Тысячелѣтняя славянская исторія, красная не только словомъ лѣтописей, но и пролитою кровью безчисленныхъ жертвъ и стыдомъ понесеннаго уничиженія, представляетъ вездѣ одни и тѣ же выводы, слово въ слово, какъ будто Славяне сговорились, съ малыми измѣненіями, перепечатать другъ у друга одинъ историческій учебникъ. Одно и то же, другъ за другомъ, паденіе первобытныхъ государству и почти отъ однихъ и тѣхъ же причинъ; одна и та же роковая судьба, обошедшая югъ и западъ славянскій до самаго сѣвера, до Вислы, гдѣ покончила дѣло свое уже въ концѣ прошлаго вѣка; тѣмъ же самымъ путемъ обошла эта судьба и сѣверо-востокъ славянской Европы, обошла и — миновала его, отлилась какъ волна отъ груди исполинскаго утеса, того утеса, безъ котораго самое имя Славянства рано или поздно было бы сдано въ азіатскіе департаменты или нѣмецкіе архивы.
По распаденіи политической самостоятельности цѣлыхъ государствъ, и даже тамъ, гдѣ она уцѣлѣла, опять вездѣ одой и тѣ же ряды лицъ, занесенныхъ поименно въ исторію: одни служатъ инородцамъ и предаютъ своихъ, другіе падаютъ на межѣ родныхъ окраинъ геройскою жертвой, третьи гибнутъ въ хайдукахъ, дратаряхъ, странствующихъ музыкантахъ и "мигрантахъ, наконецъ, просто глохнутъ въ своихъ кабинетахъ за словарями и грамматиками. И опять роковое разложеніе остановилось, ударившись о послѣдній, несокрушимый, внутренній оплотъ, о простой народъ, простой, какъ стихіи, на разложеніе коихъ не успѣлъ подѣйствовать благотворный химическій анализъ Италіяпцевъ и Нѣмцевъ, ни льстивый языкъ хатти-гамаюновъ и хатти-шерифовъ, ни спѣсивый говоръ мадьярскихъ сеймовъ. Подъ татарской и турецкой пятой Ислама, подъ сандаліей роскошныхъ Римлянъ и Венеціянцевъ, подъ гусарской шпорою Мадьяра и Подъ пантофлемъ кабинетнаго Нѣмца одинаково сгибли различія въ старыхъ сословіяхъ народа, нивелирована плоскость и остался одинъ — ровный народъ Славянскій. Исключенія не было нигдѣ: когда исторія поступательно дошла къ этой развязкѣ до Вислы, Вуга и Нѣмана, простой народъ попечительной рукою родства поднятъ изъ-подъ шляхетскаго каблучка; когда пришла она къ Двинѣ и Днѣпру, Окѣ, Дону и Волгѣ, парадъ призванъ къ новой жизни и къ участію во всѣхъ благахъ славянской исторія.
Народъ — вотъ чѣмъ кончилась истекшая славянская исторія, полная горькихъ утратъ; вотъ чѣмъ началась новая, полная свѣтлыхъ надеждъ.
Народъ въ его славянскомъ и пра-славя искомъ значеніи — вотъ первое побѣдоносное знамя славянскаго единства. Что говорю я и зачѣмъ доказывать! Посмотрите вокругъ себя: что собрало здѣсь славянскихъ гостей и что собрало насъ вокругъ нихъ? Политическіе ли разсчеты, конференціи ли дипломатическихъ кабинетовъ, цивилизація ли разныхъ націй, или научныя убѣжденія, раздѣляющія людей, какъ раздѣляютъ горы, даже интересы ли чисто общественные, хотя бы и образованности, торговли, народнаго хозяйства, художествъ, искусственные и преднамѣренные? Нѣтъ, все это скорѣе было противъ, или доселѣ смотритъ враждебно, или относится по крайности равнодушно; нѣтъ, собралъ простой народъ, собрала этнографія, та, которая обратилась къ племеннымъ типамъ, къ быту, одеждѣ, утвари, жилищамъ простаго народа. И едва лишь коснулись мы сего народнаго очага, сего огнища, какъ искрою пробѣжало по всѣмъ намъ сознаніе славянскаго единства, — и мы вмѣстѣ, и мы заодно!
Грустно было бы думать, что Московская выставка есть дѣло законченное, какъ Вавилонскій памятникъ славянскому единству, какъ вѣжа Бабель, послѣ которой разошлись еще хуже, еще болѣе розно. Нѣтъ, это только начало, а въ немъ сѣмена будущаго. Естественнымъ образомъ, но какъ будто нарочно, наша этнографія начала съ самаго внѣшняго, съ почвъ, черепа и остова, физіологическаго типа, съ чертъ лица, съ фигуры жилища и одежды Всѣ мы знаемъ, что это для этнографіи только самая низшая ступень, самый первый шагъ; второй шагъ тамъ, гдѣ масса манекеней оживляется живымъ словомъ, гдѣ раздается голосъ, творится языкъ, а въ языкѣ творитъ и творится народная пѣснь.
Народное пѣснотворчестоо — вотъ вторая ступень, и вы, мм. гг., не могли не замѣтить, что нынѣ оно только затронуто одной и единственной чертою. Тотъ, кто рѣшился, какъ могъ и какъ умѣлъ, прибавить къ выставкѣ рядъ памятниковъ общеславянскаго народнаго пѣснотворчества[1], тотъ въ Обществѣ Словесности можетъ исключительно обратиться къ сей великой области.
Если народъ — первое условіе нашего единства, то пѣснотворчество народа — дальнѣйшая и высшая ступень сего единства. Дальнѣйшая и высшая: ибо здѣсь не только народъ, но и его самосознаніе, не только самосознаніе, но и творчество, то-есть, самообладаніе, распорядительная власть надъ собственнымъ сознаніемъ.
Подлинно, еслибы Славянамъ недоставало народнаго творчества, тогда, для спасенія въ единствѣ и для единства въ спасеніи, нужно было бы это творчество намѣренно изобрѣсти; но оно есть, со всею музыкальностью славянской природы, съ тысячами напѣвовъ подъ тысячью видовъ, на тысячу лѣтъ къ прошлому и на тысячи лѣтъ къ будущему, такъ, какъ послѣ Грековъ никогда и нигдѣ не было у другихъ народовъ. Если же это есть, то какой же великій трудъ потребенъ былъ неславянской Европѣ, чтобы заподозрить единство между Славянами, чтобы заставить его забыть, чтобы дать вамъ случай снова его открыть, чтобъ отвратить нашъ слухъ отъ милліона голосовъ, ежедневно и ежечасно несущихся пѣснію по всему славянскому міру, отъ Бѣлаго — Мраморнаго моря до Синяго — Адріатическаго[2], отъ Синяго — Каспійскаго до Бѣлаго — Сѣвернаго, отъ Чернаго — Русскаго и Всеславянскаго — по Всеславянскому Дунаю, отъ Савы и Дравы до Урала, да и дальше, за Европу, уже и до Китая, и до Ташкента, куда только проникъ славянскій геній или гдѣ Русскій водрузилъ свое славянское знамя.
Какъ ни драгоцѣнна наша культура, но не въ ней наша славянская слава, не ею должны мы гордиться другъ передъ другомъ. Культуру всегда добудетъ себѣ народъ, если онъ живъ и здравствуетъ, да имѣетъ въ себѣ творческіе задатки; а безъ народа, безъ простаго народа, можетъ-быть, и есть культура, только не, и есть нація, только нація западная, та, что съ легкой руки Рима живетъ благополучно насчетъ своей черни и пролетаріата. Не такова наша культура, не такова наша нація, и горе той, которая довела бы свой народъ до оставленія земли и земства. «Кою овцу свое руно смете, онде нема ни рука, ни овце»[3]. Тамъ была бы не культура, а книга, изъ книгъ — библіотека; а библіотеку сожжетъ всегда первый Омаръ, пришедшій съ Востока. Это то же, что сказалъ нѣкогда нашъ Владиміръ: «Сребромъ и златомъ не имамъ налѣзти дружины, а дружиною налѣзу сребро и злато».
Наша истинная слава въ нашемъ народномъ пѣснотворчествѣ. Кромѣ нѣсколькихъ заброшенныхъ уголковъ, какъ напримѣръ, Бретани, Албаніи, Басковъ, народъ европейскій — не нашего племени — смолкъ: онъ, какъ дитя, за доброе поведеніе, получаетъ книжные подарки сверху, арію Верди, пѣсню Беранже, циническую погудку прусскаго солдата. Нашъ народъ не дитя, онъ творитъ самъ по себѣ и отъ себя, только его самобытный голосъ и слышенъ громко въ Европѣ. Оттого-то нашъ народъ — явный знакъ — есть наслѣдникъ всего будущаго старой Европы, оттого-то въ немъ нерасторжимое единство силъ, устремленныхъ къ грядущему. Вотъ гдѣ наша слава: ибо здѣсь же начала нашей культуры, здѣсь языкъ, наше вящшее сокровище, здѣсь всѣ наши вѣрованія и воззрѣнія, взглядъ на семью и общину, на право и на государство, какъ понимаетъ его Славянинъ. Не буду перечислять всѣхъ красотъ: вы ихъ знаете сами, въ нихъ столько восторгающаго, почти охмѣляющаго, что скажу съ нашей пѣснію: «намъ не дорого теперь пиво пьяное, дорога смиренная бесѣда» — и ее-то я продолжаю.
Когда всѣ мы, Славяне, въ теченіе долгой вашей исторіи, боролись, то страдали, то снова поднимались — на страданіе, и не много знали минутъ отдыха или торжества, — кто двигалъ толпами и одушевлялъ ихъ къ терпѣнію или побѣдѣ, кто блюлъ минувшія дѣянія въ словѣ, кто ихъ облекалъ въ вѣчные образы лапидарные, длинные барельефы, несокрушимыя изваянія? Народъ нашъ, въ своемъ словѣ и своимъ пѣснотворчествомъ: это Люміръ,
Ký slovy i pěniem besě pohýbal
Wysehrad i vse' vlasti[4];
это Боянъ, который, «не десять соколовъ на стадо лебедей пущаше, въ своя вѣщіа пръсты на живая струны въскладаше, они же сами княземъ славу рокотаху», и въ слѣдъ за нимъ вторили вамъ туже славу «Нѣмди и Венедици, Греци и Морави»[5].
А отъ Люміра и Бонна, чрезъ всю исторію, какой длинный рядъ пѣвцовъ у всего славянства, этихъ гусляровъ, тамбурашей, бандуристовъ, лирниковъ, до послѣдняго «кляста и слиепа»[6], до этихъ изувѣченныхъ и слѣпыхъ, нищихъ и уничиженныхъ, но пѣвцовъ нашей славы, нашихъ еще живыхъ Гомеровъ!
Настаетъ ли трудная година народу, когда все, кажется, гибнетъ: и тутъ они на стражѣ нашей жизни. Не могу не привести одной знаменательной пѣсни сербской. Турки добиваютъ остатки сербскихъ героевъ, Турки дѣлятъ земли; живъ еще главный герой, Марко Королевичъ: живъ, но утомленъ уже борьбою и службою другимъ, не своимъ царямъ, и зрѣлищемъ ежечасныхъ народныхъ утратъ; онъ, какъ весь народъ, клонится ко сну, онъ преклонился на облучье, онъ спитъ. Что же? Спитъ онъ, а не спитъ пѣснотворчество; не спитъ его товарищъ, Милошъ, герой и вмѣстѣ пѣвецъ:
Марко спава, Милош попева.
Что поетъ онъ?
А красну с песну започео:
Од сви наши боли и старни,
Како й кои дра’о краленину
По честитой по Македонии[7].
Прошло нѣсколько времени, Марко умираетъ, или, вѣрнѣе, засыпаетъ до новаго возрожденія Славянъ; онъ уже закололъ и разсѣкъ кони своего любимаго Шарца, онъ «бритку» саблю перебилъ на четверо, онъ боевое копье сломилъ на семеро, онъ бросилъ булаву свою въ море, но — онъ завѣщаетъ третью часть имущества кому же? «клясту и слиепу»
Нек слиепы по свисту ходе,
Нек певаю те споминю Марка[8].
Говоримъ о событіяхъ великихъ: но пѣсня провожаетъ у насъ всякую черту жизни, отражаетъ каждую слезу и улыбку частнаго быта.
Что мудренаго, если пѣснотворчество всего вѣрнѣе опредѣлило наши отношенія къ другимъ окрестнымъ народамъ, увы! — не къ друзьямъ и пріятелямъ, а какъ доказала исторія, къ вѣчнымъ нашимъ врагамъ и завистникамъ. Пѣснотворческая, художественная Греція была вѣчною мѣтою вражды облежавшихъ народовъ: судьбу Греціи наслѣдовалъ другой пѣснотворческій народъ — Славянскій. Музыкальность, художественность, увлекательность мягкой и даровитѣйшей природы славянской, быть-можетъ, всего болѣе служили причиной зависти и вражды? по крайности не менѣе, какъ и основы нашего славянскаго права, какъ наша самобытная наука и наше просвѣщеніе, какъ паша вся жизнь и исторія. Оглянемся же съ этой точки зрѣнія. Вѣчные враги наши — восточные народы и азіатскіе выходцы: каждая почти строка болгарской и сербской пѣсни носитъ въ себѣ мѣткій образъ этого врага. Образы слишкомъ извѣстны, чтобы повторять ихъ. Они съ юга повторились черезъ тысячи верстъ, на нашемъ Русскомъ сѣверѣ, гдѣ давно рѣшило наше пѣснотворчество, что врагамъ симъ не властвовать надъ нами, что отъ ихъ
«Отъ духу отъ татарскаго
Не можно крещенымъ намъ живымъ быть».
Вошли ли Славяне въ близкія сношенія съ Итальянцами, вообще съ Романскими народами, — и мы слышимъ вѣковѣчное слово творчества:
«Латыни су старо варалице»[9].
Говорить ли о Нѣмцахъ? скажемъ только словами, которыя мы сейчасъ уже слышали[10]:
Nechvalno nám w Nemeiech (— во всѣхъ! —) iskati pravdu…[11]
Но какъ вѣрно опредѣленіе враговъ, такъ же точно жива и всего сильнѣе въ пѣснотворчествѣ вѣра въ живучесть славянскаго народа, въ его единство и славу до вѣка. На Косовѣ пропало Сербское царство, погибъ тамъ князь Лазарь, погибли лучшіе герои,
Торжествуютъ ли Чехи? Ихъ слава идетъ по всей землѣ, и мы слышимъ чутко въ народномъ творчествѣ, что идетъ на вѣки:
Roznosi sě radost po vséj Praze,
Roznosi sě radost kolkol Prahy,
Rozletnu sě radost po všéj zemi,
Po vséj zemi ot radostnéj Prahy[14].
Еще яснѣе это самосознаніе въ нашемъ Русскомъ народномъ творчествѣ. У насъ лучшимъ героямъ былинъ, Ильѣ Муромцу, представителю земской дружины, и чистому представителю земщины Микулѣ Селяниновичу "смерть на бою не писана*; ихъ «сила отъ матушки отъ сырой земли», а эта земля, «Свято-русь земля», стоитъ «пока міръ стоитъ», и слава ей поется кнкъ слава вѣчная, «слава до вѣку» «Въ вѣкъ тому слава не минуется», таково обыкновенное заключеніе нашихъ пѣсень.
Вотъ почему возрожденіе Славянъ тѣсно связано съ народнымъ пѣснотворчествомъ. Исторія сего творчества, собираніе его памятниковъ и изданіе, есть вмѣстѣ возрожденіе Славянства и на оборотъ: оба явленія не только паралельны, но и связаны внутренно. Конечно, и общее вниманіе европейской исторіи къ судьбѣ южныхъ Славянъ, и появленіе ихъ на исторической современной сценѣ, и близкое упованіе общей ихъ цѣлости, все это на значительнѣйшую долю зависѣло отъ того, что В. Ст. Караджичъ, дорогое имя, исходилъ Сербію, началъ собирать, собралъ и издалъ памятники ея пѣснотворчества. Еще Добровскому, съ конца прошлаго вѣка, не мечталось того, къ чему, однако, привелъ онъ своими изслѣдованіями: еще пѣсни, изданныя нашимъ Новиковымъ, въ 1780—81 годахъ, офиціально были признаны, о стороны лучшихъ, умнѣйшихъ тогдашнихъ людей, за книгу вредную для распространенія; а кто, вскорѣ послѣ того, забудетъ 1800 годъ, когда издано Слово о Полку Игоревѣ, кто забудетъ тотъ годъ когда безсмертный Ганка открылъ безсмертную Краледворскую рукопись. Въ 1818 году, нашъ неутомимѣйшій Калайдовичъ издаетъ «Древнія Россійскія Стихотворенія», сборникъ народныхъ былинъ; въ 1820 году нашъ маститый А. С. Шишковъ уже переводитъ и издаетъ у насъ Рукопись Краледворскую; съ 1817 по 1823 годъ идетъ Ганкино изданіе: «Starobylá skládánie», собраніе стихотворныхъ произведеній, уцѣлѣвшихъ по рукописямъ; съ 1823 по 1827 годъ великій Шафарикъ съ Яномъ Благославомъ издаетъ пѣсни Словаковъ; за нимъ выступаетъ съ такимъ же изданіемъ приснопамятный Колларъ; съ 1822 по 1827 годъ любвеобильный Чилаковскій соединяетъ всѣ пѣсни и вмѣстѣ всѣ народы славянскіе; и кто же не знаетъ, что время то было одинаково возрожденіемъ и Славянъ и Греціи, и что то же самое, одновременно, повторяется нынѣ, на глазахъ нашихъ?
Каждый шагъ, приближающій къ полному славянскому возрожденію, идетъ рядомъ съ новымъ періодомъ для народныхъ памятниковъ. Проникаютъ ли наши Русскіе къ Балканамъ, въ 1829 году, за ними по пятамъ идетъ собиратель пѣсень и возродитель самихъ Болгаръ-Гуцулъ по роду, но присный нашъ; «поютъ ли стяги наши на Дунаѣ», — и въ 1855 году является первое полное собраніе Болгарскихъ пѣсень[15].
Да и кто изъ возродителей современнаго Славянства, кто изъ ученыхъ его, хотя бы стяжавшихъ славу на иномъ поприщѣ, не былъ въ то же время и собирателемъ, или издателемъ памятниковъ славянскаго пѣснотворчества? Послѣ именъ Ганки, Челаковскаго, Шафарика, Коллара, Караджича, Калайдовича и Венелина, забудемъ ли эти дорогія, милыя намъ, славныя намъ имена многихъ, подвизавшихся на томъ же поприщѣ, многихъ, еще живыхъ передъ нами, соединенныхъ въ семъ собраніи[16]: Эрбенъ, Сушилъ, Смолеръ[17]; Гундуличь, Чубро Чойковичь, Качичь, Милутиновичь, Станковичь, Иличь, Валявецъ, Маряновичь[18]; Берковичъ, Миладиновы, Раковскій[19]; Станко Вразъ, Маяръ, Янежичь[20]; Конопка, Войцицкій, Жегота Паули, Вацлавъ изъ Олеська, Липиньскій, Цейнова, Рогеръ, Кольбергъ, Клоновскій, Зейшнеръ, Шембера[21]; Лозинскій, Туровскій, Головацкій[22]; Князь Цертелевъ, Максимовичъ, Бодянскій, Метлинскій, Зенкевичъ, Марко Вовчокъ[23]; наконецъ, Трутовскій, Новиковъ, Дмитріевъ, Карамзинъ, Сахаровъ, Терещенко, Аѳанасьевъ…[24] и болѣе всѣхъ собравшій дорогой П. В. Кирѣевскій, и лучшее открывшій Рыбниковъ, и глубже всѣхъ понявшій народную славянскую музыку князь В. Ѳ. Одоевскій, и подобно Челаковскому, всѣхъ сочетавшій въ своихъ творческихъ переводахъ H. В. Бергъ, и много еще, много другихъ.
Скажемъ священными словами: «толикъ имуще облежащь насъ облакъ свидѣтелей, гордость всяку отложше, съ терпѣніемъ да течемъ на предлежащій намъ подвигъ». И плодъ подвиговъ сего рода, плодъ скромный, но зрѣлый, Общество Словесности, оживленное наслѣдіемъ П. В. Кирѣевскаго, можетъ представить гостямъ своимъ: это его собственныя и ему посвященныя изданія рускихъ народныхъ пѣсень и духовныхъ стиховъ[25].
А ты, великій и единый народъ Славянскій! Пой я веди твою пѣсню на долгіе вѣка, ибо пѣснь твоя не одно звучащее слово, но и громкое дѣло. Къ тебѣ, въ заключеніе, обратимся съ тѣми же словами, съ какими обращается сама славянская пѣсня, съ двухъ концовъ славянскаго міра, отъ Болгаръ и отъ Чеховъ:
«Попѣй ми[26], Славке-ле, попѣй ми
Отъ едно гъріо два гласа,
Изъ едни уста двѣ думы,
Отъ езикъ сладки!»
Зане —
«Povce dobra milujú bozi.
Pej, tobie ot nich dano
V srdce, protiv vrahóm[27].
- ↑ Эти памятники, собранные П. А. Безсоновымъ, занимали на выставкѣ особое мѣсто. Ред.
- ↑ Таковы названія морей, по цвѣту, у Славянъ.
- ↑ Коей овцѣ помѣшало свое руно, такъ нѣтъ ни руна, ни овцы.
- ↑ «Которой словами (былинъ) и пѣніемъ колебалъ, бывало, Вышеградъ и всѣ области». Рукоп. Краледворск.
- ↑ Слово о Полку Игоревѣ.
- ↑ Калѣка и слѣпецъ — техническое сербское названіе для пѣвцовъ сего рода.
- ↑ Марко спитъ, Милошъ попѣваетъ. А славную пѣснь онъ началъ: отъ всѣхъ нашихъ лучшихъ и старшихъ, кто и какъ держалъ державу свою по честной по Макдоніи.
- ↑ Пусть слѣпые по свѣту ходятъ, пусть поютъ и вспоминаютъ Марка.
- ↑ Латницы — старые обманщики.
- ↑ Въ рѣчи предсѣдателя общества, Н. В. Калачова.
- ↑ Любушинъ Судъ.
- ↑ Все, что святаго и честнаго было, что было милостивому Богу приступно.
- ↑ Покуда есть солнце и мѣсяцъ.
- ↑ «Разносится радость по всей Прагѣ, разносится радость около Праги, разлетѣлась радость во всю землю, во всю землю отъ радостной Праги». Краледворская рукопись.
- ↑ Изданіе П. А. Безсонова, 2 части, 5 отдѣленій. Ред.
- ↑ Курсивомъ означены имена присутствовавшихъ въ собраніи, вызвавшія взрывы рукоплесканій. Ред.
- ↑ Чехъ, Моравенъ, Лужичанинъ.
- ↑ Сербы.
- ↑ Болгаре.
- ↑ Словенцы и собиратели Словенскіе.
- ↑ Собиратели и издатели Польской вѣтви.
- ↑ Галичане.
- ↑ Малоруссы и Бѣлоруссы.
- ↑ Рѣчь была прервана общими кликами: «Безсоновъ, Безсоновъ!» Ред.
- ↑ «Пѣсни, собранныя П. В. Кирѣевскимъ», 6 выпусковъ; «Пѣсни, собранныя П. Н. Рыбниковымъ», 2 тома; «Калеки Перехожіе», сборникъ стиховъ и изслѣдованіе П. Безсонова, 6 выпусковъ.
- ↑ Попой мнѣ.
- ↑ «Пѣвца добраго милуютъ боги: пой, тебѣ дано отъ нихъ въ сердце, противъ враговъ». Краледворская рукопись.