Не всякой обязанъ имѣть наше мнѣніе, и не всякаго можемъ предполагать убѣжденнымъ вашими доказательствами; но просимъ читателей, вѣря собственному ихъ разсудку, разсмотрѣть съ нами, можетъ ли быть, чтобы только, по естественному побужденію (infiinct), вложенному во всѣхъ тварей отъ начала міра, остерегались животные отъ дѣйствія искусствѣ, изобрѣтенныхъ со времени немногихъ вѣковъ и не во всѣхъ гражданскихъ обществахъ еще распространенныхъ.
Вороны (говорю объ извѣстнѣйшихъ въ нашихъ климатахъ) не допускаютъ до себя человѣка съ ружьемъ на такое разстояніе, чтобы выстрѣлъ могъ вредить имъ. Надобно подкрасться съ хитростію, или спрятаться въ засадѣ, чтобы застрѣлить ихъ. Но тѣ же вороны не боятся человѣка, только палкою вооруженнаго; и они ходятъ за сохою въ самомъ близкомъ разстояніи. Подбирая червей, или полевыхъ мышей, сошникомъ выворачиваемыхъ на поверхность земли. Это извѣстно всѣмъ хозяевамъ и сельскимъ жителямъ. Иные приписываютъ осторожность ворона передъ вооруженнымъ стрѣлкомъ и его смѣлость передъ человѣкомъ безоружнымъ блеску металла или ружья, а другіе запаху пороха. Положимъ, такъ; но Природа не произвела ни огнестрѣльнаго пороху, ни металлическихъ оружій, и во многихъ странахъ земли, посѣщаемыхъ воронами, употребленія того и другаго совсѣмъ не извѣстно: и такъ не можетъ быть, чтобы, по врожденному побужденію, боялись вороны пороха и ружей. Чтожъ изъ того слѣдуетъ? Что вороны очень смышлены; что они знаютъ по опыту, навыку и преданію, что сіи орудія производятъ стукъ и огонь, что онѣ могутъ ранить и могутъ убить, что имъ извѣстно также, что сила человѣческая зависитъ отъ его оружія, и что оно достаетъ только до извѣстнаго пункта: >ихъ благоразуміе полагается вѣрнѣе на дальнее, нежели на близкое разстояніе.
На островахъ, которые не были никогда открыты, птицы ожидаютъ перваго выстрѣла очень покойно; но скоро узнаютъ и долго помнятъ его дѣйствіе. Гдѣ поселился человѣкъ издавна, тамъ другія животныя убѣгаютъ его, не по естественному побужденію, но по смыслу, и справедливо не довѣряя его нравственности.
Воронъ не дожидается, подобно другимъ птицамъ, великой науки опытовъ въ гнѣздѣ, или въ сосѣдствѣ гнѣзда. Онъ любитъ странствіе; жизнь его долговременна; и онъ замѣчаетъ,
Что видѣлъ и гдѣ былъ, гдѣ хорошо, гдѣ худо,
Что тамъ случилось съ нимъ, какое видѣлъ чудо.
Онъ сообщается съ подобными себѣ охотно, даже въ своемъ жильѣ. Онъ гуляетъ парами, и двѣ пары не встрѣчаются безъ того, чтобы вмѣстѣ не побесѣдовать и не поговорить {Гораздо легче испытывать животныхъ мертвыхъ, нежели живыхъ: тогда онѣ не улетаютъ и не укрываются. Мы разбираемъ, разсѣкаемъ, описываемъ, срисовываемъ и обращаемъ ихъ въ чучелы для кабинетовъ и музеумовъ нашихъ. Трудъ пріятенъ, и такъ знакомитъ насъ съ ихъ тѣломъ, что мы не заботимся обѣ ихъ нравахъ, объ ихъ душѣ. Наблюденія, касательныя до сихъ обоихъ предметовъ, весьма важныхъ въ исторіи птицъ, пренебрегаются и можетъ быть порицаются многими; ибо кто одобряетъ не свои, а чужія мысли? Заранѣе вижу, какъ многіе читатели, изъ почтенныхъ моихъ сочленовъ, изъ ученыхъ Испытателей природы, улыбнутся на тѣ замѣчанія, которыя готовъ имъ предложить о языкѣ вороновъ, извѣстныхъ только по крику очень непріятному.
Я хотѣлъ бы съ учеными жить въ полѣ, пользоваться ихъ наукою, но водить ихъ иногда далеко отъ селенія въ уединенное мѣсто, чтобы стоять тамъ неподвижно, въ молчаніи, имѣя око и уши на караулѣ, съ карандашемъ и съ бѣлою тетрадною въ рукѣ; ибо вороны и другія животныя не пугаются тетрадей и книгъ. Тамъ пригласилъ бы ученыхъ мужей быть испытателями не мертвой, но живой природы, и записывать наблюденія подъ ея вѣрнымъ и августѣйшимъ сказаніемъ. Они научились бы многимъ словамъ изъ словаря животныхъ. Сей трудѣ дорого стоитъ: двѣ зимы посвятилъ я воронамъ, и застудилъ руки и ноги. Вотъ ихъ крикъ, который кажется намъ одинакой, когда мы слушаемъ его безъ вниманія и развлеченно:
Кра, кре, кро, кру, круу.
Грассъ, грессъ, гроссъ, груссъ, груусъ.
Крае, креа, кроа, круа, круассъ.
Крао, крео, крое, круе, круессъ.
Крау, креу, кроо, кроу, кроуусъ.
Всего 25 словъ. Аналогія сихъ словъ имѣетъ грамматическую вѣрность. — И естьли мы знаемъ, что съ десятью Арабскихъ цифръ нашихъ, составляющихъ десять литеръ или словъ, слагая ихъ по два, по три, по четыре, составляемъ и перемѣняемъ мы по своему произволу три дипломатическіе цифра до сотни, тысячи и десяти тысячѣ знаковъ, и что, слагая ихъ по пяти, выводимъ цифръ до ста тысячь знаковъ, или до такого количества словъ, какого нѣтъ ни въ одномъ извѣстномъ языкѣ: то не трудно намъ понять, что вороны могутъ сообщать другъ другу свои мысли. Впрочемъ я далекъ отъ того, чтобы предполагать у нихъ столько же сложностей въ понятіяхъ и мысляхъ; не предполагаю даже никакой въ ихъ словарѣ. Довольно ихъ 25 словъ, чтобы они могли выражать: сюда, туда, право, лѣво, впередъ, стой, кормъ, берегись, человѣкъ, вооруженный, холодно, тепло, пускаться въ дорогу, люблю тебя, я также тебя люблю, гнѣздо, и десятокъ другихъ словъ, которыми подаютъ другъ другу вѣсть. Они очень разсудительны и очень свѣдущи въ томъ, что до нихъ касается; но разсудокъ и просвѣщеніе человѣка несравненно превосходнѣе. Сочин.}; передъ походомъ сихъ пролетныхъ птицъ, равно какъ у гусей, утокъ и ласточекъ бываетъ всегда общій и очень шумный совѣтъ. По возвращеніи ихъ, они держатъ другой совѣтъ, послѣ котораго уже расходятся, и когда отлетаютъ строями въ ихъ дальній путь, они не перерываютъ ни на часъ голосовъ, или пѣсней обитаго хора, которымъ, подобно уткамъ и гусямъ, управляются на скоромъ полетѣ, чтобы станица не разбивалась и чтобы слабѣйшіе не отставали отъ сильнѣйшихъ, которыхъ движеніе опредѣляется въ тактъ. Такъ Индѣйскій и Китайскіе матросы поютъ, чтобы грести согласнѣе; а наши работники кричатъ, чтобы вытягивать ношу дружнѣе. По той же причинѣ воины бьютъ въ барабанъ и выступаютъ одною ногою. Вороны, гуси, и утки, въ своихъ походахъ, имѣютъ начальника, который летитъ впереди и распредѣляетъ мѣста отдохновенія. Вѣроятно, что гораздо просвѣщеннѣйшему изъ нихъ поручаетъ себя другой. Duces ex vlrtute[1].
И такъ естественное слѣдствіе сихъ общественныхъ расположеній и пріобрѣтенныхъ въ странствіяхъ свѣденій то, что вороны, узная ружейные выстрѣлы, и можетъ быть вида невинныхъ куропатокъ застрѣленными, начали сами опасаться, остерегаться отъ ружьевъ, обнюхивать порохъ и товарищей извѣщать объ опасности.
Гуси, утки, въ подобныхъ же странствіяхъ, еще лучше распоряженныхъ, имѣли тѣ же опыты. Ихъ трудно настичь. Для нихъ, или справедливѣе противъ нихъ, изобрѣтены длинныя ружья, далеко стрѣляющія (catiardieres); но и тутъ надобно дѣйствовать весьма скрытно, чтобы выстрѣлѣ попалъ въ птицу. Первая изъ нихъ, которая замѣтить стрѣлка, подаетъ другимъ нѣсть или голосъ, и въ мигъ всѣ улетаютъ съ мѣста.
Весьма вѣроятно, что въ тѣхъ сторонахъ, гдѣ люди вооружаются только стрѣлами, вороны, утки и гуси также не допускаютъ до себя близко съ лукомъ или колчаномъ, какъ у насъ съ ружьемъ и порохомъ.
Приведу въ примѣръ одинъ случай, по которому видно, съ какимъ порядкомъ и съ какою прозорливостію избѣгаютъ они опасности и вреда нашихъ смертоносныхъ орудій. На густомъ и высокомъ деревѣ, стоящемъ далеко отъ селенія, былъ ночлегъ великаго множества Вороновъ. Замѣтили, что всякой вечеръ садится тамъ непремѣнно ихъ стая. Черезъ два часа, то захожденіи солнца, въ ясную ночь, стрѣлокъ подкрадывается и стрѣляетъ на дерево крупнымъ порохомъ. По выстрѣлѣ вороны слетаютъ съ мѣста, но только не въ сторону я не врознь; всѣ поднимаются по отвѣсной или перпендикулярной линіи на подобіе ракетнаго столба въ фейерверкахъ. Ихъ разсчетъ, былъ тотъ, что за ударомъ, нацѣленнымъ противъ нихъ, отъ подошвы дерева могъ слѣдовать другой выстрѣлъ на тѣхъ, которые разлетятся, и что общая польза требовала подняться въ высоту, изъ мѣры ружья, и въ такомъ направленіи, гдѣ сучья могли защитить ихъ отъ удара, и гдѣ листья пресѣкали зрѣніе[2]. Не прежде какъ на чрезвычайной высотѣ начали они разлетаться. Днемъ, когда стая опускается и садится на поле искать пищи, четыре вѣстника или стража (иногда шесть) остаются всегда на воздухѣ, тихо перелетая изъ стороны въ сторону, осматривая все вокругъ и при случаѣ подавая вѣсть. Черезъ нѣсколько часовъ ихъ смѣняютъ другіе,
Какъ смыслъ животныхъ имѣетъ въ предметѣ главное дѣло ихъ безопасности, то и дѣйствуетъ онъ для пріобрѣтенія осторожности на всякой случай; и память сихъ осторожностей не допускаетъ ихъ до безумнаго страху въ опасностяхъ, какъ было бы конечно съ ними безъ смысла предвидѣнія, и какъ бываетъ не рѣдко съ людьми, не обдумавшими всѣхъ возможныхъ случаевъ, чтобы принять на то нужныя мѣры. Г. Мессье въ запискахъ своего общества разсказываетъ объ искусномъ движеніи воробьевъ въ окрестностяхъ города Этампа для защищенія себя отъ жестокой бури. Въ 1778 году 20 Іюня большая часть изъ нихъ погибла, но отступленіе ихъ происходило мастерскою осторожностію отъ мѣста до мѣста, какъ бы подъ начальствомъ хорошаго предводителя, и какъ бы по правиламъ тактики, у нихъ, какъ и у насъ, хладнокровіе, хорошій примѣръ и добрыя слова приносятъ преимущество руководствовать другимъ. Среди великихъ опасностей, я знаю и уважаю одного гренадера, который въ день пораженія, пока дѣло еще не прекратилось, безпрекословно повелѣвалъ своими Генералами, офицерами и товарищами, и по совершенномъ истребленіи всего отряда отступилъ еще въ порядкѣ, когда осталось за нимъ не болѣе восьми воиновъ.
Отѣ Ангела до Полипа, всѣ поступки или дѣйствуя содержатся въ совершенномъ отношеніи къ природнымъ свойствамъ, и къ большему или меньшему успѣху разума. А въ однѣхъ породахъ что кажется, одинаково, то въ самомъ дѣлѣ только сходственно.
Изъ наблюденій нашихъ вывели мы заключеніе, что всѣ гнѣзда птицъ одного вида (espece), совершенно похожи однѣ на другія. Мы увидимъ теперь, чѣмъ онѣ отмѣняются и довольно часто. Въ Журналѣ: Bibliothиque Britanique (Томъ XI стр. 73) читаемъ, что въ 1783 году вороны имѣли свое гнѣздо въ, городѣ Нюкастелѣ среди биржи, на флюгерѣ одного зданія. Гнѣздо было твердо прикрѣплено къ спицѣ, которая превышала флюгеръ, свито надъ симъ послѣднимъ искуснымъ и затѣйливымъ образомъ. Оно вертѣлось съ флюгеромъ при малѣйшемъ движеніи воздуха; а какъ птицы высоко приподняли ту сторону гнѣзда; которая держалась на шпицѣ, то они были всегда укрыты отъ вѣтра со всѣми ихъ домашними, съ какой бы точки ни подулъ вѣтеръ. Сколько требовалось замѣчанія и размышленія, чтобы угадать свойства флюгера и чтобы для выгоды имѣть защиту отъ непогоды, рѣшишься свить гнѣздо столь близко къ людямъ въ срединѣ большаго города и на площади шумной биржи. Они удостовѣрились, кажется, также опытами, что довольное возвышеніе флюгера не позволяло ружейному выстрѣлу быть для нихъ опаснымъ. Въ первый годѣ они вывели дѣтей своихъ очень покойно, и въ 1784 году снова поселились на семъ мѣстѣ. Но ихъ искусство возбудило зависть другихъ вороновъ, которые напали на хозяевъ, и приступили къ ихъ жилью съ такимъ остервененіемъ, что, не смотря на самый храбрый отпоръ, тѣ выгнали послѣднихъ изъ дому. Въ семъ бою гнѣздо потерпѣло, и похитители, не имѣя того искусства, или трудолюбія, оставили его, разореннымъ. Они не воспользовались своею побѣдою; ихъ главное дѣло было вредить и дѣлать зло для зла, подобно многимъ завоевателямъ.
Въ 1785 году трудолюбивая чета, возвратясь на то же мѣсто, свила новое гнѣздо и высидѣла дѣтей. Она продолжала работу безпрерывно въ 1786, 1787 и 1788 годахъ, такъ что птицы выводились на флюгерѣ пять годовъ ровно. Въ 1789 ихъ уже не было; вѣроятно, что самецъ или самка умерла. Но въ 1790 гнѣздо еще уцѣлѣло, и развалины его долго существовали послѣ того времени.
Вотъ гнѣздо, для котораго строители не имѣли никакой модели и котораго не умѣли перенять другія подобныя имъ птицы, видѣвшія образецъ и смотрѣвшія на него съ завистію. Это доказываетъ, сколько животныя могутъ сами собою усовершать свои понятія, и ту истину, что вороны, какъ и ласточки, любятся посьоянно въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтѣ; что любовь ихъ есть не случайная встрѣча, не вѣтреная и не временная склонность, но истинный брачный союзѣ, который предполагаетъ нѣжную склонность и великую нравственность. Не льзя сомнѣваться, что у нихъ, какъ и у насъ, кто имѣетъ болѣе ума и просвѣщенія, тотъ бываетъ и лучшимъ мужемъ, лучшимъ отцемъ, любитъ лучше другихъ и всѣхъ другихъ любезнѣе. И когда просвѣщеніе есть плодъ трудовъ и мыслей, образующихъ разумъ у всѣхъ животныхъ, то почему приписывать только у нихъ пріобрѣтенныя познанія тайному и невольному побужденію.
Не совсѣмъ вѣрно и не вѣроятно; чтобы пчелы и муравьи вели во всѣ времена такую общественную жизнь и производили такія же мастерскія работы, какъ и нынѣ. Есть пчелы почти одинокія, и муравьи полудикіе.
Можно полагать не безъ основанія, что умные слоны имѣли гораздо совершеннѣйшее общежитіе въ то время, когда они были владыками земли, время, о которомъ свидѣтельствуетъ множество ихъ костей, во всѣхъ странахъ міра встрѣчающихся, и которое пресѣклось отъ катаклизма или отъ голода, перетерпѣннаго сими прожорливыми, но всякаго земледѣлія чуждыми звѣрями.
Нѣтъ сомнѣнія, что бобры не вездѣ и не всегда строили плотины, наводили мосты, срубали деревянные дома. Жившіе въ Галліи бобры, отъ которыхъ есть нѣкоторые остатки во Франціи, какъ догадываются, не имѣли сего искусства. Лапландскіе и Рускіе бобры также не искусны въ томѣ. Они выводятъ только два жилья, одно подъ водою, другое на поверхности воды, и утверждаютъ между ими сообщеніе, что показываетъ уже весьма изобрѣтательный умѣ. Надлежало быть нѣсколькимъ вѣкамъ безпрерывнаго мира въ Америкѣ, чтобы разумъ тамошнихъ бобровъ просвѣтился чрезъ сообщеніе многочисленныхъ семействѣ, чтобы языкъ ихъ обогатился, чтобы мудрѣйшіе пріобрѣли силу и власть надъ чернью другихъ звѣрей, чтобы ихъ искусство и наука достигли до совершенства, чтобы основалось у нихъ порядокъ и чиноначаліе. Войну, которую ведутъ съ ними люди, убивая ихъ главныхъ вождей, достойныхъ сего званія по ихъ храбрости, разоряя ихъ селенія, отнимая у нихъ охоту заводить новыя работы, — эта война, говорю, разгоняетъ ихъ и обращаетъ въ дикости. Миролюбивый бобръ скрывается отъ гоненія въ отдаленнѣйшія пустыни, гдѣ не рѣдко проводить жизнь свою въ одиночествѣ.
Мскусовыя мыши, будучи смѣлѣе, но слабѣе и малорослѣе бобровъ, съ которыми впрочемъ имѣютъ великое сходство по виду и нравамъ, мскусовыя мыши не уступаютъ своего владѣнія. Сіи звѣрки не строютъ плотинѣ, но разоряютъ плотины у людей. Онѣ впускаютъ воду въ осушенныя болота, у нихъ не было никогда; такихъ искусныхъ домостроителей, какъ у образованныхъ бобровъ, ибо недостаетъ имъ силы для срубки и переносу строеваго лѣсу. Онѣ выводятъ только двойныя норы, подобныя норамъ дикихъ бобровъ. Но будучи многочисленнѣе, дружнѣе, и рѣшась крѣпко держаться на землѣ своихъ предковъ, мскусовыя мыши ведутъ совершенно оборонительную войну, размножая часовыхъ, передніе посты, сигналы въ сбору. Онѣ хитро проводятъ стрѣлковъ, чтобы дать время товарищамъ уйти. По первому знаку часоваго, передняя стража, состоящая изъ 8 и отъ 10 до 12 сихъ звѣрковъ, выходитъ, кричитъ и бьетъ или плещетъ воду. Человѣкъ, цѣлившій на первую мскусовую мышь, находитъ выгоднѣе выстрѣлить въ цѣлое стадо. Но стадо лучше его разочло мѣру разстоянія; выстрѣлъ не можетъ такъ далеко достать; а между тѣмъ самъ вѣстовый ныряетъ въ воду и укрывается отъ удара. Только въ земляхъ, порабощенныхъ, человѣкомъ, не учились мскусовыя мыши такой увертки и подчиненности, которыя на берегахъ двухъ рѣкъ въ 4 миляхъ отъ ню-Іорка подаютъ имъ способъ удерживаться. Въ степяхъ или пустыняхъ не имѣли онъ великой нужды въ общей помощи, и не заботятся о томъ; естьли на нихъ нападаютъ, но бѣгство по одиночкѣ есть ихъ единственное спасеніе.
Бобры подобны обществу Квакеровъ, которые, терпя гоненье, удалились и оснавали Пансилванію. Мскусовыя мыши походятъ на Батавцевъ, которые, съ ограниченными способами и великимъ мужествомъ, устояли противъ Австрійскаго Дому.
Дон-Феликсъ д’Азара подтвердилъ, чему не хотѣли мы вѣрить, что въ плодоносныхъ и дикихъ странахъ, видѣнныхъ ла Кондаминомъ, который давно писалъ о томъ, есть люди, не умѣющіе считать до числа ихъ пальцевъ {Сіи дикіе люди Сѣверной Америки стоятъ въ просвѣщенія ниже нашихъ сорокъ? которыя, помня ихъ замѣчанія, по числу пальцевъ хорошо считаютъ до четырехъ, и запутываются только далѣе сего числа, какъ пишетъ ле Руа въ пріятномъ своемъ сочиненіи подъ именемъ: Нюренбергской философъ.
Чтобы узнать, до чего простирается ариѳметическое вычисленіе сороки, онъ поставилъ у подошвы дерева, на которомъ сорока имѣла гнѣздо свое, лиственный шалашъ, и ввелъ въ него стрѣлка. При входѣ сего человѣка, сорока слетѣла съ дерева, и не возвращалась, пока стрѣлокъ не вышелъ. Посылаютъ въ шалашъ двухъ стрѣлковъ; сорока пересчитываетъ ихъ при входѣ и при выходѣ, и только тогда отваживается влетѣть въ гнѣздо, когда оба уходятъ. Такимъ же образомъ выжидаетъ она трехъ и четырехъ стрѣлковъ, безошибочно слагая и вычитая до четырехъ. Во когда ихъ пять человѣкѣ, то для головы ея трудно уже производить сложеніе и вычитаніе. Она остается внѣ гнѣзда до выхода четвертаго стрѣлка; и не имѣя точнаго понятія о пятомъ числѣ, не умѣя пересчитать болѣе по пальцамъ своей лапки, возвращается въ гнѣздо, не дождавшись, чтобы пятой стрѣлокъ вышелъ. Таковы успѣхи обыкновенныхъ сорокъ въ наукѣ счисленія. Но можетъ бытъ иная сорока, одаренная большимъ вниманіемъ и яснѣйшимъ понятіемъ, могла бы выучиться считать по обѣимъ лапкамъ до восьми. Могла бы составить для себя ариѳметику осмеричную, какъ мы составили для себя десятичную, и научить счисленію самца и дѣтей; жаль только, что люди находятся въ такомъ невѣжествѣ, что не умѣютъ считать до числа ихъ пальцовъ на одной рукѣ. Но то самое доказываетъ, что не инстинктъ, не побужденіе врожденное, но разсужденіе и трудъ просвѣщаютъ ихъ. Сочин.}.
Тотъ же Дон-Феликсъ нашелъ тамъ пауковъ, у которыхъ избытокъ и миръ смягчили нравы, и которые живутъ обществомъ отъ 5 до 6 тысячь насѣкомыхъ. Длина ихъ отъ 15 до 18 линій, толстота въ дюймъ. Завладѣвъ деревомъ, они обматываютъ его паутиною, общими трудами сотканною, однимъ концемъ укрѣпленною на землѣ, или привязанною къ ближайшимъ кустарникамъ веревками ихъ собственнаго рукодѣлья. Они разсыпаются въ равныхъ разстояніяхъ по сей крѣпости, особливо со стороны вѣтра, и живутъ между собою въ мирѣ и согласіи. Жукъ, бабочка, или колибри, залетѣвъ во владѣнія ихъ республики, имѣетъ дѣло съ пятью, или шестью передовыми пауками. Тѣ, которые въ силахъ поймать добычу, дѣлятъ ее между собою, или ѣдятъ вмѣстѣ; другіе пауки остаются на своихъ постахъ. Въ сихъ мѣстахъ есть такое множество насѣкомыхъ, что ни одинъ паукъ не бываетъ долго безъ добычи. Они не претерпѣваютъ никогда голодной смерти. Междоусобная брань подвергла бы ихъ опасности безъ всякой пользы и они имѣютъ въ подобныхъ себѣ услужливыхъ союзниковъ, всегда готовыхъ работать паутиною ткань, и ловить чужаго пришельца. Одинъ паукъ защищаетъ другаго; самъ человѣкъ не безъ вреда для себя нападаетъ на дивное собратство сихъ пауковъ. Какая разница между нравами сихъ послѣднихъ и Европейскихъ, или Азіатскихъ пауковъ, до того голодныхъ и алчныхъ, что они пожираютъ другѣ друга и даже, одинъ полъ другой[3]. У всѣхъ на землѣ тварей, гдѣ привольный кормъ, тамъ и благодатное общежитіе. Наши домашнія кошки, сіи тигры хорошо выкормленные, рѣдко нападаютъ на цыплятъ нашихъ.
Мунье, бывшій Префектомъ въ одномъ департаментѣ, прикормилъ львицу. Ей давали ѣсть до сыта черезъ каждые два часа, и она сдѣлалась ручна, ласкова и послушлива, какъ собака.
И кто знаетъ, не отъ того ли рѣжутся люди и народы, что для ихъ предводителей гораздо лучше все присвоивать силою, нежели трудами, и что не умѣютъ начальники заниматься полезнымъ образомъ земледѣліемъ, искусствами, а особливо храненіемъ собственностей такъ, чтобы каждый имѣлъ вѣрное пропитаніе и наслаждался имъ безпрепятственно? Гдѣ труды приносятъ пользу, тамъ трудятся охотно, и бываетъ нечувствительное приращеніе работы. Доказательствомъ, что работа не есть дѣйствіе инстинкта, или врожденнаго побужденія, служитъ то, что усовершеніе работѣ имѣетъ свои различныя степени.
Есть бѣлки, которыя довольствуются дупломъ старыхъ деревѣ, въ которыхъ поселяются жить; другія, желая укрыться отъ ненастья, прибавляютъ кровлю къ сему природному дому; иныя, чтобы имѣть отдаленнѣйшее убѣжище отъ змѣй, или другихъ враговъ, избираютъ въ промежуткѣ тройнаго сучка мѣстечко, подъ которымъ хоронятся отъ зрѣнія, намостивъ подъ и на немъ выстроивъ башенку съ коническою кровлею, по правиламъ архитектуры пріятной, полезной и гораздо преимущественнѣйшей передъ тѣмъ жильями, которыя дѣлаютъ себѣ также на деревьяхъ природные Негры Люцонскаго острова и даже передъ вигвамами дикихъ Американцевъ. Этѣ бѣлки суть умные звѣри, изобрѣтатели науки, неизвѣстной еще имъ подобнымъ, вопреки мнимому пислтнилпу, во готовой сдѣлаться общей, когда примѣрѣ и подражаніе разпространятъ ее. Полагаю бѣлокъ на срединѣ пути ихъ просвѣщенія. Но по общему успѣху разума, онѣ умѣютъ всѣ кружиться вокругъ дерева по мѣрѣ приближающагося человѣка, такъ чтобы стволѣ былъ всегда между ими и человѣкомъ, и такъ, что въ лѣсу, гдѣ есть много бѣлокъ, охотникъ можетъ долго ходить, не видя ни одной, изъ нихъ, особливо послѣ выстрѣла. Всѣ самцы бываютъ добрыми отцами семейства и съ достаткомъ запасаютъ всѣмъ самку и дѣтей своихъ. Онѣ храбры. Когда подруга и дѣти принуждены спасаться, отецъ прикрываетъ отступленіе и самъ не рѣдко подвергается опасности, чтобы только обезпечить ихъ бѣгство. Отъ того ловятъ и застрѣливаютъ болѣе самцовъ, нежели самокъ. Въ 1785 году разорили паркѣ Версальскій. Въ немъ нашлось великое множество бѣлокъ, которыхъ совсѣмъ не ожидали. Ихъ смятеніе было чрезвычайное. Матери перебѣгали въ отчаяніи съ мѣста на мѣсто черезъ порубленныя деревья, держа дѣтей на рукахъ, и не зная, куда съ ними дѣваться. Самцы обступали крайнія границы порубки, мешаясь съ яростію туда, гдѣ стояли и показывались любопытные, осыпая съ кривляньемъ и съ обезьянскимъ ворчаньемъ человѣческія, или безчеловѣчныя лица забавлявшіяся ихъ сокрушеніемъ, нѣкотораго рода ругательствами: послѣдній способѣ гонимыхъ, но храбрыхъ тварей въ природѣ,
Въ новомъ Джерсеѣ куропатка маленькой и прекрасной породы прислоняетъ къ двумъ корнямъ, виднымъ на поверхности земли, навѣсъ изъ хворосту и травы, который держится подъ снѣгомъ, и подъ которымъ она укрывается съ цыплятами; тамъ одни другихъ грѣютъ къ общему утѣшенію и спокойствію. Перевезенныя въ Рамбулье куропатки, дружки описанной, не занимаются сею работою, хотя климатъ теплѣе и снѣгъ лежитъ не такъ крѣпко и долго. Та же самая порода не показываетъ того смысла, ибо не имѣетъ нужды изобрѣтать и трудиться, имѣя все для себя готовое.
Пѣтухъ, воспитанный у насъ во дворѣ, лишается также своихъ пріятнѣйшихъ добродѣтелей, и даже храбрости, ему свойственной. Мы убиваемъ всѣхъ его сыновъ и внуковъ, или закармливаемъ до пресыщенія; или позволяемъ себѣ изуродовать, чтобы съѣсть ихъ за столомъ немного посытнѣе. Мы приготовляемъ и содержимъ для него сераль наложницъ. За то онѣ имѣетъ къ нимъ только слабое, пышное и надмѣнное вниманіе, забываетъ ту, которая трудится за насѣдкою, и съ другими оставленными на произволѣ ему курами веселится безъ мѣры и склонности. Выведенныя цыпляты дѣлаются уже для него чужими; онъ не беретъ въ и ихъ никакого участія; одна мать ходитъ за ними. Мы обратили его въ Азіатскаго Султана, въ жестокосердаго эгоиста, который сражается только съ одними соперниками за своихъ Одалискъ, или женъ, не всегда изъ любви къ нимъ, но часто для чести и славы первенства. Не таковъ пѣтухъ по природѣ; не таковъ тотъ, который живетъ на волѣ. У куропатки, тетерева, пѣтуха и другихъ зерноядныхъ, число самцевъ и самокъ бываетъ почти равное, и они любятся попарно. Тогда пѣтухъ старается о своей подругѣ, и во время насѣдки приноситъ ей пищу. Онъ ходитъ вмѣстѣ съ нею за цыплятами. Кто нападаетъ на нихъ, тотъ испытываетъ скоро, что Природа вооружила его двумя острыми мечами, кромѣ общаго даннаго всѣмъ птицамъ орудія къ защищенію. Вотъ истинной пѣтухъ, какимъ сотворила его Природа и какимъ Ле-Вальянъ нашелъ, или справедливѣе перевоспиталъ его въ Африкѣ, когда, по описанію Путешественника, онъ стоялъ такъ храбро и упорно за яицы своей подруги передъ покушавшейся на то обезьяной. Какимъ образомъ Ле Вальянъ дошелъ до того, чтобы освидѣтельствовать первобытное состоянія пѣтуха? Обратя его къ назначенію Природы, сводя его только съ одною курицею.
Хотите ли испытать, до чего могутъ простираться добродѣтели, свойственныя животнымъ? Имѣйте самцовъ, склонныхъ къ любви, и каждаго изъ нихъ пустите жить съ одною самкою? Такое блаженное состояніе приноситъ навыкъ угождать такъ охотно, любить такъ нѣжно, имѣть столь общую пользу, что дарованія и способности обнаруживаются, что всѣ онѣ обращаются, въ цѣли добра, приводятъ къ тѣснѣйшей связи, украшаютъ любовь и плоды ея безцѣнными заботами; и преизбыточество силы, никогда не истощенной, въ ежедневныхъ трудахъ поддерживаетъ духъ бодрости; возвышаетъ крѣпость, когда надобно сражаться за драгоцѣнную собственность. Истинная любовь, и нравственность, существуютъ только, въ семейственной и домашней жизни. Сравните, въ отношеніи ко щастію, здоровью, разсудку и всѣхъ чистыхъ, разныхъ удовольствій Швейцарскаго пастуха, или Американскаго сельскаго хозяина, отца и царя у себя въ домѣ, съ молодыми людьми нашихъ столицъ, сими предателями любви, дружбы и добродѣтели, которые обольщаютъ, обманываютъ полъ, сотворенный для честности, или цѣною золота покупаютъ равнодушіе и старость. Посмотрите, какъ слабы, холодны и для хорошаго вкуса оскорбительны романы Кребильіона, достойные того времени, въ которое кисть Буше губила французскую школу и безславила живопись. Поставьте ихъ наряду съ Ричардсономъ, съ Фильдингомъ, даже съ Аббатомъ Прево. И когда вы можете быть людьми и пѣтухами добрыми по природѣ, стыдитесь быть пѣтухами и людьми развращенными!
Можно обозрѣть исторію всѣхъ животныхъ отъ фолоса, заключеннаго въ камнѣ и грызущаго сей камень, до человѣческаго рода, вообще не найдя ни одного дѣйствія, которое бы не было дѣломъ ума, или смысла опытнаго. Во всѣхъ породахъ и племенахъ потребности возбуждаютъ размышленіе, а размышленіе, смотря по обстоятельствамъ, опредѣляетъ поступки. Ни что не производится безъ разсужденія.
О смысле животных: (Из речи Sur l’instinct, читанной в первом классе Института Парижскаго) / [Пер. В. В. Измайлова] // Вестн. Европы. — 1814. — Ч. 78, N 23. — С. 233-257.
- ↑ Изъ породы китовъ странствующія свиньи морскія собираются также стаями, когда надобно переплывать моря, и повинуются предводителю, по знаку котораго устроиваются въ боевый порядокъ полукругомъ передѣ вѣтромъ встрѣчающагося корабля, производятъ различные маневры и шумнымъ кувырканьемъ, не одинъ разъ повторяемымъ съ правильностію баталіоннаго огня, стараются испугать корабль, который безъ сомнѣнія кажется имъ врагомъ исполинскимъ, и котораго полагаютъ вѣроятно обращеннымъ въ бѣгство, и когда сей великанъ, стоящій подъ вѣтромъ и скоро ихъ перегоняющій, утекаетъ у нихъ изъ виду; точно какъ наши дворовыя собаки гордятся отступленіемъ кареты, за которой долго гнались съ лаемъ; но собаки храбруютъ такимъ образомъ каждая въ особенности; а морскія свиньи ратуютъ всѣмъ обществомъ, по распоряженію и примѣру ихъ полководца, съ воинскою и строгою подчиненностію. Сочинитель.
- ↑ Хорошо; но скорость такого соображенія не слишкомъ ли велика можетъ быть и для человѣка, не только для птицъ: ибо между выстрѣломъ и тѣмъ мгновеніемъ, въ которое сіи птицы поднялись, не протекло вѣроятно и одной секунды, судя по тому, какъ всякая птица по выстрѣлѣ отлетаетъ скоро отъ своего мѣста? Примѣч. Перевод.
- ↑ У пауковъ вообще, какъ у хищныхъ птицъ, самки крупнѣе и сильнѣе самцовъ, и природа поручаетъ дѣтей первымъ способнымъ защитить ихъ. Паукъ самецъ безъ пощады пожралъ бы своихъ дѣтей, но за то подвергся бы жестокому мщенію со стороны самки. — Нашъ Европейской паукъ, всегда терпя голодъ, имѣетъ слабую склонность къ любви. Въ самомъ распаленіи страсти самецъ не подходитъ къ самкѣ безъ страху и справедливаго ужасу — упрашиваетъ ее издали и долго, повторяя слова: такъ, такъ, такъ; и естьли она не отвѣчаетъ; такъ, такъ, такъ, то онъ не смѣетъ двинуться ближе. Прозьба и отвѣтъ возобновляются въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ, и по мѣрѣ того, какъ голосъ смягчается, а надежда возрастаетъ, любовникъ приближается. Когда любовь произноситъ, такъ сказать, согласіе, онъ протягиваетъ руку или усикъ съ ласкою, которую нѣкоторые Нѣмецкіе Натуралисты приняли за наслажденіе, но которая есть только предварительное приготовленіе, послѣ котораго, когда чувства любовницы приведены уже въ движеніе, кратковременная любовная связь, съ одной стороны весьма робкая, съ другой весьма дикая, принуждаетъ самца тотъ часъ обратиться въ бѣгство не безъ причины. Не таковы совсѣмъ братолюбивые пауки на берегахъ Амазонской рѣки, у однихъ крайняя бѣдность мать подозрѣнія и свирѣпости; у другихъ беззаботное довольство, располагающее ко всегдашней снисходительности и пріязни. Сочинитель.