ОТЪ КРАСНОВОДСКА ДО ХИВЫ.
[править]Хивинскій оазисъ по плодородію почвы не безъ причины называютъ житницею средней Азіи, такъ какъ произведенія его, не смотря на ограниченность оазиса и на водную отрѣзанность его пустынями отъ окружающихъ мѣстъ потребленія, распространяются за цѣлыя тысячи верстъ и, конечно, мѣновая дѣятельность значительно бы расширилась, если бы помогали къ тому правильныя сообщенія.
До 1877 года сообщенія наши съ Хивой представляли столько затрудненій и опасностей, что за исключеніемъ движенія значительныхъ отрядовъ, нарочныхъ туркменъ, свѣжія кости которыхъ можно видѣть еще въ настоящее время въ степи, происходили только нерѣдка, и то неправильно, сообщенія караванами, снаряжаемыми съ рискомъ и опасностью тѣми смѣльчаками, которые гнались за солидной наживой. Покупка въ Хивѣ за безцѣнокъ сырыхъ произведеній, сокращеніе на тысячу верстъ пути отъ западнаго рынка и болѣе дешевая перевозка съ лихвой окупали тѣ неудачные транспорты, которымъ суждено было сдѣлаться добычою номадовъ.
Передъ отправленіемъ каравана въ путь освѣдомлялись по слухамъ, нѣтъ ли за пути туркменскихъ шаекъ; маршрутъ каравана часто былъ секретомъ караванъ-баши, хотя обыкновенно выбирался одинъ изъ болѣе сѣверныхъ путей, идущихъ обыкновенно черезъ г. Куня-Ургенчъ и затѣмъ мимо Сары-Камышскихъ озеръ, т.-е. подальше отъ гнѣзда текинцевъ. Для затрудненія движенія туркмены часто засыпали и даже отравляли колодцы на пути, или выжидали своей добычи тамъ, гдѣ перекрещивались степныя дороги.
Время года выбираюсь большею частью зима, когда песчанные бураны съ пронзительно-холоднымъ вѣтромъ и снѣжными вьюгами не уставляли привлекательности даже для дѣтей пустыни.
Съ такими предосторожностями и затрудненіями велось сообщеніе Красноводска съ Хивой до 1877 года. До этого времени былъ, можно сказать, нормальный степной разбой номадовъ-туркменъ (въ отношеніи къ русскимъ сдерживаемый до нѣкоторой степени воспоминаніями покоренія Хивы). Караваны въ большинствѣ случаевъ доходили благополучно, и городъ Куни-Ургенчъ былъ главнымъ въ то время складочнымъ пунктомъ. Но съ 1877 года, послѣ нашихъ неудачъ съ текинцами, послѣдніе съ большею отвагою рыскали по степи, не стѣсняясь грабежомъ подъ самыми стѣнами Хивы или даже близъ Красноводска. Очевидно, они тогда воодушевились и чувствовали себя полными хозяевами на необитаемыхъ пустыняхъ. Вырвавшись изъ своихъ клѣтокъ, какъ дикіе звѣри, они съ озлобленіемъ кинулись на грабежъ по всѣмъ направленіямъ степи, передъ самыми глазами русскихъ, чтобы затѣмъ съ побѣдоносною гордостью отчаяннаго грабителя быть встрѣченными при шумныхъ ликованіяхъ толпы своихъ собратій, женъ и дѣтей, или даже заслужить за свои особенные подвиги почетное званіе батыря. Караванное сообщеніе Красноводска съ Хивой при такихъ условіяхъ должно было прекратиться.
Въ это самое время мнѣ пришлось пробраться изъ Красноводска въ Хиву въ концѣ 1878 года. Меня сопровождало 57 туземцевъ (въ числѣ ихъ большая часть была туркмены, но были и персіяне, киргизы и грузины) и 5 казаковъ. Все это были охотники до сильныхъ ощущеній. Каждый изъ васъ внялъ, какъ тяжело ему придется отдѣлываться, если встрѣтится на пути партія хищниковъ. Въ это время приходили то-и-дѣло слухи о текинскихъ шайкахъ въ 300—400 человѣкъ, рыскавшихъ по всѣмъ направленіямъ. Каждый туркменъ, сопровождавшій меня, какъ единовѣрецъ, вызвалъ бы еще большее озлобленіе, чѣмъ русскій, въ глазахъ этой шайки. Всякій изъ насъ чувствовалъ отвагу и вмѣстѣ съ тѣмъ весьма понятное чувство страха и волненія. Каждую минуту невѣдомо откуда въ степи могли появиться враги, застать насъ усталыми, отрѣзанными отъ жилья и неприготовленными къ оборонѣ; да и самая оборона при такихъ условіяхъ можетъ только на весьма короткое время замедлить гибельный исходъ.
Все это невольно представлялось мнѣ, когда въ концѣ ноября 1878 года выѣзжали изъ Красноводска мои дикіе охранители " тяжело переступали несчастные вьючки, нагруженные ячневомъ тяжестью до 8 пуд., неся непосильный трудъ и замѣняя собой верблюдовъ, которыхъ, ради быстроты и легкости движенія, не было при насъ. Не только думать о какомъ-либо комфортѣ, но даже пришлось отказаться отъ легкой палатки, которая могла бы защищать отъ невзгодъ пустыни, а главное — отъ зимнихъ морозныхъ вьюгъ. Итакъ, въ теченіе 11 дней ѣзды до хивинскаго ханства и столькихъ же дней обратнаго пути (также во время зимы) намъ приходилось быть подъ открытымъ небомъ.
Отъѣхавши версты 4, мы поднялись на Усть-Уртъ; позади насъ виднѣлся Красноводскъ, — впереди непроглядная, мертвая, безлюдная пустыня. Скоро мы подъѣхали къ первымъ колодцамъ; тутъ въ послѣдній разъ чувствовали себя безопасно. Наконецъ, мы тронулись въ глубь степи: съ этого времени нужно было отказаться отъ возможности внѣшней помощи на псамъ 700-верстномъ пути до самой границы ханства.
Снѣгу въ это время еще не было; стояла довольно теплая, сносная погода, и путешествіе продолжалось спокойно. Иногда только отстанетъ вьючная лошадь, а конвоирующіе ее туркмены воспользуются временемъ перевьючки, чтобы выкурить свой чилимъ (кальянъ). Иногда нѣсколько туркменъ, опередивъ колонну, остановятся, сдѣлаютъ омовеніе рукъ пескомъ или даже просто воздухомъ и, хо времени нашего прибытія, совершаютъ намазъ; молятся долго, долго, а потомъ догоняютъ насъ. Очевидно и они уповали на защиту Аллаха.
Маршрутъ вашего пути билъ извѣстенъ только главнымъ проводникамъ; остальные, выступая изъ Красноводска, не знали, куда и зачѣмъ ѣдутъ. Отъѣхавъ верстъ 150 отъ Красноводска, мы уже были на опасномъ пути. Спать среди зимней вьюги подъ открытымъ небомъ и то съ выжиданіемъ ежеминутнаго нападенія было крайне утомительно; поэтому, желая найти исходъ изъ такого положенія, мы часто ѣхали ночью. Старались держаться въ сторонѣ отъ главной дороги, чтобы остаться незалѣченными и по сторонамъ посылали разъѣзды. На ночь выставлялись посты. Но увы, всѣ эти мѣры предосторожности имѣли еще значеніе, пока паши провожатые туркмены были бодры, т.-е. въ первые дни путешествія (да и такія предосторожности болѣе продѣлывались для очищенія совѣсти); но скоро устали и изнурились, такъ какъ они для облегченія своихъ любимцевъ-коней позаботились прежде времени истощить свои запасы пропитанія и выпрашивали у меня сухарей. То же вышло и съ фуражекъ, который имъ отпущенъ былъ за руки.
Тутъ-то всего болѣе почувствовалась тяжесть путешествія. Часто ночью всадники спали сидя на лошадяхъ; свали и ночные сторожевые пикеты. При всемъ желанія невозможно было подчинить дисциплинѣ дикихъ номадовъ, видимо изнуренныхъ безсонными ночами и постоянною ѣздою. Удача нашего путешествія главнымъ образомъ зависѣла отъ того, насколько скоро и незамѣтно мы могли проскользнуть опасныя мѣста. Партія человѣкъ въ 800—400 разбойниковъ могла бы преслѣдовать васъ и довести до полнаго истощенія; тѣмъ болѣе, что защита, которую могъ оказать туземный конвой — дѣйствующій всегда въ разсыпную — очень невелика, какъ будетъ видно изъ дальнѣйшаго. Волей-неволей пришлось вручать всю заботу бдительности Аллаха.
Къ счастью, явился случай, которымъ удалась воспользоваться, чтобы пробудить дикую толпу и поддерживать ее вовремя ночныхъ переходовъ въ возбужденномъ настроенія.
Извѣстно, что на востокѣ пѣвцы имѣютъ сильную способность экзальтировать толпу. Когда мы выѣхали на вторую половину пути, то насъ нагналъ почтарь — нарочный туркменъ, ѣхавшій изъ Красноводска въ Хиву (собственно въ укр. Остро-Александровское). Онъ-то именно и оказался необходимымъ въ данномъ случаѣ человѣкомъ, такъ какъ онъ обладалъ даромъ пѣнія въ совершенствѣ.
Лунною ночью, но голой глинистой пустынѣ часто слышалась его пронзительная пѣсня, которую онъ, сидя за лошади, пѣлъ дребезжащимъ голосомъ, и эти однообразные, дикіе звуки замѣчательно оживляли туземцевъ. Туркмены старалась ближе держаться къ пѣвцу. Неистовыми возгласами поощряли они пѣвца, когда онъ, въ концѣ куплета, спускалъ свой голосъ на октаву и дребезжащую ноту тянулъ нѣсколько времени. Затѣмъ снова поднималъ голосъ и, пронзительно вскрикивая, начиналъ новый куплетъ своей импровизованной пѣсни.
«Айда скорѣе, уже видна Хива!» острили въ авангардѣ, когда я ускорялъ шагъ лошади. Эта однообразная острота, которою они, почти безъ измѣненія, понукали движеніе всей колонны, нравилась невзыскательнымъ дѣтямъ пустыни, особенно когда пѣвецъ споетъ имъ на эту остроту какую-нибудь импровизацію про хивинскихъ женщинъ или про то, какъ они въ Хивѣ будутъ ѣсть пловъ и накормятъ лошадей. Подобные куплеты заглушались общимъ шумнымъ смѣхомъ толпы, которая въ это время доходила до предѣла оживленія.
Этотъ случайный спутникъ лучше всякихъ правилъ дисциплины подѣйствовалъ на успѣхъ движенія. Благодаря общему ожиданію, утомленіе чувствовалось меньше, вьючки стали меньше отставать, и ночью движеніе шло такъ же быстро, какъ и днемъ.
Но вскорѣ насъ постигла серьезная неожиданность. Я уже сказалъ, что вторая половина степного пути считалась болѣе опасною, чѣмъ первая; здѣсь требовалась большая быстрота движенія и осторожность. Когда мы проѣхали еще только верстъ 90 второй половины пути, это живое настроеніе каравана сразу оборвалось. Это было на колодцѣ Узунъ-Кую (въ переводѣ «глубокій колодецъ»). Только-что сдѣлали передъ этимъ переводъ въ 50 верстъ безъ воды; для сокращенія времени въ столь опасномъ мѣстѣ мы проѣхали предъидущіе колодцы, не останавливаясь на нихъ, разсчитывая сдѣлать привалъ на этихъ колодцахъ. Но въ общему малому удивленію и огорченію, воды въ этихъ молодцахъ не находилось и одинъ изъ туркменъ, спускавшійся въ глубь колодца, принесъ извѣстіе, что колодецъ вамъ будто заваленъ камнемъ; расчищать его, на глубинѣ въ 10 саж., оказалось рѣшительно невозможнымъ въ короткій промежутокъ времени, и поэтому вмѣсто отдыха намъ предстояло двигаться далѣе и пройти еще около 80 верстъ безъ воды, т.-е. до Сары-Каныжскихъ озеръ, гдѣ, какъ я получилъ свѣдѣнія, можно было найти прѣсную или по крайней мѣрѣ опрѣсненную воду. Не смотря на начало декабря, какъ нарочно день былъ теплый, термометръ въ полдень въ тѣни показывалъ +8,5° R, неподвижный воздухъ дѣлалъ атмосферу удушливой и сухой. Необходимо было поторопиться доѣхать до воды, а здѣсь переждать только того времени, когда начнетъ спадать духота въ воздухѣ. Въ 2 часа мы тронулись далѣе. Но не успѣли отъѣхать двухъ верстъ, какъ одна изъ вьючныхъ лошадей пала. Этотъ случай спутниковъ моихъ смутилъ еще болѣе: у всѣхъ лошади изнурены усиленными переходами и этотъ печальный случай могъ повториться съ каждою изъ ихъ лошадей. Невесело смотрѣли они на такую неожиданность и происшедшую вслѣдствіе этого необходимую остановку. Они стали собираться въ кучки, тихо переговаривались о чемъ-то между собой, что невольно вызывало подозрѣніе къ нимъ со стороны насъ русскихъ (числомъ 7 человѣкъ). Казакамъ велѣно было не разъѣзжаться другъ отъ друга; и вскорѣ, освободивъ павшую лошадь изъ-подъ вьюка, мы выступили далѣе. Тамъ движеніе шло за полночь, когда сдѣлали небольшой привалъ среди безводной пустыни, — привалъ болѣе необходимый для нашихъ животныхъ, чѣмъ для насъ самихъ. Опустивъ лошадей на кормъ (здѣсь было порядочное величество ковыля), утомленные спутники мои тотчасъ же завалились спать и только на сторожевыхъ постахъ мелькали еще нѣкоторое время огоньки, но и сторожевые скоро заснули. Весь вашъ лагерь охраняли въ это время болѣе надежныя изъ моихъ охранителей по очереди и отчасти казаками, силы которыхъ я старался беречь для случая крайней необходимости, и за всю дорогу не назначалъ ихъ въ часовые. До свѣту мы поднялись и выступили далѣе.
Не имѣя возможности хорошенько отдохнуть, плохо подкрѣпленные пищей, спутники мои были крайне изнурены; многіе спали на лошадяхъ, пришлось ѣхать не спѣша, чтобы не растерять людей; приходилось то-и-дѣло справляться объ отсталыхъ. И при всемъ томъ въ этотъ переходъ одинъ персіянинъ заснулъ и отсталъ отъ васъ (его нашли уже нарочно посланные для розысковъ жители хивинскаго ханства, такъ какъ своихъ утомленныхъ людей мнѣ не возможно было оставить для этой цѣли), — потребность въ отдыхѣ до того была неодолима, что поборола чувство самосохраненія.
Въ 9 часовъ утра мы увидѣли издали большую темно-синюю массу воды — лица у всѣхъ просіяли — то были озера Сары-Камышъ. Находясь въ глубокой впадинѣ, они представляются съ возвышеннаго берега Усть-Урта какъ на ладони и видны за нѣсколько верстъ. Долго еще приманивала насъ вода, пока, наконецъ, мы приблизились къ самому озеру. Нѣкоторые туркмены подъѣхали уже въ водѣ, чтобы дать хлебнуть ее лошадямъ, но, о горе, она оказалась такою соленою, что даже утомленныя лошади не могли ее пить.
Новое и еще болѣе тяжелое впечатлѣніе! Уже 180 верстъ мы прошли безъ воды и судьба ставитъ новыя препятствія. Я зналъ, что вода въ Сары-Камышскихъ озерахъ соленая, но передъ поѣздкою я услышалъ въ Красноводскѣ, что, отъ прилива воды изъ Аму-Дарьи вода въ этихъ озерахъ сдѣлалась прѣсною. О томъ, что колодцы Узунъ-Кую завалены, никто не зналъ, — по всей вѣроятности ихъ недавно завалили туркмены съ тѣмъ, чтобы затруднить сообщеніе съ Хивой.
Оставалось опять двигаться далѣе — до прѣсной воды, и такимъ образомъ еще пройти около 50 верстъ (до мѣста прежнихъ Сары-Камышскихъ колодцевъ).
Сдѣлать 180 верстъ безъ воды во время степнаго путешествія зимою не представлялось бы еще затруднительнымъ, еслибы можно было предвидѣть это, заранѣе подготовиться къ такому безводному переходу. Не въ томъ-то и дѣло, что все это случалось совершенно неожиданно; даже туркмены не предвидѣли этого обстоятельства.
Трудно представить себѣ то состояніе, въ которомъ находила мы, мучимые двухдневною жаждою, когда вдобавокъ, точно въ насмѣшку, природа показывала негодную воду, и когда измученныя лошади, понуря голову, едва передвигали ногами, усиленно переводя порывистое дыханіе.
Но человѣческая натура вынослива, и мы добрались, наконецъ, до прѣсной воды. Вода значительно оживила насъ; къ тому же здѣсь было уже безопаснѣе. Но долго отдыхать и тутъ было нельзя, потому что моимъ спутникамъ поскорѣе хотѣлось освободить и себя, и своихъ лошадей отъ діэты. Киргизы въ этомъ отношеніи нѣсколько выиграли, — они воспользовались издыхающею одною изъ моихъ лошадей, зарѣзали ее и наѣлись не только за старое время, но и на будущее Послѣ привала въ нѣсколько часовъ мы могли двигаться далѣе. Лошади наши не на шутку пріуныли; многіе для облегченія ихъ пошли пѣшкомъ. Еще нѣсколько переходовъ, и мы подошли уже въ первому жилью хивинскихъ владѣній, откуда старшины выѣхали къ вамъ на встрѣчу съ провизіей; на другой день (8 декабря) мы были въ Куня-Ургенчѣ, большомъ торговомъ городѣ ханства. Тутъ только, радушно принятые старшиною, моимъ знакомымъ, мы могли придти въ себя отъ 11-ти дневнаго степного путешествія, во время котораго сдѣлали 700 верстъ.
Изъ Куня-Ургенча нужно было ѣхать въ Хиву, я я выбралъ болѣе короткую дорогу, по населеннымъ мѣстамъ, хотя и по окраинѣ ханства. Мысль объ опасности не приходила въ голову послѣ отчаянной поѣздки по степи. Не желая безполезно утомлять людей и лошадей, я оставилъ часть ихъ въ Куня-Ургенчѣ на попеченіе губернатора, такъ какъ разсчитывалъ вернуться черезъ двѣ-три недѣли, а главное — потому, что предвидѣлась потомъ обратная и неотложная поѣздка въ Красноводскъ, для которой необходимо было набраться новыхъ силъ.
Итакъ, поутру 11-го декабря, я съ воловиною своихъ всадниковъ выѣхалъ изъ Куня-Ургенча въ Хиву. Мнѣ уже не въ первый разъ приходилось быть въ ханствѣ и проѣзжать по этой дорогѣ.
Путешествіе по ханству сопровождалось торжественными встрѣчами аксакаловъ (городскихъ старшинъ), которые большею частью были мнѣ знакомы; а бывшіе сослуживцы во время пребыванія моего въ ханствѣ старались заявить свое расположеніе и дѣлали мнѣ приношенія (яйца, лепешки, молоко, дыни и пр.), за что еще съ большимъ расположеніемъ получали щедрые подарки. По дорогѣ то-и-дѣло встрѣчались хивинскіе жители то верхомъ, то пѣшкомъ, то ѣхали вдвоемъ на ишакѣ и ноги, ихъ едва не волочились по землѣ. Попадались и арбы, нагруженныя женщинами, которыя ѣхали подъ надзоромъ мужей на свадьбу. Свадьбы у нихъ совершаются зимой, когда прекращаются полевыя работы и, слѣдовательно, жители бываютъ свободны. Встрѣчались и партіи охотниковъ, вооруженныхъ ружьями съ соколами и собаками. Все это значительно оживляло впечатлѣнія пути. На слѣдующій день пути мы неожиданно сдѣлались участниками сраженія. Дорогою повстрѣчалась съ нами партія человѣкъ въ двѣнадцать вооруженныхъ, которые ничѣмъ не вызывали на себя подозрѣнія. Задніе ихъ всадники уже проѣзжали мимо меня, какъ вдругъ раздался сзади выстрѣлъ и лошадь одного изъ ѣхавшихъ впереди меня туркменъ свалилась, убитая на повалъ. Это было 12 декабря, дѣло происходило поутру. По степи мы ѣхали съ заряженными ружьями, но при поѣздкѣ по ханству эта предосторожность казалась лишнею[1], хотя все время имѣлись готовыми 5 винтовокъ. Не успѣли мои всадники зарядить ружья, какъ послѣдовало еще два-три выстрѣла; тѣлохранители мои, приготовившись къ бою, разлетѣлись по одиночкѣ, оставивъ меня съ тремя казаками, какъ бы для прицѣла непріятелю. Началась перестрѣлка, во время которой наши враги, отстрѣливаясь, постепенно отступали къ хивинской крѣпости Кандель-Кала, пока въ нее не скрылись. Мои туркмены не жалѣли выстрѣловъ и во время этой баталія, продолжавшейся около двухъ часовъ, убили одного туркмена, двухъ лошадей, и одного, оставшагося безъ лошади, сильно поранили, такъ какъ, товарищи его явились къ нему на выручку и спасли его отъ смерти. Аллахъ къ намъ отнесся болѣе благосклонно и кромѣ лошади, убитой въ началѣ перестрѣлки, мы всѣ остались невредимы.
Такъ успѣшно завершилась наша поѣздка въ Хиву, куда мы пріѣхали 14 декабря.
Что касается обратнаго путешествія въ Красноводекъ, то приходилось быть еще болѣе осторожнымъ. Все ханство знало, что изъ Красноводска пріѣхали русскіе, и гдѣ-нибудь въ степи намъ могли жестоко напакостятъ. Пришлось прибѣгнуть къ хитрости: не слѣдовало подавать вида о нашихъ сборахъ въ обратной поѣздкѣ. По возвращеніи въ Куня-Ургенчъ я говорилъ, что ѣду осматривать пока старое русло, что вернусь обратно въ ханство, и взялъ съ собой городского старшину (котораго ханъ назначилъ для моихъ поѣздокъ), при которомъ было десять джигитовъ-сартовъ, извѣстныхъ своею робостью. Когда были уже довольно далеко отъ Куня-Ургенча, я ему объявилъ, что мнѣ необходимо ѣхать еще далѣе съ рекогносцировками, и что если онъ чувствуетъ себя небезопаснымъ въ такихъ мѣстахъ, то можетъ возвратиться въ ханство; я предупреждалъ его, что ханъ съ него взыскивать за это не будетъ, такъ какъ дѣло его я считалъ исполненнымъ. Онъ только и ждалъ этого и, хотя видимо боялся возвращаться въ Куня-Ургенчъ съ однимъ только своимъ конвоемъ, но считалъ болѣе надежнымъ воспользоваться предстоящимъ случаемъ и тотчасъ же поѣхалъ во свояси.
Когда онъ доѣхалъ до Куня-Ургенча, мы уже были за 200 верстъ отъ ханства на совершенно крѣпкихъ лошадяхъ (всѣ тяжести до этого времени везлись на подводахъ), и въ слѣдующій день сдѣлки еще 110 верстъ, такъ что всякая погоня за нами была бы безуспѣшна. При такихъ только условіяхъ и можно было разсчитывать на благополучный всходъ путешествія. Мѣстныя туркестанскія власти совѣтовали мнѣ возвратиться черезъ Оренбургъ и только туркменъ (сопровождавшихъ меня) отпустить прямо на Красноводскъ, такъ какъ въ степи было слишкомъ опасно; но я рѣшился раздѣлять съ ними всѣ невзгоды и опасности и пустился въ обратный путь тою же степью.
Эпизодовъ на возвратномъ пути было не много. Былъ только выстрѣлъ одного изъ моихъ персіянъ въ туркмена изъ-за ссоры, но печальныхъ послѣдствій ври этомъ не было. Нашли мы одну живую лошадь на родникѣ Янгы-су (близъ Барабугарскаго залива), которою тотчасъ же воспользовались туркмены, какъ добычею. Какимъ образомъ эта лошадь попала на необитаемое мѣсто — неизвѣстно. По всей вѣроятности она была здѣсь брошена прежде проходившими номадами какъ безнадежная для дальнѣйшаго пути, но она за нѣсколько дней своего отдыха у родника пріобрѣла силы настолько, что благополучно дошла съ нами до Красноводска.
Разскажу для характеристики того тревожнаго времени еще одинъ случай, передъ самымъ вступленіемъ нашимъ въ Красноводскъ.
Къ Красноводску мы подъѣхали на разсвѣтѣ. Передъ этимъ городомъ идетъ довольно крутой спускъ съ Усть-Урта; у подножія спуска въ чертѣ города находился казачій сторожевой пикетъ. Пикетные, замѣтивъ спускающуюся толпу моихъ туркменъ, туркменскій говоръ (хорошо отражавшійся отъ горъ) и отсутствіе верблюдовъ, приняли насъ за непріятеля, дѣлающаго набѣгъ, и стали приготовлять свои берданки. Казаки, посланные мною для предупрежденія ихъ о вступленіи въ Красноводскъ русской колонны, застали постовыхъ уже прицѣливающимися въ васъ и готовыми сдѣлать залпъ; стоило опоздать минуту, чтобы послѣдовало трагическое происшествіе. Когда мои казаки стали объясняться съ караульными, то послѣдніе (въ это время старые красноводскіе казаки, изъ числа которыхъ были моя спутники, смѣнились новыми) не повѣрили имъ и стали смотрѣть на нихъ съ подозрѣніемъ. И въ самомъ дѣлѣ, вся сопровождавшая меня толпа мало напоминала русскую національность: казаки были закутаны въ шубы и отъ туркменъ мало чѣмъ отличались; племенныя черты сгладились отъ накопившейся грязи, которою заплыли наши лица, остававшіяся почти всю дорогу немытыми. Только послѣ долгаго убѣжденія и разныхъ формальностей признали, наконецъ, въ насъ русскихъ и отворили преграду. Можно представить себѣ радость, съ которою мы поздравляли другъ друга съ благополучнымъ возвращеніемъ домой.
Вотъ условія и мѣры предосторожности, какія находилось принимать во время степныхъ путешествій но средней Азіи, да и эти мѣры, конечно, не могли, вполнѣ обезпечивать безопасность отъ разбойничьихъ шаекъ текинцевъ.
Мало прошло времени съ тѣхъ поръ, но условія степной жизни совершенно перемѣнялись одновременно со взятіемъ Ахалъ-Теке 12 января 1881 года. Погромъ Скобелева убѣдилъ текинцевъ, что, за грабежомъ слѣдуетъ отплата, и такъ вразумилъ ихъ, что они сразу сложили оружіе, боясь малѣйшаго повода, который бы могъ возбудить русскихъ. Съ этого времени вся туркменская степь преобразилась. Разбои совершенно прекратились и степь сдѣлалась совершенно безопасною. Вскорѣ стали снаряжаться караваны изъ Хивы на Красноводскъ, или даже прямо въ Ахалъ-Теке, о чемъ прежде нельзя было и подумать. Это было началомъ глубокаго благодѣянія, выпавшаго на долю Россіи въ борьбѣ за цивилизацію съ дикими варварами.
Въ концѣ мая 1881 года мнѣ опять пришлось ѣхать изъ Хивы на Красноводскъ и вотъ уже при какой спокойной обстановкѣ. Насъ ѣхало всего пять человѣкъ: я, одинъ докторъ, одинъ купецъ и два туркмена, они же были и проводниками; при насъ было три лошади и восемь верблюдовъ. Мы выбрали болѣе прямую дорогу (черезъ гор. Ильлллы и кол. Чарышлы), которая подходила ближе къ гнѣзду текинцевъ, и, слѣдовательно, прежде считалась болѣе опасною, чѣмъ сѣверная, которая шла черезъ озеро Сары-Камышъ (по которой я ѣхалъ въ 1879 году) и значительно удлиняла путъ. Все вооруженіе наше состояло изъ какого-то стариннаго ружья, револьвера, шашки и шпаги, которая вскорѣ по неудобству своему была уложена въ тюкъ, ѣхали днемъ, ночью, останавливались — гдѣ хотѣли. Встрѣчали небольшіе отряды экспедиціи, работавшей по изслѣдованію стараго русла Аму-Дарьи, а, приближаясь къ Красноводску, стали попадаться караваны съ верблюдами. Не было разговоровъ объ какой бы то ни было опасности въ степи, о чемъ разузнаютъ туркмены при всякомъ удобномъ случаѣ. Да, наконецъ, и наши провожатые туркмены не чувствовали надобности взять съ собой ружей[2].
Послѣ погрома 12 января въ степи, повидимому, сразу стало спокойно; мысль объ опасности такъ же мало теперь безпокоитъ путника, какъ прежде трудно было отрѣшаться отъ нея. При такихъ благопріятныхъ условіяхъ теперь остается только пожелать — расширить нѣкогда существовавшій здѣсь обширный оазисъ помощью орошенія степей и воспользоваться удобствомъ для развитія сообщеній съ житницею центральной Азіи. Въ этомъ отношенія сообщеніе Хивы съ Красноводскомъ, благодаря его географическому положенію, торговому и политическому значенію, играетъ болѣе важную роль сравнительно со всѣми другими русскими пунктами, сообщающимися съ Хивой. Красноводскъ для юга средней Азіи имѣетъ такое же значеніе, какое Екатеринбургъ — для Сибири и Оренбургъ — для сѣвера средней Азіи.