О СРАЖЕНІИ ПОДЪ БАЛАКЛАВОЙ
[править]Съ прибытіемъ моимъ въ Крымъ, съ двумя маршевыми полками отъ сводной резервной кавалерійской дивизіи, однимъ уланскимъ и однимъ гусарскимъ, въ шести-эскадронномъ составѣ, по 18 рядовъ во взводѣ, главнокомандовавшему, князю Меншикову, угодно было поручить въ мое командованіе всю кавалерію находившуюся тогда въ Крыму и состоявшую изъ гусарской бригады 6й легкой кавалерійской дивизіи, двухъ маршевыхъ полковъ, 1го Уральскаго казачьяго полка, сотни резерва гвардейскихъ крымскихъ Татаръ и всей конной артиллеріи. Послѣдняя состояла изъ батареи № 12 и трехъ батарей донскихъ резервныхъ, подъ командой флигель-адъютанта полковника князя Оболенскаго. Въ числѣ этой артиллеріи была одна донская батарейная батарея, отличная по своему составу и вообще по храбрости и дѣйствію. До Иго октября вся кавалерія была расположена бивуаками на р. Качѣ, въ четырехъ верстахъ отъ города Бахчисарая, и посылала почти ежедневно по два, по три и болѣе эскадрона на разныя экспедиціи.
11го октября я получилъ предписаніе главнокомандовавшаго: со всею артиллеріей и кавалеріей, за исключеніемъ маршеваго гусарскаго полка, который приказано было отправить къ устью р. Качи, для содержанія постовъ и наблюденія за непріятельскимъ флотомъ, прибыть къ девяти часамъ вечера на Мекензіеву гору и оттуда, вмѣстѣ съ однимъ егерскимъ полкомъ и четырьмя стрѣлковыми баталіонами, спустившись съ Мекензіевой горы, со всѣми военными предосторожностями, направиться прямымъ путемъ въ с. Чоргунъ, для присоединенія къ отряду генерала Липранди, подъ начальство котораго я поступалъ. 12е число было употреблено на обзоръ непріятельской позиціи и другія приготовленія къ бою на 13е октября. 12го получена мною диспозиція, въ которой далеко не выражалось того что лично мнѣ было передано отъ главнокомандовавшаго. Мнѣ приказано было: по занятіи послѣдняго непріятельскаго редута нашею пѣхотой, немедленно и даже съ самаго мѣста въ карьеръ, броситься на англійскую кавалерію занимавшую укрѣпленную позицію вблизи с. Кадыкіой и городъ Балаклавы. Надобно отдать полную справедливость генералу Липранди, что всѣ его распоряженія, до самыхъ мелочей, были самыя благоразумныя и самыя дѣльныя: каждому начальнику части были переданы мѣры на всякій могшій произойти случай ясно, основательно и подробно.
13го числа, въ 5 часовъ утра, войска начинали выходить изъ Чоргуна на указанную каждой части позицію. Быстро устроились они, и вся артиллерія была выдвинута впередъ. Турки, занимавшіе редуты, открыли сильный огонь изъ орудій большаго калибра; но наша артиллерія, какъ только успѣла выстроиться, заставила, въ самомъ непродолжительномъ времени, сильною и мѣткою стрѣльбой своею, почти замолчать первый непріятельскій редутъ, и въ тотъ же самый моментъ колонна нашей пѣхоты, имѣя впереди роты 4го стрѣлковаго баталіона, неустрашимо взбиралась на крутую гору, къ редуту. Турки дрогнули, не выдержали такого мужественнаго приближенія нашей мощной пѣхоты, оставили редутъ и все что въ немъ находилось, и бѣжали. Прочіе редуты были взяты еще съ большею легкостью. На Турокъ напалъ какой-то паническій страхъ, такъ что они не могли выдержать приближенія нашей пѣхоты и почти заблаговременно убирались вонъ. Въ томъ что я говорю истину, можетъ свидѣтельствовать весьма малая потеря нашей пѣхоты при занятіи редутовъ, устроенныхъ на такой, можно сказать, неприступной мѣстности.
Со взятіемъ послѣдняго редута, наступила моя работа, — работа безпрекословно самая трудная изъ всего этого дѣла. Я вполнѣ постигалъ возложенную на меня обязанность: съ гусарскими полками 6й дивизіи, при слабомъ ихъ составѣ (не имѣли болѣе 10 рядовъ во взводѣ, а нѣкоторые эскадроны и того менѣе), подняться на гору, на которой вся англійская кавалерія и даже часть пѣхоты — въ укрѣпленной позиціи. Но не мое дѣло было разсуждать объ этомъ; довольно что я получилъ приказаніе и считалъ для себя святымъ дѣломъ выполнить то что на меня возложено, по мѣрѣ моего разумѣнія, возложивъ надежду на помощь Божію. Когда адъютантъ генерала Липранди передалъ мнѣ приказаніе исполнить назначенное, я двинулъ бригаду, построенную въ дивизіонныхъ колоннахъ, къ атакѣ въ двѣ линіи, имѣя Лейхтенбергскій полкъ въ передней. Я приказалъ тронуться большою рысью, а не съ мѣста въ карьеръ, какъ было приказано, единственно по опытности моей въ кавалерійскомъ дѣлѣ, имѣя въ виду что мнѣ предстояло пройти до непріятеля версты полторы; причемъ, неизбѣжно, лошади не имѣли бы такой силы какая требовалась для атаки. При воспоминаніи объ этомъ движеніи, я не могу не вспомнить о слѣдующемъ обстоятельствѣ. Я знакомъ былъ съ мѣстностію по картѣ, но зналъ что при находившемся вблизи генералѣ Липранди былъ офицеръ совершенно и подробно знакомый съ мѣстами въ окрестностяхъ Севастополя. Подъѣхалъ къ генералу Липранди, я предложилъ этому офицеру не угодно ли ему быть моимъ колонновожатымъ. На это, къ удивленію моему и, кажется, общему, получилъ отказъ. Имя этого господина не считаю нужнымъ приводить. Вмѣсто него предложилъ свои услуги отличный и храбрый офицеръ генеральнаго штаба капитанъ Ѳеоктистовъ. Съ нимъ мы поскакали и успѣли еще опередить полки, потому что, по мѣстности, имъ не вездѣ удобно было слѣдовать скоро. Въ это самое время генералъ Липранди далъ мнѣ знать что, находя два слабые полка недостаточными, онъ приказалъ туда же идти и полку уральскихъ казаковъ. Полкъ этотъ я имѣлъ намѣреніе удержать въ резервѣ, но лишь только другой посланный отъ Липранди прямо къ полку сообщилъ это приказаніе, полковой командиръ безъ дальнѣйшаго разсужденія бросился въ карьеръ, безъ всякаго необходимаго порядка и, что еще хуже, справа по шести. Посланный отъ меня съ приказаніемъ офицеръ не успѣлъ уже остановитъ ихъ. Когда я прискакалъ на гору, взорамъ моимъ представилось слѣдующее: вся англійская кавалерія, не далѣе какъ въ 200 саженяхъ отъ меня, была построена въ одну линію, упираясь правымъ флангомъ въ изрытую мѣстность и, сверхъ того, защищаясь довольно сильною батареей, устроенною въ с. Кадыкіой. На лѣвомъ ея флангѣ, саженяхъ во ста, уступами въ колоннахъ стояла пѣхота. Уральскій казачій полкъ, принявши много направо отъ непріятеля, по опушкѣ горы, въ томъ же порядкѣ какъ и съ мѣста, то-есть по шести, двинулся со страшнымъ «ура», быстро носился взадъ и впередъ какой-то вереницей, не сближаясь впрочемъ съ непріятелемъ. Въ это самое время колонны гусаръ начали подниматься. Первымъ былъ дивизіонъ Лейхтенбергскаго полка, подъ командой истинно храбраго полковника Войниловича, которому я приказалъ принять влѣво на столько чтобы стать лицомъ къ лицу съ англійскими гвардейскими красными драгунами. Прочіе дивизіоны также, по мѣрѣ всхода ихъ на гору, были мною направлены на части непріятельскаго строя, такъ что я вынужденъ былъ, соображаясь съ протяженіемъ англійскаго фронта, вытянуть и свои оба полка въ одну линію, оставаясь безъ резерва. Удивляться надобно какъ непріятель, превосходя числительностью, допустилъ насъ свободно подняться на гору и, можно сказать, тутъ же, предъ своимъ носомъ, далъ мнѣ время устроить свои части и направить на указанные пункты. Но это такъ было: непріятель стоялъ спокойно и ожидалъ, какъ будто по условію. Тишина съ обѣихъ сторонъ была удивительная; одни казаки кричали, но это было поодаль, и никто не обращалъ на нихъ вниманія. Одна непріятельская батарея со стороны Кадыкіоя напомнила намъ своею сильною стрѣльбой гдѣ мы и зачѣмъ пришли. Наконецъ вся линія моя быстро полетѣла на фронтъ враговъ. Первымъ взошелъ и первымъ врѣзался въ ряды красныхъ драгунъ полковникъ Войниловичъ; полтора часа позже этотъ храбрый офицеръ съ честію палъ въ этомъ же сраженіи, будучи пораженъ двумя пулями въ грудь. Все мое вниманіе было обращено на это побоище. Я притаилъ духъ, ожидая какой конецъ этому будетъ. Еслибы гусары повернули назадъ, въ такомъ случаѣ, не имѣя резерва, я не имѣлъ бы средства остановить непріятеля, а спускъ съ горы, при неизбѣжномъ безпорядкѣ, помогъ бы вражеской кавалеріи нанести намъ великое пораженіе. Съ помощію Божіей, конецъ для насъ былъ славный. Гусары, рубившись на мѣстѣ минутъ семь, хотя и понесли значительную потерю (Лейхтенбергцы 18 штабъ-и оберъ офицеровъ, нижнихъ чиновъ 122, а Веймарскій полкъ 12 штабъ- и оберъ-офицеровъ, нижнихъ чиновъ 105), заставили однакожь стойкаго врага показать тылъ. Англійская кавалерія, повернувъ назадъ, скрылась за свою пѣхоту. Бросившихся за нею гусаръ я призналъ необходимымъ остановить, сочтя этотъ моментъ самымъ удобнымъ для возвращенія. Тутъ же, подъ самымъ сильнымъ огнемъ съ непріятельской батареи отъ Кадыкіоя, сколько возможно было, я построилъ ихъ, и въ порядкѣ, въ глазахъ нашего отряда, спустился съ горы на мѣсто, которое слѣдовало занять кавалеріи, построилъ вновь въ двѣ линіи, занявши всю поперечную часть долины, указалъ мѣста артиллеріи и велѣлъ снять орудія съ передковъ.
Я прослужилъ 42 года, сдѣлалъ 10 кампаній, былъ во многихъ великихъ, какъ напримѣръ Кульмъ, Лейпцигъ, Парижъ и другихъ сраженіяхъ, но никогда не видалъ кавалерійской атаки въ которой обѣ стороны, съ равнымъ ожесточеніемъ, стойкостью и, можно сказать, упорствомъ, рубились на мѣстѣ такое продолжительное время, да и въ военной исторіи кавалерійскихъ атакъ не много встрѣчаемъ такихъ примѣровъ. Старшіе и младшіе офицеры служили примѣромъ солдатамъ, въ чемъ свидѣтельствуетъ такое значительное число раненыхъ, и всѣ эти раны большею частію получены или въ лицо, или въ голову. Командиръ Лейхтенбергскаго полка, генералъ-майоръ Халецкій собственноручно сразилъ двухъ человѣкъ и былъ раненъ саблею; однимъ ударомъ разрублено ему ухо, а другимъ шея поверхъ галстуха. Изъ находившихся при мнѣ офицеровъ, адъютантъ мой и другой ординарецъ были ранены, подо мною убита лошадь. Атака эта самыми недоброжелательными для насъ людьми не можетъ быть названа иначе какъ самою смѣлою, рѣшительною, образцовою и въ свое время займетъ мѣстечко въ исторіи кавалерійскихъ дѣлъ. Въ реляціи этого знаменитаго дня, не знаю почему, не было подробно сказано объ атакѣ, развѣ отъ того, какъ мнѣ кажется, что не слѣдовало подниматься съ такою слабою частью на гору и атаковать сильнѣйшаго непріятеля въ укрѣпленной его позиціи.
Не могу утвердительно сказать, но полагаю что прошло до полутора часа совершеннаго бездѣйствія со стороны непріятеля. Казалось, сраженіе можно было считать оконченнымъ. Въ это время я находился у донской батарейной батареи, разговаривая о ходѣ дѣла съ полковникомъ княземъ Оболенскимъ, какъ зоркіе глаза Донцовъ замѣтили и сообщили что непріятельская кавалерія спускается съ горы. Не болѣе какъ чрезъ двѣ минуты она уже неслась назадъ. Артиллерія наша встрѣтила ее сначала гранатами и ядрами, а вслѣдъ за тѣмъ картечью. Я приказалъ первой линіи двинуться впередъ, навстрѣчу непріятелю, но тутъ-то ясно дала себя знать убыль дивизіонныхъ и эскадронныхъ командировъ, мѣста которыхъ по необходимости заняли младшіе, неопытные офицеры; къ тому же слабый строй рядовъ показалъ что это не тѣ уже гусары которые сражались такими молодцами у Кадыкіоя. Вяло двинулись съ мѣста. Подавшись не болѣе 150 шаговъ, шедшій впередъ дивизіонъ Лейхтенбергскаго полка первый повернулъ назадъ, и съ оглушительнымъ крикомъ «ура», не позволившимъ ни остановить его, ни дать приказаніе, — наткнулся на вторую линію, изъ которой я желалъ выдвинуть часть чтобы можно было ударить во флангъ непріятелю. Этого нельзя уже было сдѣлать. Вторая линія была увлечена первою, и въ этомъ положеніи онѣ скакали болѣе полуверсты назадъ, имѣя непріятеля на хвостахъ своихъ лошадей. Этотъ непростительный для русскаго солдата поступокъ искупленъ былъ храбростью и молодечествомъ четырехъ эскадроновъ маршеваго уланскаго полка. Эскадроны эти были въ эскадронной колоннѣ съ лѣвой стороны нашей позиціи, такъ что лѣвый ихъ флангъ примыкалъ къ горамъ, а неровность мѣстности и кустарники препятствовали непріятелю разсмотрѣть ихъ. Послѣднему способствовало и то что непріятельская кавалерія, для приданія себѣ отваги послѣ полученнаго пораженія, папилась пьяною. Когда непріятельскіе драгуны, уланы и гусары, перемѣшавшись въ безпорядкѣ, понеслись за гусарами, наши маршевые уланы, перемѣнивъ дирекцію почти кругомъ, поспѣшно выстроились и быстро и рѣшительно атаковали непріятеля съ тыла. Вскорѣ Англичане отрезвились и вспомнили чему подвергли себя. Повернувшись назадъ, они очутились лицомъ къ лицу съ нашими уланами. Гусаровъ я успѣлъ остановить, и они загладили свою вину тѣмъ что бросились за непріятелемъ и поставили его между двухъ огней. Съ этой минуты бой можно было уподобить охотѣ за зайцами. Тѣ которымъ удалось ускакать отъ гусарскихъ сабель и проскользнуть мимо уланскихъ пикъ, встрѣчаемы были картечью съ нашихъ батарей и пулями штуцерныхъ. Немногіе изъ нихъ были настолько счастливы что имъ удалось возвратиться здравыми и невредимыми; одинъ только резервъ, увидѣвъ бѣду, загодя отправился назадъ, не подумавъ о поданіи помощи своимъ.
Тѣмъ дѣло кончилось. Чистая истина водила перомъ моимъ, какъ личнаго очевидца. Тутъ нѣтъ хвастовства и ничего не прибавлено; напротивъ, скорѣе уменьшено. Оставалось жалѣть только о томъ что графъ Луканъ не попался въ наши руки; онъ обязанъ жизнію своею только превосходнѣйшей и быстрѣйшей лошади своей. Я видѣлъ собственными глазами какъ онъ несся, избѣгая и ускользая отъ преслѣдовавшихъ его и какъ бы въ какомъ опьяненіи размахивая по воздуху саблей направо и налѣво.