній Новгородъ на Бога упованье положилъ и земскимъ дѣломъ промышлять хочетъ, сколько милосердый Богъ помочи подастъ. — И въ Нижнемъ Новгородъ говорили, что надо де намъ у ратныхъ и у земскихъ дѣлъ выбрать воеводу добраго, чтобы былъ у ратныхъ и у земскихъ дѣлъ, и за правду стоялъ.
И поговоря со всѣми людьми, выбрали тебя, князя Дмитрія Михайловича, всѣмъ народомъ; и выбравши тебя, да насъ послами къ тебѣ о томъ и послали. И бьетъ тебѣ Нижній Новгородъ челомъ на томъ, и слезно молитъ: буди намъ воеводою у ратныхъ и у земскихъ дѣлъ.
Что вы, Богъ съ вами! Да куды мнѣ? Я за земское дѣло стояти радъ; да куда мнѣ быть воеводою.
Не откажи, князь Дмитрій Михайловичъ!
Богъ того хочетъ.
Гласъ народа — гласъ Божій.
Не откажи, князь Дмитрій Михайловичъ; мы всей землей тебя молимъ.
Да можно бы найдти и кромѣ меня.
Князь Дмитрій Михайловичъ! Тебя выбралъ Нижній Новгородъ всѣмъ міромъ. — Какъ же тутъ отказываться?
А буде откажешь, земскому дѣлу будетъ поруха великая, а тебѣ стыдъ и грѣхъ великій.
Воля народная, князь Дмитрій Михайловичъ. — Богъ положилъ намъ такъ на сердце. — Это Его святая воля.
Ахъ, Господи, да я бы радъ, — да гдѣ мнѣ? Я того не достоинъ.
Услышь волю Господню, и Господь тебя укрѣпитъ. — А выбралъ тебя весь Нижній Новгородъ.
Ты любъ намъ, князь Дмитрій Михайловичъ. Мы тебя хотимъ; ты нашъ воевода; другаго намъ не надо. Мы тебя выбрали всѣмъ міромъ. Это Божія и земская воля.
Весь Нижній Новгородъ бьетъ тебѣ челомъ и молитъ слезно: буди у насъ воеводою, не откажи пожалуй.
Да будетъ воля Господня.
Спасибо тебѣ, князь Дмитрій Михайловичъ, что не отказалъ намъ. Богъ наградитъ тебя.
Весь Нижній Новгородъ кланяется тебѣ на твоемъ жалованьи.
Нельзя мнѣ земской воли не слушаться, а я бы за это дѣло не принялся. Ну да на Бога полагаю надежду свою. — Онъ укрѣпитъ меня.
Спасибо тебѣ, князь Дмитрій Михайловичъ, что не презрѣлъ нашего моленья.
Радъ я служить земскому дѣлу по силамъ.
Вотъ, княгиня: это послы ко мнѣ отъ Нижняго Новгорода. По милости Божіей, Нижній Новгородъ крѣпко сталъ за земское дѣло, и выбралъ меня воеводою.
То честь великая.
Я земской воли ослушаться не смѣлъ.
Что же, князь Дмитрій Михайловичъ, — это воля Божія.
Спасибо тебѣ, княгиня, что съ нами въ одной мысли.
Время нынѣ холодное, зимнее; надо вамъ согрѣться, дорогіе гости. — (Обноситъ всѣхъ ихъ медомъ съ поклономъ).
Князь Дмитрій Михайловичъ, молимъ тебя ѣхать въ Нижній вскорѣ. — Раны твои зажили?
Зажили, слава Богу; поѣду въ Нижній не мѣшкая.
Будемъ ждать тебя.
Такъ Нижній сбираетъ казну на ратныхъ людей?
Все, что есть, отдаетъ Нижній Новгородъ.
Такъ у сбора денегъ надо бы вамъ для порядка человѣка, чтобъ дѣло не путалось.
Надо, князь Дмитрій Михайловичъ. Да кого бы у насъ такого найдти?
Да есть у васъ такой человѣкъ, — Козьма Мининъ, прозваніемъ Сухорукой; тому то дѣло за обычай; онъ у ратныхъ дѣлъ бывалъ.
Знаемъ мы Козьму. Человѣкъ онъ доброй; за правду стоитъ. — А коли ты говоришь, что онъ и дѣло то разумѣетъ (оборачивается къ посламъ), такъ чтожъ мы его и приставимъ, а? Такъ-ли? Согласны?
Согласны; приставимъ къ тому дѣлу Козьму.
Ну и ладно. А теперь, гости дорогіе, не хотите ли хлѣба-соли откушать, да отдохнуть?
Спасибо тебѣ, князь Дмитрій Михайловичъ; позволь намъ съ дороги маненько пообчиститься. А отвѣдавъ твоей хлѣба-да-соли, да отдохнувъ, — мы тотчасъ назадъ въ Нижній и поѣдемъ.
Княгиня, похлопочи пожалуй, чтобы было намъ съ гостями что поужинать.
Угостимъ дорогихъ гостей, чѣмъ Богъ послалъ.
Такъ мнѣ указалъ Господь быть воеводою; — а я и не думалъ. Охъ, не по силамъ бы мнѣ такое дѣло! Ну, да пусть будетъ Его святая воля.
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ[править]
Площадь-то полнымъ полнёхонька. Много насъ сошлось въ Ярославль за святое дѣло.
Изъ разныхъ мѣстъ.
Въ великомъ мы здѣсь собраніи.
Костромичи, и Рязанцы, и Коломничи, и Вязмичи, да и мало ли еще.
Господь смиловался, посылаетъ совѣтъ и любовь; а этого до сихъ поръ не было.
Совѣтъ и любовь — благословеніе Божіе.
Далъ намъ Богъ воеводу добраго; съ нимъ не пропадемъ, съ княземъ Дмитріемъ Михайловичемъ.
Вашему Нижнему Новгороду спасибо. Нижній Новгородъ сталъ за Божіе и земское дѣло первый.
А нашъ Нижній Новгородъ спасибо скажетъ Козьмѣ Миничу. — Хоть и всѣ тоже думали, да слово-то все онъ сказалъ.
Спасибо Козьмѣ Миничу; вѣдь его и выбрали это всей земли Русской.
И князь Дмитрій Михайловичъ во всемъ съ нимъ совѣтуетъ.
Какъ сердце у насъ порадовалось, какъ прослышали мы въ Коломнѣ про ваше Нижегородское дѣло.
Да, какъ только прослышала про это наша Коломна, къ доброму дѣлу тотчасъ и пристала.
И Дорогобужъ.
И мы Вязмичи.
И наша Рязань.
Да и мы Смольяне, которые собрались.
И наша Балахна.
И нашъ Ярославль.
Да и мало ли еще: Низовые, Украйные городы, Поморскіе.
А все Нижнему спасибо.
Спасибо, спасибо Нижнему.
Это Божія милость, Бога благодарить надо.
Богу благодаренье, а добрымъ людямъ спасибо.
А вѣдь зажились мы въ Ярославлѣ.
Да что дѣлать-то; подъ Москву нельзя идти такъ, очертя голову. Къ кому мы тамъ придемъ? — вѣдь къ разбойникамъ.
Вѣстимо такъ. Пусть еще Дмитріи Тимоѳеевичъ и туда и сюда А ужъ Иванъ-то Мартыновичъ, — такъ хоть сей часъ бы на висѣлицу, такъ совсѣмъ готовъ.
То-то и есть; какъ же идти? Хотѣли было, малое время помѣшкавши; да вѣдь, сами же они, воры, прислали къ намъ, что цѣловали крестъ Сидоркѣ, Псковскому Самозванцу.
Экой живущей какой; сперва сожгли, тамъ голову отрубили: все живъ.
Живуща неправда въ людяхъ.
Ну то-то же. — Писалъ про Сидорку и про ихъ воровство, князю Дмитрію Михайловичу Артемій Васильевичъ Измаиловъ. — Князь Дмитрій Михайловичъ, про ту вѣсть слышавши, остановился; да и отрядилъ ратныхъ людей впередъ; — воевода онъ разумный.
Что про то и говорить; дѣло ратное знаетъ; отъ Бога ему дано.
Да и Боже сохрани, такъ идти къ нимъ, безъ опасу. — Да эти воры казаки хуже Поляковъ. — Вѣдь вотъ Прокофій Петровичъ Ляпуновъ; — убили они его, разбойники.
То то и есть. — Нѣтъ ужъ мы князя Дмитрія Михайловича не выдадимъ.
А вѣдь чай они на него тоже зубы грызутъ.
Нѣтъ, да Богъ сохранитъ его; помилуетъ насъ грѣшныхъ.
Вѣдь эти казаки бездѣльники, имъ бы только чужое брать; живутъ, не какъ православные Христіане. Не работаютъ; а кто другой наработаетъ — отымутъ. Дома не знаютъ; ходятъ по свѣту, по чужимъ домамъ, да грабятъ. — А вотъ у меня жена и дѣти дома остались; самъ я пошелъ.
А у меня отецъ и мать дома.
И у меня тоже.
И у меня жена и дѣти, да и у каждаго изъ насъ семья, родные. Мы бросили наши домы и пошли за Вѣру, за землю нашу и за наши семьи, какъ православные Христіане.
Видитъ Богъ нашу правду. — Не на пролитіе крови пошли мы, а на унятіе крови Христіянской. — И Богъ намъ, братья, поможетъ.
Да, а казаки эти только того и смотрятъ, какъ бы жечь да грабить.
Вотъ прислали они, разбойники, новую грамоту.
Я видѣлъ, какъ проходили они вонъ въ Съѣзжую Избу.
И я видѣлъ, я знаю ихъ. Это Чеглоковъ, да Витовтовъ, да еще другіе съ ними.
То-то и дожидаемся. — Что-то намъ скажутъ объ нихъ?
В вотъ пришла вѣсть вѣрная, что князь Дмитрій Мамстрюковичь побилъ Ляховъ и воровъ казаковъ.
И князь Дмитрій Петровичѣ Лопата.
Слава Богу!
И ратнымъ людямъ надо бы быть вскорѣ.
Надо самому князю Дмитрію Мамстрюковичу и князю Дмитрію Петровичу скоро пріѣхать.
А скоро ли-то пріѣдутъ къ намъ послы изъ Великаго Новагорода?
Да, стоитъ Великій Новгородъ особѣ, выбираетъ себѣ своего Государя, не свѣстяся со всею землёю.
Татищевъ, воротясь оттуда, сказалъ, что добра отъ Великаго Новгорода ждать нечего.
Вотъ, лучше подождемъ пословъ; что скажутъ, — услышимъ.
Охъ, послы, послы! Съ нашими-то въ Польшѣ что дѣется!
Богъ милостивъ; подастъ намъ помощь, и ихъ выручимъ.
Князь Дмитрій Михайловичъ, Козьма Миничь; вонъ и всѣ, и Чеглоковъ да Витовтовъ, съ товарищи, на крыльцо выходятъ.
Объявляемъ вамъ, поди ратные, народъ православный: что писали къ намъ изъ-подъ Москвы бояре и воеводы, князь Дмитрій Трубецкой, Иванъ Заруцкой, и воеводы и дворяне и дѣти боярскіе и атаманы и казаки и всякіе служилые и жилецкіе люди, которые нынѣ стоятъ въ полкахъ подъ Москвою, и прислали Корнила Никитича Чеглокова да дьяка Алексѣя Витовтова, да атамановъ: Аѳанасья Коломну, Ивана Нѣмова, Степана Ташлыкова, Безсчастнаго Власьева съ товарищи; а съ ними прислали повинную грамоту за своими руками. А въ грамотѣ ихъ написано съ великимъ моленіемъ, что они своровали, цѣловали крестъ Псковскому вору, который нынѣ во Псковѣ, назвавъ его царскимъ именемъ. И нынѣ они про то сыскали, что во Псковѣ прямый воръ, не тотъ, который былъ въ Тушинѣ и въ Калугѣ; они отъ того вора отстали и крестъ межъ себя цѣловали, что имъ тому вору не служить и впередъ иного никого вора не затѣвать; а кто учнётъ затѣвать, и тѣхъ людей казнити смертію; — и быть съ нами со всѣми во всемірномъ совѣтѣ и въ соединеньи, и противъ враговъ нашихъ Польскихъ и Литовскихъ людей стояти, и Московское государство отъ Литовскихъ люде и очищати, и Марины и сына ея на Московское государство не хотѣти. — И мы то сказываемъ вамъ для того, чтобы то дѣло вамъ было вѣдомо.
Вѣсти добрыя.
Добрыя вѣсти.
Да, коли правда.
Да правда ли?
То-то и есть.
Не былобъ обмана.
Казацкое воровство.
Мы посланные отъ князя Дмитрія Тимоѳеевича да отъ Ивана Мартыновича, говоримъ вамъ самую истину. — Сатана ослѣпилъ очи наши, а теперь свѣтъ увидѣли.
И на томъ спасибо.
Только бы дѣла-то они не портили, сопротивниками только бы не были; а въ товарищи ихъ не просимъ.
И просятъ они спѣшить подъ Москву.
Да окажи такую милость, князь Дмитрій Михайловичъ.
Твоя воля, князь Дмитрій Михайловичъ. — Ты нашъ воевода. — Куда ты, туда и мы.
Изъ за ихъ воровства мы только здѣсь и остановились въ Ярославлѣ. — А что идти ли, нѣтъ ли, къ нимъ тотчасъ по ихъ прошенью, — это какъ твоя мысль И что твоя воля.
Мы съ Козьмою Миничемъ о томъ подумаемъ.
Ты да Козьма, что скажете, то и будетъ.
На васъ надежда наша.
Вашъ совѣтъ — и нашъ совѣтъ.
Такъ мы подумаемъ, когда къ вамъ идти подъ Москву.
Не медли, князь Дмитрій Михайловичъ.
Даромъ медлить не стану.
Народъ-то, кажись, смекаетъ дѣло, князь Дмитрій Михайловичъ; уразумѣлъ ты?
Уразумѣлъ. — Кажись, мысль его правая.
Князь Дмитрій Мамстрюковичь, Князь Дмитрій Петровичъ, братъ твой, — въ нѣсколькихъ верстахъ отсюда.
А, идутъ добрые воеводы. Идутъ они съ боя; побили многихъ воровъ и измѣнниковъ Черкасъ. Пойдемте, всѣ люди православные, встрѣтимъ ихъ съ честью.
Многія имъ лѣта. Пойдемъ на встрѣчу нащимъ.
Шанда!
А, Стенька!
Куда ты тамъ идешь; постой. Пусть тамъ они встрѣчаютъ воеводъ своихъ; потолкуемъ-ка.
Ну что, Шанда; вѣдь здоровехонекъ!
Кто, Пожарской-то? Да чтожъ дѣлать!
Что дѣлать, башка глупая. Тебѣ сказано, что дѣлать.
Тебѣ не даромъ Иванъ Мартыновичъ денегъ далъ, баранъ ты лупоглазый.
Да что ты ругаешься. — Я и то сколько разъ собирался.
Собирался, собирался. Нѣтъ, мы съ Ляпуновымъ мигомъ покончили.
Да это вѣдь не такъ легко; тамъ васъ мало ли было. — А тутъ смотри все какой народъ; головы какъ разъ не доищешься; а безъ головы, что твои и деньги.
Да чтожъ ты дѣлалъ все время?
Да я собирался съ четверыми, ночью или на пути; да все не удавалось; вѣдь при немъ народъ; не онъ, такъ другіе, знаешь, какъ его стерегутъ, — мужики-то эти.
И вправду мужцки.
Насъ Иванъ Мартыновичь прислалъ къ вамъ, дуракамъ, дѣло это покончить.
Покончи, сдѣлай милость; надоумь.
То-то надоумь, жидъ Нѣмецкой. — Соннаго нельзя было, въ дорогѣ нельзя, ты говоришь.
Да ужъ я пытался, нельзя.
Такъ вотъ какъ, Обрѣзка. Какъ будетъ онъ въ Съѣзжей Избѣ, — слышишь?
Ну.
Тамъ тѣсно бываетъ, въ Съѣзжей Избѣ; такъ въ тѣснотѣ, какъ попадавятъ со всѣхъ сторонъ, такъ тутъ его ножемъ; а тамъ, въ толпѣ-то, доискивайся поди.
Больно прытокъ ты. Иль не увидятъ, ты думаешь?
Охъ ты жидъ! Тутъ не до тебя будетъ дѣло; тутъ реѣ къ нему кинутся; суматоха. — А какъ хватятся тебя искать, такъ ужъ ты и далеко будешь; развѣ Съ полнымъ кошелемъ только тяжело бѣжать будетъ.
Да, денежекъ много зашибить можно.
Ну такъ какъ же, молодцы?
Трудно, Стенька.
Лихо придумалъ, да…
Да что?
Ну да возмись ты.
А ты?
Ну да ты возмись. — Я то не отстану, да вѣдь надо одному.
Конечно одному. — Такъ вѣдь одинъ и деньги возметъ.
Да коли не поможемъ, такъ конечно тебѣ и деньги.
Дѣло; видно не даромъ вы трусы; видно это счастье мое. Не спорите?
Не споримъ, не споримъ.
Такъ смотрите же: въ Съѣзжей Избъ; какъ будетъ тѣсно, такъ тутъ; а берусь я.
Хорошо. Такъ.
Ну теперь пойдемте къ мужикамъ этимъ, землепашцамъ, — право слово. Туда же за пищаль, да за копье; туда же съ казаками тягаться; куда имъ!
Позовите сюда Козьму Минича. (Садится). Пора бы къ Москвѣ, да что дѣлать-то. — Дмитрію Тимоѳеевичу не вѣрится; Заруцкому и подавно. Будемъ пока передовыми отрядами промышлять. — Да надо бы вотъ нынче быть и посланнымъ изъ Новогорода. — Дѣла впереди много. — Много-то много, ну да Господь подкрѣпитъ и научитъ.
Козьма Миничь, я посылалъ за тобой.
Я встрѣтилъ твоего посланнаго, князь Дмитрій Михайловичъ; я и самъ шелъ къ тебѣ.
Садись-ка, Козьма Миничь, потолкуемъ. — Скоро будутъ посланные изъ Новгорода. Они остановились недалеко; должны быть нынче, скоро; и чай и посольство тотчасъ править станутъ. — Такъ что сказать имъ? Что твоя мысль и совѣтъ?
Да что сказать, князь Дмитрій Михайловичъ: — что надо, то и скажемъ.
Такъ, да прямо ли имъ отказать, сказать, что не хотимъ Свейскаго Королевича, или сказать, что подумаемъ?
Да скажемъ, какъ есть дѣло: что коли все Свійской Король то исполнитъ, что обѣщалъ, — такъ мы въ Новгородъ пошлемъ людей переговорить для земскихъ дѣлъ. — Больше-то вѣдь нечего имъ сказать. Оно, мы напередъ знаемъ, что дѣло-то ничѣмъ кончится, и то иноземцу на Русскомъ государствѣ Государемъ не бывать, да и не хотимъ.
Дѣло. И моя то мысль была. — А что послать пословъ въ Свію, — мы не пошлемъ.
Не пошлемъ.
Ну, это дѣло такъ. Ну а теперь тоже: идти ли подъ Москву, или не идти? Вѣдь надо бы идти.
Нѣтъ, князь Дмитрій Михайловичъ, не надо; погодимъ. Ворамъ казакамъ вѣрить нельзя. Ужъ мало ли они зла надѣлали, да и теперь дѣлаютъ. — А ужъ на тебя вѣрно они злятся. Они Ляпунова убили. Надо тебѣ ихъ остерегаться. Ты вѣдь намъ дорогъ. — Нѣтъ, князь Дмитрій Михайловичъ, погодимъ.
Ну, погодимъ. — А надо бы, надо, подъ Москву.
Надо бы, кто говоритъ; да все повременить не мѣшаетъ; здоровѣе будетъ. — Посмотримъ еще сперва, что будетъ отъ казаковъ; имъ вѣрить такъ нельзя. Да и сами мы посильнѣе станемъ, еще пособеремся.
Пожалуй погодимъ. — А какъ только можно будетъ, такъ и пойдемъ, не мѣшкая.
Что и говорить. Какая радость мѣшкать безъ нужды.
Послы изъ Великаго Новагорода.
Пріѣхали?
Пріѣхали, и править посольство хотятъ.
Сейчасъ я буду въ Съѣзжую Избу. Козьма Миничь, пойдемъ. (Боярскому сыну). Повѣсти всѣмъ воеводамъ, чтобы были. (Боярской сынъ уходитъ). Экое время горькое! Послы къ намъ изъ Великаго Новагорода, какъ бы изъ чужаго государства.
Князь! уповай на Бога. — Будетъ опять въ цѣлости вся Русская земля, вся воедино соберется.
Надѣюсь на милость Господню.
Что-то намъ скажутъ послы?
Пути не будетъ.
Тотъ будетъ путь, что за переговорами намъ мѣшать не будутъ.
Братъ вѣстимо не подастся. Нашего праваго дѣла съ ихъ дѣломъ не смѣшаетъ.
Здравствуйте воеводы, дворяне, дѣти боярскіе и вся земля!
Здравствуй, князь Дмитрій Михайловичъ!
Дмитрій Петровичъ, скажи посламъ, что мы ждемъ ихъ, и введи сюда. (Князь Лопата уходитъ). А какъ послы взойдутъ, двери вы заприте; вонъ тѣснота-то какая.
Стенька, ты тутъ?
Молчи.
Чтожъ ты, нынче хочешь, теперь?
Ты молчи, смотри; только ты и другіе, давку сдѣлайте побольше, какъ нужно будетъ. (Пропадаютъ оба въ толпѣ).
Ты насъ пошлешь впередъ, князь Дмитрій Михайловичъ?
Надѣюсь, съ Божіею помощію, скоро васъ отрядить впередъ.
Мы тому рады.
Князь Дмитрій Михайловичъ! Мы послы отъ великаго Новагорода къ тебѣ и ко всѣмъ людямъ правое славнымъ.
Преосвященный Исидоръ, Митрополитъ Великаго Новагорода и Великихъ Лукъ, и Ноугородскаго государства бояринъ и воевода, князь Иванъ Никитичъ Одоевской, и дворяне, и всякіе служивые люди велѣли вамъ говорить: Вѣдомо вамъ самимъ, какъ, по грѣхамъ всего православнаго крестьянства, корень Великихъ Государей нашихъ, благочестивыхъ Царей и великихъ Князей всея Русіи, исшелъ послѣднимъ Государемъ нашимъ Царемъ и Великимъ Княземъ Ѳедоромъ Ивановичемъ всея Русіи; а послѣ его Царя, всѣ единомышленно, всею землею, изобрали на государство Бориса Ѳедоровича Годунова, по его въ Російскомъ государствѣ правительству, и всѣ ему Государю въ послушанья были. — И при его государствѣ нѣкоторой воръ, чернецъ, сбѣжавъ изъ Московскаго государства въ Литву, назвался Государя нашего Царя и Великаго Князя Ивана Васильевича всеа Русіи сыномъ, Царевичемъ Дмитреемъ Углецкимъ, и собравъ Польскихъ и Литовскихъ людей, пришелъ на Украйну въ Сѣверу; и въ Сѣверскихъ городѣхъ всякіе люди, чая его прямаго государскаго сына, къ нему пристали и городы ему сдавали, да и на Московскомъ государствѣ учинился былъ. И вы всѣ, бояре и воеводы, и всякихъ чиновъ люди Московскаго государства, узнавъ его вора злой смерти предали, а на Московскомъ государствѣ учинился Государемъ Царь и Великій Князь Василій Ивановичъ всеа Русіи, по избранію не многихъ городовъ, а иные многіе украйные городы его себѣ Государемъ не похотѣли, и въ послушаніи быти не почали, а учали себѣ избирать воровскихъ царевичей, Петрушку и иныхъ, и тѣми имяны Московскому государству много зла учинили; а потомъ присланъ изъ Литвы отъ Короля Жидовинъ Богдашко и назвался Царемъ Дмитріемъ, въ того мѣсто, который убитъ на Москвѣ, и съ нимъ многіе Польскіе и Литовскіе люди и Русскіе воровскіе люди, и Московское государство осадили. — И что потомъ учинилось, и какъ Государь Царь и Великій Князь Василій Ивановичъ государство оставилъ, то все вамъ самимъ вѣдомо. — И съ Польскимъ гетманомъ Станиславомъ Желковскимъ, Московскіе бояре и воеводы и всякихъ чиновъ люди договоръ былъ учинили и крестнымъ цѣлованьемъ закрѣпили, что быти на Московскомъ государствѣ Жигимонтову Королеву сыну, Владиславу. — И по тому договору Жигимонтъ Король не устоялъ, сына своего на Московское государство не далъ, а Польскіе и Литовскіе люди вшедъ въ городы, Московское государство выжгли и разорили, а людей побили и грабили. — И за такія великія неправды Жигимонта Короля, и за разоренье Московскаго государства, вы всѣ, Московскаго государства бояре и воеводы и всякихъ чиновъ люди, служилые и земскіе, межъ себя соединясь и собрався со всѣми людьми, стали на Польскихъ и на Литовскихъ людей и пришли подъ Москву. А въ тоже время пришелъ къ Новугороду отъ Свейскаго Карлуса Короля бояринъ и воевода Яковъ Пунтосовичь Делегардъ съ Нѣмецкими людьми; и изъ подъ Москвы бояре и воеводы присылали въ Великій Новгородъ чашника и воеводу Василья Ивановича Бутурлина для договору о добромъ дѣлѣ, и съ Яковомъ Пунтосовичемъ съѣзжался и не одиножды, и на тѣхъ съѣздахъ, Свейскаго Карлуса Короля боярину и воеводѣ Якову Пунтосовичу, говорилъ, чтобъ Король пожаловалъ, далъ на Московское государство сына своего Королевича. И Митрополитъ и бояринъ и воеводы и всякихъ чиновъ люди служивые и зцМскіе, по тому совѣтному списку и Приговору, что присланъ изъ подъ Москвы отъ бояръ и воеводъ, съ Яковомъ Пунтосовичемъ договоръ учинили и крестнымъ цѣлованьемъ закрѣпили, что Государю его Карлусу Королю дати на Ноугородское государство, а будетъ похотятъ, и на всѣ государства, изъ дву сыновъ своихъ, Королевича Князя Густава Адольфя или Князя Карла Филиппа; а на какихъ мѣрахъ ему Государю быти на Ноугородскомъ государствѣ и всякія дѣла править, и какъ Ноугороду быти съ Свейскимъ Королевствомъ, о томъ о всемъ писано во утверженыхъ грамотахъ, на которыхъ грамотахъ съ обѣ стороны крестнымъ цѣлованіемъ крѣплено, и списки съ тѣхъ Грамотъ къ вамъ съ ними присланы. — И не въ давнемъ времени, Божіимъ судомъ, Свейскаго Карлуса Короля не стало; а на его мѣсто на Свійскомъ королевствѣ учинился Государемъ сынъ его, Королевичъ Густавъ Адольфъ; а на Ноугородское государство Карлусъ Король благословилъ сына своего Князя Карла Филиппа, и отъ матери и отъ брата отпущенъ Совсѣмъ, нынѣ въ дорогѣ; а чаяли его Государя вборзѣ, сего Петрова говѣйна къ Ивану дни, или кончая къ Петрову дни; а въ Выборѣ мѣшкати не учнетъ, пойдетъ къ Ноугороду, и чаемъ, будетъ вскорѣ. — И Великаго Новагорода и Великихъ Лукъ Преосвященный Митрополитъ Исидоръ, и бояринъ и воевода и Всякихъ чиновъ люди, служилые и земскіе, по вашей присылѣ и по доброму совѣту, прислали насъ къ вамъ о томъ, чтобъ вы всѣ, межъ себя договоръ учиня, похотѣли быти съ Великимъ Новымъ-городомъ въ общей любви и въ добромъ совѣтѣ, и похотѣти бъ вамъ на государство Московское и на всѣ государства Россійскаго царствія, Государя нашего, пресвѣтлѣйшаго и благороднаго Великаго Князя, Карла Филиппа Карловича: а вѣдомо вамъ самимъ, что Великій Новгородъ отъ Московскаго государства николи отлученъ былъ, ни въ которое время; и нынѣ бы вамъ также, общій совѣтъ межъ себя учиня, быти съ нами въ любви и въ соединеніи; подъ одного Государя рукою.
Бояре и воеводы и мы всѣ, всякихъ чиновъ люди Московскаго государства, о томъ у всещедраго Бога и Пречистыя Его Матере милости просимъ, чтобъ намъ Московское государство въ соединеній видѣть, какъ было при прежнихъ Великихъ Государѣхъ нашихъ, а кроворазлитье бъ въ крестьянствѣ престало; а видѣти бъ покой и тишину, какъ доселѣ было. — При прежнихъ Великихъ Государехъ, послы и посланники прихаживали изъ иныхъ государствъ, а нынѣ изъ Великаго Новагорода вы послы; — а искони, какъ учали быти Государи на Россійскомъ государствъ, Великій Новгородъ отъ Россійскаго государства отлученъ не бывалъ. И нѣчтобъ и нынъ то видѣть, чтобъ Новгородъ съ Россійскимъ государствомъ былъ по прежнему. Только уже мы въ томъ искусились: не такъ бы нынѣ учинилось, какъ Польскаго и Литовскаго Короля. — Польскій Жигимонтъ Король хотѣлъ дати на Россійское государство сына своего Королевича, да черезъ крестное цѣлованье гетмана Польскаго, Станислава Желковскаго, и черезъ свой листъ, за рукою своею и печатью, манилъ съ годъ, и не далъ. А надъ Московскимъ государствомъ, что Польскіе и Литовскіе люди учинили, то вамъ и самимъ вѣдомо. — А Свійскій Карлусъ Король также, на Новгородское государство хотѣлъ сына своего отпустити вскорѣ, да по ея мѣста, уже близко году, Королевичъ въ Новгородъ не бывалъ.
Что Королевичь Карло Филиппъ Карловичъ отпущенъ былъ изъ Свіи послѣ договору съ Новгородскими людьми вскорѣ и былъ уже въ дорогѣ, и вѣсть ему учинилась въ дорогѣ, что отца его, Карлуса Короля въ дорогѣ не стало, и онъ для того съ дороги ворочался, и по своей вѣрѣ для погребанья мѣшкалъ. А какъ послѣ Карлуса Короля учинился на Свійскомъ Королевствѣ братъ его, Густавъ Адольфъ Королевичь, и въ тѣ поры Датской Король войну всчалъ, и Королевичь Карло Филиппъ за тѣмъ позамѣшкалъ, вмѣстѣ съ братомъ своимъ, съ Густавомъ Королемъ, промышлялъ, противъ Датскаго ратью ходилъ, и многихъ людей Датскихъ побили, и межъ собою съ Датскимъ Королемъ ссылались и въ миру учинилися и послѣ того, Карлуса Короля Королева, а Карла Королевича мати, и братъ его Густавъ, Королевича Карла Филиппа отпустили, и чаемъ, подлинно, что онъ пришелъ на Иванъ день въ Выборъ, или кончае на Петровъ день будетъ — и тое статьи какъ учинилъ надъ Московскомъ государствомъ Литовскій Король, отъ Свійскаго королевства мы не чаемъ
Мы всѣ. единомышленно у Милосердаго въ Троицѣ славимаго Бога нашего милости просимъ и хотимъ того, чтобъ намъ всѣмъ людемъ Россійскаго государства въ соединеньѣ быть и обрати бъ на Московское государство Государя Царя и Великаго Князя, государскаго сына, только бы былъ въ православной вѣрѣ Греческаго закона, а не въ иной которой, которая вѣра съ нашею православной вѣрою хрестьянскою не состоится. — А какъ Королевичъ придетъ въ Новгородъ и будетъ въ нашей православной крестьянской вѣрѣ Греческаго закона, и мы тотчасъ это всего Россійскаго государства, съ радостію, выбравъ честныхъ людей, которые къ тому великому дѣлу будутъ годны, и дадимъ имъ полный наказъ о государственныхъ и о земскихъ о добрыхъ, дѣлахъ говорити и становити какъ государствамъ быть въ соединеньѣ. — А въ Свію намъ пословъ послать никакъ не мочно, потому: вѣдомо вамъ самимъ, что къ Польскому Жигимонту Королю какіе люди въ послѣхъ посланы, бояринъ князь Василій Голицынъ съ товарищи? а нынѣ держатъ въ вязеньѣ, какъ полоняниковъ, и со всякія нужи и безчестья, будучи въ чужой землѣ, погибаютъ.
То учинилъ Жигимонтъ Король неправдою, тѣмъ себя какую прибыль учинилъ, что пословъ задержалъ? И нынѣ безъ нихъ, вы, бояре и воеводы не въ собраньѣ ли, и противъ враговъ нашихъ, Польскихъ и Литовскихъ людей не стоите ль?
Надобны были такіе люди въ нынѣшнее время. Толькобъ нынѣ такой столпъ, князь Василій Васильевичъ, былъ здѣсь, — и объ немъ бы всѣ держались, и изъ къ такому великому дѣлу, мимо его не принялся бы: а то нынѣ меня къ такому дѣлу, бояре и вся земля сильно приневолили. — И видя намъ то, что учинилося съ Литовской стороны, въ Свію намъ пословъ не посылывати и Государя на государство, не нашія православныя крестьянскія Вѣры Греческаго закона, не хотѣть.
Мы отъ истинныя православныя вѣры не отпали, а Королевичу Филиппу Карлу о томъ будемъ бити челомъ и просити, чтобъ онъ былъ въ нашей православной вѣрѣ Греческаго закона, и за то хотимъ всѣ; помереть; только Карлу Королевичу не хотѣть быть въ православной крестьянской вѣрѣ Греческаго закона, — не токмо съ вами бояре и воеводы и со всѣмъ Московскимъ государствомъ вмѣстѣ, — хотя вы насъ и подадите, и мы одни за истинную вѣру, нашу православную крестьянскую вѣру, хотимъ помереть, а не нашія не Греческія вѣры на государство не хотимъ.
Посольство ваше кончено; отвѣтъ мы вамъ свой сказали. — Теперь вы наши гости; отдохните съ дороги, да ко мнѣ, хлѣба-соли откушать.
Спасибо, князь Дмитрій Михайловичъ; а того не думай про Великій Новгородъ, чтобы Вѣрѣ православной измѣнилъ.
Не думаю я того, да васъ-то они обманываютъ. Я твердо уповаю, что по милости Божіей всѣ мы, вся Русская земля и Великій Новгородъ, всѣ, будемъ въ любви и въ соединеньи и воедино соберемся; и поможетъ намъ Богъ отнять нашъ царствующій градъ и мать всѣмъ городамъ, Москву, и отъ невѣрной власти иноземной освободить.
То и наше упованье.
Прощайте же гости дорогіе.
Прощай князт Дмитрій Михайловичъ; простите.
А съ ними можно бы отправить для переговоровъ человѣка, чтобы съ * Новгородомъ не вовсе раздорить.
Это бы хорошее дѣло.
Какъ вы думаете, воеводы?
Это и наша мысль.
Отправить бы съ ними Порфирья Сѣкерина.
Чтожъ, — его, князь Дмитрій Михайловичъ.
Его.
Такъ скажите-ка ему, чтобъ онъ это зналъ и чтобъ съ Новгородскими послами ѣхать сбирался. (уходятъ). А я кстати пойду посмотрѣть пушечный нарядъ. (Идетъ къ Разряднымъ дверямъ).
Ну, Обрѣзка, смотри! (Кидается къ дверямъ и высвобаживаетъ ножъ; Обрѣзка и Шанда тутъ же).
Какъ тѣсно; дайте дорогу! (Съ трудомъ раздвигаются. Пожарской подходитъ къ дверямъ).
Дай-ка руку, князь Дмитрій Михайловичъ; я сведу тебя съ крыльца. — Раздайтесь. (Народъ пораздвигается. Стенька кидается съ ножемъ между Пожарскимъ и Романомъ; но вмѣсто Пожарскаго поражаетъ въ ногу Романа. — Романъ падаетъ и стонетъ).
Въ тѣснотъ-то….
Стой, князь Дмитрій Михайловичъ, не ходи! Тебя хотѣли убить!
Какъ такъ?
Стой, не ходи! Вотъ онъ, вотъ злодѣй!…. Атакъ вотъ оно!… Не обошлось безъ того!…
Вотъ и ножъ его.
Романъ! Этотъ?
Этотъ.
А, разбойникъ!
Я думалъ, что его въ тѣснотѣ ножомъ покололи.
Не отъ тѣсноты это было; да и не его хотѣли; мы видѣли.
Спасъ тебя Господь, князь Дмитрій Михайловичъ, намъ на радость, Русской землѣ на добро.
Благодарю Господа!
Слава Богу!
Говори, разбойникъ: кѣмъ ты подосланъ?
Говори!
Иванъ Мартыновичъ Заруцкій.
Такъ и есть.
А, не даромъ мы боялись.
Что, дорого обѣщалъ? Дорого?
Дорого.
Разбойникъ! Іуда! Говори, кто съ тобой еще? Сказывай?
На пытку его, разбойника!
Можетъ такъ скажетъ.
Ишь молчитъ.
На пытку его! Вору по дѣломъ и мука. — Ведите его! Допросимся.
Теперь онъ отъ народа не уйдетъ; они его допросятся.
Не вздумалъ бы народъ убить его.
Нѣтъ, князь Дмитрій Михаиловичъ, народъ того не сдѣлаетъ Народъ не разбойникъ, не убійца. — Онъ допроситъ его порядкомъ.
Пусть такъ, а тамъ мы всей землей приговоръ учинимъ.
Окаянные воры!
Эхъ ненависть, ненависть людская; не уйдешь отъ нея.
Благодаренье Богу, что ты живъ, князь Дмитрій Михайловичъ.
Да. Пойду благодарить Господа Бога.
Я съ тобою пойду.
Ну что Стенька?
Ты не знаешь?
Не знаю.
Да, тебя не было все это время.
Ну такъ что же Стенька?
Повинился, разбойникъ; и другихъ назвалъ.
А много ли ихъ?
Довольно Обрѣзка да Шанда съ четырьмя товарищами, да Хваловъ Іуда; хлѣбъ и соль у нашего князя ѣлъ.
Долго пытали?
Нѣтъ, сейчасъ повинился — потомъ имъ приговоръ учинили. Надо бы ихъ казнить смертію, разбойниковъ; да князь Дмитрій Михайловичъ казнить не далъ; такъ разослали по городамъ, а двухъ, самыхъ-то главныхъ, Стеньку да Обрѣзку, здѣсь оставили; съ собой къ Москвѣ возьмутъ.
Добръ человѣкъ князь Дмитрій Михайловичъ.
То-то, видишь, какой человѣкъ; врагамъ своимъ, да какимъ еще, прощаетъ; не помнитъ зла.
А насъ такъ пуще зло беретъ, что на такого человѣка умыселъ злодѣйской затѣваютъ окаянные!
Эти злодѣи что еще! А главный-то злодѣй со своей воровской казацкой шайкой, Заруцкой-то Ивашка! — Вотъ надо бы кого казнить.
Да, братья, попомните мое слово: не уйдти ему отъ веревки, либо отъ кола.
Эти воры казаки хотѣли и князя Дмитрія Михайловича убить; какъ Ляпунова убили.
Окаянные злодѣи!
Нѣтъ, только бы знать, а ужъ мы не дадимъ.
Господь спасъ его всѣмъ намъ на радость.
Слава Богу нашему!
А знаете ли про Нѣмцевъ, что Шавъ прислалъ.
Знаемъ; за тѣмъ-то мы и собрались. Что-то намъ скажутъ?
Воеводъ подъ Москву отправляютъ слышно.
Стало нужно.
Вотъ князь Дмитрій Михайловичъ и Козьма Миничь въ Розрядныхъ дверяхъ.
Здравствуйте, люди ратные, народъ православный!
Здравствуй, князь Дмитрій Михайловичъ! Здравствуй на многія лѣта!
Пришли ко мнѣ опять изъ подъ Москвы отъ Трубецкаго да Заруцкаго дворяне и казаки, просятъ они поспѣшить, идти подъ Москву вскорѣ. Подходитъ, говорятъ они, гетманъ Хоткѣевъ. Полякамъ, что въ Кремлѣ, это сильная подмога; нельзя же намъ не отрядить противъ него ратныхъ людей, нельзя имъ помощи не подать. — Такъ для того, сдумавши съ Козьмой Миничемъ, примыслилъ я послать впередъ къ Москвѣ противъ Хоткѣева Михайла Самсоновича Дмитріева да Ѳедора Левашева со многою ратію, да съ другою ратію брата своего посылаю, князя Дмитрія Петровича Лопату-Пожарскаго да дьяка Симеона Самсонова. — А сами мы погодя, да и пойдемъ тоже со всею ратію. А воеводамъ велѣлъ я быть готовымъ къ походу, и нынче же ихъ отправляю, тотчасъ. Да вотъ и они идутъ.
Вы готовы совсѣмъ, и все у васъ готово?
Готовы мы и все готово у насъ, князь Дмитрій Михайловичъ.
Ну такъ съ Богомъ. — Михайло Самсоновичъ, смотри, или на спѣхъ; въ таборы къ Трубецкому не входить, а стать особо; и построй острожекъ у Петровскихъ воротъ.
Слушаю, князь Дмитрій Михайловичъ.
А ты, братъ, стань у Тверскихъ особо же.
Слушаю, Дмитрій Михайловичъ.
Ну такъ съ Богомъ. Пошли вамъ Богъ милость, дай вамъ Богъ успѣха и счастья; а вскорѣ и я пойду.
Прощай, князь Дмитрій Михайловичъ! (Обнимаются съ нимъ и потомъ всѣ кланяются народу). Прощайте!
Прощайте; съ Богомъ; добраго вамъ пути.
Вѣдомо вамъ всѣмъ, что присланъ къ намъ Нѣмецъ Яковъ Шавъ съ грамотою отъ Фрейгера, да отъ Ястона, да отъ Гиля, что не похотимъ ли мы ихъ службы; а съ ними же и Яковъ Маржератъ къ намъ просится. А Яковъ Маржератъ человѣкъ здѣсь вѣдомый, зла намъ много учинилъ. — И я, поговоря съ Козьмой Миничемъ, да съ другими воеводы, отъ себя да и отъ нихъ, грамоту отвѣтную написалъ, и въ грамотѣ ихъ, за ихъ о насъ радѣнье похваляя и благодаря, имъ отказалъ, а тому имъ подивился, что они о томъ дѣлѣ въ совѣтѣ съ Францужениномъ съ Яковомъ Маржератомъ; а мы де Маржерата знаемъ; тотъ де Яковъ Маржератъ съ Польскими и Литовскими людьми кровь Христіанскую проливалъ и Москву грабилъ. — И намъ его не надо. — Да и наемные денамъ люди иныхъ государствъ нынѣ не надобны: посямѣста были намъ Польскіе люди сильны потому, что за грѣхъ нашъ государство Московское были врозни; Сѣверскіе городы были особѣ; а Казанское и Астараханское царства и Понизовные городы были особѣ; а во Псковѣ былъ воръ, назвался государскимъ именемъ, и Псковъ и Ивань-городъ были съ нимъ вмѣстѣ; а иные городы и люди многіе были съ Польскими и Литовскими людьми. — А нынѣ де все Россійское государство, видѣвъ Польскихъ и Литовскихъ людей неправду и узнавъ воровскихъ людей заводъ, стали за едино и изобрали всѣми государствы Россійскаго царствія, всякихъ чиновъ люди, меня де князя Дмитрія Михайловича Пожарскаго-Стародубскаго. Да и тѣ люди, которые были въ воровствѣ съ Польскими и Литовскими людьми, и стояли на Московское государство, видя ихъ неправду, отъ нихъ отстали, и стали съ нами противъ нихъ единомышленно; и бои намъ были многіе, и многихъ Польскихъ и Литовскихъ людей побиваемъ, и городы, которые были за ними, очищаемъ къ Московскому государству. И мы чаемъ Милосердаго въ Троицѣ славимаго Бога нашего милости, оборонимся отъ Польскихъ и отъ Литовскихъ людей и сами, Русскою землею, и безъ наемныхъ людей. — А только будетъ за грѣхъ нашъ по какимъ случаямъ, Польфіе и Литовскіе люди учнутъ намъ становиться сильны, и мы тогда пошлемъ де къ нимъ, къ Нѣмцамъ, о ратныхъ людяхъ на наемъ своихъ людей, наказавъ имъ о всемъ подлинно, и договоръ о томъ велимъ учинити. А нынѣ де намъ наемные люди не надобны, и договору о нихъ чинити нечево, и имъ бы къ намъ не ходити и себѣ своимъ приходомъ убытковъ не чинити. А и то еще мы имъ въ грамотѣ написали: о томъ бы имъ къ намъ любовь свою объявити, о Яковѣ о Мержератѣ къ намъ отписати, какими обычаи Яковъ Мержератъ изъ Польскія земли у нихъ объявился, и въ какихъ онъ мѣрахъ нынѣ у нихъ, въ каковѣ чести? — А мы чаяли, что ему, за его неправду, что онъ, не памятуя государей нашихъ жалованья, Московскому государству зло многое чинилъ и кровь Христіянскую проливалъ, ни въ которой землѣ ему опричь Польши мѣста не будетъ. — Такъ вотъ что мы имъ отвѣчали.
Дѣло, Дмитрій Михайловичъ; не надобны намъ чужіе, наемные люди.
Да еще и Маржератъ туда же, разбойникъ, суется.
Не надобно его.
Да и никого наемныхъ не надо.
Не надо.
Воеводы выступили.
Выступили; ну дай имъ Богъ счастья.
Да изъ подъ Москвы пришли еще посланные, отъ Украинской рати, Иванъ Бѣгичевъ, да Иванъ Кондыревъ съ товарищи, и молятъ, чтобъ ихъ къ тебѣ допустили.
Милости просимъ; люди, кажется, знакомые, добрые
Отъ Украйныхъ городовъ; — это не казаки.
Это народъ добрый.
Каково-то имъ тамъ?
Да съ казаками вѣрно не ладно, коли ихъ еще мало.
Ну такъ и есть; это они самые: Иванъ Кондыревъ, да Иванъ Бѣгичевъ.
Здравствуй, князь Дмитрій Михаиловичъ. — Здравствуйте, братья. (Кланяются имъ тоже).
Насъ послали изъ подъ Москвы ратные люди Украйныхъ городовъ. — Поспѣшите къ Москвѣ — Терпимъ утѣсненіе великое отъ казаковъ.
Грабятъ они, что только есть, и насъ утѣсняютъ. Мы пришли подъ Москву стать за Вѣру православную и за Русскую землю, противъ измѣнниковъ да Поляковъ; а тутъ казаки, да еще хуже ихъ, зло надъ нами чинятъ.
Видимъ мы строеніе ваше въ Ярославлѣ; сердце радуется, глядя на ратныхъ людей. Вспомните братій вашихъ. Идите на выручку царствующему граду, Русской землѣ на спасеніе и намъ, братьямъ вашимъ, на избаву.
Князь Дмитрій Михайловичъ! Молимъ тебя: иди къ Москвѣ на спѣхъ, чтобъ и досталь намъ отъ казаковъ не погибнути.
Слышите, братья, что творятъ безбожные казаки? Молятъ насъ братья наша идти къ нимъ въ помощь.
Это ужъ не казацкое посольство.
Не выдадимъ васъ, братьи нашей.
Горько намъ смотрѣть на васъ; знаемъ мы добрую вашу службу. Горько намъ, что терпятъ утѣсненіе православные люди.
Грѣхъ будетъ не помочь вамъ.
Не унывайте, братья.
Сердце болитъ, глядя на васъ
Оно и безъ того надо идти, и безъ того мы собирались; а вотъ какъ еще эта вѣсть приходитъ, слышимъ, что добрыхъ ратныхъ людей, что тамъ стоятъ, тѣснятъ казаки и грабятъ: такъ думать нечего; надо идти. Козьма Миничь, что твоя мысль? Ты Выборный отъ всей земли Русской, — скажи.
Да думаю я теперь, князь Дмитрій Михайловичъ, съ твоимъ согласно: что мѣшкать нечего, надо идти.
Такъ идемъ. (Посланнымъ). Идите же къ своимъ братьямъ и скажите, что мы тотчасъ собираемся; а какъ соберемся, тотчасъ и выступаемъ къ Москвѣ.
Спасибо тебѣ, князь Дмитрій Михайловичъ.
Наградитъ тебя Богъ и васъ всѣхъ.
Обрадуемъ братью нашу.
Видно такъ Богу угодно. — Идемъ подъ Москву на выручку Русской земли и вѣры православной.
Идемъ.
Такъ собираться, не мѣшкая, тотчасъ же, ратные люди православные. — Съ Богомъ, къ Москвѣ.
Къ Москвѣ!
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.[править]
Слава Богу, не далеко до Москвы.
Пять верстъ.
Я какъ пришелъ, послалъ князя Семена Васильевича съ нѣсколькими людьми къ Арбатскимъ воротамъ, мѣста посмотрѣть, гдѣ бы станомъ стать. — Время позднее; когда они еще воротятся; идти подъ Москву. Hечего теперь; здѣсь лучше и остановимся, переночуемъ.
Мы же шли скоро. Вчера отъ Троицы выступили, а нынче вечеромъ подъ Москвой.
Вотъ, Козьма Миничь, мы и подъ Москвой.
Да, князь Дмитрій Михайловичъ. Скоро придется схватиться. Благослови Господи.
Дай Господи намъ побѣдить, свободить Москву, домъ Пресвятыя Богородицы, и всю Русскую землю. Дай Господи вѣрѣ православной опять въ землѣ нашей православной сіять и славиться.
Дай Богъ. — Кто это идетъ сюда?
Князь Дмитрій Михайловичъ, здравствуй! Прислалъ насъ къ тебѣ князь Дмитрій Тимоѳеевичъ тебѣ бить челомъ и тебя поздравить, что прибылъ ты во здравіи подъ Москву со всѣмъ твоимъ христолюбивымъ воинствомъ; а проситъ тебя князь Дмитрій Тимоѳеевичъ къ себѣ, стать вмѣстѣ.
Вотъ что.
Не къ чему это; мы и порознь станемъ.
Что же, князь Дмитрій Михайловичъ, ты брезгуешь?
Ты развѣ нелюбье хочешь учинять?
Какое нелюбье; про нелюбье толковать нечего. — Я такъ говорю не для того, чтобы ссориться, а для того, чтобъ ссоры не было.
Нелюбье начинать? — Не вы бы говорили, не мы бы слушали.
Намъ лучше стоять порознь; онъ съ своей стороны, а я съ своей нападемъ.
Мы тебя честью просимъ.
Еще бы бранью.
Не хотите ли бранью? Ну!
Князь Дмитрій Михайловичъ! Дмитрію Тимоѳеевичу будетъ то скорбно, отказъ твой принять.
Знаю я, что намъ лучше съ нимъ не становиться вмѣстѣ.
За чѣмъ намъ вмѣстѣ становиться?
Да лучше спросимъ у всей рати. Совѣту дѣлать и выборныхъ выбирать нечего. А вотъ спросимъ у всѣхъ разомъ, сколько ихъ тутъ есть. (Обращаясь къ войску). Люди ратные! (Они сходятся еще больше). Князь Дмитрій Тимоѳеевичъ проситъ насъ къ себѣ въ таборы, стать съ нимъ вмѣстѣ — Слышали вы?
Слышали, князь Дмитрій Михайловичъ!
Что? не скажете?
Да не бывать тому.
Мы вотъ что думаемъ; тому не бывать, чтобъ намъ стать вмѣстѣ съ казаками.
Не бывать.
Вы слышите, что говоритъ рать. — Тоже и я говорю, и Козьма Миничь. — Такъ вы этотъ отвѣтъ князю Дмитрію Тимоѳеевичу и отнесите. Скажите, что бью я ему челомъ на его присылкѣ, а что намъ съ казаками вмѣстѣ не становиться.
Отнесемъ мы отвѣтъ этотъ, да не сладокъ онъ будетъ.
Князь Дмитріи Михайловичъ, ты вражды хочешь?
Не хочу я ни вражды, ни ссоры; тутъ еще ссоры нѣтъ, а какъ станемъ вмѣстѣ, пожалуй выдетъ и ссора.
Да и этотъ отвѣтъ не больно ласковъ.
Вмѣстѣ стать, я знаю, какъ разъ что нибудь да выдетъ, а такъ Мы все въ миру будемъ.
Худой же этотъ миръ.
Худой миръ лучше доброй ссоры. — Идите съ Богомъ.
Добрый путь.
Убирайтесь по добру, по здорову.
Что задумали!
Нѣтъ, нельзя намъ никакъ по ихъ просьбѣ и присылкѣ согласиться.
Не бывать по ихъ просьбѣ. Подальше отъ нихъ, воровъ.
А вотъ и Семенъ Васильевичъ.
Ну что?
Былъ я у Арбатскихъ воротъ; нашелъ тамъ мѣсто для стана.
Дѣло.
А для нонѣшней ночевки есть тоже поудобнѣе мѣсто, меньше полверсты отсюда, по Яузѣ.
Хорошо; такъ мы и перейдемъ туда тотчасъ же. Козьма Миничь, повѣсти всѣмъ остальнымъ. Идемте же. Веди насъ, князь Семенъ Васильевичъ.
Эко дьявольское счастье; оголилъ ты меня.
Ну оголилъ; — мало ли что ли еще на Руси золота осталось? Еще есть, братъ, монастырей довольно; да и въ Кремлѣ казна.
Эхъ, да на это только надежда и осталась. Ну давай, давай!
Воля наша воля,
Счастливая доля!
Пей да бей,
Бей да пей,
Да гуляй!
Дѣло, дѣло.
Пей да бей!
Не паши и не сѣй!
Васъ-то бы, васъ-то бы намъ распоясать.
Сёмка, что ты, не трогай; это народъ добрый; они за насъ посѣютъ, за насъ сожнутъ, а наша братья сожгутъ.
За насъ наживутся, за насъ разбогатѣютъ, а мы возьмемъ.
Они построятъ, а мы раззоримъ.
Они на насъ работники.
Эхъ, казацкая сабля, пануй себѣ!
Князь Дмитрій Тимоѳеевичъ, не пора ли намъ ударить? Вѣдь битва давно началась.
Не учи меня; знаю я получше тебя, что дѣлать надо.
Что ты, воевода, что ли?
Да и воевода воеводѣ розь. Съ вашимъ не сваришь каши. Что онъ? — стольникъ, — а я бояринъ. А я выѣхалъ къ нему, какъ поднялся онъ съ ночевки, просилъ его честью стать вмѣстѣ, — не поѣхалъ.
Да что намъ вмѣстѣ съ вами становиться, за чѣмъ?
Вы намъ не товарищи, а мы вамъ; у васъ свое, у насъ свое.
И мы стоимъ за церковь.
Да и грабите церкви.
Хоть вы тамъ что, — а съ вами въ однихъ таборахъ намъ не стоять.
Мы съ вами не ссоримся, а вмѣстѣ не станемъ.
И князь Дмитрій Михайловичъ дѣло сдѣлалъ, что по своей мысли, да и по мысли всѣхъ ратныхъ людей, отказалъ вамъ.
Ну пусть теперь узнаетъ, каково-то одному.
Гуляй молодцы!
Плохо, плохо приходится князю Дмитрію Михайловичу. Хоткѣвичь тѣснитъ его; онъ ужъ велѣлъ своимъ спѣшиться.
Ахъ Господи, Твоя воля!
Что же, ребята? Коли вы люди православные, такъ помогите. Когда жъ и помочь какъ не теперь.
Ишь ты, помогите.
Богаты больно пришли изъ Ярославля; и сами одни отстоятся отъ гетмана.
Мы наги и босы.
Отъ себя вы наги и босы.
Такъ мы пойдемъ одни; оставайтесь.
Нѣтъ, я васъ не пущу; мнѣ вашъ воевода прислалъ васъ.
Да что ты, въ полону насъ что ли держишь?
Да прислалъ онъ тебѣ насъ на то, чтобъ помочь ему учинить, а не на то, чтобъ сложа руки стоять да смотрѣть, какъ братья наши погибаютъ.
Антонъ Иванычь, ступай, взгляни съ берега, каково тамъ идетъ.
Еще съ этакими христопродавцами вмѣстѣ становиться!
Постой, что ты больно ругаешься?
Да что ужъ тутъ слово, когда видимое дѣло.
Не всѣ же такіе.
Да вонъ, всѣ стоятъ, какъ ни въ чемъ не бывало; никому дѣла нѣтъ.
Елизаръ Еремеичь! Мы сейчасъ съ берега; худо нашимъ. Мы пришли къ вамъ бить челомъ, что нельзя же такъ смотрѣть, помощи не давши; а воровъ ждать намъ нечего.
Худо нашимъ приходится. Хоткѣевъ сильно напираетъ. Князь Дмитрій Михайловичъ, Козьма Миничь — въ самомъ пылу: насилу держатся.
На выручку къ нашимъ!
Я васъ не пущу.
Ну-ка, попытайся.
Что мы, у тебя въ полону, что ли?
Братья, на коней! Съ Богомъ, къ нашимъ на выручку!
Съ Богомъ на выручку! (Уходятъ бистро).
Э, что тутъ думать!. По вашимъ ссорамъ гибель Московскому государству доходитъ. Впередъ за ними на помощь!
На помощь!
Стойте!
И такъ отъ ссоръ много зла. Впередъ, ребята, за ними!
На помощь! (Бѣгутъ на битву).
Стойте, стойте! — Всѣ убѣгутъ.
Не бось, не всѣ. Такихъ дураковъ не много.
Пойдемъ за ними, посмотримъ.
Ну, слава Богу. Помогъ намъ Господь въ первой битвѣ; теперь съ Богомъ же пойдемъ на вторую.
Трубецкой намъ не поможетъ.
Да Богъ поможетъ, уповаемъ.
Надо правду сказать: вѣдь хоть немного, а все къ намъ пришли казаки на помощь въ этой битвѣ.
Вы станете тамъ, гдѣ былъ деревянный городъ. Идите съ Богомъ.
Прости, князь Дмитрій Михайловичъ!
Козьма Миничь! Пойдемъ и сами на бой.
Ну, князь Дмитрій Михайловичъ! Милосердый Богъ авось поможетъ.
Мы только имъ и сильны. Ну, пора. (Обнажаешь мечъ). Впередъ, братья.
Оставили насъ здѣсь сторожить до приказу.
Чу, схватка началась.
Дождались мы наконецъ. Деремся теперь за Вѣру нашу православную Христіанскую.
Мы-то съ тобой не деремся.
Чтожъ, и часовые не даромъ. Какъ же безъ нихъ?
А что, Стеньку съ другимъ мошенникомъ казнили?
Нѣтъ. Ихъ привели сюда и показали всей рати. Рать-то ихъ убить хотѣла; да князь Дмитрій Михайловичъ убить не далъ, да на всѣ четыре стороны и отпустилъ.
И ничего имъ не сдѣлалъ?
Ничего не сдѣлалъ.
Ну, незлобивъ, спаси его Господи!
Вѣдь казаки не помогутъ нашимъ.
Можетъ усовѣстятся,
Смотри-ка, князь Дмитрій Петровичъ идетъ.
Гдѣ Аврамій?
Тутъ, недалеко, у Ильи Обыденнаго. А что, князь Дмитрій Петровичъ?
Тѣсно становится; опрокинули было насъ, да Дмитрій Михайловичъ устоялъ.
Такъ чтожъ тебѣ Аврамій?
Надо его къ казакамъ послать; они его любятъ; авось онъ уговоритъ ихъ, авось усовѣстятся.
Наврядъ.
Каково-то у нихъ, Господи помилуй!
Вонъ Козьма Миничь.
Вы здѣсь; — ступайте и вы за мной; теперь не до сторожки. Надобны всѣ ратные люди, сколько ни наесть, въ дѣло. Князь Дмитріи Михайловичъ велѣлъ мнѣ брать кого хочу. За мною же, къ Крымскому Броду.
Слава Богу!
Что, какъ идетъ?
Полегче не много. Да вотъ мы отъ Крымскаго Брода ихъ примемъ. Я возьму цѣлый отрядъ. Ну, братья, дай Господи намъ удачи!
Съ Богомъ!
Бѣжитъ Хоткѣевъ! Козьма Миничь дѣло порѣшилъ.
Побѣда! Слава тебѣ Господу нашему! Побѣда, побѣда!
Побѣда! Слава Богу! Побѣда!
Князь Дмитрій Михайловичъ, побѣда!
Побѣда! Слава Богу, слава Богу!
Молодецъ ты, Козьма Миничь. Славно ты ихъ отъ Крымскаго-то Брода принялъ.
Далъ намъ Господь удачу, укрѣпилъ насъ.
Неизреченно милостивъ Господь.
И казаки усовѣстились, помогли.
Говорятъ, имъ Аврамій казну монастырскую посулилъ.
А можетъ и такъ ихъ усовѣстилъ.
Спасибо и имъ за то. Ну, Козьма Миничь, ну, воеводы, — слава Богу, побѣда! милость Господня на насъ.
Дмитрій Мамстрюковичь! Стой! Куда ты?
Въ погоню. Поляки бѣгутъ. Рать такъ и рвется за ними.
Зачѣмъ? Стойте! Чтобъ не было погони! — Пусть ихъ бѣгутъ. Въ одинъ день не бываетъ двухъ радостей. Пойдемте благодарить Бога за неизреченную его милость.
Пойдемъ, князь Дмитрій Михайловичъ, пойдемъ. Слава Богу нашему!
Вотъ мы и пріѣхали, и прежде князя Дмитрія Тимоѳеевича. Нечего, кажись, ему будетъ на меня кручиниться. Вѣдь я не обидѣть его хотѣлъ, что къ нему въ станъ не поѣхалъ, да и теперь не ѣду; — а вѣдь кто знаетъ его казаковъ.
Что и говорить. Нельзя имъ вѣрить. Не по одной своей волѣ не ѣздишь ты въ станъ, князь Дмитрій Михайловичъ, а по приговору всей рати. Мы боимся за тебя отъ казаковъ злаго умысла.
Вотъ по приговору всей же рати съ ними вмѣстѣ мы и стать не хотѣли.
То-то, а не изъ спѣси какой нибудь. Какая тутъ спѣсь: я ему не ровня; онъ бояринъ, а я стольникъ. А вмѣстѣ становиться съ ними не надо и за тѣмъ еще: что какъ станутъ люди добрые, православные, съ его разбойниками казаками? —
И слова нѣтъ.
Здравствуй, князь Дмитрій Тимоѳеевичъ!
Здравствуй, князь Дмитрій Михайловичъ!
Давно пора было намъ, князь Дмитрій Тимоѳеевичъ, всякіе межи насъ раздоры покончить.
Я, князь Дмитрій Михайловичъ, раздоровъ не чинилъ.
Ну да на меня гнѣвался. — А то вѣдь то ли дѣло, одинъ къ другому ѣздить незачѣмъ, а станемъ съѣзжаться вмѣстѣ на Неглинной, и всякія дѣла станемъ дѣлать вмѣстѣ.
Я на то согласенъ, будемъ въ одиначествѣ.
(Садятся).
Дошла ли тебя та вѣсть, князь Дмитрій Тимоѳеевичъ, что Гетманъ хочетъ запасы въ Кремль провезти.
Нѣтъ, не слыхалъ. — Намъ пускать не надо.
Не надо, что и говорить. — Да какъ не пустить?
Какъ твоя мысль?
А вотъ какъ. Надо бы туры подѣлать отъ Москвы рѣки до Москвы же рѣки; она вѣдь тутъ изгибъ даетъ; — и ровъ прокопать, да и смотрѣть денно и нощно.
Ты дѣло говоришь, князь Дмитрій Михаиловичъ. Все то подѣлать да и смотрѣть; а запасовъ намъ туда пропускать не надо никакими мѣры.
Ну, а про Китай-городъ; — надо намъ взять его не мѣшкая.
Надобно.
Такъ вмѣстѣ теперь надъ Китаемъ-городомъ промышлять будемъ?
Вмѣстѣ; мы и все теперь вмѣстѣ дѣлать станемъ.
Ну такъ, князь Дмитрій Тимоѳеевичъ, теперь намъ кажется толковать съ тобой еще не о чемъ. Надо было свидѣться да объ дѣлѣ постановить. — Такъ прощай; я пойду отдать рати приказъ тотчасъ же.
И я пойду отдать приказъ своей рати; что мѣшкать.
Такъ прощай, князь Дмитрій Тимоѳеевичъ!
Прощай, князь Дмитрій Михайловичъ!
Ну, товарищи, знаете ли вы? Голодная Литва проситъ боярынь и всѣхъ бабъ выпустить изъ Кремля-города.
Что ты?
Ишь, говорятъ, бабы ѣдятъ много; всѣхъ крысъ переѣли, однѣ мыши остались; такъ мышей-то ужъ сами они ѣсть хотятъ, не дадутъ бабамъ. За тѣмъ ихъ и выпускаютъ.
Молчи, что ты мелешь? Тамъ еще пол-собаки не доѣдено, да вороній носъ не обглоданъ. — Такъ вотъ оно сколько.
Такъ, да поживиться-то намъ можно; бѣдъ чай боярыни всѣ выдутъ въ монистахъ; шубъ да жемчугу чай не съѣли.
Ну, держитесь боярыни!
Вонъ Пожарской лезетъ съ цѣлымъ отрядомъ. Отойдемте.
Ну, слава Богу! Китай-городъ взятъ; а кажется и Кремль не долго Поляки держать будутъ. Изъ Кремля просили выпустить боярынь и другихъ женщинъ. Примемъ ихъ, братья, съ честью. Вонъ никакъ онѣ выходятъ.
Вонъ это княгиня Мстиславская; какъ изхудала, бѣдная! Вышли всѣ. Вонъ и ворота затворили. (Боярыни приближаются). Вонъ это….
Что вы? Грабить? Прочь, разбойники! Не дадимъ! (Пожарской съ отрядомъ загораживаетъ боярынь).
Убирайся, князь Дмитрій Михайловичъ, всему помѣха! Убирайся, не твое дѣло!
Убирайтесь сами вы, бездѣльники!
Молчи, сухая рука!
Прочь, воры!
Ну, коли такъ, мы васъ напередъ перещупаемъ.
Ну, суньтесь, воры, ну!
Ишь, сами богаты, такъ намъ поживиться не даютъ.
Поживиться, разбойники Своихъ грабите, да еще женъ слабыхъ.
Ну ты, разхныкался.
Ну такъ что же? Суньтесь!
Мужики эти все на перекоръ.
Ступайте землю пахать!
Траву косить.
Хлѣбъ жать.
Снопы молотить!
Вотъ мы васъ вспашемъ!
Подкосимъ вамъ ноги!
Сожнемъ васъ всѣхъ!
Да и отмолотимъ.
Ишь, забіяки, — добро!
Охъ ужъ этотъ Пожарской! Я бъ его на Пожарѣ.
Ну, дальше, отходите.
Ну, убирайтесь.
Ну, ну, проваливайте!
Здорова ли ты, княгиня? Здоровы ли вы всѣ?
Не пуще здорова, изтомилась вся.
Ахъ, напугали было казаки; да спасибо тебѣ, князѣ Дмитрій Михайловичи, не далъ въ обиду.
Испужались было мы. Спасибо тебѣ, князь Дмитрій Михайловичъ,
Не на чемъ. Отдохните, боярыни. Пройдите въ мой станъ; милости прошу. Проводи ихъ, Козьма Миничь.
Спасибо тебѣ; прости, князь Дмитрій Михайловичъ!
Не на чемъ. Простите.
Князь Дмитрій Михайловичъ! Панъ Струсь сдаетъ вамъ Кремль. Онъ прислалъ прежде меня сказать вамъ о томъ. Напередъ онъ выпуститъ бояръ. Онъ ихъ сейчасъ и выпуститъ.
Сдаетъ! Слава тебѣ Господи! Такъ сдаетъ! — Ты сходи къ князю Дмитрію Тимоѳеевичу Трубецкому. Мы съ нимъ теперь съобща дѣла дѣлаемъ.
Только вотъ? что, князь: панъ Струсь проситъ, чтобы всѣмъ намъ быть плѣнными у тебя.
Этого нельзя сдѣлать. — Свои — другое дѣло. А вѣдь вы плѣнниками будете. Какъ же? — Мы вѣдь городъ съ Трубецкимъ вмѣстѣ возьмемъ; такъ вѣдь по обычаю и полонъ пополамъ; онъ тоже плѣнныхъ взять себѣ можетъ; а взять онъ захочетъ.
Постарайся, князь; защити насъ отъ казаковъ.
Что можно, то сдѣлаю. А.плѣнныхъ всѣхъ взять себѣ не могу.
Намъ дѣлать нечего; намъ уже все равно; приходится сдаться.
Радость великую ты мнѣ сказалъ, что сдаете вы намъ Кремль. — Такъ или къ князю Трубецкому, скажи и ему. — Можетъ онъ и усовѣстится.
Такъ Москва наша, и бояре сей часъ выйдутъ. — Господи! (Козьма входить). Козьма Миничь! Москва наша! — Струсь сдаетъ Кремль. Сей часъ приходилъ ко мнѣ ротмистръ отъ него и сказывалъ. Пошелъ онъ теперь къ князю Трубецкому. Струсь выпуститъ сперва бояръ; сей часъ ихъ выпуститъ.
Господи! Слава тебѣ! Такъ Москва скоро освободится. Мы войдемъ въ Кремль!
Вотъ радость, вотъ милость Господня! (Ратнымъ людямъ). Люди ратные, люди православные! Слышите ли вы? Намъ сдаютъ Москву. Москва наша!
Наша! наша! Слава тебѣ, Господи!
Милосердъ Богъ нашъ. Наконецъ-то наша Москва. Поздравляю тебя, Козьма Миничь! Поздравляю васъ, люди православные! Обнимемся.
Слышали вы? Бояре сейчасъ выдутъ. Ну, этихъ мы не выпустимъ такъ.
Зовите нашихъ побольше.
Что Трубецкой самъ нейдетъ?
Да кто его знаетъ; не хочетъ чай при всемъ народъ казакамъ потакать. Вѣдь онъ плутъ, да и размазня.
Бояръ нашихъ въ Кремлъ довольно.
Вонъ бояре идутъ.
Старые знакомые. (Подходитъ ближе). Вонъ князь Ѳедоръ Ивановичъ, князь Иванъ Семеновичъ, Ѳедоръ Ивановичъ Шереметевъ….
Князь Дмитрій Михайловичъ! Опятъ казаки!
Вы опять грабить!
Вы опять не давать!
Опять не давать.
Зовите нашихъ скорѣе.
Зови сюда побольше ратныхъ людей.
Они боемъ на насъ идутъ; — ну, добро! Посмотримъ!
Совѣсти въ васъ нѣтъ, въ ворахъ.
Учить еще вздумалъ! — Это Авраміево дѣло.
Вотъ и наши.
Да вотъ и наши.
Мы вамъ бояръ не подадимъ: это вы знайте. А коли не хотите разойдтись, не хотите отъ вашего умысла отстать, — и намъ съ вами биться.
Ну, суньтесь.
Нечего на нихъ смотрѣть! Впередъ, товарищи!
Да что вы, за измѣнниковъ ѣѣдь вы стоите.
Грабить никого не надо; а это все бѣдные наши братья; можетъ они и каятся въ своей измѣнѣ. Да грабить и никого, и враговъ не надо.
Что ихъ слушать! (Кидаются вновь).
Эхъ, вы! (Казакамъ). Послушайте, ребята. Изъ чего мы будемъ драться? Съ бояръ вѣдь еще не велика пожива.
Кровь Христіанскую изъ-за этого проливать не стоитъ.
И вправду, что съ нихъ за большая пожива.
Жалко такъ пустить.
Не тѣмъ, такъ другимъ мы свое возьмемъ; а теперь не стоитъ намъ и драться. — Такъ и быть, пойдемте въ станъ.
Уходите, ребята; здоровѣе будетъ.
Ишь, они ругаются.
Ну да что, брань на вороту не виснетъ.
Мы возьмемъ свое, гдѣ поприбыльнѣе.
А теперь пойдемте.
Ну, такъ и быть. Въ самомъ дѣлъ, не изъ чего и драться. Добро, пойдемъ.
Убирайтесь, убирайтесь!
Ну вы, тише, мужичье! (Уходятъ).
Здравствуйте, бояре, дворяне, торговые люди и всѣ люди православные! Здоровы ли?
Здоровы; благодаримъ тебя, князь Дмитрій Михайловичъ.
Князь Ѳедоръ Ивановичъ!
Ахъ, князь Дмитрій Михайловичъ. Слава Богу! Видимъ мы васъ. Богъ помогъ вамъ на насъ грѣшныхъ.
Слава Господу; свобождаетъ землю Русскую и Вѣру православную.
Грѣшны мы; не понадѣялись, что защититъ Господь и спасетъ Русскую землю.
Подумали мы, что помощь Королевская нужна; не думали мы, чтобы сама Русская наша земля, одна да съ Божіею помощію, спаслася.
А Господь милосердый спасаетъ Русскую землю и Въру православную; обличилъ и постыдилъ насъ грѣшныхъ. Слава Господу!
Грѣшны мы, виноваты передъ вами; простите насъ, православные люди.
Богъ проститъ.
А который Козьма Мининъ?
Вотъ Козьма Миничь.
Ахъ, Козьма Миничь! Слышали мы о тебѣ много. Спасибо тебѣ.
Я безъ его совѣту ничего не дѣлалъ.
Спасибо тебѣ, Козьма Миничь.
Князь Дмитрій Михайловичъ, князь Дмитрій Михайловичъ! Не нужна тебѣ людская похвала; не хочешь ты ея. Богъ тебя знаетъ и видитъ, и видитъ Онъ твое смиреніе.
Спасибо и князю Дмитрію Михайловичу, и тебѣ, Козьма Миничь, и вамъ всѣмъ добрымъ людямъ.
— Одному Богу благодаренье. — Хваленіе Господу, Владыкѣ нашему воздадимъ. Пойдемъ, князь Ѳедоръ Ивановичъ, и ты князь Иванъ Семеновичъ, и ты Ѳедоръ Ивановичъ, и вы всѣ православные люди, пойдемте въ мой станъ; радость сегодня великая. Пойдемте же всѣ, возблагодаримъ Господа, люди православные, за его къ намъ неизреченную милость,
Вечерѣетъ. День какой доброй.
Легко какъ-то; точно гора съ плечъ свалялась; опять въ Кремлѣ сидишь да поглядываешь около.
Да, легко на душѣ. Опять обѣдню въ Успенскомъ Соборѣ отслушали.
Благодатный денекъ. — Какъ въ Кремль-то вошли, какъ вѣдь радостно. Вышелъ къ намъ на встрѣчу Архіепископъ Арсеній съ иконою Владимирскія Божія Матери, съ колокольнымъ звономъ: хорошо!
Слава Господу. Смиловался надъ нами; спасъ царствующій градъ нашъ Москву, и Русскую землю спасаетъ, и Вѣра православная опять въ Москвѣ славится.
Слава Богу.
Повычинить стѣны надобно.
Вычинимъ теперь, вычинимъ.
Мало ли еще чего сдѣлать, поправить.
Поправимъ теперь, Богъ дастъ.
Куда ни взглянешь по улицамъ, вездѣ нашихъ ратныхъ людей видишь; ходятъ теперь по всему городу безъ помѣхи. Наша опять Москва, свободилась Божіею милостію.
Слава Богу.
Время-то какое славное стоитъ.
Да, и ночи теперь мѣсячныя.
Вонъ Еремей идетъ.
Еремей, откудова ты?
Всѣ церкви обходилъ, къ образамъ прикладывался, и всѣ стѣны въ Кремлѣ обошелъ, индо усталъ.
Ну, садись отдохни.
Теперь всѣ мы славно отдыхаемъ, по милости Божіей.
Да.
Ну что, много вездѣ попорчено?
Есть. — Ничего. Богъ дастъ, все выправимъ.
Еще краше прежняго Москва будетъ.
Вонъ князь Дмитрій Михайловичъ.
Здравствуй, князь Дмитрій Михайловичъ!
Здравствуйте. — Что, отдыхаете?
Да вотъ, князь Дмитрій Михайловичъ, сидимъ въ Кремль, да поглядываемъ», да какъ-то радостно.
Радостно-то радостно, по неизреченной милости Божіей. — Въ Успѣнскомъ Соборъ, опять какъ прежде, хвалу Богу воздали.
Вотъ и Козьма Миничь. — Ну что, Козьма Миничь?
Да что, князь Дмитрій Михайловнь, — одно: благодареніе Господу, Слава Богу нашему!
Слава Богу нашему!
Однако поздно. Прощайте, братья. — Пойдемъ, Козьма Миничь.
Прощайте.
Прощай, князь Дмитрій Михайловичъ; прощай, Козьма Миничь!
Опять Стрѣльцы, какъ прежде, по стѣнамъ и по всѣмъ мѣстамъ, въ Кремлѣ на стражѣ стоятъ.
Да.
Вотъ этакіе люди, какъ князь Дмитрій Михайловичъ, да Козьма Миничь, — вотъ это люди святые.
Да, благослови ихъ Господь.
Князь-то Дмитрій Михайловичъ, смиренъ какъ.
Да, нечего и говорить. Чистъ передъ Богомъ, правъ передъ людьми.
Онъ, слышно, храмъ Казанской Божіей Матери заложить хочетъ, въ память спасенья нашего.
Какъ онъ съ Козьмой Миничемъ, — душа въ душу.
Сердце сердцу вѣсть подаетъ. Козьма Миничь вѣдь тоже, какой человѣкъ.
Благослови Господь ихъ обоихъ, князя Дмитрія Михайловича, да Козьму Минича. Благослови Господи всѣхъ православныхъ людей. Благослови Господи всю Русскую землю!
Благослови Господи!
Совсѣмъ темно становится. Скоро Стрѣльцы начнутъ свою перекличку. — Пойдемте по домамъ.
Пойдемъ.
Славенъ городъ Москва!
Славенъ городъ Кіевъ!
Славенъ городъ Владиміръ!
Славенъ городъ Суздаль!
Славенъ городъ Ростовъ!
Славенъ городъ Смоленскъ!
Славенъ городъ Новгородъ!
Конецъ пятаго и послѣдняго дѣйствія.
ПРИМѢЧАНІЯ[править]
Не дѣлая подробныхъ примѣчаній, не прилагая оправдательныхъ статей, я указываю здѣсь только на слѣдующія мѣста въ моей драмѣ, на которыя указать необходимо.
Въ ІІІ-мъ дѣйствіи: Грамота, читаемая въ народѣ, — подлинная.
Въ IV-мъ дѣйствіи: Въ первой и второй рѣчи Пожарскаго — выписки изъ подлинныхъ грамотъ. Посольство князя Оболенскаго съ возраженіями Пожарскаго — все подлинное. Это одинъ изъ самыхъ драгоцѣнныхъ памятниковъ нашей древней жизни, дошедшихъ до насъ. Первая рѣчь князя Оболенскаго въ драмѣ сокращена; все же остальное до словъ Оболенскаго включительно: «Не нашія не Греческія вѣры на государство не хотимъ.» — сохранено въ точности.
Сверхъ того, въ драму вошли нѣкоторыя выраженія, сохранившіяся въ исторіи.