Очерки и рассказы из старинного быта Польши (Карнович)/Князь Иероним Радзивилл, великий хорунжий Литовский/ДО
| ← Покинутый замокъ | Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши — Князь Іеронимъ Радзивилъ, великій хорунжій Литовскій | Панна Ельжбета → |
| Источникъ: Карновичъ Е. П. Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши. — СПб.: Типографія Ф. С. Сущинскаго, 1873. — С. 100—109. |
Если вамъ случится побывать въ Вильнѣ, то поѣзжайте посмотрѣть Верки, нѣкогда имѣніе князей Радзивиловъ, отстоящее отъ города верстахъ въ семи. Проѣхавъ около версты по открытому пространству, только вдалекѣ окаймленному съ правой стороны Антокольскими холмами, вы минуете Кальварію и Трипополь и потомъ, излучистымъ берегомъ Виліи, будете приближаться къ Веркамъ. Въ нѣкоторомъ отъ нихъ разстояніи начнется шоссе, ведущее въ гору, на которой они расположены. Вся эта гора покрыта густою зеленью, а среди зелени мелькаютъ каменныя строенія. Видъ съ горы очаровательный: предъ вами широкая равнина, по которой голубою лентою извивается Вилія, за нею пашни, холмы и лѣса, влѣво Вильно съ его красивыми и многочисленными костелами.
Но лѣтъ шестьсотъ назадъ всѣ нынѣшнія окрестности Вильны были покрыты дремучими лѣсами, и въ нихъ князья литовскіе любили забавляться охотою; въ нихъ жили также жрецы литовскаго бога Перкунаса. Однажды главный изъ жрецовъ Криве-Кривейте, прогуливаясь по лѣсу, встрѣтилъ молодую литвинку, плѣнился ея красотой, и она скоро сдѣлалась отъ него матерью. Криве-Кривейте былъ въ страшныхъ хлопотахъ, наконецъ, послѣ долгихъ размышленій, онъ придумалъ средство не только скрыть свою грѣшную любовь, но и сдѣлать счасливымъ своего новорожденнаго сына.
Въ это время пріѣхалъ изъ Трокъ тогдашній князь литовскій поохотиться въ тѣхъ лѣсахъ, гдѣ жилъ Криве-Кривейте. Послѣдній воспользовался этимъ случаемъ: уложивъ своего младенца въ колыбельку, украшенную цвѣтами и разными блестящими побрякушками, онъ повѣсилъ ее на вершинѣ горы среди вѣтвей густаго дерева, зная, что князь, гоняясь за дикими волами (туры) и буйволами, непремѣнно побываетъ въ этомъ мѣстѣ. Дѣйствительно, вскорѣ по лѣсамъ, до того времени безмолвнымъ, раздались звуки роговъ, ревъ и крики, и кунигасъ[1] литовскій, съ копьемъ въ одной рукѣ и съ рогатиной въ другой, впереди всѣхъ охотниковъ спѣшитъ въ чащу лѣса; но онъ обманулся въ удачѣ своей охоты, потому что Криве-Кривейте давно уже отогналъ отсюда и туровъ, и буйволовъ, и вмѣсто ихъ рева князь услышалъ плачъ младенца.
Князь поспѣшилъ туда, гдѣ слышался плачъ, и съ изумленіемъ увидѣлъ что-то блестящее въ вѣтвяхъ дерева. По знаку его охотники поспѣшили взлѣзть на дерево, достали висѣвшую на немъ колыбель и поставили ее у ногъ кунигаса[1]. Увидѣвши младенца, князь изумился и считая это чудомъ велѣлъ позвать Криве-Кривейте, чтобы онъ истолковалъ ему этотъ случай и объявилъ волю боговъ. Долго въ таинственномъ молчаніи стоялъ Криве-Кривейте, какъ бы совѣщаясь съ богами, и наконецъ сказалъ: «Государь! ты любимецъ боговъ, ты призванъ ими, чтобы осчастливить Литву. Боги заблаговременно послали тебѣ этого ребенка, чтобы въ немъ приготовить мнѣ преемника, потому что я скоро разстанусь съ этимъ свѣтомъ. Воспитывай его съ любовью, и онъ будетъ посредникомъ между тобою и богами!» Обрадованный князь счелъ всего приличнѣе отдать найденнаго имъ младенца на воспитаніе самому Криве-Кривейте, а на память плача, то мѣсто, гдѣ былъ найденъ младенецъ, назвалъ — Werkt, что значитъ по-литовски «плачъ», и отсюда, по народному преданію, получили свое названіе Верки. Найденышъ былъ названъ «Лиздейко»; онъ былъ впослѣдствіи преемникомъ своего отца и сдѣлался родоначальникомъ Радзивиловъ, Нарбутовъ и другихъ дворянскихъ литовскихъ фамилій. Лиздейко умеръ въ 1350 году, 70 лѣтъ отъ роду.
Внукъ его сталъ называться Радзивиломъ; онъ вмѣстѣ съ королемъ Ягелломъ принялъ въ 1386 году св. крещеніе въ Краковѣ и нареченъ былъ Николаемъ. Значеніе потомковъ его все болѣе и болѣе увеличивалось въ великомъ княжествѣ литовскомъ, и они сдѣлались первыми въ немъ вельможами со времени брака польскаго короля и великаго князя Сигизмунда II Августа съ Варварою Радзивилъ. Родственники ея, щедро одаренные королемъ и получившіе въ 1518 и 1547 годахъ княжеское достоинство Римской Имперіи, постоянно занимали въ Литвѣ первыя должности и славились своими несмѣтными богатствами. Къ родовой своей славѣ многіе Радзивилы присоединяли и личныя свои заслуги; но нѣкоторые изъ нихъ отличались только разными странностями и причудами и были представителями своеволія польскихъ магнатовъ.
Въ этой статьѣ мы разскажемъ о князѣ Іеронимѣ Радзивилѣ, великомъ хорунжемъ литовскомъ. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ своеобразныхъ характеровъ, которые могло породить только гражданское положеніе Польши въ послѣдніе два вѣка ея самобытнаго существованія. Только въ народѣ, привыкшемъ къ своеволію пановъ и удивлявшемся, какъ необыкновенному событію, если миролюбиво оканчивался шляхетскій сеймикъ, только въ такомъ народѣ, среди котораго не было надъ дворянствомъ строгой власти, могли явиться личности, подобныя Радзивилу.
Князь Іеронимъ Радзивилъ жилъ въ первой половинѣ XVIII вѣка, когда власть королевская совершенно ослабѣла, поэтому Радзивилъ вовсе не думалъ исполнять никакихъ повелѣній короля и распоряженій Рѣчи-Посполитой, считая себя какъ бы независимымъ владѣтелемъ и только союзникомъ своего сосѣда, великаго князя литовскаго, жившаго въ Варшавѣ.
Дѣйствительно, Радзивилъ могъ быть вполнѣ независимымъ отъ короля, и трудно было заставить его повиноваться силою. Владѣя огромными имѣніями и милліонами, онъ пріобрѣлъ себѣ множество приверженцевъ въ окольномъ мелкомъ шляхетствѣ, посредствомъ отдачи своихъ помѣстій во временное владѣніе своимъ сосѣдямъ. Въ это время, по замѣчанію одного польскаго писателя, польскіе паны занимались слѣдующимъ: одинъ изъ нихъ проказничалъ и наѣздничалъ по большимъ дорогамъ, или дѣлалъ набѣги на гайдамаковъ, другой хваталъ на распутьяхъ незнакомыхъ, привозилъ къ себѣ и пьянствовалъ съ ними, третій или молился по костеламъ, или справлялъ жидовскія «борухи», четвертый писалъ книжки или сочинялъ стихи, пятый искалъ разсѣянія за границей до тѣхъ поръ, покуда какія нибудь обстоятельства не призывали его на позабытую имъ родину. Но князь хорунжій не былъ ни ученъ, ни храбръ, ни набоженъ, не любилъ путешествій, не искалъ почестей и отличій, и потому самъ не зналъ что ему дѣлать. Отъ скуки онъ сдѣлался мрачнымъ, своенравнымъ и жестокимъ въ обращеніи съ людьми, ему подвластными. Со всѣми обходился онъ сурово и старался проникнуть каждаго благоговѣніемъ къ своей особѣ. Малѣйшее оскорбленіе своей чести онъ наказывалъ жестоко, и поэтому подвалы Бяльскаго замка, въ которомъ жилъ князь, со времени его сдѣлались страшными въ народныхъ разсказахъ.
Чтобы показать, до какой степени доходило могущество Радзивила, скажемъ, что онъ имѣлъ 6000 регулярнаго войска, устроеннаго по образцу прусскаго, и до 6000 казаковъ и надворныхъ стрѣльцовъ, жившихъ по разнымъ мѣстамъ въ качествѣ княжескаго гарнизона. Войско его состояло изъ пѣхоты и конницы; въ немъ находились генералы, полковники и маіоры, а что чины были не шуточные, это лучше всего доказывается тѣмъ, что комендантъ въ г. Слуцкѣ, принадлежавшемъ въ то время Радзивилу, имъ назначаемый, считался въ чинѣ генераловъ коронныхъ войскъ литовскихъ.
Родной братъ Іеронима былъ въ то время великимъ гетманомъ, слѣдовательно главнымъ начальникомъ Іеронима, и въ добавокъ былъ старшимъ его братомъ, и хотя, по стариннымъ польскимъ обычаямъ, старшій братъ заступалъ мѣсто отца въ осиротѣломъ семействѣ, но гетманъ напротивъ былъ въ полномъ послушаніи своего младшаго брата. Содержа свое собственное войско, князь Іеронимъ не хотѣлъ ни посылать его, по волѣ короля или сейма, ни платить съ имѣній своихъ воинской повинности. Правда, потребовали за это его въ воинскую комиссію, но онъ и не думалъ туда являться; приговоры сыпались на него градомъ изъ судебныхъ мѣстъ, но никто однако не рѣшался приводить ихъ въ исполненіе. Напрасно гетманъ просилъ и умолялъ брата не оскорблять такъ дерзко чести короля; Радзивилъ не хотѣлъ ничего слышать и наконецъ, послѣ долгихъ переговоровъ, сказалъ: «Если королю нужно будетъ войско, то я, такъ уже и быть, дамъ ему свое, но платить податей ни за что не стану».
Скупость была отличительною чертою въ характерѣ князя Іеронима, и этимъ онъ отличался отъ прочихъ Радзивиловъ, слывшихъ и въ Литвѣ, и въ коронѣ[2] за самыхъ щедрыхъ магнатовъ. Онъ очень радъ былъ, когда по опредѣленію суда отдали родственника его литовскаго кравчаго князя Радзивила, ему въ опеку, потому что въ этомъ случаѣ онъ могъ распоряжаться въ его имѣніяхъ, какъ ему было угодно, и огромные съ нихъ доходы обращать въ собственную свою пользу; самого же кравчаго содержалъ онъ въ своемъ слуцкомъ замкѣ подъ строгимъ надзоромъ и въ ужасной нищетѣ.
Если князь Іеронимъ такъ недобросовѣстно обходился съ своимъ родственникомъ, носившимъ имя Радзивила и имѣвшимъ сильную родню, то можно представить что должны были терпѣть отъ самовольства Радзивила и бѣдная шляхта, и его холопы. При своей подозрительности, онъ всѣхъ почиталъ своими врагами и съ удовольствіемъ издѣвался надъ тѣми, кто попадался, по приказанію его, за самую малость въ его княжескія тюрьмы: онъ любилъ прислушиваться къ стонамъ содержавшихся тамъ и, какъ говоритъ преданіе, называлъ бяльскихъ узниковъ своими лучшими пѣвцами. Не признавая надъ собой ни чьей власти, онъ считалъ пустяками повѣсить подвластнаго себѣ человѣка, единственно по своей только прихоти, безъ всякой вины.
Вотъ одинъ подобный случай: однажды князь въ глубокомъ раздумьи сидѣлъ у окна своего замка и посматривалъ на широкій его дворъ. Въ это время одинъ изъ его служителей ходилъ у воротъ, какъ бы поджидая кого нибудь. Видя это, князь вышелъ изъ замка и пошелъ прямо къ воротамъ. «Что ты здѣсь дѣлаешь?» — спросилъ онъ ходившаго. Этотъ, думая угодить князю, отвѣчалъ: «Будучи всегда готовъ къ услугамъ вашей княжеской милости, я хотѣлъ быть всегда у васъ на глазахъ». Разсерженный, неизвѣстно почему, такимъ отвѣтомъ, Радзивилъ закричалъ слугамъ: «Ну такъ повѣсить его!» и обратившись къ несчастному, сказалъ ему ободрительнымъ голосомъ: «Я исполнилъ твое желаніе… ты будешь у меня теперь на глазахъ!» Приказаніе князя было исполнено немедленно.
Онъ также наказывалъ смертью своихъ служителей за пьянство, но за то и самъ, противъ обыкновенія, существовавшаго тогда и въ высшемъ польскомъ обществѣ, никогда не напивался до-пьяна. Разъ, впрочемъ, ближайшій его наперстникъ ксендзъ Ріокуръ споилъ князя въ своей плебаніи; это былъ день именинъ ксендза, и ему было дано позволеніе дѣлать все что угодно, поэтому онъ воспользовался такимъ случаемъ и порядкомъ напоилъ своего ясновельможнаго прихожанина, стараясь этимъ, вмѣсто проповѣди, вселить князю снисхожденіе къ подвластнымъ ему лицамъ, съ которыми могло быть тоже самое, и это былъ единственный случай во всей жизни, когда Радзивилъ выпилъ черезъ мѣру. Возвратившись съ именинъ, онъ съ трудомъ взбирался по лѣстницѣ своего замка, а одинъ изъ княжескихъ стражей, видѣвшій его въ такомъ видѣ и полагая, что хмѣльной князь не разслышитъ, громко сказалъ своему товарищу: «Посмотри, какъ онъ нарѣзался… а еслибы это сдѣлалъ кто нибудь изъ насъ, то навѣрно бы ужъ онъ повѣсилъ!» Князь услыхалъ эти слова и закричалъ задыхаясь отъ злости: «Позвать ко мнѣ этого стража!» Посланный побѣжалъ и дрожа отъ страха передалъ виновному приказаніе князя. Тотъ принужденъ былъ идти на верхъ. «А что ты тамъ сказалъ?» — спросилъ князь. «Я сказалъ правду, — отвѣчалъ стражъ, — я сказалъ, что никогда не видѣлъ пьянымъ вашу княжескую милость, и сегодня вы напились, какъ… а еслибъ это сдѣлалъ бѣдный человѣкъ…» «Ты умно разсуждаешь, и я назначаю тебя сержантомъ!» — сказалъ князь. Это былъ единственный случай и пьянства, и великодушія Радзивила; но съ вѣроятностью можно заключить, что онъ вообще былъ бы лучше, еслибы самовластіе его встрѣчало иногда отпоръ, а не одно безмолвное раболѣпство.
Иногда занятія князя Іеронима принимали шуточный видъ. Верстахъ въ двухъ отъ Бялы, главнаго его мѣстопребыванія, находилась деревня Словатинскъ. Князь устроилъ здѣсь замокъ и назвалъ его столицею короля словатинскаго, опредѣлилъ границы новаго государства и поставилъ туда королемъ одного изъ своихъ чиншовыхъ[3] шляхтичей. Потомъ князь сталъ нарочно придираться къ новому государю, которому онъ предоставилъ самъ же неограниченную власть, сталъ вести съ нимъ дипломатическую переписку и повелъ ее такъ вѣжливо и умѣренно, что дѣло кончилось разрывомъ между королемъ и основателемъ государства. Началась война не на шутку; князь сталъ собирать войско, вооружать и обучать его, готовить артиллерію и потомъ, принявъ главное начальство, двинулся, на Словатинскъ. Конечно, перевѣсъ былъ на сторонѣ князя, хотя правду сказать, и съ той, и съ другой стороны было довольно поломано рукъ и ногъ, и разбито головъ. Войска княжескія все сильнѣе и сильнѣе стѣсняли войска королевскія, и наконецъ король принужденъ былъ укрыться въ замкѣ. Князь осадилъ его и приступомъ взялъ укрѣпленія; король сдѣлался плѣнникомъ и назначенъ служить украшеніемъ княжескаго тріумфа, а королевство Словатинское присоединено къ владѣніямъ Радзивила. Съ торжествомъ возвратился князь въ свой замокъ, пушки гремѣли въ честь его побѣды, и льстецы велерѣчиво поздравляли его съ нею. Но дѣло этимъ не кончилось: надъ плѣннымъ королемъ назначенъ судъ, и онъ, какъ оскорбитель княжеской чести, приговоренъ къ смерти; но князь однако смягчилъ приговоръ суда и впослѣдствіи возвратилъ шляхтичу и санъ, и владѣнія, но для того только чтобы повторить прежнюю комедію, которая вѣроятно, еслибы продлилась жизнь князя Іеронима, кончилась бы тѣмъ, что король словатинскій, подобно многимъ, имѣвшимъ дѣло съ Радзивиломъ, очутился бы на висѣлицѣ.
Много разныхъ забавно-грустныхъ преданій сохранилось о князѣ Іеронимѣ въ окрестностяхъ Бялы; но всѣ они носятъ отпечатокъ ограниченнаго ума, соединеннаго съ жестокостью сердца.
Внѣшность князя была вовсе непривлекательна. Онъ былъ высокъ, одутловатъ и совершенно лысъ; острыя черты лица и какое-то дикое выраженіе глазъ придавали физіономіи его что-то отталкивающее. Онъ никогда не смѣялся, но былъ всегда суровъ и пасмуренъ и въ добавокъ ко всему этому ужасно заикался.