Пальма.
[править]Изъ всѣхъ деревъ, растущихъ подъ тропиками, пальма соединяетъ въ себѣ болѣе красоты и величія: разнообразная листьями и плодами своими, она какъ будто бы назначена природою къ украшенію сельскихъ видовъ, отнимая у нихъ однообразіе. То выбѣгаетъ она изъ нѣдръ земли зеленыхъ снопомъ, и укрываетъ подъ сѣнью своихъ вѣтвей цвѣтки скромные; то горделиво возносится въ воздухѣ, и превышаетъ всѣ другія деревья. Она растетъ такъ величаво, что люди назвали ее царицею лѣсовъ[1]. Но стелетъ ли она вѣтви свои далеко отъ стебля, постепенно уменьшая ихъ къ вершинѣ и представляя собою красивую, правильную пирамиду, или распускаетъ ихъ вокругъ, наподобіе вѣера — во всякомъ видѣ совокупляетъ она дары полезные съ красотою. Она растетъ на берегахъ пустынныхъ и на крутыхъ горахъ, украшаетъ собою и плодоноснѣйшія долины искали безплодныя; повсюду расточаетъ жизнь, повсюду выманиваетъ у насъ благодарность. Племена, живущія на берегахъ Океана, должны къ ней питать почти благоговеніе. Сколько разъ мореходцамъ случалось править корабли своя по купамъ кокосовыхъ деревьевъ, избѣгать ревущихъ волнъ и, какъ бы играя, обходишь подводные камни, кои деревья сіи имъ указывали? Пальма кроетъ въ тѣни своей хижину бѣднаго Паріи, и заслоняетъ отъ глазъ его палаты жестокосердыхъ вельможъ Индіи. Она, какъ сказалъ одинъ Италіянскій путешественникъ[2], уравниваетъ столъ богача и бѣднаго; и мы должны вспомнить съ Гумбольтомъ, что въ странѣ пальмъ Азійскихъ, или въ самыхъ ближайшихъ къ ней краяхъ, началась и совершилась первая образованность. Безъ сомнѣнія также, величавыя сіи растенія сообщили Поэтамъ первыя ихъ уподобленія, когда должно было изобразить красоту, соединенную съ величіемъ; ибо пальма и теперь еще внушаетъ жителямъ Востока прелестнѣйшія и благороднѣйшія ихъ сравненія. И со всѣмъ тѣмъ въ сихъ мѣстахъ неизвѣстны мнѣ роды пальмъ, на которыя природа излила все свое великолѣпіе: онѣ встрѣчаются только въ Южной Америкѣ, гдѣ сообщаютъ мѣстоположеніямъ видъ величія, безвѣстный, можетъ быть, въ другихъ частяхъ Свѣта. Но если народы тамошніе не имѣютъ еще Словесности и не умѣютъ передавать поэтическихъ вдохновеній, внушаемыхъ имъ природою; но не менѣе того чувствуютъ удовольствіе, разливаемое въ душѣ нашей видомъ превратнѣйшаго произведенія царства растеній, и выражаютъ оное, по долгомъ странствованіи, дикими напѣвами или радостными кликами.
Различныя пальмы придаютъ странамъ отличительный видъ. Нѣкоторыя изъ нихъ уединены и растутъ посреди другихъ растеніи; многія, какъ мавриція и финиковое дерево, разрастаются большими лѣсами, и какъ будто бы изгоняютъ изъ среды своей всѣ другія деревья. Такой-то лѣсъ, перешедши пространную степь, увидѣлъ Абиссинскій купецъ и въ восторгѣ воскликнулъ: «по смерти рай!» слово трогательное и ясно выражающее дѣйствіе финиковыхъ деревьевъ въ сельской картинѣ. Природа, кажется, съ удовольствіемъ населяетъ развалины любимымъ своимъ деревомъ! Какъ бы въ доводъ превосходства своего надъ дѣломъ рукъ человѣческихъ, она развиваетъ обиліе тамъ, куда мы внесли разрушеніе; она еще манитъ жить тамъ, гдѣ мы столько разъ ее оскорбляли. Въ мѣстахъ, гдѣ возносились гордые столпы Мемфиса[3], Арабъ бродитъ нынѣ подъ сводами зелени, и тамъ-то онъ возлагаетъ надежду богатства своего на плодоносіе пальмъ.