Первый министр (Троллоп)/1—49/ДО

Первый министръ
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. The Prime Minister, опубл.: 1876. — Источникъ: СПб: Тип. Е. Н. Ахматовой, 1877. az.lib.ru

Глава I.
Фердинандъ Лопецъ.

Конечно, всякому человѣку пріятно знать, кто были его дѣдушки и бабушки, если онъ имѣетъ честолюбіе вращаться въ верхнихъ сферахъ общества, и также пріятно для того, чтобы имѣть возможность говорить о нихъ какъ о лицахъ, игравшихъ нѣкоторую роль въ свое время. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что мы всѣ очень уважаемъ тѣхъ, кто посредствомъ собственной энергіи возвысился въ свѣтѣ, и когда мы слышимъ, что сынъ прачки сдѣлался лордомъ-канцлеромъ или архіепископомъ Кентербурійскимъ, мы теоритически и абстрактно чувствуемъ гораздо болѣе уваженія къ такому самодѣльному магнату, чѣмъ къ человѣку, который, такъ сказать, родился въ судебномъ или духовномъ пурпурѣ.

Но тѣмъ не менѣе отрасли прачки приходилось имѣть много хлопотъ по поводу своего рожденія, если онъ, и въ молодости, и старости, не былъ дѣйствительно знаменитымъ человѣкомъ. Когда цѣль достигнута, почести, титулы и богатство пріобрѣтены, человѣкъ можетъ говорить съ нѣкоторымъ юморомъ, даже съ любовью, о материнской лоханкѣ; но пока продолжается борьба, пока борецъ питаетъ сильное убѣжденіе, что не можетъ достигнуть полнаго успѣха, пока его не будутъ считать джентльменомъ, не стыдиться, не скрывать своихъ семейныхъ обстоятельствъ, по-крайней-мѣрѣ умалчивать о нихъ довольно трудно. И затрудненіе конечно не уменьшится, если счастливыя обстоятельства, а не усиленный трудъ и существенныя заслуги, возвели честолюбца до высокаго общественнаго положенія.

Можно ли послѣ этого ожидать, чтобы такой человѣкъ, обѣдая съ герцогиней, сталъ говорить о лавочкѣ своего отца или о шилѣ своего дѣда-башмачника? А между тѣмъ такъ трудно совсѣмъ умалчивать объ этомъ! Можетъ быть, для насъ нѣтъ никакой необходимости постоянно говорить о своемъ происхожденіи. Мы можемъ вообще умалчивать о нашихъ дядяхъ и теткахъ, и даже исключить изъ обыкновеннаго разговора нашихъ братьевъ и сестеръ.

Но если человѣкъ никогда не упоминаетъ о своихъ родныхъ даже тѣмъ, съ кѣмъ онъ живетъ, онъ становится таинствененъ и даже подозрителенъ. Начинается становиться извѣстнымъ, что никто ничего не знаетъ объ этомъ человѣкѣ, и даже друзья начинаютъ бояться. Конечно, очень удобно имѣть возможность упомянуть хотя бы разъ въ годъ о какомъ-нибудь родственникѣ.

Фердинандъ Лопецъ, который въ другихъ отношеніяхъ могъ радоваться многому въ своихъ обстоятельствахъ, имѣлъ относительно своихъ предковъ тѣ заботы, которыя я старался описать. Онъ самъ зналъ немногое, но то, что онъ зналъ, онъ держалъ про-себя. У него не было ни матери, ни дяди, ни тетки, ни брата, ни сестры, ни даже кузена, о которыхъ онъ могъ бы упомянуть мимоходомъ своему дражайшему другу. Онъ безъ сомнѣнія страдалъ, но съ спартанской твердостью такъ скрывалъ свои огорченія отъ свѣта, что никто не зналъ объ его страданіяхъ.

Тѣ, съ которыми онъ жилъ и которые часто дѣлали предположенія и желали знать, кто онъ такой, не воображали, что его молчаливость была въ тягость ему самому. Ни въ какомъ особенномъ расположеніи его жизни, ни въ какомъ періодѣ, на который могъ бы указать наблюдатель, не воздерживался онъ явно отъ какого бы то ни было объясненія, которое въ ту минуту могло быть естественно. Онъ никогда не колебался, не краснѣлъ, не пытался очевидно скрытничать, но фактъ оставался, что хотя много мужчинъ и не мало женщинъ знали Фердинанда Лопеца очень хорошо, никто изъ нихъ не зналъ, откуда онъ явился и кто были его родители.

Онъ былъ впрочемъ человѣкъ но природѣ сдержанный; онъ никогда не говорилъ о своихъ дѣлахъ, если не имѣлъ передъ глазами какой-нибудь особенной цѣли. Слѣдовательно, молчаніе о томъ, о чемъ многіе обыкновенно говорятъ, было для него не такъ трудно, какъ для другихъ, и результатъ не такъ затруднителенъ. Милый старикъ Джонсъ, который разсказываетъ своимъ пріятелямъ въ клубѣ о каждомъ проигранномъ или выигранномъ фунтѣ на скачкахъ, который хвастается расположеніемъ Мери и сѣтуетъ о холодности Люси почти публично, который выдаетъ бюллетени о состоянія своего кошелька, своихъ конюшенъ и долговъ, не могъ бы при всемъ стараніи скрыть отъ насъ то обстоятельство, что его отецъ былъ писаремъ у стряпчаго и положилъ начало своему состоянію, дисконтируя мелкіе векселя. Всѣ это знаютъ и Джонсъ, который любитъ популярность, сѣтуетъ на несчастную гласность.

Но за то у Джонса нѣтъ тяжелой ноши, которая согнула бы его бѣдныя плечи и которую даже Фердинандъ Лопецъ, человѣкъ сильный, часто находитъ труднымъ переносить не дрожа.

Всѣ соглашались, что Фердинандъ Лопецъ «джентльменъ». Джонсонъ {Публицистъ и лексикографъ въ концѣ восемнадцатаго столѣтія. Пр. Пер.} говоритъ, что всякое отступленіе отъ первоначальнаго значенія этого слова: «человѣкъ, имѣющій предковъ», будетъ прихотливо. Многіе, опредѣляя это выраженіе по своему, все-таки держатся опредѣленія Джонсона; но дѣлаютъ разныя возможныя исключенія.

Очень многое говоритъ въ пользу человѣка хорошаго происхожденія, но исключенія могутъ существовать. Не всѣ вообще вѣрили, что Фердинандъ Лопецъ хорошаго происхожденія, но онъ былъ джентльменъ.

Это драгоцѣнное званіе было присуждено ему, хотя онъ занимался — по-крайней-мѣрѣ прежде — такимъ дѣломъ, которое само по себѣ не доставляетъ такого права на хорошее положеніе въ обществѣ, которое даютъ адвокатура, духовное званіе, военная служба и медицина. Онъ игралъ на биржѣ, и имѣлъ въ Сити какія-то дѣла, которыя не совсѣмъ ясно понимали его друзья.

Въ то время, которымъ мы занимаемся теперь, Фердинанду Лопецу было тридцать-три года, и такъ какъ онъ рано началъ жизнь, то уже давно находился въ свѣтѣ. Это знали, что онъ воспитывался въ хорошей англійской частной школѣ, и говорили по словамъ одного изъ его товарищей, что въ школу за него платилъ какой-то старый господинъ, не родственникъ его. Потомъ семнадцати лѣтъ онъ былъ посланъ въ германскій университетъ и двадцати одного года явился въ Лондонѣ, въ маклерской конторѣ, гдѣ скоро сдѣлался извѣстенъ какъ превосходный лингвистъ и очень талантливый человѣкъ — развитой, не преданный удовольствіямъ, способный къ работѣ, но не пріобрѣтавшій довѣрія своихъ хозяевъ, не потому, чтобы былъ недобросовѣстенъ, но потому что имѣлъ наклонность скорѣе распоряжаться, чѣмъ служить.

Дѣйствительно періодъ его рабства былъ очень коротокъ. Не въ его характерѣ было употреблять свою дѣятельность для другихъ. Онъ скоро сдѣлался дѣятеленъ для себя и одно время предполагали, что онъ составляетъ себѣ состояніе. Потомъ узнали, что онъ оставилъ дѣла, и стали ходить слухи, что онъ лишился даже всего, что пріобрѣлъ. Но никто, даже его банкиры и его повѣренные по дѣламъ — даже старуха, смотрѣвшая за его бѣльемъ — не знали настоящаго положенія его дѣлъ.

Онъ былъ неоспоримо красивый мужчина — такой красоты, которую мужчины отрицаютъ и которою женщины восхищаются. Онъ былъ очень высокъ, очень смуглъ и очень худощавъ, съ правильными, прекрасно очерченными чертами, показывавшими весьма мало физіономисту, кромѣ большого самообладанія. Волосы его были обрѣзаны коротко, бороды онъ не носилъ, а только черные усы. Его зубы были совершенствомъ по формѣ и бѣлизнѣ — отличительная черта, которая хотя можетъ быть цѣнится въ общемъ каталогѣ личной привлекательности, не всегда служитъ рекомендаціей для знакомыхъ.

Но около рта и подбородка этого человѣка было что-то мягкое, можетъ быть въ изгибѣ губъ, можетъ быть въ ямочкѣ, что въ нѣкоторой степени уменьшало чувство суровости, возбуждаемое квадратнымъ лбомъ и смѣлыми, никогда не опускавшимися, задорливыми глазами. Тѣхъ, которые его знали и любили, примиряла нижняя часть лица. Большинство, знавшее его и не любившее, относилось непріязненно — хотя десять человѣкъ изъ девяти не могли бы объяснить этой непріязненности даже самимъ себѣ — задорливость его твердаго взгляда.

Онъ дѣйствительно принадлежалъ къ числу такихъ людей, которые всегда въ глубинѣ души защищаютъ себя и нападаютъ на другихъ. Онъ никогда не давалъ пенни женщинѣ на перекресткѣ, не бросивъ на нее взгляда, ясно выражавшаго ей, какъ несправедливо ея требованіе и что онъ не признаетъ за собою никакой обязанности давать ей эти деньги, сколько бы разъ онъ тутъ ни проходилъ. Онъ не могъ сѣсть въ вагонъ желѣзной дороги, чтобы не дать урокъ сосѣду, сидѣвшему напротивъ, что во всѣхъ взаимныхъ сдѣлкахъ въ путешествіи, въ возможности протянуть ноги, разложить мѣшки и отворять окна, сосѣдъ этотъ обязанъ покоряться, а онъ требовать. Онъ однако сражался скорѣе для принципа, чѣмъ для самаго дѣла. Женщина съ метлою получала пенни. Господину, сидѣвшему напротивъ, если онъ выражалъ взглядомъ покорность, позволялось поступать по своему съ ногами и окномъ. Я не хочу сказать, чтобы Фердинандъ Лопецъ былъ способенъ къ злонамѣренности, но онъ былъ самовластенъ и умѣлъ вкладывать свое самовластіе въ глаза.

Читатель долженъ выслушать еще нѣсколько мелочныхъ подробностей объ этомъ человѣкѣ, потомъ самому ему предоставится заявить о себѣ. Никто изъ окружающихъ его не зналъ, какъ онъ заботился одѣваться хорошо и какъ старался, чтобы никто этого не зналъ. Даже портной считалъ его мотомъ на сертуки и панталоны, а друзья однимъ изъ тѣхъ счастливыхъ существъ, которымъ по природѣ дана способность хорошо одѣваться или почти невозможность одѣваться дурно. Мы знаемъ всѣ человѣка — почти всегда маленькаго, который всегда двигается медленно и тихо — и всегда имѣетъ такой видъ, какъ будто его прислали домой въ картонкѣ. Фердинандъ Лопецъ былъ не маленькій и двигался довольно свободно; но всегда, каждую минуту — отправляясь въ Сити или уѣзжая оттуда, верхомъ или пѣшкомъ, дома за книгами или въ лабиринтѣ танцевъ — былъ онъ одѣтъ чрезвычайно изящно. Это сдѣлали деньги и время, но люди думали, что это у него врожденное, какъ его волосы и ногти.

Онъ всегда ѣздилъ на лошади, которую знатоки находили настоящей лошадью для парка; она была спокойна, не становилась на дыбы, не шалила, не лежала ни въ которомъ поводу, словомъ — не на какой нибудь клячѣ, но на лошади красивой, съ мягкимъ ртомъ, съ прекрасными ходами, на которой ѣздокъ можетъ сидѣть такъ спокойно, какъ статуя на монументѣ. Фердинанду Лопецу часто нравилось сидѣть спокойно на лошади, но онъ однако не походилъ на статую, потому что во всемъ Лондонѣ находили, что онъ хорошій всадникъ.

Онъ жилъ роскошно — хотя имѣлъ ли онъ состояніе, или нѣтъ, никто не зналъ — потому что держалъ собственную колясочку, а во время охотничьяго сезона двухъ лошадей въ Лейтонѣ. Одно время распространились слухи, что онъ раззорился, но тѣ, которыхъ интересуютъ подобныя дѣла, узнали — или по-крайней-мѣрѣ они такъ думали — что онъ аккуратно платилъ своему портному — и мнѣніе, что Фердинандъ Лопецъ былъ человѣкъ съ деньгами, одержало верхъ.

Нѣкоторымъ было извѣстно, что онъ нанималъ квартиру въ нижней части Вестминстера — но не многіе знали, гдѣ именно находилась эта квартира. Ни одинъ изъ его друзей не входилъ въ нее. Въ умѣренной степени онъ имѣлъ наклонность къ гостепріимству — то-есть не частому, но когда представлялся случай, любезному гостепріимству. Но для этого выбирались какой-нибудь клубъ или таверна, или лѣтомъ какой нибудь берегъ у рѣки. Между лѣтнихъ цвѣтовъ у воды, для мужчинъ и женщинъ вмѣстѣ, онъ былъ вѣжливымъ и радушнымъ хозяиномъ, потому что обладалъ рѣдкимъ даромъ хорошо устраивать такія вещи.

Охота кончилась; восточный вѣтеръ еще дулъ; большей части лондонскаго свѣта въ городѣ не было, когда въ одно непріятное утро Фердинандъ Донецъ отправился въ Сити по желѣзной дорогѣ отъ Вестминстерскаго моста. Когда онъ отправлялся туда — не ежедневно, какъ человѣкъ дѣловой, но скорѣе какъ капиталистъ или любитель — онъ имѣлъ обыкновеніе ѣздить въ своей собственной колясочкѣ. Но теперь онъ прошелъ пѣшкомъ по берегу рѣки на темный, маленькій дворикъ, называемый Танкардскимъ, близъ Англійскаго банка, по узкому, длинному, темному коридору вошелъ въ маленькую контору съ задней стороны зданія, гдѣ за конторкою сидѣлъ грязный господинъ въ новой шляпѣ набекрень, которому могло быть лѣтъ около сорока. Тутъ было очень темно и человѣкъ этотъ перевертывалъ конторскія книги. Человѣкъ, незнакомый съ обычаями Сити, вѣроятно, могъ бы сказать, что онъ не дѣлалъ ничего, но онъ конечно наполнялъ свою голову тѣми свѣдѣніями, которыя дадутъ ему возможность заработать пропитаніе. По другую сторону конторки маленькій мальчикъ списываль письма.

Это были мистеръ Секстусъ Паркеръ — въ просторѣчіи называемый Сексти Паркеръ — и его писарь. Паркеръ былъ очень хорошо извѣстенъ и въ настоящую минуту пользовался уваженіемъ на биржѣ.

— Какъ! это вы Лопецъ? сказалъ онъ. — Чрезвычайно радъ видѣть васъ. Что я могу сдѣлать для васъ?

— Пойдемте-ка сюда, отвѣтилъ Лопецъ.

За очень маленькою конторой Паркера была контора еще меньше, гдѣ находились несгараемый сундукъ, маленькій сломанный столикъ, два стула и старый умывальный столъ съ измятымъ полотенцемъ. Лопецъ вошелъ первый въ это святилище, какъ будто зналъ его хорошо, Сексти Паркеръ пошелъ за нимъ.

— Отвратительная погода, не такъ ли? сказалъ Сексти.

— Да — скверный восточный вѣтеръ.

— Прорѣзываетъ насквозь и въ то же время палитъ солнце. Въ это время года слѣдуетъ отправляться на зимовку куда-нибудь.

— Для чего же вы не отправляетесь? спросилъ Лопецъ.

— Дѣла хорошо идутъ. Вотъ оно что. Нельзя бросать дѣла, когда они идутъ. Не всѣ могутъ такъ поступать, какъ вы — бросить регулярный трудъ и то часокъ здѣсь, то часокъ тамъ улаживать выгодное дѣльцо по вашему вкусу. Я не смѣлъ бы заниматься этимъ.

— Не думаю, чтобы вы или кто нибудь другой зналъ, чѣмъ я занимаюсь, сказалъ Лопецъ съ обиженнымъ видомъ.

— И даже не заботимся знать, сказалъ Сексти: — только надѣемся для васъ, что вы занимаетесь дѣломъ хорошимъ.

Сексти Паркеръ зналъ Лопеца хорошо уже нѣсколько лѣтъ, и будучи самъ человѣкъ надменный — даже, если сказать правду, забіяка — и вовсе не способный уступать безъ особеннаго натиска, часто пытался «сладить» съ своимъ другомъ, какъ выразился бы онъ самъ. Но я сомнѣваюсь, могъ ли онъ припомнить хотя одинъ примѣръ, когда могъ бы поздравить себя съ успѣхомъ. Онъ и теперь пытался сладить, но голосъ его ослабѣлъ, когда онъ уловилъ выраженіе въ глазахъ своего друга.

— Конечно, сказалъ Лопецъ.

Потомъ онъ продолжалъ, не измѣнивъ ни своего голоса, ни выраженія своихъ глазъ:

— Я скажу вамъ, чего я желаю отъ васъ. Я желаю, чтобы вы подписали этотъ вексель на три мѣсяца.

Сексти Паркеръ раскрылъ глаза и ротъ и взялъ бумажку, подаваемую ему. Это былъ вексель на 750 ф. с., который, если будетъ подписанъ имъ, обяжетъ его въ концѣ означеннаго періода заплатить эту сумму, если она не будетъ заплачена иначе. Его другъ Лопецъ обращался къ нему за этимъ, чтобы занять названную сумму. Объ одолженіи такого рода слѣдуетъ просить почти на колѣняхъ — и даже въ такомъ случаѣ Секстусъ Паркеръ непремѣнно отказалъ бы — а объ этомъ проситъ Фердинандъ Лопецъ, котораго Секстусъ Паркеръ считалъ человѣкомъ богатымъ — и проситъ совсѣмъ не на колѣняхъ, а можно сказать, приставивъ къ горлу пистолетъ.

— Вексель! сказалъ Сексти. — Какъ! развѣ вы въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ?

— Я не стану разсказывать вамъ теперь о моихъ дѣлахъ, а желаю, чтобы вы исполнили мою просьбу. Я полагаю, вы не сомнѣваетесь, что я могу заплатить 750 ф. с.

— О! конечно нѣтъ, сказалъ Сексти, на котораго взглянули и который не совсѣмъ хорошо перенесъ этотъ взглядъ.

— Не думаю, чтобы вы отказали мнѣ, даже если бы я находился въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, какъ вы выражаетесь.

Эти люди имѣли прежде между собою дѣла, въ которыхъ Лопецъ оказался вѣроятно сильнѣе, и воспоминаніе о нихъ, вдобавокъ къ тому взгляду, который еще былъ на него устремленъ, было тяжело для бѣднаго Сексти.

— О! конечно, нѣтъ; я не думалъ отказать. Я полагаю однако, что можно же удивиться.

— Я не знаю, чему вамъ удивляться; такія вещи очень обыкновенны. Мнѣ случилось взять долю въ займѣ, на который у меня не хватило наличныхъ денегъ, и вотъ почему мнѣ нужно нѣсколько сотенъ. Я ни къ кому не обратился бы такъ охотно, какъ къ вамъ. Если вы… не боитесь, такъ подпишите.

— О! я не боюсь, сказалъ Сексти, взявъ перо и написавъ свое имя поперекъ векселя.

Но даже прежде, чѣмъ онъ кончилъ подписывать, когда отвелъ глаза отъ лица своего собесѣдника и устремилъ ихъ на непріятную бумажку, которую держалъ въ рукѣ, онъ раскаялся въ своемъ поступкѣ. Онъ почти остановилъ свою подпись на половинѣ. Онъ колебался, но у него недостало духа остановить свою руку.

— А все-таки это странная сдѣлка, сказалъ онъ, откидываясь на спинку стула.

— Самая обыкновенная, возразилъ Лопецъ, непринужденно взявъ вексель, складывая его и кладя въ бумажникъ. — Развѣ наши имена не находились прежде на бумагѣ?

— Когда мы оба могли извлечь выгоду изъ этого.

— Вы не можете извлечь никакой выгоды и ничего не потеряете. Прощайте; очень благодаренъ, хотя я не приписываю этому такой важности, какъ вы.

Фердинандъ Лопецъ ушелъ, а Сексти Паркеръ остался одинъ съ своимъ изумленіемъ.

— Ей-Богу, это странно! сказалъ онъ самъ себѣ. — Кто могъ бы подумать, что Лопецъ нуждается въ нѣсколькихъ стахъ фунтахъ? Но, кажется, опасаться нечего. Онъ не явился бы такимъ образомъ, если бы дѣла его не были въ порядкѣ. Но, можетъ быть, мнѣ не слѣдовало бы дѣлать этого. Человѣкъ не долженъ никогда дѣлать подобныя вещи, никогда — никогда!

Мистеръ Сектусъ Паркеръ остался очень недоволенъ собою, такъ что когда вернулся домой въ этотъ вечеръ къ своей женѣ и своему маленькому семейству въ Пондерс-Эндъ, онъ былъ не очень любезенъ съ ними, потому что эти 750 ф. с. лежали у него на сердцѣ за ужиномъ и давили его ночью во снѣ.

Глава II.
Эверетъ Вортонъ.

Въ этотъ самый день Лопецъ обѣдалъ съ своимъ пріятелемъ Эверетомъ Вортономъ въ новомъ клубѣ, называемомъ Прогрессъ, гдѣ они оба были членами. Прогрессъ былъ новый клубъ и открытъ не болѣе трехъ лѣтъ, но все-таки онъ былъ уже на столько старъ, что видѣлъ многія надежды своей ранней юности поблекшими отъ старости и бездѣйствія. Прогрессъ намѣревался сдѣлать многое для либеральной партіи — или вообще для политической либеральности — и въ сущности сдѣлалъ очень мало или вовсе ничего. Его подняли съ значительнымъ энтузіазмомъ и одно время нѣкоторые ярые политики думали, что посредствомъ этого учрежденія люди геніальные, энергическіе и способные, но безъ состоянія — подразумѣвая всегда самихъ себя — получатъ непремѣнно мѣста въ парламентѣ и министерствѣ. Но такой результатъ достигнутъ не былъ. Недоставало чего-то — чувствуемаго, но неопредѣленнаго — что до-сихъ-поръ было гибелью. Молодые люди говорили, что это происходило оттого, что не было ни одного стараго актера, умѣвшаго дергать проволоку, который поставилъ бы клубъ на настоящую дорогу. Старые же люди говорили, что это потому, что молодые люди были самонадѣянныя куклы. Какъ бы то ни было, не было сомнѣнія, что успѣхи Прогресса шли медленно и что либеральные политики страны, хотя особенный новый клубъ былъ открытъ для споспѣшествованія ихъ видамъ, пока еще мало подвигались впередъ.

— Намъ недостаетъ организаціи, сказалъ одинъ изъ молодыхъ передовыхъ людей.

Но организація еще не являлась.

Клубъ однако продолжалъ существовать, какъ всякіе другіе клубы; члены обѣдали, курили, играли въ бильярдъ и дѣлали видъ, будто читаютъ. Нѣкоторые энергическіе члены еще надѣялись, что настанетъ день, когда осуществятся ихъ великія идеи — но всѣ члены вообще довольствовались только тѣмъ, что ѣли, пили и играли въ бильярдъ. Это былъ клубъ довольно хорошій — было нѣсколько либеральныхъ сыновей лордовъ, десятка два членовъ парламента, которыхъ увѣрили, что они пренебрегутъ обязанностями своей партіи, если не сдѣлаются членами этого клуба, и обычный подборъ адвокатовъ, стряпчихъ, купцовъ и людей праздныхъ.

Во всякомъ случаѣ клубъ этотъ былъ хорошъ для Фердинанда Лопеца, который былъ разборчивъ на счетъ обѣда и имѣлъ свое собственное мнѣніе о винахъ. Слышали, какъ онъ говорилъ, что относительно спокойнаго комфорта ни одинъ клубъ въ Лондонѣ не можетъ сравниться съ этимъ; но его слушатели не знали, что онъ когда-то получилъ черные балы въ Т-- и въ Д--. Эти случаи Лопецъ имѣлъ дарованіе держать на заднемъ планѣ. Его настоящій собесѣдникъ Эверетъ Вортонъ, былъ, такъ же какъ и онъ, однимъ изъ первыхъ членовъ, а Вортонъ принадлежалъ къ числу тѣхъ, которые надѣятся найти въ клубѣ ступень къ высокой политической жизни, и онъ теперь говорилъ часто съ лѣнивою энергіей о необходимости организаціи.

— Самъ я, сказалъ Лопецъ: — не могу представить себѣ болѣе пустого честолюбія, какъ мѣсто въ британскомъ парламентѣ. Что человѣкъ выигрываетъ чрезъ это? Немногіе, имѣвшіе успѣхъ, трудятся усиленно за небольшое вознагражденіе и не получаютъ благодарности — или трудятся почти также усердно безъ всякаго вознагражденія и также мало получаютъ благодарности. Многіе, неимѣющіе успѣха, сидятъ праздно по цѣлымъ часамъ, подвергаясь утомительной задачѣ слушать пошлости, и наслаждаются взамѣнъ теперь рѣшительно ничтожнымъ преимуществомъ выставлять на своихъ письмахъ Ч. П. {Членъ парламента. Пр. Пер.}

— Кто-нибудь долженъ же составлять законы для страны.

— Не вижу необходимости. Я думаю, что страна была бы очень довольна, если бы знала, что никакой старый законъ не будетъ отмѣненъ и никакой новый не сдѣланъ еще лѣтъ двадцать.

— Вы не отмѣнили бы хлѣбныхъ законовъ?

— Теперь такихъ законовъ нѣтъ.

— И не измѣнили бы подоходную таксу?

— Я не измѣнилъ бы ничего. Но во всякимъ случаѣ, измѣнятся ли законы, или останутся, для меня утѣшительно, что мнѣ не нужно соваться въ это самому. Конечно, есть одна выгода быть членомъ парламента.

— Вы не можете быть арестованы.

— Да — это и еще другое. Это помогаетъ человѣку достать мѣсто директора въ нѣкоторыхъ обществахъ. Люди еще такіе дураки, что вѣрятъ комитету директоровъ, составленному изъ членовъ парламента, и поэтому разумѣется членовъ парламента принимаютъ туда охотно. Но если вы желаете поступить въ парламентъ, зачѣмъ вы не устроитесь съ вашимъ отцомъ, вмѣсто того, чтобы ждать, что клубъ можетъ для васъ сдѣлать?

— Отецъ не дастъ ни одного шиллинга для этого. Онъ самъ никогда въ парламентѣ не былъ.

— И поэтому презираетъ его.

— Отчасти, можетъ быть. Никто не трудился такъ усиленно, какъ онъ, и въ своемъ родѣ успѣшнѣе; и видя, какъ одинъ за другимъ люди моложе его становились членами парламента, пока онъ оставался въ адвокатской средѣ, можетъ быть, онъ немножко и завидуетъ.

— Судя по тому, какъ я вижу, вы живете дома, я думаю, что вашъ отецъ сдѣлалъ бы для васъ все — если бы вы сумѣли взяться за это. Нѣтъ никакого сомнѣнія, я полагаю, что его средства дозволяютъ это.

— Мой отецъ никогда ничего не говоритъ мнѣ о своихъ денежныхъ дѣлахъ, хотя очень много говоритъ о моихъ. Нѣтъ на свѣтѣ человѣка скрытнѣе моего отца. Но я думаю, что его средства позволили бы ему все.

— Желалъ бы я имѣть такого отца, сказалъ Фердинандъ Лопецъ. — Мнѣ кажется, что я успѣлъ бы узнать навѣрно его состояніе и воспользоваться имъ.

Вортонъ чуть не спросилъ своего пріятеля — почти собрался съ мужествомъ спросить — много ли сдѣлалъ для него отецъ. Они были очень коротки и въ одномъ отношеніи которое Лопеца очень интересовало, даже откровенны. Но младшій и болѣе слабый человѣкъ не могъ рѣшиться сдѣлать вопросъ, который, по его мнѣнію, будетъ непріятенъ. Ловецъ никогда прежде во все время ихъ знакомства не намекалъ на свои сыновнія стремленія. Точно будто онъ былъ созданъ самъ по себѣ, независимо отъ материнскаго молока или отцовскихъ денегъ. Теперь вопросъ могъ быть предложенъ почти естественно. Но онъ предложенъ не былъ.

Эверетъ Вортонъ былъ предметомъ заботъ для отца — но заботъ не такихъ мучительныхъ, какъ бываютъ нѣкоторые сыновья. Недостатки его были не такого свойства, чтобы наполнить горечью жизнь отца и покрыть горемъ его сѣдые волосы. Старику Вортону никогда не приходилось спрашивать себя, долженъ ли онъ наконецъ позволить своему сыну пасть въ самую низкую бездну, или еще бороться, чтобы поставить его на ноги, опять простить ему, опять платить его долги, опять стараться забыть безславіе и приписать все легкомыслію юности. Если бы это было такъ, мнѣ кажется, что если не при первомъ или второмъ паденіи, то непремѣнно на третьемъ молодой человѣкъ упалъ бы въ бездну, потому что Вортонъ былъ человѣкъ суровый и способный дойти до яснаго заключенія о предметахъ, самыхъ близкихъ и самыхъ дорогихъ для него.

Но Эверетъ Вортонъ просто выказалъ себя неспособнымъ самъ содержать себя. Онъ никогда не отказывался отъ этого — но просто былъ неспособенъ. Онъ никогда не увѣрялъ, ни словами, ни дѣйствіями, что такъ какъ отецъ его богатъ, а онъ единственный сынъ, то онъ не хочетъ дѣлать ничего. Но онъ пробовалъ три раза и каждый разъ послѣ короткаго испытанія увѣрялъ своего отца и своихъ друзей, что это занятіе для него не годится.

Не выдержавъ экзамена въ Оксфордѣ — потому что занятія въ университетѣ ему не нравились — онъ поступилъ въ банкирскую контору, не простымъ конторщикомъ, но съ предложеніемъ отца, подкрѣпленнаго согласіемъ товарища банка, что онъ трудомъ проложитъ себѣ путь къ богатству и важному коммерческому положенію. Но чрезъ шесть мѣсяцевъ занятія въ банкѣ показались ему отвратительными и онъ тотчасъ началъ заниматься съ юристомъ Онъ продолжалъ заниматься до тѣхъ поръ, пока не былъ сдѣланъ адвокатомъ — потому что человѣкъ можетъ сдѣлаться адвокатомъ занимаясь очень мало. Но потомъ онъ не былъ въ состояніи перенести одиночество въ своей квартирѣ и въ двадцать-пять лѣтъ нашелъ, что игра на биржѣ самое удобное занятіе для такихъ дарованій и такой энергіи, какими обладалъ онъ. Неудачи его въ тотъ годъ, когда онъ поступилъ въ Сити, знали только онъ и его отецъ — можетъ быть, и Фердинандъ Лопецъ зналъ объ этомъ кое-что. Но двадцати-шести лѣтъ онъ бросилъ и биржу, и теперь двадцати-восьми лѣтъ Эверетъ Вортонъ узналъ, что природа и его способности предназначили его для парламентской карьеры. Онъ, вѣроятно, говорилъ объ этомъ отцу и получилъ холодный отказъ.

Эверетъ Вортонъ былъ хорошъ собою, мужественно сложенъ, высокаго роста, съ широкими плечами, свѣтлыми волосами, носилъ большую, шелковистую, густую бороду, заставлявшую его казаться старше его лѣтъ; ни по разговору, ни по наружности онъ не могъ быть принятъ за дурака, но самыя движенія его тѣла и выраженіе лица показывали, что у него недостаетъ твердости.

Онъ, конечно, дуракомъ не былъ. Онъ много читалъ, и хотя вообще забывалъ, что читалъ, въ немъ отъ чтенія оставался какой-то туманный свѣтъ, поддерживаемый мыслями другихъ, что позволяло ему говорить о многихъ предметахъ. О немъ нельзя сказать, чтобы онъ много думалъ самъ — но ему казалось, что онъ думалъ. Онъ воображалъ, что глубоко изучилъ политику, и имѣлъ право называть многихъ государственвыхъ людей ослами, потому что они не видѣли того, что видѣлъ онъ. Онъ зналъ по пальцамъ важный вопросъ о рабочемъ трудѣ и все, что относится къ союзамъ и забастовкамъ. Онъ зналъ, какъ англиканская церковь должна быть уничтожена и составлена вновь. Онъ совершенно ясно понималъ финансовые вопросы и видѣлъ насквозь, что чрезъ нѣсколько столѣтій всякое желаніе личной собственности будетъ уничтожено филантропіей, столь всеобщей, что ее и добродѣтелью называть будетъ нельзя. А пока онъ никакъ не успѣвалъ платить аккуратно своему портному изъ 400 ф. с., которые отецъ давалъ ему въ годъ, и постоянно мечталъ объ удобствахъ хо рошаго дохода.

Онъ былъ популярный человѣкъ — весьма популярный съ женщинами, къ которымъ всегда былъ вѣжливъ — и вообще любимъ мужчинами, съ которыми былъ искрененъ и добродушенъ. Хотя онъ этого не зналъ, онъ былъ очень дорогъ своему отцу, который по своему, безмолвно, почти восхищался откровенностью и безковарною свободой характера, составлявшею противоположность съ его собственнымъ характеромъ.

Отецъ, хотя никогда не говорилъ сыну лестнаго слова, въ сущности приписывалъ ему гораздо болѣе способностей, чѣмъ онъ имѣлъ, и даже, когда повидимому показывалъ къ нему пренебреженіе, слушалъ желчную критику молодого человѣка съ удовольствіемъ.

Эверетъ также былъ очень дорогъ своей сестрѣ, единственному другому члену этой отрасли Вортонской фамиліи. Мноroe будетъ сказано о ней на этихъ страницахъ и надо надѣяться, что читатель заинтересуется ея судьбою. Но здѣсь, говоря о братѣ, достаточно сказать, что сестра, которая была одарена гораздо большими способностями, чѣмъ онъ, тоже вѣрила нѣсколько притязательнымъ правамъ своего менѣе даровитаго брата.

Можетъ быть, это было несчастье для Эверета Вортона, что нѣкоторые вѣрили ему, и еще большее несчастье, что нѣкоторые другіе находили нужнымъ дѣлать видъ, будто вѣрили. Между послѣдними можно поставить пріятеля, съ которымъ онъ теперь обѣдалъ въ Прогрессѣ. Человѣкъ можетъ льстить другому, какъ Лопецъ льстилъ иногда Вортону, безъ умышленной лжи. Человѣку иногда нужно быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ другимъ человѣкомъ и онъ постепенно, почти безсознательно научается пользоваться слабостями другого. Для Лопеца было очень важно находиться въ хорошихъ отношеніяхъ съ членами Вортонской фамиліи, такъ какъ онъ добивался руки дочери этого дома. Въ ея привязанности онъ почти былъ увѣренъ. Въ согласіи отца на этотъ бракъ онъ имѣлъ причины болѣе чѣмъ сомнѣваться. Но братъ былъ его другъ — и въ подобныхъ обстоятельствахъ можно оправдать, что онъ льститъ брату.

— Я вотъ что вамъ скажу, Лопецъ, сказалъ Вортонъ, когда они вышли вмѣстѣ изъ клуба нѣсколько позднѣе десяти часовъ: — нынѣшніе люди не даютъ себѣ труда занимать свои мысли предметами дѣйствительно интересными. Попе зналъ это хорошо, когда говорилъ, что «настоящее изученіе для человѣка есть человѣкъ». Но теперь никто не читаетъ Попе, а если и читаютъ, то не трудятся понимать.

— Люди слишкомъ заняты наживаніемъ денегъ, любезный другъ.

— Въ томъ то и дѣло. Деньги очень хорошая вещь.

— Очень хорошая, сказалъ Лопецъ.

— Но поиски за ними унизительны. Если человѣкъ можетъ наживать деньги четыре, шесть или даже восемь часовъ въ день, а потомъ выкинуть изъ мысли это занятіе, какъ писарь въ конторѣ выкидываетъ изъ мыслей копированіе писемъ и конторскія книги, тогда…

— Онъ никогда не наживетъ денегъ такимъ образомъ — и не сохранитъ ихъ.

— Слѣдовательно, это занятіе унизительно. Человѣкъ перестаетъ заботиться о великихъ интересахъ міра и даже забываетъ ихъ существованіе, когда вся его душа въ испанскихъ фондахъ. Изъ меня хотѣли сдѣлать банкира, но я нашелъ, что это убьетъ меня.

— Мнѣ кажется, и я былъ бы убитъ, если бы долженъ былъ ограничиться испанскими фондами.

— Вы знаете, что я хочу сказать. Вы по-крайней-мѣрѣ можете понять меня, хотя я боюсь, что вы зашли слишкомъ далеко и не бросите мысль о томъ, чтобы составить себѣ состояніе.

— Я бросилъ бы ее завтра, если бы могъ получить состояніе составленное. Человѣкъ долженъ же ѣсть.

— Да — онъ ѣсть долженъ. Но я не увѣренъ, задумчиво сказалъ Вортонъ: — что ему слѣдуетъ думать о томъ, что онъ ѣстъ.

— Если говядину подадутъ безъ хрѣна!

Случилось такъ, что когда они сидѣли за обѣдомъ, то экономъ клуба не позаботился о достаточномъ количествѣ этой приправы и Вортонъ жаловался на это.

— Человѣкъ имѣетъ право на то, за что онъ платитъ, сказалъ Вортонъ съ притворной торжественностью: — и если онъ пропускаетъ такія вещи безъ замѣчанія, то наноситъ вредъ человѣчеству вообще. Я не попаду въ ловушку оттого, что люблю хрѣнъ съ говядиной. Ну, я не могу итти дальше, потому что мнѣ нужно многое прочесть, прежде чѣмъ я брошусь въ объятія Морфея. Послушайтесь моего совѣта и отправляйтесь прямо къ отцу. Что ни чувствовала бы Эмилія, не думаю, чтобы она подала вамъ большія надежды, если вы не примитесь за это такимъ образомъ. У нея свои собственныя чопорныя понятія, которыя впрочемъ кажутся не такъ предосудительны, когда человѣкъ желаетъ жениться.

— Сохрани меня Богъ подумать, что въ вашей сестрѣ есть что-нибудь предосудительное!

— Я самъ этого не нахожу. Женщины вообще поверхностны — но нѣкоторыя поверхностны добросовѣстно, а нѣкоторыя недобросовѣстно. Эмилія по-крайней-мѣрѣ добросовѣстна.

— Позвольте на минуту.

Они шли подъ руку по широкой мостовой, которая ведетъ изъ Пелль-Мелля къ колоннѣ Герцога Йоркскаго.

— Мнѣ хотѣлось бы яснѣе понять вашего отца. Онъ всегда вѣжливъ ко мнѣ, но смотритъ на меня холодно, и это заставляетъ меня думать, что я у него не на хорошемъ счету.

— Онъ таковъ со всѣми.

— Я никакъ не могу заглянуть къ нему въ душу. Вы вѣрно слышали, какъ онъ говоритъ обо мнѣ въ мое отсутствіе?

— Онъ никогда ни о комъ много не говоритъ.

— Но одно слово заставило бы меня понять, какъ онъ расположенъ ко мнѣ. Вамъ хорошо извѣстно, что я менѣе всѣхъ наклоненъ къ любопытству о томъ, что другіе думаютъ обо мнѣ. Я даже не забочусь объ этомъ, какъ слѣдовало бы заботиться. Я совершенно равнодушенъ къ мнѣнію свѣта и никогда не откажусь отъ пріятнаго общества человѣка только потому, что онъ бранилъ меня за глаза. Я цѣню пріятными качествами человѣка, а не тѣмъ, любитъ онъ или не любитъ меня. Но въ этомъ заключается дражайшая цѣль моей жизни и мнѣ можетъ послужить въ пользу такимъ или другимъ образомъ, если я узнаю, хорошее или дурное мнѣніе имѣетъ онъ обо маѣ.

— Вы обѣдали три раза въ прошлые три мѣсяца на Манчестерскомъ скверѣ, а я не знаю человѣка особенно молодого, который могъ бы похвастаться такимъ сильнымъ доказательствомъ короткости съ моимъ отцомъ.

— Да, и я знаю мои выгоды. Но я былъ тамъ какъ вашъ другъ, а не его.

— Онъ ни капельки не дорожитъ моими друзьями. Я хотѣлъ пригласитъ обѣдать Чарли Скета, но отецъ ни за что не хотѣлъ принять его.

— Чарли Скетъ ходитъ съ прорванными локтями и держитъ пари на бильярдѣ. Я человѣкъ порядочный — или по крайней-мѣрѣ вашъ отецъ такъ думаетъ. Вашъ отецъ болѣе заботится о васъ, чѣмъ вы думаете, и желаетъ, чтобы въ его домѣ было вамъ пріятно, пока это можетъ служить къ вашимъ выгодамъ. Относительно васъ онъ даже доволенъ мною; онъ думаетъ, что моя наклонность пріобрѣтать деньги сильнѣе моей наклонности тратить ихъ. Но все-таки онъ скорѣе смотритъ на меня какъ на друга вашего, чѣмъ своего, хотя онъ накормилъ меня обѣдомъ три раза въ три мѣсяца — и я сознаю всю обширность его гостепріимства — не думаю, чтобы онъ сказалъ слово въ мою пользу. Желалъ бы я знать, что онъ говоритъ.

— Онъ говоритъ, что ничего о васъ не знаетъ.

— О, вотъ что! Это? Стало быть, онъ не знаетъ ничего дурного. Если онъ еще разъ скажетъ это, спросите его, о сколькихъ людяхъ, обѣдающихъ у него, можетъ онъ сказать то же самое. Спокойной ночи; не стану задерживать васъ долѣе. Но вотъ что могу я вамъ сказать: если бы мы съ вами успѣли подладиться къ нему, вы могли бы получить мѣсто въ парламентѣ, а я жену — то-есть, разумѣется, если она захочетъ выйти за меня.

Они разстались, но Лопецъ остался на улицѣ и сталъ ходить взадъ и впередъ, думая о разныхъ разностяхъ. Онъ конечно зналъ коротко своего пріятеля молодого Вортона, цѣнилъ его хорошія качества и вполнѣ понималъ его слабость. Своими вопросами онъ выпыталъ достаточно для удостовѣренія, что отецъ Эмиліи непріязненно отнесется къ его предложенію. Онъ прежде почти не сомнѣвался, а теперь былъ убѣжденъ. «Онъ не многое знаетъ обо мнѣ», разсуждалъ онъ самъ съ собою. «Ну да, онъ не знаетъ — и не многое могу я сказать ему. Разумѣется, онъ благоразуменъ. Но и благоразумные люди дѣлаютъ иногда сумасбродныя вещи. И у самыхъ осторожныхъ банкировъ въ Сити выманиваютъ деньги; женщинъ самой строгой нравственности можно заставить измѣнить добродѣтели; самыхъ опытныхъ государственныхъ людей можно заставить измѣнить ихъ правиламъ. Кто можетъ разсчитать вѣроятности на успѣхъ? Мужчины, предводительствующіе удальцами, обыкновенно не получаютъ ранъ — и пятый или шестой наслѣдникъ получаетъ титулъ».

Это онъ говорилъ себѣ своимъ внутреннимъ голосомъ, а потомъ спросилъ себя вслухъ, какую вѣроятность на успѣхъ имѣетъ онъ съ самою дѣвушкой, и почти осмѣлился сказать себѣ, что въ этомъ отношеніи онъ не долженъ отчаиваться.

Онъ дѣйствительно любилъ эту дѣвушку и благоговѣлъ передъ нею, считая ее лучше, выше и благороднѣе другихъ человѣческихъ существъ — какъ человѣкъ чувствуетъ, когда онъ влюбленъ, и думая это, онъ испытывалъ то сомнѣніе въ своемъ успѣхѣ, которое происходитъ отъ такого благоговѣнія.

Глава III.
Мистеръ Эбель Вортонъ, К. А.^[1]

Лопецъ былъ неспособенъ откладывать дѣла въ дальній ящикъ. Когда онъ усталъ ходить взадъ и впередъ по мостовой, подвергаясь все время холодному восточному вѣтру, онъ отправился домой и думалъ все о томъ же, лежа въ постели.

Даже если бы онъ получилъ признаніе въ любви отъ дѣвушки безъ согласія отца, онъ могъ очутиться гораздо далѣе, чѣмъ прежде, отъ своей цѣли. Вортонъ былъ человѣкъ стариннаго покроя и не только счелъ бы себя обиженнымъ, но нашелъ бы, что оскорблены общественные обычаи, если бы руку его дочери стали просить безъ его предварительнаго согласія. Если онъ дастъ положительный отказъ — ну, тогда борьба, хотя и отчаянная, могла бы, можетъ быть, вестись посредствомъ другой стратегіи; но обдумавъ зрѣло это дѣло, Лопецъ нашелъ нужнымъ сначала обратиться къ отцу. Дѣлая это, онъ не будетъ испытывать глупаго страха. Что ни чувствовалъ бы онъ, говоря съ дѣвушкой, онъ имѣлъ достаточно твердости, чтобы спросить отца, если не самоувѣренно, то покрайней мѣрѣ безъ трепета. Онъ находилъ вѣроятнымъ, что отецъ при первомъ предложеніи не дастъ совершеннаго согласія и не откажетъ совсѣмъ. Характеръ этого человѣка не допускалъ рѣшительнаго отвѣта въ первую минуту. Влюбленный воображалъ, что можетъ быть ему будетъ выгодно воспользоваться періодомъ сомнѣнія, которое такимъ образомъ будетъ возбуждено.

Вортонъ былъ уже давно адвокатомъ въ Судѣ по Справедливости. Цѣлую жизнь — онъ трудился лѣтъ пятьдесятъ — онъ не выходилъ изъ Вице-Канцлерскаго суда, къ которымъ было гораздо извѣстнѣе имя Вортона, чѣмъ какого бы то ни было знаменитаго судьи, засѣдавшаго тамъ. Онъ рано началъ свою карьеру и трудился въ адвокатской мантіи до шестидесяти. Онъ накопилъ большое состояніе, посредствомъ своей профессіи по большей части, но отчасти также и отъ бережливаго употребленія своего собственнаго отцовскаго наслѣдства и денегъ жены. Всѣ знали, что онъ богатъ, но никто не зналъ, какъ велико его состояніе.

Когда онъ рѣшился надѣть шелковую мантію, онъ увѣрялъ своихъ друзей, что это предварительный шагъ къ удаленію отъ занятій. Измѣненная метода труда не годилась для его лѣтъ — и даже была невыгодна. Онъ надѣлъ шелковую мантію въ честь своихъ преклонныхъ лѣтъ.

Но теперь уже онъ трудился двѣнадцать или четырнадцать лѣтъ въ шелковой мантіи — почти такъ же усиленно, какъ и въ молодости, и также выгодно въ денежномъ отношеніи; и хотя каждый мѣсяцъ увѣрялъ онъ о своемъ намѣреніи не брать новыхъ дѣлъ, и хотя иногда отказывался отъ работы, все таки его умственныя способности были также ясны и физически повидимому онъ не утомлялся.

Вортонъ женился сорока лѣтъ и теперь прошло два года послѣ смерти его жены. У него было шестеро дѣтей — изъ которыхъ осталось только двое на утѣшеніе его преклонныхъ лѣтъ. Ему было около пятидесяти, когда родилась его младшая дочь, и слѣдовательно теперь онъ былъ старымъ отцомъ молоденькой дочери.

Но онъ принадлежалъ къ числу такихъ людей, которые въ молодости никогда не бываютъ очень молоды, за то въ старости никогда не бываютъ очень стары. Онъ могъ еще бодро ѣздить верхомъ по парку и дѣлалъ это старательно каждое утро послѣ чашки чаю и передъ завтракомъ. Онъ могъ ходить пѣшкомъ изъ своей конторы каждый день и по воскресеньямъ могъ обходить паркъ пѣшкомъ. Два раза въ недѣлю, по средамъ и суботамъ, онъ обѣдалъ въ старомъ юридическомъ клубѣ Ильдонѣ и игралъ въ вистъ послѣ обѣда до двѣнадцати часовъ.

Это было самое большое развлеченіе и, какъ мнѣ кажется, главное удовольствіе его жизни. Въ половинѣ августа онъ съ дочерью обыкновенно уѣзжалъ на мѣсяцъ въ Вортонскій замокъ въ Гертфордширѣ, къ своему родственнику сер-Элореду Вортону — и это было единственной тягостью въ его жизни. Но его увѣрили, что для здоровья его, жены и дочери было необходимо, чтобы онъ каждое лѣто уѣзжалъ изъ Лондона на время. Куда же было ему ѣхать?

Сер-Элоредъ былъ родственникъ и джентльменъ. Эмиліи нравился Вортонскій замокъ. Приличнѣе всего было ѣздить туда. Онъ ненавидѣлъ Вортонскій замокъ, но не было ни одного мѣста внѣ Лондона, которое онъ не ненавидѣлъ бы больше. Разъ его уговорили съѣздить на берега Рейна, но онъ никогда болѣе не ѣздилъ за границу. Эмилія иногда уѣзжала за границу съ своими родственниками и въ это время старый адвокатъ большую часть времени проводилъ въ своемъ клубѣ.

Онъ былъ худощавый, крѣпкаго сложенія человѣкъ, съ свѣтло каштановыми волосами, съ едва замѣтною сѣдиной, съ маленькими сѣрыми бакенбардами, съ свѣтлыми глазами, косматыми бровями, длиннымъ, некрасивымъ носомъ, на который, по увѣреніямъ молодыхъ юристовъ, можно было повѣсить маленькій чайникъ, и довольно горячій въ разговорѣ, когда съ нимъ не соглашались. При всемъ своемъ извѣстномъ хладнокровіи, мистеръ Вортонъ былъ способенъ очень горячиться въ спорѣ, когда дѣло, о которомъ шла рѣчь, требовало горячности.

Въ одномъ отношеніи всѣ знавшіе его были согласны Онъ былъ юристъ съ головы до ногъ. Многіе сомнѣвались въ его краснорѣчіи, нѣкоторые увѣряли, что ему хорошо были извѣстны его собственныя способности, когда онъ воздерживался отъ высшихъ почестей своей профессіи, но никто не сомнѣвался въ его знаніи законовъ. Онъ когда-то написалъ книгу — о закладѣ государственныхъ бумагъ въ торговлѣ, но это было въ молодости и съ-тѣхъ поръ онъ никогда не занимался литературой.

Онъ былъ такой человѣкъ, котораго вообще боятся. За вистомъ никто не осмѣливался сдѣлать ему выговоръ. Въ судѣ никто никогда не противорѣчилъ ему. Въ его собственномъ домѣ, хотя онъ былъ очень тихаго характера, слуги боялись прогнѣвить его и были внимательны къ его малѣйшимъ требованіямъ. Когда онъ соглашался ѣхать съ знакомыми въ паркъ, всѣ знали, что старикъ Вортонъ долженъ опредѣлить аллюръ. Звали его Эбель и всю жизнь онъ былъ извѣстенъ какъ способный Эбъ — молчаливый, дальновидный, скупой, справедливый старикъ, въ которомъ однако не было недостатка въ сочувствіи и къ страданіямъ, и къ радостямъ человѣчества.

Была недѣля Пасхи; въ судахъ засѣданія не было, но Вортонъ по обыкновенію былъ въ своей конторѣ въ десять часовъ. Настоящихъ удобствъ онъ не зналъ въ другомъ мѣстѣ — развѣ за карточнымъ столомъ въ Ильдонѣ. Онъ ѣлъ, пилъ и спалъ въ своемъ домѣ на Манчестерскомъ скверѣ, но не могъ сказать, чтобы жилъ тамъ. Не тамъ умъ его былъ ясенъ, не тамъ его способности употреблялись въ дѣло.

Когда онъ выходилъ изъ столовой къ своей дочери послѣ обѣда, онъ заставлялъ ее пѣть, а самъ садился съ книгой. Но онъ никогда не читалъ у себя въ домѣ, неизмѣнно впадая въ пріятный, спокойный сонъ, отъ котораго просыпался, когда дочь цѣловала его, отправляясь спать. Потомъ онъ расхаживалъ по комнатѣ, смотрѣлъ на часы, тревожно переминался съ ноги на ногу съ полчаса, пока совѣсть не дозволяла ему отправиться въ свою контору. У него не было занятій въ его собственномъ домѣ. Но съ десяти часовъ утра до пяти, а часто и до шести вечера, умъ его дѣятельно занимался какою-нибудь работой — теперь не всегда юридической, какъ бывало прежде. Въ ящикѣ стараго шкапа, который стоялъ по правую руку его кресла, было спрятано много разныхъ книгъ, которыя ему было бы стыдно показать своимъ кліентамъ — стихотворенія, романы и даже волшебныя сказки. Вортонъ могъ все читать въ своей конторѣ, хотя не могъ ничего читать въ своемъ домѣ. У него была пріятная комната, выходившая въ садъ — и тутъ, въ центрѣ столицы, но въ совершенной тишинѣ, Вортонъ проживалъ свою жизнь.

Около двѣнадцати часовъ на другой день послѣ того, когда Лопецъ посѣтилъ Паркера и обѣдалъ съ Эверетомъ Вортономъ, онъ заѣхалъ въ Каменное Зданіе и былъ введенъ въ контору адвоката. Его быстрые, зоркіе глаза тотчасъ примѣтили книгу, которую Вортонъ спряталъ, а на книгѣ подозрительный билетикъ Мьюди {Извѣстный книгопродавецъ и содержатель библіотеки для чтенія. Пр. Пер.}. Юристы никогда не покупаютъ книгъ у Мьюди и Лопецъ тотчасъ догадался, что его желанный тесть читаетъ романы. Онъ не подозрѣвалъ такой слабости, но вывелъ изъ этого благопріятное предзнаменованіе для своего дѣла. Должно быть, въ сердцѣ стараго юриста, проводившаго утро въ такомъ занятіи, есть мягкое мѣстечко.

— Какъ поживаете, серъ? сказалъ Вортонъ, вставая съ своего мѣста. — Надѣюсь, что вы здоровы, серъ.

Хотя онъ читалъ романъ, его тонъ и обращеніе были очень холодны. Лопецъ никогда прежде не бывалъ въ конторѣ Вортона и не зналъ, хорошо ли сдѣлалъ, что явился туда.

— Садитесь, мистеръ Лопецъ. Чѣмъ я могу служить вамъ въ моей профессіи?

Очень многое могъ онъ сдѣлать какъ «отецъ» — но какимъ образомъ объяснить ему это? Лопецъ не зналъ подозрѣвалъ ли старикъ то чувство, которое онъ теперь намѣревался объявить. Онъ былъ коротокъ въ домѣ на Манчестерскомъ скверѣ и сошелся съ нѣкоей мистрисъ Роби, которая была сестра мистрисъ Вортонъ. Жила на Беркелейской улицѣ, за угломъ Манчестерскаго сквера, и проводила большую часть времени съ Эмиліей Вортонъ. Онѣ бывали вмѣстѣ ежедневно; мистрисъ Роби какъ бы заняла мѣсто второй матери и Лопецъ зналъ, что ей извѣстна его любовь. Если между мистрисъ Роби и старымъ юристомъ существовало довѣріе, то старый юристъ также долженъ объ этомъ знать, но относительно этого Лопецъ находился въ совершенной неизвѣстности.

Задача говорить съ старымъ отцомъ не непріятна, когда влюбленный знаетъ, что ему улыбались и вообще одобряли его намѣренія впродолженіи шести мѣсяцевъ. Его потреплятъ по спинкѣ, наскажутъ много лестнаго и примутъ въ семью. Ему скажутъ, что лучше его Мери или его Августы нѣтъ дочери на свѣтѣ, и слѣдовательно, она будетъ лучшею на свѣтѣ женой, а его самаго при этомъ случаѣ осыплютъ непомѣрными похвалами — и все будетъ прекрасно.

Но очень трудно приступить къ подобному предмету, когда предварительно ничего не знаешь о немъ. Фердинандъ Лопецъ однако былъ не такой человѣкъ, чтобы стоять и дрожать на берегу, когда необходимо прыгнуть въ воду.

— Мистеръ Вортонъ, я осмѣлился явиться сюда потому, что желаю говорить съ вами о вашей дочери.

— О моей дочери?

Удивленіе старика было совершенно неподдѣльное. Разумѣется, когда онъ далъ себѣ время подумать минуту, онъ догадался, что ему хочетъ сказать посѣтитель. Но до этой минуты онъ никогда не соединялъ въ своихъ мысляхъ свою дочь съ Фердинандомъ Лопецомъ. А теперь, когда ему пришла эта мысль, онъ взглянулъ на жениха строгими и недовольными глазами. Для жениха было очевидно, что первая догадка была непріятна отцу.

— Да, серъ. Я знаю, какъ велика моя самонадѣянность. Но, осмѣлившись, не скажу имѣть надежду, но дойти до такого состоянія, что могу быть счастливъ только надеждой, я счелъ за лучшее тотчасъ обратиться къ вамъ.

— Она знаетъ объ этомъ?

— О моемъ посѣщеніи къ вамъ? Ничего.

— О вашихъ намѣреніяхъ? Долженъ ли я понять, что вы дѣлаете это съ ея одобренія?

— Вовсе нѣтъ.

— Говорили вы ей что-нибудь объ этомъ?

— Ни слова. Я явился къ вамъ просить вашего позволенія объясниться съ нею.

— Вы хотите сказать, что она ничего не знаетъ о… о вашемъ предпочтеніи къ ней?

— Этого я не могу сказать. Едва ли бы моя любовь къ ней дошла до такой степени, если бы она не примѣчала ее.

— Я хочу сказать безъ всякихъ околичностей — ухаживали ли вы за нею?

— Кто можетъ сказать, въ чемъ состоитъ ухаживанье, мистеръ Вортонъ?

— Чортъ возьми, серъ, джентльменъ это знаетъ! Джентльменъ знаетъ, игралъ ли онъ чувствами дѣвушки, и когда джентльмена спрашиваютъ, какъ я спрашиваю васъ, онъ по-крайней-мѣрѣ скажетъ правду. Я не желаю никакихъ опредѣленій. Ухаживали вы за нею?

— Я думаю, мистеръ Вортонъ, что я держалъ себя какъ джентльменъ и что вы сознаетесь по-крайней-мѣрѣ въ этомъ, когда узнаете, что я сдѣлалъ и чего не сдѣлалъ. Я старался зарекомендовать себя вашей дочери, но никогда не говорилъ ей ни слова о любви…

— Эверетъ знаетъ обо всемъ этомъ?

— Знаетъ.

— И одобряетъ?

— Онъ знаетъ объ этомъ, потому что онъ самый короткій мой другъ. Какую женщину ни любилъ бы, я сказалъ бы ему. Онъ привязанъ ко мнѣ и, я думаю, былъ бы не прочь назвать меня братомъ. Я говорилъ съ нимъ вчера объ этомъ и онъ сказалъ мнѣ, что конечно мнѣ слѣдуетъ прежде обратиться къ вамъ. Я вполнѣ съ нимъ согласенъ, и вотъ почему я здѣсь. Въ его поведеніи не было ничего такого, что можетъ разсердить васъ, и я полагаю, также и въ моемъ.

Въ осанкѣ говорившаго были достоинство и спокойное, самоувѣренное мужество, которое произвело впечатлѣніе на стараго юриста. Онъ чувствовалъ, что не можетъ сердиться и говорить двусмысленно о томъ, что джентльменъ сдѣлалъ бы или не сдѣлалъ. Онъ можетъ не желать имѣть зятемъ этого человѣка — и въ настоящую минуту онъ это думалъ — но все-таки человѣкъ этотъ заслуживалъ вѣжливаго отвѣта. Какъ могли бы влюбленные приблизиться къ предметамъ своей любви почтительнѣе этого?

— Мистеръ Лопецъ, сказалъ онъ: — вы должны простить мнѣ, если я скажу, что вы сравнительно человѣкъ совсѣмъ для насъ посторонній.

— Это обстоятельство легко исправить, если бы ваши желанія въ этомъ отношеніи были согласны съ моими.

— Но, можетъ быть, они не согласны. Въ этихъ вещахъ слѣдуетъ объясняться откровенно. Счастіе дочери должно составлять предметъ серіозныхъ соображеній — и нѣкоторые люди, къ которымъ, сознаюсь, принадлежу и я, соображаютъ, что равный долженъ жениться на равной. Я желалъ бы, чтобъ моя дочь вышла замужъ — не только въ моей сферѣ, ни выше, ни ниже, но съ человѣкомъ равнаго со мною званія.

— Я право не знаю, мистеръ Вортонъ, должно ли это исключать меня.

— Ну, сказать вамъ по правдѣ, я ничего о васъ не знаю, кто былъ вашъ отецъ, англичанинъ ли, христіанинъ ли, протестантъ ли — даже былъ ли онъ джентльменъ. Это вопросы, которыхъ я и не думалъ бы задавать при всякихъ другихъ обстоятельствахъ, до которыхъ вовсе мнѣ не было бы никакого дѣла, будь вы простой знакомый. Но когда вы говорите человѣку объ его дочери…

— Я вполнѣ признаю ваше право разспросить меня.

— И я ничего не знаю о вашемъ состояніи — рѣшительно ничего. Я слышу, что вы живете какъ человѣкъ богатый, и полагаю, что вы трудомъ пріобрѣтаете свой доходъ. Я ничего не знаю, какимъ образомъ вы его пріобрѣтаете, ничего не знаю, какъ велики ваши средства.

— Разумѣется, объ этомъ слѣдуетъ разспросить; но могу я предположитъ, что вы не имѣете никакихъ возраженій, которыхъ не отстранили бы удовлетворительные отвѣты на эти вопросы?

— Я никогда охотно не отдамъ моей дочери тому, кто не сынъ англійскаго джентльмена. Можетъ быть, это предразсудокъ, но это мое желаніе.

— Мой отецъ, конечно, не былъ англійскимъ джентльменомъ. Онъ былъ португалецъ.

Сказавъ это и такимъ образомъ подвергнувъ себя тотчасъ возвращенію — такому возраженію однако, которое не влечетъ за собою ни проступка, ни безславія — Лопецъ чувствовалъ, что онъ пріобрѣлъ нѣкоторую выгоду. Онъ не могъ перемѣнить того обстоятельства, что онъ сынъ португальца, но сознавшись въ этомъ открыто, онъ думалъ, что можетъ избѣгнуть теперь разсужденія о томъ, что можетъ быть было бы непріятнѣе, но о чемъ упоминать не будетъ надобности, если его происхожденіе окончательно рѣшитъ вопросъ.

— Моя мать была англичанка, прибавилъ онъ: — но мой отецъ не былъ англичанинъ. Я не имѣлъ счастія знать никого изъ нихъ; я сдѣлался сиротою прежде, чѣмъ понялъ, что значитъ имѣть родителей.

Это было сказано такъ трогательно, что на минуту остановило суровое порицаніе со стороны юриста. Вортонъ не могъ тотчасъ повторить свое возраженіе противъ отца, который былъ предметомъ такихъ грустныхъ размышленій, но онъ чувствовалъ въ то же время, что такъ какъ ему посчастливилось напасть на положительное и неоспоримое препятствіе для брака, непріятнаго ему, то было бы неблагоразумно перейти къ другимъ предметамъ, въ которыхъ онъ могъ имѣть менѣе успѣха. Поступивъ такимъ образомъ, онъ сдѣлаетъ видъ, будто отказывается отъ возраженій. Онъ полагалъ, что этотъ человѣкъ могъ имѣть достаточный доходъ, но онъ все-таки не желалъ имѣть этого человѣка своимъ зятемъ. Онъ считалъ возможнымъ, что португалецъ-отецъ, можетъ быть, былъ дворянинъ, и слѣдовательно принужденъ будетъ сознаться, что онъ и джентльменъ, а между тѣмъ человѣкъ, который теперь находился въ его присутствіи и котораго онъ продолжалъ разсматривать внимательно, не былъ тѣмъ, что называется джентльменомъ. Иностранная кровь была доказана и этого было достаточно. Когда онъ смотрѣлъ на Лопеца, ему вдругъ показались признаки жидовскаго происхожденія, но онъ боялся упомянуть о религіи, чтобы Лопецъ не сказалъ, что его предки были христіане съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ св. Іаковъ проповѣдывалъ на полуостровѣ.

— Я былъ воспитанъ въ Англіи, продолжалъ Лопецъ: — а потомъ посланъ въ германскій университетъ, оттого что заграничные языки не очень хорошо изучаются въ Англіи; не могу достаточно быть благодаренъ моему опекуну за это.

— Конечно — конечно. Французскій и нѣмецкій языки очень полезны. Я же собственно предпочитаю греческій и латинскій.

— Но мнѣ кажется, я научился бы по гречески и по-латмни въ Боннѣ болѣе, чѣмъ научился бы здѣсь, если бы занялся исключительно ими.

— Конечно — конечно. Почемъ я знаю, можетъ быть, вы самый образованный человѣкъ на свѣтѣ.

— Я не имѣлъ намѣренія хвастаться, серъ, а просто оправдать тѣхъ, которые заботились о моемъ воспитаніи. Если вы не имѣете никакихъ возраженій кромѣ моего происхожденія, которое есть случайность…

— Когда одинъ человѣкъ перъ, а другой пахарь, то это также есть случайность. Пахаря не осуждаешь, но не приглашаешь его къ обѣду.

— Но мою случайность, сказалъ Лопецъ, улыбаясь: — вы не примѣтите, если вамъ не скажутъ. Называйся я Толботъ, вы не узнали бы, что я не такой же англичанинъ, какъ вы.

— Разумѣется, человѣка можно обмануть неправдой, сказалъ адвокатъ.

— Если вы не имѣете другихъ возраженій кромѣ этого, надѣюсь, вы позволите мнѣ бывать на Манчестерскомъ скверѣ.

— Могутъ быть десять тысячъ другихъ возраженій, мистеръ Лопецъ, но я право думаю, что и этого одного достаточно. Разумѣется, я ничего не знаю о чувствахъ моей дочери. Я долженъ полагать, что это дѣло такъ же неизвѣстно ей, какъ и мнѣ. Но я не могу подать вамъ никакой надежды. Если у меня будетъ зять, то я желалъ бы, чтобъ онъ былъ англичанинъ. Я даже не знаю, какая у васъ профессія.

— Я занимаюсь иностранными займами.

— Это мнѣ кажется очень ненадежно Это вѣдь въ родѣ биржевой игры?

— Это такое занятіе, посредствомъ котораго устроились самые важные торговые дома въ Сити.

— Конечно-конечно. И посредствомъ котораго и раззорялись. Я имѣю величайшее уваженіе къ торговымъ предпріятіямъ и занимался не менѣе другихъ торговыми вопросами. Но не думаю, чтобы я желалъ выдать мою дочь за человѣка, занимающагося въ Сити. Разумѣется, это все предразсудки. Не стану отрицать, что, говоря вообще, я обладаю терпимостью не менѣе другихъ, но когда хотятъ втереться въ семью…

— При такомъ положеніи, какъ мое, мистеръ Вортонъ, это не значитъ втираться.

— По моему мнѣнію, значитъ. Когда человѣкъ хочетъ войти въ самое сердце другого человѣка, раздѣлить съ нимъ и даже отнять отъ него самую дорогую его собственность, стать съ нимъ за одно для счастья или несчастья, тогда человѣкъ имѣетъ право беречь даже свои предразсудки какъ драгоцѣнный оплотъ.

Говоря это, Вортонъ ходилъ по комнатѣ засунувъ руки въ карманы панталонъ.

— Я всегда стоялъ за терпимость въ религіи — всегда подавалъ голосъ за допущеніе католиковъ и жидовъ въ парламентъ, даже въ судъ. Въ обыкновенной жизни я никогда не спрашиваю о религіи человѣка. Для меня все-равно, если онъ вѣритъ Магомету или не вѣритъ вовсе ничему. Но когда человѣкъ проситъ у меня руки моей дочери…

— Я всегда принадлежалъ къ англиканской церкви, сказалъ Фердинандъ Лопецъ.

— Лопецъ — имя непригодное для церкви протестантской и я не желаю, чтобы моя дочь носила его. Я очень откровененъ съ вами, такъ какъ въ такихъ вещахъ мужчины должны понимать другъ друга. Лично вы мнѣ довольно нравитесь и я былъ радъ видѣть васъ въ своемъ домѣ. Вы съ Эверетомъ казались друзьями и я не могъ ничего сказать противъ этого. Но вступить въ бракъ весьма серіозное дѣло.

— Никто не чувствуетъ этого болѣе меня, мистеръ Вортонъ.

— Лучше это прекратить.

— Даже если я буду такъ счастливъ, что заслужу ея расположеніе?

— Я не думаю, чтобы она интересовалась вами. Я совсѣмъ этого не думаю. Вы сказали, что не говорили съ нею, а она не такая дѣвушка, чтобы самой бросаться на шею мужчинѣ. Мнѣ это не нравится и я думаю, что это лучше прекратить. Это слѣдуетъ прекратить.

— Я желалъ бы, чтобъ вы сказали мнѣ причину.

— Вы не англичанинъ.

— Я англичанинъ. Отецъ мой былъ иностранецъ.

— Это противорѣчитъ моимъ убѣжденіямъ. Я полагаю, что могу имѣть свои убѣжденія о своей семьѣ, мистеръ Лопецъ. Я вполнѣ убѣжденъ, что моя дочь не сдѣлаетъ ничего противъ моего желанія, а это будетъ противъ моего желанія. Если мы будемъ продолжать толковать цѣлый часъ, я не буду въ состояніи сказать ничего болѣе.

— Надѣюсь, что я буду въ состояніи представить вамъ это въ такомъ измѣненномъ видѣ, сказалъ Лопецъ, приготовляясь уйти: — что вы перемѣните ваше мнѣніе.

— Можетъ быть — можетъ быть, сказалъ Вортонъ: — но я не считаю этого вѣроятнымъ. Прощайте, серъ. Если я сказалъ что-нибудь нелюбезное, отнесите это къ моему безпокойству какъ отца, а не къ поведенію моему какъ человѣка.

Дверь затворилась за посѣтителемъ и Вортонъ остался одинъ. Онъ не былъ доволенъ собою. Онъ чувствовалъ, что поступилъ грубо и вмѣстѣ съ тѣмъ не совсѣмъ рѣшительно. Онъ не объяснилъ этому человѣку, какъ желалъ бы, что отдать неизвѣстному португальцу — по всей вѣроятности, жиду — о которомъ никто ничего не зналъ, дочь Вортоновъ, одной изъ стариннѣйшихъ фамилій Англіи, было бы такъ чудовищно, что объ этомъ не могло быть и рѣчи.

Потомъ онъ вспомнилъ, что рано или поздно, а его дочь будетъ имѣть по-крайней-мѣрѣ шестьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ — обстоятельство никому неизвѣстное на свѣтѣ кромѣ него. Не лучше ли сдѣлать извѣстнымъ, что его дочь можетъ имѣть жениховъ предпочтительнѣе этого смуглаго сына Іуды? Думая объ этомъ, онъ началъ бояться, что нехорошо ведетъ свои дѣла. Каково будетъ ему, если онъ узнаетъ, что дѣвушка дѣйствительно влюблена въ этого смуглаго сына Іуды? Онъ никогда не освѣдомлялся о сердцѣ своей дочери, хотя былъ одинъ человѣкъ, которому онъ надѣялся, что сердце его дочери можетъ быть когда-нибудь отдано.

Онъ почти рѣшился тотчасъ отправиться домой, такъ онъ тревожился. Но мысль провести цѣлый день на Манчестерскомъ скверѣ была для него нестерпима и онъ остался въ своей конторѣ до обычнаго часа.

Лопецъ, возвращаясь изъ Линкольн-Инна въ свой клубъ, былъ доволенъ свиданіемъ. Онъ ожидалъ сопротивленія; онъ не думалъ, что вишня легко свалится ему въ ротъ. Но разговоръ не принялъ такого оборота, который могъ нанести ему положительный вредъ.

Глава IV.
Мистрисъ Роби.

Вортонъ, возвращаясь домой, вспомнилъ, что мистрисъ Роби обѣдаетъ у него въ этотъ вечеръ. Весь день послѣ ухода Лопеца онъ никакъ не могъ отвлечь свои мысли отъ предложенія, сдѣланнаго ему. Онъ пробовалъ и романъ, и процессъ чрезвычайно важный, которымъ онъ теперь занимался, но ни то, ни другое не могло развлечь его мыслей. Все утро онъ думалъ, что онъ скажетъ Эмиліи объ этомъ женихѣ — какъ начнетъ разговоръ и какъ выразитъ свое мнѣніе, если найдетъ, что она хотя сколько-нибудь расположена къ этому человѣку.

Если она совершенно отвергнетъ его притязаніе, тогда затрудненій не будетѣ. Но если она будетъ колебаться — если, что было конечно возможно, она выкажетъ пристрастіе къ этому человѣку, тогда завяжется узелъ, который потребуется развязать.

До-сихъ-поръ отношенія отца и дочери были просты и пріятны. Онъ давалъ ей все, о чемъ она просила, а она повиновалась ему во всѣхъ бездѣлицахъ, въ которыхъ онъ требовалъ повиновенія. Вопросы дисциплины, если только существовала дисциплина, обыкновенно предоставлялись мистрисъ Роби. Мистрисъ Роби обѣдала на Манчестерскомъ скверѣ въ этотъ день и, можетъ быть, ему не худо поговорить съ мистрисъ Роби прежде, чѣмъ онъ будетъ говорить съ своей дочерью.

У мистрисъ Роби былъ мужъ, но онъ не былъ приглашенъ обѣдать въ этотъ день. Мистрисъ Роби обѣдала у Вортоновъ очень часто, а мистеръ Роби очень рѣдко — не болѣе одного раза въ годъ по какому-нибудь особенному случаю. Онъ и Вортонъ были женаты на сестрахъ, но были совсѣмъ разнаго характера и не сдѣлались друзьями. Мистрисъ Вортонъ была двадцатью годами моложе своего мужа, мистрисъ Роби семью годами моложе своей сестры, а мистеръ Роби двумя годами моложе своей жены. Слѣдовательно, Вортонъ и Роби принадлежали къ различнымъ періодамъ жизни. Роби въ настоящее время былъ цвѣтущій сорокалѣтній юноша.

Состояніе у него было посредственное, наслѣдованное отъ матери, и онъ старательно его берегъ; но онъ любилъ скачки, читалъ спортсменскія газеты, любилъ охотиться и играть въ бильярдъ, стрѣлялъ голубей — и выражался не безграмотно — хотя мистеръ Вортонъ не разъ клеветалъ на него въ этомъ отношеніи одному короткому другу. Но Вортонъ его не любилъ и они не были друзьями. Можетъ быть, и мистрисъ Роби любила его не очень горячо. По-крайней-мѣрѣ, она очень охотно оставляла свой домъ и приходила къ Вортонамъ, и въ такихъ случаяхъ мистеръ Роби всегда охотно обѣдалъ въ Немвродѣ, клубѣ, въ которомъ онъ очень любилъ бывать.

Входя въ свой домъ, Вортонъ встрѣтилъ на лѣстницѣ своего сына.

— Ты обѣдаешь дома сегодня, Эверетъ?

— Нѣтъ, серъ. Не думаю. Кажется, я почти обѣщалъ обѣдать съ однимъ пріятелемъ въ клубѣ.

— Не думаешь ли ты, что въ концѣ года тебѣ было бы легче сводить концы съ концами, если бы ты чаще обѣдалъ здѣсь, гдѣ ты не платишь ничего, и рѣже въ клубѣ, гдѣ ты платишь за все?

— Но то, что я сберегу, вы потеряете, серъ. Вотъ какимъ образомъ я смотрю на это.

— Я совѣтую тебѣ смотрѣть на это другимъ образомъ и предоставить мнѣ самому заботиться о себѣ. Поди сюда; мнѣ надо говорить съ тобою.

Эверетъ пошелъ за отцомъ въ темную заднюю комнатку, наполненную книгами на полкахъ и вообще называемую кабинетомъ, но мрачную и неудобную, потому что въ ней рѣдко бывали.

— У меня сегодня былъ въ конторѣ твой пріятель Лопецъ. Мнѣ не нравится твой пріятель Лопецъ.

— Очень жалѣю объ этомъ, серъ.

— Это такой человѣкъ, что мнѣ слѣдуетъ имѣть большія доказательства, чтобы повѣрить тому, чѣмъ онъ кажется. Онъ, должно быть, талантливъ.

— Мнѣ кажется, онъ болѣе чѣмъ талантливъ.

— Должно быть — и хорошо образованъ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ.

— Я считаю его превосходнымъ лингвистомъ, серъ.

— Должно быть. Я помню слугу въ одной гостиницѣ въ Голборнѣ, который умѣетъ говорить на семи языкахъ. Это искуство очень полезно для курьера.

— Неужели вы хотите сказать, серъ, что презираете иностранные языки?

— Я ничего подобнаго не говорилъ. Но, по моему мнѣнію, они не могутъ замѣнить принципы, профессію, происхожденіе, родину. Вы, вѣроятно, говорили между собою о твоей сестрѣ?

— Конечно.

— Молодой человѣкъ долженъ осторожно говорить съ постороннимъ о своей сестрѣ. Имя сестры должно быть слишкомъ священно для клубнаго разговора

— Клубнаго? Боже милостивый, серъ! неужели вы думаете, что я говорилъ объ Эмиліи такимъ образомъ? Въ Лондонѣ нѣтъ человѣка, который уважалъ бы свою сестру болѣе, чѣмъ я. Этотъ человѣкъ не легкомысленно, а совершенно серіозно сказалъ мнѣ, что онъ привязанъ къ Эмиліи, и я, считая его джентльменомъ и съ состояніемъ, посовѣтовалъ ему обратиться къ вамъ. Можетъ ли это быть нехорошо?

— Не знаю, какое у него состояніе, и спрашивать не намѣренъ. Но я сомнѣваюсь, чтобы онъ былъ джентльменъ. Онъ не англичанинъ. Кто былъ его отецъ?

— Не имѣю ни малѣйшаго понятія.

— А мать?

— Онъ никогда не упоминалъ мнѣ о ней.

— Его родные, его прошлая жизнь? Онъ свалился съ луны. Все это для насъ ровно ничего не значитъ въ простомъ знакомомъ. Между мужчинами, мнѣ кажется, подобное невѣдѣніе должно исключать рѣшительную короткость — но это дѣло вкуса. Но для брака это должно служить препятствіемъ. Онъ, кажется, твой другъ. Тебѣ лучше растолковать ему, что объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Я сказалъ ему это, а ты долженъ повторить.

Говоря такимъ образомъ, Вортонъ пошелъ одѣваться, а Эверетъ, выслушавъ приказанія отца, отправился въ клубъ.

Когда Вортонъ дошелъ до гостиной, онъ нашелъ мистрисъ Роби одну и тотчасъ рѣшился поговорить съ нею, прежде чѣмъ станетъ говорить съ дочерью.

— Геррьета, сказалъ онъ вдругъ: — вы знаете нѣкоего мистера Лопеца?

— Мистера Лопеца? О! да, я знаю его.

— Онъ короткій другъ вашъ?

— Какъ всѣ друзья въ Лондонѣ. Онъ бываетъ у насъ и, кажется, охотится съ Дикомъ.

Дикъ былъ мистеръ Роби.

— Это рекомендація.

— Ну, мистеръ Вортонъ, я право не знаю, что вы хотите этимъ сказать, замѣтила мистрисъ Роби, улыбаясь: — не думаю, чтобы мой мужъ сдѣлалъ какой-нибудь вредъ мистеру Лопецу, и я увѣрена, что мистеръ Лопецъ не сдѣлаетъ никакого вреда моему мужу.

— Это конечно. Но не въ этомъ вопросъ. Роби сумѣетъ поберечь себя.

— Именно.

— Сумѣетъ конечно и мистеръ Лопецъ.

Въ эту минуту Эмилія вошла въ комнату.

— Милая моя, сказалъ ей отецъ: — я говорю съ твоею теткой. Согласна ты пойти внизъ и подождать насъ? Скажи тамъ, что мы придемъ обѣдать чрезъ десять минутъ.

Эмилія вышла изъ комнаты, а мистрисъ Роби приняла серіозный видъ.

— Человѣкъ, о которомъ мы говоримъ, былъ у меня и сдѣлалъ предложеніе Эмиліи.

Говоря это, онъ съ безпокойствомъ посмотрѣлъ въ лицо своей свояченицы, для того, чтобы по этому судить, на сколько она благопріятствовала этому браку — и ему показалось, будто она не противъ этого.

— Вы знаете, что объ этомъ не можетъ быть и рѣчи, продолжалъ онъ.

— Я не знаю, почему объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Но, разумѣется, ваше мнѣніе должно имѣть большой вѣсъ въ глазахъ Эмиліи.

— Большой вѣсъ! Ну — надѣюсь. А если нѣтъ, то я не знаю, чье же мнѣніе можетъ имѣть вѣсъ. Во-первыхъ, этотъ человѣкъ иностранецъ.

— О, нѣтъ! Онъ англичанинъ. Но будь онъ и иностранецъ, многія англичанки выходятъ за иностранцевъ.

— Моя дочь не выйдетъ — по-крайней-мѣрѣ съ моего позволенія. Надѣюсь, что вы не подали ему надежды.

— Я совсѣмъ не вмѣшивалась, сказала мистрисъ Роби.

Но это была ложь. Мистрисъ Роби вмѣшивалась. Мистрисъ Роби, разсуждая о достоинствахъ и характерѣ поклонника съ молодою дѣвицей, всегда помогала поклоннику — и удостоила принять отъ поклонника нѣсколько подарковъ, которые она не приняла бы, если бы не одобряла его намѣреній.

— А теперь скажите мнѣ о ней. Часто видѣла она его?

— Онъ обѣдалъ здѣсь, въ вашемъ домѣ, мистеръ Вортонъ, очень часто. Я думала, что вы подаете ему надежду.

— Господи Боже мой!

— Разумѣется, она видала его. Когда человѣкъ обѣдаетъ въ домѣ, онъ обязанъ посѣщать. Разумѣется, онъ посѣщалъ — не знаю, какъ часто. Она видала его и за угломъ.

«3а угломъ» на Манчестерскомъ скверѣ означало домъ мистрисъ Роби въ Беркелейской улицѣ.

— Въ прошлое воскресенье они были вмѣстѣ въ Зоологическомъ Саду. Дикъ досталъ имъ билеты. Я думала, что все это вамъ извѣстно.

— Вы хотите сказать, что моя дочь была въ Зоологическомъ Саду одна съ этимъ человѣкомъ? съ испугомъ спросилъ отецъ.

— Дикъ былъ съ ними. И я поѣхала бы, да у меня болѣла голова. Вы не знали, что она поѣхала?

— Да; я слышалъ о Зоологическомъ Садѣ, но ничего не слышалъ объ этомъ человѣкѣ.

— Я думала, мистеръ Вортонъ, что вы благопріятствуете ему.

— Я вовсе ему не благопріятствую. Онъ особенно непріятенъ мнѣ. Почему я знаю, можетъ быть, онъ продавалъ карандаши на улицѣ какъ всякій другой жиденокъ?

— Онъ бываетъ въ церкви, точно такъ, какъ вы — то-есть такъ же часто, какъ вы, мистеръ Вортонъ.

Мистеръ Вортонъ считалъ себя очень набожнымъ членомъ англиканской церкви, но въ церкви не любилъ бывать.

— Вы хотите сказать, спросилъ онъ, сжавъ руки и очень серіозно смотря на свою свояченицу: — что онъ нравится ей?

— Да, я думаю, что онъ нравится ей.

— Неужели вы хотите сказать… что она влюблена въ него?

— Она никогда мнѣ этого не говорила. Молодыя дѣвушки стыдятся говорить о своихъ чувствахъ прежде чѣмъ наступитъ надлежащая пора. Мнѣ кажется, что она предпочитаетъ его всѣмъ, и если бы онъ сдѣлалъ предложеніе ей самой, она позволила бы ему обратиться къ вамъ.

— Онъ никогда болѣе не будетъ въ этомъ домѣ, запальчиво сказалъ Вортонъ.

— Вы должны устроить это съ нею. Если вы такъ сильно возстановлены противъ него, то я удивляюсь, зачѣмъ вы позволили ему здѣсь бывать.

— Какъ я могъ знать? Господи помилуй! только потому, что человѣку позволили здѣсь обѣдать раза два! Это ни на что не похоже!

— Папа, придете вы съ тетушкою обѣдать? сказала Эмилія, тихо отворяя дверь.

Они пошли обѣдать и за обѣдомъ ничего не было говорено о Лопецѣ. Но имъ было не очень весело и Эмилія почувствовала, что о ея дѣлахъ говорили довольно непріятнымъ образомъ.

Глава V.
Никто о немъ ничего не знаетъ.

Ни за обѣдомъ въ этотъ день на Манчестерскомъ скверѣ, ни послѣ обѣда, пока оставалась мистрисъ Роби, ни слова не было сказано о Лопецѣ Вортономъ. Онъ оставался долѣе обыкновеннаго въ столовой съ бутылкою портвейна, и когда пришелъ наверхъ, то сѣлъ и заснулъ, почти не сказавъ ни слова. Онъ не просилъ Эмилію пѣть и она сама не предлагала.

Но какъ только мистрисъ Роби ушла — а мистрисъ Роби ушла домой нѣсколько ранѣе обыкновеннаго — тогда мистеръ Вортонъ тотчасъ проснулся и позвалъ свою дочь.

Мистрисъ Роби однако сказала нѣсколько словъ племянницѣ, приготовивъ ее къ тому, что ее ожидало.

— Лопецъ былъ у твоего отца, сказала мистрисъ Роби голосомъ не совсѣмъ веселымъ для такого случая.

Потомъ она помолчала, но племянница не сказала ничего, и она продолжала:

— Да — и твой отецъ бранилъ меня — точно будто я въ этомъ виновата! Если онъ не намѣренъ, чтобы ты выбирала сама, зачѣмъ онъ строже не присматриваетъ за тобою?

— Я еще никого не выбрала, тетя Геррьета.

— Ну — сказать по правдѣ, я думала, что ты выбрала, и я ничего не могу сказать противъ твоего выбора. Мнѣ кажется, что мистеръ Лопецъ не хуже самыхъ лучшихъ молодыхъ людей. Я не знаю, почему тебѣ не выйти за него. Разумѣется, ты будешь богата, но я думаю, что и онъ пріобрѣтаетъ большія деньги. А мистеромъ Флечеромъ вѣдь ты ни капельки не интересуешься?

— Такимъ образомъ, конечно.

— Безъ сомнѣнія, твой отецъ станетъ объясняться съ тобою насчетъ этого теперь; приготовься же, что сказать ему. Если тебѣ дѣйствительно нравится этотъ человѣкъ, я не вижу, почему не сказать тебѣ этого и стоять на своемъ. Онъ сдѣлалъ формальное предложеніе, а въ нынѣшнее время дѣвушки не могутъ быть рабами своихъ отцовъ.

Эмилія ничего болѣе не сказала теткѣ. Но узнавъ, что отецъ будетъ объясняться съ нею объ этомъ теперь, предалась размышленіямъ. Можетъ быть, вся ея будущая жизнь зависитъ отъ этого объясненія съ отцомъ.

Я не желаю, чтобы читатель почувствовалъ предубѣжденіе противъ мисъ Вортонъ вслѣдствіе того чувства, которое, можетъ быть, внушаетъ тетка. Мистрисъ Роби нравились маленькія интриги; она любила устраивать любовныя дѣла, любила, чтобы ее находили полезною въ подобныхъ дѣлахъ, и была не прочь получать подарки. Она вышла за человѣка пошлаго и хотя не сдѣлалась похожею на него, а все таки опошлилась. Она была не совсѣмъ приличною собесѣдницей для дочери Вортона — чего отецъ не далъ себѣ труда разобрать. Тетка, жившая по близости, была для него очень удобною помощницей во всѣхъ его затрудненіяхъ. Но Эмилія Вортонъ вовсе не походила на свою тетку, не походила на нее и покойная мистрисъ Вортонъ. Нѣтъ сомнѣнія, что тѣсныя отношенія были опасны. Вредъ, можетъ быть, уже быль нанесенъ. Можетъ быть, едва замѣтная грязь уже испортила чистую бѣлизну природнаго характера дѣвушки. Но если такъ, пятно еще не было примѣтно для обыкновенныхъ глазъ.

Эмилія Вортонъ была высокая, бѣлокурая дѣвушка съ сѣрыми глазами, немного выше обыкновеннаго женскаго роста. Черты ея были правильны и красивы, формы совершенны; но она побѣждала своимъ обращеніемъ и голосомъ скорѣе, чѣмъ красотой, и ясностью ума, соединенной съ той женственной нѣжностью, которая часто основывается на самоотреченіи. Тѣ, которые знали ее хорошо и привязались къ ней. одаряли ее всѣми добродѣтелями и прелестью, которую посторонніе не находили на ея лицѣ. Но такъ какъ мы не освѣщаемъ нашихъ домовъ по всѣмъ угламъ для всякаго посѣтителя, такъ и она не вкладывала въ свои глаза блестящихъ искръ иначе, какъ для какихъ-нибудь особенныхъ случаевъ. Для тѣхъ, которымъ дозволялось любить ее, не было женщины болѣе достойной любви. Въ ней до того были врожденны умѣнье цѣнить свое положеніе какъ женщины и принципъ самоотверженія какъ человѣческаго существа, что никакая мистрисъ Роби не могла не только уничтожить этого, но даже запятнать.

Подобно другимъ дѣвушкамъ, и ей внушили, что ея предопредѣленіе — выйти замужъ, и подобно другимъ дѣвушкамъ она много думала о сюей судьбѣ. Молодой человѣкъ сбыкновенно считаетъ своею судьбой или успѣхъ, или неудачу въ свѣтѣ, и думаетъ объ этомъ. Для него бракъ есть случайность, о которой онъ и не думаетъ, пока она не наступитъ.

Молодой человѣкъ можетъ сдѣлаться лордомъ-канцлеромъ, или по-крайней-мѣрѣ спокойно зарабатывать насущный хлѣбъ судьею въ провинціи, но дѣвушка почти не можетъ думать ни о чемъ другомъ, какъ только о возможности имѣть мужемъ хорошаго человѣка — или, если она это цѣнитъ — человѣка богатаго. Эмилія Вортонъ безъ сомнѣнія думала объ этомъ и искренно вѣрила, что нашла хорошаго человѣка въ Фердинандѣ Лопецѣ.

Этотъ человѣкъ, конечно, былъ одаренъ необыкновенной способностью возбуждать это мнѣніе, когда онъ отправлялся въ контору Вортона; онъ не имѣлъ намѣренія внушать адвокату ошибочной идеи о своемъ происхожденіи, но рѣшилъ, что такъ поставитъ вопросъ о своемъ положеніи, чтобы въ душѣ старика утвердилось убѣжденіе, что относительно денегъ и дохода онъ не имѣетъ причины бояться разспросовъ. Ни слова не было сказано о его деньгахъ и доходѣ, и Вортонъ почувствовалъ себя обязаннымъ удержаться отъ намека на эти вещи отъ убѣжденія, что не можетъ въ этомъ отношеніи сдѣлать основательнаго возраженія. Въ этомъ отношеніи Лопецъ добился чего хотѣлъ отъ Вортона.

Онъ убѣдилъ мистрисъ Роби, что главная привлекательность для него въ этой дѣвушкѣ состоитъ въ томъ, что она ея племянница. Онъ увѣрилъ Эмилію, что единственная страсть его жизни — его любовь къ ней, и это онъ сдѣлалъ не объясняясь съ нею въ любви. Онъ даже побезпокоился плѣнить Дика и слушалъ и самъ вычитывалъ наизустъ цѣлыя страницы изъ охотничьяго журнала. Надо признаться, что онъ любилъ эту дѣвушку, какъ только былъ способенъ любить кого-нибудь, но прежде чѣмъ позволилъ себѣ полюбить ее, узналъ подробно о деньгахъ Вортона.

Какъ только мистрисъ Роби собрала свое вязанье и объявила, какъ всегда, что пойдетъ одна безъ провожатаго, Вортонъ началъ:

— Эмилія, душа моя, поди сюда.

Она подошла, сѣла на скамеечку у его ногъ и подняла глаза на его лицо.

— Знаешь ли ты, о чемъ я стану говорить съ тобою, моя милочка?

— Да, папа; кажется, знаю. Это о… мистерѣ Лопецѣ.

— Тебѣ, должно быть, сказала твоя тетка. Да, это о мистерѣ Лопецѣ — человѣкѣ, котораго я видѣлъ очень мало, а знаю еще меньше. Онъ приходилъ ко мнѣ сегодня и просилъ моего позволенія… объясниться съ тобою.

Она сидѣла совершенно спокойно, все смотря на отца, но не говорила ни слова.

— Разумѣется, я не далъ ему позволенія.

— Почему же разумѣется, папа?

— Потому что онъ человѣкъ для насъ чужой и иностранецъ. Неужели ты желала бы, чтобъ я позволилъ ему обратиться къ тебѣ?

— Да, папа.

Онъ сидѣлъ на диванѣ и отшатнулся отъ дочери, когда она сдѣлала это откровенное признаніе.

— Я разсудила бы сама. Мнѣ кажется, этого желала бы всякая дѣвушка.

— Но развѣ ты приняла бы его предложеніе?

— Мнѣ кажется, я прежде посовѣтовалась бы съ вами. Но я желала бы принять его предложеніе. Папа, я люблю его. Я еще никому этого не говорила. Я и вамъ не сказала бы этого теперь, если бы онъ… не говорилъ съ вами такимъ образомъ.

— Эмилія, этого не должно быть.

— Почему, папа? Если вы такъ говорите, то и не будетъ. Я исполню ваше приказаніе.

Онъ протянулъ руку и погладилъ дочь по волосамъ.

— Но мнѣ кажется, вамъ слѣдуетъ сказать мнѣ, почему это не должно быть — такъ какъ я люблю его.

— Онъ иностранецъ.

— Точно ли? Но почему же иностранецъ хуже англичанина? У него имя иностранное, но онъ говоритъ по-англійски и живетъ какъ англичанинъ.

— У него нѣтъ ни родныхъ, ни семьи. Онъ то, что мы называемъ авантюристомъ. Бракъ, душа моя, дѣло очень серіозное.

— Да, папа, я знаю это. Потребна большая осторожность. Какъ могу я отдать тебя человѣку, о которомъ не знаю ничего — авантюристу? Что скажутъ въ Гердфорширѣ?

— Я не знаю, зачѣмъ имъ говорить что-нибудь, но если и скажутъ, то мнѣ рѣшительно все-равно.

— А мнѣ нѣтъ, душа моя. Человѣкъ обязанъ думать о своихъ родныхъ. Что если послѣ вдругъ окажется, что онъ… безпутный?

— Вы можете сказать это обо всякомъ, папа.

— Но когда у человѣка есть родные, отецъ, мать, дяди и тетки, люди извѣстные всѣмъ, тогда есть нѣкоторое обезпеченіе. Слыхала ты когда, чтобы этотъ человѣкъ говорилъ о своемъ отцѣ?

— Не помню.

— Или о его матери — или о его родныхъ? Не находишь ли ты, что это подозрительно?

— Я спрошу его, папа, если вы желаете.

— Нѣтъ, я не желаю, чтобы ты спрашивала его о чемъ-нибудь. Я не желаю, чтобы для этого тебѣ представился случай. Если бы между вами была короткость, такія свѣдѣнія явились бы естественно — само собою. Ты не давала ему обѣщанія?

— О, нѣтъ, папа!

— Не говорила съ нимъ… о твоемъ вниманіи къ нему?

— Никогда — ни одного слова. И онъ не говорилъ со мною — кромѣ такихъ словъ, которыя можно понять, даже если они не выражаютъ ничего.

— Я желалъ бы, чтобъ онъ никогда не видалъ тебя.

— Развѣ онъ дурной человѣкъ, папа?

— Кто знаетъ! Я не могу сказать. Можетъ быть, онъ очень дурной. Почему знать, дуренъ или хорошъ человѣкъ, когда ничего о немъ не знаешь?

При этихъ словахъ отецъ всталъ и началъ ходить по комнатѣ.

— Дѣло въ томъ, что не надо видѣться съ нимъ.

— Вы сказали ему это?

— Да; не знаю, это ли именно я сказалъ, но говорилъ, что все должно быть кончено. И дѣйствительно должно. Къ счастію, ничего не было сказано съ той и другой стороны.

— Но, папа… развѣ не будетъ объяснено причины?

— Развѣ я причины не объяснилъ? Я не хочу, чтобы моя дочь поощряла авантюриста — человѣка, о которомъ никто не знаетъ ничего. Это причина достаточная.

— У него есть занятіе и онъ живетъ какъ джентльменъ. Онъ другъ Эверета. Онъ хорошо образованъ — о! гораздо лучше многихъ, съ которыми случается встрѣчаться. И онъ уменъ. Папа, я желала бы, чтобъ вы узнали его короче.

— Я не желаю узнать его короче.

— Не предубѣжденіе ли это, папа?

— Милая Эмилія, сказалъ Вортонъ, стараясь разсердиться, чтобы выказать твердость: — мнѣ кажется, тебѣ не совсѣмъ прилично дѣлать твоему отцу такой вопросъ. Тебѣ слѣдовало бы знать, что главная цѣль моей жизни — дѣлать все лучшее для моихъ дѣтей.

— Я увѣрена въ этомъ.

— И ты должна чувствовать, что такъ какъ я имѣю продолжительную опытность, то на мое сужденіе о молодомъ человѣкѣ положиться можно.

Съ этимъ мисъ Вортонъ согласиться не могла. Она уже выказала готовность покориться сужденію своего отца и вовсе не желала возмущаться противъ родительской власти. Но она чувствовала, что въ вопросѣ такомъ важномъ для нея она имѣла право защитить свое дѣло до произнесенія приговора, и убѣждалась во время этого разговора, что ея любовь къ этому человѣку настолько сильна, что даетъ ей право увѣрить отца, что ея счастіе зависитъ отъ измѣненія приговора, уже произнесеннаго.

— Вы знаете, папа, что я вѣрю вамъ, сказала она. — И я обѣщала вамъ, что не ослушаюсь васъ. Если вы скажете мнѣ, что я не должна болѣе видѣться съ мистеромъ Лопецомъ, я съ нимъ не увижусь.

— Ты добрая дѣвушка. Ты всегда была доброю дѣвушкой.

— Но мнѣ кажется, вамъ слѣдуетъ выслушать меня.

Онъ остановился, засунувъ руки въ карманы панталонъ, и смотрѣлъ на нее. Онъ не желалъ слышать ни одного слова, но чувствовалъ, что будетъ тиранъ, если откажетъ.

— Если вы мнѣ скажете, что я не должна видѣть его, я не буду. Но я сдѣлаюсь очень несчастна. Я люблю его и никого другого не буду любить такимъ образомъ.

— Это вздоръ, Эмилія, а Артура Флечера?

— Я увѣрена, что вы не станете заставлять меня выходить за человѣка, котораго я не люблю, а Артура Флечера я никогда любить не буду. Если должно быть такъ, какъ вы говорите, я буду очень, очень несчастна. Пора вамъ узнать правду. Если это только оттого, что у мистера Лопеца иностранное имя….

— Не только отъ этого; о немъ никто не знаетъ ничего, не знаетъ даже, гдѣ узнать.

— Мнѣ кажется, вамъ слѣдовало бы узнать, папа, и удостовѣриться прежде, чѣмъ произносить подобный приговоръ противъ меня. Это будетъ для меня страшнымъ ударомъ.

Онъ посмотрѣлъ на нее и увидалъ, что на ея физіономіи выражается твердое намѣреніе, признаковъ котораго онъ прежде не примѣчалъ.

— Вы предъявляете права на мое повиновеніе и я признаю ихъ. Вы навѣрно повѣрите мнѣ, когда я обѣщаю вамъ не видѣться съ нимъ безъ вашего позволенія.

— Я тебѣ вѣрю. Разумѣется, я тебѣ вѣрю.

— Но если я дѣлаю это для васъ, папа, мнѣ кажется, вы должны удостовѣриться, чтобы я не даромъ переносила такое несчастіе. Вы подумаете объ этомъ, папа, не правда ли, прежде чѣмъ рѣшите?

Она прислонилась къ нему съ этими словами, а онъ поцѣловалъ ее.

— Теперь позвольте пожелать вамъ спокойной ночи, папа. Вы подумаете объ этомъ?

— Подумаю, подумаю. Разумѣется, подумаю.

Онъ началъ думать объ этомъ немедленно — прежде чѣмъ дверь затворилась за нею. Но о чемъ же было думать? Ничто изъ всего сказаннаго ею нисколько не измѣнило его мнѣнія объ этомъ человѣкѣ. Онъ былъ убѣжденъ не менѣе прежняго, что если бы не было чего скрывать, то и скрытности бы не было. Но имъ начинало овладѣвать сознаніе, что ему будетъ трудно устоять противъ просьбъ дочери. Онъ зналъ, что имѣетъ возможность совсѣмъ положить конецъ этому дѣлу. Ему стоило только сказать рѣшительно разъ навсегда, что этого не должно быть, и этого не будетъ. Если онъ можетъ ожесточить свое сердце противъ горя дочери, хоть бы такъ сказать годъ, то побѣда будетъ одержана. Но онъ уже началъ бояться, что у него недостанетъ силъ ожесточить сердце противъ дочери.

Глава VI.
Нашъ старый пріятель отправляется въ Виндзоръ.

Чѣмъ же теперь сдѣлаютъ тебя?

Этотъ вопросъ сдѣлала своему мужу одна дама, съ которою можетъ быть читатели этого разсказа уже прежде познакомились. Эта дама была герцогиня Омніумъ, а ея мужъ разумѣется герцогъ. Для того, чтобы объяснить вопросъ герцогини, надо сказать, что именно въ это время политическія дѣла Англіи запутались въ такой отчаянный узелъ, что даже мудрость и опытность семидесятилѣтнихъ старцевъ не видѣла возможности распутать его. Главы партій стали втупикъ. Въ Нижней Палатѣ не было большинства ни на чьей сторонѣ. Мысли членовъ такъ разбрелись, что по самымъ вѣрнымъ разсчетамъ могло быть только десять лишнихъ голосовъ противъ всякаго возможнаго кабинета. Навѣрно будетъ большинство противъ каждаго изъ испытанныхъ, но въ эту минуту не очень надежныхъ первыхъ министровъ, Грешэма и Добени. Были люди, номинально принадлежавшіе къ той или другой партіи, которые навѣрно чрезъ недѣлю послѣ составленія кабинета въ Парламентѣ станутъ возставать противъ кабинета, который имъ слѣдовало бы поддерживать. Добени {Дизраэли.} былъ первымъ министромъ, хотя два раза выходилъ въ отставку. За Грешэмомъ {Гладстонъ.} два раза посылали въ Виндзоръ; первый разъ онъ взялся, а другой разъ отказался составить министерство. Добени придумалъ два-три плана и ничего придумать не могъ. Онъ еще, конечно, имѣлъ власть — могъ назначать епископовъ, перовъ и раздавать ордена. Но онъ не могъ издать законъ и, конечно, продолжалъ занимать свое неудобное положеніе не по собственной волѣ. Но первый министръ не можетъ оставить свое мѣсто, если не найдетъ преемника, и хотя преемникъ найдется и согласится сдѣлать попытку, несчастному прежнему министру не дозволяется освободиться, когда эта попытка окажется неудачной. Онъ не отдалъ еще ключей отъ ящиковъ и никто не возьметъ ихъ отъ него. Даже государь можетъ отречься отъ престола, но первый министръ конституціоннаго государства связанъ. Слѣдовательно, читатель можетъ понять, что герцогиня спрашивала своего мужа, какое мѣсто между политическими правителями страны предлагалъ ему послѣдній искатель мѣста перваго министра въ кабинетѣ.

Но читатель долженъ понять болѣе и, можетъ быть, пойметъ, если читалъ наши прежніе разсказы. Герцогъ, прежде чѣмъ сдѣлался герцогомъ, занималъ очень высокое мѣсто, былъ канцлеромъ казначейства. Когда его перевели насильно въ палату лордовъ, онъ занялъ — какъ это случается иногда — низшее политическое мѣсто. Это не понравилось герцогинѣ, которая была честолюбива и за себя, и за своего супруга, и думала что герцогъ Омніумъ не будетъ значить ничего въ министерствѣ, если по-крайней-мѣрѣ не будетъ близокъ къ вершинѣ.

Но послѣ этого, съ простой и единственной цѣлью сдѣлать для націи одно особенное дѣло — которое, какъ ему казалось, никто сдѣлать не могъ — его свѣтлость по собственному желанію, по собственной просьбѣ занялъ мѣсто еще ниже къ большому неудовольствію герцогини. А ея свѣтлость не привыкла скрывать такія горести въ глубинѣ своего сердца. Когда она чувствовала себя обиженной, она высказывала это или мужу, или другому, прибѣгая скорѣе къ преніямъ, чѣмъ къ доводамъ, для поддержанія своихъ доказательствъ и для оправданія образа своихъ дѣйствій. Много острыхъ стрѣлъ пускала она въ своего мужа по поводу его добровольнаго униженія. Стрѣлы кололи его, но ни на одно мгновеніе не могли поколебать. И хотя кололи, но даже и не сердили. У нея въ характерѣ было говорить такія вещи — и онъ зналъ, что онѣ происходятъ отъ ея необузданнаго духа, а не отъ злости. Она была кромѣ того его жена, а онъ думалъ, что мужъ обязанъ переносить безъ конца такія маленькія обиды. Иногда онъ старался объяснить ей, какія причины руководятъ имъ, но боялся, что онѣ будутъ непонятны ей. Но онъ не понималъ всей силы ея разума. Она понимала его трудъ и но какимъ причинамъ онъ занятъ имъ, и по своему исполняла то, что считала своей обязанностью для того, чтобы возбудить въ его душѣ желаніе къ высшимъ занятіямъ.

«Конечно», говорила она себѣ: «если человѣкъ его званія сдѣлается министромъ, онъ будетъ министромъ великимъ; по-крайней-мѣрѣ, на сколько ему позволятъ обстоятельства. Человѣкъ не можетъ спасать свое отечество, унижая себя.»

Съ этимъ онъ вѣроятно согласился бы, но его понятія объ униженіи не согласовались съ понятіями ея.

Поэтому, когда она спросила, чѣмъ сдѣлаютъ его, это походило на то, какъ если бы какая-нибудь насмѣшливая экономка въ знатномъ домѣ спросила дворецкаго — дворецкаго согласнаго на уступки въ подобныхъ вещахъ — чистить сапоги или носить уголья назначилъ ему баринъ. Послѣ того, какъ затянулись узлы и поѣздки въ Виндзоръ сдѣлались часты, ея свѣтлость дѣлала много подобныхъ вопросовъ и получала весьма равнодушные отвѣты. Герцогъ иногда говорилъ, что дѣло еще не на столько подвинулось, чтобы онъ могъ дать отвѣтъ.

— Разумѣется, сказала герцогиня: — ты долженъ сохранять тайну. Издатели вечернихъ газетъ узнали это только часъ тому назадъ.

Въ другое время онъ сказалъ ей, что взялся оказать Грешэму помощь въ такомъ отношеніи, какъ отъ него потребуютъ.

— Ты будешь вѣроятно товарищемъ министра, какъ лордъ Фаунъ, отвѣчала герцогиня.

Потомъ онъ сказалъ ей, что попытаются составить смѣшанное министерство, но что онъ совсѣмъ не знаетъ, кому будетъ это поручено.

— Тебѣ послѣднему скажутъ объ этомъ, возразила герцогиня.

Теперь же она знала, что онъ пріѣхалъ прямо отъ Грешэма, и сдѣлала и просъ въ своемъ обычномъ духѣ:

— Чѣмъ же теперь сдѣлаютъ тебя?

Но онъ отвѣтилъ на этотъ вопросъ не по обыкновенію. Онъ обыкновенно кротко улыбался на ея шутки и говорилъ нѣсколько словъ, показывавшихъ, что его не трогаютъ ея насмѣшки. Но теперь онъ былъ очень серіозенъ и стоялъ передъ нею, не давая отвѣта и смотря на нее грустно и почти торжественно.

— Тебѣ сказали, что могутъ обойтись безъ тебя, сказала она почти съ гнѣвомъ. — Я знала это. Люди всегда цѣнятся другими, какъ сами цѣнятъ себя.

— Желалъ бы я этого, отвѣтилъ онъ. — Я заснулъ бы спокойнѣе сегодня.

— Что это, Плантадженетъ? воскликнула она, вскочивъ съ своего стула.

— До-сихъ-поръ я никогда не обращалъ вниманія на твои насмѣшки, Кора, но теперь чувствую, что мнѣ нужно твое сочувствіе.

— Если ты собираешься заняться чѣмъ-нибудь — если ты дѣйствительно будешь заниматься дѣломъ, ты мое сочувствіе получишь. О, ты получишь его вполнѣ!

— Я получилъ приказаніе ея величества тотчасъ отправляться въ Виндзоръ. Я долженъ отправиться чрезъ полчаса.

— Ты будешь первымъ министромъ! воскликнула она.

Говоря это, она подняла руки кверху, а потомъ бросилась въ объятія мужа. Никогда съ самаго начала ихъ брака не обнаруживала она такъ своей любви и восторга.

— О, Плантадженетъ! сказала она: — если только я могу сдѣлать что-нибудь, я готова трудиться для тебя какъ раба.

Обнявъ рукою ея станъ, онъ уже чувствовалъ пріятную перемѣну ея отношеній къ нему. Она еще никогда не выражала ему своего обожанія, и поэтому ея обожаніе наполняло его тѣмъ восторгомъ, который обыкновенно чувствуетъ новобрачный герой.

— Постой на минуту, Кора. Я не знаю еще, что изъ этого выйдетъ. Но это я знаю, что если, не выказывая малодушія, я могу уклониться отъ этого, я уклонюсь.

— О, нѣтъ! Это было бы малодушіемъ, непремѣнно малодушіемъ, сказала герцогиня, не очень заботясь о томъ, какія узы свяжутъ ея мужа съ его задачей, только бы онъ считалъ себя связаннымъ.

— Онъ сказалъ мнѣ, что считаетъ моей обязанностью сдѣлать эту попытку.

— Кто онъ?

— Мистеръ Грешэмъ. Я не нахожу, что его слова обязывали бы меня къ чему-нибудь, но герцогъ также это сказалъ.

Этотъ герцогъ былъ старый другъ нашего герцога, герцогъ Сент-Бёнгей.

— Онъ тамъ былъ? Еще кто былъ?

— Никто. Тутъ нечѣмъ восхищаться, Кора, потому что вѣроятность клонится къ тому, что я потерплю неудачу. Герцогъ обѣщалъ помочь мнѣ съ условіемъ, чтобы въ министерство были включены человѣка два и исключены также два, названные имъ. Въ томъ и другомъ случаѣ я самъ сдѣлалъ бы предлагаемое имъ.

— А мистеръ Грешэмъ?

— Онъ выйдетъ въ отставку. Это разумѣется само собою. Онъ хочетъ поддержать насъ, но все это покрыто мракомъ, который, какъ мнѣ кажется, всегда темнѣе закрываетъ будущность политическую, чѣмъ всякую другую. Тучи поднимаются, никто не знаетъ, почему или откуда, и распространяютъ мракъ, когда ожидаешь свѣта. Но пока, ты должна это понять, еще ничего не рѣшено. Я не могу даже сказать, какой отвѣтъ я могу дать ея величеству, пока не узнаю, какія приказанія ея величество отдастъ мнѣ.

— Ты долженъ ухватиться за это, Плантадженетъ, сказала герцогиня, сжавъ кулакъ.

— Я даже и пальцемъ не пошевелю въ видахъ моего личнаго честолюбія, сказалъ герцогъ. — Если бы съ меня могла быть снята ноша сію минуту, тогда моему сердцу было бы тяжело. Я тотчасъ вспомнилъ, сказалъ онъ — и говоря это, онъ обвилъ рукою ея станъ — когда мнѣ помѣшали вступить въ министерство домашнія обстоятельства.

— И я это помню, сказала она очень кротко, поднявъ на него глаза.

— Для меня тогда это было прискорбно, хотя вышло такъ хорошо, потому что должность, тогда предлагаемую мнѣ, я могъ бы выполнить съ честью. Тогда я въ этомъ былъ убѣжденъ, соображая то занятіе, которое давали мнѣ. Но относительно этой попытки я въ себѣ не увѣренъ. Я сомнѣваюсь, есть ли у меня дарованіе, чтобы управлять людьми.

— Это придетъ современемъ.

— Можетъ быть, я долженъ попытаться; можетъ быть, я долженъ буду разбить мое сердце, потому что потерплю неудачу. Но я сдѣлаю эту попытку, если мнѣ предпишутъ сдѣлать это, такимъ образомъ, который покажется мнѣ удобнымъ. Теперь я долженъ уйти. Герцогъ будетъ у насъ вечеромъ. Пусть обѣдъ будетъ для меня готовъ; я не знаю, когда найду время пообѣдать.

Онъ ушелъ прежде чѣмъ она успѣла сказать слово.

Когда герцогиня осталась одна, она принялась думать обо всемъ такимъ образомъ, который показался бы очень необыкновеннымъ въ ней тѣмъ, которые знали ее хорошо. Она уже обладала всѣмъ, что званіе и богатство могли дать ей, и вмѣстѣ съ этими хорошими вещами сама составила себѣ свое особенное положеніе, которымъ она гордилась и которое составила себѣ не посредствомъ званія и богатства, но безстрашною энергіей и способностью къ насмѣшливости, никогда ее не оставлявшей.

Ее многіе боялись, а она не боялась никого, многіе также любили ее — и она любила ихъ, потому что у нея характеръ былъ любящій. Она была счастлива въ своихъ дѣтяхъ, въ своихъ друзьяхъ, пользовалась прекраснымъ здоровьемъ и имѣла способность преувеличенно интересоваться всѣмъ, что подвертывалось подъ руку.

Можно бы пожалуй сказать, что политика была ей вовсе не нужна и что, какъ герцогиня Омніумъ, прежде извѣстная какъ леди Гленкора Паллизеръ, она имѣла болѣе обширное и пріятное вліяніе, чѣмъ то, которымъ могла пользоваться жена перваго министра. Она принадлежала къ числу тѣхъ женщинъ, которыя не будутъ довольны тѣмъ, что сдѣлаются извѣстны только какъ жены своихъ мужей. Она имѣла свою собственную извѣстность, совершенно, независимую отъ положенія ея мужа и которая не могла быть увеличена никакимъ блескомъ, никакимъ могуществомъ, прибавленнымъ къ нему.

Все-таки, когда онъ оставилъ ее и отправился къ королевѣ съ надеждой сдѣлаться главой составляющагося министерства, ея сердце забилось отъ волненія. Настало наконецъ! и онъ, по ея мнѣнію, сдѣлается политическимъ предводителемъ въ самомъ великомъ государствѣ въ свѣтѣ. Но она имѣла о немъ такое же мнѣніе, какъ леди Макбетъ о своемъ супругѣ. Она знала, что онъ совѣстливъ, неспособенъ преклоняться, когда этимъ можно выиграть что-нибудь, не любитъ повелѣвать, когда людей можно привести къ повиновенію только повелительностью. Пріобрѣтать поддержку улыбками, когда внутри болитъ сердце, мужъ ея никогда не будетъ въ состояніи. Его никогда нельзя будетъ уговорить купить врага политическими дарами — онъ никогда не согласится заставить молчать самаго отъявленнаго своего врага, сдѣлавъ его своею правою рукой.

Но другой урокъ былъ легче, и она думала, что ему можно научиться. Власть такъ пріятна, что люди быстро научаются желанію наслаждаться ею и льстить себя мыслью, что патріотизмъ требуетъ повелительности. Она день и ночь будетъ стараться растолковать ему, что его обязанность къ родинѣ требуетъ отъ него, чтобы онъ управлялъ ею. А потомъ, имѣя нѣкоторое понятіе о дѣлахъ — а также многаго не понимая — она разсуждала, что онъ имѣетъ въ своемъ распоряженіи средства добиться популярности и власти, которыми не пользовался его предшественникъ и которыми, можетъ быть, до такой степени не обладалъ ни одинъ министръ въ Англіи. Богатство герцога Омніума было велико, но герцогиня была еще богаче мужа. Какимъ-то образомъ — она не знала какъ — ея состояніе было отдѣлено отъ мужнина и укрѣплено за нею и ея дѣтьми. Послѣ своего замужства она ни слова не говорила съ нимъ о своихъ деньгахъ — развѣ только спрашивала иногда, можно ли сдѣлать какую-нибудь лишнюю затрату, по большей части нелѣпую. Но теперь настало время мотать деньги. Она не только была богата, но пользовалась собственно ей принадлежащей популярностью. Новый первый министръ и жена новаго перваго министра будутъ принимать такъ, какъ еще никто не принималъ никогда между англійской знатью. И въ городѣ, и въ деревнѣ будутъ открыты тѣ громадные замки, въ которыхъ теперь рѣдко бывали, потому что она находила ихъ скучными, холодными, неудобными. Не будетъ въ Лондонѣ ни одного члена Парламента, котораго она не узнала бы и на котораго не имѣли бы вліянія ея лесть и любезность — а если найдутся люди, на которыхъ она вліянія имѣть не можетъ, они будутъ заклеймены и несчастны. Деньги не значили ничего. Доходъ ихъ былъ огромный и нѣсколько лѣтъ — по крайней-мѣрѣ лѣтъ шесть, если можно такъ долго вести игру — они могли тратить втрое болѣе своего дохода, не нанося вреда своимъ дѣтямъ. Въ головѣ ея мелькали видѣнія объ изумительныхъ вещахъ, которыя можно сдѣлать — если только ея мужъ останется вѣренъ своему величію.

Герцогъ оставилъ ее около двухъ часовъ. Она не трогалась изъ дома въ этотъ день, но написала нѣсколько строкъ пріятельницѣ, которая жила недалеко отъ нея. Герцогиня жила на Карльтонской Террасѣ, а ея пріятельница въ Парковомъ переулкѣ. Записка была слѣдующаго содержанія:

"Милая М.,

"Пріѣзжайте ко мнѣ. Я слишкомъ взволнована и не могу сама къ вамъ.

"Ваша Г."

Это было адресовано къ мистрисъ Финнъ, нѣжно любимому другу герцогини. Мистрисъ Финнъ мигомъ явилась на Карльтонскую Террасу.

— Ну, моя душа, какъ вы думаете наконецъ рѣшили? сказала герцогиня.

Вѣроятно, подумаютъ, что жена перваго министра была нескромна и недостойна довѣрія, оказаннаго ей мужемъ. Но конечно у насъ всѣхъ есть одинъ другъ, которому мы говоримъ все, и у герцогини мистрисъ Финнъ была этимъ другомъ.

— Герцогъ будетъ первымъ министромъ.

— Какъ вы могли это угадать?

— Что другое могло привести васъ въ такое волненіе? Притомъ въ этомъ нѣтъ ничего страннаго. Я понимаю, что двухъ старыхъ бойцовъ испытывали такъ долго, что безполезно пытать ихъ долѣе, и если выберутъ новаго, то кого же всего вѣроятнѣе, какъ не герцога?

— Вы думаете такъ?

— Конечно. Почему же мнѣ не думать?

— Онъ унизилъ свое политическое положеніе такими ничтожными уступками. Потомъ онъ ничѣмъ не выставилъ себя впередъ — по-крайней-мѣрѣ съ тѣхъ поръ, какъ оставилъ Нижнюю Палату. Можетъ быть, я не такъ поняла — но я удивилась, я очень удивилась.

— И обрадовались?

— О, да! Я могу сказать вамъ все, потому что вы не перетолкуете иначе моихъ словъ и не перескажете ничего. Да — мнѣ будетъ пріятно видѣть его первымъ министромъ, хотя я знаю, что самой-то мнѣ придется тяжело.

— Почему тяжело?

— Съ нимъ такъ трудно справиться. Разумѣется, я говорю не о политикѣ. Разумѣется, сначала будетъ смѣсь, и мнѣ все равно, радикализмъ или торизмъ водворится. Страна идетъ своею дорогой къ лучшему или худшему, все равно которая партія одержитъ верхъ. Мнѣ кажется, какіе законы издаются, это составляетъ мало разницы. Но между нами, въ нашемъ кругу, составляетъ большую разницу, кто получитъ подвязку, кто сдѣланъ будетъ барономъ, кто графомъ и чьи имена стоятъ во главѣ всего.

— Вотъ какимъ образомъ вы смотрите на политику.

— Я признаюсь въ этомъ вамъ — и этому я должна научить его.

— Вамъ никогда это не удастся, леди Гленъ.

— Никогда слово длинное. Я намѣрена попытаться. Оглянитесь-ка назадъ и назовите мнѣ хоть одного перваго министра, которому надоѣла бы власть. Имъ опротивѣетъ власть, когда она уходитъ у нихъ изъ рукъ — тогда они дѣлаютъ видъ, будто презираютъ ее, и отказываются отъ того, чѣмъ не могутъ пользоваться болѣе. Любовь къ власти усиливается въ человѣкѣ по мѣрѣ того, какъ онъ становится старѣе.

— Политика для герцога просто значитъ патріотизмъ, сказала мистрисъ Финнъ.

— Патріотизмъ можетъ остаться, душа моя, но не простота. Я не желаю, чтобы онъ продалъ свое отечество Германіи или превратилъ его въ американскую республику для того, чтобы самому сдѣлаться президентомъ. Но когда онъ возьметъ бразды правленія въ свои руки, я желаю, чтобы онъ удержалъ ихъ. Если онъ гораздо добросовѣстнѣе другихъ, разумѣется; онъ болѣе всѣхъ годится на это мѣсто. Мы должны увѣрить его, что существованіе страны зависитъ отъ его твердости.

— Сказать вамъ по правдѣ, леди Гленъ, я не думаю, чтобы вы могли увѣрить герцога въ чемъ-нибудь. Если онъ убѣждается въ чемъ нибудь, то или по привычкѣ, или по выводамъ собственнаго ума.

— Вы всегда воспѣваете ему похвалы, Марія.

— Я не знаю, есть ли особенная похвала въ томъ, что я говорю, но насколько я могу видѣть, у него такой характеръ.

— Разумѣется, и мистеръ Финнъ вступитъ въ министерство, сказала герцогиня.

— Мистеръ Финнъ походитъ на герцога въ одномъ отношеніи. Онъ вспупитъ или не вступитъ, соображаясь съ своимъ взглядомъ, совершенно независимо отъ взглядовъ жены.

— Вя желали бы, чтобъ онъ поступилъ въ министерство?

— Нѣтъ! Зачѣмъ мнѣ желать? Онъ чаще будетъ въ Парламентѣ, будетъ оставаться позже, да еще въ придачу не будетъ дома по утрамъ. Но мнѣ будетъ пріятно, чтобы онъ поступилъ такъ, какъ пріятно ему самому.

— Представьте, каково думать обо всемъ этомъ. Я стала бы просиживать ночи, дожидаясь его — я слушала бы всѣ пренія въ Парламентѣ только для того, чтобы видѣть Плантадженета первымъ министромъ. Мнѣ пріятно быть занятой. Ну, если это состоится…

— Такъ это еще не рѣшено?

— Какъ можно надѣяться, что одна поѣздка это рѣшитъ, когда всѣ другіе путешествовали взадъ и впередъ изъ Виндзора въ Лондонъ и изъ Лондона въ Виндзоръ, какъ ведра въ колодезѣ, цѣлыхъ три недѣли? Но если это будетъ рѣшено, у меня составится мой собственный кабинетъ и я намѣрена поручить вамъ министерство иностранныхъ дѣлъ.

— Лучше помѣстите меня въ казначействѣ. Я очень искусна въ счетахъ.

— Я займусь этимъ сама. Счеты, которые я намѣрена завести, испугаютъ всѣхъ менѣе отважныхъ, и я намѣрена быть моимъ собственнымъ домашнимъ секретаремъ, совѣтоваться только съ своею собственной совѣстью — и быть моимъ церемонимейстеромъ. Мнѣ кажется, что небольшой кабинетъ будетъ лучше. Знаете ли, мнѣ было бы пріятно затмить королеву.

— Что вы хотите сказать, ради Бога?

— Дѣло идетъ не объ измѣнѣ. Но мнѣ хотѣлось бы сдѣлать Букингамскій дворецъ второстепеннымъ и, кажется, это удастся мнѣ. Мнѣ кажется, вы не совсѣмъ понимаете меня.

— И мнѣ такъ кажется, леди Гленъ.

— Поймете когда-нибудь. Пріѣзжайте завтра передъ завтракомъ. Я полагаю, что тогда мнѣ будетъ извѣстно все и я узнаю, что моя корзина съ глиняною посудой была уронена и все разбито.

Глава VII.
Еще старый другъ.

Около десяти часовъ вернулся герцогъ и сидѣлъ за своимъ простымъ обѣдомъ въ столовой — бифстексомъ и картофелемъ съ рюмкою хересу и аполлинарійскою водой. Въ Лондонѣ не было въ то время ни одного человѣка, который былъ бы менѣе взыскателенъ на счетъ ѣды и питья. Онъ обѣдалъ одинъ, но жена сидѣла съ нимъ и услуживала ему, выславъ слугъ изъ комнаты.

— Я сказалъ ея величеству, что сдѣлаю что могу, сказалъ герцогъ.

— Такъ ты первый министръ?

— Совсѣмъ нѣтъ. Добени первый министръ. Я взялся составить министерство, если найду это удобнымъ, съ помощью такихъ друзей, какихъ имѣю. Я никогда прежде не чувствовалъ такъ, какъ теперь, что долженъ полагаться до такой степени, на другихъ.

— Полагайся только на себя. Довольствуйся собою.

— Это пустыя слова, Кора — совершенно пустыя. Человѣкъ всегда долженъ полагаться на себя. У него должно быть достаточно и правилъ, и совѣсти, чтобы удержать себя отъ того, что кажется ему дурно. Но развѣ можетъ кораблестроитель одинъ выстроить корабль, а часовой мастеръ сдѣлать часы безъ помощи? Въ прежнихъ случаяхъ я могъ бы сказать съ небольшой помощью, а можетъ быть и вовсе безъ помощи, хочу я или не хочу принять работу, предлагаемую мнѣ, потому что я долженъ былъ строить только часть корабля или сдѣлать одно колесо къ часамъ. Моя способность къ настоящему труду зависитъ совершенно отъ содѣйствія другихъ, и къ несчастью тѣхъ, къ которымъ ни я не имѣю сочувствія, ни они ко мнѣ.

— Не бери ихъ, смѣло сказала герцогиня.

— Но они хотятъ, чтобы взяли ихъ, и услуги ихъ страна въ правѣ ожидать.

— Такъ возьми ихъ и не заботься болѣе объ этомъ. Нѣтъ никакой пользы плакать о боли, которую вылѣчить нельзя.

— Содѣйствіе трудно безъ взаимности чувствъ. Я чувствую себя слишкомъ упрямымъ для этого мѣста. Мнѣ было все-равно сидѣть въ одномъ кабинетѣ съ человѣкомъ, котораго я не люблю, когда не я помѣстилъ его туда. Но теперь… когда я ѣхалъ домой, я почти чувствовалъ, что не могу этого сдѣлать. Я не зналъ прежде, до какой степени могу ненавидѣть человѣка.

— Кто этотъ человѣкъ?

— Кто бы онъ ни былъ, онъ долженъ теперь быть другомъ, и потому я не назову его даже тебѣ. Но онъ не одинъ. Будь онъ одинъ, положительно отмѣченный и признанный, я могъ бы избѣгнуть его. Но у меня такъ мало друзей, истинныхъ друзей! На кого еще кромѣ герцога могу я положиться съ довѣріемъ и любовью?

— На лорда Кэнтрипа.

— Едва ли, Кора. Лордъ Кэнтрипъ выходитъ съ Грешэмомъ. Они всегда вмѣстѣ.

— Ты прежде любилъ мистера Мильдмэя.

— Мистера Мильдмэя — да! Если бы въ кабинетѣ былъ Мильдмэй, то эти хлопоты не пали бы на мои плечи.

— Такъ я очень рада, что Мильдмэя тамъ не будетъ. Вѣроятно, и мистеръ Монкъ присоединится къ вамъ.

— Я думаю, мы его попросимъ. Но я еще не приготовился разсуждать о тѣхъ, кто будетъ.

— Ты долженъ немедленно говорить объ этомъ съ герцогомъ.

— Вѣроятно; но мнѣ лучше поговорить о нихъ съ нимъ, чѣмъ называть ихъ даже тебѣ.

— Ты помѣстишь мистера Финна въ министерство, Плантадженетъ?

— Мистера Финна?

— Да, Финіаса Финна — человѣка бывшаго подъ уголовнымъ судомъ.

— Милая Кора, мы до этого еще не дошли. По-крайней-мѣрѣ, намъ не надо заботиться о мелкихъ рыбахъ, пока мы не удостовѣримся, что уговоримъ большихъ рыбъ присоединиться къ намъ.

— Я не знаю, почему ему быть мелкою рыбой. Никто не занимался лучше его, и если тебѣ нуженъ человѣкъ преданный…

— Я не желаю, чтобы человѣкъ былъ преданъ мнѣ. Мнѣ нуженъ человѣкъ преданный странѣ.

— Ты говорилъ о сочувствіи.

— Ну, да — говорилъ. Но ты не называй теперь дальше никого. Герцогъ будетъ здѣсь скоро и я желаю теперь остаться одинъ.

— Я желаю сказать еще одно, Плантадженетъ.

— Что такое?

— Я хочу просить у тебя одной милости.

— Пожалуста не проси теперь ничего ни для кого.

— Я прошу одолженія для одной женщины, которой, полагаю, ты пожелаешь оказать услугу.

— Кто это?

Она поклонилась, улыбнулась и приложила руку къ груди.

— Это что-нибудь для тебя! Что можетъ быть тебѣ нужно и что я могу сдѣлать для тебя?

— Ты сдѣлаешь — если можно?

— Конечно, сдѣлаю.

Тутъ ея обращеніе совершенно измѣнилось; она сдѣлалась серіозна и почти торжественна.

— Если, какъ я полагаю, всѣ важныя должности при дворѣ ея величества измѣнятся, я желала бы сдѣлаться гофмейстериною.

— Ты? сказалъ онъ, и удивленіе заставило его почти выйти изъ обычнаго спокойствія.

— Почему же не я? Развѣ мое званіе не довольно высоко?

— Ты хочешь отяготить себя запутанностями и подчиненностью, скукою и напыщенностью придворной жизни! Кора, ты сама не знаешь, о чемъ ты говоришь, что ты навлекаешь на себя.

— Если я желаю взять на себя обязанность, почему я не могу въ этомъ отношеніи поступить какъ ты?

— Потому что я вступилъ уже въ колею, подчинилъ себя условнымъ формамъ, сдѣлалъ себя способнымъ для этого. Ты жила на свободѣ — и хотя я иногда ворчалъ, я вмѣстѣ съ тѣмъ и гордился, что ты презираешь узы придворной жизни. Ты поднимала на смѣхъ всѣхъ придворныхъ дамъ.

— Личности Плантадженетъ, а не должности. Я начинаю старѣться и не вижу, почему мнѣ не начать новую жизнь.

Ее нѣсколько усмиряла его неожиданная энергія и въ эту минуту она не была способна отвѣчать ему съ своей обычной рѣзкостью.

— Не думай объ этомъ, душа моя. Ты спрашивала, довольно ли высоко твое званіе. Должно быть, потому что нѣтъ званія выше твоего. Но твое положеніе, если случится, что твой мужъ станетъ во главѣ министерства, будетъ слишкомъ высоко. Я могу сказать, что въ какомъ положеніи ни находился бы, я не желалъ бы, чтобъ моя жена подчинялась другой сдержанности, кромѣ той, которая свойственна всѣмъ замужнимъ женщинамъ. Я не желаю, чтобы она имѣла другія обязанности, кромѣ тѣхъ, которыя относятся къ нашему семейству и дому. Но какъ первый министръ, я ни за что не соглашусь дать ей должность, которая зависитъ отъ меня.

Она посмотрѣла на него широко раскрывъ глаза и потомъ оставила его, не говоря ни слова. Она не имѣла другого способа выказать свое неудовольствіе и знала, что когда онъ говоритъ такимъ тономъ, то всѣ доводы ни къ чему не поведутъ.

Герцогъ оставался одинъ цѣлый часъ, прежде чѣмъ къ нему пріѣхалъ другой герцогъ, и въ этотъ часъ онъ ни минуты не думалъ о томъ, что, какъ можно бы предположить, должно занимать главное мѣсто въ его мысляхъ — то есть, какъ наполнить списокъ новаго министерства. Все, что онъ могъ сдѣлать въ этомъ отношеніи безъ чужой помощи, уже было сдѣлано очень легко. Было именъ пять вѣрныхъ политическихъ друзей, трое или четверо такихъ же вѣрныхъ враговъ, но которыхъ надо было непремѣнно пригласить въ министерство. Сер Грегори Грогрэмъ, бывшій генеральный атторней, разумѣется, будетъ приглашенъ занять свое мѣсто, но сер-Тимоти Бисвоксъ, который былъ теперь генеральный солиситоръ консервативной партіи, будетъ также приглашенъ остаться на своемъ мѣстѣ.

Много подробностей было извѣстно не только обоимъ герцогамъ, которые собирались составить вдвоемъ министерство, но политическому свѣту вообще — и были факты, относительно которыхъ газеты были способны обнаружить свою удивительную догадливость и всезнаніе съ своей обычной самоувѣренностью. Относительно же того, въ чемъ онъ сомнѣвался — напримѣръ, слѣдуетъ ли этому старому тори, сер-Орланду Дроту, занять мѣсто въ почтовомъ управленіи, или предоставить ему остаться въ колоніяхъ — младшій герцогъ не желалъ затруднять себя, пока старшій не подоспѣетъ къ нему на помощь.

Но его собственное положеніе и сомнительная способность занять его занимали всѣ его мысли. Не только номинально, онъ и дѣйствительно хотѣлъ быть первымъ. Ему казалось, что его честь требуетъ, чтобы онъ удостовѣрился въ этомъ. Быть празднымъ главою противорѣчило и его убѣжденіямъ, и его наклоностямъ. Называться знатнымъ именемъ предъ свѣтомъ, а потомъ сдѣлаться гораздо незначительнѣе этого имени, казалось ему унизительно. Но хотя онъ былъ твердо убѣжденъ въ томъ, что многимъ людямъ, такъ же твердо какъ и онъ, державшимся своей рѣшимости и поддерживаемымъ, какъ онъ, довѣріемъ другихъ, не было повода колебаться. Онъ сомнѣвался въ своей способности занять мѣсто, которое теперь занять онъ былъ обязанъ. Онъ болѣе чѣмъ сомнѣвался. Онъ безпрестанно повторялъ себѣ, что въ немъ не доставало благородной способности вызывать поддержку и повиновеніе отъ другихъ. Съ предметами и фактами онъ справиться могъ, но люди еще не были для него доступны. Но теперь было слишкомъ поздно, а между тѣмъ — какъ онъ сказалъ своей женѣ — неудача разобьетъ его сердце. Никакое честолюбіе не руководило имъ. Онъ въ этомъ былъ увѣренъ. Только одно соображеніе побудило его вступить въ эту большую опасность и другіе увѣряли его, что обязанность предписываетъ ему отважиться на эту опасность.

Теперь уже и уклониться возможности не было. Всякая уклончивость была бы несовмѣстна съ тою прямою истиной, отъ которой ему невозможно было отступить. Онъ могъ создать затрудненія для того, чтобы посредствомъ ихъ найти возможность возвратить королевѣ должность, возлагаемую на него. Онъ могъ настаивать на какой-нибудь невозможной уступкѣ. Но воспоминаніе о такой уклончивости разобьетъ его сердце не менѣе неудачи.

Когда о герцогѣ доложили, онъ всталъ принять своего стараго друга почти съ жаромъ.

— Просто стыдъ вызывать васъ такъ поздно, сказалъ онъ: — мнѣ слѣдовало явиться къ вамъ.

— Вовсе нѣтъ. Въ такихъ случаяхъ поставлено за правило, что человѣкъ наиболѣе занятой долженъ сидѣть на одномъ мѣстѣ тамъ, гдѣ другіе могутъ найти его.

Герцогъ Сент-Бёнгэй былъ старикъ лѣтъ восьмидесяти, съ волосами совершенно бѣлыми. Входя въ комнату, онъ долженъ былъ снимать съ себя и шарфы, и наушники. Но онъ обладалъ не только полнымъ разумомъ, но и всѣми тѣлесными способностями, показывая, какъ многіе политическіе люди, что заботы о націи могутъ лежать на плечахъ человѣка много лѣтъ, но не только не сломятъ, но и не согнутъ ихъ. Герцогъ засѣдалъ въ министерствахъ полстолѣтія.

Онъ говорилъ о королевѣ, выразилъ любезное желаніе спокойствія ея величеству во всѣхъ этихъ дѣлахъ, упомянулъ о неудобствахъ этихъ политическихъ поѣздокъ взадъ и впередъ, сказалъ о деликатности и затруднительности предстоящаго дѣла, затруднительности, еще увеличивающейся отъ необходимости свести вмѣстѣ людей какъ дружелюбныхъ союзниковъ, до сихъ поръ дѣйствовавшихъ съ горькой непріязнью другъ къ другу, прежде чѣмъ младшій герцогъ сказалъ слово.

— Намъ не худо бы, сказалъ старшій: — составить небольшой списокъ, и вы можете пригласить тѣхъ, которые будутъ съ вами, завтра утромъ пораньше. Но, можетъ быть, вы уже сдѣлали списокъ?

— Нѣтъ. Я даже и карандаша въ руки не бралъ.

— Такъ начнемъ, сказалъ старшій, оборачиваясь къ столу, когда увидалъ, что его менѣе опытный товарищъ не собирался начать.

— Для меня есть что-то страшное въ мысли писать имена людей для такой работы, какъ мальчики записываютъ играющихъ въ крикетъ.

Старый боецъ обернулся и вытаращилъ глаза на младшаго политика.

— Это дѣло само по себѣ такое важное, что слѣдовало бы имѣть помощь неба.

Плантадженетъ Паллизеръ былъ послѣдній человѣкъ на свѣтѣ, отъ котораго герцогъ Сент-Бёыгэй ожидалъ бы романическихъ чувствъ во всякое время, а менѣе всѣхъ въ такое время.

— Помощь съ неба вы можете имѣть, сказалъ онъ: — прочитавъ молитву, и я не сомнѣваюсь, что вы просите ее и для этого дѣла, и для всѣхъ дѣлъ вообще. Но ангелъ не спустится съ неба сказать вамъ, кому слѣдуетъ быть канцлеромъ казначейства.

— Ангелъ не спустится съ неба и, слѣдовательно, я желалъ бы умыть руки.

Его старый другъ все не спускалъ съ него глазъ.

— Для меня приниматься за это, не чувствуя себя способнымъ къ этому труду, кажется, похоже на святотатство. Меня лишаетъ мужества эта необходимость дѣлать то, что, какъ я знаю, не могу сдѣлать какъ слѣдуетъ.

— Сегодня вамъ пришлось много работать головою.

— Она вовсе не работала. Мнѣ нечего было дѣлать и я дѣйствительно былъ неспособенъ думать о работѣ. Но я чувствую, что случайныя обстоятельства поставили меня въ такое положеніе, къ которому я неспособенъ и отъ котораго однако я уклониться не могу. Гораздо было бы лучше, если бы вы одинъ сдѣлали это — вы сами.

— Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Я знаю и думаю, что всегда зналъ свои способности. Мои способности къ преніямъ и къ труду не даютъ мнѣ права сдѣлаться первымъ министромъ. Но простите мнѣ, если я скажу, что теперь объ этомъ нечего и разсуждать. Потому что вы работаете и можете работать, и потому что вы приспособили себя къ тому постоянному ясному объясненію, которое мы теперь называемъ преніями, люди обѣихъ партій обратились къ вамъ какъ къ лучшему человѣку, который можетъ выступить впередъ въ этихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Опять извините меня, другъ мой, если я скажу, что ожидаю найти въ васъ мужество равное вашимъ способностямъ.

— Если бы я могъ уклониться отъ этого!

— Какой вздоръ! сказалъ герцогъ, вставая. — Совѣсть иногда пускается въ такія тонкости, что дозволяетъ даже человѣку не дѣлать ничего. Вы должны служить вашей странѣ. Вы знаете, что на такую помощь, какую я могу подать вамъ, вы можете положиться съ полной увѣренностью. Теперь примемся за работу. Я полагаю, вы пожелаете, чтобы я былъ предсѣдателемъ совѣта.

— Непремѣнно — само собою, сказалъ герцогъ Омніумъ, повертываясь къ столу.

Единственное практическое предложеніе заставило его тотчасъ же приняться за работу со всею своей энергіей. Это было не очень трудно, да и не много времени заняло. Если будущій первый министръ не зналъ еще наизусть всѣхъ членовъ министерства, будущій предсѣдатель совѣта зналъ. Скоро были записаны восемь человѣкъ, которыхъ герцогъ Омніумъ долженъ былъ спросить завтра утромъ, желаютъ ли они занять извѣстныя мѣста.

— Каждый изъ нихъ, можетъ быть, захочетъ взять съ собою въ министерство одного или двухъ человѣкъ, сказалъ старшій герцогъ: — и хотя, разумѣется, вы не можете соглашаться на все, но благоразуміе требуетъ сдѣлать нѣкоторыя уступки. Завтра не выѣзжайте ни къ кому, кромѣ мистера Добени или ея величества. Я пріѣду къ вамъ въ два часа, и если ея свѣтлость дастъ мнѣ завтракать, я позавтракаю съ нею. Прощайте и не слишкомъ много думайте объ обширности труда. Я помню, какъ милый старый лордъ Брокъ говорилъ мнѣ, что гораздо труднѣе найти хорошаго кучера, чѣмъ хорошаго министра.

Герцогъ Омніумъ, цѣлый часъ проведя въ размышленіи на своемъ креслѣ, успѣлъ только доказать себѣ, что лорду Броку никогда не слѣдовало быть первымъ министромъ послѣ того, какъ онъ осмѣлился высказать такую плохую шутку о такомъ торжественномъ предметѣ.

Глава VIII.
Начало новой карьеры.

Въ то время, когда кончились праздники Святой недѣли — праздники, которыми воспользовались такъ удобно, чтобы составить новое министерство — трудъ составить упряжь былъ исполненъ соединенною энергіей обоихъ герцоговъ и другихъ друзей. Занять важныя мѣста вовсе не было такъ трудно или такъ скучно — и не причинило столько сердечныхъ сокрушеній — какъ пополненіе списка второстепенныхъ лицъ. Noblesse oblige {Знатность налагаетъ обязанности.}, Министры и канцлеры, и первые лорды, избранные изъ той или другой партіи, чувствовали, что глаза всей вселенной обращены на нихъ и что имъ слѣдовало выказать небывалыя въ нихъ доблести.

Они обыкновенно съ равнодушіемъ позволяли помѣщать себя на то или другое мѣсто, увѣряя, что имѣютъ въ виду только желанія королевы и пользу страны. Лордъ Трифтъ уступилъ мѣсто сер-Орланду Дроту въ Адмиралтействѣ, потому что сер-Орландо не могъ присоединиться къ новому министерству, не получивъ высокаго мѣста. Та же любезность была оказана лорду Дрёммонду, который оставался въ колоніяхъ, на томъ самомъ мѣстѣ, которое было ему дано во время министерства Добени. И сер-Грегори Грогрэмъ не сказалъ ни слова, что ни думалъ бы, когда ему сообщили, что лордъ канцлеръ министерства Добени, лордъ Рамсденъ, останется хранителемъ печати.

Сер-Грегори, безъ сомнѣнія, много думалъ объ этомъ; мѣста служебныя имѣютъ значеніе, составляющее большую разницу съ тѣмъ значеніемъ, которое имѣютъ политическія мѣста. Лордъ-канцлеръ получаетъ званіе пера и по выходѣ изъ министерства пользуется пенсіей. Когда достигаешь шерстяного мѣшка, тогда сомнѣніе кончается и начинается спокойствіе. Сер-Грегори не былъ уже молодъ и это было страшнымъ ударомъ. Но онъ перенесъ его мужественно и не сказалъ ни слова, когда герцогъ заговорилъ съ нимъ, но убѣдился съ этой минуты, что не было въ Англіи болѣе неспособнаго юриста и болѣе самонадѣяннаго политика, какъ лордъ Рамсденъ.

Настоящая борьба однако заключалась въ надлежащемъ распрѣделеніи Рэтлеровъ и Роби, Фитцджибоновъ и Макферсоновъ между низшими должностями въ министерствѣ. Макферсонъ и Роби, съ кучею другихъ, принадлежавшихъ Добени, приготовились, какъ объявили сначала, оказывать помощь герцогу. Они посовѣтовались объ этомъ съ Добени, и Добени сказалъ имъ, что они обязаны это сдѣлать. Это походило на любезность съ ихъ стороны къ государственному дѣятелю и герцогъ поблагодарилъ ихъ съ искренней признательностью. Но когда началось настоящее распредѣленіе мѣстъ, герцогъ, не умѣвшій строить нѣжную физіономію и говорить нѣжныя слова, когда горечь была въ его сердцѣ, былъ готовъ не разъ взять назадъ свою благодарность. Его изумила безстыдная самоувѣренность этихъ притязаній относительно мѣстъ, которыя, по своей невинности, онъ считалъ раздаваемыми не надлежащимъ образомъ. Онъ вѣрно оцѣнилъ себя, когда сказалъ старшему герцогу въ одномъ изъ тѣхъ тревожныхъ разговоровъ, которые происходили до этой попытки, что пока онъ самъ находился на мѣстѣ, онъ не зналъ, что значитъ раздавать мѣста.

— Два господина были у меня утромъ, сказалъ онъ однажды герцогу де-Сент-Бёнгэю: — и каждый не только увѣрялъ меня, что вся прочность предпріятія зависитъ отъ того, чтобы я далъ ему эту должность, но увѣрялъ въ лицо, что я обѣщалъ ему.

Старый государственный дѣятель засмѣялся.

— Слышать отъ двоихъ въ одинъ часъ, что далъ каждому обѣщаніе!

— Кто эти двое?

— Рэтлеръ и Роби.

— Меня увѣрили, что они неразлучны съ тѣхъ поръ, какъ началось это дѣло. Они всегда опирались другъ на друга и теперь я слышу, что они проводятъ все время или на ступеняхъ Карльтона, или клуба Реформъ.

— Но что мнѣ дѣлать? Конечно, одинъ изъ нихъ долженъ быть министромъ.

— Каждый изъ нихъ хорошъ въ своемъ родѣ.

— Но зачѣмъ они приходятъ ко мнѣ, разинувъ ротъ, какъ собаки, просящія кость? Прежде этого не бывало. А между тѣмъ и прежде, какъ теперь, люди искали мѣстъ.

— Ну, да. Мы и прежде слыхали объ этомъ.

— Но мнѣ кажется, никто не осмѣливался приставать съ просьбами къ мистеру Мильдмэю.

— Время упрочило его власть и, можетъ быть, люди нынѣшняго свѣта не такъ сдержанны, какъ были въ его время. Впрочемъ, я сомнѣваюсь, безчестнѣе ли это, и не была ли тогда борьба такъ же безславна, какъ теперь. Вы не можете измѣнить людей и должны пользоваться ими.

Младшій герцогъ сѣлъ и вздохнулъ надъ вырождающимся патріотизмомъ вѣка.

Но наконецъ даже Рэтлеры и Роби получили назначеніе, хотя и не совсѣмъ остались довольны, и полный списокъ членовъ министерства появился во всѣхъ газетахъ. Хотя это устраивалось долго, а все устроилось какъ-то неожиданно — такъ что при первомъ предложеніи составить смѣшанное министерство газеты не знали, поддерживать ли этотъ планъ, или противиться ему.

Безъ сомнѣнія, въ головахъ всѣхъ этихъ издателей и сотрудниковъ укоренилось преданіе, что коалиція такого рода вообще бываетъ слаба, иногда вредна, а при случаѣ даже безславна. Когда человѣкъ во время долгой политической жизни связалъ себя съ извѣстнымъ кодексомъ мнѣній, какъ онъ можетъ въ одно мгновеніе измѣнить этотъ кодексъ? И когда въ то же самое мгновеніе вмѣстѣ съ перемѣной онъ получаетъ власть, покровительство и содержаніе, какъ можетъ простить ему общественный голосъ? Но потомъ опять, люди, которые трудами своей жизни достигли извѣстнаго положенія въ странѣ и безсознательно, но тѣмъ не менѣе дѣйствительно сдѣлались необходимы для этой политической стороны, или для той, не могутъ освободиться совершенно отъ отвѣтственности имѣть участіе въ дѣлахъ, когда наступитъ такой періодъ, какой наступилъ теперь. Это также примѣчали газеты, и такъ какъ съ начала сессіи громко выставляли безславный застой правительственныхъ дѣлъ, то не могли отказать въ поддержкѣ всякой попыткѣ устроить что-нибудь подходящее. Когда узнали, что герцогъ Омніумъ согласился сдѣлать попытку, обѣ стороны громко расхваливали его и даже говорили, что это единственный человѣкъ въ Англіи, который могъ это сдѣлать. Вѣроятно, это поощреніе побудило новаго перваго министра продолжать предпріятіе, которое лично было непріятно ему и къ которому день-ото-дня онъ считалъ себя все менѣе способнымъ. Но когда газеты говорили ему, что онъ единственный человѣкъ, годящійся для этого, какъ онъ могъ вѣрить себѣ предпочтительнѣе, чѣмъ имъ?

Занятія въ Парламентѣ начались очень спокойно. Но скоро должны были явиться причины къ раздраженію — англійская церковь, подача голосовъ, подоходная подать, вопросы по образованію — это знали всѣ. Но пока, можетъ быть даже цѣлый мѣсяцъ, можетъ быть даже всю сессію, должно быть спокойно и много времени для исполненія рутинныхъ обязанностей. Оппозиціи, такъ сказать, не было и сначала казалось, что одна скамья въ Нижней Палатѣ останется незанятою. Но дня чрезъ два мистеръ Добени вернулся на мѣсто, которое обыкновенно занималъ соперникъ перваго министра, говоря съ улыбкой, что для пользы Парламента это мѣсто слѣдуетъ занять. Мистеръ Грешэмъ, занимавшій мѣсто предсѣдателя, въ это время просилъ и получилъ отпускъ, и находился за-границей. Кто будетъ предсѣдательствовать въ Нижней Палатѣ? Это былъ важный вопросъ, возбуждаемый тѣмъ обстоятельствомъ, что первый министръ находился въ Палатѣ лордовъ — и какую должность займетъ предводитель? Мистеръ Монкъ согласился занять казначейство, но право сидѣть напротивъ скамьи казначейства и считать себя на время главнымъ дѣятелемъ въ этой Палатѣ наконецъ было предоставлено сер-Орландо Дроту.

— Это не годится, сказалъ Рэттлеръ Роби. — Я ничего не говорю противъ Дрота, который всегда былъ очень полезный человѣкъ для вашей партіи, но ему чего-то недостаетъ для этого положенія.

— Дѣло въ томъ, сказалъ Роби: — что мы такъ долго полагались на двухъ человѣкъ, что не умѣемъ даже предположить, чтобы кто-нибудь другой могъ занять ихъ мѣсто. Монкъ не годился бы. Парламентъ не дорожитъ Монкомъ.

— Я всегда думалъ, что это долженъ быть Уильсонъ, такъ и герцогу сказалъ. Онъ думалъ, что это долженъ быть кто-нибудь изъ вашихъ.

— Мнѣ кажется, онъ правъ, сказалъ Роби. — Раздѣлъ долженъ быть равный. Можетъ быть, отдѣльныя личности довольны, но партія будетъ недовольна. Я самъ скорѣе предпочелъ бы остаться независимымъ членомъ, но Добени сказалъ, что по его мнѣнію я обязанъ сдѣлаться полезнымъ.

— Я говорилъ герцогу съ самаго начала, сказалъ Рэтлеръ: — что не могу быть полезенъ ему. Разумѣется, я поддержалъ бы его. Но я до такой степени человѣкъ партіи, что не гожусь для новаго движенія такого рода. Но онъ считаетъ меня обязаннымъ присоединиться къ нему. Я спрашивалъ Грешэма и когда Грешэмъ тоже это сказалъ, разумѣется, мнѣ нечего было дѣлать.

Никто изъ этихъ превосходныхъ общественныхъ слугъ не сказалъ лжи. Подобные разговоры происходили, но человѣкъ не лжетъ, когда онъ преувеличиваетъ или даже тономъ придаетъ словамъ человѣка значеніе противоположное тому, которое придалъ бы другой тснъ. Если, дѣлая это, онъ лжетъ, онъ самъ этого не знаетъ. Рэтлеръ вернулся къ своей прежней должности въ казначействѣ, а Роби былъ принужденъ довольствоваться мѣстомъ въ Адмиралтействѣ. Но, какъ сказалъ старый герцогь, они были короткіе друзья и готовы поддерживать вмѣстѣ всякую борьбу, которая могла сохранить имъ ихъ настоящее положеніе.

Много заботъ первый министръ успѣлъ передать своему старшему другу. Онъ не хотѣлъ заняться распредѣленіемъ дамскихъ мѣстъ, говоря, что не понимаетъ въ этомъ ничего. Предложенія, разумѣется, были сдѣланы въ обычной формѣ, какъ бы прямо отъ королевы чрезъ перваго министра — но выборы были сдѣланы въ дѣйствительности старымъ герцогомъ по совѣту съ одною… знатною особой. Дѣло это занимало герцога только въ томъ отношеніи, что онъ не могъ выкинуть изъ головы странной просьбы своей жены.

«Какъ могло прійти ей это въ голову!» говорилъ онъ себѣ, не пріобрѣтя достаточно опытности въ своихъ ближнихъ, чтобы знать, какъ изумительно поддаются искушенію даже тѣ, которые повидимому наименѣе на нихъ падки. Городская лошадь, привыкшая къ пышной сбруѣ, безъ сомнѣнія, презираетъ работу своего деревенскаго собрата, а все-таки время отъ времени ею овладѣваетъ внезапное желаніе пахать. Желаніе пахать овладѣло и герцогинею, но герцогъ не могъ этого понять.

Онъ однако примѣтилъ, несмотря на множество дѣлъ, что его отказъ тяжело давитъ его жену и что хотя она ничего болѣе не говорила, но помнила обиду. И у него на сердцѣ было грустно, когда онъ думалъ, что раздосадовалъ ее — онъ любилъ ее всѣмъ сердцемъ, но сердце его никогда не было сообщительно. Онъ мучился, когда она была несчастна, хотя едва ли зналъ причину своего мученія. Ея насмѣшки переносить онъ могъ, хотя онѣ уязвляли его, но ея горесть или ея неудовольствіе совершенно его разстроивали. Онъ былъ такъ мягкосердеченъ, что не могъ переносить горе единственной особы на свѣтѣ, которая была къ нему близка. Онъ просилъ ея сочувствія въ предпринимаемомъ имъ дѣлѣ — и этимъ уже нарушилъ нѣсколько обычную холодность своего обращенія. Она съ тѣмъ жаромъ, котораго можно было ожидать отъ нея, обѣщала трудиться для него какъ невольница, если это будетъ нужно. Потомъ она обратилась къ нему съ просьбой, получила отказъ и теперь дулась.

— Герцогиня *** будетъ гофмейстериной, сказалъ онъ ей однажды.

Онъ пошелъ къ ней въ комнату, прежде чѣмъ началъ одѣваться къ обѣду, посвятивъ гораздо болѣе времени, чѣмъ ему слѣдовало бы какъ первому министру, на рѣшимость поправить дѣло съ нею и на то, какъ лучше сдѣлать это.

— Я слышала. Ей слѣдуетъ знать это дѣло; я помню, что она занимается этимъ дѣломъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я была десятилѣтней дѣвочкой.

— Это было не очень давно, Кора.

— Сильвербриджъ теперь старше, чѣмъ я была тогда, и поэтому мнѣ кажется, что это было очень давно.

Лордъ Сильвербриджъ былъ старшій сынъ герцога.

— Но что за бѣда! Если даже она начала свою карьеру въ царствованіе Георга IV, тебѣ-то что до этого?

— Мнѣ рѣшительно нѣтъ дѣла — только она начала свою карьеру въ царствованіе Георга III. Я увѣрена, что ей теперь, около шестидесяти.

— Мнѣ пріятно, что ты такъ хорошо помнишь числа.

— А я жалѣю, что она не помнитъ чиселъ, судя по тому, какъ она одѣвается, сказала герцогиня.

Ему было удивительно, что его жена, которая, какъ леди Гленкора Паллизеръ, такъ явно выказывала пренебреженіе къ общественнымъ приличіямъ, что многіе считали ее врагомъ ея сословія, такъ огорчена невозможностью сдѣлаться главною служанкою королевы, что даже дошла до личностей.

— Я боюсь, сказалъ герцогъ, пытаясь улыбнуться: — что мои обязанности не даютъ мнѣ право сдѣлать или даже предложить радикальную перемѣну въ нарядахъ ея свѣтлости. Но не думаешь ли ты, что намъ съ тобою не слѣдуетъ обращать вниманія на это?

— Мнѣ, конечно. Для меня пусть она ходитъ хоть какъ Ева.

— Я надѣюсь, Кора, что ты не сердишься еще за то, что я не согласился съ тобою, когда ты хотѣла этого мѣста для себя.

— Не потому, что ты не согласился со мною — но потому что не счелъ нужнымъ положиться на мое мнѣніе. Я не знаю, почему меня всегда должны считать непохожею на другихъ женщинъ — точно я какая-то дикарка.

— Ты такова, какою сдѣлала себя сама, и я всегда радовался, что ты свѣжа, непринужденна, безъ предразсудковъ, которыми страдаютъ другія дамы, не спутана узами, которыми связаны онѣ. Разумѣется, такое направленіе характера подвержено своимъ опасностямъ.

— На счетъ опасностей сомнѣнія никакого не можетъ быть. Очень можетъ быть, что когда я увижу ея свѣтлость, то скажу ей, что думаю о ней.

— Я увѣренъ, что ты не скажешь ничего непріятнаго женщинѣ, которую назначилъ на это мѣсто я. Но не станемъ ссориться изъ-за старухи.

— Я не стану ссориться съ тобою даже изъ-за молодой.

— Я не могу быть спокоенъ, когда думаю, что ты сердишься на мой отказъ. Ты не знаешь, до какой степени я постоянно думаю о тебѣ.

— И совершенно напрасно, сказала она.

Но онъ тотчасъ могъ понять по измѣнившемуся тону ея голоса и по блеску ея глазъ, когда посмотрѣлъ на ея лицо, что гнѣвъ ея утихъ.

— Я исполнилъ твое желаніе объ одномъ твоемъ пріятелѣ, сказалъ онъ.

Это происходило предъ тѣмъ, какъ окончательный и полный списокъ новыхъ членовъ появился въ газетахъ.

— О какомъ пріятелѣ?

— Мистеръ Финнъ поѣдетъ въ Ирландію.

— Поѣдетъ въ Ирландію! что ты хочешь сказать?

— Это считаютъ очень большимъ повышеніемъ. Мнѣ даже говорили, что его находятъ самымъ счастливымъ человѣкомъ въ этомъ министерствѣ.

— Ты хочешь сказать, что онъ будетъ министромъ?

— Да. Онъ, конечно, не можетъ быть сдѣланъ лордомъ-намѣстникомъ.

— Но говорятъ, что Баррингтонъ Ирль долженъ быль ѣхать въ Ирландію.

— Ну, да. Но мистеръ Ирль отказался. Оказывается, что мистеръ Ирль единственный человѣкъ въ Парламентѣ настолько скромный, что не считаетъ себя годнымъ для мѣста, предлагаемаго ему.

— Бѣдный Баррингтонъ! ему не хочется такъ часто переѣзжать Британскій Каналъ. Я ему сочувствую. Такъ Финіасъ будетъ министромъ Ирландіи! А не въ кабинетѣ?

— Нѣтъ — не въ кабинетѣ. Съ какой стати ему тамъ быть?

— Это повышеніе, и я очень рада. Бѣдный Финіасъ! Надѣюсь, что его не убьютъ. Тамъ вѣдь иногда убиваютъ.

— Онъ самъ ирландецъ.

— Вотъ именно по этой причинѣ. Разумѣется, онъ долженъ рѣшиться на это. Желала бы я знать, понравится ли ей ѣздить туда. Они тамъ могутъ тратить деньги, а они это любятъ. Онъ вѣдь долженъ ѣздить каждую недѣлю?

— Не думаю, чтобы такъ часто.

— Мнѣ безъ нея будетъ скучно, если она будетъ долго оставаться въ отсутствіи. Я знаю, что ты не любишь ее.

— Я ее люблю. Она поступила хорошо и со мною, и съ моимъ дядей.

— Она была для него ангеломъ — и для тебя также, если бы ты зналъ. Навѣрно ты отправляешь его въ Ирландію для того, чтобы удалить ее отъ меня.

Это она сказала съ улыбкой, какъ бы не придавая этому значенія, хотя она значеніе отчасти придавала.

— Я просилъ его занять эту должность, торжественно сказалъ герцогъ: — потому что мнѣ сказали, что онъ способенъ на это. Но мнѣ было пріятно предложить ему это, потому что я думалъ, что доставлю тебѣ это удовольствіе.

— Мнѣ это доставляетъ удовольствіе; я не стану больше дуться и герцогиня *** можетъ носить какія угодно платья или ходить вовсе безъ платья. А что касается мистрисъ Финнъ, я не вижу, зачѣмъ она должна всегда ѣздить съ нимъ. Ты можешь понять, какъ она необходима мнѣ. Ей одной во всемъ Лондонѣ я могу говорить что думаю, а вѣдь утѣшительно имѣть кого-нибудь.

Такимъ образомъ домашнее спокойствіе перваго министра устроилось и то сочувствіе и содѣйствіе, о которомъ онъ просилъ съ самаго начала, было ему дано. Даже это еще былъ вопросъ, не трудилась ли герцогиня еще прилежнѣе, чѣмъ ея мужъ. Она сначала не смѣла сообщить ему своихъ мыслей относительно великолѣпія и гостепріимства. Она ничего не говорила объ излишней тратѣ денегъ. Но она принялась дѣйствовать по-своему, намекая мужу объ обѣдахъ и вечерахъ; на это онъ возражалъ только тѣмъ, что у него не будетъ времени.

— Ты долженъ же обѣдать гдѣ-нибудь, сказала она: — и тебѣ надо будетъ входить только предъ тѣмъ, какъ мы будемъ садиться, и потомъ уйти въ свою комнату, вовсе не входя въ гостиную. Это я могу дѣлать для тебя.

И она дѣлала это съ изумительною энергіей весь май, такъ что въ концѣ мѣсяца, чрезъ шесть мѣсяцемъ послѣ того, какъ она услыхала въ первый разъ о составленіи сложнаго министерства, всѣ начали говорить объ обѣдахъ перваго министра и о пріемныхъ вечерахъ его жены.

Глава IX.
Обѣдъ мистрисъ Роби № 1.

Наши читатели не должны забывать горя бѣдной Эмиліи Вортонъ среди пышныхъ празднествъ въ домѣ перваго министра. Весь апрѣль и май она ни разу не видала Фердинанда Лопеца. Можетъ быть, помнятъ, что въ тотъ вечеръ, когда она разсуждала объ этомъ съ своимъ отцомъ, она обѣщала ему не дѣлать этого безъ его позволенія — сказавъ однако въ то же время очень откровенно, что ея счастіе зависитъ отъ этого позволенія. Недѣли двѣ или три ни слова не было говорено объ этомъ между нею и ея отцомъ и онъ старался изгнать этотъ предметъ изъ своихъ мыслей — чувствуя безъ сомнѣнія, что всего лучше ничего объ этомъ не говорить. Но его дочь сама заговорила — очень просто и нисколько не скрывая своихъ чувствъ, но такъ, что отецъ не могъ сдѣлать ей выговоръ.

— Тетя Геррьета просила меня къ себѣ раза два вечеромъ, когда васъ не было дома. Я отказалась, думая, что мистеръ Лопецъ будетъ тамъ. Сказать ей, что я не должна видѣться съ мистеромъ Лопецомъ, папа?

— Если она приглашаетъ его для того, чтобы дать ему возможность видѣться съ тобою, я буду думать очень дурно о ней.

— Но онъ всегда бывалъ тамъ, папа. Разумѣется, если ваша рѣшимость непреклонна, то мнѣ лучше не видѣться съ нимъ.

— Развѣ я не сказалъ тебѣ, что рѣшился твердо?

— Вы сказали, что наведете справки и опять поговорите со мною.

Вортонъ справки наводилъ, но ничего успокоительнаго не узналъ — и даже не могъ узнать никакихъ фактовъ, на которые могъ бы ясно указать дочери, что это замужство неприлично для нея. О способностяхъ и положеніи этого человѣка, а также и его обращеніи всѣ вообще отзывались хорошо. Онъ получилъ черные шары въ двухъ клубахъ, но повидимому безъ всякой опредѣленной причины. Онъ жилъ такъ, какъ будто имѣлъ хорошій доходъ, но вовсе не былъ расточителенъ. Онъ считался короткимъ другомъ мистера Мильса Гепертона, одного изъ товарищей извѣстнаго торговаго дома Гёнки и Сыновья, который велъ милліонныя дѣла. Одно время ходили слухи, что его возьмутъ младшимъ товарищемъ въ домъ Гёнки и Сыновья. Было очевидно, что на многихъ производили благопріятное впечатлѣніе его обращеніе, разговоръ и образъ жизни. Но никто ничего о немъ не зналъ. Относительно его матеріальнаго положенія, Вортонъ, разумѣется, могъ предлагать какіе хотѣлъ вопросы и требовать доказательствъ на счетъ имущества. Но онъ чувствовалъ, что сдѣлавъ это, онъ откажется отъ своего возраженія противъ португальскаго происхожденія этого человѣка, а онъ не желалъ имѣть Фердинанда Лопеца своимъ зятемъ, даже если бы онъ сдѣлался товарищемъ Гёнки и Сыновья и былъ въ состояніи имѣть великолѣпный дворецъ въ Южномъ Кенсингтонѣ.

— Я справки наводилъ.

— Ну что же, папа?

— Я ничего о немъ не знаю. Никто ничего не знаетъ о немъ.

— Не можете ли вы сами спросить его о томъ, что желаете знать? Если бы могла видѣть его, я спросила бы.

— Это совсѣмъ нейдетъ.

— Выходитъ вотъ что, папа, что я должна отказаться отъ человѣка, къ которому я привязана и съ которымъ, вы должны согласиться, мнѣ было дозволено встрѣчаться, не предупредивъ, что его короткость со мною непріятна вамъ, потому что его зовутъ — Лопецъ.

— Совсѣмъ не то. Есть англичане съ этой фамиліей, но онъ не англичанинъ.

— Разумѣется, если вы этого желаете, такъ и быть должно. Я сказала тетѣ Геррьетѣ, что считаю ваши слова запрещеніемъ мнѣ видѣться съ мистеромъ Лопецомъ; но мнѣ кажется, папа, что вы немножко… жестоки ко мнѣ.

— Жестокъ къ тебѣ! сказалъ Вортонъ, чуть не заплакавъ.

— Я готова слушаться васъ какъ ребенокъ — но такъ какъ я не ребенокъ, то кажется, мнѣ слѣдовало бы объяснить причину.

На это Вортонъ ничего не отвѣчалъ, но сталъ дергать свои волосы, переминаться съ ноги на ногу, а потомъ вышелъ изъ комнаты.

Нѣсколько дней спустя на него напала его свояченица.

— Должны ли мы понять, мистеръ Вортонъ, что Эмилія не должна встрѣчаться съ мистеромъ Лопецомъ? Это очень непріятно, потому что онъ у насъ въ домѣ коротокъ.

— Я ни слова не говорилъ о томъ, чтобы она не встрѣчалась съ нимъ. Разумѣется, я не желаю, чтобы встрѣча между ними была условлена.

— Такъ, какъ дѣло поставлено теперь, это ей вредитъ. Разумѣется, этого не замѣтить нельзя, и такъ странно, что молодой дѣвушкѣ запрещаютъ встрѣчаться съ мужчиной. Это имѣетъ для нея непріятный видъ — какъ будто она не умѣла держать себя.

— Я ни минуты не думалъ объ этомъ.

— Это такъ. Какъ вы могли бы это думать, мистеръ Вортонъ!

— Я говорю, что никогда не думалъ.

— Что можетъ онъ думать, когда узнаетъ — а узнать, разумѣется, онъ долженъ — что ей запретили встрѣчаться съ нимъ? Это можетъ заставить его вообразить, что его считаютъ очень опаснымъ. Все это нехорошо для дѣвушки. Право такъ, мистеръ Вортонъ!

Разумѣется, во всемъ этомъ мистрисъ Роби дѣйствовала очень недобросовѣстно. Она оставалась вѣрна обожателю Эмиліи — слишкомъ вѣрна, но съ отцомъ Эмиліи она фальшивила. Если бы Эмилія согласилась, она устроила бы въ своемъ домѣ свиданія между влюбленными вопреки запрещенію отца. Но все-таки въ ея словахъ была нѣкоторая тѣнь правды, противъ которой Вортонъ ничего не могъ возразить. И въ то же время печаль дочери терзала его. До сихъ поръ онъ ни съ кѣмъ не совѣтовался на счетъ своихъ семейныхъ дѣлъ, находя всегда свои собственныя свѣдѣнія и разсудокъ достаточными для своихъ собственныхъ дѣлъ.

Но теперь онъ прискорбно чувствовалъ недостатокъ опоры — опоры женской. Онъ не зналъ всѣхъ беззаконій мистрисъ Роби, но все-таки чувствовалъ, что она не составляетъ той опоры, въ которой онъ нуждался. Опоры такой у него не было, и онъ долженъ былъ сознаться себѣ, что въ этомъ печальномъ положеніи имъ должны руководить его собственная сила, его собственное соображеніе. Онъ передумалъ все это въ своей конторѣ, оставляя безъ вниманія книгу и дѣла. Но онъ былъ въ сильномъ недоумѣніи относительно обширности своей власти и того, какъ ему слѣдуетъ употребить ее. Конечно, онъ не желалъ, чтобы дочь его совсѣмъ не встрѣчалась съ этимъ человѣкомъ. Онъ понималъ, что такое запрещеніе заставитъ всѣхъ ея знакомыхъ предполагать, что или она очень влюблена, или способна вести себя неприлично. Онъ дѣйствительно опасался, что она очень влюблена, но было неблагоразумно разгласить предъ всѣми ея тайну. Можетъ быть, ей лучше встрѣчаться съ нимъ — разумѣется, съ тѣмъ, чтобы не принимать отъ него никакого особеннаго вниманія. Если она послушна въ одномъ отношеніи, она вѣроятно будетъ послушна и въ другомъ, и дѣйствительно онъ нисколько не сомнѣвался въ ея послушаніи. Она повиноваться будетъ, но постарается показать ему, что это повиновеніе дѣлаетъ ее несчастной. Онъ началъ предвидѣть, что ему предстоитъ непріятное время.

Когда онъ сидѣлъ, ничего не дѣлая, а думая обо всемъ этомъ, мысли его устремились на другой предметъ. Можетъ ли онъ быть счастливъ или только спокоенъ, если она будетъ несчастна? Разумѣется, онъ старался убѣдить себя, что если онъ будетъ смѣлъ, рѣшителенъ и повелителенъ съ нею, то конечно для ея же собственнаго счастія. Отецъ часто бываетъ обязанъ не обращать вниманія на временное огорченіе своихъ дѣтей. Но увѣренъ ли онъ, что правъ? Онъ, разумѣется, по своему смотрѣлъ на жизнь, но разумно ли съ его стороны принуждать свою дочь смотрѣть на вещи его глазами? Человѣкъ этотъ былъ непріятенъ для него, потому что не подходилъ подъ его понятія объ англійскомъ джентльменѣ и не имѣлъ тѣхъ фибръ и корней, посредствомъ которыхъ прочность и твердость человѣческаго дерева могутъ быть обезпечены. Но свѣтъ измѣнялся около него каждый день. Сыновья перовъ искали только денегъ. И мало того, дочери перовъ выходили за жидовъ и лавочниковъ. Не лучше ли ему освѣдомиться о средствахъ этого человѣка и, если свѣдѣнія окажутся удовлетворительны, позволить дочери поступить по ея желанію? Вдобавокъ ко всему этому, имъ овладѣло убѣжденіе, что молодость въ концѣ концовъ всегда одерживаетъ верхъ надъ старостью и что онъ будетъ побѣжденъ. Если такъ, зачѣмъ терзать себя и ее?

На другой день послѣ нападенія на него мистрисъ Роби онъ опять видѣлся съ нею, пославъ просить ее къ себѣ.

— Я желалъ дать вамъ знать, что не запрещаю Эмиліи видѣться съ мистеромъ Лопецомъ. Я могу вполнѣ положиться на нее. Я не желаю, чтобы она поощряла его вниманіе, но вовсе не желаю, чтобы она избѣгала его.

— Передать мнѣ Эмиліи ваши слова?

— Я самъ ей скажу. Я нашелъ необходимымъ сказать это и вамъ, потому что васъ, кажется, затрудняло опасеніе, что можетъ быть имъ случится увидать другъ друга въ вашей гостиной.

— Это было бы неловко, не правда ли?

— Я говорю съ вами теперь потому, что вы, кажется, такъ думали.

Его обращеніе съ нею было не очень пріятно, по мистрисъ Роби знала его много лѣтъ и не очень заботилась объ его обращеніи. Ей нужно было достигнуть цѣли, а для этого она могла перенести много.

— Очень хорошо. Такъ я знаю, какъ мнѣ поступать. Но, мистеръ Вортонъ, я должна вамъ сказать, что Эмилія имѣетъ свою собственную волю, и вы не должны винить меня въ томъ, что можетъ случиться.

Какъ только услыхалъ это, онъ рѣшился отказаться отъ сдѣланной уступки — но не сдѣлалъ этого.

Очень скоро послѣ этого явилось приглашеніе отъ мистера и мистрисъ Роби къ Вортонамъ, отцу и дочери, отобѣдать у нихъ. Приглашеніе было по билетамъ — чего прежде не случалось никогда. Но и обѣдъ былъ особенный — какъ Эмилія объяснила отцу, потому что тетка все подробно сообщила ей. Мистеръ Роби, который вообще имѣлъ не совсѣмъ аристократическія знакомства, имѣлъ одного знатнаго знакомаго, съ которымъ послѣ долголѣтней ссоры помирился наконецъ. Это былъ его единокровный братъ, гораздо старѣе его, и не кто иной, какъ тотъ мистеръ Роби, который былъ сдѣланъ теперь морскимъ министромъ, а въ послѣднемъ консервативномъ министерствѣ былъ главнымъ казначеемъ. У стараго мистера Роби, теперь давно отошедшаго къ своимъ праотцамъ, были двѣ жены и два сына. Старшій сынъ былъ не такъ обезпеченъ, какъ желали бы его друзья или, можетъ быть, онъ самъ. Но онъ сдѣлалъ себѣ дорогу въ свѣтѣ своимъ собственнымъ умомъ, попалъ въ Парламентъ и сдѣлался, какъ извѣстно читателямъ этихъ разсказовъ, сильною опорой своей партіи. Но онъ всегда былъ бѣденъ. Казенныя мѣста занималъ онъ не такъ долго, какъ его другъ Рэтлеръ, и другіе источники его дохода были не очень вѣрны. Младшій братъ, не пользовавшійся преимуществами старшаго относительно связей въ большомъ свѣтѣ, получилъ небольшое состояніе отъ своей матери и — въ часъ несчастный для обоихъ — далъ брату денегъ взаймы. Вслѣдствіе этого они не говорили другъ съ другомъ нѣсколько лѣтъ. Въ этой ссорѣ мистрисъ Роби всегда нападала на своего мужа, а не держала его сторону. Ея Роби, ея Дикъ, имѣлъ возможность содержать ее съ достаткомъ, но не имѣлъ возможности ввести ее въ то общество, котораго жаждала ея душа. Но мистеръ Томасъ Роби былъ знатный человѣкъ — хотя къ несчастію бѣденъ — и вращался въ высшемъ кругу. Оттого, что ему дали деньги — которыя на вѣрно пропали навсегда — для чего же имъ терять также преимущество подобнаго родства? Не благоразумнѣе ли было основать на этомъ долгѣ нѣкоторое право для пріятныхъ общественныхъ сношеній? Дикъ, любившій деньги, долго не хотѣлъ смотрѣть на это съ такой точки зрѣнія, но приставалъ къ своему брату время отъ времени, что было совершенно безполезно, и колкостью своихъ словъ лишалъ мистрисъ Роби тѣхъ благъ, которыя она могла имѣть отъ такого знатнаго деверя. Но когда Томасъ Роби попалъ въ соединенное министерство, мистрисъ Дикъ поступила очень энергично. Она сама отправилась къ деверю и сказала ему, какъ она желаетъ помириться. О деньгахъ не будетъ и помину — по крайней мѣрѣ теперь. Пусть братья будутъ братьями. Такимъ образомъ морской министръ съ своею женой долженъ былъ обѣдать на Берклейскомъ скверѣ и Вортона приглашали обѣдать съ ними.

— Я не особенно желаю обѣдать вмѣстѣ съ мистеромъ Томасомъ Роби, сказалъ старый адвокатъ.

— Они желаютъ, чтобы вы были, сказала Эмилія: — потому что это семейное примиреніе. Вы бываете тамъ всегда раза два въ годъ.

— Я полагаю, надо быть, сказалъ Вортонъ.

— Мнѣ кажется, папа, что они намѣрены пригласить мистера Лопеца, сказала Эмилія.

— Я говорилъ тебѣ уже прежде, что не желаю допустить кого бы то ни было лишать тебя возможности бывать въ домѣ твоей тетки, сказалъ отецъ.

Такимъ образомъ дѣло было рѣшено и приглашеніе принято. Это было въ концѣ мая и въ то время начали уже говорить, что коалиція удалась, а нѣкоторые мудрецы предсказывали, что это министерство можетъ продолжаться лѣтъ двѣнадцать. Дѣйствительно, не было причины, чтобы министерство, построенное на такомъ фундаментѣ, рушилось. Разумѣется, это было очень удобно для такихъ людей, какъ мистеръ Роби, такъ что когда морской министръ вошелъ въ гостиную своей невѣстки, на лицѣ его виднѣлся тотъ розовый оттѣнокъ человѣческаго блаженства, которое возбуждается чувствомъ торжества.

— Да, сказалъ онъ въ отвѣтъ на какое-то шутливое замѣчаніе брата: — мнѣ кажется, мы довольно хорошо отдалили бурю. Кажется довольно странно, что я сижу рядомъ съ мистеромъ Монкомъ и господами этого рода, но они не кусаются. Во главѣ нашего министерства человѣкъ нашего кружка и онъ же предсѣдателемъ Парламента. Мнѣ кажется, что въ концѣ концовъ мы одержали верхъ.

Это слушалъ Вортонъ съ большимъ отвращеніемъ — но Вортонъ былъ тори старой школы, ненавидѣвшій сдѣлки и чувствовавшій отвращеніе въ своемъ сердцѣ къ тому разряду политиковъ, для которыхъ политика служитъ профессіей, а не вѣрованіемъ.

Роби старшій ускользнулъ изъ Парламента и, разумѣется, пріѣхалъ послѣдній, заставивъ всѣхъ гостей ждать полчаса — какъ приличествуетъ парламентскому магнату въ самомъ разгарѣ сессіи. Вортонъ, пріѣхавшій рано, видѣлъ, какъ пріѣзжали всѣ другіе гости и между ними мистеръ Фердинандъ Лопецъ. Былъ тутъ и мистеръ Мильсъ Гепертонъ — товарищъ Гёнки и Сыновей — съ своею женой, въ которомъ Вортонъ сейчасъ увидалъ пріятеля Фердинанда Лопеца. Если такъ, какое вліяніе долженъ имѣть Фердинандъ Лопецъ въ этомъ домѣ! Мистеръ Мильсъ Гепертонъ былъ въ своемъ родѣ великій человѣкъ и дѣлалъ честь мистрисъ Роби. Были тутъ и сер-Дамаскъ, и леди Монограмъ, люди, вращавшіеся въ высшемъ кругу. Сер-Дамаскъ стрѣлялъ голубей такъ же, какъ и Дикъ Роби, отчего можетъ быть и произошла эта короткость. Но леди Монограмъ вовсе была не такая женщина, чтобы обѣдать у мистрисъ Дикъ Роби только по этой причинѣ. Но знатное лицо между знакомыми можетъ сдѣлать такъ много! Вѣроятно, что присутстіе леди Монограмъ было первымъ плодомъ счастливаго семейнаго примиренія. Была мистрисъ Лесли, хорошенькая, но бѣдная вдова, которая была рада всякой вѣжливости отъ мистрисъ Роби и была предметомъ отвращенія Эмиліи Вортонъ. Мистрисъ Лесли говорила ей разныя дерзости на счетъ Фердинанда Лопеца и она обошлась грубо съ мистрисъ Лесли. Но мистрисъ Лесли была полезна мистрисъ Роби и теперь приглашена на обѣдъ.

Но мы еще не упомянули о двухъ самыхъ знатныхъ гостяхъ. Мистрисъ Роби удалось зазвать къ себѣ лорда — настоящаго парламентскаго пера! Это былъ не кто иной, какъ лордъ Монгроберъ, отецъ котораго былъ главнымъ судьей въ началѣ этого столѣтія и сдѣланъ перомъ. Помѣстья Монгроберовъ были не велики и вліяніе монгроберовское не очень сильно въ это время. Но вельможу этого часто видали въ обществѣ на обѣдахъ, которые считались хорошими.

Это былъ толстый, молчаливый, краснолицый, пожилой господинъ, говорившій очень мало, а если говорилъ, то всегда казался не въ духѣ. Онъ время отъ времени дѣлалъ непріятныя замѣчанія о винахъ своихъ друзей, или замѣчалъ, когда ему подавали какое-нибудь рѣдкое кушанье, что оно бываетъ очень хорошо въ другое время года. Такимъ образомъ дама, заботившаяся о своихъ обѣдахъ, и хозяева, гордившіеся своими погребами, почти всегда дрожали предъ лордомъ Монгроберомъ. Можно также упомянуть, что лордъ Монгроберъ самъ никогда не давалъ обѣдовъ. На свѣтѣ не было того мужчины и той женщины, которые обѣдали у лорда Монгробера. Но лондонскіе Роби были рады угощать его и мистрисъ Роби, когда онъ пріѣзжалъ, побуждали своихъ кухарокъ къ необыкновенной энергіи, упоминая его имя.

Была также и леди Юстэсъ {Брильянты Юстэсовъ, романъ Энтони Троллопа, помѣщенъ въ «Собраніи Романовъ» 1872 г. и изданъ отдѣльною книгой.}. О леди Юстэсъ невозможно сказать, что заставляло такихъ хозяевъ, какъ мистеръ и мистрисъ Роби, приглашать ее — красота ли ея, умъ, богатство, или замѣчательная исторія ея жизни. Такъ какъ ея исторія, можетъ быть, извѣстна нѣкоторымъ, то мы не станемъ повторять подробности. Въ это время она освободилась отъ супружескихъ преслѣдованій и въ извѣстномъ кружкѣ общества очень ухаживали за нею. Другіе, напротивъ, увѣряли, что люди порядочные не должны встрѣчаться съ нею. Относительно поклонниковъ противъ нея ничего незьзя было сказать, но она имѣла несчастіе выйти замужъ неудачно во второй разъ, и потомъ была эта старая исторія о брильянтахъ! Но относительно ея денегъ и красоты не было ни малѣйшаго сомнѣнія и были люди, находившіе ее умной. Она дополняла списокъ гостей мистрисъ Роби.

Вортонъ, пришедшій рано, не могъ не примѣтить, что Лопецъ, вошедшій вскорѣ него, тотчасъ вступилъ въ разговоръ съ Эмиліей, какъ будто затрудненій никакихъ и не существовало. Отецъ, стоя на коврѣ предъ каминомъ и дѣлая видъ, будто отвѣчаетъ на замѣчанія Дика Роби, могъ видѣть, что Эмилія говорила мало. Лопецъ впрочемъ держалъ себя такъ непринужденно, что Эмиліи не было никакой надобности выказывать особенную говорливость. Вортонъ возненавидѣлъ его за эту непринужденность. Сдѣлай онъ видъ, что пріунылъ отъ обстоятельствъ своего положенія, предубѣжденіе старика уменьшились бы можетъ быть.

Постепенно пріѣзжали гости. Лордъ Монгроберъ также стоялъ на коврѣ, безмолвный, съ выраженіемъ сильнаго нетерпѣнія, когда же подадутъ обѣдъ, и едва удостоивая отвѣчать на попытки къ разговору мистрисъ Дикъ. Леди Юстэсъ вбѣжала въ комнату, расцѣловала мистрисъ Дикъ, а потомъ свою пріятельницу мистрисъ Лесли, которая вошла послѣ нея. Потомъ она какъ будто собиралась расцѣловать лорда Монгробера, съ которымъ заговорила шутливо, почти фамильярно. Но лордъ Монгроберъ только заворчалъ.

Потомъ пріѣхали сер-Дамаскъ и леди Монограмъ, и Дикъ тотчасъ началъ разговоръ о голубяхъ. Сер-Дамаскъ, самый добродушный человѣкъ на свѣтѣ, тотчасъ заинтересовался и заговорилъ съ жаромъ, но леди Монограмъ осторожно осмотрѣлась вокругъ и, увидѣвъ леди Юстэсъ, вздернула носъ; да и лордомъ Монгроберомъ она не интересовалась. Если еще морской министръ Роби не будетъ, тогда она выскажетъ свои мысли младшимъ Роби. Мильсъ Гепертонъ съ женою заставили проясниться лобъ леди Монограмъ, потому что такъ велико было богатство и могущество дома Гёнки и Сыновья, что Мильсъ Гепертонъ былъ несомнѣнно важнымъ гостемъ на каждомъ обѣдѣ. Потомъ пріѣхалъ морской министръ съ женою и было приказано подавать обѣдъ.

Глава X.
Обѣдъ мистрисъ Роби № 2.

Дикъ пошелъ въ столовую съ леди Монограмъ. Сначала не знали, не слѣдуетъ ли ему вести леди Юстэсъ, но мистрисъ Дикъ рѣшила, что ея сіятельство лишилась своего права эксцентричностью своей карьеры, а также и потому, что она любезно извинитъ такую маленькую обиду, между тѣмъ какъ леди Монограмъ слѣдовало показать большое уваженіе. Потомъ шли сер-Дамаскъ съ леди Юстэсъ. Они составляли такую прекрасную пару, что и сомнѣнія никакого быть не могло. Министръ Роби, герой дня, велъ мистрисъ Гепертонъ, а нашъ пріятель Вортонъ жену министра. Все это было легко — такъ легко, что судьба добродушно устроила вещи, которыя иногда устроить бываетъ трудно. Но явилось затрудненіе. Разумѣется, такому женатому человѣку, какъ мистеръ Гепертонъ, слѣдовало бы вести вдову мистрисъ Лесли, а единственные «молодые» люди въ обыкновенномъ значеніи этого слова должны были бы итти къ обѣду вмѣстѣ. Но мистрисъ Роби сначала боялась Вортона и устроила иначе. Но когда наступила послѣдняя минута, она собралась съ мужествомъ, дала мистрисъ Лесли важнаго торговца и съ храброй улыбкой просила Лопеца подать руку любимой имъ особѣ.

— Иногда такъ трудно устроить эти маленькія вещи, сказала она, подавая руку лорду Монгроберу.

Его сіятельство продержали въ этой отвратительной гостиной болѣе получаса, ожидая человѣка, котораго онъ считалъ жалкимъ чиновникомъ, и онъ былъ не въ духѣ. Вино Дика Роби было несомнѣнно хорошо, но онъ, лордъ Монгроберъ, не былъ расположенъ покупать его такою цѣной.

— Всегда выходитъ путаница, когда ждешь цѣлый часъ кого-нибудь, сказалъ онъ.

— А что же дѣлать, если засѣдаетъ Парламентъ? извинялась хозяйка. — Разумѣется, вы, лорды, можете уѣхать, но вѣдь у васъ и дѣла никакого нѣтъ.

Лордъ Монгроберъ заворчалъ, желая дать этимъ знать, что очень ошибается тотъ, кто предполагаетъ, что онъ обязанъ работать потому, что перъ Парламента.

Лопецъ и Эмилія сидѣли рядомъ, а прямо напротивъ нихъ Вортонъ. Конечно, не было никакого вѣроломнаго намѣренія, а то отца посадили бы на одной сторонѣ стола съ влюбленнымъ, такъ чтобы онъ не могъ видѣть ничего. Но Вортону казалось, что свояченица положительно обманула его. Вотъ они сидятъ напротивъ него, разговариваютъ другъ съ другомъ повидимому съ взаимной откровенностью, когда именно онъ желалъ разлучить ихъ. Онъ ни слова не говорилъ съ дамами, сидѣвшими возлѣ него. Онъ старался не смотрѣть на дочь и не слушать ея разговора — но все смотрѣлъ и все слушалъ, хотя не слыхалъ ни одной фразы. Голосъ Эмиліи до него не доходилъ, а Лопецъ слишкомъ хорошо понималъ игру, въ которую игралъ, чтобы возвышать голосъ. И видъ онъ имѣлъ такой, какъ будто говоритъ въ своею сосѣдкой самыя обыкновенныя вещи. Вортонъ почти рѣшился, что онъ броситъ своихъ кліентовъ, откажется даже отъ своего клуба и увезетъ дочь въ… въ… все-равно куда бы то ни было, только подальше отъ Манчестерскаго сквера. Другого средства не могло быть отъ этого зла.

Лопецъ, хотя говорилъ весь обѣдъ — обращаясь иногда къ мистрисъ Лесли, которая сидѣла по лѣвую его руку — говорилъ очень мало такого, чего не могли бы слышать всѣ. Но одно такое слово онъ сказалъ.

— Послѣдній мѣсяцъ былъ очень скученъ для меня.

Эмилія, разумѣется, ничего не могла отвѣтить на это. Она не могла сказать ему, что скучала гораздо болѣе его и что иногда сердце ея готово было разорваться.

— Желалъ бы я знать, всегда ли такъ будетъ со мною, сказалъ онъ, и потомъ опять заговорилъ о театрахъ и другихъ обыкновенныхъ предметахъ разговора.

— Должно быть, у васъ вышло все прежней шампанское! заоралъ лордъ Монгроберъ чрезъ весь столъ своему хозяину, держа въ рукѣ бокалъ и съ сильными знаками неодобренія на лицѣ.

— Это то самое вино, которое мы пили, когда ваше сіятельство изволили въ послѣдній разъ обѣдать у меня, отвѣчалъ Дикъ.

Лордъ Монгроберъ поднялъ брови, покачалъ головою и поставилъ бокалъ.

— Не попробовать ли другую бутылку? спросилъ Дикъ.

— О! нѣтъ; будетъ то же самое, я ужь знаю. Я выпью хересу, если онъ у васъ есть.

Лакей подошелъ съ графиномъ.

— Нѣтъ, хересу, хересу! сказалъ его сіятельство.

Лакей сталъ въ тупикъ. Мистрисъ Дикъ не знала, что ей дѣлать. Лорда Монгробера нельзя было заставлять ждать безнаказанно.

— Его сіятельство немножко не въ духѣ, шепнулъ Дикъ леди Монограмъ.

— Очень не въ духѣ, кажется.

— А хуже всего то, что во всемъ Лондонѣ нельзя найти лучшаго вина, и его сіятельство знаетъ это.

— Я полагаю, что онъ для этого и пріѣзжаетъ, сказала леди Монограмъ, которая по-своему была такъ же невѣжлива, какъ и лордъ.

— Онъ похожъ на многихъ другихъ. Онъ знаетъ, гдѣ можно имѣть хорошій обѣдъ. Ничего не можетъ быть привлекательнѣе этого. Разумѣется, хорошенькая женщина не согласится съ этимъ, леди Монограмъ.

— По-крайней-мѣрѣ я не соглашусь съ этимъ, мистеръ Роби.

— Но я не сомнѣваюсь, что Монограмъ заботится о томъ, чтобы имѣть хорошаго повара, и также выбираетъ хорошее вино. Монгроберъ несправедливо отзывается объ этомъ шампанскомъ. Оно изъ погребовъ мадамъ Клико до войны и я далъ Сироту и Бёрлингамеру 110 шиллинговъ за дюжину.

— Неужели?

— Не думаю, чтобы въ Лондонѣ нашлось десять человѣкъ, которые могли бы дать вамъ бокалъ такого вина. Что вы скажете объ этомъ шампанскомъ, Монограмъ?

— Очень хорошее вино, сказалъ сер-Дамаскъ.

— Еще бы! Я далъ за него 110 шиллинговъ до войны. Должно быть, у его сіятельства припадокъ подагры.

Но сер-Дамаскъ былъ занятъ своею сосѣдкой, леди Юстэсъ.

— Болѣе всего мнѣ хотѣлось бы посмотрѣть на стрѣльбу голубей, говорила леди Юстэсъ. — Я слышу объ этомъ всю жизнь. Только мнѣ кажется, что для дамы это не совсѣмъ прилично.

— О, да!

— Миленькіе голубки! Они вѣдь иногда спасаются? Надѣюсь, что они спасаются иногда. Я поѣду, когда устроится у васъ охота — если леди Монограмъ поѣдетъ съ нами,

Сер-Дамаскъ сказалъ, что онъ устроитъ это, рѣшивъ однако въ то же время, что это послѣднее условіе можетъ быть во всякомъ случаѣ препятствіемъ.

Роби, министръ, сидя на концѣ стола между своею невѣсткой и мистрисъ Гэпертонъ, очень откровенно выражался о министерствѣ и парламентскихъ дѣлахъ вообще.

— Да, дѣйствительно; разумѣется, это коалиція, но я не вижу, почему дѣламъ не итти очень хорошо. А къ герцогу я всегда имѣлъ величайшее уваженіе. Дѣло въ томъ, что въ настоящую минуту нѣтъ никакого особеннаго дѣла и нѣтъ причины, почему намъ не дѣйствовать согласно и не раздѣлять благъ между собою. Герцогъ помѣшанъ на счетъ десятичной системы. Онъ будетъ забавляться этимъ, но изъ этого ничего не выйдетъ и не сдѣлаетъ намъ вреда.

— Герцогиня, кажется, живетъ очень открыто? спросила мистрисъ Гэпертонъ.

— Да. Это дѣлалось при старой лэди Брокъ и герцогиня повторяетъ это. У нихъ вѣдь денегъ бездна. Но это довольно скучно для тѣхъ, кто долженъ тамъ бывать.

Министръ Роби зналъ, что у его невѣстки потекутъ слюнки отъ его намека на возможность бывать въ домѣ перваго министра.

— Я полагаю, что министровъ приглашаютъ всегда.

— Мы должны бывать и за нами бдительно присматриваютъ. У леди Гленъ, какъ мы привыкли называть ее, глаза Аргуса. И разумѣется, мы, бывшіе на другой сторонѣ, особенно обязаны оказывать ей почтеніе.

— Вамъ не нравится герцогиня? спросила мистрисъ Гэпертонъ.

— О! она мнѣ очень нравится. Она сумасшедшая — это фактъ — и никто не можетъ угадать, какую штуку выкинетъ она. Всегда чувствуешь, что рано или поздно она сдѣлаетъ что-нибудь такое, что удивитъ весь свѣтъ.

— Прежде была какая-то странная исторія, кажется? спросила мистрисъ Дикъ.

— Я этому никогда не вѣрилъ, отвѣчалъ Роби. — Это что-то на счетъ обожателя, который у нея былъ до ея замужства. Она уѣзжала въ Швейцарію. Но герцогъ — онъ былъ тогда мистеръ Паллизеръ — поѣхалъ за нею туда и все устроилось.

— Когда дѣвицы могутъ сдѣлаться герцогинями, все устраивается, сказала мистрисъ Гэпертонъ.

По другую сторону мистрисъ Гэпертонъ сидѣлъ Вортонъ, совершенно неспособный разговаривать съ своею сосѣдкой съ правой стороны, женою министра. Старшая мистрисъ Роби конечно сама не много говорила, и Вортонъ бѣдствовалъ весь обѣдъ. Онъ рѣшилъ, что между его дочерью и Фердинандомъ Лопецомъ не должно быть никакой короткости — ничего болѣе простого знакомства, и вотъ они разговаривали на его глазахъ съ болѣе очевидными признаками взаимнаго соглашенія, чѣмъ выказывали всѣ другіе за столомъ. А между тѣмъ онъ не могъ на нихъ пожаловаться. Если люди обѣдаютъ вмѣстѣ въ одномъ домѣ, разумѣется, можетъ случиться, что они сядутъ рядомъ. А если люди сидятъ рядомъ за обѣдомъ, то разумѣется они должны разговаривать.

Никто не могъ обвинить Эмилію въ кокетствѣ, но она была такая дѣвушка, которая ни въ какомъ случаѣ не рѣшилась бы кокетничать. Но она смѣло объявила своему отцу, что любитъ этого человѣка, и вотъ теперь сидитъ и разговариваетъ съ нимъ. Не лучше ли будетъ отказаться отъ дальнѣйшихъ хлопотъ и позволить ей выйти за этого человѣка? Она навѣрно выйдетъ рано или поздно.

Когда дамы ушли наверхъ, бѣдствіе прекратилось на время, но Вортонъ все не былъ счастливъ. Дикъ пересѣлъ на стулъ жены, такъ что сидѣлъ между лордомъ и своимъ братомъ. Лопецъ и Гэпертонъ вступили въ торговый разговоръ, а сер-Дамаскъ старался разговориться съ Вортономъ. Но задача была безполезная — какъ случается всегда, когда общество неудачно составлено. Вортонъ никогда не слыхалъ о новомъ экипажѣ, который сер-Дамаскъ ввелъ въ моду съ полковникомъ Бёскиномъ и сер-Альфонсомъ Блекбирдомъ. Когда сер-Дамаскъ сталъ увѣрять, что онъ самъ правитъ этимъ экипажемъ два раза въ недѣлю, Вортонъ сдѣлалъ видъ, будто считаетъ это невозможнымъ. Потомъ, когда сер-Дамаскъ выразилъ свое мнѣніе о причинѣ неудачи какой-то лошади въ Нортгэмптонѣ, Вортонъ и въ этомъ его не поощрилъ.

— Я никогда не бывалъ на скачкахъ, сказалъ адвокатъ.

Послѣ это сер-Дамаскъ молча пилъ вино.

— Вы помните это бордоское, милордъ? спросилъ Дикъ, думая, что обязанъ получить вознагражденіе за то, что было сказано о шампанскомъ.

Но обѣдъ недостаточно смягчилъ лорда Моагробера.

— О! да, я помню это вино. Не будь оно согрѣто у огня…

— Оно не было около огня, сказалъ Дикъ.

— Или вылито въ горячій графинъ…

— Вовсе нѣтъ.

— Или если съ нимъ не было поступлено какъ-нибудь скверно въ другомъ родѣ, то это было бы хорошее вино.

— Вамъ трудно угодить сегодня, милордъ, сказалъ Дикъ, выведенный изъ себя.

— Какъ же надо говорить? Если вы говорите о вашемъ винѣ, я могу только сказать вамъ, что думаю. Всякій человѣкъ можетъ достать хорошее вино, если въ состояніи заплатить за него, но нѣтъ одного изъ десяти, который умѣлъ бы подать его на столъ.

Дику это показалось очень жестоко. Когда человѣкъ платитъ 110 шиллинговъ за дюжину шампанскаго и подаетъ его такому гостю, какъ лордъ Монгроберъ, который даже не отплатитъ ему подобной вѣжливостью, тогда человѣку можно позволить говорить о своемъ винѣ, не опасаясь выговора. Условіе такого рода не пишется на пергаментѣ, но оно подразумѣвается и должно бы такъ же вѣрно соблюдаться, какъ всякій законный контрактъ. Дикъ, въ которомъ иногда пробуждалась энергія, оттолкнулъ бутылку и откинулся на спинку стула.

— Если вы спрашиваете меня, я могу только вамъ сказать, повторилъ лордъ Монгроберъ.

— Не думаю, чтобы когда-нибудь предъ вами ставили бутылку въ лучшемъ порядкѣ, сказалъ Дикъ.

Лицо его сіятельства надулось и покраснѣло, когда онъ обернулся къ своему хозяину.

— И, разумѣется, я говорю о моемъ винѣ съ тѣмъ, кто знаетъ въ этомъ толкъ. Я говорю съ Монограмомъ о голубяхъ, съ Томомъ о политикѣ, съ Гэпертономъ и Лопецомъ о цѣнѣ денежныхъ бумагъ, а съ вами о винѣ. Если бы я спросилъ васъ, что вы думаете о послѣдней новой книгѣ, ваше сіятельство нѣсколько удивились бы.

Лордъ Монгроберъ заворчалъ, надулся и раскраснѣлся больше прежняго, но не сдѣлалъ попытки отвѣчать, и побѣда очевидно осталась за Дикомъ — къ большой его похвалѣ. И онъ очень возгордился.

— Мы съ Монгроберомъ немножко повздорили, сказалъ онъ своей женѣ въ этотъ вечеръ. — Онъ человѣкъ очень хорошій, къ тому же лордъ, но иногда его слѣдуетъ остановить, и ей-Богу, я это сдѣлалъ сегодня. Спроси Лопеца.

На верху были двѣ гостиныя рядомъ. Эмилія ускользнула въ заднюю, избѣгая пылкихъ чувствъ и двусмысленной морали леди Юстэсъ и мистрисъ Лесли — и туда къ ней пришелъ Фердинандъ Лопецъ. Вортонъ былъ въ передней гостиной, и хотя, когда вошелъ, украдкой посмотрѣлъ, гдѣ дочь, ему было стыдно итти отыскивать ее. Въ задней гостиной были и другіе — Дикъ и Монограмъ стояли на коврѣ у камина и старшая мистрисъ Роби сидѣла въ углу — такъ что въ положеніи влюбленныхъ не было ничего страннаго.

— Долженъ ли я понять, сказалъ Лопецъ: — что я изгнанъ съ Манчестерскаго сквера?

— Развѣ папа изгналъ васъ?

— Объ этомъ я и спрашиваю васъ.

— Я знаю, что вы видѣлись съ нимъ, мистеръ Лопецъ.

— Да, я видѣлся.

— Вы должны лучше знать, что онъ вамъ сказалъ.

— Онъ конечно объяснился съ вами лучше, чѣмъ со мною.

— Очень въ этомъ сомнѣваюсь. Папа вообще объясняется очень откровенно. Впрочемъ, я думаю, что онъ желаетъ васъ изгнать. Не знаю, почему мнѣ не сказать вамъ правды.

— Я тоже не знаю.

— Я думаю, что онъ намѣренъ изгнать васъ.

— А вы?

— Я буду слушаться его во всемъ — насколько могу.

— Такъ и вы изгоняете меня?

— Я этого не говорю. Но если папа говоритъ, что вы не должны у насъ бывать, разумѣется, я не могу васъ приглашать.

— Но я могу видѣть васъ здѣсь?

— Мистеръ Лопецъ, я не желаю слышать нѣкоторыхъ вопросовъ.

— Вы знаете, почему я дѣлаю ихъ. Вы знаете, что для меня вы дороже всѣхъ на свѣтѣ.

Она помолчала, а потомъ ничего не отвѣтивъ ушла въ другую комнату. Ей было почти стыдно, что она не сдѣлала ему выговора, зачѣмъ онъ говоритъ съ нею такимъ образомъ послѣ его свиданія съ ея отцомъ, а между тѣмъ его слова наполнили ее восторгомъ. Онъ прежде никогда не говорилъ ей прямо о любви — хотя вопросы отца принудили ее признаться самой себѣ въ своей любви. Она была вполнѣ увѣрена въ томъ, что этотъ человѣкъ былъ и будетъ всегда единственнымъ существомъ, которое она предпочтетъ всѣмъ другимъ. Ея судьба была въ рукахъ отца. Если онъ захочетъ сдѣлать ее несчастной, онъ можетъ это сдѣлать. Но она рѣшила одно. Она не станетъ скрытничать и отцу своему скажетъ всю правду. Если онъ станетъ спрашивать ее, она повторитъ ему, насколько вспомнитъ, тѣ самыя слова, которыя Лопецъ говорилъ ей въ этотъ вечеръ. Она не будетъ спрашивать отца ни о чемъ. Онъ уже ей сказалъ, что этому человѣку слѣдуетъ отказать, и не сказалъ другихъ причинъ, кромѣ того, что ему непріятно отсутствіе англійскаго родства. Она не станетъ спрашивать о причинѣ, но дастъ понять отцу, что хотя повинуется ему, однако считаетъ его самовластіе тиранскимъ и неразумнымъ.

Они ушли ранѣе другихъ гостей и прошли пѣшкомъ къ скверу.

— Какое пошлое общество! сказалъ Вортонъ, какъ только они сошли съ лѣстницы..

— Нѣкоторые — да! сказала Эмилія, дѣлая исключеніе мысленно.

— Право не знаю, для кого можно сдѣлать исключеніе. Для чего, напримѣръ, быть знакомымъ съ такимъ человѣкомъ, какъ лордъ Монгроберъ, я понять не могу. Что вноситъ онъ въ общество?

— Титулъ.

— Но что же это значитъ само по себѣ? Онъ дерзкій, надутый скотъ.

— Папа, вы сегодня употребляете очень сильныя выраженія.

— И эта леди Юстэсъ! Боже милостивый! Можно ли увѣрять меня, что эта тварь леди!

Они подошли къ своей двери, и пока ее отворяли и входили въ свою гостиную, ничего болѣе не было сказано, но потомъ Эмилія начала:

— Я не знаю, зачѣмъ вы бываете у тети Гэррьеты. Вамъ не нравится ея общество.

— Сегодня мнѣ не понравился никто.

— Зачѣмъ же вы бываете тамъ? Вамъ и тетя Гэррьета не нравится. Вамъ не нравится и дядя Дикъ. Вамъ не нравится и мистеръ Лопецъ.

— Это такъ.

— Я не знаю, кто вамъ нравится.

— Мнѣ нравится мистеръ Флечеръ.

— Это говорить мнѣ безполезно, папа.

— Ты спрашиваешь меня, а я отвѣчаю тебѣ; мнѣ нравится Артуръ Флечеръ, потому что онъ джентльменъ — джентльменъ того сословія, къ которому я принадлежу самъ; потому что онъ трудится; потому что мнѣ извѣстно о немъ все, такъ что я могу быть увѣренъ въ немъ; потому что родители у него приличные; потому что я увѣренъ, что онъ не скажетъ мнѣ ни неловкости, ни дерзости. Онъ не станетъ разсказывать мнѣ, какъ возитъ какой-то тамъ новый экипажъ, какъ этотъ сумасбродный баронетъ; не станетъ разсказывать мнѣ цѣну своихъ винъ, какъ твой дядя.

«И Фердинандъ Лопецъ не станетъ говорить этого», подумала Эмилія.

— Но во всѣхъ подобныхъ вещахъ, милая моя, самое важное — это равенство. Я назвалъ молодого человѣка только потому, что желаю дать тебѣ понять, что могу сочувствовать не однимъ людямъ моего возраста. Но сегодня тамъ не было никого похожаго на меня — и, какъ я надѣюсь, похожаго на тебя. Этотъ Роби болтливый оселъ. Какъ подобный человѣкъ можетъ быть полезенъ въ министерствѣ, понять я не могу. Гэпертонъ еще лучше другихъ, но и онъ-то чѣмъ можетъ зарекомендовать себя? Я всегда думалъ, что для того, чтобы составить состояніе въ Сити, нужно весьма мало ума.

Въ такомъ расположеніи духа Вортонъ пошелъ спать, но ни слова не было болѣе сказано о Фердинандѣ Лопецѣ.

Глава XI.
Карльтонская Терраса.

Конечно, дѣло вела хорошо леди Гленъ — какъ еще многіе въ политическомъ мірѣ продолжали называть ее. Она еще не совсѣмъ выполнила свой планъ — для чего надо было уговорить ея мужа на огромныя издержки и получить отъ него согласіе на продажу нѣкоторой части имѣнія. Она не могла найти для этого удобной минуты, имѣя при всемъ своемъ мужествѣ въ затаенномъ уголку своего сердца страхъ къ спокойному могуществу, которымъ обладалъ ея мужъ. Она не могла рѣшиться сдѣлать предложеніе, но поступала такъ, какъ будто оно было сдѣлано и одобрено.

Ея домъ всегда сіялъ цвѣтами. Разумѣется, будетъ присланъ счетъ — и мужъ ея, когда видѣлъ тропическія растенія и весь домъ, превращенный въ бесѣдку съ свѣжими, великолѣпными цвѣтами, долженъ знать, что присланъ будетъ счетъ. А когда онъ увидалъ, что каждую недѣлю бываетъ роскошный обѣдъ и почти царскіе вечера два раза въ недѣлю; когда жена спросила его, можетъ ли она купить пару гнѣдыхъ экипажныхъ лошадей, какихъ, по ея увѣренію, еще не видали на лондонскихъ улицахъ — разумѣется, онъ долженъ знать, что будетъ представленъ счетъ. Можетъ быть, было лучше дѣйствовать такимъ образомъ, чѣмъ дѣлать прямое предложеніе. Въ началѣ іюля она заговорила съ нимъ о гостяхъ, которыхъ собиралась пригласить въ Гэтерумскій замокъ въ августѣ.

— Ты хочешь ѣхать въ Гэтерумъ въ августѣ? спросилъ онъ съ удивленіемъ, потому что она ненавидѣла этотъ замокъ и съ трудомъ рѣшалась проводить тамъ десять дней каждый годъ на Рождествѣ.

— Мнѣ кажется, это надо сдѣлать, сказала она торжественно. — Теперь нельзя дѣлать только то, что любишь.

— Почему же нѣтъ?

— Едва ли ты поѣдешь въ такое ничтожное мѣсто, какъ Мачингъ, въ твоемъ настоящемъ положеніи. Ты долженъ угощать такое множество людей! У тебя, вѣроятно, въ одно время будутъ два-три посланника.

— У насъ всегда бывало довольно комнатъ въ Мачингѣ.

— Но ты не всегда былъ первымъ министромъ. Только въ такое время какъ теперь можетъ быть полезенъ такой домъ, какъ Гэтерумъ.

Онъ помолчалъ, думая объ этомъ, а потомъ согласился не говоря ни слова. Вѣроятно, она была права. Этотъ замокъ былъ великолѣпное зданіе, и конечно нѣкоторые думали, что герцогу Омніуму прилично жить въ такомъ дворцѣ. Если это надо сдѣлать когда-нибудь, то надо сдѣлать теперь. Въ этомъ отношеніи жена его была нрава.

— Очень хорошо. Поѣдемъ туда.

— Я все устрою, сказала герцогиня: — я и Лококъ.

Лококъ былъ дворецкій.

— Я помню, сказалъ герцогъ, и говоря это онъ улыбнулся съ особенно непріятнымъ выраженіемъ, которое иногда появлялось на его вообще не выразительномъ лицѣ: — я помню, что какой-то первый министръ объявилъ, что его положеніе налагаетъ на него издержки, для которыхъ его содержанія недостаточно. Я начинаю думать, что испытаю то же самое.

— Это тревожитъ тебя?

— Нѣтъ, Кора, это меня не тревожитъ, а то я не дозволилъ бы этого. Но я думаю, что должны быть границы. Ни одинъ человѣкъ не бываетъ такъ богатъ, чтобы расточать состояніе.

Если бы даже они стали расточать ея состояніе — тѣ деньги, которыя она принесла въ приданое — десять лѣтъ сряду еще гораздо болѣе, чѣмъ намѣревалась она, то могли это сдѣлать, не касаясь Паллизерскаго имѣнія. Это она знала навѣрно. И расточительность будетъ употреблена во славу ему — чтобы онъ могъ остаться на своемъ мѣстѣ какъ популярный первый министръ. Она хотѣла было сказать ему все это, но удержалась, и мысль о томъ, что она хотѣла сказать, вызвала краску на ея лицо. Она еще никогда не говорила съ нимъ о своемъ богатствѣ.

— Разумѣется, мы тратимъ деньги, сказала она. — Если ты велишь мнѣ удержаться, я удержусь.

Онъ взглянулъ на нее и прочелъ все на ея лицѣ.

— Ты имѣешь право дѣлать это, если желаешь, сказалъ онъ.

— Для тебя!

Онъ наклонился, поцѣловалъ ее два раза и предоставилъ ей устраивать свои обѣды е вечера какъ она желаетъ. Послѣ этого она поздравляла себя, что не сдѣлала прямого предложенія, зная, что можетъ теперь дѣлать что хочетъ.

Тутъ начались торжественныя совѣщанія, въ которыхъ она предсѣдательствовала, а мистрисъ Финнъ и Лококъ присутствовали. Въ другихъ совѣщаніяхъ предполагается, что какъ бы ни былъ предсѣдатель самовластенъ по характеру и выше другихъ по уму, все-таки ему приходится не рѣдко уступать мнѣнію своихъ собратовъ. Но въ этихъ совѣщаніяхъ герцогиня всегда поступала по своему, хотя онъ настойчиво спрашивалъ совѣтовъ. Локока пугали издержки. До-сихъ поръ деньги получались отъ герцога. Герцогъ всегда подписывалъ чеки, но чеки обыкновенные, а теперь его надо было просить подписывать чеки необыкновенные. Въ банкѣ лежало много денегъ на текучемъ счету, но Лококъ былъ увѣренъ, что скоро придется что-нибудь продать. Мысль о продажѣ чего бы то ни было устрашала Локока. Или придется занимать? До сихъ поръ Паллизеры не занимали никогда.

— Но его свѣтлость никогда не проживалъ своего дохода, сказала герцогиня.

Это было справедливо. Но когда накоплялись деньги, тогда продавалось другое имѣніе или улучшались помѣстья.

— Неужели вы хотите сказать, что мы не можемъ достать денегъ, если онѣ намъ понадобятся?

Лококъ разсыпался въ увѣреніяхъ, что денегъ можно достать сколько угодно — только что-нибудь надо сдѣлать.

— Такъ сдѣлаемъ что-нибудь, сказала герцогиня.

Потомъ она сказала своей пріятельницѣ:

— Много есть богатыхъ людей, и даже очень богатыхъ, но никто, кажется, не бываетъ достаточно богатъ, чтобы имѣть наличныя деньги на то, что онъ желаетъ сдѣлать. Все скопляется въ большую сумму, до которой нельзя дотронуться безъ жертвы. Я полагаю, что у васъ всегда достаточно для всего.

Было хорошо извѣстно, что настоящая мистрисъ Финнъ, бывшая мадамъ Гёслеръ, богатая женщина.

— Нѣтъ — вовсе нѣтъ. У меня нѣтъ ни одного шиллинга.

— Что случилось? спросила герцогиня, притворившись испуганной.

— Вы забываете, что у меня есть мужъ и что надо спрашивать его.

— Вотъ это вздоръ! Но не находите ли вы, что женщины глупо дѣлаютъ, выходя замужъ, когда у нихъ есть свое состояніе и онѣ могутъ сами располагать собою? Я не могла. Меня заставили выйти замужъ прежде чѣмъ я настолько сдѣлалась взрослою, чтобы настоять на своемъ.

— И какъ хорошо сдѣлали они для васъ!

— Pas ci mal {Не дурно.}. Онъ первый министръ, что очень важно, и я начинаю преисполняться политическимъ честолюбіемъ. Я чувствую себя леди Макбетъ, готовою убить всякаго Дункана или всякаго Добени, который будетъ стоять на дорогѣ моего властелина. А пока, подобно леди Макбетъ, мы должны приготовлять пиры. Ея повелитель явился и велъ себя дурно; мой повелитель совсѣмъ не явится — что мнѣ кажется гораздо хуже.

Нашъ старый пріятель Финіасъ Финнъ, который теперь достигъ такого высокаго мѣста въ политикѣ, о которомъ даже не мечталъ, хотя былъ членомъ Парламента, въ это время часто уѣзжалъ изъ Лондона. Новая метла всегда мететъ чисто, а офиціальныя новыя метлы, кажется, метутъ чище другихъ. Кто не видалъ въ началѣ министерства, что какой-нибудь министръ или лордъ намѣреваются новыми геркулесовскими подвигами очистить царскія конюшни, ввѣренныя его попеченіямъ? Кто не знаетъ джентльмена въ министерствѣ внутреннихъ дѣлъ, намѣревающагося преобразовать полицію и положить конецъ преступленіямъ, или новаго министра путей сообщенія, который хочетъ украсить Лондонъ магическимъ взмахомъ руки — или болѣе всего новаго перваго лорда адмиралтейства, который рѣшилъ выстроить намъ флотъ, очистить адмиралтейство и сберечь въ то же самое время полмилліона?

Финіасъ Финнъ собирался разгадать ирландскаго сфинкса. Непремѣнно слѣдовало что-нибудь сдѣлать, чтобы доказать его щекотливымъ соотечественникамъ, что въ настоящую минуту никакое бѣдствіе не могло быть для нихъ тяжелѣе, какъ возможность имѣть собственное управленіе отдѣльно отъ Англіи, и онъ думалъ, что это тѣмъ будетъ легче, что убѣждался все болѣе и болѣе каждый день, что правители, окружавшіе его въ Парламентѣ, были точно такого же мнѣнія. Въ это время онъ часто ѣздилъ взадъ и впередъ; но такъ какъ жена не сопровождала его въ этихъ поѣздкахъ, она имѣла возможность посвящать много времени герцогинѣ.

Герцогинѣ удавались ея обѣды и вечера. Были люди, жаловавшіеся, что у нея бываютъ всѣ безъ разбора относительно политики, принциповъ, званія, нравственности — и даже обращенія. Но въ трудѣ, предпринятомъ герцогиней, ей невозможно было избѣгнуть порицанія. Тѣ, которымъ было извѣстно, что дѣлалось, знали, что въ этотъ домъ не приглашали никого безъ увѣренности, что его или ея присутствіе желательно — хотя бы въ отдаленной степени. Параграфы въ газетахъ значатъ очень много и поэтому писатели и издатели такихъ параграфовъ бывали тамъ — и иногда съ своими женами. Мистера Брука, издателя «Чайнаго Стола», постоянно видали тамъ съ его женою леди Кербёри и бѣднаго стараго Букера, издателя «Литературной Хроники». Торговцы Сити могутъ сдѣлать бюджетъ популярнымъ или нѣтъ, и поэтому принимались Мильсы Гэпертоны. Какихъ-нибудь знаменитыхъ адвокатовъ желательно сдѣлать генеральными солиситерами. И у любимаго современнаго Орфея, молодого трагика, который олицетворялъ настоящаго Гамлета, стараго живописца, разбогатѣвшаго отъ своей знаменитости, и у молодого живописца, сильнаго надеждой, и у молодого поэта, хотя довольно слабаго, и у нѣсколько деревяннаго романиста, у всѣхъ были языки и извѣстные способы выраженія, которыя могли помочь или повредить паллизерской коалиціи — какъ теперь называлось министерство герцога.

— Кто это? Я прежде видѣлъ его здѣсь. Герцогиня такъ долго разговаривала съ нимъ сейчасъ.

Этотъ вопросъ сдѣлалъ мистеръ Рэтлеръ мистеру Роби. За полчаса предъ тѣмъ Рэтлеръ старался сказать нѣсколько словъ герцогинѣ, сообщить какую-то маленькую политическую тайну. Но герцогиня не очень заботилась о Рэтлерахъ, служившихъ въ министерствѣ ея мужа. Услуги нѣкоторыхъ людей можно получить за извѣстную плату, и получивъ эту плату, они по мнѣнію герцогини находились въ распоряженіи перваго министра безъ дальнѣйшихъ хлопотъ. Разумѣется, они бывали на пріемахъ и имѣли право на улыбку, когда входили въ гостиную. Но они не имѣли права ни на что другое, и теперь Рэтлеръ считалъ себя обиженнымъ. Ему въ голову не пришло разбранить герцогиню. Герцогиня была слишкомъ необходима, чтобы бранить ее. Но о всякомъ пріятелѣ герцогини — о всякомъ любимцѣ минуты — разумѣется, можно было посудачить.

— Это Лопецъ, сказалъ Роби, пріятель Гэпертона: — говорятъ, очень умный человѣкъ.

— Вы видали его гдѣ-нибудь?

— Да — я встрѣчалъ его на обѣдахъ.

— Его въ Парламентѣ нѣтъ. Чѣмъ онъ занимается?

Рэтлеру было прискорбно думать, что всякій трутень можетъ пробраться въ улей рабочихъ пчелъ.

— О! денежными дѣлами, я думаю.

— Онъ не товарищъ Гёнки?

— Кажется, нѣтъ. Я бы это зналъ.

— Она должна бы помнить, что люди пользуются тѣмъ, что бываютъ здѣсь, сказалъ Рэтлеръ.

Она, разумѣется, была герцогиня.

— Это вѣдь не частный домъ. И то вліяніе, которое пріобрѣтаютъ бывающіе здѣсь, теряетъ она. Кому-нибудь слѣдовало бы объяснить ей это.

— Не думаю, чтобы вы или я могли это сдѣлать, отвѣтилъ Роби.

— Я сейчасъ скажу герцогу, замѣтилъ Рэтлеръ.

Можетъ быть, онъ думалъ, что можетъ сказать герцогу, но мы можемъ сомнѣваться, не спряталъ ли онъ свою храбрость въ карманъ, когда встрѣтился съ глазами герцога.

Лопецъ былъ тутъ въ третій разъ въ половинѣ іюня и успѣлъ сдѣлаться лично извѣстнымъ герцогинѣ. Изъ Сити была депутація къ первому министру просить добавочной почты изъ Сан-Франциско въ Японію, и хотя Лопецъ не интересовался Японіей, однако успѣлъ присоединиться къ депутатамъ. Онъ успѣлъ также, когда депутація уходила, сказать отъ себя нѣсколько словъ министру. Герцогъ вспомнилъ о немъ и сказалъ, что ему надо послать пригласительный билетъ. Теперь онъ находился въ третій разъ между цвѣтами, знатью, красавицами и политиками на вечерѣ герцогини.

— Очень хорошо устроено — право очень хорошо, сказалъ ему Боффинъ.

Лопецъ обѣдалъ у мистера и мистрисъ Боффинъ и теперь встрѣтился съ ними. Боффинъ принадлежалъ къ прежнему министерству, но его какъ-то сочли ненужнымъ для коалиціи. Разумѣется, онъ гордился своей твердостью и критиковалъ принципы людей, которые могутъ быть сегодня консерваторами, а завтра либералами. Онъ былъ трудолюбивый и честный человѣкъ, но недостаточно энергичный, чтобы не пожалѣть о своей честности въ настоящихъ обстоятельствахъ. Для многихъ изъ насъ легко удерживаться отъ воровства, когда воровство ведетъ прямо въ тюрьму, но когда воровство доставляетъ шелки и атласы, а съ шелками и атласами всеобщее уваженіе, результатъ честности кажется не такъ-то ясенъ. Откуда явится награда и когда? На кого падетъ наказаніе и гдѣ? Конечно, человѣкъ не попадетъ въ адъ за то, что принадлежалъ къ министерской коалиціи. Боффинъ приходилъ въ нѣкоторое недоумѣніе, думая обо всемъ этомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ очень гордился своей твердостью.

— По моему, это такая прелесть! сказала мистрисъ Боффинъ. — Вы смотрите сквозь элизіумъ родедондроновъ въ зеркальный рай. Не думаю, чтобы прежде бывало въ Лондонѣ что-нибудь подобное.

— У насъ, кажется, не было такихъ богатыхъ людей, чтобы дѣлать то, что дѣлается теперь, сказалъ Боффинъ: — и такихъ вліятельныхъ, чтобы собирать вмѣстѣ такое множество людей. Если страною можно управлять посредствомъ цвѣтовъ и зеркалъ, разумѣется, это очень хорошо.

— Цвѣты и зеркала не помѣшаютъ странѣ управляться хорошо, сказалъ Лопецъ.

— Въ этомъ я не увѣренъ, сказалъ Боффинъ. — Мы всѣ знаемъ, до чего это довело Римъ.

— До чего довело? спросила мистрисъ Боффинъ.

— До того, что одинъ человѣкъ сжегъ Римъ, душа моя, для собственнаго удовольствія, нарядившись въ атласную юбку и гирлянду розъ.

— Я не думаю, чтобы герцогъ такъ нарядился, сказала мистрисъ Финнъ.

— А я не думаю, сказалъ Лопецъ: — чтобы трата богатства въ домѣ богатаго человѣка могла деморализировать народъ.

— Попытка здѣсь, сказалъ Боффинъ строго: — состоитъ въ томъ, чтобы деморализировать правителей народа. Я радъ, что пріѣхалъ разъ посмотрѣть, что дѣлается здѣсь, но какъ независимый членъ Нижней Палаты я не желаю бывать часто въ гостиной герцогини.

Тутъ мистеръ Боффинъ увезъ домой мистрисъ Боффинъ, къ большому сожалѣнію этой дамы.

— Это волшебная страна, сказалъ Лопецъ герцогинѣ, когда уходилъ.

— Будьте же здѣсь въ числѣ волшебниковъ, отвѣтила она очень любезно: — мы всегда дома по средамъ.

Въ этихъ словахъ заключалось приглашеніе на весь сезонъ и Лопецъ счелъ ихъ признакомъ большой милости. Надо признаться, что герцогиня имѣла наклонность выбирать фаворитовъ, можетъ быть, безъ основательной причины; но надо сознаться, что она рѣдко бросала тѣхъ, кому отдавала свое расположеніе. Надо также признаться, что возненавидѣвъ мужчину или женщину, она вообще ненавидѣла ихъ до конца. Не было рая слишкомъ очаровательнаго для ея друзей, не было ада слишкомъ страшнаго для ея враговъ.

Относительно Лопеца она сказала бы, если бы ее спросили, что она пригласила его повинуясь мужу. Но въ сущности ей понравились и наружность, и голосъ этого человѣка. Ея мужъ и прежде поручалъ ея вниманію и добротѣ людей, которыхъ съ перваго же раза она лишала своего расположенія и продолжала дѣлать это впослѣдствіи, какъ бы ни убѣждалъ ее мужъ.

Еще одинъ нашъ старый пріятель находился у герцогини въ этотъ вечеръ и встрѣтился съ мистрисъ Финнъ. Это былъ Баррингтонъ Ирль, давнишній политикъ, котораго многіе еще считали молодымъ человѣкомъ, потому что онъ всегда былъ извѣстенъ какъ молодой человѣкъ и не сдѣлалъ ничего такого, что компрометировало бы его положеніе въ этомъ отношеніи. Онъ не женился, не поселился въ своемъ собственномъ домѣ, не страдалъ подагрой, не пересталъ заботиться о своемъ костюмѣ. Конечно, сѣдыхъ волосъ было у него больше, чѣмъ черныхъ, и на лицѣ, виднѣлись признаки морщинъ, если пристально смотрѣли на него, и онъ сталъ очень заботиться о тепломъ пальтѣ и дождевомъ зонтикѣ. Ему было уже около пятидесяти лѣтъ, но и въ Палатѣ, и между министрами, и между женами членовъ Палаты и министровъ онъ все еще считался молодымъ человѣкомъ. И когда его пригласили быть министромъ Ирландіи, всѣ чувствовали, что онъ слишкомъ молодъ для этого мѣста. Онъ впрочемъ отказался, и когда поступилъ въ почтовое вѣдомство, тамъ всѣмъ казалось, что надъ ними поставили мальчика. А между тѣмъ Финіасъ Финнъ, сдѣлавшійся министромъ Ирландіи, былъ десятью годами моложе Баррингтона Ирля. Но Финіасъ Финнъ былъ женатъ уже два раза и вынесъ въ своей жизни такія вещи, отъ которыхъ человѣкъ старѣетъ.

— Какъ Финіасу это нравится? спросилъ Ирль.

Финіасъ Финнъ и Баррингтонъ Ирль вмѣстѣ выдержали политическую борьбу и были очень дружны.

— Надѣюсь, что не очень, отвѣчала мистрисъ Финнъ.

— Почему? Потому ли, что долго находится въ отсутствіи?

— Нѣтъ, не по этому. Я не жалѣла бы объ его отсутствіи, если бы это занятіе удовлетворяло его. Но я знаю его такъ хорошо! Чѣмъ болѣе онъ пристращается къ этому теперь, тѣмъ сильнѣе будетъ разочарованіе, когда онъ разочаруется. Тамъ вѣдь нечѣмъ особенно заняться, мистеръ Ирль.

— Я. нахожу, что въ Финнѣ всегда было слишкомъ много усердія.

— Разумѣется. А съ усердіемъ всегда бываютъ излишнія ожиданія, горькое отчаяніе, презрѣніе къ другимъ и всѣ элементы для несчастія.

— Это печальная программа для вашего мужа.

— У него есть энергія, которая всегда заставитъ его оправиться; но я сомнѣваюсь, созданъ ли онъ быть политикомъ въ этой странѣ. Вы помните лорда Брока?

— Милаго старика Брока? — разумѣется, помню. Какъ мнѣ не помнить, если вы помните его?

— Молодые люди еще находятся въ училищѣ, когда женщины уже давно выѣзжаютъ въ свѣтъ. Онъ былъ настоящій образецъ англійскаго государственнаго человѣка. Онъ нѣжно любилъ свою страну и желалъ, чтобы она была первою націей въ мірѣ. Но онъ не находилъ, чтобы большія улучшенія способствовали ея величію. Пусть событія идутъ своимъ путемъ съ легкимъ направленіемъ въ ту или другую сторону, какъ потребуютъ обстоятельства. Вотъ какова была его метода править страною. Онъ вѣрилъ болѣе въ людей, чѣмъ въ мѣры. Пока его окружали честные люди, онъ могъ быть и самъ счастливъ, и вѣрить счастію страны. Онъ никогда не сокрушался, если не могъ ввести ту или другую реформу. Его огорчило бы пораженіе въ личной борьбѣ. Но онъ всегда могъ поставить на своемъ и всегда былъ счастливъ. Но человѣкъ чувствительный, съ пылкимъ честолюбіемъ, съ сильнымъ желаніемъ быстрыхъ улучшеній никогда не бываетъ удачнымъ политикомъ.

— Мистрисъ Финнъ, вы понимаете это лучше всѣхъ, кого я зналъ. — Я давно наблюдала за этимъ, и разумѣется, наблюдала очень близко съ тѣхъ поръ, какъ вышла замужъ.

— Но вы пріучили себя видѣть все это. Какимъ полезнымъ членомъ были бы вы въ министерствѣ!

— Но у меня никогда недостало бы терпѣнія просидѣть цѣлый вечеръ на скамейкѣ въ Нижней Палатѣ. Какъ могутъ выдерживать это мужчины? Они не должны читать. Они не могутъ думать, потому что тамъ говорятъ. Разговаривать они не могутъ. Не думаю, чтобы они слушали. Не въ человѣческой натурѣ слушать по цѣлымъ часамъ такія плоскости. Мнѣ кажется, они пріучили себя къ дремотѣ наяву, но и это не можетъ быть пріятно.

— Но, мистрисъ Финнъ, мы можемъ уходить въ библіотеку и курительную.

— О! да, и писарь въ конторѣ можетъ читать газеты, вмѣсто того, чтобы исполнять свою обязанность. Но тамъ есть надзоръ и требуется извѣстное количество труда. Я встрѣчала лордовъ на обѣдахъ по понедѣльникамъ и четвергамъ, но мы смотримъ на нихъ какъ на мальчиковъ, убѣжавшихъ изъ школы. Мнѣ кажется, мистеръ Ирль, что въ концѣ-концовъ намъ, женщинамъ, досталась лучшая доля.

— Я не думаю, чтобы вы стояли за свои права.

— Не утвержденныя парламентскимъ актомъ или митингами на платформѣ. Я имѣю очень высокое мнѣніе о женскихъ правахъ, но мнѣ кажется, что такимъ образомъ можно только уничтожить ихъ. Что вы думаете о вечерахъ герцогини?

— Леди Гленъ въ своемъ родѣ такая же великая женщина, какъ и вы — можетъ быть, выше, потому что ее не останавливаетъ ничто.

— Между тѣмъ какъ я иногда совѣщусь.

— Ея свѣтлость не совѣстится. У ней есть чувства и убѣжденія, которыя не сбиваютъ ее съ прямого пути, но совѣстливости у ней нѣтъ. Посмотрите, вотъ она разговариваетъ теперь съ сер-Орландо Дротомъ, котораго она ненавидитъ и презираетъ. Я увѣренъ, что она предвидитъ то счастливое время, когда герцогъ швырнетъ за бортъ сер-Орландо и будетъ править кораблемъ со мною или съ какимъ-нибудь другимъ подчиненнымъ. Такое время не наступитъ никогда, но она это думаетъ. А разговариваетъ она теперь съ сер-Орландо такъ, какъ-будто высказываетъ ему всю свою душу, и сер-Орландо вѣритъ ей. Сер-Орландо на седьмомъ небѣ, а она пользуется его легковѣріемъ.

— Она очень весело устроила свой домъ.

— И тратитъ громадныя деньги, сказалъ Баррингтонъ Ирль.

— Что это за бѣда?

— Конечно, никакой, если герцогу это нравится. Мнѣ казалось, что герцогъ будетъ недоволенъ такою выставкой на показъ. Вотъ онъ. Видите его въ углу съ его собратомъ герцогомъ? По виду нельзя сказать, чтобы онъ былъ доволенъ. Никто не подумалъ бы, чтобъ онъ былъ обладателемъ всего этого. Онъ почти спрятался за ширмы. Я увѣренъ, что это ему не нравится.

— Онъ старается находить пріятнымъ то, что нравится ей, сказала мистрисъ Финнъ.

Мужъ ея былъ въ Ирландіи и мистрисъ Финнъ гостила въ домѣ герцогини. Это нашли удобнымъ, потому что герцогинѣ она была нужна. Когда гости разъѣхались, герцогиня и мистрисъ Финнъ остались вдвоемъ.

— Не правда ли, вѣдь съ нимъ не подѣлаешь ничего? спросила герцогиня.

— Съ кѣмъ?

— Господи Боже мой! съ Плантадженетомъ — съ кѣмъ же еще? Кто другой въ своемъ собственномъ домѣ придетъ къ своимъ гостямъ и станетъ говорить только съ однимъ человѣкомъ? И подумайте! Въ здѣшней странѣ популярность единственная опора, на которую могутъ положиться министры.

— Политическая, но не общественная.

— Вы знаете такъ же хорошо, какъ и я, что онѣ обѣ идутъ рядомъ. Мы достаточно насмотрѣлись на это даже въ наше время. Что разстроило министерство мистера Грешэма? Если бы Плантадженетъ совсѣмъ не выходилъ, могли бы подумать, что онъ читаетъ или дѣлаетъ разсчеты, или приготовляетъ рѣчь. Это было бы гораздо лучше. Но онъ приходитъ и полчаса шепчется съ другимъ герцогомъ. Я ненавижу герцоговъ!

— Онъ разговариваетъ съ герцогомъ де-Сент-Бёнгэемъ, потому что онъ полагается на него больше всѣхъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ сдѣлалъ бы то же съ мистеромъ Мильдмеемъ.

— Душа моя, сказала герцогиня съ гнѣвомъ: — вы обращаетесь со мною какъ съ ребенкомъ. Разумѣется, я знаю, почему онъ выбираетъ изъ толпы этого старика. Ужь конечно не изъ глупой гордости по поводу его званія. Я знаю очень хорошо, какія идеи руководятъ имъ. Но не въ этомъ дѣло. Онъ долженъ размыслить, что другіе думаютъ объ этомъ, и стараться дѣлать, что нравится имъ. Я должна была наговорить цѣлую кучу турусовъ на колесахъ этому старому дураку сер-Орландо Дроту, когда одно слово Плантадженета произвело бы гораздо болѣе эфекта. И почему онъ не можетъ поговорить съ женами? Онѣ не укусятъ его. Онъ иногда говоритъ съ вами, когда это совсѣмъ не важно, душа моя…

— Я этого не знаю.

— Но съ другими женщинами онъ не говоритъ никогда. Онъ пробылъ здѣсь сегодня ровно сорокъ минутъ и не раскрылъ ротъ ни съ одною женщиной. Я наблюдала за нимъ. Какимъ образомъ протолкну я его, если онъ будетъ продолжать такъ? Да, Лококъ, я иду спать и, кажется, не встану цѣлую недѣлю.

Глава XII.
Собираются тучи.

Весь іюнь и первую недѣлю іюля дѣла министерства шли успѣшно, несмотря на общественные грѣхи герцога и отчаяніе герцогини. Были политики, думавшіе или по-крайней-мѣрѣ предсказывавшіе, что соединенное министерство не продолжится и мѣсяца. Были люди, такіе какъ лордъ Фонъ съ одной стороны и Боффинъ съ другой, непріятно очутившіеся на мели безъ всякаго вѣрнаго положенія. Эти господа ожидали затрудненій, усложненій, ошибокъ, но пока министерство было спасено отъ этихъ опасностей или энергіею перваго министра, или популярностью его жены, или можетъ быть прозорливостью старшаго герцога, такъ что составилось убѣжденіе, что коалиція именно то, что было нужно. Въ одномъ отношеніи она дѣйствительно была успѣшна. Собственное управленіе и вообще ирландская партія остались безъ поддержки.

Потомъ возникло небольшое затрудненіе, надѣлавшее много хлопотъ соединенному министерству. На судейской скамьѣ опросталось мѣсто — мѣсто довольно почетное и важное, хотя не совсѣмъ высокое. Сер-Грегори Грогрэмъ, человѣкъ богатый, энергичный, рѣшившійся добиться званія пера и убѣжденный, что если коалиція распадется, либеральный элементъ одержитъ верхъ и шерстяной мѣшокъ сдѣлается для него доступенъ — отказался занять это мѣсто. Сер-Тимоти Бисвоксъ, генеральный солиситоръ, увидалъ, что оно какъ-разъ по немъ, и нисколько не колеблясь выразилъ свое мнѣніе. Но мѣсто не было дано сер-Тимоти. Ему объяснили, что старое правило, или лучше сказать обычай — предлагать высокія казенныя мѣста лицамъ судебнаго вѣдомства, былъ уничтоженъ. Какой-то первый министръ или, вѣроятно, всѣ кабинетные министры, нашли этотъ обычай дурнымъ и права на это мѣсто сер-Тимоти не имѣлъ никакого. Ему сказали, что Парламентъ не можетъ лишиться его драгоцѣнныхъ услугъ. Нѣкоторые говорили, что ему вредитъ его характеръ. Другіе держались того мнѣнія, что онъ возвысится слишкомъ быстро, и лордъ Рамсденъ, принадлежавшій къ той же партіи, думалъ, что сер-Тимоти еще не заслужилъ шпоръ. Генеральный солиситоръ, подавъ въ отставку, взялъ ее назадъ. Сер-Грегори думалъ, что этого не примутъ во вниманіе, потому что находилъ сер-Тимоти несимпатичнымъ товарищемъ. Нашъ герцогъ посовѣтовался со старымъ герцогомъ, между теоріями объ офиціальной жизни котораго занимала видное мѣсто снисходительность ко всѣмъ товарищамъ и подчиненнымъ. Поэтому отставку взять назадъ позволили — но коалицію послѣ этого нельзя было называть сильною относительно судебнаго вѣдомства.

Но первое нападеніе на министерство было сдѣлано по поводу бюджета. Монкъ, согласившійся взять на себя обязанности канцлера казначейства по настоятельнымъ просьбамъ обоихъ герцоговъ, разумѣется, опоздалъ съ своимъ бюджетомъ. Представленный бюджетъ былъ очень популяренъ. Бюджеты, какъ младенцы, всегда возбуждаютъ любовь при рожденіи. Но потомъ ихъ забираютъ въ руки. Пивовары давно просили освободить ихъ отъ патентовъ, депутація посылалась за депутаціей, но Монкъ объявилъ, что онъ не останется въ министерствѣ, если пивоваровъ освободятъ отъ патентовъ.

Тогда-то Финіаса Финна наскоро призвали изъ Ирландіи. Два вечера происходили пренія и Монкъ одержалъ верхъ. Коалиція осталась побѣдительницей, но возникло общее чувство, что ея сила поколебалась.

Глава XIII.
Вортонъ жалуется.

— Я нахожу, что вы измѣнили мнѣ.

Это обвиненіе было сдѣлано Вортономъ мистрисъ Роби въ ея гостиной и было возбуждено словами, сказанными старому адвокату его дочерью. Онъ былъ очень разсерженъ и выражался почти запальчиво, такъ что своимъ обращеніемъ далъ большое преимущество той, которую обвинялъ.

Мистрисъ Роби несомнѣнно обманула своего зятя. Она измѣнила довѣрію, оказанному ей. Онъ объяснилъ ей свои желанія относительно своей дочери, которой она нѣкоторымъ образомъ замѣняла мать, а она, дѣлая видъ, будто исполняетъ его желаніе, прямо поступила противъ нихъ. Но врядъ ли онъ могъ доказать ея вѣроломство, хотя могъ быть увѣренъ въ немъ. Онъ желалъ, чтобы его дочь какъ можно рѣже видалась съ Фердинандомъ Лопецомъ, но не рѣшался дать положительное приказаніе, чтобы она совсѣмъ не встрѣчалась съ нимъ. Онъ даже самъ взялъ ее на обѣдъ, гдѣ зналъ, что она встрѣтится съ нимъ. Но мистрисъ Роби измѣнила ему. Послѣ того обѣда она устроила встрѣчу въ своемъ домѣ, въ которой Эмилія Вортонъ была совершенно неповинна. Эмилія встрѣтилась съ этимъ человѣкомъ въ домѣ тетки, не ожидая этой встрѣчи, и влюбленный имѣлъ возможность объясниться свободно. Она также высказалась откровенно. Она не хотѣла давать ему слово безъ согласія отца. Съ его согласія она даетъ — о, какъ охотно! Она не скрывала своей любви. Онъ можетъ быть увѣренъ, что она не выйдетъ ни за кого другого. Ея сердце вполнѣ принадлежитъ ему. Но она дала обѣщаніе отцу и ни подъ какимъ видомъ не нарушитъ этого обѣщанія. Потомъ она прибавила, что послѣ всего случившагося имъ лучше не встрѣчаться. Въ такихъ встрѣчахъ удовольствія не можетъ быть никакого, а огорченіе большое. Но она давала ему позволеніе употреблять какіе онъ хочетъ доводы съ ея отцомъ.

Вечеромъ въ тотъ же день она разсказала отцу все это — не пропустивъ ни одной подробности изъ того, что сказала она и что было сказано ей — прибавивъ положительное увѣреніе въ своемъ повиновеніи, но съ такой строгой торжественностью и съ такимъ явнымъ сознаніемъ обиды, что сердце отца почти разорвалось.

— Твоя тетка, должно быть, нарочно пригласила его, сказалъ Вортонъ.

Но Эмилія не хотѣла ни обвинять, ни защищать свою тетку.

— По-крайней-мѣрѣ, я ничего объ этомъ не знала, отвѣтила она.

— Я это знаю! воскликнулъ Вортонъ. — Я это знаю! Я ни въ чемъ не обвиняю тебя, душа моя — кромѣ того, что ты думаешь, будто знаешь свѣтъ лучше меня.

Эмилія ушла, а Вортонъ остался проводить часть ночи въ задумчивомъ недоумѣніи, чувствуя, что въ концѣ-концовъ онъ будетъ принужденъ уступить, и вмѣстѣ съ тѣмъ увѣренный, что сдѣлавъ это, онъ подвергнетъ опасности счастіе своей дочери.

Онъ былъ очень сердитъ на свою свояченицу и на слѣдующій день рано утромъ напалъ на нее.

— Я нахожу, что вы измѣнили мнѣ.

— Что вы хотите этимъ сказать, мистеръ Вортонъ?

— Вы пригласили сюда этого человѣка нарочно для того, чтобы онъ объяснился Эмиліи въ любви.

— Я не дѣлала ничего подобнаго. Вы сами сказали мнѣ, что ихъ не слѣдуетъ разлучать. Онъ бываетъ здѣсь, и было бы очень странно если бы я велѣла слугамъ его не принимать. Если вы хотите ссориться со мною, разумѣется, вы можете. Я всегда старалась быть добрымъ другомъ Эмиліи.

— Давать ей возможность видѣться съ этимъ авантюристомъ не значитъ быть добрымъ другомъ для нея.

— Я не знаю, почему вы называете его авантюристомъ. Но у васъ такія странныя идеи! Его принимаютъ вездѣ и онъ бываетъ постоянно у герцогини Омніумъ.

— Мнѣ нѣтъ никакого дѣла до герцогинь.

— Очень можетъ быть. Только герцогъ первый министръ и въ его домѣ собирается лучшее общество въ Англіи, даже можно сказать въ Европѣ. И я нахожу, что когда молодой человѣкъ бываетъ у такихъ людей, какъ герцогъ Омніумъ, то это говоритъ въ его пользу. Я думаю, что многіе отцы позаботились бы о томъ обществѣ, въ которомъ бываетъ молодой человѣкъ, выдавая дочь замужъ.

— Я не выдаю ее замужъ. Я не желаю выдать ее замужъ — по крайней-мѣрѣ за этого человѣка. И думаю, что въ гостиной герцогини Омніумъ точно такъ же могутъ быть негодяи, какъ и у всякой другой дамы въ Лондонѣ.

— Развѣ такіе люди, какъ мистеръ Гепертонъ, вступаютъ въ сношенія съ негодяями?

— Я ничего не знаю о мистерѣ Гепертонѣ, да и не желаю знать.

— Онъ имѣетъ двадцать тысячъ фунтовъ годового дохода отъ своей профессіи, и развѣ Эверетъ дружится съ негодяями?

— По всей вѣроятности.

— Я никогда не знала человѣка съ такими предубѣжденіями, какъ вы, мистеръ Вортонъ; когда хотите поставить на своемъ, вы способны сказать все. Я полагаю, это происходитъ оттого, что вы занимаетесь въ судѣ.

— Я скажу вамъ прямо, сказалъ адвокатъ: — что если Эмилію будутъ приглашать сюда встрѣчаться съ Лопецомъ, я долженъ буду запретить ей бывать у васъ.

— Дѣлайте какъ знаете. Но сказать вамъ по правдѣ, мистеръ Вортонъ, бѣда уже сдѣлана. Когда такая дѣвушка какъ Эмилія вздумаетъ полюбить человѣка, она не откажется отъ него.

— Она обѣщала не говорить съ нимъ безъ моего позволенія.

— Мы всѣ знаемъ, что это значитъ. Вы должны будете уступить. Вы увидите, что будетъ такъ. Суровый отецъ, осуждающій свою дочь на постоянное заточеніе за то, что она не хочетъ выходить за человѣка, который нравится ему, не принадлежитъ къ этому вѣку.

— Кто говоритъ о заточеніи?

— Неужели вы полагаете, что она откажется отъ любимаго человѣка потому, что онъ не нравится вамъ? Развѣ такимъ образомъ дѣвушки живутъ въ нынѣшнее время? Она съ нимъ не убѣжитъ, потому что она не такого сорта, но если сердце ваше не суровѣе того, какъ я предполагаю, она сдѣлаетъ вашу жизнь въ тягость вамъ. А чтобы я измѣнила вамъ, это вздоръ. Вы не имѣете права это говорить. Я не стану ссориться съ вами за ваше выраженіе, но вы не имѣете права это говорить.

Вортонъ, уходя въ свою комнату, сѣтовалъ о себѣ, зная, что у него сердце не суровое. Его свояченица говорила правду. Если бы онъ могъ освободиться отъ внутренней тревоги, заставлявшей его чувствовать, что дѣйствительно жизнь ему въ тягость, если его дочь несчастна, ему стоило только оставаться безстрастнымъ и просто не давать позволенія, безъ котораго его дочь никогда не дастъ слова этому человѣку. Но безпокойство тревожило каждый часъ его жизни. Его свояченица была тупая, пошлая, суетная и самая вѣроломная женщина — но она понимала, что говоритъ.

А въ словахъ объ обществѣ въ домѣ герцогинѣ Омніумъ и о Гепертонѣ было нѣчто, имѣвшее свое дѣйствіе. Если этотъ человѣкъ водился съ знатными и богатыми, то стало быть о немъ и о его положеніи думали хорошо. Фактъ, что онъ «противный иностранецъ» и, вѣроятно, жидовскаго происхожденія, оставался. Для него, Вортона, этотъ человѣкъ будетъ всегда противенъ. Но онъ съ трудомъ могъ возражать противъ человѣка, о которомъ люди избраннаго свѣта думали хорошо. Онъ старался быть справедливъ. Можетъ быть, это было предубѣжденіе. Другіе, вѣроятно, не находили человѣка противнымъ оттого, что онъ иностраннаго происхожденія и носитъ иностранное имя. Другіе не станутъ подозрѣвать въ человѣкѣ жидовской крови оттого, что онъ смуглъ, и даже не найдутъ ничего противъ того, что онъ жидовскаго происхожденія.

Но для него было удивительно, что его дочери понравился такой человѣкъ — понравился до такой степени, что она выбрала его спутникомъ своей жизни. Ея воспитаніе пріучило ее предпочитать англичанъ, англійскій образъ мыслей и англійскіе обычаи — и даже англійскіе обычаи прошлаго времени.

Въ этотъ вечеръ онъ ничего болѣе не говорилъ своей дочери, но сидѣлъ съ нею молчаливый и недовольный; позднѣе, когда она ушла въ свою комнату, Эверетъ пришелъ, пока старикъ расхаживалъ взадъ и впередъ по гостиной.

— Гдѣ ты былъ? спросилъ отецъ, нисколько не интересуясь отвѣтомъ, когда сдѣлалъ вопросъ, но почти разсердившись, когда отвѣтъ былъ данъ.

— Я обѣдалъ съ Лопецомъ въ клубѣ.

— Ты, кажется, живешь съ этимъ человѣкомъ.

— Развѣ есть какая-нибудь причина противъ этого?

— Ты знаешь, что есть очень хорошая причина для того, чтобы не было особенной короткости. Но я не думаю, чтобы мои желанія или счастіе твоей сестры интересовали тебя.

— Это жестоко, серъ.

— Я не такой дуракъ, чтобы предполагать, что ты долженъ поссориться съ человѣкомъ, потому что я не одобряю его любви къ твоей сестрѣ, но я думаю, что пока это продолжается и онъ идетъ наперекоръ моему прямому отказу, тебѣ не слѣдуетъ вступать съ нимъ въ особенную короткость.

— Я не понимаю вашихъ возраженій противъ него, серъ.

— Можетъ быть. Есть много, чего ты не понимаешь. Но я возражаю.

— Ему предстоитъ прекрасная будущность. Мистеръ Роби сейчасъ говорилъ мнѣ…

— Кому интересно знать, что говоритъ такой дуракъ, какъ Роби?

— Я говорю не о дядѣ Дикѣ, а о его братѣ, который, я полагаю, значитъ что-нибудь въ свѣтѣ. Онъ сейчасъ говорилъ мнѣ, что удивляется, почему Лопецъ не вступаетъ въ Парламентъ; что онъ непремѣнно получилъ бы мѣсто, если бы захотѣлъ, и занялъ бы тамъ мѣсто видное.

— Я думаю, что онъ могъ бы поступить въ Парламентъ. Я не знаю никого изъ достаточныхъ негодяевъ, которому нельзя бы предсказать того же. Мѣсто въ Нижней Палатѣ не сдѣлаетъ человѣка джентльменомъ, какъ мнѣ кажется.

— Мнѣ кажется, что всѣ находятъ Фердинанда Лопеца джентльменомъ.

— Кто былъ его отецъ?

— Мнѣ не случилось знать его, серъ.

— Кто была его мать? Не думаю, чтобы ты повѣрилъ чему-нибудь, если я это говорю, но опытность сказала мнѣ, что человѣкъ не часто бываетъ джентльменомъ въ первомъ поколѣніи. Человѣкъ можетъ быть очень достойный, очень умный, очень богатый — такой, знакомствомъ съ которымъ можно дорожить, если хочешь — но когда дѣло идетъ о томъ, чтобы вступить съ нимъ въ тѣсное родство, то, я полагаю, желательно знать что нибудь объ его отцѣ и матери.

Тутъ Эверетъ ускользнулъ и Вортонъ опять остался съ своими собственными размышленіями. О, какую опасность, какія хлопоты, какой лабиринтъ затрудненій представляла дочь! Онъ долженъ быть или суровымъ, жестокосердымъ отцомъ, совершенно равнодушнымъ къ чувствамъ своей дочери, и употреблять съ тиранствомъ ту власть надъ нею, которою онъ пользовался только вслѣдствіе ея сознанія дочерняго долга — или долженъ отказаться отъ своего мнѣнія и уступить ей въ дѣлѣ, когда такая уступчивость можетъ быть пагубна для ея счастія.

До сихъ поръ онъ ничего не зналъ о средствахъ этого человѣка — да и не желалъ знать. Но такъ, какъ дѣла шли теперь, онъ началъ чувствовать, что если могъ бы услыхать что-нибудь противъ этого человѣка, то это усилило бы его возраженія противъ него.

На слѣдующій день онъ отправился къ своему старому пріятелю банкиру — человѣку, котораго онъ зналъ почти полстолѣтія и котораго поэтому не боялся разспросить. Вортонъ въ обыкновенныхъ сношеніяхъ не любилъ дѣлать вопросы и давать отвѣты.

— Знаете ли вы что-нибудь о человѣкѣ, называющемся Фердинандомъ Лопецомъ?

— Я слышалъ о немъ. Но зачѣмъ вы спрашиваете?

— Я имѣю на это причины. И не могу сказать, чтобы желалъ объяснить эти причины.

— Я слышалъ, что онъ въ долѣ съ домомъ Гёнки, сказалъ банкиръ: — или, лучше сказать, съ однимъ изъ товарищей этого дома.

— Онъ человѣкъ со средствами?

— Я такъ думаю — но не знаю. У него, кажется, большія дѣла по иностраннымъ займамъ. Не ухаживаетъ ли онъ за моимъ старымъ другомъ мисъ Вортонъ?

— Да.

— Вамъ лучше собрать больше свѣдѣній, чѣмъ я могу вамъ дать. Но, разумѣется, прежде чѣмъ устроиться, вы позаботитесь, разузнать о его средствахъ.

Вотъ все, что Вортонъ узналъ въ Сити, а это было неудовлетворительно. Ему не хотѣлось сказать своему другу, какъ онъ желаетъ услыхать, что этотъ иностранецъ нищій, авантюристъ, человѣкъ совершенно недостойный, но таково было дѣйствительно его желаніе. Потомъ онъ подумалъ о 60,000 тысячахъ, которыя онъ самъ назначалъ своей дочери. Если женихъ будетъ ему нравиться, денегъ окажется достаточно. Хотя онъ бережно копилъ деньги, но не былъ жаденъ даже для своихъ дѣтей. Если его дочь непремѣнно захочетъ выйти за этого человѣка, онъ позаботится, чтобы у нея всегда былъ доходъ достаточный.

Прежде всего — тотчасъ — ее надо увезти изъ Лондона. Теперь былъ іюнь и въ семействѣ адвоката было обычаемъ оставлять на два мѣсяца домъ на Манчестерскомъ скверѣ въ августѣ. Вортонъ любилъ откладывать поѣздку и ускорять возвращеніе. Но теперь былъ вопросъ, не лучше ли ѣхать тотчасъ — ѣхать куда-нибудь и на болѣе продолжительное время, чѣмъ обыкновенно. Не схватить ли ему быка за рога и объявить намѣреніе прожить весь годъ въ ***, все-равно гдѣ бы то ни было; онъ думалъ, что Дрезденъ довольно далеко и годится не хуже всякаго другого мѣста. Потомъ ему пришло въ голову, что его родственникъ сер-Элоредъ былъ въ Лондонѣ, и что прежде чѣмъ рѣшиться на что-нибудь, ему лучше видѣться съ нимъ. Его, по обыкновенію, ждали въ Вортонскомъ замкѣ осенью, и этого нельзя было перемѣнить безъ объясненія.

Сер-Элоредъ Вортонъ былъ баронетъ и владѣлецъ прекраснаго стариннаго помѣстья въ Вайѣ, въ Гертфордширѣ. Предки его были баронетами съ самыхъ первыхъ временъ баронетства, и жили въ Вортонскомъ замкѣ съ незапамятныхъ временъ. Поэтому можно вообразить, какъ сер-Элоредъ гордился своимъ именемъ, помѣстьемъ и званіемъ. Но въ его счастіи были пятна. Его имя должно было перейти къ племяннику, котораго онъ терпѣть не могъ — и по-дѣломъ. Помѣстье его, какъ ни было восхитительно во многихъ отношеніяхъ, едва могло поддерживать его положеніе при томъ радушномъ гостепріимствѣ, которое онъ любилъ — другого состоянія у него не было. А званія своего онъ почти стыдился съ тѣхъ поръ, какъ всякаго зажиточнаго свѣчного фабриканта жалуютъ теперь въ баронеты.

Онъ жилъ дома съ женою и дочерьми, не позволяя себѣ роскоши лондонскаго сезона, для котораго было недостаточно скромныхъ четырехъ тысячъ годового дохода — и такимъ образомъ, живя вдали отъ всякихъ клубовъ, парламентовъ и смѣшаннаго общества, онъ искренно думалъ, что его милая страна прямо стремится къ погибели. Онъ былъ такъ твердъ въ своихъ политическихъ убѣжденіяхъ, что впродолженіи послѣдней четверти столѣтія чистосердечно увѣрялъ, что одна сторона такъ же дурна, какъ и другая. Такимъ образомъ все свое счастіе онъ извлекалъ изъ прошлаго. Онъ не могъ ожидать ни радости, ни славы въ будущемъ для своей страны и своей семьи. Его племянникъ — и о, горе! его наслѣдникъ — былъ нищій мотъ, съ которымъ онъ не могъ имѣть никакихъ сношеній. По брачному контракту его жена и дочери останутся съ средствами весьма ничтожными, и хотя онъ усиливался скопить кое-что, обязанность жить какъ приличествовало сер-Элореду Вортону, владѣльцу Вортонскаго замка, дѣлала эти усилія недѣйствительными.

Онъ былъ меланхолическій, гордый, несвѣдущій человѣкъ, ведопускавшій личной свободы и думавшій, что предъявленіе общественнаго равенства со стороны людей низкаго званія равняется отнятію личной свободы; читалъ онъ мало, почти ничего, и думалъ, будто ему извѣстна исторія своей страны, потому что онъ зналъ, что Карлу I отрубили голову, а Георгъ былъ изъ Ганновера. Если бы Карлу I не отрубили головы, а Георгъ не былъ призванъ изъ Ганновера, Вортоны, вѣроятно, были бы теперь великими людьми, а Великобританія великою націей. Но Злого Духа допустили одержать верхъ и все покривилось, и сер-Элореду ничего не оставалось на этомъ свѣтѣ, какъ утѣшаться туманнымъ воспоминаніемъ о прошломъ величіи и восхищаться красотою своей рѣки, своего парка и своего дома.

Сер-Элоредъ со всѣми слабостями и недостатками былъ честный, простодушный человѣкъ, не умѣлъ лгать, не могъ никому сдѣлать зло и былъ искрененъ въ своихъ желаніяхъ обезпечить спокойствіе и по возможности счастіе окружающихъ его. Разъ въ годъ пріѣзжалъ онъ въ Лондонъ на недѣлю повидаться съ своими повѣренными, снять мѣрку для фрака и заѣхать къ дантисту. Это были предлоги, на которые онъ ссылался, но нѣкоторые думали, что главная причина его парикъ.

Сер-Элоредъ и Эбель Вортонъ были двоюродные братья и короткіе друзья. Сер-Элоредъ довѣрялъ своему двоюродному брату во всемъ, считая его Великимъ Свѣточемъ Великобританіи, а Эбель Вортонъ платилъ своему двоюродному брату взаимной привязанностью, чувствуя что-то похожее на благоговѣніе къ главѣ фамиліи. Онъ нѣжно любилъ сер-Элореда — любилъ и его жену и дочерей. А несмотря на это, вторая недѣля въ Вортонскомъ замкѣ становилась для него скучна, а на четвертой, пятой и шестой онъ умиралъ отъ скуки.

Можетъ быть, безсознательное опасеніе этой скуки заставило его упомянуть сер-Элореду о Дрезденѣ. Сер-Элоредъ пришелъ къ нему въ контору и оба старика сѣли у открытаго окна. Сер-Элореда приводила въ восторгъ возможность сидѣть тамъ, какъ будто дававшая ему право заглянуть въ внутренніе обычаи лондонской жизни поболѣе того, что онъ могъ узнать въ гостиницѣ или у парикмахера.

— Поѣхать въ Дрезденъ на зиму! воскликнулъ онъ.

— Не только на зиму. Мы поѣдемъ сейчасъ.

— Неужели прежде, чѣмъ побываете въ Вортонѣ? сказалъ изумленный баронетъ.

Вортонъ отвѣтилъ тихимъ, печальнымъ тономъ:

— Въ такомъ случаѣ мы совсѣмъ не поѣхали бы въ Гертфордширъ.

Баронетъ и обидѣлся, и огорчился.

— Да, я знаю, что ты скажешь и какъ ты добръ.

— Это совсѣмъ не доброта. Ты пріѣзжаешь всегда. Это разстроитъ все.

— Все должно разстроиться рано или поздно. Это чувствуешь, когда становишься старше.

— Мы съ тобою, Эбель, однихъ лѣтъ. Зачѣмъ ты говоришь со мною такимъ образомъ? Ты довольно силенъ, каковъ бы ни былъ я. Зачѣмъ тебѣ не пріѣхать? Дрезденъ! никогда не слыхалъ ничего подобнаго. Этотъ вздоръ навѣрно выдумала Эмилія.

Тутъ Вортонъ разсказалъ все.

— Эмилія выдумала вздоръ! началъ онъ. — Да, это вздоръ — и хуже, чѣмъ ты думаешь. Но она не хочетъ ѣхать за границу.

Сѣтованія отца, какъ онъ жаловался баронету, нѣтъ никакой надобности передавать читателю. Хотя ему было необходимо объясниться, однако онъ старался воздержаться. Сер-Элоредъ слушалъ молча. Онъ любилъ свою племянницу Эмилію, и зная, что она будетъ богата, зная преимущества ея происхожденія и признавая ея красоту, ожидалъ, что она сдѣлаетъ партію почетную для Вортоновъ. Но португальскій жидъ! человѣкъ, никогда не упоминавшій о своемъ отцѣ! Постепенно Вортонъ былъ принужденъ признаться во всѣхъ грѣхахъ жениха, хотя старался скрыть силу любви своей дочери.

— Ты хочешь сказать, что онъ нравится Эмиліи?

— Я этого боюсь.

— А сдѣлаетъ ли она — сдѣлаетъ ли что-нибудь безъ твоего позволенія?

Онъ всегда думалъ, какое безславіе навлекаетъ на него родной племянникъ, а теперь если еще двоюродная племянница такъ забудется, что ее придется изгнать изъ нѣдръ Вортонской фамиліи, какъ сдѣлается очевидно, что домъ ихъ лишился всей своей славы!..

— Нѣтъ! она не сдѣлаетъ ничего безъ моего позволенія. Она дала слово — а оно свято.

Говоря эти слова, старый адвокатъ ударилъ рукою по столу.

— Такъ зачѣмъ тебѣ бѣжать въ Дрезденъ?

— Потому что она несчастна. Она не выйдетъ за него и даже не станетъ видѣться съ нимъ, если я запрещу. Но она возлѣ него.

— Гертфордширъ далеко, упрашивалъ баронетъ.

— Для нея необходима перемѣна, сказалъ отецъ.

— Для нея не можетъ быть болѣе перемѣны, какъ въ Вортонѣ. Она всегда любила Вортонъ. Тамъ встрѣтила она Артура Флечера.

Отецъ только покачалъ головою, когда было произнесено имя Артура Флечера.

— Ну, это грустно. Я всегда думалъ, что она наконецъ согласится выйти за Артура.

— Невозможно понять молодую женщину, сказалъ старый адвокатъ.

Такой англійскій джентльменъ, какъ Артуръ Флечеръ, и такой португальскій жидъ, какъ Лопецъ, казались ему Гиперіономъ и Сатиромъ. Мракъ отуманилъ глаза дѣвушки и на время она лишилась здраваго смысла.

— Я не вижу, почему Вортонъ годится менѣе Дрездена, продолжалъ баронетъ.

Вортонъ никакъ не могъ растолковать своему двоюродному брату, что перемѣна жизни за границей и новый образъ жизни могутъ постепенно произвести свое дѣйствіе, между тѣмъ какъ всегдашняя поѣздка и знакомыя мѣста дѣйствія не произведутъ. Однако онъ уступилъ. Въ Германію сейчасъ уѣхать нельзя, а въ Вортонъ поѣздку можно ускорить, а тамъ устроить заграничное путешествіе. Рѣшили, что Вортонъ и Эмилія поѣдутъ въ Вортонскій замокъ въ концѣ іюля.

— Зачѣмъ вы ѣдете ранѣе обыкновеннаго, папа? спросила его Эмилія.

— Потому что нахожу, что такъ лучше, отвѣтилъ онъ сердито.

Могла бы она по-крайней-мѣрѣ понять причину.

— Разумѣется, я буду готова, папа. Вы знаете, что я всегда любила Вортонъ. Нѣтъ мѣста на свѣтѣ, которое нравилось бы мнѣ болѣе, а нынѣшній годъ мнѣ будетъ особенно пріятно уѣхать изъ Лондона. Но…

— Что такое?

— Мнѣ нестерпима мысль, что вы ѣдете для меня.

— Мнѣ приходилось переносить вещи похуже этого, душа моя.

— О! папа, не говорите со мною такимъ образомъ. Разумѣется, я знаю, что вы хотите сказать. Нѣтъ никакой причины для вашего отъѣзда. Если вы желаете, я обѣщаю не видѣться съ нимъ.

Онъ только покачалъ головою — намекая, что такое обѣщаніе не сдѣлаетъ его счастливымъ.

— И здѣсь, и въ Вортонѣ, и въ другомъ мѣстѣ, будетъ одно и то же, папа. Вамъ нечего бояться меня.

— Я боюсь не тебя, а за тебя. Я боюсь и за твое, и за мое счастіе.

— И я также, папа. Но что же дѣлать? Я полагаю, что иногда люди должны быть несчастны. Я не могу перемѣнить себя, не могу перемѣнить и васъ. Я чувствую себя связанной съ мистеромъ Лопецомъ точно такъ, какъ будто я его жена.

— Нѣтъ, нѣтъ! ты не должна этого говорить. Ты не имѣешь права это говорить.

— Но я дала вамъ обѣщаніе и сдержу его. Если мы должны быть несчастны, все-таки мы не должны ссориться, папа; не такъ ли?

Она подошла къ нему и поцѣловала его, а онъ ушелъ изъ комнаты, отирая глаза.

Въ этотъ вечеръ онъ опять заговорилъ съ нею, сказавъ только одно слово.

— Мнѣ кажется, душа моя, что мы назначимъ нашъ отъѣздъ тридцатаго числа. Сер-Элоредъ желаетъ этого.

— Очень хорошо, папа — я буду готова.

Глава XIV.
Настойчивость влюбленнаго.

Фердинандъ Лопецъ тотчасъ узналъ отъ мистрисъ Роби, что отъѣздъ въ Гертфордширъ назначенъ рано.

— Я пошла бы къ нему и высказалась прямо, сказала мистрисъ Роби, — Не укуситъ же онъ васъ.

— Я этого нисколько не боюсь.

— Вы умѣете говорить такъ хорошо! Я сказала бы ему все, особенно на счетъ денегъ, которыхъ навѣрно у васъ много.

— Да — много, сказалъ Лопецъ, улыбаясь.

— И вашихъ родныхъ.

— О которыхъ навѣрно вы мнѣнія не весьма хорошаго.

— Я ничего о нихъ не знаю, сказала мистрисъ Роби: — и не интересуюсь знать. У него старосвѣтскія понятія. Во всякомъ случаѣ вамъ надо сказать что-нибудь, чтобы онъ не могъ пожаловаться, что вы скрытничали съ нимъ. Если что-нибудь должно сдѣлаться извѣстнымъ, лучше объ этомъ сказать.

— Но говорить-то не о чемъ.

— Такъ не говорите ему ничего — но все-таки скажите ему это. Послѣ того вы можете положиться на нее. Я не думаю, чтобы она согласилась бѣжать съ вами.

— Я увѣренъ, что она не согласится.

— Но она упряма какъ лошакъ. Она одержитъ надъ нимъ верхъ, если у васъ дѣйствительно намѣреніе серіозное.

Онъ увѣрилъ ее, что намѣреніе у него серіозное, и рѣшилъ, что послушается ея совѣта и увидится или постарается увидѣться еще разъ съ Вортономъ. Но прежде онъ счелъ нужнымъ привести въ порядокъ свой домъ, чтобы быть въ состояніи объяснить положеніе своихъ дѣлъ, если этого потребуютъ. Процвѣтаютъ они, или наоборотъ, можетъ быть, онъ будетъ поставленъ въ необходимость говорить о нихъ — по-крайней-мѣрѣ съ наружнымъ чистосердечіемъ.

Читатель, можетъ быть, вспомнитъ, что въ апрѣлѣ Фердинандъ Лопецъ успѣлъ выманить подпись отъ своего несчастнаго пріятеля Сексти Паркера для уплаты значительной суммы денегъ въ концѣ, іюля. Дѣло это было весьма непріятно Паркеру. Какъ только онъ принялся думать объ этомъ по уходѣ Лопеца, онъ никакъ не могъ простить себѣ свое сумасбродство. Онъ — Секстусъ Паркеръ — позволилъ уговорить себя пустыми словами подписать вексель въ семьсотъ-пятьдесятъ фунтовъ безъ всякой выгоды для себя! Чѣмъ болѣе думалъ онъ объ этомъ, тѣмъ болѣе убѣждался, что деньги его пропадутъ. На слѣдующій день онъ еще болѣе утвердился въ своемъ опасеніи, а не прошло и недѣли, какъ онъ записалъ уже эту сумму въ расходъ. Онъ не говорилъ объ этомъ никому. Ему не хотѣлось признаться въ своемъ сумасбродствѣ. Но онъ наводилъ о своемъ пріятелѣ справки, оказавшіяся безполезными. Никто изъ его знакомыхъ ничего не зналъ о дѣлахъ этого человѣка. Но онъ видалъ время отъ времени своего пріятеля въ Сити, сіяющаго какъ сіяютъ люди, имѣющіе успѣхъ, и слышалъ, что его имя дѣлается извѣстнымъ въ Сити. Все-таки онъ очень страдалъ. Его деньги навѣрно пропали.

Такъ провелъ Паркеръ весь май и іюнь — тяжесть все становилась тяжелѣе по мѣрѣ приближенія времени. Когда онъ находился еще въ уныніи, не оставлявшемъ его послѣ того рокового дня, Фердинандъ Лопецъ вдругъ вошелъ къ нему въ контору съ самою веселою улыбкой, въ великолѣпной шляпѣ. И ничто не могло быть веселѣе обращенія его пріятеля — такъ что Сексти самъ почти сдѣлался веселъ. Лопецъ сѣлъ и почти тотчасъ началъ описывать спекуляцію, въ которой участвовалъ на довольно большія деньги и приглашалъ участвовать Паркера. Онъ, очевидно, намѣревался не просить милости, а оказать ее.

— Я думаю, что постоянныя дѣла лучше, сказалъ Паркеръ. — Надѣюсь, что съ 750 ф. не случилось ничего дурного.

— Ахъ, да! я хотѣлъ сказать вамъ. Оказалось, что деньги эти были мнѣ нужны не болѣе, какъ на двѣ недѣли, и такъ какъ не было никакой надобности въ этомъ векселѣ, я уплатилъ по немъ.

Говоря это, онъ вынулъ бумажникъ, изъ бумажника вексель и показалъ его Сексти. Сердце Сексти затрепетало въ груди. На этой бумажкѣ еще стояло его имя и имъ еще можно было воспользоваться. Разумѣется, вексель, показанный ему до срока, подавалъ большія надежды, но онъ никакъ не могъ рѣшиться протянуть за нимъ руку.

— То, что вы говорите о постоянныхъ дѣлахъ, разумѣется, очень хорошо, сказалъ Лопецъ: — это зависитъ оттого, желаетъ ли человѣкъ имѣть небольшой доходъ или большое состояніе.

Онъ все еще держалъ вексель, какъ будто хотѣлъ сложить его, и важность этого поступка такъ сильно занимала мысли Сексти, что онъ едва могъ понять доводъ о постоянномъ занятіи.

— Я сознаюсь, что не довольствуюсь первымъ, продолжалъ Лопецъ: — и хочу имѣть большое состояніе.

Говоря эти слова, Лопецъ разорвалъ вексель на три или четыре куска, повидимому, вовсе не думая объ этомъ, и бросилъ лоскутки на полъ. Точно будто гору сняли съ груди Сексти. Онъ почти былъ готовъ послать за бутылкой шампанскаго и доводы его пріятеля раздались въ его ушахъ съ совсѣмъ инымъ звукомъ. Привлекательность постояннаго дохода поблѣднѣла въ его глазахъ и онъ сказалъ себѣ теперь, какъ часто говорилъ прежде, что если только будетъ смотрѣть зорко и не робѣть, то нѣтъ причины, почему ему не сдѣлаться милліонеромъ.

Но Лопецъ скоро оставилъ его и ничего подробно не сказалъ о своей спекуляціи. Чрезъ нѣсколько дней однако тоже самое блеснуло предъ глазами Сексти съ другой стороны. Онъ узналъ со стороны, что домъ Генки и сыновья принималъ большое участіе въ этой спекуляціи. Непринужденность, съ какою Лопецъ разорвалъ свой вексель, произвела на Сексти большое впечатлѣніе. Доводы о большомъ состояніи или небольшомъ доходѣ еще раздавались въ его ушахъ. Сначала Лопецъ обратился къ нему по дѣламъ, а теперь ему необходимо было обратиться къ Лопецу. Онъ однако поступилъ очень осторожно. Онъ постарался встрѣтить Лопеца на улицѣ и самъ, по своему, брякнулъ прямо — и въ результатѣ оказалось то, что въ концѣ іюля онъ положилъ крупную сумму на американскіе рудники. Но онъ уже и выручилъ кое-что, и хотя иногда дрожалъ по утрамъ, прежде чѣмъ выпивалъ свою ежедневную порцію портвейна и водки съ водою, все еще не терялъ надежды жить въ паркѣ, имѣть отель въ Вест-Эндѣ и мѣсто въ Парламентѣ.

Зная также, что его пріятель Лопецъ коротокъ съ герцогинею Омніумъ, онъ возлагалъ большія надежды на короткость этихъ отношеній. Онъ ступилъ на тонкую закраину и разсчитывалъ, возвращаясь домой, сколько времени пройдетъ прежде, чѣмъ онъ можетъ попросить своего пріятеля предложить его членомъ въ какой-нибудь вест-эндскій клубъ.

Въ одинъ лѣтній, тихій вечеръ Лопецъ обѣдалъ у Паркера, улыбался мистрисъ Паркеръ и игралъ съ маленькими Паркерами. При этомъ случаѣ Сексти увѣрилъ свою жену, что считаетъ свою дружбу съ Фердинандомъ Лопецомъ самымъ счастливымъ обстоятельствомъ въ своей жизни.

— Будь остороженъ, Сексти, сказала бѣдная женщина.

Но Паркеръ прямо сказалъ ей, что она ничего не понимаетъ въ дѣлахъ. Въ этотъ вечеръ Лопецъ вселилъ въ него полнѣйшее убѣжденіе, что если только направишь свои мысли къ этому, то такъ же легко составить большое состояніе, какъ и не большой доходъ.

За недѣлю до отъѣзда Вортоновъ въ Гертфордширъ, Лопецъ, повинуясь совѣтамъ мистрисъ Роби, зашелъ въ контору адвоката. Трудно сказать, что вы не хотите принять человѣка, когда онъ стоитъ по другую сторону отворенной двери; да и въ этомъ случаѣ Вортонъ самъ не зналъ, лучше ли ему не видѣться съ этимъ человѣкомъ. Но пока онъ сомнѣвался — во всякомъ случаѣ прежде, чѣмъ онъ рѣшился отказать — человѣкъ этотъ вошелъ уже въ комнату. Вортонъ всталъ, колебался, съ минуту, а потомъ подалъ руку посѣтителю такъ неохотно и недружелюбно, какъ многіе изъ насъ испытали, когда пожимали руку какому-нибудь не совсѣмъ пріятному знакомому.

— Ну, мистеръ Лопецъ — что я могу для васъ сдѣлать? сказалъ онъ, опять садясь.

У него былъ видъ совершенно непринужденный. Онъ достаточно владѣлъ собою, чтобы принять такой видъ. Но сердце его почти замерло. Чѣмъ болѣе онъ смотрѣлъ на этого человѣка, тѣмъ менѣе онъ нравился ему.

— Вы можете сдѣлать для меня одно, только одно, сказалъ Лопецъ.

Его голосъ былъ особенно нѣженъ, и когда онъ говорилъ, его слова какъ будто имѣли болѣе значенія, чѣмъ на языкѣ другихъ людей. Но Вортонъ не любилъ нѣжныхъ голосовъ и сладкихъ словъ — по-крайней-мѣрѣ у мужчинъ.

— Не думаю, чтобы я могъ сдѣлать что-нибудь для васъ, мистеръ Лопецъ, сказалъ онъ.

Наступило краткое молчаніе, во время котораго посѣтитель поставилъ шляпу и какъ будто колебался.

— Мнѣ кажется, вы напрасно пришли сюда. Развѣ я не объяснился, когда прежде видѣлъ васъ?

— Но я боюсь, что я не объяснился. Я ничего вамъ не разсказалъ.

— Вы можете, разумѣется, разсказать, что вамъ угодно — если думаете, что это принесетъ вамъ какую-нибудь пользу.

— Я не могъ сказать вамъ тогда, какъ могу сказать теперь, что ваша дочь приняла мою любовь.

— Вы не должны были говорить съ моею дочерью объ этомъ послѣ того, что произошло между нами. Я откровенно объяснилъ вамъ мои мысли.

— Ахъ! мистеръ Вортонъ, возможно ли повиновеніе въ подобныхъ вещахъ? Что вы сами подумали бы о человѣкѣ, который повиновался бы въ подобномъ положеніи? Я не тайно видѣлся съ нею. Я ничего не дѣлалъ украдкой. Прежде чѣмъ прямо сталъ просить ея любви, я обратился къ вамъ.

— Какая въ томъ польза, если вы обратились къ ней потомъ вопреки моимъ желаніямъ? Вы считали себя обязаннымъ, какъ счелъ бы великій джентльменъ, спросить позволеніе отца, а когда вамъ было отказано, вы дѣйствовали, какъ будто позволеніе было дано. Что же, это насмѣшка?

— Теперь, серъ, я могу сказать то, чего не могъ сказать тогда. Мы любимъ другъ друга. И я съ такою же увѣренностью могу сказать о ней, какъ и о себѣ, что мы останемся вѣрны другъ другу. Вы должны знать ее настолько, чтобы также быть увѣреннымъ въ этомъ.

— Я увѣренъ только въ томъ, что не дамъ ей согласія сдѣлаться вашею женой.

— Что же вы имѣете противъ меня, мистеръ Вортонъ?

— Я уже объяснилъ вамъ это, насколько считалъ себя обязаннымъ объяснить.

— Неужели мы должны быть принесены въ жертву по какой-то причинѣ, непонятной никому изъ насъ?

— Какъ вы смѣете говорить, что это непонятно для нея? Если я не желаю объясняться подробнѣе съ вами, постороннимъ человѣкомъ, почему вы предполагаете, что я стану молчать съ родной дочерью?

— Относительно денегъ и общественнаго положенія, я могу дать моей женѣ мѣсто въ обществѣ нисколько не хуже того, какое она занимаетъ какъ мисъ Вортонъ.

— Я деньгами не дорожу, мистеръ Лопецъ, а наши понятія о положеніи въ обществѣ, можетъ быть, не сходятся. Мнѣ нечего болѣе говорить вамъ и не думаю, чтобы вы могли сказать мнѣ что-нибудь стоющее вниманія.

Кончивъ эти слова, онъ поднялся съ своего мѣста и сталъ прямо, заявляя этимъ требованіе, чтобы его гость ушелъ.

— Какъ честный человѣкъ, я долженъ, мистеръ Вортонъ, сказать вамъ, что считаю себя помолвленнымъ съ вашей дочерью, и хотя она отказалась дать мнѣ слово, я увѣренъ, что она останется такъ же тверда въ своемъ выборѣ, какъ я въ своемъ. Разумѣется, мое счастіе не можетъ имѣть для васъ никакого значенія.

— Очень мало, сказалъ адвокатъ съ сердитымъ нетерпѣніемъ.

Лопецъ улыбнулся, но запомнилъ эти слова и обѣщалъ не забывать.

— Очень мало пока, сказалъ онъ. — Но ея счастіе должно имѣть для васъ большое значеніе.

— Всевозможное. Но думая о ея счастіи, я долженъ принимать въ соображеніе не одно настоящее. Вы должны извинить меня, мистеръ Лопецъ, если я скажу, что предпочитаю не разсуждать съ вами объ этомъ.

Тутъ онъ позвонилъ и ушелъ въ другую комнату. Когда пришелъ письмоводитель, Лопецъ, разумѣется, ушелъ.

Вортонъ былъ очень твердъ и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ поколебался. Постепенно въ его головѣ укоренялась мысль, что матеріальное состояніе этого человѣка обезпечено. Онъ даже боялся намекнуть на это, когда говорилъ съ этимъ человѣкомъ, чтобы не быть подавленнымъ очевидностью въ этомъ отношеніи. Притомъ онъ зналъ, что обращеніе этого человѣка, хотя очень непріятное для него, Вортона, нравилось другимъ. Онъ былъ хорошъ собою, жилъ въ обществѣ уважаемыхъ людей, умѣлъ говорить и бывалъ часто въ домѣ перваго министра. Такъ велика была слава герцогини и ея гостепріимства въ послѣдніе два мѣсяца, что успѣхъ Лопеца въ этомъ отношеніи дошелъ даже до Вортона. Онъ боялся, что свѣтъ будетъ противъ него, и начиналъ уже бояться соединеннаго сопротивленія свѣта и своей дочери. Онъ думалъ, что въ нынѣшнемъ свѣтѣ не заботятся о томъ, есть ли отцы и матери у мужей дочерей. Въ нынѣшнемъ свѣтѣ не заботились, христіане или жиды зятья, имѣютъ ли они бѣлую кожу, смѣлый взоръ и скромную рѣчь англійскаго джентльмена, или смуглый цвѣтъ лица, фальшивую гримасу и проворный языкъ какой-нибудь низшей латинской расы. Но онъ заботился объ этомъ — и ему ужасно было думать, что его дочь не заботилась.

— Кажется, мнѣ лучше бы умереть и предоставить имъ самимъ заботиться о себѣ, сказалъ онъ, возвращаясь къ своему креслу.

Лопецъ остался не совсѣмъ недоволенъ этимъ свиданіемъ. Онъ и не ожидалъ, что Вортонъ согласится сейчасъ и тотчасъ благословитъ его какъ будущій тесть. Кое-что надо было сдѣлать прежде чѣмъ получить благословеніе, дочь — и деньги. Онъ увѣрилъ сегодня въ своемъ матеріальномъ благосостояніи, говорилъ о себѣ какъ о человѣкѣ съ деньгами — и это заявленіе не встрѣтило противорѣчія — даже сомнѣнія. Онъ конечно не предполагалъ, чтобы сопротивленіе было побѣждено, но у него доставало смысла примѣчать, что отвращеніе къ нему въ другомъ отношеніи можетъ помочь ему преодолѣть это затрудненіе. Если только женится на этой дѣвушкѣ, онъ не сомнѣвался, что онъ можетъ устроиться на деньги стараго адвоката.

Изъ Линкольи-Инна онъ отправился въ Беркелейскую улицу и заперся съ мистрисъ Роби.

— Можете вы зазвать ее сюда прежде чѣмъ они уѣдутъ? сказалъ онъ.

— Она не придетъ — а если мы устроимъ это, не сказавъ ей, что вы будете здѣсь, она скажетъ отцу. Въ ней нѣтъ ни капельки женской интриги.

— Тѣмъ лучше, сказалъ влюбленный.

— Вамъ хорошо это говорить, но когда человѣкъ дѣлается такимъ тираномъ, какъ мистеръ Вортонъ, дѣвушка обязана позаботиться о себѣ. Будь это я, давно бы убѣжала съ моимъ молодымъ человѣкомъ, а ужь не стала бы терпѣть подобнаго обращенія.

— Вы можете передать ей письмо.

— Она покажетъ его отцу. Она такая упрямая, что мнѣ иногда хочется сказать, что я не хочу имѣть съ нею никакого дѣла.

— По-крайней-мѣрѣ, вы передадите ей мои слова?

— Да, это я могу сдѣлать, потому что могу сдѣлать такимъ образомъ, что это не покажется важнымъ.

— Но я желаю, чтобы мои слова были очень важны. Скажите ей, что я видѣлся съ ея отцомъ и предлагалъ объяснить ему мои дѣла — чтобы онъ могъ знать, что ему нечего опасаться за нее.

— Онъ безпокоится не о деньгахъ.

— Все-таки передайте ей, что я говорю. Онъ не хотѣлъ слушать ничего. Тогда я увѣрилъ его, что не откажусь отъ нея ни за что на свѣтѣ, и что увѣренъ въ ней такъ же, какъ и въ себѣ. Скажите ей это — скажите ей, что я считаю ее обязанной сказать мнѣ слово прежде, чѣмъ она поѣдетъ въ деревню.

Глава XV.
Артуръ Флечеръ.

Я думаю, это еще вопросъ, благоразумно ли поступили два старика, пригласивъ Артура Флечера въ Вортонскій замокъ, пока тамъ была Эмилія. Исторію его любви къ мисъ Вортонъ можно вкратцѣ разсказать. Онъ былъ второй сынъ, а теперь второй братъ гертфордширскаго сквайра, владѣвшаго болѣе обширнымъ помѣстьемъ, тѣмъ то, которое принадлежало сер-Элореду Вортону. Джонъ Флечеръ, эсквайръ, владѣлецъ Лонгбарнса, отстоявшаго миль за двадцать отъ Вортона, былъ человѣкъ значительный въ Гертфордширѣ. Онъ женился на старшей дочери сер-Элореда, а младшій братъ почти съ самаго дѣтства былъ извѣстенъ своей любовью къ Эмиліи Вортонъ. Всѣ Флечеры и все принадлежавшее имъ обожалось въ Вортонскомъ замкѣ. Со временъ Генриха VII въ этихъ семействахъ были браки, а дружба существовала гораздо раньше. Относительно знатности фамиліи всѣ притязанія Флечеровъ уважались Вортонами, но этотъ Флечеръ былъ настоящею жемчужиною флечерскаго племени. Хотя былъ младшій братъ, онъ имѣлъ довольно порядочное состояньице. Хотя родился въ довольствѣ, онъ такъ усиленно трудился въ своей юности, что уже составилъ себѣ состояніе въ адвокатурѣ.

Онъ былъ бѣлокуръ, красивъ, съ проницательными, пылкими глазами, съ орлинымъ носомъ и именно съ такимъ ртомъ и подбородкомъ, какіе Эбель Вортонъ считалъ признаками хорошей крови. Онъ былъ довольно худощавъ, высокъ и считался лучшимъ ѣздокомъ въ графствѣ. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ популярныхъ людей въ Гертфордширѣ и въ Лонгбарнсѣ пользовался почти такимъ же уваженіемъ, какъ самъ сквайръ.

По наружности его нельзя было принять за безнадежнаго любовника. Онъ походилъ на тѣхъ счастливыхъ людей, которые родились для счастія. Ни за однимъ молодымъ человѣкомъ его лѣтъ такъ не ухаживали ни мужчины, ни женщины. Никто менѣе его не страдалъ отъ тѣхъ непріятностей, которымъ иногда подвергаются англійскіе юноши: недостатокъ въ деньгахъ, строгость родителей, природная застѣнчивость, опасеніе насмѣшекъ, неумѣнье говорить и вообще чувство своего ничтожества въ соединеніи съ горячимъ желаніемъ возбудить въ себѣ чувство сознательнаго превосходства. Природа сдѣлала такъ много для него, что ему не нужно было домогаться ничего. Во всемъ графствѣ считались счастливыми тѣ мужчины и дѣвицы, которые имѣли право называть его Артуромъ.

И этотъ счастливецъ былъ напрасно влюбленъ въ Эмилію Вортонъ, которая не хотѣла знать его любви, предпочтя — какъ отецъ разъ выразился въ горячности — грязнаго жида изъ помойной ямы!

Теперь сочли нужнымъ пригласить его въ Вортонъ, хотя лѣтнія вакаціи адвокатовъ еще не начались. Но для этого былъ предлогъ, кромѣ его любви: братъ его Джонъ Флечеръ съ своею женой тоже будутъ тамъ, такъ что въ Вортонѣ должно было собраться большое фамильное общество Вортоновъ и Флечеровъ; тамъ будетъ также старая мистрисъ Флечеръ, чрезвычайно аристократичная и благородная старушка съ волосами бѣлыми какъ снѣгъ и кружевами по пятидесяти гиней ярдъ, желавшая не менѣе другихъ, чтобы ея младшій сынъ женился на Эмиліи Вортонъ. Разумѣется, обитатели Лонгбарнса знали, что Эмилія Вортонъ получитъ въ приданое 60,000 ф. с.

Я не хочу этимъ сказать, чтобы они желали продать за деньги своего любимца. Флечеры были люди хорошіе, благородные, не способные къ подобной низости. Но когда любовь, старинная дружба, хорошее происхожденіе, лѣта, обращеніе и поведеніе могутъ соединяться съ деньгами, то подобное соединеніе всегда бываетъ пріятно.

Когда Артуръ пріѣхалъ въ замокъ, всѣ считали необходимымъ сказать ему о Фердинандѣ Лопецѣ. Артуръ послѣднее время не часто бывалъ на Манчестерскомъ скверѣ. Хотя старикъ Вортонъ всегда дружелюбно принималъ его, а Эмилія Вортонъ была очень ласкова, хотя не показывала ему той любви, какой онъ желалъ, онъ послѣдніе четыре мѣсяца не бывалъ у нихъ. Въ прошлую зиму и въ началѣ весны онъ возобновилъ свое предложеніе, но получилъ отказъ съ горячимъ увѣреніемъ въ искреннѣйшей дружбѣ, но не любви. Онъ условился съ старшими Вортонами, что всѣ они увидятся въ замкѣ Вортонѣ, и была выражена надежда, что можетъ быть еще все кончится хорошо. Но въ то время еще почти ничего не было извѣстно о Фердинандѣ Лопецѣ.

Но теперь старый баронетъ заговорилъ съ нимъ — отецъ поручилъ эту непріятную обязанность своему другу, самъ не желая даже намекать на безславіе своей дочери.

— О! да, я слышалъ о немъ, сказалъ Артуръ Флечеръ. — Я встрѣчалъ его у Эверета и, кажется, ни къ кому не чувствовалъ такого отвращенія. Эверетъ, кажется, очень его любитъ.

Баронетъ печально покачалъ головою. Грустно было находить, что Вортоны могутъ такъ заблуждаться.

— Онъ бываетъ въ домѣ на Карльтонской Террасѣ — у герцогини, продолжалъ молодой человѣкъ.

— Я не нахожу, чтобы это говорило въ его пользу, сказалъ баронетъ.

— Я этого не знаю, но только они стараются поймать всякую полезную рыбу въ свою сѣть.

— Вы тамъ бываете, Артуръ?

— Былъ бы, если бы пригласили. Я думаю, всякій былъ бы. Видите, это коалиція; всякій чувствуетъ, что онъ поддерживаетъ свою партію, бывая у герцогини.

— Я ненавижу коалиціи, сказалъ баронетъ. — Я нахожу, что онѣ безславны.

— Ну — да; можетъ быть. А все-таки повозку надо везти. Нельзя завязнуть въ грязи. Притомъ, герцогъ Омніумъ человѣкъ достойный уваженія, хотя либералъ. Герцогъ Омніумъ не можетъ желать гибели страны.

Старикъ покачалъ головою. Онъ многаго не понималъ, но былъ убѣжденъ, что герцогъ и его собраты губятъ страну, каковы бы ни были ихъ желанія.

— Я еще лѣтъ десять не стану думать о политикѣ, поэтому не забочусь о вечерахъ герцогини, но думаю, что поѣхалъ бы, если бы меня пригласили, продолжалъ Артуръ.

Сер-Элоредъ чувствовалъ, что онъ не приблизился къ трудному предмету.

— Я радъ, что тебѣ не нравится этотъ человѣкъ, сказалъ онъ.

— Мнѣ онъ совсѣмъ не нравится. Скажите мнѣ, сер-Элоредъ, для чего онъ такъ часто бываетъ на Манчестерскомъ скверѣ?

— Въ томъ-то и дѣло.

— Вѣдь онъ постоянно бываетъ тамъ?

— Нѣтъ — нѣтъ. Я этого не думаю. Онъ мистеру Вортону нравится не болѣе, чѣмъ тебѣ. Онъ находитъ его весьма непріятнымъ молодымъ человѣкомъ.

— А Эмилія?

— Въ томъ-то и дѣло.

— Неужели вы хотите сказать, что она имъ интересуется?

— Ему подала надежду ея тетка, которой, насколько я понимаю, вовсе не слѣдовало бы такъ часто бывать съ такою дѣвушкой, какъ наша милая Эмилія. Я видѣлъ ее только одинъ разъ и она совсѣмъ мнѣ не понравилась.

— Она простая, добрая женщина. Но что же могла она сдѣлать? Не могла же она подчинить Эмилію своему вліянію.

— Не думаю, чтобы изъ этого вышло что-нибудь, но дѣвушки забираютъ себѣ въ голову разныя фантазіи — не надолго.

— Онъ хорошъ собою, разсуждалъ горестно Артуръ Флечеръ.

— Мой двоюродный братъ говоритъ, что у него препротивная жидовская физіономія.

— Нѣтъ, сер Элоредъ. Онъ красивый мужчина, съ прекраснымъ голосомъ, смуглый и на англичанина не похожъ; но я могу себѣ представить… это непріятное извѣстіе для меня, сер-Элоредъ.

— Мнѣ кажется, она здѣсь забудетъ о немъ.

— Она не забываетъ ничего. Я прямо спрошу ее. Она знаетъ мои чувства къ ней, и не сомнѣваюсь, что она скажетъ мнѣ все. Она слишкомъ честна и не солжетъ. Есть у него состояніе?

— Братъ думаетъ, что онъ богатъ.

— Навѣрно. О, Боже! вотъ ударъ. Желалъ бы я имѣть удовольствіе застрѣлить его на поединкѣ, какъ это дѣлалось нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Но какая была бы въ этомъ польза? Дѣвушка еще болѣе возненавидѣла бы меня. Самое лучшее было бы застрѣлиться самому.

— Не говорите такимъ образомъ, Артуръ.

— Я не откажусь отъ своего намѣренія, пока останется малѣйшая надежда, сер-Элоредъ. Но плохо мнѣ придется, если меня побѣдятъ. Я не считалъ возможнымъ, чтобы могъ чѣмъ-нибудь огорчиться до такой степени.

Онъ сталъ дергать свои волосы, засунулъ руки въ карманы жилета и отвернулся, чтобы его старый другъ не видалъ слезъ на его глазахъ.

Его старый другъ также былъ очень огорченъ. Для него было ужасно, что счастіе Флечера и спокойствіе Вортоновъ вообще будутъ испорчены человѣкомъ съ такимъ именемъ, какъ Фердинандъ Лопецъ.

— Она никогда не выйдетъ за него безъ согласія отца, сказалъ сер-Элоредъ.

— Если она желаетъ, разумѣется, онъ согласится.

— А я увѣренъ, что онъ не согласится. Ему такъ же мало нравится этотъ человѣкъ, какъ и тебѣ.

Флечеръ покачалъ головою.

— Онъ такъ къ тебѣ привязанъ, какъ къ родному сыну.

— Что-жъ изъ этого? Если дѣвушка захочетъ выйти за человѣка, разумѣется, она выйдетъ за него. Если бы у него не было денегъ, тогда другое дѣло. Но если онъ имѣетъ состояніе, тогда онъ будетъ имѣть успѣхъ. Ну… я полагаю, что и другіе переносили то же прежде меня и не умерли отъ этого.

— Будемъ надѣяться, мой милый. Она дорога мнѣ столько же, какъ вы.

— Да, мы можемъ надѣяться. Я не откажусь отъ нея. Она же навѣрно знаетъ, что лучше для нея. Я ничего не могу сказать противъ него — кромѣ того, что мнѣ было бы пріятно разрубить его на четыре части.

— Но онъ иностранецъ.

— Дѣвушки не обращаютъ на это вниманія — какъ вы и мистеръ Вортонъ. Мнѣ кажется, имъ нравятся смуглые мужчины съ льстивыми голосами, увертливые и таинственные. Я сейчасъ обращусь къ ней и разузнаю все.

— Вы будете говорить съ моимъ братомъ?

— Непремѣнно. Онъ всегда былъ моимъ лучшимъ другомъ. Я знаю, что въ этомъ онъ не виноватъ. Но что же дѣлать? Дѣвушки выходятъ замужъ не потому, что имъ такъ велдтъ.

Флечеръ говорилъ съ отцомъ Эмиліи и узналъ отъ него болѣе, чѣмъ ему сказалъ сер-Элоредъ. Онъ узналъ всю правду. Лопецъ два раза являлся къ отцу свататься и два раза получалъ отказъ самый рѣшительный. Эмилія однако прямо высказала свои чувства, выражая желаніе выйти замужъ за этого противнаго человѣка, обѣщая не выходить безъ согласія отца, но очевидно чувствуя, что этого согласія ее не лишатъ. Все это мистеръ Вортонъ сказалъ очень прямо, гуляя съ Артуромъ незадолго до обѣда по тѣнистой, уединенной тропинкѣ, которая шла вдоль рѣки Вай по парку. Потомъ онъ сказалъ еще другія слова, которыя отняли у его молодого друга всякую надежду. Старикъ шелъ медленно, заложивъ руки за спину и потупивъ глаза на дорогу, и говорилъ онъ медленно, очевидно взвѣшивая свои слова и вложивъ въ сердце своего собесѣдника убѣжденіе, что дѣло, о которомъ они разсуждали, было чрезвычайно важно для говорившаго — и что онъ думалъ объ этомъ дѣлѣ много, такъ что могъ выразить рѣшительное намѣреніе.

— Теперь я сказалъ вамъ все, Артуръ; мнѣ осталось сказать только вотъ что. Я не знаю, какъ долго буду въ состояніи сопротивляться предложенію этого человѣка, если его будутъ подкрѣплять просьбы Эмиліи. Я очень много думаю объ этомъ, Я не знаю, могъ ли я думать о чемъ-нибудь другомъ послѣдніе два мѣсяца. Для меня всего важнѣе на свѣтѣ то, какъ она и Эверетъ устроятся въ жизни, а то, какъ она выйдетъ замужъ, гораздо важнѣе, чѣмъ все, что можетъ случиться съ нимъ. Если онъ сдѣлаетъ ошибку, ее можно будетъ поправить. Но замужство женщины vestigia nulla retrorsum {Никакихъ слѣдовъ назадъ.}. Она сброситъ всѣ свои старыя связи и сдѣлаетъ новыя, которыя будутъ продолжаться всю ея жизнь. Сознавая это очень сильно и питая большое отвращеніе къ тому, чтобы онъ сдѣлался такъ близокъ къ ней — я чувствовалъ себя въ правѣ упорно сопротивляться желанію моей дочери. Я отказалъ въ моемъ согласіи на бракъ ему и ей — хотя, сказать по правдѣ, мнѣ было трудно найти основательную причину для этого. Я не имѣю права распоряжаться жизнью моей дочери по моимъ убѣжденіямъ.. Моя жизнь прожита. Ея начинается. Въ этомъ дѣлѣ я поступилъ бы жестоко, если бы дѣйствовалъ по вліянію эгоистическихъ наклонностей. Если бы я зналъ, что она погибнетъ для меня навсегда, обязанъ уступить — если приду къ убѣжденію, что, уступивъ, я не пожертвую ея счастіемъ. Въ этомъ дѣлѣ, Артуръ, я не долженъ даже думать о васъ, хотя я очень васъ люблю. Я долженъ соображать только благосостояніе моей дочери, и поступая такимъ образомъ, я долженъ постараться разобрать мои чувства и мое сужденіе, и удостовѣриться, если это возможно, благоразумно или безразсудно мое отвращеніе къ этому человѣку, пользу я сдѣлаю ей или принесу ее въ жертву моимъ упорнымъ отказомъ. Съ вами я могу говорить откровеннѣе, чѣмъ съ нею. Я обнажилъ предъ вами все мое сердце и всю мою душу. Всѣ мои желанія принадлежатъ вамъ, но вы должны понять, что моей постоянной помощи я не обѣщаю вамъ.

Говоря такимъ образомъ, Вортонъ протянулъ руку и пожалъ руку своего собесѣдника. Потомъ онъ медленно повернулъ на боковую тропинку, которая вела чрезъ паркъ къ дому, и оставилъ Артура Флечера одного на берегу рѣки.

Такимъ образомъ постепенно ударъ обрушился на него весь; ему отказывали два раза. Потомъ до него дошли слухи — не о томъ, что у него есть соперникъ, но что есть человѣкъ, который можетъ сдѣлаться его соперникомъ. А теперь это соперничество и этотъ успѣхъ были объявлены ему прямо. Онъ сказалъ себѣ съ этой минуты, что надежды на успѣхъ у него не было.

Заглядывая впередъ, онъ могъ видѣть все. Онъ достаточно понималъ характеръ этой дѣвушки и былъ увѣренъ, что перемѣна мѣста не заставитъ ее перемѣнить одну любовь на другую. Поѣздка въ Дрезденъ — или Новую Зеландію — только подкрѣпитъ страсть такой дѣвушки, какъ Эмилія Вортонъ. Ничто не могло измѣнить ее, кромѣ увѣренности, что этотъ человѣкъ недостоинъ ее — и то только въ такомъ случаѣ, если она удостовѣрится въ этомъ собственными глазами. А потомъ пройдутъ годы, прежде чѣмъ она склонится на другую любовь.

Потомъ еще былъ одинъ вопросъ, который онъ не забылъ задать себѣ. Дѣйствительно ли этотъ человѣкъ былъ недостоинъ ея, оттого что его звали Лопецъ и что онъ происходилъ не отъ англійской крови?

Стараясь думать объ этомъ если не хладнокровно, то благоразумно, онъ сѣлъ на берегъ и началъ сбрасывать камешки съ дороги между скалъ, среди которыхъ въ этомъ мѣстѣ быстро пробиралась вода. Бывали минуты, когда онъ почти стыдился своей любви — и теперь онъ не зналъ, стыдиться или гордиться ею долженъ онъ; но онъ сознавалъ, что она терзаетъ его и будетъ постоянно терзать. Онъ зналъ, что онъ въ Лондонѣ популяренъ — что онъ принадлежалъ къ числу такихъ людей, по которымъ по общему мнѣнію вздыхали дѣвушки, а не къ такимъ, которые напрасно будутъ вздыхать по дѣвушкамъ сами. Онъ часто говорилъ себѣ, что ему унизительно унывать, что онъ долженъ сбросить съ себя это горе, какъ утка сбрасываетъ съ себя воду, утѣшаться размышленіемъ, что если эта дѣвушка имѣетъ такой дурной вкусъ, то она врядъ ли достойна его. Онъ старался причислить себя къ такой школѣ, которая отбрасываетъ отъ себя сердце, а управляетъ только одною головой. Онъ зналъ, что другіе — можетъ быть, не тѣ, которые знали его коротко, но все-таки многіе изъ его постоянныхъ собесѣдниковъ — приписывали ему подобную власть надъ собой. Для чего человѣку мучить себя неудовлетвореннымъ желаніемъ и унывать оттого, что дѣвушка не улыбается ему, когда онъ ухаживаетъ за нею?

«Если она не хочетъ быть прекрасной для меня, какое мнѣ дѣло до того, какъ она прекрасна!»

Онъ нѣсколько разъ повторялъ себѣ эти строки и стыдился за себя, потому что не могъ съ ними согласиться.

Бросая камни въ воду, онъ говорилъ себѣ, что это горе онъ не уничтожитъ въ себѣ никогда. Хотя свѣтъ ласкалъ его, хотя онъ былъ любимъ въ своемъ клубѣ, въ отъѣзжемъ полѣ, на балахъ и арбалетныхъ сборищахъ, хотя старики называли его восходящею звѣздой, онъ говорилъ себѣ, что онъ искалѣченъ и изувѣченъ навсегда. Онъ не могъ объ этомъ разсуждать. Природа надѣлила его нѣкоторой слабостью. У одного человѣка горбъ, у другого слабое зрѣніе, третій заикается. А его судьба надѣлила какимъ-то разстройствомъ кровеносныхъ сосудовъ.

Онъ наконецъ залился слезами, напрасно стараясь успокоить себя воспоминаніемъ о тѣхъ благахъ, которыя свѣтъ имѣлъ еще для него въ запасѣ.

Потомъ онъ старался утѣшить себя мыслью, что можетъ гордиться своей любовью, даже если бы она сдѣлалась для него нестерпимою ношей. Развѣ это ничего не значило, что онъ былъ способенъ такъ любить; развѣ ничего не значило, что та, которую онъ удостоилъ выбрать предметомъ своей любви, была ея достойна?

Но даже въ этомъ онъ не могъ найти утѣшенія, будучи не въ состояніи ясно разобрать, въ чемъ дѣло. Ему казалось безславно, что она предпочла ему такого человѣка, какъ Фердинандъ Лопецъ, и это безславіе онъ преувеличивалъ, не обращая вниманія на то обстоятельство, что сама дѣвушка могла быть обманута ложной, и притворной привлекательностью. Для него она была такою богиней, что всегда должна быть права, и потому превосходство Фердинанда Лопеца надъ нимъ было доказано. Онъ не могъ гордиться своей отвергнутой любовью. Онъ готовъ бы сейчасъ выкинуть ее изъ своего сердца, если бы зналъ, какъ это сдѣлать. Онъ бросился бы къ ногамъ какой-нибудь второстепенной, пошлой, знатной, извѣстной красавицы — только въ немъ не осталось силъ выказать необходимое чувство. Тутъ онъ услыхалъ шаги и, вскочивъ съ своего мѣста, очутился лицомъ къ лицу съ Эмиліей Вортонъ и ея кузиною Мэри.

— Что-жъ это вы не идете одѣваться въ обѣду, молодой человѣкъ? спросила Мэри.

— Успѣю, если вы можете успѣть, сказалъ Артуръ, усиливаясь выказать веселость.

— Какъ это мило съ его стороны, не правда ли? сказала Мэри. — Мы одѣты, чего еще вамъ нужно?.. Мы пришли отыскивать васъ, хотя не имѣли намѣренія зайти такъ далеко. Теперь уже восьмой часъ, а мы обѣдаемъ четверть восьмого.

— Для меня будетъ достаточно нѣсколькихъ минутъ.

— Но вамъ надо еще дойти до дома. Впрочемъ бѣжать сломя голову надобности нѣтъ; папа только сейчасъ вернулся съ сѣнокоса. Сегодня сложили послѣдній стогъ и была обычная церемонія. Мы съ Эмиліей смотрѣли.

— Я жалѣю, что все время здѣсь не пробыла, сказала Эмилія: — я ненавижу Лондонъ въ іюлѣ.

— И я также, сказала Артуръ: — и не только въ іюлѣ, но и во всякое другое время.

— Вы ненавидите Лондонъ? сказала Мэри.

— Да — и Гертфордширъ — и всѣ другія мѣста вообще. Если мнѣ еще надо одѣваться, то мнѣ лучше отправиться по парку какъ можно скорѣе.

Онъ оставилъ ихъ. Мэри обернулась и посмотрѣла на своего кузена, но въ эту минуту не сказала ничего. Страсть Артура была хорошо извѣстна Мэри Вортонъ, но Мэри еще не слыхала ничего о Фердинандѣ Лопецѣ.

Глава XVI.
Никогда не слѣдуетъ бѣжать.

Во весь этотъ вечеръ все общество въ Вортонскомъ замкѣ усиливалось выказать веселость — что конечно не удалось, какъ бываетъ постоянно при подобныхъ попыткахъ.

Разговоръ шелъ о сѣнокосѣ. Обѣ дѣвушки слушали молча, а Артуръ Флечеръ держалъ книгу въ рукѣ, которую усиливался читать. Всѣ находившіеся въ комнатѣ знали объ общемъ желаніи, чтобы Артуръ Флечеръ женился на Эмиліи Вортонъ, а также и о томъ, что Эмилія отказала ему. Для Артура, разумѣется, это чувство было только добавочною досадой. Въ комнатѣ не было никого, кромѣ развѣ только Мэри Вортонъ, кто болѣе или менѣе не сердился бы на Эмилію, считая ее злой и безразсудной. Даже для Мэри странное упорство ея кузины было предметомъ удивленія и огорченія, потому что Артуръ Флечеръ казался ей полубогомъ, которому ни въ чемъ не можетъ быть отказано, которому стоитъ только выразить желаніе и получить согласіе.

Она не отдала ему своего собственнаго сердца только потому, что не очень высоко ставила себя, зная, что приданаго не имѣетъ, и изъ продолжительныхъ размышленій убѣдившись, что ей не суждено быть ничьею женой. Она считала Артура Флечера наиболѣе достойнымъ любви изъ всѣхъ извѣстныхъ ей мужчинъ, хотя, зная о своемъ положеніи, не мечтала о своей любви къ нему. Ей некчему было сердиться на другую дѣвушку за это; она только удивлялась, что Артуръ Флечеръ вздыхаетъ напрасно.

Сумасбродство и упрямство Эмиліи въ этомъ отношеніи были извѣстны всѣмъ имъ, но еще большее сумасбродство, и худшее упрямство, ея развращенный вкусъ и ужасное пристрастіе къ португальскому авантюристу были извѣстны только двумъ старикамъ и бѣднягѣ Артуру.

Когда эта суровая и величественная старуха, мистрисъ Флечеръ, предки которой были вельскими королями во времена римлянъ, услышитъ объ этомъ, кровля стараго замка не будетъ въ состояніи сдержать ея гнѣвъ и смятеніе. Старые короли умерли, но Флечеры, Вогены, отъ которыхъ она происходила, Вортоны оставались, люди особенные въ такомъ вѣкѣ, который быстро шелъ къ погибели, и съ особенными обязанностями. Между этими обязанностями самою главною была обязанность женщина такъ направлять свои чувства, чтобы они не дѣлали вреда членамъ своей фамиліи. Онѣ могли выходить замужъ или нѣтъ, это все равно. Она не могла утвердительно сказать, что Эмилія Вортонъ непремѣнно должна выйти за Артура Флечера только потому, что такой бракъ приличенъ, хотя думала, что въ этой дѣвушкѣ должно быть много дурного, если она не могла принудить себя исполнить желаніе своихъ родныхъ. Но любить человѣка ниже себя, сына неизвѣстнаго отца, иностранца, какого-то неизвѣстнаго жида, только потому что у него блестящіе глаза, орлиный носъ и льстивый языкъ — чтобы рожденная Вортонъ сдѣлала это!.. Это было такъ не натурально, что мистрисъ Флечеръ едва ли могла принудить себя обращаться вѣжливо съ дѣвушкою послѣ того, какъ услыхала, что ея сердце и наклонности приняли такое ложное направленіе. Все это сер-Элоредъ и адвокатъ знали и боялись ея негодованія тѣмъ болѣе, что сочувствовали старушкѣ.

— Я нахожу, что Эмилія Вортонъ нисколько не любезнѣе прежняго, сказала мистрисъ Флечеръ леди Вортонъ въ этотъ вечеръ.

Обѣ старушки сидѣли наверху и съ ними мистрисъ Джонъ Флечеръ. Въ подобныхъ совѣщаніяхъ мистрисъ Флечеръ всегда одерживала верхъ къ полному удовольствію старой леди Вортонъ, но не ея невѣстки.

— Я боюсь, что она не очень счастлива, сказала леди Вортонъ.

— Она имѣетъ все, что должно сдѣлать дѣвушку счастливою, и я не знаю, чего ей нужно. Я сержусь, когда смотрю, какъ она недовольна. Она не говоритъ ни слова, а сидитъ насупившись. На мѣстѣ Артура я цѣлые полгода не говорила бы съ нею ни слова.

— Я полагаю, матушка, сказала младшая мистрисъ Флетчеръ, которая называла мать своего мужа матушкой, а свою мать мамашей: — дѣвушка не должна выходить за того, кого она не любитъ.

— Но она должна стараться полюбитъ его, если онъ приличный женихъ во всѣхъ отношеніяхъ. Я не намѣрена объ этомъ хлопотать. Артуръ не долженъ испрашивать милости. Только я не пріѣхала бы сюда, если бы знала, что она намѣрена всегда такъ сидѣть.

— Вѣрно ей непріятно, что она не можетъ исполнить нашего желанія, сказала леди Вортонъ.

— Какое! она сама захотѣла бы этого, если бы никто изъ насъ этого не желалъ. Я удивлялась, почему Артуръ такъ прельстился ею.

— Лучше ничего не говорить объ этомъ, матушка.

— Я и не намѣрена говорить. Для меня это ровно ничего. Артуръ можетъ очень хорошо прожить и безъ Эмиліи Вортонъ. Только дѣвушки такого рода часто дѣлаютъ неприличную партію, и намъ всѣмъ это будетъ непріятно.

— Я не думаю, чтобы Эмилія сдѣлала что-нибудь неприличное, сказала леди Вортонъ.

Тутъ онѣ разошлись.

Въ это время оба брата курили трубки въ комнатѣ экономки. Въ Вортонскомъ замкѣ эта комната назначалась для этого.

— Это довольно странно, сказалъ старшій братъ: — что ты пріѣхалъ сюда до начала вакацій.

— Это ничего не значитъ.

— А я думалъ бы, что это значитъ что-нибудь, то-есть если ты намѣренъ продолжать свои занятія.

— Я не намѣренъ сдѣлать изъ себя раба. Не думаю, чтобы я женился когда-нибудь — а сдѣлаться замѣчательнымъ человѣкомъ въ моей профессіи я не стремлюсь.

— Прежде ты очень къ этому стремился. Ты бывало говорилъ, что если не достигнешь знаменитости, то не твоя будетъ вина.

— Я трудился — и тружусь. Но обстоятельства перемѣняются. Мнѣ даже приходитъ охота бросить все, забрать побольше денегъ и отправиться съ намѣреніемъ посмотрѣть всѣ закоулки міра. Я полагаю, что человѣкъ можетъ сдѣлать это въ тридцать лѣтъ, если столько проживетъ. Вотъ это именно было бы по мнѣ.

— Дѣйствительно. Я не знаю человѣка, который болѣе жилъ бы въ обществѣ, и слѣдовательно, тебѣ какъ нельзя болѣе будетъ кстати жить одному всю жизнь. Ты всегда трудился усиленно — я долженъ отдать тебѣ эту справедливость — и поэтому ты именно такой человѣкъ, что способенъ довольствоваться праздной жизнью. Ты всегда былъ честолюбивъ и самоувѣренъ, и слѣдовательно, ты какъ-разъ годишься на то, чтобы быть ничѣмъ и не дѣлать ничего.

Артуръ сидѣлъ молча и курилъ очень усиленно, а братъ его продолжалъ:

— Кромѣ того, ты иногда читаешь.

— Я буду читать еще больше.

— Весьма вѣроятно. Но то, что ты читалъ въ старыхъ комедіяхъ, напримѣръ, должно было научить тебя, что когда мужчинѣ не удастся съ женщиной — что, я полагаю, теперь случилось съ тобою — то онъ никогда не излѣчивается отъ своей любви. Вѣдь онъ не излѣчивается по прошествіи извѣстнаго времени — такъ? Такому человѣку лучше сейчасъ пойти въ монахи, такъ какъ для него уже все кончилось на свѣтѣ. Мужчины не забываютъ этого мѣсяца чрезъ два и не становятся такими же, какъ прежде. Ты самъ этого не видалъ никогда?

— Я не собираюсь ни зарѣзаться, ни пойти въ монахи.

— Нѣтъ. Теперь есть и пароходы, и желѣзныя дороги, и потому путешествовать легче. Ужь не проѣхать ли тебѣ въ Петербургъ и посмотрѣть, не принесетъ ли это пользы тебѣ? А если не принесетъ, то и продолжать не слѣдуетъ, потому что значитъ ты безнадеженъ. А если принесетъ, ты можешь воротиться, потому что второе путешествіе сдѣлаетъ все остальное.

— Съ тобою ни о чемъ нельзя говорить, Джонъ; ты сейчасъ начнешь горячиться.

— Надѣюсь, что всегда такъ будетъ. Мнѣ кажется, дѣло въ томъ, что эта дѣвушка любитъ кого-нибудь другого.

Артуръ кивнулъ головою.

— Кто это? Я знаю его?

— Не думаю.

— А ты знаешь?

— Я встрѣчался съ этимъ человѣкомъ.

— Порядочный?

— Отвратительно неприличенъ, долженъ я сказать.

Джонъ сдѣлался очень мраченъ, потому что и въ немъ гордость на счетъ Вортоновъ, Богеновъ и Флечеровъ была очень сильна.

— Мнѣ кажется, ты этого человѣка въ Лонгбарнсъ не пустишь.

— Для этого могутъ быть разныя причины. Можетъ быть, потому что ты не захотѣлъ бы встрѣтиться съ нимъ.

— Да, я полагаю, что не захотѣлъ бы. Но и безъ этого онъ не понравился бы тебѣ. Мнѣ кажется, онъ не англичанинъ.

— Иностранецъ?

— У него иностранное имя.

— Итальянскій вельможа?

— Мнѣ кажется, онъ не можетъ быть вельможею ни въ какой странѣ.

— Что же онъ за чортъ?

— Его зовутъ… Лопецъ.

— Пріятель Эверета?

— Да, пріятель Эверета. Я не очень обязанъ мастеру Эверету за то, что надѣлалъ онъ.

— Я видѣлъ этого человѣка. Я могу даже сказать, что знаю его, потому что разъ обѣдалъ съ нимъ на Манчестерскомъ скверѣ. Самъ старикъ Вортонъ, вѣроятно, пригласилъ его.

— Онъ былъ тамъ какъ пріятель Эверета. Все я узналъ только сегодня, хотя кое-что прежде слыхалъ.

— По этому ты и пожелалъ путешествовать. Насколько я могъ примѣтить, онъ не глупъ.

— Въ этомъ я не сомнѣваюсь.

— И джентльменъ.

— Не могу оспаривать, сказалъ Артуръ. — Я не имѣю права сказать противъ него ни одного слова. Судя по словамъ Вортона, я полагаю, что онъ богатъ.

— Онъ и собою не дуренъ; по-крайней-мѣрѣ, на мужчинъ такого рода женщины любятъ смотрѣть.

— Именно. Я не имѣю причины ссориться ни съ нимъ — ни съ нею. Но…

— Да, другъ мой, я вижу все, сказалъ старшій братъ: — мнѣ кажется, я знаю все. Но бѣжать не слѣдуетъ. Можно сказать съ увѣренностью, что мужчинѣ не слѣдуетъ бѣжать ни отъ чего.

— Дѣло въ томъ, чтобы быть счастливымъ, если можешь, сказалъ Артуръ.

— Нѣтъ — дѣло не въ томъ. Я не философъ, но на сколько могу видѣть, въ свѣтѣ есть философія двухъ родовъ. Одна состоитъ въ томъ, чтобы самому быть счастливымъ, а другая въ томъ, чтобы счастливыми дѣлать другихъ. Послѣдняя удается лучше.

— Я не могу увеличить ея счастіе, шатаясь но Лондону.

— Это игра словъ. Мы говоримъ не о ея счастіи и не о томъ, чтобы ты шатался по Лондону. Занимайся своимъ дѣломъ. Поставь дѣло прежде чувствъ. Что дѣлаетъ бѣдный человѣкъ, который ставитъ заборы и копаетъ канавы, когда у него въ домѣ лежитъ мертвый ребенокъ? Если ты получилъ ударъ въ лицо, отплати тѣмъ же, если слѣдуетъ отплатить, но не жалуйся на боль. Если даже испорчена вся твоя жизнь — переноси это какъ мужчина. Но вспомни, что не вся же твоя жизнь испорчена.

— Почти.

— Это не вся твоя жизнь. Отъ этого человѣкъ излѣчивается почти всегда. Я думаю, что всегда, хотя нѣкоторыхъ это такъ поражаетъ, что они никогда не пробуютъ этого опять. Но скажи мнѣ вотъ что: старикъ Вортонъ далъ согласіе?

— Нѣтъ. Онъ отказалъ, сказалъ Артуръ очень выразительно.

— Какъ же теперь будетъ?

— Онъ поступилъ очень хорошо со мною. Онъ сдѣлалъ все, что могъ, чтобы отвязаться отъ этого человѣка — и съ нимъ, и съ нею. Онъ сказалъ Эмиліи, что не хочетъ имѣть никакого дѣла съ этимъ человѣкомъ. А она не сдѣлаетъ ничего безъ его согласія.

— Стало быть, все останется по прежнему?

— Нѣтъ, Джонъ, не останется. Онъ сказалъ, что хотя отказалъ — и отказалъ довольно грубо — онъ долженъ уступить, если увидитъ, что она дѣйствительно отдала ему свое сердце. А она отдала.

— Она тебѣ сказала?

— Нѣтъ; онъ сказалъ мнѣ. Я завтра объяснюсь съ нею, если могу. А потомъ уѣду.

— Ты пріѣдешь сюда на охоту перваго числа?

— Нѣтъ. Мнѣ кажется, ты правъ, говоря, что я долженъ прилѣпиться къ моей работѣ. Такъ малодушно бѣжать изъ-за женщины.

— Изъ-за чего бы то ни было. Останься и выдержи все, что тамъ ни было бы.

— Такъ; но я не могу остаться и встрѣчаться съ нею. Пользы это не сдѣлаетъ. Для всѣхъ насъ мнѣ лучше уѣхать. Я могу охотиться съ Мёсгревомъ и съ Карнеджи въ Пертширѣ. Кажется, я поѣду туда.

— Это будетъ лучше, чѣмъ отправляться на всѣ четыре стороны земного шара.

— Я не говорилъ о немедленномъ отъѣздѣ. Я не сомнѣваюсь, что буду охотиться здѣсь довольно весело на Рождествѣ. Но человѣкъ долженъ же высказаться кому-нибудь.

Старшій братъ протянулъ руку и ласково положилъ ее на руку младшаго брата.

— Я не стану визжать во все горло, какъ прибитая собака. Хуже всего то, что многіе знаютъ это.

— Ты хочешь сказать — здѣсь?

— О! вездѣ. Самъ я никому не говорилъ. Но это считается семейнымъ дѣломъ, подлежащимъ всеобщему сужденію.

— Это пройдетъ.

— А пока это скучно. Но это будетъ прекращено. Не говори мнѣ ни слова объ этомъ и я тебѣ не буду говорить. Ни матушкѣ, ни Сарѣ не говори.

Сара была жена Джона Флечера.

— Это слѣдуетъ прекратить, потому прекратимъ какъ можно скорѣе. Если она выйдетъ за этого человѣка, не думаю, чтобы она часто бывала въ Лонгбарнсѣ или Вортонѣ.

— Въ Лонгбарнсѣ уже навѣрно нѣтъ, отвѣтилъ Джонъ. — Можно ли представить себѣ, что матушка станетъ величать ее мистрисъ Лопецъ? И я сомнѣваюсь, понравится ли онъ сер-Элореду. Онъ не нашего поля ягода. Онъ слишкомъ хитеръ, слишкомъ большой космополитъ — это человѣкъ такого рода, у котораго нѣтъ никакихъ предразсудковъ, которому все равно, конину или говядину будетъ онъ ѣсть, только бы конина была такъ же вкусна, какъ и говядина; у него навѣрно нѣтъ никакихъ воспоминаній въ жизни. Спокойной ночи, старина; пріободрись и пришли намъ побольше тетеревовъ, если поѣдешь въ Шотландію.

Джонъ Флечеръ, какъ я надѣюсь уже видѣли, вовсе не былъ человѣкомъ малодушнымъ или братомъ равнодушнымъ. Онъ былъ добросердеченъ, остроуменъ и, можетъ быть, немножко самонадѣянъ, такъ какъ въ графствѣ его считали однимъ изъ самыхъ благоразумныхъ людей. Дѣйствительно никто никогда не отваживался сомнѣваться въ его мудрости во всѣхъ практическихъ предметахъ — кромѣ его матери, которая, видя его почти каждый день, предпочитала младшаго сына.

— Артуръ очень огорченъ этою дѣвушкой, сказалъ онъ своей женѣ въ этотъ вечеръ.

— Эмиліей Вортонъ?

— Да, твоею кузиной Эмиліей. Не говори ничего ему, но будь съ нимъ ласкова.

— Ласкова съ Артуромъ! Развѣ я не всегда съ нимъ ласкова?

— Будь болѣе обыкновеннаго нѣжна съ нимъ. Почти готовъ расплакаться, когда видишь такого человѣка въ такомъ огорченіи. Я могу это понять, хотя со мною никогда этого не случалось.

— Съ тобою никогда не случалось, Джонъ, сказала жена, крѣпче прижавшись къ мужу съ этими словами. — Тебѣ все легко досталось — можетъ быть, слишкомъ легко.

— Если бы дѣвушка отказала мнѣ, я повѣрилъ бы ея отказу, могу тебѣ сказать. Второй разъ предложенія не сдѣлалъ бы.

— Стало быть, я хорошо сдѣлала, что ухватилась за тебя съ перваго раза?

— Не знаю, какъ было бы.

— Я сдѣлала хорошо. О, Боже! что если бы я не рѣшилась, ты такъ бы и пропалъ. Ты навѣрно попытался бы еще разъ — такъ?

— Ты нахохлилась бы какъ старая курица съ сломаннымъ крыломъ и разжалобила бы меня такимъ образомъ.

— А теперь у бѣднаго Артура сломано крыло.

— Ты не должна показывать вида, что оно сломано, и крыло излѣчится въ свое время. Но какъ глупы дѣвушки!

— Это правда, Джонъ; особенно была глупа я.

— Можно ли себѣ представить, чтобы такая дѣвушка, какъ Эмилія Вортонъ, продолжалъ Джонъ, не удостоивая обратить вниманія на ея шуточку: — отказала такому человѣку какъ Артуръ для грязнаго, смуглаго иностранца!

— Иностранца?

— Да — человѣка называющагося Лопецомъ. Не говори объ этомъ ничего пока. Доживетъ онъ до того, что она увидитъ разницу и узнаетъ, что сдѣлала! Могу назвать тебѣ одного человѣка, который не пожалѣетъ о ней.

Глава XVII.
Прощайте!

Артуръ Флечеръ повѣрилъ наставленіямъ брата и послушался его совѣта, такъ что еще не настало утро, а онъ уже рѣшился, что какъ ни глубока была бы рана, а онъ такъ будетъ вести себя въ свѣтѣ, что свѣтъ его раны не увидитъ. То, что уже люди знали, знать они должны, но ничего болѣе они не узнаютъ отъ него ни изъ его словъ, ни изъ признаковъ. Онъ, какъ сказалъ брату, «объяснится съ Эмиліей», а потомъ, если она прямо скажетъ ему, что любитъ этого человѣка, онъ простится съ нею и просто выразитъ сожалѣніе, что пути ихъ будутъ разъединены. Онъ былъ увѣренъ, что она скажетъ ему всю правду. Ее не удержитъ ни ложная скромность, ни притворное нежеланіе разсуждать о своихъ дѣлахъ съ другомъ такимъ вѣрнымъ ей, какимъ онъ былъ. Онъ зналъ ее настолько, что былъ увѣренъ, что она цѣнитъ его любовь, хотя не могла принять ее.

Бываютъ отвергнутые обожатели, которые только потому, что они обожатели, становятся предметами подозрѣнія и даже отвращенія для дѣвушекъ, которыхъ они любятъ. Но опять бываютъ такіе мужчины, которые даже когда имъ откажутъ, считаются достойными любви и всякаго уваженія, почти благоговѣнія, а между тѣмъ обожательницы любить ихъ не хотятъ.

Не анализируя всего этого, но нѣсколько сознавая, съ какой точки зрѣнія смотритъ на него эта дѣвушка, Артуръ зналъ, что все, что онъ скажетъ будетъ выслушано съ уваженіемъ, но что касается того, чтобы поколебать ее — отговорить и убѣдить — это ни одной минуты не казалось ему возможнымъ. На это не было никакой надежды. Онъ самъ не зналъ, зачѣмъ онъ будетъ стараться объясниться съ нею до отъѣзда изъ Вортона, но между тѣмъ онъ чувствовалъ, что объясниться надо. Если онъ допуститъ ее выйти за этого человѣка, не поговоривъ съ нею, это будетъ имѣть такой видъ, что онъ какъ будто поссорился съ нею навсегда. Но теперь, въ то время, когда онъ лежалъ на постели, когда одѣвался утромъ, когда вышелъ на сѣнокосъ съ трубкою во рту послѣ завтрака, онъ пришелъ къ заключенію весьма далекому отъ ссоры.

Онъ любилъ Эмилію всѣмъ сердцемъ. Это была не гостинная любовь, возродившаяся между двумя вальсами и подкрѣпленная двумя минутами, проведенными въ какой-нибудь давкѣ. Онъ зналъ, что онъ человѣкъ свѣтскій, и не желалъ быть инымъ. Онъ могъ разговаривать съ мужчинами, какъ разговариваютъ мужчины, и дѣйствовать такъ, какъ дѣйствуютъ они, и точно также могъ поступать съ женщинами. Но одна женщина была для него выше всѣхъ. Въ его сердцѣ былъ отдѣльный уголокъ, гдѣ вмѣщался только одинъ образъ. Онъ питалъ въ себѣ надежду, что одинъ чистый источникъ вѣчно бѣгучей воды наконецъ будетъ принадлежать одному ему и всегда будетъ готовъ утолять его жажду. Теперь эта надежда была потрясена, упованіе исчезло и его желаніе было обмануто. Но женщина осталась, хотя она не могла принадлежать ему. Уголокъ сердца оставался тамъ же, хотя не она наполнитъ его. Источникъ все будетъ течь — чистѣйшимъ источникомъ — хотя не онъ будетъ утолять въ немъ жажду. Онъ не позволитъ себѣ думать о ней съ меньшимъ уваженіемъ и не перемѣнитъ мнѣнія объ ея характерѣ.

Когда онъ стоялъ прислонившись къ лѣстницѣ, которую еще не убрали отъ одного стога сѣна, и машинально набивалъ трубку во второй разъ, онъ соображалъ вѣроятное положеніе своей будущей жизни. Разумѣется, Эмилія выйдетъ за этого человѣка очень скоро. Ея отецъ уже высказалъ, что не имѣетъ болѣе силъ сопротивляться ея желаніямъ. Разумѣется, Вортонъ уступитъ. Онъ самъ признался, что уступитъ. Тогда — какую же жизнь будетъ она вести? Никто ничего не зналъ объ этомъ человѣкѣ. Думали, что онъ богатъ, но такое богатство, какъ его, богатство, подвергающееся спекуляціямъ, можетъ исчезнуть въ одно мгновеніе. Можетъ быть, это человѣкъ жестокій, авантюристъ или даже злодѣй; вѣдь объ немъ никто ничего не зналъ.

Артуръ Флечеръ постарѣлъ въ эти полчаса, пускаясь въ размышленія о такихъ глубокомысленныхъ житейскихъ правилахъ, которыя казались ему смѣшны. Но могъ онъ только дойти до такого заключенія, что такъ какъ она все останется для него источникомъ, хотя онъ не будетъ утолять изъ него жажду, хотя только ея образъ станетъ наполнять уголокъ его сердца, онъ не перестанетъ заботиться о ея счастіи, когда она сдѣлается женою этого иностранца. Съ самимъ иностранцемъ онъ никогда не будетъ въ дружелюбныхъ отношеніяхъ; но для жены этого иностранца онъ всегда останется другомъ, если ей будетъ нуженъ другъ.

За часъ предъ завтракомъ Джонъ Флечеръ, шатавшійся по дому все утро, что случалось съ нимъ очень рѣдко, поймалъ Эмилію Вартонъ, когда она проходила чрезъ переднюю, и сказалъ ей, что Артуръ въ разсадникѣ и желаетъ говорить съ нею.

— Наединѣ? спросила она.

— Да, конечно, наединѣ.

— Мнѣ пойти къ нему, Джонъ? спросила она.

— Конечно.

Исполнивъ данное ему порученіе, Джонъ могъ заняться своимъ дѣломъ.

Эмилія тотчасъ надѣла шляпу, взяла зонтикъ и вышла изъ дома. Для нея было что-то непріятное въ той мысли, что она должна, по просьбѣ человѣка, влюбленнаго въ нее, итти на свиданіе съ нимъ; но подобно всѣмъ Вортонамъ и Флечерамъ, она вѣрила въ Джона Флечера. А потомъ ей пришло въ голову, что есть нѣкоторыя обстоятельства, дѣлающія такое свиданіе желательнымъ. Она ничего не знала о томъ, что произошло въ послѣдніе двадцать четыре часа. Она не имѣла ни малѣйшаго понятія, что вслѣдствіе разговора съ ея отцомъ и братомъ Артуръ Флечеръ откажется отъ своего намѣренія ухаживать за нею. Если бы знала это, она безъ малѣйшей нерѣшимости пошла бы на свиданіе съ нимъ. Она предполагала, что ей придется выслушать прежнюю исторію. Если такъ, она выслушаетъ ее, и тогда будетъ имѣть случай сказать ему, что ея сердце отдано другому вполнѣ. Она знала все, чѣмъ обязана ему. Она любила его въ нѣкоторой степени. Онъ имѣлъ право на всевозможное ласковое вниманіе къ нему. Но ему слѣдуетъ сказать правду.

Когда она вошла въ разсадникъ, онъ вышелъ на встрѣчу къ ней и подалъ руку съ откровеннымъ, свободнымъ видомъ и пріятною улыбкой. Его улыбка была такъ свѣтла, какъ струя морской воды, и глаза его тогда блистали, и бѣлые зубы виднѣлись, и ямочка на подбородкѣ дѣлалась глубже.

— Какъ вы добры, что пришли! Я такъ и думалъ, что вы придете. Вѣрно Джонъ васъ попросилъ.

— Да; онъ сказалъ мнѣ, что вы здѣсь и что мнѣ надо къ вамъ пойти.

— Не знаю, надо ли, но думаю, что такъ будетъ лучше. Хотите походить? Я желаю сказать вамъ кое-что.

Онъ повернулъ, и она повернула съ нимъ въ лѣсокъ.

— Я не стану вамъ болѣе докучать, моя дорогая, сказалъ онъ. — Вы все еще моя дорогая, хотя послѣ этого я уже не стану называть васъ такимъ образомъ.

Сердце ея почти замерло въ груди, когда она услыхала это — хотя именно это желала услыхать. Но теперь между ними должно быть объясненіе отчасти нѣжное. Она знала, какъ много обязана ему, какъ добръ былъ онъ къ ней, какъ вѣрна была его любовь, и чувствовала, что у нея недостанетъ словъ для выраженія того, что слѣдовало сказать.

— Такъ вы отдали ваше сердце… Какому-то Фердинанду Лопецу?

— Да, отвѣчала она жесткимъ, сухимъ голосомъ: — да, я отдала. Я не знаю, кто сказалъ вамъ, но дѣйствительно я отдала.

— Вашъ отецъ сказалъ мнѣ. Мнѣ лучше знать — не правда ли? Вамъ не жаль, что я знаю?

— Лучше.

— Я не буду говорить ни слова противъ него.

— Не дѣлайте этого.

— И противъ васъ. Теперь я здѣсь только за тѣмъ, чтобы сказать вамъ… я удаляюсь.

— Вы не поссоритесь со мною, Артуръ?

— Поссорюсь съ вами! Я не могу поссориться съ вами, если бы и хотѣлъ. Нѣтъ — ссоры не будетъ. Но я не думаю, что мы будемъ очень часто видѣться другъ съ другомъ.

— А я надѣюсь.

— Можетъ быть, иногда. Мнѣ кажется, что не слѣдуетъ выказывать дружбу къ успѣшному сопернику. Вѣроятно, онъ превосходный человѣкъ, но какъ мы съ нимъ можемъ быть хороши? А у васъ всегда будетъ одинъ человѣкъ — кромѣ него — кто будетъ любить васъ болѣе всѣхъ на свѣтѣ.

— Нѣтъ — нѣтъ — нѣтъ!

— Такъ должно быть. Въ этомъ не будетъ ничего дурного. У всѣхъ есть какой-нибудь дорогой другъ, и вы всегда будете моимъ другомъ. Если что-нибудь дурное случится когда-нибудь съ вами — чего, разумѣется, не будетъ — Тогда у васъ всегда есть человѣкъ, который… Но я не желаю говорить вздоръ; я только желаю, чтобы вы вѣрили мнѣ. Прощайте; да благословитъ васъ Господь!

Онъ протянулъ правую руку, держа шляпу въ лѣвой рукѣ.

— Вы не уѣзжаете?

— Я уѣду, можетъ быть, завтра. Но прощусь я съ вами здѣсь, теперь, сегодня. Надѣюсь, что вы будете счастливы. Желаю этого отъ всего моего сердца. Прощайте, да благословитъ васъ Господь!

— О, Артуръ!

Она подала ему свою руку.

— Я любилъ васъ такъ много. Я любилъ васъ всѣмъ сердцемъ. Вы никогда не понимали меня вполнѣ. Но любовь моя была истинна какъ небо. Я думалъ иногда, что если бы не такъ серіозно увлекся этимъ, я казался бы не такъ глупъ. Мужчинѣ не слѣдуетъ до такой степени поддаваться этому, какъ поддался я. Проститесь со мною, Эмилія.

— Прощайте, сказала она, все оставляя свою руку въ его рукѣ.

— Не позволяйте имъ всѣмъ здѣсь ссориться съ вами изъ за этого. Разумѣется, въ Лонгбарнсѣ нѣкоторое время это не будетъ имъ нравиться. О, если бы это могло быть иначе!

Тутъ онъ выпустилъ ея руку и, быстро повернувшись къ ней спиной, пошелъ по дорожкѣ.

Она ожидала и почти желала, что онъ поцѣлуетъ ее. Щеки дѣвушки не бываютъ такъ священны для нея самой, какъ для ея обожателя — если онъ любитъ ее. Въ поцѣлуѣ было бы нѣчто похожее на примиреніе, но обѣщаніе будущей доброты, чему даже Фердинандъ не позавидовалъ бы. Этотъ поцѣлуй отнялъ бы отъ разлуки ту горечь страданія, которую его слова возбудили въ ней. Объ этомъ онъ не думалъ; горечь существовала для него и онъ ничѣмъ не могъ изгладить ее.

Эмилія горько плакала, возвращаясь домой, а между тѣмъ она имѣла причину радоваться. Становилось ясно, что ея отецъ хотя не выказывалъ ей признаковъ уступчивости, тѣмъ не менѣе приготовился уступить. Это ея отецъ заставилъ Артура Флечера удалиться какъ отвергнутаго жениха. Но въ эту минуту она не могла рѣшиться взглянуть на это дѣло съ такой точки зрѣнія. Мысли ея обращались къ тѣмъ пріятнымъ минутамъ ея юныхъ лѣтъ, когда она была счастлива съ Артуромъ Флечеромъ, когда она сначала привыкла любить его, а потомъ начала понимать съ какимъ-то недоумѣніемъ, что не любила его такъ, какъ любятъ другъ друга мужчины и женщины. Но почему не полюбила она его такимъ образомъ? Но тогда она не могла бы понять, какъ онъ правдивъ и твердъ. Но тогда, независимо отъ собственныхъ своихъ чувствъ, отстранивъ себя на время, какъ она и обязана была сдѣлать, думая о человѣкѣ такомъ добромъ къ ней, какъ Артуръ Флечеръ, она нашла, что личная радость не можетъ подавить горе, которое она раздѣляла съ нимъ. На одно мгновеніе мысль о сравненіи между этими людьми насильственно пришла въ ней; но она отогнала ее отъ себя, спѣша домой.

Глава XVIII.
Герцогъ Омніумъ думаетъ о себѣ.

Блескъ, возбужденный герцогинею Омніумъ въ три мѣсяца лондонскаго сезона, былъ очень ярокъ, но онъ ничего не значилъ, сравнительно, съ тѣмъ сіяніемъ, котораго ожидали въ Гэтерумскомъ замкѣ — ничего не значилъ по общественнымъ слухамъ и общему мнѣнію. Конечно, домъ на Карльтонской Террасѣ былъ открытъ такъ, какъ еще не бывалъ ни одинъ домъ перваго министра или, можетъ быть, герцога въ Англіи; но это сдѣлалось постепенно и не сопровождалось такимъ трубнымъ звукомъ, какъ увеселенія, готовившіяся въ Гэтерумѣ.

Я не желаю заставить предполагать, чтобы трубные звуки раздавались по приказанію герцогини. Ихъ раздували всѣ газеты и очень много языковъ, пока наконецъ звуки инструментовъ почти испугали герцогиню.

— Не странно ли, говорила она своей пріятельницѣ мистрисъ Финнъ: — что нельзя пригласить въ деревню нѣсколькихъ друзей безъ того, чтобы не подняли такого шума!

Мистрисъ Финнъ не находила этого страннымъ, такъ и сказала. Тысячи фунтовъ тратились очень замѣтнымъ образомъ. Приглашенія въ Гэтерумъ даже дня на два — даже на одни сутки — выпрашивались самымъ униженнымъ образомъ. Всѣ понимали, что первый министръ добивался величія и популярности. Разумѣется, трубы трубили очень громко.

— Если не поостерегутся, сказала герцогиня: — я всѣмъ откажу и запру Гэтерумъ. Я могу сдѣлать это теперь каждую минуту.

Можетъ быть, изъ всѣхъ лицъ, кого это болѣе или мѣнѣе касалось, человѣкъ, менѣе всѣхъ слышавшій трубный звукъ, былъ самъ герцогъ. Конечно, онъ видалъ кое-что въ газетахъ, но его это не поражало такъ часто и такъ сильно какъ другихъ. Онъ только жалѣлъ, что общественная и частная жизнь человѣка подвергается такимъ замѣчаніямъ; но это несчастіе всегда навлекаютъ богатство и знатность. Онъ давно призналъ этотъ фактъ и одно время старался думать, что его намѣреніе провести время въ Гэтерумскомъ замкѣ было дѣломъ не болѣе гласнымъ, какъ осеннее мѣстопребываніе другихъ герцоговъ и другихъ первыхъ министровъ. Но постепенно трубные звуки стали доходить даже до его ушей. Хотя самъ онъ былъ слѣпъ ко многому, возлѣ него всегда былъ тотъ другой герцогъ, который не оставался слѣпъ ни къ чему.

— У васъ въ нынѣшнемъ году въ Гэтерумѣ приготовляются великолѣпныя вещи, сказалъ герцогъ.

— Ничего особеннаго, я полагаю, сказалъ первый министръ съ внутреннимъ трепетомъ, потому что постепенно имъ стало овладѣвать опасеніе, что его жена дѣлаетъ ошибку.

— А я думалъ, что именно что-то особенное.

— Это все дѣлаетъ Гленкора.

— Я не сомнѣваюсь, что ея свѣтлость права. Не предполагайте, что я критикую ваше гостепріимство. Мы сами будемъ въ Гэтерумѣ въ концѣ мѣсяца. Я первый разъ буду тамъ послѣ смерти вашего дяди.

Первый министръ сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ въ Казначействѣ и до прихода своего друга добросовѣстно старался опредѣлить себѣ, не свою будущую политику, а прошлую политику послѣднихъ двухъ мѣсяцевъ. Занятіе это было для него не очень весело. Онъ сдѣлался главою министерства — и это ему удалось, потому что онъ все еще оставался главою, поддерживаемый большинствомъ, имѣя передъ собою шестимѣсячную вакацію.

Люди, имѣвшіе право говорить съ нимъ откровенно объ его положеніи, почти горячо утверждали его успѣхъ. Рэтлеръ недѣлю тому назадъ не видѣлъ причины, почему министерству не продержаться по-крайней мѣрѣ четыре года. Съ другой стороны Роби выражалъ такое же довѣріе. Но оглядываясь на сдѣланное имъ и смотря впередъ на свои будущія намѣренія, онъ не могъ видѣть, почему непремѣнно ему слѣдуетъ быть первымъ министромъ. Онъ былъ когда-то канцлеромъ казначейства и зналъ, почему онъ занимаетъ это мѣсто. Онъ осмѣливался увѣрять себя въ то время, что его партія не могла найти лучшаго человѣка для этой должности, и оставался доволенъ. Но теперь онъ не имѣлъ этого удовольствія. Люди, стоявшіе ниже его, дѣйствительно работали. Лордъ-канцлеръ принялся за судебныя реформы. Монкъ работалъ и сердцемъ и душой надъ подоходной податью и привилегіями пивоваровъ — такъ что у нашего перваго министра слюнки текли. Лордъ Дрёммондъ дѣятельно занимался колоніями. Финіасъ Финнъ по-крайней-мѣрѣ имѣлъ свои идеи объ Ирландіи.

Но для перваго министра — по-крайней-мѣрѣ такъ герцогъ говорилъ себѣ — все было пусто. Политика довѣряла ему и ожидала, что въ его рукахъ удержится коалиція. Эта задача не удовлетворяла его. А теперь, постепенно — сначала очень медленно, потомъ все увѣреннѣе — имъ овладѣвала мысль, что эта сила для коалиціи, которую искали, находилась не въ его политическихъ способностяхъ, а въ его званіи и богатствѣ. Можетъ быть, его жена, герцогиня — та леди Гленкора, сумасбродныхъ побужденій и вообще непрактичности которой онъ всегда опасался — она съ ея обѣдами и пріемами, съ ея залами, наполненными толпой, ея музыкой, ея пикниками и общественными искушеніями, скорѣе была первымъ министромъ, чѣмъ онъ. Можетъ быть, это понимали коалиціонныя партіи; словомъ — понимали всѣ кромѣ него. Можетъ быть, нашли, что въ настоящемъ положеніи вещей министерство лучше удержится не парламентскими способностями, а общественнымъ устройствомъ, какимъ могла руководить его герцогиня, одна его герцогиня. Въ ней и только въ ней одной есть достаточно и энергіи, и денегъ, и ума для этого. Разумѣется, въ такомъ положеніи вещей, онъ, какъ ея мужъ, долженъ быть номинальнымъ первымъ министромъ.

Въ сердцѣ его не было гнѣва, когда онъ думалъ объ этомъ. Несправедливо было бы сказать, что въ немъ была зависть. Въ характерѣ его не было зависти. Но былъ стыдъ — и самообвиненіе, зачѣмъ онъ принялъ такую важную должность, имѣя такъ мало опредѣленныхъ цѣлей для важнаго труда. Можетъ быть, онъ былъ обязанъ даже подчинить свою гордость для пользы страны и согласиться сдѣлаться министромъ празднымъ, позолоченнымъ полѣномъ, потому что, оставаясь въ такомъ положеніи, онъ дастъ возможность министерству продержаться. Но какъ ничтожно положеніе, какъ оно низко, какъ противно той высокой идеѣ объ общественномъ трудѣ, которая до сихъ поръ была главною пружиной всей его жизни! Какъ будетъ онъ жить, если это продолжится годъ отъ года — онъ дѣлаетъ видъ, будто управляетъ, а управляютъ другіе — станетъ являться то въ одномъ публичномъ мѣстѣ, то въ другомъ, въ голубой лентѣ и занимать первое мѣсто за столомъ вездѣ, принимая притворное уваженіе и будучи извѣстенъ всѣмъ какъ праздный первый лордъ казначейства? Когда онъ думалъ обо всемъ этомъ, къ нему вошелъ самый вѣрный изъ его друзей и тотчасъ заговорилъ о тѣхъ самыхъ обстоятельствахъ, которыя такъ тяготили его душу.

— Я такъ обрадовался, продолжалъ старшій герцогъ: — когда услыхалъ, что вы рѣшились въ нынѣшнемъ году ѣхать въ Гэтерумскій замокъ.

— Если ужь есть у человѣка большой домъ, мнѣ кажется, онъ долженъ жить въ немъ иногда.

— Конечно. Вашъ дядя и выстроилъ его именно для такой цѣли. Онъ никогда не былъ общественнымъ человѣкомъ, и хотя, кажется, ѣздилъ туда каждый годъ, жилъ тамъ очень мало.

— Онъ терпѣть его не могъ. И я терпѣть его не могу. И Гленкора терпѣть не можетъ. Я не вижу, почему человѣкъ долженъ нарушать тишину своей частной жизни и держать открытый караван-сарай для людей, которыми онъ ни крошечки не дорожитъ.

— Вы не захотѣли бы жить одинъ?

— Одинъ съ женою и дѣтьми непремѣнно захотѣлъ бы, по-крайней-мѣрѣ часть года.

— Я сомнѣваюсь, чтобы такая жизнь даже на мѣсяцъ, даже на недѣлю, была совмѣстна съ вашими обязанностями. Вы едва нашли бы это возможнымъ. Могли ли бы вы обойтись безъ вашихъ секретарей? Знали бы вы достаточно то, что происходитъ, если бы не разсуждали объ этомъ съ другими? Человѣкъ не можетъ быть и частнымъ и общественнымъ лицомъ въ одно и то же время.

— А я боюсь, что напрасно согласился на такое большое общество въ Гэтерумѣ, продолжалъ младшій герцогъ. — Гленкора всегда поддается своимъ впечатлѣніямъ и немножко преувеличила это. Взгляните.

Онъ подалъ своему другу письмо. Старый герцогъ надѣлъ очки и прочелъ все письмо, которое состояло въ слѣдующемъ:

"Въ собственныя руки.

"Милордъ герцогъ,

"Я не сомнѣваюсь, что вашей свѣтлости извѣстно мое положеніе въ журналистикѣ страны, и смѣю увѣрить вашу свѣтлость, что мое настоящее предложеніе сдѣлано не по поводу той великой чести и того великаго удовольствія, которыя достанутся мнѣ, если ваша свѣтлость согласится на это, но потому что я увѣренъ, что такимъ образомъ я буду болѣе способенъ выполнить важную обязанность для пользы публики вообще.

"Ваша свѣтлость будете принимать все лучшее англійское общество и многихъ знатныхъ иностранныхъ посланниковъ въ замкѣ вашихъ предковъ, не только для вашего собственнаго удовольствія — потому что человѣкъ въ высокомъ положеніи вашей свѣтлости не можетъ думать только о пріятной жизни, но чтобы обаяніе вашего коалиціоннаго министерства могло лучше поддерживаться. Въ томъ, что ваша свѣтлость этимъ исполняете обязанность къ странѣ, не можетъ сомнѣваться ни одинъ человѣкъ, понимающій страну. Но, можетъ быть, страна заинтересуется вашими празднествами и потребуетъ отчета въ тѣхъ веселостяхъ, которыя будутъ происходить въ вашемъ герцогскомъ дворцѣ. Ваша свѣтлость, вѣроятно, согласитесь со мною, что отчетъ объ этомъ лучше отдастъ человѣкъ, которому вы сами дадите на это право, человѣкъ, который, бывши тамъ, станетъ писать въ пользу вашей свѣтлости, чѣмъ какой-нибудь пришлецъ, который узнаетъ все изъ вторыхъ рукъ.

"Теперь мнѣ остается только сообщить вашей свѣтлости, что если вы удостоите меня приглашеніемъ въ Гэтерумскій замокъ, я буду повиноваться вашему зову съ величайшей поспѣшностью и посвящу мое перо и публичный органъ, находящійся въ моемъ распоряженіи, къ услугамъ вашей свѣтлости съ величайшимъ удовольствіемъ.

«Имѣю честь быть

"Милордъ герцогъ,

"Вашей свѣтлости покорнѣйшій
"И нижайшій слуга

"Квинтусъ Слайдъ."

Старый герцогъ, прочтя это письмо, засмѣялся отъ души.

— Не есть ли это страшно дурной признакъ настоящаго времени? сказалъ младшій.

— Едва ли, какъ мнѣ кажется. Человѣкъ этотъ и дуракъ, и негодяй, но не думаю, чтобы мы по этому могли предполагать, что есть много такихъ дураковъ и негодяевъ, какъ онъ. Желалъ бы я знать, чего именно онъ хочетъ.

— Онъ хочетъ, чтобы я пригласилъ его въ Гэтерумъ.

— Онъ едва ли можетъ этого ожидать. Не думаю, чтобы онъ былъ такой дуракъ. Ему, можетъ быть, пришло въ голову, что возможность есть, и онъ захотѣлъ попытаться. Разумѣется, вы оставите безъ вниманія его просьбу.

— Я просилъ Уорбертона отвѣчать ему, что онъ не можетъ быть принятъ въ моемъ домѣ. Я велю отвѣчать на всѣ письма, если только ихъ не пишутъ сумасшедшіе. Не оскорбились ли бы вы, если бы къ вамъ въ домъ старались ворваться такимъ образомъ?

— Онъ не можетъ ворваться къ вамъ.

— Можетъ. Онъ врывается. А будетъ онъ тамъ или нѣтъ, онъ можетъ и станетъ писать о моемъ домѣ. И хотя никто другой не выставитъ себя дуракомъ какъ онъ въ своемъ письмѣ, все-таки даже это есть признакъ того, что дѣлаютъ другіе. Вы сами говорили сейчасъ, что мы собираемся сдѣвать что-то особенное.

— Это были ваши слова и я повторилъ ихъ. У васъ, вѣроятно, будетъ очень большое общество.

— Я боюсь, что Гленкора зашла за границы. Не знаю, зачѣмъ мнѣ безпокоить васъ этимъ, но это меня тревожитъ.

— Я не вижу, почему.

— Я боюсь, что она забрала себѣ въ голову удивить весь свѣтъ непомѣрною тратою денегъ.

— А я думаю, что она забрала себѣ въ голову завоевать весь свѣтъ любезностью и гостепріимствомъ.

— Это также дурно. Это въ сущности одно и то же. Для чего ей завоевывать то, что мы называемъ свѣтомъ? Она должна желать угощать моихъ друзей, потому что это мои друзья, и если по моему общественному положенію у меня болѣе такъ называемыхъ друзей, чѣмъ было бы въ болѣе счастливой частной жизни — ну! тогда она должна угощать большее количество людей. Далѣе этого заходить не слѣдовало. Намѣреніе завоевывать друзей, какъ вы это называете, посредствомъ обѣдовъ и вечеровъ для меня гнусно. Если это будетъ продолжаться такимъ образомъ, я сойду съ ума. Я долженъ буду отказаться отъ всего, потому что не могу переносить этой тяжести.

Онъ сказалъ это съ такомъ волненіемъ и такимъ гнѣвомъ, какихъ его другъ не видалъ въ немъ прежде, такъ что старый герцогъ испугался.

— Мнѣ совсѣмъ не слѣдовало быть на этомъ мѣстѣ, сказалъ первый министръ, вставая съ кресла и расхаживая по комнатѣ.

— Позвольте мнѣ сказать, что вы рѣшительно ошибаетесь, сказалъ его свѣтлость герцогъ Сент-Бёнгэй.

— Я не могу даже вамъ показать внутренность моего сердца въ такомъ дѣлѣ, сказалъ его свѣтлость герцогъ Омніумъ.

— Мнѣ кажется, я вижу. Можетъ быть, говоря это, я приписываю себѣ болѣе способности, чѣмъ у меня есть; но мнѣ кажется, я вижу. Но пусть ваше сердце говоритъ что хочетъ; я увѣренъ въ томъ, что когда государыня, по совѣту двухъ бывшихъ министровъ и съ согласія Нижней Палаты, призываетъ человѣка служить ей и странѣ, этотъ человѣкъ не имѣетъ права отказываться только потому, что сомнѣвается, годится ли онъ. Если здоровье вамъ измѣняетъ, вы можете это знать и говорить. Или, можетъ быть, ваша честь — ваша увѣренность въ другихъ запрещаетъ вамъ занять это положеніе. Но о томъ, годитесь ли вы, вы должны подчиниться приговору общаго совѣта. Онъ видитъ яснѣе васъ, что именно нужно, и знаетъ лучше васъ, какъ слѣдуетъ получить то, что нужно.

— Если я не дѣлаю ничего, долженъ я оставаться?

— Человѣкъ, который стоитъ во главѣ правительства страны, не можетъ не дѣлать ничего. Не безпокойтесь о толпѣ въ Гэтерумѣ. Герцогиня легко, почти безъ всякихъ усилій, сдѣлаетъ то, что для васъ и даже для меня было бы невозможно. Предоставьте ей дѣйствовать по-своему и не обращайте вниманія на Квинтусовъ Слайдовъ.

Первый министръ улыбнулся, какъ будто намекъ на письмо Слайда вернулъ его веселость, и не сказалъ ничего болѣе о своихъ затрудненіяхъ. Сказали нѣсколько словъ о будущемъ собраніи Кабинета о томъ, что надо рѣшить, о занятіяхъ и положеніи того или другаго, кому сдѣлать намекъ, кому дать урокъ — потому что эти два государственныхъ дѣятеля часто держали между собою эти частныя кабинетныя совѣщанія — а потомъ герцогъ Сент-Бёнгэй ушелъ.

Нашъ герцогъ, какъ только его другъ оставилъ его, позвонилъ своего секретаря и принялся прилежно работать, какъ будто ничто не разстроило его. Я не знаю, очень ли высокаго свойства были его труды въ тотъ день. Если не случится какихъ-нибудь особенныхъ усилій для того, чтобы провести новый законъ или билль о реформѣ, или сдѣлать попытку по вопросу о воспитаніи, сковать или ослабить какія-нибудь оковы, первый министръ не долженъ трудиться такъ усиленно, какъ его товарищи. Но многимъ людямъ нужно многое и они успѣваютъ посредствомъ многихъ способовъ заявлять о своихъ нуждахъ первому министру. Декану хочется быть епископомъ, судьѣ сдѣлаться главнымъ судьею, члену комитета предсѣдателемъ, секретарю членомъ комитета. Найтамъ хочется сдѣлаться баронетами, баронетамъ баронами, баронамъ графами. Въ такомъ или другомъ видѣ нужды людей заявляются и работа есть. Орденъ нельзя дать, не разбивъ, можетъ быть, сердца трехъ человѣкъ и ихъ женъ и дочерей.

Потомъ герцогъ поѣхалъ въ Палату Лордовъ — послѣдній разъ въ этой сессіи. Завтра кончатся занятія и члены Парламента будутъ распущены въ ихъ деревенскіе дома и къ ихъ деревенскимъ удовольствіямъ.

Рѣшили, что на другой день послѣ распущенія Парламента герцогиня Омніумъ поѣдетъ въ Гэтерумъ приготовиться принимать гостей, которые должны были съѣзжаться три дня спустя, и возьметъ съ собою своихъ министровъ, мистрисъ Финнъ и Локока, а ея мужъ съ своимъ секретаремъ и бумагами отправится на эти три дня въ Мачингъ, замокъ поменьше Гэтерума и къ которому онъ больше привыкъ.

Если, какъ герцогиня думала, герцогъ останется долѣе въ Мачингѣ, она была увѣрена, что будетъ въ состояніи на собственныхъ плечахъ вынести тяжесть Гэтерумскаго замка. Она думала также, что если отсутствіе ея мужа продолжится не слишкомъ долго, то это можно объяснить гостямъ. По мнѣнію герцогини, первый министръ ничего не потеряетъ въ извиненіе своего отсутствія, сославшись на дѣла. Разумѣется, наконецъ онъ появиться долженъ. Но на счетъ этого она не опасалась. Его робость, да и совѣсть также не позволятъ ему совсѣмъ отстраниться отъ Гэтерума. Она была увѣрена, что онъ пріѣдетъ; ей было все-равно, какъ долго ни откладывалъ бы онъ своего пріѣзда. Потому не мало удивилась она, когда онъ сообщилъ ей перемѣну въ своихъ планахъ. Это онъ сдѣлалъ чрезъ нѣсколько часовъ послѣ того, какъ герцогъ Сент-Бёнгэй оставилъ его въ Казначействѣ.

— Я думаю сейчасъ ѣхать съ тобою въ Гэтерумъ, сказалъ онъ.

— Что это значитъ?

Герцогиня не умѣла скрывать свои чувства, по-крайней-мѣрѣ отъ него, и тотчасъ показала ему голосомъ и глазами, что эта перемѣна не доставляетъ ей удовольствія.

— Такъ будетъ лучше. Я думалъ-было провести два спокойныхъ дня въ Мачингѣ. Но такъ какъ мнѣ надо быть въ Гэтерумѣ, то лучше сдѣлать это сейчасъ. Хозяинъ долженъ самъ принимать своихъ гостей. Не могу сказать, чтобы я съ большимъ удовольствіемъ дѣлалъ это, но сдѣлаю.

Очень также легко было понять тонъ его голоса. Въ немъ слышалось какое-то оскорбленное достоинство, какое-то предвѣщаніе будущихъ супружескихъ намѣреній — какая-то слабость и уныніе.

Она не желала, чтобы онъ тотчасъ пріѣхалъ въ Гэтерумъ. Много денегъ было истрачено, а издержки еще предстояли. Онъ могъ еще вмѣшаться; не всѣ палатки были раскинуты, не всѣ фонарики повѣшены въ оранжереяхъ. Повозки все еще будутъ подъѣзжать, работники все еще будутъ работать. То, что будетъ сдѣлано, поразитъ его менѣе, чѣмъ то, что будетъ дѣлаться при немъ. И огромная толпа, которая соберется въ Гэтерумѣ въ первую недѣлю, отниметъ отъ приготовленій видъ обширности. А на счетъ денегъ онъ далъ ей полную волю, такъ какъ въ одинъ нерѣшительный періодъ его министерства она заставила его согласиться на ея планы. Относительно же денегъ онъ скажетъ себѣ, что ему не слѣдуетъ мѣшать ея прихотямъ, если только не сочтетъ нужнымъ уничтожить прихоть по какой-нибудь другой причинѣ.

Половина ихъ состоянія принадлежала ей, и даже если въ этотъ годъ онъ истратитъ болѣе своего дохода — если удвоитъ или даже утроитъ трату прошлыхъ лѣтъ — онъ не можетъ уничтожить то добавленіе къ его богатству, которое накопилось послѣ ихъ брака. Поэтому онъ написалъ къ своему банвиру, къ своему повѣренному по дѣламъ, повидался съ Лококомъ, и руки его жены были развязаны.

— Я, ваша свѣтлость, не думалъ, сказалъ Лококъ герцогинѣ: — чтобы его свѣтлость былъ такъ… такъ… такъ…

— Что такое, Лококъ?

— Такъ сговорчивъ, ваша свѣтлость.

Герцогиня, думая объ этомъ, сказала себѣ, что ея мужъ былъ самый благороднѣйшій вельможа во всей Англіи. Она уважала его, восхищалась имъ, почти была въ него влюблена. Она знала, что онъ гораздо лучше ея. Но она не могла сочувствовать ему и была совершенно убѣждена, что онъ не сочувствовалъ ей. Онъ былъ такъ добръ на счетъ денегъ! Но все-таки было необходимо, чтобы онъ не зналъ всей растраты. А теперь онъ разстроилъ часть ея плановъ, пріѣхавъ въ Гэтерумъ прежде, чѣмъ онъ нуженъ тамъ. Она знала, что онъ упрямъ, но можетъ быть есть возможность вернуть его къ прежнему намѣренію, если искусно взяться за это.

— Разумѣется, это будетъ гораздо пріятнѣе для меня, сказала она.

— Этого одного было бы достаточно.

— Благодарю тебя, другъ мой. Но мы пригласили сначала тѣхъ, съ которыми, какъ я думала, тебѣ не весьма пріятно будетъ встрѣтиться. Сер-Орландо и мистеръ Рэтлеръ будутъ съ женами.

— Я привыкъ къ сер-Орланду и мистеру Рэтлеру.

— Это конечно; но я все-таки хотѣла избавить тебя отъ ихъ общества. Герцогъ, котораго ты такъ любишь, еще не пріѣдетъ. Я думала также, что тебѣ надо кончить твою работу. Я боюсь, что эта работа не изъ такихъ, которыя кончаются.

— Во всякомъ случаѣ я рѣшился и уже велѣлъ Лококу дать знать въ Мачингъ, что не буду туда. Сколько времени продолжится это въ Гэтерумѣ?

— Кто можетъ это знать?

— Я думалъ бы, что ты можешь. Я полагаю, что гости пріѣдутъ же не навсегда.

— Когда одинъ кружокъ уѣдетъ, приглашаешь другой.

— Развѣ ты еще недостаточно назвала? Мнѣ хотѣлось бы знать, когда мы можемъ уѣхать изъ Гэтерума.

— Ты знаешь, что тебѣ нѣтъ никакой надобности оставаться до конца.

— Но ты должна оставаться?

— Непремѣнно.

— А я желалъ бы, чтобъ ты поѣхала со мною, когда мы отправимся въ Мачингъ.

— О, Плантадженетъ! сказала его жена: — неужели ты хочешь, чтобы мы сдѣлались съ тобою похожи на Дерби и Джонъ? {Дерби и Джонъ — супруги, жившіе болѣе столѣтія тому назадъ въ деревнѣ Гиловъ, въ Йоркширѣ, и извѣстные своею долгой жизнью и супружескимъ счастіемъ. Пр. Пер.}

— Да, хочу. Такая жизнь, какую вели Дерби и Джонъ, именно по мнѣ.

— Только Дерби долженъ быть въ своемъ министерствѣ цѣлый день и въ Парламентѣ цѣлый вечеръ — а Джонъ должна оставаться дома.

— Развѣ ты желала бы, чтобъ я не бывалъ ни въ министерствѣ, ни въ Парламентѣ? Но пусть не будетъ между нами недоразумѣнія. Ты дѣлаешь, что находишь лучшимъ для моей пользы.

— Дѣлаю, сказала герцогиня.

— Я люблю тебя каждый день болѣе за это.

Это до такой степени удивило ее, что когда она взяла его за руку, то глаза ея наполнились слезами.

— Я знаю, что ты трудишься для меня такъ же усиленно, какъ тружусь я самъ, и съ единственнымъ честолюбіемъ видѣть твоего мужа великимъ человѣкомъ.

— А себя женою великаго человѣка.

— Это одно и то же. Ноя не желалъ бы, чтобы ты преувеличивала свои труды; я не желалъ бы, чтобы ты выставляла себя напоказъ. Есть злые люди, которые говорятъ такія вещи, которыхъ ты и не ожидаешь и къ которымъ я буду чувствительнѣе, чѣмъ слѣдуетъ мнѣ быть. Избавь меня отъ этого огорченія, если можешь.

Онъ все еще держалъ ея руку, а она отвѣтила ему, только кивнувъ головой:

— Я поѣду съ тобою въ Гэтерумъ въ пятницу.

Тутъ онъ оставилъ ее.

Глава XIX.
Пошлость.

Герцогъ и герцогиня съ дѣтьми и слугами пріѣхали въ Гэтерумскій замокъ наканунѣ ожидаемой первой толпы гостей. День былъ прекрасный, осенній, и герцогъ, старавшійся быть любезнымъ во всю дорогу, предложилъ, какъ только жаръ спадетъ, пойти погулять по парку и посмотрѣть, что тамъ сдѣлано. Они могли обѣдать поздно, въ половинѣ девятаго или въ девять часовъ, такъ чтобы погулять отъ семи до восьми.

Но герцогиня, пріѣхавъ въ замокъ, отказалась отъ этого предложенія. Дорога была жаркая и пыльная, и герцогиня сдѣлалась немножко не въ духѣ. Они пріѣхали въ пять часовъ, и тогда она объявила, что выпьетъ чашку чаю и приляжетъ; она такъ устала, что гулять не можетъ; а солнце, говорила она, еще палитъ.

Герцогъ спросилъ, могутъ ли дѣти итти съ нимъ. Но двѣ дѣвочки устали, а два мальчика — старшій пріѣхалъ изъ Итона, а младшій изъ какого-то другого училища — уже убѣжали въ паркъ веселиться по-своему. Такимъ образомъ герцогъ отправился гулять одинъ.

Герцогиня, конечно, не желала осматривать работы вмѣстѣ съ своимъ мужемъ. Она знала, сколько ей самой надо осмотрѣть. Но она не могла ни дѣлать, ни смотрѣть вмѣстѣ съ нимъ, а о томъ, чтобы прилечь, она знала, что не можетъ быть и рѣчи. Она уже разузнала, что жизнь, выбранная ею, состояла въ безпрерывномъ трудѣ. Но она не была ни слаба, ни лѣнива. Она была совершенно готова трудиться, если бы только могла трудиться по-своему и съ сотрудниками, выбранными ею самою.

Не будь ея мужъ такъ упрямъ, она пріѣхала бы съ мистрисъ Финнъ, пріѣздъ которой теперь былъ отложенъ на два дня, и Лококъ былъ бы съ нею. Герцогъ сдѣлалъ распоряженіе, по которому пріѣздъ Локока необходимо было отложить на день, и это было новымъ поводомъ къ досадѣ. Герцогиня была очень не въ духѣ и начала соображать, не дѣлаетъ ли это мужъ, чтобы нарочно терзать ее. Но какъ только она узнала, что онъ ушелъ, она принялась за дѣло. Она не могла отправиться къ палаткамъ, на лужки и въ оранжереи, такъ какъ вѣроятно встрѣтится съ нимъ. Но она сдѣлала распоряженіе на счетъ спаленъ, посмотрѣла, какъ убраны пріемныя, взглянула на знамена и воинственные трофеи, висѣвшіе въ обширной передней, на бюсты и статуи, украшавшіе углы, посмотрѣла на серебро, приготовленное для большой столовой, и наблюдала, какъ переносили кресла, диваны и столы.

— Знайте навѣрно, мистрисъ Причардъ, сказала она экономкѣ: — что два мѣсяца сряду у насъ будетъ не менѣе сорока человѣкъ.

— Сорокъ будутъ ночевать, миледи?

Для мистрисъ Причардъ герцогиня была столько лѣтъ леди Гленкорой, что она продолжала называть ее „миледи“», а не «ваша свѣтлость», и можетъ быть понимала, что ея барынѣ болѣе нравится прежнее названіе.

— Да, сорокъ будутъ ночевать, сорокъ ѣсть и сорокъ пить. Но это не значитъ ничего. А каково сорокъ человѣкъ занимать каждый день впродолженіи двадцати-четырехъ часовъ! Все ли у васъ есть, что нужно?

— Это зависитъ, миледи, сколько времени каждый останется.

— Одну ночь! Нѣтъ — скажемъ въ общемъ числѣ двѣ ночи.

— Такимъ образомъ очень часто придется перестилать постели — не такъ ли, миледи?

— Пошлите завтра къ Подику за простынями. Зачѣмъ не подумали объ этомъ прежде?

— Подумали, миледи, и мнѣ кажется, у насъ достанетъ. У насъ поставлена паровая машина для бѣлья.

— А полотенцы? спросила герцогиня.

— Полотенцы есть, миледи. Подикъ прислалъ много вещей. Цѣлая повозка пріѣхала со станціи. Только скатерти не довольно длинны для большого стола.

Лицо герцогини вытянулось.

— Надо положить двѣ скатерти. На очень длинныхъ столахъ, миледи, всегда кладутся двѣ.

— Зачѣмъ вы не сказали мнѣ, я заказала бы. Невозможно-невозможно одной головѣ подумать обо всемъ. Достаточно ли у васъ людей въ кухнѣ?

— Ужь больше и невозможно, миледи, а то пользы никакой не будетъ — станутъ только мѣшать — особенно когда ихъ не знаешь. Я полагаю, мистеръ Мильнуа скоро пріѣдетъ.

Это былъ французскій поваръ, еще неизвѣстный въ замкѣ.

— Онъ пріѣдетъ вечеромъ.

— Жаль, что онъ не могъ быть здѣсь денька два пораньше, миледи, чтобы осмотрѣться.

— А какъ же мы обѣдали бы въ Лондонѣ? Онъ не сдѣлаетъ никакихъ затрудненій. Кондитеръ пріѣхалъ?

— Пріѣхалъ, миледи, и сказать по правдѣ, напился вчера такъ, что… Ахъ, Господи! мы не знали, что намъ съ нимъ дѣлать.

— Мнѣ это все-равно, пока еще нѣтъ гостей. Я не думаю, чтобы онъ сталъ пьянствовать, когда долженъ будетъ работать для такого множества гостей. Яицъ у васъ достаточно?

Эти вопросы шли такъ быстро, что, задавая ихъ, герцогиня успѣла пройтись по всѣмъ комнатамъ прежде, чѣмъ стала одѣваться къ обѣду, и въ каждой комнатѣ примѣчала что-нибудь, о чемъ надо было говорить или что похвалить или побранить.

Въ это время герцогъ гулялъ одинъ. Еще было жарко, но онъ рѣшился насладиться первымъ загороднымъ днемъ, погулявъ въ своемъ собственномъ паркѣ, и не остановился за жаромъ. Онъ прошелъ по громадной передней, вышелъ въ громадную дверь, которая такъ была громадна, что отворялась рѣдко. Но теперь она была отворена по случаю приготовленій, и онъ вышелъ на большую террасу съ знаменитымъ и хваленымъ портикомъ надъ головою.

Къ самой террасѣ, хотя она была очень высока, шла дорога, устроенная на аркахъ, такъ что знатные гости могли въѣзжать почти въ домъ. Герцогъ, никогда не чувствовавшій себя очень знатнымъ, стоя тутъ и смотря на видъ, далеко разстилавшійся передъ его глазами, не могъ припомнить, чтобы когда-нибудь прежде стоялъ на этомъ мѣстѣ. Къ чему служили этотъ портикъ, этотъ мраморъ, эта громадная груда камня — къ чему служила громадная передняя позади него, раздѣлявшая домъ надвое и показывавшая ясно своимъ видомъ и размѣрами, что она выстроена напоказъ, а вовсе не для пользы или удобства?

Съ того мѣста, гдѣ герцогъ стоялъ, онъ могъ видѣть, что въ паркѣ было сдѣлано уже много: тутъ уравнена земля, тамъ положенъ дернъ, здѣсь проведена новая дорога. Неужели его друзей нельзя было угостить безъ всѣхъ этихъ перемѣнъ? Тутъ онъ примѣтилъ палатки, и спустившись съ террасы и повернувъ налѣво къ концу дома, наткнулся на новую оранжерею. Тропическія растенія, которыми эта оранжерея должна быть наполнена, привозились въ эту минуту на большихъ тачкахъ. Герцогъ постоялъ и посмотрѣлъ, но не сказалъ ни слова работникамъ. Они смотрѣли на него, но очевидно не знали, кто онъ. Почему они могли его знать, когда онъ такъ рѣдко бывалъ тутъ, а если и бывалъ, то никогда не выходилъ изъ дома?

Онъ пошелъ дальше и наткнулся на большее количество работниковъ. Сдѣланъ былъ большой заборъ, съ трехъ сторонъ окружавшій большой параллелограмъ, отнятый отъ парка и открытый съ того конца, гдѣ былъ садъ, величиною, какъ ему показалось, около десятины.

— Для чего это вы дѣлаете? спросилъ онъ одного работника

Тотъ вытаращилъ на него глаза и какъ будто сначала совсѣмъ не хотѣлъ отвѣтить.

— Тутъ господа будутъ стрѣлять изъ лука сказалъ онъ наконецъ, продолжая свою легкую работу и похлопывая лопатою по укатанной землѣ.

Онъ очевидно смотрѣлъ на этого незнакомца какъ на посѣтителя, который не имѣетъ права дѣлать вопросы, хотя ему позволено гулять по парку.

Герцогъ ходилъ отъ одного мѣста къ другому, видѣлъ перемѣны, новыя постройки и какія-нибудь выдумки бросать деньги куда ни попало. Его сердила мысль, что въ свѣтѣ осталось такъ мало простоты, что человѣкъ не могъ угощать своихъ друзей безъ всякой подобной суеты. Его мысли стали часто устремляться на денежныя сображенія, не потому, чтобы ему было жаль денегъ, но потому, что онѣ тратились на такое дѣло.

Потомъ ему пришло въ голову, что все это не слѣдовало дѣлать безъ его согласія. Если бы жена пришла къ нему съ какимъ-нибудь планомъ сдѣлать перемѣны и заставила его думать, что это перемѣны вкуса или личнаго удовольствія, онъ вѣроятно далъ бы тотчасъ свое согласіе, не думая о деньгахъ. Но все это было сдѣлано только для показа.

Потомъ онъ пошелъ дальше и увидалъ флагъ, развѣвающійся надъ замкомъ и показывающій, что онъ лордъ, намѣстникъ графства, былъ тутъ на своей собственной землѣ. Это было хорошо. Такъ должно быть, потому что флагъ развѣвался сообразно принятому обычаю. Онъ очень гордился всѣмъ этимъ достояніемъ, принадлежащимъ его званію и положенію, и не дозволитъ уменьшенія того наружнаго уваженія, на которое они имѣли право. Если они лишатся этого по его винѣ, то права другихъ на пользованіе ими подгнервутся опасности, и польза, пріобрѣтаемая его страной, изъ установленныхъ знаковъ уваженія тоже подвергнется опасности. Но тутъ было какое-то присвоенное пошлое величіе, которое было доступно всякому богатому плуту или какому-нибудь разбогатѣвшему лавочнику — съ какимъ-то видомъ новизны, что было очень непріятно для него.

Потомъ также онъ зналъ, что ничего этого не было бы сдѣлано, не будь онъ первымъ министромъ. Съ какой стати дѣлать перемѣны въ паркѣ человѣка только потому, что онъ сдѣлался первымъ министромъ?

Онъ шелъ, разсуждая объ этомъ самъ съ собою, такъ что наконецъ довелъ себя до гнѣва. Ему было ясно, что онъ долженъ самъ болѣе вмѣшиваться во все, или его сдѣлаютъ смѣшнымъ предъ свѣтомъ. Онъ зналъ, что равнодушіе онъ можетъ перенести. Суровое порицаніе по его мнѣнію онъ тоже могъ вынести. Но къ насмѣшкамъ онъ всегда былъ чувствителенъ. Что если въ газетахъ скажутъ, что онъ выстроилъ новую оранжерею и сдѣлалъ мѣсто для стрѣльбы изъ лука для того, чтобы поддержать коалицію?

Вернувшись домой, онъ нашелъ свою жену одну въ маленькой комнатѣ, въ которой они намѣревались обѣдать. Послѣ всѣхъ своихъ трудовъ, она теперь прилегла на нѣсколько минутъ на время отсутствія своего мужа, зная, что послѣ обѣда ей придется написать кучу писемъ.

— Не знаю, сказала она: — чтобы я когда-нибудь въ жизни такъ уставала.

— Дорога не очень длинная.

— Но домъ очень большой, и мнѣ кажется, я побывала въ каждой комнатѣ, какъ пріѣхала, и собственными руками передвигала мебель въ гостиной, сосчитала масло по фунтамъ и осмотрѣла простыни и скатерти.

— Развѣ это было необходимо, Гленкора?

— Если бы я вмѣсто этого легла въ постель, я полагаю, свѣтъ все продолжалъ бы итти и сер-Орландо Дротъ все руководилъ бы Нижнею Палатой — но я полагаю, что за вещами все же надо присмотрѣть.

— На то есть люди. Ты, какъ Марфа, заботиться о многомъ.

— Я всегда находила, что съ Марфой поступлено нехорошо. Не будь Марфъ, нечего было бы ѣсть. Но странно, какъ любятъ бранить женъ. Не дѣлай я ничего, это не понравилось бы такому занятому и трудолюбивому человѣку, какъ ты.

— Кажется, я не бранилъ — до-сихъ-поръ.

— А теперь начнешь?

— Не бранить, дружокъ. Если ты оглянешься назадъ, можешь ли вспомнить, что я бранилъ тебя?

— Я могу вспомнить, что ты очень часто долженъ былъ бранить.

— Но сказать тебѣ по правдѣ, мнѣ не нравится то, что ты сдѣлала здѣсь. Я не вижу, чтобы это было необходимо.

— Люди дѣлаютъ иногда перемѣны въ своихъ садахъ безъ всякой надобности.

— Но эти перемѣны дѣлаются для твоихъ гостей. Если бы онѣ были сдѣланы для твоего собственнаго удовольствія, я не сказалъ бы ничего — хотя даже въ такомъ случаѣ, мнѣ кажется, ты могла бы сказать мнѣ, что ты намѣревалась сдѣлать.

— Какъ! когда ты такъ занятъ, что не знаешь, куда повернуться?

— Я никогда не бываю такъ занятъ, чтобы не могъ повернуться къ тебѣ. Но ты знаешь, что я жалуюсь не на это. Будь это сдѣлано для тебя самой, хотя бы было крайне пошло, я принудилъ бы себя остаться довольнымъ. Но мнѣ непріятно думать, что то, что прежде находили достаточно хорошимъ для нашихъ друзей, находятъ недостаточнымъ, потому что я занимаю такое мѣсто. Въ этомъ есть какая-то… какая-то… я почти готовъ сказать пошлость, огорчающая меня.

— Пошлость! воскликнула герцогиня, вскочивъ съ дивана.

— Я беру назадъ это слово. Я ни за что на свѣтѣ не рѣшусь сказать что-нибудь непріятное для тебя, но пожалуста, пожалуста, брось это все.

Тутъ онъ опять оставилъ ее.

Пошлость! Никакое другое слово не могло быть такъ жестоко. Онъ конечно сказалъ, что не обвиняетъ ее въ пошлости — но все-таки обвиненіе было сдѣлано. Можете вы назвать вашего друга лжецомъ яснѣе, если скажете, что не хотите сказать, что онъ солгалъ?

Они обѣдали вмѣстѣ и съ обоими сыновьями, но за обѣдомъ говорили мало. Страшное слово звучало въ ушахъ жены и воспоминаніе объ этомъ сказанномъ словѣ тяжело лежало на совѣсти мужа. Онъ очень ясно сказалъ себѣ, что это пошлость, но не намѣренъ былъ употреблять это выраженіе. Онъ даже самъ удивился, когда произнесъ его. Но оно было произнесено, и несмотря ни на какія извиненія, слово воротить было нельзя. Когда онъ смотрѣлъ чрезъ столъ на свою жену, онъ видѣлъ, что слово это было принято за большую обиду.

Она ускользнула — писать письма, сказала она, еще до конца обѣда.

— Пошлость!

Она произнесла это слово вслухъ, садясь въ маленькой комнатѣ наверху, которую она назначила для своего собственнаго употребленія. Но хотя она очень сердилась на мужа, она даже въ душѣ не противорѣчила ему. Можетъ быть, это было пошло. Но почему ей не быть пошлой, если она можетъ вѣрнѣе получить желаемое посредствомъ пошлости? Что значитъ пошлость? Разумѣется, она каждый день дѣлаетъ такія вещи, которыя были бы для нея противны, не будь ея мужъ публичный человѣкъ. Она покорялась постояннымъ сношеніямъ съ непріятными людьми. Она расточала свои улыбки — такъ она говорила теперь себѣ — на мясниковъ и мѣдниковъ. То, что она говорила, что читала, что писала, что дѣлала, куда ѣздила, къ кому была ласкова, къ кому нѣтъ — не дѣлалось ли все это для него и его популярности? Когда человѣкъ желаетъ быть первымъ министромъ, онъ долженъ покоряться пошлости и долженъ отказаться отъ своего честолюбія, если эта задача будетъ слишкомъ непріятна для него. Герцогиня думала, что это подразумѣвается со временъ Коріолана.

«Старый герцогъ отстранялся отъ этого», говорила она себѣ: «и захотѣлъ жить другимъ образомъ. А онъ самъ выбралъ. Онъ пожелалъ этого. А когда я дѣлаю это для него, потому что онъ самъ не можетъ этого дѣлать, онъ даетъ этому гадкое названіе!»

Тутъ ей пришло въ голову, что свѣтъ говоритъ ложь каждый день — и въ сложности гораздо болѣе лжи чѣмъ правды — но что свѣтъ благоразумно рѣшилъ, что свѣтъ не слѣдуетъ обвинять во лжи. Даже мужъ женѣ не осмѣлится высказать открыто недовѣріе, а въ свѣтѣ вообще каждое сказанное слово подразумѣвается справедливымъ — потому что оно сказано. Джонсъ сказалъ это и поэтому Смитъ — знавшій, что это ложь — подтвердилъ увѣреніе Джонса, и тоже солгалъ. Но такимъ образомъ свѣтъ можетъ жить пріятно. Какъ же она можетъ жить пріятно, если мужъ обвиняетъ ее въ пошлости? Разумѣется, это пошлость, но зачѣмъ ему говорить ей это? Она дѣлала это не для собственнаго удовольствія.

Письма оставались долго ненаписанными, а потомъ настала минута, когда она рѣшилась было совсѣмъ ихъ не писать. Трудъ былъ очень большой, но какая польза выйдетъ изъ того? Зачѣмъ ей пачкать свои руки, такъ что даже ея мужъ обвиняетъ ее въ пошлости? Не лучше ли отказаться отъ всего, быть замѣчательною женщиной, знатною дамой въ другомъ родѣ — трудной для доступа, скупой на благорасположеніе, аристократкой съ головы до ногъ — герцогиней изъ герцогинь? Эту роль было бы очень легко разыграть. Для этой роли требовались знатность, деньги, умѣніе себя держать, а это у нея было. Старый герцогъ дѣлалъ это легко, безъ малѣйшихъ затрудненій для себя, и съ нимъ обращались почти какъ съ божествомъ, потому что онъ держалъ себя поодаль отъ всего. Она могла еще и теперь сдѣлать перемѣну — а такъ какъ мужъ назвалъ ее пошлой, то она непремѣнно это сдѣлаетъ.

Но наконецъ, прежде чѣмъ она отошла отъ своего письменнаго стола и бумагъ, къ ней пришла другая мысль. Ничто не было для нея такъ непріятно, какъ неудача. Она знала, что затрудненія будутъ, и увѣрила себя, что преодолѣетъ ихъ съ мужествомъ и твердостью. Не есть ли это обвиненіе въ пошлости просто одно изъ затрудненій, которыя она должна преодолѣвать? Неужели мужество уже оставило ее? Неужели она такъ слаба, что одно слово можетъ лишить ее силъ слово, въ которомъ очевидно раскаялись, какъ только оно было произнесено? Пошлость! Ну — пусть она будетъ пошлою, только бы достигнуть цѣли. Потомъ къ ней пришла болѣе возвышенная мысль — мысль, которую она анализировать не могла, но которая тѣмъ не менѣе произвела свое дѣйствіе. Она твердо вѣрила въ своего мужа, находила, что онъ болѣе всѣхъ другихъ людей въ странѣ годился быть первымъ министромъ. Его слава была ей дорога. Натура у нея была честная, и хотя, можетъ быть, она въ молодости могла бы чувствовать къ нему болѣе любви, будь онъ блестящѣе, веселѣе, преданъ удовольствіямъ, пристрастенъ къ бездѣлицамъ, все-таки она признавала въ немъ достоинства, которымъ могла сочувствовать. Ему слѣдовало быть первымъ министромъ въ Англіи и поэтому она сдѣлаетъ все для того, чтобы онъ удержался на мѣстѣ. Пошлость была существенной необходимостью. Онъ могъ этого не признавать — могъ даже, еслибы ему былъ предоставленъ выборъ, отказаться быть первымъ министромъ на подобныхъ условіяхъ. Но ей не слѣдуетъ отказываться отъ своихъ плановъ. Обдумавъ все такимъ образомъ, она взяла перо и кончила всѣ письма прежде, чѣмъ позволила себѣ лечь спать.

Глава XX.
Политика сер-Орланда.

Когда гости начали съѣзжаться, наша пріятельница герцогиня, вѣроятно, преодолѣла свои маленькія затрудненія, потому что принимала гостей съ тѣмъ радушнымъ гостепріимствомъ, которое такъ пріятно, потому что кажется выходящимъ изъ сердца. Мужъ ничего болѣе не говорилъ съ нею объ этомъ и она рѣшила выкинуть изъ памяти оскорбительное слово.

Прежде всѣхъ пріѣхала мистрисъ Финнъ, но скорѣе какъ помощница хозяйки, чѣмъ какъ гостья, и ей герцогиня шутя намекнула на свои затрудненія.

— Соображая время, не надѣлали ли мы чудесъ? Вѣдь очень мило, не правда ли? Нигдѣ нѣтъ грязныхъ кучъ и все такъ зелено, какъ будто всегда было такъ. Мы приготовили сорокъ пять спаленъ. Слугъ всѣхъ помѣстили тамъ гдѣ-то въ комнатахъ надъ конюшнями очень удобно, увѣряю васъ. Имъ даже это понравилось. Всѣ комнаты нумерованы, какъ въ гостиницѣ. Это былъ единственный способъ. Одна тетрадь у меня, другая у Лекока. У меня записано, кто въ какой комнатѣ и сколько времени долженъ занимать ее. Тутъ же написано, кто кого долженъ вести къ обѣду впродолженіи двухъ недѣль. Разумѣется, это придется измѣнять, но все же легче, если у насъ будетъ основа. И для себя я также записала, кто за кѣмъ долженъ волочиться.

— Вамъ надо припрятать хорошенько эти отмѣтки.

— Никто не пойметъ ни слова, если даже онѣ и попадутся въ руки. Если написано А. В., то надо понимать X. Y. Z. А вотъ росписаніе для стрѣльбы изъ лука. Я никогда въ жизни не стрѣляла, а между тѣмъ все составила сама и напечатать велѣла. Если хочешь что-нибудь пустить въ ходъ, надо придать этому особенную важность. И я составила на первую недѣлю списокъ блюдъ съ Мильнуа, который настоящій джентльменъ — настоящій.

Тутъ она вздохнула, вспомнивъ слово мужа, такъ оскорбившее ее.

— Я привыкла думать, что Плантадженетъ усиленно трудится для десятичной системы, но не думаю, чтобы онъ трудился такъ усиленно, какъ я.

— Что говоритъ герцогъ на все это?

— Онъ ведетъ себя какъ ангелъ, ведетъ такъ хорошо, что мнѣ часто приходитъ въ голову бросить все — для него. А въ другое время я намѣреваюсь продолжать то же для него.

— Онъ не разсердился?

— Не дѣлайте вопросовъ, душечка, и не услышите лжи. Вы замужемъ уже два раза и не можете не знать, что у женщинъ не можетъ все итти гладко. Онъ сказалъ только одно слово. Его трудно было перенести, но теперь прошло.

Въ этотъ день привалила цѣлая толпа. Прежде всѣхъ пріѣхали мистеръ и мистрисъ Роби, мистеръ и мистрисъ Рэтлеръ. Пріѣхали также сер-Орландо и леди Дротъ, лордъ Рэмсденъ и сер-Тимоти Бисваксъ. Эти господа съ своими женами представляли министерство, котораго герцогъ былъ главою, и были приглашены для того, чтобы ихъ вѣрноподданство и покорность были такимъ образомъ прикованы.

Пріѣхали также мистеръ и мистрисъ Боффинъ и лордъ Трифтъ съ дочерью Анджеликой, бывшіе въ первомъ министерствѣ — одинъ на либеральной, другой на консервативной сторонѣ — и находившіеся теперь въ числѣ другихъ гостей герцога для того, чтобы другіе могли видѣть, какъ широко герцогъ желалъ раскрыть свои объятія.

Былъ и нашъ пріятель Фердинандъ Лопецъ, конечно, воспользовавшійся такимъ прекраснымъ случаемъ, чтобы пріобрѣсти себѣ такую важную общественную выгоду, какъ приглашеніе въ Гэтерумскій замокъ. Какимъ образомъ могъ отецъ, бывшій простымъ адвокатомъ, не взять въ зятья человѣка, который былъ гостемъ въ замкѣ герцога Омніума?

Были тутъ также сосѣди, Френкъ Грешэмъ изъ Грешэнбёрійскаго замка, съ женою и дочерью, начальникъ охоты въ томъ краю, богатый сквайръ стариннаго рода и глава фамиліи, къ которой принадлежалъ человѣкъ, имѣвшій притязаніе сдѣлаться современемъ первымъ министромъ. Лордъ Чильтернъ, начальникъ другой лисьей охоты за два графства отъ этого и пріятель нашъ, былъ также приглашенъ и привезъ свою жену. Была леди Розина де-Курси, старая дѣва, жившая далеко и привыкшая бывать въ Гэтерумскомъ замкѣ тридцать лѣтъ сряду, единственный остатокъ фамиліи, когда-то жившей въ этомъ краю горделиво, а теперь старшій братъ Розины, графъ, былъ разоренный человѣкъ, а младшіе братья жили съ женами за границей, сестры вышли замужъ за людей довольно ничтожныхъ по общественному положенію, мать умерла, а леди Розина жила одна въ небольшомъ котеджѣ за оградою стараго парка и все еще питала въ груди старинную гордость де-Курси.

Были капитанъ Гённоръ и майоръ Понтни, два молодые человѣка среднихъ лѣтъ, номинально служившіе въ арміи, которыхъ герцогиня послѣднее время внесла въ списокъ приверженцевъ, которые могутъ быть полезны въ своемъ родѣ. За обѣдомъ они не были застѣнчивы, танцовали, когда требовалось, хотя очень неохотно, разговаривали, хотя немного, и бѣгали по порученіямъ — перство они знали наизусть и могли разсказать подробности каждаго несчастнаго брака за послѣднія двадцать лѣтъ.

Каждый считалъ себя необходимымъ для состава лондонскаго общества и утѣшался убѣжденіемъ, что достигъ полнаго успѣха въ жизни, достигнувъ преимущества обѣдать три раза въ недѣлю съ перами и ихъ женами.

Мы помѣстили не такой полный списокъ гостей, какой можно было найти въ тогдашнихъ газетахъ, но мы достаточно назвали именъ, чтобы показать, какого рода было общество.

— Герцогинѣ придется начать съ кружка довольно несговорчиваго, сказалъ майоръ капитану.

— О, да! Я знаю это. Она желала, чтобы я былъ полезенъ, и я, разумѣется, пріѣхалъ. Я останусь здѣсь недѣлю, а потомъ вернусь въ сентябрѣ.

Пока капитанъ Гённеръ еще не получалъ приглашенія на сентябрь, но вѣдь могъ же получить.

— Я составлялъ съ нею правила для стрѣльбы изъ лука, сказалъ Понтни: — и далъ слово пріѣхать, чтобы помочь начать. Дочка Грешэма недурна.

— Немножко вялая.

— Очень пріятный цвѣтъ лица. Она будетъ очень богата; вы знаете это?

— У нея есть братъ, сказалъ капитанъ.

— О, да! есть братъ, который получитъ Грешэмское имѣніе, но ей достанутся деньги матери. На счетъ всего этого есть очень странная исторія.

Тутъ майоръ разсказалъ исторію, и во всѣхъ подробностяхъ разсказалъ не такъ.

— Невѣста не плохая ни для кого, сказалъ майоръ.

Это была правда, потому что мисъ Грешэмъ была очень милая дѣвушка; но, разумѣется, майоръ все вздоръ насказалъ о деньгахъ.

— Теперь, когда вы испытали, что вы думаете объ этомъ?

Этотъ вопросъ былъ предложенъ сер-Тимоти сер-Орланду, когда они сидѣли въ уголку кружка для стрѣльбы изъ лука, въ палаткѣ, смотря, какъ майоръ Понтни училъ мистрисъ Боффинъ, какъ класть стрѣлу на лукъ.

Всѣмъ было извѣстно, что сер-Тимоти враждебно относился къ коалиціи, хотя еще принадлежалъ къ ней, и что будетъ помогать разстроить ее, если только представится случай примкнуть къ той партіи, въ рукахъ которой останется власть. Съ сер-Тимоти обошлись дурно и онъ этого не забылъ. Сер-Орландо также послѣднее время выказалъ признаки растревоженнаго честолюбія. Онъ былъ предсѣдатель Нижней Палаты и почти сдѣлалось закономъ конституціи, что предсѣдатель Нижней Палаты долженъ быть первымъ министромъ. По-крайней-мѣрѣ многіе знали, что сер-Орландо такимъ образомъ понимаетъ законы конституціи.

— Идемъ себѣ, сказалъ сер-Орландо.

— Да — да, идемъ. Можете ли вы вообразить какое нибудь возможное сцѣпленіе обстоятельствъ, въ которыхъ мы перестали бы итти? Въ Парламентѣ всегда слишкомъ много здраваго смысла для рѣшительнаго застоя. Но довольны ли вы?

— Не скажу, чтобы былъ недоволенъ, сказалъ осторожный баронетъ. — Я не ожидалъ ничего особеннаго отъ коалиціи и ничего особеннаго отъ герцога.

— Мнѣ кажется, что мы добивались только одного — благополучно дойти до конца сессіи. Этого мы, конечно, достигли. Это уже очень многое, сер-Тимоти. Разумѣется, главная задача Парламента состояла въ томъ, чтобы собрать добавочное пособіе, и когда это сдѣлалось легко, когда всѣ нужныя деньги были присуждены единогласно, разумѣется, министры очень рады отвязаться отъ Парламента. Теперь такъ же естественно министру ненавидѣть Парламентъ, какъ его ненавидѣлъ бы король изъ рода Стюартовъ двѣсти-пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ. Довести сессію благополучно до конца есть успѣхъ и восторгъ.

— Никакое министерство не можетъ продолжаться съ такимъ ничтожнымъ принципомъ и ни одинъ министръ, придерживающійся этого принципа, не можетъ долго остаться въ министерствѣ.

Сер Тимоти, говоря это, можетъ быть, намекалъ на герцога, а можетъ быть и на самаго сер-Орланда.

— Разумѣется, такъ какъ я не въ кабинетѣ, то не имѣю права говорить, но мнѣ кажется, если бы я былъ въ кабинетѣ и желалъ — чего, признаюсь, я не желаю — продолженія настоящаго положенія вещей, я постарался бы добиться отъ герцога какого-нибудь понятія объ его политикѣ на слѣдующую сессію.

Сер-Орландо былъ человѣкъ съ дарованіями неоспоримыми. Онъ могъ говорить бѣгло — и вмѣстѣ съ тѣмъ медленно — такъ что и репортеры, и всѣ могли его слышать. Онъ былъ терпѣливъ и въ Палатѣ, и въ своемъ министерствѣ, и обладалъ большимъ дарованіемъ дѣлать то, что ему поручали люди, понимавшіе дѣло лучше чѣмъ онъ. Онъ никогда не ошибался въ своемъ офиціальномъ дѣлѣ, потому что всегда слушался письмоводителей и слѣдовалъ тому, что было прежде. Онъ былъ человѣкъ полезный и остался бы такимъ, если бы его не подняли слишкомъ высоко. Такъ какъ его надѣлили особеннымъ почетомъ и дали особенное мѣсто, онъ желалъ еще большаго.

Объ умѣренности дарованій и энергіи герцога, и вообще недостаткѣ его умѣнія управлять такъ часто упоминали въ послѣднее время при сер-Орландѣ, что сер-Орландо постепенно началъ думать, что онъ равенъ герцогу въ кабинетѣ и что, можетъ быть, ему слѣдуетъ направлять герцога. Въ началѣ ихъ соединенныхъ дѣйствій онъ нѣсколько боялся герцога, и можетъ быть, остатокъ этого чувства къ герцогу лично еще удерживалъ его. Герцоги Омніумъ всегда были людьми знатными. Но все-таки онъ, можетъ быть, обязанъ сказать нѣсколько словъ герцогу. Сер-Орландо увѣрилъ себя, что если онъ убѣдится въ необходимости сдѣлать это, то можетъ сказать даже нѣсколько словъ и герцогу Омніуму.

— Я увѣренъ, что мы не можемъ такъ продолжать, какъ мы дѣйствуемъ теперь, заключилъ разговоръ сер-Тимоти.

— Гдѣ они его подцѣпили? сказалъ майоръ капитану, указывая головой на Фердинанда Лопеца, который стрѣлялъ изъ лука съ Анджеликою Трифтъ, Боффиномъ и однимъ изъ домашнихъ секретарей герцога.

— Герцогиня отыскала его гдѣ-то. Это одинъ изъ тѣхъ баснословныхъ богачей въ Сити, которые разомъ загребаютъ сотни тысячъ; говорятъ, что его родные были грандами испанскими.

— Знаетъ ли его кто-нибудь? спросилъ майоръ.

— Всѣ скоро его узнаютъ, отвѣтилъ капитанъ: — я слышалъ, что онъ будетъ депутатомъ отъ какого-то мѣстечка, зависящаго отъ герцога. По наружности онъ мнѣ не нравится, но если у него есть деньги и онъ бываетъ здѣсь, да еще хорошъ собой, конечно онъ будетъ имѣть успѣхъ.

Въ отвѣтъ на это майоръ только заворчалъ. Майоръ былъ двумя годами старѣе капитана и, слѣдовательно, не такъ былъ расположенъ, какъ его пріятель, допустить право новичка на общественныя почести.

Именно въ эту минуту герцогиня подошла къ стрѣлявшимъ съ мистрисъ Финнъ и леди Чильтернъ. До-сихъ-поръ она еще не выходила въ садъ и, разумѣется, около нея собралась толпа. Майоръ и капитанъ, отодвинутые успѣхомъ Фердинанда Лопеца, вернулись съ пріятнѣйшими улыбками. Боффинъ отложилъ свой трактатъ на счетъ привилегій, которыя изучалъ для того, чтобы предводительствовать оппозиціей противъ министерства на слѣдующую сессію, и даже сер-Тимоти Бисваксъ, кончившій свое дѣло съ сер-Орландомъ, присоединился къ толпѣ.

— Теперь я надѣюсь, сказала герцогиня: — что вы всѣ стрѣляете по новому уставу. Это будетъ Гэтерумскій Стрѣлковый Уставъ, и сердце у меня разорвется, если кто-нибудь пойдетъ противъ него.

— Здѣсь есть двое, трое, сказалъ майоръ Понтни серіозно: — которые не хотятъ потрудиться понять.

— Мистеръ Лопецъ, сказала герцогиня, указывая пальцемъ на нашего пріятеля: — ужь не вы ли этотъ мятежникъ?

— Я боюсь, что я предложилъ… началъ Лопецъ.

— Я не хочу никакихъ предложеній — ничего кромѣ повиновенія. Вотъ сер-Тимоти Бисваксъ, мистеръ Боффинъ и сер-Орландо Дротъ недалеко, а вотъ и мистеръ Рэтлеръ; ужь лучше такого авторитета въ подобныхъ вещахъ желать нельзя. Спросите ихъ, требуются ли предложенія въ другихъ предметахъ.

— Разумѣется, нѣтъ, сказалъ майоръ Понтни.

— Ну, мистеръ Лопецъ, хотите вы или не хотите руководиться строгимъ истолкованіемъ гэтерумскаго устава? Если не хотите, то я боюсь, что мы будемъ принуждены принять вашу отставку.

— Я выходить въ отставку не хочу и буду повиноваться, сказалъ Лопецъ.

— Прекрасный министерскій отвѣтъ, замѣтила герцогиня: — я не сомнѣваюсь, что со временемъ вы достигнете высшихъ должностей и сдѣлаетесь опорой гэтерумской конституціи. Какъ онъ стрѣляетъ, мисъ Трифтъ?

— Онъ будетъ стрѣлять очень хорошо, герцогиня, если станетъ практиковаться, отвѣчала Анджелика, жизнь которой въ послѣднія семь лѣтъ была посвящена стрѣльбѣ изъ лука.

Майоръ Понтни ушелъ далеко въ паркъ, за цѣлую четверть мили, и курилъ сигару подъ деревомъ. Развѣ для этого онъ потратилъ цѣлый мѣсяцъ на то, чтобы составлять уставъ, нѣсколько разъ бывалъ даже въ типографіи для того, чтобы исполнить желаніе герцогини?

— Женщины чертовски неблагодарны, сказалъ онъ громко самъ себѣ, уединившись въ сторону: — а нѣкоторые мужчины чертовски счастливы.

Лопецъ умѣлъ положительно извлечь пользу изъ своего непослушанія.

Шуточка герцогини на счетъ министровъ вообще и преимуществъ покорности съ ихъ стороны начальнику нѣкоторымъ показалась неумѣстна. Эта шуточка была именно такого рода, какія герцогиня любила говорить — не очень значуща, но все-таки не совсѣмъ безцѣльна. Она была направлена скорѣе на ея мужа, чѣмъ на присутствующихъ его товарищей и такъ поняли тѣ, которые дѣйствительно знали ее, такъ поняли мистрисъ Финнъ и Уорбертонъ, домашній секретарь. Но сер-Орландо, сер-Тимоти и Рэтлеръ, всѣ слышавшіе это, подумали, что герцогиня намекала на раболѣпство ихъ положенія; а Боффинъ, слышавшій это, возрадовался внутренно, что это не могло относиться къ нему, и думалъ, съ какимъ удовольствіемъ онъ разскажетъ этотъ анекдотъ въ дальнихъ закоулкахъ клубовъ. Бѣдная герцогиня! грустно думать, что послѣ такихъ геркулесовскихъ трудовъ она испортила свое дѣло однимъ необдуманнымъ словомъ, можетъ быть, болѣе чѣмъ подвинула его всею своею энергіей.

Во все это время герцогъ былъ въ замкѣ, но рѣдко выходилъ къ гостямъ — какъ читатели, надѣюсь, поймутъ, вовсе не изъ сознанія важности своего присутствія, но подъ вліяніемъ убѣжденія, что публичный человѣкъ не долженъ даромъ тратить время. Онъ завтракалъ въ своей комнатѣ, потому что такимъ образомъ могъ кончить завтракъ въ десять минутъ. Всѣ газеты читалъ одинъ, потому что могъ такимъ образомъ устремить всѣ свои мысли на ихъ содержаніе. Жизнь всегда была для него слишкомъ серіозна для того, чтобы тратить ее даромъ. Каждый день послѣ двѣнадцати часовъ онъ выходилъ гулять для моціона и охотно принялъ бы всякаго спутника, если бы какой-нибудь спутникъ предложилъ ему себя. Но онъ выходилъ въ какую-то боковую дверь, находя ее удобнѣе, и поэтому когда его видѣли другіе, то предполагали, что онъ желаетъ остаться невидимымъ.

— Я и понятія не имѣлъ, чтобы въ герцогѣ было столько гордости, сказалъ Боффинъ своему старому товарищу сер-Орланду.

— Гордость ли это? спросилъ сер-Орландо.

— Можетъ быть, застѣнчивость, отвѣтилъ мудрый Боффинъ. — Два эти качества такъ похожи, что вы не можете замѣтить разницу. Но человѣкъ, къ несчастію одаренный тѣмъ или другимъ качествомъ, едва ли можетъ быть первымъ министромъ.

На другой день послѣ этого сер-Орландо думалъ, что настало время, когда онъ можетъ сказать то полезное слово герцогу, которое непремѣнно нужно, чтобы кто-нибудь сказалъ изъ его товарищей и которое, конечно, никто изъ товарищей не имѣлъ такого права сказать, какъ тотъ, кто былъ предсѣдателемъ Нижней Палаты. Онъ ясно понималъ, что хотя они собрались въ Гэтерумскомъ замкѣ для веселостей, однако всякое время годится для разсужденія о государственныхъ дѣлахъ. Неизвѣстно ли всему свѣту, что когда осенью Бисмарки сего міра, или тѣ, кто выше даже Бисмарковъ, съѣзжаются въ томъ или другомъ прелестномъ здоровомъ мѣстечкѣ, дѣла міра сего рѣшаются въ маленькихъ собраніяхъ, легче, скорѣе и вѣрнѣе, чѣмъ въ большихъ парламентахъ министерства! Сер-Орландо до-сихъ-поръ зналъ это, но едва ли когда этимъ пользовался. Онъ давно занималъ правительственное мѣсто, но эти пріятныя совѣщанія могутъ по самому своему свойству доставаться въ удѣлъ весьма немногимъ. Но теперь очевидно настало время.

Въ воскресенье сер-Орландо поймалъ герцога въ то самое время, когда онъ выходилъ изъ дома гулять. Многіе въ замкѣ еще спали. Много было разговоровъ о томъ, прилично ли въ воскресенье заниматься стрѣльбою изъ лука, и при этомъ разсужденіи упомянуто распространявшееся мнѣніе о томъ, что Національную Галерею слѣдуетъ открывать въ воскресный день. Но герцогиня не хотѣла дозволить стрѣльбу.

— Намъ-то именно и не слѣдуетъ предрѣшать этотъ вопросъ, сказала герцогиня.

Герцогиня съ разными дамами, съ Понтни, Теннеромъ и другими послушными мужчинами, была въ церкви. Никто изъ министровъ, разумѣется, не могъ оставить толстыя сумки, всегда присылаемыя изъ Лондона по суботнимъ вечерамъ, вѣроятно-какъ мы думаемъ — предлогъ, чтобы не итти къ обѣднѣ, и спокойно проводили утро, дремля надъ новыми романами.

Герцогъ, всегда справедливый въ своемъ намѣреніи, но всегда ошибавшійся на дѣлѣ, остался дома работать все утро и этимъ привелъ въ негодованіе людей строгихъ, а въ церковь пошелъ одинъ послѣ двѣнадцати часовъ, оскорбивъ этимъ людей общежительныхъ. Церковь была возлѣ дома и онъ вернулся перемѣнить сертукъ и шляпу и взять палку. Но когда онъ подкрадывался изъ боковой калитки, сер-Орландо налетѣлъ на него.

— Если ваше сіятельство идете гулять и примите спутника, я буду очень радъ сопровождать васъ, сказалъ сер-Орландо.

Герцогъ выразилъ удовольствіе и дѣйствительно былъ доволенъ. Онъ былъ бы радъ увеличить свою личную короткость съ своими товарищами, если бы это можно было сдѣлать пріятнымъ образомъ.

Они прошли почти милю по парку, наблюдая за величественными движеніями оленей и разговаривая о разныхъ ничтожныхъ предметахъ, прежде чѣмъ сер-Орландо нашелъ случай вставить свое словцо. Наконецъ онъ сдѣлалъ это довольна круто.

— Мнѣ кажется, что намъ порядочно удалась прошлая сессія, сказалъ онъ, все стоя подъ старымъ дубомъ.

— Порядочно удалась, повторилъ герцогъ.

— И я полагаю, намъ нечего очень бояться слѣдующей сессіи.

— Я не боюсь ничего, сказалъ герцогъ.

— Но…

Сер-Орландо колебался, однако герцогъ не сказалъ ни слова, чтобы помочь ему. Сер-Орландо вдругъ нашелъ, что герцогъ никогда еще не казался до такой степени герцогомъ какъ теперь. Сер-Орландо помнилъ стараго герцога и вдругъ нашелъ, что племянникъ и дядя очень походили другъ на друга. Но предводителю Нижней Палаты неприлично было бояться кого-нибудь.

— Какъ вы думаете, продолжалъ сер-Орландо: — не постараться ли намъ условиться между собою относительно политики? Я не знаю, долго ли министерство безъ опредѣленнаго образа дѣйствій можетъ пользоваться довѣріемъ страны. Возьмите послѣднее полстолѣтіе. Было много разныхъ политикъ, пользовавшихся болѣе или менѣе общимъ согласіемъ; вольная торговля… Тутъ сер-Орландо ласково махнулъ рукою, показывая, что изъ уваженія къ своему собесѣднику онъ готовъ помѣстить во главѣ списка политику, не всегда пользовавшуюся его собственнымъ согласіемъ: — постоянная реформа въ Парламентѣ, чему я отъ всего моего сердца оказалъ мою ничтожную помощь.

Герцогъ вспомнилъ, какъ была украдена одежда купавшагося, и что сер-Орландо былъ одинъ изъ самыхъ проворныхъ воровъ.

— Уничтоженіе папства, ирландскія немощи, баллотировка, сокращеніе расходовъ все имѣло свое время.

— То, что слѣдуетъ сдѣлать, я полагаю, представляется само, потому что это само по себѣ желательно, а не по потому, что желательно дѣлать что-нибудь.

— Именно — безъ всякаго сомнѣнія. Но все-таки, если вы подумаете хорошенько, то никакое министерство не продолжится безъ какой-нибудь политики. Послѣднюю часть прошлой сессіи мы всѣ запряглись и ничего болѣе нельзя было ожидать отъ насъ, но мнѣ кажется, что въ будущемъ году намъ нужно опредѣлить себѣ политику. Я боюсь, что ничего нельзя сдѣлать въ Ирландіи.

— Мистеръ Финнъ имѣетъ планы…

— Ахъ! да; ну, ваша свѣтлость, мистеръ Финнъ очень талантливый молодой человѣкъ, это вѣрно, но я не думаю, чтобы мы могли поддержать себя его планомъ объ ирландской реформѣ.

Сер-Орландо нѣсколько увлекся своимъ собственнымъ краснорѣчіемъ и смирнымъ видомъ герцога, и прервалъ герцога. Герцогъ опять принялъ герцогскій видъ; но тутъ сер-Орландо не замѣтилъ его физіономіи.

— Самъ я склоняюсь въ пользу усиленнаго вооруженія. Я изучалъ этотъ предметъ и думаю, что народъ не прочь слегка увеличить смѣту въ этомъ отношеніи. Разумѣется, есть выборы.

— Я подумаю о томъ, что вы говорили, сказалъ герцогъ.

— А что касается выборовъ…

— Я объ этомъ подумаю, сказалъ герцогъ. — Видите вы этотъ дубъ? Это самое большое дерево здѣсь въ Гэтерумѣ и я сомнѣваюсь, есть ли дерево больше него въ этой части Англіи.

Голосъ и слова герцога не были невѣжливы, но въ нихъ было что-то такое, помѣшавшее сер-Орланду опять вернуться съ выборамъ и усиленному вооруженію.

Глава XXI.
Новый лебедь герцогини.

Когда общество пробыло въ Гэтерумскомъ замкѣ около недѣли, Фердинандъ Лопецъ очевидно сдѣлался фаворитомъ герцогини и по ея просьбѣ обѣщалъ остаться тамъ еще нѣсколько дней. Онъ едва ли говорилъ съ герцогомъ съ-тѣхъ-поръ, какъ былъ въ его домѣ — но не многіе изъ этого пестраго собранія разговаривали съ герцогомъ. Гённеръ и Понтни уѣхали — капитанъ увѣрялъ, что его отвращеніе къ выскочкѣ португальцу было такъ сильно, что онъ не могъ долѣе оставаться съ нимъ въ одномъ домѣ, а майоръ, отличавшійся большею энергіей рѣшилъ, что онъ осадитъ этого выскочку.

— Ужасно думать, какую силу имѣютъ деньги въ нынѣшнее время, сказалъ капитанъ.

Капитанъ совершенно стряхнулъ съ своихъ ногъ гэтерумскій прахъ, но майоръ устроилъ такъ, что для него опять будетъ постель въ октябрѣ — еще на одну счастливую недѣльку; но онъ долженъ былъ вернуться только по зову герцогини.

— Вы не забудете, герцогиня? сказалъ онъ, умоляя ее вспомнить о немъ, когда прощался. — Я вѣдь очень трудился надъ уставомъ — не такъ ли?

— Мнѣ кажется, они не интересуются уставомъ, сказала герцогиня: — но я все-таки вспомню.

— Съ кѣмъ это я видѣла тебя въ саду? сказала герцогиня своему мужу въ одинъ день.

— Съ леди Розиной де-Курси, я полагаю.

— Господи помилуй! какую спутницу выбралъ ты!

— Почему же? Почему мнѣ не говорить съ леди Розиною де-Курси?

— Я вовсе не ревную тебя, если ты намекаешь на это. Я не думаю, чтобы леди Розина похитила твое сердце у меня. Но для чего ты выбралъ именно ее, когда многіе считали бы себя осчастливленными навѣкъ, если бы ты прошелся съ ними разъ?

— Но я не желаю осчастливить никого, сказалъ герцогъ: — а особенно такимъ образомъ.

— О чемъ ты могъ съ нею говорить?

— Она говорила о своихъ родныхъ. Мнѣ нравится леди Розина. Она живетъ здѣсь одна и въ бѣдности. Можетъ быть, на свѣтѣ нѣтъ ничего печальнѣе женской отрасли благороднаго, но обѣднѣвшаго дома.

— Ничего не можетъ быть скучнѣе, конечно.

— Для меня искренніе люди не скучны. Я жалѣю объ этой бѣдной дѣвушкѣ. Она гордится своимъ происхожденіемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ не стыдится своей бѣдности.

— Однако, несмотря на свое происхожденіе, она всю свою жизнь была готова освободиться отъ своей бѣдности. Не долѣе какъ три года тому назадъ она употребляла всѣ силы, чтобы выйти за пивовара въ Сильвербриджѣ. Я желала бы, чтобъ ты могъ посвящать нѣсколько болѣе времени другимъ.

— То-есть стрѣлять изъ лука?

— Нѣтъ, я не желаю стрѣлять. Ты можешь исполнять обязанность хозяина не стрѣляя. Неужели ты не можешь гулять съ кѣмъ-нибудь кромѣ леди Розины де-Курси?

— Я въ прошлое воскресенье гулялъ съ сер-Орландомъ Дротомъ и несравненно болѣе предпочитаю леди Розину.

— Вы не поссорились? рѣзко спросила герцогиня.

— О, нѣтъ!

— Конечно, онъ пустоголовый идіотъ. Всѣмъ это извѣстно. И мѣсто-то въ Палатѣ ему дали свыше его способностей. Но съ нимъ ссориться теперь негодится.

— Мнѣ кажется, что я человѣкъ не сварливый, Кора. Не могу даже припомнить, чтобы я ссорился съ кѣмъ-нибудь. Но, можетъ быть, мнѣ позволительно…

— Осадить человѣка, хочешь ты сказать. Ну, я на твоемъ мѣстѣ не дѣлала бы даже и этого съ сер-Орландомъ, хотя могу понять, что это и легко, и пріятно.

— Я желалъ бы, чтобъ ты не говорила за меня пошлыхъ фразъ, Кора. Если я нахожу, что человѣкъ навязывается мнѣ насильно, я, разумѣется, обязанъ высказать ему мое мнѣніе.

— Сер-Орландо навязывался тебѣ?

— Вовсе нѣтъ. Онъ занимаетъ такое положеніе, которое даетъ ему право говорить мнѣ многое такое, чего другой сказать не можетъ. Но опять я его мнѣніемъ не дорожу и не умѣю дѣлать видъ, будто согласенъ съ человѣкомъ, когда пропускаю безъ вниманія его слова.

— Это совершенно справедливо, Плантадженетъ.

— И вотъ почему мнѣ было непріятно разговаривать съ сер-Орландомъ, когда я могъ сочувствовать леди Розинѣ.

— Что ты думаешь о Фердинандѣ Лопецѣ? спросила герцогиня съ умышленной внезапностью.

— Что я думаю о мистерѣ Лопецѣ? Я вовсе о немъ ни думалъ. Съ какой стати мнѣ думать о немъ?

— Я желаю, чтобы ты о немъ подумалъ. Я нахожу, что онъ очень пріятный человѣкъ, и увѣрена, что онъ на пути къ успѣху.

— Ты можешь думать послѣднее и быть увѣрена въ первомъ.

— Очень хорошо. Для того, чтобы сдѣлать тебѣ удовольствіе, я буду думать послѣднее и буду увѣрена въ первомъ. Я не полагаю, правда, что мистеръ Грей ѣдетъ въ Персію?

Мистеръ Грей былъ короткій другъ герцога и депутатъ отъ сосѣдняго съ Гэтерумомъ мѣстечка Сильвербриджа.

— Кажется, поѣдетъ. Я не сомнѣваюсь въ этомъ. Онъ поѣдетъ послѣ Рождества.

— И откажется отъ своего мѣста?

Герцогъ отвѣчалъ не сейчасъ. Только что было рѣшено — рѣшено самимъ его другомъ — что мѣсто будетъ оставлено, когда поѣздка въ Персію была предпринята. Мистеръ Грей, не послушавшись совѣта герцога, рѣшилъ, что онъ не можетъ, будучи въ Персіи, исполнять въ то же время свою обязанность въ Нижней Палатѣ. Но это намѣреніе пока было извѣстно только герцогу и онъ недоумѣвалъ, какъ герцогиня такъ проворно напала на него. Онъ даже съ намѣреніемъ скрывалъ это отъ герцогини, чувствуя, что она, можетъ быть, захочетъ сказать что-нибудь непріятное, какъ только до нея дойдетъ извѣстіе объ этомъ.

— Да, сказалъ герцогъ: — кажется, онъ откажется отъ своего мѣста. Это его намѣреніе, хотя я не нахожу его нужнымъ.

— Пусть это мѣсто получитъ мистеръ Лопецъ.

— Мистеръ Лопецъ?

— Да; онъ даровитъ, по всей вѣроятности, будетъ имѣть успѣхъ и сдѣлается полезенъ тебѣ. Потрудись съ нимъ поговорить. Тебѣ именно нужна помощь такого рода. Вы, министры, тасуете старыя карты до того, что онѣ такъ изорвутся и загрязнятся, что вы не въ состояніи различать очковъ.

— Я самъ изъ колоды старыхъ, грязныхъ картъ, сказалъ герцогъ.

— Ты самъ знаешь, что это вздоръ. Человѣкъ, стоящій во главѣ дѣлъ, какъ ты, не можетъ быть включенъ въ ту колоду, о которой ты говоришь. Тебѣ нужна новая кровь, или новое дерево, или новый металлъ, или какъ бы ты ни назвалъ это. Послушайся моего совѣта и испытай этого человѣка. Онъ не нищій. Ему деньги не нужны.

— Кора, у тебя всѣ гуси — лебеди.

— Это несправедливо съ твоей стороны. Я еще никогда не представляла тебѣ гуся. Всѣ мои лебеди лебедями и оказывались. Кто свелъ тебя и самого любимаго твоего лебедя, мистера Грея? Я называть никого не хочу, но это твои лебеди оказались гусями.

— Не мое дѣло выбирать депутата отъ Сильвербриджа.

Когда онъ сказалъ это, она бросила на него взглядъ, который нарушилъ даже его серіозность, взглядъ, который почти выражалъ просьбу не говорить этого глухимъ.

— Ты не понимаешь, Кора, этихъ вещей. Вліяніе, которое землевладѣльцы имѣютъ въ мѣстечкахъ, примыкающихъ къ ихъ землѣ, понижается каждый день, и отсюда возникаетъ вопросъ, долженъ ли добросовѣстный человѣкъ пользоваться этимъ вліяніемъ.

— Не думаю, чтобы тебѣ было пріятно видѣть въ Парламентѣ твоимъ противникомъ депутата отъ Сильвербриджа.

— Мнѣ, можетъ быть, придется выносить что-нибудь еще хуже этого.

— Да — въ томъ-то и дѣло. Человѣкъ этотъ здѣсь и ты имѣешь случай узнать его. Разумѣется, я ничего ему не намекала. Если бы кто-нибудь изъ Паллизеровъ захотѣлъ этого мѣста, я не сказала бы ни слова. Какой болѣе патріотическій подвигъ можетъ совершить покровитель мѣстечка, какъ не выбрать человѣка не извѣстнаго ему, не родственника, совершенно посторонняго, а за одни его достоинства.

— Но я не знаю достоинствъ мистера Лопеца.

— Я за нихъ поручусь, сказала герцогиня.

Герцогъ засмѣялся и оставилъ ее.

Герцогиня сказала истиную правду своему мужу — она дѣйствительно не говорила ни слова Лопецу о Сильвербриджѣ; но не много прошло времени послѣ этого, когда она сказала нѣсколько словъ. Въ тотъ же самый день она осталась съ нимъ одна въ саду — и если не совсѣмъ одна, топо-крайней-мѣрѣ могла сказать ему нѣсколько словъ наединѣ. Онъ конечно воспользовался временемъ, которое провелъ въ замкѣ, и заслужилъ расположеніе многихъ дамъ и неудовольствіе многихъ мужчинъ.

— Вы, кажется, еще не были въ Парламентѣ? сказала герцогиня.

— И не старался попасть туда.

— Можетъ быть, вамъ это не нравится.

— Напротивъ, сказалъ онъ: — я считаю это здѣсь, въ Англіи, выше всего. Мѣсто въ Парламентѣ даетъ здѣсь человѣку такое положеніе, какого онъ не имѣетъ ни въ какой другой странѣ.

— Такъ зачѣмъ же вы не попытаетесь?

— Затѣмъ, что я попалъ въ другую колею. Я сдѣлался человѣкомъ Сити — однимъ изъ тѣхъ, которые занимаются торговыми дѣлами для того, чтобы нажить деньги.

— И вы довольны этимъ?

— Нѣтъ, герцогиня, конечно, нѣтъ. Это не удовлетворяетъ меня, а напротивъ, внушаетъ отвращеніе. Не то чтобы я не любилъ деньги, но ихъ недостаточно для цѣли жизни. Я полагаю, что постараюсь когда-нибудь попасть въ Парламентъ. Но мѣстъ въ Парламентѣ не такъ много, какъ ягодъ на кустѣ.

— Почти, сказала герцогиня.

— Не въ моей сторонѣ. Эти хорошія вещи какъ будто нарочно достаются однимъ, а не другимъ. Будь завтра общіе выборы, я не зналъ бы, гдѣ искать мѣсто.

— Они иногда находятся безъ общихъ выборовъ, сказала герцогиня.

— Вы на что-нибудь намекаете теперь?

— Да, намекаю. Но я очень скромна и дальше намековъ нейду. Мнѣ кажется, что мистеръ Грей, депутатъ отъ Сильвербриджа, ѣдетъ въ Персію; мистеръ Грей членъ Парламента. По общему мнѣнію никто въ Англіи не знаетъ лучше мистера Грея, что человѣкъ долженъ дѣлать. Вотъ почему мистеръ Грей не будетъ депутатомъ отъ Сильвербриджа. Это логично, не правда ли?

— А можетъ ли ваша свѣтлость такъ же логично доказать мнѣ, что я могу занять его мѣсто?

— Нѣтъ — а если и могу, то мою логику въ этомъ отношеніи я оставляю при себѣ.

Конечно, у нея былъ въ головѣ небольшой силлогизмъ о томъ, что если герцогъ управляетъ мѣстечкомъ, а жена герцога управляетъ герцогомъ, то поэтому она можетъ управлять и мѣстечкомъ, но она не сочла благоразумнымъ произносить это теперь.

— Я нахожу, что членамъ Парламента лучше быть неженатыми, сказала герцогиня.

— Но я женюсь, сказалъ Лопецъ.

— Вы женитесь?

— Я не имѣю права это говорить, потому что отецъ дѣвицы отказалъ мнѣ.

Тутъ онъ разсказалъ герцогинѣ всю исторію, и разсказалъ такъ, что пріобрѣлъ ея полное сочувствіе. Разсказывая, онъ не говорилъ, что богатъ, не хвастался, что поиски за богатствомъ, о которыхъ онъ упоминалъ, были успѣшны, но далъ понять, что за деньгами остановки не будетъ.

— Вы, можетъ быть, слыхали объ этомъ семействѣ? прибавилъ онъ.

— Я, разумѣется, слышала о Вортонахъ и знаю, что изъ нихъ одинъ баронетъ — но болѣе ничего о нихъ не знаю. Кажется, онъ человѣкъ не богатый.

— Моя мисъ Вортонъ — та, которую я желаю назвать моею — дочь лондонскаго адвоката. Онъ, кажется, богатъ.

— Такъ она богатая наслѣдница?

— Я полагаю такъ — но это соображеніе ничего не значитъ для меня. Я всегда считалъ себя творцомъ своего собственнаго состоянія и не желаю быть обязанъ матеріальными удобствами женѣ.

— Чистая любовь! замѣтила герцогиня.

— Да, мнѣ кажется такъ. Это очень смѣшно.

— А почему не соглашается богатый адвокатъ?

— Богатый адвокатъ, герцогиня, закоренѣлый старый тори, который думаетъ, что его дочь должна выйти только за англійскаго тори, а я не совсѣмъ таковъ.

— Въ нынѣшнее время отецъ не можетъ связать дочь свою политикой, когда она влюбилась.

— Есть другія причины. Онъ не любитъ иностранцевъ. А я англичанинъ, но имя у меня иностранное. Онъ думаетъ, что такое важное саксонское имя, какъ Вортонъ, нельзя перемѣнить на такое ничтожное латинское, какъ Лопецъ.

— А дѣвица не пренебрегаетъ латинскимъ именемъ?

— Думаю, что нѣтъ.

— И тѣмъ, кто его носитъ?

— А! этимъ я хвастаться не долженъ. Но сказать по правдѣ, намъ служитъ препятствіемъ только нежеланіе отца.

— Когда и у васъ, и у нея денегъ вдоволь? спросила герцогиня.

Лопецъ пожалъ плечами. Это при подобныхъ обстоятельствахъ могло не значить ничего, но герцогиня приняла это за доказательство, что вопросъ рѣшенъ и затрудненій не допускается.

— Такъ ужь лучше старику согласиться сейчасъ. Разумѣется, дочь можетъ одержать надъ нимъ верхъ.

Такимъ образомъ герцогиня Омніумъ сдѣлалась другомъ Фердинанда Лопеца.

Глава ХХІI.
Сент-Джемскій паркъ.

Въ концѣ сентября Эверетъ Вортонъ и Фердинандъ Лопецъ были вмѣстѣ въ Лондонѣ, и такъ какъ тамъ не было никого — по-крайней-мѣрѣ оба говорили такъ — они часто видались. Мы знаемъ, что Лопецъ провелъ часть прошлаго мѣсяца въ Гэтерумскомъ замкѣ и хорошо употребилъ свое время, но Эверету Вортону посчастливилось менѣе. Онъ немножко сердился на отца, можетъ быть даже на всѣхъ Вортоновъ вообще, которые, какъ онъ находилъ, недостаточно цѣнили его. Если «что-нибудь случится» съ негоднымъ племянникомъ, онъ, самъ Эверетъ, сдѣлается наслѣдникомъ, и часто предавался размышленіямъ, что весьма вѣроятно, что-нибудь съ племянникомъ случится.

Онъ не часто видалъ этого двоюроднаго братца, но всегда слышалъ о немъ какъ о пьяницѣ, обремененномъ долгами и затруднительными обстоятельствами, и въ такомъ положеніи, въ которомъ вѣроятно что-нибудь «случится». Разумѣется, всегда опасно, что молодой человѣкъ можетъ жениться и имѣть сына, но пока объ Эверетѣ Вортонѣ такъ же много думали въ Вортонскомъ замкѣ, какъ и объ Артурѣ Флечерѣ. Его пригласили въ Вортонскій замокъ, но какъ ему показалось, не совсѣмъ лестнымъ для него образомъ, и онъ отказался. Потомъ онъ собирался поѣхать съ Артуромъ Флечеромъ куда-то на охоту, но это неудалось по милости нѣсколькихъ словъ, которыми онъ размѣнялся съ Артуромъ о Лопецѣ. Артуръ желалъ услышать отъ него, что Лопецъ самозванецъ и нахалъ — но онъ принялъ сторону Лопеца, и поэтому когда настала пора, ему нечего было ѣхать на охоту. Онъ оставался въ Лондонѣ до половины августа, а потомъ отправился за границу одинъ съ горячимъ намѣреніемъ изучать германскую политику; но онъ, можетъ быть, нашелъ, что германская политика не обнаруживается осенью, или что чужеземный край нельзя хорошо изучать въ одиночествѣ — и вернулся.

Поздно осенью, какъ-разъ предъ отъѣздомъ отца и сестры изъ Лондона, ему пришлось перемолвиться нѣсколькими словами съ старымъ адвокатомъ. Надо было расплатиться по нѣкоторымъ счетамъ и содержанія, получаемаго Эверетомъ отъ отца, оказалось недостаточно. Его часто было недостаточно и потомъ Эверету были необходимы деньги на поѣздку въ Германію. Вортонъ, вѣроятно, говорилъ бы менѣе о деньгахъ, если бы сынъ не прибавилъ къ своей просьбѣ намекъ на Парламентъ.

— Нѣкоторые господа теперь серіозно собираются въ Прогрессѣ и, разумѣется, будетъ необходимо знать, кто будетъ готовъ выступить впередъ при слѣдующимъ выборахъ.

— Я знаю одного, кто не выступитъ, сказалъ отецъ: — судя по умѣнью, съ какимъ онъ теперь распоряжается денежными дѣлами.

Въ этомъ было болѣе строгости, чѣмъ старикъ имѣлъ намѣреніе выказать, потому что онъ часто думалъ про себя, не лучше ли ему понудить своего сына вступить въ Парламентъ. И сумма, которую теперь просили его дать впередъ, была не велика — не болѣе того, чего онъ ожидалъ вдобавокъ къ той скромной суммѣ, которую давалъ своему сыну. Онъ былъ богатъ и не жалѣлъ денегъ. Но онъ находилъ въ этомъ двойномъ нападеніи какую-то наглость, которую считалъ своимъ долгомъ наказать. Поэтому онъ мало подалъ надежды своему сыну.

— Разумѣется, если вы мнѣ скажете, что не намѣрены давать мнѣ болѣе того содержанія, которое положили мнѣ, такъ нечего и говорить.

— Мнѣ кажется, напротивъ, что ты просилъ меня сейчасъ заплатить значительную сумму кромѣ твоего содержанія и что я согласился.

Эверетъ болѣе не спорилъ, но позволилъ себѣ думать, что отецъ дурно обращается съ нимъ. Придетъ время, когда онъ вѣроятно сдѣлается наслѣдникомъ не только отцовскихъ денегъ, но и Вортонскаго титула и Вортонскаго помѣстья — когда его положеніе въ странѣ сдѣлается, какъ онъ часто говорилъ себѣ, значительнымъ. Возможно ли ему не порицать отца за то, что онъ не позволяетъ ему получить въ молодыхъ лѣтахъ то парламентское воспитаніе, которое позволитъ ему сдѣлаться украшеніемъ Нижней Палаты и охраною своей страны не будущее время?

Кромѣ него и Лопеца почти никого не было въ клубѣ. Лопецъ былъ совершенно доволенъ тѣмъ, что остался въ Лондонѣ. Онъ не только былъ уже разъ въ Гэтерумскомъ замкѣ, но и опять ѣхалъ туда. И онъ имѣлъ предъ собою блистательныя надежды — такія блистательныя, что онѣ начали наконецъ принимать видъ вѣроятія. Онъ переписывался съ герцогинею и сообразилъ изъ ея нѣсколько двусмысленныхъ словъ, что герцогъ, вѣроятно, согласенъ съ ея желаніями на счетъ Сильвербриджа. Ваканція еще не была объявлена. Грей не оставилъ за собою мѣста въ Парламентѣ, хотя могъ бы это сдѣлать, но совѣсть не позволяла ему исполнять въ отдаленной части свѣта обязанности несовмѣстныя съ мѣстомъ члена Парламента. Искатели мѣстъ, безъ сомнѣнія, уже напали на слѣдъ, но герцогиня думала, что мѣсто это слово герцога можемъ доставить Лопецу. Счастливый искатель принялъ это за обѣщаніе. Были у него также въ виду разныя денежныя спекуляціи, относительно которыхъ онъ не могъ положиться вполнѣ на энергію Секстона Паркера или помощь Мильса Гепертона. Сектусъ Паркеръ всѣмъ сердцемъ и всею душой втянулся въ это дѣло, но Мильсъ Гепертонъ довольно холодно отнесся къ этому. Но, несмотря на это, Фердинандъ Лопецъ былъ счастливъ. Вѣроятно ли, чтобы мистеръ Вортонъ сталъ сопротивляться браку, который сдѣлаетъ его дочь женою члена Парламента и короткаго друга герцогини Омніумъ?

Онъ сказалъ нѣсколько словъ о своихъ надеждахъ относительно своего брака, но Эверетъ сначала такъ былъ занятъ своими собственными дѣлами, что обращать большое вниманіе не могъ на дѣло сравнительно ничтожное.

— Честное слово, сказалъ онъ: — я начинаю сердиться на моего родителя, а это мнѣ не нравится совсѣмъ.

— Я могу понять, что вы не можете быть довольны, когда онъ сердится на васъ.

— Это меня не такъ волнуетъ. Онъ одумается. Какъ бы ни былъ онъ несправедливъ теперь, онъ менѣе всѣхъ на свѣтѣ способенъ сдѣлать несправедливость въ своемъ завѣщаніи. Я имѣю къ нему полное довѣріе. Но я вынужденъ непріязненно относиться къ нему, потому что убѣжденъ, что онъ не допуститъ меня сдѣлать важный шагъ въ жизни, пока вся моя жизнь не пропадетъ даромъ.

— Вы думаете о Парламентѣ?

— Разумѣется. Я не говорю, что вы не англичанинъ, но вы не на столько англичанинъ, чтобы понять, что значитъ для насъ Парламентъ.

— Я надѣюсь понять — когда-нибудь, сказалъ Лопецъ.

— Можетъ быть. Можетъ быть, вы это поймете послѣ двѣнадцатилѣтняго брака на англичанкѣ и когда у васъ будетъ полдюжина дѣтей англичанъ. Но взгляните на мое положеніе. Мнѣ двадцать восемь лѣтъ.

— Я четырьмя годами старѣе васъ.

— Для васъ въ этомъ нѣтъ важности ни на волосъ, продолжалъ Эверетъ: — но для меня нѣсколько лѣтъ значатъ все. Я имѣю право предполагать, что могу быть способнымъ представителемъ графства — положимъ, лѣтъ чрезъ двадцать. Тогда, вѣроятно, я буду главою фамиліи и богатъ. Сообразите, что значило бы для меня парламентское воспитаніе. А между тѣмъ я именно въ этой жизни могу быть полезенъ. Вы не сочувствуете мнѣ, но понять меня можете.

— И сочувствую, и понимаю. Я самъ думаю поступить въ Парламентъ.

— Вы?

— Да, я.

— Стало быть, вы очень измѣнили вашъ образъ мыслей въ послѣдніе два мѣсяца.

— Я перемѣнилъ мои идеи. Главная цѣль моей жизни, какъ вамъ извѣстно, жениться на вашей сестрѣ, и будь я членомъ Парламента, я думаю, что часть затрудненій устранилась бы.

— Но вѣдь выборовъ не будетъ по-крайней-мѣрѣ года три, сказалъ Эверетъ Вортонъ, вытаращивъ глаза на своего друга. — Неужели вы заставите Эмилію ждать распущенія Парламента?

— Бываютъ случайныя ваканціи, сказалъ Лопецъ.

— Развѣ вамъ представляется что-нибудь въ этомъ родѣ?

— Кажется. Я не могу разсказать вамъ всѣхъ подробностей, потому что онѣ касаются другихъ, но нѣтъ ничего невозможнаго, что я попаду въ Палату до… пожалуй, хоть чрезъ три мѣсяца.

— Чрезъ три мѣсяца! воскликнулъ Эверетъ, у котораго слюнки потекли при мысли о надеждахъ его друга. — Вотъ что значитъ гостить у перваго министра!

Лопецъ пожалъ плечами.

— Честное слово, я васъ не могу понять, продолжалъ Эверетъ. — Кажется, не такъ давно вы разсуждали въ этой самой комнатѣ о нелѣпости парламентской карьеры — да, подтрунивали надо мною, когда я заступился за нее — а теперь вы сами попадаете въ Парламентъ какимъ-то таинственнымъ образомъ, котораго я не могу понять.

Очевидно, Эверетъ Вортонъ считалъ себя обиженнымъ успѣхомъ своего друга.

— Никакой таинственности нѣтъ; я только не могу называть именъ.

— Какое это мѣстечко?

— Не могу сказать вамъ теперь.

— Вы знаете навѣрно, что ваканція будетъ?

— Навѣрно.

— И васъ пригласятъ?

— Въ этомъ я увѣренъ.

— Разумѣется, всякій можетъ сдѣлаться кандидатомъ, приглашенъ или нѣтъ.

— Если я выступлю кандидатомъ, я это сдѣлаю съ очень сильною подпорой. Не говорите объ этомъ виконту. Я говорю вамъ это потому, что уже считаю мои отношенія къ вамъ такими близкими, что могу говорить вамъ все.

— А между тѣмъ вы не говорите мнѣ подробностей.

— Я говорю вамъ все, что могу сказать по совѣсти.

Эверетъ Вортонъ, конечно, былъ оскорбленъ извѣстіями, сообщенными ему другомъ, и прямо это показалъ. Такъ было непріятно, что если въ Парламентѣ оказывалась неожиданная ваканція, она доставалась этому человѣку, который совсѣмъ ею не дорожилъ и могъ извлечь изъ нея пользу только для себя. Кому нужно, чтобы Фердинандъ Лопецъ былъ въ Парламентѣ? Фердинандъ Лопецъ не обращалъ вниманія на великіе политическіе вопросы государства. Онъ ничего не зналъ о трудѣ и капиталѣ, о союзахъ, забастовкахъ, закрытіи фабрикъ хозяевами. Но потому, что онъ былъ богатъ, и будучи богатъ, пробрался къ знати, онъ получитъ мѣсто въ Парламентѣ. А между тѣмъ богатство могло бы быть также въ распоряженіи его, Эверета, если только отца его можно уговорить смотрѣть на дѣла съ надлежащей точки зрѣнія. Относительно же дружбы знатныхъ людей — первыхъ министровъ, герцогинь и тому подобныхъ — Эверетъ Вортонъ былъ совершенно убѣжденъ, что можетъ блистать между ними не хуже Фердинанда Лопеца. Онъ былъ слишкомъ добродушенъ, чтобы позволить себѣ отнестись несправедливо къ своему другу на основаніи своего негодованія. Онъ не желалъ лишить своего друга богатства, герцогинь или мѣста въ Парламентѣ. Но въ эту минуту имъ овладѣло сомнѣніе, такъ ли Фердинандъ талантливъ, такой ли джентльменъ по наружности и такой ли во всѣхъ отношеніяхъ замѣчательный человѣкъ, и почти убѣжденіе, что онъ вовсе не хорошъ собою.

Они отобѣдали вдвоемъ и очень поздно вечеромъ пошли въ Сентъ-Джемскій Паркъ. Въ Лондонѣ не было никого и обоимъ нечего было дѣлать, они и сговорились погулять по парку, хотя знали, что паркъ теменъ и мраченъ. Лопецъ видѣлъ и совершенно понялъ горечь, давившую Эверета, и съ той невозмутимой веселостью, которая составляла часть его характера, перенесъ все это даже съ нѣжностью. Онъ, какъ многіе люди его расы, могъ переносить противорѣчіе, несправедливое подозрѣніе и дурное обращеніе безъ малѣйшаго злопамятства, но также имѣя цѣль былъ способенъ добиваться ее безъ малѣйшей совѣстливости. Эверетъ Вортонъ велъ себя очень непріятно и Лопецъ переносилъ все это съ ангельскимъ терпѣніемъ, но если бы Эверетъ сталъ на его дорогѣ, онъ пожертвовалъ бы имъ безъ малѣйшаго зазрѣнія совѣсти. Теперь Лопецъ все переносилъ и только отмѣтилъ въ умѣ, что Эверетъ еще болѣе глупый оселъ, чѣмъ онъ считалъ его. Вортонъ желалъ обойти паркъ кругомъ, а Лопецъ не соглашался.

— По ночамъ тамъ страшно темно и не знаешь, кого можно встрѣтить.

— Неужели вы хотите сказать, что боитесь обойти со мною Сент-Джемскій Паркъ, потому что темно? сказалъ Вортонъ.

— Одинъ я боялся бы, но съ вами не знаю. Но для чего это?

— Все лучше, чѣмъ сидѣть здѣсь и не дѣлать ничего, когда не съ кѣмъ сказать слово. Я уже выкурилъ полдюжины сигаръ и такъ отуманенъ, что не понимаю ничего. Днемъ гулять жарко, а теперь настоящее время для прогулки.

Лопецъ уступилъ, чувствуя желаніе въ эту минуту уступать во всемъ брату Эмиліи Вортонъ, и хотя эта прогулка казалась ему глупою донельзя, они вошли въ Сент-Джемскій Паркъ у дворца, повернули направо и направились къ Букингамскому дворцу.

Дорогою Вортонъ продолжалъ обвинять отца, говорилъ также колкости Лопецу, такъ что тотъ началъ наконецъ думать, что выпитое имъ вино подѣйствовало не менѣе сигаръ.

— Не могу понять, зачѣмъ вы хотите вступить въ Парламентъ, сказалъ Эверетъ. — Какое вы имѣете понятіе о немъ?

— Если я поступлю, я могу научиться не хуже другихъ, полагаю.

— Половина изъ поступающихъ не научается. Они годятся только на то, чтобы поддерживать ту партію или другую.

— А почему мнѣ не поддерживать ту или другую партію?

— Мнѣ кажется, вы не знаете, какую партію будете поддерживать; вы знаете только, что подадите голосъ за герцога, если, какъ я предполагаю, поступите по вліянію герцога. А я поступилъ бы въ Парламентъ съ рѣшительной и опредѣленной цѣлью.

— Я еще не поступилъ, сказалъ Лопецъ, желая прекратить разговоръ.

— Это будетъ стоить вамъ дорого и помѣшаетъ вашей профессіи. Что же касается Эмиліи, то мой отецъ не согласится никогда.

— Онъ поступитъ безразсудно.

— Вовсе нѣтъ, если онъ будетъ находить, что вы сдѣлаете вредъ вашимъ профессіональнымъ надеждамъ. Это чертовски сумасбродно — коротко и ясно.

Это, конечно, было очень невѣжливо и почти разсердило Лопеца. Но онъ рѣшилъ, что другъ его выпилъ слишкомъ много, и не разсердился даже на это.

— Оставимъ въ покоѣ и политику, и Парламентъ, сказалъ онъ: — и вернемся домой. Мнѣ начинаетъ это надоѣдать. Ужасно темно, и когда мнѣ слышатся шаги, я думаю, что кто-нибудь собирается насъ обобрать… Пойдемте.

— Чего вы боитесь? спросилъ Эверетъ.

Издали виднѣлся еще свѣтъ отъ газоваго рожка у воротъ, но дорога, по которой шли Эверетъ и Лопецъ, была очень темна. Деревья чернѣли надъ ихъ головами и около нихъ не слышно было ничьихъ шаговъ. Было около полуночи. Между недостатками Лопеца, конечно, нельзя было считать трусость. Въ этотъ вечеръ онъ два раза упоминалъ о своей боязни, но боязнь эта происходила отъ самой обыкновенной осторожности, и цѣлью его сначала было не допустить Вортона войти въ паркъ, а потомъ вывести его оттуда какъ можно скорѣе.

— Пойдемте, сказалъ Лопецъ.

— Ей-Богу! вы трусите, сказалъ тотъ. — Я слышу, какъ ваши зубы стучатъ.

Лопецъ, начинавшій сердиться, шелъ впередъ и не говорилъ ничего. Онъ находилъ, что сердиться нелѣпо, но шелъ нѣсколько впереди Вортона, намѣреваясь показать, что онъ недоволенъ.

— Вамъ лучше ужь бѣжать, сказалъ Вортонъ.

— Честное слово, я начинаю думать, что вы пьяны, сказалъ Лопецъ.

— Пьянъ! возразилъ Вортонъ. — Какъ вы смѣете говорить мнѣ это? Вы никогда не видали, чтобы вино производило на меня какую-нибудь перемѣну.

Лопецъ зналъ, что это неправда.

— Я видалъ васъ пьянымъ, сказалъ онъ.

— Это ложь, замѣтилъ Вортонъ.

— Послушайте, Вортонъ, сказалъ Лопецъ: — не безславьте себя подобнымъ поступкомъ. Что-то разсердило васъ и вы не знаете, что говорите. Я не понимаю, зачѣмъ вы желаете оскорбить меня.

— Вы оскорбили меня. Вы сказали, что я пьянъ. Когда это говорили, вы знали, что это неправда.

Лопецъ шелъ молча, обдумывая эту нелѣпую ссору. Потомъ онъ обернулся и заговорилъ.

— Такихъ нелѣпостей я не слыхивалъ во всю жизнь. Я пойду домой и лягу спать, а завтра утромъ вы одумаетесь. Но пожалуста вспомните, что ни при какихъ обстоятельствахъ не слѣдуетъ называть человѣка лжецомъ, если вы не рѣшились поссориться съ нимъ и раздѣлаться за эту ссору.

— Я готовъ раздѣлаться.

— Спокойной ночи, сказалъ Лопецъ, отправляясь впередъ быстрыми шагами.

Они подходили тогда къ повороту парка и Лопецъ продолжалъ итти впередъ. Идя онъ прислушивался къ шуму шаговъ своего друга и чрезъ нѣсколько времени примѣтилъ, или такъ ему показалось, что шумъ этотъ прекратился. Онъ находилъ, что Вортонъ совсѣмъ рехнулся — онъ оскорбилъ его такъ рѣшительно, и безъ всякаго повода къ тому. Онъ употреблялъ всѣ силы, чтобы преодолѣть его досаду добродушнымъ терпѣніемъ, и предположилъ Вортона пьянымъ только для того, чтобы дать ему какой-нибудь предлогъ къ извиненію. Но если его спутникъ дѣйствительно пьянъ, какъ онъ теперь началъ думать, хорошо ли оставить его одного въ паркѣ? Обращеніе Эверета было странно весь вечеръ, но признаковъ опьянѣнія не было, пока они вышли изъ клуба. Но Лопецъ слыхалъ, что люди, казавшіеся по виду трезвыми, становились пьяны, когда выходили на воздухъ. И теперь могло быть то же, хотя голосъ и походка Вортона не показывали человѣка пьянаго. Во всякомъ случаѣ Лопецъ хотѣлъ вернуться и присмотрѣть за нимъ, и вернувшись рѣшилъ, что все сказанное Вортономъ въ этотъ вечеръ онъ оставитъ безъ вниманія. Онъ былъ слишкомъ благоразуменъ, чтобы помѣшать своему браку съ Эмиліей ссорою съ ея братомъ.

Остановившись, онъ убѣдился, что слышитъ шаги не Эверета Вортона. Онъ даже убѣдился, что это шаги не одного человѣка. Онъ остановился на минуту и прислушался, а потомъ ясно услыхалъ бѣготню и драку. Онъ вернулся къ тому мѣсту, гдѣ оставилъ своего друга, и сначала думалъ, что различаетъ въ темнотѣ толпу.

Но подойдя ближе, онъ увидѣлъ мужчину и двухъ женщинъ. Вортонъ лежалъ на спинѣ, мужчина стоялъ на колѣнахъ на его шеѣ и головѣ, а женщины опоражнивали его карманы. Лопецъ, самъ не зная, что дѣлаетъ, налетѣлъ на нихъ въ одно мгновеніе, сначала на мужчину, который вскочилъ, чтобы схватиться съ нимъ. Лопецъ тотчасъ же получилъ тяжелый ударъ по головѣ отъ какого-то оружія, который впрочемъ его шляпа остановила на столько, что онъ не упалъ и не былъ оглушенъ, а потомъ онъ получилъ другой ударъ за ухомъ, сообразивъ послѣ, что его нанесла одна изъ женщинъ. Но прежде чѣмъ онъ могъ осмотрѣться и узнать, какъ все это случилось, мужчина и обѣ женщины бросились бѣжать, а Вортонъ стоялъ уже на ногахъ, прислонившись къ желѣзной решеткѣ.

Все это заняло очень немного времени, а между тѣмъ послѣдствія были очень важны. Въ первую минуту Лопецъ оглянулся и прислушался, нѣтъ ли по близости какой-нибудь помощи, какого-нибудь полицейскаго или хотя ночного бродяги, у котораго, можетъ быть, достанетъ честности помочь ему. Но онъ не слыхалъ и не видалъ никого. Преслѣдовать негодяевъ онъ не могъ, такъ какъ ему нельзя было оставить своего друга, прислонившагося къ желѣзнымъ периламъ.

Для него тотчасъ сдѣлалось очевидно, что Вортонъ очень пострадалъ или по-крайней-мѣрѣ не способенъ итти домой отъ полученныхъ ударовъ, и поднеся руку къ своей головѣ, съ которой свалилась шляпа въ дракѣ, онъ не былъ увѣренъ, не пострадалъ ли онъ самъ. Лопецъ могъ видѣть, что Вортонъ былъ очень блѣденъ, что галстукъ почти сорванъ съ его шеи и рубашка запачкана; онъ могъ видѣть также, что часовая цѣпочка оборвана и виситъ, показывая, что часы исчезли.

— Очень вы ушибены? сказалъ онъ, подходя къ своему другу и нѣжно взявъ его за руку.

Вортонъ улыбнулся, покачалъ головой, но не сказалъ ни слова. Онъ былъ болѣе потрясенъ, оглушенъ и ошеломленъ, чѣмъ ушибенъ. Мошенникъ схватилъ его за горло, сорвалъ галстукъ и съ полминуты онъ чувствовалъ, что задыхается. Въ то время, какъ онъ боролся, одна женщина вытащила его часы, а другая портмонне — онъ боролся безуспѣшно; мужчина сталъ колѣнями на его грудь, давилъ его же галстукомъ и тяжело напиралъ на его горло. Конечно, послѣ нѣсколькихъ секундъ такого обращенія человѣкъ растеряется и потеряетъ желаніе говорить.

— Скажите что-нибудь, если можете, шепнулъ Лопецъ, заглядывая въ лицо Эверета тревожнымъ взоромъ.

Въ эту минуту въ голосѣ Вортона мелькнуло воспоминаніе, что онъ обошелся очень дурно съ своимъ другомъ, и какое-то туманное сомнѣніе, не приключилась ли съ нимъ вся эта бѣда по милости его вины. Но онъ зналъ въ то же время, что Лопецъ въ этой бѣдѣ не виноватъ, и какъ онъ ни былъ разстроенъ, все-таки могъ понять, что въ этой борьбѣ Лопецъ оказалъ ему дружескую услугу; онъ не могъ еще говорить, но видѣлъ, что кровь струится по виску и лбу его друга, и поднявъ руку, дотронулся пальцемъ до этого мѣста. Лопецъ также приложилъ руку къ этому мѣсту и отнялъ ее, покрытую кровью.

— О! сказалъ онъ: — это ничего не значитъ. Я знаю, что получилъ ударъ, и боюсь, что потерялъ свою шляпу, но мнѣ не сдѣлано никакого вреда.

— О, Боже!

Это было произнесено съ тихимъ вздохомъ. Потомъ наступило молчаніе, во время котораго Лопецъ поддерживалъ пострадавшаго.

— Я думалъ одно мгновеніе, что все кончено со мною.

— Теперь вамъ будетъ лучше.

— О! да. Мои часы исчезли.

— Я этого боюсь, сказалъ Лопецъ.

— И мое портмонне, сказалъ Вортонъ, достаточно собравшись съ силами, чтобы поискать своихъ вещей. — У меня было въ немъ восемь пятифунтовыхъ билетовъ.

— Не жалѣйте о вашихъ деньгахъ или часахъ, если кости ваши не сломаны.

— А все-таки скучно терять все до послѣдняго шиллинга.

Они пошли очень медленно къ ступенямъ колонны герцога Йоркскаго. Вортонъ, по мѣрѣ того какъ шелъ, собирался съ силами, но все-таки могъ итти тихо. Лопецъ не нашелъ своей шляпы, и будучи покрытъ кровью, находился по наружности въ худшемъ положеніи, чѣмъ его пріятель.

У подножія ступеней они встрѣтили полицейскаго, которому разсказали, что случилось съ ними, и который, разумѣется, почувствовалъ немедленное желаніе арестовать ихъ обоихъ. Для полицейскаго показалось бы очень прискорбно, что человѣкъ съ окровавленнымъ лицомъ и безъ шляпы, котораго спутникъ отъ слабости едва идетъ, не былъ отведенъ въ полицію. Но послѣ десятиминутныхъ разговоровъ, во время которыхъ Вортонъ сидѣлъ на нижней ступени, а Лопецъ объяснялъ всѣ обстоятельства, полицейскій согласился привести имъ кебъ, записать ихъ адресъ, а потомъ пойти одному въ полицію съ рапортомъ. Было очевидно, что воры убѣжали съ своею добычей. Лопецъ отвезъ Эверета въ домъ на Манчестерскомъ скверѣ, а потомъ вернулся домой въ томъ же кебѣ и безъ шляпы.

Вернувшись, онъ принялся думать, какъ бы ему воспользоваться событіями этого вечера. Онъ не думалъ, чтобы Эверетъ Вортонъ серіозно пострадалъ. Конечно, можетъ быть, утромъ его ушибы окажутся болѣе опасными. Но дѣйствіе этого на взволнованнаго и ограбленнаго несчастнаго молодого человѣка было такъ сильно, что давало право Лопецу сдѣлать важный шагъ, если только этотъ шагъ могъ принести ему пользу. Было ли лучше разгласить это происшествіе, или умолчать о немъ, насколько можно? Онъ рѣшилъ въ умѣ, что его пріятель непремѣнно былъ пьянъ. Никакимъ другимъ образомъ онъ не могъ объяснить себѣ его поведенія. А ссорѣ съ пьянымъ человѣкомъ въ полночь въ паркѣ не повѣритъ никто. Но все-таки лучше разсказать ему самому, чѣмъ если это разгласится чрезъ другихъ. Старая ключница на Манчестерскомъ скверѣ должна это знать и, разумѣется, станетъ разсказывать, что знаетъ; потеря денегъ и часовъ, по всей вѣроятности, тоже сдѣлается извѣстна. Онъ еще не доѣхалъ до дома, какъ рѣшилъ, что самъ разскажетъ эту исторію и по своему.

Онъ и разсказалъ прежде чѣмъ легъ спать. Онъ смылъ кровь съ лица и головы, отрѣзалъ прядь слипшихся волосъ и написалъ письмо старику Вортону въ Вортонскій замокъ. Въ четвертомъ часу утра онъ вышелъ и бросилъ письмо въ ближайшій ящикъ, такъ что оно должно было дойти первое до мѣста назначенія. Письмо, которое онъ послалъ, состояло въ слѣдующемъ:

"Любезный мистеръ Вортонъ,

"Съ сожалѣніемъ долженъ сообщить вамъ о непріятномъ приключеніи, которое случилось съ Эверетомъ. Я пишу въ три часа пополуночи; я только что отвезъ его домой, а случилось это около полуночи. Вы можете быть совершенно увѣрены, что опасности нѣтъ, а то я увѣдомилъ бы васъ телеграммой.

"Въ Лондонѣ дѣлать нечего и поэтому, такъ какъ вечеръ былъ прекрасный, мы имѣли глупость обойти Сейт-Джемскій паркъ послѣ обѣда. Этого не дѣлаетъ никто, но мы сдѣлали. Когда мы почти обошли паркъ, я пошелъ скорѣе, а Эверетъ шелъ медленно, и такимъ образомъ я его опередилъ. Но не прошелъ я и двухсотъ шаговъ, какъ на него напали три человѣка, одинъ мужчина и двѣ женщины. Мужчина, кажется, подкрался къ нему сзади; но Эверетъ еще недостаточно собрался съ мыслями, чтобы вспомнить случившееся въ точности. Я услыхалъ борьбу и, разумѣется, вернулся — къ счастію во-время, прежде чѣмъ Эверету былъ нанесенъ серіозный вредъ. Ммѣ кажется, что безъ того этотъ человѣкъ удавилъ бы его. Съ сожалѣніемъ долженъ сказать, что онъ лишился часовъ и портмонне.

"Эверетъ, конечно, былъ очень потрясенъ и совершенно ошеломленъ, какъ говорится. Извините за выраженіе, но мнѣ кажется, лучше объяснить то, что я желаю вамъ растолковать. Рука человѣка, схватившаго его за горло, остановила его дыханіе на нѣсколько секундъ. Онъ конечно не получилъ никакихъ серіозныхъ поврежденій, но я не стану удивляться, если онъ будетъ не совсѣмъ здоровъ нѣсколько дней. Сообщаю вамъ все точь-въ-точь какъ случилось, потому что мнѣ пришло въ голову, не вздумаете ли вы на день пріѣхать въ Лондонъ на него взглянуть. Но опасности никакой нѣтъ. Разумѣется, завтра у него будетъ докторъ. Ночью не было никакой надобности приглашать доктора. Мы дали знать полиціи, возвращаясь домой, но я боюсь, что мошенники успѣли убѣжать. Онъ былъ слишкомъ слабъ, а я такъ занятъ имъ, чтобы подумать преслѣдовать ихъ во-время.

"Разумѣется, онъ на Манчестерскомъ скверѣ.

"Преданный вамъ
"Фердинандъ Лопецъ."

Онъ ни слова не сказалъ объ Эмиліи, но зналъ, что Эмилія увидитъ письмо и замѣтитъ, что онъ спасъ ея брата, и самъ старый адвокатъ, по мнѣнію Лопеца, не могъ не быть признателенъ за его поведеніе. Онъ дѣйствительно поступилъ съ Эверетомъ очень хорошо. Онъ получилъ тяжелый ударъ по головѣ, защищая молодого Вортона, и этимъ рѣшился воспользоваться, хотя счелъ нужнымъ ничего не сказать объ ударѣ въ своемъ письмѣ. Навѣрно это все поможетъ ему. Навѣрно отцовское сердце смягчится къ нему, когда отцу растолкуютъ, какъ велика была его услуга сыну. Онъ нисколько не боялся, чтобы Эверетъ не оцѣнилъ того, что онъ для него сдѣлалъ. Эверетъ Вортонъ былъ иногда глупъ, но никогда не бывалъ невеликодушенъ.

Несмотря на ночное приключеніе, Лопецъ былъ на Манчестерскомъ скверѣ на слѣдующее утро и налѣпилъ на лобъ черный пластырь.

— У меня голова толста, сказалъ онъ смѣясь, когда Эверетъ спросилъ объ его ранѣ. — Но плохо бы мнѣ пришлось, если бы мошенникъ ударилъ крошечку пониже. Я думаю, что меня спасла шляпа, хотя я помню очень мало. Да, дружище, я написалъ вашему отцу и думаю, что онъ пріѣдетъ. Такъ будетъ лучше.

— Со мною не случилось ничего дурного, сказалъ Эверетъ.

— Вчера вечеромъ этого знать было нельзя. Во всякомъ случаѣ его пріѣздъ вамъ не повредитъ. Всегда хорошо имѣть возлѣ себя банкира, когда фонды понизились.

Потомъ, послѣ нѣкотораго молчанія, Эверетъ извинился.

— Вчера я выказалъ себя осломъ.

— Не думайте объ этомъ.

— Я сказалъ слово, котораго не долженъ былъ говорить, и прошу у васъ прощенія.

— Ни слова больше, Эверетъ. Между вами и мною ничего не можетъ произойти непріятнаго. Мы слишкомъ любимъ другъ друга.

Глава XXIII.
Уступка.

Письмо, приведенное въ предыдущей главѣ, было получено въ Вортонскомъ замкѣ поздно вечеромъ въ тотъ самый день, какъ было написано, и всѣ Вортоны разсуждали о немъ весь вечеръ. Разумѣется, не подлежало никакому сомнѣнію, что отецъ поѣдетъ въ Лондонъ завтра. Письмо это было именно такого рода, которое должно было заставить отца устремиться къ больному сыну. Напиши самъ сынъ, тогда другое дѣло, но такъ какъ письмо было написано другимъ, это казалось доказательствомъ, что бѣдный страдалецъ писать не можетъ. Въ совѣщаніи Вортоновъ о Лопецѣ было мало говорено, но всѣ чувствовали, что онъ поступилъ хорошо.

— Очень странно, что они въ паркѣ разошлись, сказалъ сер-Элоредъ.

— Но очень счастливо, что они не разошлись раньше, сказалъ Джонъ Флечеръ.

Если подозрѣніе противъ Лопеца могло закрасться въ души ихъ послѣ замѣчанія сер-Элореда, то это подозрѣніе устранилъ отвѣтъ Джона Флечера, потому что всѣ знали, что у Джона Флечера хватитъ здраваго смысла на двѣ семьи. Разумѣется, всѣ ненавидѣли Фердинанда Лопеца, но изъ этого приключенія ничего нельзя было извлечь предосудительнаго для него, потому что подробности были еще неизвѣстны.

Когда они сидѣли и разсуждали объ этомъ въ гостиной, Эмилія Вортонъ не говорила ни слова. Она тихо вскрикнула, когда ей прочли письмо, а потомъ слушала съ безмолвнымъ вниманіемъ, что говорилось вокругъ нея. Когда возникло сомнѣніе — или лучше сказать вопросъ, потому что сомнѣнія не было — тотчасъ ли ея отцу ѣхать въ Лондонъ, она сказала только эти слова:

— Конечно, вы поѣдете, папа.

Послѣ этого она не говорила ничего, пока не пришла въ комнату отца.

— Конечно, я поѣду завтра съ вами, папа.

— Я не нахожу этого нужнымъ.

— О, да! Подумайте, какъ я буду тревожиться.

— Я тотчасъ телеграфирую тебѣ.

— А я телеграммѣ не повѣрю. Развѣ вы не знаете, какъ бываетъ всегда? Кромѣ того, мы пробыли дольше обыкновеннаго. Мы хотѣли ѣхать въ Лондонъ чрезъ десять дней и вы, конечно, не вернетесь за мною. Разумѣется, я поѣду съ вами. Я уже начала укладываться. Дженъ теперь убираетъ все.

Отецъ, не зная, какъ ей отказать, согласился, и Эмилія прежде чѣмъ легла спать сообщила хозяйкамъ, что она также намѣрена ѣхать завтра утромъ въ восемь часовъ.

Въ началѣ путешествія Вортонъ и Эмилія разговаривали мало. Въ вагонѣ сидѣли другіе, и хотя Эмилія намѣревалась сказать отцу нѣсколько словъ до пріѣзда домой, но еще не рѣшила, какія будутъ эти слова. Но наконецъ они остались въ вагонѣ одни. Она сидѣла напротивъ отца и послѣ непродолжительнаго разговора дотронулась рукою до его колѣна.

— Папа, сказала она: — я полагаю, что теперь мнѣ придется встрѣчаться съ мистеромъ Лопецомъ на Манчестерскомъ скверѣ.

— Зачѣмъ тебѣ встрѣчаться съ нимъ?

— Онъ, разумѣется, будетъ пріѣзжать къ Эверету. Послѣ того, что случилось, вы не можете запретить ему бывать у насъ. Онъ спасъ жизнь Эверету.

— Я не знаю, сдѣлалъ ли онъ это, сказалъ Вортонъ, колебавшійся между различными мнѣніями.

Онъ вѣрилъ въ душѣ, что португалецъ, котораго онъ такъ ненавидѣлъ, спасъ его сына отъ воровъ, и также почти пришелъ къ убѣжденію, что долженъ отдать свою дочь этому человѣку, но въ то же время еще не могъ рѣшиться отказаться отъ сопротивленія этому браку.

— Можетъ быть, вы думаете, что эта исторія несправедлива.

— Я нисколько въ ней не сомнѣваюсь. Разумѣется, въ подобномъ происшествіи одинъ человѣкъ помогаетъ другому, и я не сомнѣваюсь, что мистеръ Лопецъ поступилъ, какъ всякій англійскій джентльменъ поступилъ бы на его мѣстѣ.

— Всякій англійскій джентльменъ, папа, навѣщалъ бы потомъ друга, котораго онъ спасъ. Какъ вы думаете?

— О! да; онъ можетъ пріѣхать.

— А мистеръ Лопецъ имѣетъ еще причину — и я надѣюсь, что онъ пріѣдетъ. Какъ вы думаете, пріѣдетъ онъ?

— Я совсѣмъ не хочу объ этомъ думать, сказалъ отецъ.

— Но я желаю, чтобы вы думали, папа. Я знаю, папа, что вы не равнодушны къ моему счастію.

— Надѣюсь, что ты знаешь это.

— Знаю. Я совершенно въ этомъ убѣждена. Поэтому я думаю, что вы не должны бояться говорить со мною о томъ, что такъ важно для моего счастія. Я же отдала себя мистеру Лопецу. Только его женитьба на другой женщинѣ или смерть заставятъ меня думать, что я не принадлежу ему. Я нисколько не стыжусь сознаваться въ моей любви — вамъ и ему, если представится случай. Я нахожу, что между людьми столь дорогими другъ другу не слѣдуетъ скрывать такихъ важныхъ вещей. Я говорила вамъ, что исполню ваши приказанія относительно его. Если вы скажете, что я не должна говорить съ нимъ или видѣть его, я не стану дѣлать этого. Вамъ нечего бояться, чтобы я вышла за него безъ вашего позволенія.

— Я вовсе этого не боюсь.

— Но мнѣ кажется, вамъ надо бы подумать о томъ, что дѣлаете вы. А главное, вамъ надо сказать мнѣ, должна ли я видѣться съ мистеромъ Лопецомъ на Манчестерскомъ скверѣ.

Вортонъ внимательно слушалъ то, что дочь говорила ему, время-отъ-времени качая головой, какъ бы равно растревоженный ея безстрастнымъ послушаніемъ и страстными увѣреніями въ любви, но не сказалъ ничего. Когда она кончила, онъ откинулся на спинку кресла и чрезъ нѣсколько времени взялъ книгу. Можно сомнѣваться относительно того, много ли онъ читалъ, потому что вопросъ о счастіи дочери былъ такъ близокъ къ его сердцу, какъ только она могла пожелать.

Поздно въ этотъ день пріѣхали они на Манчестерскій скверъ и оба съ удовольствіемъ узнали, что присутствіе Лопеца не потревожило ихъ въ первую минуту. Эверетъ былъ дома, въ постели, и еще не оправился отъ дѣйствія, произведеннаго колѣнями вора на его дыхательное горло, но чувствовалъ себя настолько хорошо, что увѣрилъ отца и сестру, какъ напрасно они поспѣшили возвращеніемъ изъ Гертфордшира для него.

— Сказать по правдѣ, прибавилъ онъ: — Фердинанду Лопецу досталось больше меня.

— Объ этомъ онъ не упоминалъ, сказалъ Вортонъ.

— Что же было съ нимъ? спросила Эмилія самымъ спокойнымъ и тихимъ голосомъ.

— Дѣло въ томъ, сказалъ Эверетъ, начиная разсказывать исторію по-своему: — что не будь онъ со мною, я не остался бы въ живыхъ. Мы разошлись, какъ вамъ извѣстно….

— Что могло заставить двухъ человѣкъ разойтись въ темнотѣ Сент-Джемскаго парка?

— Ну — сказать по правдѣ, мы поссорились. Я выказалъ себя осломъ. Вамъ некчему узнавать подробности, кромѣ того, что я одинъ виноватъ во всемъ. Разумѣется, это не была настоящая ссора — когда Эверетъ сказалъ это, Эмилія, сидѣвшая возлѣ его постели, пожала его руку подъ одѣяломъ — но я сказалъ грубость, а онъ ушелъ, чтобы это прекратить.

— Это было ужасно глупо, сказалъ старикъ Вортонъ: — а еще глупѣе обходить вокругъ парка въ такое позднее время.

— Несомнѣнно, серъ, но это моя вина. И не пойди онъ со мною, а пошелъ бы одинъ.

Новое пожатіе руки.

— Я былъ немножко не въ духѣ и хотѣлъ прогуляться.

— Но онъ-то какъ пострадалъ? спросилъ отецъ.

— Человѣкъ, душившій меня колѣнями, вскочилъ, когда услыхалъ шаги Лопеца, и ударилъ его по головѣ какимъ-то орудіемъ. Я услыхалъ ударъ, хотя самъ въ это время былъ чуть живъ. Кажется, мнѣ удара не наносили, но что-то накинули мнѣ на шею и я почти былъ удавленъ, прежде чѣмъ понялъ, что они дѣлаютъ со мною. Бѣдный Лопецъ страшно обливался кровью, но говорилъ, что это ничего.

Новое пожатіе подъ одѣяломъ — Эмилія чувствовала, что братъ ходатайствуетъ за нее въ каждомъ словѣ.

Около десяти часовъ на слѣдующее утро Лопецъ пришелъ и спросилъ Вортона. Его провели въ кабинетъ, гдѣ онъ нашелъ старика и тотчасъ началъ разсказывать все спокойно и непринужденно. На головѣ у него былъ большой черный пластырь, который былъ налѣпленъ такъ, что очень шелъ къ нему. Но онъ былъ такъ замѣтенъ, что вызвалъ вопросъ отъ Вортона.

— Я боюсь, что вы сами получили сильный ударъ по головѣ, мистеръ Лопецъ.

— Я, конечно, получилъ ударъ, но страннѣе всего то, что я этого совсѣмъ не зналъ, пока не почувствовалъ крови въ глазу послѣ, того какъ воры убѣжали. Но я потерялъ шляпу, и надъ вискомъ большая рана. Это не сдѣлало мнѣ ни малѣйшаго вреда. Хуже всего то, что они утащили часы и деньги Эверета.

— Много денегъ?

— Сорокъ фунтовъ.

Лопецъ покачалъ головой, показывая этимъ, что въ настоящую минуту Эверету Вортону тяжело потерять сорокъ фунтовъ. Вообще онъ держалъ себя очень хорошо, старался снискать расположеніе отца, не упоминалъ о дочери и говорилъ какъ можно меньше о себѣ. Онъ спросилъ, можетъ ли видѣть своего друга, и разумѣется ему это было дозволено. За минуту предъ тѣмъ, какъ онъ вошелъ, Эмилія вышла. Они другъ друга не видали. По-крайней-мѣрѣ онъ не видалъ ее. Но каждый чувствовалъ, что другой близко, и былъ почти убѣжденъ, что происшествіе въ паркѣ будетъ имъ полезно.

— Это неоспоримо, что онъ спасъ жизнь Эверету, сказала Эмилія отцу на другой день.

— Спасъ или нѣтъ, а онъ сдѣлалъ что могъ, сказалъ Вортонъ.

— Когда дѣло идетъ о близкомъ и дорогомъ лицѣ, сказала Эмилія: — и когда жизнь его спасена, поневолѣ чувствуешь признательность если, даже это была случайность. Надѣюсь, что онъ по-крайней-мѣрѣ знаетъ о моей признательности.

Старикъ не пробылъ въ Лондонѣ и недѣли, какъ положительно удостовѣрился, что проигралъ свою игру. Мистрисъ Роби вернулась домой, очевидно съ цѣлью помогать своимъ родственникамъ ухаживать за Эверетомъ — для него конечно она не была нужна, но по мѣрѣ того, какъ дѣло подвигалось, Вортонъ подозрѣвалъ, что ея возвращеніе устроилъ Фердинандъ Лопецъ. Какъ бы то ни было, но она громко расхваливала человѣка, который спасъ жизнь ея «милаго племянника», и старалась заставить другихъ расхваливать его.

Скоро весь Лондонъ услыхалъ объ этомъ происшествіи и даже внѣ Лондона разсуждали объ этомъ. Въ Гэтерунскомъ замкѣ знали объ этомъ отчасти — но разсказъ всегда доставлялъ большой почетъ и славу герою. Майора Понтни совсѣмъ это сокрушило, а капитанъ Гённеръ въ письмѣ къ своему пріятелю выразилъ убѣжденіе, что это была «штука» ихъ обоихъ. Газеты «Чайный Столъ» и «Вечерняя Кафедра» громко расхваливали Лопеца, но «Знамя», подъ редакціей Квинтуса Слайда, конечно, набросило большое подозрѣніе на это происшествіе, когда издателю сдѣлалось извѣстно, что Фердинандъ Лопецъ былъ въ гостяхъ у герцога и герцогини Омніумъ.

«Мы всегда чувствовали маленькое сомнѣніе относительно дѣла, случившагося двѣ недѣли тому назадъ, въ полночь, въ Сен-Джемскомъ паркѣ. Намъ было бы пріятно узнать, успѣла ли полиція отыскать украденныя вещи, или сдѣланы ли по-крайней-мѣрѣ попытки отыскать ихъ.»

Это былъ одинъ изъ параграфовъ, а послѣ были еще болѣе ясные намеки на то, что Эверетъ Вортонъ, нуждаясь въ деньгахъ, устроилъ это съ намѣреніемъ обратиться къ кошельку отца. Но общее впечатлѣніе было полезно Лопецу. Эмилія Вортонъ считала его героемъ. Эверетъ былъ чрезмѣрно признателенъ ему — не только за то, что спасъ его отъ воровъ, но и за то, что ничего не говорилъ объ его предыдущемъ сумасбродствѣ. Мистрисъ Роби всегда относилась къ этому такъ, какъ будто во всѣ грядущіе вѣка каждый Вортонъ долженъ чувствовать, что признательность Лопецу есть первый долгъ въ жизни.

Старикъ чувствовалъ, какъ все это нелѣпо, но все-таки когда пріѣзжалъ Лопецъ, онъ не могъ оставаться грубъ къ человѣку, который оказалъ услугу его сыну. Потомъ онъ считалъ себя вынужденнымъ сдѣлать что-нибудь; онъ или долженъ увести дочь, или уступить. Но возможность увезти дочь казалась ему менѣе вѣроятной, чѣмъ прежде. Въ ней былъ видъ какого-то спокойнаго, незаслуженнаго страданія, трогавшій его. Онъ уступилъ.

Это случилось вотъ какимъ образомъ. Или разстроенный силою нападенія, сдѣланнаго на него, или по какой другой причинѣ, Эверетъ сдѣлался нездоровъ послѣ этого приключенія и двѣ недѣли не выходилъ изъ своей комнаты. Въ это время Лопецъ навѣщалъ его ежедневно, и ежедневно Эмилія Вортонъ пряталась отъ него. Это она дѣлала съ большимъ тактомъ и очень спокойно, но не безъ страдальческаго вида, который задѣвалъ отца за живое.

— Душа моя, сказалъ онъ ей въ одинъ вечеръ, когда она хотѣла уйти изъ гостиной, услышавъ стукъ Лопеца: — останься, если хочешь.

— Папа!

— Я не желаю дѣлать тебя несчастной; если бы. я могъ умереть и не мѣшать тебѣ, можетъ быть, это было бы лучше.

— Папа, вы убьете меня, если будете говорить такимъ образомъ. Если вы желаете сказать ему что-нибудь, скажите.

Она ушла.

Это была добавочная горечь; но конечно онъ былъ обязанъ это сдѣлать. Если онъ намѣревался согласиться на этотъ бракъ, то конечно онъ обязанъ былъ сообщить объ этомъ согласіи Лопецу. Отстранить себя и предоставить своей дочери дѣйствовать самой, какъ будто у нея не было на свѣтѣ ни одного друга, было недостаточно. Уступка, которую онъ сдѣлалъ своей дочери, была побужденіемъ минуты, но теперь ее нельзя было взять назадъ. Онъ вышелъ на лѣстницу, и когда Лопецъ хотѣлъ пройти въ спальню Эверета, онъ взялъ его за руку и привелъ въ гостиную.

— Мистеръ Лопецъ, сказалъ онъ: — вы знаете, что я не желалъ принять васъ въ мой домъ какъ зятя. Въ душѣ моей есть причины — можетъ быть, предразсудки — очень сильныя противъ этого. Онѣ и теперь сильны по прежнему. Но она желаетъ этого, а я безусловно полагаюсь на ея постоянство.

— И я также, сказалъ Лопецъ.

— Позвольте на минуту, серъ. Въ такомъ положеніи отецъ думаетъ только о счастіи и благоденствіи своей дочери. Я долженъ соображать не свое счастіе. Я слышу, что о васъ хорошо говорятъ въ свѣтѣ, и не нахожу, чтобы имѣлъ право требовать отъ моей дочери, чтобы она отняла отъ васъ свою привязанность, оттого… оттого что вы не таковы, какимъ я желалъ бы видѣть ея мужа. Вы имѣете мое позволеніе видѣть ее.

Потомъ, прежде чѣмъ Лопецъ успѣлъ сказать слово, онъ вышелъ изъ комнаты, взялъ шляпу и поспѣшилъ въ свой клубъ.

Дорогой онъ спохватился, что не сдѣлалъ никакихъ условій, но потомъ разсудилъ, что никакихъ условій дѣлать не слѣдуетъ. Повидимому, всѣ знали, что дѣла Лопеца идутъ хорошо — въ такой профессіи, въ которой самъ Вортонъ ровно ничего не понималъ. Онъ имѣлъ намѣреніе дать за дочерью въ приданое большую сумму, которая была бы выплачена сполна, если бы Эмилія вышла за Артура Флечера. Какъ будутъ употреблены и укрѣплены эти деньги самымъ безопаснымъ и удобнымъ образомъ для интересовъ Флечеровъ и Вортоновъ вообще, давно было рѣшено между ними. Но теперь этотъ другой человѣкъ, этотъ иностранецъ, этотъ португалецъ, долженъ получить это наслѣдство. Но этотъ иностранецъ, этотъ португалецъ долженъ ждать. Вортонъ зналъ, что онъ старикъ, она была его дочь и онъ ее не обидитъ. Но послѣ его смерти деньги будутъ укрѣплены за нею и ея дѣтьми, если они у нея будутъ. Это онъ сдѣлаетъ въ своемъ завѣщаніи. Онъ ничего не скажетъ о деньгахъ Лопецу, а если Лопецъ, по всему вѣроятію, спроситъ о состояніи его дочери, онъ отвѣтитъ такимъ образомъ. Потомъ онъ рѣшилъ, что отдастъ свою дочь этому человѣку, не разспрашивая объ его состояніи. Бракъ этотъ долженъ совершиться и онъ болѣе не станетъ объ этомъ хлопотать.

Спокойствіе его жизни исчезло. Его домашній кровъ перестанетъ быть для него домашнимъ кровомъ. Его дочь не можетъ теперь быть собесѣдницею. Чѣмъ скорѣе смерть придетъ къ нему, тѣмъ лучше; но прежде чѣмъ наступитъ смерть, онъ долженъ утѣшиться, играя въ вистъ въ Эльдонѣ. Такимъ образомъ Вортонъ думалъ о наступающемъ бракѣ своей дочери съ ея обожателемъ.

— Я получилъ согласіе вашего отца жениться на вашей сестрѣ, сказалъ Фердинандъ, какъ только вошелъ въ комнату Эверета.

— Я зналъ, что это должно наступить скоро, сказалъ больной.

— Я не могу сказать, чтобы согласіе было дано очень любезно — но оно дано очень ясно. Онъ позволилъ мнѣ видѣть ее. Это были его послѣднія слова.

Началась пересылка записокъ изъ комнаты больного въ комнату сестры больного. Эверетъ писалъ, Фердинандъ писалъ и Эмилія писала — каждый нѣсколько строкъ — нѣсколько словъ. Послѣдняя записка отъ Эмиліи состояла въ слѣдующемъ:

«Пусть онъ придетъ въ гостиную. Э. В.»

Такимъ образомъ Фердинандъ пошелъ на свиданіе съ своею возлюбленной — первый разъ какъ ея будущій мужъ и женихъ. Какъ ни была горяча, явна и неограниченна ея любовь къ этому человѣку, короткость сношеній между ними до-сихъ-поръ была очень ограничена. Между ними не бывало тѣхъ ласкъ, которыя такъ восхитительны для мужчины и такъ удивительны для дѣвушки, пока привычка не притупитъ ихъ. Онъ никогда не сидѣлъ обнявъ ее рукою; онъ рѣдко даже держалъ ея руку въ своей долѣе нѣсколькихъ секундъ. Онъ никогда не цѣловалъ ее даже въ лобъ. И вотъ теперь она стояла предъ нимъ, отданная ему вполнѣ, съ объявленной любовью съ ея стороны и съ объявленнымъ согласіемъ ея отца.

Даже онъ нѣсколько сконфузился, отворяя дверь — даже онъ, остановившись, чтобы затворить за собою дверь, долженъ былъ подумать, какъ ему обратиться къ ней, и можетъ быть ничего не придумалъ. Но когда онъ вошелъ въ комнату, у него не было ни одной минуты для того, чтобы думать. Онъ ли это сдѣлалъ, или она, онъ самъ не зналъ, но она лежала въ его объятіяхъ и губы ея прижались къ его губамъ, а рука его крѣпко обхватила ея станъ, прижимая ее крѣпко къ груди. Какъ будто все, чего недоставало, было понято въ одно мгновеніе, и какъ будто они жили вмѣстѣ и любили другъ друга цѣлый годъ. Она первая заговорила.

— Фердинандъ, я такъ счастлива! А вы счастливы?

— Моя возлюбленная, моя дорогая!

— Я знаю, что вы никогда не сомнѣвались во мнѣ.

— Сомнѣваться въ васъ, моя милочка!

— Я осталась бы тверда. А теперь папа былъ такъ добръ ко мнѣ, и какъ скоро проходитъ горе! Я ваша, мои возлюбленный, навсегда и навсегда! Вы это знали прежде, но мнѣ пріятно вамъ сказать. Я буду вамъ вѣрна во всемъ. О, мой дорогой!

Онъ мало говорилъ, но мы знаемъ, что у влюбленныхъ разговоръ замѣняется поцѣлуями. Въ такія минуты молчаніе очаровываетъ и почти всѣ слова кажутся некстати, кромѣ тихаго шопота любви, который, какъ ни сладостенъ для слуха, едва ли можетъ быть такъ написанъ, чтобы сдѣлаться сладостнымъ для читателя.

Глава XXIV.
Бракъ.

Помолвка устроилась въ октябрѣ, а свадьба совершилась въ послѣднихъ числахъ ноября. Когда Лопецъ упрашивалъ не откладывать свадьбы — а онъ упрашивалъ очень сильно — Эмилія не дѣлала никакихъ затрудненій, чтобы воспрепятствовать его желанію. Отецъ, довольно сумасбродно, сначала хотѣлъ отложить и выказалъ себя съ такой непріятной стороны Лопецу, настаивая на этомъ, что невѣста была принуждена заступиться за своего жениха. Такъ какъ уже это было рѣшено, то что же можно было выиграть отсрочкою? Это не могло доставить ему радости, и даже смотря на это съ той точки зрѣнія, какъ онъ смотрѣлъ, могъ ли онъ даже радоваться ея присутствію въ эти промежуточныя недѣли?

Лопецъ предложилъ увезти свою молодую жену въ Италію на зимніе мѣсяцы и остаться тамъ по-крайней-мѣрѣ декабрь и январь, ссылаясь на то, что онъ долженъ вернуться въ Лондонъ въ началѣ февраля, и это было поводомъ для ускоренія брака.

Когда свадьба была рѣшена, Лопецъ вернулся въ Гэтерутскій замокъ, какъ условился съ герцогинею, и успѣлъ заинтересовать ея свѣтлость во всѣхъ отношеніяхъ. Она обѣщала сдѣлать визитъ его женѣ въ Лондонѣ и даже послала ей дорогой свадебный подарокъ.

— Вы знаете навѣрно, что у нея есть деньги? спросила герцогиня.

— Я навѣрно не знаю ничего, отвѣчалъ Лопецъ: — кромѣ того, что не намѣренъ дѣлать ни малѣйшаго вопроса по этому поводу. Если онъ ничего не скажетъ мнѣ о деньгахъ, я конечно ничего не скажу ему. Вотъ что я чувствую, герцогиня: я женюсь на мисъ Вортонъ не изъ-за денегъ. Если деньги и есть, то онѣ не имѣютъ къ этому никакого отношенія. Разумѣется, будетъ пріятно, если деньги есть.

Герцогиня поздравила его и сказала, что все это такъ и слѣдуетъ.

Относительно мѣста депутата отъ Сильвербриджа встрѣтилось затрудненіе.. Отъѣздъ Грея въ Персію былъ отложенъ — герцогиня думала только на мѣсяцъ или шесть недѣль. Герцогъ однако полагалъ, что Грей не оставитъ своего мѣста, пока не будетъ назначенъ день его отъѣзда. Кромѣ того, герцогъ не далъ обѣщанія поддержать фаворита жены.

— Не имѣйте слишкомъ большихъ надеждъ, мистеръ Лопецъ, сказала герцогиня: — но будьте увѣрены, что я не забуду васъ.

Такимъ образомъ было рѣшено, чтобы свадьбу не отлагать и предполагаемой поѣздки въ Италію не оставлять изъ-за возможной ваканціи въ Сильвербриджѣ. Ежели ваканція откроется во время его отсутствія и если герцогъ согласится, онъ можетъ вернуться тотчасъ. Все это случилось за двѣ недѣли до свадьбы.

Было много разныхъ маленькихъ обстоятельствъ, не способствовавшихъ полному счастію Эмиліи Вортонъ. Она написала своей кузинѣ Мэри Вортонъ, а также и леди Вортонъ, а отецъ ея написалъ сер-Элореду; но обитатели Вортонскаго замка не изъявили своего одобренія. Старая мистрисъ Флечеръ была еще тамъ, но Джонъ Флечеръ вернулся въ Лонгбарнсъ. Упорство Вортона, вѣроятно, могло происходить отъ этихъ двухъ обстоятельствъ. Мистрисъ Флечеръ громко объявила, какъ только это извѣстіе до нея дошло, что она не желаетъ болѣе ни видѣть Эмилію Вортонъ, ни слышать о ней.

— Это должно быть дѣвушка съ закоренѣло-пошлыми наклонностями, сказала мистрисъ Флечеръ.

Сер-Элоредъ, къ которому письмо Вортона было очень коротко, отвѣтилъ своему кузену такъ же коротко:

«Любезный Эбель, мы всѣ надѣемся, что Эмилія будетъ счастлива, хотя разумѣется сожалѣемъ объ этомъ бракѣ.»

Отецъ, хотя самъ не писалъ съ торжествомъ, или даже съ надеждой — какъ отцы имѣютъ привычку писать, когда отдаютъ дочерей замужъ — былъ оскорбленъ короткостью и холодностью отвѣта баронета, и въ эту минуту объявилъ себѣ, что никогда болѣе не поѣдетъ въ Гертфордширъ.

Но на слѣдующій день разразился ударъ посильнѣе короткихъ строкъ сер-Элореда. Эмилія, нисколько не сомнѣваясь, что на ея просьбу послѣдуетъ обычное скорое согласіе, пригласила Мэри Вортонъ провожать ее къ вѣнцу. Надо полагать, что отвѣтъ былъ написанъ если не подъ диктовку, то по-крайней-мѣрѣ подъ вдохновеніемъ мистрисъ Флечеръ. Онъ былъ слѣдующій:

"Любезная Эмилія,

"Разумѣется, мы всѣ желаемъ, чтобы вы были очень счастливы въ замужствѣ, но также мы всѣ разочарованы. Мы привыкли думать, что вы еще тѣснѣе соединитесь съ нами, а не отдѣлитесь совершенно отъ насъ.

"При подобныхъ обстоятельствахъ, мама думаетъ, что было бы неблагоразумно съ моей стороны ѣхать въ Лондонъ провожать васъ къ вѣнцу.

"Ваша любящая кузина
"Мэри Вортонъ."

Это письмо разсердило бѣдную Эмилію на цѣлые два дня.

— Это и безразсудно, и зло, сказала она брату.

— Чего другого могла ты ожидать отъ чопорныхъ и исполненныхъ предразсудковъ провинціальныхъ невѣждъ?

— Мэри говоритъ неправду. Она не думала, что я тѣснѣе соединюсь съ ними, какъ она выражается. Я была вполнѣ откровенна съ нею и всегда говорила, что не могу быть женою Артура Флечера.

— Съ какой стати тебѣ выходить замужъ въ угожденіе имъ?

— Оттого, что они не знаютъ Фердинанда, они рѣшились оскорблять его. Это оскорбленіе — и ни разу не упомянувъ его имя! И отказаться пріѣхать на мою свадьбу! Свѣтъ обширенъ и мѣста довольно и для нихъ, и для насъ, но мнѣ прискорбно-очень прискорбно — что я должна съ ними разойтись.

Тутъ слезы выступили на ея глазахъ. Безъ сомнѣнія, разойтись хотѣли вполнѣ, потому что никакого свадебнаго подарка не прислали изъ Вортонскаго замка невѣстѣ. Но изъ Лонгбарнса — отъ самаго Джона Флечера — явился кофейникъ, который, несмотря на свою безполезность и некрасивость, былъ очень дорогъ Эмиліи.

Но былъ еще одинъ изъ ея гертфордширскихъ друзей, который получилъ извѣстіе о ея замужствѣ не поссорившись съ нею. Она сама написала своему прежнему обожателю:

"Любезный Артуръ,

"Между нами было столько истинной дружбы и привязанности, что мнѣ было бы непріятно, если бы вы услыхали отъ кого-нибудь кромѣ меня, что я выхожу за мистера Лопеца. Мы будемъ вѣнчаться ровно чрезъ мѣсяцъ — 28 ноября.

"Преданная вамъ
"Эмилія Вортонъ."

На это она получила очень короткій отвѣтъ:

"Любезная Эмилія,

"Я таковъ, какъ былъ всегда.

"Вашъ А. Ф."

Онъ не послалъ ей подарка, не написалъ ничего кромѣ этого, но въ свой гнѣвъ противъ гертфордширскихъ жителей она не включила Артура Флечера. Она перечитывала эту записочку разъ двадцать, плакала надъ нею, спрятала ее между своими самыми дорогими вещицами и говорила себѣ, что тысячу разъ жаль. Она могла говорить и говорила съ Фердинандомъ о Вортонахъ и о старой мистрисъ Флечеръ, и описывала ему высокомѣріе, чопорность и невѣжество гертфордширскихъ сквайровъ вообще, но никогда не говорила съ нимъ объ Артурѣ Флечерѣ, кромѣ одного раза, когда, какъ всѣ дѣвушки, разсказала своему обожателю о другомъ обожателѣ, который любилъ ее.

Но эти вещи, разумѣется, придавали нѣкоторую меланхолію этому торжественному случаю, которую, можетъ быть, увеличивали время года, ноябрскіе туманы, пустота и вообще скука Лондона. Къ этому прибавилась меланхолія старика Вортона. Давъ свое согласіе на бракъ, онъ позволилъ себѣ нѣкоторую короткость съ своимъ будущимъ зятемъ, приглашалъ его обѣдать, разсуждалъ о предметахъ обще-интересныхъ, но въ сущности никогда не открывалъ ему своего сердца вполнѣ. Да и какъ же можно открывать сердце тому, кого не любишь? Можно только сдѣлать видъ, будто открываешь сердце, но Вортонъ не дѣлалъ даже этого. Очень скоро послѣ помолвки Лопецъ уѣхалъ въ Гэтерумъ. Его старанія получить мѣсто въ Парламентѣ были извѣстны его будущей женѣ, но онъ не говорилъ ни слова объ этомъ ея отцу, и она, дѣйствуя по его инструкціямъ, также молчала.

— Онъ узнаетъ меня современемъ, говорилъ онъ ей: — и его обращеніе смягчится со мною. Но пока не наступитъ это время, я не могу ожидать, чтобы онъ искренно интересовался моимъ благосостояніемъ.

Когда Лопецъ уѣхалъ изъ Лондона, между нимъ и его отцомъ ни слова не было произнесено о деньгахъ. Вортонъ остался доволенъ этимъ молчаніемъ, не желая обѣщать немедленно назначить дочери содержаніе и дѣлая видъ, какъ будто желаетъ сказать, что такъ какъ его дочь сама постлала себѣ постель, то пусть и ложится на нее, какова бы она ни оказалась.

Это молчаніе очень было кстати для Фердинанда Лопеца въ то время. Сказать по правдѣ, хотя онъ и не совсѣмъ былъ безъ денегъ, состоянія у него никакого не было. Онъ предпринималъ денежныя спекуляціи безъ капитала, и хотя иногда онѣ удавались, но случалось, что и неудавались. Онъ успѣлъ присоединить свое имя къ именамъ извѣстныхъ богатыхъ торговцевъ и въ послѣдній годъ даже коротко сошелся съ весьма солиднымъ капиталистомъ, Мильсомъ Гепертономъ. Но сношенія его съ Секстусомъ Паркеромъ въ сущности были откровеннѣе, чѣмъ съ Мильсомъ Гепертономъ, и въ настоящую минуту бѣдный Сексти Паркеръ безпрестанно переходилъ отъ торжества къ отчаянію, когда дѣла принимали тотъ или другой оборотъ.

Поэтому неудивительно, что Фердинандъ Лопецъ ничего не говорилъ старику о деньгахъ и вопросовъ никакихъ не дѣлалъ. Онъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что у Вортона есть то богатство, которое предполагали у него, и полагался на свое умѣнье получить порядочную долю, какъ только сдѣлается зятемъ Вортона. Онъ находился въ такомъ положеніи, что разумѣется долженъ былъ рисковать.

Потомъ также въ его словахъ была доля правды, когда онъ сказалъ, что женится не на деньгахъ. Фердинандъ Лопецъ былъ нечестный и нехорошій человѣкъ. Онъ былъ пронырливый интригантъ, не умѣвшій отличить чести отъ безчестья. Но въ немъ по-крайней-мѣрѣ было то хорошо, что онъ любилъ ту дѣвушку, на которой хотѣлъ жениться. Онъ готовъ былъ обманывать всѣхъ, чтобы имѣть успѣхъ, разбогатѣть, сдѣлаться важнымъ и богатымъ человѣкомъ, но не желалъ обманывать ее. Теперь его честолюбіе состояло въ томъ, чтобы завладѣть ею и придумать, какъ научить ее помогать ему обманывать, особенно ея отца. Самъ онъ думалъ, что называемое обманомъ не есть безчестье. По моему мнѣнію, въ борьбѣ, которую такой человѣкъ какъ онъ долженъ былъ вести съ свѣтомъ, прежде чѣмъ проложить себѣ въ немъ путь, было что-то смѣлое, величественное, живописное и почти прекрасное. Онъ не вытаскивалъ вещей изъ чужого кармана, не игралъ фальшивыми картами, не подписывался подъ чужое имя. То, что онъ дѣлалъ и желалъ дѣлать, называлось у него спекуляціей.

Когда онъ уговаривалъ бѣднаго Сексти Паркера рискнуть всѣмъ, зная хорошо, что убѣждаетъ несчастнаго человѣка вѣрить неправдѣ и полагаться на ненадежное, онъ самъ не думалъ, что заходитъ за границы честныхъ предпріятій. Его женитьба, по его мнѣнію, могла доставить ему богатство. Если бы онъ могъ сейчасъ получить долю своей жены въ деньгахъ адвоката, онъ не сомнѣвался, что быстро составитъ себѣ состояніе. Ему не годилось высказать желаніе получить эти деньги хоть однимъ днемъ ранѣе надлежащаго времени, но когда наступитъ время, развѣ жена не поможетъ его блестящей карьерѣ? Но прежде чѣмъ она будетъ въ состояніи это сдѣлать, ей надо растолковать, въ чемъ состоитъ эта карьера, и необходимость подобной помощи.

Разумѣется, поднялся вопросъ, гдѣ они будутъ жить. Но у Лопеца готовъ былъ отвѣтъ. Онъ нанялъ квартиру въ нижнемъ этажѣ, въ Пимлико, или лучше сказать въ Бельгревіи. Онъ предложилъ нанять съ мебелью, пока они не осмотрятся и не выберутъ домъ по своему вкусу. Понравится ли ей жить въ нижнемъ этажѣ? Ей понравился бы съ нимъ и погребъ, такъ она и сказала ему. Они отправились взглянуть и старикъ Вортонъ согласился пойти съ ними. Хотя сердце его не лежало къ этому браку, онъ все-таки думалъ, что обязанъ заботиться объ удобствахъ дочери.

— Комнаты очень хорошія, сказалъ Вортонъ, осматривая довольно нарядную мебель.

— О! Фердинандъ, не слишкомъ ли это великолѣпно? спросила Эмилія.

— Можетъ быть, это слишкомъ великолѣпно для насъ теперь, сказалъ онъ. — Но я разскажу вамъ, серъ, какъ это случилось. Человѣкъ, котораго я знаю, захотѣлъ отдать ихъ въ наемъ на годъ и предложилъ мнѣ ихъ за 450 фун. — если бы я могъ заплатить впередъ. Я и заплатилъ.

— Такъ вы ихъ взяли? спросилъ Вортонъ.

— Такъ это уже рѣшено? спросила Эмилія почти съ досадой.

— Я заплатилъ деньги, но это вовсе не рѣшено. Вамъ стоитъ только сказать, что онѣ вамъ не нравятся, и васъ не попросятъ даже войти сюда.

— Мнѣ онѣ нравятся, шепнула она.

— Дѣло въ томъ, серъ, что нѣтъ ни малѣйшаго затрудненія передать ихъ. Когда мнѣ встрѣтился такой случай, я думалъ, что лучше воспользоваться имъ. Надо было это сдѣлать, такъ сказать, въ одинъ часъ. Другъ мой — насколько онъ можетъ быть моимъ другомъ, потому что я его не знаю — нуждался въ деньгахъ и долженъ былъ уѣхать. Вотъ комнаты и взяты, а Эмилія можетъ дѣлать съ ними что хочетъ.

Разумѣется, комнаты считались съ этой минуты будущимъ жилищемъ на весь годъ мистера и мистрисъ Лопецъ.

Они обвѣнчались. Свадьба была вовсе не весела и главныя хлопоты пали на мистрисъ Роби. Мистрисъ Роби не только доставила завтракъ — или лучше сказать позаботилась, чтобы онъ былъ доставленъ, потому что, разумѣется, заплатилъ за завтракъ Вортонъ, но и четырехъ дѣвицъ, которыя провожали невѣсту къ вѣнцу. Вѣнчались въ церкви въ Вирской улицѣ, оттуда отправились въ домъ на Манчестерскомъ скверѣ, а чрезъ два часа новобрачные были на дорогѣ въ Дувръ. О деньгахъ не было сказано ни слова. Въ послѣднюю минуту — когда Лопецъ уже не опасался разспросовъ объ его дѣлахъ — Лопецъ надѣялся, что старикъ скажетъ что-нибудь. «Вы найдете столько-то тысячъ у вашего банкира», или «вы можете разсчитывать на столько-то сотенъ въ годъ». Но ни одного слова сказано не было. Дѣвушку выдали за него, не обѣщавъ за ней ни одного шиллинга. Въ своихъ усиліяхъ взять ее за себя онъ имѣлъ успѣхъ. Когда думалъ объ этомъ въ вагонѣ, онъ обнималъ жену рукою. Если ужь на то пойдетъ, онъ будетъ бороться съ свѣтомъ для нея. Но если этотъ старикъ окажется упрямъ, скупъ и отдастъ всѣ деньги сыну изъ-за этого брака — ахъ! какъ тогда перенести такую обиду?

Разъ десять во время этой поѣздки въ Дувръ рѣшался онъ не думать объ этомъ, по-крайней-мѣрѣ, недѣли двѣ, а между тѣмъ, пріѣхавъ въ Дувръ, сказалъ-таки женѣ:

— Желалъ бы я знать, что твой отецъ намѣренъ дѣлать съ деньгами. Онъ тебѣ не говорилъ?

— Ни слова.

— Очень странно, что онъ не сказалъ ничего.

— А развѣ это не хорошо?

— Вовсе нѣтъ. Но, разумѣется, я долженъ говорить съ тобою обо всемъ, а это странно.

Глава XXV.
Начало медового мѣсяца.

Утромъ, въ день свадьбы, прежде чѣмъ поѣхалъ въ церковь, Лопецъ принялъ нѣсколько намѣреній относительно своего будущаго поведенія. Во-первыхъ, онъ хотѣлъ двѣ недѣли послѣ свадьбы не думать о деньгахъ. Онъ сдѣлалъ нѣкоторыя распоряженія, которыя заставили Секстуса Паркера вытаращить глаза отъ изумленія и облиться потомъ отъ испуга, но которыя однако окончились успѣшно. Векселя были даны до февраля, наличныя деньги явились и спокойствіе относительно денегъ было упрочено на весьма короткій періодъ.

Увѣренность, которую Секстусъ Паркеръ когда-то чувствовалъ въ рессурсы своего друга, нѣсколько убавилась, но онъ все еще вѣрилъ искуству и геніальности своего пріятеля, и послѣ надлежащихъ справокъ вполнѣ сталъ вѣрить въ тестя своего пріятеля. Секстусъ Паркеръ все думалъ, что дѣло обойдется. Фердинандъ — Паркеръ теперь называлъ своего пріятеля просто по имени — Фердинандъ былъ чудно, изумительно самоувѣренъ, и Сексти, которымъ въ нѣкоторой степени управлялъ Фердинандъ, также былъ самоувѣренъ — въ нѣкоторые часы. Онъ былъ очень самоувѣренъ, когда выпивалъ двѣ-три рюмки хересу за завтракомъ и выкуривалъ сигару съ грогомъ по вечерамъ. Но бывали часы по утрамъ, когда онъ трясся отъ страха и обливался потомъ отъ испуга.

Но самъ Лопецъ, съ помощью друга удобно устроивъ свои дѣла мѣсяца на два, сначала обѣщалъ себѣ двухнедѣльную свободу отъ всякихъ заботъ. Второе его намѣреніе состояло въ томъ, что въ концѣ двухъ недѣль онъ начнетъ дѣйствовать на Вортона.

До послѣдней минуты онъ надѣялся — почти ожидалъ — что ему вручатъ какую-нибудь сумму. Даже тысячи двѣ пока были бы ему очень полезны — но не сказано было ни одного слова. Разумѣется, такъ не могло продолжаться. Онъ не имѣлъ намѣренія разыгрывать роль труса съ своимъ тестемъ. А третье намѣреніе относилось къ женѣ. Ее надо пріучить къ его образу дѣйствій. Ее надо научить смотрѣть на свѣтъ его глазами. Ее надо научить понимать важность денегъ — не въ жадномъ, скряжническомъ, прозаическомъ духѣ, но чтобы она могла участвовать въ томъ его чувствѣ, въ которомъ было столько величественнаго, столько восхитительнаго, столько живописнаго. Онъ не станетъ приглашать ее скупиться — даже экономничать. Онъ будетъ тщеславиться, видя ее хорошо одѣтою, въ ея собственныхъ брильянтахъ и разъѣзжающую въ каретѣ. Но ее надо научить тому, что наслажденіе этими вещами должно быть основано на убѣжденіи, что самая важная цѣль въ жизни — пріобрѣтеніе денегъ. А прежде всего ее надо заставить понять, что она имѣетъ право по-крайней-мѣрѣ на половину состоянія отца. Онъ примѣтилъ, что она имѣетъ большое вліяніе на отца, и ее надо научить пользоватся этимъ вліяніемъ въ пользу мужа.

Мы уже видѣли, что подъ вліяніемъ своихъ мыслей онъ уже нарушилъ свое первое намѣреніе часа чрезъ два послѣ свадьбы. Человѣку легко говорить, что онъ прогонитъ заботы и будетъ наслаждаться вполнѣ радостями минуты. Но такою властью одарены только дикари — или, можетъ быть, ирландцы. Мы научились этому уроку отъ святыхъ отцовъ, философовъ и поэтовъ: post equitem sedet atra cura {Позади всадника сидитъ суровая забота. (Изъ Горація).}. Такимъ образомъ Фердинандъ Лопецъ возымѣлъ о себѣ высокое мнѣніе, потому что одержалъ побѣду относительно своего брака, и дѣйствительно чувствовалъ, что свѣтъ не можетъ доставить ему такихъ высокихъ наслажденіи, какъ сидѣть возлѣ своей жены и сознавать, что она принадлежитъ ему. Но суровая забота сидѣла на его плечахъ. Что съ нимъ будетъ, когда въ концѣ трехъ мѣсяцевъ Вортонъ не захочетъ ничего сдѣлать для него, и если одна спекуляція, въ которую онъ втянулъ Сексти Паркера, окажется неудачной? Онъ вѣрилъ въ эту спекуляцію, вѣрилъ въ Вортона, но ужасно находить, что все состояніе зависитъ отъ несговорчиваго тестя или возвышенія въ цѣнѣ гуана. Потомъ какъ онъ сойдется съ женою, если и тесть, и гуано окажутся противъ него, и какъ она будетъ переносить свою бѣдность?

Суровая забота принудила его сдѣлать вопросъ даже прежде, чѣмъ они доѣхали до Дувра. «Развѣ это не хорошо?» спросила она. Тогда на время онъ отогналъ отъ себя заботы и объявилъ, что никакіе денежные вопросы не могутъ составлять для него большой важности — и этимъ сдѣлалъ свою будущую задачу еще труднѣе.

Послѣ этого онъ ничего не говорилъ съ нею въ первый день свадьбы, но не могъ помѣшать себѣ думать объ этомъ. Если бы онъ даже раззорился не имѣя жены, какая была бы бѣда? Сколько лѣтъ сряду занимался онъ все этимъ самымъ дѣломъ — но пока онъ не былъ женатъ, въ самой опасности было какое-то очарованіе. Когда онъ былъ холостъ, ему удавалось; правда, онъ бывалъ иногда совсѣмъ безъ денегъ, но все-таки жить могъ. Теперь онъ взялъ на себя ношу, тяжесть которой чрезвычайно увеличилась отъ самой силы его любви. А не думать объ этомъ было невозможно. Разумѣется, жена должна помогать ему. Разумѣется, ее надо научить, какъ это необходимо, чтобы она тотчасъ начала помогать ему.

— Не безпокоитъ ли тебя что-нибудь? спросила Эмилія.

Она сидѣла, прижавшись къ нему, послѣ обѣда въ дуврской гостиницѣ.

— Что можетъ меня безпокоить въ такой день?

— Если есть что, скажи мнѣ; то-есть не теперь, именно въ эту минуту — если ты не желаешь. Каковы бы ни были твои заботы, для меня будетъ величайшимъ счастіемъ и первой обязанностью уменьшить ихъ, если могу.

Это обѣщаніе было хорошо. Оно было направлено куда слѣдуетъ. Оно показало ему, что она по-крайней-мѣрѣ приготовилась принять долю въ соединенныхъ трудахъ ихъ жизни. Но все-таки ее надо избавить отъ этого въ эту минуту.

— Когда будутъ заботы, тебѣ скажется все, сказалъ онъ, прижимая губы къ ея лбу: — но теперь ничего не должно безпокоить тебя.

Онъ улыбнулся, говоря это, но въ тонѣ его голоса было что-то такое, сказавшее ей, что заботы будутъ.

Въ Парижѣ онъ получилъ письмо отъ Паркера, которому онъ былъ принужденъ оставить адресъ, но съ обѣщаніемъ, что Сексти будетъ писать ему только при самыхъ настоятельныхъ обстоятельствахъ. Обстоятельства не были настоятельны. Въ письмѣ заключался только одинъ важный параграфъ, и то Лопецъ приписывалъ его трусости своего союзника.

«Пожалуста помните, что я не могу и не хочу уладить дѣло о векселяхъ, по которымъ надо платить 1500 ф. с. 3 февраля.»

Вотъ въ чемъ состоялъ параграфъ. Кто просилъ его улаживать дѣло по этимъ векселямъ? А между тѣмъ Лопецъ очень хорошо зналъ, что онъ имѣлъ намѣреніе заставить бѣднаго Сексти «уладить» въ случаѣ, если ему неудастся устроиться съ Вортономъ.

Наконецъ онъ не имѣлъ никакой возможности пропустить двѣ недѣли, не начиная уроковъ, которымъ должна была научиться его жена. А относительно перваго намѣренія — прогнать заботы на время изъ своей головы — онъ уже давно отказался отъ этой попытки. Ему было необходимо выманить у своего тестя значительную сумму денегъ, по-крайней-мѣрѣ, до конца января, и одна недѣля и даже день могли быть очень важны.

Они поѣхали на югъ изъ Парижа и въ концѣ первой недѣли проѣхали Симплонъ и остановились въ хорошенькой гостиницѣ на берегу Комо. Все въ ихъ путешествіи было восхитительно для Эмиліи. Этотъ человѣкъ, котораго въ сущности она знала такъ мало, имѣлъ нѣкоторыя пріятныя дарованія — онъ былъ уменъ, имѣлъ хорошій характеръ, обладалъ пріятнымъ голосомъ, обращеніемъ и наружностью — что до сихъ поръ удовлетворяло ее. Мужъ, который также и любовникъ, долженъ быть восхитителенъ для новобрачной. И до сихъ поръ ни одинъ любовникъ не могъ быть нѣжнѣе Лопеца. Каждое его слово и каждый поступокъ, каждый взглядъ и каждое прикосновеніе выражали любовь.

Если бы Эмилія болѣе знала свѣтъ, она можетъ быть почувствовала бы, что тамъ, гдѣ столько дается, и ожидается что-нибудь. Можетъ быть, болѣе суровое обращеніе, нѣкоторый оттѣнокъ супружеской власти были бы болѣе безопаснымъ началомъ брачной жизни — болѣе безопаснымъ для жены, какъ начало, положенное мужемъ. Артуръ Флечеръ въ это время попросилъ бы жену принести ему туфли, безконечно гордясь исполненіемъ маленькихъ просьбъ такою милой услужницей. Но теперь обожаніе Фердинанда Лопеца было очень пріятно для Эмиліи.

Но настала минута для перваго урока.

— Твой отецъ не писалъ тебѣ послѣ нашего отъѣзда? спросилъ онъ.

— Ни строки. Онъ не зналъ нашего адреса. Онъ не любитъ писать письма. Я писала ему изъ Парижа, а вчера набросала нѣсколько словъ Эверету.

— Очень странно, что твой отецъ не пишетъ ко мнѣ.

— А ты ожидалъ, что онъ будетъ писать?

— Сказать по правдѣ, ожидалъ. Я не сталъ бы ожидать, если бы онъ говорилъ со мною объ одномъ предметѣ. Но такъ какъ объ этомъ предметѣ онъ не раскрывалъ со мною рта, я почти думалъ, что онъ напишетъ.

— Ты говоришь о деньгахъ? спросила она очень тихимъ голосомъ.

— Да, я говорю о деньгахъ. Все до сихъ поръ такъ странно шло между нами. Садись, душа моя; намъ надо начать настоящій супружескій разговоръ.

— Скажи мнѣ все, отвѣчала она, прижавшись къ нему.

— Ты знаешь, какъ все шло сначала между нами. Онъ отказалъ мнѣ запальчиво — я хочу сказать, прямо мнѣ въ глаза. Но онъ основывалъ свое возраженіе только на моей національности — національности и крови. А о моемъ положеніи въ свѣтѣ, состояніи или доходѣ онъ не спросилъ ни слова. Это было странно.

— Онъ вѣрно зналъ.

— Онъ не могъ знать, моя дорогая. Но не мнѣ было навязывать ему этотъ разговоръ. Ты сама понимаешь это.

— Я увѣрена, что ты во всемъ поступаешь справедливо, Фердинандъ.

— Онъ неоспоримо богатый человѣкъ, въ которомъ можно предположить и возможность, и желаніе дать своей единственной дочери значительное состояніе. Но я, конечно, и не помышлялъ жениться на деньгахъ.

Тутъ она приложилась своимъ лицомъ къ его рукѣ.

— Я чувствовалъ, что не мое дѣло говорить о деньгахъ. Если онъ хотѣлъ молчать, то и я могъ. Спроси онъ меня, я сказалъ бы, что у меня никакого состоянія нѣтъ, но что я пріобрѣтаю большой, хотя ненадежный доходъ. Тогда онъ долженъ былъ бы объявить, что онъ намѣренъ дѣлать. Это, я думаю, было бы предпочтительнѣе. Теперь же мы всѣ въ сомнѣніи. Въ моемъ положеніи для меня было бы очень важно знать, что твой отецъ намѣренъ сдѣлать.

— А ты не спросишь его?

— Мнѣ кажется, что между нимъ и тобою всегда существовало полное довѣріе.

— Конечно, во всемъ нашемъ образѣ жизни. Но о деньгахъ онъ никогда не говорилъ со мною ни слова.

— А между тѣмъ, душа моя, деньги очень важная вещь.

— Разумѣется; я это знаю, Фердинандъ.

— Не спросишь ли ты?

Она не отвѣтила ему, а задумалась. Онъ также помолчалъ, прежде чѣмъ продолжалъ урокъ. Но для того, чтобы этотъ урокъ оказался дѣйствителенъ, онъ долженъ даже на этомъ первомъ урокѣ сказать ей какъ можно больше.

— Сказать тебѣ во правдѣ, для меня это очень важно теперь — гораздо важнѣе, чѣмъ я думалъ, когда мы назначили день нашей свадьбы.

Душа ея дрогнула при этихъ словахъ, хотя она очень заботилась о томъ, чтобы онъ не замѣтилъ этого движенія.

— Мои дѣла ненадежны.

— Въ чемъ состоятъ твои дѣла, Фердинандъ?

Бѣдная женщина! какъ же это ее допустили выйти за этого человѣка, и послѣ свадьбы дѣлать такой вопросъ!

— Коммерческія. Я продаю и покупаю, по соображенію. Свѣтъ стыдится новыхъ словъ и еще не далъ этому названія. Я теперь занимаюсь южно-американскою торговлей.

Она слушала, но ничего не могла понять изъ его словъ.

— Когда мы сдѣлались женихомъ и невѣстой, все улыбалось мнѣ.

— Зачѣмъ ты не сказалъ мнѣ этого прежде, чтобы мы были осторожнѣе?

— Такая осторожность была бы для меня противна. Я и теперь не сказалъ бы тебѣ ничего, но послѣ нашего отъѣзда изъ Англіи я получилъ письмо отъ моего товарища. Наши дѣла иногда сбиваются. Для меня было бы очень полезно узнать о намѣреніяхъ твоего отца.

— Ты желаешь, чтобы онъ тотчасъ далъ тебѣ денегъ?

— Такъ дѣлается всегда, душа моя, если хотятъ дать денегъ. Но я желаю, чтобы ты спросила его, что онъ самъ сдѣлать намѣревается. Онъ уже знаетъ, что я взялъ для тебя квартиру, заплатилъ за нее; онъ знаетъ… но въ это нечего входить.

— Скажи мнѣ все.

— Онъ знаетъ, что предстоятъ большія издержки. Разумѣется, будь онъ бѣденъ, нечего было бы и говорить. Я по совѣсти могу сказать, что не имѣй онъ ни копейки, это не составило бы разницы для моего намѣренія имѣть тебя женою. Но это сдѣлало бы разницу для нашихъ послѣдующихъ плановъ. Онъ человѣкъ понимающій свѣтъ и долженъ знать объ этомъ. Я увѣренъ, онъ долженъ чувствовать, что надо сдѣлать кое-что для тебя и меня, какъ твоего мужа. Но у него такой странный характеръ, и такъ какъ я самъ съ нимъ не говорилъ, то и онъ молчитъ. Теперь, моя дорогая, мы не можемъ съ тобою ждать, кто дольше промолчитъ.

— Чего ты желаешь отъ меня?

— Чтобы ты написала къ нему.

— И попросила денегъ?

— Не совсѣмъ такъ. Мнѣ кажется, тебѣ надо сказать, что намъ было бы пріятно узнать о его намѣреніяхъ, и упомянуть, что деньги теперь были бы очень кстати для меня.

— Не лучше ли тебѣ самому? Я только спрашиваю, Фердинандъ. Я никогда не говорила съ нимъ о деньгахъ, и разумѣется, онъ догадается, что ты продиктовалъ мнѣ мои слова.

— Безъ всякаго сомнѣнія. Это очень естественно съ моей стороны. Я надѣюсь, что настанетъ время, когда я самъ буду писать совершенно свободно твоему отцу, но до-сихъ-поръ онъ едва былъ вѣжливъ ко мнѣ. Я желаю, чтобы написала ты — если тебѣ все-равно. Напиши письмо сама и покажи мнѣ. Если тамъ будутъ выраженія слишкомъ сильныя или слишкомъ слабыя, я скажу тебѣ.

Такимъ образомъ былъ данъ первый урокъ. Бѣдной молодой женѣ этотъ урокъ вовсе не понравился. Хотя въ глубинѣ души она не винила своего мужа, однако начинала понимать, что жизнь, предстоявшая ей, не будетъ усыпана розами. Первыя слова, сказанныя ей въ вагонѣ, до пріѣзда въ Дувръ, дали ей это понять. Она тотчасъ почувствовала, что будутъ хлопоты на счетъ денегъ. А теперь она еще не совсѣмъ поняла, въ чемъ именно будутъ состоять эти хлопоты, и хотя не поняла ничего изъ намековъ мужа о южно-американской торговлѣ, хотя оставалась въ прежнемъ невѣдѣніи относительно его дѣлъ, все-таки чувствовала, что хлопоты наступятъ скоро. Но ни минуты не казалось ей, что мужъ поступаетъ несправедливо, вовлекая ее въ эти хлопоты. Они любили другъ друга, и каковы бы ни были хлопоты, ему и ей слѣдовало сдѣлаться мужемъ и женою. Въ душѣ ея не было искры гнѣва противъ него, но она была несчастна.

Онъ попросилъ ее написать письмо почти тотчасъ послѣ вышеприведеннаго разговора и, разумѣется, письмо было написано — написано и переписано, потому что параграфъ о деньгахъ былъ составленъ по его словамъ. Она не могла сдѣлать остальное въ письмѣ пріятнымъ. Все письмо отзывалось просьбою о деньгахъ. Но читателю надо только взглянуть на то мѣсто, въ которомъ Фердинандъ Лопецъ изъявлялъ свою просьбу — рукою жены.

«Фердинандъ говорилъ со мною о моемъ состояніи.»

Какъ было ей непріятно писать эти слова: «мое состояніе»!

— Но у меня состоянія нѣтъ, сказала она.

Онъ однако настойчиво объяснялъ, что она имѣетъ право употребить это выраженіе, основываясь на несомнѣнномъ богатствѣ отца. Такимъ образомъ съ ноющимъ сердцемъ она написала эти слова:

«Фердинандъ говорилъ со мною о моемъ состояніи. Разумѣется, я сказала ему, что у меня нѣтъ ничего, а такъ какъ онъ никогда не говорилъ мнѣ о деньгахъ до нашей свадьбы, то я и не спрашивала о нихъ. Онъ говоритъ, что для него было бы очень полезно узнать о вашихъ намѣреніяхъ; онъ также надѣется, не позволите ли вы ему получить отъ васъ хотя нѣкоторую часть теперь. Онъ говоритъ, что 3000 ф. с. были бы очень полезны для его дѣлъ.»

Вотъ каковъ былъ параграфъ и написать его для нея было такъ непріятно, что она едва принудила себя начертить эти слова. Ей казалось, что будто она воспользовалась первою минутою свободы для того, чтобы поступить дерзко съ отцомъ.

— Это его собственная вина, моя милочка, сказалъ ей мужъ: — я чрезвычайно уважаю твоего отца, но онъ взялъ привычку скрывать всѣ свои дѣла отъ своихъ дѣтей, и разумѣется, если они вступаютъ въ свѣтъ, то эту скрытность слѣдуетъ нѣсколько нарушить. То же самое дѣлается между нимъ и Эверетомъ, только Эверетъ гораздо грубѣе съ нимъ, чѣмъ ты позволишь себѣ. Онъ не даетъ возможности Эверету узнать, богатъ онъ или бѣденъ.

— Онъ даетъ ему содержаніе.

— Потому что иначе не можетъ поступить. Тебѣ онъ не положилъ даже содержанія, потому что можетъ такъ поступать. Я предоставилъ все ему, а онъ не сдѣлалъ ничего. Но это не хорошо, и ему надо сказать объ этомъ. Не думаю, чтобы ему можно было сказать въ болѣе почтительныхъ выраженіяхъ.

Эмиліи не нравилась мысль говорить отцу что бы то ни было непріятное для него, но просьбы мужа были для нея въ началѣ супружеской жизни повелительными приказаніями.

Глава XXVI.
Конецъ медового мѣсяца.

Мистрисъ Лопецъ просила отца адресовать отвѣтъ до Флоренцію, гдѣ — какъ она объяснила ему — они надѣялись быть чрезъ двѣ недѣли по отправленіи письма. Къ озеру они пріѣхали въ концѣ ноября, когда погода была еще хорошая, но намѣревались провести зимніе мѣсяцы, декабрь и январь, въ теплыхъ городахъ.

Эти двѣ промежуточныя недѣли были для Эмиліи періодомъ мучительныхъ ожиданіи. Она боялась увидать почеркъ отца, будучи почти увѣрена, что онъ страшно разсердился на нее. Въ это время мужъ часто говорилъ съ нею о письмѣ — о ея письмѣ и ожидаемомъ отвѣтѣ отца. Ей необходимо было выучить урокъ, а этого можно было достигнуть только тѣмъ, чтобы сдѣлать слово «деньги» знакомымъ ея слуху. Въ планы его не входило говорить ей о способахъ, посредствомъ которыхъ онъ надѣялся сдѣлаться богатымъ человѣкомъ. Чѣмъ меаѣе она будетъ знать объ этомъ, тѣмъ лучше. Но то обстоятельство, что ея отецъ непремѣнно обязанъ дать ему большую сумму, какъ часть ея состоянія, слѣдовало непремѣнно сдѣлать яснымъ для нея. Онъ очень желалъ сдѣлать это такимъ образомъ, чтобы она не подумала, будто онъ обвиняетъ ее — или обвинитъ, если деньги не будутъ даны. Но она должна узнать это обстоятельство, должна быть пропитана убѣжденіемъ. что съ мужемъ ея будетъ поступлено до крайности дурно, если деньги не будутъ даны.

— Я нѣсколько тревожусь на счетъ этого, сказалъ онъ, намекая на ожидаемое письмо: — не столько относительно денегъ, хотя это очень важно, но относительно поведенія его. Если онъ думаетъ просто оставить насъ безъ вниманія послѣ нашего брака, онъ поступитъ очень дурно.

Эмилія ничего не могла отвѣтить на это. Она не могла защищать отца, потому что, сдѣлавъ это, она оскорбитъ мужа. А между тѣмъ довѣріе къ отцу, которое она питала всю жизнь, не могло позволить ей считать возможнымъ, что онъ дурно поступитъ съ ними.

По пріѣздѣ во Флоренцію, Лопецъ тотчасъ отправился въ почтовую контору, но письма еще не было. Но двѣ недѣли, о которыхъ упоминалось въ письмѣ, только что прошли. Каждый день супруги осматривали зданія, глядѣли на картины, любовались мраморомъ и бронзой, ѣздили въ хорошенькія деревеньки, пріютившіяся на горахъ вокругъ города — словомъ, поступали въ этомъ отношеніи именно такъ, какъ всѣ новобрачные, посвящающіе часть медового мѣсяца Флоренціи; во во всѣхъ ихъ странствованіяхъ, во всѣхъ удовольствіяхъ, суровая забота сидѣла не только за нимъ, но и за нею. Тяжелая забота жизни уже начинала проводить линіи на ея лицѣ. Она уже сидѣла нахмуривъ брови, думая о наступающихъ заботахъ. Отецъ ея непремѣнно откажетъ и тогда не будетъ ли мужъ ея менѣе любить ее и не такъ ласково обращаться съ нею?

Каждый день цѣлую недѣлю ходилъ онъ въ почтовую контору, а все письма не было.

— Не можетъ быть, наконецъ сказалъ онъ ей: — чтобы онъ совсѣмъ не отвѣтилъ на письмо своей дочери.

— Можетъ быть, онъ боленъ, отвѣтила она.

— Если бы это было, Эверетъ написалъ бы намъ.

— Можетъ быть, онъ вернулся въ Гертфордширъ.

— Разумѣется, письмо отправлено ему туда. Признаюсь, я нахожу очень страннымъ, что онъ не пишетъ. Точно будто онъ рѣшился совсѣмъ отказаться отъ тебя, потому что ты вышла замужъ противъ его желанія.

— Нѣтъ, Фердинандъ — не говори этого.

— Ну, мы увидимъ.

На слѣдующій день они увидали. Лопецъ ходилъ въ контору до завтрака и вернулся съ письмомъ. Эмилія ждала это съ книгою на колѣняхъ и тотчасъ увидала письмо.

— Отъ папаши? спросила она.

Онъ кивнулъ головою и подалъ ей письмо.

— Распечатай и прочти, Фердинандъ. Я такъ тревожусь, что не могу сдѣлать этого сама. Мнѣ это кажется такъ важно.

— Да — это важно, сказалъ онъ съ угрюмою улыбкой и распечатывая письмо.

Она пристально наблюдала за его лицомъ, пока онъ читалъ, и сначала ничего не могла разобрать. Въ эту минуту ей въ первый разъ пришло въ голову, что онъ умѣетъ удивительно владѣть своими чертами. Все это однако продолжалось полминуты. Потомъ онъ положилъ письмо между чайными чашками и, подойдя къ женѣ, схватилъ ее въ объятія и нѣ сколько разъ поцѣловалъ, такъ что ей почти сдѣлалось больно отъ силы его поцѣлуевъ.

— Ласково пишетъ онъ? спросила она, какъ только успѣла перевести духъ.

— Признаюсь, я совсѣмъ этого не думалъ. Дорогая моя, какъ я тебѣ обязанъ за всѣ хлопоты, которыя надѣлалъ тебѣ!

— О, Фердинандъ! если онъ былъ добръ къ тебѣ, то я буду такъ счастлива!

— Онъ былъ ужасно добръ. Ха-ха-ха!

Потомъ онъ началъ ходить по комнатѣ и хохоталъ самымъ неестественнымъ образомъ.

— Честное слово, жаль, зачѣмъ мы не назначили четыре или пять тысячъ. Кто бы могъ думать, что онъ исполнитъ мое желаніе буквально? Это гораздо лучше, чѣмъ я ожидалъ; вотъ все, что я могу сказать. И въ настоящую минуту это чрезвычайно важно для меня.

Все это заняло не болѣе двухъ минутъ. Эмилія была такъ ошеломлена обращеніемъ мужа, что почти вообразила, будто выраженіе его восторга было ироническое. Онъ такъ не походилъ на себя, что она почти сомнѣвалась въ дѣйствительности своей радости. Но когда она взяла письмо и прочла, она увидала, что его радость была довольно чистосердечна. Письмо было очень коротко и состояло въ слѣдующемъ:

"Любезная Эмилія,

"То, что ты мнѣ написала по порученію твоего мужа о деньгахъ, я нахожу по нѣкоторомъ размышленіи довольно справедливымъ. Мнѣ кажется, ему надо было поговорить со мною до брака, но опять, можетъ быть, мнѣ бы самому слѣдовало съ нимъ поговорить. Я охотно дамъ ему сумму, которую онъ желаетъ имѣть, и заплачу 3000 ф. с., если онъ мнѣ скажетъ, куда я долженъ ихъ послать. Послѣ этого я буду считать, что исполнилъ въ отношеніи его мою обязанность. А относительно того, что я намѣренъ дѣлать съ остальными деньгами, которыя могутъ быть у меня, я не думаю, чтобы онъ имѣлъ право спрашивать меня.

"Эверетъ выздоровѣлъ и по прежнему не дѣлаетъ ничего. Твоя тетка Роби дурачитъ себя въ Гераугетѣ. Я не получалъ никакихъ извѣстій изъ Гертфордшира. Здѣсь все спокойно и уединенно.

"Твой любящій отецъ
"Э. Вортонъ"

Такъ какъ онъ обѣдалъ въ Эльдонѣ каждый день послѣ отъѣзда дочери и игралъ въ вистъ двѣнадцать роберовъ каждый день, онъ не имѣлъ права жаловаться на уединеніе въ Лондонѣ.

Эмиліи письмо показалось очень холодно, и если бы мужъ ея не обрадовался до такой степени, то она сочла бы письмо неудовлетворительнымъ. Конечно, 3000 ф. с. даны будутъ, но на сколько она понимала слова отца, въ этомъ будетъ заключаться все ея состояніе. Она никогда ничего не знала о намѣреніяхъ и состояніи отца, но предполагала, что состояніе ея будетъ больше этого. Она какъ-то слышала, что Артуръ Флечеръ вмѣстѣ съ ея рукой получилъ бы большую сумму, если бы она рѣшилась выйти за человѣка, который нравился ея роднымъ. Теперь же, узнавъ, что мужъ ея такъ нуждается въ деньгахъ, она пришла въ смятеніе отъ отцовской скупости.

Но Лопецъ былъ внѣ себя отъ радости, до такой степени даже, что потерялъ то самообладаніе, которое было свойственно ему. Онъ радовался за завтракомъ, разговаривалъ — не упоминая именно объ этихъ 3000 ф. — какъ будто распоряжался почти неограниченными средствами. Онъ взялъ экипажъ, повезъ жену и накупилъ ей подарковъ — все такихъ, которые они прежде рѣшили не покупать изъ-за дороговизны.

— Пожалуста не трать денегъ на меня, сказала она ему. — Для меня очень пріятно получать отъ тебя подарки, но еще пріятнѣе было бы думать, что я могу избавить тебя отъ издержекъ.

Но онъ находился въ такомъ расположеніи духа, что съ нимъ спорить было нельзя.

— Ты не понимаешь, сказалъ онъ. — Я не желаю быть избавленъ отъ такихъ маленькихъ тратъ. По обстоятельствамъ деньги твоего отца очень для меня важны въ настоящую минуту, но онъ послушался бича и согласился; деньги будутъ, и этимъ заботамъ конецъ. Теперь мы можемъ наслаждаться. Конечно, скоро явятся другія заботы.

Ей не совсѣмъ было пріятно слышать, что ея «отецъ послушался бича», но она желала думать, что это фраза обыкновенная у мужчинъ и что дѣлать имъ замѣчанія по этому поводу было бы жеманствомъ. Въ радости ея мужа было что-то непріятное для нея. Неужели такая небольшая сумма, какая теперь досталась ему въ руки, всегда будетъ дѣйствовать на него такимъ образомъ? Не малодушно ли было это, или по-крайней-мѣрѣ не лишено ли достоинства? Она старалась примириться съ этимъ и прилаживалась къ его веселости какъ могла.

— Не написать ли мнѣ отцу и поблагодарить его? сказала она въ этотъ вечеръ.

— Я думалъ объ этомъ, сказалъ онъ. — Ты можешь написать, если хочешь, и разумѣется напишешь. Но я также буду писать, и мнѣ лучше написать прежде тебя. Такъ какъ онъ оказался сговорчивъ, то я полагаю, мнѣ надо поступить вѣжливо. То, что онъ говоритъ объ остальныхъ деньгахъ, разумѣется, нелѣпость. Я спрашивать его не стану, но безъ сомнѣнія чрезъ нѣсколько времени онъ сдѣлаетъ какое-нибудь распоряженіе.

Все касавшееся дѣла оскорбляло Эмилію болѣе или менѣе. Она теперь примѣтила, что мужъ ея считаетъ эти три тысячи только первою уплатою того, что онъ можетъ получить, и что его радость происходитъ только отъ перваго успѣха. Потомъ онъ ей въ глаза назвалъ нелѣпыми слова ея отца. Сначала она хотѣла защищать отца, но пока еще не могла рѣшиться оспорить слова мужа даже но этому поводу.

Онъ написалъ Вортону, но при этомъ бросилъ свои легкомысленныя выраженія, которыя такъ были непріятны его женѣ. Онъ понималъ вполнѣ, что письмо это можетъ имѣть для него важныя послѣдствія, и употребилъ на это большія усилія. Самою главною заботой его жизни должно быть теперь вкраться въ милость къ этому старику, такъ чтобы послѣ смерти старика онъ могъ получить по-крайней-мѣрѣ половину его денегъ. Онъ долженъ позаботиться о томъ, чтобы между его женой и ея отцомъ не было такого охлажденія, которое заставило бы отца подумать, что сынъ его долженъ пользоваться преимуществами первородства или мужского пола. А если можно было бы устроить такъ, что дочь сдѣлается любимицею отца, то и это будетъ хорошо. Онъ очень старательно сочинилъ письмо, которое состояло въ слѣдующемъ:

"Любезный мистеръ Вортонъ,

"Я не могу не поблагодарить васъ за вашъ великодушный отвѣтъ въ письмѣ къ Эмиліи на мою просьбу. Во-первыхъ, позвольте мнѣ увѣрить васъ, что если бы вы до нашей свадьбы спросили меня о моихъ денежныхъ дѣлахъ, я разсказалъ бы вамъ все очень подробно; но такъ какъ вы этого не сдѣлали, я думалъ, что съ моей стороны будетъ слишкомъ смѣло самому о томъ заговорить. Писать объ этомъ въ письмѣ заняло бы слишкомъ много мѣста, но когда вамъ будетъ угодно спросить меня объ этомъ, я разскажу вамъ все чистосердечно.

"Я занимаюсь такими дѣлами, которыя иногда требуютъ значительныхъ суммъ. Послѣ нашей свадьбы мнѣ понадобились деньги для того, чтобы избавиться отъ необходимости пожертвовать грузомъ гуана, который очень поднимется въ цѣнѣ чрезъ три мѣсяца, а иначе долженъ быть проданъ по цѣнѣ сравнительно низкой. Ваша доброта спасла меня отъ этого затрудненія.

"Разумѣется, въ дѣлахъ, которыми я занимаюсь, вѣрнаго ничего нѣтъ, но я каждый день стараюсь это отстранить и надѣюсь въ скоромъ времени ввести ихъ въ болѣе постоянную колею, которая болѣе прилична человѣку женатому. Если я попрошу васъ помочь мнѣ въ этомъ, можетъ быть, вы неоткажете, если мнѣ удастся разъяснить вамъ все. Пока я искренно благодарю васъ за то, что вы сдѣлали. Я прошу васъ передать 3000 ф. с., обѣщанныя вами по добротѣ вашей ко мнѣ, Гёнки и Сыновьямъ, въ Ломбардской улицѣ. Это не постоянные мои банкиры, но у меня есть тамъ счетъ.

"Мы странствуемъ и наслаждаемся самымъ романическимъ образомъ. Эмиліи иногда кажется, что она отказалась бы отъ всякихъ дѣлъ, Лондона и всякихъ подлунныхъ заботъ, и поселилась на всю жизнь подъ итальянскимъ небомъ. Но мысль эта не долго преобладаетъ въ ней. Уже начинаютъ показываться признаки тоски по Манчестерскомъ скверѣ.

"Всегда преданный вамъ
"Фердинандъ Лопецъ."

На это письмо Лопецъ не получилъ отвѣта — и не ожидалъ. Эмилія писала отцу и получила отъ него нѣсколько писемъ не очень длинныхъ и не очень интересныхъ. Ни въ одномъ однако о деньгахъ не упоминалось ни слова. Но въ началѣ января Лопецъ получилъ самое убѣдительное, почти можно сказать отчаянное письмо отъ своего пріятеля Паркера. Письмо состояло въ томъ, что Паркеръ тотчасъ долженъ продать ожидаемый грузъ гуана — за что бы то ни было — если онъ не получитъ тѣхъ денегъ, которыя должны быть заплачены въ февралѣ и которыя онъ, Паркеръ, долженъ будетъ заплатить, если Фердинандъ Лопецъ самъ не уплатитъ по обязательству. Отвѣтъ Паркеру мы представляемъ читателю.

"Моему милому, старому, ужасно глупому и нелѣпо нетерпѣливому другу.

"Вы вѣчно терзаетесь безъ малѣйшаго повода. У Гёнки лежитъ моихъ денегъ больше, нежели нужно для этого. Почему вы не можете положиться на этого человѣка? Если вы не вѣрите моимъ словамъ, то можете сходить къ Мильсу Гепертону и спросить его. Но помните, что мнѣ будетъ очень непріятно, если вы сдѣлаете это — и что такія справки могутъ принести мнѣ вредъ. Впрочемъ, если вы не вѣрите мнѣ, подите и спросите. Во всякомъ случаѣ оставьте гуано въ покоѣ. Каждый изъ насъ потеряетъ болѣе тысячи ф. с., если вы не послушаетесь меня. Ей-Богу, нельзя жениться и уѣхать изъ Лондона на день, если имѣешь дѣло съ такимъ трусомъ, какъ вы. Я думаю вернуться недѣли за двѣ раньше назначеннаго мною срока, чтобы вы и другіе кое-кто не подумали, что я улетучился совсѣмъ.

"Безъ малѣйшей нерѣшимости говорю, что въ торговлѣ болѣе понесено потерь отъ трусости, чѣмъ отъ неблагоразумія и неосторожной траты денегъ. Волосы становятся дыбомъ, когда вы говорите о продажѣ гуана въ декабрѣ, потому что по векселямъ надо платить въ февралѣ. Ободритесь, мой милый, осмотритесь вокругъ и примѣтьте, что дѣлаютъ люди съ большимъ мужествомъ.

"Всегда вамъ преданный
"Фердинандъ Лопецъ."

Это единственныя письма нашихъ новобрачныхъ съ ихъ друзьями на родинѣ, которыми я долженъ безпокоить читателя. И о медовомъ мѣсяцѣ болѣе мнѣ нечего разсказывать. Если это время не было для Эмиліи исполнено радостей безъ примѣси — а мы должны этого бояться — то надо помнить, что обитатели сей юдоли слезъ не пользуются никогда радостямя безъ примѣси даже въ первые два мѣсяца послѣ брака.

Въ первыхъ числахъ февраля пріѣхали они въ свою квартиру въ Пимлико, и Эмилія Лопецъ поселилась въ своемъ новомъ домѣ съ сердцемъ столь же полнымъ любви къ мужу, какъ и въ то время, когда она вышла изъ церкви послѣ вѣнца; хотя, можетъ быть, сладостныя иллюзіи отчасти исчезли.

Глава XXVII.
Бѣдствія герцога.

Мы должны вернуться въ Гэтерумскій замокъ и взглянуть на гостей, которыхъ герцогиня собрала на Рождество. Гостепріимство въ домѣ герцога поддерживалось всю осень. Въ концѣ октября они поѣхали въ Мачингъ, провести спокойный мѣсяцъ, какъ выражалась герцогиня; но по просьбѣ герцога мѣсяцъ продлился шесть недѣль.

Но даже и тамъ домъ былъ полонъ все время, хотя по недостатку спаленъ гостей было гораздо меньше, чѣмъ въ Гэтерумѣ. Но въ Мачингѣ герцогиня была растревожена и почти сердита. Мистрисъ Финнъ уѣхала съ мужемъ въ Ирландію, а герцогиня привыкла думать, что не можетъ жить безъ мистрисъ Финнъ. Мужъ герцогини непремѣнно захотѣлъ окружить себя политиками своего кружка, людьми, предпочитавшими трудъ стрѣльбѣ изъ лука или даже охотѣ, и разсуждавшими о вредѣ прямыхъ налоговъ положительно въ гостиной. Герцогиня была увѣрена, что страною нельзя управлять съ помощью такихъ людей, и была очень рада вернуться въ Гэтерумъ — куда пріѣхали и Финіасъ Финнъ съ женою, и Сент-Бёнгэи, и Баррингтонъ Ирль, и Монкъ, канцлеръ казначейства, съ лордомъ и леди Кэнтрипъ, и лордъ и леди Дрёммондъ; лордъ Дрёммондъ былъ единственный представитель другой соединенной партіи. И майоръ Понтни былъ тутъ, неотступно выпросившій позволеніе герцогини и подробно объяснившій своему пріятелю капитану Гённеру, что онъ согласился на желаніе герцогини только по увѣренію ея свѣтлости, что тамъ не будетъ Фердинандца Лопеца. Такими увѣреніями пріятели размѣнивались часто, но разумѣется ни одинъ не вѣрилъ другому.

И леди Розина была въ числѣ многихъ. Грустная бѣдность леди Розины плѣнила герцога.

— Пусть она переѣдетъ жить сюда, сказала герцогиня въ отвѣтъ на какую-то просьбу мужа, относившуюся къ его новой пріятельницѣ: — я не сомнѣваюсь, что она охотно согласится.

Въ Гэтерумѣ было не такъ многолюдно, какъ сначала, но все-таки тридцать человѣкъ садились за обѣдъ каждый день, и Лококъ, Мильнуа и мистрисъ Причардъ было много дѣла. И герцогиня наша не лѣнилась. Она постоянно поддерживала коалицію, писала къ людямъ незначительнымъ, которые, какъ ничтожны ни были, могли сдѣлаться великими посредствомъ амальгамаціи.

— Вязанку всегда слѣдуетъ вязать самой, сказала она мистрисъ Финнъ, не напрасно прочитавъ Езопа.

Когда сер-Орландо Дротъ уѣзжалъ изъ Гэтерума въ концѣ своего второго посѣщенія, герцогиня шепнула ему:

— Гдѣ мы были бы безъ васъ?

Она не могла терпѣть сер-Орланда и знала, что ея мужъ не выказалъ такой любезности, какую политика требовала бы оказать его могущественному коллегѣ. Ея мужъ особенно избѣгалъ сер-Орланда съ того дня, какъ они вмѣстѣ гуляли въ паркѣ, и вотъ почему герцогиня шепнула сер-Орланду вышеприведенныя слова.

— Не слишкомъ замѣтно связывайте вязанку, сказала ей мистрисъ Финнъ.

Герцогиня опустилась на кресло, почти выбившись изъ силъ отъ своихъ трудовъ, къ которымъ примѣшивались сожалѣнья и сомнѣнія, время отъ времени осаждавшія даже ея смѣлую душу.

— Я не божество, сказала она: — не Питтъ, не итальянецъ съ длиннымъ именемъ, начинающимся съ М, и не могу дѣлать этого, не впадая въ ошибки. А между тѣмъ это надо сдѣлать. Онъ же не помогаетъ мнѣ. Онъ бродитъ между тучами таблицы умноженія и думаетъ, что большинство голосовъ въ Палатѣ свалится къ нему въ ротъ только потому, что онъ не закрываетъ его. Можете вы лучше связать вязанку?

— Мнѣ кажется, я бы оставила ее несвязанной, сказала мистрисъ Финнъ.

— Вотъ ужь нѣтъ! Вы хлопотали бы точно такъ, какъ я.

Такимъ образомъ велась игра въ Гэтерумскомъ замкѣ день-отъ-дня.

— Но ты вѣдь его не оставишь?

Это сказала Финіасу Финну его жена за два дня до Рождества.

Вопросъ относился къ тому, думаетъ ли Финіасъ Финнъ оставить свое мѣсто.

— Нѣтъ, если это будетъ зависѣть отъ меня.

— Тебѣ нравятся занятія такого рода?

— Къ несчастію, это имѣетъ мало отношенія къ вопросу. Конечно, я люблю заниматься чѣмъ-нибудь. Я люблю зарабатывать деньги.

— Не знаю, зачѣмъ тебѣ это любить, сказала ему жена, смѣясь.

— Какъ бы то ни было, я люблю — и въ нѣкоторомъ смыслѣ люблю власть. Но служа вмѣстѣ съ герцогомъ, я нахожу недостатокъ сочувствія, которое слѣдуетъ имѣть къ своему начальнику. Онъ никогда не скажетъ мнѣ ни слова, если я самъ не заговорю. А когда я говорю, хотя онъ слушаетъ вѣжливо, даже чрезчуръ, я знаю, что ему скучно. Ему нечего говорить со мною о странѣ. Когда онъ желаетъ сообщить что-нибудь, онъ предпочитаетъ сказать Уорбёртону, а тотъ напишетъ Мортону, и такимъ образомъ это доходитъ до меня.

— Развѣ это не одно и то же?

— Можетъ быть. Есть причины, связывающія меня съ нимъ, которыя не связываютъ другихъ. Другіе со мною не говорятъ, потому что знаютъ, что я связанъ съ нимъ чрезъ тебя. Но мнѣ извѣстно, что это чувство существуетъ. Нельзя быть преданнымъ королю, когда никогда его не видишь — если онъ сидитъ взаперти въ какой-нибудь священной ниши.

— Король не долженъ терять своего обаянія, Финіасъ.

— Это такъ. Король долженъ знать, гдѣ провести черту. Но герцогъ никакой черты не проводитъ. Онъ по характеру не сообщителенъ и поэтому не годится быть главою министерства.

— У нея разобьется сердце, если что-нибудь пойдетъ не такъ.

— Ей слѣдуетъ помнить, что министерства рѣдко долго длятся, сказалъ Финіасъ. — Но она выздоровѣетъ, если сердце и разобьется. Въ ней такъ много жизненности, что ее никакое бѣдствіе не сокрушитъ. Слышала ты, что хотятъ сдѣлать съ сильвербриджскимъ депутатствомъ?

— Герцогиня хочетъ отдать это мѣсто Фердинанду Лопецу.

— Но оно еще не обѣщано.

— Мѣсто еще не свободно, сказала мистрисъ Финнъ: — и я не знаю, когда это будетъ. Кажется, есть какая-то помѣха — и мнѣ кажется, что герцогиня очень разсердится.

Всю осень герцогъ былъ несчастный человѣкъ. Когда продолжалась парламентская работа, онъ находилъ какое-нибудь утѣшеніе, но теперь, хотя онъ былъ окруженъ своими секретарями и хотя бумаги получались два раза въ день, хотя онъ долженъ былъ давать инструкціи на дюжины писемъ, все-таки ему въ сущности дѣлать было нечего. Ему казалось, что настоящій трудъ отъ него отняли его товарищи, а онъ пользуется мнимой властью — что онъ нѣчто въ родѣ деревяннаго перваго министра, отъ котораго не требуется никакого настоящаго управленія. Прежде онъ опасался, что онъ неспособенъ, но теперь опасался, что другіе считаютъ его неспособнымъ. Монкъ занимался своимъ бюджетомъ, лордъ Дрёммондъ десятками мятежныхъ колоній, сер-Орландо Дротъ своимъ планомъ какъ предводительствовать Палатою и строить корабли, Финіасъ Финнъ Ирландіей, лордъ Рамсденъ составленіемъ свода законовъ — всѣ работали, всѣ занимались чѣмъ-нибудь спеціально. Онъ же долженъ былъ заботиться о королевѣ, о томъ, какіе раздавать ордена, кто долженъ написать адресъ. Онъ вздыхалъ, когда думалъ о тѣхъ счастливыхъ дняхъ, когда бывало боялся, что душа его и тѣло изнемогутъ подъ тяжестью десятичной системы.

Но Финіасъ Финнъ вѣрно опредѣлилъ характеръ герцога, сказавъ, что онъ несообщителенъ и поэтому не годится управлять англичанами. Онъ самъ это думалъ и теперь каждый день все болѣе и болѣе удостовѣрялся въ своей неспособности. Онъ не могъ вступить въ дружескія отношенія съ сер-Орландомъ Дротомъ или даже Монкомъ. Но хотя онъ прежде не желалъ занять этого высокаго мѣста, теперь, занимая его, онъ опасался неудачи, которая послѣдуетъ за его отставкой. Это-то чувство, скорѣе чѣмъ настоящее честолюбіе, скорѣе чѣмъ любовь къ власти или покровительству, или деньгамъ, заставляетъ людей держаться на своихъ мѣстахъ. Отсутствіе настоящаго труда и большое количество труда ложнаго дѣлали жизнь скучной для него, но онъ не могъ перенести мысли, что въ исторіи будетъ упомянуто, что онъ дозволилъ сдѣлать себя празднымъ министромъ и даже въ этомъ потерпѣлъ неудачу. Исторія забудетъ то, что онъ дѣлалъ какъ работающій министръ, вспоминая слабость министерства, которое будетъ носить его имя.

Единственный человѣкъ, съ которымъ онъ могъ говорить свободно и съ которымъ могъ совѣтоваться, находился теперь съ нимъ, въ его замкѣ. Онъ сначала стыдился даже герцога Сент-Бёнгэя, но эту застѣнчивость онъ обыкновенно преодолѣвалъ послѣ нѣсколькихъ часовъ. Но хотя онъ всегда былъ увѣренъ въ сочувствіи и благоразуміи своего стараго друга, однако сомнѣвался въ его способности понимать его.

Младшій герцогъ чувствовалъ, что у стараго герцога кожа толще, чѣмъ у него, и слѣдовательно онъ неспособенъ понять шипы, которые такъ колятъ его тѣло.

— Мнѣ говорятъ о политикѣ, сказалъ хозяинъ.

Въ это время они сидѣли запершись въ собственномъ святилищѣ перваго министра и оставались тамъ до-тѣхъ-поръ, пока пришло время одѣваться къ обѣду.

— Кто говоритъ о политикѣ?

— Сер-Орландо Дротъ.

Герцогъ Омніумъ не забылъ дерзости совѣта, даннаго въ паркѣ.

— Сер-Орландо, разумѣется, имѣетъ право говорить, хотя я не знаю, способенъ ли онъ сказать что-нибудь такое, что стоитъ слушать. Въ чемъ состоитъ его политика?

— Если бы она у него была, разумѣется, я выслушалъ бы его. Онъ не желаетъ ничего особеннаго, но думаетъ, что мнѣ надо придумать что-нибудь особенное для того; чтобы Парламентъ могъ быть удовлетворенъ.

— Если вы желаете имѣть на своей сторонѣ большинство, можетъ быть, это справедливо; выслушайте его и покончите съ этимъ.

— Я не могу продолжать такимъ образомъ. Я не могу покоряться жалобамъ господъ, дѣйствующихъ заодно со мною. И они не покорятся моему молчанію. Я начинаю чувствовать, что я поступилъ нехорошо.

— Я не думаю, чтобы вы поступили нехорошо.

— Тотъ человѣкъ, который усиливается нести тяжесть слишкомъ большую для своихъ силъ, поступаетъ нехорошо.

— Нервная чувствительность, отъ которой вамъ слѣдовало бы освободиться какъ отъ болѣзни, есть единственный источникъ вашей слабости. Думайте о вашемъ дѣлѣ, какъ башмачникъ думаетъ о своемъ; поступайте какъ знаете и предоставьте другимъ судить о себѣ; caveat emptor {Да остороженъ будетъ покупщикъ.}. Человѣкъ никогда не долженъ цѣнить самъ себя, а принимать ту цѣну, которою другіе оцѣниваютъ его; только онъ долженъ заботиться о томъ, чтобы узнать, въ чемъ состоитъ цѣна. Ваша политика должна состоять въ томъ, чтобы удержать министерство большинствомъ голосовъ. Составленіе новыхъ законовъ часто есть не что иное, какъ несчастная необходимость, налагаемая на насъ нетерпѣніемъ народа. Продолжительный періодъ спокойнаго и, слѣдовательно; хорошаго министерства съ новыми законами былъ бы величайшимъ благодѣяніемъ для страны. Я совѣтовалъ вамъ исполнить желаніе королевы, потому что думалъ, что вы можете начать такой періодъ гораздо надежнѣе всякаго другого человѣка.

Старый герцогъ былъ совершенно доволенъ такимъ положеніемъ вещей, какое описывалъ. Онъ былъ кабинетнымъ министромъ болѣе чѣмъ половину своей жизни. Ему нравилось быть кабинетнымъ министромъ. Онъ думалъ, что вообще для страны хорошо, чтобы его партія была въ силѣ — и если не вся партія, то по-крайней-мѣрѣ какъ можно болѣе членовъ этой партіи. Онъ не ожидалъ, что о немъ будутъ писать какъ о Питтѣ или Сомерсѣ, но думалъ, что о немъ отзовутся какъ о полезномъ вельможѣ — и оставался доволенъ. Онъ не только не былъ самъ честолюбивъ, но шумное честолюбіе другихъ было ему непріятно. Честность была въ немъ второю натурой и продолжительная практика научила его въ совершенствѣ покоряться пораженію безъ стыда или горести. Ему хотѣлось бы сдѣлать своего собрата герцога такимъ же, какъ онъ, если бы у его собрата герцога не была къ сожалѣнію такая тонкая кожа.

— Я полагаю, что намъ надо попытаться сдѣлать это въ другую сессію, сказалъ герцогъ Омніумъ слезливымъ голосомъ.

— Разумѣется, надо — и въ нѣсколько другихъ сессій, какъ я надѣюсь и уповаю, сказалъ вставая герцогъ Сент-Бёнгэй. — Если не пойду наверхъ, я опоздаю и тогда ея свѣтлость будетъ смотрѣть на меня безпощадными глазами.

На слѣдующій день послѣ завтрака первый министръ пошелъ гулять съ леди Розиною де-Курси. Онъ взялъ привычку гулять съ леди Розиною почти каждый день, такъ что обитатели замка начали думать, уже не обладаетъ ли леди Розина какою-нибудь своею собственной глубокомысленной политикой. Тамъ были многіе, дѣйствительно полагавшіе, что политика и день, и ночь въ головѣ министра. Но въ сущности леди Розина тѣмъ и сдѣлалась пріятна первому министру, что не дѣлала даже отдаленнаго намека на публичныя дѣла. Можно было даже сомнѣваться, знала ли она, что человѣкъ, оказывавшій ей такую честь, былъ не только герцогъ Омніумъ, но и глава министерства.

Она была высокая, худощавая, зябкая старуха, не очень старая, можетъ быть лѣтъ пятидесяти, но казавшаяся десятью годами старѣе, очень меланхолическаго характера, а иногда и очень сердитая. Она была замѣчательно религіозна, но это постепенно проходило по мѣрѣ того, какъ она становилась старѣе. Строгая суровость религіи требуетъ полной энергіи среднихъ лѣтъ. Она осталась на свѣтѣ одна, съ весьма ничтожнымъ доходомъ и весьма малымъ количествомъ друзей, принимавшихъ въ ней участіе. Но она знала, что называется леди Розина де-Курси, и чувствовала, что это имя должно быть для нея дороже денегъ и друзей, даже братьевъ и сестеръ.

— Погода не пугаетъ васъ, сказалъ герцогъ. — Выпалъ снѣгъ и дорожки, даже тамъ, гдѣ подметены, мокры и скользки.

— Погода никогда не пугаетъ меня, ваша свѣтлость. На мнѣ всегда толстыя ботинки съ пробковыми подошвами.

— Пробковыя подошвы великолѣпны.

— Я признаюсь, что обязана моей жизнью пробковымъ подошвамъ, сказала съ энтузіазмомъ леди Розина. — Мнѣ шьетъ Спрутъ въ Сильвербриджѣ. Ваша свѣтлость никогда не заказывали ему ботинокъ?

— Кажется нѣтъ, сказалъ первый министръ.

— Такъ закажите. Онъ шьетъ очень хорошо и очень дешево. А лондонскіе мастера берутъ цѣны неимовѣрныя. Я могу носить ботинки Спрута цѣлую зиму и потомъ велю только сдѣлать новыя подошвы. Я полагаю, вы о такихъ вещахъ не думаете никогда.

— Я люблю, чтобы мои ноги были сухи.

— А мнѣ приходится соображать цѣну.

Они въ то время прошли мимо майора Понтни, который расхаживалъ между конюшнями и домомъ, и снялъ шляпу и поклонился хозяину и его спутницѣ, можетъ быть, съ большей вѣжливостью, чѣмъ было необходимо.

— Я никогда не слыхала, какъ зовутъ этого господина, сказала леди Розина.

— Понтни; мнѣ кажется, его называютъ майоромъ Понтни.

— О! Понтни. Въ Лейстерширѣ живутъ Понтни. Можетъ быть, онъ изъ тамошнихъ?

— Право не знаю, откуда онъ, сказалъ герцогъ: — и даже, сказать по правдѣ, зачѣмъ онъ здѣсь.

Леди Розина взглянула на герцога съ любопытствомъ.

— Онъ, кажется, принадлежитъ къ числу такихъ людей, которые пріѣзжаютъ въ чужой домъ, сами того не зная, и никогда не дѣлаютъ ничего.

— Я полагаю, вы пригласили его, сказала леди Розина.

— Герцогиня, должно быть, приглашала.

— Какъ было бы странно, если бы она предполагала, что пригласили его вы!

— Я думаю, герцогинѣ извѣстно все.

Наступило непродолжительное молчаніе

— Она вынуждена принимать всякихъ людей, извинился герцогъ.

— Должно быть. У васъ безпрестанно наѣзжаютъ и уѣзжаютъ гости. Съ сожалѣніемъ должна сказать, что срокъ мой кончается завтра и я должна уступить свое мѣсто другимъ.

— Надѣюсь, что вы не уѣдете, леди Розина — если не приглашены къ другимъ. Намъ очень пріятно видѣть васъ здѣсь.

— Герцогиня была очень добра, но…

— Я боюсь, что герцогиня слишкомъ занята, чтобы заниматься отдѣльно съ каждымъ изъ гостей, какъ ей слѣдовало бы. Мнѣ ваше присутствіе здѣсь доставляетъ большое удовольствіе.

— Вы слишкомъ ко мнѣ добры — слишкомъ добры. Но я дожила свой срокъ и думаю, герцогъ, ѣхать завтра. Я очень аккуратна, герцогъ, и всегда дѣйствую по правиламъ. Я уже прошла теперь двѣ мили и пойду въ комнаты. Если вамъ понадобятся ботинки съ пробковыми подошвами, обратитесь къ къ Спруту. Господи! это опять майоръ Понтни. Съ-тѣхъ-поръ какъ мы гуляемъ здѣсь, онъ прошелъ уже раза четыре мимо насъ.

Леди Розина пошла въ комнаты, а герцогъ вернулся, думая о своей пріятельницѣ, а можетъ быть и о пробковыхъ подошвахъ, которыя были такъ необходимы для ея удобствъ.

Онъ не воображалъ леди Розину умной и мы не можемъ вообразить, чтобы ея разговоръ удовлетворялъ тѣ потребности, которыя были необходимы ему и всѣмъ намъ. Но все-таки леди Розина нравилась ему и онъ никогда съ нею не скучалъ. Въ ней не было притворства и ничего не было нужно отъ него. Говоря о пробковыхъ подошвахъ, она не имѣла задней мысли. Потомъ она не наступала на его нравственныя мозоли. Онъ рѣшился уговорить жену попросить леди Розину остаться въ замкѣ. Размышляя объ этомъ, онъ снова повернулъ въ паркъ и опять наткнулся на майора Понтни, когда тотъ возвращался изъ конюшенъ.

— Очень холодный день, сказалъ герцогъ, чувствуя, что нелюбезно пройти мимо своего гостя не сказавъ ему нѣсколькихъ словъ.

— Дѣйствительно очень холодный, ваша свѣтлость, очень холодный.

Герцогъ имѣлъ намѣреніе пройти дальше, но майоръ успѣлъ остановить его на дорогѣ. Майоръ вовсе не зналъ герцога. Онъ слышалъ, что герцогъ былъ застѣнчивъ, и поэтому думалъ, что онъ робокъ. До-сихъ-поръ герцогъ никогда не говорилъ съ майоромъ — и майоръ приписалъ это застѣнчивости и робости герцога. Обдумавъ глубоко этотъ предметъ, майоръ рѣшился перемолвиться нѣсколькими словами съ своимъ хозяиномъ и поэтому ходилъ взадъ и впередъ между домомъ и конюшнями.

— Дѣйствительно очень холодный, но у насъ была прекрасная погода. Не знаю, случалось ли мнѣ такъ пріятно проводить время, какъ теперь въ Гэтерумскомъ замкѣ.

Герцогъ поклонился и сдѣлалъ небольшое, но тщетное усиліе пройти дальше.

— Великолѣпное зданіе! сказалъ майоръ, граціозно протягивая руку къ замку.

— Домъ большой, сказалъ герцогъ.

— Величественный домъ. Можетъ быть, самый величественный въ трехъ королевствахъ, сказалъ майоръ Понтни: — я видалъ очень много самыхъ лучшихъ загородныхъ резиденцій въ Англіи, но ни одна не можетъ сравняться съ Гэтерумомъ.

Тутъ герцогъ сдѣлалъ маленькое усиліе пройти впередъ, но отважный майоръ опять остановилъ его.

— Кстати, ваша свѣтлость, если у вашей свѣтлости есть нѣсколько свободныхъ минутъ — даже полминуты — я желалъ бы просить у васъ позволенія сказать вамъ кое что.

Герцогъ принялъ недовольный видъ, но поклонился и пошелъ впередъ, позволивъ майору итти рядомъ.

— Я имѣю величайшее желаніе, милордъ герцогъ, вступить въ публичную жизнь.

— Я думалъ, что вы уже служите въ арміи, сказалъ герцогъ.

— Служу; я былъ въ штабѣ сер-Бартоломью Бона въ Канадѣ два года и послужилъ-таки довольно. Теперь я желаю поступить въ Парламентъ, ваша свѣтлость. Состояніе у меня есть, я выдержу всѣ издержки по выборамъ, но затруднительнѣе всего получить мѣсто, и разумѣется, если бы это можно устроить частнымъ образомъ, то было бы очень пріятно.

Герцогъ посмотрѣлъ на него — но на этотъ разъ не поклонился. Майоръ, не отличавшійся наблюдательностью, самъ устремился на свою погибель.

— Намъ всѣмъ извѣстно, что Сильвербриджъ скоро сдѣлается вакантнымъ. Позвольте мнѣ увѣрить вашу свѣтлость, что если бы планы вашей свѣтлости въ другихъ отношеніяхъ позволяли вамъ милостиво обратить ваше вниманіе на меня, вы нашли бы во мнѣ самую надежную опору и, можетъ быть, могу сказать человѣка, который въ Палатѣ былъ бы полезенъ не менѣе другихъ.

Примѣчая, что его не прерываютъ, майоръ продолжалъ свою рѣчь не останавливаясь. «Ничего не спросишь, ничего не получишь», было девизомъ его жизни, и не разъ выражалъ онъ капитану Гённеру свое убѣжденіе, что: «всего можно добиться, только бы смѣлости хватило». Въ этомъ случаѣ, конечно, у майора недостатка въ смѣлости не было.

— Если бы мнѣ было дозволено считать себя кандидатомъ вашей свѣтлости, я былъ бы чрезвычайно счастливъ, докончилъ майоръ.

— Я нахожу, серъ, отвѣчалъ герцогъ: — что ваше предложеніе самое неприличное и самое дерзкое, съ какимъ когда-либо кто обращался ко мнѣ.

Лицо майора вытянулось и онъ вытаращилъ глаза на герцога.

— Прощайте, сказалъ герцогъ, быстро повернулъ и ушелъ.

Майоръ стоялъ нѣсколько времени пригвожденный къ мѣсту, и хотя погода была холодна, онъ былъ весь въ поту. Сознаніе, что онъ «провалился», почти ошеломило его. Потомъ онъ увѣрилъ себя, что герцогъ «не можетъ же его съѣсть», и съ этимъ утѣшительнымъ размышленіемъ поплелся въ свою комнату.

Осадить этого человѣка для герцога, разумѣется, было легко, но онъ этимъ доволенъ не былъ. Майору показалось, что герцогъ ушелъ равнодушно, но въ сущности герцогъ былъ очень растревоженъ. Дерзкая просьба майора оскорбила его во многихъ отношеніяхъ. Ему прискорбно было думать, что онъ былъ принужденъ оскорбить своего собственнаго гостя. Ему прискорбно было думать, что уваженіе къ нему не на столько велико, чтобы защитить его отъ подобнаго оскорбленія. Ему прискорбно было, что къ нему открыто обращается посторонній, какъ къ человѣку, который не посовѣстится отдать мѣсто въ Парламентѣ, какъ мѣста отдавались въ былое время. А главное, прискорбно ему было то, что всѣ эти несчастія постигли его какъ результатъ гостепріимства его жены. Если это значило быть первымъ министромъ, то конечно онъ долѣе не хочетъ быть первымъ министромъ. Развѣ какой-нибудь искатель политическихъ мѣстъ осмѣливался обратиться такимъ образомъ къ лорду Броку или лорду Де-Терье, или къ мистеру Мильдмэю, прежнимъ первымъ министрамъ, которыхъ помнилъ онъ? Онъ этого не думалъ. Они поступали иначе. Они были способны защитить себя отъ такихъ нападокъ на личное достоинство. И было ли возможно, чтобы какой-нибудь человѣкъ осмѣлился говорить такимъ образомъ съ его дядею, покойнымъ герцогомъ? Онъ не думалъ этого.

Запершись въ своей комнатѣ, онъ внутренно страдалъ отъ глубокаго горя. Чрезъ нѣсколько времени онъ пошелъ въ комнату жены, все въ разстроенномъ духѣ. Разстройство увеличивалось съ минуты на минуту. Онъ предпочиталъ совсѣмъ отказаться отъ политики и уединиться такъ, чтобы не подвергаться дерзости какого-нибудь Понтни.

У жены онъ нашелъ мистрисъ Финнъ. Къ ней лично онъ чувствовалъ самое горячее уваженіе. Имъ случалось имѣть вмѣстѣ разныя весьма важныя дѣла и по мнѣнію герцога она всегда поступала хорошо. Между ними установилась короткость, позволявшая ему чувствовать себя свободнымъ съ нею — такъ что ея присутствіе часто было утѣшеніемъ для него. Но въ настоящую минуту онъ не желалъ найти кого-либо у жены и чувствовалъ, что мистрисъ Финнъ ему мѣшаетъ.

— Можетъ быть, я вамъ помѣшалъ? сказалъ онъ голосомъ и торжественнымъ, и какимъ-то погребальнымъ.

— Вовсе нѣтъ, сказала герцогиня, которая была весела. — Я желаю, чтобы ты далъ мнѣ обѣщаніе на счетъ Сильвербриджа, не обращая вниманія на нее. Разумѣется, она знаетъ все.

Слышать, что всякая знаетъ все, было для него новымъ ударомъ.

— Я сейчасъ получила письмо отъ мистера Лопеца.

Хорошо ли было, что его жена переписывается на счетъ такого предмета съ человѣкомъ, такъ мало извѣстнымъ, какъ этотъ Лопецъ?

— Могу я ему сказать, что онъ можетъ положиться на тебя, когда мѣсто опростается?

— Конечно нѣтъ, отвѣтилъ герцогъ, такъ нахмуривъ брови, что, даже жена его испугалась. — Я желалъ поговорить съ тобою, но наединѣ.

— Тысячу разъ прошу извиненія, сказала мистрисъ Финнъ, приготовляясь уйти.

— Не уходите, Марія, сказала герцогиня: — онъ хочетъ браниться.

— Если мистрисъ Финнъ позволитъ мнѣ, при всемъ моемъ совершенномъ уваженіи и искреннемъ вниманіи къ ней, просить ее оставить меня съ тобой на нѣсколько минутъ, я очень буду обязанъ. А если съ своею обыкновенною сердечною добротой она проститъ мою крутость…

Тутъ онъ не могъ продолжать отъ слишкомъ сильнаго волненія, но взялъ ея руку, поднесъ къ губамъ и поцѣловалъ. Эта минута была такъ торжественна, что колебаться уже было нельзя. Герцогиня на минуту онѣмѣла, а мистрисъ Финнъ, разумѣется, вышла изъ комнаты.

— Ради Господа Бога, Плантадженетъ, что случилось?

— Кто такой майоръ Понтни?

— Кто такой майоръ Понтни! Почему я могу знать? Онъ — майоръ Понтни. Онъ бываетъ вездѣ.

— Не приглашай его болѣе въ мой домъ. Но это бездѣлица.

— Я полагаю, все касающее майора Понтни должно быть бездѣлицей. Не получено ли извѣстіе, что небо обрушится на насъ? Только это могло придать тебѣ такой торжественный видъ.

— Во-первыхъ, Гленкора, позволь мнѣ просить тебя не говорить мнѣ болѣе о Сильвербриджскомъ депутатствѣ. Я не расположенъ теперь разсуждать съ тобою объ этомъ, но рѣшилъ, что знать ничего не хочу о выборахъ. Какъ только мѣсто опростается, если оно опростается, я позабочусь сдѣлать извѣстною въ Сильвербриджѣ мою рѣшимость.

— Зачѣмъ ты хочешь отказаться отъ твоей привилегіи въ этомъ отношеніи? Это просто слабость.

— Вмѣшательство пера противорѣчитъ смыслу конституціи.

— Вотъ въ Браксонѣ, съ жаромъ сказала герцогиня: — маркизъ Крёмберъ регулярно выбираетъ депутата, несмотря на всѣ ихъ билли о реформѣ; а Бамфордъ, Коблерсборо — посмотри на лорда Лёмли, онъ все графство держитъ въ своемъ карманѣ, не говоря уже о двухъ мѣстечкахъ! Какой вздоръ, Плантадженетъ! Все конституціонно или противоконституціонно, именно какъ захочешь взглянуть.

Было ясно, что герцогиня старательно изучила этотъ предметъ.

— Очень хорошо, душа моя, пусть это будетъ вздоръ. Прошу тебя только вѣрить, что это мое намѣреніе, и дѣйствовать соображаясь съ этимъ. Я еще долженъ сказать тебѣ одну вещь. Мнѣ жаль помѣшать удовольствію, которое ты, можетъ быть, находишь въ обществѣ, но пока я занимаю мѣсто, навязанное мнѣ, я не желаю болѣе имѣть гостей въ моемъ домѣ.

— Плантадженетъ!

— Ты не можешь выгнать тѣхъ, кто теперь здѣсь, но прошу, чтобы, когда они уѣдутъ, не было взамѣнъ ихъ другихъ приглашеній.

— Другія приглашенія уже разосланы давно и были приняты. Ты, должно быть, боленъ, другъ мой.

— Боленъ нравственно — да. По-крайней-мѣрѣ, другихъ-то приглашеній не разсылай.

Тутъ онъ вспомнилъ доброе намѣреніе, принятое имъ въ началѣ этого дня.

— Однако я былъ бы радъ, если бы ты попросила леди Розину де-Курси остаться здѣсь.

Герцогиня вытаращила на него глаза, дѣйствительно думая теперь, здоровъ ли онъ.

— Все это вышло такъ неудачно, что я желаю прекратить. Это унижаетъ меня.

Потомъ, не давъ ей даже минуты на отвѣтъ, онъ вернулся въ свою комнату.

Но даже тутъ не успокоилась его душа. Этотъ майоръ не долженъ остаться безъ наказанія. Хотя онъ терпѣть не могъ шума, онъ долженъ сдѣлать что-нибудь. Онъ написалъ слѣдующее майору:

"Герцогъ Омніумъ надѣется, что майоръ Понтни не сочтетъ для себя неудобнымъ оставить Гэтерумскій замокъ въ самомъ непродолжительномъ времени. Если майоръ Понтни пожелаетъ переночевать въ замкѣ, герцогъ Омніумъ надѣется, что онъ будутъ обѣдать и завтракать въ своей комнатѣ. Экипажъ и лошади будутъ готовы для майора Понтни и отвезутъ его въ Сильвербриджъ, какъ только майоръ Понтни сообщитъ слугѣ свои желанія въ этомъ отношеніи.

"Гэтерумскій замокъ, декабрь 18—."

Эту записку герцогъ самъ послалъ съ своимъ слугою, сказавъ ему достаточно объ экипажѣ и обѣдѣ въ спальнѣ майора, чтобы тотъ понялъ случившееся. Записку майора принесли герцогу, когда онъ одѣвался. Герцогъ, взглянувъ на записку, бросилъ ее въ огонь. А майоръ въ этотъ вечеръ обѣдалъ въ гостиницѣ въ Сильвербриджѣ.

Глава XXVIII.
Герцогиня въ большихъ хлопотахъ.

Одному человѣку трудно выгнать изъ своего дома другого безъ того, чтобы многіе не узнали объ этомъ, а когда одинъ человѣкъ первый министръ, а другой майоръ Понтни, толки разростутся до большихъ размѣровъ. Герцогъ, разумѣется, не раскрывалъ рта объ этомъ иначе, какъ въ отвѣтъ на вопросы герцогини, но всѣ слуги это знали,

— Причардъ сказалъ мнѣ, что ты выгналъ изъ дома этого несчастнаго человѣка, сказала герцогиня.

— Я дѣйствительно выгналъ его.

— Онъ не стоитъ твоего гнѣва.

— Онъ совсѣмъ моего гнѣва не стоитъ, но я не могу сидѣть за обѣдомъ съ человѣкомъ, который оскорбилъ меня.

— Что онъ сказалъ, Плантадженетъ? Вѣрно что-нибудь о Сильвербриджѣ.

На этотъ вопросъ герцогъ отвѣта не далъ, но относительно Сильвербриджа онъ былъ твердъ какъ камень. Чрезъ два дня послѣ отъѣзда майора въ Сильвербриджѣ сдѣлалось извѣстно, что управляющій герцога не предложитъ кандидата по обыкновенію. По этому поводу въ газетѣ графства былъ параграфъ, такъ же какъ и въ лондонской газетѣ «Вечерняя Кафедра».

Герцогъ Омніумъ — для того, чтобы выказать свое уваженіе къ законамъ, не только къ буквѣ, но и къ духу закона — далъ знать своимъ арендаторамъ въ Сильвербриджѣ и около него, что онъ никакимъ образомъ не желаетъ имѣть вліяніе на выборъ кандидата. Но эти газеты не сказали ни слова о майорѣ Понтни.

Въ клубахъ, разумѣется, объ этомъ знали, и больше всѣхъ зналъ капитанъ Гённеръ. Вскорѣ послѣ Рождества онъ встрѣтилъ своего пріятеля майора на ступеняхъ новаго военнаго клуба Дѣятельная Служба, который, по увѣреніямъ многихъ въ арміи, уничтожилъ всѣ другіе военные клубы.

— Какую ты тамъ кашу заварилъ у герцогини, Понтъ? сказалъ онъ.

— Желалъ бы я узнать, что именно ты знаешь объ этомъ.

— Я слышалъ, что ты уѣхалъ оттуда необыкновенно скоро.

— Разумѣется, я уѣхалъ скоро.

Майоръ зналъ, что это непремѣнно должно быть извѣстно. Были подробности, которыхъ онъ не могъ опровергать, такъ какъ невозможно было свое опроверженіе подтвердить доказательствами.

— Я прозакладую пять фунтовъ, что ты ничего объ этомъ не знаешь.

— Я слышалъ, что герцогъ велѣлъ тебѣ убираться.

— Въ нѣкоторомъ отношеніи — да. Есть обстоятельства, когда человѣкъ не можетъ поступить иначе.

Это было дипломатично, потому что давало поводъ капитану предполагать, что герцогъ не могъ поступить иначе.

— Разумѣется, меня тамъ не было, сказалъ Гённеръ: — и я рѣшительно ничего не знаю, но мнѣ кажется, что ты помѣшалъ герцогинѣ на счетъ Сильвербриджа. Гленкора многое перенесетъ — но съ тѣхъ поръ, какъ она взялась за политику, ей-Богу! тебѣ лучше не трогать ее въ этомъ отношеніи.

Наконецъ стали думать, что майоръ выгнанъ по приказанію герцогини, потому что осмѣлился сдѣлаться оппонентомъ Фердинанда Лопеца, и майоръ чувствовалъ искреннюю признательность къ своему пріятелю капитану за то, что онъ разсказывалъ эту исторію такимъ образомъ. Потомъ къ этой исторіи примѣшались намеки, будто зависть майора къ Лопецу была двойного свойства — и къ герцогинѣ, и къ мѣсту депутата — такъ что онъ отчасти избавился отъ того безславія, которое преслѣдуетъ человѣка, выгнаннаго изъ чужого дома. Тутъ была таинственность, а гдѣ есть таинственность, тамъ человѣка не осуждаютъ никогда. Когда замѣшана женщина, нельзя ожидать, чтобы мужчина говорилъ правду. О томъ, чтобы вызвать на поединокъ перваго министра или какимъ бы то ни было образомъ наказать его, разумѣется, не могло быть и рѣчи, такъ что въ концѣ-концовъ майоръ почти возгордился этимъ и говорилъ объ этомъ охотно-съ таинственными намеками, въ чемъ преуспѣвалъ въ совершенствѣ отъ привычки.

Но для герцогини это дѣло оказалось очень серіозно, такъ что она наконецъ принуждена была обратиться за совѣтомъ — не только къ своему постоянному другу мистрисъ Финнъ, но и къ Баррингтону Ирлю, и къ Финіасу Финну, и наконецъ даже къ герцогу Сент-Бёнгэю, которому ей не весьма хотѣлось подчиниться, такъ какъ герцогъ былъ короткимъ другомъ ея мужа.

Но это дѣло сдѣлалось такъ важно для нея, что она не могла этимъ шутить. Въ Гэтерумѣ объ изгнаніи майора Понтни скоро забыли. Когда герцогиня узнала, въ чемъ дѣло, она одобрила изгнаніе, только намекнула Баррингтону Ирлю, что если выгонять, то ужь надо было выгонять какъ слѣдуетъ — пинками. Потерю вліянія на Сильвербриджъ, хотя это ее очень оскорбляло, перенести было можно. Она должна написать своему пріятелю Фердинанду Лопецу, когда наступитъ время, извиниться какъ можетъ и лишиться восхитительнаго наслажденія самой поставить члена Парламента. Газеты однако заговорили объ этомъ какъ слѣдуетъ и этимъ можно было воспользоваться. Потеря Сильвербриджа хотя ранила, но костей ничьихъ не сломала. Но герцогъ опять выразился необыкновенно сурово о ея герцогскомъ гостепріимствѣ и повторилъ свое намѣреніе провести остальную часть періода своей публичной жизни въ республиканской простотѣ.

— Мы пробовали и потерпѣли неудачу, пусть будетъ этому конецъ, сказалъ онъ женѣ.

Простое и прямое неповиновеніе такому приказанію такъ же мало входило въ ея характеръ, какъ простое или прямое повиновеніе. Она знала своего мужа хорошо, знала, какъ имъ можно управлять и какъ нельзя. Когда онъ объявилъ, что пусть будетъ этому конецъ, подразумѣвая ту самую систему, которою она надѣялась продолжить его власть — она не смѣла спорить съ нимъ. А между тѣмъ онъ такъ былъ неправъ! Это испытаніе вовсе не было неудачно. Дѣло было сдѣлано, и сдѣлано хорошо, оно удалось. Неужели можно было ожидать неудачи оттого, что одинъ дерзкій человѣкъ попалъ къ нимъ въ домъ? А потомъ бросить тотчасъ систему, удалась она или нѣтъ, значило привлечь общее вниманіе на неудачу и сознаться въ ней — а это можетъ повести къ потерѣ всего. Теперь сдѣлалось извѣстно — такъ разсуждала герцогиня сама съ собой — что она способствовала къ упроченію коалиціи любезнымъ гостепріимствомъ, которое позволяло ей оказывать богатство ея и мужа. Она сдѣлалась первою министершей по той любезности, съ какою раскрыла свои залы, столовыя и сады. Прежде этого не дѣлалось никогда, а теперь дѣлалось хорошо. Неудачи не было. А теперь все должно рушиться, потому что нервы ея мужа были раздражены.

— Пусть кончится само собою, сказала мистрисъ Финнъ. — Гости пріѣдутъ сюда и уѣдутъ, а потомъ когда вы вернетесь въ Лондонъ, вы мало-по-малу вернетесь къ своему прежнему образу жизни.

Но это было не по нутру новому честолюбію герцогини. Она такъ пропитала себя смѣлыми надеждами, что не могла допустить, чтобы это «кончилось само собою». Она въ душѣ устроила себѣ образъ дѣйствій, который сдѣлаетъ ее извѣстной какъ жену перваго министра, и можетъ быть безсознательно примѣняла этотъ эпитетъ болѣе къ себѣ, чѣмъ къ мужу. Она тоже желала, чтобы о ней упомянули въ запискахъ и помѣстили въ исторіи. А теперь ей говорятъ: «пусть это кончится само собою!»

— Я полагаю, что онъ немножко желченъ, сказалъ Баррингтонъ Ирль. — Не думаете ли вы, что онъ забудетъ все это, когда переберется въ Лондонъ?

Герцогиня была увѣрена, что ея мужъ не забудетъ ничего. Онъ никогда ничего не забывалъ.

— Я желаю, чтобы ему говорили, замѣтила герцогиня: — что всѣ находятъ, что онъ поступаетъ очень хорошо. Я говорю собственно не о политикѣ, а о томъ, какъ соединять партіи. Развѣ вы не находите, что мнѣ удалось?

Баррингтонъ Ирль думалъ, что удалось, но намекнулъ и на признаки слабости.

— Сер-Орландо и сер-Тимоти Бисваксъ ненадежны, сказалъ Баррингтонъ Ирль.

— Онъ не можетъ сдѣлать ихъ надежнѣе, сидя взаперти какъ отшельникъ, сказала герцогиня.

Баррингтонъ Ирль, пользовавшійся своими преимуществами, обѣщалъ, что какъ только представится случай, онъ скажетъ герцогу, какъ ихъ партія довольна его образомъ дѣйствій.

— Вы не думаете, что мы заварили кашу? спросила герцогиня Финіаса.

— Я не думаю, чтобы герцогъ или вы заварили кашу, сказалъ Финіасъ, который полюбилъ герцогиню, потому что его жена любила ее. — Но это не можетъ продолжаться вѣчно, герцогиня.

— Вы знаете, что сдѣлала я, продолжала герцогиня, увѣренная, что мистеръ Финнъ зналъ все, что знала его жена. — Достигло это цѣли?

Финіасъ молчалъ съ минуту.

— Разумѣется, вы скажете мнѣ правду. Вы не станете мнѣ льстить теперь, когда для меня это такъ важно.

— Я почти думаю, сказалъ Финіасъ: — что прошло то время, которое можно назвать вліяніемъ гостиныхъ. Прежде оно было очень сильно. Старый лордъ Брокъ очень имъ пользовался, хотя вовсе не такъ, какъ ваша свѣтлость. Но духъ общества перемѣнился съ тѣхъ поръ.

— Духъ общества никогда не перемѣняется, сказала герцогиня съ горечью.

Но она болѣе всего полагалась на стараго герцога. Гости изъ замка почти всѣ разъѣхались, когда она стала совѣтоваться съ Сент-Бёнгэемъ. Она настолько повиновалась своему мужу, что не приглашала другихъ гостей послѣ его приказанія, но приглашенные прежде пріѣхали и уѣхали, какъ было назначено. Потомъ, когда замокъ почти опустѣлъ, когда Лококъ, Мильнуа и Причардъ удивлялись между собою этому общему затишью, герцогиня просила у мужа позволенія пригласить ихъ стараго друга опять дня на два.

— Я такъ желаю видѣть его и думаю, что онъ пріѣдетъ, сказала герцогиня.

Герцогъ далъ позволеніе съ улыбкой — не потому что предлагаемый гость былъ его короткимъ другомъ, но ему пріятно было согласиться на подобную просьбу послѣ отданнаго приказанія. Назови она майора Понтни, мнѣ кажется, онъ и тогда улыбнулся бы и согласился.

Герцогъ Сент-Бёнгей пріѣхалъ и герцогиня Омніумъ высказала ему всю свою душу.

— Я дѣлала это для него и для его чести, чтобы мужчины и женщины могли знать, какъ онъ любезенъ и какъ добръ. Разумѣется, много было и затратъ, но онъ могъ это сдѣлать, не обижая дѣтей. Такъ было необходимо членамъ разныхъ партій узнать другъ друга! Здѣсь случилась маленькая нелѣпая непріятность. Человѣкъ совершенно ничтожный, одинъ изъ тѣхъ мотыльковъ, которые только занимаютъ мѣсто и болтаютъ съ дѣвицами, подступилъ къ нему и наговорилъ дерзостей. Онъ такъ чувствителенъ, что не могъ затоптать эту тварь въ грязь, какъ сдѣлали бы вы. Это разсердило его — мнѣ кажется, оттого что онъ видѣлъ такъ много незнакомыхъ лицъ — такъ что онъ пришелъ ко мнѣ и объявилъ, что пока остается въ министерствѣ, онъ не хочетъ видѣть въ нашемъ домѣ никого, ни здѣсь, ни въ Лондонѣ. Это его буквальное намѣреніе, и онъ хотѣлъ, чтобы и я буквально его поняла. Я должна была просить особеннаго позволенія пригласить такого милаго и стараго друга, какъ ваша свѣтлость.

— Я не думаю, чтобы онъ не захотѣлъ видѣть меня, сказалъ герцогъ, смѣясь.

— Разумѣется. Онъ былъ очень радъ вашему пріѣзду. Но просьбу принялъ, какъ будто бы такъ и слѣдовало. Если такъ продолжится, это убьетъ меня. Послѣ всего, что я сдѣлала, я не могу показаться нигдѣ, и ему это принесетъ такой вредъ! Не можете ли вы сказать ему это, герцогъ? Никто на свѣтѣ не можетъ сказать этого кромѣ васъ. Мы не дѣлаемъ ничего нечестнаго, никакихъ не предпринимаемъ штукъ; я старалась сдѣлать его домъ пріятнымъ для постороннихъ, для того, чтобы они могли смотрѣть на него любезно и благопріятно. Дурно это? Неприлично для меня?

Старый герцогъ потрепалъ ее по головѣ какъ дѣвочку и утѣшилъ болѣе другихъ ея совѣтниковъ. Теперь онъ ничего не хотѣлъ говорить ея мужу, но они оба будутъ въ Лондонѣ при открытіи Парламента и тогда онъ скажетъ своему другу, что по его мнѣнію не слѣдуетъ дѣлать никакой внезапной перемѣны.

— Вашъ мужъ очень странный человѣкъ, сказалъ онъ, улыбаясь: — его честность не похожа на честность другихъ. Она прямѣе, добросовѣстнѣе, такъ сказать, менѣе способна выносить даже тѣнь того пятна, которое можетъ набросить на него недобросовѣстность чужая. Отдайте ему справедливость во всемъ этомъ и помните, что нельзя найти всего въ одномъ и томъ же лицѣ. Онъ очень практиченъ въ нѣкоторыхъ вещахъ, но сомнительно, не слишкомъ ли добросовѣстенъ для того, чтобы быть практичнымъ во всемъ.

Въ концѣ разговора герцогиня поцѣловала его и обѣщала руководиться его совѣтами. Происшествія послѣднихъ недѣль очень смягчили герцогиню.

Глава XXIX.
Два кандидата для Сильвербриджа.

По пріѣздѣ въ Лондонъ, Фердинандъ Ловецъ нашелъ ожидавшеее его письмо отъ герцогини. Онъ получилъ его тотчасъ по пріѣздѣ и, разумѣется, прежде всего обратилъ вниманіе на него.

— Тутъ заключается моя судьба, сказалъ онъ женѣ, положивъ руку на письмо.

Онъ много толковалъ ей о счастіи, выпавшемъ ему на долю, и выказывалъ большое честолюбіе къ сдѣланной ему чести. Она, разумѣется, сочувствовала ему и охотно готова была думать все хорошее о герцогинѣ и герцогѣ, если они посадятъ въ Парламентъ ея мужа. Лопецъ помолчалъ, все держа письмо въ рукѣ.

— Ты едва ли повѣришь, что я трушу распечатать это письмо, сказалъ онъ.

— Тебѣ надо это сдѣлать.

— Или заставить тебя сдѣлать это для меня, сказалъ онъ, подавая ей письмо. — Тебѣ еще надо узнать, какъ я слабъ. Когда тревожусь, я становлюсь похожъ на ребенка.

— Не думаю, чтобы ты бывалъ когда-нибудь слабъ, сказала она, лаская его. — Если надо дѣлать что-нибудь, ты сдѣлаешь это тотчасъ. Но я распечатаю, если ты хочешь.

Тутъ онъ разорвалъ конвертъ съ видомъ комической важности и нѣсколько времени читалъ молча.

— Я примѣчаю, что изъ-за этого тамъ вышелъ шумъ, сказалъ онъ.

— Шумъ? какой шумъ?

— Мой дорогой другъ герцогиня не совсѣмъ сошлась въ этомъ съ моимъ менѣе дорогимъ другомъ герцогомъ.

— Неужели она объ этомъ пишетъ?

— О! нѣтъ. Мой другъ герцогиня слишкомъ для этого скромна, но я могу видѣть, что это такъ.

— Будешь ты депутатомъ? Если это устроится, я нисколько не забочусь о герцогѣ и герцогинѣ.

— Такія вещи устраиваются не такъ легко. Во всякомъ случаѣ я не могу получить мѣста безъ борьбы. Вотъ письмо.

Письмо герцогини къ ея новому приверженцу будетъ приведено, но надо прежде понять, что много разныхъ мыслей промелькнуло въ головѣ писавшей въ тотъ промежутокъ, какъ написано было письмо и приказаніемъ, даннымъ первымъ министромъ женѣ о Сильвебриджѣ. Она, разумѣется, тотчасъ поняла, что Лопецу надо дать знать, что она не можетъ для него сдѣлать обѣщаннаго. Но необходимости сейчасъ писать не было никакой. Грей еще не оставилъ мѣста, а Лопецъ путешествовалъ. Январь прошелъ въ сравнительной тишинѣ и въ это время въ Сильвербриджѣ сдѣлалось извѣстно, что выборы открываются. Герцогъ даже не намекалъ, не выражалъ, не чувствовалъ неудовольствія, если выберутъ члена враждебнаго министерству. Постепенно герцогиня привыкла къ такому положенію дѣлъ, и такъ какъ смятеніе, возбужденное въ ней повелительнымъ поведеніемъ ея мужа, прошло, она начала спрашивать себя, не оставить ли ей свою игру. Она не могла сама поставить члена Парламента, какъ нѣкогда лелѣяла надежду, но все-таки могла сдѣлать что-нибудь. Она не хотѣла ни въ чемъ ослушаться мужа, но если Лопецъ долженъ быть депутатомъ отъ Сильвербриджа, то пусть тамъ будетъ извѣстно, что Лопецъ былъ ея другомъ. Поэтому она написала слѣдующее письмо:

Гэтерумъ, январь 18—. "Любезный мистеръ Лопецъ,

"Я помню, вы сказали, что въ это время будете дома, и вотъ почему пишу къ вамъ теперь.. Обстоятельства перемѣнились съ тѣхъ поръ, какъ вы уѣхали, и — какъ я боюсь — перемѣнились не въ вашу пользу.

"Мы узнали, что мистеръ Грей оставитъ свое мѣсто въ концѣ марта и что выборы будутъ въ апрѣлѣ. Кандидата отъ насъ не будетъ. Мы обыкновенно предлагали кандидата и нашъ кандидатъ иногда одерживалъ верхъ, а иногда долженъ былъ отретироваться; но эти хорошія времена прошли. Мнѣ кажется, что всѣ хорошія времена прошли. Нѣтъ никакой причины, сколько мнѣ извѣстно, почему бы вамъ также не выступить впередъ. Вы можете сдѣлать это ранѣе другихъ, потому что только теперь сдѣлалось извѣстно, что кандидата гэтерумскаго не будетъ. И мнѣ сдается, что уже разнеслась молва, что если бы былъ фаворитъ, то имъ были бы вы; это можетъ быть вамъ полезно.

"Едва ли нужно мнѣ говорить о моемъ желаніи, чтобы мое имя не произносилось въ этомъ дѣлѣ.

"Искренно преданная вамъ
"Гленкора Омніумъ."

«Я не сомнѣваюсь, что Спруджонъ, торговецъ желѣзными товарами, съ гордостью подастъ голосъ за васъ.»

— Я не совсѣмъ понимаю этого, сказала Эмилія.

— Разумѣется. Не одинъ новичокъ не можетъ этого понять. Конечно, ты никому не скажешь о письмѣ ея свѣтлости.

— Конечно!

— Она намѣрена сдѣлать для меня все лучшее. Я не сомнѣваюсь, что какой-нибудь подчиненный изъ замка имѣлъ сношеніе съ Спруджономъ. Дѣло въ томъ, что герцогъ не хочетъ показываться въ этомъ дѣлѣ, но герцогиня не намѣрена выпустить Сильвербриджъ изъ рукъ.

— Ты попытаешься?

— Если я попытаюсь, я долженъ украдкой послать повѣреннаго къ Спруджону, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Желалъ бы я знатъ, что твой отецъ скажетъ объ этомъ.

— Онъ старый консерваторъ.

— Но развѣ ему не будетъ пріятно видѣть зятя въ Парламентѣ?

— Не думаю, чтобы онъ очень заботился объ этомъ. Онъ, кажется, всегда смѣется надъ людьми, которые желаютъ вступить въ Парламентъ. Но если ты желаешь, Фердинандъ…

— Я не желаю истратить кучу денегъ. Когда я сначала вздумалъ о Сильвербриджскомъ депутатствѣ, издержки были бы самыя ничтожныя. Но теперь навѣрно будетъ борьба.

— Откажись, если твои средства этого не дозволяютъ.

— Ничѣмъ не рискнешь, ничего не получишь. Ты думаешь, что твой отецъ не поможетъ мнѣ? Это возвысило бы и твое положеніе, и мое.

Эмилія покачала головой. Она всегда слышала, что отецъ ея насмѣхается надъ сумасбродствомъ людей, которые тратятъ болѣе, чѣмъ позволяютъ имъ средства, на тщеславіе писать двѣ буквы послѣ своего имени.

— Ты не прочь спросить его? сказалъ онъ.

— Конечно, я спрошу его, если ты желаешь.

Съ самой свадьбы ихъ онъ училъ ее — училъ съ намѣреніемъ — что они оба должны вымогать отъ отца какъ можно болѣе. Она уроку училась, но онъ былъ для нея противенъ. Это не заставило ее дурно думать о мужѣ. Она была слишкомъ имъ ослѣплена, слишкомъ влюблена въ него. Но она начала чувствовать, что свѣтъ вообще жестокъ, жаденъ и непріятенъ. Если отецъ долженъ давать дочери деньги, когда она выходитъ замужъ, зачѣмъ же отецъ ея не сдѣлалъ этого безъ просьбъ? А если онъ этого не желалъ, то не лучше ли предоставить ему дѣйствовать, какъ онъ заблагоразсудитъ? Но теперь она начала примѣчать, что отца ея надо считать дойною коровой, а ее коровницей. Мужъ ея иногда ужасно безпокоился объ этомъ. Получивъ обѣщаніе на 3000 ф. с., онъ пришелъ въ восторгъ, но послѣ того постоянно говорилъ о томъ, что отецъ долженъ больше сдѣлать для нихъ.

— Лучше мнѣ взять быка за рога, сказалъ онъ: — и самому сдѣлать это. Тогда я узнаю, дѣйствительно ли онъ принялъ наши интересы къ сердцу, или смотритъ на тебя какъ на постороннюю за то, что ты отчуждилась отъ него.

— Я не думаю, чтобы онъ смотрѣлъ на меня какъ на постороннюю.

— Мы увидимъ, сказалъ Лопецъ.

Ему скоро пришлось сдѣлать опытъ. Онъ назвалъ себя трусомъ, распечатывая письмо герцогини, но въ сущности у него всегда доставало мужества для опасностей этого рода.

Въ день пріѣзда они обѣдали у Вортона на Манчестерскомъ скверѣ и старикъ съ искренней радостью принялъ свою дочь. Онъ былъ вѣжливъ и съ Лопецомъ, а Эмилія, обрадовавшись его пріему, забыла о своихъ непріятностяхъ. Кромѣ ихъ троихъ никого не было, и когда Эмилія спросила о своемъ братѣ, Вортонъ засмѣялся и назвалъ Эверета осломъ.

— Вы съ нимъ не поссорились? спросила она.

Онъ сказалъ, что ссоры не было, но повторилъ, что Эверетъ дуракъ.

Послѣ обѣда Вортонъ и Лопецъ остались вмѣстѣ, потому что старикъ, и одинъ, и съ гостями, всегда сидѣлъ съ полчаса, прихлебывая портвейнъ, по примѣру своихъ дѣдовъ. Лопецъ уже рѣшилъ, что не пропуститъ этого случая, и тотчасъ началъ аттаку.

— Меня пригласили, серъ, сказалъ онъ съ пріятнѣйшей улыбкой: — быть депутатомъ отъ Сильвербриджа.

— И васъ! сказалъ Вортонъ.

Но хотя въ его восклицаніи была сатира, эта сатира отзывалась добродушіемъ.

— Да, серъ. Насъ всѣхъ взнуздаютъ рано или поздно.

— Я никогда не былъ взнузданъ.

— Ваша проницательность и философія удивляли всѣхъ, серъ. Но не подлежитъ сомнѣнію, что въ моей профессіи мѣсто члена Парламента было бы чрезвычайно полезно для меня. Оно даетъ человѣку возможность сдѣлать многое, чего онъ не сдѣлалъ бы безъ этого.

— Можетъ быть; я ничего этого не знаю.

— Потомъ это большой почетъ.

— Это зависитъ отъ того, какой будетъ успѣхъ и какъ вы имъ воспользуетесь, а также и отъ того, годитесь ли вы для этого мѣста.

— Надѣюсь добросовѣстно заслужить успѣхъ, если мнѣ удастся. А что касается того, гожусь ли я, то я долженъ предоставить удостовѣриться въ этомъ другимъ, когда попаду туда. Съ сожалѣніемъ долженъ сказать, что будетъ борьба.

— Я полагаю такъ. Мѣсто въ Парламентѣ безъ борьбы не сваливается на голову молодому человѣку.

— Оно почти свалилось на меня.

Тутъ онъ разсказалъ своему тестю почти всѣ подробности сдѣланнаго ему предложенія и какимъ образомъ мѣсто было предложено ему. Онъ нѣсколько колебался, называя герцогиню, и оставилъ въ душѣ Вортона впечатлѣніе, что предложеніе было сдѣлано герцогомъ.

— Если будетъ борьба, поможете ли вы мнѣ?

— Въ какомъ отношеніи? Я не могу собирать голоса въ Сильвербриджѣ.

— У меня и въ мысляхъ не было навязывать хлопоты вамъ.

— Я ни души не знаю тамъ. Я не зналъ бы даже, существуетъ ли такое мѣсто, если бы оно не посылало въ Парламентъ депутата.

— Я думалъ о деньгахъ, серъ.

— Платить за выборы! Конечно, нѣтъ. Съ какой стати сдѣлаю это я?

— Для Эмиліи.

— Не думаю, чтобы это принесло какую-нибудь пользу Эмиліи и даже вамъ. Это роскошь, которую человѣкъ можетъ позволять себѣ только при излишкѣ.

— Роскошь?

— Да, роскошь, все-равно, что экипажъ или яхта. Вступаютъ въ Парламентъ для того, что это даетъ вѣсъ и положеніе.

— Я буду служить моей странѣ.

— Вы, кажется, сказали, что ваша цѣль успѣхъ въ вашей профессіи. Разумѣется, вы должны дѣйствовать по вашему усмотрѣнію. Если вы спрашиваете моего совѣта, я совѣтую вамъ не вступать. И, конечно, деньгами вамъ не помогу. Дуракъ Эверетъ теперь въ ссорѣ со мною за то, что я не хочу дать ему денегъ быть депутатомъ отъ какого-то тамъ мѣстечка.

— Не отъ Сильвербриджа?

— Этого я не могу сказать. Но не побуждайте меня поступить несправедливо съ нимъ. Надо отдать ему справедливость, онъ разсудительнѣе васъ, и только хочетъ, чтобы я обѣщалъ ему заплатить издержки по выборамъ на будущихъ общихъ выборахъ. Я отказалъ ему, хотя по причинамъ, о которыхъ нѣтъ надобности упоминать, я нахожу, что онъ болѣе годится для Парламента, чѣмъ вы. Я долженъ вамъ отказать. Никакъ не могу понять, съ какой стати долженъ я истратить хоть одинъ шиллингъ для того, чтобы вы вступили въ Парламентъ. Если вы не желаете пить вина, мы пойдемъ къ Эмиліи наверхъ.

Это было сказано очень ясно и вовсе для Лопеца неутѣшительно. Поссориться съ своимъ тестемъ онъ не могъ и, слѣдовательно, долженъ былъ терпѣливо переносить его не очень лестныя выраженія. Онъ былъ готовъ переносить многое, пока усматривалъ возможность получить вознагражденіе, хотя если этой возможности не будетъ, онъ не прочь отмстить. Но въ настоящемъ отказѣ была рѣшимость, заставившая его убѣдиться, что будетъ напрасно повторять просьбу.

— Я узнаю, серъ, сказалъ онъ: — будетъ ли это дорого стоить, и если такъ, то откажусь. Вы довольно сурово отнеслись къ причинамъ, побуждающимъ меня.

— Я только повторилъ, что вы сказали мнѣ сами.

— Я совершенно убѣжденъ въ моихъ намѣреніяхъ и знаю, что мнѣ нечего ихъ стыдиться.

— Да, если у васъ много денегъ. Все зависитъ отъ этого. Если у васъ много денегъ и вамъ это нравится, тогда очень хорошо. Пойдемте наверхъ.

На другой день Лопецъ видѣлся съ Эверетомъ Вортономъ, который встрѣтилъ его съ горячей привязанностью.

— Онъ ничего не хочетъ сдѣлать для меня — ничего. Я почти начинаю сомнѣваться, будетъ ли онъ говорить со мною.

— Вздоръ!

— Я разскажу вамъ все, сказалъ Эверетъ. — Въ январѣ я проигрался въ вистъ. Разумѣется, я долженъ былъ сказать ему. Онъ такъ мало даетъ мнѣ, что я не могу выдержать никакой неудачи, не обращаясь къ нему какъ школьникъ.

— Много это было?

— Нѣтъ; для него не больше, чѣмъ полкроны для васъ. Я просилъ у него полтораста фунтовъ.

— Онъ отказалъ?

— Нѣтъ — не отказалъ. Будь въ десять разъ больше, онъ и тогда заплатилъ бы мои долги. Но онъ разнесъ меня, началъ говорить о картежничествѣ и… и…

— Я счелъ бы это весьма естественнымъ.

— Но я не картежникъ. Человѣкъ можетъ время-отъ-времени позволять себѣ такія вещи, а если у него состояніе порядочное и эти вещи случаются съ нимъ не часто, онъ можетъ и вынести эти издержки.

— А я думалъ, что вы поссорились за Парламентъ.

— О! нѣтъ. Онъ всегда твердитъ одно и то же, говоритъ мнѣ, что я прямо стремлюсь къ погибели, а я этого выдержать не могу. Я не буду удивляться, если онъ проигралъ въ карты послѣдніе два года гораздо больше меня.

Лопецъ предложилъ себя въ посредники для примиренія, но Эверетъ отказался.

— Это значило бы придать слишкомъ важности вздору, сказалъ онъ. — Когда захочетъ видѣться со мною, онъ навѣрно пошлетъ за мною.

Лопецъ отправилъ повѣреннаго къ Спруджону въ Сильвербриджъ и повѣренный нашелъ Спруджона очень осторожнымъ человѣкомъ. Спруджонъ сначала зналъ очень мало или даже ничего — не зналъ будто бы даже, что Сильвербриджъ отправляетъ депутата въ Парламентъ, и объявилъ себя совершенно равнодушнымъ къ парламентскому характеру мѣстечка. Но наконецъ онъ смягчился и постепенно за рюмкой горячаго грога съ повѣреннымъ въ гостиницѣ признался, что выборъ мистера Лопеца депутатомъ отъ Сильвербриджа не будетъ непріятенъ для лица или лицъ, живущихъ недалеко отъ мѣстечка.

Лопецъ поручилъ своему повѣренному дѣйствовать совершенно осторожно. Повѣренный долженъ былъ только навести справки и не дѣлать ничего. Кліентъ его не имѣлъ намѣренія предъявить себя въ кандидаты, если не будетъ увѣренъ въ успѣхѣ съ весьма незначительными издержками.

Но повѣренный нѣсколько переступилъ инструкціи своего довѣрителя. Спруджонъ, когда морозъ первой скромности растаялъ, представилъ повѣреннаго Спруту, тому башмачнику, который дѣлалъ ботинки съ пробковой подошвой, и Спруджонъ съ Спрутомъ рѣшили между собою, что Фердинандъ Лопецъ будетъ выбранъ въ депутаты какъ кандидатъ отъ Замка.

— Герцогъ вмѣшиваться не станетъ, сказалъ Спруджонъ: — и разумѣется повѣренный герцога не можетъ сдѣлать ничего открыто; но приближенные герцога будутъ знать.

Потомъ Спрутъ сказалъ повѣренному, что есть еще другой кандидатъ, и шепнулъ его имя. Вернувшись въ Лондонъ, повѣренный сообщилъ Лопецу, что онъ непремѣнно долженъ выступить. Сильвербриджъ ожидаетъ его. Спруджонъ и Спрутъ считали себя обязанными поддерживать его, повинуясь Замку. Спруджонъ былъ совершенно убѣжденъ, что вліяніе Замка преобладаетъ. Въ Сильвербриджѣ не упоминалось имя не только герцога, но даже и герцогини. Послѣ отказа герцога «Замокъ» взялся за ту роль, которую бывало игралъ старый герцогъ. Повѣренный былъ совершенно убѣжденъ, что никто не можетъ сдѣлаться депутатомъ отъ Сильвербриджа, если не будетъ имѣть Замка на своей сторонѣ. Разумѣется, объявленіе герцога имѣло то непріятное послѣдствіе, что вызвало состязателя и такимъ образомъ причинило издержки. Теперь этому помочь было нельзя. Повѣренный держался такого мнѣнія, что герцогу ничего болѣе не оставалось. Повѣренный намекнулъ, что времена измѣнились, и что хотя герцоги остались еще герцогами и могли еще имѣть герцогское вліяніе, но были принуждены дѣйствовать въ измѣненномъ видѣ. Объявленіе главное было необходимо потому, что герцогъ былъ первый министръ.

Повѣренный думалъ, что герцогъ нисколько не разсердится на Лопеца. Замокъ сдѣлаетъ все, что только возможно, и Лопецъ безъ сомнѣнія будетъ выбранъ — хотя къ несчастію не безъ издержекъ. Сколько это будетъ стоить? отвѣчать навѣрно на такой вопросъ невозможно, но по всей вѣроятности около 600 ф. с., а можетъ быть 800, но ужь никакъ не болѣе 1000. Лопецъ поморщился, услышавъ эту сумму, но отъ состязанія не отказался.

Потомъ имя другого кандидата сказано было шопотомъ Лопецу. Артуръ Флечеръ! Лопецъ вздрогнулъ и спросилъ, какое же вліяніе имѣетъ мистеръ Флечеръ въ тѣхъ мѣстахъ. Флечеры были въ родствѣ съ де-Курси, и какъ только объявленіе герцога сдѣлалось извѣстнымъ, тѣ, на которыхъ имѣли вліяніе де-Курси, пригласили молодого адвоката, подававшаго такія блистательныя надежды, Артура Флечера быть депутатомъ отъ Сильвербриджа съ строго консервативными взглядами. Артуръ Флечеръ согласился и напечаталъ декларацію о своей цѣли и политическихъ принципахъ.

"Я уже разъ побѣдилъ его, " сказалъ себѣ Лопецъ: «и, мнѣ кажется, могу побѣдить его опять.»

Глава XXX.
Да, ложь!

— Итакъ вы все-таки ходили къ Гепертону, сказалъ Лопецъ своему союзнику Секстусу Паркеру: — вы не хотѣли вѣрить мнѣ, когда я говорилъ, что деньги есть. Ужь настоящій же вы песъ!

— Вы правы; ругайте меня.

— Да, это ужасно. Развѣ я вамъ не говорилъ, что это повредитъ мнѣ въ мнѣніи конторы? Какъ два человѣка будутъ въ состояніи вести дѣла, если они не вѣрятъ другъ другу? Даже если бы я ввелъ васъ въ затрудненіе, неужели вы считаете меня такимъ негодяемъ, что я стану вамъ говорить неправду относительно денегъ?

Сексти походилъ на пса и чувствовалъ какъ песъ, котораго прибили. Онъ не сердился на своего друга за то, что тотъ ругалъ его, а только хотѣлъ извиниться.

— Я былъ разстроенъ, сказалъ онъ: — и не зналъ, какъ мнѣ поступить.

— Хватили чрезчуръ водки съ содовою водой! замѣтилъ Лопецъ.

— Можетъ быть, немножко, хотя я не часто позволяю себѣ такія вещи. Я не знаю, какой человѣкъ трудится усиленнѣе меня для своей жены и дѣтей. Но когда видишь такія вещи около себя, человѣкъ, имѣвшій вчера цѣлую свору охотничьихъ собакъ, вдругъ раззоряется, другой покупаетъ домъ въ Пиккадилли и срываетъ его для того, что онъ не довольно великъ, а между тѣмъ лѣтомъ былъ доволенъ крошечнымъ домикомъ, право не знаешь, на которой ногѣ стоять.

— Если вы хотите научиться, посмотрите на этихъ двухъ человѣкъ и вы увидите, въ чемъ состоитъ разница. Одинъ смѣлъ, а другой трусъ.

Паркеръ почесалъ въ головѣ, покачался на заднихъ ножкахъ стула и безмолвно согласился въ справедливости всего, о чемъ говорилъ его предпріимчивый другъ.

— Что, старикъ Вортонъ поступилъ хорошо? наконецъ спросилъ онъ.

— Я ни слова не говорилъ старику Вортону о деньгахъ, отвѣтилъ Лопецъ: — исключая издержекъ для выборовъ, о которыхъ я вамъ говорилъ.

— И онъ ничего не хочетъ сдѣлать?

— Онъ вовсе этого не одобряетъ. Но я не сомнѣваюсь, что мы съ старикомъ скоро поймемъ другъ друга.

— Вы теперь знаете, на что онъ способенъ.

— Но я не намѣренъ приставать къ нему. Я могу прожить и безъ этого. Онъ старикъ и не можетъ взять съ собою своихъ денегъ, когда отправится въ дальній путь.

— Вѣдь есть братецъ, Лопецъ?

— Да — есть братъ; но у Вортона достаточно для двухъ; а если онъ захочетъ кого-нибудь лишить наслѣдства, то ужь конечно не мою жену. Старики не любятъ разставаться съ деньгами, а онъ похожъ на всѣхъ другихъ стариковъ. Не будь этого, я вовсе не сталъ бы заниматься торговлей.

— А достаточно ли у него для этого, Лопецъ?

— Я полагаю, у него четверть милліона.

— Боже мой! откуда же это у него?

— Бережливость, серъ. Откладывайте по шиллингу каждый день, посмотрите, сколько наростетъ процентовъ въ концѣ пятидесяти лѣтъ. Мнѣ кажется, старикъ Вортонъ откладывалъ по двѣ или три тысячи ихъ своего адвокатскаго дохода по крайней мѣрѣ лѣтъ тридцать. Такимъ образомъ можно составить состояніе.

— Это недостаточно скоро для васъ и для меня, Лопецъ.

— Да. Это старинный способъ и самый вѣрный. Но какъ вы говорите, онъ не довольно скоръ и лишаетъ человѣка возможности пользоваться деньгами, когда состояніе составится. Но очень пріятно находиться въ близкомъ родствѣ съ человѣкомъ, который уже составилъ состояніе такимъ образомъ. Въ деньгахъ сомнѣнія не можетъ быть. Онѣ не имѣютъ крыльевъ и не улетятъ.

— Но человѣкъ, у котораго есть такія деньги, очень придерживается ихъ.

— Разумѣется; но онъ не можетъ взять ихъ съ собою.

— Онъ можетъ оставить ихъ на больницы, Лопецъ, вотъ штука-то въ чемъ!

— Сексти, мой милый, я вижу, что вы имѣете такое воззрѣніе на человѣческую жизнь, которое дѣлаетъ вамъ честь. Да, онъ можетъ оставить деньги на больницы, но зачѣмъ ему оставлять деньги на больницы?

— Отъ страха за свою душу, я полагаю.

— Нѣтъ, я не думаю. Человѣкъ, скупившійся всю жизнь, самъ составившій себѣ состояніе и не разстающійся съ нимъ до конца, не станетъ думать, что онъ принесетъ своей душѣ какую-нибудь пользу, если оставитъ деньги на больницы, когда не можетъ болѣе самъ пользоваться ими. Душа его освободилась давно отъ такой паутины. Только тотъ отдастъ свои деньги на больницы, кому осталось послѣднее удовольствіе насолить своимъ роднымъ. Это дѣйствительно большое удовольствіе для старика, когда родственникамъ надоѣли его старость и любовь къ деньгамъ. Мнѣ кажется, я самъ бы это сдѣлалъ.

— А мнѣ кажется, я предоставилъ бы себѣ возможность попасть на небо, сказалъ Паркеръ.

— Развѣ вы не знаете, что люди обманываютъ даже на смертномъ одрѣ, читая молитвы все время? Старикъ Вортонъ не откажетъ деньги на больницы, если окружающіе будутъ умѣть обращаться съ нимъ.

— А вы обращаетесь съ нимъ хорошо, Лопецъ?

— Я не стану съ нимъ ссориться, не буду называть его скрягою за то, что онъ не дѣлаетъ всего, что я хочу. Ему за семьдесятъ, а денегъ своихъ онъ взять съ собою въ могилу не можетъ.

Все это оставило такое живое впечатлѣніе на счетъ благоразумія его друга въ душѣ Секстуса Паркера, что несмотря на опасенія, мучившія его не разъ, онъ позволилъ уговорить себя вступить въ нѣкоторыя финансовыя сдѣлки, по которымъ Лопецъ могъ не безпокоиться о деньгахъ по-крайней-мѣрѣ четыре мѣсяца. Онъ сказалъ себѣ тотчасъ, что его выборы будутъ стоить 1000 ф. с. Когда называютъ разныя суммы, говоря о подобномъ дѣлѣ, то вѣрнѣе всего принимать въ разсчетъ самую большую; можетъ быть, еще вѣрнѣе прибавить пятьдесятъ процентовъ къ этой суммѣ. Онъ зналъ, что ему не слѣдовало соваться въ эти выборы, но увѣрилъ себя, что другого выбора ему не остается.

Къ несчастію, герцогъ объявилъ свое намѣреніе относительно мѣстечка послѣ предложенія герцогини. Онъ былъ почти принужденъ послать повѣреннаго разузнать, а повѣренный, наводя справки, поставилъ его въ неловкое положеніе. Онъ долженъ теперь продолжать. Можетъ быть, удовольствіе при мысли о короткости съ герцогинею Омніумъ поощрило въ немъ этотъ образъ мыслей. Герцогиня вернулась въ Лондонъ въ февралѣ, и Лопецъ оставилъ карточку на Карльтонской Террасѣ. На слѣдующій же день герцогиня оставила карточку мистрисъ Лопецъ въ ея квартирѣ въ Бельгревіи.

Лопецъ ѣздилъ въ Сити каждый день, выѣзжая изъ дома около одиннадцати часовъ и не возвращаясь до обѣда. Молодая жена сначала не знала, что ей дѣлать съ своимъ временемъ. Ея тетка мистрисъ Роби была противна ей. Она уже узнала отъ своего мужа, что онъ совсѣмъ не уважаетъ мистрисъ Роби.

— Помнишь сафировую брошку, сказалъ онъ ей однажды: — это часть той цѣны, которую я долженъ былъ заплатить за позволеніе приблизиться къ тебѣ.

Онъ сидѣлъ въ это время обнявъ жену рукою, смотря въ окно на прелестное мѣстоположеніе и говоря о своихъ прежнихъ затрудненіяхъ. У нея не достало духу разсердиться на него, но эти слова были непріятны ей. А на мистрисъ Роби она рѣшительно разсердилась. Разумѣется, въ то время мистрисъ Роби навѣщала ее, и разумѣется, когда Эмилія бывала на Манчестерскомъ скверѣ, она заходила въ домъ за угломъ — но между теткою и племянницею короткости не было.

Многіе изъ друзей ея отца, которыхъ она считала принадлежащими къ гертфордширскому кружку, были съ нею очень холодны. Она не прославила себя въ Гертфордширѣ и — какъ говорили всѣ эти люди — сокрушила сердце лучшаго гертфордширскаго молодого человѣка. Это сдѣлало большой пробѣлъ въ ея знакомствѣ, который былъ тѣмъ болѣе чувствителенъ, что будучи дѣвушкой, она имѣла не много короткихъ подругъ. Болѣе всѣхъ она любила Мэри Вортонъ, а Мэри Вортонъ отказалась провожать ее къ вѣнцу, почти даже не выразивъ сожалѣнія.

Отца она видала время отъ времени. Разъ онъ обѣдалъ у нихъ и Лопецъ на этотъ разъ употребилъ большія усилія, чтобы составить приличное общество. Были Роби изъ Адмиралтейства, Гепертоны, сер-Тимоти Бисваксъ, съ которымъ Лопецъ познакомился въ Гэтерумѣ, и старикъ лордъ Монгроберъ. Но адвокатъ, часто обѣдавшій въ былое время въ гостяхъ, примѣтилъ усиліе. Кто, съ трудомъ собиравшій гостей на обѣдъ, былъ способенъ потомъ изгладить слѣды борьбы? Это была однако первая попытка, и Лопецъ, у котораго мужества было вдоволь, думалъ, что скоро ему удастся составить что-нибудь получше. Если онъ попадетъ въ Парламентъ и отличится тамъ, тогда у него обѣдать будутъ охотно.

Но пока это происходило, Эмилія вела жизнь довольно скучную. Мужъ купилъ ей экипажъ, ее окружала даже роскошь, но постепенно ею овладѣвало чувство, что замужство отдалило ее отъ ея кружка. Но она не дозволяла этому чувству мѣшать ея вѣрности къ мужу. Не знала ли она, что этотъ разрывъ случится непремѣнно? Не вышла ли она за него именно потому, что любила его болѣе своего кружка? Итакъ она садилась и читала Данте — они изучили вмѣстѣ итальянскій языкъ во время медового мѣсяца. Она много работала и уже начала ожидать счастія, которое наступитъ для нея, когда на ея рукахъ будетъ лежать его ребенокъ.

Она, разумѣется, очень интересовалась выборами. Пока еще ничего сдѣлать было нельзя, потому что ваканціи не было, но каждый день они говорили объ этомъ.

— Какъ ты думаешь, кто будетъ состязаться со мною? сказалъ онъ однажды съ улыбкой. — Твой старый другъ.

Она тотчасъ догадалась, кто это, и кровь бросилась ей въ лицо.

— Мнѣ кажется, ему не слѣдовало бы выступать, сказалъ онъ.

— А онъ зналъ? спросила она шопотомъ.

— Разумѣется, зналъ. Онъ дѣлаетъ это нарочно. Но я ужь разъ побѣдилъ его, старушонка — вѣдь такъ? — и опять одержу надъ нимъ побѣду.

Ей понравилось, что онъ назвалъ ей старушонкой. Она любила ту короткость, съ которою онъ обращался съ нею. Но ее покоробилъ намекъ на человѣка, который любилъ ее. Разумѣется, она разсказала ему все. Она сочла своей обязанностью сдѣлать это. Но этимъ должно было и кончиться. Можетъ быть, ему надо было сказать ей, кто его противникъ. Она не могла не узнать этого, когда настанетъ борьба. Но ей не понравилось, зачѣмъ онъ хвастался, что уже разъ побѣдилъ Артура Флечера и побѣдитъ его опять. Такимъ образомъ онъ сравнилъ нѣжное благоуханіе ея любви съ грязной бурей выборнаго состязанія.

Онъ не понималъ — какъ онъ могъ понять? — что хотя она никогда не любила Артура Флечера, никакъ не могла принудить себя полюбить его, когда всѣ ея друзья этого желали, тѣмъ не менѣе она чувствовала къ нему привязанность и дружбу, считала его совершенствомъ въ своемъ родѣ, настоящимъ джентльменомъ, человѣкомъ, который ни за что на свѣтѣ не скажетъ лжи, самымъ великодушнымъ между великодушными, самымъ благороднымъ между благородными. Когда другіе Вортоны отвернулись отъ нея, онъ не былъ къ ней холоденъ. Въ тотъ же самый день, какъ мужъ оставилъ ее, она взглянула на записочку: «Я таковъ, какъ былъ всегда». Она вспомнила прощаніе на берегу рѣки.

«У васъ всегда будетъ одинъ человѣкъ — кромѣ него — кто будетъ любить васъ болѣе всѣхъ на свѣтѣ.»

Такія слова опасно было помнить, но припоминая ихъ, она часто увѣряла себя, что для нея они опасны не будутъ. Она была слишкомъ увѣрена въ своемъ сердцѣ, чтобы бояться опасности. Одного человѣка она любила, другого нѣтъ, а между тѣмъ теперь, когда мужъ заговорилъ о томъ, что онъ опять побѣдитъ этого человѣка, она не могла не припомнить этихъ словъ.

Она не думала, что Артуръ Флечеръ охотно выступитъ противъ ея мужа. Ей тотчасъ пришло въ голову, что онъ вѣрно сдѣлался кандидатомъ, не зная, кто его противникъ. Но Фердинандъ увѣрилъ ее, что Флечеръ это зналъ.

«Должно быть, въ политикѣ люди поступаютъ иначе», сказала она себѣ.

Мужъ ея очевидно предполагалъ, что Артуръ Флечеръ предложилъ себя кандидатомъ для Сильвербриджа съ намѣреніемъ сдѣлать вредъ человѣку, который лишилъ его любимой женщины.

Она повторила себѣ слова своего мужа: «Онъ дѣлаетъ это нарочно.» Ей было непріятно не соглашаться съ мужемъ, но она никакъ не могла повѣрить, чтобы Артуру Флечеру пришла въ голову подобная месть.

Вскорѣ послѣ этого, когда она жила уже въ Лондонѣ около мѣсяца, ей принесли письмо и она тотчасъ узнала почеркъ Артура Флечера. Она была въ то время одна и ей пришло въ голову сначала, что можетъ быть ей не слѣдуетъ вступать съ нимъ въ сношенія, не показавъ письма своему мужу. Но потомъ ей показалось, что въ такой нерѣшимости будетъ заключаться сомнѣніе и въ немъ, и въ ней. Зачѣмъ ей бояться, что кто бы то ни было пишетъ къ ней? Она распечатала письмо и прочла его — съ чрезвычайнымъ удовольствіемъ. Оно заключалось въ слѣдующемъ:

"Любезная мистрисъ Лопецъ,

"Мнѣ кажется, лучше объяснить вамъ одно обстоятельство, которое можетъ быть перетолковано не такъ, если не будетъ объяснено. Я узнаю, что мы съ вашимъ мужемъ противники за Сильвербриджъ. Я желаю сказать, что я далъ слово выступить кандидатомъ прежде чѣмъ услыхалъ его имя. Съ тѣми мѣстами у меня связаны очень старинныя воспоминанія и меня пригласили въ кандидаты друзья, знавшіе меня всю жизнь, какъ только сдѣлалось извѣстно, что состязаніе дѣлается открытымъ. Я не могу теперь отступить, не измѣнивъ моей партіи, и даже не знаю, есть ли къ тому поводъ. Однако я не выступилъ бы впередъ, если бы зналъ, что мистеръ Лопецъ будетъ кандидатомъ. Я думаю, что вамъ лучше сказать ему это и сообщить ему также съ моимъ поклономъ, что я надѣюсь вести съ нимъ нашу политическую битву съ взаимнымъ доброжелательствомъ и добрымъ чувствомъ.

"Искренно вамъ преданный

"Артуръ Флечеръ."

Эмиліи это письмо принесло большое удовольствіе и вмѣстѣ съ тѣмъ она поплакала надъ нимъ. Она чувствовала, что понимаетъ всѣ причины, побудившія этого человѣка написать письмо. Относительно же истины этого письма она не со мнѣвалась. О, если бы этотъ человѣкъ могъ сдѣлаться другомъ ея мужа, какъ это было бы пріятно! Разумѣется, она желала, желала всею душой, чтобы ея мужъ имѣлъ успѣхъ въ Сильвербриджѣ. Но она могла понять, что такое состязаніе можно вести безъ личной вражды. Письмо выражало всего Артура Флечера — оно было такое доброе, такое благородное, такое великодушное, такое правдивое!

Какъ только мужъ ея пришелъ, она показала ему письмо съ восторгомъ.

— Я была увѣрена, сказала она, когда онъ читалъ письмо: — что онъ не зналъ о твоемъ кандидатствѣ.

— Онъ это зналъ не хуже меня, отвѣтилъ Лопецъ и мрачно нахмурилъ лобъ. — Какая чертовская наглость писать къ тебѣ!

— О, Фердинандъ!

— Ты этого не понимаешь, а я понимаю. Онъ заслуживаетъ, чтобы его отхлестать за то, что онъ осмѣлился писать къ тебѣ, и если встрѣчусь съ нимъ, я такъ и поступлю.

— О, ради Бога!

— Человѣкъ, который былъ твоимъ отвергнутымъ обожателемъ, который два года старался жениться на тебѣ, осмѣлился начать переписку съ тобою безъ позволенія твоего мужа!

— Онъ хочетъ, чтобы ты видѣлъ его письмо. Онъ говоритъ, чтобы я сказала тебѣ.

— Вотъ еще! Это просто трусость. Онъ хочетъ, чтобы ты не говорила мнѣ, и если бы ты отвѣтила ему, не сказавъ мнѣ, онъ сейчасъ взялъ бы надъ тобою верхъ.

— О! Фердинандъ, какія злыя мысли у тебя!

— Ты дитя, душа моя, и должна позволить мнѣ предписать тебѣ, что ты должна думать въ подобныхъ обстоятельствахъ. Говорю тебѣ, онъ зналъ все о моемъ кандидатствѣ, и все, что онъ тутъ говоритъ, чистая ложь; да — ложь.

Онъ повторилъ это слово, потому что видѣлъ, что она задрожала, услышавъ это; но онъ не понялъ, почему она задрожала — мысль объ обвиненіи Артура Флечера была нестерпима ей.

— Я никогда не слыхалъ ни о чемъ подобномъ, продолжалъ онъ. — Развѣ ты предполагаешь, что мужчины, получившіе отказъ, имѣютъ обыкновеніе писать тотчасъ послѣ свадьбы къ тѣмъ женщинамъ, которыя отказали имъ?

— Развѣ обстоятельства не оправдываютъ этого?

— Нѣтъ — обстоятельства дѣлаютъ это гораздо хуже. Онъ долженъ былъ понять, что не имѣетъ права писать къ тебѣ, и какъ къ моей женѣ, и какъ къ женѣ человѣка, съ которымъ онъ намѣренъ состязаться въ Сильвербриджѣ.

Это онъ сказалъ съ такимъ гнѣвомъ, что испугалъ ее.

— Это не моя вина, сказала она.

— Нѣтъ, это не твоя вина. Но ты должна считать это большою виной съ его стороны.

— Что же мнѣ дѣлать?

— Отдать мнѣ это письмо. Ты, разумѣется, не можешь сдѣлать ничего.

— Ты не станешь ссориться съ нимъ?

— Непремѣнно поссорюсь. Неужели ты думаешь, что я позволю кому бы то ни было оскорблять мою жену? Что я сдѣлаю, я еще сказать не могу, и что бы я ни сдѣлалъ, тебѣ лучше этого не знать. Я никогда не былъ высокаго мнѣнія объ этихъ гертфордскихъ франтахъ, которые воображаютъ себя украшеніемъ всего свѣта, а теперь я презираю ихъ еще больше.

Онъ замолчалъ, а она медленно вышла изъ комнаты одѣваться. Все это было ужасно. Онъ никогда прежде не былъ съ нею грубъ и она совсѣмъ не могла понять, почему теперь онъ былъ такъ грубъ съ нею. Не можетъ быть, чтобы онъ ревновалъ къ ней за то, что ея старый обожатель написалъ къ ней такое письмо. Потомъ ее ошеломило мнѣніе, высказанное имъ о Флечерѣ, мнѣніе, которое, какъ она была увѣрено, было совершенно ошибочно. Лжецъ! о Боже! А письмо было такое искреннее и такое честное! Какъ она ни желала исполнять всѣ приказанія мужа, она не могла руководиться имъ въ этомъ отношеніи. Потомъ она припомнила его слова: «Ты должна позволить мнѣ предписать тебѣ, что ты должна думать». Неужели въ бракѣ подразумѣвается и это, неужели мужъ имѣетъ право предписывать женѣ, какое мнѣніе она должна имѣть объ этомъ или другомъ лицѣ — а главное о человѣкѣ, котораго она знала такъ хорошо, а онъ не зналъ никогда? Конечно, она могла такъ думать только соображаясь съ своей опытностью и своимъ умомъ. Она была увѣрена, что Артуръ Флечеръ не лгунъ. Даже ея мужъ не можетъ заставить ее думать это.

Глава XXXI.
Да — съ хлыстомъ въ рукѣ.

Эмилія Лопецъ, вернувшись къ мужу предъ обѣдомъ, почти не могла говорить съ нимъ, до такой степени она была разстроена, взволнована и приведена въ ужасъ тѣмъ неудовольствіемъ, которое возбудило въ немъ письмо Артура Флечера.

Наединѣ она обдумала все это, желая заставить себя сочувствовать своему мужу, но чѣмъ болѣе она думала объ этомъ, тѣмъ очевиднѣе становилось ей, что онъ ошибается. Онъ ошибался до такой степени, что ей казалось лицемѣрствомъ соглашаться съ нимъ. Мужъ ея съ своей точки зрѣнія обвинялъ Флечера въ множествѣ проступковъ. Онъ былъ лгунъ, ложно объясняя свою кандидатуру — трусъ и врагъ ея, составившій заговоръ, по которому надѣялся заставить ее дѣйствовать противъ ея мужа, усиливавшійся вступить съ нею въ переписку и такимъ образомъ компрометировать ее. Все это, такъ легко казавшееся ея мужу, было не только невозможно для нея, но и такъ ужасно, что она не могла удержаться, чтобы не чувствовать отвращенія къ мыслямъ своего мужа. Письмо было оставлено ему, но она помнила каждое слово. Она была увѣрена, что это письмо честное, что въ немъ выражалось именно намѣреніе писавшаго — просто желавшее объяснить ей, что онъ не хотѣлъ бы сдѣлать непріятность другу женщины, которую любилъ, помѣшавъ надеждамъ ея мужа. А между тѣмъ ей говорили, что она обязана думать какъ ей мужъ велитъ! Она такъ думать не могла. Если мужъ не вѣритъ ея сужденію, то пусть это дѣло будетъ представлено на судъ ея отцу. Фердинандъ во всякомъ случаѣ долженъ сознаться, что ея отецъ можетъ понимать это дѣло, если не можетъ она.

За обѣдомъ Лопецъ ничего не говорилъ объ этомъ, не говорила и Эмилія. Прислуживалъ имъ мальчикъ, котораго онъ нанялъ, чтобы служить ей, и обѣдъ прошелъ почти молча. Она часто взглядывала на него и видѣла, что его лобъ былъ еще мраченъ. Какъ только они остались одни, она заговорила съ нимъ, придумавъ за обѣдомъ, какія слова сказать прежде.

— Ты пойдешь сегодня въ клубъ?

Онъ говорилъ ей, что въ Прогрессѣ занимались этими выборами, и что можетъ быть вечеромъ онъ встрѣтитъ тамъ двухъ, трехъ человѣкъ. Сдѣлано было предложеніе, чтобы клубъ принялъ на себя часть издержекъ, и Лопецъ очень заботился объ этомъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ: — я сегодня никуда не пойду. У меня не достаточно легко на сердцѣ.

— Отчего же у тебя тяжело на сердцѣ, Фердинандъ?

— Мнѣ казалось бы, что ты должна знать.

— Положимъ, я знаю — но я не знаю, почему это такъ; я не знаю, почему это тебѣ непріятно. По-крайней-мѣрѣ, я ничего не сдѣлала дурного.

— Нѣтъ — относительно письма. Но меня удивляетъ, что ты такъ… такъ связана съ этимъ человѣкомъ.

— Связана съ нимъ, Фердинандъ!

— Нѣтъ — ты связана со мною; но ты такъ уважаешь его, что не видишь, какъ грубо онъ оскорбилъ тебя.

— Я дѣйствительно уважаю его.

— И смѣешь говорить мнѣ это?

— Смѣю! какова же была бы я, если бы у меня было чувство, котораго я не осмѣлилась бы сообщить тебѣ? Смотрѣть съ дружелюбнымъ чувствомъ на человѣка, котораго я знала съ дѣтства и котораго всѣ мои родные любили, въ этомъ нѣтъ ничего дурного.

— Твои родные желали выдать тебя за него.

— Желали. Но я вышла за тебя, потому что любила. Но зачѣмъ же мнѣ думать дурно о старомъ другѣ только потому, что я не влюблена въ него? Зачѣмъ тебѣ сердиться на него? Чего ты можешь бояться?

Тутъ она сѣла къ нему на колѣни и стала ласкать его.

— Это онъ долженъ меня бояться, сказалъ Лопецъ. — Пусть онъ откажется отъ кандидатства, если думаетъ, что говоритъ.

— Кто же попроситъ его объ этомъ?

— Не ты — конечно.

— О, нѣтъ!

— Я могу попросить его.

— Можешь ли ты, Фердинандъ?

— Да — съ хлыстомъ въ рукѣ.

— Право, право, ты его не знаешь. Скажи все моему отцу и предоставь ему сказать тебѣ, дурно ли поступилъ съ тобою мистеръ Флечеръ.

— Ужь конечно я этого не сдѣлаю. Я не хочу, чтобы твои отецъ вмѣшивался между тобою и мною. Если бы я послушался твоего отца, ты не была бы теперь здѣсь со мною. Твой отецъ еще до сихъ-поръ не другъ мнѣ. Но когда онъ узнаетъ, что я могу сдѣлать и что я могу стать выше этихъ гертфордширцевъ, тогда, можетъ быть, онъ сдѣлается моимъ другомъ. Но я не стану совѣтоваться съ нимъ ни въ чемъ касающемся меня и моей жены. И ты должна понять, что послѣ того, какъ ты сдѣлалась моею женой, всякія твои обязательства къ нему прекратились. Разумѣется, онъ твой отецъ, но въ такомъ дѣлѣ, какъ это, онъ не болѣе посторонняго имѣетъ право предписывать свое мнѣніе тебѣ.

Послѣ этого онъ почти не говорилъ съ нею, а сидѣлъ цѣлый часъ съ книгою въ рукѣ, а потомъ всталъ и сказалъ, что поѣдетъ въ клубъ.

— Столько дѣлается гадостей вездѣ, прибавилъ онъ: — что человѣкъ, если имѣетъ какое-нибудь намѣреніе, долженъ оставаться на-сторожѣ.

Оставшись одна, Эмилія тотчасъ залилась слезами, но скоро отерла глаза, отложила работу и принялась думать обо всемъ. Что это значило? Зачѣмъ мужъ такъ перемѣнился къ ней? Возможно ли, чтобы это былъ тотъ самый Фердинандъ, которому она отдала себя, нисколько не сомнѣваясь въ его достоинствахъ?

Каждое его слово послѣ того, какъ она показала письмо Артура Флечера, было оскорбительно для нея. Почти казалось, точно будто онъ рѣшился поступать съ нею какъ тиранъ и откладывалъ эту роль до перваго удобнаго случая послѣ ихъ медового мѣсяца. Но, несмотря на все это, она оставалась предана ему. Она будетъ повиноваться ему во всемъ, гдѣ только повиновеніе возможно, и будетъ любить его болѣе всѣхъ на свѣтѣ. О! да — вѣдь онъ мужъ ея. Если онъ даже окажется самымъ дурнымъ человѣкомъ на свѣтѣ, она все-таки будетъ любить его.

Но она никакъ не могла убѣдить себя сказать, что Артуръ Флечеръ поступилъ дурно. Она лгать не могла. Она знала хорошо, что его поведеніе было благородно и великодушно. Потомъ безсознательно и невольно — или, лучше сказать, вопреки своей волѣ и внутреннимъ усиліямъ — она мысленно проводила сравненіе между своимъ мужемъ и Артуромъ Флечеромъ. Одинъ безспорно обладалъ какимъ-то особеннымъ даромъ или граціей, или привлекательностью, которыхъ въ другомъ не доставало. Въ чемъ заключалось это? Она слышала отъ отца, когда они разговаривали о джентльменахъ — о той расѣ джентльменовъ, съ которыми ей пришлось жить — что изъ свиного уха нельзя сшить шелковаго кошелька. Эта пословица очень оскорбила ее, потому что она знала хорошо, кого онъ тогда считалъ шелковымъ кошелькомъ и кого свинымъ ухомъ.

Но теперь она примѣчала, что во всемъ этомъ была истина, хотя старалась по прежнему хорошо думать о своемъ мужѣ и надѣлять его всѣми возможными добродѣтелями. Когда-то она осмѣлилась составить себѣ свою доктрину, прочесть самой себѣ проповѣдь и убѣдить себя, что благородная кровь и благородное воспитаніе, о которыхъ отецъ ея думалъ такъ много и которымъ въ Гертфордширѣ приписывалось нѣчто божественное, были ничто болѣе, какъ слабыя, ничтожныя качества. Они могли существовать безъ разума, безъ сердца и при весьма умѣренномъ образованіи. Они могли вмѣщать большое ничтожество и много пороковъ. Что же касается любви къ той честной и мужественной истинѣ, которую ея отецъ приписывалъ этому, она смотрѣла на его теорію какъ основанную на легендахъ, какъ въ былое время существовала теорія о мужествѣ, постоянствѣ и честности тогдашнихъ рыцарей.

Самый лучшій идеалъ мужчины, который она представляла себѣ, былъ одаренъ, во-первыхъ, разумомъ, потомъ любовью и наконецъ честолюбіемъ. Она не понимала, почему такой герой ея фантазіи долженъ родиться отъ лордовъ и леди, а не отъ ремесленниковъ, и долженъ быть англичаниномъ, а не испанцемъ или французомъ. Человѣкъ не могъ быть ея героемъ безъ образованія, безъ дарованій, достигаемыхъ безъ сомнѣнія гораздо легче богатыми, чѣмъ бѣдными; но при состояніи, при достигнутыхъ дарованіяхъ, она не видала, почему ей или свѣту заходить далѣе личности человѣка. Таковы были ея теоріи о людяхъ и ихъ качествахъ, и дѣйствуя по этому, она отдала себя и свое счастіе въ руки Фердинанда Лопеца.

Теперь же постепенно наступала перемѣна въ ея убѣжденіяхъ — перемѣна весьма непріятная, которую она старалась отвергнуть — въ принятіи которой она не хотѣла сознаться даже въ то время, когда принимала ее. Но съ самаго часа своей свадьбы она начинала узнавать, что подразумѣвалось въ словахъ ея отца, когда онъ говорилъ объ удовольствіи жить съ джентльменами.

Артуръ Флечеръ былъ неоспоримо джентльменъ. Онъ не поддался бы подозрѣнію, которое выразилъ ея мужъ. Онъ непремѣнно повѣрилъ бы сдѣланнымъ увѣреніямъ. Онъ никогда не намекнулъ бы своей женѣ, что другой человѣкъ старался заманить ее въ секретную переписку. Ей представлялось, будто она слышитъ тонъ голоса Артура Флечера въ то время, какъ голосъ ея мужа еще раздавался въ ея ушахъ, когда онъ просилъ ее помнить, что она теперь избавилась отъ контроля ея отца.

Время отъ времени слезы навертывались на ея глазахъ, когда она сидѣла и размышляла съ уныніемъ въ сердцѣ. Тогда она вдругъ пробуждалась дрожа и брала книгу съ намѣреніемъ, что будетъ читать прилежно, и убѣждала себя, что ея мужъ все еще остается ея героемъ. По-крайней-мѣрѣ, умъ оставался при немъ и, несмотря на его грубость, любовь, которой она жаждала. Оставалось и честолюбіе. Но, увы, увы! зачѣмъ такія гнусныя подозрѣнія осквернили его душу?

Онъ вернулся поздно; она уже лежала въ постели, но онъ поцѣловалъ ее и она догадалась, что досада его прошла. Она притворилась, будто ей хочется спать, хотя не спала. Она не желала говорить съ нимъ въ эту ночь, но съ радостью удостовѣрилась, что утромъ онъ улыбнется ей.

— Будемъ раньше завтракать, сказалъ онъ ей на слѣдующее утро: — я ѣду сегодня утромъ въ Сильвербриджъ.

Она вскочила.

— Сегодня?

— Да — безъ четверти въ двѣнадцать. Времени довольно, только не опоздай.

Разумѣется, она встала ранѣе обыкновеннаго, и когда вышла, нашла его за газетою.

— Теперь все рѣшено, сказалъ онъ: — Грей оставляетъ свое мѣсто. Это случилось немножко неожиданно, какъ всегда бываетъ послѣ продолжительнаго замедленія. Но говорятъ, что эта неожиданность послужитъ мнѣ въ пользу.

— Когда же выборы?

— Кажется, чрезъ двѣ недѣли — а можетъ быть и позже.

— И ты долженъ быть въ Сильвербриджѣ все это время?

— О! нѣтъ; я останусь тамъ ночевать, а можетъ быть и завтра переночую. Разумѣется, я буду телеграфировать тебѣ, какъ только узнаю, въ чемъ дѣло. Я увижусь съ главными лицами и, вѣроятно, скажу нѣсколько рѣчей.

— Я желала бы послушать тебя.

— Тебѣ показалось бы очень скучно, моя душа. И я тоже найду это скучнымъ. Не могу вообразить, чтобы Спруджонъ и Спрутъ были пріятными собесѣдниками; ну, я останусь тамъ дня два и рѣшу, когда долженъ ѣхать для рѣшительнаго собиранія голосовъ. Я долженъ буду съ шляпою въ рукѣ навѣстить каждаго жителя въ этомъ грязномъ городишкѣ и просить ихъ всѣхъ подать голосъ за ихъ нижайшаго слугу Фердинанда Лопеца.

— Мнѣ кажется, всѣ кандидаты должны дѣлать то же самое.

— О! да; твой другъ мистеръ Флечеръ тоже долженъ дѣлать это.

Она задрожала при этомъ. Артуръ Флечеръ былъ ея другъ, но въ настоящую минуту онъ не долженъ былъ такимъ образомъ говорить съ нею.

— Судя по всему, что я слышу, онъ человѣкъ такого рода, который любитъ дѣлать это. А мнѣ противно просить людей, которыхъ я презираю.

— Зачѣмъ тебѣ презирать ихъ?

— Низкіе, несвѣдущіе, грязные негодяи, не имѣющіе понятія о настоящемъ значеніи политическихъ привилегій; люди, которые готовы продать свои голоса за тридцать шиллинговъ, если бы было можно!

— Если они таковы, я не сдѣлалась бы ихъ представителемъ.

— Сдѣлалась бы, когда бы стала понимать свѣтъ. Въ Парламентѣ быть очень хорошо, а только такимъ образомъ можно попасть туда. Однако, теперь я пока еще увижу только самыхъ значительныхъ гражданъ въ городѣ — Спрутовъ и Спруджоновъ.

— Ты поѣдешь въ Гэтерумскій замокъ?

— О, нѣтъ! Герцогъ дѣлаетъ видъ, будто не имѣетъ никакого понятія о томъ, кто кандидаты. Я не думаю, чтобы при немъ упоминали о Сильвербриджѣ.

— Но ты вступишь по его доброжелательству.

— Или по ея — по-крайней-мѣрѣ, я надѣюсь такъ. Я не сомнѣваюсь, что Спрутамъ и Спруджонамъ дано знать Локаками и Причардами, въ чемъ состоятъ желанія герцогини, и что также сдѣланъ намекъ какими-нибудь обиняками, что герцогъ желаетъ сдѣлать удовольствіе герцогинѣ.

— А издержки? замѣтила Эмилія.

— Ахъ! да, издержки. Когда начнешь говорить объ издержкахъ, дѣло принимаетъ не такой пріятный видъ. Я никогда въ жизни не видалъ такихъ дураковъ, какъ эти люди въ клубѣ. Они говорятъ, говорятъ, но никто изъ нихъ не знаетъ, какъ взяться за дѣло. Въ клубѣ затѣяли это дѣло и я не понимаю, какое право имѣютъ они предполагать, чтобы одинъ человѣкъ несъ на себѣ всѣ издержки. Меня забираетъ чертовская охота надуть ихъ.

— Не дѣлай этого, Фердинандъ, если твои средства не позволяютъ.

— Теперь я долженъ продолжать. Я не могу не чувствовать, что меня немножко надули. Когда герцогиня обѣщала мнѣ, я долженъ былъ просто пройтись пѣшкомъ въ Сильвербриджъ. Теперь, выбравъ своего кандидата, они отступаютъ и предоставляютъ каждому право выступить впередъ. Не могу выразить тебѣ, что я думаю о Флечерѣ за то, что онъ воспользовался такимъ случаемъ. А политическій комитетъ въ клубѣ говоритъ хладнокровно, что у нихъ денегъ нѣтъ. Это, знаешь, не честно.

— Я не совсѣмъ это понимаю, сказала Эмилія грустно.

Каждое слово, которое онъ говорилъ о Флечерѣ, раздирало ей сердце, не потому, что ей было прискорбно, зачѣмъ Флечера бранятъ, но что ея мужъ унижаетъ себя этой бранью. Она избавилась отъ спора въ эту минуту, объявивъ, что не совсѣмъ понимаетъ это дѣло; но она знала, что Артуръ Флечеръ имѣлъ точно такое же право, какъ и ея мужъ, выступить кандидатомъ, и что ея мужъ унижаетъ себя личною враждой къ этому человѣку. Когда Лопецъ уѣзжалъ, она сказала ему:

— О! Фердинандъ, какъ я желаю, чтобы ты имѣлъ успѣхъ!

— Я не думаю, чтобы онъ имѣлъ успѣхъ. Судя по тому, что говорятъ, онъ долженъ быть глупъ, пускаясь на попытку, то-есть если Замокъ останется вѣренъ мнѣ. Я подробнѣе узнаю, когда вернусь.

Въ этотъ день Эмилія обѣдала съ отцомъ и встрѣтилась съ мистрисъ Роби. Разумѣется знали, что Лопецъ уѣхалъ въ Сильвербриджъ, и Эмилія узнала на Манчестерскомъ скверѣ, что Эверетъ уѣхалъ съ ея мужемъ.

— Судя по тому, что я слышу, они оба останутся въ дуракахъ, сказалъ адвокатъ.

— Почему, папа?

— Герцогъ отказался.

— Но его участіе остается.

— Ничуть не бывало! Въ Англіи нѣтъ человѣка честнѣе герцога Омніума. и онъ всегда говоритъ что думаетъ. Предоставленные самимъ себѣ, жители такого городка, какъ Сильвербриджъ, непремѣнно выберутъ консерватора. Половина ихъ мелкіе фермеры и, разумѣется, поступятъ такъ, если ихъ не направятъ въ другую сторону. Если клубъ намѣренъ заплатить расходы…,

— Клубъ ничего не заплатитъ, папа.

— Такъ я могу только надѣяться, что дѣла Лопеца идутъ хорошо.

Ничего болѣе не было сказано о выборахъ, но Эмилія примѣтила, что ея отецъ противъ поступленія ея мужа въ Парламентъ и что его сочувствіе и даже его желанія отданы другому кандидату. Когда мистрисъ Роби намекнула, что для всѣхъ нихъ было бы очень хорошо видѣть Фердинанда въ Парламентѣ — она теперь всегда называла его Фердинандомъ — Вортонъ напустился на нее.

— Почему это было бы хорошо? Желалъ бы я знать, есть ли у васъ въ головѣ какой-нибудь смыслъ, когда вы говорите это. Или вы полагаете, что человѣкъ получитъ 1000 ф. с. въ годъ, вступивъ въ Парламентъ?

— Господи! мистеръ Вортонъ, какъ же вы невѣжливы! Разумѣется, мнѣ извѣстно, что члены Парламента жалованья не получаютъ.

— Такъ почему же это хорошо? Если человѣкъ имѣетъ много свободнаго времени и изучилъ законодательство, разумѣется, это можетъ быть хорошо, потому что онъ станетъ выполнять свою обязанность, или станетъ служить, какъ вашъ деверь, или, если онъ человѣкъ праздный и съ большимъ состояніемъ, то по-крайней мѣрѣ есть куда ходить. Но почему это должно быть хорошо для Фердинанда Лопеца, я не могу понять. Эверетъ тоже все говоритъ о Парламентѣ, хотя я не согласенъ съ нимъ.

Легко можно понять, что послѣ этого Эмилія ничего не хотѣла говорить на Манчестерскомъ скверѣ о видахъ своего мужа относительно Сильвербриджа.

Лопецъ провелъ въ Сильвербриджѣ два дня и вернулся, по мнѣнію жены, вовсе не увѣренный въ успѣхѣ. Онъ пробылъ въ Лондонѣ около недѣли и въ это время успѣлъ видѣться съ герцогинею. Онъ сообщилъ ей письменно, что будетъ имѣть честь явиться къ ней, и былъ принятъ. Но разсказъ его своей женѣ объ этомъ посѣщеніи былъ не очень удовлетворителенъ.

Онъ сказалъ ей уже поздно вечеромъ, гдѣ былъ. Онъ имѣлъ намѣреніе промолчать объ этомъ и наконецъ заговорилъ, руководимый чувствомъ, заставляющимъ всѣхъ мужей разсказывать секреты своимъ женамъ, потому что ему утѣшительно было поговорить съ тою, которая открыто не станетъ противорѣчить ему.

— Хитрячка она, сказалъ онъ.

— А мнѣ всегда казалось, что она скорѣе слишкомъ откровенна, чѣмъ хитра, сказала его жена.

— Люди всегда, стараются заслужить репутацію совершенно противоположную той, которую заслуживаютъ они. Когда я слышу, что этому человѣку всегда можно вѣрить, я знаю, что онъ самый опасный лжецъ. Она запиналась, лепетала и не хотѣла сказать слова о Сильвербриджѣ. Даже рѣшилась сказать мнѣ, что я не долженъ ни слова говорить ей объ этомъ.

— Не лучше ли было это, если мужъ ея не желалъ, чтобы она говорила объ этомъ?

— Это все вздоръ и ложь. Она знаетъ, что я трачу деньги на это, и должна честно поступать со мною. Она должна сказать мнѣ, что можетъ сдѣлать и чего не можетъ. Когда я спросилъ ее, можно ли положиться на Спруджона, она отвѣчала, что желаетъ не слышать отъ меня объ этомъ. Я называю это недобросовѣстностью и хитростью. Я не стану вовсе удивляться, если Флечеръ былъ у герцога. Если я узнаю это, не лучше ли мнѣ разгласить это объ обоихъ ихъ?

Глава XXXII.
Твое ли это дѣло?

Дѣла герцогини шли не совсѣмъ гладко послѣ отъѣзда гостей изъ Гэтерумскаго замка; можетъ быть, даже не гладко шли и дѣла герцога. Теперь былъ мартъ. Въ Парламентѣ опять были засѣданія, и герцогъ и герцогиня оба были въ Лондонѣ; но пока они оставались въ замкѣ, ни для кого изъ нихъ не казался удобенъ этотъ огромный замокъ, когда сдѣлался пустъ.

Одно время герцогиня присмирѣла отъ суровой рѣшимости мужа; но когда онъ опять сдѣлался кротокъ съ нею — даже своимъ обращеніемъ какъ будто извинялся въ своей непривычной грубости — она пріободрилась и объявила себѣ, что не откажется отъ борьбы. Не для него ли дѣлала она все это? И почему ей не имѣть также своего честолюбія? И не удалось ли ей во всемъ, что дѣлала она? Справедливо ли, что ее приглашаютъ бросить все, признаться въ своемъ пораженіи, показать свѣту, что ей неудалось только потому что какой-нибудь майоръ Понтни выказалъ себя дуракомъ? Она приписывала все это майору Понтни — весьма ошибочно. Когда мысли человѣка стремятся къ какой-нибудь рѣшимости, къ какому-нибудь заключенію, къ которому не могутъ дойти, то почти всегда какая нибудь бездѣлица наконецъ опредѣлитъ это заключеніе. Герцогъ постепенно сталъ ненавидѣть толпу, окружавшую его, прежде чѣмъ даже зналъ, что въ его домѣ находится майоръ Понтни. Другіе оскорбляли его, и болѣе всѣхъ его же товарищъ сер-Орландо. Герцогиня не вѣрно поняла характеръ мужа и совсѣмъ не поняла руководившихъ его причинъ, когда думала, что все можетъ быть забыто, какъ только пройдетъ непріятное воспоминаніе о майорѣ.

Но, по ея мнѣнію, ни въ чемъ мужъ ея не поступалъ такъ глупо, какъ отказавшись отъ своихъ правъ на Сильвербриджъ. Когда она услыхала, что назначенъ день для объявленія кандидатовъ, она осмѣлилась сдѣлать вопросъ. Обращеніе мужа съ нею было болѣе чѣмъ вѣжливо послѣднее время; въ немъ проявлялась даже горячая любовь. Онъ ухаживалъ за нею, ласкалъ ее и разъ даже сказалъ, что никакія непріятности не будутъ тяжелы для него, пока она съ нимъ. Прежде никогда не говорилъ онъ ей ничего подобнаго. Она собралась съ духомъ и сдѣлала вопросъ — не тотчасъ, а вскорѣ послѣ этого:

— Могу я поговорить съ Спруджономъ о выборахъ?

— Ни слова!

Онъ посмотрѣлъ на нее точь-въ-точь какъ въ тотъ день, когда сказалъ ей о грѣхахъ майора. Она покачала головою, надула губы и ушла не говоря ни слова. И вотъ почему, хотя его обращеніе выражало любовь, дѣла шли съ нимъ не совсѣмъ гладко.

И его дѣла шли не совсѣмъ гладко. Онъ получилъ весьма непріятное посланіе отъ сер-Орланда Дрота, который, оставшись недоволенъ, что Монкъ будетъ первенствующимъ лицомъ въ Нижней Палатѣ, предлагалъ первому министру болѣе напирать на «политику». А понятія сер-Орланда о политикѣ состояли въ томъ, чтобы выстроить четыре военныхъ корабля такіе громадные, какихъ еще не бывало — съ огромными пушками, съ большимъ количествомъ команды и толстою желѣзною обшивкой, а главное, съ большими издержками. Онъ даже дошелъ до того, что сказалъ, хотя не въ этомъ письмѣ къ первому министру, что «спасеніе государства» должно быть возгласомъ коалиціи.

Герцогъ Омніумъ думалъ, что государство не подвергается никакой опасности, и во все время своей политической жизни былъ противъ увеличенія издержекъ на армію и флотъ. Онъ считалъ новые четыре корабля ненужными — и когда ему выставляли на видъ, что онъ можетъ такимъ образомъ упрочить коалицію, сказалъ, что предпочитаетъ обойтись безъ коалиціи и четырехъ кораблей, чѣмъ имѣть дѣло съ ними, и мнѣніе это сочли измѣной организованной партіи. Тайны Кабинета не такъ легко открываются, но какъ-то разнеслись слухи — какъ вообще слухи разносятся — что между министрами возникло неудовольствіе. Первый министръ, герцогъ Сент-Бёнгэй и мистеръ Монкъ были противъ постройки четырехъ кораблей. Сер-Орланда поддерживали лордъ Дрёммондъ и еще одинъ изъ его старыхъ друзей.

По совѣту старшаго герцога сочинили параграфъ, что «ея величество, въ виду безопасности націи и возможной, хотя невѣроятной войны, думала, что слѣдуетъ принимать въ соображеніе усиленіе флота.»

— Это дастъ ему возможность выстроить корабль по новой системѣ, сказалъ герцогъ Сент-Бёнгэй.

Но первый министръ, если бы могъ слѣдовать своему желанію, не далъ бы сер-Орланду никакой возможности. Онъ послалъ бы къ чорту коалицію и отказался бы отъ своего политическаго положенія, но только не отважился бы допустить сказать о себѣ, что его попытка неудалась, потому что онъ былъ упрямъ, повелителенъ и самонадѣянъ. Онъ зналъ, когда занялъ это мѣсто, что долженъ будетъ уступать другимъ, но не зналъ, какъ ужасно уступать, если задѣты принципы — какъ велико страданіе, когда человѣкъ принужденъ поступать противъ своего убѣжденія. Вотъ почему, хотя онъ очень любилъ жену, дѣла для него шли не гладко.

Герцогиня прямо ослушалась мужа и поговорила съ Спруджономъ. Проживая въ Гэтерумскомъ замкѣ, она часто ѣздила чрезъ Сильвербриджъ и разъ ея экипажъ остановился у лавки торговца желѣзнымъ товаромъ. Спруджонъ вышелъ и человѣкъ шесть, стоявшіе на улицѣ, могли слышать, что она говорила. Мильнуа, поваръ, требовалъ въ кухню какой-то новый желѣзный листъ. Разумѣется, герцогиня заранѣе придумала предлогъ. Когда повару было нужно что-нибудь, онъ не чрезъ герцогиню давалъ знать поставщикамъ. Но на этотъ разъ герцогиня пожелала видѣть, какъ этотъ желѣзный листъ будетъ дѣйствовать. Потомъ, выбравъ удобную минуту, она сказала:

— Я полагаю, что намъ нечего безпокоиться на счетъ мистера Лопеца.

Когда Спруджонъ хотѣлъ отвѣтить, она покачала головою и продолжала толковать о желѣзномъ листѣ. Этого было достаточно, чтобы дать Спруджону понять ея заботу о представителѣ мѣстечка. Спруджонъ былъ человѣкъ не глупый и обладалъ скромностью до нѣкоторой степени. Какъ только увидалъ, что герцогиня нахмурилась и покачала головой, онъ понялъ все. У него съ герцогинею былъ секретъ. Можетъ быть, въ Замкѣ придется подновить всѣ желѣзныя вещи и, можетъ быть, герцогиня поручитъ это Спруджону? Надо ему постараться; но его старанія ни къ чему не послужатъ, если другіе не станутъ помогать ему. Онъ шепнулъ нѣсколько словъ Спруту, и скоро сдѣлалось извѣстно, что вліяніе Замка дѣйствуетъ.

Но, къ несчастію, герцогъ тоже не дремалъ. Онъ серіозно рѣшился бросить прежній обычай относительно вліянія Замка на Сильвербриджъ и усиливался убѣдить въ этомъ намѣреніи свою жену. Герцогъ болѣе былъ знакомъ со всѣми подробностями своихъ имѣній, чѣмъ думали его жена и приближенные. Онъ узналъ, что, несмотря на его приказанія, вліяніе Замка поддерживается, и даже ему шепнули, что это дѣло его жены.

Это было въ половинѣ февраля и семья герцога приготовлялась къ переѣзду въ Лондонъ. Герцогъ уже ѣздилъ въ Лондонъ на засѣданія Парламента и теперь вернулся въ Гэтерумъ, чтобы совсѣмъ переѣхать въ Лондонъ вмѣстѣ съ женою. Тутъ-то ему и сдѣланъ былъ намекъ, что ея свѣтлость заботится о выборахъ и выразила свою заботу. Слухи эти оскорбили герцога, хотя онъ не вѣрилъ имъ. Они показали ему только, не то что жена поступила съ нимъ вѣроломно, какъ оно дѣйствительно было — но что даже ея имя не могло быть избавлено отъ клеветы. И заговорилъ онъ съ нею объ этомъ скорѣе потому, чтобы доказать ей, какъ ей необходимо держать себя поодаль отъ подобныхъ дѣлъ, чѣмъ съ желаніемъ разузнать дѣло подробнѣе. Но онъ узналъ всю истину.

— Такъ трудно искоренить давнишнее зло, сказалъ онъ.

— Какое зло неудалось тебѣ искоренить?

— Эти сильвербриджцы все говорятъ, что я желаю выбрать для нихъ депутата.

— О, вотъ это какое зло! А знаешь ли, я думаю, что ты не искореняешь зла, а уничтожаешь прекрасный обычай.

Это была большая неосторожность со стороны герцогини. Послѣ словъ, сказанныхъ ею Спруджону наперекоръ приказаніямъ мужа, она должна была бы болѣе остерегаться.

— Объ этомъ, Гленкора, я лучше могу судить самъ.

— О! да — ты въ этомъ былъ и присяжнымъ, и судьей, и палачомъ.

— Я поступилъ, какъ мнѣ казалось, что я долженъ былъ поступить. Мнѣ жаль, что я не могу убѣдить тебя раздѣлять мое мнѣніе на этотъ счетъ, но даже, несмотря на это, я долженъ исполнять мою обязанность. Ты по крайней-мѣрѣ согласишься со мною въ томъ, что если я говорю, какъ слѣдуетъ поступать, то мнѣ должны повиноваться.

— Если ты захочешь сломать домъ, срубить деревья и превратить все здѣсь въ пустыню, мнѣ кажется, тебѣ стоитъ только сказать слово. Разумѣется, я не имѣю никакого права имѣть свое мнѣніе.

Она находилась въ самомъ задорливомъ расположеніи духа. Хотя мужъ могъ принудить ее повиноваться, онъ не могъ принудить ее молчать.

— Гленкора, не думаю, чтобы ты знала, какъ ты увеличиваешь мои непріятности, а то навѣрно ты не говорила бы такимъ образомъ.

— Что же должна я говорить? Я нахожу, что отказаться отъ вліянія на Сильвербриджъ равняется самоубійству. Кто тебя поблагодаритъ? Какую поддержку будешь ты имѣть? Какъ это усилитъ твою власть? Ты походишь на короля Лира, который сбросилъ съ себя платье въ бурю, потому что дочери выгнали его. Ты сдѣлалъ это совсѣмъ не потому, что находилъ, что такъ должно поступить.

— Именно по этому, сказалъ герцогъ, нахмуривъ брови.

— Ты сдѣлалъ это, потому что майоръ Понтни раздражилъ тебя. Ты выгналъ его. Почему это не удовлетворило тебя, а тебѣ еще надо было жертвовать Сильвербриджемъ? Не я одна это говорю, а всѣ.

— Я такъ желаю.

— Очень хорошо.

— И я не желаю, чтобы твое имя примѣшали къ этому. Въ Сильвербриджѣ говорятъ, что ты собираешь голоса для Лопеца.

— Кто это говоритъ?

— Я полагаю, что это несправедливо.

— Кто это говоритъ, Плантадженетъ?

— Все-равно, кто бы ни говорилъ, если это неправда. Я полагаю, что это ложь.

— Разумѣется, это ложь.

Тутъ герцогиня вспомнила слова Спруджона и ложь показалась ей непростительной трусостью. Я сомнѣваюсь, въ такое ли бы негодованіе привела ее мысль о лжи, если бы она была увѣрена, что ложь спасетъ ее; но по характеру она была женщина не фальшивая; она была слишкомъ мужественна для того, чтобы лгать. Теперь ей казалось, что ложь сдѣлаетъ ее подчиненной мужу, и она прямо выболтала правду.

— Я говорила съ Спруджономъ. Я сказала ему, что… что я надѣюсь, что мистера Лопеца выберутъ. Не знаю, назовешь ли ты это собираніемъ голосовъ.

— Я просилъ тебя не говорить съ мистеромъ Спруджономъ! закричалъ герцогъ.

— Все это очень хорошо, Плантадженетъ, но если ты попросишь меня совсѣмъ не раскрывать рта, что я должна дѣлать?

— Твое ли это дѣло?

— Я полагаю, что могу имѣть свои политическія симпатіи наравнѣ со всѣми. Ты становишься такимъ деспотомъ, что я должна буду стать подъ защиту женскихъ правъ.

— Стало быть, ты хочешь дать мнѣ понять, что намѣрена пойти прямо противъ меня?

— Что тебѣ за охота дѣлать изъ мухи слона? сказала она. — У тебя всѣ виноваты. Ты заставляешь меня жалѣть, зачѣмъ я не молочница или жена фермера.

Она величествено вышла изъ комнаты, оставивъ герцога съ тоскою въ сердцѣ, упавшаго духомъ и въ сомнѣніи, правъ онъ или нѣтъ въ своихъ попыткахъ справиться съ женою. Конечно, онъ правъ, чувствуя, что на томъ высокомъ мѣстѣ, которое онъ занималъ, отъ него въ правѣ ожидать болѣе прямого образа дѣйствій, чѣмъ отъ другихъ. Извѣстное званіе налагаетъ извѣстныя обязанности. Для его дяди было дѣломъ весьма естественнымъ пользоваться привилегіей назначать члена въ Перламентъ, и когда радикальныя газеты бранила дядю, его дядя считалъ это весьма естественнымъ. Старый герцогъ дѣйствовалъ по-своему и не заботился, что говорятъ о немъ. И самъ онъ, сдѣлавшись герцогомъ, былъ не таковъ, какъ теперь. Обязанности, хотя и тогда тяжелыя, были гораздо легче. Серіозныя дѣла были менѣе серіозны. Теперь съ нимъ сдѣлалась перемѣна, непріятнаая, но необходимая. Ему хотѣлось бы чувствовать какъ другіе, но онъ не могъ. Но ему было необходимо сочувствіе единственной особы — той, которая была всѣхъ ближе къ нему — она должна дѣйствовать съ нимъ заодно. А она не только ослушивалась его, но сказала ему, какъ жена какого-нибудь лавочника, что «онъ дѣлаетъ изъ мухи слона»!

Потомъ, когда онъ думалъ о сценѣ, описанной нами, онъ не могъ одобрить и себя. Онъ зналъ, что онъ слишкомъ самонадѣянъ — что слишкомъ думаетъ о поведеніи своемъ и поведеній другихъ относительно его. Въ одномъ только онъ былъ увѣренъ — что съ нимъ случилось страшное бѣдствіе, когда обстоятельства принудили его сдѣлаться первымъ министромъ.

Онъ ничего болѣе не говорилъ своей женѣ, пока не пріѣхали они въ Лондонъ, и тамъ ему хотѣлось опять приласкать ее, выказывая ей свою любовь и показать, что онъ прощаетъ ее. Но она обращалась съ нимъ рѣзко, какъ будто не желала, чтобы онъ простилъ ее.

— Кора, сказалъ онъ: — не расходись со мною.

— Не расходиться! что это пришло тебѣ въ голову? Я и не думала ни о чемъ подобномъ.

Герцогиня отвѣтила ему такъ, какъ будто онъ намекалъ на дѣйствительную разлуку.

— Я не объ этомъ говорю. Боже избави отъ такого несчастія! Не отстраняйся отъ меня во всѣхъ этихъ непріятностяхъ.

— Что же мнѣ дѣлать, когда ты бранишь меня? Ты, кажется, долженъ знать, что я не люблю, когда меня бранятъ. «Я просилъ тебя не говорить съ мистеромъ Спруджономъ!»

Повторяя слова мужа, она передразнила его манеру и голосъ.

— Я и съ дѣтьми не говорю съ такимъ величественнымъ гнѣвомъ. «Твое ли это дѣло!» Ни одна женщина не любитъ такихъ вещей, а мнѣ кажется, что я не знаю ни одной женщины, которая любила бы это менѣе Гленкоры, герцогини Омніумъ.

Сказавъ шопотомъ послѣднія слова, она поклонилась чуть не до земли.

— Ты знаешь, какъ я забочусь, началъ онъ: — чтобы ты все раздѣляла со мною — даже въ политикѣ. Но во всемъ долженъ быть одинъ распоряжающійся голосъ.

— И, разумѣется, твой.

— Въ такомъ дѣлѣ — да.

— И вотъ почему я люблю поступать по своему у тебя за спиною. Это въ природѣ человѣка и ты долженъ это переносить. Я желала бы тебѣ лучшую жену. Навѣрно многія жены были бы лучше меня. Вотъ герцогиня Сент-Бёнгэй никогда не надоѣдаетъ политикою своему мужу, а бранитъ его только, когда вѣтеръ дуетъ съ востока. Очень можетъ быть, однако, что тебѣ попалась бы жена еще хуже меня.

— О, Гленкора!

— Тебѣ лучше довольствоваться такою женой, какая досталась тебѣ, и не ожидать отъ нея многаго. И не обращайся съ нею слишкомъ повелительно. Предоставь ей хоть немножко поступать по-своему, если ты дѣйствительно думаешь, что ей дороги твои интересы.

Послѣ этого онъ убѣдился вполнѣ, что она одержала надъ нимъ верхъ. Онъ улыбнулся, поцѣловалъ ее и ушелъ. Но онъ не остался доволенъ. Ему грызло сердце ея желаніе итти ему наперекоръ, и прискорбно ему было, что онъ не можетъ заставить ее понять его чувства въ этомъ отношеніи.

Если будетъ такъ продолжаться, онъ долженъ отказаться отъ всего. Ruat caelum, fiat… {Пусть упадутъ небеса, но да свершится…} Ничья жена не пользовалась до такой степени полнымъ самовластіемъ въ домашней жизни. Но для него было нестерпимо, что она старалась вмѣшиваться въ политическія дѣла. А она дѣлала это постоянно. Она вѣчно устраивала то одно дѣло, то другое посредствомъ своихъ политическихъ союзниковъ Баррингтона Ирля и Финіаса Финна. Онъ въ душѣ подозрѣвалъ ее въ намѣреніи управлять министерствомъ по своему съ своимъ искреннимъ другомъ мистрисъ Финнъ, которая занимала должность перваго министра. Если не можетъ инымъ способомъ положить конецъ этому злу, онъ долженъ положить конецъ своей политической жизни. По его мнѣнію, женщины не должны вмѣшиваться въ его дѣла.

Теперь можно понять, почему дѣла герцога и герцогини шли не совсѣмъ гладко; можно также понять, почему герцогиня такъ мало могла сказать о выборахъ Лопецу. Она знала, что обязана сдѣлать что-нибудь для Лопеца, котораго она поощрила выступить кандидатомъ, послала свою карточку его женѣ, и хотѣла пригласить ихъ обоихъ на свои вечера — но теперь Лопецъ ей немножко надоѣлъ, и можетъ быть, не совсѣмъ справедливо она уподобляла его несчастному майору Понтни.

Глава XXXIII.
Показывающая, что мужчина не долженъ хныкать.

Артуръ Флечеръ въ своемъ письмѣ къ мистрисъ Лопецъ сказалъ ей, что когда онъ узналъ, кто его противникъ по Сильвербриджу, для него было уже поздно отказаться отъ борьбы. По его мнѣнію, онъ былъ обязанъ продолжать борьбу по своимъ отношеніямъ къ другимъ. Онъ былъ въ Лонгбарнсѣ съ братомъ, когда услыхалъ о намѣреніи Лопеца, и тотчасъ выразилъ желаніе отказаться. Это свѣдѣніе получилъ онъ отъ Френка Грешэма, родственника де-Курси, который первый предложилъ Артуру это мѣсто. Въ Лонгбарнсѣ рѣшили, что честь обязываетъ Артура не измѣнять Грешэму и его друзьямъ, и онъ уступилъ.

Послѣ замужства Эмиліи Вортонъ ея имя не упоминалось въ Лонгбарнсѣ въ присутствіи Артура. Въ его отсутствіе — а разумѣется, онъ по большей части жилъ въ Лондонѣ — старая мистрисъ Флечеръ вдоволь бранила дуру, которая измѣнила своему званію для португальскаго жида. Но ея старшій сынъ, владѣлецъ Лонгбарнса, растолковалъ ей, что при Артурѣ не слѣдуетъ говорить ни слова.

— Мнѣ кажется, его слѣдуетъ учить забыть ее, сказала мистрисъ Флечеръ.

Но Джонъ, по своему, спокойно, но повелительно, объявилъ, что есть люди, которымъ такихъ уроковъ преподавать нельзя, и что Артуръ принадлежитъ къ числу такихъ людей.

— Развѣ онъ такъ-таки никогда не долженъ жениться? спросила мистрисъ Флечеръ.

Джонъ не могъ взять на себя отвѣчать на этотъ вопросъ, но былъ совершенно увѣренъ, что его брата не убѣдишь жениться на другой обвиненіями противъ Эмиліи Лопецъ. Когда мистрисъ Флечеръ объявила въ гнѣвѣ, что Артуръ сумасшедшій, Джонъ ей не противорѣчилъ, но объявилъ, что сумасшествіе такого рода требуетъ нѣжнаго обращенія.

Дѣла находились въ такомъ положеніи въ Лонгбарнсѣ, когда Артуръ сообщилъ своему брату содержаніе письма Грешэма и выразилъ свое намѣреніе оттазаться отъ сильвербриджскаго кандидатства.

— Я не вижу, зачѣмъ это, сказалъ Джонъ.

— Я знаю, что ты не можешь видѣть этого. Я даже не понимаю, какъ мнѣ говорить съ тобою объ этомъ, хотя считаю тебя самымъ мягкосердечнымъ человѣкомъ на свѣтѣ.

— Не сознаюсь въ мягкосердечіи — но продолжай.

— Я не хочу мѣшать этому человѣку. Я чувствую, что если ужь онъ отнялъ у меня ее, то пусть отниметъ и мѣсто.

— Это мѣсто, какъ ты выражаешься, существуетъ не для его и твоего удовольствія, а для того, чтобы для интересовъ Сильвербриджа былъ представитель въ Парламентѣ.

— Пусть выберутъ другого. Я не хочу вступать съ нимъ въ борьбу и не желаю итти ей наперекоръ.

— Кандидата нельзя перемѣнять ни съ того, ни съ сего. Ты измѣнишь Грешэму, и если спрашиваешь меня, то я скажу, что по моему мнѣнію ты не имѣешь на это права. Твое возраженіе сентиментально, а мужчина ничего не долженъ такъ опасаться, какъ сентиментальности. Не твоя вина, что ты оппонентъ Лопеца. Ты первый объявленъ кандидатомъ, и ты долженъ продолжать свое дѣло.

Джона въ Лонгбарнсѣ, когда онъ выражался такъ рѣшительно, всегда считали правымъ, и теперь, по обыкновенію, его мнѣніе одержало верхъ. Тогда Артуръ Флечеръ написалъ къ Эмиліи.

Онъ неохотно признался бы, что сочинялъ это коротенькое посланіе цѣлый часъ. Онъ желалъ, чтобы Эмилія поняла его чувства, а между тѣмъ было необходимо не вложить въ свои выраженія ни любви, ни душевныхъ чувствъ. Онъ долженъ дать ей знать, что хотя пишетъ къ ней, но что это письмо назначается и къ ея мужу, не только къ ней самой, и что онъ не опасается, чтобы это письмо показалось неумѣстнымъ. Письмо вышло просто и справедливо, а между тѣмъ оно показалось неумѣстнымъ.

Артуръ Флечеръ еще не оправился отъ удара, который онъ получилъ въ тотъ день, когда Эмилія разсказала ему все на берегу рѣки; но надо также сказать, что онъ и не желалъ оправиться. Онъ принадлежалъ къ числу такихъ людей, которые, взявъ ношу на спину, убѣдятъ себя, по извѣстнымъ причинамъ, что будутъ носить ее всю жизнь. Эти люди понимаютъ, что съ ношею они не могутъ итти какъ безъ ноши, но по причинамъ, однимъ имъ извѣстнымъ, они захотѣли взвалить эту ношу на Себя, отказаться отъ всякихъ сожалѣній и покориться обстоятельствамъ. Такъ было и съ Артуромъ Флечеромъ. Онъ не дѣлалъ попытокъ сбросить свою ношу. Три году тому назадъ онъ убѣдилъ себя въ своемъ желаніи сдѣлать Эмилію Вортонъ подругой своей жизни. Съ самаго того дня она была осью, на которой вращалась вся его жизнь. Эмилія отказывала ему нѣсколько разъ, но съ такою нѣжною добротой, что онъ чувствовалъ раны и ушибы, но цѣли своей не оставлялъ. Ея отецъ и всѣ его родные поощряли его. Ему постоянно говорили, что ея холодность происходитъ просто оттого, что ея сердце еще не заговорило. Онъ и настаивалъ, твердо стремясь къ цѣли, пока Эмилія сама не сказала ему, что ея любовь отдана другому.

Тутъ онъ увидалъ, что обязанъ измѣнить цѣль своей жизни. Онъ не могъ убить своего соперника, не могъ увезти любимую женщину, какъ это дѣлалось въ другія времена. Въ такой катастрофѣ теперь человѣку ничего болѣе не оставалось какъ покориться. Но онъ могъ покориться и сбросить свою ношу, или покориться и нести ее мужественно. Онъ выбралъ послѣднее. Эмилій была его богиней и онъ не хотѣлъ поклоняться другому кумиру.

Потомъ въ головѣ его стали мелькать идеи — не надежды, не намѣренія, не даже увѣренность въ возможность исполненія — но идеи смутныя, воздушные замки, что можетъ быть придетъ время, когда онъ будетъ въ состояніи быть полезенъ ей и доказать неопровержимо, какого рода была его любовь.

Какъ всѣ его родные, онъ дурно думалъ о Лопецѣ, считая его авантюристомъ, который, по всей вѣроятности, попадетъ въ бѣду, какъ бы высоко ни держалъ теперь голову. У него, конечно, нѣтъ ни земли, ни трехпроцентныхъ облигацій — на которыя могли опираться Вортоны и Флечеры. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что жена этого человѣка, въ случаѣ его паденія, будетъ имѣть помощь не отъ отвергнутаго обожателя. У ней есть отецъ, братъ, другіе родственники, которые помогутъ ей. Слѣдовательно, его идеи были воздушными замками, а между тѣмъ она все-таки была дорога ему. Онъ рѣшилъ, что будетъ жить для нея и что она всегда останется его богиней, хотя была жена другого и онъ, можетъ быть, никогда не увидитъ ее болѣе.

Онъ ни слова не говорилъ объ этомъ никому, но братъ его понималъ все и безмолвно сочувствовалъ ему. Джонъ не могъ говорить съ нимъ о любви, или отмѣчать ему въ книгахъ поэтическія мѣста, или обращаться съ нимъ романически, но онъ заботился, чтобы у его брата были самыя лучшія лошади для верховой ѣзды, самое удобное мѣсто на охотѣ и чтобы все въ домѣ было устроено для его удобствъ. Въ Лонгбарнсѣ, какъ сквайръ смотрѣлъ и говорилъ, такъ другіе смотрѣли и говорили — такъ что всѣмъ было извѣстно, что мистеру Артуру ни въ чемъ противорѣчить нельзя. Если бы въ это время онъ приказалъ срубить дерево въ паркѣ, мнѣ кажется, его срубили бы, не спросившись хозяина. Но, можетъ быть, власть Джона всего болѣе чувствовалась въ томъ тонѣ, которымъ онъ сдерживалъ выраженіе горячаго негодованія своей матери.

— Низкая шлюха! отозвалась она однажды объ Эмиліи при своемъ старшемъ сынѣ.

По ея мнѣнію, Эмилія дѣйствительно была низкая шлюха. Она не знала, по мнѣнію мистрисъ Флечеръ, обязанностей, налагаемыхъ на нее ея происхожденіемъ.

— Матушка, сказалъ Джонъ Флечеръ: — вы разобьете сердце Артура, если будете говорить при немъ такимъ образомъ и выгоните его изъ Лонгбарнса. Оставьте это мнѣніе при себѣ.

Старуха сердито покачала головою, но старалась поступать какъ ей велѣли.

— Не слишкомъ ли неосторожно братъ вашъ ѣздитъ на этой лошади? сказалъ Джону Флечеру однажды на охотѣ Реджинальдъ Котгревъ.

— Я не примѣтилъ, отвѣтилъ Джонъ: — но онъ на всякой лошади ѣздитъ неосторожно.

Артуръ ѣхалъ на большой, чистокровной, вороной лошади, которую онъ купилъ самъ мѣсяцъ тому назадъ и которая, бывая нѣсколько разъ на скачкахъ съ препятствіями, стремглавъ перескакивала чрезъ всякій заборъ. Братъ просилъ его отдать эту лошадь какому нибудь ухорскому наѣзднику, пока она научится ходить спокойно, но Артуръ стоялъ на своемъ. И весь день сквайръ былъ въ тревогѣ, чтобы не случилось чего-нибудь.

— Кажется, онъ прежде былъ разсудительнѣе, продолжалъ Котгревъ. — Онъ сейчасъ наскочилъ на этотъ двойной заборъ что есть мочи. Если бы лошадь не перескакнула, гдѣ онъ очутился бы?

— Въ канавѣ, я полагаю. Но вы видите, что лошадь перескакнула.

Отвѣтъ этотъ годился для Реджинальда Котгрева, которому Флечеръ не имѣлъ никакой надобности объяснять всѣ обстоятельства. Но сквайръ зналъ не хуже Котгрева, что его братъ ѣздитъ неосторожно, и понималъ, по какимъ причинамъ.

— Я не нахожу, что человѣкъ долженъ ломать себѣ шею, сказалъ онъ: — только потому, что всѣ его желанія не могутъ исполниться.

Оба брата только что вернулись съ охоты и стояли у камина въ комнатѣ сквайра.

— Кто хочетъ сломать себѣ шею?

— Мнѣ говорятъ, что ты объ этомъ старался сегодня.

— Потому что я ѣхалъ на горячей лошади. Она лучше всѣхъ беретъ барьеръ и быстрѣе всѣхъ на бѣгу.

— Безспорно. Но человѣкъ не долженъ ѣздить такъ, чтобы о немъ говорили такія вещи.

— А что же дѣлать, если не можешь удержать лошадь?

— Слѣзть съ нея.

— Что за вздоръ, Джонъ!

— Нѣтъ, это не вздоръ. Ты знаешь очень хорошо, что я хочу сказать. Ежели я завтра лишусь половины моего имѣнія, какъ ты думаешь, должно ли это порядочно ошеломить меня?

— Меня это ошеломило бы.

— А что ты сталъ бы думать о мнѣ, если бы я началъ хныкать?

— Развѣ я хныкаю? сердито спросилъ Артуръ.

— Всякій хныкаетъ, если отъ непріятностей измѣняетъ свой обыкновенный образъ жизни. Всякій человѣкъ хныкаетъ, если вѣчно хмурится.

— Развѣ я хмурюсь?

— Или хохочетъ.

— Развѣ я хохочу?

— Или скачетъ какъ сумасшедшій, желающій освободиться отъ своихъ долговъ, сломавъ себѣ шею. А quam memento… {Помни о томъ…} Ты помнишь всю фразу? {Начало фразы изъ Горація: «Помни о томъ, чтобы въ трудныхъ дѣлахъ сохранять спокойный духъ.» Пр. Пер.}

— Помню, но это сдѣлать не легко.

— Постарайся. Въ жизни многое можно сдѣлать, кромѣ женитьбы. Ты вступаешь въ Парламентъ.

— Я этого еще не знаю.

— Грешэмъ говорилъ мнѣ, что въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Устреми свои мысли на это. Не принимай этого какъ случайное обстоятельство, а какъ цѣль, для которой ты долженъ жить. Если ты это сдѣлаешь — если постараешься сдѣлать въ Парламентѣ то, что можешь сдѣлать только ты одинъ, ты не станешь скакать на лошади, какъ скакалъ сегодня.

Артуръ почти со слезами взглянулъ на брата.

— Ты знаешь, что мы многаго ожидаемъ отъ тебя. Я гожусь только для того, чтобы быть хорошимъ управляющимъ фамильнаго помѣстья и не дать старому дому разрушиться, Ты человѣкъ талантливый — такъ что если мы вдвоемъ съ тобою будемъ исполнять нашу обязанность, то Флечеры будутъ преуспѣвать. Мой домъ будетъ твоимъ домомъ, моя жена твоимъ другомъ, мои дѣти твоими дѣтьми, твой почетъ будетъ моимъ почетомъ. Подними твою голову — продай эту лошадь.

Артуръ Флечеръ пожалъ руку брата и пошелъ одѣваться.

Глава XXXIV.
Сильвербриджскіе выборы.

Мѣсяцъ спустя послѣ своей ѣзды на бѣшеной лошади, Артуръ Флечеръ отправился въ Грешэмсбёри за недѣлю до выборовъ. Грешэмсбёри, помѣстье Френсиса Грешэма, человѣка важнаго въ тѣхъ мѣстахъ, находилось за двадцать миль отъ Сильвербриджа, и слѣдовательно, утомительный трудъ собиранія голосовъ не могъ производиться оттуда; но онъ провелъ дня два съ своимъ старымъ другомъ и узналъ, что говорилось и дѣлалось въ мѣстечкѣ.

Грешэму не было еще сорока лѣтъ; онъ пользовался большой популярностью, имѣлъ большую семью, былъ очень богатъ и начальникъ охоты въ этомъ графствѣ. Его отецъ, имѣя большое помѣстье, нуждался въ деньгахъ, но этотъ Грешэмъ женился на женщинѣ съ громаднымъ богатствомъ и ему повезло. Политикой онъ не занимался, въ Парламентѣ быть членомъ не желалъ; не желалъ и тѣхъ благъ, которыя можетъ дать политическая власть, и былъ противъ коалиціи. Онъ находилъ, что сер-Орландо Дротъ и другіе унизили себя, но сознавалъ, что думая такимъ образомъ, онъ принадлежитъ къ меньшинству, и какъ ни дуренъ былъ свѣтъ, окружавшій его, какъ ни ужасно было паденіе славы старой Англіи, онъ согласенъ былъ жить безъ громкаго ворчанія, пока фермеры платили ему аккуратно, работники не дѣлали стачекъ, а земля оставалась въ цѣнѣ.

Поэтому онъ не позаботился удостовѣриться, что Артуръ Флечеръ дастъ слово составить оппозицію коалиціи, прежде чѣмъ предложилъ ему свою помощь на выборахъ. Найти такого кандидата или заставить выбрать его, когда онъ найдется, было не легко. Флечеры всегда бывали хорошими консерваторами и годились занять мѣсто въ Парламентѣ.

Разумѣется, консервативный членъ въ Парламентѣ принужденъ соглашаться на введеніе многаго такого, чего онъ въ сущности не одобряетъ. Грешэмъ это понималъ вполнѣ. Нельзя вернуть прежнихъ отжившихъ вещей, но если уже старыя учрежденія страны должны погибнутъ одно за другимъ, то лучше, чтобы они получали удары отъ любящихъ рукъ, чѣмъ были грубо затоптаны радикалами. Поэтому Грешэмъ, если бы оказалось необходимо, былъ готовъ истратить свои деньги, чтобы посадить Флечера въ Парламентъ и отстранить какого-нибудь Лопеца.

Явился еще третій кандидатъ. Это было первое извѣстіе, услышанное Флечеромъ.

— Это принесетъ громадную пользу, сказалъ Грешэмъ: — сильвербриджскіе радикалы не довольны Лопецомъ. Они говорятъ, что не знаютъ его. Пока извѣстный кружокъ могъ распространять слухи, что онъ избранъ герцогомъ, они были согласны принять его, даже хотя онъ не былъ предложенъ прямо, по обыкновенію, приближенными герцога. Но герцогъ наконецъ высказался. Вы видѣли письмо герцога?

Артуръ не видалъ письма герцога, публикованнаго въ сильвербриджской газетѣ, и теперь прочелъ его, сидя въ судебной комнатѣ, которая называлась такимъ образомъ въ домѣ Грешэма со временъ его прадѣда.

Письмо герцога было адресовано его повѣренному и заключалось въ слѣдующемъ:

"Карлѣтонская Терраса -- мартъ 187—.

"Любезный мистеръ Морстонъ (Морстонъ былъ преемникъ Фотергилля, распоряжавшагося самовластно въ этой сторонѣ при жизни стараго герцога).

"Я боюсь, что мои желанія относительно предстоящихъ выборовъ членовъ въ Парламентъ отъ Сильвербриджа поняты не ясно, хотя я старался разъяснить ихъ, будучи въ Гэтерумскомъ замкѣ. Я надѣюсь, что ни одинъ избиратель не подастъ своего голоса за кого бы то ни было съ той мыслью, что выборъ какого-нибудь кандидата будетъ пріятенъ мнѣ. Баллотировка, разумѣется, не позволитъ мнѣ и никому другому узнать, за кого избиратели подали голоса; но я желаю увѣрить всѣхъ избирателей вообще, что если они вздумаютъ выбрать члена для оппозиціи въ министерствѣ, въ которомъ участвую я, то это ни въ чемъ не измѣнитъ моихъ дружелюбныхъ чувствъ къ городу. Мнѣ, можетъ быть, позволено будетъ прибавить, что по моему мнѣнію избиратели только тогда выполнятъ свою обязанность, когда подадутъ голосъ за кандидата, котораго считаютъ наиболѣе способнымъ принести пользу странѣ. Изъ тѣхъ кандидатовъ, которые теперь выступили впередъ, я не предпочитаю никого, а если бы такое предпочтеніе и существовало, я не желаю, чтобы оно имѣло вліяніе на голосъ хотя одного избирателя. Я желалъ публиковать это письмо такимъ образомъ, чтобы всѣ избиратели могли видѣть его.

"Преданный вамъ
"Омніумъ.

Когда герцогъ выражалъ опасеніе, что его желанія не поняты, онъ разумѣется намекалъ на герцогиню и Спруджона. Спруджонъ, разумѣется, догадался, но желая заслужить расположеніе герцогини, тотчасъ поспѣшилъ объяснить своимъ друзьямъ въ Сильвербриджѣ, что даже это письмо не значитъ ничего. Первый министръ обязанъ такъ говорить. Но Сильвербриджъ, если желаетъ угодить герцогу, долженъ выбрать Лопеца, несмотря на письмо герцога. Такова была доктрина Спруджона. Но Спрута онъ не убѣдилъ.

Спрутъ тотчасъ увидѣлъ удобный случай и предложилъ Дю-Бунгу, мѣстному пивовару, выступить впередъ. Значеніе Дю-Бунга въ мѣстечкѣ быстро возрастало и онъ съ радостью ухватился за это предложеніе. Такимъ образомъ оказывалось три кандидата.

Дю-Бунгъ приготовлялся поддерживать коалицію, но очень осторожно. Дю-Бунгъ въ своемъ печатномъ адресѣ отзывался о герцогѣ вообще очень любезно. Сосѣдство герцога было счастіемъ для Сильвербриджа. Но соображая настоящій, можетъ быть, безпримѣрный кризисъ въ дѣлахъ, Дю-Бунгъ приготовлялся очень осторожно поддерживать министерство герцога. Артуръ Флечеръ прочелъ адресъ Дю-Бунга тотчасъ послѣ письма герцога.

— Чѣмъ больше, тѣмъ веселѣе, сказалъ Артуръ.

— Именно. Дю-Бунгъ не отниметъ отъ васъ ни одного голоса, но того другого подкоситъ совсѣмъ. Видите, относительно политической программы между вами выбрать не изъ чего. Вы все будете на сторонѣ министерства.

— Съ нѣкоторою разницей.

— Въ наше время всѣ такъ похожи другъ на друга, продолжалъ Грешэмъ: — что надо имѣть очень хорошее зрѣніе, чтобы разсмотрѣть оттѣнки.

— Такъ вамъ ужь лучше поддерживать Дю-Бунга, сказалъ Артуръ.

— Я думаю, что на вашей сторонѣ все таки есть преимущество. А Дю-Бунга я, конечно, скорѣе поддержалъ бы, чѣмъ такую иностранную бестію, какъ Лопецъ.

Артуръ Флечеръ нахмурился, а Грешэмъ сконфузился, вспомнивъ исторію о молодой дѣвицѣ, которая дошла и до него.

— Дю-Бунгъ прежде былъ просто англичанинъ Бунгъ, пока не разбогатѣлъ, продолжалъ Грешэмъ: — но мистеръ Лопецъ, должно быть, иностраннаго происхожденія.

— Я не знаю, какого онъ происхожденія, угрюмо сказалъ Артуръ: — мнѣ говорятъ, что онъ джентльменъ, но такъ какъ мы вступаемъ съ нимъ въ состязаніе, надѣюсь, что онъ не побѣдитъ.

— Разумѣется, вы надѣяться должны. Онъ не побѣдитъ. Не побѣдитъ и Дю-Бунгъ. Побѣдите вы, попадете въ первые министры и меня сдѣлаете перомъ. Хочешь, чтобы твой папа сдѣлался лордомъ Грешэмсбёри? спросилъ онъ дѣвочку, которая вбѣжала въ комнату.

— Нѣтъ, не хочу. Я хочу, чтобы папа подарилъ мнѣ пони, который продаютъ тамъ на дворѣ.

— Она совершенно права, Флечеръ, сказалъ сквайръ. — Я скорѣе буду въ состояніи покупать имъ пони, какъ простой Френкъ Грешэмъ, чѣмъ въ то время, когда долженъ буду поплачиваться за званіе лорда.

Это было въ суботу, а въ понедѣльникъ Грешэмъ отвезъ кандидата въ Сильвербриджъ и отправилъ его собирать голоса. Дю-Бунгъ уже занимался этимъ послѣ блестящаго предложенія Спрута, а Лопецъ началъ еще прежде него. Каждый кандидатъ заходилъ въ домъ каждаго избирателя, а въ Сильвербриджѣ каждый былъ избирателемъ. Чрезъ нѣсколько дней каждый кандидатъ увѣрялъ, что собралъ достаточное количество голосовъ для обезпеченія себѣ успѣха, и каждый кандидатъ старался не меньше прежняго обезпечить себѣ хотя одинъ лишній голосъ. Честные граждане увѣряли каждаго кандидата, съ какимъ удовольствіемъ увидятъ они его своимъ депутатомъ, если онъ окажетъ малую денежную помощь, такъ чтобы ихъ бѣдныя дѣти не пострадали, когда они пойдутъ подавать голосъ. Но кандидаты и ихъ агенты сурово сопротивлялись подобнымъ искушеніямъ.

На третій день собиранія голосовъ Артуръ Флечеръ съ свитою своихъ агентовъ и приверженцевъ встрѣтилъ Лопеца съ его свитою на улицѣ. Этой встрѣчи можно было ожидать и Флечеръ рѣшилъ заранѣе, что онъ долженъ дѣлать. Онъ подошелъ къ Лопецу и съ доброй улыбкой протянулъ ему руку. Хотя они даже не были знакомы, но Флечеръ рѣшился показать, что онъ не хочетъ ссориться съ человѣкомъ только потому, что онъ оказался его счастливымъ соперникомъ. Въ сравненіи съ другимъ соперничествомъ эта кандидатура, разумѣется, была дѣломъ ничтожнымъ.

Но Лопецъ принялъ намѣреніе совершенно другого рода. Онъ подбоченился и отвергъ предложенную вѣжливость.

— Лучше ступайте себѣ, сказалъ онъ, и нахмурившись остановился на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ Флечеръ долженъ былъ проходить, Флечеръ посмотрѣлъ на него, поклонился и прошелъ. Человѣкъ двѣнадцать по-крайней-мѣрѣ видѣли, что случилось, и поняли, что мистеръ Лопецъ выразилъ свое намѣреніе поссориться съ мистеромъ Флечеромъ, несмотря на выраженное мистеромъ Флечеромъ желаніе дружелюбія. И, разумѣется, всѣ эти двѣнадцать человѣкъ узнали причину въ тотъ же день. Кому-то въ Сильвербриджѣ было извѣстно, что Артуръ Флечеръ. былъ влюбленъ въ мисъ Вортонъ, по что мисъ Вортонъ недавно вышла за мистера Лопеца. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что это происшествіе усилило пріятное волненіе, возбужденное въ Сильвербриджѣ выборами. Личная ссора привлекательна всегда.

Грешэмъ былъ въ Сильвербриджѣ въ этотъ день и Флечеръ не могъ не сказать ему объ этомъ.

— Этотъ человѣкъ долженъ быть свинья, сказалъ Грешэмъ.

— Для меня это было бы рѣшительно все равно, сказалъ Артуръ, усиливаясь скрыть волненіе, выказывавшееся на его лицѣ; — если бы онъ не женился на женщинѣ, которую я давно зналъ и глубоко уважаю.

Онъ чувствовалъ, что не можетъ не упомянуть объ этомъ бракѣ, и между тѣмъ рѣшился не говорить ни слова, которое его братъ назвалъ бы «хныканьемъ».

— Прежде ни ссоры, ни обиды не было? спросилъ Грешэмъ.

— Ни малѣйшей.

Говоря такимъ образомъ, Артуръ совсѣмъ забылъ о написанномъ письмѣ, а если бы вспомнилъ, то никакъ не могъ думать, чтобы это письмо могло показаться обиднымъ. Пострадалъ онъ, а не Лопецъ. Этотъ человѣкъ лишилъ его счастія, и хотя было глупо ссориться изъ за-такой непріятности, все-таки могло быть нѣкоторое извиненіе, если бы онъ вздумалъ это. Но онъ сообразилъ, какой вредъ ни нанесъ ему этотъ человѣкъ, въ этомъ вредѣ несправедливости не было и, слѣдовательство, онъ жаловаться не долженъ. Но для него было непонятно, что этотъ человѣкъ можетъ жаловаться на него.

— Онъ не стоитъ вашего вниманія, сказалъ Грешэмъ. — Онъ просто не джентльменъ и не знаетъ, какъ себя держать. Мнѣ только очень жаль его жену.

При этомъ намекѣ на Эмилію Артуръ почувствовалъ, что вся кровь бросилась ему въ лицо; онъ почувствовалъ также, что его другъ не долженъ былъ говорить такъ открыто — такъ непочтительно — о такомъ священномъ предметѣ. Но въ эту минуту онъ не сказалъ ничего болѣе. Собираніе голосовъ оказалось успѣшно, и Артуръ началъ удостовѣряться, что онъ будетъ депутатомъ. Этимъ наступающимъ торжествомъ онъ старался потопить свое горе.

Но Лопецъ вовсе не былъ доволенъ собираніемъ голосовъ и поведеніемъ Сильвербриджа вообще. Онъ началъ уже чувствовать, что и герцогиня, и Спруджонъ, и Сильвербриджъ постыдно отказались отъ него. Немедленно по пріѣздѣ въ Сильвербриджъ, тамошній ходатай по дѣламъ съ самою любезною улыбкой попросилъ у него чекъ на пятьсотъ фунтовъ. Разумѣется, деньги надо было тратить тотчасъ, и эти деньги должны быть даны изъ кармана кандидата. Лопецъ зналъ все это заранѣе, а между тѣмъ требованіе денегъ показалось ему оскорбленіемъ. Онъ далъ чекъ, но показалъ ясно своимъ обращеніемъ, что онъ разсердился. Это не расположило къ нему тѣхъ, въ чьемъ присутствіи была сдѣлана эта просьба. Потомъ, когда началось собираніе голосовъ, онъ увидалъ, что ничего не можетъ сдѣлать именемъ герцога и даже именемъ герцогини, а на второй день самъ Спруджонъ сказалъ, что ему лучше хлопотать «отъ себя». Но собственно отъ себя въ Сильвербриджѣ врядъ ли онъ могъ бы сдѣлать что нибудь. Спруджонъ держался еще того мнѣнія, что многое можно сдѣлать благоразумными мѣрами, и даже намекнулъ, что другой чекъ на пятьсотъ фунтовъ въ рукахъ Вайза, ходатая по дѣламъ, принесъ бы дѣйствительную пользу. Но Лопецъ другого чека не далъ, и Спруджонъ шепнулъ ему, что герцогиня никакъ не могла сладить съ герцогсмъ.

Лопецъ все-таки настаивалъ, и кучка прихлебателей, окружавшихъ его, не имѣла возможности извлечь какую-нибудь пользу изъ выборовъ. Но утромъ въ тотъ день, когда Лопецъ встрѣтилъ Флечера на улицѣ, Дю-Бунгъ зашелъ къ нему въ сопровожденіи Дю-Бунговскихъ агентовъ и самаго Спруджона, и предложилъ Лопецу отказаться отъ состязанія, такъ чтобы Дю-Бунга можно было выбрать и чтобы либеральные интересы мѣстечка не могли быть принесены въ жертву.

Это былъ тяжелый ударъ и Фердинандъ Лопецъ не былъ способенъ перенести его спокойно. Какъ только герцогиня назвала ему Сильвербриджъ, онъ считалъ дѣло рѣшенымъ. Потомъ онъ сталъ понимать, что выборъ его будетъ сопряженъ съ большими хлопотами и издержками, чѣмъ онъ ожидалъ, но думалъ, что все-таки успѣхъ вѣренъ. Онъ не взвѣсилъ вліянія герцогини и рѣшимости герцога. Спруджонъ, разумѣется, желать имѣть кандидата и приманилъ его. Можетъ быть, дѣйствительно въ нѣкоторой степени Сильвербриджъ дурно обошелся съ Лопецомъ. Но сознаніе оказанной несправедливости всегда доводило этого человѣка до бѣшенства, хотя онъ никогда не задавался мыслью о своей несправедливости къ другимъ. Когда ему сдѣлано было это предложеніе, онъ нахмурился и объявилъ, что будетъ бороться до конца.

— Такимъ образомъ вы непремѣнно доставите мѣсто мистеру Флечеру, сказалъ Спрутъ.

Въ Сильвербриджѣ преобладала мысль, что хотя всѣ кандидаты готовы поддерживать мнѣніе герцога, Дю-Бунгъ и Лопецъ были либералы.

— Я вотъ что вамъ предложу, сказалъ Лопецъ: — бросимъ жребій, кому изъ насъ удалиться.

Спрутъ протестовалъ противъ этого предложенія. Дю-Бунгъ пользовался большимъ вліяніемъ въ Сильвербриджѣ, и даже если онъ удалится, то Лопецъ выбранъ не будетъ. Спрутъ выразилъ сожалѣніе, что такому джентльмену, какъ мистеръ Лопецъ, были даны обманчивыя понятія. Онъ все время говорилъ Спруджону, что намѣреніе герцога серіозно, но Спруджонъ не хотѣлъ этого понять. Жаль! Но въ Сильвербриджѣ всѣ видятъ, что мистеръ Лопецъ не имѣетъ никакой надежды. Если мистеръ Лопецъ удалится, Дю-Бунгъ непремѣнно будетъ выбранъ, а если мистеръ Лопецъ будетъ Дю-Бунгу мѣшать, то депутатомъ навѣрно будетъ Флечеръ.

Вотъ какую картину нарисовалъ Спрутъ, который слышалъ о любви двухъ кандидатовъ и думалъ, что Лопецъ будетъ радъ повредить успѣху Артура Флечера. Въ этомъ онъ не ошибался; но чувство оскорбленія, нанесеннаго ему самому, до такой степени терзало Лопеца, что онъ не могъ руководиться разсудкомъ. Мысль объ удаленіи была очень ему непріятна и онъ не вѣрилъ этимъ людямъ. Онъ полагалъ, не хотятъ ли они способствовать выбору Артура Флечера. О Дю-Бунгѣ онъ до пріѣзда въ Сильвербриджъ не слыхалъ. Онъ не хотѣлъ вѣрить, что Дю-Бунга выберутъ.

Обдумавъ все это нѣсколько секундъ, онъ сказалъ:

— Меня призвали сюда бороться и я буду бороться до конца.

— Вы выдадите Сильвербриджъ мистеру Флечеру, сказалъ Спрутъ, вставая и выводя Дю-Бунга изъ комнаты.

Послѣ этого въ тотъ же день Лопецъ и Флечеръ встрѣтились на улицѣ. Встрѣча продолжалась не долѣе минуты и они разошлись каждый въ свою сторону. Вечеромъ Спруджонъ сказалъ своему кандидату, что не хочетъ болѣе мѣшаться въ эти выборы. Онъ очень жалѣлъ о случившемся, очень жалѣлъ. Конечно, слѣдовало жалѣть о томъ, что герцогъ остался такъ твердъ.

— Но, прибавилъ Спруджонъ, пожимая плечами: — когда такой знатный человѣкъ, какъ герцогъ, захочетъ поступить по своему, ему надо уступить.

Спруджонъ прибавилъ, что продолжать было бы потерею денегъ, потерею времени, потерею энергіи, а потомъ выразилъ свое намѣреніе совсѣмъ отказаться отъ выборовъ, и когда Лопецъ его спросилъ, то онъ признался, что всѣ, дѣйствовавшіе съ нимъ заодно, приняли такое же намѣреніе.

— Не думаю, чтобы съ тѣхъ поръ, какъ депутатовъ стали выбирать въ Парламентъ, съ кѣмъ-нибудь было поступлено такимъ образомъ, сказалъ Лопецъ.

— Ну! да, серъ, это немножко тяжело. Но видите, серъ, его свѣтлость намѣревался поступить къ лучшему. Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Въ замкѣ вышло маленькое недоразумѣніе, серъ.

Тутъ Спруджонъ ушелъ и Лопецъ понялъ, что болѣе не увидитъ его.

Разумѣется, ему ничего болѣе не оставалось, какъ удалиться — отряхнуть прахъ съ своихъ ногъ и уѣхать изъ Сильвербриджа какъ можно скорѣе. Но всѣ его друзья бросили его и онъ не зналъ, какъ ему удалиться. Онъ заплатилъ 500 ф. с. и думалъ, что часть денегъ по-крайней-мѣрѣ слѣдовало вернуть ему. Онъ сильно сознавалъ нанесенный ему вредъ и въ то же время чувствовалъ, что ему не слѣдуетъ бѣжать изъ Сильвербриджа, какъ прибитой собакѣ, не показываясь никому.

Но самое сильное чувство его въ эту минуту была ненависть къ Артуру Флечеру. Онъ былъ увѣренъ, что Артуръ Флечеръ будетъ депутатомъ. Въ Дю-Бунга онъ не вѣрилъ. Онъ дѣйствительно убѣдилъ себя, что Флечеръ оскорбилъ его, написавъ къ его женѣ, и оскорбленіе увеличилось при встрѣчѣ на улицѣ. Онъ сказалъ своей женѣ, что потребуетъ отъ Флечера отказаться отъ мѣста депутата, и потребуетъ съ хлыстомъ въ рукѣ. Теперь было слишкомъ поздно требовать отказа отъ мѣста, но дѣйствовать хлыстомъ поздно не было. Онъ имѣлъ сильное желаніе привести въ исполненіе угрозу на счетъ хлыста, будучи убѣжденъ, что такимъ образомъ онъ унизитъ Флечера въ глазахъ своей жены. Онъ не ревновалъ по обыкновенному значенію этого слова. Любовь его жены была еще такъ недавно отдана ему и такъ горячо поддерживалась, что ревности быть не могло. Но въ сердцѣ его были злопамятная ненависть къ этому человѣку и убѣжденіе, что его жена уважала человѣка, котораго онъ ненавидѣлъ. Притомъ, не будетъ ли удаленіе его изъ Сильвербриджа почетнѣе, если онъ предъ удаленіемъ отдуетъ хлыстомъ своего успѣшнаго противника? Мы, знающіе чувство англичанъ вообще лучше Лопеца, можемъ утвердительно сказать — нѣтъ. Мы думаемъ, что такое происшествіе не сдѣлало бы чести Лопецу. И самъ онъ, вѣроятно, въ болѣе хладнокровныя минуты увидѣлъ бы сумасбродство въ подобномъ намѣреніи. Но гнѣвъ на Сильвербриджъ сводилъ его съ ума и теперь въ его злополучномъ воображеніи это намѣреніе имѣло для него нѣкоторую прелесть. Этотъ человѣкъ оскорбилъ всякое приличіе, написавъ къ его женѣ. Разумѣется, онъ имѣетъ право отдуть его хлыстомъ. Но на это встрѣчались затрудненія. Человѣка нельзя отдуть хлыстомъ только потому, что вы этого желаете.

Вечеромъ, когда Лопецъ сидѣлъ одинъ, онъ получилъ письмо отъ Спруджона, въ которомъ тотъ предлагалъ ему напечатать въ газетѣ коротенькое и нетрудное письмецо къ сильвербрижскимъ избирателямъ, въ которомъ объяснилъ бы, что хотя выборы обѣщаютъ ему успѣхъ, онъ считаетъ своею обязанностью удалиться, чтобы не нанести Сильвербриджу вредъ, раздѣливъ либеральные интересы съ уважаемымъ согражданиномъ Дю-Бунгомъ.

Въ этотъ же вечеръ Лопецъ списалъ его и послалъ въ контору газеты. Если ужь онъ долженъ удалиться, то лучше сдѣлать это извѣстнымъ способомъ. Но онъ написалъ еще другое письмо слѣдующаго содержанія:

"Серъ,

"До начала этихъ выборовъ вы оказались виновны въ грубой дерзости, написавъ къ моей женѣ — къ ея чрезвычайному неудовольствію и къ моему законному гнѣву. Всякій джентльменъ подумалъ бы, что ея поступокъ съ вами долженъ былъ бы спасти ее отъ подобнаго оскорбленія, но нѣкоторымъ людямъ никогда нельзя дать урока безъ битья. Послѣ вашего пріѣзда сюда вы осмѣлились предложить мнѣ руку на улицѣ, хотя вамъ слѣдовало бы знать, что я не захочу встрѣтиться съ вами на дружелюбной ногѣ послѣ того, что случилось. Я теперь пишу къ вамъ затѣмъ, чтобы сказать вамъ, что пока я здѣсь, я буду ходить съ хлыстомъ, и если опять встрѣчу васъ на улицѣ до отъѣзда, то отхлещу васъ.

"Фердинандъ Лопецъ."

«Мистеру Артуру Флечеру.»

Это письмо Лопецъ отослалъ сейчасъ своему врагу и про сидѣлъ долго ночью, думая о своей угрозѣ и о томъ, какъ онъ приведетъ ее въ исполненіе. Если бы онъ могъ нанести хорошій ударъ Флечеру, то по его мнѣнію цѣль была бы достигнута. Когда въ дѣло бываютъ пущены хлысты, то истину разобрать трудно. Человѣкъ, нанесшій первый ударъ, обыкновенно считается побѣдителемъ другого. Все послѣдующее, какъ бы ни было оно неудобно, перенести надо. Этотъ человѣкъ оскорбилъ его, написавъ къ его женѣ, и онъ думалъ, что свѣтъ будетъ сочувствовать ему. Надо отдать ему справедливость и признаться, что самъ онъ встрѣчи не боялся.

Въ этотъ вечеръ Артуръ Флечеръ ѣздилъ въ Грешэмсбёри и на слѣдующее утро вернулся съ Грешэмомъ.

— Ради Бога, посмотрите, сказалъ онъ, подавая письмо своему другу.

— Развѣ вы писали къ его женѣ? спросилъ Грешэмъ, прочтя письмо.

— Да — писалъ. Все это ужасно дли меня, ужасно. Мнѣ совсѣмъ не слѣдовало выступать кандидатомъ. Когда вы предложили мнѣ, я не слыхалъ, что онъ тоже кандидатъ. Я написалъ къ ней это и сказалъ ей, что если бы я это зналъ, то отказался бы.

— Я не вижу почему, сказалъ Грешэмъ.

— Можетъ быть; можетъ быть, я былъ глупъ. Но въ это мы входить не станемъ. Во всякомъ случаѣ въ этомъ для него не было ничего оскорбительнаго. Я писалъ очень просто.

— Принимая все въ соображеніе, я думаю, вамъ лучше было не писать.

— Вы не сказали бы этого, если бы видѣли письмо. Я въ этомъ увѣренъ. Я зналъ ее всю жизнь. Мой братъ женатъ на ея двоюродной сестрѣ. О, Боже! мы были почти помолвлены. Я готовъ былъ сдѣлать для нея все на свѣтѣ. Не было ли естественно съ моей стороны написать ей это? Относительно же выраженій, письмо можно было прочесть хоть на площади.

— Онъ говоритъ, что ей было непріятно, что она была оскорблена.

— Невозможно! Это письмо могъ написать всякій мужчина всякой женщинѣ.

— Ну, вамъ нужно остерегаться во всякомъ случаѣ. Что вы будете дѣлать?

— Что я долженъ сдѣлать?

— Обратиться къ полиціи.

Грешэмъ въ молодости самъ отхлесталъ человѣка, оскорбившаго его, и почувствовалъ себя сильно обиженнымъ, когда обратились къ полиціи. Но это случилось двадцать лѣтъ тому назадъ и мнѣнія Грешэма созрѣли, можетъ быть, отъ времени.

— Нѣтъ, я этого не сдѣлаю, сказалъ Артуръ Флечеръ.

— Вы должны это сдѣлать.

— Не могу.

— Такъ оставьте письмо безъ вниманія и всегда носите съ собою толстую палку. Она должна быть довольно толста, чтобы порядочно отколотить его, но не нанести серіознаго вреда.

Въ эту минуту вошелъ одинъ изъ агентовъ съ извѣстіемъ объ удаленіи Лопеца.

— Онъ уѣхалъ? спросилъ Грешэмъ.

— Нѣтъ, онъ не уѣхалъ, но сегодня утромъ его никто не видалъ.

— Я лучше пойду и куплю вамъ палку, прежде чѣмъ вы покажетесь на улицѣ, сказалъ Грешэмъ.

Палка была выбрана. Когда оба шли по улицѣ, они увидали Лопеца, стоящаго у дверей гостиницы съ хлыстомъ въ рукѣ. Онъ былъ въ эту минуту одинъ, но на противоположной сторонѣ улицы шелъ медленно полицейскій — одинъ изъ мѣстныхъ констеблей. Движенія его были такъ медленны, что всякій смотрѣвшій на него пришелъ бы къ заключенію, что эта часть улицы имѣла для него именно въ эту минуту какую-то особенную привлекательность. Ахъ и увы! какъ лѣта измѣняютъ мысли человѣка! Двадцать лѣтъ тому назадъ Френкъ Грешэмъ счелъ бы негодяемъ всякаго, кто поставилъ бы полицейскаго между нимъ и его врагомъ. Но надо опасаться, что выбирая палку, онъ сказалъ нѣсколько словъ, заставившихъ констебля расхаживать медленно по улицѣ.

Но Грешэмъ не обращалъ вниманія на полицейскаго, а Флечеръ совсѣмъ его не примѣтилъ.

— Экой оселъ! сказалъ Флечеръ, крѣпко ухватившись за палку.

Тутъ Лопецъ подошелъ къ нимъ, приподнявъ хлыстъ, но въ это самое время полицейскій перешелъ чрезъ улицу быстро, но очень спокойно, и остановился прямо предъ нимъ, такъ что Лопецъ не могъ никакимъ образомъ дотронуться до Флечера своимъ хлыстомъ.

— Вы всегда ходите подъ защитой полицейскаго? сказалъ Лопецъ со всѣмъ презрѣніемъ, какое только умѣлъ вложить въ свой голосъ.

— Я не зналъ даже, что онъ здѣсь, сказалъ Флечеръ.

— Разсказывайте другимъ! Весь Сильвербриджъ узнаетъ, какой вы трусъ.

Онъ обернулся и закричалъ на всю улицу:

— Этотъ человѣкъ, осмѣливающійся предлагать себя въ кандидаты Сильвербриджу, оскорбилъ мою жену! А теперь, боясь, что я отдую его хлыстомъ, онъ ходитъ по улицѣ подъ защитой полицейскаго!

— Это невыносимо, сказалъ Флечеръ, обращаясь къ своему другу.

— Мистеръ Лопецъ, сказалъ Грешэмъ: — я съ сожалѣніемъ долженъ сказать, что обязанъ пожаловаться на васъ въ полицію, если вы не обѣщаете оставить городъ, не приставая къ мистеру Флечеру ни словомъ, ни дѣломъ.

— Я ничего не обѣщаю, сказалъ Лопецъ. — Этотъ человѣкъ трусъ и оскорбилъ мою жену.

Около двухъ часовъ въ этотъ день Лопецъ явился въ Сильвербриджскій судъ и долженъ былъ дать слово не ссориться съ мистеромъ Флечеромъ впродолженіи полугода. Послѣ этого ему позволили уѣхать изъ Сильвербриджа и онъ вернулся въ Лондонъ къ своей женѣ къ обѣду.

Чрезъ день произошла баллотировка и въ восемь часовъ вечера Артуръ Флечеръ былъ избранъ депутатомъ. Но Дю-Бунгъ мало отъ него отсталъ. Флечеръ получилъ 315 голосовъ, а Дю-Бунгъ 308.

Друзья Дю-Бунга послѣдніе два дня дѣлали всевозможное, чтобы извлечь пользу для своего кандидата изъ ссоры Лопеца съ Флечеромъ. Если Флечеръ оскорбилъ жену Лопеца, то конечно онъ не могъ быть приличнымъ депутатомъ отъ Сильвербриджа. Потомъ ссора была объявлена позорною. Два чужіе человѣка пріѣзжаютъ въ этотъ мирный городокъ, ссорятся на улицѣ съ палками и хлыстами, и ругаютъ другъ друга разными неприличными именами. Не лучше ли выбрать своего собственнаго почтеннаго согражданина? Все это произвело свое дѣйствіе. Но, несмотря ни на что, Артуръ Флечеръ былъ все-таки избранъ.

Глава XXXV.
Лопецъ опять въ Лондонѣ.

Лопецъ, возвращаясь въ Лондонъ, нѣсколько опомнился, хотя все еще воображалъ, что Артуръ Флечеръ нанесъ ему положительное оскорбленіе, написавъ къ его женѣ. Но мало-помалу это сумасбродство вышло у него изъ головы и онъ началъ понимать, что поступилъ дурно, пустивъ въ дѣло хлыстъ. Онъ очень пріунылъ на возвратномъ пути домой. Деньги, истраченныя имъ, были ему, необходимы и потеря ихъ оставляла его въ настоящую минуту почти безъ средствъ. Пока у него была надежда сдѣлаться членомъ Парламента, онъ поддерживалъ въ себѣ бодрость. Одно это положеніе придало бы ему вѣсъ въ глазахъ Сексти Паркера и, какъ Лопецъ думалъ, имѣло бы даже вліяніе на его тестя.

Но теперь онъ возвращался человѣкомъ побѣжденнымъ. Кто не испыталъ паденія съ высоты надеждъ къ полнѣйшиму отчаянію, которое происходитъ отъ одной неудачи?

Думая объ этомъ, Лопецъ сознавалъ, что его гнѣвъ довелъ его до большого неблагоразумія въ Сильвербриджѣ. Онъ упустилъ изъ вида осторожность, необходимую для человѣка окруженнаго такими затрудненіями, какъ онъ. Всю свою жизнь онъ сдерживалъ свой характеръ — иногда съ большимъ трудомъ, но всегда съ сознаніемъ, что все въ его жизни можетъ зависѣть отъ этого. Теперь же, къ сожалѣнію, онъ потерялъ самообладаніе. Безспорно, онъ былъ оскорбленъ — но тѣмъ не менѣе онъ поступилъ нехорошо, заговоривъ о хлыстѣ.

Теперь самою главною его цѣлью должно быть войти въ милость къ тестю. А онъ увеличилъ свои затрудненія ссорою въ Сильвербриджѣ. Разумѣется, все это будетъ разсказано въ лондонскихъ газетахъ, и разумѣется, не въ его пользу, такъ какъ главныя лица городка возстали противъ него. Но онъ зналъ свой умъ и надѣялся преодолѣть эти затрудненія.

Потомъ ему пришло въ голову, что онъ непремѣнно долженъ привлечь жену на свою сторону. Въ ея любви онъ не сомнѣвался, но существовало то прискорбное обстоятельство, что она имѣла хорошее мнѣніе объ Артурѣ Флечерѣ. Можетъ быть, онъ слишкомъ повелительно поступилъ съ женою. По характеру, онъ не могъ не распоряжаться повелительно въ своемъ домѣ, и даже не дома, если это было возможно — но онъ сознавалъ, что потерпѣлъ неудачу въ Сильвербриджѣ, и долженъ на время подобрать свои паруса.

Онъ телеграфировалъ женѣ о своемъ пораженіи и возвращеніи.

— О, Фердинандъ! встрѣтила она его: — какъ я огорчена!

— Посчастливится въ другое время, отвѣтилъ онъ съ нѣжной улыбкой. — Какая польза горевать о пролитомъ молокѣ? Со мною обошлись не совсѣмъ хорошо — правда?

— Полагаю — хотя я не совсѣмъ понимаю все это.

Ему ужасно хотѣлось разругать Артура Флечера, но онъ воздержался. Онъ воздержался по-крайней-мѣрѣ въ эту минуту.

— Герцоги и герцогини конечно люди очень важные, сказалъ онъ: — но жаль, что они не умѣютъ вести себя честно, какъ ожидаютъ этого отъ другихъ. Герцогиня бросила меня самымъ гадкимъ образомъ. Я этого не могу понять. Я удивляюсь, когда думаю объ этомъ. Должно быть, она поссорилась съ мужемъ.

— Кто будетъ выбранъ?

— О! безъ сомнѣнія Дю-Бунгъ.

Онъ этого не думалъ, но не могъ рѣшиться объявить ей объ успѣхѣ своего врага.

— Тамошніе знаютъ его. Твой старый другъ такъ же неизвѣстенъ тамъ, какъ и я. Кстати, мы съ нимъ немножко пошумѣли тамъ.

— Пошумѣли, Фердинандъ?

— Не пугайся, моя милочка, я не убилъ его. Но онъ заговорилъ со мною на улицѣ и я сказалъ что думаю объ его письмѣ къ тебѣ.

Когда Эмилія услыхала это, на ея лицѣ выразилось большое огорченіе.

— Я не могъ удержаться. Послушай — ты должна сознаться, что ему не слѣдовало писать.

— Онъ сдѣлалъ это по добротѣ.

— Онъ не долженъ былъ этого дѣлать. Разсуди. Положимъ, что я ухаживалъ бы за какою-нибудь дѣвушкой — хотя я ухаживалъ только въ моей жизни за одною — тутъ онъ обнялъ жену и поцѣловалъ — и вдругъ она вышла за другого. Что сказали бы обо мнѣ если бы я тотчасъ началъ съ нею переписку? Не думай, чтобы я обвинялъ тебя, дружокъ.

— Конечно, я этого не думаю, сказала Эмилія.

— Но ты должна сознаться, что это ужь было чрезчуръ.

Онъ замолчалъ, но она не сказала ничего.

— Мнѣ кажется, что ты не можешь рѣшиться обвинить его въ чемъ-нибудь. Такъ вотъ мы пошумѣли, полицейскій подошелъ, и съ меня взяли обѣщаніе, что я не долженъ стрѣлять въ него или дѣлать что нибудь подобное.

Услышавъ это, Эмилія поблѣднѣла, но не сказала ничего.

— Разумѣется, я не желаю застрѣлить его. Я желалъ только дать ему знать, что я думаю объ этомъ, и сказалъ ему. Мнѣ такъ непріятно тревожить тебя всѣмъ этимъ, но я никакъ не могъ перенести мысли, что ты не будешь этого знать.

— Это очень грустно.

— Довольно грустно! Многое приходилось мнѣ вынести, могу тебя увѣрить. Всѣ отвернулись отъ меня тамъ. Всѣ бросили меня.

Онъ примѣчалъ, что долженъ возбудить ея сочувствіе къ себѣ, разсказывая свои бѣдствія, а не грѣхи Артура Флечера.

— Я былъ одинъ и не зналъ, какъ мнѣ держать себя въ такихъ ужасныхъ непріятностяхъ. Потомъ я долженъ былъ заплатить громадныя суммы за мои издержки.

— О, Фердинандъ!

— Подумай, что они потребовали отъ меня пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ!

— Ты заплатилъ?

— Конечно. Дѣлать было нечего. Разумѣется, они позаботились взять деньги прежде чѣмъ заговорили о моемъ удаленіи. Мнѣ кажется, что все это было рѣшено заранѣе. Я нахожу, что съ начала до конца это было плутовство. Право я готовъ даже думать, что герцогиня знала объ этомъ.

— О пятистахъ!

— Можетъ быть не о суммѣ, но о томъ, какъ все будетъ сдѣлано. Въ нынѣшнее время не знаешь, кому вѣрить. Мужчины, да и женщины, сдѣлались такъ недобросовѣстны, что положиться ни на кого нельзя. Все такъ страшно обрушилось на меня — страшно. Не думаю, чтобы когда-нибудь въ жизни потеря пятисотъ фунтовъ такъ много значила для меня, какъ теперь. Вопросъ состоитъ въ томъ, что сдѣлаетъ для насъ твой отецъ.

Эмилія не могла не вспомнить о сильномъ желаніи своего мужа получить деньги отъ ея отца не болѣе какъ три мѣсяца тому назадъ, какъ будто все зависѣло отъ того, получитъ ли онъ ихъ, и потомъ его восторгъ, какъ будто всѣ печали его кончились отъ того, что деньги были обѣщаны. А теперь — почти немедленно — онъ опять очутился въ такомъ же положеніи. Она усиливалась думать о немъ ласково, но сомнѣніе къ его дѣламъ тотчасъ возродилось въ ней и ея сердце замерло. Тогда, по его увѣреніямъ, все было достигнуто посредствомъ этихъ трехъ тысячъ — суммы, конечно, ничтожной для достиженія такого результата для человѣка, жившаго, какъ жилъ ея мужъ. А теперь и эти три тысячи исчезли — сумма, конечно, большая для того, чтобы исчезнуть въ такое короткое время. Ненадежность дѣлъ она могла понять, и непремѣнно дѣла должны быть опасно ненадежны, когда они подвергаются такимъ превратностямъ.

Но когда мысли такого рода толпились въ головѣ ея, она повторяла себѣ безпрестанно, что должна раздѣлять съ мужемъ и радость, и горе. Если горе наступаетъ, она должна оставаться вѣрна своему обѣщанію.

— Тебѣ лучше сказать моему отцу обо всемъ, сказала она.

— Не лучше ли это сдѣлать тебѣ?

— Нѣтъ, Фердинандъ. Разумѣется, я сдѣлаю то, что ты мнѣ велишь. Я дѣлаю все, что могу сдѣлать. Но тебѣ лучше самому сказать ему. Онъ по своему характеру будетъ уважать тебя болѣе, если ты скажешь ему самъ. Притомъ ему необходимо знать все — все.

Она сдѣлала особенное удареніе на этомъ словѣ.

— Ты можешь сказать ему все такъ же, какъ и я.

— Ты можетъ быть не захочешь сказать мнѣ все, да я и не пойму. Онъ пойметъ все, и если увѣрится, что ты сказалъ ему все, онъ во всякомъ случаѣ будетъ уважать тебя.

Онъ сидѣлъ молча нѣсколько времени и размышлялъ, все сильнѣе чувствуя нанесенный ему вредъ — ни минуты не подумавъ, что самъ вредилъ другимъ.

— Три тысячи фунтовъ, которыя далъ тебѣ отецъ, не могутъ назваться состояніемъ.

Она не отвѣчала, но застонала въ душѣ, услышавъ обвиненіе.

— Не чувствуешь ли ты этого сама?

— Я ничего не понимаю въ деньгахъ, Фердинандъ. Если бы ты велѣлъ мнѣ поговорить съ нимъ до нашей свадьбы, я сдѣлала бы это.

— Онъ долженъ былъ говорить со мною. Это удивительно, какъ можетъ быть скупъ старикъ. Не можетъ же онъ взять деньги съ собою въ могилу.

Онъ просидѣлъ полчаса въ угрюмомъ молчаніи, а она въ это время прилежно шила. Потомъ онъ вскочилъ съ обращеніемъ совершенно измѣнившимся — веселый, только попытка была такъ очевидна, что не могла обмануть даже ее — и отряхнулся, какъ будто хотѣлъ сбросить съ себя заботы.

— Ты права, старушонка. Ты почти права всегда. Я пойду завтра къ твоему отцу и разскажу ему все. Не многаго я буду у него просить. Дѣла поправятся опять. Мнѣ стыдно, что ты видѣла меня въ такомъ уныніи, но меня раздосадовали выборы и разсердилъ этотъ мистеръ Флечеръ. Ты не должна видѣть меня въ такомъ уныніи. Поцѣлуй меня, старушонка.

Она поцѣловала его, но не могла даже сдѣлать видъ, что развеселилась какъ онъ.

— Не лучше ли намъ не держать экипажа? сказала она.

— Ради Бога не говори такимъ образомъ! Ты ничего не понимаешь.

— Это правда.

— Это не оттого, чтобы у меня не было средствъ къ жизни, но мои дѣла часто требуютъ наличныхъ денегъ. И въ моемъ настоящемъ положеніи прибавка къ моему капиталу дала бы мнѣ возможность сдѣлать такъ много!

Она, конечно, не понимала дѣлъ, но обладала достаточнымъ знаніемъ свѣта и здравымъ смысломъ, чтобы понимать, какую важность должны имѣть издержки по ихъ настоящему образу жизни для человѣка, который такъ чувствовалъ потерю пятисотъ фунтовъ стерлинговъ, растраченныхъ имъ въ Сильвербриджѣ.

На слѣдующее утро Лопецъ былъ въ конторѣ Вортона рано — такъ рано, что адвоката еще не было тамъ. Лопецъ рѣшился — не разсказать все; такіе люди никогда не намѣре ваются разсказывать все — но разсказать многое. Онъ долженъ, если возможно, подѣйствовать на старика двоякимъ образомъ. Онъ долженъ войти къ нему въ милость — и въ то же время дать понять, что удобства Эмиліи въ жизни много зависятъ отъ щедрости ея отца. Сначала надо достигнуть перваго, если возможно, а потомъ второго, чему онъ во всякомъ случаѣ могъ по-крайней мѣрѣ, заставить вѣрить. Не женился же онъ на дочери богатаго человѣка безъ всякаго намѣренія относительно его денегъ. Вортонъ это пойметъ. Если ужь дойдетъ до того, Вортонъ, разумѣется, долженъ содержать свою дочь и мужа своей дочери. Но еще до этого не дошло. Лопецъ не имѣлъ намѣренія въ настоящемъ случаѣ выставлять это на видъ своему тестю.

Когда Вортонъ вошелъ въ свою контору, онъ нашелъ Лопеца сидящаго тамъ. Онъ самъ въ эту минуту былъ очень несчастенъ. Онъ возобновилъ свою ссору съ Эверетомъ — или скорѣе Эверетъ возобновилъ свою ссору съ нимъ. Они поговорили крупно о деньгахъ, проигранныхъ въ карты, и Эверетъ сказалъ отцу, что если кто-нибудь изъ нихъ былъ игрокъ, то ужь конечно не онъ. Вортонъ разсердился и выгналъ сына — а теперь эта ссора очень огорчала его. Онъ очень сожалѣлъ, что назвалъ сына игрокомъ, а его сыну, по его мнѣнію, было непростительно сдѣлать такое возраженіе. Друзья считали Вортона очень суровымъ, но для него не было счастія на свѣтѣ независимо отъ его дѣтей. Дочь оставила его, какъ ему казалось, не при счастливыхъ предзнаменованіяхъ, и теперь, въ эту минуту, онъ былъ расположенъ къ ней очень нѣжно. Что могло въ свѣтѣ заключаться для него кромѣ его дѣтей? А теперь онъ чувствовалъ себя одинокимъ. Вистъ въ клубѣ уже надоѣлъ ему. То, что доставляло ему величайшее удовольствіе два раза въ недѣлю, почти опротивѣло, когда возобновлялось каждый день — а тѣмъ болѣе когда сынъ сказалъ ему, что и онъ игрокъ.

— Такъ вы вернулись изъ Сильвербриджа, сказалъ онъ.

— Вернулся, серъ; вернулся не съ торжествомъ. Человѣкъ не можетъ надѣяться всегда одерживать побѣды.

Лопецъ рѣшился пріободриться и держать себя какъ прилично мужественному человѣку.

— Вы, кажется, попали тамъ въ какую-то бѣду, кромѣ того что потеряли мѣсто.

— О! вы уже видѣли это въ газетахъ. Я пришелъ сказать вамъ объ этомъ. Такъ какъ въ этомъ замѣшана Эмилія, вамъ слѣдуетъ знать.

— Замѣшана Эмилія! Какимъ образомъ она замѣшана?

Тутъ Лопецъ разсказалъ всю исторію — по своему и вмѣстѣ съ тѣмъ не лживо. Флечеръ написалъ Эмиліи письмо, которое показалось ему, Лопецу, очень оскорбительнымъ. Услышавъ это, Вортонъ принялъ очень серіозный видъ и спросилъ письмо. Лопецъ отвѣчалъ, что онъ письмо уничтожилъ, не думая, чтобы такой документъ слѣдовало сохранить. Потомъ онъ объяснилъ, что письмо относилось къ выборамъ, а ему показалось въ высшей степени неприличнымъ, чтобы Флечеръ писалъ его женѣ о чемъ бы то ни было.

— Это очень много зависитъ отъ письма, сказалъ старикъ.

— О чемъ бы то ни было — послѣ того, что случилось.

— Они очень старые друзья.

— Разумѣется, я съ вами спорить не стану, мистеръ Вортонъ, но признаюсь, что письмо разсердило меня. Оно очень разсердило меня — очень. Я счелъ это письмо оскорбительнымъ для нея, и когда онъ подошелъ ко мнѣ на улицѣ въ Сильвербриджѣ, я сказалъ ему это. Можетъ быть, я поступилъ неблагоразумно, но я сдѣлалъ это для нея. Конечно, вы понимаете, что подобное письмо можетъ разсердить человѣка.

— Что же онъ писалъ?

— Что онъ все сдѣлаетъ для нея — даже отступится отъ Сильвербриджа, если его друзья позволятъ ему.

Вортонъ почесалъ въ головѣ и Лопецъ увидалъ, что онъ въ недоумѣніи.

— Долженъ ли онъ былъ предлагать ей сдѣлать для нея все послѣ того, что случилось?

— Я такъ хорошо знаю этого человѣка, сказалъ Вортонъ: — что не могу повѣрить и не вѣрю, чтобы ему пришли въ голову неприличныя мысли относительно моей дочери.

— Можетъ быть, это было только безразсудство.

— Можетъ быть; не могу ничего сказать. Такъ васъ потребовали въ судъ?

— Да; разсердившись, я угрожалъ ему. Тутъ явился полицейскій, поднялся шумъ, и я долженъ былъ присягнуть, что не сдѣлаю ему вреда. Разумѣется, я не имѣлъ никакого желанія сдѣлать ему вредъ.

— Я полагаю, что это повредило вашему успѣху въ Сильвербриджѣ.

— Я самъ такъ полагаю.

Это была ложь, такъ какъ Лопецъ отступился прежде этой исторіи.

— Я теперь болѣе всего забочусь о томъ, чтобы вы не осудили мой поступокъ.

Исторія была разсказана очень хорошо и Вортонъ былъ почти расположенъ сочувствовать своему зятю. Онъ былъ совершенно убѣжденъ, что Артуръ Флечеръ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія оскорбить его дочь; но очень могло быть, что дѣлая предложеніе съ великодушнымъ намѣреніемъ, онъ употребилъ выраженія, которыя могли показаться безразсудными отъ положенія дѣйствующихъ лицъ.

— Я полагаю, сказалъ Вортонъ: — что вы истратили много денегъ въ Сильвербриджѣ.

Это дало Лопецу ту возможность приступить къ дѣлу, которой онъ искалъ, и онъ описалъ, какимъ образомъ отъ него выманили пятьсотъ фунтовъ.

— Вы не могли даромъ вести эту игру, сказалъ Вортонъ.

— А именно теперь мнѣ это не подъ силу. Я не сдѣлалъ бы этого, если бы не желалъ не пренебречь такой возможностью возвыситься въ свѣтѣ. Какъ хотите, а мѣсто въ Нижней Палатѣ есть почетъ.

— Да — да — да.

— А когда герцогиня говорила со мною объ этомъ, она такъ была увѣрена въ успѣхѣ.

— Я заплачу пятьсотъ фунтовъ, сказалъ Вортонъ.

— О! серъ, какъ это великодушно!

Онъ всталъ и взялъ за руки старика.

— Когда-нибудь, когда вы будете свободны, я надѣюсь, вы позволите мнѣ объяснить вамъ настоящее положеніе моихъ дѣлъ. Я писалъ вамъ изъ Комо, что желаю сдѣлать это. Вы не прочь?

— Нѣтъ, сказалъ адвокатъ съ чрезвычайной нерѣшимостью въ голосѣ: — я не прочь. Только я не знаю, какъ могу быть полезенъ для вашихъ дѣлъ. Теперь я долженъ заниматься, но чекъ я вамъ дамъ. Если вамъ и Эмиліи нечего лучше дѣлать, пріѣзжайте завтра обѣдать.

Лопецъ съ искренними слезами на глазахъ взялъ чекъ и обѣщалъ пріѣхать завтра.

— А пока я желаю, чтобы вы повидались съ Эверетомъ.

Разумѣется, Лопецъ обѣщалъ повидаться съ Эверетомъ.

Опять онъ былъ въ восторгѣ. На этотъ разъ не столько отъ пріобрѣтенія денегъ, какъ отъ возрастающаго убѣжденія, что его тесть способенъ сдѣлаться дойною коровой. А ссора Эверета съ отцомъ ясно могла принести ему пользу. Онъ или угодитъ старику, уговоривъ Эверета покориться, или успѣетъ занять въ сердцѣ и жизни отца то пустое мѣсто, которое оставятъ проступки сына. Онъ по-крайней-мѣрѣ сдѣлается необходимъ старику, а старикъ съ каждымъ днемъ будетъ становиться старше и болѣе нуждаться въ помощи. Онъ думалъ, что увидѣлъ способъ вкрасться въ довѣренность. Старикъ былъ не такой желѣзный, какъ онъ опасался, но очень ручной, и если съ нимъ обойтись какъ слѣдуетъ, то онъ будетъ очень мягокъ и податливъ.

Онъ видѣлъ Сексти Паркера въ Сити въ этотъ день и съ торжествомъ хвалился своимъ чекомъ въ 500 ф. с., то лаская, то подзадоривая свою бѣдную жертву. Сексти также онъ долженъ былъ разсказать свою исторію въ Сильвербриджѣ. Онъ грозилъ отколотить этого человѣка на улицѣ и этотъ человѣкъ не посмѣлъ выйти изъ дома безъ полицейскаго. Да, онъ не былъ выбранъ. Онъ не могъ справиться съ сильвербриджскими плутами. Но онъ льстилъ себя надеждой, что надъ Флечеромъ одержалъ верхъ. Вотъ какимъ тономъ разсказалъ онъ эту исторію своему пріятелю.

До обѣда онъ засталъ Эверета въ клубѣ. Эверета Вортона тамъ можно было найти почти каждый день. Клубъ намѣревался сдѣлать вещи великія — отыскивать либеральныхъ кандидатовъ во всѣхъ англійскихъ городахъ и мѣстечкахъ и снабжать этихъ кандидатовъ деньгами. Такова была великая цѣль Прогресса. До сихъ-поръ кандидаты еще не были отысканы, а деньги не собраны. Въ политическомъ отношеніи въ клубѣ было очень смирно. Вотъ почему Эверетъ Вортонъ, бывшій тамъ по чувству долга, проводилъ время или въ игорной комнатѣ, или въ бильярдной.

Исторію сильвербриджскую пришлось разсказать опять, и она была разсказана почти такъ же, какъ Лопецъ разсказывалъ ее Вортону. Конечно, онъ могъ больше бранить Артура Флечера и съ большей увѣренностью утверждать, что Флечеръ оскорбилъ его жену. Но къ предстоявшей ему задачѣ Лопецъ перешелъ очень скоро.

— Что случилось между вами и вашимъ отцомъ?

— Просто то, что я иногда играю въ вистъ, а онъ назвалъ меня игрокомъ. Тогда я напомнилъ ему, что онъ также иногда играетъ въ вистъ, и спросилъ, какой выводъ слѣдуетъ сдѣлать.

— Онъ ужасно сердитъ на васъ.

— Разумѣется, я поступилъ какъ дуракъ. Отецъ имѣетъ надо мною верхъ, потому что у него есть деньги, а у меня нѣтъ, съ какой же стати было мнѣ это говорить. Во всемъ Лондонѣ нѣтъ человѣка, который уважалъ бы своего отца такъ, какъ я, который любилъ бы его горячѣе. Но тяжело переносить такое притѣсненіе. Игрокъ гадкое слово.

— Да, очень гадкое. Но какъ же не назвать игрокомъ человѣка, когда онъ проигрываетъ столько, что долженъ просить своего отца заплатить за него?

— Если онъ дѣлаетъ это часто, тогда онъ игрокъ. Я прежде никогда не просилъ у него денегъ на это.

— Я удивляюсь, зачѣмъ вы сказали ему.

— Я никогда ему не лгу и онъ долженъ это знать. Но онъ изъ такихъ людей, которые къ своему сыну относятся строже, чѣмъ къ другимъ. Чего онъ теперь хочетъ отъ меня?

— Не знаю, хочетъ ли онъ чего-нибудь отъ васъ, сказалъ Лопецъ.

— Онъ послалъ васъ ко мнѣ?

— Нѣтъ, этого я не могу сказать. Я сказалъ ему, что разумѣется увижусь съ вами, а онъ отвѣтилъ что-то грубое и назвалъ васъ осломъ.

— Какъ не назвать.

— Но если вы спрашиваете меня, продолжалъ Лопецъ: — мнѣ кажется, что онъ ласково васъ приметъ, если вы пойдете къ нему. Обѣдайте тамъ сегодня, какъ будто не случилось ничего.

— Я не могу этого сдѣлать, если онъ не позоветъ меня.

— Я не могу сказать, чтобы онъ звалъ васъ, Эверетъ. Я сказалъ бы даже эту ложь, если бы не боялся, что отецъ вашъ скажетъ какую-нибудь грубость, такъ что ложь мою узнаете вы оба.

— А вы зовете меня обѣдать къ нему!

— Да, зову. Вѣдь вы можете уйти, если онъ приметъ васъ грубо. Ну, а если онъ приметъ хорошо, такъ дѣло сдѣлано.

— Если желаетъ видѣть меня, онъ можетъ меня пригласить.

— Вы говорите объ этомъ, мой милый, какъ будто вашъ отецъ человѣкъ посторонній. Будь у меня отецъ такой богачъ, ей-Богу! я позволилъ бы ему отколотить меня палкой, если бы онъ захотѣлъ, а на другой день обращался бы съ нимъ какъ ни въ чемъ не бывало.

— Къ несчастію, я немножко настойчивъ, сказалъ Эверетъ, гордясь своей настойчивостью и будучи, можетъ быть, такъ же мало «настойчивъ», какъ всякій нынѣшній молодой человѣкъ.

Въ этотъ вечеръ на Манчестерскомъ скверѣ разговоръ съ тестемъ и зятемъ шелъ почти исключительно о сынѣ и шуринѣ. О выборахъ говорили мало, почти ничего, и имя Артура Флечера не упоминалось. Но отецъ говорилъ отъ полноты сердечной. Эверетъ огорчалъ его. Неужели Эверетъ намѣренъ бросить его?

— Онъ хочетъ, чтобы вы взяли назадъ какое-то бранное слово, сказалъ Лопецъ.

— Этого онъ могъ бы требовать отъ какого-нибудь запальчиваго пріятеля однихъ съ нимъ лѣтъ. Неужели онъ ожидаетъ, чтобы отецъ прислалъ къ нему письменное извиненіе? Онъ проигрался въ карты и я назвалъ его игрокомъ. Развѣ отецъ не можетъ этого сказать?

Лопецъ пожалъ плечами и выразилъ свое сожалѣніе.

— Онъ истерзаетъ мое сердце, если станетъ продолжать такимъ образомъ, сказалъ старикъ.

— Я звалъ его обѣдать къ вамъ, но онъ не хотѣлъ.

— Какъ ему хотѣть! Онъ любитъ только бывать въ этомъ проклятомъ клубѣ.

Въ концѣ вечера Лопецъ почувствовалъ, что онъ сдѣлалъ много хорошаго. Онъ еще не совсѣмъ рѣшилъ, разъединить ли ему отца съ сыномъ. Это не входило въ его стратегическіе планы, по-крайней-мѣрѣ теперь. Но онъ имѣлъ намѣреніе сдѣлаться необходимымъ старику — стать сыномъ старика и, если можно, его любимымъ сыномъ. И теперь онъ думалъ, что сдѣлалъ уже много къ достиженію своей цѣли.

Глава XXXVI.
Веселый дроздъ.

Большое торжество было въ Лонгбарнсѣ, когда извѣстіе о побѣдѣ Артура дошло туда, а когда самъ Артуръ пріѣхалъ съ своимъ пріятелемъ Грешэмомъ, онъ былъ принятъ какъ побѣдоносный герой. Но, разумѣется, извѣстія о «ссорѣ» дошли туда до его пріѣзда и ему съ Грешэмомъ пришлось разсказывать всю исторію. При этомъ были и сер-Элоредъ Вортонъ, и мистрисъ Флечеръ.

Старушка слышала о ссорѣ и, разумѣется, потребовала, чтобы ей разсказали всѣ подробности. Это было не совсѣмъ пріятно для героя, потому что, говоря о Лопецѣ, онъ не могъ не упомянуть о его женѣ.

— Какая ужасная непріятность для бѣднаго Вортона! сказала старушка сер-Элореду, качая головою.

Сер-Элоредъ вздохнулъ и не сказалъ ничего. Конечно, непріятность ужасная и болѣе или менѣе касавшаяся всѣхъ Вортоновъ.

— Вы говорите, что онъ хотѣлъ ударить Артура хлыстомъ? спросилъ Джонъ Флечеръ.

— Я знаю только то, что онъ стоялъ съ хлыстомъ въ рукѣ, сказалъ Грешэмъ.

— Я думаю, ему самому досталось бы больше.

— Вы расхохотались бы, сказалъ Артуръ: — увидя меня величественно расхаживающимъ по улицѣ съ палкою въ рукѣ, которую Грешэмъ купилъ мнѣ. Я не сомнѣваюсь, что Лопецъ хотѣлъ драться. Вдругъ является полицейскій. Я никакъ не могъ понять, откуда онъ явился.

— Полицейскихъ въ Сильвербриджѣ много, сказалъ Грешэмъ. — Они постоянно расхаживаютъ по городу.

— Онъ долженъ быть сумасшедшій, сказалъ Джонъ.

— Бѣдная, несчастная молодая женщина! сказала мистрисъ Флечеръ, поднявъ кверху обѣ руки. — Я должна сказать, что не могу не осуждать мистера Вортона. Если бы онъ остался твердъ, до этого никогда бы не дошло. Я желала бы знать, видается ли онъ съ нимъ.

— Какъ же не видаться? сказалъ Джонъ. — Почему ему не видаться? И вы видались бы съ нимъ, если бы онъ женился на вашей дочери.

— Никогда! воскликнула старуха. — Если бы у меня была дочь, забывшая до такой степени всякое уваженіе къ себѣ, я не скажу, чтобы не видалась съ нею. Можетъ быть, человѣческое чувство одержало бы верхъ. Но охотно я не вступила бы въ сношенія съ женщиной, такъ унизившей меня и моихъ родныхъ.

— Очень желаю знать, что мистеръ Вортонъ сдѣлаетъ съ своими деньгами, сказалъ Джонъ.

Артуръ позволилъ себѣ провести въ Лонгбарнсѣ два дня, а потомъ поспѣшилъ въ Лондонъ занять свое мѣсто въ Парламентѣ. Тамъ его удивили многочисленные вопросы о «ссорѣ» и то, какъ много знали объ этомъ, а въ сущности такъ мало. Всѣ слышали о ссорѣ и всѣ знали, что дѣло шло о женщинѣ. Но всѣ вообщѣ думали, что съ этой женщиной было поступлено дурно и что Артуръ Флечеръ выступилъ какъ паладинъ защитить ее. Написано было письмо и мужъ, какъ людоѣдъ, перехватилъ письмо. Женщина была пренесчастнѣйшее созданіе и утѣшалась только постоянствомъ своего бывшаго обожателя. Относительно подробностей въ разсказахъ было разногласіе, но всѣ соглашались въ одномъ. Всѣ знали, что Артуръ Флечеръ ѣздилъ въ Сильвербриджъ, выступилъ кандидатомъ и отнялъ мѣсто у своего соперника — за то, что соперникъ отнялъ у него невѣсту. Какимъ образомъ это случилось, никто не могъ сказать. Всѣ думали, что похищенная невѣста была очень привязана къ человѣку, за котораго не вышла. Но капитанъ Гённеръ все ясно объяснилъ майору Понтни, увѣривъ его, что отецъ принудилъ ее къ этому браку. Такимъ образомъ Артуръ Флечеръ увидалъ себя такимъ же героемъ въ Лондонѣ, какъ въ Лонгбарнсѣ.

Не пробылъ Флечеръ въ Лондонѣ и недѣли, какъ ему уже страшно надоѣли слухи, доходившіе до его ушей, когда получилъ приглашеніе отъ Вортона обѣдать съ нимъ въ тавернѣ подъ названіемъ Веселый Дроздъ. Это приглашеніе удивило его — какъ такой человѣкъ приглашаетъ его обѣдать въ такомъ мѣстѣ — и, разумѣется, онъ приглашеніе принялъ. Его очень интересовалъ билль о дренажѣ общихъ выгоновъ около Сильвербриджа и онъ собирался сказать свою первую рѣчь, но разсчиталъ, что можетъ отобѣдать и вернуться вовремя къ преніямъ.

Онъ отправился въ таверну Веселый Дроздъ, очень странную, старинную таверну по сосѣдству съ Португальской улицей. Артуръ никогда тутъ прежде не бывалъ и былъ удивленъ черной обшивкой стѣнъ, черными стѣнами, стариннымъ каминомъ, двумя свѣчами на столѣ и безмолвнымъ слугою.

— Я желалъ видѣть васъ, Артуръ, сказалъ старикъ, грустно пожимая его руку: — но не могъ пригласить васъ на Манчестерскій скверъ. Они иногда пріѣзжаютъ по вечерамъ и могло быть весьма непріятно. Въ тѣхъ клубахъ, въ которыхъ бываете вы, молодые люди, позволяется обѣдать постороннимъ. У насъ въ Эльдонѣ этого нѣтъ. Вы увидите, что здѣсь дадутъ вамъ очень хорошую рыбу и прекрасное мясо.

Артуръ объявилъ, что онъ находитъ эту таверну отличной.

— И бордоское у нихъ очень хорошее; лучше, я нахожу, чѣмъ у насъ въ Эльдонѣ. О шампанскомъ этого не могу сказать. Мы попробуемъ. Вы, молодые люди, всегда пьете шампанское.

— Я пью его очень рѣдко, сказалъ Артуръ. — Мои вина хересъ и бордоское.

— Очень хорошо — очень хорошо. Я желалъ видѣть васъ, мои милый. Дѣло-то вышло не такъ, какъ мы желали…

— Не совсѣмъ такъ.

— Вы знаете старую поговорку: «Господь располагаетъ всѣмъ». Я долженъ помириться съ этимъ, да и вы, безъ со мнѣнія.

— Безъ сомнѣнія, сказалъ Артуръ тихимъ и почти сердитымъ голосомъ.

Они были въ залѣ не одни, но въ углубленіи, отдѣлявшемъ ихъ отъ другихъ.

— Я не знаю, долженъ ли говорить объ этомъ, но для меня это одно изъ такихъ обстоятельствъ, которымъ совсѣмъ помочь нельзя. Когда человѣкъ лишится ноги, онъ ковыляетъ, и иногда это не мѣшаетъ ему хорошо проводить время, но онъ все-таки безъ ноги.

— Это не моя вина, Артуръ.

— Ничьей не было вины кромѣ моей. Я бѣжалъ взапуски и меня перегнали. Вотъ и все, и нечего больше говорить.

— Вы не удивились, что я пожелалъ видѣть васъ?

— Напротивъ, я очень обязанъ вамъ. Я думаю, что это большой знакъ доброты съ вашей стороны.

— Я не могу, какъ вы, начать новую жизнь. Я не могу гоняться за политикой и вступить въ Парламентъ. Теперь слишкомъ поздно для меня.

— Я начинаю новую жизнь. Сегодня вечеромъ будутъ читать билль интересный для меня. Вы не должны сердиться, если я убѣгу незадолго до десяти часовъ.

Тутъ Артуръ Флечеръ пустился въ длинныя разсужденія о дренажѣ общихъ выгоновъ и Вортонъ, нисколько не интересовавшійся этимъ и ничего не понимавшій въ дренажѣ, внутренно вздыхалъ, что безнадежная любовь могла завести такого умнаго адвоката въ такіе туманные лабиринты.

— А вамъ надо навѣстить насъ на скверѣ когда нибудь.

— О, разумѣется!

— Я не хотѣлъ приглашать васъ обѣдать туда, потому что думалъ, намъ будетъ здѣсь не такъ грустно, но вы не должны бросать насъ совсѣмъ. Вы не видали Эверета по пріѣздѣ?

— Нѣтъ, серъ. Мнѣ кажется, онъ часто, очень часто бываетъ съ мистеромъ Лопецомъ. Въ Сильвербриджѣ была маленькая ссора. Разумѣется, это пройдетъ, но теперь мы съ нимъ расходимся.

— Онъ очень огорчаетъ меня, Артуръ.

— Что же случилось?

— Моя дочь вышла за этого человѣка. Я ничего не могу сказать противъ него, но разумѣется, это было мнѣ не по вкусу, и я принимаю это какъ разлуку. А теперь Эверетъ поссорился со мною.

— Поссорился съ вами?

Тутъ отецъ разсказалъ, какъ сынъ его проигрался, а онъ назвалъ его игрокомъ, и поэтому сынъ не хочетъ у него бывать.

— Горько лишиться ихъ обоихъ, Артуръ.

— Это такъ непохоже на Эверета.

— Мнѣ кажется, что всѣ перемѣнились кромѣ меня. Кому могло прійти въ голову, что она выйдетъ за этого человѣка? Хотя я ничего не могу сказать, кромѣ того, что онъ не изъ нашихъ. Съ Эверетомъ онъ хорошъ. Но Эверетъ не хочетъ у меня бывать, если я не возьму назадъ сказаннаго слова — я назвалъ его игрокомъ. Такое предложеніе сынъ не долженъ дѣлать отцу.

— Это совсѣмъ непохоже на Эверета, повторилъ Артуръ — Онъ вамъ это написалъ?

— Онъ не писалъ мнѣ ни слова.

— Зачѣмъ вы сами съ нимъ не повидаетесь и не объяснитесь?

— Развѣ я долженъ ѣхать къ нему въ клубъ? спросилъ отецъ.

— Напишите къ нему, чтобы онъ пріѣхалъ къ вамъ. Я откажусь отъ своего мѣста въ Парламентѣ, если онъ не пріѣдетъ къ вамъ. Эверетъ былъ всегда причудливъ немножко, знаете, лѣнивъ — все ищетъ идей…

— Онъ не глупъ, сказалъ отецъ.

— Вовсе нѣтъ, только нерѣшителенъ. Но онъ менѣе всѣхъ на свѣтѣ способенъ глупо чваниться своей важностью предъ вами.

— Лопецъ говоритъ…

— Я не совсѣмъ довѣряю Лопецу.

— Онъ человѣкъ не дурной, Артуръ. Разумѣется, не такого зятя желалъ бы я имѣть. Мнѣ этого не нужно говорить вамъ. Но онъ добръ, обращенія кроткаго и всегда былъ привязанъ къ Эверету. Вы знаете, онъ спасъ жизнь Эверета, рискуя своею собственной.

Артуръ не могъ не улыбнуться, примѣчая, какъ оплелъ старика зять, котораго старикъ такъ бранилъ прежде, чѣмъ онъ сдѣлался его зятемъ.

— Кстати, что это вышло изъ-за письма, которое вы писали къ нему?

— Эмилія — я хочу сказать мистрисъ Лопецъ — разскажетъ вамъ, если вы спросите ее.

— Я не желаю спрашивать ее. Я не желаю имѣть видъ, будто возстановляю жену противъ мужа. Я увѣренъ, мой милый, что вы не написали ничего оскорбительнаго для нея,

— Не думаю, мистеръ Вортонъ. На сколько знаю себя и свой характеръ, я кажется неспособенъ оскорбить вашу. дочь.

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ. Я знаю это, мои милый. Я всегда былъ увѣренъ въ этомъ. Выпейте вина.

— Я не буду больше пить, благодарю. Я долженъ уйти, потому что билль меня очень тревожитъ.

— Я не могъ спросить Эмилію объ этомъ письмѣ. Теперь, когда они обвѣнчаны, я долженъ съ этимъ мириться — для нея. Я не могу сказать ей ничего такого, что можетъ обвинить его.

— Я считалъ необходимымъ, серъ, объяснить ей, что если бы я не находился въ рукахъ другихъ людей, то не сталъ бы мѣшать ея счастію, вступая въ состязаніе съ ея мужемъ. Мои выраженія были очень осторожны.

— Онъ уничтожилъ письмо.

— У меня есть копія, если понадобится, сказалъ Артуръ.

— Можетъ быть, лучше ничего болѣе не говорить объ этомъ. Ну, прощайте, мой милый, если ужь вамъ надо итти.

Флечеръ отправился въ Парламентъ, удивляясь перемѣнѣ въ характерѣ его стараго друга. Вортонъ всегда былъ человѣкомъ твердымъ, а теперь сдѣлался слабъ. Относительно Эверета Флечеру казалось что-нибудь не такъ, но онъ видѣлъ, что вмѣшиваться не можетъ. Теперь онъ былъ отчужденъ отъ этой семьи. Но онъ повторялъ себѣ постоянно, что это отчужденіе не должно быть вѣчнымъ. Она всегда будетъ для него дороже всѣхъ на свѣтѣ.

Глава XXXVII.
Горнсъ.

Первые мѣсяцы засѣданій въ Парламентѣ прошли почти такъ, какъ послѣдняя сессія. Министерство не сдѣлало ничего блистательнаго. Оппозиціонной партіи не было на столько сильной, чтобы противорѣчить министерству въ чемъ бы то ни было. Тѣ, которые только изучали политику въ газетахъ, воображали, что коалиція очень сильна. Но сами члены и посѣтители клубовъ, всегда теревшіеся около членовъ, понимали дѣло лучше. Оппозиція коалиціи находилась въ самой коалиціи. Сер-Орландо Дроту не дозволили выстроить четырехъ кораблей и онъ поэтому изъявилъ горячія опасенія о нападеніи на Англію Франціи и Германіи, которыя продадутъ Индію Россіи, что Канада будетъ присоединена къ Соединеннымъ Штатамъ, что обширная, независимая римско-католическая іерархія учредится въ Ирландіи, а Мальту и Гибралтаръ отнимутъ отъ Англіи, и всѣ эти несчастія были бы отвращены постройкой четырехъ кораблей. Такъ какъ сер-Орланду не дали возможности выстроить четырехъ кораблей, то онъ не хотѣлъ дозволить и Монку передѣлать выборы въ графствахъ. Когда о планѣ Монка разсуждали въ Кабинетѣ, сер-Орландо не хотѣлъ согласиться съ нимъ. А если мистеръ Монкъ будетъ настаивать на этой мѣрѣ, то онъ, сер-Орландо, долженъ съ величайшимъ сожалѣніемъ подать въ отставку и думаетъ, что его друзья будутъ принуждены послѣдовать его примѣру.

Тогда нашъ герцогъ посовѣтовался съ старымъ герцогомъ. Герцогъ подалъ свой всегдашній совѣтъ. Настоящее министерство пользовалось поддержкою страны и старый герцогъ считалъ обязанностью перваго лорда казначейства оставаться на своемъ посту. Странѣ нечего было спѣшить и вопросъ о выборахъ въ графствахъ можно было отложить. Потомъ онъ прибавилъ совѣтъ, который можно бы назвать частнымъ, такъ какъ онъ назначался только для слуха его младшаго друга.

— Ослабьте веревку сер-Орланду и онъ повѣсится самъ. Онъ надоѣстъ своей собственной партіи. Если вы поссоритесь съ нимъ въ эту сессію, Дрёммондъ, Рамсденъ и Бисваксъ выйдутъ вмѣстѣ съ нимъ и министерство распадется, но на слѣдующую сессію вы можете безопасно освободиться отъ него.

— Я желалъ бы, чтобъ министерство распалось, сказалъ первый министръ.

— Вы должны исполнять свою обязанность къ странѣ и королевѣ и не должны имѣть въ виду свои желанія. На слѣдующую сессію Монкъ опять представитъ свой билль. Пусть тогда сер-Орландо выходитъ въ отставку, если хочетъ. Если онъ выйдетъ, я сомнѣваюсь, чтобы кто нибудь вышелъ вмѣстѣ съ нимъ. Дрёммондъ любитъ его не больше насъ съ вами.

Бѣдный первый министръ былъ принужденъ повиноваться. Старый герцогъ былъ его единственный надежный совѣтникъ и совѣсть принуждала его повиноваться своему совѣтнику.

Однако, когда сер-Орландо, какъ предсѣдатель Нижней Палаты, въ отвѣтъ на вопросъ какого-то горячаго и разочарованнаго радикала, отвѣчалъ, что. всѣ министры ея величества согласны по вопросу о выборахъ графства, онъ едва могъ воздержаться.

— Если есть разница въ мнѣніи, то ее слѣдуетъ скрывать, сказалъ герцогъ Сент-Бёнгэй.

— Ничто не можетъ оправдать лжи, сказалъ герцогъ Омніумъ.

Такимъ образомъ не была проведена единственная мѣра, которая находилась у министровъ подъ рукою, и министерство герцога начали называть министерствомъ Лежебоковъ.

Но герцогиня, хотя потерпѣла много неудачъ, все-таки стояла на своемъ. Время-отъ-времени она объявляла себя въ уныніи и говорила, что дѣла должны итти своимъ чередомъ, что она выйдетъ въ отставку, будетъ жить частной жизнью и доить коровъ, что не будетъ болѣе пожимать рукъ парламентскимъ «свиньямъ», что проведетъ слѣдующіе три года въ кругосвѣтномъ путешествіи, и наконецъ пусть будетъ что будетъ, а сер-Орландо Дротъ никогда болѣе не будетъ приглашенъ въ домъ, гдѣ она хозяйка. Эту послѣднюю угрозу, которая, можетъ быть, была самою неосторожною изъ всѣхъ, она дѣйствительно сдержала — и этимъ очень увеличила затрудненія своего мужа.

Но въ серединѣ іюня собранія въ домѣ на Карльтонской Террасѣ были такъ же часты и такъ же многочисленны, какъ прежде. У герцогини была прехорошенькая маленькая вилла въ Ричмондѣ, называемая Горнсъ, и она давала тамъ празднества, когда въ Лондонѣ они уже прекратились. Она давала пикники, цвѣточныя выставки, приглашала на чай, и днемъ, и вечеромъ, на лугу — такъ что половина Лондона постоянно или ѣхала въ Ричмондъ, или уѣзжала оттуда.

Какъ герцогиня трудилась! А между тѣмъ каждый день она клялась, что свѣтъ неблагодаренъ и что она не хочетъ болѣе трудиться. Свѣтъ дѣйствительно былъ неблагодаренъ. Всѣ ѣздили. Она имѣла успѣхъ въ томъ отношеніи, что никто не думалъ пренебрегать ея приглашеніями. У герцогини нельзя было не бывать и въ Ричмондѣ, и въ Лондонѣ. Но ее бранили и надъ нею смѣялись. Говорили, что она интриговала для того, чтобы найти политическую поддержку своему мужу — и, что было еще хуже, говорили, что ей не удалось. Неудача однако была не полная. Свѣтъ не былъ такъ плѣненъ, какъ она замышляла. Юные члены Парламента не поддерживали ее и ея мужа съ такимъ горячимъ энтузіазмомъ, какъ надѣялась она. Она не сдѣлалась гранитнымъ учрежденіемъ, о чемъ мечтала съ такой любовью, потому что были минуты, когда она почти думала, что можетъ управлять Англіей, давая обѣды и ужины, угощая мороженымъ и шампанскимъ. Тѣ, которые ѣли ея мороженое и пили ея шампанское, оставались ей вѣрны тупо, флегматически. Говорили, что Гленкора женщина хорошая и что ее слѣдуетъ поддержать. И когда насмѣшки становились слишкомъ сильны, а брань слишкомъ рѣзка, ее защищали, прямо разсказывая ей объ этомъ и ошибочно принимая въ такихъ случаяхъ ея веселость за сочувствіе.

Успѣха было достаточно для того, чтобы не допустить ее бросить ея планы, чѣмъ она такъ часто угрожала, но не столько, чтобы доставить ей торжество. Она была слишкомъ умна для того, чтобы не видѣть, какъ надъ нею насмѣхались. Она знала, что мужчины называютъ ее Гленкорой между собою. Она сама понимала, что въ ней недостаетъ достоинства, и что при всѣхъ способахъ, находившихся въ ея распоряженіи, при всемъ ея мужествѣ и всѣхъ дарованіяхъ, она не совсѣмъ такъ, какъ бы слѣдовало, разыгрывала роль настоящей знатной дамы. Но она постоянно говорила себѣ, что настойчивый трудъ будетъ наконецъ имѣть успѣхъ, и что она имѣетъ силы для того, чтобы перенести удары этихъ людей. Она не думала, что дѣйствуетъ матеріалами перваго сорта, но полагала — мнѣніе и ошибочное, и къ сожалѣнію довольно обыкновенное — что первоклассныхъ результатовъ можно достигнуть второстепенными средствами.

— Какъ мы вчера воевали за вашу свѣтлость! сказалъ ей капитанъ Гённеръ.

— И вы были моимъ рыцаремъ?

— Именно. Я никогда не слыхалъ подобнаго вздора.

— Что же говорили?

— О! все старое — что вы похожи на Марфу и хлопочете о многомъ.

— Почему же мнѣ не хлопотать? Жаль, капитанъ Гённеръ, что многимъ изъ васъ, мужчинамъ, не о чемъ хлопотать.

Все это было непріятно. Въ такихъ случаяхъ она могла отдалить отъ себя всякаго капитана Рённера, который осмѣлился бы взять слишкомъ много на себя. Но она чувствовала, что въ своихъ усиліяхъ гоняться за популярностью подвергла себя непріятной фамильярности — и хотя продолжала дѣйствовать по прежнему, но сердилась на себя.

Когда она начала свою кампанію какъ жена перваго министра, самое главное затрудненіе состояло въ деньгахъ. Потребовались громадныя издержки, для чего слѣдовало получить особенное одобреніе мужа, и даже оказывалась необходима его личная помощь, но это было сдѣлано и затрудненія въ этомъ отношеніи болѣе не было. Она могла тратить сколько хотѣла.

Между нею и мужемъ бывали разныя ссоры, но въ каждой она выигрывала что-нибудь. Онъ выразилъ ей величественное негодованіе относительно кандидатуры въ Сильвербриджѣ, но какъ обыкновенно бываетъ съ многими изъ насъ, не могъ сердиться въ одно время на двѣ вещи, или скорѣе въ величіи своего гнѣва на ея вмѣшательство, онъ не хотѣлъ снизойти до меньшихъ проступковъ ея расточительности. Онъ какъ будто соглашался уступить ей во всемъ другомъ, съ условіемъ, чтобы ему позволено было самовластно распоряжаться на счетъ Сильвербриджа. Въ этомъ она уступила и не раскрывала рта послѣ несчастныхъ словъ Спруджона. Но за то считала себя въ правѣ безъ угрызеній бросать тысячи — и бросала ихъ.

— Это ваши двадцать-пять тысячъ, душа моя, сказала она однажды мистрисъ Финнъ, которая часто позволяла себѣ выражать сомнѣніе въ благоразуміи всѣхъ этихъ тратъ.

Это относилось къ суммѣ, которую старый герцогъ отказалъ мадамъ Гёслеръ — какъ тогда называлась мистрисъ Финнъ — но этого наслѣдства она не приняла. Деньги эти были отданы родственницѣ герцога по взаимному согласію наслѣдницы и герцога, но герцогиня любила упоминать о нихъ иногда, какъ будто это наслѣдство еще существовало {«Финіасъ Финнъ, возвратившійся назадъ», романъ того же автора. Пр. Ред.}.

— Моихъ двадцати пяти тысячъ, какъ вы ихъ называете, не на долго бы достало.

— Что за польза въ деньгахъ, если ихъ тратить нельзя? Герцогъ продолжалъ бы копить деньги и прикупать помѣстья — что всегда увеличиваетъ хлопоты — не потому, что это какъ-то легче, чѣмъ трата. Если бы онъ женился на женщинѣ, не имѣвшей ни одного шиллинга, онъ все-таки былъ бы богачомъ. Случилось такъ, что мое состояніе даже болѣе, чѣмъ его. Если мы можемъ сдѣлать пользу, тратя деньги, почему намъ не тратить ихъ?

— Если вы можете сдѣлать пользу.

— А какъ же иначе. Мнѣ вовсе не нравится жить въ водоворотѣ. Я возненавидѣла эту жизнь. Теперь я отдала бы все на свѣтѣ, чтобы быть въ Мачингѣ только съ дѣтьми и гулять въ соломенной шляпкѣ и кисейномъ платьѣ. Мнѣ представляется, что я могу сидѣть подъ деревомъ, читать проповѣдь и находить это пріятнѣйшимъ развлеченіемъ, но я сдѣлала попытку устроить это все, и не имѣть успѣха какъ-то малодушно!

— Но чѣмъ же это кончится?

— Конца не будетъ, пока онъ останется первымъ министромъ. Онъ первое лицо въ Англіи; нѣкоторые сказали бы въ Европѣ и даже въ свѣтѣ. Принцъ долженъ угощать какъ принцъ.

— Ему нѣтъ никакой надобности угощать всегда.

— Гостепріимство должно литься изъ рукъ человѣка съ его богатствомъ и въ его положеніи, какъ вода изъ источника. Всѣ знаютъ, что его руки полны, и всѣ должны знать, что онѣ раскрыты. Когда дѣло идетъ объ удовольствіи его друзей, онъ не долженъ думать объ издержкахъ. Жемчугъ долженъ сыпаться изъ его рукъ какъ изъ рукъ волшебницы. Но мнѣ кажется, вы не понимаете меня.

— Не понимаю, когда жемчугъ должны подбирать капитаны Гённеры, леди Гленъ.

— Я не могу сдѣлать лучше мужчинъ — и женщинъ. Это жалкія, ничтожныя существа. Свѣтъ созданъ изъ таковыхъ. Я не знаю, чѣмъ капитанъ Гённеръ хуже сер-Орланда Дрота или сер-Тимоти Бисвакса. Люди, видимые душой, совсѣмъ не таковы, какъ предметы видимые глазами. Они становятся все меньше и меньше, когда вы приближаетесь къ нимъ, между тѣмъ какъ предметы становятся больше. Я помню, что думала бывало, что члены Кабинета похожи на боговъ, а теперь они мнѣ кажутся не лучше трубочистовъ — только не такъ живописны. Намедни онъ напомнилъ мнѣ то время, когда отказался отъ власти для того, чтобы везти меня за границу. Ахъ, Боже мой! какъ много случилось послѣ того! Мы васъ тогда не знали.

— Онъ былъ для васъ добрымъ мужемъ.

— А я была для него доброю женой. Ни на одинъ часъ не выкидывала я его изъ моего сердца, ни на минуту не забывала объ его интересахъ. Я не могу постоянно бывать съ нимъ, потому что онъ запирается, читаетъ разныя премудрости и всегда или въ министерствѣ, или въ Парламентѣ — но я желала бы, если бы могла. А все это развѣ я дѣлаю не для него? Неужели вы думаете, что капитаны Гённеры особенно пріятны мнѣ? Подумайте о вашей жизни и моей. У васъ были обожатели.

— Одинъ въ моей жизни — когда я имѣла на это полное право.

— Ну, а я герцогиня Омніумъ, жена перваго министра, и ни у одной молодой дѣвушки въ цѣломъ свѣтѣ не было такого огромнаго состоянія, какъ у меня; я, Гленкора Мек-Клюски, составила сама себѣ репутацію, которой не стыжусь. Но завтра же я согласилась бы быть женою пастора и стряпать пуддинги, если бы могла имѣть возлѣ себя мужа и дѣтей. Какая польза во всемъ этомъ? Я люблю васъ больше всѣхъ на свѣтѣ, а вы браните меня.

Такимъ образомъ собранія все продолжались, герцогиня усердно занималась своими гостями, надѣвала свои брильянты, оставалась на ногахъ всю ночь, каждую ночь, была вѣжлива съ однимъ, весела съ другимъ, довѣрчива съ третьимъ, насмѣшлива съ несчастнымъ четвертымъ — а по утрамъ прилежно разсматривала списки, смотрѣла, кто былъ и кто не былъ, устраивала, кого пригласить и кого не приглашать.

Герцогъ между тѣмъ совершенно уклонился отъ всего этого. Сначала онъ показывался и исчезалъ какъ можно скорѣе — но теперь его вовсе не видали въ домѣ, кромѣ нѣкоторыхъ большихъ обѣдовъ. Въ Ричмондъ онъ совсѣмъ не ѣздилъ, а въ своемъ лондонскомъ домѣ даже рѣдко проходилъ въ ту дверь, которая вела въ пріемныя комнаты. У него не было времени для общества. Такъ говорила герцогиня. И многіе, можетъ быть, большинство изъ посѣщавшихъ его домъ дѣйствительно вѣрили, что его офиціальныя обязанности не оставляли ему времени для разговоровъ.

Но въ дѣйствительности время проходило для него скучно, когда онъ одинъ сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ, вздыхая по какой-нибудь пріятной парламентской работѣ и сожалѣя о томъ времени, когда онъ имѣлъ право сидѣть въ Нижней Палатѣ до двухъ часовъ утра, въ надеждѣ включить въ билль о десятичной системѣ два или три пункта.

Въ началѣ іюля на празднествѣ въ Горнсѣ у герцогини, Артуръ Флечеръ первый разъ увидалъ Эмилію послѣ ея свадьбы, а Лопеца послѣ происшествія въ Сильвербриджѣ. Онъ пришелъ на лугъ послѣ нихъ и засталъ ихъ разговаривающими съ герцогинею. Она задалась мыслью быть вѣжливой къ мистеру и мистрисъ Лопецъ, чувствуя, что въ нѣкоторой степени сдѣлала ему вредъ на выборахъ, и потому не разъ приглашала къ себѣ и Лопеца, и его жену. Артуръ Флечеръ же былъ тутъ какъ молодой человѣкъ извѣстный въ свѣтѣ и поддерживавшій министерство герцога.

Герцогиня подхватила Артура Флечера — какъ она имѣла привычку подхватывать новичковъ, а Лопецъ уже ей надоѣлъ. Разумѣется, она слышала о выборахъ и ей сказали, что Лопецъ поступилъ дурно. Лопеца она такъ мало знала, что нисколько не интересовалась имъ, но принимала хорошо, потому что завлекла его въ неудачу.

Теперь она удержала Лопецовъ съ минуту на террасѣ предъ окнами, чтобы сказать имъ нѣсколько словъ, и Артуръ Флечеръ присоединился къ небольшому обществу, прежде чѣмъ увидалъ, съ кѣмъ встрѣтился.

— Я очень рада, сказала герцогиня: — что два сильвербриджскіе герои встрѣчаются здѣсь какъ друзья.

Она должна была сказать что-нибудь, хотя сдѣлала бы лучше, если бы не намекала на ихъ героизмъ. Мистрисъ Лопецъ протянула руку и Артуръ Флечеръ, разумѣется, взялъ ее. Потомъ Лопецъ и Флечеръ слегка поклонились другъ другу, приподнявъ шляпы. Артуръ оставался на минуту съ ними, когда они отошли отъ герцогини, думая сказать нѣсколько словъ дружелюбнымъ тономъ, но нахмуренное лицо мужа заставило его молчать и онъ былъ почти принужденъ уйти, не говоря ни слова. Для него было очень трудно молчать, такъ какъ привѣтствіе ея было ласковое. Но все-таки не могъ онъ не примѣтить неудовольствія на физіономіи этого человѣка. Такимъ образомъ дотронулся онъ до своей шляпы и попросилъ Эмилію напомнить о немъ отцу, повернулся и ушелъ.

— Зачѣмъ ты пожала руку этому человѣку? сказалъ Лопецъ.

Въ первый разъ послѣ свадьбы голосъ его показывалъ человѣка сердитаго и оскорбленнаго мужа.

— Почему же мнѣ не пожать ему руки? Мы съ нимъ старые друзья и не ссорились.

— Ты должна раздѣлять дружбу и ссоры твоего мужа. Вѣдь я говорилъ тебѣ, что онъ оскорбилъ тебя.

— Онъ никогда не оскорблялъ меня.

— Эмилія, ты должна предоставить мнѣ быть въ этомъ судьею. Онъ оскорбилъ тебя, а потомъ поступилъ какъ трусъ въ Сильвербриджѣ, и я не хочу, чтобы ты зналась съ нимъ. Когда это говорю, я полагаю, что этого довольно.

Онъ ждалъ отвѣта, но она не сказала ничего.

— Я прошу тебя сказать мнѣ, что ты будешь повиноваться мнѣ въ этомъ.

— Разумѣется, онъ не будетъ въ моемъ домѣ и я не буду у него, если ты не желаешь.

— Не будешь у него! Вѣдь онъ не женатъ.

— Онъ можетъ жениться. Фердинандъ, можетъ быть, намъ лучше не говорить съ тобою о немъ.

— Не должно быть ни одного предмета, о которомъ я боялся бы говорить съ моею женой, сказалъ Лопецъ. — Я настаиваю на томъ, чтобы ты увѣрила меня, что ты не будешь болѣе говорить съ нимъ.

Онъ повелъ жену по верхней аллеѣ, потому что она была пуста, и какъ онъ думалъ, онъ могъ говорить тамъ съ нею не будучи слышанъ никѣмъ. Она почти безсознательно сдѣлала слабую попытку поворотить его на лугъ, безъ сомнѣнія, чувствуя отвращеніе къ разговору наединѣ въ эту минуту, но онъ настоялъ на своемъ и разсердился на ея попытку. Мысль, что она не хочетъ слышать, какъ онъ будетъ бранить Артура Флечера, не хочетъ отказаться отъ этого человѣка, желаетъ уклониться отъ его приказанія отказаться отъ него, прибавила пищи къ его ревности. Для него было недостаточно, что она отказалась отъ этого человѣка и вышла за него. Этотъ человѣкъ былъ ея обожателемъ и ее надо было заставить отказаться отъ этого человѣка. Для него было необходимо сдерживать свои чувства при старикѣ Вортонѣ, но онъ на столько зналъ свою жену, что могъ быть увѣренъ, что она не станетъ дурно говорить о немъ и не измѣнитъ ему предъ своимъ отцомъ. Ея преданность къ нему, которую онъ могъ понять, хотя не оцѣнить, позволяла ему поступать съ нею какъ тиранъ. Онъ теперь повторилъ ей свое приказаніе, остановившись на дорожкѣ, голосомъ неумышленно громкимъ и нахмурившись на нее.

— Ты должна сказать мнѣ, Эмилія, что ты никогда болѣе не будешь говорить съ нимъ.

Она молчала, глядя ему въ лицо не дрожащими глазами, но съ безконечнымъ горемъ, выражавшимся въ нихъ, если бы онъ былъ способенъ прочесть выраженіе. Она знала, что онъ унижаетъ себя, а все-таки она его любила.

— Если ты не велишь мнѣ говорить съ нимъ, я не буду, но онъ долженъ узнать почему.

— Онъ ничего отъ тебя не узнаетъ. Неужели ты хочешь сказать, что напишешь къ нему?

— Папа долженъ ему сказать.

— Я не хочу. Въ этомъ дѣлѣ, Эмилія, я долженъ быть господиномъ — оно такъ и слѣдуетъ. Я не хочу, чтобы ты говорила съ твоимъ отцомъ о мистерѣ Флечерѣ.

— Почему же, Фердинандъ?

— Потому что я такъ рѣшилъ. Онъ старый другъ вашего семейства. Я это понимаю и потому не желаю вмѣшиваться между нимъ и твоимъ отцомъ. Но онъ осмѣлился написать дерзкое письмо къ тебѣ, моей женѣ, и вмѣшиваться въ мои дѣла. Относительно того, какъ ты должна держать себя съ нимъ, долженъ быть судьею я, а не твой отецъ.

— Итакъ я не должна говорить объ этомъ съ папашей?

— Не должна.

— Фердинандъ, мнѣ кажется, ты не принимаешь въ соображеніе воспоминанія и привязанности цѣлой жизни.

— Я ничего не хочу слышать о привязанностяхъ, сказалъ онъ сердито.

— Неужели ты… ты сомнѣваешься во мнѣ?

— Конечно, нѣтъ. Я слишкомъ много думаю о себѣ и слишкомъ мало о немъ.

Ему въ голову не пришло сказать, что онъ думаетъ о ней слишкомъ хорошо для этого.

— Но человѣкъ, который оскорбилъ меня, долженъ считаться виновнымъ и въ оскорбленіи тебя.

— Ты можешь пожалуй сказать то же самое и о моемъ отцѣ.

Онъ помолчалъ, но только одну минуту.

— Конечно, могу. Это невѣроятно, но конечно могу. Если бы твой отецъ поссорился со мною, ты вѣрно не станешь колебаться между нами.

— Ничто на свѣтѣ не можетъ разъединить меня съ тобою.

— Ни меня съ тобою. И въ этомъ дѣлѣ я только беру твою сторону, но ты не хочешь понять.

Они прошли дальше, встрѣчая другихъ лицъ, и пробрались чрезъ маленькій кустарникъ на дальнюю лужайку. Эмилія надѣялась, что такъ какъ они окружены людьми, то онъ перестанетъ говорить объ этомъ. Она еще не рѣшила, что сказать, если онъ станетъ приставать къ ней. Но если такъ пройдетъ, если онъ ничего болѣе не станетъ требовать отъ нея, она постарается забыть все и скажетъ себѣ, что это произошло отъ вспышки гнѣва. Но въ немъ было слишкомъ много рѣшимости для того, чтобы кончить дѣло такимъ образомъ, и слишкомъ сильное желаніе подчинить жену себѣ вполнѣ. Онъ повернулъ ее и повелъ назадъ по кустарнику, а въ серединѣ остановилъ ее опять и возобновилъ свое требованіе.

— Обѣщай мнѣ не говорить болѣе съ мистеромъ Флечеромъ.

— Я должна сказать папашѣ.

— Нѣтъ — ты не должна говорить ему ничего.

— Фердинандъ, если ты требуешь отъ меня обѣщанія, что я не буду говорить съ мистеромъ Флечеромъ, не стану кланяться ему, если обстоятельства сведутъ насъ, какъ теперь, я должна объяснить моему отцу, почему я поступаю такимъ образомъ.

— Ты хочешь умышленно ослушаться меня?

— Въ этомъ я должна.

Онъ сверкнулъ на нее глазами, точно будто собирался ударить ее, но она перенесла его взглядъ безъ трепета.

— Я оставила всѣхъ моихъ старыхъ друзей, Фердинандъ, и отдалась тебѣ душою и сердцемъ. Ни одна женщина не дѣлала этого съ болѣе искренней любовью, съ болѣе горячимъ намѣреніемъ исполнять свою обязанность къ своему мужу. Но ты не можешь и я не могу для тебя уничтожить прошлое.

— Я не желаю уничтожать прошлаго; я говорю о будущемъ.

— Между нашимъ семействомъ и семействомъ мистера Флечера существовала старинная дружба, которая и теперь еще очень дорога моему отцу — воспоминаніе о которой еще очень дорого мнѣ. По твоей просьбѣ я готова отказаться отъ всего этого. Мнѣ незачѣмъ видѣться съ кѣмъ нибудь изъ Флечеровъ. Если мы встрѣтимся, наше привѣтствіе будетъ очень незначительно. Разлука можетъ состояться безъ словъ. Но если ты требуешь рѣшительнаго обѣщанія — я должна сказать моему отцу.

— Мы сейчасъ поѣдемъ домой, сказалъ Лопецъ громко.

Они поѣхали и ни слова не говорили дорогою. Лопецъ положительно почернѣлъ отъ бѣшенства, а Эмилія довольствовалась молчаніемъ. Обѣщаніе не было дано, да и не требовалось при условіяхъ, предложенныхъ женою. Лопецъ очень желалъ подчинить себѣ жену во всемъ и былъ готовъ тиранить ее, но только такъ, чтобы ея отецъ ничего не зналъ. Онъ не могъ позволить себѣ поссориться съ Вортономъ.

— Тебѣ лучше итти спать, сказалъ онъ, возвратившись въ Лондонъ.

Она пошла, если не спать, то по крайней мѣрѣ въ свою комнату.

Глава XXXVIII.
Сер-Орландо выходитъ въ отставку.

— Онъ препротивный человѣкъ. Онъ пріѣхалъ сюда и положительно поссорился съ тѣмъ другимъ человѣкомъ въ моемъ домѣ, въ Ричмондѣ, одурачилъ себя, а потомъ поссорился съ женою и увезъ ее. Что за дураки, что за ослы эти мужчины! Какъ невозможно быть вѣжливой и любезной, не попавъ въ бѣду! Меня подбиваетъ сказать, что я никого больше знать не хочу.

Такъ жаловалась герцогиня мистрисъ Финнъ чрезъ нѣсколько дней послѣ ричмондскаго празднества, и изъ этого было очевидно, что послѣднее происшествіе не было оставлено безъ вниманія.

— Онъ шумѣлъ? спросила мистрисъ Финнъ.

— Шума не было, но ссора была замѣтна и слышна. Онъ расхаживалъ и громко разговаривалъ съ бѣдной женщиной. Разумѣется, это моя вина. Но онъ человѣкъ умный и понравился мнѣ.

— Герцогъ слышалъ?

— Нѣтъ; надѣюсь, что и не услышитъ. Это было бы для него такимъ торжествомъ послѣ сильвербриджской каши! Но онъ никогда не слышитъ ничего. Если бы эти люди дрались на поединкѣ въ его собственной гостиной, онъ послѣдній въ Лондонѣ узналъ бы объ этомъ.

— Ничего не говорите объ этомъ и не приглашайте болѣе никого изъ нихъ.

— Вы можете быть увѣрены, что женатаго я больше не приглашу. Тотъ другой членъ Парламента и отъ него не такъ легко отдѣлаться, притомъ не онъ и виноватъ. Но мнѣ опротивѣло все это. Мнѣ сказали, что сер-Орландо жаловался Плантадженету, что мы не приглашаемъ его на обѣды.

— Не можетъ быть!

— Не разсказывайте объ этомъ, но онъ жаловался. Мнѣ это говорилъ Уорбёртонъ.

Уорбёртонъ былъ домашній секретарь герцога.

— Что сказалъ герцогъ?

— Не знаю. Уорбёртонъ одинъ изъ моихъ приближенныхъ, но мнѣ не хотѣлось спрашивать его о томъ, чего онъ, можетъ быть, не хотѣлъ сказать мнѣ. Уорбёртонъ предложилъ тотчасъ пригласить сер-Орланда, но тутъ я заупрямилась. Разумѣется, если Плантадженетъ велитъ мнѣ, я стану приглашать его обѣдать каждый день, но по моему мнѣнію, имъ лучше освободиться отъ сер-Орланда, а если онъ станетъ лягаться и рвать постромки, то пусть умчится. У всѣхъ насъ есть птички, доставляющія намъ всевозможныя свѣдѣнія, и одна птичка сказала мнѣ, что сер-Орландо и мистеръ Роби не говорятъ между собою. Мистеръ Роби самъ не важенъ, но онъ хорошій флюгеръ, показывающій, откуда дуетъ вѣтеръ. Плантадженетъ ничего не говорилъ мнѣ о сер-Орландѣ и я боюсь, что сер-Орландо долженъ искать себѣ обѣдовъ не у насъ.

Герцогъ прямо высказался Уорбёртону, но съ такимъ горячимъ гнѣвомъ, что домашній секретарь не сказалъ этого даже герцогинѣ.

— Эти вещи показываютъ недружелюбіе, которое можетъ быть гибельно для насъ, сказалъ сер-Орландо величественно герцогу, а герцогъ ничего не отвѣчалъ.

— Мнѣ кажется, что къ себѣ въ домъ я могу приглашать кого хочу, сказалъ онъ потомъ Уорбёртону: — хотя въ публичной жизни я невольникъ всякаго.

Уорбёртонъ, желая, разумѣется, поддержать согласіе партіи, сказалъ герцогинѣ то, что по его мнѣнію заставитъ ее уступить, но не повторилъ замѣчаній герцога, которыя, какъ думалъ Уорбёртонъ, были враждебны партіи. Герцогиня только улыбнулась и состроила гримасу, которая уже была хорошо знакома секретарю. И сер-Орландо не получилъ приглашенія.

Въ то время сер-Орландо былъ несчастливъ и раздражителенъ, сомнѣвался въ дальнѣйшихъ успѣхахъ коалиціи, но рѣшался скорѣе уничтожить все министерство, чѣмъ самому выйти изъ него. Ему казалось невозможнымъ, чтобы коалиція существовала безъ него. На него находили минуты высокаго честолюбія, въ которыя онъ чувствовалъ себя великимъ человѣкомъ, требуемымъ страной, единственнымъ правителемъ, который могъ бы одинъ править страною лѣтъ десять. Есть люди, думающіе, что для нихъ ничего не можетъ быть труднаго, и опять другіе, которые не могутъ заставить себя подумать, что способны достигнуть чего-нибудь великаго. Обстоятельства такъ высоко поставили сер-Орланда, что онъ вообразилъ себя способнымъ подняться еще выше. Герцогъ же, напротивъ, постоянно сомнѣвался въ самомъ себѣ. Сер-Орландо примѣтилъ слабость своего предводителя и возмечталъ, что можетъ воспользоваться ею. Онъ считалъ себя не только замѣчательнымъ членомъ Кабинета, но и предсѣдателемъ Нижней Палаты. Онъ разсмотрѣлъ факты и узналъ, что въ теченіи двадцати-пяти изъ тридцати послѣднихъ лѣтъ предсѣдатели Нижней Палаты дѣлались первыми министрами. Сер-Орландо находилъ, что былъ бы малодушнымъ человѣкомъ, если бы не протянулъ руки, чтобы схватить добычу, назначенную ему. Герцогъ былъ жалкій, робкій человѣкъ, не умѣвшій выставить себя. Потомъ насталъ эпизодъ съ обѣдами. Всѣмъ сдѣлалось очевидно, что герцогиня Омніумъ не хочетъ принимать сер-Орланда Дрота, что жена перваго министра, такая гостепріимная, не хочетъ пустить къ себѣ въ домъ перваго лорда адмиралтейства. Происходившее въ Гэтерумскомъ замкѣ, на Карльтонской Террасѣ и въ Горнсѣ наблюдалось такъ внимательно, что такія вещи не могли быть пропущены безъ вниманія.

Съ самаго начала сессіи съ газетѣ «Знамя» печатался рядъ ругательныхъ статей противъ перваго министра и въ одной статьѣ выставлялось въ весьма сильныхъ выраженіяхъ неприличіе подобнаго поступка съ сер-Орландомъ. Издатель «Знамени» узналъ, что сер-Орландо Дротъ единственный человѣкъ въ Парламентѣ способный управлять страною. Пока Парламентъ не придетъ къ этому убѣжденію, издатель «Знамени» думалъ, что надежды для страны нѣтъ никакой.

Сер-Орландо, разумѣется, видѣлъ эти статьи и пришелъ къ такому убѣжденію, что нашелся наконецъ человѣкъ, способный издавать газету. Герцогъ также къ несчастію просматривалъ «Знамя». Въ прежніе счастливые дни двухъ газетъ въ день, одной утромъ, другой предъ обѣдомъ, было достаточно для него, чтобы узнавать все. Теперь онъ находилъ необходимымъ просматривать всякій лоскутокъ издаваемыхъ газетъ. Пробѣгая все, пока не нападалъ на строки, въ которыхъ его чернили, онъ съ болью въ сердцѣ и раздраженными нервами останавливался надъ каждымъ оскорбительнымъ словомъ.

Онъ откусилъ бы себѣ языкъ, скорѣе чѣмъ высказать претерпѣваемыя имъ муки, но онъ мучился и претерпѣвалъ. Онъ зналъ причину язвительныхъ нападокъ на него, зналъ на смѣшки, еще болѣе мучительныя для него, которыми осыпали общественный блескъ его жены. Онъ хорошо помнилъ попытку Квинтуса Слайда получить доступъ въ его домъ и свой презрительный отказъ на предложеніе этого господина. Онъ зналъ лучше всѣхъ, какъ слѣдовало цѣнить мнѣніе этого талантливаго издателя. А между тѣмъ каждое слово терзало его. Каждый параграфъ раскрывалъ раны, которыхъ онъ не могъ показать никакому врачу, для которыхъ не могъ найти утѣшенія ни въ какой дружбѣ. Даже женѣ не могъ онъ сказать, что Квинтусъ Слайдъ истерзалъ его.

Потомъ выступилъ самъ сер-Орландо. Онъ объяснился очень любезно. Онъ, разумѣется, понималъ, что никто не имѣетъ права жаловаться на то, что его не приглашаютъ въ домъ другого человѣка. Но дѣла страны должны стоять выше частныхъ соображеній, и онъ, побуждаемый общественными чувствами, рѣшается сдѣлать то, что при другихъ обстоятельствахъ было бы невозможно. Печать, всегда зоркая, выставила на видъ, что есть какое-то офиціальное отчужденіе, потому что сер-Орландо не былъ включенъ въ списокъ гостей, приглашаемыхъ его свѣтлостью. Не находитъ ли его свѣтлость, что въ такомъ положеніи вещей могутъ быть сѣмяна… онъ не желалъ бы сказать упадка коалиціи?

Герцогъ помолчалъ, а потомъ сказалъ, что онъ не находитъ такихъ сѣмянъ. Сер-Орландо надменно поклонился и ушелъ, клянясь, что коалиція должна распасться на тысячу обломковъ. Это происходило за двѣ недѣли до тѣхъ празднествъ въ Горнсѣ, откуда бѣдную мистрисъ Лопецъ такъ поспѣшно увезли.

Но сер-Орландо, когда началъ дѣйствовать сообразно этому намѣренію, не нашелъ сначала ожидаемой поддержки. Къ несчастію, онъ крупно поговорилъ съ мистеромъ Роби, политическимъ министромъ Адмиралтейства. Роби не помогалъ сер-Орланду относительно четырехъ кораблей и сер-Орландо въ своей гордости отважился обращаться свысока съ мистеромъ Роби. Конечно, мистеръ Роби могъ вынести надменность не хуже другихъ подчиненныхъ, но онъ былъ одинъ изъ такихъ людей, которые разсматриваютъ этотъ вопросъ, чтобы удостовѣриться, стоитъ или нѣтъ это переносить. Онъ тоже съ своими друзьями разсуждалъ о положеніи коалиціи и пришелъ къ заключенію не совсѣмъ согласному съ мнѣніемъ сер-Орланда. Поэтому, когда сер-Орландо сталъ вывѣдывать отъ него, не слѣдуетъ ли сдѣлать какой-нибудь шагъ къ болѣе твердымъ политическимъ комбинаціямъ, чѣмъ нынѣ существующія — разумѣется, подъ этимъ подразумѣвалось сверженіе перваго министра — Роби обошелся съ нимъ свысока. Такимъ образомъ образовалось такое положеніе вещей, которое почти оправдывало слова, сказанныя герцогинею мистрисъ Финнъ.

— Желалъ бы я знать, правда ли, что сер-Орландо жаловался герцогу, зачѣмъ его не приглашаютъ на обѣды? спросилъ Роби Рэтлера.

— Не думаю. Я никакъ не могу себѣ представить, чтобы у него хватило смѣлости, сказалъ Рэтлеръ. — Съ герцогомъ не такъ-то легко говорить о такихъ вещахъ.

— Это ужасно что такое! Кто рѣшился бы на это? Но вѣдь вы сами видите, что у Дрота совсѣмъ закружилась голова.

— Вы знаете, что наша сторона никогда не имѣла о немъ очень высокаго мнѣнія.

— А между тѣмъ ваша же сторона посадила его на это мѣсто, возразилъ Роби.

— Это судьба случайностей, Роби, сажаетъ многихъ изъ насъ на наши мѣста и дѣлаетъ насъ ничтожными или великими людьми. Не одинъ Дротъ, есть и другіе, которыхъ качали и подбрасывали до-тѣхъ-поръ, что они не понимаютъ, что выше у нихъ, голова или ноги.

— Я вѣрю въ герцога, сказалъ Роби, почти испугавшись намека своего новаго друга.

— И я вѣрю, Роби. Онъ не такъ неумолимъ, какъ лордъ Брокъ, не отличается невыразимымъ воображеніемъ мистера Мильдмэя, ни блестящимъ умомъ мистера Грешэма {Гладстона.}.

— Ни живописнымъ воображеніемъ мистера Добени {Дизраэли.}, сказалъ Роби, чувствуя себя обязаннымъ защищать своего бывшаго начальника.

— Ни его смѣлостью, сказалъ Рэтлеръ: — но онъ имѣетъ свои особенныя дарованія, дарованія годныя для особенной комбинаціи обстоятельствъ, если онъ только сумѣетъ воспользоваться ими. Онъ справедливый, не честолюбивый, разумный человѣкъ, къ которому чрезъ нѣсколько времени страна будетъ имѣть безусловное довѣріе. Но онъ обидчивъ и суровъ.

— Я сѣлъ въ его ладью, сказалъ Роби съ энтузіазмомъ: — и онъ увидитъ, что я останусь вѣренъ ему.

— Пока лучшей ладьи нѣтъ, сказалъ слегка насмѣшливый Рэтлеръ. — А ладью Дрота гораздо труднѣе будетъ спустить на воду, чѣмъ всѣ четыре корабля. Сказать по правдѣ, Роби, мы, кажется, останемся безъ сер-Орланда. Я очень уважаю этого человѣка.

— Не могу сказать, чтобы онъ мнѣ нравился, сказалъ Роби.

— Я не говорю о томъ, кто нравится кому, но онъ достигъ успѣха и его надо уважать. Теперь онъ потерялъ голову и непремѣнно свалится. Вопросъ состоитъ въ томъ — кому свалиться вмѣстѣ съ нимъ.

— Я вовсе не чувствую себя обязаннымъ жертвовать собою.

— Не знаю, кто это чувствуетъ. Сер-Тимоти Бисваксъ, я полагаю, разсердится, если ему сдѣлаютъ вредъ; я не могу думать, чтобы сер-Орландо Дротъ и сер-Тимоти Бисваксъ могли составить прочное министерство. Всякое паденіе есть слабость, разумѣется, но мнѣ кажется, мы можетъ это пережить.

Такимъ образомъ Роби и Рэтлеръ рѣшили, что перваго лорда Адмиралтейства можно выкинуть за бортъ безъ большой опасности для королевина корабля.

Сер-Орландо однако принялъ намѣреніе серіозное. У него было достаточно самолюбія для того, чтобы чувствовать, что ему ничего другого не оставалось послѣ того, какъ онъ удостоилъ намекнуть, что его слѣдуетъ приглашать на обѣды, и получилъ отказъ. Онъ выпытывалъ Роби и узналъ, что Роби человѣкъ низкій, дорожившій своимъ жалованьемъ. Потомъ онъ вывѣдывалъ у лорда Дрёммонда, представляя разныя причины. Страна будетъ не безопасна, если не прибавятъ кораблей. Мистеръ Монкъ совершенно неправъ относительно дохода. Идеи мистера Финна объ Ирландіи революціонныя. Но лордъ Дрёммондъ думалъ, что настоящее министерство служило странѣ хорошо, и считалъ себя обязаннымъ держаться его.

«Онъ не можетъ перенести мысли лишиться власти», сказалъ себѣ сер-Орландо.

Потомъ онъ поговорилъ съ сер-Тимоти, но сер Тимоти былъ не такой человѣкъ, чтобы позволить сер-Орланду водить себя за носъ. Сер-Тимоти былъ обиженъ и намѣревался отмстить, но онъ умѣлъ выбирать время.

— Герцогъ человѣкъ не дурной, сказалъ сер-Тимоти: — можетъ быть, немножко слабый, но доброжелательный. Мнѣ кажется, мы должны поддерживать его. Ирландскимъ биллемъ Финна я не занимался вовсе.

Тогда сер-Орландо увѣрилъ себя, что сер-Тимоти трусъ, и рѣшился дѣйствовать одинъ.

Въ половинѣ іюля онъ отправился къ герцогу въ Казначейство, заперся съ нимъ и въ весьма длинномъ разсказѣ о своихъ несогласіяхъ, затрудненіяхъ, мнѣніяхъ и обидахъ объяснилъ герцогу, что совѣсть предписываетъ ему выйти въ отставку. Герцогъ выслушалъ, поклонился и въ нѣсколькихъ громко произнесенныхъ словахъ выразилъ свое сожаленіе. Потомъ сер-Орландо въ другой длинной рѣчи открылъ свое сердце начальнику, котораго оставлялъ, высказавъ, съ какимъ невыразимымъ горемъ долженъ дѣлать шагъ, который, какъ онъ опасался, можетъ нанести вредъ политическому положенію человѣка, котораго онъ такъ уважалъ.

Тутъ герцогъ опять поклонился, но ничего не сказалъ. Человѣкъ этотъ оказался виновенъ въ неприличныхъ замѣчаніяхъ относительно домашняго гостепріимства герцога, и герцогъ не могъ принудить себя быть искренно вѣжливымъ съ виновникомъ такого поступка. Сер-Орландо прибавилъ, что разумѣется объяснитъ свои взгляды въ кабинетѣ, на что онъ считалъ своимъ долгомъ прежде сообщить ихъ герцогу.

— И лучшіе друзья должны разставаться, герцогъ, сказалъ онъ, прощаясь.

— Надѣюсь, что нѣтъ, сер-Орландо; надѣюсь, что нѣтъ, сказалъ герцогъ.

Но сер-Орландо былъ такъ занятъ собою и словами, которыя онъ будетъ говорить, и тѣмъ, что онъ будетъ дѣлать, что не понялъ ни словъ герцога, ни его молчанія.

Такимъ образомъ сер-Орлчндо вышелъ въ отставку и доставилъ единственную частичку политическаго интереса въ этой сессіи.

— Обращайте на него такъ же мало вниманія, какъ если бы ушелъ вашъ лакей, совѣтовалъ старый герцогъ.

Разумѣется, Кабинетъ собрался по этому случаю, но волненія было мало, такъ какъ каждый членъ зналъ прежде чѣмъ вошелъ въ комнату о намѣреніи сер-Орланда. Лордъ Дрёммондъ сказалъ, что это шагъ достойный большого сожалѣнія.

— Дѣйствительно очень большого, сказалъ герцогъ Сент-Бёнгэй.

Его слова были фальшивы и лицемѣрны, но тонъ голоса уничтожалъ весь обманъ.

— Я боюсь, сказалъ первый министръ: — изъ словъ, сказанныхъ мнѣ частнымъ образомъ сер-Орландомъ, что мы не можемъ надѣяться, чтобы онъ перемѣнилъ свое намѣреніе.

— Этого ужь я конечно не сдѣлаю, отвѣтилъ сер-Орландо съ величественнымъ мужествомъ современнаго мученика.

На слѣдующее утро всѣ газеты были полны этимъ политическимъ фактомъ, обрадовавшись предмету, по поводу котораго могли пустить въ ходъ свою пророческую проницательность. Замѣчанія были вообще благопріятны министерству. Три или четыре изъ утреннихъ газетъ выразили мнѣніе, что хотя сер-Орландо былъ человѣкъ сильный и хорошій общественный слуга, министерство могло существовать и безъ него. Но «Знамя» объясняло всѣмъ вообще, что единственная крупинка соли, сохранявшая министерство отъ гніенія, была теперь выброшена, и что умерщвленіе, смерть и порча должны воспослѣдовать изъ этого. Это было одно изъ величайшихъ усилій Квинтуса Слайда.

Глава XXXIX.
Оплести его.

Фердинандъ Лопецъ сердился на жену болѣе недѣли послѣ сцены въ Ричмондѣ, поддерживая свой гнѣвъ размышленіями о томъ, что онъ называлъ ея ослушаніемъ. Гнѣвъ его былъ непритворный. Она объявила свое намѣреніе дѣйствовать вопреки его приказаніямъ. Онъ чувствовалъ, что его настоящее положеніе вредило его интересамъ и что онъ долженъ опять сдѣлаться ласковъ къ женѣ, для того, чтобы входить въ расположеніе къ ея отцу, но никакъ не могъ преодолѣть свой гнѣвъ. Онъ находилъ, что она обязана повиноваться ему во всемъ и что непослушаніе относительно ея бывшаго обожателя оскорбленіе гнусное, заслуживавшее строгаго неудовольствія со стороны мужа, которое сдѣлало бы ее несчастной по-крайней-мѣрѣ на цѣлый мѣсяцъ. Онъ не колебался бы продолжить это несчастіе и на три мѣсяца;

Но старикъ былъ главною надеждой его жизни и передъ нимъ разстилалась блистательная перспектива. Лопецъ сначала думалъ, что Вортонъ человѣкъ здоровый и можетъ прожить досадно долго. Но теперь, когда присмотрѣлся къ нему ближе, онъ нашелъ его очень старымъ. Онъ сидѣлъ согнувшись въ креслѣ въ своей конторѣ и казался столѣтнимъ старикомъ. Каждый день онъ все болѣе и болѣе опирался на своего зятя, посѣщенія котораго продолжались и всегда принимались хорошо.

Постояннымъ предметомъ разговоровъ между ними былъ Эверетъ Вортонъ, еще не видавшій своего отца послѣ ихъ несчастной ссоры. Эверетъ разъ двѣнадцать говорилъ Лопецу, что придетъ къ отцу, если отецъ этого пожелаетъ, а Лопецъ столько же разъ передавалъ отцу, что Эверетъ не придетъ, если отецъ не выразитъ такого желанія. Такимъ образомъ они не видались. Лопецъ не предполагалъ, чтобы старикъ совсѣмъ лишилъ наслѣдства сына — можетъ быть, и не желалъ этого. Но онъ думалъ, что душевное состояніе старика подѣйствуетъ на раздѣлъ наслѣдства и что старикъ непремѣнно сдѣлаетъ новое завѣщаніе въ настоящемъ положеніи его дѣлъ.

Старикъ постоянно спрашивалъ о своей дочери, приглашалъ ее къ себѣ и наконецъ оказалось необходимымъ назначить день.

— Мы съ радостью пріѣдемъ или сегодня, или завтра, сказалъ Лопецъ.

— Лучше завтра. Сегодня нечего будетъ ѣсть. Теперь домъ ужь не таковъ, какъ прежде.

Поэтому сдѣлалось необходимо, чтобы Лопецъ преодолѣлъ свой гнѣвъ, воротившись домой, и приготовилъ свою жену обѣдать на Манчестерскомъ скверѣ въ приличномъ расположеніи духа.

Эмилія была очень несчастна — гораздо несчастнѣе, чѣмъ воображалъ ея мужъ, не только оттого что его неудовольствіе дѣлало ея жизнь скучной и лишало единственное общество, которое она имѣла, всего его очарованія, и не только оттого, что ея сердце было оскорблено его гнѣвомъ. Такія огорченія могутъ кончаться скоро. Но она видѣла — она не могла не видѣть — что его поведеніе недостойно ея и ея глубокой любви. Хотя она сильно боролась съ этимъ чувствомъ, она не могла не презирать низость его ревности. Она знала очень хорошо, что въ письмѣ Артура Флечера не было ни малѣйшаго повода къ обидѣ; знала, что ни одинъ хорошій человѣкъ не обидѣлся бы этимъ письмомъ. Она старалась смягчить приговоръ своего разсудка противъ мужа, но разсудокъ оказался даже сильнѣе ея сердца. Она начала узнавать, что ея кумиръ былъ весьма жалкое человѣческое существо и что ей не слѣдовало бы поклоняться такому ничтожному идолу. Но все-таки любовь продолжалась; онъ былъ ея мужъ и она хотѣла остаться ему вѣрна.

Когда каждое утро онъ оставлялъ ее все съ тѣмъ же суровымъ и нахмуреннымъ лбомъ, она глядѣла на него умоляющими глазами, а когда онъ возвращался, принимала его съ нѣжнѣйшею улыбкой.

Наконецъ онъ тоже улыбнулся. Онъ пришелъ къ ней послѣ свиданія съ Вортономъ и сказалъ ей тѣмъ мягкимъ, но звучнымъ голосомъ, который она такъ любила, что они будутъ обѣдать у ея отца на слѣдующій день.

— Прекратимъ все это, сказалъ онъ, обнявъ ее и поцѣловавъ.

Разумѣется, она не сказала ему, что «все это» произошло отъ его капризовъ, а не отъ ея.

— Признаюсь, я сердился, продолжалъ онъ: — теперь я ничего болѣе не хочу говорить объ этомъ; но этотъ человѣкъ раздражалъ меня.

— Я такъ жалѣла о твоемъ раздраженіи!

— Ну, оставимъ это. Я нахожу, что у твоего отца не совсѣмъ хорошій видъ.

— Онъ не боленъ?

— О! нѣтъ. Онъ чувствуетъ потерю твоего общества. Онъ совсѣмъ одинъ. Тебѣ надо чаще у него бывать.

— Развѣ онъ еще не видѣлся съ Эверетомъ?

— Нѣтъ. Эверетъ не совсѣмъ хорошо ведетъ себя.

Эмилію это огорчило и она выказала свое огорченіе.

— Онъ добрѣйшій человѣкъ на свѣтѣ; могу сказать по правдѣ, что никого я не люблю такъ горячо, какъ твоего брата. Но онъ забираетъ въ голову невѣрныя идеи и ничто не выбьетъ ихъ изъ его головы. Желалъ бы я знать, что твой отецъ сдѣлалъ съ своимъ завѣщаніемъ.

— Не имѣю ни малѣйшаго понятія. Ты можешь быть увѣренъ, что ничто не заставитъ его поступить несправедливо съ Эверетомъ.

— А! ты не знаешь, написано ли его завѣщаніе?

— Ничего не знаю. Онъ конечно не станетъ говорить объ этомъ ни мнѣ, ни кому бы то ни было.

— Такую таинственность я считаю несправедливою. Она ведетъ къ такой неизвѣстности! Ты не захочешь спросить его?

— Конечно, нѣтъ.

— Я удивляюсь, какъ ты боишься твоего отца. Есть у него земля?

— Земля!

— Помѣстье. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Онъ не могъ имѣть земли безъ того, чтобы ты этого не знала.

Она покачала головой.

— Это, знаешь, могло бы сдѣлать для насъ громадную разницу.

— Почему?

— Если онъ умретъ не сдѣлавъ завѣщанія, дома и всякая недвижимость перейдутъ къ Эверету. Я никогда не зналъ человѣка, который такъ мало говорилъ бы своимъ дѣтямъ. Я хочу растолковать тебѣ эти вещи. Мы съ тобою будемъ въ весьма дурномъ положеніи, если онъ не сдѣлаетъ чего-нибудь для насъ.

— Ты не думаешь, чтобы онъ былъ дѣйствительно боленъ?

— Нѣтъ — онъ не боленъ. Но семидесятилѣтніе старики часто умираютъ, какъ тебѣ извѣстно.

— О, Фердинандъ! какъ можно такъ говорить объ этомъ!

— Ну, душа моя, обстоятельство это такъ обыкновенно, что гораздо лучше смотрѣть на это обыкновеннымъ образомъ. Я не желаю смерти твоему отцу.

— Надѣюсь, надѣюсь.

— Но я былъ бы очень радъ узнать, что онъ намѣренъ дѣлать, пока живъ. Я желаю, чтобы ты сочувствовала мнѣ въ этомъ отношеніи, но это такъ трудно.

— Я право сочувствую тебѣ.

— Дѣло въ томъ, что онъ почувствовалъ отвращеніе къ Эверету.

— Боже сохрани!

— Я дѣлаю все, чтобы этого не допустить. Но если онъ оттолкнетъ Эверета, намъ надо воспользоваться этимъ. Говорить такимъ образомъ нѣтъ ничего дурного. Представь себѣ, что будетъ, если онъ заберетъ себѣ въ голову отказать деньги на больницы. Боже! представь себѣ, каково будетъ мое положеніе, если я услышу о подобномъ завѣщаніи! Если онъ уничтожилъ старое завѣщаніе отчасти потому, что ему не понравился нашъ бракъ, отчасти отъ гнѣва на Эверета, и умретъ не сдѣлавъ другого завѣщанія, его имѣніе будетъ раздѣлено между вами — если онъ не купилъ землю. Ты видишь, какъ много опасностей существуетъ. О, Боже! я заглядываю впередъ и вижу себя безумнымъ или гордо торжествующимъ!

Все это ужасало его жену, но онъ не видалъ ея ужаса. Онъ зналъ, что это ей не нравится, но думалъ, что ей не нравятся хлопоты и что она опасается своего отца.

— Я думаю, что ты можешь помочь мнѣ, продолжалъ онъ.

— Что я могу сдѣлать?

— Оплести его, когда ему всгрустнется. Такимъ образомъ побѣждаютъ стариковъ.

До какой степени ему были неизвѣстны ея характеръ и душа! Мужъ говорилъ ей, что она должна «оплести» отца!

— Ты должна видѣться съ нимъ каждый день. Онъ будетъ въ восторгѣ, если ты придешь къ нему въ контору. Или ты позаботилась бы встрѣтить его по возвращеніи домой. Не знаю, не лучше ли намъ бросить эту квартиру и переселиться на житье къ нему. Тебѣ это все-равно?

— Мнѣ все-равно жить, гдѣ ты захочешь.

— Но ты не хочешь сдѣлать ничего, что я совѣтую насчетъ твоего отца.

— Если бы знала, что онъ желаетъ, чтобы я была съ нимъ, я готова каждый день ходить къ нему пѣшкомъ.

— На это нѣтъ никакой надобности; у тебя есть экипажъ.

— Я желала бы, Фердинандъ, чтобы ты пересталъ держать экипажъ. Мнѣ вовсе его не нужно. Я съ удовольствіемъ ѣзжу и въ кебахъ. А пѣшкомъ я хожу очень охотно.

— Ты совсѣмъ не понимаешь моихъ идей. Если дѣла наши пойдутъ дурно, я предпочту нанять пару лошадей, чѣмъ отказаться отъ одной нашей лошади.

Она, конечно, не понимала его идей.

— Мы должны высоко держать голову. Мнѣ кажется, онъ смягчается ко мнѣ. Онъ очень скрытенъ, но я вижу, что онъ любитъ мои посѣщенія. Разумѣется, когда онъ становится старѣе день-отъ-дня, ему постоянно будетъ нуженъ кто-нибудь для подпоры.

— Я переселилась бы къ нему, если ему нужна.

— Я и объ этомъ думалъ. Это было бы сбереженіемъ — безъ всякаго паденія. И если мы оба будемъ тамъ, мы непремѣнно будемъ знать, что онъ дѣлаетъ. Ты могла бы это предложить; могла бы? Ты могла бы сказать это?

— Я могу спросить, не желаетъ по онъ этого.

— Именно. Скажи, что тебѣ пришло въ голову, какъ онъ одинокъ, и что мы оба переѣхали бы къ нему тотчасъ, если онъ найдетъ это удобнымъ для себя. Я увѣренъ, что это самый лучшій шагъ. Мнѣ уже предлагали взять эту квартиру и я могъ бы выгодно распродать купленныя нами вещи.

Это тоже было ужасно для нея и въ то же время совершенно непонятно. Ее уговорили накупить разныхъ вещицъ, чтобы украсить ихъ домъ; она уже привыкла находить удовольствіе въ окружавшихъ ее предметахъ, что составляетъ одно изъ величайшихъ удовольствій молодой новобрачной. Дѣвушка, въ своемъ прежнемъ домѣ, прежде чѣмъ она выйдетъ замужъ, имѣетъ много источниковъ для интереса и, можетъ быть, ежедневно видитъ многихъ знакомыхъ. Мужчина, вступившій въ бракъ, продолжаетъ свои занятія и окруженъ толпой. Но новобрачная, когда прошелъ весь почетъ медового мѣсяца, когда нѣжныя заботы первой колыбели еще не явились, обыкновенно остается одинока и принуждена любоваться хорошенькими вещицами, которыми мужъ и друзья окружили ее. Такъ было и съ этою молодой новобрачной, которую мужъ оставлялъ по утрамъ и возвращался къ позднему обѣду. А теперь ей говорятъ, что ея домашнимъ сокровищамъ назначена цѣна и что они будутъ продаваться. Она предлагала навѣстить отца, а мужъ сейчасъ предложилъ, чтобы они совсѣмъ поселились у старика! Она готова была отказаться отъ экипажа, хотя любила удобства, но на это мужъ ея не согласился, потому что это придавало ему видъ богатства, но безъ малѣйшей нерѣшимости ухватился за мысль навязать ея отцу тяжесть содержать ее и его. Она понимала значеніе всего этого. Мысли его въ этомъ отношеніи она прочесть могла. Она старалась не слишкомъ пристально читать ихъ — но онѣ раскрывались ей все болѣе и болѣе каждый день, и она знала, что уроки, получаемые ею, были пошлы и омерзительны.

А между тѣмъ она должна была скрывать отъ него свою оцѣнку. Она должна была сочувствовать его желанію и вмѣстѣ съ тѣмъ не дѣлать того, чего его желанія требовали отъ нея. Увы, бѣдная женщина! она скоро узнала, что ея бракъ былъ ошибкою. Вѣроятно, не было ни одной минуты, въ которую она не призналась бы въ этомъ себѣ. Но убѣжденіе находилось въ ея душѣ, какъ будто сознаніе было сдѣлано. Потомъ къ ней являлись непрошенныя воспоминанія объ Артурѣ Флечерѣ — мысли, которыя она старалась преодолѣть, обвиняя себя въ какомъ-то гнусномъ преступленіи, когда эти мысли возвращались къ ней. Она вспоминала его свѣтлые, волнистые волосы, которые любила, какъ любятъ красивую собачку, и въ которыхъ, какъ казалось ея юному воображенію, недоставало мужественности. Она вспоминала его горячія, мальчишескія, честныя мольбы къ ней, въ которыхъ для нея недоставало того достоинства и превосходства, которыми долженъ обладать мужъ. Она сознавала, что тѣмъ менѣе думала о немъ, чѣмъ болѣе онъ думалъ о ней. Она обожала этого другого человѣка, потому что онъ принялъ видъ превосходства и показалъ ей, что можетъ быть ея властелиномъ. Но теперь — теперь было уже слишкомъ поздно — покрывало свалилось съ ея глазъ. Она могла теперь видѣть разницу между мужественностью настоящей и «осанкой». Ахъ, какъ она была слѣпа, а воображала, что видитъ яснѣе старшихъ! А теперь хотя наконецъ видѣла ясно, не могла имѣть утѣшенія, чтобы сказать кому-нибудь о томъ, что видѣла она. Она должна все молча переносить и жить съ тѣмъ глинянымъ кумиромъ, который она выбрала себѣ. И сверхъ того, она никогда не должна позволять себѣ даже думать о человѣкѣ съ волнистыми, свѣтлыми волосами, о томъ человѣкѣ, который возвышается въ свѣтѣ, котораго всѣ хвалятъ, который своими трудами показываетъ, какой онъ человѣкъ, и въ истинной нѣжности котораго она никогда сомнѣваться не могла.

Ей оставался ея отецъ. Она могла еще любить своего отца. Можетъ быть, для него будетъ лучше, если она вернется въ свой прежній домъ и станетъ заботиться объ его преклонныхъ лѣтахъ. Если онъ пожелаетъ, она безъ труда разстанется съ предметами, окружающими ее. Что значила красота обстановки для той, чья душа была истерзана такимъ безобразіемъ? Можетъ быть, имъ лучше жить на Манчестерскомъ скверѣ — если отецъ пожелаетъ этого. Для нея теперь было ясно, что ея мужъ сильно нуждается въ деньгахъ, хотя о его дѣлахъ, даже о его способахъ пріобрѣтать деньги она не знала ничего. Разумѣется, она охотно согласится на всякое возможное сокращеніе расходовъ, какое предложитъ ей мужъ. Потомъ она подумала о другихъ наступающихъ радостяхъ и горестяхъ, какъ она должна будетъ учить свою дочь ложно вѣрить, что ея отецъ хорошій человѣкъ, а сыну вперять хорошія правила, тогда какъ отецъ съ своей стороны будетъ преподавать ему уроки другого рода.

Но въ ошибкѣ своей она сознавалась. Человѣкъ, который могъ совѣтовать ей «оплести» ея отца, никогда не могъ быть достоинъ ея любви.

Глава XL.
Попробуйте переѣхать.

Мужъ былъ почти веселъ, когда вернулся домой во-время, чтобы везти свою молодую жену на обѣдъ къ отцу.

— Какой день провелъ я въ Сити! сказалъ онъ смѣясь. — Желалъ бы я познакомить тебя съ моимъ другомъ Секстусомъ Паркеромъ.

— А развѣ этого нельзя?

— Не совсѣмъ. Онъ конечно понравится тебѣ, потому что онъ такой удивительный человѣкъ, но не годится для твоей гостиной. Онъ препошлѣйшее существо, какое когда либо приходилось тебѣ видѣть, и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ мой товарищъ по дѣламъ.

— Слѣдовательно, ты вѣришь ему?

— Нѣтъ, не вѣрю; но я извлекаю изъ него пользу. Бѣдный Сексти! Пожалуй я вѣрю ему въ нѣкоторой степени, потому что онъ довѣряетъ мнѣ и думаетъ, что для него ничего не можетъ быть лучше какъ придерживаться меня. Старинная поговорка «и у воровъ есть честь» имѣетъ въ себѣ частичку правды. Когда два человѣка сидятъ въ лодкѣ, они должны быть вѣрны другъ другу, иначе никто изъ нихъ не выйдетъ на берегъ.

— Ты приписываешь своему другу не весьма благородный образъ дѣйствія.

— Я боюсь, что въ свѣтѣ, особенно въ Сити — и даже Вестминстерѣ — мало людей съ благороднымъ образомъ дѣйствій. Едва ли благороденъ тотъ образъ дѣйствій, который заставляетъ людей, думающихъ различно обо всемъ, сходиться вмѣстѣ изъ-за платы и власти. Я право не знаю, чѣмъ образъ дѣйствій Секстуса Паркера не благороднѣе образа дѣйствій герцога Омніума. Не думаю, чтобы чей-нибудь образъ дѣйствія могъ назваться ниже образа дѣйствія герцогини, когда она обманула меня насчетъ Сильвербриджа. Это все-равно, и сто лѣтъ спустя все будетъ одно и то же. Одѣвайся; я хочу, чтобы ты была у твоего отца немного ранѣе обѣда.

Потомъ, когда они сидѣли вмѣстѣ въ колясочкѣ, онъ началъ курсъ весьма ясныхъ инструкцій.

— Слушай, душа моя; тебѣ лучше заставить его поговорить съ тобою до обѣда. Навѣрно тамъ будетъ мистрисъ Роби; я отведу ее въ сторону. Во всякомъ случаѣ ты можешь это устроить, потому что мы пріѣдемъ рано, а я возьму книгу, пока ты будешь говорить съ нимъ.

— Что же ты желаешь, чтобы я сказала ему, Фердинандъ?

— Я думалъ о твоемъ предложеніи и увѣренъ, что намъ лучше бы переѣхать къ нему. Дѣло въ томъ, что я нѣсколько запутался съ этою квартирой и не могу остаться, не платя за нее очень дорого.

— Я думала, что ты уже заплатилъ.

— Ну! да; въ нѣкоторомъ смыслѣ я заплатилъ; но ты дѣлъ не понимаешь. Ты лучше не прерывай меня, такъ какъ мнѣ нужно сказать многое до отъѣзда. Мнѣ было бы очень съ руки передать квартиру. Она мнѣ не нравится и очень дорога. Ты сама сказала, что намъ было бы отлично переѣхать къ твоему отцу.

— Я думала только погостить.

— Ну! да, погостить — но мы можемъ остаться очень долго.

Странно, какъ мало въ этомъ человѣкѣ было добросовѣстнаго чувства, что онъ даже не понималъ, какъ возмутительны были выражаемыя имъ мысли!

— Ты можешь постараться развѣдать у него. Сначала скажи, что ты боишься его одиночества; онъ самъ сказалъ мнѣ, что онъ одинокъ, и ты можешь сослаться на это. Потомъ скажи, что мы оба готовы сдѣлать все, что можемъ для его облегченія. Обними его, поцѣлуй, словомъ — окружи его всѣми нѣжностями въ этомъ родѣ.

Она отшатнулась отъ него въ уголъ колясочки, а онъ и не примѣтилъ этого.

— Потомъ скажи, что по твоему мнѣнію онъ будетъ счастливѣе, если мы переѣдемъ къ нему на время. Можешь растолковать ему, что насчетъ квартиры затрудненія не будетъ. Но не говори всего этого заразъ, какъ будто это приготовленная рѣчь; хотя, разумѣется, ты можешь сказать, что ты предлагала мнѣ и я согласенъ. Постарайся заставить его понять, что это мысль твоя.

— Эта мысль не моя.

— Ты сама предлагала погостить у него. Скажи ему это, только это. Потомъ объясни, что онъ можетъ обѣдать въ клубѣ такъ часто, какъ только хочетъ. Когда ты жила съ нимъ здѣсь одна, разумѣется, онъ долженъ былъ возвращаться домой, но теперь онъ не долженъ дѣлать этого, если не хочетъ. Разумѣется, колясочка будетъ моимъ дѣломъ. А если онъ скажетъ о томъ, что слѣдуетъ раздѣлить издержки по хозяйству, ты можешь сказать ему, что я согласенъ на всѣ его предложенія.

Чтобы отецъ ея сталъ раздѣлять издержки по хозяйству въ своемъ собственномъ домѣ и съ своими дѣтьми!

— Ты можешь сказать все это до обѣда, такъ что когда мы всѣ будемъ сидѣть за столомъ, онъ можетъ предложить это, если хочетъ. Для меня было бы очень удобно переѣхать на слѣдующей недѣлѣ, если возможно.

Такимъ образомъ урокъ былъ данъ; она почти ничего не отвѣчала и онъ кончилъ только, когда въѣхали на скверъ. У нея не осталось ни минуты подумать въ чемъ она должна и въ чемъ не должна слѣдовать инструкціямъ своего мужа. Послушайся она собственнаго разсудка, она сказала бы своему отцу тотчасъ, что пожить нѣсколько времени въ его домѣ было бы для нихъ полезно въ денежномъ отношеніи. Но этого она сдѣлать не могла. Она понимала, что ея обязанность къ мужу запрещала ей провозглашать его бѣдность вопреки его желаніямъ. Она не хотѣла говорить ничего такого, чего онъ не желалъ, чтобы она говорила — но никакая обязанность не могла заставить ее сказать ложь. Она предложитъ перемѣну мѣстожительства и сдѣлаетъ это съ надлежащей любовью, но относительно ихъ самихъ просто скажетъ, что для нихъ было бы удобно передать квартиру.

Вортонъ былъ одинъ, когда они вошли въ гостиную; но, какъ Лопецъ и предполагалъ, пригласилъ свою невѣстку обѣдать.

— Роби всегда нуженъ предлогъ, чтобы попасть въ свой клубъ, сказалъ старикъ: — а Геррьетъ любитъ найти предлогъ, чтобы уйти куда-нибудь.

Лопецъ скоро началъ разыгрывать свою роль, сѣлъ возлѣ отвореннаго окна и сталъ смотрѣть на скверъ, а Эмилія, сидя возлѣ отца, держа его за руку, никакъ не могла прогнать отъ себя мысль, что и она также играетъ роль.

— Я такъ рѣдко вижу тебя, жалобно сказалъ старикъ.

— Я бывала бы чаще, если бы знала, что вы этого желаете.

— Я не могу этого желать, душа моя. Разумѣется, ты должна жить съ своимъ мужемъ. Не грустно ли, что Эверетъ не хочетъ здѣсь бывать?

— Очень грустно. Но Эверетъ не живетъ здѣсь уже очень долго.

— Я не знаю, зачѣмъ ему было не жить. Глупъ онъ былъ, что переѣхалъ отсюда. Бываетъ онъ у тебя?

— Да — иногда.

— Что же онъ говоритъ?

— Я увѣрена, что онъ тотчасъ былъ бы у васъ, если бы вы позвали его.

— Я его звалъ. Я безпрестанно звалъ его чрезъ Лопеца. Если онъ хочетъ, чтобы я написалъ къ нему, какъ я сожалѣю о томъ, что оскорбилъ его, я этого не сдѣлаю. Не говори о немъ болѣе. Это такъ меня сердитъ, что мнѣ иногда хочется сдѣлать то, въ чемъ я непремѣнно раскаюсь, когда умру.

— Вы не сдѣлаете ничего во вредъ Эверету, папа!

— Желалъ бы я знать, думаетъ ли онъ когда-нибудь, что а старъ и одинокъ, и что его зять каждый день бываетъ у меня. Но онъ дуракъ и не думаетъ ни о чемъ. Очень грустно сидѣть одному каждый вечеръ.

Вортонъ, безъ сомнѣнія, забылъ въ эту минуту, что всѣ вечера проводилъ онъ въ Эльдонѣ, хотя если бы вспомнилъ, могъ. бы сказать совершенно правдиво, что удовольствій клуба было для него недовольно достаточно.

— Папа, сказала Эмилія: — хотите, мы переѣдемъ жить сюда?

— Какъ! ты и Лопецъ, сюда, на скверъ?

— Да — на время. Онъ думаетъ передать нашу квартиру.

— А мнѣ казалось, что онъ нанялъ ее надолго.

— Она ему не нравится и дорога, а передать онъ можетъ. Если вы пожелаете, мы переѣдемъ сюда — на время.

Онъ обернулся и посмотрѣлъ на нее почти подозрительно, а она покраснѣла, вспоминая, какъ точно повинуется приказаніямъ мужа.

— Мнѣ было бы такъ весело опять жить съ вами!

Тонъ ея голоса тотчасъ успокоилъ его.

— Ну, сказалъ онъ: — попробуйте переѣхать. Домъ довольно великъ. Это будетъ легче для его кармана, а для меня утѣшеніемъ. Попробуйте переѣхать.

Она удивилась, что это сдѣлалось такъ легко. Все, что мужъ ея предлагалъ устроить посредствомъ глубокомысленной дипломатіи, было рѣшено въ трехъ словахъ. А между тѣмъ ей было стыдно, точно будто она обманула своего отца. Страшная просьба «оплести его» еще раздавалась въ ея ушахъ. Не оплела ли она его? не обманула ли?

— Папа, сказала она: — не дѣлайте этого, если не увѣрены вполнѣ, что это будутъ вамъ пріятно.

— Какъ же можно быть увѣреннымъ въ чемъ-нибудь, моя милая?

— Но если вы сомнѣваетесь, не дѣлайте этого.

— Я увѣренъ въ одномъ, что это будетъ большою экономіей для твоего мужа, и почти увѣренъ въ томъ, что онъ не можетъ быть равнодушенъ къ этому. Здѣсь много мѣста и во всякомъ случаѣ для меня будетъ утѣшеніемъ видѣть тебя постоянно.

Въ эту минуту вошла мистрисъ Роби и старикъ началъ громко разсказывать новости.

— Эмилія уѣхала ненадолго. Она возвращается назадъ.

— Неужели жить здѣсь? сказала мистрисъ Роби, оглянувшись на Лопеца.

— Отчего же и нѣтъ? Мѣста здѣсь для нихъ достаточно, а издержки сократятся. Когда вы переѣдете, душа моя?

— Когда домъ будетъ готовъ, папа.

— Онъ готовъ теперь. Тебѣ надо это знать. Я не стану покупать новую мебель для твоихъ комнатъ. Лопецъ можетъ переѣхать и повѣсить свою шляпу когда ему угодно.

Въ это время Лопецъ не зналъ, какъ и что сказать. Онъ очень желалъ, чтобы жена его проложила путь, какъ онъ выражался. Онъ настойчиво уговаривалъ ее проломить ледъ. Но ему въ голову не приходило, чтобы это дѣло рѣшили не спросясь его. Разумѣется, онъ слышалъ каждое слово изъ разговора и зналъ, что его бѣдность была выставлена причиною такого поступка.

Это было очень важно для него во всѣхъ отношеніяхъ. Онъ будетъ жить даромъ и получитъ возможность находиться постоянно съ Вортономъ по мѣрѣ приближенія его старости. Это скорое исполненіе его желаній было благодѣяніемъ слишкомъ драгоцѣннымъ для того, чтобы его можно было лишиться. Но между тѣмъ онъ чувствовалъ, что его собственное достоинство требовало, чтобы отнеслись къ нему. Ему было непріятно, что его тесть считаетъ его нищимъ, неимѣющимъ возможности дать пріютъ своей женѣ.

— Эмилія предложила это, серъ, сказалъ онъ: — изъ заботливости о вашемъ спокойствіи.

Адвокатъ обернулся и посмотрѣлъ на него; Лопецу не понравился этотъ взглядъ.

— Это ей первой пришло въ голову и, конечно, она думала только объ этомъ. Когда она сказала объ этомъ мнѣ, я съ большой радостью согласился.

Эмилія слышала все это и покраснѣла. Положительной неправды въ словахъ не было, но смыслъ былъ ложенъ. Однако она не могла противорѣчить ему.

— Мнѣ кажется, это будетъ очень хорошо, сказала мистрисъ Роби.

— Надѣюсь, сказалъ адвокатъ. — Эмилія, я долженъ вести тебя къ обѣду сегодня. Ты вѣдь еще не дома теперь. Если ужь вы переѣдете, то чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

За обѣдомъ объ этомъ не говорили ни слова. Лопецъ старался быть любезнымъ и разсказалъ все, что слышалъ о затрудненіяхъ Кабинета. Сер-Орландо подалъ въ отставку и всѣ вообще думали, что коалиція разсыпается. Видѣлъ мистеръ Вортонъ послѣднюю статью въ «Знамени» о герцогѣ?

Лопецъ думалъ, что мистеръ Вортонъ непремѣнно долженъ прочесть эту статью.

— Никогда въ жизни не было у меня въ рукахъ «Знамени», сказалъ адвокатъ съ гнѣвомъ: — и конечно, не будетъ.

— Ахъ! серъ, это исключеніе. Вамъ непремѣнно надо прочесть. Когда Слайдъ захочетъ отдѣлать человѣка, онъ умѣетъ это сдѣлать. Никто не можетъ сравниться съ нимъ. А герцогъ это заслужилъ. Онъ жалкій, нерѣшительный человѣкъ; герцогиня водитъ его за носъ, а она — судя по всему, что слышишь — вовсе ничего нестоющая женщина.

— Я думалъ, что вы большой пріятель съ герцогинею, сказалъ Ворюнъ.

— Я не очень дорожу подобной дружбой. Она самымъ постыднымъ образомъ отказалась отъ меня.

— И поэтому, разумѣется, вы имѣете право чернить ея репутацію. Я никогда не видалъ герцогини Омніумъ и, вѣроятно, почувствовалъ бы себя очень неловко, если бы находился въ ея обществѣ, но полагаю, что она женщина хорошая въ своемъ родѣ.

Эмилія сидѣла молча, зная, что ея мужъ получилъ выговоръ, но чувствуя, что онъ заслужилъ его. Онъ однако не унывалъ, но перемѣнилъ разговоръ, заговорилъ о слухахъ въ Сити и о судебныхъ реформахъ. Старикъ время отъ времени говорилъ маленькія колкости, показывавшія, что его разумъ не ослабѣлъ, и все это зять переносилъ невозмутимо. Не то чтобы ему это нравилось или чтобы онъ оставался къ этому равнодушенъ, но онъ зналъ, что не можетъ пользоваться благами, которыми Вортонъ могъ надѣлить его, не заплативъ за нихъ такъ или иначе. Онъ долженъ былъ принимать колкости старика — и сверхъ того принимать все, что только можетъ получить.

Когда они остались вдвоемъ послѣ обѣда, Вортонъ принялъ совсѣмъ другой тонъ.

— Если вы переѣдете, сказалъ онъ: — то можете переѣхать такъ скоро, какъ хотите.

— Для насъ будетъ достаточно двухъ дней.

— Вамъ надо знать кое-что. Я буду очень радъ видѣть вашихъ друзей во всякое время, но мнѣ было бы пріятно заранѣе знать, когда они будутъ.

— Само собою, серъ.

— Я часто не обѣдаю дома.

— Вы обѣдаете въ клубѣ, подсказалъ Лопецъ.

— Въ клубѣ или въ другомъ мѣстѣ, это все-равно. Для васъ и Эмиліи здѣсь всегда будетъ обѣдъ, если даже меня не будетъ дома. Я говорю это для того, чтобы не было ни разспросовъ, ни сомнѣній впослѣдствіи. И пусть между нами никогда не будетъ рѣчи о деньгахъ.

— Конечно.

— Эверетъ получаетъ содержаніе, а это будетъ равняться содержанію Эмиліи. Вы также получили 3500 ф. с. Надѣюсь, что вы хорошо употребили эти деньги, кромѣ 500 ф. с. на выборы, которые, разумѣется, были брошены.

— Первая сумма была употреблена на дѣло.

— Я не знаю вашихъ дѣлъ. Но вы съ Эмиліей должны понять, что эти деньги составляютъ ея состояніе.

— О! конечно такъ; то-есть, часть ея состоянія, хотите вы сказать.

— Я хочу сказать именно то, что говорю.

— Я называю это частью, потому что, какъ вы замѣтили сейчасъ, наша жизнь здѣсь будетъ составлять какъ бы содержаніе, которое вы положили Эмиліи.

— Хорошо; вы можете смотрѣть на это въ такомъ свѣтѣ, если хотите. Ключъ отъ погреба у Джона. Я полагаюсь на него. Каждый день за столомъ у меня подаютъ портвейнъ и хересъ. Если вы любите бордоское, я велю купить нѣсколько дешевле того, которое подается, когда у меня бываютъ мои друзья.

— Всѣ вина для меня совершенно равны.

— Я люблю вина хорошія и дурныхъ у меня нѣтъ. Завтракаю я всегда въ половинѣ десятаго. Вы можете завтракать раньше, если хотите. Кажется, не о чемъ больше говорить. Надѣюсь, что мы будемъ понимать другъ друга и останемся взаимно довольны. Не пойти ли намъ наверхъ къ Эмиліи и мистрисъ Роби?

Такимъ образомъ было рѣшено, что Эмилія вернется въ въ свой домъ чрезъ восемь мѣсяцевъ послѣ брака.

Вортонъ просидѣлъ долго въ эту ночь одинъ-одинехонекъ думая объ этомъ. То, что сдѣлалъ, онъ сдѣлалъ угрюмо и сознавалъ это. Онъ не сіялъ улыбками, не раскрывалъ съ любовью своихъ объятій, не просилъ Бога благословить своихъ милѣйшихъ дѣтей, не говорилъ имъ, что если они переѣдутъ и будутъ сидѣть у его камелька, онъ будетъ счастливѣйшимъ старикомъ въ Лондонѣ. Онъ говорилъ мало или почти ничего о своей любви даже къ дочери, но обсудилъ дѣло только съ денежной точки зрѣнія. Онъ узналъ, что для Лопеца очень важно сократить издержки, и рѣшилъ, что въ этомъ его поступкѣ не должно уклоняться отъ правды. Его почти просили взять къ себѣ новобрачныхъ и кормить ихъ — такъ чтобы они могли жить безъ издержекъ. Онъ дѣлалъ это охотно, но не желалъ выказывать притворства въ нѣжныхъ словахъ. Онъ почти понималъ Лопеца вполнѣ, хотя не считалъ его способнымъ къ такой глубокой недобросовѣстности и къ такой большой хитрости, какими онъ обладалъ.

Но относительно Эмиліи имъ также руководило личное желаніе видѣть ее у себя. Онъ тосковалъ по ней, когда остался одинъ, самъ не зная, въ чемъ онъ нуждался. Теперь, когда думалъ о всемъ этомъ, онъ сердился на себя, что не выказалъ болѣе любви и нѣжности въ своемъ обращеніи съ нею. Она по крайней-мѣрѣ была честна. Ни малѣйшаго сомнѣнія въ этомъ не мелькало въ его душѣ. А между тѣмъ онъ быль съ нею суровъ — суровъ въ своемъ обращеніи — только потому, что не желалъ имѣть видъ, будто обманутъ ея мужемъ. Думая обо всемъ этомъ, онъ всталъ, подошелъ къ своему письменному столу и написалъ записку, которую Эмилія получитъ на слѣдующее утро послѣ ухода мужа. — Записка была очень коротка.

"Дорогая Эмилія,

"Я внѣ себя отъ радости, что ты возвращаешься ко мнѣ.

"Э. В."

Онъ судилъ о ней совершенно справедливо. Она очень огорчалась тѣмъ, какъ устроилось это дѣло. Въ немъ не было любви, ничего кромѣ увѣреній съ одной стороны, что многое дается, а съ другой признанія, что многое получается. Она знала, что въ этомъ ея отецъ осуждалъ ея мужа. Она также осуждала его и чувствовала, увы! что и ее также осуждаютъ. Но эта записочка вырвала жало. Она могла прочесть въ запискѣ отца всѣ дѣйствія его души. Онъ зналъ, что обязанъ оправдать ее, и сдѣлалъ это съ прежнимъ столь цѣнимымъ выраженіемъ его любви.

Глава XLI.
Преимущество толстой кожи.

Сер-Орландо Дротъ долженъ былъ горько чувствовать то спокойствіе, съ которымъ онъ удалился на вторую скамью оппозиціонной стороны Палаты. Разъ онъ имѣлъ возможность воспользоваться своимъ преимуществомъ и объяснить четыремъ или пятистамъ присутствующимъ непреодолимыя препятствія, заставившія его отдѣлиться отъ своихъ благородныхъ друзей, дѣйствовать съ которыми составляло для него и удовольствіе, и обязанность, и радость, и спокойствіе. Потомъ онъ провелъ почти цѣлый часъ браня этихъ друзей и всѣ ихъ мѣры. Это конечно было удовольствіемъ, такъ какъ отъ навыка онъ за словами не останавливался, и онъ могъ наслаждаться тѣмъ отсутствіемъ отвѣтственности, которое составляетъ какъ бы прохладную душистую ванну для министра, только что освободившагося отъ министерскихъ путъ.

Но за удовольствіемъ послѣдовало сильное страданіе, когда Монкъ — Монкъ, занявшій его мѣсто предсѣдателя Палаты — употребилъ только пять минутъ на отвѣтъ ему, сказавъ, что онъ и его товарищи очень сожалѣютъ о потерѣ услугъ высокороднаго баронета, но что едва ли ему нужно защищать министерство во всѣхъ тѣхъ пунктахъ, на которые были сдѣланы нападки, такъ какъ ему пришлось бы повторять тѣ доводы, посредствомъ которыхъ каждая мѣра, предложенная настоящимъ министерствомъ, была поддержана. Тутъ мистеръ Монкъ сѣлъ и все пошло въ Палатѣ точь-въ-точь такъ, какъ если бы сер-Орландо Дротъ совсѣмъ не оставлялъ своего мѣста.

— Отчего это вездѣ и во всемъ такой застой? сказалъ сер-Орландо своему старому другу Боффину, когда они въ этотъ вечеръ возвращались домой изъ Парламента.

Въ былое время они были закадычные друзья и сидѣли рядомъ на оппозиціонной скамьѣ. Но когда сер-Орландо присоединился къ коалиціи, и суровый духъ Боффина предпочелъ принципы мѣсту — употребляя выраженія, въ которыхъ онъ при мкъ говорить себѣ, своей женѣ и своимъ роднымъ о своемъ самоотверженіи — между ними произошло охлажденіе. Боффинъ былъ человѣкъ не богатый и вовсе не равнодушный къ удобствамъ жизни, и сильно чувствовалъ вредъ, нанесенный ему, когда его прежніе друзья такъ холодно бросили его. Во все время своей парламентской опытности Боффинъ не зналъ ничего подобнаго. Онъ былъ убѣжденъ, что британская честь и британское величіе пришли къ концу. Но отставка сер-Орланда дала толчокъ его жизни. По-крайней-мѣрѣ онъ могъ возвращаться домой съ своимъ прежнимъ другомъ и говорить объ ужасахъ настоящаго времени.

— Ну, Дротъ, если вы спрашиваете меня, вы знаете, я могу говорить только какъ чувствую. Вездѣ долженъ быть застой, когда люди съ различными мнѣніями обо всемъ на свѣтѣ сходятся для того, чтобы вести министерство, все-равно какъ какую-нибудь торговлю. Дѣло дѣлается, но безъ всякаго одушевленія.

— Но вѣдь дѣло непремѣнно должно дѣлаться, сказалъ баронетъ, извиняя свой прежній проступокъ.

— Безъ сомнѣнія. И я вовсе не намѣренъ осуждать тѣхъ, кто сдѣлалъ попытку. И прежде это бывало, и какъ мнѣ кажется, не удавалось никогда. Я самъ этому не вѣрилъ и думаю, что мертвенный застой, о которомъ вы говорите, есть одно изъ самыхъ худшихъ послѣдствій этого.

Послѣ этого Боффинъ опять принялъ сер-Орланда въ самую нѣжную глубину своего сердца.

Потомъ насталъ конецъ сессіи, очень спокойно и очень рано. Въ концѣ іюля ничего не оставалось дѣлать и лондонскій свѣтъ могъ удалиться въ деревню почти за двѣ недѣли до обычнаго времени.

Многіе и въ Парламентѣ, и не въ немъ, сомнѣвались, къ хорошему или дурному ведетъ все это. Вездѣ былъ застой. Въ газетахъ не было ничего интереснаго, исключая тѣхъ случаевъ, когда Слайдъ бралъ въ руки томагавку. Въ эту сессію ни одинъ членъ Парламента не возвышался надъ другимъ, какъ во времена горячей политической борьбы. Одинъ изъ самыхъ живыхъ источниковъ нашего національнаго волненія какъ будто исчезъ изъ жизни. Мы всѣ знаемъ, что случается со стоячею водой. Такъ говорили и Боффиниты, такъ говорилъ теперь и сер-Орландо. Но министерство процвѣтало и страна благоденствовала. Нѣкоторыя полезныя мѣры были проведены нечестолюбивыми людьми, а герцогъ Сент-Бёнгэй увѣрялъ, что никогда не зналъ парламентской сессіи болѣе удовлетворительной для министровъ.

Но старый герцогъ высказывалъ такимъ образомъ, такъ сказать, свое публичное мнѣніе — сообщая, довольно правдиво, немногимъ изъ своихъ товарищей, какъ напримѣръ лорду Дрёммонду, сер-Грегори Грогрэму и другимъ, результаты своей опытности; но въ глубинѣ сердца и съ однимъ изъ своихъ друзей онъ былъ принужденъ признаться, что на небѣ собираются тучи.

Первый министръ сдѣлался такъ угрюмъ, такъ раздражителенъ и такъ несчастливъ, что старый герцогъ былъ принужденъ сомнѣваться, могутъ ли дѣла продолжаться долѣе такимъ образомъ. Онъ привыкъ говорить объ этихъ вещахъ съ своимъ другомъ лордомъ Кэнтрипомъ, который не былъ членомъ министерства, но прежде былъ товарищемъ обоихъ герцоговъ, и къ которому старый герцогъ имѣлъ особенное довѣріе.

— Не могу объяснить этого вамъ, сказалъ онъ лорду Кэнтрипу. — Кажется, ничто бы не должно безпокоить его. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ на этомъ мѣстѣ, противъ него ни въ одной Палатѣ не было большинства. Я не помню, чтобы когда-нибудь для перваго министра дѣло обходилось такъ легко — со временъ лорда Ливерпуля. Была у него одна колючка въ боку — нашъ пріятель въ Адмиралтействѣ — и эта колючка, подобно всѣмъ другимъ, сама отвалилась. А между тѣмъ теперь его нельзя уговорить назначить преемника сер-Орланду.

Это было говорено за недѣлю до окончанія сессіи.

— Я полагаю, это происходитъ отъ его здоровья, сказалъ лордъ Кэнтрипъ.

— Онъ здоровъ, какъ я вижу, но непремѣнно занеможетъ, если не перестанетъ такъ напрягать свои нервы.

— Вы думаете, что онъ долженъ подать въ отставку?

— На это нѣтъ никакой необходимости. Бѣда въ томъ, что онъ слишкомъ серіозно принимаетъ все. Если бы его можно увѣрить, что онъ можетъ ѣсть, спать и развлекаться, какъ другіе, онъ былъ бы очень хорошимъ первымъ министромъ. Его терзаетъ совѣсть. Я видѣлъ очень много хорошихъ первыхъ министровъ, Кэнтрипъ, и не нахожу въ нихъ большой разницы съ другими людьми. Отъ перваго министра требуется много хорошихъ вещей, но вещей не великихъ. Онъ долженъ быть талантливъ, но не геніаленъ, добросовѣстенъ, но не натянутъ, остороженъ, но не робокъ, смѣлъ, но не отваженъ; онъ долженъ имѣть хорошее пищевареніе, искреннее обращеніе, а болѣе всего толстую кожу. Вотъ какія дарованія нужны намъ, но мы не всегда можемъ ихъ имѣть и должны обходиться безъ нихъ. Я съ своей стороны нахожу, что хотя Смитъ очень хорошій министръ и можетъ быть лучшій, какого можно было имѣть въ то время, и Джонъ будетъ министромъ хорошимъ, если Смитъ откажется.

— Стало быть, у васъ будетъ Джонъ, если Смитъ откажется?

— Безъ всякаго сомнѣнія. Англія не падетъ оттого, что герцогъ Омніумъ запрется въ Мачингѣ. Но я люблю этого человѣка и съ нѣкоторыми исключеніями доволенъ составомъ. Мы не могли составить министерство лучше, и сердце у меня болитъ, когда я вижу, какъ онъ страдаетъ, и зная, что я его уговорилъ взяться за это.

— Онъ ѣдетъ въ Гэтерумъ?

— Нѣтъ, въ Мачингъ. Насчетъ этого вышло какое-то несогласіе.

— Я полагаю, сказалъ Кэнтрипъ почти шопотомъ, хотя они сидѣли взаперти вдвоемъ: — я полагаю, что герцогиня немножко капризна.

— Она милѣйшая женщина на свѣтѣ, сказалъ герцогъ Сент-Бёнгэй. — Я люблю ее почти какъ родную дочь. Она усердно желаетъ быть полезной ему.

— Мнѣ кажется, она заходитъ за границы.

— Это такъ.

— А онъ страдаетъ, примѣчая это.

— Но человѣкъ не имѣетъ права предполагать, что у него никакихъ непріятностей не будетъ. У самой лучшей лошади есть какой-нибудь недостатокъ. Она или тянетъ, или пуглива, или лѣниво беретъ барьеръ, или неохотно ходитъ по рыхлой землѣ. Онъ не имѣетъ права ожидать, чтобы его жена знала все и дѣлала все безошибочно. Притомъ у него самого есть большіе недостатки. У него кожа такъ тонка! Помните милаго старика Брока? Вотъ ужь была кожа недоступная ни для огня, ни для желѣза! Онъ не сталъ бы кипятиться оттого, что его жена назвала много гостей. Впрочемъ, я еще не совсѣмъ отказался отъ надежды.

— Я полагаю, что человѣческая кожа можетъ сдѣлаться толще.

— Безъ сомнѣнія — какъ рука кузнеца.

Но хотя герцогъ Сент-Бёнгэй увѣрялъ, что не совсѣмъ отказался отъ надежды, тѣмъ не менѣе очень безпокоился объ этомъ.

— Зачѣмъ вы не отпускаете меня? сказалъ ему другой герцогъ.

— Какъ! изъ-за того, что сер-Орландо Дротъ вышелъ въ отставку?

Но герцога Омніума побудила сдѣлать этотъ вопросъ не отставка сер-Орланда.

Въ это время «Знамя» было спрятано въ кучѣ другихъ газетъ за стуломъ перваго министра и огорченіе его въ настоящую минуту происходило отъ Квинтуса Слайда. Имѣть гноящуюся рану и не имѣть возможности показать ее доктору дѣйствительно несчастіе большое.

— Это не сер-Орландо, а сознаніе неудачи вообще, сказалъ первый министръ.

Тутъ его старый другъ сослался на всегдашнее большинство для доказательства, что неудачи не было.

— На всю страну напала какая-то летаргія, сказала бѣдная жертва.

Тутъ герцогъ Сент-Бёнгэй догадался, что его другъ прочелъ статью въ «Знамени», потому что самъ читалъ эту статью, помнилъ слово «летаргія» и понялъ тотчасъ, что ядъ подѣйствовалъ.

Это было за недѣлю до того, какъ герцогъ Омніумъ согласился пригласить кого бы то ни было занять мѣсто сер-Орланда. Онъ не позволялъ предлагать себѣ, а самъ не называлъ никого. Старый герцогъ сдѣлалъ однако предложеніе и, разумѣется, отъ него все переносилось терпѣливо. Онъ думалъ, что для Адмиралтейства годится Баррингтонъ Ирль. Но первый министръ покачалъ головой.

— Во-первыхъ, онъ откажется, и это было бы для меня большимъ ударомъ.

— Я могу отъ него узнать, сказалъ старый герцогъ.

Но первый министръ опять покачалъ головою и перемѣнилъ разговоръ. При всей своей робости, онъ становился самовластенъ и сердитъ. Потомъ онъ обратился къ лорду Кэнтрипу, и тогда со всею добротой, которую умѣлъ вкладывать въ свои слова, объяснилъ причины, заставлявшія его теперь отказаться отъ вступленія въ министерство, онъ опять пришелъ въ отчаяніе. Наконецъ онъ сталъ приглашать Финіаса Финна перейти въ министерство, и когда нашъ старый пріятель повиновался нѣсколько неохотно, разумѣется, для перваго министра опять настало затрудненіе замѣнить Финна. Сдѣлались необходимы другія перемѣны и усложненія, и Квинтусъ Слайдъ, ненавидѣвшій Финіаса Финна еще больше чѣмъ бѣднаго герцога, нашелъ обильную пищу для своего патріотическаго негодованія.

Все это происходило на послѣдней недѣлѣ сессіи и наполнило душу перваго министра прискорбіемъ и смятеніемъ именно въ то время, когда другіе жаловались, что не о чемъ думать и нечего дѣлать. Мужчины не любятъ оставлять Лондонъ прежде чѣмъ охота за тетеревами вызоветъ ихъ — или, лучше сказать, обычай этой охоты. И нѣкоторыя дамы очень разсердились, что такъ рано должны разстаться съ своими городскими обожателями. И торговцы были въ неудовольствіи, такъ что и другіе голоса повторяли брань «Знамени». Герцогиня употребила всѣ мѣры, чтобы продолжить сессію еще на недѣлю, говоря мужу о дурныхъ послѣдствіяхъ вышеупомянутыхъ, но онъ развелъ руками и спросилъ съ притворнымъ смущеніемъ, неужели онъ долженъ продолжать засѣданія для того, чтобы въ лавкахъ было продано больше лентъ.

— Больше нечего дѣлать! почти съ гнѣвомъ прибавилъ герцогъ.

— Такъ слѣдуетъ что-нибудь сдѣлать, передразнила его герцогиня.

Глава XLII.
Возмездіе.

Герцогиня сильно убѣждала мужа послѣдніе два мѣсяца, возобновить осеннія празднества, но потерпѣла весьма плачевную неудачу. Герцогъ объявилъ, что не хочетъ болѣе толпы въ деревнѣ, ни повторенія того, что онъ называлъ лондонскимъ вторженіемъ въ его владѣнія. Онъ не могъ забыть необходимости, представившейся ему, выгнать майора Понтни изъ дома, перемѣнъ, сдѣланныхъ въ его саду, и попытокъ жены получить его согласіе на счетъ Сильвербриджа.

— Ты хочешь сказать, спросила она: — что у насъ не будетъ никого?

Онъ отвѣтилъ, что по его мнѣнію лучше ѣхать въ Мачингъ.

— И жить какъ Дарби и Джонъ {Добродѣтельные супруги, жившіе душа въ душу въ XVIII столѣтіи. Пр. Пер.}, сказала герцогиня.

— Я ничего не говорю о Дарби и Джонѣ. Каковы бы ни были мои чувства, я думаю, что мы неспособны вести такую жизнь. Мачингъ не такъ великъ, какъ Гэтерумъ, но это и не хижина. Разумѣется, ты можешь пригласить своихъ друзей.

— Я не знаю, кого ты называешь «моими друзьями». Я всегда стараюсь приглашать твоихъ друзей.

— Я не знаю, находились ли въ числѣ моихъ друзей майоръ Понтни, капитанъ Гённеръ и мистеръ Лопецъ.

— Можетъ быть, ты считаешь своимъ другомъ леди Розину? сказала герцогиня: — я буду рада пригласить ее въ Мачингъ, если ты желаешь.

— Мнѣ было бы очень пріятно видѣть въ Мачингѣ леди Розину де-Курси.

— И никого больше не нужно? Я боюсь, что мнѣ покажется немножко скучно, когда вы вдвоемъ будете раскрывать другъ другу ваши сердца.

Тутъ онъ сердито посмотрѣлъ на жену.

— Не можешь ли ты придумать пригласить еще кого-ни будь, кромѣ леди Розины?

— Я полагаю, ты пожелаешь пригласить мистрисъ Финнъ.

— Какъ хорошо придумано! Ты будешь волочиться за леди Розиной, а я буду ворчать на это съ мистрисъ Финнъ.

— Какое противное слово! сказалъ первый министръ.

— Что — волочиться? Я не вижу ничего дурного въ этомъ словѣ. Не слово, а дѣло опасно. Но я даю тебѣ волю, если ты не пойдешь дальше леди Розины. Желала бы я знать, желаешь ли ты пригласить еще кого-нибудь?

Разумѣется, онъ не далъ положительнаго отвѣта на этотъ вопросъ и, разумѣется, положительнаго отвѣта не ожидали. Онъ зналъ, что она старается раздражить его, потому что онъ не позволяетъ ей дѣлать то, что она дѣлала въ прошломъ году. Онъ не сомнѣвался, что домъ будетъ полонъ, когда они переѣдутъ въ Мачингъ. Онъ не могъ этому помѣшать. Но сравнительно съ Гэтерумомъ Мачингъ былъ малъ, а его домашней власти было достаточно для того, чтобы на время запереть Гэтерумскій замокъ.

Я не знаю, не бывали ли иногда страданія герцогини такъ же сильны, какъ страданія герцога. Онъ по-крайней-мѣрѣ былъ первымъ министромъ, а она, какъ ей казалось, сдѣлалась ничтожествомъ. Вначалѣ онъ съ необыкновенной нѣжностью просилъ ея сочувствія на свое предпріятіе, и она, насколько могла, отдала ему свое сочувствіе отъ всего сердца. Она думала, что нашла способъ помочь ему въ его важномъ занятіи, и трудилась для этого какъ невольница. Она говорила себѣ каждый день, что не любитъ ни капитановъ Гённеровъ, ни майоровъ Понтни, ни сер-Орланда, ни даже леди Розины. Она не по своей охотѣ занималась простынями и полотенцами, и хлопотала объ устройствѣ стрѣльбы изъ лука; она не спустила ни одной стрѣлы во весь сезонъ, не интересовалась даже тѣмъ, кто выигралъ и кто проигралъ. Не для собственнаго удовольствія угощала она въ домѣ сорокъ человѣкъ впродолженіи четырехъ мѣсяцевъ, между тѣмъ какъ мужъ ея ни на волосъ не облегчилъ ея труда, ни однимъ словомъ, ни однимъ поступкомъ. Все это дѣлалось для него — для того, чтобы его царствованіе могло быть долго и продолжительно, чтобы свѣтъ могъ говорить, что его гостепріимство было благородно и неограниченно, чтобы его имя повторяли всѣ уста и чтобы онъ могъ благоденствовать какъ британскій министръ. Такъ по-крайней-мѣрѣ она увѣряла себя, когда думала о своихъ непріятностяхъ и заботахъ.

Теперь она сердилась на своего мужа. Хорошо ему было просить у нея сочувствія, но самъ онъ ни въ чемъ ей не сочувствовалъ! Онъ не могъ жалѣть о ея неудачахъ — даже когда самъ былъ причиною ихъ. Она думала, что если бы въ немъ осталась хоть капля разсудка, то онъ долженъ былъ бы понять, какъ ей должно быть прискорбно перемѣнить свое великолѣпное угощеніе на одиночество въ Мачингѣ и такимъ образомъ признаться при всѣхъ, что она была побѣждена.

Потомъ, когда она спрашивала его совѣта, когда дѣйствительно желала знать, какихъ гостей можетъ пригласить, не оскорбивъ ее, онъ просилъ ее пригласить леди Розину де-Курси. Если онъ хочетъ быть смѣшнымъ, пусть его! Она пригласитъ леди Розину де-Курси. Дѣйствительно разсердившись, она написала леди Розинѣ церемонное письмо, въ которомъ говорила, что герцогъ надѣется имѣть удовольствіе видѣть ее въ Мачингѣ перваго августа. Письмо было нелѣпое, немножко длинное, написанное по большей части отъ имени герцога, съ преувеличенными выраженіями дружелюбія, придуманными отчасти отъ смѣшного предположенія, что такой человѣкъ, какъ ея мужъ, будетъ волочиться за такою женщиной, какъ леди Розина. Въ письмѣ преобладали также гнѣвъ и оттѣнокъ мести.

Герцогиня послала это приглашеніе. Леди Розина приняла его безъ всякаго подозрѣнія и отвѣчала, что она съ величайшимъ удовольствіемъ пріѣдетъ въ Мачингъ. Герцогиня сказала себѣ, что не будетъ приглашать никого кромѣ тѣхъ, кого назначилъ мужъ, и никакихъ другихъ приглашеній не разсылала.

Онъ велѣлъ ей также пригласить мистрисъ Финнъ. Теперь даже невозможно было поступить иначе. Отъ случайныхъ обстоятельствъ между этими женщинами возникла такая сильная связь, что мужья ихъ понимали о необходимости для нихъ жить всегда близко другъ отъ друга. И мужья также находались въ самыхъ доброжелательныхъ отношеніяхъ другъ къ другу. Характеръ герцога былъ таковъ, что съ самымъ любящимъ сердцемъ онъ не былъ способенъ къ откровенности, которая необходима для положительной дружбы. Въ немъ была какая-то холодная сдержанность, которую сознавалъ онъ самъ и которая почти не допускала дружбы. Но онъ любилъ Финна, и какъ человѣка, и какъ члена своей партіи, и всегда былъ радъ имѣть его своимъ гостемъ. Поэтому герцогиня нисколько не сомнѣвалась, что мистрисъ Финнъ будетъ у нея и что мистеръ Финнъ также пріѣдетъ на то время, которое можетъ удѣлить отъ Ирландіи.

Но когда приглашеніе было сдѣлано словесно, Финнъ уже перешелъ въ Адмиралтейство и собирался выйти въ море, какъ слѣдовало доблестному моряку.

— Мы ѣдемъ на два мѣсяца на Черной Вахтѣ, сказала мистрисъ Финнъ.

Черная Вахта была адмиральскою яхтой.

— Вотъ тебѣ-на! воскликнула герцогиня.

— Это дѣлается всегда. Съ перваго лорда Адмиралтейства сорвутъ эполеты, если онъ не пойдетъ въ море въ августѣ.

— И вы должны ѣхать съ нимъ?

— Я обѣщала.

— Я нахожу это очень жестокимъ, очень недружелюбнымъ ко мнѣ. Разумѣется, вы знали, что будете мнѣ нужны.

— Но если я нужна моему мужу?

— Господь съ нимъ, съ вашимъ мужемъ! Жалѣю отъ всей души, что я помогала вашему браку.

— Онъ состоялся бы и безъ того, леди Гленъ.

— Вы знаете, что я не могу обойтись безъ васъ. И онъ долженъ это знать. Мнѣ не съ кѣмъ будетъ сказать слово.

— Зачѣмъ вы не пригласите мистрисъ Грей?

— Она ѣдетъ въ Персію къ мужу. Потомъ она не довольно зла. Она вѣчно читаетъ мнѣ нравоученія. Что вы думаете случится?

— Ничего ужаснаго, я надѣюсь, сказала мистрисъ Финнъ, помня новый почетъ своего мужа въ Адмиралтействѣ и надѣясь, что герцогъ не повторитъ своей угрозы объ отставкѣ.

— Мы ѣдемъ въ Мачингъ.

— Я такъ и думала.

— И кто, вы думаете, будетъ у насъ тамъ?

— Неужели майоръ Понтни?

— Нѣтъ — я не стану его приглашать.

— И не мистеръ Лопецъ?

— И не мистеръ Лопецъ. Отгадайте.

— Я полагаю, придется отгадывать разъ двѣнадцать.

— Нѣтъ! воскликнула герцогиня. — Угадать надо только одинъ разъ. Я пригласила только одну гостью — по его желанію — и такъ какъ вы не будете, я не стану приглашать больше никого. Когда я пристала къ нему, чтобы онъ назвалъ еще кого-нибудь, онъ назвалъ васъ. Я буду повиноваться ему буквально. Какъ вы думаете, душа моя, кого выбралъ онъ — кто одинъ можетъ успокоивать взволнованную душу перваго министра впродолженіи трехъ осеннихъ мѣсяцевъ?

— Должно быть, мистеръ Уорбертонъ.

— О, мистеръ Уорбертонъ! Конечно, мистеръ Уорбертонъ пріѣдетъ, какъ часть его поклажи, и можетъ быть человѣкъ шесть писарей. Онъ увѣряетъ однако, что дѣлать нечего и, слѣдовательно, для него будетъ достаточно помощи одного мистера Уорбертона. Гость будетъ только одинъ, ненужный для должностныхъ цѣлей и необходимый для его собственнаго счастія. Отгадывайте опять.

— Зная ваше коварство, я можетъ быть могу назвать леди Розину.

— Разумѣется, это леди Розина, сказала герцогиня, всплеснувъ руками. — А хотѣлось бы мнѣ знать, что вы называете коварствомъ! Я спросила его и онъ самъ сказалъ, что особенно желаетъ видѣть въ Мачингѣ леди Розину. Вѣдь я не ревнивая жена — а?

— Вы не ревнуете къ леди Розинѣ?

— Я не думаю, чтобы они накурасили вдвоемъ, но вѣдь это оригинально, знаете! Итакъ она будетъ. А больше не будетъ никого. Я разсчитывала на васъ.

Тутъ мистрисъ Финнъ серіозно представила ей пошлость подобной шутки, объяснивъ, что герцогъ конечно не имѣлъ намѣренія ограничить ея приглашенія леди Розиной. Но герцогиня не шутила. Она была доведена почти до отчаянія и очень сердилась на своего мужа. Она сама навлекла это на себя и теперь должна мириться съ этимъ. Она не хотѣла приглашать никого другого. Она увѣряла, что приличіе не позволяетъ ей пригласить никого другого. Ей надоѣло приглашать. Пригласи она кого хочетъ, онъ останется недоволенъ. Онъ хотѣлъ видѣть только леди Розину и стараго герцога. Она для него пригласила леди Розину. А своего стараго друга пусть пригласитъ онъ самъ.

Герцогъ и герцогиня со всѣмъ своимъ семействомъ и Уорбертономъ поѣхали въ Мачингъ. Герцогиня ни слова не говорила болѣе своему мужу о его гостяхъ и онъ не начиналъ этого разговора. Но онъ пришелъ къ такому убѣжденію, что жена его поступаетъ дурно съ нимъ, а она то же думала о мужѣ, и съ этимъ чувствомъ между ними довѣрія быть не могло. Онъ занимался книгами и бумагами — вѣчно пересматривая кучи газетъ, чтобы знать, какъ его бранятъ — и время-отъ-времени говорилъ только съ своимъ секретаремъ. Она занималась дѣтьми или притворялась, будто читаетъ романъ. Сердце ея болѣло; она желала наказать мужа, но въ сущности наказывала себя.

Въ день ихъ пріѣзда, отецъ, мать, лордъ Сильвербриджъ, старшій сынъ, пріѣхавшій изъ Итона, и секретарь обѣдали вмѣстѣ. Когда герцогъ сѣлъ за столъ, онъ началъ думать, какъ давно ему не случалось обѣдать такъ запросто въ своей семьѣ, и сердце его смягчилось къ женѣ. Вмѣсто того, чтобы разсердиться на странность ея поступка, онъ имъ восхитился и вечеромъ въ нѣсколькихъ словахъ выразилъ свое удовольствіе.

— Я боюсь, что это продолжится не долго, сказала герцогиня: — потому что леди Розина пріѣдетъ завтра.

— Неужели?

— Ты самъ велѣлъ мнѣ пригласить ее.

Тутъ онъ примѣтилъ все — какъ она воспользовалась его первымъ отвѣтомъ и поступила, основываясь на немъ, въ духѣ противорѣчія и досады. Но онъ рѣшился простить ей это и постараться вернуть ее къ себѣ.

— Я думалъ, что мы оба шутимъ, сказалъ онъ добродушно.

— О, нѣтъ! Я никогда не подозрѣвала тебя способнымъ къ шуткѣ. Какъ бы то ни было, она пріѣдетъ.

— Она не помѣшаетъ никому изъ насъ. А мистрисъ Финнъ?

— Ты отправилъ ее въ море.

— Можетъ быть, она будетъ въ морѣ и онъ также, но отправилъ ихъ не я. Кажется, первый лордъ Адмиралтейства всегда бываетъ въ морѣ. Развѣ еще не будетъ никто?

— Никто, если ты самъ не пригласилъ.

— Я не приглашалъ ни души. Тѣмъ лучше. Я увѣренъ, что леди Розинѣ будетъ здѣсь очень хорошо.

— Тебѣ придется разговаривать съ нею, сказала герцогиня.

— Постараюсь, отвѣтилъ герцогъ.

Леди Розина пріѣхала и, конечно, нашла это страннымъ. Но она этого не говорила и герцогинѣ казалось, что все ея мщеніе разлетѣлось въ пухъ и прахъ. Она смѣялась про себя, перестала дуться и говорить колкости. Свѣту не насталъ конецъ, оттого что она каждый день обѣдала съ мужемъ, леди Розиною, своимъ старшимъ сыномъ и секретаремъ. Приходскій пасторъ и сосѣдній сквайръ съ женою и дочерью пріѣхали однажды, къ великому удовольствію Мильнуа, который началъ чувствовать, что въ свѣтѣ все пошло навыворотъ. Каждый день въ извѣстный часъ герцогъ и леди Розина гуляли вмѣстѣ по парку часа полтора. Герцогиню это не огорчало, а забавляло бы, если бы только она могла послушать шуточки своей пріятельницы мистрисъ Финнъ.

— Разскажи мнѣ, Плантадженетъ, спросила она: — о чемъ она говоритъ?

— О непріятностяхъ своего семейства.

— Этотъ разговоръ не можетъ продолжаться вѣчно.

— Она носитъ ботинки съ пробковыми подошвами и очень довольна ими.

— И ты слушаешь ее?

— Почему же не слушать? И я могу не хуже другихъ говорить о пробковыхъ подошвахъ. Все, что можетъ сдѣлать матеріальную пользу всѣмъ вообще, а себѣ въ особенности, разговоръ приличный для разумныхъ людей.

— Должно быть, я никогда не принадлежала къ ихъ числу.

— А я могу говорить обо всемъ, продолжалъ герцогъ: — если мой собесѣдникъ говоритъ, что думаетъ, не говоритъ того, чего не слѣдуетъ, и не касается предметовъ оскорбительныхъ. Я могу говорить цѣлый часъ о банкирскихъ счетахъ, но не считаю посторонняго въ правѣ спрашивать меня о счетахъ моихъ. Она почти уговорила меня послать за Спрутомъ въ Сильвербриджъ и заказать у него для меня пробковыя подошвы.

— Не дѣлай этого, съ одушевленіемъ сказала герцогиня, какъ будто втайнѣ сознавала, что пробковыя подошвы особенно гибельны для Паллизерской фамиліи.

— Почему, душа моя?

— Именно этотъ человѣкъ болѣе всѣхъ другихъ измѣнилъ мнѣ въ Сильвербриджѣ.

Тутъ опять лобъ его сердито нахмурился, чего не было уже нѣсколько дней по милости невиннаго разговора леди Розины.

— Разумѣется, я не стану опять просить тебя употребить свое вліяніе на Сильвербриджъ. Ты сказалъ, что не хочешь, а ты всегда держалъ свое слово.

— Надѣюсь.

— Но я, конечно, не стала бы ничего заказывать у ремесленника, который такъ прямо пошелъ наперекоръ тому, что въ городѣ приписывали твоему вліянію.

— Что же сдѣлалъ Спрутъ? Я слышу объ этомъ въ первый разъ.

— Онъ выставилъ мистера Дю-Бунга противъ мистера Лопеца.

— Я очень радъ за Сильвербриджъ, что Лопецъ не попалъ въ Парламентъ.

— И я рада. Но это не имѣетъ никакого отношенія къ этому дѣлу. Мистеръ Спрутъ зналъ мои желанія и прямо пошелъ противъ нихъ.

— Ты не имѣла права имѣть желанія въ этомъ дѣлѣ, Гленкора.

— Это все очень хорошо, но у меня желанія были, и онъ это звалъ. Разумѣется, относительно будущаго кончено все. Но ты все сдѣлалъ для этого городка.

— Ты хочешь сказать, что этотъ городокъ сдѣлалъ много для меня.

— Я знаю очень хорошо, что хочу сказать, и буду считать обидою для себя, если хоть одинъ шиллингъ изъ замка попадетъ въ карманъ Спрута.

Безполезно утруждать читателя нравоученіемъ, которое герцогъ прочиталъ ей по этому случаю, выставляя на видъ, какая испорченность можетъ произойти оттого, если станутъ примѣшивать политику къ торговлѣ, или какое презрѣніе вкладывала она въ тѣ немногія слова, которыми прерывала его время-отъ-времени.

— Хорошо ли шьетъ человѣкъ ботинки и умѣренную ли цѣну беретъ за нихъ — вотъ что слѣдуетъ соображать, сказалъ герцогъ выразительно.

— Я согласна вдвое заплатить за дурные ботинки человѣку, который нейдетъ мнѣ наперекоръ.

— Ты не должна обращать вниманіе, если тебѣ идутъ наперекоръ въ подобномъ дѣлѣ. Ты унижаешь себя подобнымъ чувствомъ.

А между тѣмъ самъ онъ изгибался подъ ударами Слайда!

— Я сейчасъ узнаю своего врага, сказала герцогиня: — и пока жива, стану съ врагомъ обращаться какъ съ врагомъ.

Много было сказано въ этомъ родѣ и герцогъ наконецъ объявилъ, что онъ закажетъ Спруту нѣсколько паръ съ пробковою подошвой, а герцогиня весьма неблагоразумно объявила о своемъ намѣреніи раззорить Спрута. Эта угроза страшно оскорбила чувство чести герцога. Его жена угрожаетъ раззорить бѣднаго ремесленника, хочетъ это сдѣлать по поводу политическихъ дѣлъ городка и на зло своему мужу. Разумѣется, ему слѣдовало бы знать, что вся ея вина состояла въ томъ, что она желала раздражить его въ эту минуту. На свѣтѣ не было болѣе добродушной женщины и менѣе способной раззорить кого-нибудь.

Но всякій намекъ на сильвербриджскіе выборы напоминалъ ему жестокія нападки на него и дѣлалъ его угрюмымъ, мрачнымъ и несчастнымъ. Они опять разошлись недружелюбно и почти не говорили за обѣдомъ.

На слѣдующее утро пришло въ Мачингъ письмо, сильно увеличившее его раздраженіе противъ всѣхъ вообще и жены въ особенности. Письмо, хотя на немъ стояло «въ собственныя руки», было распечатано Уорбёртономъ, какъ всѣ письма, получаемыя герцогомъ, но секретарь нашелъ необходимымъ показать письмо первому министру. Прочтя его, онъ сказалъ Уорбертону, что это ничего не значитъ, и съ полчаса сохранялъ спокойный видъ. Потомъ вышелъ, спрятавъ письмо въ рукѣ, и найдя свою жену одну, далъ ей прочесть.

— Посмотри, что ты навлекла на меня своимъ вмѣшательствомъ и неповиновеніемъ, сказалъ онъ.

Письмо заключалось въ слѣдующемъ:

"Манчестерскій скверъ, 3 августа 187— г. "Милордъ герцогъ,

"Я считаю себя въ правѣ пожаловаться вашему сіятельству на то, какъ со мною обошлись на послѣднихъ сильвербриджскихъ выборахъ, гдѣ я былъ вовлеченъ въ большія издержки безъ малѣйшей возможности быть выбраннымъ въ депутаты. Я знаю, что не говорилъ прямо съ вашей свѣтлостью объ этомъ, и что не получилъ отъ васъ права предполагать, что ваша свѣтлость поддержите меня. Но герцогиня положительно предлагала мнѣ мѣсто депутата и увѣрила, что я буду имѣть всю помощь, которую вліяніе вашей свѣтлости можетъ доставить мнѣ. Мнѣ также было объяснено, что офиціальное положеніе вашей свѣтлости воспрещаетъ вамъ лично совѣщаться съ вашимъ кандидатомъ. При подобныхъ обстоятельствахъ, я полагаю, что имѣю право жаловаться на претерпѣнныя мною непріятности.

"Не долго пробылъ я въ городкѣ, какъ уже долженъ былъ увидѣть, что мое положеніе безнадежно. Люди вліятельные въ городкѣ, которыхъ мнѣ представили вполнѣ преданными вашему сіятельству, выставили третьяго кандидата — такого же либерала, какъ и я — и разумѣется, никто изъ насъ успѣха не имѣлъ, хотя меня, какъ кандидата вашего сіятельства, непремѣнно выбрали бы, не будь этого. Нельзя сомнѣваться, что все это было условлено заранѣе, но прежде чѣмъ мина была взорвана — немедленно по моемъ пріѣздѣ, какъ я теперь помню — отъ меня потребовали 500 ф. с., чтобы выманить деньги, прежде чѣмъ истина сдѣлается извѣстною мнѣ. Разумѣется, я не заплатилъ бы 500 ф. с., если бы зналъ, что обычные агенты вашей свѣтлости въ городкѣ — я могу прямо назвать мистера Спрута — приготовились дѣйствовать противъ меня. Ноя деньги заплатилъ и думаю, что ваша свѣтлость согласитесь со мною, что эта сдѣлка по справедливости заслуживаетъ весьма позорнаго названія.

"Милордъ герцогъ, я человѣкъ бѣдный и, признаюсь, грѣхъ это или добродѣтель, честолюбивый; можетъ быть, я былъ бы не прочь согласиться на издержки, которыхъ впрочемъ оправдать нельзя при достиженіи нѣкоторыхъ публичныхъ цѣлей. Но я долженъ сказать, при всемъ моемъ уваженіи къ вашей свѣтлости лично, что не чувствую никакого желанія перенести терпѣливо эту потерю. Я и не подумалъ бы соваться въ сильвербриджскіе выборы, если бы герцогиня не уговорила меня. Я не рѣшился бы даже рисковать сомнительнымъ состязаніемъ. Но я выступилъ впередъ по предложенію герцогини, поддерживаемый ея личными увѣреніями, что это мѣсто непремѣнно достанется мнѣ, такъ какъ находится въ рукахъ вашей свѣтлости. Разумѣется, было понятно, что ваша свѣтлость вмѣшиваться не станете; но понятно было и то, что вліяніе вашей свѣтлости на время было передано герцогинѣ. Я увѣренъ, что сама герцогиня подтвердитъ, что она сама дала мнѣ право считать себя кандидатомъ вашей свѣтлости.

"Конечно, я могу пожаловаться на мистера Вайза, которому я заплатилъ деньги, но чувствую, что какъ джентльменъ не долженъ дѣлать этого, не отнесясь къ вашей свѣтлости, потому что могутъ оказаться обстоятельства — я не скажу вредныя для вашей свѣтлости, но не совсѣмъ приличныя. Я не могу однако думать, чтобы ваша свѣтлость пожелали, чтобы такой бѣдный человѣкъ какъ я, отыскивая возможность вступить въ публичную жизнь, поплатился такъ тяжело вслѣдствіе ошибки со стороны герцогини. Если ваша свѣтлость можете помочь мнѣ вступить въ Парламентъ депутатомъ отъ другого мѣста, я охотно покорюсь понесенной потерѣ. Я впрочемъ не смѣю надѣяться на подобную помощь. Но въ такомъ случаѣ, я думаю, ваша свѣтлость должны видѣть, что я буду вознагражденъ.

"Имѣю честь быть, милордъ герцогъ,

"вашего сіятельства преданный слуга
"Фердинандъ Лопецъ."

Герцогъ стоялъ въ комнатѣ жены, спиною къ камину и устремивъ на нее глаза, пока она читала это письмо. Онъ не торопилъ ее и она читала не очень скоро. Многое даже она прочла два раза, сильно краснѣя при этомъ. Она читала такъ внимательно отчасти потому, что письмо удивило даже ее, а отчасти оттого, что ей нужно было сообразить, какъ выдержать гнѣвъ мужа.

— Ну, что ты скажешь на это? спросилъ онъ.

— Разумѣется, наглецъ.

— Это такъ; хотя не знаю, пріятно ли мнѣ, что ты называешь его такимъ образомъ. Онъ былъ твоимъ другомъ.

— Знакомымъ.

— Ты его выбрала кандидатомъ наперекоръ моимъ желаніямъ и продолжала его поддерживать, прямо ослушиваясь моихъ приказаній.

— Вѣдь мы ужь прежде объяснялись на счетъ этого ослушанія.

— Такія вещи объясненіями покончиться не могутъ. Дурные поступки скрыть объясненіями нельзя. Неужели тебѣ не стыдно, что твое имя повторялъ разъ двадцать съ такою хулой этотъ человѣкъ?

— Ты хочешь затоптать меня въ грязь, потому что я приняла его ошибкой за джентльмена.

— Это еще не все. Для того, чтобы услужить такой презрѣнной твари, ты забыла мои просьбы, мои приказанія, мое положеніе. Я объяснялъ тебѣ, почему я болѣе всѣхъ мужчинъ на свѣтѣ, и почему ты болѣе всѣхъ женщинъ на свѣтѣ не должны дѣлать этого, а между тѣмъ ты это сдѣлала, принявъ за человѣка подобную свинью! Что мнѣ дѣлать? Какъ мнѣ освободиться отъ затрудненій, которыми ты опутываешь меня? Моихъ враговъ преодолѣть я могу, но не могу избѣгнуть ямъ, которыя роетъ для меня моя жена. Я могу только удалиться въ частную жизнь и искать утѣшенія въ моихъ дѣтяхъ и книгахъ.

Въ голосѣ его слышалось такое искреннее страданіе, что оно на минуту лишило ее силъ. Она не могла придумать ни шутокъ, ни сарказмовъ, ни женскаго ворчанія. Хотя она нисколько не соглашалась съ нимъ, когда онъ говорилъ о необходимости удалиться въ частную жизнь, оттого что къ нему было написано такое письмо, хотя она была неспособна понять вполнѣ раздраженіе, терзавшее его, она все-таки знала, что онъ страдаетъ, и признавалась себѣ, что была причиною этого страданія.

— Мнѣ жаль! воскликнула она наконецъ, — Что еще могу я сказать?

— Что я долженъ дѣлать? Что можно сказать этому человѣку? Уорбертонъ прочелъ письмо и подалъ мнѣ его молча. Онъ могъ видѣть, какое это ужасное затрудненіе.

— Разорви письмо и покончи этимъ.

— Я не знаю навѣрно, не правъ ли онъ съ своей стороны. Онъ, конечно, какъ ты говоришь, наглецъ, а то не предъявлялъ бы такихъ правъ. Онъ пользуется ошибкой, сдѣланной доброй женщиной по милости ея сумасбродства и тщеславія — тутъ герцогиня немножко надулась, но къ счастію онъ этого не видалъ — и самъ знаетъ это очень хорошо. А все-таки онъ съ своей стороны правъ. Для него въ Сильвербриджѣ не было возможности на успѣхъ послѣ моего заявленія. Деньги его были положительно брошены. Это твои убѣжденія и потомъ твое поощреніе заставили его истратить эти деньги.

— Заплати ихъ. Ты отъ этого не раззоришься.

— Ахъ, если бы мы могли отдѣлаться отъ затрудненій только деньгами! Ну, положимъ, я заплачу. Я начинаю думать, что долженъ заплатить, что не могу оставить безъ отвѣта такую жалобу. Но когда заплачу, потомъ что будетъ? Неужели ты думаешь, что такая уплата со стороны перваго министра не сдѣлается извѣстна во всѣхъ газетахъ и меня не обвинятъ въ томъ, что я купилъ молчаніе этого человѣка?

— Это не подкупъ, если ты ему платишь потому, что считаешь себя обязаннымъ платить.

— Но чѣмъ я это извиню? Есть вещи священныя какъ небеса, ясныя для Господа какъ свѣтъ солнца, не оставляющія на совѣсти ни малѣйшаго пятна и которымъ человѣческая злоба можетъ придать черноту ада. Я буду знать, зачѣмъ заплатилъ эти 500 фунтовъ; затѣмъ, что женщина самая близкая и дорогая для меня — она съ изумленіемъ посмотрѣла на него, потому что въ жару увлеченія онъ раскинулъ руками: — въ пылкости своего сумасбродства сдѣлала самую прискорбную ошибку, отъ которой не позволила своему мужу спасти ее, и такимъ образомъ эту сумму надо выплатить наглецу. Но свѣту я этого сказать не могу. Я не могу разглашать, что эта небольшая жертва деньгами была самымъ справедливымъ вознагражденіемъ за нанесенный вредъ.

— Говори это вездѣ. Говори это всѣмъ.

— Нѣтъ, Гленкора.

— Неужели ты думаешь, что я стану просить отъ тебя пощады, если это моя вина? И какимъ образомъ это можетъ мнѣ повредить? Развѣ для кого-нибудь будетъ новостью, что я поступила сумасбродно? Развѣ газеты нарушатъ мое спокойствіе? Мнѣ иногда кажется, Плантадженетъ, что мнѣ слѣдовало бы быть мужчиною — моя кожа такъ толста — а тебѣ женщиною: твоя такъ нѣжна.

— Этого не случилось.

— По-крайней-мѣрѣ, пользуйся толстотою моей кожи. Пошли ему 500 фунтовъ безъ всякаго письма — или вели написать мистеру Уорбертону, или мистеру Морстону. Не скрывай этого. А когда газеты объ этомъ заговорятъ…

— Въ Парламентѣ могутъ объ этомъ спросить.

— Ну, если спросятъ, такъ и говори, что это сдѣлала я. Говори правду. Ты всегда самъ твердилъ, что одна правда можетъ принести пользу. Пусть правда принесетъ пользу теперь. Я увертываться не стану. Если ты провозгласишь это въ Парламентѣ, то для меня это не будетъ и въ половину такъ оскорбительно, какъ взгляды, которые ты бросаешь на меня теперь.

— Неужели я оскорбилъ тебя? Богу извѣстно, что умышленно я не желаю оскорблять тебя.

— Оставимъ это. Продолжай. Я знаю, ты думаешь, что я сама навлекла на себя все это. Заплати этому человѣку, а потомъ, если объ этомъ станутъ говорить, скажи, что это моя вина и что ты заплатилъ эти деньги, потому что я поступила нехорошо.

Когда онъ пришелъ къ ней, она сидѣла на диванѣ, на которомъ сидѣла всегда, а мужъ стоялъ предъ нею какъ самовластный повелитель, почти тиранъ. Она чувствовала его тиранство, но сердилась менѣе обыкновеннаго — или, лучше сказать, не такъ твердо рѣшилась не уступать ему и держать себя какъ равная ему — потому что сознавалась себѣ, что сдѣлала ему вредъ. Она, по ея мнѣнію, сдѣлала неважный проступокъ, но этотъ проступокъ сдѣлалъ ему вредъ. Вотъ почему она сидѣла и покорялась непріятности видѣть его стоящимъ предъ собою. Но теперь онъ сѣлъ возлѣ нея очень близко и положилъ руку на ея плечо, почти обнялъ.

— Кора, сказалъ онъ: — ты не понимаешь.

— Мнѣ кажется, я никогда не понимаю ничего, отвѣтила она.

— Ни въ этомъ случаѣ — а можетъ быть, и никогда, что мужъ чувствуетъ къ своей женѣ. Неужели ты думаешь, что я могу сказать противъ тебя хоть одно слово даже другу?

— Почему?

— Никогда не говорилъ и не могу. Если бы я пылалъ на тебя гнѣвомъ, никогда не признаюсь ни одной живой душѣ, кромѣ тебя самой, что ты не совершенство.

— О, благодарю! Если бы ты заставлялъ другихъ бранить меня, мнѣ было бы не такъ чувствительно.

— Не шути со мною теперь, я такъ серіозно говорю! А если я не могъ допустить, чтобы твое поведеніе осуждали даже мои друзья, неужели ты думаешь, что я рѣшусь уклониться отъ общественнаго порицанія, публично сваливъ на тебя вину?

— Держись истины; ты всегда самъ это говоришь.

— Я, конечно, буду держаться истины. Мужъ и жена всегда должны быть заодно. Онъ долженъ отвѣчать за ея поступки.

— Тебя однако не могутъ повѣсить за то, что я убью кого-нибудь.

— Я очень бы желалъ, чтобъ повѣсили меня. Нѣтъ, если заплачу эти деньги, я приму на себя и послѣдствія. Я никакимъ образомъ не сдѣлаю этого тайкомъ. Но я желалъ бы, чтобы ты помнила…

— Что? Я, конечно, никогда не забуду всѣхъ этихъ непріятностей изъ-за грязнаго городишки, въ которомъ, пока я жива, не будетъ моя нога.

— Я желалъ бы, чтобъ ты помнила, что во всѣхъ твоихъ поступкахъ ты имѣешь дѣло съ моими чувствами, съ моею репутаціей. Ты можешь отдѣлить себя отъ меня; да я и не желаю даже цѣною всего этого, чтобы такое раздѣленіе было возможно. Ты говоришь, что у меня кожа тонка.

— Это такъ. У тебя то, что называютъ деликатною организаціей, а я грубая и ужасно пошлая женщина.

— Ты также должна сдѣлаться чувствительной для меня.

— А я желала бы сдѣлать тебя толстокожимъ для самаго тебя. Это единственный способъ жить спокойно въ такомъ грубомъ и пошломъ свѣтѣ.

— Будемъ оба стараться поступать какъ слѣдуетъ, сказалъ онъ, обнимая ее и цѣлуя. — Мнѣ кажется, я сейчасъ пошлю деньги этому человѣку. Это меньшее изъ золъ. И чтобы между нами ничего болѣе не было говорено объ этомъ.

Онъ оставилъ ее и вернулся — не въ тотъ кабинетъ, гдѣ привыкъ въ Мачингѣ работать съ своимъ секретаремъ — а въ маленькую комнатку, въ которой проводилъ много горькихъ минутъ, размышляя о неудавшейся десятичной системѣ, посредствомъ которой когда-то надѣялся сдѣлаться однимъ изъ величайшихъ благодѣтелей своей націи, перебирая въ умѣ непріятности, которыя навлекла на него жена, и сожалѣя о герцогской коронѣ, которая въ цвѣтѣ лѣтъ изгнала его изъ Нижней Палаты.

Онъ сѣлъ и цѣлый часъ не трогался съ мѣста, не брался за перо, и не раскрывалъ книги. Онъ старался сообразить, какія послѣдствія повлечетъ за собою уплата денегъ мистеру Лопецу. Но когда соображенія ничего ему не объяснили, онъ спросилъ себя, не требуетъ ли строгая справедливость, чтобы онъ заплатилъ деньги, несмотря ни на какія послѣдствія.

Онъ подошелъ къ своему письменному столу, написалъ чекъ въ 500 ф. с. на имя Фердинанда Лопеца, а потомъ заставилъ своего секретаря отправить слѣдующую записку:

Мачинѣ, 4 августа 187—. "Серъ,

"Герцогъ Омніумъ прочелъ письмо, которое вы написали къ нему третьяго числа текучаго мѣсяца. Герцогъ Омніумъ, чувствуя, что можетъ быть вы рѣшились вступить въ состязаніе по послѣднимъ выборамъ въ Сильвербриджѣ вслѣдствіе ошибочныхъ свѣдѣній, сообщенныхъ вамъ въ Гэтерумскомъ замкѣ, поручилъ мнѣ приложить къ сему чекъ на 500 ф. с. — сумму, истраченную, по вашимъ словамъ, для сильвербриджскихъ выборовъ.

"Имѣю честь быть, серъ,

"Вашъ покорнѣйшій слуга
"Артуръ Уорбертонъ."

«Фердинанду Лопецу, эсквайру.»

Глава XLIII.
Камедь.

Читатель, безъ сомнѣнія, подумаетъ, что Фердинандъ Лопецъ находился въ весьма стѣсненномъ положеніи, если рѣшился послать герцогу такое письмо. Но этому причиною былъ не недостатокъ въ деньгахъ. Можетъ быть, помнятъ, что тесть заплатилъ ему эти 500 ф. с., и когда Лопецъ писалъ это письмо, онъ увѣрялъ себя, что если по какому-нибудь чуду письмо это побудитъ герцога къ уплатѣ, то онъ возвратитъ деньги Вортону. Но, отправляя свое письмо, онъ денегъ не ожидалъ, какъ не ожидалъ и мѣста, о которомъ упомянулъ въ концѣ письма. Онъ хотѣлъ только сдѣлать непріятность герцогу и вовлечь его въ переписку.

Хотя этотъ человѣкъ всю жизнь жилъ въ Англіи, онъ не пріобрѣлъ того познанія въ способахъ, посредствомъ которыхъ дѣлаются дѣла между людьми извѣстнаго класса. Онъ не понималъ, что обѣщаніе герцогини помочь ему въ Сильвербриджѣ онъ долженъ былъ принять въ его настоящемъ смыслѣ, и что ея помощью онъ могъ воспользоваться, насколько она могла оказать ее — но въ случаѣ, если бы эта помощь оказалась недѣйствительной, честь обязывала его покориться послѣдствіямъ безропотно, каковы бы эти послѣдствія ни были. Онъ находилъ, что ему былъ сдѣланъ большой вредъ и что онъ долженъ былъ за это сердиться — хотя бы даже на женщину. Онъ зналъ очень хорошо, что не можетъ писать самой герцогинѣ, хотя ему иногда приходилъ въ голову планъ напасть на нее публично и высказать, какъ она повредила ему. Онъ почти рѣшился сдѣлать это въ ея собственномъ саду въ Горнсѣ, но тогда появленіе Артура Флечера помѣшало ему, и онъ вылилъ свой гнѣвъ въ другую сторону.

Но его ярость на герцога и герцогиню оставалась и онъ обыкновенно высказывалъ ее въ весьма сильныхъ выраженіяхъ въ конторѣ Сексти Паркера, громко разглагольствуя о своемъ положеніи, о томъ, что онъ сдѣлаетъ, и о вредѣ, нанесенномъ ему Сексти Паркеръ сочувствовалъ ему вполнѣ, особенно относительно 500 ф. с., которые онъ получилъ отъ Вортона и которые перешли въ сундукъ Сексти.

Въ это время Лопецъ и Сексти предприняли большую спекуляцію и душа Сексти вовсе не была спокойна. Онъ все думалъ о своей женѣ, дѣтяхъ и объ ужасахъ, которые могутъ случиться съ ними. Однако до-сихъ поръ деньги постоянно являлись отъ Лопеца, когда въ нихъ встрѣчалась надобность, и Сексти очень хорошо примѣчалъ то обстоятельство, что Лопецъ живетъ своимъ собственнымъ хозяйствомъ и, повидимому, безъ ущерба для своихъ выгодъ.

— Ну, никогда не слыхалъ ничего подобнаго, сказалъ онъ, когда Лопецъ распространялся о своихъ обидахъ. — Вотъ что герцоги и герцогини называютъ честью между ворами! Ну, Ферди, мой милый, если выдержишь это, то ты выдержишь все.

Въ это послѣднее время Сексти сдѣлался очень фамильяренъ съ своимъ товарищемъ.

— Я не намѣренъ выдерживать, возразилъ Лопецъ и тутъ же написалъ письмо, на которомъ выставилъ «Манчестерскій скверъ». Онъ старался сдѣлать это письмо какъ можно обиднѣе. У него достало ума придумать слова, которыя должны были уязвить бѣднаго герцога и смутить герцогиню. Онъ позаботился сохранить черновую, чтобы опять воспользоваться этимъ и направить далѣе свое мщеніе. Но, конечно, онъ не ожидалъ воспослѣдовавшаго результата.

Когда Лопецъ получилъ письмо секретаря съ деньгами, онъ сидѣлъ напротивъ тестя за завтракомъ, а жена его дѣлала чай. Немногіе изъ его писемъ приходили на Манчестерскій скверъ. Контора Сексти Паркера или клубъ были для этого болѣе удобными мѣстами, но онъ думалъ, что Манчестерскій скверъ имѣетъ какъ будто болѣе приличный видъ.

Когда онъ распечаталъ письмо, разумѣется, чекъ съ подписью герцога бросился ему въ глаза. Онъ увидалъ даже сумму прежде, чѣмъ прочелъ письмо, и быстро взглянулъ чрезъ столъ на своего тестя. Вортонъ, конечно, могъ бы видѣть чекъ и даже сумму, и вѣроятно подпись, безъ малѣйшаго подозрѣнія относительно свойства уплаты. Но онъ ѣлъ хлѣбъ съ масломъ и вовсе не думалъ о письмѣ. Лопецъ спряталъ чекъ, прочелъ нѣсколько строкъ, написанныхъ секретаремъ, и спряталъ все въ карманъ.

— Итакъ, серъ, вы намѣрены ѣхать въ Гертфордширъ пятнадцатаго? сказалъ онъ очень веселымъ голосомъ.

Веселый голосъ былъ еще пріятенъ старику, но молодая жена уже начала недовѣрять ему. Она научилась, хотя не сознавала, какъ выучила этотъ урокъ, что этотъ веселый тонъ показывалъ если не обманъ, то по-крайней-мѣрѣ какую-нибудь скрытность. Этотъ тонъ раздражалъ ее и когда она слышала его, лобъ ея нахмуривался и на лицѣ ея появлялась грусть. Мужъ ея это примѣчалъ и зналъ въ такое время, что она недовольна имъ. Онъ не зналъ, какіе поступки, а главное какія чувства ставились ему въ вину — не понимая границъ, отдѣлявшихъ добро отъ зла — но зналъ, что жена часто осуждаетъ его, и жилъ въ страхѣ, что отецъ жены также станетъ осуждать его. Если бы дѣло шло только о женѣ, онъ скоро отучилъ бы ее отъ осужденія. Онъ скоро заставилъ бы ее не показывать своего неодобренія. Но онъ поселился въ домѣ старика, гдѣ старикъ могъ видѣть не только его, но и обращеніе съ нимъ его жены, а доброжелательство старика и его хорошее мнѣніе были для него необходимы. Но онъ все-таки не могъ удержаться, чтобы не бросить на жену сердитый взглядъ, когда увидѣлъ это выраженіе на ея лицѣ.

— Кажется, поѣду, сказалъ адвокатъ: — я долженъ поѣхать куда-нибудь. Мой отъѣздъ не долженъ вамъ мѣшать.

— Мы рѣшили нанять котеджъ въ Доверкортѣ, сказалъ Лопецъ. — Мѣсто не очень веселое и не модное, но оно здорово и я легко могу ѣздить въ городъ. Къ несчастію, мои дѣла не позволяютъ мнѣ эту осень совсѣмъ уѣхать изъ Лондона.

— Я желалъ бы, чтобъ мои дѣла удержали меня, сказалъ адвокатъ.

— Я не знала, что ты рѣшился ѣхать въ Доверкортъ, сказала Эмилія.

Лопецъ сказалъ Вортону какъ будто они рѣшили это вмѣстѣ, а такъ какъ она только разъ слышала о Доверкортѣ отъ мужа, то была недовольна, зачѣмъ онъ говоритъ ложь. Она знала, что онъ ее возьметъ или оставитъ, какъ ему вздумается. Если бы онъ сказалъ смѣло: «Мы поѣдемъ въ Доверкортъ. Я такъ рѣшилъ. Это удобно для меня», она осталась бы довольна. Она понимала, что онъ намѣренъ поступать по своему въ подобныхъ вещахъ, но ей казалось, что онъ хочетъ держать себя какъ тиранъ, не имѣя для этого необходимаго мужества.

— Мнѣ казалось, что тебѣ это пріятно, сказалъ онъ.

— Мнѣ вовсе не пріятно.

— Стало быть, такъ какъ это удобно для моихъ дѣлъ, мы можемъ считать это рѣшеннымъ.

Сказавъ это, онъ вышелъ изъ комнаты и отправился въ Сити. Старикъ все прихлебывалъ чай и мѣшкалъ за завтракомъ, противъ своего обыкновенія. Онъ всегда торопился въ свою контору и часто уходилъ изъ дома раньше зятя. Эмилія, разумѣется, оставалась съ нимъ, сидя молча на своемъ мѣстѣ противъ чайника, размышляя, можетъ быть, о возможности удовольствія въ Доверкортѣ, хотя два дня тому назадъ первый разъ услыхала это названіе и гдѣ у нея совсѣмъ не было знакомыхъ. Въ прежніе годы эти осенніе мѣсяцы, проведенные въ Гертфордширѣ, были величайшимъ удовольствіемъ въ ея жизни.

Вортонъ также видѣлъ облако на лицѣ своей дочери и понялъ смыслъ маленькаго разговора о Доверкортѣ. Ему было извѣстно — съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ они переѣхали въ его домъ — что обращеніе и тонъ молодой жены съ мужемъ не показывали полнаго супружескаго сочувствія. Онъ уже говорилъ себѣ не разъ, что она сама этого захотѣла, быть женою этого человѣка и принимать своего мужа такимъ, каковъ онъ былъ. Если она страдала отъ образа жизни этого человѣка, онъ, какъ ея отецъ, не могъ ей помочь, не могъ ничего сдѣлать для нея, если только онъ не будетъ положительно жестокъ. Онъ уже рѣшилъ это въ умѣ, но сердце его стремилось къ дочери, и когда онъ думалъ, что она несчастна, онъ жаждалъ утѣшить ее и сказать, что у нея есть еще отецъ.

Но не пришло еще время, когда онъ могъ утѣшать ее, сочувствуя ей противъ ея мужа. Изъ ея устъ никогда не вырывалась жалоба. Если ей случалось говоритъ о своемъ мужѣ, то тонъ ея всегда показывалъ любовь. Но все-таки старику хотѣлось сказать дочери что-нибудь такое, что могло бы показать ей, что его сердце смягчилось къ ней.

— Тебѣ нравится планъ ѣхать въ это мѣсто? спросилъ онъ.

— Я совсѣмъ не знаю, каково оно. Фердинандъ говоритъ, что тамъ дешево.

— Неужели это такъ важно?

— Ахъ! да, я этого боюсь.

Это было очень грустно для него. Лопецъ уже получилъ отъ него значительную сумму, хотя послѣ свадьбы не прошло и года, и теперь жилъ въ Лондонѣ даромъ. До женитьбы онъ всегда говорилъ о себѣ и о немъ говорили какъ о богатомъ человѣкѣ, а теперь онъ принужденъ выбирать крошечный приморскій городокъ, потому что тамъ можно жить дешево! Если бы они обвѣнчались какъ люди бѣдные, въ этомъ не было бы ничего достойнаго сожалѣнія и можно бы съ удовольствіемъ отправиться въ такое мѣсто. Но, соображая всѣ обстоятельства, это предвѣщало мало хорошаго для будущаго.

— Ты понимаешь его денежныя дѣла, Эмилія?

— Ничего не понимаю, папа.

— Я не имѣю ни малѣйшаго желанія разузнавать. Можетъ быть, мнѣ слѣдовало бы разспросить прежде — но теперь, если стану разспрашивать, то ужь его. Но мнѣ кажется, жена должна бы знать.

— Я не знаю ничего.

— Въ чемъ состоятъ его дѣла?

— Не имѣю понятія. Я прежде думала, что онъ участвуетъ въ торговлѣ Мильса Гепертона и съ господами Гёнки и сыновья.

— А онъ не участвуетъ?

— Кажется, нѣтъ. Онъ имѣетъ товарищемъ какого-то Паркера, который… какъ мнѣ кажется… не джентльменъ. Я никогда его не видала.

— Что онъ дѣлаетъ съ этимъ Паркеромъ?

— Кажется, они покупаютъ гуано.

— Я думаю, что это была только одна спекуляція.

— Я боюсь, что онъ потерялъ деньги, папа, на сильвербриджскихъ выборахъ.

— Я это заплатилъ, сказалъ Вортонъ сурово.

Какъ же Лопецъ не сказалъ женѣ, что получилъ деньги отъ ея отца?

— Вы заплатили? Какъ вы добры! Я боюсь, папа, что мы вамъ въ тягость.

— Я не заботился бы объ этомъ, душа моя, если бы между вами были довѣріе и счастіе. Не все ли мнѣ равно, когда ты получишь твои деньги, теперь или послѣ, только бы онѣ были тебѣ полезны. Я желалъ бы, чтобъ онъ былъ откровененъ со мною и разсказалъ мнѣ все.

— Передать ему ваши слова?

Онъ подумалъ минуты двѣ, прежде чѣмъ отвѣтилъ дочери. Можетъ быть, если скажетъ ему жена, это сдѣлаетъ на него болѣе впечатлѣнія.

— Если ты думаешь, что онъ не разсердится на тебя, тогда скажи.

— Я не знаю, зачѣмъ ему сердиться. Я ничего не боюсь сказать ему.

— Такъ скажи. Скажи ему, что ему лучше разсказать мнѣ настоящее положеніе его дѣлъ. Господь съ тобою, моя милая!

Онъ наклонился, поцѣловалъ ее и пошелъ въ свою контору.

Фердинандъ Лопецъ рѣшилъ положить въ карманъ деньги герцога и не говорить о нихъ Вортону въ то время, какъ сидѣлъ за завтракомъ. Онъ позаботился спрятать чекъ, но сдѣлалъ это въ ту минуту только для того, чтобы успѣть сообразить, прежде чѣмъ сдѣлаетъ какой-нибудь шагъ.

Выходя изъ дома, онъ сообразилъ и думалъ, что эти деньги слѣдуетъ отдать Вортону. Тесть очень великодушно заплатилъ его издержки по выборамъ, но поступилъ такимъ образомъ не для того, чтобы сдѣлать ему подарокъ. Лопецъ жалѣлъ, зачѣмъ герцогъ это сдѣлалъ. Передавая чекъ Вортону, онъ будетъ принужденъ разсказать исторію своего письма къ герцогу и былъ увѣренъ, что Вортонъ не одобритъ подобнаго письма. Кто могъ одобрить его жалобу на истраченныя деньги, когда онѣ были уже возвращены ему? Какъ могъ такой человѣкъ какъ Вортонъ — старинный англійскій джентльменъ — одобрить подобное требованіе, сдѣланное при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ? Вортонъ, весьма вѣроятно, станетъ настаивать на томъ, чтобы чекъ послать обратно герцогу — а это было бы весьма печальнымъ концомъ для достигнутаго торжества.

Чѣмъ болѣе думалъ Лопецъ объ этомъ, тѣмъ болѣе убѣждался, что не благоразумно было бы упомянуть Вортону о письмѣ къ герцогу. Лопецъ говорилъ себѣ, что нынѣшніе старики дураки, ничего не понимающіе. Потомъ эти деньги приходились очень кстати для него. Онъ хотѣлъ добиться согласія Сексти Паркера на одну большую спекуляцію и зналъ, что не можетъ сдѣлать этого, не показавъ наличныхъ денегъ. Поэтому онъ наконецъ рѣшилъ, что деньги эти онъ употребитъ пока для себя и ничего не скажетъ Вортону. Не есть ли это добыча, исторгнутая отъ непріятеля его мужествомъ и искуствомъ? Когда онъ увѣдомлялъ Уорбертона о полученіи денегъ, онъ уже смотрѣлъ на эти деньги какъ на сумму, исторгнутую отъ герцога совершенно независимо отъ уплаты, сдѣланной его тестемъ.

Въ этотъ день для Сексти Паркера сдѣлалось очевидно, что его товарищъ человѣкъ съ большими средствами. Хотя дѣла иногда казались очень плохи, но деньги оказывались всегда. Нѣкоторыя покупки и продажи оказывались удачны, нѣкоторыя нѣтъ. Большихъ спекуляцій еще не предпринимали, но постоянно ожидали ихъ. Опасенія Сексти были сильно преувеличены сознаніемъ, что кофей и гуано не всегда были покупаемы. Его товарищъ однако былъ такого мнѣнія, что въ такой торговлѣ, какою занимались они, не было никакой надобности въ самомъ дѣлѣ покупать кофей и гуано, и объяснялъ свою теорію очень краснорѣчиво.

— Зачѣмъ я покупаю грузъ кофею и держу его шесть недѣль, и зачѣмъ покупатель продаетъ его, а не удерживаетъ у себя? Потому что онъ находитъ, что выгоднѣе продать, а я нахожу, что выгоднѣе купить по извѣстной цѣнѣ. Это все равно какъ если бы мы посредствомъ пари поддерживали наше мнѣніе. Онъ поддерживаетъ пониженіе, а я повышеніе. Я только слѣжу за цѣнами на рынкѣ, но мнѣ нѣтъ никакой надобности покупать всего.

Сексти Паркеръ до завтрака всегда думалъ, что его товарищъ не правъ, но послѣ завтрака почти ежедневно становился приверженцемъ великой доктрины. Кофей и гуано все-таки приходилось покупать, потому что свѣтъ былъ тупъ и не хотѣлъ учиться торговымъ фокусамъ, преподаваемымъ Фердинандомъ Лопецомъ — а также можетъ быть и оттого, что многимъ этомъ товаръ былъ нуженъ — но нашъ предпріимчивый герой думалъ одно время, что онъ не долженъ навязывать себѣ такой излишней тяжести.

Въ тотъ день, когда деньги герцога пошли въ дѣло, Сексти согласился на одну большую спекуляцію, къ которой товарищъ уговаривалъ его цѣлую недѣлю. Они купили грузъ камеди изъ Новой Зеландіи. Лопецъ имѣлъ причины думать, что камедь должна очень повыситься въ цѣнѣ. Былъ большой запросъ на янтарь и его можно было замѣнить камедью, которая чрезъ полгода непремѣнно удвоится въ цѣнѣ. Но, къ несчастію, этотъ грузъ слѣдовало дѣйствительно купить. Лопецъ не могъ найти ни одного человѣка, такого предпріимчиваго, который отважился бы торговать камедью по его способу. И такъ дѣйствительно грузъ былъ купленъ, и имена Лопеца и Сексти стояли на векселяхъ, данныхъ за товаръ.

Въ этотъ день Лопецъ вернулся домой очень веселый, потому что вѣрилъ своему уму и счастію.

Глава XLIV.
Вортонъ думаетъ написать новое завѣщаніе.

Въ тотъ же день, тотчасъ по возвращеніи мужа, жена заговорила съ нимъ по порученію отца. Въ этотъ вечеръ Вортонъ обѣдалъ въ клубѣ и поэтому предъ ними былъ цѣлый вечеръ; но разговоръ предстоялъ непріятный и потому Эмилія приступила къ этому тотчасъ — начала почти прежде, чѣмъ мужъ усѣлся въ кресло, которое присвоилъ себѣ въ гостиной.

— Папа говорилъ сегодня утромъ о нашихъ дѣлахъ, когда ты ушелъ, и онъ думаетъ, что было бы гораздо лучше, если бы ты разсказалъ ему все.

— Отчего онъ заговорилъ объ этомъ сегодня? спросилъ Лопецъ, почти съ гнѣвомъ обернувшись къ женѣ и подумавъ тотчасъ о чекѣ герцога.

— Мнѣ кажется весьма естественно, что онъ тревожится о насъ, Фердинандъ — и еще естественнѣе, потому что у него есть деньги, которыми онъ можетъ располагать какъ хочетъ.

— Я не просилъ у него ничего послѣднее время, хотя намѣренъ попросить, и очень безцеремонно. Три тысячи не Богъ знаетъ какая сумма для твоего отца.

— Онъ также вѣдь заплатилъ и за выборы.

— Такъ онъ жаловался объ этомъ безъ меня? Я не просилъ у него этихъ денегъ. Онъ самъ предложилъ. Я не былъ такъ глупъ, чтобы отказаться, но ему некчему было выставлять это за обиду предъ тобою.

— Онъ и не называлъ это обидой. Я говорила, что выборы стоили тебѣ дорого.

— Зачѣмъ ты это сказала? Зачѣмъ ты заговорила объ этомъ? Зачѣмъ ты разсуждаешь о моихъ дѣлахъ безъ меня?

— Съ моимъ-то отцомъ! Вѣдь ты самъ говоришь мнѣ каждый день, что я должна убѣждать его помочь тебѣ.

— Не жалобами на мою бѣдность. Но какъ все это началось?

Ей нужно было подумать съ минуту, прежде чѣмъ она могла припомнить, какъ это началось.

— Тутъ было что-нибудь, сказалъ онъ: — что ты стыдишься мнѣ сказать.

— Мнѣ нечего стыдиться говорить тебѣ. И прежде было ничего, и теперь не будетъ ничего.

Она встала съ этими словами, раскрывъ глаза и расширивъ ноздри.

— Что ни случилось бы, какое несчастіе ни постигло бы насъ, я никогда не буду стыдиться за себя.

— Но за меня!

— Зачѣмъ ты это говоришь? Зачѣмъ ты стараешься возбудить неудовольствіе между нами?

— Ты говорила о моей бѣдности.

— Отецъ мой спрашивалъ, зачѣмъ тебѣ надо переѣхать въ Доверкортъ, и не оттого ли, что тамъ дешевле.

— Тебѣ же надо ѣхать куда-нибудь?

— Совсѣмъ нѣтъ. Я согласна остаться въ Лондонѣ, Но я говорила, что по моему мнѣнію въ этомъ играютъ роль издержки. Это вѣдь и правда.

— Куда же ты хочешь ѣхать? Вѣрно Доверкортъ мѣсто не модное.

— Мнѣ не нужно ничего.

— Если ты думаешь ѣхать за границу, я не могу найти для этого времени. Въ этомъ деньги не играютъ накакой роли и совсѣмъ не твое дѣло было объ этомъ говорить. Я выбралъ это мѣсто потому, что тамъ тихо и я легко могу ѣздить взадъ и впередъ. Мнѣ жаль, зачѣмъ я переѣхалъ въ этотъ домъ.

— Зачѣмъ ты говоришь это, Фердинандъ?

— Потому что ты съ твоимъ отцомъ строите каверзы у меня за спиною. А я ненавижу это болѣе всего.

— Ты очень несправедливъ, сказала она, зарыдавъ: — я никогда каверзъ не строила. Я ничего не дѣлала противъ тебя. Разумѣется, папа долженъ знать.

— Зачѣмъ онъ долженъ знать? Какое право имѣетъ твой отецъ разузнавать мои частныя дѣла?

— Оттого что тебѣ нужна его помощь. Это весьма естественно. Ты постоянно говоришь мнѣ, чтобы я уговорила его помочь тебѣ. Онъ говорилъ очень ласково, что ему хотѣлось бы знать твои дѣла.

— Онъ не узнаетъ. А что касается его помощи, то разумѣется мнѣ нужно то состояніе, которое онъ долженъ былъ дать тебѣ. Не можетъ же онъ не понимать, что при моихъ дѣлахъ капиталъ долженъ быть мнѣ полезенъ. Я думаю, что и ты должна это понимать.

— Я это понимаю.

— Такъ почему же ты не дѣйствуешь скорѣе какъ мой другъ, чѣмъ его? Зачѣмъ ты не держишь мою сторону? Мнѣ кажется, что ты гораздо болѣе его дочь, чѣмъ моя жена.

— Это очень несправедливо.

— Если бы у тебя была хоть капля храбрости, ты заставила бы его понять, что для тебя онъ обязанъ сказать, что намѣренъ сдѣлать, чтобы я могъ извлечь выгоды изъ того состоянія, которое, какъ я полагаю, онъ намѣренъ дать тебѣ когда-нибудь. Если бы ты хоть сколько-нибудь заботилась помочь мнѣ, ты могла бы имѣть вліяніе на него. Вмѣсто этого, ты говоришь съ нимъ о моей бѣдности. Я не желаю, чтобы онъ считалъ меня нищимъ. Это не есть способъ оплести такого человѣка, какъ твой отецъ, который самъ богатъ и считаетъ бѣдность безславіемъ.

— Деньги — это способъ, посредствомъ котораго люди достаютъ деньги. Если бы онъ довѣрялъ моимъ дѣламъ, онъ довольно скоро раскошелился бы. А вмѣсто этого его пріучили думать, что я человѣкъ съ ничтожными средствами. Онъ когда-нибудь увидитъ свою ошибку.

— Такъ ты не хочешь съ нимъ говорить?

— Я не могу говорить ему въ одно и то же время, что ты богатъ и что тебѣ нужны деньги.

— Я совсѣмъ этого не говорю. Если я увижу, что это для меня удобно, я буду съ нимъ говорить. Но для меня было бы гораздо легче, если бы я могъ уговорить тебя помогать мнѣ.

Эмилія въ это время уже знала очень хорошо, что значитъ такая помощь. Онъ такъ откровенно говорилъ съ нею, что она ошибиться не могла. Онъ научалъ ее «оплести» ея отца, а теперь опять заговорилъ о ея вліяніи надъ отцомъ. Хотя всѣ ея обманчивыя мечты разлетѣлись — о, какъ быстро! — она все-таки знала, что обязана оставаться преданной мужу и быть скорѣе его женою, чѣмъ дочерью своего отца. Но что могла она сказать въ его пользу, ничего не зная о его дѣлахъ? Она не имѣла никакого понятія о томъ, въ чемъ состоятъ его дѣла, каковъ былъ его доходъ, сколько она могла тратить денегъ какъ его жена. На сколько она могла видѣть — а ея здравый смыслъ въ такихъ вещахъ былъ вѣренъ — у него не было постояннаго дохода. Для себя она ни о чемъ не хотѣла спрашивать его. Гордость не позволяла ей спрашивать его о томъ, что онъ долженъ былъ сообщить ей безъ всякой просьбы. Но она должна сказать ему, что не можетъ употребить вліяніе на отца, потому что не знаетъ обстоятельствъ, которыми можетъ руководиться ея отецъ.

— Я не могу помогать тебѣ такимъ образомъ, какъ ты хочешь, сказала она: — потому что я сама не знаю ничего.

— Ты знаешь, что можешь положиться на меня, что я употреблю твои деньги какъ можно выгоднѣе, если получу ихъ.

Она этого не знала и промолчала.

— Ты можешь увѣрить его въ этомъ.

— Я могу только сказать, чтобы онъ разсудилъ самъ.

— Ты хочешь сказать, что предпочтешь отправить меня къ чорту, прежде чѣмъ раскроешь ротъ за меня предъ старикомъ?

Онъ никогда прежде не говорилъ ей такихъ словъ, и она залилась слезами. Для нея это было ужаснымъ оскорбленіемъ. Не знаю, должна ли женщина очень обижаться, если ея мужъ иногда забудется и употребитъ ругательное слово въ разговорѣ съ нею. Такая обида не мѣшаетъ мужу быть добрымъ, ласковымъ и внимательнымъ къ женѣ. Но жена должна быть, пріучена къ этому постепенно; потомъ все зависитъ, какимъ тономъ говорится это. Но теперь эти слова были сказаны съ грубой и пошлой запальчивостью. Это показалось жертвѣ признакомъ страшнаго кризиса въ ея супружеской жизни, какъ будто человѣкъ, сказавшій ей это, не могъ никогда болѣе любить ее, быть ласковымъ къ ней и кроткимъ какъ любовникъ. Говоря эти слова, онъ смотрѣлъ на нее такъ, какъ будто хотѣлъ разорвать ее на куски. Она была испугана, приведена въ ужасъ, изумлена. Она не могла сказать ему ни слова. Она не знала, въ какихъ выраженіяхъ пожаловаться на такое обращеніе. Она залилась слезами и, бросившись на диванъ, закрыла лицо обѣими руками.

— Ты сама вызываешь меня къ запальчивости, сказалъ онъ.

Но она все еще не могла съ нимъ говорить.

— Я вернулся изъ Сити, уставъ отъ трудовъ, взволнованный тысячью заботами, а ты не можешь мнѣ сказать ласковаго слова!

Наступило молчаніе, во время котораго она все рыдала.

— Если твой отецъ хочетъ говорить со мною, пусть говоритъ. Я не убѣгу. Но самъ расказывать ему о моихъ дѣлахъ я не намѣренъ.

Онъ замолчалъ опять.

— Полно, старушонка, развеселись. Не притворяйся разогорченной оттого, что я сказалъ крѣпкое словцо. Въ свѣтѣ приходится переносить многое еще хуже этого.

— Я… я… я такъ испугалась, Фердинандъ.

— Мужчина не всегда можетъ помнить, что онъ говоритъ не съ мужчиною. Забудь объ этомъ, но помни, что въ нашемъ положеніи твое вліяніе на отца можетъ составить мое счастіе или погубить меня.

Послѣ этого онъ вышелъ изъ комнаты.

Эмилія сидѣла минутъ десять и думала обо всемъ. Слова, сказанныя имъ, были такъ ужасны, что она не могла выкинуть ихъ изъ головы — не могла считать ихъ бездѣлицею. Его мрачная физіономія еще представлялась ей, и то отсутствіе всякой нѣжности, та несупружеская и вмѣстѣ съ тѣмъ супружеская грубость, которая во всякомъ случаѣ должна была бы не появляться въ немъ такъ скоро. Весь онъ совсѣмъ не походилъ на то, что она думала о немъ.

До брака она ни слова не слыхала отъ него о деньгахъ. Онъ говорилъ съ нею о книгахъ, особенно о поэзіи. Ему казались дороги Шекспиръ, Мольеръ, Данте и Гёте. Онъ выражалъ такія прекрасныя идеи о женщинахъ и мужчинахъ въ ихъ сношеніяхъ съ женщинами. Для него она разсталась со всѣми прежними друзьями. Для него она вступила въ бракъ, непріятный для ея отца. Для него она закрыла свое сердце для другого обожателя. Полагаясь на него вполнѣ, она отважилась думать, что лучше знаетъ свое счастіе, чѣмъ тѣ, которые совѣтовали ей, и отдалась ему вполнѣ. Теперь она очнулась, мечты ея исчезли, и слова этого человѣка еще раздавались въ ея ушахъ.

Они встрѣтились за обѣдомъ и провели вечеръ безъ всякихъ намековъ на разыгравшуюся между ними сцену. Онъ сидѣлъ съ журналомъ въ рукахъ и дѣлалъ время-отъ-времени какое-нибудь замѣчаніе съ намѣреніемъ ей угодить, но оно терзало ея слухъ своимъ притворствомъ. Она отвѣчала ему, потому что это была ея обязанность и потому что она не хотѣла унижаться до того, чтобы дуться, но никакъ не могла рѣшиться сказать даже самой себѣ, что можетъ забыть его ужасныя слова.

Она сидѣла за работой до десяти часовъ, отвѣчая мужу, когда онъ заговаривалъ съ нею голосомъ тоже притворнымъ, а потомъ пошла спать, чтобы имѣть возможность поплакать одной. Она знала, что онъ долго не придетъ къ ней.

На слѣдующее утро, когда Лопецъ одѣвался, Вортонъ прислалъ сказать, что желаетъ говорить съ нимъ. Придетъ ли онъ внизъ до завтрака, или зайдетъ въ контору мистера Вортона? Онъ послалъ отвѣтъ, что придетъ въ контору, и назначилъ часъ, а къ завтраку совсѣмъ не приходилъ, пока не ушелъ Вортонъ.

— Я долженъ итти сегодня къ твоему отцу, сказалъ онъ женѣ. — Надѣюсь, что онъ не имѣетъ намѣренія поступить безразсудно.

На это она не отвѣчала.

— Разумѣется, ты думаешь, что все безразсудство будетъ на моей сторонѣ.

— Я не знаю, почему ты это говоришь.

— Потому что я могу читать твои мысли. Ты всю жизнь сидѣла въ одной ладьѣ съ твоимъ отцомъ и никакъ не можешь перелѣзть изъ его ладьи въ мою. Напрасно я переѣхалъ сюда; разумѣется, я не могъ этимъ способомъ избавить тебя отъ его вліянія.

Она ничего не могла сказать такого, что не разсердило бы его, и потому молчала.

— Ну, должно быть, мнѣ придется самому дѣйствовать какъ умѣю. Прощай! — и онъ ушелъ.

— Я желаю знать, сказалъ Вортонъ, которому Лопецъ умышленно предоставилъ начать разговоръ: — я желаю знать, въ чемъ состоятъ ваши дѣла; я никогда не могъ этого понять.

— Я и самъ хорошенько не понимаю, отвѣчалъ Лопецъ смѣясь.

— Ни одинъ человѣкъ на свѣтѣ, продолжалъ старый адвокатъ цочти торжественно: — не имѣетъ такого нежеланія соваться въ чужія дѣла какъ я. И такъ какъ я не спрашивалъ васъ объ этомъ до вашей женитьбы — какъ можетъ быть слѣдовало бы — я не сдѣлалъ бы этого и теперь, если бы отъ состоянія вашихъ дѣлъ не зависѣло мое намѣреніе распорядиться нѣкоторой частью пріобрѣтеннаго мною состоянія.

Лопецъ немедленно примѣтилъ, что ему слѣдуетъ быть насторожѣ. Можетъ быть, если онъ выставитъ себя очень бѣднымъ, его тесть увидитъ необходимость помочь ему тотчасъ, или можетъ быть, если онъ не покажетъ, какъ достаточно его состояніе, тесть не захочетъ совсѣмъ ему помочь.

— Сказать вамъ по правдѣ, я намѣренъ сдѣлать новое завѣщаніе. Я, разумѣется, распорядился моимъ состояніемъ до замужства Эмиліи, теперь эти распоряженія я думаю измѣнить. Эверетъ очень меня огорчаетъ, и судя по тому, что я вижу изъ нѣсколькихъ словъ, вырвавшихся у Эмиліи, сказать по правдѣ, я не совсѣмъ спокоенъ на счетъ вашего положенія. Если я такъ понялъ, то вы — торговецъ, вообще покупаете и продаете товары.

— Это такъ, серъ.

— Какой же капиталъ у васъ въ торговлѣ?

— Какой капиталъ?

— Да; сколько вы положили на ваше дѣло при началѣ?

Лопецъ помолчалъ. Онъ уже женатъ. Бракъ расторгнуть нельзя. У Вортона денегъ достаточно для всѣхъ и онъ, конечно, не лишитъ наслѣдства своей дочери. Вортонъ можетъ поставить его дѣйствительно на твердую почву и, вѣроятно, это сдѣлаетъ, если только ему можно внушить нѣкоторое довѣріе къ зятю. Въ эту минуту зять очень сомнѣвался, не лучше ли сказать ему всю правду.

— Капиталъ я употреблялъ постепенно; вообще у меня на дѣла употребляется около восьми тысячъ.

На самомъ же дѣлѣ у него никогда не было ни одного шиллинга.

— Вы включаете въ это число тѣ три тысячи, которыя получили отъ меня?

— Да, включаю.

— Такъ вы женились на моей дочери и начали дѣла съ пятью тысячами, которыя были употреблены такъ неосновательно, что чрезъ два мѣсяца послѣ женитьбы вы были принуждены обратиться ко мнѣ за деньгами?

— Мнѣ были нужны деньги для нѣкоторой цѣли.

— Есть у васъ участникъ въ дѣлахъ, мистеръ Лопецъ?

Въ этихъ словахъ слышалось что-то зловѣщее.

— Да, у меня есть участникъ, который имѣетъ капиталъ. Его зовутъ Паркеръ.

— Его капиталъ также принадлежитъ вамъ?

— Я не могу объяснить, но это не такъ.

— Какъ называется ваша фирма?

— У насъ нѣтъ названія.

— А контора у васъ есть?

— У Паркера есть контора на Танкардскомъ Дворикѣ.

Вортонъ взялъ справочную книгу и нашелъ имя Паркера.

— Мистеръ Паркеръ маклеръ. Вы также маклеръ?

— Нѣтъ, я не маклеръ.

— Мнѣ кажется, серъ, что вы коммерческій авантюристъ.

— Я вовсе не стыжусь этого названія, мистеръ Вортонъ. Половина дѣлъ въ Лондонскомъ Сити ведется коммерческими авантюристами. Я наблюдаю за рынками, покупаю товары и продаю ихъ съ барышомъ. У мистера Паркера есть деньги, онъ также и маклеръ. Мы очень легко могли бы назваться купцами и поставить надъ дверью: Лопецъ и Паркеръ.

— Вы вмѣстѣ подписываете векселя?

— Да.

— Лопецъ и Паркеръ?

— Нѣтъ. Я подписываю и онъ подписываетъ. Я тоже торгую и одинъ; кажется, и онъ дѣлаетъ то же.

— Еще одинъ вопросъ, мистеръ Лопецъ. Съ какого дохода платили вы налогъ послѣдніе три года?

— Съ двухъ тысячъ годового дохода, сказалъ Лопецъ.

Это была рѣшительная ложь.

— Можете вы составить мнѣ записку о тѣхъ суммахъ, которыя имѣете, и о вашихъ обязательствахъ въ настоящее время?

— Конечно, могу.

— Сдѣлайте это и пришлите ко мнѣ до моего отъѣзда въ Гертфордширъ. Мое завѣщаніе теперь невыгодно для васъ, но я не могу измѣнить его, пока не узнаю подробнѣе о вашихъ обстоятельствахъ.

На этомъ свиданіе и кончилось.

Глава XLV.
Мистрисъ Паркеръ.

Хотя Вортонъ и Лопецъ встрѣчались каждый день цѣлую недѣлю, ничего болѣе не было сказано о запискѣ. Старикъ думалъ объ этомъ каждый день, думалъ и Лопецъ. Но Вортонъ полагалъ, что послѣ своей просьбы онъ ничего болѣе не можетъ говорить объ этомъ. Онъ не могъ продолжать разговора объ этомъ такъ, какъ сдѣлалъ бы съ своимъ сыномъ. Но когда день проходилъ за днемъ, онъ все болѣе и болѣе убѣждался, что дѣла его зятя находятся въ такомъ положеніи, что не могутъ быть обнаружены. Онъ объявилъ о своемъ намѣреніи измѣнить завѣщаніе въ пользу зятя, если зять доставитъ ему удовлетворительное свѣдѣніе о себѣ. А между тѣмъ ничего не дѣлалось и ничего не говорилось.

Лопецъ вдругъ явился и отнялъ у него дочь. Съ тѣхъ поръ, какъ этотъ человѣкъ сдѣлался коротокъ въ его домѣ, Вортонъ не зналъ ни одного счастливаго часа. Этотъ человѣкъ разрушилъ всѣ планы его жизни, ворвался въ его домъ и разстроилъ даже его семейную жизнь. Разумѣется, и самъ онъ поступалъ нерѣшительно. Онъ это зналъ и въ своемъ настоящемъ расположеніи духа строго судилъ самого себя.

Съ отчаянія онъ старался полюбить этого человѣка, былъ къ нему ласковъ, даже принялъ его въ свой домъ. Онъ сказалъ себѣ, что такъ какъ этотъ человѣкъ мужъ его дочери, то ему лучше помириться съ этимъ. Онъ старался помириться, но между нимъ и этимъ человѣкомъ была такая разница, какъ между небомъ и землею. А теперь для него сдѣлалось ясно, что этотъ человѣкъ ничѣмъ не лучше авантюриста, какъ онъ самъ сказалъ ему въ лицо.

Въ своемъ завѣщаніи онъ отказалъ двѣ трети Эверету и одну треть дочери, укрѣпивъ ея часть за ея дѣтьми, если она выйдетъ замужъ и будетъ имѣть дѣтей. Завѣщаніе это было сдѣлано нѣсколько лѣтъ тому назадъ и Вортонъ давно уже рѣшилъ перемѣнить его и раздѣлить имѣніе поровну между своими дѣтьми, но откладывалъ это, намѣреваясь отдать Эмиліи большую часть ея доли тотчасъ послѣ ея свадьбы съ Артуромъ Флечеромъ; но все-таки было необходимо написать новое завѣщаніе.

Когда Вортонъ уѣхалъ въ Гертфордширъ, онъ еще не рѣшилъ, что ему дѣлать. Онъ думалъ одно время дать тотчасъ Лопецу значительную сумму, зная, что торговому человѣку такая помощь будетъ полезна. И онъ не отказался отъ этой мысли, когда просилъ составить записку. Ему не очень улыбалась мысль отдать Лопецу трудомъ нажитыя деньги, но жена этого человѣка была его дочь и онъ долженъ былъ сдѣлать для нея все, что только могъ. Для него было непонятно, какъ она рѣшилась выйти за этого человѣка. Но это совершилось и теперь какъ ему устроить свои дѣла наилучшимъ образомъ для ея пользы?

Въ половинѣ августа онъ отправился въ Гертфордширъ, а она въ приморскій городокъ въ Эссескѣ, выбранный Лопецомъ. Въ концѣ мѣсяца тесть написалъ зятю:

"Любезный Лопецъ (онъ не безъ умысла оставилъ суровое выраженіе «мистеръ Лопецъ», употребленное имъ въ своей конторѣ) — когда мы разсуждали о вашихъ дѣлахъ, я просилъ васъ составить записку о вашемъ дебетѣ и кредитѣ. Я не могу измѣнить распоряженія о моемъ состояніи, пока не получу отъ васъ этой записки. Если я умру, не измѣнивъ моего настоящаго завѣщанія, доля Эмиліи перейдетъ въ руки душеприкащиковъ, которые будутъ распоряжаться этою долей для пользы ея и ея дѣтей. Говорю вамъ это, чтобы вы могли понять, что отъ исполненія моей просьбы зависятъ ваши собственныя выгоды.

"Вашъ
"Э. Вортонъ."

Разумѣется, его спрашивали, какъ поживаютъ новобрачные. Въ Вортонѣ эти вопросы предлагались кротко и отъ нихъ уклониться было легко. Сер-Элоредъ удовольствовался легкимъ наклоненіемъ головы, а леди Вортонъ только замѣтила въ пятый или шестой разъ, что «очень жаль».

Но когда всѣ отправились въ Лонгбарнсъ, затрудненіе увеличилось. Артура не было и старая мистрисъ Флечеръ дѣйствовала самовластно.

— Итакъ Лопецы переѣхали къ вамъ?

Вортонъ проворчалъ что-то въ родѣ утвердительнаго отвѣта.

— Надѣюсь, что онъ жилецъ пріятный.

Въ голосѣ старухи была насмѣшка, которая могла раздражить всякаго.

— Гораздо пріятнѣе, чѣмъ были бы многіе, сказалъ мистеръ Вортонъ.

— Неужели?

— Онъ вѣжливъ, терпѣливъ и не думаетъ, чтобы все окружающее должно согласоваться съ его причудами.

— Я рада, что вы довольны этимъ бракомъ, мистеръ Вортонъ.

— Кто сказалъ, что я доволенъ? Никто не долженъ бы понимать или раздѣлять мое неудовольствіе такъ искренно, какъ вы, мистрисъ Флечеръ, и никто не долженъ бы такъ осторожно выражаться объ этомъ. Мы съ вами желали другого, а старые люди не любятъ обманываться въ ожиданіяхъ. Но я не долженъ представлять дьявола чернѣе, чѣмъ онъ есть.

— Я боюсь, что онъ черенъ и безъ того.

— Матушка, сказалъ Джонъ Флечеръ: — дѣло сдѣлано и вамъ лучше не упоминать объ этомъ. Мы всѣ жалѣемъ, что Эмилія не сдѣлалась болѣе близкой къ намъ, но она имѣла право сама выбрать и по крайней-мѣрѣ я желаю — такъ же, какъ и мой братъ — чтобы она была счастлива въ избранной ею судьбѣ.

— Онъ такъ хорошо обошелся съ Артуромъ въ Сильвербриджѣ, продолжала злая старуха.

— Оставимъ безъ вниманія его поведеніе, матушка. Что намъ до того?

— Все это очень хорошо, Джонъ, но такимъ образомъ ни о комъ говорить нельзя.

— Я по-крайней-мѣрѣ предпочелъ бы. сказалъ Вортонъ: — чтобы вы не говорили о мистерѣ Лопецѣ въ моемъ присутствіи.

— О! если такъ, то пусть будетъ такъ. Теперь я понимаю, какъ должна себя держать.

Тутъ старуха выпрямилась и приняла такой видъ, какъ будто это нежеланіе Вортона было для нея оскорбленіемъ и лишало ея всегдашняго предмета для разговора.

— Я вѣдь не люблю Лопеца, сказалъ потомъ Вортонъ Джону. — Какъ я могу любить такого человѣка? Но какая польза роптать? Не страданія вашей матери и не мои, и даже не Артуровы дѣлаютъ грустнымъ все это. Какова будетъ ея жизнь? Вотъ въ чемъ вопросъ. А это такъ для меня близко, такъ важно, что я не могу переносить ни насмѣшекъ, ни состраданія. Я былъ радъ, что вы просили вашу матушку замолчать.

— Я могу это понять, сказалъ Джонъ. — Не думаю, чтобы она стала опять досаждать вамъ.

Между тѣмъ Лопецъ получилъ письмо Вортона въ Доверкортѣ и долженъ былъ соображать, какой дать отвѣтъ. Никакой отвѣтъ не могъ быть удовлетворителенъ — если онъ не будетъ имѣть возможности обмануть своего тестя. Но чѣмъ болѣе Лопецъ думалъ объ этомъ, тѣмъ болѣе убѣждался, что это невозможно. Осторожный старый адвокатъ не приметъ отвѣта неподкрѣпленнаго доказательствами. Часть денегъ — и порядочную — онъ уже выклянчилъ отъ старика. Но ему хотѣлось чего-нибудь побольше. Хотя Вортонъ былъ старъ, но Лопецу не хотѣлось ждать смерти даже старика. Слѣдующіе два-три года — можетъ быть, даже будущій — могли сдѣлать въ его жизни поворотъ. Онъ женился и долженъ получить состояніе жены все до копейки. Вотъ какъ думалъ онъ — и старикъ обворовываетъ его!

Думая объ этомъ, онъ проклиналъ свою судьбу. Другіе мужья получаютъ тотчасъ состояніе жены. Что могли бы сдѣлать для него 20,000, будь онѣ въ его рукахъ?

Такимъ образомъ сталъ онъ считать тестя грабителемъ, а себя жертвою. Потомъ, какъ жестоко обошлась съ нимъ герцогиня Омніумъ! И Сексти Паркеръ, котораго онъ намѣренъ обогатить, тревожитъ его такъ и сякъ.

— Мы сидимъ въ одной ладьѣ, сказалъ Сексти. — Вы пользуетесь моими деньгами. Я не понимаю, зачѣмъ вамъ такъ гордиться. Привезите вашу женушку въ Доверкортъ, я привезу свою, и пусть онѣ познакомятся.

Немножко поспорили объ этомъ, но Сексти Паркеръ одержалъ верхъ, и такимъ образомъ устроилась поѣздка въ Доверкортъ.

Лопецъ былъ въ хорошемъ расположеніи духа, когда привезъ туда свою жену и повелъ ее по террасамъ и эспланадѣ этого недостаточно извѣстнаго приморскаго рая, то приглашая ее любоваться моремъ, то подсмѣиваясь надъ нарядами гуляющихъ, такъ что Эмилія постепенно приходила къ тому убѣжденію, что такъ какъ онъ старается быть любезенъ съ нею, то и она должна дѣлать то же самое. Разумѣется, она не была счастлива. Позолота была такъ быстро снята съ ея кумира, что она не могла быть очень счастлива. Но она могла быть весела.

— А теперь, сказалъ онъ смѣясь: — я желаю, чтобы ты сдѣлала что-нибудь для меня — что покажется тебѣ очень непріятно.

— Что же это? Не очень дурное, я увѣрена.

— А я боюсь, что очень дурное. Мой превосходнѣйшій, но страшно пошлый участникъ, мистеръ Секстусъ Паркеръ, когда узналъ, что а буду здѣсь, непремѣнно захотѣлъ также привезти сюда свою жену и дѣтей. Я желаю, чтобы ты познакомилась съ ними.

— Только-то? Ужь, должно быть, она чрезчуръ плоха, если я не буду въ состояніи этого перенести.

— Въ нѣкоторомъ отношеніи она вовсе не плоха; я считаю ее предоброй; она балуетъ дѣтей и каждый день кормитъ мужа хорошимъ обѣдомъ. Но мнѣ кажется, что ты не найдешь ее тѣмъ, что называется леди.

— Мнѣ это рѣшительно все-равно. Я стану помогать ей баловать дѣтей.

— Ты можешь у ней научиться, сказалъ онъ, смотря на жену.

Шуточка была такого рода, что могла бы восхитить молодую жену, но жизнь Эмиліи была уже настолько отравлена, что она восхищаться этимъ не могла. Да, придетъ время, когда и это огорченіе прибавится къ ея жизни. Она опасалась сама не зная чего и часто говорила себѣ, что для нея было бы лучше не имѣть дѣтей.

— Ты его любишь? спросила она.

— Нѣтъ, не могу сказать, чтобы я любилъ его. Онъ полезенъ и въ нѣкоторомъ отношеніи честенъ.

— Развѣ онъ честенъ не во всѣхъ отношеніяхъ?

— Сказать тебѣ по правдѣ, я не знаю ни одного человѣка, который былъ бы такъ честенъ.

— Эверетъ честенъ.

— Онъ проигрываетъ въ карты суммы, которыя не можетъ заплатить безъ помощи отца. Откажи ему отецъ, куда дѣвалась бы его честность? Сексти честенъ не менѣе другихъ, кажется мнѣ, но вполнѣ довѣриться ему я не рѣшился бы. Я завтра въ Лондонъ не поѣду и мы послѣ завтрака зайдемъ къ нимъ.

Они зашли. Паркеры, имѣя дѣтей, обѣдали рано. Онъ сидѣлъ на крыльцѣ и курилъ трубку, попивая грогъ и смотря на море. Старшая дѣвочка стояла около него, а жена, окруженная тремя другими дѣтьми, сидѣла на ступеняхъ у дверей.

— Я привелъ къ вамъ мою жену, сказалъ Лопецъ, протягивая руку мистрисъ Паркеръ, которая встала.

— Я сказалъ ей, что вы будете, замѣтилъ Сексти: — и она хотѣла, чтобы я не курилъ и не пилъ сегодня; но я сказалъ, что если мистрисъ Лопецъ такая дама, какою я ее считаю, то она не станетъ осуждать рабочаго человѣка за трубку и стаканъ грога въ праздничный день.

Въ этихъ словахъ заключался здравый смыслъ, измѣнившій отвращеніе, которое могла внушить Эмиліи пошлость этого человѣка.

— Мнѣ кажется, вы совершенно правы, мистеръ Паркеръ. Мнѣ было бы очень жаль, если… если…

— Если бы я пересталъ курить. Хорошо, я не перестану. Выпьете рюмку хересу, Лопецъ? Хотя я самъ пью водку, но захватилъ однако и хересъ съ собою. Вздоръ! вы должны выпить. Вотъ, Джонъ, хорошо! Пока вино и рюмки, а тамъ пусть какъ хотятъ.

Лопецъ закурилъ сигару и позволилъ хозяину налить ему рюмку хересу, а мистрисъ Лопецъ пошла въ комнаты съ мистрисъ Паркеръ и дѣтьми.

Мистрисъ Паркеръ тотчасъ пустилась въ откровенности съ своею новою знакомой. Она надѣялась, что онѣ будутъ «часто видѣться; то-есть, если я не покажусь вамъ слишкомъ навязчивою». Она говорила, что Секстусъ мало бываетъ дома и пріѣзжаетъ въ Доверкортъ чрезъ день. Потомъ, пока Лопецъ докуривалъ сигару, бѣдная женщина высказала его женѣ всѣ непріятности своей жизни. Находила ли мистрисъ Лопецъ, что всѣ эти спекуляціи были хороши?

— Я ничего объ этомъ не знаю, мистрисъ Паркеръ.

— Но вы должны знать. Развѣ вы не находите, что жена должна знать, чѣмъ занимается ея мужъ, особенно когда есть дѣти? У меня были деньги, мистрисъ Лопецъ, и я нисколько о нихъ не жалѣю — вотъ уже ни крошечки — все-таки женѣ непріятно, если полученное ею отъ отца пойдетъ прахомъ.

— Но развѣ ихъ дѣла обратятся въ прахъ?

— Когда онъ мнѣ не говоритъ, я всегда боюсь. Потомъ я вамъ скажу, что мнѣ извѣстно какъ дважды два — четыре: когда онъ приходитъ домой впопыхахъ, да выпьетъ лишнее, значитъ, онъ недоволенъ своимъ дѣломъ. Онъ никогда этого не дѣлаетъ, когда цѣлый день занимался своимъ настоящимъ дѣломъ. Онъ тогда возится съ дѣтьми, выпьетъ рюмку послѣ обѣда и все разскажетъ мнѣ до-чиста. Но теперь это рѣдко съ нимъ случается.

— Вамъ можетъ показаться странно, мистрисъ Паркеръ, но я совсѣмъ не знаю, какими дѣлами занимается мой мужъ.

— И вы не спрашиваете его?

— Я такъ недавно замужемъ; еще нѣтъ десяти мѣсяцевъ.

— Я въ это время ужь знала все. И постоянно мнѣ было все извѣстно до-тѣхъ-поръ…

Она хотѣла сказать, пока Лопецъ не появился на сцену. Но она не желала, по-крайней-мѣрѣ теперь, быть жестокой къ своему новому другу.

— Надѣюсь, что все идетъ хорошо, сказала Эмилія.

— Иногда онъ держитъ себя такъ, какъ будто весь Англійскій Банкъ принадлежитъ ему. И я должна сказать, что теперь денегъ у насъ въ домѣ стало больше. И щедрѣе Сексти на свѣтѣ человѣка нѣтъ. Ему хотѣлось бы видѣть меня въ шелковомъ платьѣ каждый день, а дѣтей какъ наряжаетъ! Только я предпочла бы имѣть побольше да понадежнѣе, чѣмъ щеголять, да не знать навѣрно, не придетъ ли всему конецъ.

— Въ этомъ я согласна съ вами.

— Я не думаю, чтобы чувства мужчинъ походили на наши; а я, мистрисъ Лопецъ, какъ ужь желала бы имѣть вѣрное что-нибудь, хоть бездѣлицу, только бы дѣти не нуждались.

Между тѣмъ мужья на крыльцѣ разсуждали о своихъ дѣлахъ почти въ томъ же духѣ. Наконецъ Лопецъ показалъ своему пріятелю письмо Вортона и объяснилъ, въ чемъ дѣло.

— Онъ очень старъ?

— Да, но силенъ какъ лошадь.

— Деньги у него есть?

— На счетъ денегъ сомнѣнія нѣтъ.

— Вѣдь онъ говоритъ о завѣщаніи, а вамъ деньги нужны сейчасъ.

— Разумѣется, нужны. Я долженъ сочинить письмо и объяснить мои взгляды; онъ навѣрно не захочетъ довести до бѣдственнаго положенія свою дочь.

— Чѣмъ скорѣе вы напишите, тѣмъ лучше, сказалъ Паркеръ.

Глава XLVI.
Онъ желаетъ вдругъ разбогатѣть.

Когда они возвращались домой, Лопецъ сказалъ своей женѣ, что принялъ приглашеніе обѣдать на другой день у Паркеровъ. При этомъ обращеніе его было не такъ любезно, какъ въ то время когда онъ просилъ жену сдѣлать имъ визитъ. Онъ немножко взволновался разговоромъ съ Паркеромъ и теперь выказывалъ свою досаду.

— Не думаю, чтобы этотъ обѣдъ былъ очень пріятенъ, сказалъ онъ: — но намъ придется, можетъ быть, переносить вещи еще менѣе пріятныя.

— Я ничего не имѣю противъ этого.

— Но ты, кажется, не очень дружелюбно къ этому относишься.

— Я думаю, что очень хорошо сошлась съ мистрисъ Паркеръ. Если ты можешь у нихъ обѣдать, то конечно могу и я. Тебѣ, кажется, онъ не совсѣмъ нравится, и я желала бы, чтобы ты нашелъ участника по твоему вкусу.

— Вкусу! Въ такихъ вещахъ вкусъ непричемъ. Дѣло въ томъ, что я нахожусь въ рукахъ этого человѣка и не вижу возможности вырваться, если твой отецъ не сдѣлаетъ того, что онъ долженъ сдѣлать. Ты никакъ не хочешь помочь мнѣ и поэтому должна переносить общество Сексти Паркера и его жены. Очень можетъ быть, что случатся вещи еще похуже товарищества съ Сексти Паркеромъ.

На это Эмилія не отвѣчала, но ускоряла шаги, чувствуя не только огорченіе, но и сильный гнѣвъ. Она начала сомнѣваться, должна ли переносить эти нападки за деньги своего отца.

— Я вижу, въ чемъ дѣло, продолжалъ онъ. — Ты думаешь, что мужъ долженъ переносить всѣ непріятности въ жизни, а жена не должна даже и слышать о нихъ.

— Фердинандъ, отвѣчала Эмилія: — я не думаю, чтобы какой-нибудь мужъ могъ быть такъ несправедливъ къ женѣ, какъ ты.

— Разумѣется! потому что я не могу тратить на тебя тысячъ, я несправедливъ.

— Я готова жить, какъ ты укажешь. Если ты бѣденъ, я согласна терпѣть бѣдность. Если даже ты раззоришься, я вынесу и раззореніе.

— Кто говоритъ о раззореніи?

— Если мы будемъ нуждаться, я не стану никогда роптать. Я перенесу все вмѣстѣ съ тобою и буду стараться переносить весело. Но я не стану просить у отца моего денегъ ни для тебя, ни для себя. Онъ знаетъ, какъ ему слѣдуетъ поступать. Я вѣрю ему безусловно.

— А мнѣ не вѣришь совсѣмъ.

— Я знаю, что онъ совѣщается съ тобою о томъ, что сдѣлать. Я могу только повторить — скажи ему все.

— Душа моя, въ этомъ отношеніи, мнѣ кажется, я лучше могу понимать мои выгоды.

— Весьма вѣроятно. Конечно, я не понимаю ничего, потому что мнѣ неизвѣстно даже, въ чемъ состоятъ твои дѣла. Какъ же я могу говорить ему, что онъ долженъ дать тебѣ денегъ?

— Ты можешь просить у него твоихъ собственныхъ денегъ.

— У меня нѣтъ ничего. Развѣ я говорила тебѣ когда-нибудь, что у меня есть деньги?

— Ты должна была знать.

— Не хочешь ли ты сказать, что когда ты дѣлалъ мнѣ предложеніе, я должна была отказать тебѣ, потому что не знала, сколько денегъ отецъ дастъ мнѣ? Зачѣмъ ты не спросилъ моего отца?

— Если бы тогда я зналъ его такъ хорошо, какъ знаю теперь, ты можешь быть увѣрена, что я сдѣлалъ бы это.

— Фердинандъ, гораздо лучше не говорить намъ о моемъ отцѣ. Я во всемъ буду стараться поступать такъ, какъ ты желаешь, но не могу слышать, когда оскорбляютъ моего отца. Если ты хочешь сказать ему что-нибудь, обратись къ Эверету.

— Да — когда онъ такой картежникъ, что твой отецъ даже не хочетъ съ нимъ говорить. Твоего отца найдутъ мертвымъ не сегодня-завтра, и всѣ его деньги будутъ отказаны на какую-нибудь проклятую больницу.

Они находились у двери своего дома, когда онъ это говорилъ, и Эмилія, ничего не отвѣтивъ, прошла въ свою спальню.

Всѣ эти горькія вещи Лопецъ говорилъ не потому, что думалъ, будто можетъ такимъ образомъ способствовать своимъ цѣлямъ — онъ зналъ, что вредитъ себѣ, выказывая досаду, но жена была въ его власти, а Сексти Паркеръ бунтовалъ. Лопецъ много думалъ въ этотъ день о томъ, съ какимъ восторгомъ онъ «отколотилъ бы этого пса», если бы только это было въ его власти. Но жена находилась въ его власти и ее надо научить покоряться его волѣ, и дать знать, что хотя ее не отколотятъ, однако будутъ мучить и терзать. И можетъ быть, онъ такъ усмиритъ ее, что заставитъ дѣйствовать по его приказаніямъ. Все-таки, идя одинъ по морскому берегу, онъ сознался себѣ, что для него лучше сдержать свой нравъ.

Въ этотъ вечеръ онъ написалъ Вортону и поставилъ въ письмѣ: Танкардскій Дворикъ, такъ что Вортонъ могъ предположить, что это дѣйствительно его контора и что онъ сидитъ тамъ за работою.

"Любезный серъ, вы спрашивали у меня записку о моихъ дѣлахъ, но мнѣ было невозможно сдѣлать это. Со мною то же, что съ тѣми купцами, которыхъ описывали Шекспиръ и другіе драматурги. Мои товары въ морѣ и не всегда во-время приходятъ. Имущество мое въ настоящую минуту состоитъ изъ груза конопли, камеди, гуана и сѣры, цѣнностью болѣе чѣмъ въ 26,000 ф. с.; половина принадлежитъ мистеру Паркеру, но за этотъ грузъ заплачена только часть; можетъ быть, немногимъ болѣе половины. На другую половину наши векселя ходятъ по рукамъ. Но въ февралѣ эти товары, вѣроятно, будутъ проданы гораздо дороже тысячъ тридцати. Если бы я могъ теперь имѣть 5000 ф. с. въ концѣ февраля, у меня было бы наличныхъ 15,000 ф. с. Я имѣю еще разныя другія спекуляціи поменьше, всѣ очень прибыльныя; но въ такомъ положеніи вещей мнѣ невозможно составить записку о состояніи моихъ денежныхъ дѣлъ.

"Конечно, я нахожусь въ положеніи человѣка, торгующаго безъ оборотнаго капитала. Меня прельстили выгодныя предложенія. Я слишкомъ далеко протянулъ мою руку. Въ такомъ положеніи ничего не было бы неестественнаго, если бы я попросилъ богатаго тестя помочь мнѣ.

"Не думаю, чтобы я могъ назваться человѣкомъ корыстолюбивымъ. Когда я женился на вашей дочери, я не спрашивалъ объ ея состояніи. Занимаясь торговлей, я конечно думалъ, что ея средства — каковы бы они ни были — будутъ присоединены къ моимъ. Я знаю, что 20,000 ф. с., при моей опытности обращаться съ деньгами, дали бы намъ великолѣпный доходъ. Но я не позволю себѣ сдѣлать вопросъ, который можетъ повести къ предположенію, что я женился на ней изъ-за денегъ, а не по любви.

"Теперь, кажется, вы знаете все, что я могу сказать вамъ. Если вы желаете сдѣлать еще другіе вопросы, я охотно отвѣчу на нихъ. Это вѣрно, что состояніе Эмиліи, которое вы намѣреваетесь дать ей, было бы теперь несомнѣнно полезнѣе для меня — слѣдовательно, и для нея — чѣмъ впослѣдствіи, и я искренно молю Бога, чтобы это время долго не наступило.

"Прошу меня считать преданнымъ вамъ зятемъ

"Фердинандомъ Лопецомъ."

Это письмо онъ самъ отвезъ въ Лондонъ на слѣдующій день и адресовалъ въ Вортонскій замокъ. Онъ не ожидалъ большихъ результатовъ отъ этого письма. Прочитывая его, онъ съ тягостнымъ чувствомъ сознавалъ, что весь этотъ вздоръ о грузахъ сѣры и камеди не убѣдитъ Вортона. Но все это могло быть лучше, чѣмъ ничего. Онъ былъ обязанъ не пренебрегать письмомъ Вортона къ нему. Когда человѣкъ находится въ денежныхъ затрудненіяхъ, даже ложь будетъ для него полезнѣе, чѣмъ молчаніе. Въ судахъ презрѣніе возбуждаетъ болѣе ненависти даже, чѣмъ ложное показаніе. А Лопецъ чувствовалъ, что Вортонъ судья, предъ которымъ онъ обязанъ защищаться.

Въ тотъ же день вернулся онъ въ Доверкортъ и обѣдалъ съ женою у Паркеровъ. Ни одна женщина ея лѣтъ не знала болѣе толку въ обращеніи леди и джентльменовъ, какъ Эмилія Вортонъ. Она понимала очень хорошо, что въ Гертфордширѣ она была окружена людьми этого сословія, а о теткѣ своей, мистрисъ Роби, она не могла сказать того же. Безспорно, она была ужасно обманута своимъ мужемъ, но обманъ происходилъ оттого, что изъ его обращенія нельзя было узнать его характеръ. Сидя въ маленькой гостиной мистрисъ Паркеръ и слушая цвѣтистыя рѣчи Паркера, Эмилія понимала, что попала къ людямъ, въ обществѣ которыхъ не должна была бы находиться. Но это была только часть, и самая ничтожная, того наказанія, которое она заслужила, какъ она чувствовала сама. Если бы только это, она перенесла бы все безъ ропота.

— Вотъ ужь скажу, Доверкортъ премиленькое мѣстечко, говорилъ Паркеръ, накладывая ей на тарелку рыбы, которую, какъ онъ сказалъ Эмиліи, самъ привезъ изъ Лондона.

— Мнѣ кажется, это мѣсто очень здоровое.

— Настоящее мѣсто для дѣтей, сударыня. У васъ дѣтей нѣтъ, мистрисъ Лопецъ, но еще есть время. Вы были сегодня въ Лондонѣ, Лопецъ. Что новаго?

— Въ Сити, кажется, все очень тихо.

— Слишкомъ тихо, я боюсь. Терпѣть не могу, когда дѣлается тихо. Вамъ надо навѣстить насъ на Танкардскомъ Дворикѣ, мистрисъ Лопецъ. Мы можемъ угостить васъ бокаломъ шампанскаго и крылышкомъ цыпленка. Можемъ, Лопецъ?

— Не знаю. Вы никогда меня этимъ не угощали, сказалъ Лопецъ, стараясь принять веселый видъ.

— Но вѣдь вы не дама.

— Или меня, сказала мистрисъ Паркеръ.

— Ты жена. Если мистрисъ Лопецъ назначитъ день, мы хорошо угостимъ ее въ Сити. Не такъ ли, Фердинандъ?

Черная туча пробѣжала по лицу «Фердинанда», но онъ не сказалъ ничего. Эмилія вдругъ выпрямилась безсознательно, но тотчасъ смягчила выраженіе на своемъ лицѣ и улыбнулась. Если ея мужъ хочетъ этого, она противиться не станетъ.

— Право, Сексти, ты очень фамильяренъ, сказала мистрисъ Паркеръ.

— Это ужь у насъ такъ водится въ Сити, сказалъ Сексти.

Сексти былъ себѣ на умѣ. Его участникъ называлъ его Сексти, почему же ему не называть своего участника Фердинандомъ?

— Онъ скоро будетъ называть тебя Эмиліей, сказалъ Лопецъ.

— Буду, если вы станете называть мою жену Дженъ, и я ничего не могу противъ этого сказать. Я не вижу, почему нельзя называть другъ друга по имени. Выпейте шампанскаго, мистрисъ Лопецъ; я привезъ сегодня полдюжины, такъ что мы можемъ повеселиться. Какъ бы мы ни называли другъ друга, я очень радъ, что вижу васъ здѣсь, мистрисъ Лопецъ, и надѣюсь, что за этимъ разомъ послѣдуетъ много другихъ. За ваше здоровье!

Это все предписалъ ей мужъ и если бы онъ велѣлъ ей обѣдать съ подметальщикомъ улицъ, она послушалась бы. Но не могла не вспомнить, какъ недавно говорилъ онъ ей, что его участникъ не годится для ея общества, и не могла не примѣтить, что стало быть положеніе ея мужа въ свѣтѣ сдѣлалось хуже, если онъ допускалъ такое знакомство послѣ того, что ей сказалъ.

Прихлебывая бурду, которую Сексти называлъ шампанскимъ, она думала о Гертфордширѣ и — о! думала также объ Артурѣ Флечерѣ. Все-таки она будетъ исполнять свою обязанность, если бы даже ей пришлось сидѣть за обѣдомъ съ Паркеромъ три раза въ недѣлю. Лопецъ ея мужъ и будетъ отцомъ ея ребенка, и она должна составлять съ нимъ одно. Все-равно, какъ ни называли бы люди его, и даже ее. Она сама захотѣла выйти за него, и поступила глупо; теперь она вынесетъ наказаніе безропотно.

По окончаніи обѣда, мистрисъ Паркеръ помогла служанкѣ убрать со стола, а мужья вышли курить сигары на крыльцо. Мистрисъ Паркеръ сама вынесла водку и горячую воду, сахаръ и лимонъ, а потомъ вернулась поговорить съ своею гостьей.

— Мистеръ Лопецъ выпиваетъ когда-нибудь лишнее? спросила она.

— Никогда, отвѣчала мистрисъ Лопецъ.

— Можетъ быть, это не такъ дѣйствуетъ на него, какъ на Сексти. Онъ конечно не пьяница и трудится прилежно каждый день. Но онъ пристрастился къ выпивкѣ въ нынѣшнемъ году, и хотя пьетъ не много, это разгорячаетъ его. Если я говорю ему по вечерамъ, онъ сердится, а когда встаетъ утромъ, а онъ всегда встаетъ рано, несмотря ни на что, у меня не достаетъ духу бранить его. Очень трудно иногда женѣ узнать, что дѣлать, мистрисъ Лопецъ.

— Да, это правда.

Эмилія не могла не подумать, какъ скоро она сама выучила этотъ урокъ.

— Разумѣется, я готова сдѣлать все для Сексти — отца моихъ ребятъ, и всегда добраго мужа для меня. Вы, разумѣется, его не знаете, а я знаю. Онъ предобрый въ сердцѣ, но такой слабый!

— Если онъ… если онъ вредитъ своему здоровью, не должны ли вы поговорить съ нимъ спокойно объ этомъ?

— Не пьянство бѣда, мистрисъ Лопецъ, а то, что заставляетъ его пить. Онъ пьетъ не для удовольствія. Когда все идетъ хорошо, онъ сидитъ въ нашей бесѣдкѣ дома, куритъ трубку, играетъ съ дѣтьми, выпьетъ стаканчикъ холоднаго джина съ водою и ляжетъ спать. Табакъ ему не вреденъ. Но когда онъ выпьетъ три, четыре стакана горячаго грога, я ужь знаю, что должно быть что-нибудь не такъ.

— Вамъ надо бы удерживать его, мистрисъ Паркеръ.

— Разумѣется надо, но какимъ же образомъ? Развѣ я могу унести у него бутылку и стыдить его при служанкѣ? Или позволить дѣтямъ видѣть, что отецъ ихъ пьетъ? Такъ сейчасъ разнеслось бы, что онъ пьяница, а вѣдь его пьяницей назвать нельзя. Удержать его! Если бы я могла удержать эту игру вмѣсто правильнаго дѣла — вотъ что я хотѣла бы удержать.

— Развѣ онъ играетъ?

— А что же, какъ не игра, его дѣла съ мистеромъ Лопецомъ? Разумѣется, сударыня, я васъ не знаю и вы не таковы, какъ я. Я не такъ глупа, чтобы этого не понимать. Отецъ мой продавалъ сѣно въ Смитфильдѣ, а вашъ отецъ господинъ извѣстный въ судахъ. Но это все дѣлаетъ вашъ мужъ.

— О, мистрисъ Паркеръ!

— Онъ. Если онъ приведетъ Сексти и моихъ малютокъ въ домъ призрѣнія нищихъ, какая будетъ польза тогда въ его гуанѣ и камеди?

— Развѣ это не настоящая торговля?

— Я ничего въ торговлѣ не понимаю, мистрисъ Лопецъ; я женщина; только эта торговля не можетъ быть настоящая. Они покупаютъ вещи, за которыя имъ нечѣмъ платить, а потомъ и ждутъ, не превратятся ли онѣ въ козыри. Развѣ это не игра?

— Не могу сказать. Не знаю.

Эмилія видѣла, что ея мужа обвиняютъ. По тону, которымъ она сказала эти нѣсколько словъ, бѣдная, жалующаяся женщина примѣтила тотчасъ, что поступала не гостепріимно и, можетъ быть, не справедливо. Она кротко дотронулась до руки своей гостьи и взглянула ей въ глаза:

— Если это такъ, то это ужасно, сказала Эмилія.

— Можетъ быть, мнѣ не слѣдовало говорить такъ откровенно.

— О! да, для вашихъ дѣтей, вашего мужа и васъ самихъ.

— Для нихъ — и для него. Разумѣется, это не ваша вина, и я увѣрена, что мистеръ Лопецъ благородный джентльменъ. Если ему не посчастливится въ одномъ, онъ поправится отъ другого.

Услышивъ это, Эмилія покачала головою.

— Вашъ папаша человѣкъ богатый и не допуститъ васъ до нужды, а намъ съ Сексти не откуда ждать ничего.

— Для чего же онъ это дѣлаетъ?

— То-есть кто?

— Вашъ мужъ. Для чего вы не поговорите съ нимъ, какъ теперь говорите со мною, и не уговорите его заниматься только своимъ дѣломъ?

— Вотъ вы теперь разсердились на меня.

— Разсердилась? Нѣтъ; я право не сержусь. Каждое ваше слово справедливо; вамъ надо это говорить. Я не сержусь, но ужасаюсь. Я ничего не знаю о дѣлахъ моего мужа. Я не могу сказать вамъ, чтобы вы вѣрили его дѣламъ. Онъ очень уменъ, но…

— Что же такое, сударыня?

— Можетъ быть, я должна бы сказать, что онъ честолюбивъ.

— Вы хотите сказать, что онъ желаетъ вдругъ разбогатѣть?

— Я этого боюсь.

— Вотъ такъ и Сексти. Онъ также честолюбивъ. Но какая польза въ честолюбіи, мистрисъ Лопецъ, когда вы никогда не знаете, на головѣ или ногахъ стоите вы? Какая польза въ честолюбіи, если попадешь въ домъ призрѣнія нищихъ? Я знаю, что это значитъ. Изъ такихъ людей двое-трое попадаютъ въ Парламентъ и имѣютъ дома громадные какъ дворцы, а у сотни другихъ дѣти и жены валяются въ грязи. Кто слышитъ о нихъ? Никто. Тому, у кого есть жена и семья, не слѣдуетъ быть честолюбивымъ. Если онъ холостякъ, ну разумѣется поѣдетъ въ колонію. Вотъ Мери Дженъ и двое ребятишекъ прямо стоятъ у моря въ водѣ. Не надѣть ли намъ шляпки, мистрисъ Лопецъ, и не пойти ли къ нимъ?

На это предложеніе Эмилія согласилась и обѣ пошли къ дѣтямъ.

— Приготовьте себѣ еще стаканчикъ грогу, сказалъ Сексти своему собесѣднику.

— Я не желаю. Не просите меня; вы знаете, что я никогда не пью и не люблю, чтобы ко мнѣ приставали.

— Ей-Богу! вы престранный человѣкъ.

— Зачѣмъ уговаривать человѣка дѣлать то, чего онъ не любитъ?

— Вамъ все-равно, если я выпью еще стаканъ?

— Пейте пятьдесятъ, если хотите, только бы я не былъ принужденъ присоединиться къ вамъ.

— Принужденъ! Здѣсь всякому своя воля и вы можете поступать какъ хотите. Только когда со мною пьетъ товарищъ, какъ-то веселѣе.

— Такъ выбирайте себѣ другого собесѣдника повеселѣе. Сказать вамъ по правдѣ, Сексти, я вамъ лучшій участникъ въ дѣлахъ, чѣмъ въ этихъ вещахъ. Я, знаете, похожъ на Шейлока {Лицо въ драмѣ Шекспира «Венеціанскій Купецъ». Пр. Пер.}.

— Я ничего не знаю о Шейлокѣ, но пусть я провалюсь сквозь землю, если нахожу васъ хорошимъ участникомъ въ чемъ бы то ни было. Я переношу много непріятностей отъ васъ, а когда стараюсь провести весело время съ вами, вы не пьете и начинаете разсказывать мнѣ о Шейлокѣ. Вѣдь онъ былъ, кажется, жидъ.

— Такъ думаютъ.

— Такъ вы на него не похожи, потому что у этихъ людей всегда бываютъ деньги.

— Какъ же вы полагаете добылъ онъ деньги сначала? Экій вы оселъ!

— Это правда. Я точно оселъ. Я сталъ осломъ съ тѣхъ поръ, какъ сталъ подписывать свое имя на одной бумагѣ съ вами.

— Вамъ придется еще долго быть осломъ, если только вы не намѣрены бросить все. Въ настоящую минуту вы шестью или семью тысячами богаче, чѣмъ въ то время, когда сошлись со мною.

— Желалъ бы я видѣть эти деньги.

— Вотъ вы каковы! Какая польза въ деньгахъ, которыя вы видите? Какимъ образомъ вы можете добывать деньги изъ денегъ, если только станете смотрѣть на нихъ? Я люблю знать, что мои деньги приносятъ барышъ.

— Я люблю знать, что они у меня — и зналъ это прежде, чѣмъ познакомился съ вами. Провались я сквозь землю, если знаю это теперь. Ступайте-ка къ дамамъ; а здѣсь вы не собесѣдникъ!

Вскорѣ послѣ этого Лопецъ сказалъ мистрисъ Паркеръ, что онъ простился съ ея мужемъ, и повелъ жену домой.

Глава XLVII.
А любовь!

Время, которое мистрисъ Лопецъ проводила въ Доверкортѣ, не могло назваться счастливымъ вполнѣ. Мужъ пріѣзжалъ къ ней рѣдко, ссылаясь на то, что дѣла удерживаютъ его въ Лондонѣ и что приходится ѣздить слишкомъ далеко. А когда пріѣзжалъ, раздражалъ ее или угрюмостью, или тиранствомъ, или притворной любовью и веселостью, что было непріятнѣе перваго. Она знала, что не имѣетъ повода быть веселой, и была вполнѣ способна оцѣнить разницу между притворной и истинной любовью.

Пока она оставалась въ Доверкортѣ, онъ не говорилъ съ нею прямо о деньгахъ отца, но далъ понять, что требуетъ отъ нея очень строгой экономіи. Тогда она опять упомянула о колясочкѣ, которую они держали въ Лондонѣ, но мужъ сказалъ ей, что онъ лучше ея знаетъ, какъ поступать. Экономія, которую онъ требовалъ отъ нея, относилась къ домашней жизни, но не должна была обнаруживаться свѣту. Онъ требовалъ, чтобы она сберегала отъ стирки бѣлья, а между тѣмъ носила щегольскія платья и ѣздила въ экипажѣ. Онъ запрещалъ ей тратить деньги на письма, прекратилъ подписку въ библіотекѣ для чтенія, а между тѣмъ заплатилъ полгинеи дороже за мѣсто въ переднемъ ряду въ доверкортской церкви, хотя они очень хорошо могли помѣститься на боковыхъ мѣстахъ. Потомъ онъ оставилъ ее совсѣмъ безъ денегъ, такъ что когда пришли мясникъ и булочникъ, то Эмиліи нечѣмъ было заплатить имъ. Это было для нея ужаснымъ несчастіемъ. Ей никогда не случалось прежде отказывать въ деньгахъ, которыя она была должна. Въ домѣ ея отца, на сколько ей было извѣстно, ничего подобнаго не случалось. Она иногда слышала, что Эверетъ оставался безъ денегъ, но это просто означало, что онъ лишній разъ обратится къ отцу.

Когда мясникъ пришелъ во второй разъ, Эмилія въ отчаяніи написала своему мужу. Не обратиться ли ей къ отцу? Она была увѣрена, что отецъ не оставитъ ихъ въ нуждѣ. Тогда онъ прислалъ ей чекъ, вложенный въ сердитое письмо. Обратиться къ отцу! Неужели она еще не научилась до сихъ поръ, что она зависитъ не отъ отца, а отъ него? Неужели она была такъ глупа, что не предполагала, будто поставщикъ не можетъ мѣсяцъ подождать денегъ?

Во все это время у Эмиліи не было ни одного друга — ни одного человѣка, съ которымъ она могла бы говорить — кромѣ мистрисъ Паркеръ. Мистрисъ Паркеръ была откровенна на счетъ дѣлъ и знала больше мистрисъ Лопецъ. Между нею и ея мужемъ существовали сочувствіе и довѣріе, хотя послѣднее время ихъ уменьшило поведеніе Сексти. Мистрисъ Паркеръ теперь, когда у ней развязался языкъ, каждый день говорила о дѣлахъ и очень ясно выражала свое мнѣніе, что эти дѣла невѣрныя. Самъ Сексти не считаетъ ихъ хорошими, сказала она.

— Такъ зачѣмъ же онъ продолжаетъ?

— Дѣла, мистрисъ Лопецъ, нельзя бросить вдругъ. Когда человѣкъ запутается, онъ долженъ освобождаться по мѣрѣ силъ. Я знаю, что онъ ужасно боится, и иногда какія вещи говоритъ онъ о вашемъ мужѣ!

Эмилія задрожала, услышавъ это.

— Вамъ не надо сердиться, потому что вамъ лучше знать все.

— Я не сержусь, я только очень огорчена. Навѣрно мистеръ Паркеръ могъ бы разстаться съ мистеромъ Лопецомъ, если бы захотѣлъ.

— Вотъ это я ему и говорю. Брось, хотя бы потерялъ чрезъ это. Брось и начни опять. Ты все-таки пріобрѣлъ опытность, и хотя бы могъ заработать кроху хлѣба, все-таки она будетъ вѣрна. Но тутъ онъ станетъ утверждать, что намѣренъ еще выпутаться. Я знаю, что значитъ выпутываться, мистрисъ Лопецъ. Не должно быть надобности выпутываться. Все должно ладиться само собою, понемножку и понемножку, только вѣрно.

Когда пребываніе ихъ въ приморскомъ городкѣ приближалось къ концу, въ первыхъ числахъ октября мистрисъ Паркеръ обратилась съ просьбою къ своему новому другу.

— Вы не боитесь его?

— Моего мужа? спросила мистрисъ Лопецъ. — Надѣюсь, что не боюсь. Зачѣмъ вы спрашиваете объ этомъ?

— Повѣрьте мнѣ, жена никогда не должна бояться мужа. Я не позволю Сексти обижать меня и унижать. Я забочусь объ его удобствахъ, сердце у меня нѣжное къ нему. И я должна это дѣлать, когда онъ отецъ моихъ дѣтей. Только я не боюсь говорить ему то, что нахожу справедливымъ.

— Я думаю, что могу сказать все, если найду справедливымъ.

— Скажите ему обо мнѣ и о моихъ малюткахъ. Скажите, что я не могу спать спокойно, пока это продолжается. Они даже и не любятъ другъ друга. А вотъ я такъ васъ полюбила, хотя разумѣется вы считаете меня пошлой женщиной.

Мистрисъ Лопецъ не опровергала ея словъ, но наклонилась и поцѣловала ее.

— Очень я полюбила васъ, продолжала мистрисъ Паркеръ, хныкая и рыдая: — но наши-то мужья сошлись только потому, что мистеръ Лопецъ хочетъ вести игру, а у Паркера есть немного денегъ для игры.

Это показалось такъ страшно мистрисъ Лопецъ, что она могла только заплакать и закрыть руками лицо.

— Скажите ему только правду! Скажите ему, что я говорю! Скажите ему, что я говорю для моихъ дѣтей, у которыхъ не будетъ насущнаго хлѣба, если ихъ отца выжимаютъ какъ губку. Конечно, есіи вы скажете ему это, онъ не станетъ продолжать.

Она замолчала и посмотрѣла на Эмилію.

— Разжалобитъ это его?

— Я попытаюсь, сказала мистрисъ Лопецъ.

— Я знаю, что вы добры, милая моя. Я увидала это по вашимъ глазамъ съ перваго раза. Но когда мужчины примутся добывать деньги — или терять ихъ — они какъ тигры терзають другъ друга. Имъ все-равно, сколькихъ они убьютъ, только бы послѣдній кусокъ достался имъ. Они и Бога не боятся, и состраданія не чувствуютъ, и сердца у нихъ нѣтъ. Вотъ это я называю дѣйствовать не по-человѣчески. Хорошее ли дѣло отнимать у человѣка деньги, когда онѣ добыты такимъ трудомъ, говорю я Сексти, потомъ его лица? Когда онъ бывало говоритъ мнѣ, что заработалъ въ день три фунта или пять, или даже десять, и станетъ разсчитывать, куда мы можемъ ѣхать и что сдѣлать для дѣтей, я любила слушать этотъ разговоръ. А теперь онъ совсѣмъ перемѣнился. Точно будто жаждетъ крови.

Жаждетъ крови! Да, дѣйствительно. Эта самая мысль приходила въ голову мистрисъ Лопецъ, когда мужъ убѣждалъ ее «оплести отца». Нѣтъ, конечно, это было не по-человѣчески. Въ этомъ не было ни страха къ Богу, ни состраданія. Да, она попытается. Но она, молодая жена, уже достаточно узнала своего мужа и была убѣждена, что просьбами не подѣйствуешь на состраданіе Фердинанда Лопеца.

Тутъ обѣ женщины простились.

— Паркеръ говоритъ, что мнѣ надо зайти къ вамъ на Манчестерскій скверъ, сказала мистрисъ Паркеръ: — только я не пойду. Что я буду дѣлать на Манчестерскомъ скверѣ? Притомъ лучше все прекратить. Мистеръ Лопецъ выгналъ бы сейчасъ изъ дома и меня, и Сексти, если бы не деньги.

— Это домъ моего отца, сказала мистрисъ Лопецъ, не имѣя однако намѣренія обвинять своего мужа.

— Я полагаю такъ, только не стану безпокоить никого; и живемъ-то мы далеко, мистрисъ Лопецъ. Но я полюбила васъ и никогда не стану думать о васъ дурно, только сдѣлайте какъ обѣщали.

— Постараюсь, сказала мистрисъ Лопецъ.

Между тѣмъ Лопецъ получилъ отъ Вортона отвѣтъ на свое письмо — отвѣтъ, не понравившійся ему. Вотъ это письмо:

"Любезный Лопецъ,

"Не могу сказать, чтобы ваше сообщеніе было удовлетворительно, и не могу повѣрить, чтобы вы всѣ эти годы получали отъ вашей торговли 2,000 въ годъ. Я въ дѣлахъ толку не знаю, но не могу вообразить такой результатъ отъ такого положенія вещей, какъ описываете вы. Есть у васъ счетныя книги? Если есть, вы позволите мнѣ дать ихъ просмотрѣть назначенному мною лицу?

"Вы сказали, что 20,000 ф. с. были бы полезнѣе вамъ теперь, чѣмъ когда я умру. Весьма вѣроятно. Но соображаясь съ тѣмъ описаніемъ вашихъ дѣлъ, которое вы сообщили мнѣ, я не чувствую желанія отдать деньги, сбереженныя мною, на предпріятіе весьма сомнительнаго свойства. Разумѣется, все, что я сдѣлаю для васъ, будетъ сдѣлано для Эмиліи и ея дѣтей, если они будутъ у нея. И мнѣ кажется, что я лучше исполню мою обязанность къ ней, оставивъ то, что могу оставить ей, душеприкащикамъ для нея и ея дѣтей.

"Искренно вамъ преданный

"Э. Вортонъ."

Это, разумѣется, не могло смягчить человѣка, къ которому было писано, или заставить его быть любезнымъ съ женою. Онъ получилъ это письмо за три недѣли до отъѣзда изъ Доверкорта, но въ эти три недѣли онъ мало тамъ бывалъ, а когда бывалъ, не упоминалъ о письмѣ. Въ этихъ случаяхъ онъ ничего не говорилъ о дѣлахъ, но только строго предписывалъ экономію. Онъ отвезъ жену въ Лондонъ на другой день послѣ обѣщанія, которое она дала мистрисъ Паркеръ «постараться». Мистрисъ Паркеръ сказала ей, что жена не должна бояться говорить съ своимъ мужемъ, если необходимо прямо говорить о подобныхъ предметахъ. Мистрисъ Паркеръ, конечно, не была высокообразованная женщина, но привела Эмилію въ восторгъ своимъ практическимъ здравымъ смысломъ и чувствомъ. Эмилія хотѣла непремѣнно исполнить то, о чемъ ей говорила мистрисъ Паркеръ. Она не боялась. Разумѣется, она должна говорить съ мужемъ объ этомъ. Она считала себя покорною женой. Она безъ ропота переносила всѣ свои неожиданныя горести съ твердымъ намѣреніемъ все перенести для мужа — не потому, что она любитъ его, но потому, что сдѣлалась его женою. Въ какія бы бѣдствія ни впалъ онъ, она раздѣлитъ ихъ. Если онъ вовлечетъ ее въ грязь, она останется съ нимъ въ грязи. Это казалось ей вѣроятнымъ, но и тогда она останется ему вѣрна. Она сама захотѣла выйти за него и будетъ для него вѣрною женой, но бояться его не будетъ. Въ этомъ случаѣ было ясно, что говорить съ мужемъ она должна, потому что наносимый вредъ былъ страшенъ и могъ, вѣроятно, сдѣлаться трагическимъ. Какъ могла она перенести мысль, что мужа этой женщины съ дѣтьми раззоряетъ ея мужъ?

Да, она поговоритъ съ нимъ. Но она боялась. Говорить себѣ можно, что не боишься, но боязнь волею не преодолѣвается. Но, несмотря на страхъ, надо было рѣшиться. Она и рѣшилась; но когда настала минута, сердце ея дрогнуло. Мужъ такъ повелительно обращался съ нею, такъ настойчиво отклонялъ ея вмѣшательство, такъ взыскательно требовалъ ея повиновенія, такъ былъ способенъ дѣлать ее несчастною своей угрюмостью, когда она не исполняла его желаній, что она не могла безъ страха приступить къ своей задачѣ. Но она чувствовала, что бояться не должна или что, по-крайней-мѣрѣ, ея страхъ не долженъ удерживать ее. Она знала, что жена должна уступать, но что все-таки она имѣетъ право совѣтовать мужу. Въ этомъ же дѣлѣ ей были извѣстны обстоятельства, которыхъ не зналъ ея мужъ. Мистрисъ Паркеръ прямо обратилась къ ней съ просьбой, которую просила передать товарищу мужа.

Она увидала, что не можетъ сдѣлать этого дорогою и потомъ вечеромъ. Мистрисъ Роби, вернувшаяся изъ Булони, была у нихъ и привезла съ собою своего дорогого друга, мистрисъ Лесли, и леди Юстэсъ. Читатель, можетъ быть, вспомнитъ, что Вортонъ встрѣтилъ этихъ дамъ въ домѣ мистрисъ Роби за нѣсколько мѣсяцевъ до замужства дочери, но никогда не приглашалъ ихъ къ себѣ. Эмилія и теперь не приглашала ихъ, но мужъ сказалъ ей, что ея тетка, вѣроятно, приведетъ ихъ съ собою.

— Мистрисъ Лесли и леди Юстэсъ! воскликнула съ трепетомъ Эмилія.

— Я полагаю, что твоя тетка имѣетъ право привести къ тебѣ друзей даже въ домъ твоего отца? отвѣтилъ онъ.

Она не сказала ничего болѣе, не смѣя начать споръ объ этомъ теперь, между тѣмъ какъ другія мысли толпились въ ея головѣ.

Вечеръ прошелъ пріятно для всѣхъ, какъ показалось Эмиліи, кромѣ ея самой. Мистрисъ Лесли и леди Юстэсъ много говорили, а мужъ ея держалъ себя какъ богачъ и хозяинъ дома на Манчестерскомъ скверѣ.

Вечеромъ пришелъ Дикъ Роби и майоръ Понтни, который послѣ происшествія въ Сильвербриджѣ сдѣлался короткимъ пріятелемъ Лопеца. Такъ что составилось цѣлое общество и Эмилія съ удивленіемъ услыхала, какъ мужъ ея увѣрялъ, что ждетъ случая вступить въ Парламентъ и выставить на видъ фальшивость герцога Омніума. А между тѣмъ этотъ человѣкъ прекратилъ ея подписку въ библіотекѣ Мьюди и не велѣлъ носить вещей, требующихъ стирки! Но онъ умѣлъ говорить любезности леди Юстэсъ, подарилъ новый вѣеръ мистрисъ Дикъ и обѣщалъ взять ложу въ театрѣ для мистрисъ Лесли.

Но на слѣдующее утро, до завтрака, она начала:

— Фердинандъ, въ Доверкортѣ я часто видѣлась съ мистрисъ Паркеръ.

— Это зависѣло не отъ меня. Отъ тебя пожалуй зависѣло бы избавиться отъ этого. Познакомиться съ нею было необходимо, но я тебѣ не говорилъ, что ты должна часто видѣться съ нею.

— Она мнѣ очень понравилась.

— Тогда я долженъ сказать, что у тебя очень странный вкусъ. А онъ понравился?

— Нѣтъ. Его я видала не такъ часто, и мнѣ кажется, что обращеніе у такихъ женщинъ не такъ непріятно, какъ у такихъ мужчинъ. Но я желаю сказать тебѣ, о чемъ она говорила со мною.

— Если о дѣлахъ мужа, то ей слѣдовало молчать, а тебѣ лучше замолчать теперь.

Начало было неудачное, но Эмилія рѣшилась продолжать.

— Она говорила больше о твоихъ дѣлахъ, нежели о дѣлахъ своего мужа.

— Такъ это чертовская дерзость съ ея стороны и ты не должна была слушать ее.

— Ты не желаешь раззорить ее и ея дѣтей?

— Какое мнѣ дѣло до нея и ея дѣтей? Я не мужъ ей и не отецъ ея дѣтей.

— Она думаетъ, что ты вовлекаешь ее въ рискъ, котораго не допускаютъ его средства.

— Развѣ я заставляю его дѣлать что-нибудь, чего не дѣлаю самъ? Если добудутся деньги, развѣ онъ ихъ не раздѣлитъ? А если деньги пропадутъ, то разумѣется и его деньги должны пропасть.

Лопецъ забылъ прибавить, что капиталъ, употребляемый въ дѣла, принадлежалъ исключительно Паркеру.

— Но когда женщины примутся разсуждать между собою, онѣ наболтаютъ разнаго вздора. Вѣроятно ли, чтобы я перемѣнилъ мой образъ дѣйствія оттого, что она сказала мнѣ, что онъ увѣряетъ ее, будто теряетъ деньги? Онъ трусъ и дрожитъ при малѣйшей неудачѣ. А когда напьется, тогда разумѣется начнетъ хныкать предъ нею.

— Она говоритъ, Фердинандъ, что…

— Ну ее къ чорту! Очень мнѣ нужно знать, что она говоритъ! Дай мнѣ чаю.

Грубость этихъ словъ заставила Эмилію замолчать. Она не боялась его въ эту минуту, но была какъ бы ошеломлена ударомъ. Она до такой степени не привыкла къ подобнымъ выраженіямъ, что не могла далѣе продолжать объясненія. Она съ утомленіемъ налила чашку чаю и сѣла молча. Съ этимъ человѣкомъ она сладить не могла. Она сказала себѣ, что такія выраженія всегда заставятъ ее замолчать.

Потомъ, чрезъ нѣсколько минутъ, онъ поручилъ ей очень весело пригласить дядю и тетку обѣдать послѣ завтра, а также пригласить леди Юстэсъ и мистрисъ Лесли.

— А я подхвачу парочку мужчинъ, такъ что все будетъ какъ слѣдуетъ, прибавилъ онъ.

Это было во всѣхъ отношеніяхъ ужасно для нея. Отецъ ея вернулся въ Лондонъ, захворалъ и былъ опять отправленъ докторами изъ города. Но онъ уѣхалъ не въ Гертфордширъ, а въ Брайтонъ, и теперь жилъ въ гостиницѣ за часъ ѣзды отъ Лондона. Будь онъ дома, онъ конечно не пригласилъ бы въ свой домъ мистрисъ Лесли и леди Юстэсъ. Онъ часто выражалъ отвращеніе къ первой при зятѣ и насмѣхался надъ свояченицей за то, что она познакомилась съ леди Юстэсъ, имя которой одно время вертѣлось у всѣхъ на языкѣ. Эмилія также чувствовала, что едва ли имѣетъ право давать обѣдъ въ его домѣ во время его отсутствія. Потомъ, зная бѣдность своего мужа, она не могла понять, какимъ образомъ онъ рѣшается на эту издержку.

— Ты не станешь приглашать сюда мистрисъ Лесли, сказала она.

— Почему, я не стану приглашать ее?

— Папаша не любитъ ее.

— Твой папаша не увидитъ ее.

— Онъ сказалъ, что самъ не знаетъ, когда вернется домой. Онъ не только не любитъ, онъ осуждаетъ ее.

— Вздоръ. Она другъ твоей тетки. Оттого, что отецъ твой слышалъ о ней сплетни и всегда позволялъ себѣ порицать друзей твоей тетки, я не долженъ быть вѣжливъ къ тѣмъ, кто мнѣ нравится!

— Но, Фердинандъ, она и мнѣ не нравится. Она была здѣсь намедни въ первый разъ.

— Послушай, моя милая; леди Юстэсъ можетъ быть полезна мнѣ, а я не могу пригласить леди Юстэсъ, не пригласивъ ея пріятельницы. Исполни, что я тебѣ велю, а не то я самъ приглашу ее.

Она помолчала, а потомъ положительно отказалась.

— Я не могу рѣшиться просить сюда мистрисъ Лесли обѣдать. Если она будетъ обѣдать у тебя, я разумѣется буду сидѣть за столомъ, но она увидитъ, что она гостья непріятная для меня.

— Мнѣ кажется, что ты рѣшилась итти наперекоръ всему, что предлагаю я.

— Не думаю, чтобы ты говорилъ это, если бы зналъ, какъ меня огорчаешь.

— Я тебѣ говорю, что леди Юстэсъ можетъ быть полезна мнѣ.

— Полезна въ какомъ отношеніи?

— Ты ревнуешь, душа моя?

— Конечно, я не стану ревновать ни къ леди Юстэсъ, ни къ какой-либо другой женщинѣ. Но мнѣ кажется странно, что отъ такой женщины можно ожидать пользы.

— Сдѣлаешь ли такъ, какъ я говорю тебѣ, и пригласишь ли ихъ? Можешь пойти къ теткѣ и сказать ей. Она знаетъ, что я намѣренъ пригласить ихъ. Леди Юстэсъ женщина очень богатая и имѣетъ желаніе заниматься торговлею. Теперь ты понимаешь?

— Нисколько, сказала Эмилія.

— Почему женщинѣ, имѣющей деньги, не покупать кофей, если она покупаетъ акціи?

— А развѣ она покупаетъ акціи?

— Право, Эмилія, мнѣ кажется, что ты дура.

— Навѣрно, Фердинандъ. Я никакъ не могу понять, что все это значитъ. Но я знаю только то, что ты не долженъ въ отсутствіе моего отца приглашать сюда обѣдать людей, которые ему не нравятся и которыхъ онъ не желаетъ видѣть въ своемъ домѣ.

— И ты думаешь, что я позволю тебѣ распоряжаться мною?

— Я не желаю распоряжаться тобою.

— Ты думаешь, что жена должна предписывать мужу, какимъ образомъ онъ долженъ вести свои дѣла, какихъ участниковъ долженъ выбирать и кого приглашать на обѣдъ! Слушай, моя милая. О моихъ дѣлахъ лучше никогда не говори со мною. Я старался быть откровеннымъ съ тобою и убѣдить тебя дѣйствовать со мною за одно, но ты не согласилась и предпочла принять сторону твоего отца. А относительно участниковъ, Сексти ли Паркера, или леди Юстэсъ выберу я, это мое дѣло, а не твое. Относительно же приглашенія на обѣдъ мистрисъ Лесли, или леди Юстэсъ, или кого другого, такъ какъ я принужденъ подчинять дѣлу даже удовольствія, я долженъ просить позволенія поступать по-своему.

Она слушала его, но когда онъ замолчалъ, не отвѣтила.

— Намѣрена ты послушаться меня и пригласить этихъ дамъ?

— Я не могу этого сдѣлать. Я знаю, что этого дѣлать не слѣдуетъ. Это домъ моего папаши, а мы у него въ гостяхъ.

— Чортъ бы подралъ твоего панашу! воскликнулъ онъ и бросился вонъ изъ комнаты.

Чрезъ четверть часа онъ опять заглянулъ въ комнату и увидалъ ее, сидящею какъ статуя на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ оставилъ ее.

— Я написалъ и леди Юстэсъ, и мистрисъ Лесли, сказалъ онъ. — Ты навѣрно не сочтешь грѣхомъ пригласить твою тетку.

— Я увижусь съ тетушкою, сказала она.

— И помни, что я не буду гостемъ твоего отца, какъ ты выражаешься. Я самъ заплачу за обѣдъ и куплю вино. Твоему отцу нечего будетъ пожаловаться на этотъ счетъ.

— Не можешь ли ты пригласить ихъ въ Ричмондъ или въ какую-нибудь гостиницу? спросила она.

— Какъ! въ октябрѣ? Если ты думаешь, что я намѣренъ жить въ такомъ домѣ, гдѣ я не могу пригласить друзей, ты очень ошибаешься.

Съ этими словами онъ ушелъ.

Все это сдѣлалось такъ ужасно для нея, что она чувствовала себя рѣшительно безъ силъ. Ей казалось святотатственнымъ, что эти женщины будутъ сидѣть въ комнатѣ ея отца; но когда она заговорила о своемъ отцѣ, мужъ разругалъ ее! Лопецъ закажетъ обѣдъ и пришлетъ вино въ домъ ея отца, что конечно раздражитъ его. Она было думала тотчасъ написать отцу и сказать обо всемъ — или можетъ быть телеграфировать ему, но не могла скрыть это отъ мужа, и тогда онъ будетъ правъ, называя ее непослушной. Сдѣлать это ее можетъ только принудить необходимость пойти противъ мужа.

Она навлекла все это несчастіе на себя и своего отца потому, что упорно настояла на томъ, что можетъ вѣрно узнать характеръ своего обожателя. А любовь! — любовь, разумѣется, умерла въ ея сердцѣ — незамѣтно, хотя очень быстро. Ей невозможно было продолжать любить человѣка, который каждый день училъ ее низостямъ, постоянно самъ дѣлалъ низости и не сознавалъ этого до такой степени, что не совѣстился открывать ихъ женѣ. Какъ она могла любить человѣка, который ничѣмъ не жертвовалъ для ея удобствъ, гордости, совѣсти? Но все-таки она можетъ повиноваться ему, если можетъ чувствовать, что повиновеніе ему ея обязанность. Но обязанность ли итти противъ желаній ея отца, помогать оскорблять его домъ и злоупотреблять его гостепріимствомъ такимъ способомъ? Тутъ опять ея мысли вернулись къ огорченіямъ мистрисъ Паркеръ и къ своей рѣшительной невозможности сдѣлать что-нибудь для нея. Ей казалось, что она отдалась душою и тѣломъ какому-то злому генію и что избавленія для нея быть не могло.

— Разумѣется, мы будемъ, сказала ей мистрисъ Роби, когда она зашла къ ней въ этотъ день. — Лопецъ уже говорилъ мнѣ объ этомъ.

— Что папаша скажетъ на это, тетушка Геррьетъ?

— Я полагаю, что онъ и Лопецъ понимаютъ другъ друга.

— Не думаю, чтобы папаша понялъ это.

— Я увѣрена, что мистеръ Вортонъ не пустилъ бы къ себѣ въ домъ своего зятя для того, чтобы не допускать его потомъ приглашать друзей обѣдать. И я увѣрена, что мистеръ Лопецъ не согласился бы жить въ домѣ на такихъ условіяхъ. Если это тебѣ непріятно, разумѣется, мы не будемъ.

— Пожалуста не говорите этого; такъ какъ будутъ эти женщины, пожалуста не бросайте меня. Но я не могу сказать, чтобы одобряла это.

Однако мистрисъ Дикъ только смѣялась надъ нею.

Вечеромъ Эмилія получила письмо отъ леди Юстэсъ и мистрисъ Лесли, которыя увѣдомляли ее, что съ большимъ удовольствіемъ будутъ обѣдать у нея въ назначенный день. Леди Юстэсъ прибавляла очень любезно, что всегда находила маленькіе безцеремонные обѣды самыми пріятными, что пріѣдетъ на этотъ разъ безъ всякихъ церемоній. Тутъ Эмилія догадалась, что ея мужъ не только написалъ письмо отъ ея имени, но даже извинился за нее въ безцеремонномъ приглашеніи. Что-жъ! она была жена этого человѣка и, вѣроятно, онъ имѣлъ право приписывать ей всѣ слова, какія хотѣлъ.

Глава XLVIII.
Онъ дурно обращается съ тобою?

Лопецъ освободилъ свою жену отъ всякихъ заботъ относительно угощенія своихъ гостей.

— Я заходилъ въ Вигморскую улицу, сказалъ онъ: — и все будетъ сдѣлано. Пришлютъ повара разогрѣть кушанья и твоему отцу не придется заплатить даже за ломоть хлѣба.

— Папаша не откажется заплатить за что бы то ни было, сказала она съ негодованіемъ.

— Мало ли что можно говорить, но я знаю о немъ совершенно другія вещи. Не за что будетъ платить. Стивамъ и Сугарскрапсъ пришлютъ все, а ты только вели этимъ старымъ чучеламъ внизу не мѣшаться ни во что.

Тутъ она обратилась къ нему съ просьбою, нельзя ли пригласить Эверета, который теперь былъ въ Лондонѣ.

— Я уже пригласилъ майора Понтни и капитана Гённера, сказалъ онъ.

Эмилія убѣждала, что одинъ лишній человѣкъ разницы не сдѣлаетъ.

— Именно одинъ-то лишній и дѣлаетъ. Онъ разстраиваетъ все. На этотъ разъ мы не станемъ его приглашать. Понтни поведетъ тебя, а я поведу ея сіятельство, Дикъ мистрисъ Лесли, а Гённеру достанется тетушка Геррьетъ. Дикъ сядетъ напротивъ меня, а четыре дамы на четырехъ углахъ. Намъ будетъ очень весело, но одинъ лишній человѣкъ помѣшаетъ намъ.

Она сказала «старымъ чучеламъ» внизу — экономкѣ, которая жила у ея отца съ ея дѣтства, буфетчику, который жилъ еще дольше, кухаркѣ, поступившей на это мѣсто только три года назадъ и отказавшейся сгоряча чрезъ полчаса послѣ того, какъ Сугарскрапсъ прислалъ своего повара. «Чучелы» пришли въ негодованіе. Буфетчикъ выразилъ свое негодованіе, заперевшись въ своей комнатѣ, а экономка рѣшилась сказать своей молодой госпожѣ, что «барину это не понравится». Съ тѣхъ поръ, какъ они знали мистера Вортона, къ нимъ въ домъ никогда не присылали обѣдовъ изъ трактира. Эмилія, которую до-сихъ-поръ считали въ домѣ барыней довольно самовластной, могла только заплакать. Зачѣмъ — о! зачѣмъ согласилась она переѣхать къ отцу и внести непріятности въ домъ своего отца? Она могла по-крайней-мѣрѣ предупредить его, объяснивъ, что для него это будетъ неудобно.

Гости пріѣхали. Майоръ Понтни, разряженный, говорившій громко, очень фамильярно обращавшійся съ хозяиномъ, котораго онъ иногда называлъ «Ферди, мой милый», и очень бранившій герцога и герцогиню Омніумъ.

— Она казалась мнѣ предоброй, когда я была знакома съ нею, сказала леди Юстэсъ.

Понтни замѣтилъ, что герцогиня не занималась тогда политикою.

— Я съ тѣхъ поръ съ нею разошлась, сказала леди Юстэсъ.

Былъ капитанъ Гённеръ, защищавшій герцогиню, но признававшій герцога надутымъ гордецомъ.

— И самымъ недобросовѣстнымъ, сказалъ Лопецъ, не сказавшій своимъ новымъ друзьямъ ни слова объ уплатѣ издержекъ по выборамъ.

Былъ и Дикъ; онъ любилъ эти маленькіе обѣды, гдѣ можно было выпиватъ много вина и гдѣ дамы были не чопорныя. Онъ любилъ такихъ людей, какъ майоръ и капитанъ, мистрисъ Лесли и леди Юстэсъ. Тетушка Геррьета имѣла какой-то торжествующій видъ, внушавшій Эмиліи отвращеніе и который она считала непочтительнымъ къ ея отцу; но въ сущности тетушка Геррьета теперь нисколько не дорожила Вортономъ, а предпочитала дружбу его зятя.

Мистрисъ Лесли пріѣхала въ великолѣпномъ платьѣ, которое, по ея извѣстной бѣдности и тому, что она недавно подружилась съ леди Юстэсъ, подало поводъ къ подозрительной клеветѣ. Въ былое время мистрисъ Лесли дурно отзывалась о Лопецѣ, что Эмилія могла бы теперь повторить къ великому смущенію этой дамы, если бы мщеніе такого рода было въ ея характерѣ.

Съ мистрисъ Лесли пріѣхала леди Юстэсъ, хорошенькая попрежнему, остроумная и колкая, съ прежней страстью къ сильнымъ ощущеніямъ, съ прежней наклонностью притворяться, будто вѣритъ всѣмъ, и прежней неспособностью повѣрить кому-нибудь.

Фердинандъ Лопецъ не такъ давно былъ у ея ногъ и воспламенилъ ея воображеніе разсказами о тѣхъ великолѣпныхъ дѣлахъ, которыя можно сдѣлать въ торговлѣ. Дѣлаютъ ли это дамы? Да, почему же женщинамъ не заниматься этимъ? Этимъ можетъ заниматься всякій съ деньгами въ карманѣ и съ опытностью на счетъ того, что купить и что продать. Опытностью можно позаимствоваться отъ другихъ. Въ настоящую минуту половина брильянтовъ въ Лондонѣ — насколько извѣстно Фердинанду Лопецу — куплены на барыши отъ подобной торговли. Разумѣется, есть и несчастія. Но это происходитъ отъ недостатка опытности, которою обладаетъ Фердинадъ Лопецъ и которую онъ готовъ отдать въ полное распоряженіе особы, которая возбуждаетъ въ немъ такой восторгъ, какъ леди Юстэсъ. Леди Юстэсъ пришла въ восхищеніе, увидала возможность вступить въ новую и восхитительную жизнь, но до-сихъ-поръ еще не отдавала своихъ денегъ въ руки Фердинанда Лопеца.

Не могу сказать, чтобы обѣдъ былъ хорошъ. Можно сомнѣваться, что гг. Стивамъ и Сугарскрапсъ могутъ приготовлять хорошіе обѣды даже при всевозможныхъ усиліяхъ. И вино нельзя было назвать хорошимъ, хотя Сугарскрапсъ, принималъ на себя и доставку вина, и увѣрялъ, что пришлетъ самое лучшее, какое только можно достать въ Лондонѣ. Но все имѣло красивый видъ; блюдъ было много, лакеевъ достаточно и винъ, если не совсѣмъ хорошихъ, было много сортовъ. Понтни и Гённеръ, вѣроятно, не знали толкъ въ винахъ. Роби зналъ, но на этотъ разъ охотно пилъ дурное вино. Все шло пріятно, можетъ быть, чрезчуръ шумно, только хозяйку всѣ находили печальной и молчаливой — какъ вдругъ въ дверь раздался сильный ударъ молоткомъ.

— Это, папаша, сказала Эмилія, вскочивъ съ своего мѣста.

Мистрисъ Дикъ взглянула на Лопеца и увидала, что на одну минуту мужество измѣнило ему. Но онъ скоро оправился.

— Не лучше ли тебѣ остаться? сказалъ онъ женѣ. — Слуги сдѣлаютъ все, что нужно для мистера Вортона, и я сейчасъ пойду къ нему.

— О, нѣтъ! сказала Эмилія, которая въ это время была уже у дверей.

— Вы его не ожидали? спросилъ Дикъ Роби.

— Никто не зналъ, когда онъ пріѣдетъ. Кажется, онъ сказалъ Эмиліи, что можетъ пріѣхать каждый день.

— Онъ самый нерѣшительный человѣкъ на свѣтѣ, сказала мистрисъ Дикъ, которую очень испугалъ пріѣздъ Вортона, хотя она рѣшилась держать себя храбро.

— Я полагаю, что старичокъ придетъ пообѣдать, шепнулъ капитанъ Гённеръ своей сосѣдкѣ, мистрисъ Лесли.

— Не придетъ, если узнаетъ, что я здѣсь, захихикала мистрисъ Лесли. — Онъ считаетъ меня… о! гораздо хуже, чѣмъ я могу вамъ сказать.

— Онъ развѣ сердитый? спросила леди Юстэсъ также шопотомъ.

— Я никогда его не видалъ, отвѣтилъ майоръ: — но удивляться этому не стану: старики всегда сердиты, отъ подагры, знаете, и тому подобнаго.

Минуты двѣ слуги перестали заниматься своимъ дѣломъ и все пошло какъ то неловко, но Лопецъ, какъ только опомнился, велѣлъ слугамъ продолжать.

— Я полагаю, мы можемъ обѣдать, хотя пріѣхалъ мой тесть, сказалъ онъ. — Желалъ бы я, чтобъ моя жена суетилась поменьше, хотя этого, леди Юстэсъ, всегда можно ожидать отъ молодыхъ женъ.

Банкетъ продолжался, но преобладало сознаніе случившейся непріятности и ожиданіе чего-то страшнаго.

Эмилія, выбѣжавъ изъ столовой, встрѣтила отца въ передней и бросилась къ нему на шею.

— О, папаша! воскликнула она.

— Что все это значитъ? спросилъ онъ, проходя чрезъ переднюю въ свою комнату.

Разумѣется, вездѣ были признаки присутствія гостей: незнакомые слуги, блюда, приносимыя и уносимыя, брянчаніе стакановъ, запахъ кушаньевъ.

— У васъ обѣдъ, сказалъ онъ. — Не вернуться ли тебѣ къ твоимъ гостямъ?

— Нѣтъ, папаша.

— Что такое, Эмилія? Ты огорчена?

— О, какъ я огорчена!

— Что все это значитъ? Кто у тебя? Кто ихъ пригласилъ, ты или онъ? Чѣмъ ты огорчена?

Онъ сѣлъ на кресло, а она бросилась на колѣни къ его ногамъ.

— Онъ захотѣлъ пригласить ихъ. Вы не должны сердиться на меня. Вы не будете на меня сердиться?

Онъ погладилъ дочь по головѣ.

— Зачѣмъ мнѣ сердиться на тебя за то, что твой мужъ пригласилъ на обѣдъ своихъ друзей?

Эмилія такъ не походила на себя, что отецъ не зналъ, что о ней думать. Не въ ея характерѣ было становиться на колѣни и просить прощенія.

— Что это съ тобою, Эмилія?

— Онъ не долженъ былъ приглашать этихъ людей.

— Согласенъ. Но это не большая важность. Твоя тетка здѣсь?

— Здѣсь.

— Ну, стало быть, особенно неприличнаго ничего не можетъ быть.

— Мистрисъ Лесли здѣсь и леди Юстэсъ — и двое мужчинъ, которые мнѣ не нравятся.

— Эверетъ здѣсь?

— Нѣтъ; онъ не хотѣлъ приглашать Эверета.

— Не надо ли тебѣ пойти къ нимъ?

— Не заставляйте меня. Я расплачусь. Я плакала и сегодня, и вчера цѣлый день.

Тутъ онъ опустила голову на его колѣни и зарыдала, какъ будто сердце ея разрывалось.

Онъ ничего не могъ понять. Хотя онъ недовѣрялъ своему зятю и не любилъ его, но все-таки не чувствовалъ къ нему отвращенія. Вступивъ съ нимъ въ родство, онъ рѣшился покориться неизмѣнному и увѣрилъ себя, что относительно обращенія это человѣкъ порядочный. Онъ еще не видалъ внутренней стороны этого человѣка, какъ выпало на грустную долю бѣдной жены. Вортону никогда не приходило въ голову, что любовь дочери прошла и что она уже раскаявается въ томъ, что сдѣлала. Теперь, когда она плакала у его ногъ и извинялась за обѣдъ — что впрочемъ было проступкомъ не важнымъ — онъ никакъ не могъ понять чувствъ, волновавшихъ ее.

— Это вѣрно твоя тетка устроила обѣдъ? сказалъ онъ.

— Онъ устроилъ.

— Твой мужъ?

— Да — онъ. Онъ написалъ женщинамъ отъ моего имени, когда я отказалась.

Тутъ Вортонъ началъ примѣчать, что была ссора.

— Я сказала ему, что мистрисъ Лесли не должна быть здѣсь.

— Я не люблю мистрисъ Лесли — и даже леди Юстэсъ, но онѣ не сдѣлаютъ вреда моему дому, душа моя.

— Онъ взялъ обѣдъ изъ гостиницы.

— Зачѣмъ онъ не поручилъ это мистрисъ Вильямсъ?

Въ этихъ словахъ тонъ его голоса первый разъ сдѣлался сердитъ.

— Кухарка отказалась отъ мѣста. Она не хотѣла оставаться и мистрисъ Вильямсъ очень разсердилась. А Баркеръ не захотѣлъ служить за столомъ.

— Что все это значитъ?

— Онъ такъ хотѣлъ. О, папа! вы не знаете, что я перенесла. Я жалѣю… Жалѣю, зачѣмъ мы переѣхали сюда. Во всякомъ другомъ мѣстѣ было бы гораздо лучше.

— Что было бы лучше, душа моя?

— Все. Остались ли бы мы живы, или умерли, все было бы лучше. Зачѣмъ мнѣ было навлекать непріятности на васъ? О, папа! вы не знаете — вы никогда не можете узнать.

— Но я долженъ знать. Тебя тревожитъ не одинъ его обѣдъ?

— О! гораздо больше. Только я не могу выносить, что это происходитъ въ вашемъ домѣ.

— Онъ… дурно обращается съ тобою?

Тутъ она приподнялась и стала предъ нимъ.

— Я не намѣрена жаловаться, не сказала бы ничего, если бы вы не застали насъ. Сама я могу перенести все. Но, папа, я желаю, чтобы вы приказали ему уѣхать отсюда.

— Ему некуда перевезти тебя.

— Онъ долженъ найти квартиру. Я готова жить вездѣ. Мнѣ все-равно, гдѣ ни жить. Но здѣсь я не хочу оставаться. Я сама этому причиной, но не хочу навлекать непріятности на васъ. Я могла бы перенести все, если бы была увѣрена, что вы не увидите меня болѣе.

— Эмилія!

— Да — если бы вы не увидѣли меня болѣе.

Она начала ходить по комнатѣ.

— Для чего вамъ видѣть все это?

— Что же видѣть, душа моя?

— Видѣть его раззореніе, мое несчастіе, моего ребенка… о! о! о!

— Я до такой степени несогласенъ съ тобою, Эмилія, что не допущу тебя переѣхать въ другой домъ. Я еще не понимаю многаго, но вѣроятно увижу самъ. Если, какъ ты говоришь, Лопецъ раззорился, то моего состоянія достаточно для насъ всѣхъ. Теперь не совсѣмъ кстати говорить о дѣлахъ твоего мужа.

— Я не имѣла намѣренія говорить о нихъ, папа.

— Что теперь ты желаешь дѣлать? Не хочешь ли опять пойти къ гостямъ твоего мужа?

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!

— А на счетъ обѣда не безпокойся. Я не могу осуждать его за то, что онъ воспользовался моимъ домомъ въ мое отсутствіе, хотя жалѣю, что онъ не могъ удовольствоваться тѣмъ обѣдомъ, который могла приготовить моя кухарка. Я желалъ бы напиться чаю.

— Позвольте мнѣ остаться съ вами, папа; я сдѣлаю для васъ чай.

— Очень хорошо, душа моя. Я не хочу этимъ сказать, что стыжусь войти въ мою собственную столовую. Поэтому я пойду и извинюсь за тебя.

Мистеръ Вортонъ медленно вышелъ и явился въ столовой.

— Ахъ! мистеръ Вортонъ, сказала мистрисъ Дикъ: — мы васъ не ожидали.

— Вы обѣдали, серъ? спросилъ Лопецъ.

— Я обѣдалъ рано, отвѣтилъ Вортонъ: — я не пришелъ бы теперь сюда безпокоить васъ, но моя дочь занемогла и просила меня извиниться предъ вами.

— Я пойду къ ней, сказалъ Лопецъ, вставая.

— На это нѣтъ надобности, замѣтилъ Вортонъ. — Она не больна, но не очень можетъ занять свое мѣсто за столомъ.

Тутъ мистрисъ Дикъ вызвалась пойти къ своей милой племянницѣ, но мистеръ Вортонъ и этого не позволилъ, а вышелъ самъ, убѣдивъ гостей продолжать обѣдъ. Лопецъ, конечно, не былъ спокоенъ въ этотъ вечеръ, но имѣлъ на столько силъ, чтобы скрыть свои непріятныя предчувствія и исполнять обязанности хозяина съ притворной веселостью.

Глава XLIX.
Гдѣ Гватемала?

Хотя слова дочери были очень безсвязны, но они убѣдили Вортона болѣе даже переписки, происходившей между ними, что онъ не долженъ давать денегъ своему зятю. Съ Эмиліей онъ говорилъ очень мало о томъ, что случилось въ этотъ вечеръ.

— Папа, сказала она: — не спрашивайте меня. Я была очень несчастна изъ-за этого обѣда.

Онъ не дѣлалъ ей вопросовъ, а только увѣрилъ, что по-крайней-мѣрѣ теперь и послѣ рожденія ея ребенка она должна остаться на Манчестерскомъ скверѣ.

— Онъ мнѣ вреда не сдѣлаетъ, сказалъ Вортонъ, а потомъ прибавилъ съ улыбкой: — онъ не станетъ давать обѣдовъ при мнѣ.

Вортонъ, не выговаривалъ Лопецу и даже не упоминалъ объ обѣдѣ, но чрезъ недѣлю послѣ своего пріѣзда объявилъ своему зятю о своемъ окончательномъ рѣшеніи на счетъ денегъ.

— Мнѣ лучше сказать вамъ, Лопецъ, что я намѣренъ сдѣлать, для того, чтобы вы не оставались въ сомнѣніи. Я не дамъ вамъ въ руки болѣе никакой суммы для Эмиліи.

— Разумѣется, вы можете поступить какъ вамъ угодно, серъ.

— Именно. Вы получили сумму очень значительную для меня, хотя я боюсь, что она не много могла сдѣлать для вашихъ обширныхъ предпріятій.

— Сумма была не очень большая, мистеръ Вортонъ.

— Можетъ быть. Мнѣнія на счетъ такихъ вещей бываютъ разныя. Во всякомъ случаѣ вы болѣе не получите ничего. Теперь я желаю, чтобы Эмилія жила здѣсь, и вы разумѣется. Если дѣла ваши идутъ не хорошо, это по-крайней-мѣрѣ избавитъ васъ отъ издержекъ.

— Я никогда не занимался такими разсчетами.

— Мои разсчеты болѣе мелочны. Нужда заставила меня въ жизни думать объ этихъ бездѣлицахъ. Послѣ моей смерти Эмилія будетъ обезпечена моимъ завѣщаніемъ. Душеприкащики будутъ выплачивать ей проценты, а капиталъ перейдетъ ея дѣтямъ послѣ ея смерти. Я думалъ, что справедливость требуетъ отъ меня объяснить вамъ это.

— А для меня вы не сдѣлаете ничего?

— Ничего, если это кажется вамъ ничѣмъ. Я думаю, что ваше настоящее содержаніе и будущее обезпеченіе вашей жены и дѣтей должно считаться чѣмъ-нибудь.

— Это ничего — ничего!

— Пусть будетъ ничего. Прощайте!

Чрезъ два дня Лопецъ вернулся опять къ этому.

— Вы очень откровенно объяснились со мною намедни, серъ.

— Я имѣлъ это намѣреніе.

— А я теперь откровенно съ вами объяснюсь. И я, и ваша дочь положительно раззоримся, если вы не перемѣните вашего намѣренія.

— Если вы подъ моимъ намѣреніемъ разумѣете деньги, то я, конечно, не перемѣню. Вы можете повѣрить моему торжественному увѣренію, что я не дамъ вамъ ничего для вашей торговли.

— Въ такомъ случаѣ, серъ, я долженъ сказать вамъ о моемъ намѣреніи и дать вамъ также торжественное увѣреніе. Я долженъ уѣхать изъ Англіи и попробовать счастія въ Средней Америкѣ. Мнѣ предлагаютъ мѣсто въ Гватемалѣ, хотя не очень блестящее.

— Въ Гватемалѣ?

— Да; у моихъ друзей тамъ есть дѣла. Я еще не говорилъ этого Эмиліи, но ей придется ѣхать со мною.

— Вы не увезете ее въ Гватемалу!

— Не увезу мою жену? Конечно, я увезу ее. Или вы предполагаете, что я уѣду и оставлю мою жену жить вашими милое тями? Неужели вы думаете, что она пожелаетъ бросить своего мужа? Мнѣ кажется, вы должны знать вашу дочь.

— Какъ я жалѣю, что вы узнали ее!

— Что же дѣлать, серъ? Если не могу имѣть успѣха въ этой странѣ, я долженъ ѣхать въ другое мѣсто. Я вамъ уже прежде говорилъ, что двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ настоящую минуту позволили бы мнѣ преодолѣть всѣ затрудненія и сдѣлали бы меня очень богатымъ человѣкомъ. Но если у меня въ рукахъ не будетъ такой суммы до Рождества, я долженъ бросить здѣсь все.

— Никогда въ жизни не слыхалъ такого низкаго предложенія, сказалъ Вортонъ.

— Почему оно низко? Я говорю вамъ правду.

— Пусть такъ. Вы увидите, что я тоже правду вамъ говорилъ. А моя дочь, разумѣется, поступитъ какъ заблагоразсудитъ.

— Она должна поступить такъ, какъ заблагоразсужу я, мистеръ Вортонъ.

— Я не стану съ вами спорить. Бѣдная женщина!

— Дѣйствительно бѣдная. Какъ ей не быть бѣдной, когда ея отецъ обращается съ нею такимъ образомъ! Если вы намѣрены имѣть на нее вліяніе, я приму мѣры, чтобы сейчасъ взять ее изъ вашего дома.

Такимъ образомъ кончился разговоръ. Лопецъ обдумалъ все и рѣшилъ «взять наглостью», какъ онъ выражался. По его мнѣнію, ничего нельзя было добиться вѣжливостью и послушаніемъ; теперь онъ долженъ употребить свою власть. Отъѣздъ въ Гватемалу не былъ выдумкою и даже имѣлъ нѣкоторое правдивое основаніе. Это предложеніе сдѣлалъ ему Мильсъ Гепертонъ. Въ Гватемалѣ были рудники, гдѣ могла возникнуть надобность въ постоянномъ управляющемъ. Предложеніе это было сдѣлано Лопецу до его женитьбы и Гепертонъ, вѣроятно, объ этомъ забылъ, но оно могло теперь быть полезно.

Женѣ своей Лопецъ вдругъ сказалъ:

— Твой отецъ говорилъ тебѣ о моихъ планахъ?

— Теперь нѣтъ; я не помню.

— Онъ не могъ говорить такъ, чтобы ты не помнила. Сказалъ онъ тебѣ, что я ѣду въ Гватемалу?

— Въ Гватемалу! Гдѣ Гватемала, Фердинандъ?

— Ты прежде отвѣчай на мой вопросъ, хотя твои познанія въ географіи такъ слабы.

— Онъ ничего не говорилъ о твоемъ отъѣздѣ куда бы то ни было.

— Ты тоже поѣдешь сейчасъ послѣ Рождества.

— Но гдѣ Гватемала? И на долго ли поѣдемъ мы туда, Фердинандъ?

— Гватемала въ Средней Америкѣ и мы, вѣроятно, поселимся тамъ на всю жизнь. Мнѣ нечѣмъ жить здѣсь.

Впродолженіи двухъ мѣсяцевъ о намѣреніи поселиться подальше постоянно говорилось на Манчестерскомъ скверѣ и планъ этотъ одобрялся Гепертономъ. Лопецъ возобновилъ свою просьбу и получилъ письмо отъ Гепертона съ увѣдомленіемъ, что это можно устроить, если онъ дѣйствительно этого желаетъ.

— Я дѣйствительно этого желаю, сказалъ Лопецъ, показывая письмо Вортону: — я полагаю, Эмилія будетъ въ состояніи отправиться чрезъ два мѣсяца послѣ своихъ родовъ. Мнѣ говорили, что морское путешествіе полезно для дѣтей.

Въ это время, несмотря на свою угрозу, Лопецъ продолжалъ жить у Вортона на Манчестерскомъ скверѣ и каждый день бывалъ въ Сити; для того ли, чтобы устраивать поѣздку въ Гватемалу, или получать инструкціи, или заниматься своими прежними дѣлами, этого не знали ни Эмилія, ни ея отецъ. Лопецъ въ это время не говорилъ никому изъ нихъ о своихъ дѣлахъ, но каждый день упоминалъ о своемъ отъѣздѣ какъ о дѣлѣ рѣшенномъ.

Наконецъ насталъ вопросъ — поѣдетъ Эмилія или нѣтъ. Отецъ сказалъ ей, что хотя по закону она обязана повиноваться мужу, но въ этомъ случаѣ она можетъ обойти законъ.

— Я не думаю, чтобы онъ могъ насильно притащить тебя на пароходъ, сказалъ ей отецъ.

— Но если онъ скажетъ мнѣ, что я должна ѣхать?

— Останься здѣсь со мною, сказалъ отецъ. — Останься здѣсь съ твоимъ ребенкомъ. Я устрою такъ, что всѣ будутъ на твоей сторонѣ.

Эмилія въ эту минуту не приняла никакого рѣшенія, но на слѣдующій день стала говорить съ самимъ Лопецомъ.

— Разумѣется, ты поѣдешь со мною, сказалъ онъ, когда она спросила его.

— Ты хочешь сказать, что я должна ѣхать, желаю или нѣтъ?

— Непремѣнно должна. Боже мой! гдѣ же мѣсто жены? Неужели я долженъ уѣхать безъ моего ребенка и безъ тебя, а ты будешь наслаждаться всѣми удобствами богатства въ домѣ твоего отца? Я не такъ понимаю жизнь.

— Фердинандъ, я очень много думала объ этомъ. Я должна просить тебя позволить мнѣ остаться. Я прошу тебя, какъ будто бы дѣло шло о моей жизни.

— Тебя отецъ подучилъ.

— Нѣтъ; онъ говорилъ мнѣ не это.

— А что же?

— Отецъ мой думаетъ, что я должна не соглашаться на отъѣздъ.

— Онъ это говоритъ, говоритъ?

— Но я отказываться не стану; я поѣду, если ты на этомъ настоишь. Между нами спора не будетъ.

— Надѣюсь.

— Но я умоляю тебя пощадить меня.

— Это очень эгоистично, Эмилія.

— Да, сказала она: — да. Не могу противорѣчивъ тебѣ въ этомъ. Но эгоистъ ли тотъ человѣкъ, который проситъ судью пощадить его жизнь?

— Но ты не думаешь обо мнѣ. Я долженъ ѣхать.

— Я не сдѣлаю тебя счастливѣе, Фердинандъ.

— Или ты думаешь, что весело жить человѣку въ такой странѣ одному?

— Я думаю, что это гораздо лучше, чѣмъ жить съ женою, которую онъ не любитъ.

— Кто говоритъ, что я не люблю тебя?

— Или съ женою, которая… не… не любитъ его…

Это она сказала очень медленно, очень тихо, но глядѣла ему прямо въ глаза.

— Ты это говоришь мнѣ въ лицо?

— Да; какая польза теперь лгать? Ты оказался для меня совсѣмъ не такимъ, какимъ я считала тебя.

— И оттого, что ты создала какіе-то воздушные замки, которые разрушились, ты говоришь мужу въ лицо, что не любишь его и предпочитаешь не жить съ нимъ! Это твои понятія объ обязанности?

— Зачѣмъ ты былъ такъ жестокъ?

— Жестокъ! Что же сдѣлалъ я? Скажи мнѣ, какую жестокость? Билъ я тебя что ли? Морилъ голодомъ? Не просилъ ли, не умолялъ ли я тебя о помощи только затѣмъ, чтобы получить отказъ? Дѣло въ томъ, что вы съ отцомъ разузнали, что я не богатъ, и хотите освободиться отъ меня. Правда это или ложь?

— Это неправда, что я желаю освободиться отъ тебя оттого, что ты бѣденъ.

— Я не намѣренъ освобождаться отъ тебя. Ты должна поселиться и исполнять свою обязанность какъ моя жена, гдѣ ни вздумалось бы мнѣ жить. Твой отецъ человѣкъ богатый, но ты будешь пользоваться его богатствомъ не иначе, какъ чрезъ мои руки; такъ оно и слѣдуетъ. Если бы твой отецъ отдалъ мнѣ твое состояніе, не было бы надобности уѣзжать за границу. Онъ не можетъ рѣшиться разстаться съ своими деньгами, поэтому мы ѣхать должны. Теперь ты знаешь все.

Она хотѣла уйти, но онъ сдѣлалъ ей прямой вопросъ:

— Долженъ ли я понять, что ты намѣрена сопротивляться моему праву взять тебя съ собою?

— Если ты велишь мнѣ ѣхать, я поѣду.

— Это будетъ лучше, такъ какъ ты избавишься и отъ непріятности, и отъ огласки.

Разумѣется, она разсказала обо всемъ отцу, но онъ могъ только качать головой и стонать надъ своимъ несчастіемъ, сидя въ своей конторѣ. Онъ объяснилъ дочери, что желаетъ сдѣлать для нея, но она отказалась отъ его помощи. Онъ не могъ сказать ей, что она неправа. Она была женою этого человѣка и отъ этой страшной участи не могла теперь избавиться. Весь вопросъ состоялъ въ томъ, не лучше ли подкупить этого человѣка, дать ему деньги, чтобы онъ уѣхалъ, и уѣхалъ одинъ. Если бы Вортонъ могъ отдѣлаться отъ этого человѣка, онъ охотно заплатилъ бы двадцать тысячъ. Но онъ или не уѣдетъ, или вернется, какъ только истратитъ деньги. Жизнь казалась ему теперь въ одномъ домѣ съ этимъ человѣкомъ ужасною. Лопецъ, хотя не разъ грозилъ перевезти жену въ другой домъ, однако не принималъ для этого никакихъ мѣръ.

Все это время Вортонъ не видалъ своего сына. Эверетъ уѣхалъ за границу, когда отецъ его вернулся въ Лондонъ изъ Брайтона, и еще не возвращался. Онъ аккуратно получалъ свое содержаніе и это были единственныя сношенія между ними. Но Эмилія писала къ брату, не говоря ему о своихъ непріятностяхъ, а только сообщая, что мужъ везетъ ее въ Среднюю Америку въ началѣ весны, и прося его вернуться домой до ея отъѣзда.

Предъ Рождествомъ родился ея ребенокъ, но бѣдный малютка не прожилъ и двухъ дней. Она сама такъ перемѣнилась отъ заботъ, такъ похудѣла и исчахла, что посмотрѣвъ въ зеркало не узнала себя.

— Фердинандъ, сказала она мужу: — я знаю, что онъ не будетъ жить. Докторъ это говоритъ.

— Мнѣ ни въ чемъ нѣтъ счастія, отвѣтилъ онъ угрюмо.

— Ты не взглянешь на него?

— Вѣдь я уже смотрѣлъ. Какъ бы я желалъ умереть вмѣстѣ съ нимъ!

— А какъ я желала бы! сказала бѣдная мать.

Отецъ ушелъ; прежде чѣмъ онъ вернулся домой, ребенокъ умеръ.

— О Фердинандъ! скажи мнѣ теперь хоть одно ласковое слово, просила его жена.

— Какія ласковыя слова могу я говорить, когда ты сказала мнѣ, что не любишь меня? Неужели ты думаешь, что я могу это забыть, потому что… потому что онъ умеръ?

— Любовь женщины всегда можно вернуть ласкою.

— Вздоръ! Какъ я могу цѣловать и говорить любезности, когда моя душа такъ истерзана!

Но онъ все-таки приложился губами къ ея лбу прежде чѣмъ ушелъ.

Ребенка похоронили и въ домѣ не виднѣлось большого горя. Бѣдная мать угрюмо просиживала одна цѣлые дни, говоря себѣ, что, можетъ быть, было лучше лишиться своего сокровища, чѣмъ отправиться съ нимъ въ обширный, невѣдомый, суровый міръ съ такимъ отцомъ, какого она дала ему. Потомъ она смотрѣла на всѣ приготовленія, сдѣланныя ею, счастливую работу, когда ея мысли о будущемъ употребленіи этихъ вещицъ были сладостнымъ утѣшеніемъ — и плавала, плакала, чувствуя, что конца не будетъ ея слезамъ.

Вторая недѣля января настала, а между тѣмъ ничего еще не было рѣшено о Гватемалѣ. Лопецъ говорилъ объ этомъ какъ о дѣлѣ рѣшеномъ и даже сказалъ женѣ, что такъ какъ они скоро ѣдутъ, то не стоитъ переѣзжать въ другой домъ. Но когда она спросила на счетъ своихъ приготовленій, о гардеробѣ, необходимомъ для такого продолжительнаго путешествія, Лопецъ сказалъ ей, что двухъ или трехъ недѣль будетъ достаточно для всего и что онъ скажетъ ей во-время.

— Честное слово, какую честь дѣлаетъ онъ моему бѣдному дому! сказалъ Вортонъ.

— Папа, мы переѣдемъ тотчасъ, если вы желаете, сказала ему дочь.

— Эмилія, хоть ужь ты не иди противъ меня. Я не могу не чувствовать его оскорбительнаго присутствія каждый день, но даже это лучше, чѣмъ лишиться тебя.

Тутъ случилось одно смѣшное обстоятельство, которое, несмотря на свою нелѣпость, довело Вортона почти до бѣшенства. Отъ гг. Стивама и Сугарскрапса присланъ былъ счетъ за обѣдъ. Въ это время Вортонъ ничего не скрывалъ отъ дочери.

— Посмотри, сказалъ онъ.

Счетъ былъ написанъ на его имя.

— Это ошибка, папа.

— Совсѣмъ нѣтъ. Обѣдъ былъ данъ въ моемъ домѣ и я долженъ заплатить за него. Я предпочитаю заплатить самъ — если бы даже у него были средства.

Вортонъ заплатилъ Стиваму и Сугарскрапсу двадцать-пять фунтовъ девять шиллинговъ и шесть пенсовъ, прося ихъ впередъ никогда не посылать болѣе обѣдовъ въ его домъ, замѣтивъ, что онъ имѣлъ обыкновеніе угощать своихъ друзей дешевле трехъ гинеи съ человѣка.

— Но шато-икемъ и кот-д’оръ! сказалъ Сугарскрапсъ.

— Вздоръ всѣ ваши шато! сказалъ Вортонъ, выходя отъ нихъ съ роспиской.

Потомъ былъ полученъ счетъ за экипажъ съ того самаго дня, какъ они вернулись въ Лондонъ послѣ свадебной поѣздки. Этотъ счетъ Вортонъ показалъ Лопецу. Счетъ былъ написанъ на имя Лопеца и присланъ Вортону съ извинительною запиской.

— Не я велѣлъ ему послать, сказалъ Лопецъ.

— Но вы заплатите?

— Ужь конечно не стану просить васъ объ этомъ.

Но въ концѣ-концовъ все-таки заплатилъ Вортонъ. Онъ заплатилъ также за квартиру въ Бельгревіи и сорокъ фунтовъ за наряды, которые Эмилія заказала по приказанію мужа въ первые дни ихъ супружеской жизни въ Лондонѣ.

— О! папа, какъ я жалѣю, что мы переѣхали сюда, сказала она.

— Душа моя, для тебя я ничего не жалѣю, и даже за него я платилъ бы охотно, если бы онъ оставилъ тебя здѣсь. Я обезпечилъ бы его, если бы онъ только уѣхалъ.

---

1. Королевинъ адвокатъ. Почетный титулъ, который дается королевою лучшимъ адвокатамъ по представленію лорда-канцлера. Пр. Перев.