ОЧЕРКЪ ИСТОРІИ КНИГОПЕЧАТНАГО ДѢЛА ВЪ РОССІИ
[править]Политехническая выставка, открывающаяся 30го мая въ Москвѣ, вѣроятно, пробудитъ изслѣдованія по исторіи искусствъ и ремеслъ въ Россіи. О судьбахъ ихъ у насъ такъ вѣдь мало доселѣ извѣстно. Даже объ исторіи нашего типографскаго искусства, этого драгоцѣннѣйшаго помощника цивилизаціи, до сихъ поръ слыхали мы лишь урывками кое-что отъ библіографовъ, разсматривавшихъ дѣло почти исключительно съ точки зрѣнія литературно-библіографическихъ интересовъ и вообще мало знакомыхъ съ самымъ типографскимъ, искусствомъ.
Въ ожиданіи болѣе тщательныхъ изслѣдованій по исторіи печатнаго дѣда въ Россіи, попытаемся въ предлагаемомъ бѣгломъ очеркѣ связать въ одно цѣлое хотя то что доселѣ добыто этими библіографами и что можетъ быть нами провѣрено.[1]
Но, прежде чѣмъ приступимъ къ изложѣенію исторіи нечат наго дѣла въ Россіи, не лишнимъ считаю припомнить читателямъ что доселѣ существовало всеобщее убѣжденіе что искусствомъ книгопечатанія Россія обязана Нѣмцамъ. Такое убѣжденіе составилось, кажется, преимущественно вслѣдствіе того что съ Петровскихъ временъ Нѣмцы, дѣйствительно, завѣдываютъ у насъ типографскимъ дѣломъ и нынѣ господствують въ немъ едва ли не болѣе, чѣмъ даже въ дѣлѣ аптекарскомъ. Историку, который лѣтъ черезъ сто будетъ писать о русскомъ типографскомъ искусствѣ нашего времени, достаточно будетъ взглянуть на нѣмецкую въ немъ наклонность къ вычурности, на непринаровленность къ особенностямъ роднаго языка, чтобъ убѣдиться въ томъ что оно есть, дѣйствительно, кровное, хотя не совсѣмъ удавшееся, дѣтище германскаго искусства, нынѣ стоящаго, какъ извѣстно, въ ремесленномъ отношеніи, выше чѣмъ гдѣ-либо въ мірѣ. Сказку болѣе: въ нашемъ книгопечатаніи доселѣ русскія руки составляютъ только низшую, служебную, чернорабочую силу; истинные же дѣятели его сыны Германіи: имъ почти исключительно принадлежитъ нынѣ и сочиненіе, и созданіе шрифтовъ и орнаментовъ во всякомъ (между прочимъ и въ русскомъ) вкусѣ; они управляютъ всею типографскою обстановкой изданій; они же доставляютъ вамъ изъ Германіи машины и вообще заправляютъ всѣмъ дѣломъ. Но повторяю, такое вліяніе Нѣмцевъ на наше книгопечатаніе несомнѣнно лишь со временъ Петра Великаго, или вѣрнѣе, Анны Іоанновны и даже Елисаветы Петровны; а что касается до временъ предшествовавшимъ Петровской эпохѣ, и до того откуда первоначально пересажено къ намъ это искусство или кто были нашими въ немъ первоучителями, то, искусство нежели отрицатъ полученіе Славянами многаго благаго отъ Нѣмцевъ, мы имѣемъ основаніе въ этомъ дѣлѣ считать ихъ участіе весьма сомнительнымъ.
Тогда какъ южно-германскіе города одинъ у другаго оспаривали принадлежность имъ Гуттенберга, Чехи заявили на этого изобрѣтателя свои права. Въ журналѣ Vlastimil 1840, г. Вертятко доказывалъ что изобрѣтатель книгопечатанія былъ не Нѣмецъ, а Чехъ по происхожденію, по роду и даже по воспитанію. Вотъ суть этихъ доказательствъ: 1) Кромѣ того что Гуттенбергъ жилъ и дѣйствовалъ въ зрѣлыхъ лѣтахъ въ Майнцѣ и Страсбургѣ, нѣть иного доказательства его германскаго происхожденія; 2) высокопоставленные муки и знаменитые ученые Чехіи XVI вѣка считала Гуттенберга Чехомъ, а не Нѣмцемъ; 3) прозвище изобрѣтателя не нѣмецкое, а чешское, отъ мѣста Кутна-гора, или Куттембергъ, какъ передѣлали это имя Нѣмцы; 4) хорошее знаніе Гуттенберга въ выдѣлкѣ зеркалъ, въ шлифовкѣ стеколъ и т. л., чѣмъ вдавилась тогда Чехія, много свидѣтельствуютъ въ пользу того что онъ воспитался въ Чехіи; 5) во время гуситскихъ войнъ Чехія высылала множество своихъ мирныхъ сыновъ во всѣ края Европы, гдѣ они дѣйствовали уже конечно какъ мѣстные граждане; 6) самыя затрудненія Гуттенберга въ пріисканіи средствъ къ осуществленію его изобрѣтенія, равно какъ и неизвѣстность его происхожденія, свидѣтельствуютъ о томъ что онъ былъ въ Германіи пришлымъ человѣкомъ, не кореннымъ гражданиномъ; наконецъ 7) одинъ чешскій современникъ Гуттенберга упоминаетъ что около 1430 годовъ «нѣкто» въ Прагѣ печаталъ Библію на пергаментѣ посредствомъ деревянныхъ досокъ.
Какъ бы то ни было, но германская почва оказалась болѣе другихъ благопріятною для изобрѣтенія книгопечатанія: Гуттенбергъ жилъ и началъ печатать не въ Чехіи, пережившей тогда ужасную борьбу почти со всею Европой, а въ Германіи, какъ Нѣмецъ, а не какъ Чехъ; слѣдовательно, во всякомъ случаѣ, изобрѣтеніе принадлежитъ Германіи. Тѣмъ не менѣе нельзя оставить безъ вниманія то обстоятельство что это искусство принималось и развивалось въ Германіи въ первыя десятки лѣтъ весьма туго. Истинною пріемницей великаго изобрѣтенія вначалѣ явилась не Германія, а Италія, игравшая, тогда въ европейской цивилизаціи, роль подобную той какую въ XVIII и XIX вѣкѣ играла Франція. Города ея: Римъ, Венеція, Миланъ, Тревизо, Верона, Болонья, Феррара, Неаполь, Павія, Флоренція, Кремона, Падуя, Монтуа, Парма, Бросчіа, Мессина, Комо, Туринъ, Генуя, Савона, Перуза, Піаченца, Редакіо, Тридевтъ, Палермо, Аскова, Лукка и другія мѣста Италіи, въ теченіи первыхъ 20 лѣтъ по изобрѣтете кипгапечятавія, имѣли уже типографіи, тогда какъ въ Германіи кое-гдѣ только являлись слабыя попытки лечинпъ книги; такъ что въ XV и XVI вѣкѣ всѣ считали не Германію, а Италію разсадницей и школой книгопечатнаго дѣла и не предполагали что честь изобрѣтенія книгопечатанія принадлежатъ Нѣмцамъ.[2]
Что касается до славянскаго міра, то, благодаря тогдашнему смутному времена, книгопечатаніе въ Чехіи появляется только около 1478 года въ Пользѣ, въ 1488 въ Прагѣ и 1489 въ Кутгенбергѣ.
Откуда занесено было сюда это искусство — изъ Германіи или изъ Италіи? Положительно утверждать нельзя. Вліяніе Италіи на искусство и ремесла Чехіи того времени ощутительно, во еще болѣе ощутительно и вліяніе Германіи.
Далѣе, около того же времени книгопечатаніе появляется во Братиславѣ (Бреславѣ), Краковѣ, Голомуцѣ (Ольмюцѣ), Гданскѣ (Данцигѣ), гдѣ въ 1499 году печатаетъ свои изданія извѣстный Іоаннъ Галлеръ, краковскій издатель, печатавшій, впрочемъ, даже въ Ліонѣ (въ 1514) у Бернарда Лекюйе (Lescuier).
Краковъ съ, его университетомъ, особенно важный пунктъ для исторіи нашего книгопечатаннаго дѣла, находился въ то время въ самыхъ тѣсныхъ сношеніяхъ съ чешскою Прагой и былъ полонъ разными сектантами или религіозными вольнодумцами, преслѣдуемыми папистами. Здѣсь, кромѣ I. Галлера, занялся изданіемъ книгъ Гюнтеръ Займеръ, въ сообществѣ съ Швайпольтомъ (Святополкомъ) Фіолемъ. Предметомъ для своихъ изданій послѣдніе почему-то избрали религіозную литературу русскаго православнаго міра. Вѣроятнѣе всего что при этомъ они руководствовались просто торговыми соображеніями, то-есть разчитывали на хорошій сбытъ своихъ изданій, въ виду не только дороговизны рукописей въ Россіи, но и начинавшейся борьбы грекороссійской церкви съ папизмомъ, офиціально вскорѣ открывшейся при столкновеніяхъ московскаго великаго князя Іоанна III съ великимъ княземъ литовскимъ Александромъ и вызвавшей книгу De erroribus Graecorum, изданную въ Краковѣ въ 1500 году, Яномъ зъ Освѣціона (Sacranus), по просьбѣ Виленскаго епископа Ява Табора. На такія соображенія нашихъ краковскихъ издателей указываетъ отчасти самый выборъ книгъ; они печатаютъ именно такія книги какія всегда находились въ наибольшемъ употребленіи въ нашемъ православномъ мірѣ, какъ-то: Псалтирь, Часословъ, Шестодневъ, Тріодь постную и Тріодь цвѣтную. Все это они успѣли напечатать, или вѣрнѣе, издать въ свѣтъ, сразу, въ одинъ 1491 годъ, и затѣмъ принуждены были прекратить печатаніе, вслѣдствіе притѣсненій со стороны католицизма. Что сталось съ ихъ типографіей — неизвѣстно. Самъ Швайпольтъ Фіоль принужденъ былъ бѣжать изъ Кракова, въ Венгрію, гдѣ въ Лейтшау (Левочѣ), въ графствѣ Спискомъ, долго жилъ. Около-1511 года во Львовѣ червоннорусскомъ упоминается мѣщанинъ (то-есть гражданинъ) какой-то Фіоль.
Въ послѣсловіяхъ къ своимъ, изданіямъ Фіоль говорить: «Докончена бысть сия книга у великомъ градѣ у Краковѣ при державѣ. великаго короля польскаго Казимира и докончава бысть мѣщаниномъ краковьскымь шваиполтомь, фѣоль, из немець немецкого роду, франкъ, и скончашася по божнем нароженнемь ді сотъ девятьдесять и в лѣто».
Не странно ли что печатая въ такомъ городѣ, какъ Краковъ, гдѣ Нѣмцевъ и тогда не очень-то честили, и печатая притомъ для русскихъ людей ихъ религіозныя книги, Швайпольтъ Фіоль особенно старается удеретъ на то въ своихъ послѣсловіяхъ что онъ «изъ Нѣмецъ нѣмецкаго роду»! Да и имя его, Швайпольтъ, есть дѣйствительно германская перегласовка славянскаго имени Святополкъ. Наконецъ, для вящаго опредѣленія своего происхожденія, Фіоль прибавляетъ что онъ де «нѣмецкаго роду, Френкъ». На основаніи этихъ словъ, утверждаютъ что Фіоль, по своему происхожденію, Германецъ, именно изъ Франконіи. Но сколько мнѣ извѣстно: вопервыхъ, подъ словомъ "Нѣмецъ " въ тѣ времена въ Польшѣ, какъ у русскаго простолюдина доселѣ, разумѣлся вообще всякій иностранецъ западной Европы; вовторыхъ же, какъ вышѣ такъ и въ XV вѣкѣ, жители Франконіи не называли себя Франками, да и ихъ никто такъ не называлъ. Быть-можетъ Фіоль хотѣлъ назвать себя «Фрязеномъ». Ко всему этому слѣдуетъ прибавить что Фіоль слишкомъ хорошо для иностранца былъ знакомъ съ церковно-славянскимъ языкомъ; по крайней мѣрѣ въ набранномъ и отпечатанномъ имъ текстѣ почти невозможно найти такихъ опечатокъ которыя обличали бы въ немъ Нѣмца или вообще иностранца. Такое же знаніе должно признать въ немъ и литературнаго русскаго языка господствовавшаго тогда во всей южной и западной Руси, если послѣсловія и примѣчанія къ его изданіямъ писалъ самъ онъ. Послѣсловіе его мы привели выше, а вотъ примѣчаніе къ порядку тетрадей Часослова, помѣщенное въ концѣ книги, предъ послѣсловіемъ: «то ест личба до той книгы, яки мают тетради быти отъ початку азь до конца: одна тетрадь, а подла едноѣй, тыж один лист подля другого азь до конца». — Наконецъ, когда Фіоль принужденъ былъ оставить Краковъ, то удаляется не въ мѣсто своего происхожденія, не въ Германію, а въ славянскія же земли….
Впрочемъ, для исторіи типографскаго искусства важно вовсе не то къ какой націи принадлежалъ по своему происхожденію нашъ первопечатникъ, а то, какіе пріемы, способы и какіе оттѣнки типографскаго искусства внесъ онъ въ ваше книгопечатное дѣло. Разсматривая съ этой точки зрѣнія изданія Швайпольта Фіоля и сравнивая ихъ съ современными ему издалнями Чехіи и Германіи, даже самой Италіи и Франціи, рѣшительно невозможно сказать что-либо опредѣленное на вопросъ о томъ гдѣ могъ Швайпольть Фіоль обучиться типографскому дѣлу. Видно только одно: что онъ былъ довольно опытный по тому времени мистеръ въ этомъ искусствѣ, то-есть умѣлъ изрядно приготовлять шрифты, производить наборъ, разверстывать его по страницамъ, и довольно чисто, отчетливо печатать, и что главною цѣлью его было съ возможно большею точностью скопировать посредствомъ набора шрифтовъ представленныя ему рукописи нашего церковнаго письма — устава и полуустава. Поэтому онъ совершаетъ наборъ текста, не раздѣляя слова его шпаціями (не оставляя между отдѣльными словами промежутка), а ставя изъ вплотную, какъ то писалось въ старыхъ рукописяхъ. Такой способъ набора представляетъ чрезвычайныя трудности, такъ-какъ только «шпаціи» даютъ возможность дѣлягъ строчки совершенно равными одна другой, и чѣмъ свободнѣе наборщикъ можетъ располагать ими, тѣмъ удобнѣе нагоняется длина строчки и легче совершается наборъ. Употребленіе шпацій было тогда уже всюду извѣстно и, конечно, хорошо знакомо такому мастеру, какъ Фіоль. Тѣмъ не менѣе, онъ (употребляетъ ихъ только при знакахъ препинанія и только этимъ способомъ подгоняетъ длину каждой строчки къ избранному имъ размѣру, соблюдая въ то же время чтобъ и пустыя пространства при этихъ знакахъ были по возможности равномѣрны. Далѣе, онъ преодолѣлъ трудности представляемыя частымъ употребленіемъ надстрочныхъ знаковъ (титловъ и пр.) и всюду выдерживаетъ ихъ. тонъ, какъ были они поставлены въ рукописи. Наконецъ, какъ въ рукописяхъ не употреблялись переносные знаки, такъ и Фіоль вовсе ихъ не употребляетъ. Такое стремленіе копировать даже самые недостатки рукописей объясняется желаніемъ издателя чтобы читатели отнеслись къ печатнымъ книгамъ съ чѣмъ же уваженіемъ, съ какимъ привыкли они относиться къ рукописямъ. Однако, при всѣхъ неудобствахъ представляемыхъ нашимъ церковнымъ шрифтомъ, со множествомъ надстрочныхъ въ немъ знаковъ, и при всѣхъ неудобствахъ копировки древнихъ рукописей, Фіоль достигъ большаго совершенства: шрифтъ его — ясный, довольно ровный, четкій и прямой, какъ древній южно русскій уставъ, довольно плотный и простой — безъ нѣмецкой или готической вычурности; строки весьма ровныя, хотя и попадаются буквы очко которыхъ отлито такъ что стоитъ нѣсколько выше, чѣмъ въ остальныхъ; длина строкъ и величина страницъ пригнаны съ замѣчательною аккуратностью; въ печати нѣтъ ростисковъ: каждая страница почти совладаетъ съ оборотною страницей. Двойное печатаніе, то-есть червою краской и киноварью, вышло тоже довольно удачно, даже на тѣхъ пестрыхъ страницахъ, гдѣ почти черезъ каждое слово и черезъ букву идетъ киноварь. Словомъ, какъ первый опытъ, изданія Фіоля представляютъ громадный успѣхъ, обличающій въ немъ хорошо подготовившагося гдѣ-то, весьма уже опытнаго мастера, цѣль котораго и совершенно оригинальный характеръ предмета избраннаго имъ для изданія исключили всякую необходимость и даже возможность яснаго проявленія какихъ-либо мѣстныхъ особенностей искусства, по которымъ можно было бы утвердительно сказать что мастеръ былъ воспитанникъ искусства германскаго, чешскаго, или италіянскаго.
Что же касается до значенія трудовъ Фіоля для нашего книгопечатанія, то они имѣли значеніе только какъ первый образецъ печатанія церковнымъ шрифтомъ и какъ установленіе общаго характера этого шрифта. Болѣе активнаго вліянія Фіоля на славянское книгопечатаніе нельзя допустить, такъ какъ доселѣ не имѣется фактовъ и свидѣтельствъ которые указывали бы что Фіоль дѣйствительно продолжалъ свои типографскіе труды и передалъ свое мастерство какимъ-либо пріемникамъ и ученикамъ. Догадки о томъ что книгопечатаніе появилось въ Угровлахіи благодаря пребыванію и дѣятельности тамъ Фіоля и т. л. суть только произвольныя предположенія; ихъ можно принимать во вниманіе, но не основывалъ на нихъ какіе-либо выводы. Гораздо большее значеніе для послѣдующей исторіи славяно-русскаго книгопечатанія имѣетъ то обстоятельство что это книгопечатаніе, хотя и оборвавшееся тамъ на первыхъ же порахъ, началось именно въ Краковѣ, въ городѣ находившемся въ самомъ тѣсномъ общеніи съ юго-западною Россіей и съ чешскою Прагой. Хотя славяно-русское книгопечатаніе ограничилось въ Краковѣ изданіемъ въ 1491 году Фіолемъ пяти книгъ, но вообще типографское искусство быстро тамъ развивалось на латинскихъ изданіяхъ, и съ появленіемъ книгопечатанія въ юго-западной Россіи, естественно должно было оказать на него значительное вліяніе.
Слѣдуетъ вспомнить что почти одновременно съ появленіемъ вашего книгопечатанія въ Краковѣ, оно появилось также на югѣ славянскаго міра (въ Венеціи въ 1493, и въ Цѣтынѣ черногорскомъ въ 1494), откуда вліяніе на русское книгопечатное дѣло было едва ли не столь же сильно какъ и изъ латинскаго Кракова.
Добровскій (Instit. Ung. slaw, с. XLI) и Шафарикь (Uebers. der daven. Kirchenbücher) указываютъ что въ Нюренбергской библіотекѣ находился экземпляръ (единственный и нынѣ утраченный) Часослова напечатаннаго 1483 года, марта 13го, въ 8ю долю, Андреемъ Торемкскимъ (Magister Andreas de Toresamis de Asula). Основывались же при всемъ этомъ на старинномъ описанія замѣчательностей Нюренбергской библіотеки (Murr, Memorab. bibl. Norimb. 1786, I, 222), на описаніи того времени когда на славянскую библіографію не обращали еще ревностнаго вниманія. Тѣмъ не менѣе въ Отчетъ Московскаго Дублачпаоо лиры за 1867—1869 года (изд. 1870 стр. 64) отвергаютъ существованіе въ 1498 году въ Венеціи славянскаго печатанія, на томъ лишь основаніи что нюренбергскій экземпляръ Часослова исчезъ и свидѣтельство о немъ составляетъ не болѣе 1½ строки (sic!). Но едва ли здравая критика, не доводящая скептицизмъ до крайностей, можетъ согласиться съ этимъ мнѣніемъ. Въ пользу свидѣтельства о Часословѣ напечатанномъ въ 1493 году въ Венеціи, говорить, кромѣ его опредѣленности, и тотъ еще фактъ что черезъ годъ, въ 1494 году, славянское книгопечатаніе появляется уже въ Черногоріи. Іеромонахъ Макарій печатаетъ здѣсь, въ Цѣтынѣ, по желанію и на иждивеніи воеводы «боголюбиваго господина Гюрги Црьнаевича», сына основателя цѣтынскаго монастыря, Октоихъ въ 1494 году, Псалатирь слѣдованную въ 1495 и Молитвословъ. Откуда могло быть занесено сюда типографское искусство? Весьма вѣроятно что благочестивый воевода Юрій Чернаевичъ первоначально заказалъ въ Венеціи напечатать Часословъ причемъ іеромонахъ Макарій могъ выучиться тамъ типографскому искусству, а затѣмъ пріобрѣлъ для цѣтыньскаго монастыря готовый уже шрифтъ и прочія типографскія принадлежности, съ помощію которыхъ Макарій и сталъ печатать книги въ Цѣтынѣ. Подтвержденіемъ тому можетъ служить значительная уже опытность Макарія въ типографскомъ дѣлѣ, замѣчаемая въ наборѣ и печати цѣтыньскихъ изданій: по искусству, по оригинальному характеру шрифтовъ и по умѣнію воспроизвести посредствомъ шрифтовъ уставное письмо старинныхъ рукописей, печатникъ этихъ изданій стоитъ не ниже мастера Фіоля.
Съ перенесеніемъ изъ Венеціи славянской типографіи, устроенной мастеромъ Андреемъ Торесанскимъ, печатаніе здѣсь славянскихъ книгъ надолго, до 1519 года, прекращается. Но когда іеромонахъ Макарій, со своими типографскими средствами, переѣзжаетъ изъ Черногоріи въ Угровлахію, и по прошествіи нѣкотораго времени у Сербскаго народа опятъ проявляется запросъ на печатныя книги, то воевода Божидаръ Вуковичъ Дюричъ изъ Подгорицы обращается за помощію снова въ Венецію; тамъ устраиваетъ онъ печатню, въ которой монахи: Пахомій изъ Рѣки, потомъ Ѳеодоръ Любавичъ изъ Горажда, съ братомъ своимъ Георгіемъ, далѣе Ѳеодосій, Геннадій изъ Прѣполя, Моисей изъ Дечанскаго монастыря трудятся надъ изданіемъ церковно-славянскихъ книгъ. Первыя книги изданныя въ венеціанской печатнѣ Божидара Вуковича были Служебникъ, 1519, и Псалтирь въ возслѣдованіемъ 1520 года, напечатанныя іеромонахомъ Пахоміемъ. Въ 1627 тамъ же напечатаны Георгіемъ и инокомъ Ѳеодоромъ Любавичемъ — Служебникъ, Молитвословъ, Катихизисъ и Требникъ (въ 1531 году). Въ 1537 и 1538 годахъ тамъ же отпечатавъ ЗДтоиде, Соборникъ (Минея праздничная) и другія. Сынъ Божидара, Викентій Вуковичъ, продолжаетъ, по примѣру отца, поддерживать свою славянскую типографію въ Венеціи. Сотрудниками его наслѣдниковъ были: Стефанъ изъ Скадра, Іаковъ изъ Каменной Рѣки, что въ Герцеговинѣ; далѣе Іеронимъ Вогуровичъ изъ Богара, Яковъ Брейковъ изъ Софіи и другіе. Словомъ, съ первой четверти XVI вѣка Венеція въ большомъ количествѣ снабжаетъ церковно-славянскими книгами подунайскихъ Славянъ.[3] Мало того, Венеція не только снабжаетъ ихъ уже готовыми книгами, но и способствуетъ пробужденію здѣсь типографскаго искусства. Въ скоромь времени книгопечатаніе появляется во многихъ мѣстахъ сербскихъ странъ: въ Гораждѣ (1529 году сталъ печатать Ѳеодоръ Любавичъ), въ монастырѣ Руянѣ, въ Сербіи (1537 года монахъ Ѳеодоръ печатаетъ Евангеліе), въ монастырѣ Мидешовѣ, въ Герцеговинѣ (1544—1557 монахами Мардаріемъ и Ѳеодоромъ, діаконами Даміаномъ и Миланомъ), въ Бѣлградѣ (1552 года Евангеліе — монахомъ Мардаріемъ), въ монастырѣ Мьркшинѣ-церкви (1562 года печатаются книги монахами Мардаріемъ, священникомъ Живко и діакономъ Радуламъ и въ Скадарѣ или Скендерѣ (типографія 1563 года Камила Занети).
Впрочемъ всѣ эти типографіи не подвинули типографское искусство далѣе того что получили отъ Венеціи; да и обходились большею частію только средствами доставлявшимися оттуда. Когда же мѣстные типографы затѣвали сдѣлавъ что-либо самостоятельное, то обыкновенію являлись мало опытными тружениками въ типографскомъ искусствѣ. При слабомъ развитіи тогда словолитнаго искусства, приготовленіе шрифтовъ составляло для неопытныхъ мастеровъ крайнее затрудненіе, и вотъ у сербскихъ типографовъ являлись попытки приготовить шрифты изъ болѣе твердыхъ металловъ, вырѣзывая каждую букву съ руки. Такимъ вырѣзаннымъ шрифтомъ, по словамъ Шафарика, печаталъ монахъ Ѳеодосій свое Евангеліе (1537 года) въ Руянскомъ монастырѣ и инокъ Мардарій Евангеліе (1562—1566 годахъ) въ монастырѣ Мьркшина-церкви. "Рукодѣлисахъ сія слова (то-есть буквы), — говорить въ послѣсловіи своемъ отецъ Мардарій, — отъ желѣза и мѣди и прочая, съ великимъ трудомъ и подвигомъ. « Не говоря уже о томъ что рѣзьба въ отдѣльности каждой буквы представляетъ египетскій трудъ и невозможность сохранитъ достаточную стройность буквъ въ наборѣ, самая выдѣлка ихъ изъ различныхъ металловъ ускоряетъ порчу шрифта.
Наконецъ, былъ еще третій пунктъ, гдѣ, по мнѣнію Добровскаго, такъ же въ 90хъ годахъ XV или въ началѣ XVI вѣка появилось печатаніе церковно-славянскихъ книгъ, это именно — Угровлахія, здѣсь, неизвѣстно въ какомъ году и въ какомъ городѣ (полагаютъ что въ Братовѣ, иначе Корунѣ), напечатано было Евангеліе, оригиналомъ которому, по мнѣнію М. А. Максимовича Стар., 11^—12), служила угровлахійская рукопись половины XV вѣка. Въ обоихъ извѣстныхъ экземплярахъ этого изданія недостаетъ послѣдняго листа, заключавшаго въ себѣ конецъ послѣсловія, гдѣ, конечно, былъ означенъ и іодъ изданія, и мѣсто печатанія, и имя печатника. Въ сохранившейся части послѣсловія говорится; „сего раді и azъ жупань ханьшь (вѣроятно, Ганушъ) Бѣгнеръ ῶ Брашевь: въzревновахь поспѣшеніемъ стаго дха и любови еже бжтъвнымь и стымь цркамь и написахь сïя….“ Экземпляръ этого рѣдчайшаго изданія находится въ С.-Петербургской и Императорской Публичной Библіотекѣ. Не имѣя въ настоящѣе время возможности сличить шрифты и типографскіе пріемы этого изданія съ шрифтами и пріемами изданій краковскихъ и цѣтыньскихъ, не рѣшаюсь судить насколько вѣроятно вліяніе Фіоля или Макарія черногорскаго на появленіе его. Въ 1612 году іеромонахъ Макарій печатаетъ въ Угровлахіи (полагаютъ, въ Терговшитѣ) Евангеліе же на иждевеніе воеводы угровлахійскаго и земель подунайскихъ, Бессарабы. Это, по мнѣнію г. Максимовича, есть не что иное, какъ 2е изданіе, перепечатка Брошовскаго (Бѣгнеровскаго) Евангелія, съ весьма немногими измѣненіями и въ правописаніи, и въ самомъ шрифтѣ. Въ томъ же 1512 года, по мнѣнію Шафарика, напечатанъ въ Терговиштѣ Апостолъ, второе изданіе котораго послѣдовало въ 1547 году. Печатаніе книгъ церковно-славянскихъ, хотя и въ ограниченномъ размѣрѣ, продолжалось съ тѣхъ поръ въ Угровлахіи (въ Терговиштѣ, Шебежѣ седмиградскомъ и въ Камполунгѣ или Долгомъ Полѣ) до 1647 года.
Такимъ образомъ, въ концѣ XV и началѣ XVI вѣка книгопечатаніе вообще и печатаніе церковно-славянскихъ книгъ, Въ частности, появилось въ трехъ прилежащихъ къ русскому міру странахъ: естественно что вскорѣ оно должно было явиться и въ Россіи.
Первымъ мѣстамъ Россіи пожелавшимъ воспользоваться искусствомъ книгопечатанія, была столица великаго князя Литовскаго, городъ Вольна. Тамъ, около 1515 года, Францискъ Скорина, родомъ изъ города Полоцка, докторъ медицинскихъ наукъ, получившій образованіе, вѣроятно, въ Пражскомъ или Краковскомъ университетѣ, предпринявъ такъ-называемый переводъ „на русскій языкъ“ всей Библіи, подъ заглавіемъ Библія Руска, рѣшился, при содѣйствіи Богдана Онькова, напечатать его.[4] Для этого печатанія Скорина обратился не въ Краковъ, какъ, повидимому, должно было ожидать, а въ чешскую Прагу. Тамъ въ 1517 году, его августа, онъ издалъ Псалтырь (учебную) — любимую книгу въ русскомъ православномъ мірѣ. Экземпляръ этой Псалтири недавно (1866 года) открытъ въ Москвѣ г. Викторовымъ въ библіотекѣ А. И. Хлудова. Потомъ, черезъ мѣсяцъ, Скорини выпустилъ въ свѣтъ Книгу Іова; еще черезъ мѣсяцъ Притчи Соломоновы; а 5го декабря того же года — Книгу Іисуса Сирахова. Далѣе въ теченіе 1518 и 1519 онъ издаетъ тамъ же прочія библейскія книги, именно: Книгу Екклизіастъ, книгу Пѣснь Пѣсней, Премудрости Соломона, 4 книги царствъ, Іисуса Навина, Пятикнижіи, Судей, Руѳь, Есѳирь, Іудиѳь, Даніила Пророки и Плачь Іереміинъ. Въ послѣсловіяхъ къ Псалтири онъ говорить: „Скончалася Псалтырь сия зъ Божиею помощию повелѣніемъ и працею избранаго мужа въ лѣкарскихъ наукахъ доктора Франциска, Скоринина сына, о Полоцька, у старомъ месте празскомъ лѣта по Божьем нарожению тысещного пятсотого и семогонадесеть, мца Августа дъня шестаго.“ {Въ другихъ книгахъ послѣсловія гласятъ такъ: „Докончена есть книга (такая-то) с помощию КГА въ ТРωЦЫ единаго. И матери его пречистое девицы Марии. Людямъ посполитымъ русского языка к пожитку. Повелѣніемъ працею и выкладомъ ученаго мужа в лекарьскихъ науках Доктора Франциска Скорины Из славнаго града Полоцька у великомъ месте празскомъ“…. Или: „книги… зупо нѣ выложены и пильну вытеснены у великомъ месте празскомъ. Поведеніемъ и працею“ и т. д.} „А то ся стало, гласить современная приписка — накладомъ Богдана Онкова сна Радци мѣста Виленскаго.“
Подобно тому какъ Черногорцы, устроивъ въ Венеціи печатню для книгъ кирилловскаго шрифта и выучившись тамъ печатанію, переносятъ самую типографію въ Цѣтынь, такъ и Скорина, отпечатавъ въ Прагѣ библейскія книги, переноситъ русскую печатню изъ Праги въ Вильну и продолжаеть здѣсь, у Якова Бабича („изъ честнаго дому мужа“) печатать православныя церковно-славянскія книги. Здѣсь въ 1525 году были имъ изданы Апостолъ и Псалтирь, съ Часословцемъ (акаѳистами, канонами, шестодневцемъ, святцами и пасхаліей).
Неизвѣстно кто въ Прагѣ и затѣмъ въ Вильнѣ печаталъ Скоринѣ его изданія. Слова же послѣсловій: „Докончена есть повеленіемъ, працею (трудомъ) и выкладомъ Фр. Скорины….“ или: „книги…. выложены (переведены, сочинены) и пильне (тщательно) вытеснены поведеніемъ и працею избраннаго (или: ученаго) мужа Франциска Скорины“, едва ли указываютъ на то что самъ Скорина исправлялъ здѣсь должность типографщика. Вѣроятно по крайней мѣрѣ что онъ имѣлъ помощниковъ и сотрудниковъ въ этомъ дѣлѣ, выучившихся типографскому искусству въ чешской Прагѣ. Какъ бы то ни было, но въ Скорининыхъ изданіяхъ въ первый разъ типографское искусство, въ отношеніи печатанія книгъ кирилловскою азбукой, является уже вполнѣ свободнымъ отъ узкихъ рамокъ и средствъ первобытнаго книгопечатанія, а равно и отъ рабскаго подражанія рукописямъ: это, въ типографскомъ отношеніи, образцовыя по тому времени и совершенно оригинальныя изданія, которыя могли служить, да вѣроятно и служили, примѣромъ для русскихъ печатниковъ даже всего XVII вѣка.
Что касается до нѣмецкаго вліянія на типографское искусство изданій Скорины, то черты его замѣтны только въ гравированіи рисунковъ, или вѣрнѣе, въ пошибѣ самыхъ рисунковъ при этихъ изданіяхъ, да и то черты не самостоятельно германскія, а прошедшія уже, такъ-сказать, чрезъ руки чешскаго мастерства, стоявшаго тогда въ уровень съ германскимъ и образовавшагося не подъ вліяніемъ одной Германіи.
Итакъ, былъ еще четвертый пунктъ вліявшій уже непосредственно на русское книгопечатаніе, и даже болѣе, положившій основаніе въ Россіи типографскому искусству — это чешская Прага и вообще Чехія, наполнявшая тогда всѣ владѣнія Польскаго королевства своими религіозными вольнодумцами, врагами папизма и разнообразными сектантами, къ которымъ въ началѣ XVI вѣка присоединились и славянскіе послѣдователи германской реформаціи. Въ собственной, католической Польшѣ не житье было всѣмъ этимъ религіознымъ вольнодумцамъ: ихъ тѣснилъ здѣсь римскій клиръ съ іезуитами, и они шли преимущественно на сѣверо-западъ къ Балтійскому морю, на юго-востокъ въ Прикарпатскую Русь, а также и на востокъ, въ великое княжество Литовское, гдѣ въ 70хъ годахъ XVI вѣка въ самой Вильнѣ и въ другихъ мѣстахъ существовали уже типографіи (напримѣръ Яна Кишки, старосты жмудскаго въ городѣ Вильнѣ, завѣдуемая аріаниномъ Алексѣемъ Радецкимъ), въ которыхъ печатались сочиненія Социна, Новый Завѣтъ Чеховича и т. п. Вообще слѣдуетъ замѣтитъ что среди Поляковъ католиковъ всѣ эти сектаторскія ученія имѣли значительный успѣхъ. Такъ съ помощію Яна Оевненскаго, подольскаго воеводы, и жены его, Ядвиги Гноенской, въ Раковѣ (въ Сандомирскомъ воеводствѣ) утвердился, какъ извѣстно, центръ общины Социніанъ или такъ-называемой „Братьи Польской“, имѣвшій свою топографію и школу, въ которой, къ началу XVII вѣка, воспитывалось, говорятъ, до 1.000 учениковъ. Но коль скоро эти ученія, создавшіяся у Славянъ вслѣдствіе оппозиціи узкому папству, соприкасались съ православно-русскимъ міромъ, они теряли свою энергію, и ихъ послѣдователи легко сливались съ Русскимъ народомъ. Этимъ преимущественно объясняется то обстоятельство что несмотря на несомнѣнный и весьма значительный наплывъ въ Прикарпатскую и даже въ Приднѣпровскую Русь чешской, моравской и иной братіи, оставившей кое-какіе слѣды и въ языкѣ южно-русскомъ, и въ обычаяхъ, религіозныя ученія развившіяся въ Чехіи не оставили здѣсь яркихъ, опредѣленныхъ слѣдовъ своихъ: они находили здѣсь среду столь же, если не болѣе враждебную папству и притомъ среду могучую, созрѣвшую вѣками, сравнительно съ которою ихъ новизны являлись тощими растеніями, выросшими на кремноземѣ. Слѣдуетъ помнить при этомъ что уходили изъ Чехіи не главные борцы ересей, не люди ученые и просвѣщенные, а большею частію только нѣкоторые изъ простодушныхъ послѣдователей ихъ, не ревностные пропагандисты, а люди искавшіе пріюта и покоя отъ бѣдствій, одолѣвавшихъ ихъ на родинѣ.
Къ сожалѣнію, доселѣ при ученыхъ изслѣдованіяхъ смотрѣли какъ на исторію вообще цивилизаціи юго-западной Россіи, такъ и на ея типографское дѣло, только съ двухъ точекъ зрѣнія; съ польской, благодаря во всѣхъ отношеніяхъ почтеннымъ польскимъ ученымъ Вондке и Лелевелю, и съ нѣмецкой, по которой все благое въ Россіи прямо или косвенно приписывалось Нѣмцамъ. Никто доселѣ не обратилъ серіознаго вниманія даже на то что Скорина печатаетъ свои изданія именно въ чешской Прагѣ, что онъ оттуда переноситъ первую свою типографію въ Россію, и что вообще въ XVI и началѣ XVII вѣка Чехія должна была оказать большое вліяніе на цивилизацію юго-западной Россіи и на самую борьбу православія съ католицизмомъ. Такимъ образомъ съ этой точки зрѣнія типографское дѣло остается неизслѣдованнымъ; а такъ какъ задача настоящей статьи — обзоръ только того что сдѣлано касательно исторіи книгопечатнаго дѣла въ Россіи, то мы и ограничимся здѣсь простымъ указаніемъ на необходимость дать, при будущихъ изслѣдованіяхъ, преимущественное мѣсто этой точкѣ зрѣнія, такъ какъ нѣтъ сомнѣнія что не Нѣмцами, не Поляками, а русскими людьми, и притомъ не изъ Германіи и даже не изъ Кракова, а именно изъ чешской Праги, впервые принесено къ намъ типографское искусство.
Но возвратимся въ Вильну, гдѣ въ 1525 году докторъ медицинскихъ наукъ Францискъ Скорина печатаетъ церковнославянскій Апостолъ и Псалтирь съ Часословомъ и пр. Изданіемъ этихъ книгъ Скорина, повидимому, кончилъ свою многолдодную издательскую дѣятельность, и затѣмъ, въ теченіе нѣсколькихъ десятковъ лѣтъ, въ Вильнѣ почему-то прекращается всякая типографская дѣятельность. Тѣмъ не менѣе, по Бандке, при Сигизмундѣ-Августѣ, въ половинѣ XVI вѣка, здѣсь было уже три печатни: двѣ русскихъ и одна радивиловская, перешедшая лотомъ въ руки іезуитовъ. Кромѣ того, существовали польско-латинскія печатни въ двухъ-трехъ городахъ (въ Пинчовѣ въ 1550) въ Лоскѣ и Любчѣ). Наконецъ въ 1562 году нѣкто Шимонъ Будный печатаетъ въ нашемъ Несвижѣ свое сочиненіе О оправданіи грѣшнаго человѣка, а затѣмъ, вмѣстѣ съ Кувечинскимъ и Лаврентіемъ Кржижковскимъ, Катихизисъ.
Шимона Буднаго иные признавали лютераниномъ, другіе аріаниномъ, и въ обоихъ случаяхъ, если не жаловали его въ природные Нѣмцы, то все же дѣло его и самую типографію приписывали германскому вліянію, тогда какъ на самомъ дѣлѣ и въ религіозномъ, и въ типографскомъ отношеніи Германія здѣсь нисколько не виновата. Этотъ Шимонъ Будный, какъ можно судить по его ученію, не болѣе какъ одинъ изъ осколковъ религіознаго чешскаго движенія пересаженнаго въ Польшу. Пропаганда его осталась безплодна на русской почвѣ; по крайней мѣрѣ дѣятельность его по отношенію къ русскому народу и православію ограничивается изданіемъ только двухъ помянутыхъ брошюръ напечатанныхъ церковно-славянскимъ шрифтомъ; имя же его, какъ догадывался Сахаровъ, черезъ двадцать одинъ годъ (1583) встрѣчается уже въ одномъ южно-славянскомъ изданіи, какъ имя переводчика, науки христіанской) частнаго поучителіа богослова Петра Канисіе; тумачена изъ латинского языка у Словински. Утащена л. Г. 1583.» Здѣсь онъ значится: полъ Шимунь Будинео Задранинъ (то-есть родомъ изъ Зары, или гражданинъ города Зары). Лелевель справедливо считаетъ его аріаниномъ, социніаномъ, и производитъ «изъ Мазовша». До появленія въ Несвижѣ, онъ является въ Клецкѣ, Лоскѣ и Заславдѣ, какъ ученый пасторъ польскихъ и русскихъ аріанъ.[5] Первымъ владѣльцемъ и устроителемъ Несвижской типографіи былъ, какъ должно полагать, Матвѣй Кувечинскій; Будный же былъ не типографщикомъ, а только писателемъ и переводчикомъ. Съ 1568 года Несвижская типографія переходитъ уже въ руки Даніила изъ Ленчицы, который въ этомъ году печатаетъ въ ней Nowy testament z grewskiego na polski iezyk z pilnoscia przetoiony, а въ 1570—1572 годахъ Biblia, изд. Симона Буднаго.
Когда книгопечатаніе появилось уже въ столь близкихъ къ Московскому государству русскихъ краяхъ, то само собою разумѣется что вскорѣ оно должно было проникнуть и въ московскую часть Руси. Этому должны были способствовать не только слухи о типографскомъ искусствѣ и печатныя книги заносимыя въ Москву выходцами изъ-за Дуная и изъ Литовскаго великаго княжества, но и самые выходцы изъ послѣдняго, между которыми могли быть мастера и ученики работавшіе въ тамошнихъ типографіяхъ.
По характеру Москвы, всякое начинаніе могло исходить не иначе какъ изъ государственной среды. Поэтому если искусство книгопечатное и было занесено въ Москву, то проявиться здѣсь оно могло не иначе какъ по вызову со стороны правительства: коли государь укажетъ и митрополиту благословитъ. Оно дѣйствительно проявилось здѣсь именно по указу великаго государя и благословенію митрополита, то-есть какъ государственное учрежденіе, и благодаря этому офиціальному характеру, актовъ и свѣдѣній касательно московскаго первопечатанія сохранилось болѣе чѣмъ о какомъ-либо другомъ. Тѣмъ не менѣе вопросъ о томъ откуда и кѣмъ именно занесено было въ Москву самое искусство книгопечатанія, кто училъ и руководилъ московскихъ первопечатниковъ остается весьма темнымъ: разрѣшить его возможно только посредствомъ догадокъ и соображеній относительно успѣховъ типографскаго дѣла вообще въ греко-восточномъ православномъ мірѣ.
Слухи о существованіи искусства книгопечатанія рано достигли до слуха Московскаго царя. Еще въ 1491—1493 годахъ московское правительство входило въ сношенія съ любетскимъ мастеромъ книгопечатнаго дѣла Бартоломеемъ, который служилъ ему какъ переводчикъ разныхъ его бумагъ. Максимъ Грекъ, указывая «на многую грубость и нерадѣніе преписующихъ (рукописи), не неученыхъ сущихъ и не искусныхъ въ разумѣ и хитрости грамматикійской», до того искажающихъ священныя книги что можно было бы признать эти книги за еретическія, хвалилъ еще великому князю Василію Іоанновичу книги печатныя вывезенныя имъ изъ Венеціи, хвалилъ и издателя ихъ, своего знакомца, типографа Алода (Альда) Мануція, знаменитѣйшаго типографщика того времени, изданія котораго, какъ извѣстно, цѣнятся выше эльзевировскихъ. Въ виду «исправленія книжнаго», столь затруднявшаго въ половинѣ XVI вѣка московское правительство и духовенство, у царя Іоанна явилась наконецъ мысль о заведеніи въ Москвѣ книгопечатнаго дѣла: «онъ же начатъ помышляти, — говоритъ московскій первопечатникъ Иванъ Ѳедоровъ въ своемъ послѣсловіи къ Дѣяніямъ Апостольскимъ, — како бы изложити печатныя книги, яко же въ Грекахъ, въ Венецьги и во Фрижи (то-есть Фряжской землѣ, Италіи) и и прочихъ языцѣхъ.» Въ 1548 году поручено было Саксонцу Шмидту набрать въ Европѣ разныхъ мастеровъ и между прочимъ типографовъ; но они, какъ извѣстно, не были пропущены въ Россію прибалтійскими Нѣмцами. Въ 1552 году датскій король Христіанъ III прислалъ къ Іоанну Датчанина Ганса Миссенгейма (или Бокбиндера) съ такою грамотой о церковномъ единеніи: "если это наше предложеніе и двѣ книги съ Библіею будутъ приняты и одобрены тобою, возлюбленный братъ, митрополитомъ, патріархомъ, епископами и прочимъ духовенствомъ, те этотъ нашъ служитель (Гансъ), по переводѣ означенныхъ книгъ, напечатаетъ ихъ въ нѣсколькихъ тысячахъ экземплярахъ, и такимъ образомъ можно будетъ въ немногіе годы споспѣшествовать и содѣйствовать пользѣ всѣхъ церквей и прочихъ подданныхъ ревнующихъ о славѣ Христовой и о своемъ спасеніи. " На основаніи этой грамоты, полагали что именно Гансъ Миссенгеймъ и былъ основателемъ въ Москвѣ книгопечатнаго дѣла, учителемъ Ивана Ѳедорова и Петра Тимоѳѣева Мстиславца и руководителемъ ихъ при первыхъ изданіяхъ. Но противъ такого предположенія справедливо замѣчаетъ С. М. Соловьевъ что «невѣроятно чтобъ Іоаннъ поручилъ устроеніе типографіи въ Москвѣ (для печатанія церковныхъ богослужебныхъ книгъ) человѣку присланному явно съ цѣлью распространенія протестантизма. Да и дѣйствительно, кромѣ приведенной грамоты, нѣтъ нигдѣ указанія на то чтобъ въ устройствѣ книгопечатанія въ Москвѣ принималъ какое-либо участіе помянутый Датчанинъ Гансъ. Да едва ли и могъ кто-либо изъ „еретиковъ окаянныхъ“ быть допущенъ въ участіи въ столъ священномъ дѣлѣ, какъ „исправленіе книжное“ посредствомъ книгопечатанія. Могло да само духовенство допустить такое „оскверненіе“ священныхъ книгъ, духовенство которое не дозволяло даже просвященнѣйшимъ изъ своихъ мірянъ вмѣшиваться въ дѣла религіи, мудрствовати о божествѣ и о Божіихъ дѣлахъ испытовати», («зналъ бы ты, говоритъ оно царскому дьяку Восковатому, свои дѣла, которыя на тебѣ положены: не разроняй списковъ») и которое налагая епитемію на того же дьяка, говоритъ ему: «всякъ человѣкъ убо долженъ есть вѣдати свой чинъ и не творити себе пастыря: овча сый, и голова да не мнить нога сый, но повиноватися отъ Бога преданному чину и уши свои отверзати на послушаніе благодати пріемлющихъ учительская словеса?» Оно не могло допустить чтобы даже кто-либо изъ православныхъ мірянъ, но не духовное лицо, занялся печатаніемъ книгъ, самое списываніе которыхъ дотолѣ составляло какъ бы привилегію духовенства.
Извѣстно что по предложенію государя касательно изысканія мѣръ къ пресѣченію порчи священныхъ книгъ перепищиками и къ исправленію испорченныхъ, Огогдавый соборъ (1651 года) положилъ поручить поповскимъ старостамъ осматривать по всѣмъ церквамъ богослужебныя книги и исправлять ихъ соборнѣ по вѣрнымъ спискамъ, отбирать всюду неисправныя рукописи и слѣдить чтобы писцы писали съ вѣрныхъ, исправленныхъ списковъ и неисправныя не продавали бы и т. п. Всѣ эти мѣры произвели только великую путаницу и на первыхъ же порахъ оказались непрактичными, не могшими подвинуть впередъ дѣла по «исправленію книжному» Тогда царь болѣе и болѣе начинаетъ склоняться къ мысли прибѣгнуть къ книгопечатанію. Въ 1553 году онъ видѣлся въ Троицкой Лаврѣ съ Максимомъ Грекомъ, который конечно поддержалъ въ немъ эту мысль; митрополитъ же Макарій, по словамъ послѣсловія къ первопечатной московской книгѣ, еще болѣе укрѣпилъ его въ намѣреніи устроить типографію въ Москвѣ, сказавъ царю что эта мысль внушена ему самимъ Богомъ, что это «свыше даръ нисходящъ». Такимъ образомъ было наконецъ порѣшено устроить типографію. Отдавали для этого дѣла дворъ (потомъ Московскій Печатный дворъ) на Никольскомъ крестцѣ, о бокъ Никольскаго греческаго монастыря, съ одной стороны, и двора Нѣмчина Бѣлоборода — съ другой,[6] и стали устраивать домъ для типографіи и искать печатныхъ мастеровъ. Гдѣ бы, казалось, найти ихъ въ Россіи? Однако нашлись такіе мастера даже въ самой Москвѣ. Это были: вдовый діаконъ кремлевской церкви Николы Гостувскаго, Иванъ Ѳедоровъ, и нѣкто Петръ Тимоѳѣевъ Мстиславецъ. Гдѣже успѣли они выучиться типографскому искусству и кто были ихъ учителя? Еслибъ Иванъ Ѳедоровъ былъ по указу государеву посылаемъ куда для обученія этому мастерству, или къ нему былъ приставленъ для того какой-нибудь Нѣмчинъ, Фрязинъ или Славянинъ, то объ этомъ непремѣнно сохранились бы какія-нибудь опредѣленныя свидѣтельства или указанія въ государственныхъ актахъ, или въ намекахъ послѣсловій при изданіяхъ самого Ивана Ѳедорова, или наконецъ, въ сказаніяхъ современниковъ и преданіяхъ; но ни того, ни другаго, ни третьяго покамѣстъ у насъ не имѣется, и изслѣдователю приходится ограничиваться по этому вопросу почти что одними только догадками.
Правда, въ сказаніяхъ половины XVII вѣка «о воображеніи книгопечатнаго дѣла» упоминается что «нѣкоторые говорятъ будто бы наши первопечатники выучились печатному дѣлу у Фряговъ, другіе же толкуютъ будто бы русскіе люди еще прежде ихъ печатали книги какими-то малыми и неискусными начертаніями. а потомъ выучились уже отъ Фряговъ искусно печатать.» Въ другомъ сказаніи почти только повторены вышеприведенныя слова послѣсловія Ивана Ѳедорова къ Апостолу: «И тако же бы въ царствующемъ градѣ Москвѣ учинися, яко же въ Грекахъ и въ нѣмецкихъ земляхъ, въ Виницѣи и во Фригіи.» Слѣдовательно преданіе указываетъ вообще что первопечатники выучились своему мастерству у фряговъ, то-есть что мастерство книгопечатанія, какъ говорилось тогда о всякомъ новомъ изобрѣтеніи и мастерствѣ, есть фряжское дѣло, отъ Фряговъ заимствованное, но не утверждаетъ что непосредственными учителями, наставниками ихъ были какіе-нибудь Фряги. Да, наконецъ, кромѣ Пѣмчина (Датчанина) Ганса, исторія не знаетъ въ то время на Москвѣ никакого Фрязина который бы могъ обучить вашихъ первопечатниковъ книгопечатному дѣду; а отъ Нѣмчина Ганса могли тогда развѣ частнымъ образомъ успѣть пріобрѣсти или подъ его руководствомъ устроить первый книжный ставокъ и получить кое-какія свѣдѣнія касательно типографскаго искусства, что, конечно, не значитъ еще выучиться мастерству, такъ чтобы начать искусно печатать.
Далѣе, Флетчеръ, бывшій въ Москвѣ при царѣ Ѳедорѣ Ивановичѣ, утверждаетъ что Москва обязана икусствомъ книгопечатанія Польшѣ, откуда будто бы были привезены въ Москву и типографскій ставокъ и литеры, и здѣсь была основана типографія съ разрѣшенія царя и къ величайшему его удовольствію. Самъ же Иванъ Ѳедоровъ говоритъ только: «И тако повелѣніемъ благочестиваго царя и великаго князя Ивана Васильевича всея Руссіи и благословеніемъ пресщеннаго Макарія митрополита начата изыскивати мастерства печатныхъ книгъ..» Благовѣрный же црь повелѣ устроити домъ отъ своея царскія казны, идѣже печатному дѣлу строитися и не щадно даяше отъ своихъ царркихъ сокровищъ дѣлателемъ, Николы Чюдотворца Гостунѣскаго діякону Ивану Ѳедорову, да Петру Тимоѳѣеву Мстисдавцу на составленіе печатному дѣлу и къ ихъ упокоенію, дондеже и на совершеніе дѣло ихъ изыде."
Быть-можетъ болѣе тщательныя изслѣдованія актовъ относящихся ко времени устройства въ Москвѣ типографіи представятъ болѣе ясныя и достовѣрныя свидѣтельства для рѣшенія интересующаго теперь насъ вопроса, во изъ того что извѣстно нынѣ и здѣсь приведено нами невозможно вывести какого-либо положительнаго заключенія и даже согласить противорѣчіе указаній. Иное дѣло, если обратиться къ догадкамъ: въ этомъ случаѣ, безъ сомнѣнія, придется признать наиболѣе вѣроятнымъ свидѣтельство почтеннаго Флетчера, указывающее что типографское искусство перенесено было въ Москву изъ ближайшихъ краевъ, гдѣ оно уже существовало, изъ западной Руси, составлявшей тогда часть королевства Польскаго, и всего вѣроятнѣе изъ города Вильны. Это свидѣтельство Флетчера, ближайшаго современника, человѣка просвѣщеннаго и наблюдательнаго, всѣ прочія указанія котораго касательно типографскаго дѣда въ Москвѣ вполнѣ оправдываются открываемыми нынѣ фактами, само по себѣ уже внушаетъ довѣріе. Подтвержденіемъ ему въ данномъ случаѣ можетъ служить между прочимъ прозвище неизвѣстнаго, скромнаго сотрудника Ивана Ѳедорова, Петра Тимоѳѣева Мстиславца, то-есть родомъ изъ города Мстиславля, подобно тому какъ самъ Иванъ Ѳедоровъ на чужбинѣ именовался Москвитинъ, Францискъ Скорина з Полоцка, одинъ изъ преемниковъ Ивана Ѳеодорова въ Москвѣ, Онисимъ Михайловъ Родишевскій — Волынецъ, Никита Ѳедоровъ Фофановъ — Псковитянъ и т. п. Ясно что Петръ Тимоѳѣевъ былъ пришлецъ въ Москвѣ, быть-можетъ даже вызванный изъ Вильны собственно для «строенія здѣсь книгопечатнаго дѣла», въ то время когда «начата изыскивати мастерства печатныхъ книгъ». Вручить ему самому книгопечатаніе, не вручили, вопервыхъ, потому что онъ хотя и православный человѣкъ, но изъ невѣрной польской земли, и, вовторыхъ, потому что такое священное дѣло какъ офиціальное списываніе или печатаніе книгъ вообще не могло быть тогда поручено мірскимъ людямъ, — а приставили его обучать вдовьяго дьякона Ивана Ѳедорова и быть ему подручникомъ. Наконецъ, куда бѣгутъ наши типографщики, когда пришлось имъ спасаться изъ Москвы? Бѣгутъ они въ Литву, и Мстиславецъ Петръ Тимоѳѣевъ остается въ Вильнѣ, быть-можетъ въ той же типографіи откуда былъ вызванъ.
Зря на Москвѣ не любили что бы то ни было дѣлать: все требовало тутъ соблюденія строгаго порядка, осмотрительности, не щадя времени и денегъ, коли дѣло было государственное; а такимъ именно государственнымъ и притомъ чрезвычайно щекотливымъ дѣломъ было тогда все что касалось дѣла книжнаго. Поэтому хотя царь указалъ и митрополитъ Макарій благословилъ еще въ 1553 году устроеніе въ Москвѣ книгопечатанія и хотя тогда же приступлено было къ подготовкѣ необходимыхъ для того средствъ, но началось самое печатаніе только черезъ десять лѣтъ, именно въ 1563 году, апрѣля 19го, а выпущена въ свѣтъ книга Дѣянія Апостольска и посланія соборная и святаго Апостола Павла посланія въ 1564 году, марта Іго. Такая медленность въ подготовкѣ къ книгопечатанію объясняется не только кропотливостью въ выборѣ рукописей для печатанія и въ выправкѣ ихъ, но и въ подготовкѣ самихъ типографскихъ средствъ и способовъ. Такъ, кромѣ Ивана Ѳедорова и Петра Тимоѳѣева, нужно было подготовить имъ помощниковъ для великаго государева дѣла — рабочихъ, подмастерій, которыхъ и должно разумѣть въ послѣсловіи Ивана Ѳедорова подъ словомъ «клеврети»: «и многимъ клевретамъ ихъ, говорится въ немъ, царь даяще покой не малъ и уроки довольны». Далѣе, въ 1556 году царь посылалъ «мастера печатныхъ книгъ» Марушу Нефедьева въ Новгородъ для осмотра камня, приготовленнаго на помостѣ въ церковь Пречистой ко Устрѣтенію. Маруша Нефедьевъ доложилъ, между прочимъ, царю что «есть въ Новгородѣ, Басюкомъ зовутъ Никифоровымъ, умѣетъ рѣзати рѣзь всякую», то-есть гравировать, и повелѣно было Басюка «на борзѣ» выслать въ Москву. Этотъ, документъ ясно указываетъ какъ мало-по-малу отовсюду стягивались въ Московскій Печатный дворъ типографскіе способы. Понятно что въ теченіе этихъ подготовительныхъ десяти лѣтъ частныя сношенія Москвы по типографскимъ интересамъ могли достигнуть задунайскаго славянства и самого центра тогдашней европейской цивилизаціи — Италіи и близкой славянамъ. Венеціи, откуда даже могло быть частнымъ путемъ многое получено; но на основаніи предположеній о существованіи подобныхъ сношеній невозможно утверждать что книгопечатаніе въ Москвѣ образовалось подъ непосредственнымъ или черезъ юго-славянское посредство Венеціи, какъ то было высказано г. Румянцевымъ въ 1869 году, въ торжественномъ засѣданіи Московскаго Археологическаго Общества въ память московскаго первопечатника. Мнѣніе что будто бы книгопечатаніе лересено въ Москву изъ Италіи (изъ Венеціи) или что вообще, строителями, учителями и руководителями здѣсь книгопечатнаго дѣла были какіе-то итальянскіе мастера, основано преимущественно на двухъ весьма сомнительныхъ доказательствахъ: первое, что въ документахъ XVII вѣка и даже въ послѣсловіяхъ къ древнѣйшимъ московскимъ изданіямъ, встрѣчаются типографскіе термины чисто италіянскаго происхожденія, какъ-то: тередорщикъ — отъ италіян. tiratore (нѣмецкое drucket — печатникъ); батырщикъ, накладчикъ краски на литеры, набойщикъ — отъ battitore; маца — отъ mazza (ново-нѣмецкое ballen); марзанъ — отъ margine (нѣм. Stege); тимпанъ — отъ timpano (нѣм. deckel); фрашкетъ — отъ fraeoato; пунсонъ, рѣзанная на стали буква для выбиванія изъ мѣди матрицъ, — отъ punzone (нѣм. stempel); штанба, книгопечатный станокъ и всѣ вообще принадлежности, — отъ stampa (нѣм. druckerei). Второе доказательство состоитъ въ томъ что въ украшеніяхъ (орнаментахъ) первопечатныхъ книгъ ощутительно нѣкоторое сходство съ орнаментовкой венеціанскихъ изданій; такъ въ Апостолѣ употребляется вязь, которую называли «фряжскимъ дѣломъ», въ заставицахъ Часовника 1565 года, по замѣчанію г. Стасова, довольно близко повторяется рисунокъ и даже изящная рѣзьба нѣкоторыхъ венеціанскихъ заставокъ, какъ напримѣръ Молитвослова 1547 года, крупные изгибающіеся листы которыхъ имѣютъ сходство даже съ архитектурными украшеніями доха Fremoille въ Парижѣ, строеннаго въ XVI вѣкѣ италіянскимъ архитекторомъ; рамка при изображеніи апостола Луки, рѣзанная, какъ вообще политипажи, обронно (выпукло) на деревѣ или оловѣ, состоитъ изъ полукруглой арки на двухъ кувшино-подобныхъ колоннахъ, и около головы апостола не вѣнецъ, а сіяніе. Замѣчаютъ при этомъ что послѣднее изображеніе дѣлано хотя весьма плохимъ рѣзщикомъ, но вѣроятно не русскимъ, а италіянскимъ (?!).
Первое доказательство ужь потому несостоятельно что вліяніе центра тогдашняго просвѣщенія Италіи настолько распространялось въ XIV, XV и даже въ XVI вѣкѣ на всѣ, въ особенности же на новоизобрѣтенныя, мастерства и искусства Европы что употреблявшіеся тогда техническіе термины вообще, какъ извѣстно, были латинскіе или чисто италіянскіе не только въ прирейнскихъ странахъ, но даже въ Англіи, Даніи и Швеціи, и что только послѣ реформаціи, вслѣдствіе пробужденія у германскихъ народовъ національнаго самосознанія и вражды къ папству и латинству, мало-по-малу, да и то лишь въ концѣ XVI и началѣ XVII вѣка, являются попытки въ Германіи замѣнять прежніе термины народными; въ сильной же мѣрѣ развивается здѣсь стремленіе все германизировать, ассимилировать и присвоивать себѣ не ранѣе, XVIII и XIX вѣка; такъ что, по признанію самихъ нѣмецкихъ историковъ, нынѣ употребляемые въ Германіи типографскіе и прочіе техническіе термины большею частію суть нововведенія. То же, конечно, было въ XV и XVI вѣкахъ въ Чехіи, откуда впервые перенесено въ Россію книгопечатное искусство; то же, наконецъ, и съ тою же какъ въ Чехіи наклонностью передѣлывать термины на болѣе понятные, народные, удерживая впрочемъ греческія слова, находимъ мы и въ книгопечатаніи Малороссіи начала XVII вѣка. Такъ, въ Ирмилогѣ, посвященномъ Петру Могилѣ, читаемъ подписи: типонадзиратель, типоблюститель, типографъ, наборщикъ, столпоправитель, изобразитель, батищикъ (батырщикъ), письмоліятелъ.
«Памво Берында, типокароводецъ,
О предстателю, рабъ и богомолецъ
Твой съ инѣми тебѣ представаю,
Вся реченная съ всѣми желаю.»
«Всево же празитель» — Тарасій Замка.
Въ частности о приведенныхъ выше терминахъ слѣдуетъ замѣтить что слово штамба, происходящее положимъ отъ итальянскаго stamps, удержалось у Нѣмевъ въ родныхъ имъ словахъ stampfe, stämpel, и долго удерживалось для названія типографскаго станка, хотя уже въ XVI вѣкѣ появляется тамъ названіе Druekerey въ болѣе общемъ смыслѣ (типографія, печатня). Слово друкарня и глаголъ друковать появляются у васъ въ юго-западной Россіи черезъ Чехію и Польшу только во 2й половинѣ XVI вѣка. Фіоль же и Скерива не знаютъ его и употребляютъ чисто славянское слово «тисненіе»: и «пильнѣ вытесяены у великомъ месте празскомъ».
Что касается до 2го доказательства, то вопервыхъ, «вязь» хотя и «фряжское дѣло», но для борзопоецевъ, подобныхъ Ивану Ѳедорову, не была уже въ половинѣ XVI вѣка небывалою новинкой на Руси, — слѣдовательно, употребленіе ея въ печати никакимъ образомъ не можетъ служить доказательствомъ непосредственнаго участія Италіянцевъ въ устройствѣ у васъ книгопечатанія; вовторыхъ, заставицы итальянскаго стиля, равно какъ и сіяніе вокругъ главы апостола Луки, и рамка съ кувшинчатыми колонками, тоже не были въ то время новостью въ Москвѣ: извѣстно, какъ еще въ началѣ XVI вѣка просвѣщенный царскій дьякъ Висковатый возставалъ противъ искаженія православной иконописи подобными италіянскими и католическими нововведеніями; да наконецъ несомнѣнно что у Ивана Ѳедорова предъ глазами были, и венеціанскія, и подунайскихъ странъ изданія того времени, такъ какъ еще Максимъ Грекъ привезъ ихъ съ собою въ Москву; Молитвослова же 1547 года и другія книги тоже могли быть привезены нашему первопечатнику: не даромъ же онъ затратилъ 10 дѣть на подготовку себя къ книгопечатанію.
Словомъ, основываться на подобныхъ доказательствахъ значитъ совершенно не знать жизни того времена и говоритъ о предметѣ съ наивностью новичка, бросающагося на первое, что попалось ему на глаза.
Но обратимся къ нашему первопечатнику. Хотя, начиная съ Карамзина, митрополита Евгенія (Словарь дух. nuс. I), Калайдовича, многіе и очень много о немъ писали; но значеніе его въ исторіи нашего книгопечатнаго дѣла столь велико, что необходимо здѣсь снова многое и многое припомнить касательно итого почтеннаго дѣятеля, его дѣдъ и его судьбы.
1го марта 1564 года издана была, какъ уже выше замѣчено, первая книга въ Москвѣ: Дѣянія Апостольска, величиной въ листъ, объемомъ, въ 267 листовъ. Бумага клеевая. Въ началѣ идутъ статьи: 1) О чудесѣхъ святыхъ апостолъ еже есть въ Дѣяніи, 2) надписаніе начатокъ Апостольскихъ Дѣяній главъ, 3) сказаніе извѣстно написаннымъ въ концѣ сей и святаго апостола Павла посланія различна суть ді, 4) Въ лѣто sya огловленъ бысть Апостолъ отъ Исаія мниха. Затѣмъ слѣдуютъ. Дѣянія, Посланія Соборныя и Ап. Павла, съ оглавленіемъ и указаніями ихъ содержанія; далѣе, съ 228 л. помѣщены прибавочныя статьи: зачала и проч., и, наконецъ, послѣсловіе. Черезъ годъ былъ изданъ Часовникъ, въ 4 долю листа на 172 л. Тисненіе его окончено 29 октября 1565 года. Печатанъ, по словамъ послѣсловія, на той же штанбѣ какъ и Апостолъ, и, дѣйствительно, шрифтъ его и многое осталось то же самое, что и въ первой книгѣ.
Разсматривая эти первопечатныя московскія изданія, должны сознаться что не даромъ Иванъ Ѳедоровъ съ товарищемъ и царь Иванъ Васильевичъ съ своею казной затратили десять лѣтъ на подготовку къ книгопечатанію: дѣйствительно, видно что искусство было основательно изучено и усвоено печатниками, такъ что ихъ произведенія являются совершенно самостоятельными и талантливо обработанными изданіями. Образцомъ для созданнаго ими шрифта они приняли полууставъ рукописей, съ нѣкоторымъ наклономъ буквъ въ правую сторону. Очко буквъ всюду одной мѣры, штрихи толстые и тонкіе — тоже, и всѣ строго параллельны; кромѣ прописныхъ буквъ, ни одна буква не превышаетъ какимъ-либо штрихомъ другую; такъ что строчка буквъ является совершенно ровною, какъ бы отчетливо писанная между двумя параллельными линіями; разстоянія между буквами (то-есть такъ-называемыя заплечики) всюду одинаковы — и отлиты текъ отчетливо что, при сопоставленіи буквъ въ строкѣ, ни одна не кривитъ ея и не коситъ всего набора; разстояніе между строкъ всюду равномѣрно, такъ что строки составляютъ весьма отчетливыя параллельныя линіи; наборъ совершенъ съ большимъ вниманіемъ, хотя въ подражаніе рукописямъ отдѣльныя слова часто не разставлены шпаціями, набраны вплотную, переносныхъ знаковъ вовсе нѣтъ, и надстрочные знаки иногда вовсе опущены, иногда же поставлены не на мѣстѣ. Тискъ вообще равномѣрный, безъ надави; ростисковъ нигдѣ не попадается, и приводка, при печатаніи другою краской, киноварью, отчетливая. Украшенія — вязь, заставницы, начальныя буквы — оттиснуты съ рѣзныхъ досокъ (деревянныхъ или оловянныхъ) и вообще подобранные въ однимъ стилѣ и съ оригинальнымъ вкусомъ.
Однако, несмотря на успѣхъ этихъ изданій, вскорѣ плохо прошлось на Москвѣ нашимъ талантливымъ труженикамъ книгопечатанія, и они вынуждены были бѣжать отсюда. Флетчеръ объясняетъ это обстоятельство противодѣйствіемъ дѣлу со стороны духовенства: «Будучи сами невѣждами во всемъ, они (духовенство того времени) стараются всѣми средствами воспрепятствовать распространенію просвѣщенія, опасаясь чтобы не обнаружилось собственное ихъ невѣжество и нечестіе. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, еще при покойномъ царѣ, привезли изъ Польши въ Москву типографскій станокъ и литеры, и здѣсь была основана типографія съ разрѣшенія царя и къ величайшему его удовольствію. Но вскорѣ домъ ночью подожгли, и станокъ съ литерами совсѣмъ сгорѣлъ, о чемъ, какъ полагаютъ, постаралось духовенство.» То же подтверждаютъ и сами скромные первопечатники: «нами устроена была въ Москвѣ книгопечатня, — говорятъ они въ послѣсловіи, — но часто мы стали подвергаться Жесточайшему озлобленію не со стороны самого царя, а со стороны многихъ начальниковъ, священноначальниковъ и учителей, которые, по зависти къ намъ, заподазривали насъ въ разныхъ ересяхъ, желая благое во зло превратитъ и дѣло Божіе въ конецъ погубить: не потому чтобъ они были очень учены или исполнены духовнаго разума, а такъ понапрасну пронесли о насъ злое слово. Эта зависть и ненависть принудили насъ покинуть нашу землю, родъ, и отечество и бѣжать въ стороны чуждыя, незнакомыя.»
Они бѣжали въ Литву, гдѣ «найвысшій гетманъ великаго княжества Литовскаго», Григорій Александровичъ Ходкевичъ ласково принялъ ихъ, помѣстилъ изгнанниковъ въ своемъ имѣніи Заблудовѣ (въ великомъ воеводствѣ) и снабдилъ ихъ средствами къ устройству типографіи. Здѣсь напечатали они «Евангеліе учительное» въ 1569 году 17го марта (начатое печатаніемъ іюля 8го 1568), шрифтъ и украшенія въ немъ тѣ же что и въ первопечатномъ Апостолѣ. Но такъ какъ нельзя предположить чтобы бѣжавшіе могли увезти съ собою самый шрифтъ, то, вѣроятно, они захватили матрицы или пунсоны его и украшенія. (Послѣ изданія этого Евангелія, Петръ Тимоѳѣевъ Мстиславецъ, вслѣдствіе приглашенія со стороны Зарѣцкихъ и Мамоничей (друзей шашего Курбского), оставилъ своего сотоварища и переѣхалъ въ Вильну, гдѣ въ 1575 году напечаталъ въ типографіи Мамоничей Евангеліе напрестольное (въ листъ, 404 л.) съ разными изображеніями 4-хъ Евангелистовъ. Печатаніе его начато въ 1574 году мая 14го, а окончено въ 1575 марта 80. Почти черезъ годъ, въ 1576 году января 16, выпущенъ имъ въ свѣтъ Псалтирь, въ листъ, 249 л. и, полагаютъ, Апостолъ (см. Максимовича Ю. стар. IV, 2).
Съ прибытіемъ Петра Тимоѳѣева въ Вильну, оказывается что здѣсь былъ уже значительный запасъ типографскихъ средствъ. Кромѣ типографіи Мамоничей (Льва, Космы и Луки), тамъ существовала уже типографія Даніила изъ Ленчицы, который въ 1581 году былъ разоренъ іезуитами и которому въ этомъ году помогъ I. Хлѣбовичъ, кастелянъ минскій, подскарбій княжества Литовскаго, снова устроить типографію. Съ 1592 года, Даніилъ изъ Ленчицы уже печатаетъ у іезуитовъ, и сынъ его, Николай, былъ посланъ ими къ новиціату въ Краковъ, и потомъ въ Римъ. Тамъ же была типографія Ява Кишки и Радивиловская, постудившая въ 1576 въ руки іезуита Скарги. Печатниками въ ней были: Мартинъ съ Казимиржа, Іоаннъ Слёзка, Даніилъ изъ Ленчицы. Возникаетъ типографія Бабича, въ которой, полагаютъ, были напечатаны въ 1581 Псалтирь и въ 1585 Катихизисъ. Наконецъ, появляется печатня православнаго братскаго монастыря Св. Духа, въ которой въ 1595 году печатаются: Псалтирь, Азбука (1596), Грамматика словенская Л. Зизанія, молитвы повседневныя и проч.; и польскія типографіи: Якова Марковича (1592—1260), Лаврентія Малахіовича (1598), Христіана Волбрамчика, Оульцера, Базиліонъ (1629) и другія. Словомъ, разорявшаяся религіозная борьба между православіемъ и католицизмомъ вызывала тогда, въ Вильнѣ, болѣе чѣмъ гдѣ-либо въ юго-западномъ краѣ, потребность въ книгопечатаніи. Понятно, что здѣшнія типографіи одна у другой заимствовали шрифты и орнаменты, такъ что, сличая нынѣ книги изданныя кирилловскою азбукой въ Вильнѣ, часто крайне затрудняешься опредѣлить изъ какой именно печатни вышла та или другая книга. Наибольшею простотой, изящностью и отчетливостью отливки шрифта, равно какъ и инымъ характеромъ самыхъ буквъ, напоминающимъ лучшій крупный великорусскій полууставъ того времени, отличаются книги печатанныя Петромъ Тимоѳѣевымъ. Его шрифтъ, съ юсами, которые онъ прибавилъ въ Вильнѣ къ вывезенной имъ изъ Москвы азбукѣ, сталъ родоначальникомъ нашихъ, такъ-называемыхъ, «евангельскихъ шрифтовъ». Впрочемъ, во всѣхъ остальныхъ случаяхъ надъ великорусскимъ характеромъ шрифта Петра Тимоѳѣева вскорѣ взяли верхъ въ Вильнѣ и вообще въ юго-западной Руси шрифты мѣстнаго характера, отличающіеся меньшею стройностью и простотой, но болѣе прямые и круглые.
Въ тотъ годъ, когда Иванъ Ѳедоровъ напечаталъ, вмѣстѣ съ Петромъ Тимоѳѣевичемъ, Евангеліе учительное, совершалось послѣднее соединеніе Литовскаго великаго княжества съ Польшей. Въ виду этого политическаго соединенія и ожидаемаго умиротворенія разгоравшейся религіозный борьбы, понятно что такіе вельможные православные чиновника великаго княжества, какимъ былъ Ходкевичъ, старались отклонить всякій поводъ къ нареканію со стороны Рѣчи Посполитой и іезуитовъ въ подстреканіи православной юго-западной Руси къ религіозной враждѣ и политической сепараціи отъ королевства Польскаго. Поэтому, по изданіи Иваномъ Ѳедоровымъ второй книги, Псалтирл съ Часословцемъ, въ 1570 марта 25 (печатаніе ея началось 26 сент. 1569), старикъ Ходкевичъ приказалъ прекратить у себя всякое книгопечатаніе. Самый гербъ Ходкевича, помѣщенный печатникомъ въ этой книгѣ, и московскій характеръ печати, могли уже не радовать, а колоть глаза политичному вельможѣ. Самъ смиренный художникъ Иванъ Ѳедоровъ такъ разказываетъ объ этомъ горестномъ обстоятельствѣ въ послѣсловіи къ Апостолу: «Но онъ (Ходкевичъ) не удовольствовался тѣмъ что такъ устроилъ насъ (когда прибыли къ нему) и еще подарилъ мнѣ для покоя „весь не малу“. И мы трудились по водѣ Господа нашего I. Хр. и слово его по вселенной распространяли. Когда же онъ достигъ глубокой староста и часто страдалъ головною болью (и начастѣ главѣ его болѣзнію одержимѣ бывати), приказалъ намъ работу, нашу прекратить и искусство наше покинуть, да жить въ деревнѣ (веси) землепашествомъ.»
Глубоко опечалило нашего талантливаго мастера такое повелѣніе. «Не пристало мнѣ, говоритъ онъ, въ паханіи, да сѣяніи семянъ жизнь свою коротать: вмѣсто сохи вѣдь у меня искусство ремесленное, вмѣсто же сосудовъ съ хлѣбными сѣменами, сѣмена духовныя, которыя слѣдуетъ по міру разсѣвамъ и всѣмъ порядкомъ раздавать эту духовную пищу. Но болѣе, всего ужаснулся я вопроса владыки моего Христа, безпрестанно вопіющаго ко мнѣ: лукавый рабъ и лѣнивый! зачѣмъ не отдалъ ты мое серебро торговцамъ, чтобы я, притедши, получилъ свое съ лихвою?… И когда бывало останусь наединѣ, часто слезами я орошалъ постель мою, размышляя, какъ бы не скрыть въ землю таланта врученнаго мнѣ Богомъ, и, тоскуя, говорилъ: неужели Господь на вѣки оттолкнулъ меня и снова не обратитъ ко мнѣ благоволенія своего? Неужели до конца отсѣчетъ отъ меня милость свою, какъ въ притчѣ о безплодіи смоковницы, напрасно землю истощающей? Такимъ образомъ я принужденъ былъ уйти оттуда. И въ пути моемъ многія скорби и бѣды одолѣвали меня, не только по причинѣ долгаго пути, но и жестокаго повѣтрія, которое стѣсняло мое путешествіе. Словомъ, всякое зло и зла злѣе!.. Такъ, по промыслу человѣколюбиваго Бога, достигъ я богоспасаемаго града называемаго Львовомъ, и все что пришлось мнѣ вывести на пути ни во что ставлю, да обрѣту Христа моего. Все что здѣсь (на землѣ), какъ сонъ, какъ тѣнь проходитъ: и доброе и худое, все, какъ дымъ по воздуху расходится; а Апостолъ даже похваляетъ скорби.»
Во Львовѣ, гдѣ давно уже было православное братство, и, какъ указываетъ надгробная надпись московскаго первопечатника, даже типографская дѣятельность, Иванъ Ѳедоровъ надѣялся найти болѣе удобную почву для изданія священныхъ книгъ; но нашелъ здѣсь отсутствіе ожидаемаго имъ религіознаго воодушевленія, значительное равнодушіе къ книгопечатанію и бѣдность православнаго населенія. Не разъ, какъ самъ говоритъ, онъ обходилъ знатныхъ и богатыхъ гражданъ Львова, съ поклонами и слезными мольбами; упросилъ священниковъ оповѣщать по церквамъ о нуждѣ поддержать его благое предпріятіе; «но не нашлось ни среди Русскихъ, ни среди Грековъ, человѣка сочувствующаго мнѣ и готоваго помочь», говоритъ Иванъ Ѳедоровъ. Только нѣкоторые изъ духовенства и изъ небогатыхъ гражданъ оказали ему небольшое вспомоществованіе, съ чѣмъ онъ и приступилъ къ печатанію Апостола. Въ 1574 году, февраля 15 го, т.-е. почти ровно черезъ 10 лѣтъ послѣ изданія имъ въ Москвѣ той же книги, онъ кончилъ печатать второе изданіе ея, отличающееся отъ московскаго почти только тѣмъ что предшествующія тексту статьи напечатаны на 14, а не на и листахъ, что послѣсловіе иное, да помѣщенъ гербъ города Львова" (на 264 л.), знакъ самого печатника, съ надписью: «Іоаннъ Ѳедоровичъ друкарь Москвитянъ» и новой рѣзьбы изображеніе апостола Луки, съ монограмой рѣзчика.
На Волыни тогда жилъ другой Москвичъ-изгнанникъ, такой же поборникъ православія, какъ и Иванъ Ѳедоровичъ, это — князь Курбскій. Другъ его князь Константинъ Константиновичъ Острожскій, воевода кіевскій, предпринялъ, для поддержки православія, устроить печатню въ Острогѣ и издавать священныя книги православной церкви, въ которыхъ крайне нуждалась южная Русь. «Князья Слуцкій и Острожскій, говоритъ Пассевинъ, завели у себя училища и типографію, которою питается восточная схизма». Для устройства этой типографіи вызвали Ивана Ѳедоровича изъ Львова. Первопечатникъ Москвитинъ, съ сыномъ своимъ Иваномъ, переплетчикомъ, заложилъ Еврею, Израилю Якубовичу, за 411 злотыхъ всѣ типографскія принадлежности и 140 экземпляровъ Апостола, напечатаннаго имъ во Львовѣ, и прибылъ въ Острогъ. Первымъ желаніемъ князя Острожскаго было напечатать полную и исправленную Библію. Для этого огромнаго изданія Иванъ Ѳедоровичъ вновь составилъ въ томъ же своемъ оригинальномъ стилѣ и искусно отлилъ разной величины мелкіе шрифты церковно-славянскіе и греческіе. Всѣхъ шрифтовъ приготовленныхъ имъ для печатанія Библіи шесть, но два изъ нихъ, безъ сомнѣнія, вылиты имъ по прежнимъ матрицамъ — это первопечатный московскій и виленскій, Петра Тимоѳѣева, изъ типографіи Мамоничей.
Впрочемъ, первою книгой напечатанною здѣсь Иваномъ Ѳедоровичемъ была не Библія, а Новый Завѣтъ съ Псалтырью въ малую 8°, поднесенный князю Острожскому «яко первый овощъ» отъ его печатнаго дома. Онъ набранъ, какъ бы для пробы, самымъ мелкимъ шрифтомъ; украшенъ гербомъ князя, заставками и фигурными буквами. Выходной листъ набранъ болѣе крупнымъ шрифтомъ. На оборотѣ его гербъ печатника, съ словами: "Іоаннъ Ѳедоровичъ печатникъ Москвы. Затѣмъ, въ томъ же 1580 году, іюля 12го, была отпечатана Библія; а въ 1581, августа 12го, она выпущена вторымъ изданіемъ. Здѣсь помѣты листовъ на верху, а не попрежнему, внизу страницъ; заглавіе украшено рамкой, взятою изъ первопечатнаго московскаго Апостола. Одно изъ предисловій — на греческомъ и на славянскомъ языкѣ; выходъ — тоже. Текстъ въ два столбца. По красотѣ, ровности шрифтовъ и изяществу, это изданіе монетъ считаться образцовымъ по тому времени. Но замѣчательно, что характеръ шрифтовъ Ивана Ѳедорова, несмотря на четкость ихъ и красоту, не удержался долго на Югѣ Россіи, какъ и въ Вильнѣ, и. вскорѣ почти совсѣмъ заглушается шрифтами мѣстнаго характера.
Одновременно съ Библіей и Новымъ Завѣтомъ, изданными въ Острогѣ, напечатано на Югѣ же Россіи, по неизвѣстно гдѣ именно, Евангеліе на церковно-славянскомъ и малорусскомъ языкѣ типографомъ В. Тяпинскимъ, со ссылками на поляхъ на Евангеліе «московское, недавно друкованное». По въ Москвѣ тогда еще не было печатано Евангеліе. Въ Малороссія и вообще въ юго-западной Россіи, очень рано появляется стремленіе переводить священныя книги на «русскій языкъ»"для лѣпшаго выразумленія люду христіанскаго посполитаго": вспомнимъ рукописное Пересолнцкое Евангеліе 1556 и стремленіе Фр. Скорины.
Устроивъ Острожскую типографію, которая лотомъ существовала до половины XVII вѣка, Иванъ Ѳедоровичъ возвратился во Львовъ, гдѣ до самой смерти не могъ выкупить свою типографію. Онъ жилъ въ крайней бѣдности въ предмѣстьи Львова Подзамче; скончался 1583 году 5го декабря и погребенъ при братской Онуфріевской церкви, гдѣ недавно найденъ на помостѣ его надгробный камень, вѣроятно, перенесенный сюда съ кладбища. На немъ сохранился гербъ Ивана Ѳедорова и по краямъ подпись: «Друкарь Москвитинъ, который своимъ тщаніемъ друковане занедбалое обновилъ, представися року афиг декевр»…. Вверху, надъ гробомъ слова: Оупокоенія, воскресенія иz мертвыхъ чаю"…. а внизу: «Друкарь книгъ предъ тымъ невиданныхъ».
По смерти его, судъ въ 1584 году присудилъ Израилю Якубовичу всѣ заложенныя ему Иваномъ Ѳедоровичемъ вещи. Изъ грамоты Гедеона Балобана видно что были какіе-то покупщики изъ Москвы, торговавшіе у Еврея типографію Ивана Ѳедоровича. Братство львовское собрало требуемую Евреемъ сумму (1.500 злотыхъ) и пріобрѣло для себя эту типографію. Такъ положено было основаніе знаменитѣйшей и самой производительной изъ русскихъ типографій, извѣстной подъ именемъ «Братской», существующей донынѣ во Львовѣ подъ именемъ «Ставропигіальной».
Такимъ образомъ насаждено было въ Россіи искусство книгопечатанія. Черезъ посредство Чехіи и отчасти по вліянію подунайскихъ Славянъ, оно проникаетъ въ западную Русь, откуда переходить въ Москву. Здѣсь, благодаря царскимъ средствамъ, оно основательно вырабатывается и высылаетъ обратно въ юго-западную Русь своихъ окрѣпшихъ дѣятелей, которые оживляютъ тамъ типографское искусство и вносятъ въ него свой оригинальный элементъ.
Съ тѣхъ поръ въ юго-западной Руси быстро развивается книгопечатное дѣло и, благодаря религіозной борьбѣ послѣдней съ католицизмомъ, вскорѣ вся эта Русь усѣивается печатнями; на сѣверѣ же Россіи книгопечатаніе, какъ зачалось, такъ и продолжалось до XVIII вѣка исключительно въ одной Москвѣ, гдѣ, послѣ бѣгства первопечатниковъ, составлена была новая штанба Никифоромъ Тарасіевымъ и Андроникомъ Тимоѳѣевымъ Невѣжею (Невѣжею Тимоѳѣевымъ), ученикомъ Ивана Ѳедорова, и отпечатана была Псалтирь учебная, 1568, декабря 20го; а затѣмъ книгопечатаніе пріостановилось тамъ лѣтъ на 20 слишкомъ, т.-е. до 1591. Шрифтъ, и почти все остальное въ Псалтири, за исключеніемъ большихъ заглавныхъ буквъ и изображеній, скопировано съ первопечатнаго Апостола.
1872 апр. 12го.
Москва.
- ↑ Пособія: 1) Сопикова: Опытъ Росс. Библіографіи, ч. I. 1813. 2) Калайдовича Свѣдѣнія о трудахъ Швайн. Фіоля. 1820 (въ Вѣстн. Европы). 3) Кеппева; а) Списокъ памятниковъ служащихъ къ состав. исторіи худож. и отечественной палеографіи. 1822; б) Матеріалы для исторіи просвѣщ. въ Россіи 1826, Библіографич. Лист. 1825, в) Собраніе славянскихъ памятниковъ наход. внѣ Россіи 1827. 4) Bandkie: Historia drukarn w kroledwie Polskiem i W. X. Litowekiem 1826, и Hietor. drukarn Krakowekiech. 5) Lelewel (loach.): Bibliograf, keigg deèoje, w ktörych roeebrane i pomnozone zustaly dwa dziela Jerzego Samuela Bandke. T. 1 — 2. Wilno 1823—1826. 6) Zubrzycky (Dyon.); Historizne bodania о drukamiach rusko-slowianekich ec Galicyi. Lwow. 1836. 7) Safarik: О Staroslov. knihtifkàmàch (въ Casор. Cesk Mus. 1842). Переводъ на русск. языкъ, О. М. Бодянскаго въ Чтеніяхъ Общества Исторіи и Древностей Россійскихъ 1846, кн. 3. 8) Максимовича: Книжная Старина южнорусская (во Временникѣ Общества Исторіи и Древностей Россійскихъ № 1 и 26, 1849 и въ Кіевлянинѣ, кн. 8, 1850). 9) Eetreiohera: Günter Zainer i Swietopelk Fiol. Warszawa. 1867. 10) Статья о южно-славянскихъ типографіяхъ въ Arkiv Загребскаго Общества подъ редакціей Кукулевича 1868 года. 11) Ундольскаго: Очеркъ славянорусской библіографіи. Москва 1871 года. 12) Wiegel и Zestermaim: Die Aufange der Druckerkunst in Bild и. Schrift. Leipzig 1866. Не упоминаю здѣсь объ извѣстныхъ трудахъ митрополита Евгенія (Словарь духовныхъ писателей), Омарова, Пекарскаго, Юнгмана Historic Literatury Сеsке) и т. п. второстепенныхъ пособіяхъ.
- ↑ Слѣдуетъ замѣтить что стремленіе къ изобрѣтенію книгопечатанія такъ сильно было развито въ Европѣ въ началѣ XV вѣка что изобрѣтеніе могло совершиться одновременно въ нѣсколькихъ пунктахъ; но имена прочихъ изобрѣтателей остались почему-либо неизвѣстны.
- ↑ Что касается до типографіи Тюбингенской и въ Урахѣ, барона Унгyада, гдѣ Примусъ Труберъ и Ко печатали во второй половинѣ XVI вѣка книги глаголическими, кирилловскими (съ 1561) и латинскими буквами, преимущественно для Далмаціи, то, какъ по позднему ея образованію, такъ и по исключительному предназначенію, она не имѣетъ значенія для исторіи русскаго книгопечатнаго дѣла.
- ↑ Собственно говоря это есть большею частію не новый переводъ и не на русскій языкъ а какъ то утверждалъ еще Добровскій въ 1792 году, древне славянскій, сохранявшійся въ различныхъ рукописяхъ. Скорина только провѣрилъ его по греческимъ, еврейскимъ книгамъ и по Вульгатѣ и кое-гдѣ поправилъ и измѣнилъ старыя слова и-формы на русскія; такъ что языкъ всѣхъ изданныхъ ими книгъ собственно остался тѣмъ же церковно-славянскимъ, какимъ былъ въ древнихъ рукописяхъ. (Подробнѣе объ этомъ см. „Замѣчательное открытіе“ Викторова. 1867, стр. 10.) Иное дѣло — послѣсловія и всякія примѣчанія въ изданіяхъ Скорины: здѣсь у него именно русскій (то-есть малорусскій) литературный языкъ того времени.
- ↑ Клецкъ, въ тридцати верстахъ отъ Несвижа, принадлежалъ Радивиламъ, а потомъ перешелъ къ чрезвычайному богачу того времени, покровителю социніанской секты, Яну Кишкѣ, старостѣ Жмудскому, кравчему великаго княжества Литовскаго, который владѣлъ 70ю городами и 400 селами. При церкви построенной въ 1552 году въ Клецкѣ кн. Радивиломъ-Чернымъ, покровителемъ кальвинистовъ, первымъ пасторомъ былъ Симонъ Будный. Здѣсь онъ печаталъ свои сочиненія (см. М. Balinskiego i T. Lepinskiego: Starozytn, Polskie, Warzawa, 1846). Лоскъ, въ 50 верстахъ отъ Ошмянъ, Виленской губерніи, перешелъ во владѣніе Станислава Кишки (отца Яма) въ концѣ XV в. Сдѣлавшись главой литовскихъ аріанъ или социніавъ въ половинѣ XVI в., Янъ Кишка уступилъ Лоскъ послѣдователямъ этого исповѣданія и перевелъ туда изъ Клецка Симона Буднаго и въ 1574 году основалъ тамъ типографію, переведенную сюда будто бы изъ Венгрова, какъ о томъ судятъ по сходству шрифтовъ. Ею завѣдывалъ Даніилъ изъ Ленчицы, потомъ Янъ Карцинъ изъ Велички, пока въ 1587 году она же была перенесена въ Вильну. Здѣсь напечатаны: Paleologa, Чеховича, Ksiagi о poprawie Rz. Pospl. (1577), Fr. Modrzewakiego, съ предисл. Волана, на иждивеніи Николая Монивида Дорогостойскаго, воеводы полоцкаго, и пр. (id.). Любчъ, на лѣвомъ берегу Нѣмана, въ 42 в. отъ Новогрудка. Въ 1528 году онъ перешелъ отъ Хребтовича во владѣніе виленскаго воеводы Гостольда, а отъ него въ 1574 во владѣніе Яна Кишки. Тутъ была типографія для изданія протестантскихъ книгъ и вообще разновѣрческихъ, а потомъ аріанскихъ (id.).
- ↑ Бѣлобородъ — Иванъ Доводъ, богаты! гость голландскій, дворъ его помѣщался тамъ гдѣ нынѣ книжная лавка св. синода и пр. (Румянцевъ Древнія зданія Московскаго Печатнаго двора. М. 1860.)