ОЧЕРКИ ПО ИСТОРІИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ.[править]
III.[править]
Первые два отдѣла этого очерка показали намъ, до какой степени вопросы самоохраненія поглощали все вниманіе древняго русскаго государства, и какъ мало заботы оно могло удѣлить всѣмъ остальнымъ государственнымъ задачамъ. Естественно ожидать, что и вся государственная организація древней Руси развивалась подъ непосредственнымъ давленіемъ тѣхъ же насущныхъ потребностей, о которыхъ шла рѣчь до сихъ поръ, — подъ вліяніемъ быстро возраставшей нужды въ войскѣ и въ деньгахъ. Мы отмѣтили до сихъ поръ въ жизни московскаго государства нѣсколько моментовъ усиленной военной нужды, сопровождавшейся важными финансовыми реформами, именно:
1) 1490-е годы; «Дворъ государевъ» осложняется «дѣтьми боярскими», навербованными «изъ городовъ». Введеніе ямской подати; финансовая перепись земель, присоединенныхъ къ Москвѣ, и введеніе въ нихъ однообразной московской финансовой единицы — московской сохи.
2) 1550-е годы: реформируется пѣхота, вооруженная огнестрѣльнымъ оружіемъ («стрѣльцы»), и устраивается правильная оборона юга съ помощью «засѣкъ». Введеніе «пищальныхъ», «засѣчныхъ», «емчужныхъ», «на городовое дѣло» и «полоняничныхъ» денегъ. Реформа сошнаго обложенія (нормировка размѣровъ «сохи», различеніе качества земли и разрядовъ плательщиковъ) и первая генеральная перепись.
3) 1620-е годы: войска набираются вновь, пѣхота выписывается изъ-за границы, вводится иноземный строй. Введеніе «большихъ ямскихъ» и «стрѣлецкой» подати. Составленіе новыхъ писцовыхъ книгъ и нормировка размѣровъ «живущей четверти».
4) 1660—1680-е годы: Организуются мѣстные полки и пограничные штабы. «Драгуны, рейтары и солдаты» вытѣсняютъ дворянъ, дѣтей боярскихъ и стрѣльцовъ. Развитіе подворнаго обложенія; отмѣна старыхъ податей; поразрядный городской налогъ.
5) 1700—1720-е годы: среди непрерывныхъ походовъ создается регулярная армія и флотъ. Экстренные подати и сборы; введеніе подушной подати.
Намъ предстоитъ теперь увидѣть, что каждая изъ этихъ военно-финансовыхъ перемѣнъ сопровождалась реорганизаціей государственныхъ учрежденій, и что главной цѣлью этой реорганизаціи было удовлетвореніе все той же нужды въ деньгахъ и въ войскѣ.
Русскія учрежденія развились очень поздно и изъ очень простой и первобытной ячейки. До самаго конца XV вѣка государственное управленіе Россіи почти совершенно сливалось съ дворцовымъ хозяйствомъ. Древнѣйшими учрежденіями русскаго князя были его кладовая (казна), погребъ, кухня, конюшня, псарня и птичій дворъ; казначеи и дворецкіе, чашники, стольники, конюшіе, псари и сокольники были его чиновниками. Въ его селахъ, волостяхъ и городахъ сидѣли назначенные имъ «приказчики»; извѣстные намъ финансовые чиновники, «данщики» и «писцы», объѣзжали по временамъ княжескія земли. Все управленіе сводилось къ государеву дворцу. Нѣкоторые изслѣдователи заключили изъ этого, что древнѣйшее устройство русскаго княжества носило совершенно частный, не государственный характеръ: князь былъ просто хозяинъ своей вотчины. На дѣлѣ, дворцовое управленіе древняго княжества такъ же неудобно называть частнымъ, какъ и государственнымъ: въ немъ одинаково смѣшивались какъ тотъ, такъ и другой элементы. Князь судилъ, сбиралъ подати, велъ войну и сношенія съ сосѣдями, конечно, не какъ частный хозяинъ; его слуги, съ помощью которыхъ онъ все это дѣлалъ, были не только приказчиками въ большомъ хозяйствѣ, но настоящими государственными чиновниками; и въ составѣ княжескихъ учрежденій очень рано стали выдѣляться учрежденія съ чисто государственнымъ характеромъ. Финансы, войско и дипломатическія сношенія съ давнихъ поръ завѣдывались «дворцовыми», «разрядными» и «посольскими» дьяками, которымъ эти дѣла были спеціально «приказаны». Постепенно эти «приказы» (т. е. порученія) отвердились въ постоянныя учрежденія: дворецъ, разрядъ и посольскій приказъ (къ срединѣ XVI вѣка),
Описанное государственное устройство было, приблизительно, одинаково во всѣхъ великихъ княженіяхъ древней Руси. Когда одно изъ этихъ княженій, Московское, поглотило остальныя, естественно, что государственное устройство объединенной Руси должно было осложниться. На первыхъ порахъ, однако же, осложненіе это было чисто внѣшнее, совершенно механическое. Присоединяя какую-нибудь значительную область, Новгородъ, Тверь или Рязань — правительство Ивана III и Василія III переводило въ Москву центральныя учрежденія этихъ областей: ихъ «дворцы» и «разряды». Такимъ образомъ, рядомъ съ Московскимъ «дворцомъ», для отличія получившимъ названіе «Большого», явились «Тверской» и «Рязанскій»; такимъ же образомъ Новгородскій «разрядъ» долженъ былъ стать рядомъ съ Московскимъ разрядомъ. Въ присоединенную область посылается «намѣстникъ»: власть, дѣйствовавшая очень самостоятельно и почти независимо отъ Москвы. Такое механическое наростаніе учрежденій продолжалось ее времени первыхъ крупныхъ пріобрѣтеній Москвы вплоть до Ивана IV. Ко времени Ивана IV вся система русскихъ учрежденій должна была представлять очень пестрое зрѣлище. Она походила на жилое помѣщеніе,, которое давно уже стало тѣснымъ для хозяина, но которое хозяинъ не хотѣлъ ломать, ограничиваясь всевозможными пристройками къ старому корпусу.
Правительство Ивана IV рѣшило, наконецъ, снести этотъ старый корпусъ со всѣми пристройками и на мѣстѣ ихъ построило новое зданіе, болѣе помѣстительное и болѣе систематически расположенное. Прежде всего Иванъ IV впервые отдѣлилъ управленіе государственное отъ дворцоваго: таковъ былъ смыслъ введенія имъ опричнины. На дворцовыя нужды, на «государевъ обиходъ» было отдѣлено до 40 городовъ, волостей и селъ, которые и составили основной фондъ дворцовыхъ земель. Вѣдать ими продолжалъ по старому «Большой дворецъ». Всѣ же другія мѣстности государства образовали «земщину», и доходъ съ нихъ поступалъ въ особую государственную казну, отдѣлившуюся съ этихъ поръ отъ дворцовой подъ названіемъ «Большого Прихода». Такъ какъ вѣдомство Большого Прихода распространялось, за исключеніемъ дворцовыхъ земель, на всю старую территорію государства, то одному учрежденію справляться съ такимъ огромнымъ вѣдомствомъ было трудно. Для большей правильности управленія, вѣдомство это было раздѣлено на четыре «четверти», и каждая отдана въ завѣдываніе одному изъ самыхъ главныхъ «дьяковъ», по нашему, статсъ-секретарей государства. Къ каждой четверти были приписаны извѣстные города, такъ что территорія раздѣлилась на тѣ же четверти, получившія названія отъ главныхъ городовъ — Владиміра, Устюга, Галича, Новгорода: Владимірская, Устюжская, Галичская и Новгородская четверть. Въ какой степени вся эта реорганизація была вызвана финансовыми потребностями, видно изъ того, что новыя учрежденія предназначались, главнымъ образомъ, для взиманія податей, и все устройство «четвертей» получило по преимуществу финансовый характеръ. Однако же не надо представлять себѣ, что четверти были какими-нибудь областями, вродѣ губерній или генералъ-губернаторствъ. Города, входившіе въ составъ извѣстной четверти, были набраны изъ всѣхъ концовъ Россіи и самымъ пестрымъ образомъ перемѣшивались съ городами, попавшими въ вѣдомство другихъ четвертей. Каждый городъ сносился прямо съ Москвой, такъ что на мѣстѣ, въ области, никакого общаго управленія городами не существовало. Мы видимъ, значитъ, что это первое областное дѣленіе Россіи было совершенно искусственнымъ: правительство перетасовало города Россіи, какъ пришлось, почти безъ всякаго соображенія съ ихъ взаимной географической * близостью или съ ихъ прежней исторической связью. Такимъ образомъ, при самомъ началѣ развитія нашихъ учрежденій, мы наталкиваемся на огромную разницу съ западомъ. Тамъ каждая область была плотнымъ замкнутымъ цѣлымъ, связаннымъ особыми правами, которыми эта области долго не хотѣли поступиться государству. Наша исторія не выработала никакихъ прочныхъ мѣстныхъ связей, никакой мѣстной организаціи; немедленно по присоединеніи къ Москвѣ, присоединенныя области распадались на атомы, изъ которыхъ правительство могло лѣпить какія угодно тѣла. Но на первый разъ оно ограничилось тѣмъ, что каждый такой атомъ разъединило отъ сосѣднихъ и привязало административными нитями прямо къ центру.
Процессъ роста русскихъ учрежденій продолжался очень быстро и послѣ реформъ Ивана IV, вмѣстѣ съ дальнѣйшимъ, столь же быстрымъ ростомъ русской территоріи. Уже при самомъ раздѣленіи русской территоріи на четверти, не были введены въ составъ четвертей города только-что покореннаго Казанскаго и Астраханскаго царства: по старому принципу, для завѣдыванія ими, былъ образованъ новый «Казанскій дворецъ», бывшій заразъ и «разрядомъ», такъ какъ въ немъ вѣдались и финансы, и военная служба на вновь пріобрѣтенной окраинѣ. Когда были начаты завоеванія въ Сибири, во все первое полустолѣтіе этихъ завоеваній и Сибирь присоединялась къ вѣдомству Казанскаго дворца, пока, наконецъ, въ 1637 году не былъ образованъ особый Сибирскій приказъ.
Затѣмъ и на югѣ, за Оку, русская территорія продолжала непрерывно рости: немедленно послѣ устройства четвертей — на югѣ появились новые города, уже не попавшіе въ «четверти». Эти города, построенные, большею частью, для военныхъ цѣлей, естественно, находились въ вѣдомствѣ тогдашняго военнаго министерства — «Разряднаго Приказа». Такимъ образомъ, государственное устройство очень скоро стало опять пестрымъ. Большой дворецъ, Устюжская, Галичская, Новгородская и Владимірская чети, Казанскій дворецъ, Сибирскій дворецъ, Разрядный приказъ, — каждое изъ этихъ учрежденій вѣдало особый округъ и при томъ вѣдало вполнѣ и во всѣхъ отношеніяхъ: и собирало подати, и судило, и управляло, и гдѣ были военные люди, то управляло и военною службою. Такимъ образомъ, дѣла были распредѣлены между высшими учрежденіями Московскаго государства (Приказами) не по ихъ содержанію, а по принадлежности ихъ къ извѣстному городу: не систематически, а территоріально. Территоріальный характеръ центральныхъ учрежденій маскировалъ полное отсутствіе чего-либо похожаго на областное устройство.
Такое грубое распредѣленіе дѣлъ само по себѣ свидѣтельствуетъ о томъ, что и задачи, которыя преслѣдовало правительственное управленіе, были крайне грубы и несложны. Мы могли въ этомъ убѣдиться, когда знакомились съ расходами Московскаго государства; къ тому же приводитъ теперь насъ и исторія московскихъ учрежденій. Управленіе въ собственномъ смыслѣ, то-есть, заботы объ общественномъ благоустройствѣ, стояли на второмъ планѣ; и еще въ большемъ забросѣ находился судъ: судилъ въ Московскомъ государствѣ всякій, кто управлялъ, такъ что судъ считался однимъ изъ второстепенныхъ придатковъ управленія; это смѣшеніе какъ нельзя лучше выразилось въ томъ, что самое слово «судья» значило тогда то же, что правитель или администраторъ. Главными цѣлями, какъ мы не разъ говорили, были для московскаго правительства добываніе денегъ и содержаніе войска. Деньги московское правительство XVII вѣка добывало преимущественно на сѣверѣ, отъ черносошныхъ, а войско содержало преимущественно на югѣ, на военной границѣ. Сообразно съ этими цѣлями распредѣляется къ XVII вѣку и характеръ московскаго управленія между сѣверомъ и югомъ. На сѣверѣ (и въ центрѣ) задачей московскаго правительства становится сосредоточеніе въ однѣхъ рукахъ какъ можно болѣе денегъ; поэтому и цѣлью управленія сѣверомъ дѣлается — слить денежные сборы «четвертей» въ одну общую кассу. Къ концу XVII вѣка цѣль эта достигается: «четверти» уничтожаются, а сборы ихъ (и прежде всего главнѣйшіе изъ этихъ сборовъ, таможенные и кабацкіе) сосредоточиваются въ центральномъ приказѣ «Большой Казны», настоящемъ министерствѣ финансовъ того времени. По отношенію къ югу цѣль правительства другая: правильное устройство военной обороны. Выше (Оч. III, 1) мы уже имѣли случай замѣтить, что, по мѣрѣ удаленія границъ государства отъ Москвы, приходилось и штабы оборонительныхъ корпусовъ отодвигать къ новыхъ границамъ. Во время войнъ Алексѣя Михаиловича намѣтились три главныхъ центра военной обороны границы: Новгородъ (со стороны шведовъ), Сѣвскъ (со стороны литовско-польскаго государства) и Бѣлгородъ (со стороны Крыма). Въ этихъ центрахъ правительство организуетъ постоянные военные корпуса, такъ называемые «полки» или «разряды». Чтобы не было затрудненій въ наборѣ рекрутъ для этихъ корпусовъ, къ каждому изъ этихъ городовъ приписывается значительное количество сосѣднихъ городовъ; а чтобы было на что содержать корпуса, всѣ доходы этихъ городовъ (и вмѣстѣ и все управленіе ими) отдаются въ распоряженіе военнаго начальства каждаго «разряда». Такимъ образомъ, формируются три обширныхъ военныхъ округа, также получающихъ имя «полковъ» и «разрядовъ»: новгородскій, сѣвскій и бѣлгородскій. Итакъ, въ то самое время, какъ на сѣверѣ и въ центрѣ разрушаются старые финансовые округа, «четверти», и сливаются въ одномъ центральномъ финансовомъ вѣдомствѣ, военное вѣдомство1 Разряднаго приказа, напротивъ, расчленяется, и на юго-западѣ вновь появляются округа военные, гораздо тѣснѣе сплоченные и болѣе непрерывные географически, чѣмъ уничтоженные финансовые округа сѣвера.
Въ такомъ состояніи засталъ русскія учрежденія Петръ. Та нужда въ деньгахъ и войскѣ, которая вызвала административныя перемѣны въ XVII вѣкѣ, — во время Петра увеличилась въ огромныхъ размѣрахъ. Естественно, что и перемѣны въ управленіи, подобныя тѣмъ, которыя мы сейчасъ отмѣтили въ XVII в. (т.-е. разрушеніе финансовыхъ округовъ и образованіе военныхъ), въ петровское время стали совершаться ускореннымъ темпомъ. Финансовые округа и приказы, уцѣлѣвшіе къ его времени отъ XVII вѣка, въ нѣсколько лѣтъ окончательно разрушились, такъ какъ Петръ мало-по-малу передалъ всѣ ихъ доходы въ руки новыхъ, имъ самимъ созданныхъ учрежденій; такимъ образомъ, старые государственные доходы направлены были на удовлетвореніе новыхъ очередныхъ потребностей.
Напротивъ, военные округа, сформировавшіеся во второй половинѣ XVII в., не только не разрушились, а окончательно окрѣпли и распространились на всю Россію. Петру было еще нужнѣе, чѣмъ Алексѣю и Ѳедору, сосредоточить сборы со всей Россіи прямо въ рукахъ своихъ генераловъ и адмираловъ, поближе къ мѣсту ихъ дѣйствій. Завоевываетъ онъ Прибалтійскій край, и весь сѣверозападъ Россіи отдается въ полное распоряженіе главнокомандующаго Меньшикова. Ожидаетъ онъ нападенія Карла XII изъ-за Днѣпра, и немедленно формируются военныя квартиры въ Смоленскѣ и Кіевѣ; къ Кіеву приписываются и старые разряды: сѣвскій и половина бѣлгородскаго. Другая половина бѣлгородскаго съ Воронежемъ приписывается къ Азову, для построенія флота. Бунтъ поволжскихъ инородцевъ заставляетъ сформировать военную квартиру въ Казани и перенести туда, на мѣсто, управленіе стараго «Казанскаго дворца». Только центръ и сѣверъ остаются внѣ прямого завѣдыванія генераловъ; но для большаго единообразія Петръ и ихъ рѣшаетъ превратить въ военно-финансовые округа, съ обязательствомъ помогать южной Россіи. Такимъ образомъ, создается, впервые въ Россіи, правильное дѣленіе всего государства на области или, какъ называетъ ихъ Петръ, «губерніи» (С.-Петербургская или Ингерманландская, Смоленская, Кіевская, Азовская, Казанская, Московская, Архангелогородская и Сибирская).
Въ результатѣ устройства губерній (1708—1712 гг.) обнаруживается, однако, большая неожиданность. Раздѣливши управленіе и доходы съ различныхъ областей Россіи между своими генералами, Петръ этимъ самымъ въ корнѣ разрушилъ прежнее центральное управленіе — «приказы». Мы видѣли, что главной задачей большинства приказовъ было финансовое или военное управленіе территоріальными округами; теперь, когда военно-финансовое управленіе перешло къ губернаторамъ, приказы сами собою перестали существовать. Россія была теперь съ областями, но безъ центральнаго управленія; жалкіе обломки приказовъ слились съ управленіемъ Московской губерніи; старинная дума боярская уже не собиралась съ начала столѣтія; вмѣсто нея существовали съѣзды ближайшихъ помощниковъ Петра, въ болѣе или менѣе случайномъ составѣ, собиравшіеся, за его отлучками, все рѣже и рѣже. Уже для военно-финансовыхъ порученій пришлось создать въ центрѣ болѣе постоянное учрежденіе, которое Петръ украсилъ громкимъ именемъ «сената». За полнымъ отсутствіемъ другихъ центральныхъ органовъ, сенатъ не могъ остаться простымъ исполнителемъ порученій государя и скоро сдѣлался высшимъ учрежденіемъ въ государствѣ. Но въ этомъ своемъ качествѣ, сенатъ одинъ не могъ управиться со всѣми дѣлами, не могъ замѣнить цѣлой системы центральныхъ учрежденій. Поэтому, на дѣ/Ь пробѣлъ въ государственномъ строѣ оставался незаполненнымъ: новые губернаторы хозяйничали въ своихъ губерніяхъ совершенно безконтрольно и управленіе Россіей потеряло всякое единство. Пока Петръ лихорадочно занимался борьбой съ Карломъ XII-мъ и Турціей и безпрерывно переѣзжалъ изъ конца въ конецъ своего обширнаго государства, появляясь въ Москвѣ лишь на нѣсколько недѣль каждый годъ (обыкновенно къ новому году), онъ не могъ, конечно, замѣчать неудобствъ новаго государственнаго устройства. Но когда самое трудное время прошло, когда Петръ окончательно рѣшилъ поселиться на одномъ (и притомъ, новомъ) мѣстѣ, то очень скоро онъ долженъ былъ почувствовать необходимость новыхъ, правильно организованныхъ, центральныхъ учрежденій. Откуда было ихъ взять? Во всей Европѣ одна страна славилась тогда своими правительственными учрежденіями, устроенными въ духѣ неограниченной монархической власти: это — Швеція. Въ другихъ странахъ государственный строй носилъ болѣе или менѣе ясные слѣды средневѣкового феодализма. Естественно, что Швеція и сдѣлалась образцомъ для подражанія: по шведскому образцу рѣшено было устроить въ центрѣ государства «коллегіи», а въ области ввести «провинціи» съ правильнымъ устройствомъ финансовой, административной и судебной власти, съ значительнымъ судебнымъ персоналомъ. Казалось, впервые русская область придетъ въ нѣкоторый порядокъ, русская власть станетъ лицомъ къ лицу съ подданнымъ и перестанетъ нуждаться въ посредникахъ, судъ будетъ выдѣленъ изъ управленія и порученъ будетъ самостоятельнымъ отдѣльнымъ учрежденіямъ. Но всѣ эти благія намѣренія наткнулись на одно непреодолимое препятствіе. По шведскимъ порядкамъ управленіе одной Лифляндіей обошлось бы государству дороже, чѣмъ стоило прежде управленіе всей Россіей. Примитивное управленіе Московскаго государства, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, имѣло то незамѣнимое для казны достоинство, что обходилось чрезвычайно дешево. Напротивъ, образцовыя шведскія учрежденія оказались для бѣдной страны, отягощенной сверхъ силъ высокими налогами, черезчуръ дороги. Поэтому, уже при самомъ введеніи ихъ, пришлось сдѣлать въ нихъ такія значительныя упрощенія, что они потеряли въ сущности всю свою цѣну. Въ своемъ испорченномъ видѣ они не стоили и того, что приходилось-на нихъ расходовать. Поэтому, немедленно послѣ смерти Петра, правительство сочло за лучшее почти вовсе отмѣнить ихъ и вернуть областныя учрежденія почти къ допетровской простотѣ. Воеводы и воеводская канцелярія для провинціи, губернаторъ и губернская канцелярія для губерній — вотъ все, или почти все, что осталось отъ всѣхъ этихъ рентмейстеровъ, камерировъ, ландрихтеровъ и другихъ чиновниковъ шведской системы. Такимъ образомъ, первая попытка правильной бюрократической организаціи областнаго управленія кончилась неудачей. За то уцѣлѣла другая сторона заимствованныхъ учрежденій — шведскія коллегіи. Собственно такъ, какъ онѣ были введены, и въ нихъ ничего не оставалось шведскаго. Но въ нихъ дорога была самая простая и основная идея — систематическаго распредѣленія дѣлъ въ центральныхъ учрежденіяхъ. Послѣ хаотической системы приказнаго управленія, какія бы то ни было, только-бы систематически соподчиненныя, центральныя учрежденія казались истиннымъ совершенствомъ. Сохранился и сенатъ, хотя по шведскому порядку при коллегіяхъ въ немъ не было никакой надобности; и на практикѣ въ теченіе всего XVIII в. сенатъ никакъ не могъ точно установить своего положенія между высшей государственной властью и коллегіями. По отношенію къ высшей государственной власти, сенатъ могъ имѣть только значеніе исполнительнаго органа; но высшая власть не могла обойтись безъ всякихъ учрежденій при проявленіи своихъ высшихъ учредительныхъ и законодательныхъ правъ. Такія учрежденія, съ учредительнымъ и законодательнымъ характеромъ, постоянно возникали возлѣ верховной власти (верховный совѣтъ, кабинетъ и т. д.), и постоянно становились фактически выше сената, а формально — ихъ отношеніе часто оставалось неопредѣленнымъ. По отношенію къ коллегіямъ, съ другой стороны, сенатъ имѣлъ характеръ наблюдательнаго органа; но важнѣйшія изъ (коллегій прямо были поставлены наравнѣ* съ нимъ и не подчинялись ему (военная, адмиралтейская, иностранная); а по отношенію къ другимъ, сенатъ не имѣлъ никакихъ дѣйствительныхъ средствъ правильно осуществить свой контроль.
Мы прослѣдили, такимъ образомъ, связь между главнѣйшими нуждами государства и постепеннымъ развитіемъ государственнаго строя до Екатерины II. Механическому объединенію областей и ихъ военныхъ отрядовъ соотвѣтствуетъ механическое наростаніе военныхъ и финансовыхъ учрежденій въ центрѣ, при полномъ отсутствіи связи между центромъ и областями. Затѣмъ, съ финансовыми и военными реформами Ивана Грознаго связана первая попытка систематизаціи государственнаго управленія; цѣль этой систематизаціи исключительно финансовая. Связь области съ центромъ устанавливается, но устанавливается не путемъ устройства административныхъ инстанцій, а путемъ непосредственнаго управленія областью изъ центра. Далѣе происходитъ военная колонизація юга и совершается втеченіе XVII вѣка дифференціація финансоваго и военнаго управленій. Первое требуетъ объединенія доходовъ, второе — разъединенія власти. Объединеніе финансоваго управленія ведетъ къ постепенному разрушенію старыхъ центральныхъ учрежденій; разъединеніе военной власти полагаетъ начало новому областному дѣленію. Войны Петра доводятъ оба процесса до крайнихъ результатовъ: всѣ центральныя учрежденія разрушаются, и финансовое управленіе дробится между начальниками округовъ, сформированныхъ для военныхъ цѣлей. Наконецъ, на пустомъ мѣстѣ производится первая попытка систематической реформы центральнаго управленія; но, въ виду невозможности создать соотвѣтственную сѣть областныхъ учрежденій, эта попытка оказывается мало дѣйствительной. Чего же достигалъ этотъ тяжелый механизмъ, такъ медленно совершенствовавшійся и развивавшійся такъ стихійно? Изъ отдѣла о финансовомъ управленіи мы уже знаемъ, что русскія государственныя учрежденія даже въ этой самой важной для нихъ отрасли управленія достигали немногаго. Они были не въ силахъ установить непосредственныя отношенія между государствомъ и каждымъ отдѣльнымъ подданнымъ; и, взамѣнъ такого прямого отношенія, они принуждены были довольствоваться круговой отвѣтственностью передъ государствомъ цѣлой общественной группы. Круговая отвѣтственность, какъ мы еще подробнѣе* увидимъ впослѣдствіи, становится типичной формой связи между гражданиномъ и государственной властью. Отдѣльное лицо неуловимо для правительства, пока властямъ не удастся отдать это лицо «за крѣпкія поруки». Съ «поруки» и начинается всякое серьезное обращеніе власти къ подданному. Система поручительства употребляется всякій разъ, когда нужно связать отдѣльное лицо какимъ бы то ни было обязательствомъ относительно государства. И даже когда правительство хочетъ заставить весь народъ принять на себя передъ государствомъ какое-нибудь экстренное обязательство, оно не находитъ лучшаго средства, какъ связать его всенародной порукой въ лицѣ его представителей на «земскомъ соборѣ». Вотъ почему выборные люди земли русской не увлекаются своимъ званіемъ и смотрятъ на него вовсе не какъ на свое право, а какъ на тяжелую обязанность.
Если въ предѣлахъ ближайшихъ своихъ задачъ московское правительство принуждено было прибѣгать къ такимъ сильнымъ средствамъ, чтобы восполнить недостатокъ правильной системы учрежденій и какъ-нибудь помочь собственному безсилію, то понятно, что въ отношеніяхъ подданныхъ между собой его регулирующее вліяніе сказывалось еще слабѣе. Какъ отразилось это на развитіи соціальнаго строя, мы еще увидимъ; теперь же необходимо коснуться дѣятельности допетровскаго государства въ области правосудія. Конечно, судъ принадлежалъ къ древнѣйшимъ функціямъ государственной власти; но стоитъ напомнить нѣсколько элементарныхъ фактовъ, чтобы показать, что для московскаго государства эта функція постоянно оставалась на второмъ планѣ. Мы уже не будемъ повторять, что до самой имп. Екатерины II судебная власть не имѣла въ Россіи своихъ особыхъ органовъ и соединена была съ властью административной. Но если припомнить, что русское уголовное право кодифицировано было лишь настолько, насколько эта кодификація нужна была для правильнаго взиманія судебныхъ пошлинъ; что гражданское право кодифицировано было еще несовершеннѣе; что первая попытка кодифицировать русское государственное право была сдѣлана, болѣе или менѣе плохо, только въ Уложеніи царя Алексѣя, по иностраннымъ источникамъ; если прибавить къ этому, что и на основаніи такихъ неполныхъ и неточныхъ нормъ не легко было добиться правосудія, что правительство должно было, послѣ троекратной повѣстки, устраивать правильную осаду жилища, чтобы привести къ суду сколько-нибудь вліятельнаго обвиняемаго, что на судѣ этотъ обвиняемый имѣлъ множество темныхъ способовъ уклониться отъ отвѣтственности, что даже въ такихъ уголовныхъ дѣлахъ, какъ убійство, стороны часто предпочитали кончать дѣло миромъ, а власти смотрѣли на такую развязку сквозь пальцы; — если собрать всѣ эти и подобные признаки, то легко будетъ представить себѣ, въ какой атмосферѣ безправія и безнаказанности жилъ русскій обыватель XVII и части XVIII столѣтія.
Нельзя сказать, чтобы всѣ отмѣченныя черты сразу уничтожились со времени Екатерины II; но несомнѣнно, что съ ея царствованія въ русскомъ государственномъ и общественномъ правосознаніи начинаютъ обнаруживаться признаки поворота на новую дорогу. Прежде всего, русскія учрежденія при Екатеринѣ II подверглись новой систематической перестройкѣ.
Никогда еще условія реформы не благопріятствовали до такой степени ея успѣху, какъ въ царствованіе этой императрицы. Развитіе экономической жизни, увеличеніе народонаселенія давали, наконецъ, возможность населенію выдержать болѣе сложныя, и слѣдовательно, болѣе дорогія учрежденія. Сознательное отношеніе къ дѣлу, содѣйствіе людей теоретически и практически подготовленныхъ къ разработкѣ реформы ставило и законодателя въ болѣе выгодныя условія, чѣмъ когда-либо прежде. Отсутствіе ближайшихъ практическихъ побужденій позволяло приступить къ реформѣ обдуманно. Въ результатѣ губернскія учрежденія Екатерины II были одной изъ наиболѣе удачныхъ и оказались одной изъ наиболѣе прочныхъ русскихъ реформъ. При лучшихъ условіяхъ правительство Екатерины II пыталось осуществить тѣ же самыя задачи, отъ осуществленія которыхъ должно было отказаться правительство Петра и его преемниковъ. Задачи эти сводились, во-первыхъ, къ тому, чтобы приблизить управленіе къ управляемымъ; во-вторыхъ, чтобы отдѣлить судъ отъ управленія. Привычка управлять областью изъ центра, изъ приказа, была одной изъ самыхъ слабыхъ сторонъ стараго московскаго управленія. Съ Петра впервые явилось въ Россіи дѣленіе на области; но при скудости и малочисленности губернскихъ учрежденій завѣдованіе главнѣйшими отраслями областнаго управленія продолжало сосредоточиваться въ коллегіяхъ; многія стороны губернскаго механизма приводились въ движеніе прямо коллежскими чиновниками. При Екатеринѣ II, наконецъ, управленіе губерніей всецѣло стало принадлежать губерніи. Рядомъ съ правительственнымъ чиновникомъ стали въ новыхъ губернскихъ учрежденіяхъ выборные представители отъ мѣстныхъ дворянскихъ обществъ; такимъ образомъ, положено было начало идеѣ мѣстнаго самоуправленія, ничего не имѣющей общаго съ московской идеей — круговой отвѣтственности мѣстныхъ общественныхъ группъ. Не буду останавливаться на другой важной сторонѣ екатерининской реформы: на выдѣленіи, на этотъ разъ окончательно, суда отъ управленія и на устройствѣ, впервые въ Россіи, правильныхъ судебныхъ инстанцій, съ правильнымъ порядкомъ переноса дѣлъ изъ низшаго присутствія въ высшее. Со введеніемъ новыхъ губернскихъ порядковъ Екатерины II повторилось, однако, то же самое явленіе, какое мы видѣли при введеніи губернскихъ учрежденій Петра I. Какъ тогда, такъ и теперь, при Екатеринѣ II, сосредоточеніе правительственной власти въ губерніи повело къ разрушенію этой власти въ центральныхъ коллегіяхъ: коллегіи, прежде непосредственно управлявшія губерніей черезъ своихъ чиновниковъ, теперь дѣлались ненужными, когда финансы, управленіе и судъ перешли отъ коллежскихъ чиновниковъ къ губернскимъ палатамъ, правленіямъ и судебнымъ присутствіямъ. За исключеніемъ трехъ главныхъ, коллегіи вскорѣ и были уничтожены. Вслѣдствіе этого, опять появился пробѣлъ въ системѣ государственнаго устройства и опять долженъ былъ возникнуть вопросъ о реформѣ центральныхъ учрежденій. Такимъ образомъ, губернская реформа Екатерины II по необходимости повела за собою центральную реформу Александра I.
Въ основу этой послѣдней реформы была положена Сперанскимъ идея раздѣленія властей: законодательной, исполнительной и судебной. Средоточіемъ судебной власти долженъ былъ быть сенатъ, уже составлявшій по судебному устройству Екатерины II правильную высшую судебную инстанцію. Исполнительная власть распредѣлялась между министерствами, которыми замѣнены были прежнія коллегіи: при замѣнѣ этой принято было въ разсчетъ, что главное достоинство исполнительныхъ органовъ власти состоитъ въ быстротѣ ихъ дѣйствія и въ отвѣтственности дѣйствующихъ лицъ. То и другое лучше достигается при единоличномъ управленіи министра, чѣмъ при совмѣстномъ управленіи нѣсколькихъ членовъ коллегіальнаго присутствія. Надо прибавить къ этому, что въ дѣйствительности «коллегіальность», т. е. равенство членовъ въ коллегіи, и прежде всегда была мертвой буквой; на дѣлѣ управляли болѣе или менѣе независимо отъ сочленовъ президенты коллегій. Наконецъ, что касается законодательной власти, по первоначальному проекту Сперанскаго предполагалось отдать эту власть государственной думѣ, составленной изъ выборныхъ отъ всей Россіи по способу, заимствованному Сперанскимъ изъ французской конституціи VIII-го года (1799). Но потомъ рѣшено было сдѣлать законодательнымъ органомъ государственный совѣтъ. Все же и при такомъ ограниченномъ осуществленіи проекта, впервые появился въ Россіи постоянный органъ законодательной власти, и колебаніямъ въ устройствѣ высшихъ учрежденій, какія мы видѣли въ XVIII в., казалось, положенъ былъ конецъ.
«Совѣтъ учрежденъ», писалъ Сперанскій въ своемъ отчетѣ Государю, «чтобы власти законодательной, дотолѣ разсѣянной и разнообразной, дать первый видъ, первое очертаніе правильности, постоянства, твердости и единообразія… Однимъ симъ учрежденіемъ сдѣланъ уже безмѣрный шагъ отъ самовластія къ истиннымъ формамъ монархическимъ».
Не мало сдѣлано было со времени Екатерины и не мало остается еще сдѣлать для развитія гражданскаго правосознанія въ русскомъ обществѣ. Послѣ многихъ тщетныхъ попытокъ, Россія дождалась, наконецъ, 60 лѣтъ тому назадъ, первой кодификаціи русскихъ законовъ, но какой кодификаціи? Связанный необозримымъ и самымъ пестрымъ наличнымъ матеріаломъ, знаменитый творецъ Свода Законовъ составилъ свой кодексъ изъ массы обрывковъ всевозможнаго историческаго происхожденія, туземоаго и иноземнаго, древняго и современнаго; ревностный сторонникъ раздѣленія властей безнадежно смѣшалъ при этомъ настоящіе законы съ административными распоряженіями и постановленіями по отдѣльнымъ случаямъ. Сперанскій, конечно, нисколько не виноватъ въ такомъ характерѣ Свода; по желанію императора Николая, онъ долженъ былъ ограничиться на первый разъ однимъ сопоставленіемъ существующихъ законовъ, безъ всякихъ измѣненій. Въ этомъ смыслѣ «Сводъ» являлся только предисловіемъ къ настоящему «уложенію»; но этого уложенія не суждено, повидимому, дождаться и нашему вѣку. Каковъ бы онъ ни былъ, Сводъ Законовъ былъ огромнымъ шагомъ впередъ; но этотъ шагъ впередъ сдѣланъ быль только самой незначительной частью русскаго общества. До самаго послѣдняго времени о существованіи Свода знала едва десятая часть населенія Россіи. Все русское крестьянство поневолѣ пользовалось двусмысленной привиллегіей — судиться и управляться по собственному праву: что это за право, извѣстно немногимъ, но большинство убѣждено, что это право не то — и не должно быть тѣмъ, какимъ пользуются высшіе классы. Только на почвѣ такого убѣжденія возможны были тѣ законодательные эксперименты надъ личностью и собственностью крестьянъ, которые не прекратились еще и въ наше время. Передъ этимъ состояніемъ юридическаго правосознанія массы блѣднѣютъ тѣ слабые и медленные успѣхи въ развитіи чувства законности, которые успѣла сдѣлать привиллегированная часть русскаго общества.
Мы не будемъ останавливаться на послѣднемъ періодѣ преобразованія русскихъ учрежденій, начало которому положено «эпохой великихъ реформъ» императора Александра II и который до сихъ поръ нельзя еще считать законченнымъ. Съ историческимъ прошлымъ нашихъ учрежденій этотъ періодъ связанъ только, какъ его полное отрицаніе — во имя требованій государственнаго искусства и во имя успѣховъ, сдѣланныхъ общественнымъ развитіемъ. Вопреки выраженію извѣстнаго адреса, поднесеннаго Александру II раскольниками, «старина наша» не «слышится въ новизнахъ» царя-реформатора; и это служитъ лучшимъ доказательствомъ соотвѣтствія новыхъ формъ новому духу — и вмѣстѣ ручательствомъ за ихъ развитіе въ будущемъ.
Кромѣ сочиненій, указанныхъ въ предъидущихъ отдѣлахъ, см. курсы русскаго государственнаго права Градовскаго (Начала русскаго государственнаго права) и Романовича-Славатинскаго (Система русскаго государственнаго права въ его историко-догматичномъ развитіи). Характеристику учрежденій удѣльнаго времени см. у В. О. Ключевскаго, Боярская дума древней Руси, гл. V. О характерѣ древнѣйшихъ московскихъ учрежденій см. Л. Лохвицкаго, Губернія. Спб. 1865, и Градовскаго, Исторія мѣстнаго управленія въ Россіи. Спб1868. Общая характеристика губернской реформы Екатерины II и связь ея съ центральными реформами Александра I сдѣлана въ поучительной статьѣ Ѳ. М. Дмитріева, Сперанскій и его государственная дѣятельность. «Русскій Архивъ», 1868. См. также М. А. Корфа, жизнь графа Сперанскаго. Спб. 1861, 2 тома. Записка Балугьянскаго напечатана въ Бумагахъ комитета 6 декабря 1826, изд. въ «Сборникѣ Императорскаго Историческаго Общества», т. 90-й. Любопытную характеристику современной дѣятельности высшихъ государственныхъ учрежденій читатель найдетъ въ «Современной Россіи» (Скальковскаго) т. I, 3-е изд. Спб. 1891. Споръ объ отношеніи между закономъ и распоряженіемъ раздѣляетъ современныхъ русскихъ юристовъ, нѣкоторые изъ которыхъ стараются затушевать и въ теоріи разницу, изгладившуюся на практикѣ. Свѣдѣнія о кодификація Свода даны самимъ Сперанскимъ въ брошюрѣ «Обозрѣніе историческихъ свѣдѣній о Сводѣ Законовъ», 1833; отзывъ о характерѣ этой кодификаціи см. въ Исторіи кодификаціи гражданскаго права, С. В. Нахмана, т. 2, Спб. 1876.
Очеркъ четвертый. Сословный строй.[править]
I.[править]
Перейдя въ послѣднемъ очеркѣ къ изученію русской общественной организаціи, мы успѣли расчленить эту организацію на два составные элемента. Мы видѣли, что русское общество замыкалось сильной государственной властью сверху и опиралось на принудительную организацію общественныхъ группъ снизу. Самодержавная власть и населеніе, отданное самому себѣ на поруки, таковы двѣ историческія основы русской общественности, болѣе или менѣе несовершенно связанные системой посредствующихъ правительственныхъ органовъ. Такимъ образомъ, съ самаго возникновенія нашей общественной организаціи она была поставлена въ непосредственную связь и въ прямую зависимость отъ государственной власти. Это наблюденіе само по себѣ показываетъ, что у насъ между государствомъ и населеніемъ не успѣло сложиться никакого плотнаго непроницаемаго слоя, который бы отдѣлялъ одно отъ другого такъ, какъ это дѣлали общественныя и территоріальныя группы западной Европы. Теперь намъ предстоитъ развить то же наблюденіе въ приложеніи къ самому матеріалу, изъ котораго слагались наши общественныя группы.
Въ западной Европѣ между государствомъ и подданнымъ прежде всего стоялъ феодалъ. Этотъ феодалъ такъ успѣшно отдѣлялъ верхъ и низъ европейскаго общества, что никакія прямыя сношенія между ними не были возможны. Всѣ права государя надъ подданными: право^судить и наказывать, право брать подати и т. д., феодалъ присвоилъ себѣ, государству стоило большого труда и многолѣтнихъ усилій вернуть эти государственныя права, захваченныя феодаломъ. Въ этой борьбѣ за власть феодалы защищали свое положеніе противъ правительства не въ одиночку, а плотной массой, заставившей государство пойти на уступки и дать боровшимся противъ него сословіямъ важныя политическія права.
По причинамъ, намъ уже отчасти извѣстнымъ, сословная жизнь Россіи сложилась совершенно иначе. Мы говорили уже о тѣгь историческихъ условіяхъ, которыя создали усиленный ростъ государственности (оч. III, 1): теперь мы увидимъ, какъ тѣ же самыя условія помѣшали свободному развитію сословной жизни Россіи. Прежде всего, остановимся на историческихъ судьбахъ русскаго землевладѣльческаго сословія — аристократіи и дворянства. Земледѣліе было въ Европѣ той силой, которая дала основу могуществу феодальной аристократіи. Опираясь на свои земельныя богатства, это сословіе могло чувствовать себя сильнымъ и независимымъ. И у насъ на Руси, въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ владѣніе землей давало богатство, оно давало также силу и независимость высшему сословію: такъ было на русскомъ и польскомъ юго-западѣ. Но на сѣверо-востокѣ обстоятельства сложились иначе. При крайней первобытности экономическаго развитія, при рѣдкости и бродячемъ состояніи рабочаго населенія, при полномъ господствѣ натуральнаго хозяйства и невозможности сбыта земледѣльческихъ продуктовъ, владѣніе землей, естественно, не давало значительнаго дохода землевладѣльцу. Поэтому высшее сословіе и не дорожило землей въ древней Руси; покидая свою «боярщину», свой вотчинный участокъ, русскій землевладѣлецъ искалъ болѣе выгоднаго занятія на сторонѣ, при князѣ. Такимъ образомъ, создалось сословіе «вольныхъ слугъ», не признававшихъ никакихъ политическихъ дѣленій удѣльной Руси и свободно странствовавшихъ изъ удѣла въ удѣлъ, отъ князя къ князю. Въ самомъ дѣлѣ, покидая свою «вотчину», землевладѣлецъ ничего не терялъ, а выигрывалъ очень многое. Въ своей вотчинѣ онъ никогда не былъ тѣмъ государемъ, судьей и правителемъ, какимъ былъ западный баронъ въ своей бароніи; чиновники мѣстнаго князя, его судьи, сборщики податей всегда безпрепятственно проникали въ предѣлы владѣній русскаго вотчинника. Тѣ ограниченныя выгоды, которыя онъ получалъ отъ владѣнія вотчиной, онъ все равно сохранялъ и въ томъ случаѣ, если даже уходилъ къ чужому князю, въ чужой удѣлъ: обыкновенно, въ договорахъ между собою, князья условливались не отнимать земель у такихъ «слугъ», переходившихъ отъ одного изъ нихъ къ другому. Но явившись на службу къ князю, — своему или чужому, — землевладѣлецъ могъ разсчитывать получить въ свое пользованіе хотя бы часть тѣхъ государственныхъ правъ, которыхъ онъ былъ лишенъ, какъ простой хозяинъ вотчины. Князь давалъ ему часть своихъ доходовъ, связанныхъ съ управленіемъ, судомъ и т. д. въ окормленіе". Итакъ, тѣ права, которыми западный землевладѣлецъ пользовался, какъ самостоятельный хозяинъ, нашъ землевладѣлецъ могъ получить только какъ чиновникъ, на службѣ князя. Естественно, что при такихъ условіяхъ землевладѣльческое сословіе могло имѣть значеніе не какъ сословіе самостоятельное, а какъ «служилое». Поэтому-то, когда начало складываться и быстро расти Московское государство, не оказалось на лицо землевладѣльческаго класса, который могъ бы противостать государству, какъ самостоятельная силясь которымъ надобно было бы считаться. Этотъ классъ послужилъ только неорганической массой, сырымъ матеріаломъ, который государство употребило для возведенія своей собственной постройки. Вольный хозяинъ, свободно покидавшій свою вотчину, со времени объединенія Руси не могъ уже, какъ прежде, выбирать между князьями; князь и государь всей Руси былъ теперь одинъ, и отношенія къ нему бывшаго «вольнаго» слуги быстро становятся подневольными. Московскому государю нужно войско и, какъ мы видѣли, онъ спѣшитъ записать на свою службу всѣхъ наличныхъ землевладѣльцевъ; не довольствуясь этимъ матеріаломъ — землевладѣльцевъ-вотчинниковъ, — онъ создаетъ себѣ новыхъ слугъ, раздавая имъ казенныя земли, но уже не въ полную собственность, не въ вотчину, а только въ ограниченное и временное пользованіе подъ условіемъ службы, — въ помѣстье. Въ промежутокъ времени отъ Ивана III до Ивана IV возникаетъ, такимъ образомъ, рядомъ съ прежнимъ вотчинникомъ, вольнымъ слугой, новый классъ — подневольныхъ, обязанныхъ службой опомѣщикоѣ". Ихъ служебныя обязанности со времени Ивана IV точно соразмѣряются съ величиной ихъ помѣстья и правительство строго слѣдитъ за тѣмъ, чтобы помѣстная земля «изъ службы не выходила». Какъ только умираетъ или перестаетъ быть годнымъ къ службѣ старый помѣщикъ, правительство тотчасъ отбираетъ у него помѣстье и передаетъ или взрослому сыну, или, если такого нѣтъ, кому-нибудь другому, способному къ службѣ: вдова и дочери получаютъ только небольшой клочекъ помѣстья, «въ прожитокъ», т. е. въ пенсію, вдова до смерти, а дочери до 15 лѣтъ. Только позднѣе, въ XVII в., правительство становится сговорчивѣе и соглашается «справлять» помѣстье за вторымъ мужемъ вдовы или за женихомъ дочери; только тогда же оно соглашается ждать, пока выростутъ малолѣтнія дѣти стараго помѣщика, и въ ожиданіи этого не «отписывать» его помѣстья «на государя». Всего характернѣе, что, опредѣливши самымъ точнымъ и строгимъ образомъ обязанности служилаго человѣка, получившаго помѣстье, правительство начинаетъ затѣмъ распространять эти обязанности и на его старое свободное владѣніе, на вотчину; оно заставляетъ служилаго человѣка точно такъ же служить съ вотчины, какъ онъ служилъ съ помѣстья; и самое помѣстье дается служилому человѣку только тогда, когда у него нѣтъ вотчины или когда она слишкомъ мала. Такимъ образомъ, самое основное различіе вотчины отъ помѣстья, какъ свободной собственности отъ условной, къ XVII вѣку совершенно уничтожается: старый вольный слуга окончательно становится невольнымъ; его отношенія къ правительству становятся вполнѣ принудительными. Помѣщикъ и вотчинникъ прикрѣпляется къ государственной службѣ точно такъ же, какъ крестьянинъ прикрѣпляется къ податному тяглу: прикрѣпленіе крестьянъ къ тяглу обезпечиваетъ, какъ мы видѣли, потребность государства въ деньгахъ; прикрѣпленіе служилаго человѣка къ службѣ обезпечиваетъ потребность въ «войскѣ». Какъ крестьянину, такъ и помѣщику, въ середивѣ XVII вѣка, правительство окончательно запрещаетъ свободный выходъ изъ своего сословія въ другое; чтобы крестьянинъ не ушелъ изъ тяглой общины, членовъ общины правительство связываетъ круговой порукой; такая же порука требуется и отъ помѣщиковъ, записанныхъ въ службу по одному и тому же уѣзду, съ той только разницею, что здѣсь не всѣ помѣщики уѣзда ручаются другъ за друга, а, напр., за Иванова ручается Петровъ и Васильевъ, за Васильева — Ивановъ и Алексѣевъ, за Алексѣева — Петровъ и Ивановъ и т. д. Какъ крестьянская община, такъ и дворянское общество имѣетъ своихъ выборныхъ представителей, но не для того, чтобы осуществлять какія-нибудь права, а чтобы помогать правительству правильно распредѣлять лежащія на нихъ обязанности. Крестьянскій выборный староста разлагаетъ подати между членами тяглой общины; дворянскій выборный «окладчикъ» опредѣляетъ количество и качество военной службы, какую долженъ нести каждый изъ уѣздныхъ дворянъ.
Итакъ, въ удѣльной Руси не было зародышей для образованія дворянства, какъ привилегированнаго класса, и поэтому Московская Русь безъ малѣйшаго труда превратила вольнаго удѣльнаго землевладѣльца въ крѣпостного служилаго человѣка. Но въ удѣльной Руси былъ другой элементъ, болѣе пригодный для развитія аристократіи: это сами удѣльные князья, очутившіеся подъ властью великаго князя московскаго. Что сталось съ этимъ элементомъ послѣ объединенія Руси? Перейдя на службу Москвы, нѣкоторые изъ удѣльныхъ князей долго сохраняли свои государственныя права надъ старыми своими удѣлами; въ Москву они привезли свѣжія удѣльныя воспоминанія, и на нѣкоторое время московскій дворъ получилъ такой аристократическій характеръ, какого онъ никогда не имѣлъ ни прежде, ни послѣ. Но ненадолго удалось Гедиминовичамъ и Рюриковичамъ оттѣснить старыхъ нетитулованныхъ слугъ московскихъ государей. Монархическая власть, въ лицѣ Іоанна Грознаго, начала систематическую борьбу противъ опаснаго для нея соціальнаго элемента; борьба эта велась съ неутомимой послѣдовательностью и закончилась быстро — совершеннымъ пораженіемъ и даже истребленіемъ титулованнаго боярства. Первымъ шагомъ въ этой борьбѣ было окончательное прикрѣпленіе князей къ московской службѣ и уничтоженіе послѣднихъ остатковъ свободнаго отъѣзда. «Ты затворилъ царство русское, сирѣчь свободное естество человѣческое, словно въ адовой твердынѣ», жалуется Курбскій Грозному на него самого; «кто поѣдетъ изъ твоей земли въ чужую, того ты называешь измѣнникомъ, а если поймаютъ его на границѣ, то ты казнишь его разными смертями». Чтобы предупредить княжескіе отъѣзды, власть и здѣсь прибѣгла къ системѣ поручительства. Главные бояре связаны были огромными неустойками, которыя должны были уплатить въ случаѣ побѣга одного изъ членовъ высшей боярской аристократіи. Напримѣръ, за побѣгъ князя Серебрянаго имъ пришлось бы уплатить около 1 1/2 милл. рублей на наши деньги; за князя Мстиславскаго — около 1.200.000; побѣгъ одного изъ двухъ братьевъ Воротынскихъ стоилъ бы поручителямъ немногимъ меньше милліона, и болѣе полумиліона имъ пришлось бы внести за князя Большаго, за бояръ Шереметева и Яковлева. Заперевъ, такимъ образомъ, бояръ въ московскую ловушку, съ ними можно было уже не церемониться. Источникъ ихъ силы заключался въ томъ, что они сохраняли владѣтельныя права въ своихъ дѣлахъ и вотчинахъ. Слѣдовательно, второй шагъ долженъ былъ состоять въ томъ, чтобы отобрать у нихъ эти старыя вотчины. До двадцати такихъ вотчинъ, отобранныхъ у князей, Грозный перечисляетъ въ своемъ завѣщаніи. Взамѣнъ наслѣдственныхъ владѣній «княжатамъ» жаловались земли гдѣ-нибудь на противоположномъ краю Россіи, въ мѣстностяхъ, съ которыми они не были уже связаны никакими историческими воспоминаніями. Но и этой мѣной владѣній не ограничилась политика Грознаго. Третій и послѣдній шагъ этой политики заключался въ томъ, что царь прямо началъ «губить» знатнѣйшія фамиліи, губить не по личной прихоти и враждѣ, а изъ той же политики, и не отдѣльныхъ лицъ той или другой фамиліи, а по возможности всѣхъ представителей каждаго рода, — «всеродно», по выраженію Курбскаго. Такъ погибли Прозоровскіе и Ушатые, «понеже имѣли вотчины великія», и Воротынскій съ Одоевскимъ, потому что «тѣ княжата были еще на своихъ удѣлахъ, а и велій вотчины подъ собою имѣли». Немногіе у цѣлѣйшіе экземпляры старинныхъ фамилій — преемники Грознаго соглашались терпѣть, но съ тѣмъ, чтобы послѣдніе представители этихъ фамилій не женились и не имѣли потомства. При такихъ условіяхъ произошло то, что никогда не могло бы случиться безъ политики Ивана IV: въ какіе-нибудь полвѣка безъ остатка вымерло большинство княжескихъ боярскихъ родовъ, которые сообщали блескъ московскому двору первой половины XVI столѣтія. На мѣсто Щепятевыхъ, Патрикѣевыхъ, Шуйскихъ, Мстиславскихъ являются въ Боярской Думѣ XVII столѣтія новые, не «родословные» люди, всецѣло созданные царской службой. Съ удивительной быстротой исчезаютъ и старыя удѣльныя имущества этой аристократіи; ни одно изъ крупныхъ богатствъ того времени не дошло до конца XVII вѣка. Если теперь въ рядахъ людей богатыхъ мы и встрѣчаемъ старыхъ Рюриковичей и Гедиминовичей или потомковъ старинныхъ московскихъ бояръ (напримѣръ, князей Трубецкихъ, Голицыныхъ, Куракиныхъ, Салтыковыхъ, Бутурлиныхъ и т. д.), то богатства ихъ пріобрѣтены были вновь ихъ позднѣйшими предками, не раньше XVIII столѣтія.
Такимъ образомъ, изъ всѣхъ своихъ преимуществъ высшая аристократія сохранила только одно: свое служебное положеніе при московскомъ дворѣ. Въ этомъ всего рѣзче обнаруживается разница между русской служилой аристократіей и независимой аристократіей западной Европы. Европейская аристократія въ основу своего понятія о дворянской сословной чести полагала идею дворянскаго равенства, перства; въ Москвѣ служилая «честь» измѣрялась государевымъ жалованьемъ, различнымъ для всякаго, и вмѣсто понятія перства, поддерживавшаго корпоративный духъ и создававшаго цѣльность западной аристократіи, — выработалась своеобразная система мѣстничества. Всѣмъ извѣстно, что мѣстничество основывалось на родовыхъ счетахъ, возникавшихъ при назначеніяхъ на службу; члены одного рода не хотѣли служить подъ начальствомъ членовъ другого рода, если при прежнихъ назначеніяхъ они не бывали ниже послѣднихъ. При такомъ общемъ представленіи о мѣстничествѣ. легко понять дѣло такъ, что цѣлые роды спорили съ цѣлыми родами, считая себя выше ихъ; что, стало быть, все родовое московское боярство располагалось по своему значенію при дворѣ въ (извѣстнаго рода лѣстницу, ступенями которой были цѣлые роды, отъ высшаго къ низшему. При такомъ понятіи, мѣстничество, конечно, противополагается идеѣ перства, какъ система единицъ, изъ которыхъ ни одна не была равна другой, такой системѣ, въ которой всѣ единицы равны. Но каждая отдѣльная единица мѣстнической системы, отдѣльный родъ, все же представляла бы собою при этомъ аристократическій элементъ, знакомый и Западу. На дѣлѣ различіе съ Западомъ идетъ дальше. Рюриковичи и Гедиминовичи съѣхались въ Москву такъ быстро и въ такомъ количествѣ, что не было никакой возможности сообразить, какой родъ долженъ стать выше и какой ниже, тѣмъ болѣе, что въ дѣйствительности ихъ права на вниманіе московскаго князя были не настолько различны, разница въ удѣльномъ вѣсѣ не такъ велика, чтобы каждый родъ могъ получить особое, по праву ему принадлежащее, положеніе. За отсутствіемъ этихъ внутреннихъ признаковъ сравнительнаго достоинства цѣлаго рода, каждому члену рода приходилось зорко слѣдить за внѣшними признаками своего личнаго положенія среди сослуживцевъ и цѣпко хвататься за отношеніе, разъ установившееся между нимъ и сослуживцами изъ другого рода. Если А и B были назначены на мѣста, равныя по достоинству, то разъ навсегда устанавливалось, что и сами они равны другъ другу; но это вовсе не означало, что равны и ихъ роды. Сынъ А считалъ себя уже ниже В, а отецъ А былъ выше B: все дѣло, стало быть, сводилось къ тому, чтобы установить личное отношеніе каждаго члена одного рода къ каждому члену другого и этимъ опредѣлить личное право каждаго на то или другое мѣсто. Какъ Вадимъ, родовые счеты были при всемъ этомъ не цѣлью, а только средствомъ; чтобы опредѣлить взаимное отношеніе двухъ спорящихъ лицъ, надо было высчитать ихъ отношеніе къ лицамъ, когда-нибудь прежде назначеннымъ на службу вмѣстѣ; надо было, какъ тогда выражались, узнать «кто каковъ въ своемъ родѣ». Итакъ, оригинальную систему русскаго мѣстничества не надо представлять себѣ, какъ лѣстницу родовъ въ нисходящемъ порядкѣ по ихъ «родословности», а скорѣе какъ параллельный рядъ поколѣнныхъ росписей, съ помощью которыхъ высчитывалось служебное положеніе каждаго члена каждой росписи относительно всякаго другого (предполагая нѣкоторыхъ представителей каждой изъ этихъ росписей равными другъ другу). При такомъ пониманіи, и послѣдній элементъ мѣстнической системы, который можно бы было считать аристократическимъ, — единство рода, — разрушается: родъ разлагается на свои отдѣльные атомы. Итакъ, и здѣсь, въ высшихъ слояхъ, служба, одна только служба опредѣляла положеніе нашей старинной аристократіи. Такимъ образомъ, московскіе государи не только спокойно могли признавать мѣстническія права своихъ «служилыхъ князей» и бояръ; мѣстническіе счеты становились даже въ ихъ рукахъ новымъ средствомъ самодержавной политики. Какъ мы только-что видѣли, эти счеты не объединяли, а напротивъ, раздѣляли аристократію, поступившую на московскую службу; взаимная борьба за «государево жалованье» дробила высшій классъ на отдѣльные атомы и лишала его послѣдней возможности объединиться. Недаромъ иностранные наблюдатели (Флетчеръ и Горсей) говорятъ намъ, что царь систематически сѣялъ вражду между знатью, и что между отдѣльными членами высшаго класса существовало взаимное недовѣріе. Мы не имѣемъ на этотъ разъ собственнаго признанія царя, но послѣ всего сказаннаго не трудно предположить, что Грозный царь сознательно пользовался знаменитымъ политическимъ правиломъ макіавелизма: «разъедени и властвуй».
Мы разсмотрѣли теперь два періода въ исторіи русскаго дворянства и нашли, что въ оба періода значеніе дворянства основывалось на службѣ сперва вольной, потомъ невольной; ни въ тотъ, ни въ другой періодъ дворянство не было привиллегированнымъ сословіемъ; во 2й періодъ, близко къ этому положенію, было титулованное боярство; но оно не было проникнуто сословнымъ духомъ, не составляло цѣлаго, заботилось только о личныхъ выгодахъ службы и притомъ скоро лишилось своего стараго «родословнаго» ядра, вымершаго безъ остатка или захудавшаго и уцѣлѣвшаго лишь въ младшихъ линіяхъ. Одновременно съ распаденіемъ боярства въ томъ же 2-мъ періодѣ создалась однако же на болѣе широкомъ фундаментѣ компактная масса рядового провинціальнаго дворянства. Этому нижнему слою суждено было въ третьемъ періодѣ сдѣлаться настоящимъ привиллегированнымъ сословіемъ. Какъ ни странно, это привиллегированное положеніе подготовлено было для провинціальнаго дворянства XVIII вѣка самыми условіями его прикрѣпощенія въ XVII вѣкѣ. Мы видѣли только что, какъ правительство распространяло служебныя обязанности дворянства съ помѣстій на вотчины. Эта мѣра оказалась въ результатѣ обоюдоострой, такъ какъ дворяне, въ то же время и съ помощью того же правительства, распространили свои владѣльческія права въ обратномъ направленіи съ вотчинъ на помѣстья. Въ самомъ дѣлѣ, съ тѣхъ поръ, какъ правительство обезпечило себѣ дворянскую службу одинаково съ помѣстій и вотчинъ, оно могло уже спокойно смотрѣть на то, какъ помѣстья постепенно высвобождались изъ подъ прежнихъ ограничительныхъ тисковъ, какъ они начинали удерживаться за родомъ въ женской и въ боковой линіяхъ, переходить по наслѣдству и т. д. Такимъ образомъ, XVII вѣкъ подготовилъ совершившееся въ XVIII вѣкѣ сліяніе разныхъ родовъ дворянскаго землевладѣнія въ одну категорію недвижимыхъ имуществъ, владѣемыхъ на правѣ полной собственности.
Другая сторона дѣла, точно также подготовившая привилегированное положеніе дворянства въ XVIII вѣкѣ, была еще важнѣе. Дворянское землевладѣніе выиграло не только въ юридическомъ отношеніи: оно выиграло также и по отношенію къ экономическому положенію дворянской собственности. Мы говорили, что земля сама по себѣ мало цѣнилась въ древней Руси; главную цѣнность составлялъ прилагавшійся къ землѣ рабочій трудъ. Возложивши на служилое сословіе обязательную службу, правительство должно было дать ему за это нѣкоторую экономическую обезпеченность; для этой цѣли оно, какъ мы видѣли, чрезвычайно облегчило податныя тягости дворянскихъ земель; для того же, когда потребность въ рабочихъ рукахъ стала особенно сильно чувствоваться дворянствомъ, правительство закрѣпило за нимъ эти рабочія руки.
Итакъ, двѣ главныя основы, сообщившія сословную силу дворянству XVIII вѣка, сложились въ XVII в.: основа юридическая, полнота дворянской собственности на землю, и основа экономическая — даровой трудъ крѣпостного крестьянства. Фундаментъ дворянскихъ привиллегій былъ, такимъ образомъ, заложенъ; недоставало сословной организаціи, которая дала бы дворянству сознаніе единства сословныхъ интересовъ.
XVIII вѣкъ далъ дворянству и эти недостававшіе ему элементы сословности. Обязательная служба, проходившаяся богатѣйшими дворянами въ петербургской гвардіи, роль этой гвардіи въ политическихъ событіяхъ времени, въ рядѣ дворцовыхъ переворотовъ, воспитали въ дворянствѣ сословный духъ и сознаніе своей силы; затѣмъ и результаты этого сознанія не замедлили сказаться. Дворянство сохранило за собою пріобрѣтенныя права, но освободилось отъ обязанностей: служба перестала быть обязательной: «благородное россійское шляхетство» перестало быть служилымъ сословіемъ; къ своимъ прежнимъ правамъ оно присоединило при Екатеринѣ II сословную организацію и получило первенствующую роль въ областномъ управленіи. Впервые въ сословной жизни Россіи явилось нѣчто похожее на западъ: привилегированное сословіе.
Вмѣстѣ съ этимъ усиленіемъ цѣлаго сословія выиграла чрезвычайно передовая часть его: цѣлая масса крупныхъ богатствъ составилась путемъ пожалованія населенныхъ имѣній.
Такимъ образомъ, вторая воловина прошлаго вѣка была золотымъ вѣкомъ въ исторіи русскаго дворянства. Но весь этотъ блескъ оказался въ высшей степени непроченъ. Крупныя состоянія на Руси наживались чрезвычайно быстро и случайно, во также быстро и проживались, благодаря расточительности владѣльцевъ. Большіе капиталы поддерживаются и растутъ только тамъ, гдѣ существуетъ быстрое денежное обращеніе и значительное экономическое развитіе, т. е. какъ разъ при томъ условіи, котораго у васъ не существовало. Безумная роскошь петербургскихъ богачей и полные сундуки золота и драгоцѣнностей, удивлявшее иностранцевъ въ ихъ кладовыхъ, лучше, чѣмъ что-либо другое, доказывали бѣдность Россіи; капиталъ некуда было приложить при тогдашнемъ ея состояніи. Земледѣльческое хозяйство, главная основа дворянской силы, велось безъ всякаго приложенія капитала, съ помощью дарового труда. При оцѣнкѣ дворянскихъ имуществъ земли обыкновенно вовсе не считали, какъ особой цѣнности; стоимость имѣнія опредѣлялась количествомъ душъ. Въ теченіе вѣка цѣна крѣпостной души значительно поднялась: въ началѣ XVIII столѣтія нужно было заплатитъ за душу 90 рублей на наши деньги, въ срединѣ до 270 рублей, а въ концѣ до 500 рублей. Повидимому, такое вздорожаніе рабочаго труда должно было бы свидѣтельствовать о значительномъ подъемѣ промышленной жизни; но въ этомъ подъемѣ личная дѣятельность помѣщика не играла никакой роли: онъ только воспользовался этимъ результатомъ для увеличенія личнаго комфорта[1]. Даровой доходъ въ такой степени избаловалъ русское дворянство, что когда, во второй половинѣ XVIII вѣка, явились кредитныя учрежденія, выдававшія ссуды подъ залогъ имѣнія, помѣщикъ бросился занимать. При правильвомъ ходѣ экономической жизни займы подъ залогъ недвижимаго имущества служатъ обыкновенно или для того, чтобы ввести необходимыя улучшенія, или для того, чтобы расширить хозяйство новыми покупками; наше дворянство занимало для собственнаго удовольствія, для потребностей личнаго комфорта. Этимъ займамъ и суждено было, въ концѣ концовъ, погубитъ дворянское землевладѣніе. Ко времени крестьянскаго освобожденія изъ 11 милліоновъ крѣпостныхъ душъ м. п. 7 милліоновъ находилось въ залогѣ, то-есть, 65 1/2 % всего количества. Получивши отъ правительства при освобожденіи крестьянъ выкупныя деньги за уступленную крестьянамъ землю, помѣщикъ имѣлъ возможность расплатиться со старыми долгами и начать хозяйство при новыхъ условіяхъ, съ вольнонаемнымъ трудомъ; впервые дворянство очутилось въ положеніи обыкновеннаго предпринимателя на одинаковыхъ условіяхъ конкурренщи со всѣми остальными сословіями. Несмотря на усиленное покровительство государства, на удешевленный кредитъ, на всевозможныя льготы и отсрочки по уплатѣ долговъ, — дворянство этой конкурренціи не выдержало. Задолженность дворянскаго землевладѣнія возрастала послѣ крестьянскаго освобожденія съ ужасающей быстротой: въ 1870 году, когда существовало только 2 земельныхъ банка, число заложенныхъ имѣній немногимъ превышало тысячу; въ 1875 г., послѣ открытія 11 новыхъ земельныхъ банковъ, было заложено уже до 11 тысячъ имѣній, а теперь (1892), послѣ открытія дворянскаго банка (1886) — уже около 87 тыс. имѣній, представляющихъ въ совокупности болѣе 2/5 (41 %) всей площади частновладѣльческихъ (не однихъ дворянскихъ) земелъ. Продажа дворянскихъ имѣній за долгъ и по частнымъ сдѣлкамъ также шла чрезвычайно быстро. Передъ крестьянскимъ освобожденіемъ дворяне владѣли 105 милліонами десятинъ; къ концу 80-хъ годовъ крестьяне выкупили изъ этого количества 32 1/2 мил., но изъ оставшихся 72 1/2 мил. очень значительное количество перешло въ руки другихъ сословій: купечества, мѣщанства и крестьянства. Общей цифры земель, потерянныхъ такимъ образомъ дворянствомъ, никто не пытался высчитать, но по отдѣльнымъ мѣстностямъ убыль дворянскихъ земель доходила до 2 %, ежегодно (Тверская, Московская, С.-Петербургская губерніи) и въ суммѣ составила, вѣроятно, около половины всей земли, оставшейся за дворянами послѣ освобожденія.
Итакъ, вся исторія русскаго дворянства распадается на четыре періода. Въ первомъ періодѣ, продолжавшемся до конца XV вѣка, дворяне были вольными слугами; во второмъ, въ теченіе XVI—XVII в.в. они сдѣлались невольными слугами и были прикрѣплены къ своему занятію; въ XVIII в. они были раскрѣплены, но сохранили за собою даровой трудъ и сдѣлались привилегированнымъ сословіемъ, Наконецъ, въ послѣдній періодъ, наступившій послѣ отняітя дарового крестьянскаго труда, русское дворянство походило на человѣка, не привыкшаго къ труду и къ правильной хозяйственной дѣятельности; оно нуждалось въ покровительствѣ и опекѣ, которыя и были даны ему въ видѣ дешеваго кредита; но при отсутствіи хозяйственныхъ привычекъ, дешевый кредитъ привелъ и приводитъ только къ скорѣйшей ликвидаціи дворянскаго землевладѣнія. Потерявши свою главную опору — въ землевладѣніи — дворянство въ то же самое время постепенно лишалось и другихъ своихъ прежнихъ привиллегій — не какими-нибудь законодательными распоряженіями, а просто естественнымъ ходомъ вещей. Въ губерніи и уѣздѣ дѣятельность дворянскихъ собраній была отодвинута на второй планъ дѣятельностью земства; свобода отъ военной службы потеряла смыслъ при введеніи всеобщей воинской повинности; свобода отъ податей — теряетъ смыслъ при переходѣ государства отъ сословныхъ податей къ подоходнымъ и уже теперь не распространяется съ лица на дворянскую землю; право судиться сословнымъ судомъ «равныхъ» также потеряло значеніе со времени судебной реформы. Правда, въ послѣднее время существуетъ стремленіе удержать, что можно, изъ дворянскихъ привиллегій: закрыть доступъ въ дворянство, такъ широко раскрытый чиновничеству со времени Петра, прекратить закономъ дробленіе дворянскихъ имѣній, отъ котораго разрушались постоянно самыя крупныя богатства нашего дворянства и котораго не могъ остановить даже знаменитый законъ Петра о единонаслѣдіи, отмѣненный Анной; уравновѣсить силу дворянства съ силой другихъ сословій въ земствѣ, сдѣлать дворянина вотчиннымъ судьей и непосредственнымъ начальникомъ надъ крестьянской волостью и т. д.
Но едва ли не поздно поспѣли всѣ эти мѣры для поддержанія сословнаго положенія дворянства. Та же причина, которая способствовала разрушенію самаго фундамента дворянскихъ привиллегій, необходимо помѣшаетъ и успѣху палліативныхъ мѣръ въ пользу этого сословія. Въ нашемъ дворянствѣ не было чувства сословнаго единства. При отсутствіи этого корпоративнаго духа никогда нигдѣ привиллегіи дворянскаго сословія не возникали такъ быстро, не существовали такъ недолго и не разрушались такъ, какъ у насъ.
Блестящую характеристику сословной исторіи русскаго дворянства см. у Leroy-Beaulieu, L’empire des Tsars, т. I. О прикрѣпленіи дворянства къ службѣ см. Градовскаго, Исторію мѣстнаго управленія. О перемѣнахъ въ составѣ боярства см. В. О. Ключевскаго, Боярская дума, гл. IX—X. О политикѣ Грознаго относительно боярства, см. у С. И. Середонина, Сочиненіе Джильса Флетчера, какъ историч. источникъ. Спб. 1891. О земельныхъ богатствахъ русской аристократіи см. Е. П. Карповича, Замѣчательныя богатства частныхъ лицъ въ Россіи, 2 изд. 1885. Очеркъ развитія дворянскихъ привиллегій см. у Романовича-Славатнискаго, Дворянство въ Россіи отъ начала XVIII в. до отмѣны крѣпостнаго права, Спб. 1870. Развитіе «задолженности частнаго землевладѣнія въ Россіи» изложено г. Е. И. Жигачивши въ статьѣ подъ этимъ заглавіемъ, «Русская Мысль», 1892, № 11.
II.[править]
Переходимъ теперь къ исторіи городского сословія въ Россіи.
Въ остальной Европѣ развитіе города было послѣдствіемъ внутренняго развитія экономической и промышленной жизни европейскаго общества. Городъ выдѣлился изъ общаго фона средневѣкового феодализма тогда, когда торгово-промышленное сословіе почувствовало въ себѣ достаточно силы, чтобы противостать своимъ феодальнымъ господамъ. Для борьбы съ своими противниками, городъ организовался въ корпорацію, которая съ теченіемъ времени все расширялась и впускала въ свою среду все болѣе низшіе слои городского населенія.
Въ дальнѣйшемъ ходѣ европейской исторіи городская буржуазія сосредоточила въ себѣ и высшія формы экономическаго развитія, — развитіе капитала, и высшія формы культурной жизни: — науку, искусство, общественность.
Обращаясь къ Россіи, и въ этомъ случаѣ встрѣтимъ полную противоположность европейской исторіи города и городского сословія. Русскій городъ, какъ мы уже могли замѣтить по медленному развитію русской торгово-промышленной жизни, не былъ естественнымъ продуктомъ внутренняго экономическаго развитія страны. За единичными исключеніями, русскій городъ возникалъ не изъ скопленія въ одномъ мѣстѣ населенія, занятаго промыслами и торговлей. Промыслы и торговля, какъ мы видѣли раньше, въ Россіи могли обходиться безъ развитія городской жизни, потому что долго сливались съ сельскими занятіями. Раньше, чѣмъ городъ понадобился населенію, онъ понадобился правительству. Зачѣмъ онъ понадобился, показываетъ само названіе «городъ». Это было мѣсто «огороженное», укрѣпленное, военный оборонительный пунктъ. Очень долго, до самаго XVIII в., за словомъ «городъ» сохранялось то значеніе, которое мы придаемъ слову «кремль», т.-е. подъ «городомъ», въ собственномъ смыслѣ, разумѣлся укрѣпленный, обведенный обыкновенно деревянной стѣной, цевтръ города. Въ этомъ центрѣ помѣщалось начальство: стояла воеводская изба, тюрьма для «колодниковъ», тутъ же помѣщались склады оборонительныхъ средствъ — пороха, свинца и другого казеннаго имущества. Въ «городѣ» жили приказные люди для управленія и ратные люди для обороны въ случаѣ «осады»; самые дворы обывателей, помѣщавшіеся въ городѣ, назывались «осадными», и пріобрѣтались въ городѣ на случай осады, въ остальное же время часто стояли пустыми. Настоящее, по нашему понятію, городское (т.-е. торгово-промышленное) населеніе жило внѣ «города», на «посадѣ», почему и называлось «посадскими» людьми. Посадъ выстраивался около города и чаще всего возникалъ послѣ города, а еще позже появилось вокругъ посада третье кольцо: «слободы», куда стекались промышленные люди и ремесленники. Итакъ, русскій городъ былъ, прежде всего, правительственнымъ и военнымъ центромъ. Въ цѣлой половинѣ Россіи, на югъ отъ Оки, всѣ, безъ исключенія, города появляются на нашихъ глазахъ именно какъ такіе оборонительные пункты. Понятно, что и въ населеніи ихъ преобладаетъ служилый военный элементъ. Чѣмъ ближе къ окраинѣ и чѣмъ, стало быть, моложе городъ, тѣмъ военнаго элемента въ немъ больше и тѣмъ меньше «посадскихъ». Напримѣръ, въ срединѣ XVII в. въ Серпуховѣ число посадскихъ составляетъ 74 % всего населенія; въ Бѣлевѣ найдемъ уже 65 %, а въ Курскѣ 43 %, а если отъ Курска спустимся еще южнѣе, на только-что построенную «Бѣлгородскую черту» (Оч. I), тутъ ужъ изъ всѣхъ 24-хъ городовъ, большей частью только-что появившихся, посадскихъ людей найдемъ только въ пяти, и то въ самомъ ничтожномъ количествѣ: 2 %—6 %% всего населенія. И сама Москва, единственный сколько-нибудь значительный городъ древней Россіи, не составляетъ исключенія изъ общаго правила. Не смотря на обширное пространство, на которое растянулась наша старая столица, казавшаяся еще въ XVI столѣтіи англичанамъ не меньше тогдашняго Лондона, не смотря на то, что по нѣкоторымъ свѣдѣніямъ, впрочемъ, едва ли достовѣрнымъ, количество населенія въ ней было въ XVII вѣкѣ немногимъ меньше настоящаго времени (500, 600 тысячъ противъ 753 тысячъ), все же Москва была огромной царской усадьбой, значительная часть населенія которой такъ или иначе состояла въ связи съ дворцомъ, въ качествѣ свиты, гвардіи или дворни. Изъ 16 тысячъ слишкомъ дворовъ, насчитывавшихся въ Москвѣ по переписи 1701 года, на долю посадскихъ и ремесленниковъ не приходится и 7 тысячъ (44 %), и тѣ состоятъ изъ населенія государевыхъ слободъ, работающихъ на дворецъ. Остальныя 9 тысячъ принадлежатъ духовенству (1 1/2 тыс.) и правящему сословію. Относительно размѣровъ торговыхъ оборотовъ Москвы еще въ концѣ XVI в. одинъ иностранецъ замѣтилъ, что во всѣхъ лавкахъ любого изъ Московскихъ рядовъ не найдется столько товаровъ, сколько въ одномъ венеціанскомъ магазинѣ. Достаточно взглянуть на рисунки московскихъ улицъ XVII в. съ деревянными избами, отдѣленными другъ отъ друга длинными заборами, безъ мостовыхъ, или еще хуже — съ тряскими мостовыми изъ бревенъ, съ базарной толкотнею и вонью на главныхъ площадяхъ, достаточно этихъ иллюстрацій къ Олеарію или Мейербергу, чтобы придти къ заключенію, что Москва, вопреки присутствію двора, оставалась огромныхъ размѣровъ деревней.
Съ теченіемъ времени, экономическая жизнь русскаго города, конечно, должна была развиться; но это развитіе не могло поспѣть за потребностями государственнаго управленія. Къ петровскому времени во всей Россіи насчитывалось немногимъ болѣе 250 городовъ, а когда Екатерина II стала вводить свои областныя учрежденія, понадобилось для управленія новыми ея уѣздами возвести въ рангъ города еще такое же количество. Какъ трудно было набрать необходимое количество селеній, заслуживавшихъ имя и положеніе уѣзднаго города, видно изъ того, что цѣлую сотню такихъ селеній, передѣланныхъ въ города, пришлось снова вычеркнуть изъ списка. Итакъ, государственная потребность въ городахъ, какъ средоточіяхъ управленія и военной обороны съ древняго времени и до нашего столѣтія, опережала естественное развитіе городской жизни. Городское населеніе приходилось создавать насильно. Естественно, такимъ образомъ, что и количество торговопромышленнаго населенія въ поселеніяхъ, оффиціально называвшихся городами, было очень незначительно. Въ срединѣ нынѣшняго вѣка изъ тысячи русскихъ городовъ 878 имѣла меньше 10.000 жителей, и только 32 больше 20.000 жителей, и изъ нихъ только въ двухъ было больше 150.000 жителей. (Теперь больше 150.000 имѣютъ 7 городовъ, а больше 20.000—40 городовъ). При такихъ условіяхъ городское сословіе въ Россіи, очевидно, не могло представлять самостоятельнаго элемента сословной жизни. Не только оно не развилось самостоятельно или даже въ противорѣчіе центральной власти, но, напротивъ, даже самымъ выдѣленіемъ въ особую общественную группу и своимъ корпоративнымъ устройствомъ оно было цѣликомъ обязано правительству.
Безъ правительственныхъ хлопотъ, дѣйствительно, городская жизнь долго оставалась бы слитой съ сельской. Городское населеніе древней Руси XVI в. прямо дѣлилось на людей «торговыхъ» и людей «пашенныхъ». Пашенные люди города были совершенными крестьянами, но и вообще каждый обыватель города имѣлъ свою пашню и свой покосъ на городской землѣ. Первымъ побужденіемъ для правительства выдѣлить населеніе посада въ особую группу было побужденіе финансовое. Въ финансовой организаціи московскаго государства посадскіе міры составили такую же тяглую группу, какъ міры сельскіе. Точно также, какъ члены сельской общины, и члены городской общины были связаны другъ съ другомъ круговой порукой и сами разверстывали между собою всѣ подати съ помощью выборныхъ властей. Тутъ еще не было ничего, что отдѣляло бы городъ отъ деревни больше, чѣмъ каждая деревенская община отдѣлялась отъ своей сосѣдней. Переходъ изъ одной въ другую тяглую группу былъ одинаково затрудненъ фактически, вслѣдствіе нежеланія общины выпускать своихъ плательщиковъ; но юридически такой переходъ былъ одинаково возможенъ какъ изъ села въ село, такъ и изъ села въ городъ. Первое, что положило различіе между городомъ и деревней, это — перемѣна характера самаго тягла. Торгово-промышленное населеніе города могло, конечно, платить больше, чѣмъ чисто пашенные крестьяне. Поэтому правительство, бравшее крестьянскія подати первоначально съ земельнаго участка («сохи»), въ городѣ съ давнихъ поръ стало брать подати съ «двора». «Соха» была оставлена и для городского обложенія, какъ высшая единица, но она состояла не изъ извѣстнаго количества «четвертей пашни», какъ въ деревнѣ, а изъ извѣстнаго количества дворовъ (чаще всего 80, 100, 120 дворовъ въ «сохѣ»: сравни 800, 1.000, 1.200 четвертей въ сохѣ сельской). Такимъ образомъ, городской дворъ приравнивался земельному участку въ 10 четвертей или 5 десятинъ, т. е. 15 десятинъ въ трехъ поляхъ. Это, въ сущности, было очень легкое обложеніе, не тяжело деревенскаго; но отдѣльные жители города, конечно, должны были получать больше съ своихъ промысловъ и торговли, чѣмъ получалъ крестьянинъ съ участка, и правительство очень рано старается этотъ излишекъ городского дохода тоже уловить въ податную сѣть. Лавки, какъ мы уже знаемъ (Оч. II), облагались особо и часто отдавались въ наемъ прямо правительственными чиновниками; это былъ, стало быть, налогъ на торговыя помѣщенія. Позднѣе, въ XVII вѣкѣ, правительство пыталось даже обложитъ городъ налогомъ съ дохода: именно къ городу относились всѣ процентные сборы, о которыхъ мы говорили прежде: пятая, десятая, пятнадцатая деньга (Оч. II). Правда, правильное устройство подоходнаго налога не удалось, не все-таки городъ въ XVII вѣкѣ платилъ уже по особому окладу, болѣе тяжелому, чѣмъ деревня. Итакъ, разница въ характерѣ тягла и въ свойствѣ полатей прежде всего отдѣлила формально городъ отъ деревни. Но это вовсе не значило, чтобъ и городское населеніе отдѣлилось вмѣстѣ съ тѣмъ отъ другихъ сословій. Правительство могло выдѣлить тяглую городскую землю; но городского человѣка прикрѣпить къ тяглой городской землѣ — до самаго XVII вѣка правительству не удавалось. Городское населеніе находилось въ такомъ же подвижномъ, бродячемъ состояніи, какъ и вся остальная Россія. Городской житель могъ уйти съ тяглаго участка, могъ перейи въ другой городъ или въ другое сословіе. Въ городскихъ переписяхъ XVI вѣка мы встрѣчаемся съ любопытнымъ явленіемъ: иногда въ самый короткій промежутокъ времени всѣ владѣльцы тяглыхъ городскихъ участковъ уходятъ, и составъ ихъ замѣняется совершенно новымъ. Множество оставленныхъ старыми владѣльцами участковъ въ городѣ, какъ и въ деревнѣ, пустуетъ, и городская община охотно уступаетъ ихъ всякому желающему, хотя бы онъ былъ и изъ другого сословія: служилымъ людямъ, монастырямъ и т. д. Такимъ образомъ, городское тягло оказывается вовсе не сословнымъ тягломъ, и составъ городского тягловаго общества представляется довольно пестрымъ. Члены другихъ сословій допускаются нести городское тягло; но рядомъ съ этикъ люди самыхъ разнообразныхъ сословій и профессій ухитряются тутъ же въ городѣ жить и даже заниматься городскими промыслами, помимо всякаго тягла, не платя ничего государству. Особенно удобнымъ мѣстомъ для такого обхода городского тягла представляются подгородныя «слободы», имѣвшія уже совершенно земледѣльческій характеръ. Сюда охотно переселялся и торговый человѣкъ изъ города, и крестьянинъ изъ села, и даже служилый человѣкъ селилъ здѣсь своего приказчика — все для одной и тей же цѣли — чтобы заниматься торговлею, не платя городскихъ податей. Такимъ образомъ, выдѣленіе городской тяглой земли нисколько не мѣшало городскому сословію перемѣшиваться съ другими и сохранять полную сословную безформенность. Истинно-городскіе, торгово-промышленные элементы оставались часто внѣ тягловаго союза; наоборотъ, въ тяглый союзъ входили рядомъ съ горожанами и служилые, и духовные владѣльцы. Отъ такого смѣшенія теряла прежде всего казна. Скоро наступили обстоятельства, которыя заставили ее принять противъ этого смѣшенія рѣшительныя мѣры. Мы видѣли прежде, какъ увеличились государственныя потребности въ XVII вѣкѣ и какія усилія должно было дѣлать правительство, чтобы увеличить въ уровень съ новыми нуждами и свои средства. Каждый членъ государства нуженъ былъ теперь на своемъ собственномъ мѣстѣ и не долженъ былъ занимать чужого. Закрѣпощая служилое сословіе на военную службу, правительство не могло требовать уже, чтобы то же сословіе несло городскія подати со своихъ «дворовъ». Оно, поэтому, сняло со служилыхъ «дворовъ» въ городѣ всѣ подати, «обѣлило» ихъ по выраженію того времени. Но съ тѣмъ большею строгостью оно должно было слѣдить теперь за тѣмъ, чтобы служилые люди не отбивали у «посадскихъ» промышленность и торговлю, — источникъ платежной силы послѣднихъ, и чтобы самое торгово-промышленное населеніе не ускользало отъ тягла. Связать для этого тягломъ надо было не землю, а прямо людей.
Съ этого и начинается второй періодъ исторіи городского сословія въ Россіи. Не городская земля, а все городское сословіе становится тяглымъ, и для того, точно такъ же какъ и другія сословія, прикрѣпощается къ своему занятію. Всю первую половину XVII вѣка издаются все болѣе и болѣе строгія распоряженія этого характера. Наконецъ, въ серединѣ вѣка эти мѣры сводятся въ одно цѣлое Уложеніемъ царя Алексѣя. Всѣ посадскіе люди прикрѣпляются къ тому мѣсту и занятію, гдѣ застали ихъ эти правительственныя мѣропріятія. Не только переходъ между городомъ и селомъ, но даже переходы посадскаго населенія изъ города въ городъ строго запрещаются.
Закрѣпленная, такимъ образомъ, на мѣстѣ посадская община очищается тщательно отъ постороннихъ элементовъ и получаетъ обратно свои собственные. Продавать на сторону, въ другія сословія, городскіе дворы и лавки строжайше запрещается. Всѣ такія имущества, принадлежащія лицамъ другихъ сословій, предписывается возвратить посадскимъ. Самихъ посадскихъ, ушедшихъ въ слободы или въ крестьяне, велѣно вернуть въ городское тягло; къ этому же тяглу приписать и всѣ слободы, занимающіяся торговлей и промысломъ безпошлинно. Какъ значительны были послѣдствія этихъ мѣръ, видно изъ того, что за три года, послѣ изданія Уложенія, въ силу ихъ были возвращены въ посадское тягло до 10.000 дворовъ и 21.000 торговыхъ, промышленныхъ и ремесленныхъ людей. Такимъ образомъ, къ срединѣ XVII вѣка городское сословіе впервые въ Россіи выдѣлилось юридически изъ
Другихъ сословій. Но выдѣленіе это, какъ видимъ, совершилось насильственно, правительственными мѣрами, и сопровождалось закрѣпощеніемъ всего сословія на правительственную службу. Служба эта состояла въ отбываніи городского тягла; но по отношенію къ высшей части сословія она приняла иной и очень своеобразный характеръ.
Какъ ни слабо развиты были въ Россіи торговля и промышленность, все же у насъ было небольшое количество богатыхъ купцовъ, капиталистовъ. Можетъ быть, эта небольшая группа сплотилась тѣснѣе и была сильна своими капиталами? Дѣйствительно, такъ: но сплотило ее, опять-таки, само правительство и для своихъ правительственныхъ цѣлей; оно воспользовалось богатствами этой группы, чтобы наложить на нее особаго рода казенную службу. Группа богатѣйшаго купечества называлась «гостями». Какъ только провинціальный купецъ богатѣлъ, правительство сейчасъ же переводило его въ Москву и запрягало въ свою службу. Такимъ образомъ, въ провинціи не могло создаться богатаго и независимаго купечества. Въ Москвѣ же, служба, которую навязывали «гостямъ», была очень тяжела и отвѣтственна. Правительство «повѣряло» имъ сборъ важнѣйшихъ доходовъ государства, именно сборъ таможенныхъ и кабацкихъ пошлинъ; самая служба по сбору пошлинъ называлась «вѣрною» службою. Косвенный сборъ, конечно, никогда не могъ сбираться въ одинаковомъ количествѣ изъ года въ годъ; но правительству важно было имѣть опредѣленную цифру дохода; для этого оно отмѣчало сборъ каждаго года, сравнивало цифры между собою и требовало, чтобы сборъ слѣдующихъ лѣтъ не былъ ниже высшаго изъ предыдущихъ сборовъ и, во всякомъ случаѣ, не ниже средняго. Въ противномъ случаѣ, о всякомъ недоборѣ производился строгій розыскъ и правительство грозило взыскать недоборъ на «вѣрныхъ сборщикахъ». Они отвѣчали за сборъ своимъ имуществомъ: для этого-то и понадобилось отдать сборы людямъ богатымъ. За свою службу «гости» получали нѣкоторыя преимущества, одинаковыя съ служилымъ сословіемъ.
Вѣрная служба лучше всего характеризуетъ зависимое положеніе городского сословія во второй періодъ его сословной жизни. Но еще характернѣе то, что и самое городское самоуправленіе, составляющее отличіе третьяго періода и характеризующее какъ бы добытую городскимъ сословіемъ самостоятельность, — вытекало изъ той же вѣрной службы. Дѣло въ томъ, что, поручивъ «гостямъ» взиманіе важнѣйшихъ сборовъ во всѣхъ городахъ государства, правительство этимъ самымъ уже передало имъ значительную долю управленія городами. Но управлялъ городомъ вовода, и вѣрные головы и цѣловальники приходили съ нимъ въ постоянныя столкновенія. Къ концу XVII в. правительство убѣдилось, что въ воеводѣ нѣтъ надобности для управленія городомъ, разъ въ городѣ есть уже таможенные и кабацкіе головы, а между тѣмъ содержать воеводу все-таки лишній расходъ: не разъ обнаруживалось, что воевода бралъ свое содержаніе и получалъ взятки прямо изъ денегъ, собранныхъ для казны. Поэтому, изъ простого финансоваго разсчета правительство рѣшило вовсе отмѣнить должность воеводы въ тѣхъ городахъ, гдѣ жило одно посадское населеніе, т.-е. на всемъ сѣверѣ: а въ тѣхъ городахъ, гдѣ жило, кромѣ посадскаго, и служило сословіе, — ограничить значеніе воеводы заведованіемъ служилыми людьми. Вѣрные головы и цѣловальники должны были выбираться самимъ городомъ и находиться подъ завѣдованіемъ московскихъ гостей, куда они и должны были доставлять свои сборы. Случайно вышло, что въ то время, когда проводились эти мѣры, Петръ Великій вернулся изъ своего перваго путешествія по Европѣ: онъ далъ старымъ должностямъ и учрежденіямъ новыя голландскія имена: головы стали называться «бурмистрами», а московское присутствіе гостей «Бурмистерской палатой», а потомъ «Ратушей». Сущность осталась та же. Служба высшаго разряда городского сословія по собиранію сборовъ сохранилась во всей неприкосновенности. Въ послѣдніе года своего царствованія Петръ сдѣлалъ, было, попытку отдѣлить казенные сборы отъ городского самоуправленія и поручить эти сборы особымъ правительственнымъ чиновникамъ; но попытка не удалась — чиновниковъ не хватило, а назначенные оказались не особенно искусными, и сборы вернулись въ болѣе привычныя руки городского самоуправленія, гдѣ и остались до самой Екатерины II. Самое городское самоуправленіе и организація городского сословія были совершенно перестроены Петромъ и Екатериной II. Какъ сказано, въ этой новой сословной организаціи и состоитъ отличительный характеръ третьяго періода городской сословной жизни. Подобно третьему періоду въ исторіи, дворянскаго сословія, это время должно было по идеѣ правительства представлять раскрѣпощеніе сословія. Правительство хотѣло дать сословію тѣ элемонты самостоятельности, которыхъ не выработала русская исторія, и городское сословіе облечено было для этого въ формы средневѣковой европейской свободы, подѣлено на гильдіи и цехи. Городское корпоративное устройство въ Россіи въ гораздо большей степени, чѣмъ дворянское, оказалось мертвой формой. Городское сословіе одинаково съ крестьянскимъ платило подушный окладъ и несло воинскую повинность и уже поэтому не могло чувствовать себя привилегированнымъ. Вотъ почему при вновь открытой свободѣ перехода изъ сословія въ сословіе, разбогатѣвшій купецъ торопился всѣми средствами перейти въ дворянское сословіе. Такимъ образомъ, надежда Екатерины II на то, что ея учрежденія поведутъ къ созданію третьяго сословія, не осуществилась. Наше третье сословіе, подъ вліяніемъ быстраго промышленнаго и умственнаго движенія нашего времени, складывается, дѣйствительно, понемножку, но не на основѣ стараго городского сословія, не въ его предѣлахъ. Со времени крестьянскаго освобожденія, когда купецъ получилъ право пріобрѣтать въ деревнѣ земельную собственность, а дворянинъ очень часто терялъ эту собственность и навсегда переселялся въ городъ — прежнія границы городского и землевладѣльческаго сословія совершенно смѣшались. Съ каждымъ днемъ и бытовой типъ стараго московскаго купца становится воспоминаніемъ прошлаго, и не очень далеко то время, когда мы или наши дѣти будемъ изучать этотъ типъ по комедіямъ Островскаго, какъ мы теперь изучаемъ по Фонъ-Визину типъ г-жи Простаковой. Третье сословіе нашего времени формируется изъ самыхъ различныхъ элементовъ русскаго прошлаго, и въ немъ намѣчаются тѣ силы, которыя создали культурную жизнь современной Европы: сила капитала и сила знанія.
Пособія: Н. Чечулинъ, Города Россіи въ XVI вѣкѣ, Спб. 1889 г. Голдовскій, Исторія мѣстнаго управленія. И. Дитятинъ, Устройство и управленіе городовъ Россія. Д. Багалѣй, Очерки изъ исторіи колонизаціи и быта степной окраины Моск. госуд. И. Е. Забѣлинъ, Древности Москвы и ихъ изслѣдованія, въ «Вѣстн. Европы», 1867 г.
- ↑ Притомъ вздорожаніе имѣній парализовалось ихъ раздѣломъ между наслѣдниками. Только въ исключительныхъ случаяхъ цѣлость крупныхъ имѣнія сохранялась въ рядѣ поколѣній (какъ, напримѣръ, въ родѣ Шереметевыхъ, Строгоновыхъ, Юсуповыхъ).