Очерки быта населенія Восточной Сибири *).
[править]II.
Духовный міръ и нравы крестьянства.
[править]Два съ половиной вѣка назадъ небольшія кучки дерзкихъ и отчаянныхъ завоевателей проникли въ Восточную Сибирь; путь ихъ былъ отмѣченъ грудами мертвыхъ тѣлъ туземцевъ, нерѣдко убитыхъ измѣнническимъ образомъ; побѣда давалась сравнительно легко, ибо дикари не могли бороться своими стрѣлами и копьями съ пришельцами, вооруженными огнестрѣльнымъ оружіемъ. Тотчасъ по занятіи края начался систематическій грабежъ его; нажива была лозунгомъ завоевателей, ибо только во имя ея, а не чего-либо другаго они рисковали своею жизнью, совершали чудеса мужества и. выносливости, производили страшныя рѣзни туземцевъ, бились даже другъ съ другомъ за право сбора ясака съ нѣкоторыхъ племенъ, пускали въ ходъ хитрость, звѣрство, вѣроломство, подкупъ и обманъ. Это былъ вѣкъ силы, царство неправды; здѣсь не оказывалось мѣста чему-либо идейному: все было просто и грубо до-нельзя, матеріально — въ худшемъ смыслѣ этого слова. Все, что считалось завѣтнымъ или почтеннымъ тамъ, на родинѣ, — теряло здѣсь, въ пылу борьбы и въ погонѣ за добычей, все свое значеніе и казалось несущественнымъ, только мѣшающимъ достиженію цѣли; никакой узды онъ на себѣ не чувствовалъ и ни передъ чѣмъ онъ не останавливался для удовлетворенія своихъ потребностей. Ему нужны были рабы — и онъ полонялъ или покупалъ туземцевъ, обращая ихъ въ рабовъ; ему нужна была женщина — и онъ заманивалъ къ себѣ въ Сибирь изъ Россіи дѣвицъ и дѣлалъ ихъ своими наложницами или законными женами, а потомъ, по минованіи въ нихъ надобности или начавъ почему-либо тяготиться ими, перепродавалъ ихъ въ другія руки или же отдавалъ во временный кортомъ (аренду), совершая на этотъ предметъ письменную сдѣлку; хотя бы у него оставалась жена за Ураломъ, онъ не задумывался вновь вѣнчаться въ Сибири, зная, что доказать его двоеженство немыслимо, да и никому не нужно его доказывать; если ему нравилась соболья шапка тунгуза, онъ не задумывался убить владѣльца ея, чтобы ею завладѣть. Не было такого дѣйствія, передъ совершеніемъ, котораго онъ остановился бы, если только въ перспективѣ виднѣлись нажива или удовлетвореніе чувственности…
А все, что могло бы его хоть нѣсколько сдерживать на этомъ пути грубаго матеріализма, отсутствовало. Крѣпкой патріархальной семьи не имѣлось; авторитета міра и общественнаго мнѣнія не существовало; церковь, и въ Россіи не стоявшая въ то время на высокомъ пьедесталѣ, не играла здѣсь никакой роли, ибо самихъ храмовъ имѣлось ничтожное количество, а духовенство было такое, которое никакъ не могло служить чьимъ-либо руководителемъ въ области этики и разсадникомъ нравственныхъ началъ[1]; просвѣщенія, даже простой грамотности не было и помина; сколько-нибудь сносныя школы стали заводиться лишь въ концѣ прошлаго вѣка; наконецъ, сознаніе своей оторванности отъ всего, что осталось по ту сторону Урала, побуждало піонера ничѣмъ не стѣсняться и считать себѣ все позволеннымъ. Исключительно грубая сила служила ему залогомъ всякаго успѣха, и эта сила стала единственнымъ предметомъ его поклоненія и уваженія, и новыя поколѣнія нарождались, видя вокругъ себя только это безпредѣльное господство силы: все остальное, относящееся къ области этики, было отодвинуто на задній планъ.
Таковы были духовно-нравственныя условія жизни сибирскаго населенія въ прошлыя времена; какъ же должно было отозваться это прошлое на его теперешнемъ духовно-нравственномъ обликѣ?
Всѣ изслѣдователи народнаго быта въ Сибири, произведенія которыхъ намъ извѣстны, въ одинъ голосъ свидѣтельствуютъ, что сибирякъ — не идеалистъ и не мистикъ, а довольно сухой матеріалистъ, равнодушный къ вопросамъ идейнаго характера, въ томъ числѣ и къ самой религіи; это же самое приходится подтвердить и мнѣ. Чрезвычайно знаменателенъ тотъ фактъ, что различныя раскольничьи и сектантскія ученія не находятъ въ Сибири сколько-нибудь плодотворной почвы для своего развитія: несмотря на массу сосланныхъ и нынѣ ссылаемыхъ въ разные пункты Сибири всякаго рода отщепенцевъ православія, — раскольниковъ-старовѣровъ, духоборцевъ, субботниковъ, скопцовъ, штундистовъ и пр., — сибирякъ остается вѣренъ православію и не увлекается ни однимъ изъ этихъ ученій, изъ коихъ нѣкоторыя, какъ извѣстно, весьма распространены въ Россіи. Съ другой же стороны, нелѣпое шаманство бурятъ, заключающееся исключительно въ поклоненіи и въ умилостивленіи грозныхъ и сильныхъ божествъ, пользуется среди сибирскаго крестьянства нѣкоторою популярностью, выражающеюся въ томъ, что православные нерѣдко обращаются къ шаману за помощью для отвращенія отъ нихъ какого-нибудь несчастья (болѣзни, неурожая, пропажи скота и т. п.), а также и въ томъ, что нѣкоторыя священныя шаманскія мѣста (лѣса, горы, озера, одинокія деревья) пользуются суевѣрнымъ уваженіемъ и русскаго окрестнаго населенія. Храмъ Божій и причтъ при немъ существуютъ въ представленіи сибиряка сами по себѣ, а онъ, крестьянинъ, самъ по себѣ; поэтому нерѣдко можно встрѣтить хорошихъ, степенныхъ домохозяевъ, которые по 10—20 лѣтъ подрядъ ни разу не были въ церкви, хотя бы она помѣщалась въ томъ самомъ селѣ, гдѣ живутъ эти хозяева; это не сектанты и не атеисты, — нѣтъ, это просто индифферентисты, которымъ церковь не нужна и которые, тѣмъ не менѣе, въ Бога вѣруютъ (по-своему, конечно) и даже призываютъ Его имя въ важныхъ случаяхъ. Но, съ другой стороны, принужденный вести постоянную борьбу съ силами суровой сибирской природы и замѣчая, что сосѣдній съ нимъ народъ, буряты, производятъ извѣстныя дѣйствія для этой же цѣли, причемъ дѣйствія эти носятъ таинственный характеръ, сибирякъ пробуетъ въ пуждѣ прибѣгать и къ бурятскимъ средствамъ — къ жертвоприношенію, къ моленію шамана и т. п. Бываетъ, что, въ случаѣ какого-либо несчастія, — болѣзни или пропажи и т. п., — призывается сначала служить молебны священникъ, а затѣмъ, когда бѣда не проходитъ, является на сцену шаманъ[2]. Если случится надобность въ совершеніи таинства или требы, предписываемыхъ и гражданскими законами, наприм., крещенія младенца, напутствія умирающаго, вѣнчанія, тогда прибѣгаютъ къ священнику, какъ къ лицу, совершающему эти требы по закону; но если церковь находится отъ даннаго населеннаго пункта въ далекомъ разстояніи (50—100 верстное разстояніе здѣсь не рѣдкость), то обходятся и такъ, безъ участія духовенства, или же это участіе является весьма позднимъ. Мнѣ случилось разъ бесѣдовать съ обывателями одной группы селеній, отстоящихъ въ 70—80-ти верстномъ разстояніи отъ мѣста жительства священника, о томъ, какимъ образомъ они исполняютъ свои религіозныя обязанности. Отвѣтъ былъ таковъ:
— Къ намъ батюшка въ годъ два раза наѣзжаетъ; какъ пріѣдетъ, такъ сразу всѣхъ ребятъ и окреститъ, которые народились: иные къ тону времени уже сидѣть умѣютъ… И покойниковъ сразу же отпоетъ, которые похоронены безъ него. А къ вѣнцу идутъ — у иной молодой уже ребеночекъ на рукахъ играетъ… Ничего не подѣлаешь, — далеко живемъ!
Такое холодное отношеніе къ исполненію религіозныхъ обязанностей сказывается сильно въ дѣлѣ ежегодной исповѣди, т.-е. говѣнія: здѣсь выполняютъ эту обязанность чрезвычайно неохотно, даже въ такихъ селеніяхъ, которыя имѣютъ свою церковь и свой причтъ. Въ дѣлахъ сельскихъ управленій нерѣдко оказываются заявленія священниковъ «о принятіи зависящихъ отъ начальства мѣръ къ побужденію прихожанъ приступить безотлагательно къ говѣнію текущимъ постомъ»; наприм., одно изъ такихъ заявленій на имя сельскаго старосты довольно крупнаго села --скаго гласитъ дословно слѣдующее:
«…скому сельскому старостѣ. Рекомендуется вамъ съ полученія сего принять всѣвозможныя мѣры къ понужденію каждаго жителя сей веси мужеска и женска пола къ исполненію долга христіанскаго, то-есть говѣнію, особенно тѣхъ, которые по закоренѣлости своей не были по нѣсколько лѣтъ, какъ, напримѣръ, Т--чинъ, вообще П--вы, П--ные, Ч--вы, К--вы, Л--вы, Т--въ, вообще С--вы, К--въ и прочіе. За неисполненіемъ долга будутъ особенно представлены списки земскому засѣдателю. Марта 11 дня 1886 г. Священникъ С.».
По общимъ отзывамъ лицъ, знающихъ бытъ крестьянъ, да и по собственнымъ моимъ наблюденіямъ оказывается, что посты здѣсь соблюдаются очень небрежно: середы и пятницы помнятъ почти однѣ старухи; самые благочестивые крестьяне начинаютъ поститься Филипповками не съ 15 ноября, а не ранѣе, какъ съ Николы, т.-е. съ 6 декабря; Петровки совсѣмъ не въ почетѣ; въ Успенскій постъ ѣдятъ молоко; вообще оскоромиться, особенно въ дорогѣ, не считается грѣхомъ. Церкви посѣщаются рѣдко, въ самые лишь большіе праздники; всенощное служеніе въ субботніе дни и обѣдни въ воскресные совершаются при полномъ почти отсутствіи богомольцевъ, особенно въ такихъ храмахъ, которые выстроены не въ большихъ селеніяхъ.
Здѣсь мною сгруппированы только факты отрицательнаго характера, доказывающіе индифферентность сибиряковъ къ религіи; нельзя, однако, утверждать, чтобы не было фактовъ и противуположнаго характера: крестьянами строится не мало церквей, служится много молебновъ на поляхъ, совершаются различныя освященія, поминки и друг. обряды, такъ что иному невнимательному наблюдателю можетъ даже показаться, что все въ этой области внутренняго міра сибиряка обстоитъ благополучно, по крайней мѣрѣ, не хуже и не лучше, чѣмъ у крестьянъ въ Европейской Россіи; но, тѣмъ не менѣе, повторяю, при внимательномъ изученіи быта сибиряковъ, приведенное выше заключеніе объ ихъ индифферентности въ дѣлахъ вѣры оказывается вполнѣ отвѣчающимъ дѣйствительности; вмѣстѣ съ этимъ дѣлается также яснымъ, что одна изъ причинъ такихъ холодныхъ отношеній крестьянъ къ церкви заключается въ личныхъ качествахъ ея служителей.
Сельскій священникъ въ Сибири — совсѣмъ не тотъ смиренный, едваедва пропитывающійся скудными доходами, иногда лично работающій на пашнѣ и покосѣ пастырь, котораго можно встрѣтить въ нечерноземной полосѣ Россіи, и, притомъ, не въ большихъ торговыхъ селеніяхъ (на югѣ, въ черноземной области Россіи, сельское духовенство гораздо богаче и въ своей средѣ насчитываетъ немало капиталистовъ); въ Сибири священникъ получаетъ отъ прихожанъ хорошій донъ съ надзорными постройками, съ отопленіемъ и часто съ мебелью; если въ домѣ его дѣти разобьютъ стекло или начнетъ дымить печКа, то исправляются всѣ подобные изъяны за счетъ прихода; далѣе, онъ съ причетниками имѣетъ въ своемъ распоряженіи 50 десят. непремѣнно сѣнокосной земли, а вмѣсто пахотной, отъ полученія которой духовное вѣдомство отказалось еще въ 50-хъ годахъ (если не ошибаюсь) нынѣшняго столѣтія, установлена хлѣбная руга въ пользу причта, пудовъ около 400 священнику и соотвѣтственно меньше причетникамъ[3]; разъѣзды по приходу, даже для сбора продуктовъ въ Петровки, Филипповки и проч., совершаются причтомъ не на своихъ лошадяхъ, а на «междудворныхъ подводахъ» прихожанъ; въ городъ ѣздятъ священники обыкновенно на «обывательскихъ» коняхъ; при церквахъ состоятъ трапезники и караульные, обыкновенно четыре человѣка: ихъ обязанность заключается, главнымъ образомъ, въ исполненіи хозяйственныхъ порученій священника по дому и по двору, а иногда и на покосѣ; наконецъ, плата за требы устанавливается здѣсь священниками вполнѣ произвольно, а такъ какъ жалобы по этимъ дѣламъ почти немыслимы въ виду дальности разстояній до какихъ-либо старшихъ духовныхъ властей, то духовенство въ этомъ отношеніи не стѣсняется ничѣмъ, кромѣ своихъ личныхъ соображеній. Намъ приходилось слышать въ нѣсколькихъ мѣстахъ объ «обычаѣ» уплаты за вѣнчаніе или за погребеніе взрослаго «по коню или по коровѣ». Нерѣдко также доходили до насъ разсказы о членахъ духовной іерархіи, которые за 10—15 лѣтъ своего пребыванія въ приходѣ составляли себѣ поборами, торговлей и подрядами весьма кругленькое состояніе и, уѣзжая, увозили съ собой цѣлые воза добра; или о такихъ, которые взыскивали съ прихожанъ ружную недоимку при содѣйствіи земскаго засѣдателя, подъ угрозой описи имущества недоимщиковъ; или почти невѣроятный разсказъ о крестьянинѣ, сошедшемъ съ ума послѣ того, какъ онъ попередавалъ, одинъ по одному, всѣ бывшіе у него сорокъ полуимперіаловъ духовному лицу, стращавшему его разными ужасами по случаю беременности незамужней дочери этого крестьянина; или о такомъ, который получалъ отъ общества 15 р. въ мѣсяцъ за обученіе дѣтей грамотѣ въ церковно-приходской школѣ, а, вмѣсто себя, нанималъ поселенца, платя ему 5 р. въ мѣсяцъ, никакого дальнѣйшаго попеченія о школѣ не имѣлъ; или о такомъ, который возбудилъ противъ себя цѣлую массу жалобъ по случаю небрежнаго исполненія "своихъ пастырскихъ обязанностей. Вотъ нѣкоторыя выписки изъ подобныхъ жалобъ, поданныхъ въ сельское управленіе. Крестьянка III. заявила, что «священникъ отказался придти для исповѣданія ея мужа, тяжко заболѣвшаго». Крестьянинъ К. заявилъ, что «на просьбу придти для исповѣди ея сына священникъ сказалъ: пріѣзжайте завтра». Поселенецъ П. жалуется, что «на просьбу придти исповѣдать больнаго поселенца А. священникъ сказалъ, чтобы больнаго привезли въ церковь къ вечернѣ» и т. д. Препирательство общества съ духовенствомъ по поводу различныхъ денежныхъ и имущественныхъ отношеній между нмми восходятъ нерѣдко до окружнаго и губернскаго начальства, причемъ поводы къ такимъ препирательствамъ бываютъ иногда весьма странны. Такъ, наприн., въ с. Z. было вакантно мѣсто священника въ теченіе трехъ мѣсяцевъ; священникъ предъявляетъ старостѣ письменное требованіе выдать ему три четверти (24 мѣры) хлѣбной руги, слѣдовавшей за это время псаломщику; вахтеръ и смотритель магазина отказались выдать хлѣбъ, предполагая этотъ остатокъ отъ руги обратить въ пользу общества; священникъ грозилъ жаловаться въ новой бумагѣ «высшему начальству»; староста доноситъ объ этомъ конфликтѣ волостному правленію; это послѣднее — земскому засѣдателю, сей спрашиваетъ разъясненія въ окружномъ полицейскомъ управленіи. Такимъ образомъ, составляется цѣлое «дѣло о невыдачѣ» и проч.; въ концѣ-концовъ, рѣшеніе вопроса предоставляется самому сельскому обществу, которое и постановляетъ: «остатка руги священнику не выдавать, какъ имъ незаслуженнаго». Приходилось слышать также о поступкахъ уже совершенно уголовнаго характера.
Нѣтъ ничего удивительнаго, что при такихъ личныхъ своихъ качествахъ многіе священники не только не привлекаютъ къ церкви индифферентныхъ въ дѣлѣ религіи прихожанъ, но еще болѣе отдаляютъ ихъ отъ нея; на церковь и на причтъ ея населеніе начинаетъ смотрѣть какъ на неизбѣжную расходную статью общественнаго и частнаго бюджетовъ — и только; ими пользуются, къ нимъ прибѣгаютъ лишь въ случаяхъ, когда законъ того велитъ, но нравственныхъ связей между этими двумя сторонами нѣтъ. Въ результатѣ такихъ отношеній оказывается, что съ самимъ ученіемъ христіанскимъ сибирякъ весьма мало знакомъ; молитвъ онъ почти не знаетъ; злыхъ духовъ почитаетъ и умилостивляетъ ихъ щепотками табаку или лоскутками матерій, которые бросаетъ и вѣшаетъ на дерево при проѣздѣ мимо «шаманскаго мѣста»; такъ называемая священная исторія, ветхо-и ново-завѣтная, извѣстна ему въ какихъ-то странныхъ передѣлкахъ, происшедшихъ не безъ вліянія языческихъ легендъ.
Въ Тунку занесенъ, напримѣръ, разсказъ однимъ солдатомъ, служившимъ на Амурѣ и слышавшимъ этотъ разсказъ отъ матросовъ, — «о фаравонахъ полулюдяхъ и полурыбахъ, живущихъ въ морѣ-окіянѣ». «Былъ апостолъ, угодный Богу человѣкъ, котораго люди обижали; онъ и ушелъ отъ нихъ черезъ море-окіянъ, но за нимъ погнались. Передъ угодникомъ море разступилось, а ихъ всѣхъ затопило; вотъ они и остались въ морѣ навсегда. Они часто выплываютъ наверхъ и спрашиваютъ матросовъ, ѣдущихъ на корабляхъ, „скоро ли будетъ свѣтопреставленіе?“ Значитъ, Господь заклялъ ихъ до самаго свѣтопреставленія».
Эти обращики циркулирующихъ въ народѣ сказаній религіознаго характера свидѣтельствуютъ о той путаницѣ основъ христіанскаго ученія, которая составляетъ ничто иное, какъ кодексъ вѣры православнаго сибиряка, ибо ничего больше о сущности этой вѣры ему неизвѣстно. Понятіе о грѣхѣ онъ имѣетъ весьма туманное. Неоднократно мнѣ приходилось вести разговоры съ почтенными хозяевами, которые, какъ оказалось, о добрѣ и злѣ имѣли представленія, весьма схожія съ представленіями объ этомъ какихъ-нибудь бушменовъ, выражающихся такъ: «если я уведу жену у сосѣда, то это будетъ добро, а если онъ уведетъ у меня, то это зло». Пара небольшихъ примѣровъ изъ тѣхъ, которые записаны у меня въ памятной книжкѣ, будутъ здѣсь, кажется, не излишни.
Мнѣ пришлось нѣсколько дней прожить въ домѣ двухъ братьевъ-крестьянъ, Самгиныхъ, молодыхъ еще людей, 30—35 лѣтъ, имѣвшихъ хорошее хозяйство, штукъ шесть лошадей и т. д. Одинъ изъ братьевъ былъ въ отлучкѣ: онъ уѣхалъ въ обозѣ съ товарами, на четырехъ лошадяхъ, верстъ за триста отъ села. Какъ-то утромъ замѣчаю, что оставшійся дома брать находится въ уныніи; спрашиваю его о причинѣ. Оказывается, что вечеромъ пріѣхали домой его односельцы, которые ходили въ извозъ другою артелью и повстрѣчали обозъ, въ которомъ шелъ и хозяйскій брать, уже на своемъ обратномъ пути; эти-то воротившіеся и привезли слухъ, что «сѣрый жеребецъ Самгиныхъ дорогою подохъ». Слухъ о смерти жеребца и привелъ въ уныніе моего хозяина, обыкновенно веселаго, энергичнаго, бодраго.
— Ужъ я думалъ, думалъ всю ночь, отчего бы это жеребцу пасть?… То ли Бога чѣмъ прогнѣвалъ, то ли родители чѣмъ согрѣшили…
— Да, можетъ быть, слухъ еще невѣрный?
— Вотъ ужъ далъ бы Богъ, кабы такъ-то!… Свѣчей бы поставилъ цѣлую кучу, ужь не пожалѣлъ бы денегъ… Я и то надежду такую имѣю, что не мой это жеребецъ, а Иннокентіевъ и издохъ, — у него тоже сѣрый есть. Вотъ кабы такъ-то!
— Этотъ Иннокентій богатый мужикъ?
— Какое богатый! Одинъ только конь и есть у него. Онъ самъ и не пошелъ съ обозомъ, — дрова рѣзать нанялся, а братаннику своему довѣрилъ, — у того своихъ только три коня. Ну, сказать, хоть и братанникъ, а все чужія руки и не хозяйскій глазъ; потому, полагать надо, не иначе какъ его жеребецъ сдохъ, а нашему-то съ чего бы?… За нашимъ свой главъ смотритъ.
— А вамъ не жаль Иннокентія-то?… Вѣдь, у него одинъ конь, а у васъ шесть; а вы же на его голову бѣду кличете.
Самгинъ сразу подтянулся, посмотрѣлъ на меня враждебно и подозрительно, потомъ сухо сказалъ, вставая и уходя:
— Каждому свое жалко. Мнѣ до Иннокентія како дѣло?
Предположенія хозяина оказались впослѣдствіи справедливыми: издохъ жеребецъ не его, а Иннокентія. Думаю, что мой хозяинъ побоялся не исполнить въ ближайшее же воскресенье свой обѣтъ относительно кучи восковыхъ свѣчей.
Уже на возвратномъ пути моемъ изъ Сибири на одной изъ почтовыхъ станцій не оказалось лошадей.
— Что-жь, придется ждать? — спросилъ я станціоннаго писаря.
— Должно быть, что такъ. Впрочемъ, очередный ямщикъ повезетъ, можетъ быть, не кормя, или на другихъ запасныхъ коняхъ.
— Похлопочите, пожалуйста.
Черезъ четверть часа кони были уже поданы. Ямщикомъ оказался молодецъ лѣтъ тридцати, весьма симпатичной наружности, не сибирскаго типа, съ голубыми глазами «съ поволокой», ухарски правившій конями. Мы разговорились съ нимъ о томъ, о семъ. Оказалось, что станцію держатъ товарищи ямщики, девять человѣкъ, у каждаго по «парѣ» (парой называется запряжка, будь то хоть три, хоть четыре лошади; обыкновенно на «пару» ямщикъ держитъ пять лошадей).
— Какъ же вы прогоны дѣлите между собою? Какъ расходы ведете?
Расходы дѣлились поровну на девять паръ, а прогоны шли именно тому, кто везъ проѣзжающаго. Безпрогонную же почту везли тѣ, на чью очередь она попадетъ. Такимъ образомъ, везти проѣзжающаго составляло прямую выгоду ямщика, а почту — убытокъ.
— Отчего же вы прогоны поровну не дѣлите на девять частей? Вѣдь, это иному и обидно сдѣлается, — вдругъ все почту и почту ему достанется возить нѣсколько дней подрядъ?
— А что-жь бы вы думали, баринъ, поэтому вотъ и не дѣлимъ артелью… Такъ-то оно лучше: каждый на свой фартъ разсчитываетъ. Вотъ я вторую ужь недѣлю не вожу почту, такъ ловко подходитъ дѣло… Совсѣмъ бы сейчасъ вотъ угодить — гляди, васъ Господь послалъ, я и уѣхалъ отъ нея. Пущай другіе везутъ ее, проклятую!… Да вотъ она, легка на поминѣ!
На встрѣчу намъ неслось густое облако пыли; слышался грохотъ тяжело нагруженныхъ повозокъ, звяканье колокольцевъ, гиканье ямщиковъ; черезъ минуту мимо насъ промелькнули три тройки и вновь заволоклись непроницаемымъ для взора облакомъ пыли.
— Ишь вотъ ее несетъ!… Кажинный день три или четыре тройки подъ московскую, да по двѣ тройки подъ иркутскую пять разъ въ недѣлю! Ея не навозишься, если фартить перестанетъ.
— А товарищей-то развѣ не жалко? Отчего-жь бы не поровняться вамъ и ѣздой, и прогонами? Вѣдь, это нехорошо, грѣшно другъ другу только зла желать! — не выдержала и горячо замѣтила моя спутница.
— Хо, хо! да съ чего же я отъ свово счастья отказываться буду?… Грѣхъ!… Тутъ грѣха нѣтъ!… А вотъ еслибъ я у себя, да у своихъ ребятъ кусокъ отнялъ и имъ бы за здорово-живешь бросилъ, вотъ это бы грѣхомъ назвать надо было. Вотъ они, голубчики, ѣдутъ, порадую ихъ сейчасъ!
И, весело посвистывая, онъ помчался на встрѣчу двумъ обратнымъ тройкамъ; обратные ямщики внимательно и завистливо глядѣли на него,
— Го, го!… Опять вамъ почту везти, никого на станкѣ нѣтъ, я послѣдній подалъ! — крикнулъ онъ имъ, проѣзжая мимо ихъ.
Изъ встрѣчныхъ повозокъ послышалось крупное ругательство.
— Ничего, Богъ пока милуетъ! — продолжалъ ямщикъ на ту же интересную для него тему. — А вотъ они повози-ка ее: изъ-подъ почты да опять почту… Ловко!… Хо, хо!…
— Красивый звѣрокъ, а какъ страшенъ долженъ быть, если коснуться его интересовъ! — шепнула мнѣ моя спутница. Я съ любопытствомъ смотрѣлъ на ласковое, веселое лицо обернувшагося ко мнѣ «звѣрка» и слушалъ его наивные разсказы, отнюдь ужь не зараженные рефлексіей, о деревенскомъ житьѣ-бытьѣ и о практикуемыхъ деревней пріемахъ въ ея борьбѣ за существованіе.
Съ тою средой, которая воспитываетъ подобныя непосредственныя натуры, не знающія колебаній и сомнѣній, не задумывающіяся надъ вопросомъ: хорошо или не хорошо, и занятыя исключительно рѣшеніемъ задачи: выгодно ли или невыгодно, — съ этою средой мы достаточно познакомимся изъ совокупности настоящихъ очерковъ. Но, чтобы лучше понять характеръ сибиряка и его духовное развитіе, остановимся на тѣхъ средствахъ, которыми онъ располагаетъ для своего умственнаго и духовно-нравственнаго воспитанія; посмотримъ, заимствуетъ ли онъ что-нибудь изъ сокровищницъ общечеловѣческаго разума, учится ли онъ въ школѣ, знакомится ли онъ съ порядкомъ вещей, существующимъ за предѣлами того уголка, который ему извѣстенъ, читаетъ ли онъ что-нибудь, чѣмъ увеселяется и занимается въ часы досуга и т. д.
Оффиціальныхъ школъ, сельскихъ или церковно-приходскихъ, въ извѣстной мнѣ части Иркутской губерніи очень немного, преимущественно по одной на волость; рѣдкія волости имѣютъ по двѣ школы, за то встрѣчаются совсѣмъ не имѣющія таковыхъ; если принять во вниманіе громадность протяженій сибирскихъ волостей, то не трудно придти къ заключенію, что большинство селеній отстоитъ отъ школъ въ разстояніяхъ, не допускающихъ возможности ежедневнаго ихъ посѣщенія учениками; и дѣйствительно, значительная масса населенія не пользуется школами вовсе, потому что посылать ежедневно дѣтей за 10— 20 и болѣе верстъ немыслимо, а никакихъ ночлежныхъ пріютовъ и квартиръ при школахъ не имѣется (кромѣ нѣкоторыхъ бурятскихъ, о которыхъ рѣчь особо). Даже болѣе того: въ крупныхъ селеніяхъ оказывались домашнія школы грамотности на ряду съ оффиціальною школой; на вопросъ о причинахъ, заставляющихъ нѣкоторыхъ отцовъ отсылать дѣтей въ домашнюю школу, а не въ оффиціальную, получался, между прочими, и слѣдующій отвѣтъ: «Наше село большое, живемъ мы на самомъ краю, до школы будетъ версты двѣ съ половиной, а то и всѣ три; даромъ, что одно село, а мальчонкѣ все жь бѣгать затруднительно; теперь же взять по домамъ которые учатъ, такъ это рукой подать: пробѣжалъ двора три-четыре, онъ и на мѣстѣ, и обморозиться не успѣетъ». Въ одной изъ приведенныхъ ниже сценокъ выставляется на видъ враждебное отношеніе крестьянъ одной волости къ оффиціальнымъ школамъ, которыми пользуются дѣти только 40—50 отцовъ, тогда какъ вся тысяча отцовъ данной волости вноситъ въ школу, поровну, 30—50 коп. въ годъ, самымъ не замаскированнымъ, видимымъ для нихъ образомъ; отсюда является неудовольствіе на школу, какъ на предметъ расхода обязательный, но не приносящій большинству населенія конкретной пользы. И покуда будетъ продолжаться нынѣшняя система содержанія училищъ, т.-е. сборъ на волостную школу — съ населенія данной волости, а на сельскую — съ даннаго села, до тѣхъ поръ ростъ числа школъ будетъ подвигаться впередъ черепашьими шагами, да и самое отношеніе населенія къ существующимъ уже школамъ, въ лучшемъ случаѣ — холодное, въ худшемъ — прямо враждебное, не измѣнится. Дѣло преобразованія школьной организаціи должно быть начато именно съ того, чтобы населеніе не было облагаемо непосредственно на школы, но чтобы часть общихъ налоговъ съ населенія поступала бы въ распоряженіе центральнаго учрежденія, вѣдающаго нужды населенія, и этимъ бы учрежденіемъ расходовалась, проще сказать, чтобы школьное дѣло было организовано такъ, какъ оно организовано въ земскихъ русскихъ губерніяхъ; но подобная организація немыслима безъ непосредственнаго представительства населенія, т.-е. безъ введенія въ Сибири началъ земскаго самоуправленія. Такова, по нашему мнѣнію, одна изъ главнѣйшихъ причинъ слишкомъ незначительнаго количества оффиціальныхъ школъ; но имѣются и другія причины этого, и весьма видная среди нихъ, это — неудовлетворительность нынѣшней постановки самаго школьнаго обученія.
Здѣсь не мѣсто входить въ подробный разборъ недостатковъ школъ; достаточно сказать, что неудовлетворительные отзывы о нихъ слышатся отъ мѣстнаго населенія гораздо чаще, нежели удовлетворительные, и, притомъ, часть подобныхъ отзывовъ обоснована не на какомъ-нибудь печальномъ недоразумѣніи или на непониманіи усовершенствованныхъ пріемовъ педагогіи, а на видимыхъ результатахъ школьнаго обученія. «Мой мальчонка третій годъ бѣгаетъ въ эту самую училищу, а все еще читать не умѣетъ…» «Взялъ его оттуда, потому одно баловство: цѣлую зиму прошатался, а ни-ни, какъ есть ничему не научился; теперь къ своему старичку отдалъ…» Вотъ такіе и подобные отзывы получались нами неоднократно; понятно, что недовольство одною отца предрасполагаетъ къ враждебному отношенію къ школѣ многихъ отцовъ, хотя бы еще никакого дѣла съ нею не имѣвшихъ; и они, слѣдуя за авторитетнымъ голосомъ лично обиженнаго, такъ же говорятъ: «Какая это школа, баловство одно!» Само собою разумѣется, что нѣкоторые другіе отзывы недовольныхъ школой гораздо менѣе основательны и кроются въ непониманіи самихъ школьныхъ программъ; такъ, нѣкоторые требуютъ отъ школы одной простой грамотности, не признавая даже необходимости знанія элементарныхъ ариѳметическихъ дѣйствій; иные желаютъ, чтобы ученики принимались въ школу въ любое время года, и т. д. Недовольство оффиціальною школой, проистекающее, главнымъ образомъ, изъ душевого обложенія всѣхъ плательщиковъ въ пользу ея, категорично сказывается массой приговоровъ, составляющихся различными сельскими обществами о нежеланіи ихъ нести расходы на волостную школу, которою они, за дальностью разстоянія, не пользуются; не мало имѣется также волостныхъ приговоровъ объ отказѣ сходовъ участвовать въ содержаніи учительской семинаріи и техническаго училища въ Иркутскѣ, или пансіонеровъ въ уѣздномъ училищѣ (по Нижнеудинскому округу), или въ составленіи библіотеки при женской прогимназіи (тамъ же); всѣ эти расходы были въ прошедшія времена навязаны населенію старательными и усердными чинами земской полиціи, доносившими куда слѣдуетъ, что «населеніе ввѣренныхъ волостей съ радостью откликнулось на призывъ участвовать въ великомъ дѣлѣ просвѣщенія и т. д. и постановило вносить ежегодно на содержаніе техническаго училища въ Иркутскѣ столько-то рублей»[4]. Весьма естественно, что теперь, когда произволъ земскихъ властей нѣсколько умалился, населеніе пробуетъ отказаться отъ участія въ расходахъ, цѣль которыхъ для него совершенно незнакома и даже не симпатична; такъ, алзамайскій волостной сходъ, отказываясь отъ ежегодной уплаты 240 рублей на содержаніе двухъ стипендіатовъ въ уѣздномъ училищѣ, объяснялъ, что считаетъ этотъ расходъ для населенія совершенно непроизводительнымъ, ибо большинство стипендіатовъ курса не кончаютъ я возвращаются домой едва грамотными, а кончающіе курсъ совершенно покидаютъ деревню, уходятъ куда-нибудь на службу, а ихъ общества принуждены отбывать за нихъ повинности, не получая отъ нихъ ни малѣйшей пользы. Начальство, однако, не даетъ въ этомъ дѣлѣ потачки, и разъ взятое на себя населеніемъ обязательство участвовать въ какомъ-либо расходѣ этого рода считается безсрочнымъ и ненарушимымъ: обязался платить — и плати; всѣ приговоры объ отказахъ не утверждаются и «пожертвованія» взыскиваются при посредствѣ чиновъ полиціи полностью. Да съ точки зрѣнія начальства ничего и не остается дѣлать, какъ «взыскивать полностью», иначе многія изъ «учрежденій на благо просвѣщенія» должны будутъ ликвидировать свои дѣла за недостаткомъ средствъ.
Гораздо ближе стоятъ къ населенію такъ называемыя въ литературѣ «домашнія школы грамотности». Главное ихъ преимущество въ глазахъ крестьянъ передъ оффиціальною школой заключается въ слѣдующемъ: расходы на домашнюю школу несутъ именно тѣ, кто ею пользуется, а не все населеніе. Устраиваются эти школы обыкновенно такъ: какой-нибудь грамотѣй ходитъ изъ селенія въ селеніе съ наступленіемъ осени (лѣтомъ онъ, за недостаткомъ учениковъ, занимался какимъ-нибудь ремесломъ или жилъ въ сторожахъ и т. п.), разыскивая себѣ пристанище, покуда не набредетъ на группу отцовъ, намѣревающихся отдать своихъ ребятъ «въ науку»; въ большихъ же селеніяхъ сами отцы составляютъ изъ себя группу и сами начинаютъ подыскивать учителя, причемъ справочными конторами служатъ кабаки. Товарищества отцовъ образуются обыкновенно изъ ближайшихъ сосѣдей; учениковъ бываетъ 6—10; учитель живетъ понедѣльно у отцовъ и учить дѣтей въ той же избѣ, въ которой живетъ; онъ получаетъ харчи и отъ 50 к. до 2 руб. въ мѣсяцъ съ ученика (чаще всего 1 р. — 1 р. 50 и.), такъ что заработокъ его составляется изъ 9—10 р. въ мѣсяцъ, кромѣ содержанія. Обученіе грамотѣ производится довольно быстро и обязательно въ одну зиму, такъ какъ по двѣ зимы ребята въ домашнихъ школахъ никогда не обучаются, за рѣдкими исключеніями. Учатъ по чемъ попало (всѣ учебники и пособія родителей), читая согласныя «бе, къ эм»; писать научаются плохо, ариѳметическія знанія ограничиваются умѣньемъ механически записать двухъ-или трехзначное число; нѣкоторые изъ учителей «проходятъ» отрывки изъ священной исторіи и обучаютъ тремъ-четыремъ молитвамъ. Въ этомъ заключается все преподаваніе въ домашней школѣ средняго типа. Количественно эти школы превосходятъ число оффиціальныхъ школъ, по меньшей мѣрѣ, въ 5—6 разъ; въ крупныхъ селеніяхъ, на ряду съ оффиціальною школой, существуютъ иногда по двѣ и по три домашнихъ. Кто же оказывается учителями въ этихъ школахъ грамотности? На это можно отвѣтить съ большимъ основаніемъ: въ огромномъ большинствѣ случаевъ, уголовные ссыльно-поселенцы или крестьяне и мѣщане изъ ссыльныхъ же (т.-е. ссыльные, принятые по прошествіи законнаго срока въ крестьянское или мѣщанское общество), а затѣмъ слѣдуетъ всякій сбродъ: отставные солдаты, выгнанный со службы канцелярскій людъ и всякіе разночинцы; лицъ духовнаго званія немного, преимущественно заштатные дьячки, вдовы и незамужнія дочери разныхъ причетниковъ. Такимъ образомъ, главными распространителями грамотности являются поселенцы, среди коихъ попадаются весьма искусные мастера своего дѣла, иногда даже съ спеціально педагогическимъ или гимназическимъ образованіемъ; конечно, встрѣчаются и такіе, которые сами могутъ быть названы развѣ только малограмотными. Особенно вреднаго вліянія въ нравственномъ отношеніи этотъ контингентъ наставниковъ на молодое поколѣніе оказывать не можетъ, такъ какъ всѣ сношенія ихъ производятся на глазахъ у родителей, и самыя сношенія эти ограничиваются только узкимъ кругомъ учебныхъ занятій; вотъ развѣ то, что большинство изъ нихъ — горькіе пьяницы, можетъ служить дурныхъ примѣромъ для ребятъ; но надо принять во вниманіе, что подобныхъ дурныхъ примѣровъ въ деревнѣ вообще не оберешься, потому что и многіе отцы учениковъ ничѣмъ въ этомъ отношеніи не уступятъ учителямъ. Пьянство учителей, однако, сильно тормазитъ самый ходъ ученія; очень часто на вопросъ: «учатся ли ребята?» — приходилось получать отвѣты вродѣ слѣдующихъ: «взялся было тутъ одинъ, недѣли двѣ проучилъ, да и запьянствовалъ; все съ себя пропилъ и ушелъ куда-то»; или: «искалнискали подходящаго — нѣтъ, не нашли; набивался одинъ, да пьяница горькій, мы и не согласились, потому что толку все равно не выйдетъ».
Какъ-никакъ, а надо сдѣлать заключеніе, что большинство грамотныхъ въ Сибири вышло не изъ оффиціальныхъ школъ, а изъ домашнихъ; вообще, въ дѣлѣ распространенія грамотности заключается громадная заслуга ссыльнаго элемента: за все зло, которое причиняетъ ссылка сибирскому населенію, она какъ бы пытается расплатиться съ нимъ нѣкоторыми крупицами добра, въ числѣ коихъ первенствующую роль занимаетъ распространеніе грамотности въ населеніи. Но если говорить о качественной сторонѣ дѣла, то слѣдуетъ начать съ пожеланія, чтобы число оффиціальныхъ школъ поскорѣе увеличилось въ нѣсколько разъ и чтобы онѣ вытѣснили эти домашнія школы, которыя научаютъ дѣтей только «ремесленной грамотѣ», нисколько не развивая ихъ, не вселяя въ нихъ любви къ чтенію, ни мало не поднимая ихъ надъ уровнемъ прочей безграмотной массы. Грамота домашней школы служитъ только для узко-практическихъ цѣлей: подписать приговоръ, заемную росписку, написать счетъ или заемное письмо; кругозоръ же молодаго поколѣнія не расширяется здѣсь, тогда какъ оффиціальная школа, какъ плохо даже она ни поставлена въ настоящее время, дѣйствуетъ и въ послѣднемъ направленіи.
Изъ этого бѣглаго очерка постановки школьнаго дѣла уже ясно, что сибирякъ-грамотѣй можетъ пользоваться своею грамотой только въ узко-утилитарномъ направленіи; любви къ чтенію, желанія расширить свой кругозоръ посредствомъ чтенія у него нѣтъ и быть не можетъ, ибо домашняя школа, въ которой онъ обучается, не даетъ ему этого; также ничего не даетъ оффиціальная школа тѣмъ тремъ четвертямъ своихъ питомцевъ, которые оставляютъ ее, не окончивъ курса, едва-едва научившись чтенію и письму, что считается отцами совершенно достаточнымъ курсомъ наукъ. Дѣйствительно, при моихъ разъѣздахъ по Иркутской губерніи, мнѣ почти не приходилось встрѣчать книгъ у населенія, а въ числѣ тѣхъ немногихъ экземпляровъ, которые пришлось видѣть, нѣкоторые попали въ крестьянскія избы, очевидно, по чистой случайности, такъ какъ совершенно не соотвѣтствовали пониманію и потребностямъ публики; изъ училищныхъ же библіотекъ, гдѣ таковыя имѣются, книги берутся рѣдко и очень немногими крестьянами, и то преимущественно ребятами въ первые годы по окончаніи ими курса въ школѣ, а затѣмъ, по достиженіи извѣстнаго возраста, практическая жизнь вступаетъ въ свои права и всякая охота къ чтенію исчезаетъ даже у этой «соли деревни»[5]; разнощики товаровъ по деревняхъ держатъ у себя только лубочныя картинки, да самыя дрянныя «Никольскія изданія», вродѣ пѣсенниковъ, сказокъ о мертвецахъ и чертяхъ и т. п.; въ послѣднее время, впрочемъ, стали попадаться и изданія «Посредника». По вообще можно сказать, что иркутская деревня не читаетъ вовсе, отчасти не находа вкуса къ чтенію, отчасти не имѣя возможности добыть матеріалъ для чтенія. Гораздо прочнѣе стоитъ дѣло съ лубочными картинами, которыя встрѣчаются почти всюду. Мода украшать стѣны избъ картинами привилась уже издавна, особенно въ торговыхъ селахъ, лежащихъ близъ трактовъ; разнощики товаровъ имѣютъ при себѣ всегда богатый выборъ картинъ, на всякіе вкусы и цѣны, отъ 3 коп. до 12—15 коп. за экземпляръ. Мнѣ пришлось побывать въ нѣсколькихъ десяткахъ избъ въ разныхъ концахъ описываемаго района; въ рѣдкой избѣ я не находилъ ни одной картины, въ большинствѣ же избъ ихъ оказывалось отъ двухъ до пяти штукъ, а въ иныхъ я насчитывалъ по десятидвадцати и болѣе листовъ; такимъ образомъ, запасъ наблюденій моихъ по вопросу, какого рода картины наиболѣе распространены въ этой мѣстности, довольно значителенъ; отсюда можно будетъ вывести нѣкоторыя заключенія о вкусахъ населенія, а также и о качественной сторонѣ матеріала, которымъ снабжаетъ Россія сибирскихъ эстетиковъ.
Прежде всего надо замѣтить, что наиболѣе грубыхъ лубочныхъ картинъ, т.-е. литографій, раскрашенныхъ отъ руки, теперь уже вовсе почти не попадается: картиннымъ рынкомъ, по крайней мѣрѣ, въ Сибири, всецѣло эавладѣла хромолитографія. Этому приходится только радоваться, ибо, какъ извѣстно, хуже прежнихъ лубочныхъ картинъ ничего быть не могло. Въ красильномъ — цвѣтильномъ тожь — промыслѣ, нынѣ почти прекратившемся, участвовали даже пятилѣтнія дѣти, а заработокъ ихъ составлялъ 2 р. за 100 листовъ, причемъ на листѣ бывало отъ одной до тринадцати картинъ; считая, въ среднемъ, по 6 картинъ въ листѣ, опредѣлимъ, что за раскраску одной картины мастеръ получалъ ⅓ коп. съ своими красками; понятно, какого качества была его работа: полоса синей краски захватывала на картинѣ избы, одежду дѣйствующихъ лицъ и туловище лошади, полоса зеленой шла по ногамъ людей и лошадей, а красной были «разцвѣчены» небо и купа деревьевъ; выходило безсмысленно, пестро и смѣшно.
Нынѣшнія хромолитографіи во сто разъ лучше этихъ, рѣзанныхъ иногда на деревѣ «лубковъ»; попадаются даже вполнѣ удовлетворительныя картины[6], мало чѣмъ уступающія «художественнымъ преміямъ» зазывательно-литературныхъ дѣлъ мастеровъ, издающихъ иллюстрированные журмальчики и назначающіе цѣну своимъ «преміямъ» въ «отдѣльной продажѣ» вдвое и втрое дороже стоимости самаго журнала. Но что касается содержанія этихъ произведеній, то надо сказать, что, къ сожалѣнію, большинство изъ нихъ еще не очень далеко ушло отъ сюжетовъ старыхъ лубочныхъ картинъ; особенно же плохи, возмутительно плохи подписи подъ картинами, все равно въ прозѣ онѣ или въ стихахъ. Это обстоятельство тѣмъ болѣе важно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, достойно сожалѣнія, что подписи подъ картинами "оставляютъ чуть ли не единственный видъ «литературы», доступной сибиряку.
Издательскія фирмы, произведенія которыхъ попадались мнѣ на глаза при осмотрахъ картинныхъ галлерей на стѣнахъ крестьянскихъ избъ, суть слѣдующія: Сытина и Ко., Морозова, Васильева, Абрамова, Яковлева, Стрѣльцова, Руднева и Соловьева; особнякомъ отъ этихъ фирмъ стоятъ: «Посредникъ», изъ картинъ котораго я встрѣтилъ только двѣ, каждую въ одномъ экземплярѣ (Страданія и Искушеніе I. Хр.)) и варшавская фирма Треплевъ, Конрадъ и Таубе, снабжающая православный людъ католическими изображеніями святыхъ, Христа и Богоматери. Послѣднія картинки весьма не дурно сдѣланы и снабжены позолоченною, въ готическомъ вкусѣ, тисненною рамкой, которая, вѣроятно, и привлекаетъ покупателей; какъ бы то ни было, эти изображенія встрѣчаются весьма часто и висятъ обыкновенно въ ряду писанныхъ на деревѣ образовъ, на которые молятся.
Изъ произведеній названныхъ выше издателей наибольшею распространенностью, какъ кажется, пользуются фабрикаты первыхъ четырехъ; Рудневскія же, Стрѣльцовскія и Соловьевскія картины встрѣчались мнѣ значительно рѣже. По качеству подписей, всѣ эти фирмы мало чѣмъ отличаются одна отъ другой: какъ у тѣхъ, такъ и у другихъ встрѣчаются и порядочныя, и никуда негодныя. Безобразіе подписей бываетъ троякаго рода: невозможная орѳографія, безсмысленное или пошлое содержаніе и несоотвѣтствіе между изображеніемъ и текстомъ; иногда всѣ три эти качества удачно комбинируются на одномъ экземплярѣ. Думаю, что не лишнимъ будетъ познакомиться поближе съ содержаніемъ картинъ, составляющихъ единственное произведеніе искусства, проникающее въ сибирскую глушь; сдѣлать это въ настоящемъ очеркѣ нужно еще и потому, что для отдѣльнаго очерка матеріала у меня недостаточно, а, между тѣмъ, собранное не лишено интереса.
1. Весьма распространенными, чуть ли не господствующими по численности являются портреты членовъ царствующей въ Россіи фамиліи и сцены изъ ея частной жизни (катанье въ коляскѣ, семейныя группы и т. п.). Изрѣдка встрѣчаются картины, изображающія Свиданіе трехъ императоровъ или же группу царствующихъ особъ всего свѣта (въ томъ числѣ персидскаго шаха, римскаго папы, президента Французской республики, князя Баттенбергскаго и т. д.). Изображенія членовъ русскаго царствующаго семейства бываютъ то добропорядочныя, то никуда негодныя, аляповато сдѣланныя, не прѣющія ни малѣйшаго сходства съ хорошими портретами. Весьма распространены портреты съ покойнаго Государя Александра И, когда онъ лежалъ въ гробу, а также изображенія похоронной процессіи, слѣдовавшей за останками Государя. Эти патріотическія картины особенно преобладаютъ въ домахъ отставныхъ солдатъ, на «барскихъ» квартирахъ, содержимыхъ писарями, старостами, и т. п.
2. Батальныя картины встрѣчаются сравнительно рѣдко, преимущественно у солдатъ же. Военныя дѣйствія 76—77 гг. противъ Турціи происходили въ такомъ отдаленіи отъ Сибири и такъ слабо на ней отозвались, что не затронули народной мысли, не заинтересовали воображенія сибиряка. Изрѣдка попадаются портреты Гурко, Скобелева; а вдругъ окажется висящимъ на почетномъ мѣстѣ «генералъ Хрулевъ на конѣ»; взятіе Карса, сдача Плевны и Рущука[7] попадались мнѣ также въ одномъ или двухъ экземплярахъ. Встрѣтилась картинка изданія Сытина 1882 г., относящаяся по содержанію ко временамъ Крымской кампаніи; очевидно, что острая соль патріотизма, которымъ она дышетъ, спасла ее отъ руки времени и провела черезъ цѣлый рядъ послѣдовательныхъ изданій. На ней изображенъ мужикъ, стоящій на одной чашкѣ вѣсовъ, тогда какъ за другую ухватились, въ самыхъ глупыхъ позахъ, турки, французы и англичане, и никакъ перетянуть мужика не могутъ; подпись гласитъ: «О, хо, хо! пяшолъ (тяжелъ? пошелъ?) русскій мужикъ и кулакомъ, и вѣсомъ»[8]. Къ этой же группѣ отношу картины, изображающія разныя охотничьи сцены; чаще прочихъ встрѣчаются охота на львовъ, охота на тигровъ, привлекающія покупателей раздирательностью сюжета да фантастическими нарядами бедуиновъ и какихъ-то негровъ.
3. Пѣсенные или изъ литературы позаимствованные сюжеты, такимъ картинамъ обыкновенно сопутствуютъ нѣсколько куплетовъ изъ пѣсню или ронанса, или вся пѣсня цѣликомъ, или прозаическій отрывокъ. Этоге рода картины встрѣчаются довольно часто; можно съ увѣренностью сказать, что въ избѣ, въ которой имѣется штукъ пять лубочныхъ картинъ, хоть одна изъ нихъ окажется принадлежащей къ этой категоріи. Иногда текстъ пѣсни бываетъ сокращенъ и измѣненъ; иногда конецъ пѣсни оказывается совершенно присочиненнымъ; иногда смыслъ подписи вовсе не соотвѣтствуетъ содержанію картины. Наприм., пѣснѣ «Звенитъ звонокъ и тройка мчится», въ которой есть стихъ: «въ домъ кровныхъ воинъ молодой», — соотвѣтствуетъ изображеніе какого-то невозможнаго барина въ цилиндрѣ и съ папиросой въ зубахъ, мчащагося на телѣжкѣ въ родныя Палестины. Или, наприм., подъ изображеніемъ группы крестьянъ и бабъ, пирующихъ за столомъ, помѣщена такого рода подпись:
Русская дѣривенская пѣсня.
[править]Отадлъ меня батюшка
Не въ малую семью
Оо-хо-хо-хо-о-ох-ти мнѣ
Что не малую не согласную…
А конецъ таковъ:
Мужъ по горенки прошелъ
На жену глаза косо повелъ
Хоть касись не касиси не боюсь
Я тебя не ударишь ты меня
Мужъ ударилъ жену по щекѣ
Повернулась жена по всей хари оплѣла.
Одинъ разъ встрѣтились сцены изъ Тараса Бульбы въ 12 картинахъ за одномъ листѣ, съ выписками изъ Гоголя, картина издана Васильевымъ, довольно аляповато, и самыя фигуры слишкомъ мелки для непривычныхъ къ разглядыванію картинъ крестьянскихъ глазъ.
4. Жанровыя и юмористическія картины составляютъ чуть ли не добрую половину всѣхъ проникшихъ въ деревню образцовъ живописи. Сюжеты этихъ картинъ самые разнообразные, то изъ русскаго, то изъ чужестраннаго быта. Выполненіе и текстъ нѣкоторыхъ удовлетворительны, нѣкоторыхъ же — особенно юмористическихъ — невозможны, прямо возмутительны. Укажемъ, для примѣра, нѣсколько картинъ этого рода.
а) Мужикъ пашетъ. Подпись въ стихахъ гласитъ слѣдующее: «Мужикъ пашеньку пахалъ, Самъ на солнышко взиралъ. Глядѣлъ, какъ чужіе-то жены Мужьямъ завтрыкать несутъ. А моя жена позабыла про меня. Дай я выпрягу лошадку, Самъ пойду въ кусты. Вотъ я вырежу лозу на свою жену. Подъѣзжаю ко двору, жена ходитъ по двору. Жена ходитъ по двору повесимши голову. Ина гдѣ жена была? Я была у батюшки въ гостяхъ И на чемъ же ты, жена, Меня поздравляла? Она отвѣта ни какого несказала».
б) Господинъ въ шляпѣ везетъ телѣгу, въ которой сидитъ дана и другой господинъ; кругомъ — толпа. Рисунокъ до-нельзя аляповатъ. Подпись въ стихахъ гласитъ: «Мужъ жену веселитъ въ Елѣдорадо тащитъ. Вотъ смотрите какъ бѣжитъ Въ Ельдорадо жену катить, Весь мокрехонекъ онъ сталъ Какъ довѣсть жену не зналъ. А жена съ дружкомъ сидитъ Въ тихомолку говоритъ Кнутомъ мужа погоняетъ Бѣжать шибче заставляетъ. Мужъ. Больно тушка меня бьешь Ти пальто мой раздерешь Мой везетъ тебя карошъ» и т. д. въ томъ же родѣ. Хозяинъ избы, въ которой я увидѣлъ эту картину, молодой крестьянинъ лѣтъ 25, весьма одобрительно отзывался о ней, говоря со смѣхомъ: «Да, вотъ, тоже жены-то какія бываютъ!»
в) Мужикъ бьетъ лежащую на полу бабу и таскаетъ ее за волосы. Изъ подписи оказывается, что она просила «сладкихъ кушаній — бѣлыхъ грибовъ и пироговъ»; теперь же она «будетъ мужа почитать, да его уважать».
г) «Обманутый любовникъ». Нѣмочка съ невозможно толстыми икрами и въ чепчикѣ обнимается съ молодымъ парнемъ за повернутою на бокъ кадкой, въ которой сидитъ старый бондарь и съ увлеченіемъ цѣлуетъ руку парня, ему протянутую; вѣроятно, бондарь предполагаетъ, что цѣлуетъ руку красотки. Подпись такова:
«Онъ слышалъ ясно голосъ милой
Но самъ красоты не видалъ
Ему молодчикъ руку сунулъ
И бондарь, счастьемъ ослѣпленный,
Ту руку страстно цѣловалъ».
д) «Первая любовь». Подростокъ-мальчикъ и барышня, въ французскихъ костюмахъ XVII в., цѣлуются въ паркѣ близъ статуи Амура. Подпись: «И въ дѣтствѣ они любили этотъ тихій въ рощѣ уголокъ Они всегда сюда играть ходили Теперь ихъ ранилъ здѣсь не видимый стрѣлокъ».
е) «Подгулявшій баринъ» приплясываетъ передъ дѣвицей въ сарафанѣ, подпѣвая: «Эхъ! ходи ты, ходи я, ходи милая моя!…» На второмъ планѣ виднѣется фигура еще одного барина, и далѣе — столъ съ самоваромъ и закусками. За пляшущею дѣвицей — два парня и еще дѣвица, насмѣшливо глядящіе на разгулъ господъ. Картина не лишена смысла и исполнена, сравнительно, не дурно (изд. Соловьева).
ж) Двѣ расфранченныя барышни стоятъ, согнувшись, надъ птичьимъ гнѣздышкомъ. Подпись: «Лиза съ Дуней по лугу гуляла По душистымъ по цвѣтамъ Вдругъ кусточекъ увидала Гнѣздо птичекъ было тамъ».
з) Представлены мать и двое дѣтей, всѣ въ купальныхъ костюмахъ, идущіе по направленію къ морю; картина (изд. Сытина) исполнена не дурно, но подпись совсѣмъ несообразна: «Бѣгство отъ наводненія. Страшно воды разлилися Все готовы поглотить И торопится съ дѣтями Молодая мать уйтить».
Сюда же могутъ быть причислены всякія явно шуточныя картины, вродѣ «визита доктора» (заяцъ во фракѣ у постели зайчихи въ чепчикѣ), ила «школы» (птицы за классными столами), или ребенка, у котораго собачка отнимаетъ крендель, ребенка, наливающаго манную кашу въ карманные часы, и проч.
Изъ всей группы этихъ жанровыхъ и юмористическихъ картинъ особенною распространенностью пользуются тѣ, которыя блещутъ яркостью красокъ и роскошью деталей, хотя бы сюжеты ихъ ничего собою не выражали и не говорили уму крестьянина. Такъ, по крайней мѣрѣ, въ десяти избахъ мнѣ встрѣтилась картина, изображающая какихъ-то двухъ итальянцевъ въ роскошныхъ средневѣковыхъ костюмахъ, съ кружевами, брыжжами, въ атласѣ и бархатѣ, недурно воспроизведенными малиновыми, синими и другими эффектными тонами; онъ играетъ на гитарѣ, она его слушаетъ; подпись гласитъ: «Я васъ люблю — къ чему лукавить — А все-жь должно прибавить — Чтобы „полюбили вы меня“ — И тогда на радости спою — Вамъ пѣсенка свою». Очевидно, что не содержаніе сюжета и не вздорная подпись этой картины способствуютъ ея популярности.
5) Миѳологическіе и сказочные сюжеты занимаютъ, по распространенности, одно изъ послѣднихъ мѣстъ въ ряду прочихъ. Чаще всего встрѣчались мнѣ: Вѣнера, купающая амура, съ подписью: «Остужу тебя струями — Чистыхъ водъ фонтана — Волновать дѣвичьей крови — Мы не будемъ рано», — и Діана; послѣдняя картина представляетъ собою какую-то скверную камелію, держащую въ рукахъ лукъ, на одномъ концѣ котораго сидятъ два голубка, а на другомъ навѣшены жемчугъ и разные драгоцѣнные уборы; драгоцѣнности перевѣшиваютъ голубковъ, т.-е. любовь пасуетъ передъ богатствомъ, которое якобы завоевываетъ сердце Діаны, чѣмъ не мало опечаленъ Амуръ, тутъ же стоящій. Однако, подпись гласить вовсе другое: «Лукъ со стрелкою пернатой — Дѣва напрягаетъ — Амуръ божокъ крылатый — Выстрѣлъ направляетъ»… Къ этой же группѣ картинъ мы относимъ Ивана Царевича, увозящаго Царевну, сцены изъ Конька-Горбунка и т. п.
6) Пейзажи, виды городовъ, отдѣльныхъ зданій попадаются лишь изрѣдка, какъ бы случайно; ни одного изъ подобнаго рода изображеній намъ не пришлось встрѣтить хоть по два раза.
Помимо этихъ шести группъ картинъ, встрѣчаются кое-гдѣ портреты разныхъ духовныхъ и сановныхъ особъ, тенденціозно-моральныя изображенія «вреда отъ пьянства», «мученій грѣшниковъ въ аду», затѣмъ — иллюстраціи къ сценамъ изъ священной исторіи (Авраамъ, приносящій въ жертву Исаака, возвращеніе блуднаго сына и т. п.) и, наконецъ, всякая смѣсь, начиная съ вырѣзокъ изъ модныхъ и иллюстрированныхъ еженедѣльныхъ журналовъ до раскрашенныхъ ярлыковъ съ банокъ изъ-подъ варенья, съ пачекъ вязальной бумаги и этикетокъ чайныхъ и табачныхъ — включительно; въ одной избѣ я съ удивленіемъ замѣтилъ даже золоченый ярлыкъ отъ сахарной головы, красовавшійся близъ зеркала, на ряду съ какими-то хромолитографіями средняго достоинства.
Въ такихъ-то видимыхъ формахъ сказываются какъ вкусы сибирской деревенской публики, такъ и потребность ея въ произведеніяхъ искусства и литературы. Нельзя не придти къ заключенію, что потребности и вкусы эти весьма примитивны. Отъ картины, каковъ бы ни былъ ея сюжетъ, требуются, прежде всего, яркость и разнообразіе красокъ, которыми она выполнена; поэтому-то въ народныхъ картинахъ преобладаютъ красные, голубые, желтые и зеленые тона, — нужды нѣтъ, что такія комбинаціи производятъ нерѣдко слишкомъ кричащіе, грубые эффекты; поэтому также изобилуютъ сюжеты, ничего общаго съ теченіемъ деревенской или даже вообще русской жизни не имѣющіе и ничего крестьянину не говорящіе, но дающіе возможность представить смѣсь различныхъ яркихъ тоновъ; въ этихъ условіяхъ и кроется причина, почему такъ часто встрѣчаются въ деревенскихъ сѣренькихъ избахъ эти итальянскіе синьоры въ кружевахъ и атласахъ, эти Діаны въ шелкахъ и драгоцѣнныхъ уборахъ, Венеры въ пурпурѣ и французскіе маркизы въ расшитыхъ золотомъ кафтанахъ: всѣ эти костюмы и аксессуары блещутъ и сверкаютъ, представляя собою рѣзкій контрастъ съ безцвѣтною обстановкой избы и отчасти скрашивая эту обстановку. Съ указаннымъ здѣсь привлекательнымъ для сельскаго населенія качествомъ лубочно рыночныхъ картинъ придется серьезно считаться издательскимъ фирмамъ, которыя вздумали бы пустить въ народное обращеніе картины съ болѣе содержательными сюжетами и болѣе художественно исполненныя: если онѣ не будутъ отвѣчать главнѣйшему запросу, предъявляемому имъ со стороны сельскаго населенія, т.-е. не будутъ служить яркостью своихъ тоновъ достаточнымъ контрастомъ съ будничною обстановкой избы, то за успѣхъ ихъ, въ смыслѣ широкаго распространенія, ручаться никакъ нельзя.
И такъ, школа даетъ сибиряку лишь «ремесленную» грамоту, т.-е. обучаетъ его чтенію, иногда письму, но весьма мало расширяетъ его умственные горизонты и не возбуждаетъ въ немъ никакого стремленія къ саморазвитію путемъ чтенія; вслѣдствіе этого, среди населенія циркулируетъ весьма мало книгъ, такъ что безъ особой натяжки можно вообще сказать, что сибирское населеніе ничего не читаетъ. Имѣющіяся же въ деревнѣ лубочныя картины хотя и сопровождаются болѣе или менѣе пространными подписями, но пріобрѣтаются крестьянами не ради ихъ подписей и сюжетовъ, а исключительно въ качествѣ украшеній. Такимъ образомъ, деревенское населеніе указанной мѣстности можетъ считаться еще совершенно незатронутымъ и чуждымъ вліянія литературы и искусства живописи; оно и въ наше время столь же изолировано отъ всякихъ умственныхъ и эстетическихъ наслажденій, знакомыхъ центрамъ культуры и цивилизаціи, какъ было изолировано отъ нихъ двѣсти лѣтъ назадъ; все духовное сокровище, которымъ оно обладаетъ, добыто имъ самимъ, частью, можно полагать, посредствомъ собственнаго творчества, частью же при помощи позаимствованій у отдѣльныхъ пришельцевъ изъ другихъ странъ и у цѣлыхъ племенъ, съ которыми ему приходилось сталкиваться на жизненномъ пути. Нѣсколько словъ о сущности этихъ сокровищъ будутъ также не излишни для полноты характеристики личности сибиряка.
- ↑ Многіе изъ священниковъ сибирскихъ были совершенно безграмотны и не умѣли даже сдѣлать своей подписи; а ихъ нравственность характеризуется весьма рельефно слѣдующимъ обстоятельствомъ: въ первой половинѣ XVIII в. сибирскимъ священникамъ было запрещено отъ правительства ѣздить въ улусы къ новокрещеннымъ инородцамъ, въ огражденіе этихъ послѣднихъ отъ эксплуатаціи и поборовъ со сторона ихъ духовкахъ Отцовъ; впослѣдствіи это запрещеніе было снято, но при этомъ было повелѣно наблюдать за ними, чтобы они не производили торговли съ инородцами подъ видомъ духовныхъ требъ (Словцовъ: «Истор. обозр. Сибири»).
- ↑ Сказанное здѣсь относится, конечно, и мѣстностямъ, граничащимъ съ бурятскими владѣніями: только при близкомъ общеніи съ инородцами подпадаютъ сибиряки подъ ихъ косвенное вліяніе.
- ↑ Пудъ хлѣба стоитъ въ Иркутскоі губ. отъ 1 р. до 1 р. 80 к. за послѣдніе года.
- ↑ Одинъ изъ любопытнѣйшихъ примѣровъ «готовности населенія участвовать и и проч.» является классическая гимназія, основанная на средства забайкальскихъ кочевыхъ бурятъ.
- ↑ Приводимъ нѣсколько сокращенныхъ выписокъ изъ помѣщеннаго въ Изв. Вост.-Сиб. Отд. Геогр. Общ., 1889 г., 2, доклада г. Личкова объ этомъ предметѣ; сообщенныя имъ свѣдѣнія заимствованы изъ отчетовъ сельскихъ учителей. Гужиры; Кое-кто изъ крестьянъ беретъ въ училищной библіотекѣ; книгъ не покупаютъ. Н. Александровское: Книгъ изъ библіотеки не берутъ; изъ крестьянъ никто не читаетъ. Ст. Александровское: Книгъ не берутъ; изъ крестьянъ почти никто не читаетъ. Узкій Лумъ: Изъ библіотеки берутъ рѣдко изданія «Посредника» и духовно-нравственнаго содержанія; книгъ не покупаютъ и не читаютъ. В. Острожное: Изъ библіотеки не берутъ. Клепиково: Сами крестьяне книгъ не берутъ, но когда дѣти приносятъ, охотно слушаютъ; книгъ не покупаютъ, газетъ, журналовъ не выписываютъ и не читаютъ и т. д., и т. д. Здѣсь, конечно, въ своихъ цѣляхъ я привелъ отзывы исключительно отрицательнаго характера; но отзывовъ другаго рода весьма мало и сдѣланы они робко, книга ли, неувѣренно; наприм., Тайтурское: Рѣдко берутъ изъ училищъ изданія «Посредника» и вообще сказки; покупаютъ сказки и историческія повѣсти у разнощиковъ. Наиболѣе богатые торгующіе крестьяне выписываютъ: Вост. Обозр., Ниву, Родину, Вѣстникъ Краснаго Креста, но, кромѣ нихъ, никто этихъ журналовъ не читаетъ.
- ↑ Изъ такихъ у меня отмѣчены, наприм., Возвращеніе съ сѣнокоса, изданіе Морозова (представляетъ парня въ лаптяхъ и съ косой, идущаго, обнявшись, съ дѣвушкой, несущей грабли), Письмо отъ милаго, изд. Соловьева, Барышня-крестмкка, сюжетъ изъ Тургеневской повѣсти, изд. Васильева, и друг.
- ↑ Съ подписью, представляющей отрывокъ изъ статьи Москов. Вѣдом. объ этихъ побѣдахъ русскихъ войскъ.
- ↑ При цитированія подписей будемъ сохранять орѳографію подлинниковъ въ неприкосновенности.