О «крѣпком мужикѣ»
[править]В результатѣ революціи произошло громадное увеличеніе крестьянскаго, — главный образом, мелкаго землевладѣнія за счот крупнаго частновладѣльческаго. Увеличилась и число «крѣпких хозяев». При извѣстном ходѣ аграрных отношеній число этих крѣпких хозяев может сильно возрасти, — не уже за счет пролетаризаціи части слабыхъ кростьян-собственников. При наличіи частной собственности на землю, если размѣр ея не будет строго ограничен трудовой нормой, — если будет допущено существованіе средних полутрудовых хозяйств, процесс обезземленія «слабых» и увиличенія «крѣпких» хозяев будет неизбѣжен. Порукой тому, хотя-бы, опыт столыпинской хуторской аграрной реформы,
А в результатѣ может получиться неожиданное, на первый взгляд, явленіе: в итогѣ величайших революціонных потрясеній, на днѣ революціоннаго горнила окажется крѣпкій хозяин, — очень консервативный соціальный продукт. Такова своеобразная соціальная химія. Такой «подарок революціи», нѣсколько компенсирующій тѣ соціальныя группы, которыя особенно обижены революціей. Этот подарок дает обиженным даже нѣкоторыя надежды.
Дѣйствительно, мы видим и слышим, что в правом лагерѣ нашей общественности начинают возлагать все больше упованій на новаго хозяина русской жизни, — мелкаго земельнаго собственника вообще и крѣпкаго хозяина в особенности. Пока вопрос шол о сохраненіи во что бы-то ни стало аграрнаго status quo, крестьянин, захватившій помѣщичьи земли, был фактически, юридически и психологически революціонер и бунтарь. Но в тот самый момент, как происходит «легализація революціи», — крестьянин-революціонер превращается в консерватора, опору порядка. Эта вторая сущность крестьянина обнаруживается для многих только теперь, — когда вопрос о земельной status quo оставлен раз навсегда. И вот, мы видим уже нѣкоторыя попытки со стороны правых кругов нашей общественности, охаживать новую народившуюся соціальную силу, привить ей свое пониманіе политических и общественных задач. С этой цѣлью вѣроятно, еще будут дѣлиться попытки (и, кажется, уже дѣлаются) организовать крестьянство в «безпартійные» союзы, издавать «крестьянскія» газеты и т. п.
Насколько же основательны эти разсчеты на консервативность деревни?
Что крестьянин-собственник консервативен это, конечно, не подлежит сомнѣнію. Также, как и то, что эта консервативность не может не оказать нѣкотораго вліянія на ход нашей политической жизни.
Однако, в этом вопросѣ есть очень много всяких «но».
Прежде всего, как ни консервативна деревня, ея консерватизм далеко не тот же, что консерватизм скажем, крупнаго землевладѣльца. Не забудем, что и столыпинскій крѣпкій хозяин далеко не оправдал тѣх политических надежд, которыя возлагались на него сторонниками «хуторской» реформы.
А вѣдь между столыпинским и теперешним крѣпким хозяином есть весьма больная разница.
Столыпинскій крѣпкій хозяин получая свое хозяйство прямо из рук самаго начальства, — даже, нерѣдко, без особой охоты. Современный хозяин получил свою землю совсѣм иным путей. И как бы ни легализовали теперь этот путь, крестьянин сам не забудет о нем, — по крайней мѣрѣ, в современном поколѣніи. Этот факт, на почвѣ исконной мужицкой психологіи: осторожности, подозрительности и недовѣрія, но может, конечно, не отразиться и на его политическом поведеніи.
Затѣм, деревня не только «избаловалась» за революціонные годы. Ея требованія, во всѣх отношеніях, очень возросли, даже можно сказать, чрезвычайно возросли, — по сравненію с довоенным временем. Это также не может не положить свою печать на политику деревни.
Нельзя также не коснуться и общих условій: если в новых деревенских собственниках получил подкрѣпленіе консервативный элемент, то это произошло цѣною соціальнаго исчезновенія самаго консервативнаго и болѣе деревни организованнаго элемента: крупнаго землевладѣнія. Возникновеніе в самой деревнѣ наиболѣе консервативнаго класса крѣпких хозяев не может восполнить этой убыли, потому, что, как мы указали, крѣпкія хозяйства могут возникать теперь только за счот пролетаризаціи части деревенскаго населенія. Так что деревенскій консерватизм, в своем ростѣ, сам будет порождать своего политическаго антагониста.
Уже эти приведенныя соображенія дают основаніе предполагать, что преувеличенных надежд на консервативность новой деревни возлагать не приходится.
И все же, намѣтить, хотя бы в самых общих чертах, возможную будущую линію поведенія новой деревни не представляется возможным. И это зависит не только от сложности вопроса, но и от того, что сам объект наших изслѣдованій, — деревня, — сама еще далеко политически не самоопредѣлилась, не прониклась ясным политическим самосознаніем и совершенно не приступала еще к своей политике-соціальной организаціи.
Помочь ей в этом дѣлѣ задача в высшей степени важная и нужная.
Но в интересах самаго крестьянства и в интересах политическаго здоровья страны было бы хорошо, если бы эта помощь не носила односторонняго характера.