Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/V/ДО
На другой день утромъ Бургардть просыпался нѣсколько разъ, натягивалъ на себя байковое одѣяло и опять засыпалъ тревожнымъ и нездоровымъ сномъ. Въ головѣ чувствовалась такая тяжесть, точно она была налита чугуномъ. А на улицѣ уже поднимался раздражающій дневной шумъ: тяжело катились ломовыя телѣги, дребезжали извозчичьи пролетки, изнемогающими голосами выкрикивали уличные разносчики — вообще, просыпалось тысячью самыхъ разнообразныхъ звуковъ то чудовище, которое называется большимъ городомъ.
Но всего больше Бургардта раздражали тяжелые шаги "человѣка" Андрея, который имѣлъ дурную привычку по нѣскольку разъ подходить къ дверямъ и прислушиваться, не проснулся-ли баринъ.
— Нѣтъ, нужно отоспаться… — думалъ про себя Бургардтъ, готовый притвориться спящимъ, если Андрею придетъ блажь отворить дверь въ кабинетъ.
Послѣ смерти жены Бургардтъ всегда спалъ у себя въ кабинетѣ, на широкомъ кожаномъ диванѣ, а спальня была превращена въ дѣтскую, гдѣ жила его дочь Анита съ своей воспитательницей миссъ Гудъ. Кабинетъ для Бургардта являлся символомъ холостой студенческой свободы, и онъ не желалъ устраивать себѣ особую спальню, чтобы не поощрять этой свободы.
Почему-то сегодня Андрей особенно настойчиво прислушивался у дверей, и Бургардтъ пришелъ къ убѣжденію, что сонъ "переломленъ" и что ничего не остается, какъ только вставать. По давно усвоенной привычкѣ, еще лежа въ постели, онъ дѣлалъ провѣрку наступающему дню, т. е. своей работоспособности. Онъ представлялъ себѣ свою мастерскую, покрытыя мокрыми тряпками работы, запахъ сырой скульпурной глины, молчаливаго Гаврюшу, работавшаго съ угрюмой настойчивостью, даже ту пыль, которая набиралась въ мастерской, и самого себя въ рабочей блузѣ, безъ которой онъ не могъ работать. Если получалось ощущеніе какой-то таинственной полноты, значитъ, онъ будетъ работать. Сейчасъ такая провѣрка дала очень грустный минусъ.
Лежа на своемъ диванѣ, Бургардтъ напрасно старался припомнить, что такое было вчера. Пьяная безобразная ночь — эта внѣ сомнѣній. "Послѣдняя"… — повторилъ онъ про себя. Да, безобразіе было, и онъ былъ дѣятельнымъ участникомъ этого безобразія, но случилось еще что-то… Можетъ быть онъ сдѣлалъ скандалъ и, кажется, обругалъ Красавина негодяемъ. Да, онъ начиналъ припоминать отдѣльные эпизоды. Сначала "Кружало", гдѣ онъ, кажется, скандалилъ, потомъ пикникъ на пароходѣ, визгъ и уханье цыганскаго хора, потомъ тони…
— Безобразіе… — проговорилъ вслухъ Бургардтъ.
Потомъ онъ вдругъ все вспомнилъ и сѣлъ на диванѣ. Предъ его глазами живой выросла загадочная нѣмая бѣлокурая дѣвушка. Ахъ, да, Красавинъ ухаживалъ за ней, потомъ Сахановъ, по обычаю, говорилъ какія-то неприличныя вещи, потомъ горѣлъ костеръ… Да, да, она смѣялась, когда вытащили большую рыбу, и потомъ опять смѣялась, когда варили уху прямо на кострѣ, какъ любилъ Красавинъ.
— Да, да, все это было… — вслухъ проговорилъ Бургардтъ, начиная одѣваться.
Ему казалась, что онъ въ чемъ-то виноватъ и долженъ что-то такое сдѣлать. Онъ позвонилъ, и Андрей, отставной солдатъ съ отпущенной бородой, точно подбитой молью, подалъ на подносѣ то, что полагалась, когда баринъ возвращался домой слишкомъ поздно: бутылку квасу, зельтерской воды и стаканъ крѣпкаго чернаго кофе. Поставивъ на столъ подносъ, Андрей тяжело топтался на одномъ мѣстѣ.
— Что тебѣ нужно? — довольно сурово спросилъ его Бургардтъ.
— А тамъ… этотъ… бормоталъ Андрей, глядя въ уголъ. — Ну, который съ мѣшкомъ ходитъ…
— Хорошо… Я сейчасъ…
Когда вѣрный слуга удалился, Бургардтъ засмѣялся. Да, именно хорошо… Кажется, "человѣкъ съ мѣшкомъ" не могъ выбрать лучшаго момента.
Бурградтъ позвонилъ и велѣлъ Андрею позвать въ кабинетъ того, "который съ мѣшкомъ". Андрей презрительно скосилъ глаза и молча вышелъ. Скоро послышались тяжелые шаги, и въ кабинетъ вошелъ средняго роста человѣкъ въ русской поддевкѣ, въ мужицкихъ тяжелыхъ сапогахъ и съ бѣлымъ мѣшкомъ въ рукахъ. Бургардтъ бросился къ нему навстрѣчу, крѣпко его обнялъ и расцѣловалъ изъ щеки въ щеку.
— Григорій Максимычъ, ты не могъ лучше придти…
— Слѣдовательно, опять покаянное настроеніе? — отвѣтилъ гость, вопросомъ, разглаживая свою козлиную бородку съ сильной просѣдью.
Гость говорилъ пріятнымъ груднымъ баскомъ и постарался освободить себя отъ вторичныхъ объятій хозяина. Онъ спокойно положилъ свой мѣшокъ въ уголъ, оглядѣлъ кабинетъ, точно былъ въ немъ въ первый разъ, и прибавилъ:
— Слѣдовательно, пришелъ навѣстить… Какъ живешь?
— Ахъ, не спрашивай, ради Бога… То же самое свинство.
Бургардтъ торопливо налилъ квасу и залпомъ выпилъ весь стаканъ. Гость смотрѣлъ на него своими добрыми карими глазами и беззвучно шевелилъ губами.
— Слѣдовательно, Сахановъ… — резюмировалъ онъ невысказаныя мысли.
— Какой тутъ Сахановъ… Ахъ, ничего ты не понимаешь, Григорій Максимычъ! Смотри на меня и презирай…
Торопливо глотая квасъ, Бургардтъ началъ разсказывать о вчерашнемъ вечерѣ, сбивался и подбиралъ слова, особенно когда дѣло дошло до нѣмой миссъ Мортонъ. Гость слушалъ эту горячую исповѣдь совершенно безучастно и отвѣтилъ совершенно невпопадъ:
— Слѣдовательно, я былъ сейчасъ въ мастерской… да… Разсматривалъ твой барельефъ…
— Сергія?
— Слѣдовательно, его…
— Ну, и что же? Онъ еще въ эскизѣ… Все не хватаетъ времени кончить. Есть срочные заказы…
— Слѣдовательно, вздоръ… Лѣность обуяла, пьянство, развратъ, Сахановъ… А барельефъ ничего. Какъ это у васъ нынче говорятъ? Есть настроеніе… да… Слѣдовательно, я смотрѣлъ и могу понять.
— Милый мой, вотъ и не понимаешь! — перебилъ его Бургардтъ, ломая руки. — Вотъ ты смѣешься надъ моимъ покаяннымъ настроеніемъ, а эта работа и есть мое покаяніе… Да!.. Вотъ и сейчасъ я пошелъ бы работать… Нѣтъ, вру, и совершенно безцѣльно вру.
Этотъ разговоръ былъ прерванъ появленіемъ Андрея. Онъ подалъ длинный изящный конвертъ и остановился въ дверяхъ. Бургардтъ быстро пробѣжалъ коротенъкую записочку и схватилъ себя за волосы. Это было письмо отъ Марины Игнатьевны, которая напоминала ему, что вчера онъ пригласилъ всѣхъ къ. себѣ на ужинъ и чтобы онъ не забывалъ объ этомъ.
— Ужъ второй часъ въ куфнѣ ждетъ васъ мужикъ съ рыбой, — объяснилъ Андрей, точно отвѣчая на нѣмое отчаяніе барина.
— Съ какой рыбой?
— А вы сами вчера заказывали, потому какъ бымши на тоняхъ…
— Пусть миссъ Гудъ ему заплатитъ, и ну его къ чорту…
Андрей вышелъ, а Бургардтъ зашагалъ по кабинету, напрасно стараясь припомнить, кого онъ вчера приглашалъ. Придетъ же такая пьяная фантазія… Еслибы еще миссъ Гудъ съ Анитой были на дачѣ, а то онѣ дома… Однимъ словомъ, самая скверная исторія.
Прогнавши мужика съ тоней, Андрей еще разъ явился въ дверяхъ и какъ-то особенно сердито заявилъ:
— Значитъ, при письмѣ былъ букетъ…Приказано поставить его въ мастерской…
— А, хорошо…
Квартира Бургардта помѣщалась въ третьемъ этажѣ большого каменнаго дома на четвертой линіи Васильевскаго Острова, недалеко отъ Средняго проспекта. Вотъ уже почти двадцать лѣтъ какъ онъ живетъ на Васильевскомъ Островѣ и, не смотря на нѣкоторыя неудобства, какъ удаленность отъ центра, онъ оставался здѣсь, точно привязанный къ своей четвертой линіи юношескими воспоминаніями, когда еще былъ безвѣстнымъ академистомъ. Много было здѣсь поработано, пережито и перечувствовано въ горячую пору юности, и здѣсь же для него проявился тотъ свѣтъ, который ему впослѣдствіи далъ европейское имя. Васильевскій Островъ съ его по казарменному вытянутыми улицами, напоминавшими архитектурный чертежъ, являлся для него второй духовной родиной, и онъ, работая въ Римѣ, тосковалъ вотъ объ этихъ скучныхъ улицахъ, вытянувшихся въ безнадежно-прямыя линіи. И какъ здѣсь ему было все знакомо, начиная съ домовъ и кончая послѣдней мелочной лавочкой. Вотъ студенческій трактиръ, рядомъ домъ, гдѣ онъ мыкалъ горе съ другими академистами, недалеко жила натурщица, въ которую онъ былъ влюбленъ и т. д. По этимъ улицамъ онъ вынашивалъ свои юношескія надежды, свои первыя сомнѣнія, неудачи и первые успѣхи. При одной мысли о переѣздѣ собственно въ Петербургъ, въ одну изъ центральныхъ модныхъ улицъ, у него являлся инстинктивный страхъ, точно вмѣстъ съ этимъ переѣздомъ онъ и самъ сдѣлается другимъ, и художественное счастье его оставитъ. Это былъ совершенно дѣтскій страхъ, присущій слишкомъ нервнымъ натурамъ.
Настоящую квартиру Бургардтъ занималъ уже около десяти лѣтъ, хотя и собирался перемѣнить ее каждый годъ. Она была и велика и въ то же время мала. Собственно было только двѣ настоящихъ комнаты — большой залъ и мастерская, а остальныя комнаты состояли изъ конурокъ, какъ его кабинетъ, столовая, комната Аниты. Залъ тоже казался меньше, благодаря загромождавшему его всевозможному хламу, набравшемуся во время путешествій, изъ разныхъ подарковъ и благопріобрѣтенныхъ на Александровскомъ рынкѣ. Все сводилось на желаніе создать "обстановку", какъ говорилъ Сахановъ, а, въ сущности, получалась какая-то окрошка изъ всевозможныхъ стилей. Тутъ была и старинная стильная мебель, и восточные ковры, и старинное оружіе, и художественная бронза, и фарфоры, и археологическія рѣдкости, и всевозможные articles. Вообще, залъ былъ слишкомъ загроможденъ, на что жаловались всѣ артисты, которымъ приходилась здѣсь пѣть или играть на рояли. Человѣкъ Апдрей тоже не одобрялъ этого хлама, а къ такимъ вещамъ, какъ маккартовскіе букеты, точно питавшіеся пылью, относился прямо враждебно. "Въ самый разъ коровамъ отдать или какой барынѣ на шляпу", — ворчалъ онъ, когда по утрамъ наводилъ порядокъ въ комнатахъ. Самъ Бургардтъ не любилъ этого ненужнаго и претенціознаго хлама, но онъ набрался какъ-то самъ собой. Нѣсколько разъ онъ хотѣлъ выбросить всю эту дребедень, но ненужныя вещи, какъ и ненужные люди, имѣютъ присущую только имъ способность оставаться неприкосновенными по цѣлымъ годамъ.
Эта художественная обстановка больше всѣхъ возмущала Григорія Максимыча, какъ совершенно ненужная и безцѣльная прихоть. Прибавляя къ началу фразы свое "слѣдовательно", этотъ другъ дѣтства Бургардта возвышался до настоящаго краснорѣчія, когда обличалъ царившую въ залѣ "суету суетъ". Это было его пунктикомъ, какъ вторымъ пунктикомъ являлась какая-то органическая ненависть къ Саханову. Крайне терпимый и доступный во всемъ остальномъ, Григорій Максимычъ дѣлался придирчивымъ и злымъ, стоило Саханову войти въ комнату.
— Надѣюсь, ты у меня сегодня останешься поужинать? — спрашивалъ его Бургардтъ. — Будутъ все свои…
— Слѣдовательно…
— Да, будетъ и Сахановъ… Удивляюсь, право, что онъ тебѣ дался: ни хуже, ни лучше другихъ. Такой-же, какъ и всѣ… Я его совсѣмъ не желаю защищать.
Григорій Максимычъ не удостоилъ отвѣтомъ, а только теребилъ свою бородку.
— Ну, не сердись, — говорилъ Бургардтъ. — Пойдемъ въ мастерскую… Нужно посмотрѣть, что дѣлаетъ Гаврюша…