Памяти А. А. Бакунина и П. А. Корсакова.
[править]Въ лицѣ скончавшагося 10 мая на 87 году жизни Александра Александровича Бакунина сошелъ въ могилу послѣдній изъ братьевъ Бакуниныхъ.
Это былъ человѣкъ, вступившій въ сознательную жизнь еще въ 40-хъ гг. и на всемъ своемъ обликѣ носившій печать той эпохи.
Онъ былъ выдающимся общественнымъ дѣятелемъ, и слѣды дѣятельности его и его братьевъ неизгладимы въ исторіи тверского земства, а, стало быть, и русскаго земства вообще. Но мнѣ хотѣлось бы помянуть здѣсь А. А. Бакунина не какъ дѣятеля въ узкомъ смыслѣ слова, а отмѣтить эту своеобразную личность, какъ духовный типъ, какъ выразителя извѣстнаго культурнаго слоя и теченія въ русской умственной исторіи.
Лично Александръ Александровичъ былъ человѣкомъ съ сильнымъ, быть можетъ, даже страстнымъ темпераментомъ: имъ владѣли чувства, почти неукротимыя. Но этотъ человѣкъ чувства отчасти получилъ отъ окружающей среды, отчасти самъ себѣ выработалъ философію, въ которой религіозное начало было освобождено отъ всякой чрезмѣрности и даже отъ всякаго субъективизма, было до конца раціонализировано. Внѣ всякаго сомнѣнія, онъ былъ гегельянцемъ. Отъ Канта и его ученія, которое онъ понималъ въ субъективномъ смыслѣ, у него было сильнѣйшее отталкиваніе.
Но будучи гегельянцемъ, А. А. былъ имъ на свой ладъ. Ему чуждо и даже антипатично было преклоненіе передъ государственностью. Это не значитъ, чтобы онъ былъ противникомъ и ненавистникомъ государственности.
Но надъ нею, превыше ея для него стояло свободное начало общественности, которое для него сливалось съ религіей, ее выражало и ею освящалось.
Въ рядѣ писемъ, обращенныхъ къ его постоянной корреспонденткѣ А. С. Петрункевичъ и отчасти вызванныхъ появленіемъ Полярной Звѣзды и посвященныхъ обсужденію ея содержанія[1], покойный постоянно возвращался къ понятію религіи, какъ основы общественности. «Какъ постановленія „Союза освобожденія“ и имъ же вдохновляемыхъ собраній, такъ и Полярная Звѣзда имѣютъ для меня значеніе не программы обособленной партіи, а программы перехода какъ отъ интеллигентной, такъ и всякой другой обособленности къ дѣйствительно общественному объединенію и къ созданію могущественнаго общественнаго союза, на основаніи истинно общественнаго убѣжденія, не какъ теоріи только, а какъ религіи, союза, обнимающаго поэтому не поверхностно интеллигентное и достаточное общество, или публику, а весь народъ. Требованіе осуществленія такого союза, какъ осуществленія религіи, присуще какъ народу, такъ и каждому отдѣльному человѣку во всѣ времена. При современныхъ же какъ частныхъ, такъ и общественныхъ обстоятельствахъ осуществленіе этого требованія стало уже неотложно и настоятельно необходимо. По крестьянской поговоркѣ: громъ не грянетъ, мужикъ не перекрестится. Для насъ же, но и не для насъ однихъ, а для всего народа, громъ уже грянулъ, и пора вспомнить о Богѣ и перекреститься. Но не для бездѣйствія, а чтобы взяться за дѣло, т.-е. за созданіе упомянутаго общественнаго союза, о которомъ говоритъ и П. Б. Струве, только подъ названіемъ не союза, а общественной власти».
Непосредственно за этимъ А. А. переходитъ къ «союзамъ и партіямъ, основаніемъ для которыхъ служитъ ихъ профессіональная или классовая обособленность, а потому и ихъ же программа, опредѣляемая не убѣжденіемъ, а тактическими условіями борьбы». Объ этихъ политическихъ группахъ идеалистъ Бакунинъ высказываетъ такое сужденіе: «можно съ полной увѣренностью предвидѣть, что самою силою вещей они будутъ обращены или въ орудіе или въ жертвы стихійно совершающихся переворотовъ въ народномъ существованіи». И онъ продолжаетъ въ духѣ своей излюбленной идеи: «Стать въ уровень съ стихійными силами естественныхъ переворотовъ или же съ роковыми историческими событіями можетъ только человѣкъ, мыслящій и дѣйствующій на основаніи своего разума и своего же истиннаго общественнаго убѣжденія въ смыслѣ религіи». Выражая свое идейное сочувствіе изданію Полярной Звѣзды, А. А. мотивировалъ это сочувственное отношеніе именно своимъ предположеніемъ, что въ основу изданія положена «не теоретическая только программа, а истинно общественная программа въ смыслѣ религіи»[2].
Убѣжденный, горячій сторонникъ идеи общественности, А. А. Бакунинъ, будучи практически земскимъ либераломъ, не только не отрицалъ начисто идеи соціализма, но, наоборотъ, видѣлъ и въ ней выраженіе все той же своей излюбленной идеи. Обсуждая статью Э. Д. Гримма въ № 9 Полярной Звѣзды, онъ признаетъ невозможнымъ «отдѣлить въ революціи ея политическое значеніе отъ соціальнаго». «На дѣлѣ… оказывается, какъ о томъ свидѣтельствуетъ какъ европейская, такъ и наша исторія, что такое отдѣленіе невозможно. Какъ въ Европѣ, такъ и у насъ соціализмъ, не въ смыслѣ классовой розни и борьбы, а въ смыслѣ осуществленія общества, въ его идеальномъ значеніи, въ самомъ существованіи всегда былъ и всегда будетъ истиннымъ основаніемъ всякаго общественнаго совершенствованія или прогресса, а потому и всякой революціи, въ случаѣ встрѣчи этимъ прогрессомъ классовыхъ, сословныхъ или государственныхъ препятствій, основанныхъ на общественной розни и противорѣчіяхъ»[3].
Привлекательный для Бакунина соціализмъ былъ, конечно, не классовый соціализмъ, а именно соціализмъ въ его противоположеніи классовой борьбѣ, соціализмъ, основанный на идеѣ общественной солидарности.
Таковы были общественно-философскія убѣжденія стараго тверского земца, одного изъ ветерановъ русскаго либерализма. Пусть иногда покойный доходилъ въ выведеніи своихъ практическихъ взглядовъ изъ основныхъ философскихъ посылокъ до доктринерства, не обращавшаго вниманія на реальныя отношенія и силы. — Такъ, было время, когда А. А. — во имя религіи — отстаивалъ церковно-приходскія школы (я слышалъ объ этомъ отъ И. И. Петрункевича). Такъ, мнѣ самому пришлось слышать рѣчь покойнаго въ тверскомъ губернскомъ земскомъ собраніи, въ которой онъ — во имя общественности и личной свободы — возражалъ противъ мелкой земской единицы. Но при всѣхъ увлеченіяхъ покойнаго, въ философской цѣльности его идей и въ той глубокой страстности, которую онъ вкладывалъ въ защиту этихъ идей, было нѣчто прямо обаятельное.
Этотъ высокій и красивый старецъ, который на восьмомъ и девятомъ десяткѣ лѣтъ оставался физически крѣпкимъ и духовно бодрымъ, былъ оригинальной личностью, духовные корни которой уходили въ самую блестящую эпоху нашей дворянской культуры, но которая не потеряла въ то же время самой живой и сознательной связи съ современностью.
Не могу не сказать, что встрѣчи и бесѣды съ А. А. произвели на меня, человѣка отдѣленнаго отъ покойнаго не однимъ поколѣніемъ, совершенно особое, чарующее и несравненное впечатлѣніе. Казалось, что возстаетъ въ поразительно живомъ и достойномъ образѣ эпоха Станкевича, Бѣлинскаго, та эпоха, философскія увлеченія которой были такъ плодотворны для русской культуры и въ духовномъ творчествѣ которой знаменитый братъ А. А. Михаилъ Александровичъ Бакунинъ сыгралъ такую крупную роль[4]. Думается мнѣ, что традиціи и идеи этой эпохи, живымъ и бодрымъ носителемъ которыхъ былъ отошедшій отъ насъ А. А., имѣютъ не только культурно-историческій интересъ. Имъ присуща вѣчная цѣнность, и она-то яркими лучами сіяла въ красивой личности прямухинскаго старца-мыслителя.
Скончавшійся 8 мая Павелъ Асигкритовичъ Корсаковъ такъ же, какъ А. А. Бакунинъ, былъ виднымъ дѣятелемъ тверского земства. Но его сила лежала въ совершенно другой области. А. А. Бакунинъ былъ человѣкъ отвлеченныхъ идей; П. А. Корсаковъ былъ человѣкъ практическаго дѣланія. Это не абсолютныя различія, но это различные душевные типы, различные лики и облики людей.
Сперва судебный дѣятель, затѣмъ видный чисто дѣловой земецъ, далѣе образцовый администраторъ финансоваго вѣдомства и, наконецъ, руководитель крупнаго банковаго учрежденія, П. А. Корсаковъ всегда былъ равенъ и вѣренъ себѣ въ своемъ дѣловомъ существѣ. Я рѣдко сталкивался съ покойнымъ, но мнѣ всегда импонировала и всегда казалась особенно цѣнной для русской жизни та дѣловая и дѣловитая сила, которая чувствовалась въ этомъ человѣкѣ. Его суровый реализмъ не былъ вовсе безыдейностью. Наоборотъ, въ немъ, въ этомъ реализмѣ, думается мнѣ, была скрыта серьезная и плодотворная идея. Онъ ее не излагалъ и не проповѣдывалъ, онъ ею дышалъ и жилъ. Это — идея трудовой дисциплины и личной отвѣтственности въ ея значеніи для общественной жизни. У насъ принято трактовать эту идею, какъ «буржуазную» ветошь, съ которой долженъ распроститься «передовой» міръ. Такіе люди, какъ Корсаковъ, были живымъ протестомъ противъ этого дешеваго радикализма, одного изъ симптомовъ нашей духовной и культурной незрѣлости…
Въ качествѣ дѣятеля финансоваго вѣдомства — Корсаковъ передъ своей отставкой былъ управляющимъ петербургской казенной палатой — покойный былъ образцовымъ чиновникомъ въ лучшемъ, «прусскомъ» смыслѣ этого слова. Когда тверское губернское земское собраніе приняло въ декабрѣ 1894 г. знаменитый, предложенный Ѳ. И. Родичевымъ, всеподданнѣйшій адресъ, въ числѣ земскихъ гласныхъ, участвовавшихъ въ этомъ достопамятномъ актѣ, былъ и П. А. Корсаковъ.
Тонъ и стиль тверского адреса — съ современной точки зрѣнія — таковы, что теперь подъ нимъ могли бы подписаться не только умѣренные правые, но даже и т. н. крайніе правые. Но въ 1894—1895 гг. этотъ адресъ былъ актомъ гражданскаго мужества и былъ оцѣненъ, какъ «крамола». С. Ю. Витте, въ качествѣ высшаго начальства покойнаго, по собственной ли иниціативѣ, или уступая давленію министерства внутреннихъ дѣлъ, предложилъ П. А. Корсакову подать въ отставку. Финансовое вѣдомство лишилось такимъ образомъ крупной рабочей силы по милости реакціоннаго ослѣпленія.
Извѣстная иронія и, если угодно, Немезида исторіи заключалась въ томъ, что министръ, уволившій одного изъ способнѣйшихъ своихъ подчиненныхъ за адресъ, въ которомъ содержался лишь робкій намекъ на конституцію, самъ черезъ 10 лѣтъ явился иниціаторомъ гораздо болѣе радикальнаго, несомнѣнно конституціоннаго манифеста 17 октября.
Къ широкимъ чаяніямъ и увлеченіямъ эпохи, центральной датой которой является именно день 17 октября, суровый реалистъ Корсаковъ относился скептически. Его смущала стремительность и неподготовленность тѣхъ перемѣнъ, которыхъ такъ бурно требовало руководящее общественное мнѣніе того времени. Покойный П. А. не вѣрилъ въ быстро-стремительные перевороты; ему не импонировали «буря и натискъ». Въ его сужденіяхъ всегда чувствовалась та нота, которую съ блестящимъ юморомъ выразилъ еще Герценъ въ своихъ афоризмахъ: «сыроватъ русскій фебринъ-церебринъ» и «много дренажу требуютъ русскіе черноземы».
Часто мнѣ приходилось слышать отзывы о П. А. Корсаковѣ, въ особенности послѣ того, какъ онъ сталъ банковскимъ дѣятелемъ, какъ о типичномъ «буржуа». Я думаю, что покойный не отрекся бы отъ этого прозвища; скорѣе онъ подхватилъ бы его и присвоилъ бы себѣ. И, я думаю, онъ былъ бы правъ. Онъ былъ «буржуа» въ томъ смыслѣ, въ которомъ извѣстныя «буржуазныя» черты неотъемлемы отъ всякой культуры, основанной, съ одной стороны, на дисциплинѣ и личной отвѣтственности, съ другой стороны — на стремленіи къ наивысшей производительности труда. А можетъ ли быть какая-нибудь культура внѣ этихъ началъ?
Какъ ни мало походили другъ на друга идеалистъ Бакунинъ и реалистъ Корсаковъ, развѣ случайно то обстоятельство, что эти разнородныя натуры сходились на одной и той же культурной работѣ, на той земской работѣ, которая и идейно, и практически подготовила государственное обновленіе Россіи?
Въ смѣломъ полетѣ Бакунина и въ трезвомъ дѣланіи Корсакова было нѣчто объединяющее. Я позволю себѣ назвать это объединяющее истиннымъ либерализмомъ. Это — тотъ либерализмъ, который, опираясь на идеи дисциплины, долга и отвѣтственности, видитъ вѣнецъ общественности въ свободномъ осуществленіи человѣческой солидарности.
- ↑ Приношу искреннѣйшую благодарность А. С. за сообщеніе этихъ писемъ.
- ↑ Письмо къ А. С. Петрункевичъ изъ с. Прямухина отъ 4 января 1906 г.
- ↑ Письмо къ А. С. Петрункевичъ изъ с. Прямухина отъ 17 февраля 1906 г.
- ↑ Ср. чрезвычайно содержательную и цѣнную статью С. А. Венгерова «Бакунинско-гегельянскій періодъ жизни Бѣлинскаго» въ т. IV его «Полнаго собранія сочиненій В. Г. Бѣлинскаго».