Предисловіе.
[править]Предлагаемый сборникъ преслѣдуетъ цѣль ознакомить широкую публику съ ходомъ развитія взглядовъ такъ называемаго «меньшевистскаго» теченія русской соціалдемократіи, имѣющаго за собою уже трехлѣтнюю исторію. Мы воспользовались для этого статьями разныхъ авторовъ, появившимися за время 1903—1905 гг. въ «Искрѣ». Считаясь съ цензурными условіями, мы вынуждены, были отчасти сократить нѣкоторыя статьи и совсѣмъ не включать въ сборникъ другія.
Идеи, отстаивавшіяся въ печатаемыхъ «здѣсь статьяхъ, въ теченіе долгаго времени играли довольно большую роль въ жизни русской соціалдемократіи. Поэтому, ознакомленіе съ этой, малоизвѣстной широкому кругу читателей, литературой представляется полезнымъ не только съ историко-литературной точки зрѣнія. Перелистовывая сборникъ, читатель можетъ выяснить себѣ, какъ, на какихъ фактахъ общественной жизни складывалось отношеніе русской соціалдемократіи — и подъ ея вліяніемъ пролетаріата — къ разнымъ политическимъ теченіямъ: къ земскому либерализму и „освобожденской“ демократіи, къ различнымъ формамъ и пріемамъ борьбы, къ различнымъ тактическимъ методамъ въ освободительномъ движеніи.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, внимательный читатель найдетъ въ сборникѣ немало указаній на то, какую роль въ дѣйствительности играла соціалдемократическая критика въ общеосвободительномъ движеніи, какіе программные лозунги и тактическіе пріемы соціалдемократіи удалось сдѣлать достояніемъ широкихъ круговъ населенія — подчасъ въ упорной борьбѣ съ другими партіями и теченіями. Такія указанія особенно кстати теперь, когда въ демократической печати такъ тщательно стараются умалить громадныя заслуги соціалдемократіи въ общенаціональномъ освободительномъ движеніи.
„Меньшевистское“ направленіе, боровшееся сначала за свое существованіе, а позднѣе за преобладаніе въ соціалдемократіи, недавно впервые заняло господствующее положеніе, ставъ оффиціальнымъ credo партіи. Эта побѣда доказала его жизненность въ ряду другихъ теченій внутри партіи. Литературный матеріалъ, предлагаемый въ „Сборникѣ“, можетъ до извѣстной степени дать представленіе о томъ, какъ подготовлялась эта идейная побѣда, какой партійный опытъ закрѣплялся въ сознаніи соціалдемократовъ постепенными завоеваніями „новаго“ въ свое время теченія.
О чемъ говорятъ намъ іюльскіе дни?
(25 ноября 1903 г. № 53).
[править]Громадной важности событія разыгрались на югѣ Россіи. Ихъ описанія наполняли собою ближайшіе къ нимъ номера подпольной прессы всѣхъ направленій и въ настоящій моментъ уже вытѣсняются съ ея столбцовъ другими матеріалами. А между тѣмъ поставленные этими событіями вопросы не только не подверглись обсужденію, но еще почти что не затронуты. Рѣшительную и вдумчивую ихъ постановку мы встрѣтили до сихъ поръ только въ одномъ, еще ненапечатанномъ, письмѣ изъ Кіева. Но мы убѣждены, что волнуютъ и мучаютъ эти вопросы далеко не одного только нашего кіевскаго товарища, а многихъ и многихъ русскихъ дѣятелей. Мысль русской соціалдемократіи должна остановиться на нихъ; ихъ ставятъ не отдѣльныя лица, а сама жизнь. Что именно произошло на нашемъ югѣ? были ли это стачки, демонстраціи, возстанія? „Ничего подобнаго не знала Россія и даже думается, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ не зналъ міръ“, — пишетъ кіевскій товарищъ. Указавъ на громадные размѣры движенія, онъ отмѣчаетъ затѣмъ то, что представляется ему „новымъ въ міровой исторіи“ — это „безусловная солидарность всѣхъ рабочихъ“ безъ всякаго различія профессій и національностей. Бастуютъ, какъ одинъ человѣкъ, всѣ рабочіе, начиная съ наилучше обставленныхъ профессій до самыхъ низшихъ чернорабочихъ. Стоятъ пароходы, задерживаются поѣзда, погасло электричество, бастуютъ приказчики большихъ магазиновъ, нѣтъ конокъ, быстро дорожаетъ хлѣбъ, не выходитъ газеты, лѣтъ мяса, некому чистить сапогъ, остановились постройки, въ Баку не хватаетъ воды. Въ Западной Европѣ, говорить кіевскій товарищъ, не смотря на полувѣковую исторію соціалистическаго движенія, на организацію и политическую свободу, такихъ стачекъ не бывало. Тамъ грандіозныя стачки случаются лишь въ извѣстныхъ профессіяхъ.
Авторъ правъ. Въ странахъ Западной Европы, имѣющихъ большія профессіональныя организаціи и давно существующія соціалистическія партія, еще не бывало стачекъ, достигающихъ такой всеобщности, какъ у насъ на югѣ, и — въ качествѣ явленія однороднаго со стачками въ отдѣльныхъ профессіяхъ — ихъ, думается намъ, никогда и не будетъ. Всеобщая стачка ради давленія на отдѣльныхъ предпринимателей, какъ получателей прибыли, средство очень сильное, но не цѣлесообразное. Именно по своей всеобщности и неизбѣжной по этому самому кратковременности, отдѣльнымъ предпринимателямъ, какъ таковымъ, она въ большинствѣ случаевъ можетъ причинить лишь незначительный вредъ, доставляя въ то же время громадныя затрудненія всему населенію въ качествѣ потребителя. По самой сути дѣла, всеобщая стачка можетъ быть цѣлесообразнымъ средствомъ давленія лишь на общество, какъ организованное цѣлое; она и выдвигалась въ Европѣ (а въ Голландіи и Бельгіи отчасти практиковалась), какъ средство политическаго давленія, и проповѣдывалась, какъ приступъ къ соціальной революціи.
Но всмотритесь хорошенько въ наши южныя стачки. Уже одно наиболѣе всеобщее изъ всѣхъ требованій: 8-ми-часовой рабочій день — самой своей международной цифрой говоритъ о своемъ скорѣе принципіальномъ, чѣмъ практическомъ значеніи, носитъ скорѣе характеръ лозунга, какимъ оно до сихъ поръ еще остается и въ Западной Европѣ, чѣмъ требованія, подлежащаго немедленному удовлетворенію. И въ дѣйствительности, если въ Баку всеобщая стачка выросла изъ частныхъ, если часть одесскихъ рабочихъ, въ которой запутавшіеся въ свои же собственныя сѣти независимцы возбудили надежды на покровительство начальства, дѣйствительно вѣрила въ удовлетвореніе всѣхъ своихъ требованій, то желѣзнодорожные рабочіе, взявшіе на себя иниціативу всеобщей стачки въ Кіевѣ, опасались поспѣшнаго удовлетворенія, которое испортило бы все дѣло, и умышленно выставляли невыполнимыя, по ихъ мнѣнію, требованія. И способъ распространенія этой всеобщей стачки и многія явленія въ ея ходѣ и окончаніи въ значительной степени отнимаютъ у нея характеръ простой борьбы рабочихъ съ своими непосредственными предпринимателями. Распространяется движеніе съ громадной быстротой, перекидываясь изъ одного города въ другой я въ 2—3 дня охватывая все производство, причемъ, если рабочіе, начинающіе въ данномъ городѣ стачку, предъявляютъ своимъ хозяевамъ цѣлый рядъ требованій, то дальше многіе бросаютъ работу уже безъ всякихъ требованій, бросаютъ потому, что всѣ встали, что къ нимъ подошла толпа бастующихъ товарищей. Иной разъ (въ Екатеринославѣ, въ Одессѣ и проч.) требованія вырабатываются на массовыхъ, мнотысячныхъ митингахъ, состоящихъ изъ рабочихъ самыхъ различныхъ профессій. Въ разгаръ стачки не разъ случается, что тѣ или другіе предприниматели предлагаютъ своимъ рабочимъ очень большія уступки, но, пока длится одушевленіе, эти уступки рѣшительно отвергаются, и когда, подъ вліяніемъ утомленія, толпы на улицахъ рѣдѣютъ и митинги на пустыряхъ и площадяхъ прекращаются, стачка заканчивается еще дружнѣе, чѣмъ началась, и всѣ становятся на работу, безразлично, получили или не получили какія-нибудь уступки. Все это носитъ скорѣе характеръ общественнаго протеста цѣлаго класса противъ лежащаго на немъ экономическаго и политическаго гнета, чѣмъ простой стачки противъ своихъ непосредственныхъ предпринимателей. Мы не хотимъ, разумѣется, сказать, чтобы это массовое движеніе было сознательно направлено противъ существующаго экономическаго и политическаго строя Россіи. Но, несомнѣнно, что рядомъ со всяческой нуждой оно было направлено и противъ неподвижности, угнетенности, самоуправства и безправія, свойственныхъ бюрократическому строю, а тѣмъ самымъ и противъ всѣхъ охранителей этого строя. И эта послѣдняя сторона движенія выразилась особенно ярко въ безпрерывной и въ большинствѣ случаевъ побѣдоносной борьбѣ съ полиціей и казаками за свободу уличныхъ собраній, рѣчей, кое-гдѣ шествій.
Да, такихъ стачекъ не видывала Европа, но ту солидарность возставшихъ рабочихъ массъ безъ различія профессій и національностей, которая особенно поражаетъ кіевскаго товарища, не разъ видали столицы континентальной Европы, въ ихъ революціонные дни такъ же пусты были фабрики и мастерскія, хотя рабочіе уходили изъ нихъ, не предъявивъ хозяевамъ никакихъ требованій, а улицы были наполнены многотысячной толпой, въ которой рабочіе всѣхъ профессій перемѣшивались со студентами, съ одной стороны, и съ самымъ низшимъ слоемъ пролетаріата, не имѣющимъ никакой прочной профессія, съ другой. И эти массы тоже начинали съ того, что слушали многочисленныхъ ораторовъ, говорившихъ съ какого-нибудь возвышенія или поднявшись на плечи товарищей.
Многія сцены, разыгравшіяся въ Кіевѣ, точно описаны съ того, что болѣе 50 лѣтъ тому назадъ происходило въ Парижѣ или Берлинѣ; рабочіе у вокзала, на угрозу стрѣлять распахивающіе груди съ крикомъ „стрѣляй“, шествіе съ трупами убитыхъ товарищей. И, вмѣсто подавленности послѣ залповъ, общее возмущеніе, крикъ „долой убійцъ!“, разростаніе движенія и въ ширь и въ глубь. Если бы выбывшій изъ строя 50 лѣтъ тому нагадь революціонеръ Парижа или Берлина вдругъ очутился среди толпы передъ вокзаломъ, онъ сразу почувствовалъ бы себя въ той самой атмосферѣ, изъ которой вырвала его когда то вражья пуля. О подражанія тутъ, конечно, не можетъ быть и рѣчи: просто одинаковыя чувства въ аналогичномъ положеніи вызываютъ одинаковые жесты, слова, дѣйствія. Кіевскій товарищъ самъ замѣчаетъ, повидимому, что наши іюльскіе дни имѣютъ болѣе общаго съ революціонными бурями Западной Европы, чѣмъ съ современными профессіональными стачками, хотя бы и самыми грандіозными; онъ самъ называетъ ихъ „прелюдіей къ революціи“. Въ эти дни положеніе объ усиленной охранѣ фактически не дѣйствовало. „Всѣ дни, помимо тысячныхъ массъ, на всѣхъ рабочихъ улицахъ толпится народъ. Группы въ 20—50 человѣкъ на глазахъ городовыхъ читаютъ листки, ведутъ пренія“. А городовые благоразумно лущатъ сѣмячки. Когда же собравшись скопомъ, полиція вмѣстѣ съ казаками нападаетъ на сколько нибудь значительную толпу, то въ большинствѣ случаевъ терпитъ пораженія. „Народъ уже не боится казаковъ и полиціи. Во всѣхъ столкновеніяхъ съ ними онъ, взявшись за камни, всегда обращалъ ихъ въ бѣгство“. Такъ было въ Кіевѣ, но если кое-гдѣ конной и пѣшей полиціи въ соединенія съ казаками и случалось сдерживать напоръ толпы, то въ общемъ эти спеціальные охранители русскаго порядка были безсильны. Мѣшать въ такіе дни свободѣ массовыхъ митинговъ подъ открытымъ небомъ могутъ теперь только залпы регулярныхъ войскъ. Но и тутъ… Согнать данную толпу съ даннаго мѣста они еще могутъ, но „усмирить“ волнующіяся массы, запугать, вызвать подавленное настроеніе — они не въ состояніи. Какъ разъ наоборотъ. Въ Екатеринославѣ, гдѣ войска были пущены въ ходъ въ самомъ началѣ стачки, это не мѣшало ей сдѣлаться всеобщей и носить ярко протестующій характеръ. Въ Кіевѣ именно послѣ залпа у вокзала, настроеніе массъ достигло максимума революціоннаго подъема; стачка, до этого еще частичная, стала всеобщей и утихла только черезъ три дня послѣ залповъ на набережной, закончившихъ собою подвиги войскъ. Она стихла бы и въ томъ случаѣ, если бы войска вовсе но употреблялись. Свободное массовое проявленіе всѣхъ своихъ силъ — великое благо въ странѣ, гдѣ назрѣвшая потребность въ свободѣ не получаетъ никакого удовлетворенія; но недѣля такой интенсивной жизни на улицѣ не могла не вызвать утомленія. Утвержденіе „Рев. Россіи“, что „движеніе стихло подъ давленіемъ военной силы“, противорѣчитъ даже ея собственнымъ корреспонденціямъ.
Это движеніе не только не „разбилось объ утесъ самодержавія“, но откололо отъ этого утеса громадный кусокъ. Рабочій классъ юга Россіи воочію доказалъ себѣ самому, правительству и всему населенію, что, даже вооруженный одними камнями, онъ можетъ день за днемъ, несмотря на всѣ усилія жандармеріи, казаковъ и полиціи, пользоваться полной свободой слова на митингахъ подъ открытымъ небомъ, когда ему угодно покинуть для этого своя мастерскія; что всѣхъ силъ, находящихся въ вѣдѣніи министерства внутреннихъ дѣлъ, уже недостаточно для охраны свойственнаго нашему строю порядка, и противопоставить поднявшимся рабочимъ правительство можетъ теперь только войско. Рабочему классу придется, конечно, повторять и укрѣплять это доказательство, чтобы ввести его въ общее сознаніе, но самый фактъ представляетъ собою такой громадный шагъ въ ходѣ надвигающейся революціи, что переоцѣнить его нѣтъ никакой возможности. Въ самомъ дѣлѣ: если достаточную матеріальную силу правительство можетъ теперь видѣть только въ войскѣ, то на вѣрность, на прочную нравственную солидарность со своими интересами оно можетъ разсчитывать только со стороны полиціи. Кто въ настоящее время поступаетъ на полицейскую службу, тотъ заранѣе мирится съ ненавистью большинства населенія. Тотъ готовъ совершать всѣ звѣрства, которыя лежатъ на обязанности русской полиціи. Но у правительства нѣтъ никакихъ основаній вѣрить во всегдашнюю готовность въ убійствамъ со стороны насильно забранныхъ солдатъ. У него есть всѣ основанія подозрѣвать, что роль убійцъ своихъ же братьевъ очень непріятна значительной части солдатъ, а для иныхъ совершенно невыносима; что, посылая ихъ противъ рабочихъ, оно самое вынуждаетъ солдатъ горячо раздумывать о такихъ вопросахъ, которые иначе не пришли бы имъ въ голову, что число такихъ солдатъ должно расти отъ одного соприкосновенія съ взволнованной рабочей средой, не говоря уже о систематической пропагандѣ. Съ другой стороны, усиленная неблагонамѣренность гражданской учащейся молодежи имѣетъ много шансовъ заразить и военную, а правительство по горькому опыту знаетъ, какъ безсильны противъ такой заразы всѣ мѣры, какія оно только можетъ придумать.
Боевыхъ генераловъ, готовыхъ скомандовать убійство, у правительства всегда хватитъ, но оно не можетъ не знать, что съ каждымъ днемъ приближается къ тому моменту, когда ненавистный приказъ, вмѣсто выстрѣловъ поверхъ головы, начнетъ встрѣчать открытое неповиновеніе. Поставить правительство на путь собственноручнаго расшатыванія своего главнѣйшаго оплота могла только поднявшаяся рабочая масса. И во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, поскольку дѣло зависѣло отъ массъ, движеніе было въ высшей степени успѣшно. Оно показало, какъ велико уже единство рабочаго класса, какъ много въ немъ элементовъ организованности, позволившей ему сразу выработать такой простой способъ быстро мобилизовать всѣ своя силы.
Намъ, соціалдемократамъ, нельзя, конечно, не огорчаться тѣмъ, что комитеты не были къ моменту движенія вдесятеро сильнѣе, не могли выпустить вдесятеро больше листковъ, выставлять вдесятеро больше ораторовъ, не могли, однимъ словомъ, въ достаточной мѣрѣ использовать недѣльной отмѣны самодержавныхъ порядковъ. Но, поскольку въ жалобахъ на то, что стихійность опять переросла организованность… сознательность», слышится и нѣчто другое, эти жалобы, мнѣ кажется, основаны на недоразумѣніи. Да развѣ движеніе было стихійно? Если подъ стихійностью подразумѣвать первобытность вообще или по отношенію соціалдемократіи, то въ нашемъ южномъ выступленіи не было ничего первобытнаго, все въ немъ говоритъ о вліяніи новаго[1] революціоннаго времени; на немъ лежитъ явный отпечатокъ воздѣйствія cоціалдемократіи — это въ значительной степени плоды ея многолѣтней работы.
Но въ данное время, въ данной формѣ движеніе не было предвидѣно, и его размѣры превзошли всѣ ожиданія? Это показываетъ только, какую великую эпоху мы переживаемъ. Въ наростающей революціонной атмосферѣ всякое нужное олово рождаетъ стократное эхо, всякое цѣлесообразное усиліе, кромѣ прямого, приноситъ еще и косвенные плоды. Пока растетъ революціонное движеніе, «стихійность» въ этомъ смыслѣ всегда будетъ перероcтать организованность. Соціалдемократія должна, конечно, проникнуть какъ можно дальше въ рабочую среду со своею сознательностью, раскинуть какъ можно шире организованность. Только этимъ организованнымъ ядромъ движенія она и можетъ распоряжаться съ полной увѣренностью въ соотвѣтствіи дѣйствій плану. Но чѣмъ шире распространится непосредственное вліяніе комитетовъ, тѣмъ шире будетъ и та окружность, до которой будутъ долетать отголоски поднятаго движенія. А чѣмъ дальше отъ центровъ сознательности они долетаютъ, будя все болѣе и болѣе сѣрыя массы, тѣмъ меньше поддаются учету и размѣры, и формы, и сроки проявленій массоваго движенія. Смущаться этимъ соціалдемократіи не приходится. Но, съ другой стороны, было бы положительнымъ несчастіемъ, если бы, увлекшись всеобщими стачками, поставившими комитеты лицомъ въ лицу съ массовикомъ, соціалдемократы забросили другія, основныя отрасли своей дѣятельности. Во времена экономизма, какъ ни гонялись за массовикомъ, ему-то собственно ничего не сказала, а лишь внушили все тѣмъ же передовымъ рабочимъ нѣсколько ложныхъ мыслей, до сихъ поръ отзывающихся на ходѣ движенія.
Усиленная пропаганда, распространеніе литературы, листки, полтическія демонстраціи вмѣстѣ со студентами — все это, хотя бы прямо и не затрагивало массовика, вліяетъ на него общимъ подъемомъ окружающей его атмосферы. Спеціальныя же усилія, направленныя на стачку, могутъ не дать ровно ничего. Всеобщую стачку слѣдовало бы, мнѣ кажется, предоставить самой жизни, прилагая къ ней всѣ заботы лишь тогда, когда она сама дается въ руки. Готовиться къ ней нужно, конечно, но всего лучше воспользуется всеобщей стачкой, всего больше готовъ въ ней будетъ тотъ комитетъ, у котораго всего богаче и шире будутъ поставлены всѣ отрасли его текущей работы.
«Рев. Россіи» кажется большимъ бѣдствіемъ недостатокъ рѣшительности со стороны революціонеровъ. Она очень сожалѣетъ, что во время волненій они не вступили (вооружившись, конечно) въ битву съ войсками.
Она напоминаетъ намъ, что многіе убитые предпочли бы спертъ съ оружіемъ въ рукахъ въ уличной схваткѣ, на баррикадѣ ш въ открытомъ нападеніи строя на строй. «Пусть открытая борьба на первыхъ своихъ стадіяхъ можетъ быть подавлена свинцомъ и кровью…. но, вѣдь, надо же когда-нибудь начинать, и лучше умереть съ оружіемъ въ рукахъ, чѣмъ погибнуть, спасаясь бѣгствомъ, отъ шальной пули». «Это — старыя и простыя истины», увѣряетъ она. Можетъ быть, это и истины, но совершенно не идущія къ дѣлу.
Дѣло совсѣмъ не въ томъ, какую именно смерть предпочли бы наши погибшіе товарищи, какъ и не въ томъ, что лично для себя предпочли бы живые революціонеры, а въ томъ, что именно требовалось ростомъ революціоннаго подъема рабочихъ массъ. А мы глубоко убѣждены, что для великой южной демонстрація, стачки, массоваго протеста, — какъ хотите, опредѣлите это движеніе — сколько нибудь стойкая битва съ войсками была бы просто противоестественна, а попытка передовой горсти революціонеровъ — вредна. У демонстраціи, пока психически она остается демонстраціей, нѣтъ того главнѣйшаго оружія — хотя бы демонстранты а были вооружены съ головы до ногъ, — вторымъ очень плохо вооруженныя и даже почти безоружныя народныя массы на Западѣ столько разъ побѣждали войска. Вооружаться надо — по несомнѣнно, — надо и при демонстраціяхъ, массовыхъ митингахъ, протестахъ. Но сила далеко не одномъ оружіи. Какъ бы хорошо и была вооружена народная масса, войска всегда будутъ вооружены гораздо лучше. Оружіемъ массы, побѣждающей войска, можетъ быть лишь страстное упорство въ достиженіи опредѣленной дѣли. Народное волненіе превращается въ революцію, когда вся волнующаяся масса, объединившись на одномъ или нѣсколькихъ опредѣленныхъ требованіяхъ, проникается рѣшимостью не покидать улицу, не расходиться, не прекращать борьбы, пока эти требованія не получатъ удовлетворенія сейчасъ же, тутъ же, на мѣстѣ.
Такихъ требованій у выступившихъ на югѣ рабочихъ массъ не было.
Ихъ профессіональныя требованія непремѣннаго пребыванія десятковъ тысячъ на улицахъ не предполагали. Давленіе на хозяина оказываетъ самый фактъ отсутствія рабочаго изъ мастерской, а уже что онъ тамъ дѣлаетъ, когда не работаетъ, — отдѣльному хозяину, какъ таковому, болѣе или менѣе безразлично.
Рабочіе хотѣли собираться на улицахъ, слушать рѣчи и читать листки, — все эти они и защищали отъ казаковъ и полиціи, но разбѣгались передъ залпами, чтобы снова собраться въ другомъ мѣстѣ. Завоевать свободное пользованіе этими благами разъ навсегда, не сходя съ улицы, — ни у массы, ни у ея вожаковъ и въ помыслахъ не было, да вѣдь, не было навѣрное и ни у кого изъ соц.-революціонеровъ. Уличный крикъ «долой самодержавіе!» раздается пока еще только какъ лозунгъ, угроза, средство агитаціи, а не какъ революціонное требованіе, которое отстаивается въ упорной битвѣ, съ полнѣйшей рѣшимостью — добиться или умереть. Отстаивать же подъ ружейнымъ огнемъ свое пребываніе въ данную минуту на данной площади, у рабочихъ не могло быть достаточныхъ стимуловъ.
Съ другой стороны, нельзя судить и о стойкости войска по его поведенію въ іюльскіе дни. Когда на Западѣ отряды войскъ переходили на сторону народа, они, конечно, рисковали поплатиться за это, если возстаніе будетъ побѣждено, но за то въ случаѣ побѣды ихъ ожидала всеобщая благодарность. Тамъ переходъ одного отряда увеличивалъ шансы побѣды, дѣйствовалъ заразительно на цѣлые полки, а затѣмъ уже простой разочетъ заставлялъ класть оружіе.
Совсѣмъ иное дѣло такое волненіе, при которомъ никто не помышлялъ о немедленномъ уничтоженіи власти врага; чтобы при такихъ условіяхъ взять на себя иниціативу перехода на сторону народа или хотя бы открытаго отказа стрѣлять, нужно гораздо больше героизма, чѣмъ для участія въ какой угодно демонстраціи. Отвращеніе къ навязываемой войску роли, совершенно достаточное при революціи для перехода на сторону народа, можетъ вызвать при демонстраціи лишь отсутствіе «старанія», смотрѣніе сквозь пальцы на побѣгъ плѣнныхъ, стрѣльбу поверхъ головъ, которая констатируется во всѣхъ корреспонденціяхъ. Для большаго нужно уже очень широкое распространеніе революціоннаго настроенія въ войскахъ. По южнымъ волненіямъ нельзя, слѣдовательно, судить ни о боевой способности рабочей массы, ни о томъ, сколько среди войскъ людей, сочувствующихъ той сторонѣ, грота въ которой ихъ ведутъ.
Одна и та же причина увеличиваетъ при демонстраціяхъ стойкость войскъ и уменьшаетъ его среди демонстрантовъ. Намъ кажется, поэтому, что, пока народныя волненія остаются протестами, стачками, демонстраціями (не ставятъ себѣ опредѣленной, немедленно достижимой цѣли), нападать на войска не слѣдуетъ въ ни какомъ случаѣ; намъ кажется далѣе, что демонстрація, уступившая лишь ружейному залпу, еще не можетъ считаться неудавшейся. Другое дѣло полиція, казаки, жандармерія. Противъ этихъ спеціальныхъ и безусловныхъ враговъ движенія слѣдуетъ бороться и при демонстраціяхъ. Противъ нихъ упорная стойкость совершенно обязательна.
«Не настала ли пора подумать… какъ именно должно произойти паденіе абсолютизма и что станетъ непосредственно на его мѣсто? Не пора ли уже начать опредѣлять способы и пути революціи»? опрашиваетъ кіевскій товарищъ въ своемъ уже цитированномъ нами письмѣ. «Невольно кажется», продолжаетъ онъ, «что рѣшительная минута не такъ уже далека, и что встрѣтить ее неподготовленными, безъ опредѣленнаго плана было бы величайшей ошибкой. Думаю, что, если бы въ какомъ либо изъ центровъ намъ удалось временно овладѣть властью, то эта самая побѣда, вслѣдствіе отсутствія опредѣленнаго общерусскаго плана, обратилась бы въ пораженіе. А о побѣдѣ можно не только мечтать, но, какъ мнѣ кажется, и думать».
Товарищъ правъ, южныя событія ручаются за то, что о побѣдѣ теперь ужъ можно, а слѣдовательно, и должно думать. Мысль должна начать иначе относиться къ идеѣ революціи, чѣмъ до сихъ поръ. Представленіе о томъ, какъ произойдетъ паденіе абсолютизма, должно конкретизироваться. Слова «народное возстаніе», «побѣдоносная революція» давно знакомы нашей подпольной прессѣ. Всего больше говорилось объ этихъ вещахъ въ прокламаціяхъ начала 60-хъ годовъ и въ бакунистскихъ писаніяхъ, привезенныхъ изъ-за границы Нечаевымъ. Но тогда, поскольку эти слова не были простымъ украшеніемъ слога, они выражали просто вѣру, подкрѣпляемую лишь преданіями далекой старины.
Въ текущей русской дѣйствительности не было ничего, что говорило бы о возможности близкой революція. Думать о ней и въ то же время присматриваться къ народной массѣ, значило терять вѣру въ революцію. И въ теченіе 70-хъ гг. вѣра въ близкое народное возстаніе постепенно исчезла. Соціалдемократы знали, что пролетаріатъ революціоненъ по самому своему положенію, — и этого было совершенно достаточно, чтобы работать. Но пока пробужденіе касалось только тѣхъ передовыхъ рабочихъ, до которыхъ могли добраться соціалдемократы, оставалось невѣдомымъ, какъ и когда проснется массовикъ, а безъ него «думать» о побѣдоносной революціи было еще слишкомъ рано.
Ростовская стачка съ ея массовыми собраніями была первою ласточкой той весны, которая оказалась съ такой силой въ іюльскихъ волненіяхъ. Теперь впервые сама жизнь заставляетъ мысль останавливаться на конкретныхъ чертахъ этого еще недавно такого далекаго и невѣдомаго момента, заставляетъ думать о путяхъ и способахъ революціи.
Думать о нихъ, чтобы, по возможности, предвидѣть событія, совершенно необходимо, но представить себѣ революцію совершающеюся по заранѣе составленному плану, напередъ опредѣленными путями и способами, было бы, конечно, утопіей. Это невозможно уже по тому одному, что, какъ бы ни была сильна и совершенна организованность соціалдемократіи, не отъ нея одной будетъ зависѣть ходъ событій. Во-первыхъ, итогъ ходъ будетъ зависѣть и отъ поведенія врага и отъ настроенія обывателя, превышающаго своею численностью всѣ заранѣе революціонные и активные элементы населенія. Наконецъ, этотъ ходъ будетъ въ значительной степени зависѣть отъ «общества».
Затѣмъ, въ движеніи самихъ рабочихъ массъ въ періодъ, предшествующій паденію абсолютизма, всегда будетъ нѣчто, не поддающееся учету, хотя бы движеніе цѣликомъ совершалось подъ вліяніемъ соціалдемократіи. Вѣдь руоскій рабочій классъ стоитъ лишь въ началѣ своего общественнаго воспитанія, соціалдемократіи предстоитъ, еще долгій путь до того момента, когда большинство рабочаго класса превратится въ сознательныхъ соціалдемократовъ. До паденія абсолютизма этого не произойдетъ ни въ какомъ случаѣ. Но уже первые проблески пробужденія пролетаріата уничтожаютъ въ его душѣ вѣру въ неприкосновенность всего существующаго и ставятъ его въ разрѣзъ съ нашимъ полицейскимъ режимомъ.
Поэтому то только и возможна у насъ побѣдоносная революція, но поэтому же непредвиденныя движенія рабочихъ массъ переростаютъ организованную работу соціалдемократовъ и — пока длится революціонный періодъ — будутъ переростать ее, являясь въ то же время ея результатомъ.
Планъ соціаідемократіи можетъ, мнѣ кажется, состоять лишь въ опредѣленія своей роли въ томъ ходѣ событій, который она должна стараться предвидѣть, чтобы какъ можно сальнѣе вліять на него, но котораго она никогда не будетъ въ состояніи опредѣлить заранѣе, чтобы затѣмъ вести предначертанными путями.
Возвращаясь къ нашимъ южнымъ стачкамъ, можно, мнѣ кажется, надѣяться, что работа мысля и чувства, поднятая въ массахъ участіемъ въ волненіяхъ, сдѣлаетъ ихъ еще воспріимчивѣе я, если наши комитеты окажутся хоть сколько-нибудь на высотѣ задачи, слѣдующая же волна движенія, если и начнется со всеобщей стачки, то эта стачка въ гораздо большей степени, чѣмъ на этотъ разъ, окажется лишь формой движенія. Не трудно предвидѣть, что при растущей революціонности массъ крикъ «долой убійцъ!» будетъ становиться все болѣе общимъ и изъ угрозы можетъ наконецъ превратиться въ цѣль, въ требованіе, а при этомъ условіи побѣда не только возможна, а, пожалуй, и неизбѣжна.
Еслибы революція могла совершаться по плану, она, разумѣется, должна бы начаться въ столицѣ. Здѣсь уничтоженіе власти врага сразу лишило бы силы весь правительственный механизмъ во всей провинціи. Но въ настоящій моментъ большая революціонная подвижность юга заставляетъ допустить возможность другого исхода русской революціи. Если бы кіевское «долой убійцъ!» изъ простого выраженія ненависти перешло въ дѣло, и мѣстные иниціаторы убійствъ вынуждены была такъ или иначе стушеваться передъ народнымъ гнѣвомъ, если бы даже примѣру Кіева послѣдовали всѣ революціонные центры юга — все это само по себѣ еще не означало бы сверженія существующаго режима. Все-таки потребовался бы окончательный толчокъ, хотя, несомнѣнно, что сила сопротивленія была бы громадно ослаблена.
Едва ли можно усомниться въ томъ, что въ Петербургѣ сознательныхъ революціонныхъ силъ больше, чѣмъ гдѣ либо, и трудно допустить, чтобы здѣсь рабочая масса, даже самая «сѣрая», оставалась совсѣмъ незатронутой революціоннымъ временемъ. Но и у врага силъ въ Петербургѣ тоже больше, чѣмъ гдѣ-либо. Здѣсь для взрыва, быть можетъ, недостаточно одного накопленія революціонной потребности въ свободномъ проявленіи своихъ силъ. Здѣсь, быть можетъ, нужно внѣшнее событіе, дѣлающее выступленіе обязательнымъ именно въ данный моментъ. Кто сколько нибудь знакомъ съ исторіей Европы средины XIX вѣка, тотъ знаетъ, конечно, что мартовскія событія въ Берлинѣ и Вѣнѣ были вызваны февральской революціей въ Парижѣ. Нѣмецкое студенчество давно уже было настроено революціонно, пробужденіе рабочаго класса въ Германіи дѣлало огромные успѣхи; ясно, однако, что самымъ ходомъ движенія революціонный взрывъ вовсе не былъ еще пріуроченъ непремѣнно къ марту 1848 года. Но очень распространенное знаніе исторіи французскихъ революцій, разсказы о которыхъ служили агитаціоннымъ матеріаломъ, и еще шире разлившееся ожиданіе, что на этотъ разъ революція во Франціи послужитъ сигналомъ и для нѣмецкаго освобожденія, — все это придало вѣсти о февральской революціи такую волнующую силу, что двухъ недѣль, прошедшихъ отъ первыхъ извѣстій о ней до мартовскихъ дней въ Вѣнѣ и Берлинѣ, было достаточно, чтобы довести броженіе до окончательнаго взрыва.
Не суждено-ли побѣдоносной революціи на нашемъ югѣ сыграть по отношенію къ сѣверу роль революціоннаго Парижа для Германіи?
Кіевскій товарищъ сто разъ правъ, говоря, что встрѣтить рѣшительныя минуты, не подготовившись къ нимъ, было бы величайшей ошибкой со стороны соціалдемократіи. Но первымъ шагомъ этой подготовки должно быть, по вашему мнѣнію, не составленіе плана, а усвоеніе и широкое распространеніе самой мысли о реальной возможности, а, можетъ быть, и неизбѣжности революціи въ близкомъ будущемъ.
Соціалдемократическая рабочая партія должна освоиться съ этой мыслью и пріучить въ ней остальное населеніе. Широкое распространеніе увѣренности въ близкой революціи — это половина побѣды. Эта увѣренность должна какъ можно дальше проникнуть въ крестьянство. Къ активному участію въ революціи должно усиленно готовиться наше студенчество. Къ мысли о ея неизбѣжности должно привыкнуть даже общество, продолжающее «не вѣрить» въ революцію, тогда какъ именно побѣдоносная революція становится теперь уже единственнымъ способомъ освобожденія, въ который нѣтъ надобности «вѣрить», о которомъ уже поздно мечтать, а остается «думать», какъ облегчить его ходъ и уменьшить количество уже льющейся крови.
Конкретные планы опредѣленныхъ дѣйствій въ томъ или иномъ случаѣ, примѣнительно къ тому или другому городу, могутъ начать вырабатываться лишь въ атмосферѣ, уже насыщенной ожиданіемъ близкой революціи. Они не могутъ, конечно, обсуждаться ни въ печати, ни на широкихъ собраніяхъ, но для того чтобы тѣсный кругъ профессіональныхъ революціонеровъ могъ выработать жизненный планъ, съ нимъ въ этомъ отношеніи должна думать и чувствовать въ унисонъ окружающая его среда.
- ↑ Одесская травля политиковъ этому ничуть не противорѣчитъ. Это крошечный, минутный выигрышъ зубатовцевъ въ отчаянной и теперь уже проигранной игрѣ противъ новаго революціоннаго времени.