Персъ изъ Индіи.
[править]I.
[править]25-го августа прошлаго года, окодо полудня, вся наша маленькая кампанія вышла изъ подъѣзда тифлисскаго «Grand Hôtel» и усѣлась въ помѣстительную коляску.
Куда ѣхать?
Куда? Конечно, въ азіатскую часть города, къ Сіонскому собору, въ караванъ-сарай.
Мы только что наканунѣ вечеромъ пріѣхали въ Тифлисъ, полные превзошедшихъ наши ожиданія дикихъ и грандіозныхъ впечатлѣній Военно-Грузинской дороги. Теперь мы должны были скорѣе познакомиться съ Азіей, на сколько съ нею можно познакомиться въ Тифлисѣ.
Мы имѣли видъ беззаботныхъ туристовъ; — но это только съ перваго раза. Мы всѣ были очень утомлены, почти безъ сна провели ночь. Въ особенности нашъ спутникъ, И. Н., большой ипохондрикъ, съ каждой минутой становился все мрачнѣе и молчаливѣе. Къ тому-же жара и духота южнаго полдня давали себя чувствовать.
Но все-же, какъ ни было это трудно, мы дѣлали всевозможныя усилія, чтобы поддерживать видъ беззаботныхъ туристовъ и отвлекать И. Н. отъ его мрачныхъ мыслей.
Однако, нашихъ усилій хватило не надолго: разговоръ вдругъ замеръ, замѣчанія прекратились, и мы ѣхали молча, поглядывая по сторонамъ и только изрѣдка.бросая торопливые взгляды на нашего печальнаго спутника, который начиналъ переходить даже въ какое-то оцѣпенѣніе.
Между тѣмъ мы очутились уже у Сіонскаго собора, среди отчаянной толкотни и давки. Направо и налѣво всюду узенькіе переулки, лавченки со всевозможнымъ товаромъ. Азіаты самаго разнообразнаго вида; тутъ-же, на открытомъ воздухѣ, каждый занимается своимъ ремесломъ… Запахъ пряностей, овощей и травъ, смѣняющійся временами вовсе не ароматическими дуновеніями. И надъ всѣмъ этимъ синее безоблачное небо и палящіе, всюду проникающіе лучи солнца…
Ну, что-же — вотъ и азіатская часть города! Вотъ Сіонскій соборъі Дальше и проѣхать почти невозможно…
Мы приказали кучеру остановиться, вышли изъ коляски и отправились пѣшкомъ, по разнымъ «рядамъ» къ караванъ-сараю.
Что-же мы тамъ будемъ дѣлать?
Дамы объявили, что дѣла имъ много: кавказскіе и персидскіе платки, чучунча, дарая, шитыя подушки и скатерти… Все это нужно осмотрѣть, ко всему прицѣниться, выбрать, купить и привезти въ Петербургъ со всевозможными хлопотами, тогда какъ въ Петербургѣ безъ всякихъ хлопотъ тѣ-же самые товары и за ту-же почти цѣну очень легко достать въ восточныхъ магазинахъ.
— Прекрасно! А я посмотрю персидскіе ковры, быть можетъ, дѣйствительно, они здѣсь дешевле! — замѣтилъ я, когда мы очутились въ караванъ-сараѣ передъ обширными и маленькими лавками, изъ которыхъ выглядывали, зазывая насъ, восточныя физіономіи.
II.
[править]— Покажите ковры!
Три проворныхъ молодыхъ перса, переговариваясь между собою на непонятномъ для насъ языкѣ, стали раскладывать всевозможные ковры, объясняя ихъ достоинства.
Но дамы коврами не заинтересовались и исчезли въ сосѣднюю лавку, гдѣ были выставлены образцы восточныхъ шелковыхъ матерій, шитыя скатерти и тому подобное. Я остался вдвоемъ съ И. Н. передъ цѣлой грудой ковровъ. Любезные персы непремѣнно желали показать мнѣ всѣ свои товары.
Мнѣ было все равно, я хорошо зналъ, что дамы не скоро покончатъ со своей чучунчой и дараей, а потому усѣлся на низенькой тахтѣ, закурилъ папиросу и предался созерцанію причудливыхъ, разнообразныхъ узоровъ, которые такъ и мелькали передо мною…
— Присядьте, И. Н., устанете, вѣдь, намъ еще предстоитъ сегодня много… Тутъ, по крайней мѣрѣ, не жарко!
Онъ не сѣлъ, а просто упалъ на тахту, будто у него разомъ переломились обѣ ноги. Я взглянулъ на него, — онъ меня положительно начиналъ безпокоить. Лицо ужасное, даже все какъ-то потемнѣло… неподвижный взглядъ…
Я сдѣлалъ нѣсколько вопросовъ. Онъ съ усиліемъ отвѣчалъ: «Да»… «Нѣтъ»… — и затѣмъ снова возвращался къ своему оцѣпенѣнію.
Я рѣшился во чтобы то ни стало разговорить его. Нужно было напасть на такую тему, которая-бы могла хоть нѣсколько заинтересовать его, заставить шевельнуться мысли. Я вспомнилъ, изъ прежнихъ нашихъ разговоровъ, что его очень занимаетъ вопросъ о спиритическихъ и другихъ неизслѣдованныхъ явленіяхъ. Онъ относился къ нимъ съ недовѣріемъ, но вмѣстѣ съ этимъ сильно желая убѣдиться въ возможности ихъ существованія.
Въ то время, какъ груда ковровъ все увеличивалась передъ нами, я перешелъ къ намѣченной мною темѣ и сразу убѣдился, что выбралъ ее удачно. И. Н. нѣсколько оживился, отвѣты его сдѣлались менѣе односложными, и, наконецъ, онъ заговорилъ, хотя все съ тѣмъ-же мрачнымъ видомъ, но не безъ нѣкотораго даже жара. Только на этотъ разъ онъ оказался крайнимъ скептикомъ и упорно отрицалъ всякую возможность того, во что еще недавно ему такъ хотѣлось вѣрить.
Это неожиданное, упорное отрицаніе всего, что не подходило къ категоріи изслѣдованныхъ физическихъ законовъ и явленій, подзадорило меня самого. Я сталъ передавать мнѣнія людей болѣе или менѣе авторитетныхъ, извѣстныхъ ученыхъ, свидѣтельства людей, заслуживающихъ полнаго довѣрія. Наконецъ, свидѣтельства собственныхъ своихъ глазъ.
Я былъ возбужденъ, у меня въ этотъ день тоже расходились нервы. Но всѣ мои доказательства и весь мой жаръ пропали даромъ.
— Нѣтъ, это самообманъ, только самообманъ! Этого нѣтъ и быть не можетъ! — твердилъ И. Н.
Въ это время у двери показалась одна изъ нашихъ спутницъ.
— И. Н., подите сюда, — сказала она: — помогите мнѣ выбрать…
Онъ поднялся съ тахты и послушно побрелъ за нею, опустивъ голову, едва передвигая ноги.
Я остался одинъ. Я спросилъ цѣну отобранныхъ мною ковровъ. Она оказалась не только не меньше, но даже гораздо больше петербургской. Я предложилъ половину. Персы что-то поговорили между собою, а затѣмъ приступили къ торгу, уступая понемногу и выставляя какія-то совсѣмъ непонятныя для меня качества своего товара. Я рѣшительно стоялъ на своемъ. Я объявилъ, что не прибавлю ни копѣйки, и собрался уйти, какъ вдругъ былъ остановленъ подошедшимъ ко мнѣ и почтительно мнѣ поклонившимся старымъ персомъ.
Я уже замѣтилъ этого старика и даже обратилъ на него особенное вниманіе съ той самой минуты, какъ мы вошли въ лавку. Онъ сидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня и отъ И. Н., на другой низенькой тахтѣ. Онъ, очевидно, не принадлежалъ къ числу продавцовъ и, вѣроятно, только зашелъ сюда къ своимъ единоплеменникамъ. Это былъ статный, замѣчательно красивый старикъ, съ серьезнымъ, умнымъ лицомъ и тихими, внимательными глазами. Одѣтъ онъ былъ очень франтовато: въ широкихъ панталонахъ, въ казакинѣ изъ тонкаго сукна, отороченномъ серебрянымъ позументомъ и съ откидными рукавами. На груди у него висѣла массивная золотая цѣпочка отъ часовъ; на головѣ была высочайшая черная шапка.
Я нѣсколько разъ замѣтилъ, что онъ внимательно всматривается въ меня и моего спутника и даже какъ будто прислушивается къ нашему разговору.
Теперь я отвѣтилъ на его поклонъ и съ изумленіемъ взглянулъ на него.
— Извините, господинъ! — проговорилъ онъ тихимъ и спокойнымъ голосомъ, прикладывая къ груди свою красивую руку съ выкрашенными въ красный цвѣтъ ногтями.
— Что вамъ угодно? — спросилъ я.
— Хотѣлъ-бы сказать вамъ немного словъ, — отвѣтилъ онъ.
Онъ говорилъ по русски съ видимымъ затрудненіемъ, и очень неправильно, но совершенно ясно.
Я послѣдовалъ за нимъ въ уголъ лавки.
Что это за «немногія слова», которыя онъ мнѣ скажетъ?
— Я слышалъ, про что вы говорили съ тѣмъ господиномъ, — началъ онъ. — Я знаю, что вы говорили, очень знаю…
Онъ кивнулъ головою, лицо его стало еще серьезнѣе. Мое изумленіе возрастало съ каждой секундой.
— Я знаю то, что вы знаете, и еще много больше знаю, а господинъ тотъ ничего не знаетъ… не вѣритъ… И пусть… кто не вѣритъ и не хочетъ знать, — того не надо… пусть.
Онъ усмѣхнулся.
— А вы, господинъ, хотите знать больше? Хотите видѣть лучше? Если молчать будете и никому, и тому господину не скажете, и моему слову повѣрите — я вамъ покажу…
— Что вы мнѣ покажете?
— Много больше, много лучше… большой вещь…
— Какъ и гдѣ?
— Головинскій проспектъ у Дворцовой улицы знаете?
— Знаю!
— Сегодня, какъ темно станетъ, въ восемь часовъ, на Головинскій проспектъ, у Дворцовой улицы, приходите, — я буду васъ ждать, тамъ и покажу. Вѣрите, господинъ, моему слову?
Я пристально взглянулъ на него. Этотъ старикъ съ своимъ серьезнымъ лицомъ, спокойнымъ голосомъ и важной манерой, мнѣ очень нравился. Онъ внушалъ къ себѣ довѣріе. Онъ изумилъ меня, заинтересовалъ.
Я такъ радъ былъ въ тотъ день найти какой-нибудь новый интересъ, встрѣтиться съ какимъ-нибудь приключеніемъ, выходящимъ изъ обыденной рамки.
Я отвѣчалъ ему:
— Не позже половины девятаго я постараюсь непремѣнно быть тамъ, гдѣ вы говорите; только съ какой стороны Головинскаго проспекта?
— Идешь отъ Дворцовой улицы съ лѣвой, у самаго начала.
— Приду непремѣнно.
— Хорошо, господинъ.
Онъ протянулъ мнѣ руку, отошелъ отъ меня и сѣлъ на тахту.
Я покончилъ съ купцами и присоединился къ своему обществу.
III.
[править]Послѣ ранняго обѣда мы сдѣлали большую прогулку въ экипажѣ, совершили неизбѣжное восхожденіе на гору въ монастырь святого Давида, поклонились праху Грибоѣдова, а затѣмъ вернулись въ городъ. Заѣзжали въ нѣкоторые магазины на Головинскомъ проспектѣ.
Уже стемнѣло. Я взглянулъ на часы: какъ разъ — восемь.
Я объявилъ, что желаю пройтись одинъ и возвращусь въ гостиницу черезъ часъ или полтора, къ вечернему чаю.
Подходя къ Дворцовой улицѣ и внимательно разглядывая прохожихъ, я очень скоро замѣтилъ фигуру стараго перса, важно выступавшаго мнѣ навстрѣчу. Онъ наклонилъ голову повернулъ и пошелъ рядомъ со мною.
— Кажется, не опоздалъ? — спросилъ я его. — Вы не долго меня ожидали?
— Нѣтъ, господинъ, нѣтъ, я зналъ — вы придете вѣрно.
— Куда-же мы идемъ?.
— Сейчасъ тутъ, сейчасъ.
И, дѣйствительно, слѣдуя за нимъ, я повернулъ въ ворота ближайшаго дома. Онъ повелъ меня по небольшому темному дворику. Затѣмъ мы поднялись по лѣстницѣ во второй этажъ. Лѣстница была чистая, слабоосвѣщенная гдѣ-то высоко повѣшенной лампой. Персъ остановился возлѣ двери и, любезно пропуская меня впередъ, проговорилъ:
— Прошу, господинъ!
Я очутился въ темнотѣ и остановился, признаюсь, не безъ нѣкоторой робости. Я вспомнилъ, что со мною, въ боковомъ карманѣ, находились всѣ мои деньги. Впрочемъ, робость моя и сомнѣніе скоро прошли. Я былъ слишкомъ заинтересованъ.
Между тѣмъ персъ вынулъ ключъ, заперъ двери изнутри, не торопясь чиркнулъ спичкой, зажегъ свѣчу, и я увидѣлъ, что нахожусь въ маленькой передней, самой обыкновенной передней, какую только можно себѣ представить, съ желтой ясеневой вѣшалкой, съ такимъ-же столикомъ и даже съ дешевымъ зеркаломъ, искажающимъ предметы, повѣшеннымъ надъ этимъ столикомъ.
Персъ повторилъ свое: «прошу, господинъ!», приподнялъ предо мною коверъ…
И вдругъ я очутился совсѣмъ уже въ иной обстановкѣ. Комната, въ которую я вошелъ, была довольно высока и обширна и, кромѣ потолка, буквально вся завѣшена прекрасными персидскими коврами. Весь полъ былъ въ этихъ коврахъ, всѣ стѣны. Ковры скрывали окна и двери. По стѣнамъ стояли низенькія широкія тахты, съ потолка спускался оригинальной форы большой фонарь, озарявшій эту комнату безъ оконъ и дверей блѣднымъ зеленовато-голубоватымъ свѣтомъ.
По приглашенію хозяина я сѣлъ на мягкую тахту, полный недоумѣнія, ожидая чего-то необычайнаго, что заставляло биться мое сердце.
Я глядѣлъ на перса. Онъ помѣстился рядомъ со мною и взялъ въ руки тутъ-же на тахтѣ лежавшій инструментъ, что-то въ родѣ гитары. Его тонкіе пальцы съ выкрашенными ногтями прикоснулись къ струнамъ. Раздался тихій, дребезжащій звукъ. Еще, еще, пальцы забѣгали, струны зазвенѣли, началась какая-то странная мелодія, которая, однако, показалась мнѣ довольно пріятной.
Не умѣю сказать, сколько времени продолжалась эта музыка. Я ждалъ съ замираніемъ сердца. Я отвелъ глаза отъ старика и пристально глядѣлъ вокругъ себя, ожидая какого-нибудь явленія, но я ничего не видалъ. Передо мною было все то-же однообразіе ковровъ, передо мной была все та-же комната — коробка съ бѣлой крышкой — потолкомъ, озаренная голубовато-зеленоватымъ свѣтомъ.
Но вотъ одинъ изъ ковровъ направо отъ меня шевельнулся, показалась маленькая рука, коверъ приподнялся еще больше и, на темномъ фонѣ восточнаго рисунка, ясно обрисовалась бѣлая фигурка.
Это была дѣвочка, маленькая дѣвочка лѣтъ десяти или одиннадцати, въ длинномъ бѣломъ балахонѣ. Она неслышно приблизилась, остановилась посреди комнаты, почти подъ самымъ фонаремъ. Когда она шла, я замѣтилъ ея голыя маленькія ноги. Когда она остановилась въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня, я могъ отчетливо разглядѣть ее.
Это была дѣвочка чрезвычайно красивая, съ правильными тонкими чертами, неимѣвшими въ себѣ ничего восточнаго. Довольно длинные и густые бѣлокурые волосы, разсыпанные по плечамъ, большіе темные, почти совсѣмъ черные глаза. Кожа на лицѣ бѣлая, тонкая, съ легкимъ румянцемъ. Ничего болѣзненнаго, ничего забитаго, запуганнаго. Одно, что поразило меня — это выраженіе ея лица, или, вѣрнѣе, отсутствіе выраженія въ ея лицѣ.
Остановясь посреди комнаты, она поклонилась мнѣ. Я не помню даже, отвѣтилъ-ли я на поклонъ ея. Я весь былъ — вниманіе. Она взглянула на меня, но я ничего не прочелъ въ ея взглядѣ. Полное спокойствіе, полное равнодушіе.
Я перевелъ глаза на перса. — Онъ продолжалъ, только теперь уже совсѣмъ тихо, перебирать струны. Красивое лицо его было серьезно. Мы не произнесли ни слова.
Дѣвочка простояла неподвижно нѣсколько мгновеній, — вотъ, подъ эти тихіе звуки, приподнявшисъ немного на пальцахъ, стала кружиться. Я глядѣлъ. Съ каждой секундой ея движенія становились быстрѣе, ея волосы начинали развѣваться, ея бѣлый длинный балахонъ, развѣваясь во всѣ стороны, сдѣлалъ ея фигурку похожею на колокольчикъ.
Но вотъ она подняла руки, — быстрое движеніе — балахонъ упалъ на коверъ. На ней не оказалось никакой одежды. Только теперь она вертѣлась уже такъ быстро, что нельзя было уловить ея очертанія.
Мгновенія летѣли за мгновеніями, странные звуки становились то громче, то совсѣмъ почти замирали. Странная дѣвочка вертѣлась съ неестественной быстротою. Ея волосы поднялись во всѣ стороны вокругъ ея головы, и вдругъ я увидѣлъ, совершенно отчетливо и ясно, довольно сильное сіяніе, какъ-бы исходившее изъ этихъ волосъ, образовавшее вокругъ нихъ ореолъ.
Я закрылъ глаза, открылъ ихъ снова.
Нѣтъ, я не обманывался, я рѣшительно не обманывался… Ореолъ вокругъ вертящейся дѣвочки вся яснѣетъ и яснѣетъ!
Но этого мало. Я сталъ отчетливо замѣчать, какъ ея неопредѣленная фигурка начинаетъ отдѣляться отъ темнаго ковра все выше и выше. Для меня не оставалось уже никакого сомнѣнія — дѣвочка кружилась въ воздухѣ, на полъ-аршина, по крайней мѣрѣ, надъ поломъ.
Я опять закрылъ глаза. Я ощупалъ свою голову. Я не брежу, я въ полномъ сознаніи, я даже довольно спокоенъ, я отдаю себѣ ясно отчетъ во всемъ. Открываю глаза — снова передо мною этотъ удивительный феноменъ — вертящаяся въ воздухѣ дѣвочка съ сіяніемъ вокругъ головы.
Персъ прекратилъ свою музыку, — движенія дѣвочки стали мало-по-малу медленнѣе, ея ноги коснулись ковра. Вотъ уже волоса не такъ развѣваются, вотъ уже меркнетъ исходящій, изъ нихъ свѣтъ, уже можно все отчетливѣе и отчетливѣе различать въ этой неопредѣленной фигуркѣ формы маленькаго человѣческаго тѣла. Еще нѣсколько мгновеній — и дѣвочка остановилась.
Я думалъ, что она упадетъ, но она не упала. Она только склонилась къ полу, подхватила свой балахонъ и мгновенно скрылась за колыхнувшимся тяжелымъ ковромъ, изъ-за котораго она появилась.
Я сидѣлъ неподвижно, собираясь съ мыслями, стараясь дать себѣ отчетъ въ томъ, что я видѣлъ.
— Хорошо, господинъ? — вопросительно обратился ко мнѣ старый персъ.
— Очень хорошо! — отвѣтилъ я, наконецъ; — и благодарю васъ, что вы мнѣ это показали. Но теперь я прошу васъ отвѣтить на нѣкоторые мои вопросы.
— Нынче отвѣчать не можно, господинъ, завтра въ этотъ-же часъ приходите. Покажу еще больше… еще лучше покажу… и тогда говорить вамъ буду. Придете?
Онъ это сказалъ такимъ тономъ, въ которомъ слышалась рѣшимость.
— Ну, какъ хотите, — проговорилъ я: — завтра, такъ завтра…
Онъ проводилъ меня въ переднюю, отперъ двери, свелъ съ лѣстницы, вывелъ даже на улицу и пожалъ мнѣ руку. Я два раза обернулся, отходя отъ дома, и все видѣлъ, его фигуру, стоявшую у воротъ и, очевидно, слѣдившую за мною.
IV.
[править]На слѣдующій день я, конечно, явился въ назначенный часъ, на назначенное мѣсто. Я предупредилъ своихъ, что вернусь поздно. Персъ меня ожидалъ, какъ и наканунѣ. Опять та-же комната, тѣ-же звуки страннаго инструмента, то-же появленіе бѣлокурой дѣвочки. Въ мельчайшихъ подробностяхъ повторялось все. Она начала вертѣться, сбросила съ себя балахонъ, потомъ появилось сіяніе вокругъ ея волосъ. Она вертѣлась въ воздухѣ и, наконецъ, остановилась.
Но на этотъ разъ она не ушла, а осталась неподвижной посреди комнаты.
Персъ обратился ко мнѣ:
— Она по-русскому не знаетъ, вѣрьте мнѣ, а теперь спрашивайте ее… давайте ей вопросы… Вотъ такъ…
Онъ взялъ мою правую руку, согнулъ мнѣ указательный палецъ и объяснилъ, что, задавъ свой вопросъ, я долженъ прикоснуться ко лбу дѣвочки вторымъ своимъ суставомъ этого пальца.. Затѣмъ онъ проговорилъ, обращаясь къ дѣвочкѣ, какія-то быстрыя, непонятныя для меня слова. Она покачнулась и стала медленно подходить ко мнѣ.
Теперь я могъ совершенно явственно разглядѣть ее. Она еще болѣе чѣмъ наканунѣ поразила меня красотой своего лица. Ея свѣтлые волосы, падавшіе на плечи, составляли яркую противоположность съ тонкими черными бровями и темными глазами. Щеки ея были теперь блѣдны, и прекрасно очерченныя губы ея слегка вздрагивали.
Она опять глядѣла прямо на меня, но все съ тѣмъ-же полнѣйшимъ равнодушіемъ. Въ ея прелестномъ, поблѣднѣвшемъ лицѣ невозможно было прочесть никакой мысли, никакого ощущенія.
Она, очевидно, нисколько не смущалась отъ того, что стоитъ безо всякой одежды передъ совсѣмъ незнакомымъ ей человѣкомъ.
Положимъ, она была еще ребенокъ, но вовсе уже не такой маленькій ребенокъ, которому можетъ быть непонятно чувство стыдливости. Пройдетъ года два-три — и она станетъ превращаться въ женщину. Она правильно, красиво сложена, въ ней незамѣтно худобы, болѣзненности. Она стояла передо мною, спокойно опустивъ руки, и только по часто поднимавшейся груди ея и по глубокому дыханію можно было замѣтить усталость и волненіе, произведенныя въ ней ея продолжительнымъ круженіемъ. Какъ она могла крѣпко держаться на ногахъ, какъ у нея не кружилась голова — этого объяснить я не въ состояніи.
— Что-же ее спрашивать? — обратился я къ персу.
— Что хотите, господинъ, она все знаетъ.
Я всталъ и приложилъ указательный палецъ правой руки къ ея лбу, какъ научилъ меня старикъ. Я почувствовалъ, что ея лобъ покрытъ холоднымъ потомъ.
— Гдѣ жилъ я въ послѣднее время? — спросилъ я ее.
— Въ Кисловодскѣ! — отвѣтила она.
Она проговорила это почти шопотомъ, но совершенно явственно, совершенно правильно. Я не вѣрилъ ушамъ своимъ.
— Какъ меня зовутъ? — сдѣлалъ я второй вопросъ.
Она явственно произнесла мое имя.
Нервная дрожь охватила меня, мои зубы стучали. Я отнялъ малецъ отъ ея лба и почти упалъ на тахту. Старый персъ глядѣлъ на меня и улыбался.
— Теперь, господинъ, задумайте что-нибудь и держите свою правую руку на ея головѣ. Она будетъ говорить на ваши думы.
Я приподнялся и положилъ руку на ея голову. Голова ея показалась мнѣ очень горячей. Волосы были совсѣмъ сухи. Я сталъ задавать ей мысленные вопросы, и она отвѣчала на нихъ связно и правильно, дѣйствительно отгадывая мои мысли. По крайней мѣрѣ, каждое ея слово могло быть удовлетворительнымъ отвѣтомъ на то, о чемъ я думалъ.
Вдругъ старый персъ произнесъ цѣлую непонятную для меня фразу; дѣвочка тряхнула головой, отошла отъ меня, взяла съ полу свой балахонъ и скрылась за спущеннымъ ковромъ.
V.
[править]Прошло не мало времени, пока я собрался съ мыслями. Персъ серьезно и спокойно глядѣлъ на меня и не начиналъ разговора.
— Дайте-же мнѣ какія-нибудь объясненія, нѣсколько придя въ себя, сказалъ я, — вы вчера обѣщали?
— Что угодно, господинъ?
— Кто вы? Кто эта дѣвочка? Какимъ образомъ все это происходитъ?
Онъ вдругъ проговорилъ скороговоркой какое-то совсѣмъ невозможное слово, изъ котораго ни одного звука не осталось въ моей памяти.
— Что это такое?
— Мое имя, господинъ.
— Повторите пожалуйста!
Онъ повторилъ. Но все равно, — ничего изъ этого не вышло: «дж» «хр» — что-то такое — я ничего не понялъ.
— Вы, вѣдь, изъ Персіи?
— Да, но много лѣтъ прожилъ въ Индіи, «училъ тамъ».
— Кого учили?
— Себя училъ. Въ Индіи можно много учить.
Теперь, когда ему приходилось выражаться уже не короткими фразами, а вести обстоятельный разговоръ, онъ началъ очень затрудняться, подбирая и путая русскія слова. Мнѣ часто приходилось просить его повторять, чтобы уловить смыслъ его фразъ; но въ концѣ-концовъ все-же можно было понять его. И такъ какъ онъ сказалъ мнѣ, что въ Россіи находится менѣе двухъ лѣтъ, то мнѣ пришлось только изумляться, какъ онъ и настолько могъ научиться говорить по-русски. Но, во всякомъ случаѣ, приводить дословно нашъ разговоръ нѣтъ никакой возможности.
Онъ объяснилъ мнѣ, что дѣвочка не дочь, его и не персіянка, и еще разъ столъ настаивать на томъ, что она не знаетъ ни одного слова по-русски. Она у него воспитывается и хорошая дѣвочка. Когда она придетъ въ возрастъ, онъ дастъ ей много денегъ и много вещей и найдетъ ей добраго мужа. Тогда она превратится въ обыкновенную женщину и уже не будетъ въ состояніи ни подниматься на воздухъ, ни отвѣчать на неизвѣстномъ ей языкѣ на мысленно задаваемые ей вопросы. Потеряетъ даръ ясновидѣнія и предсказыванія будущаго.
На мой вопросъ о томъ, принадлежатъ-ли эти высшія способности исключительно ей, или можно ихъ развить въ каждомъ ребенкѣ, — онъ отвѣчалъ, что въ каждомъ ребенкѣ такихъ способностей развить невозможно, что для этого должны быть извѣстные признаки, доведенные до большого совершенства въ его дѣвочкѣ.
— Какіе-же это признаки?
— Женскій (непремѣнно женскій) организмъ, недошедшій еще до полнаго развитія; совершенно правильное и пропорціональное сложеніе; физическое здоровье въ соединеніи съ большой впечатлительностью нервной системы; полная дѣтская невинность; разноцвѣтность, то-есть, темные глаза при свѣтлыхъ волосахъ или, наоборотъ, свѣтлые глаза при волосахъ черныхъ.
— Если, господинъ, вы будете встрѣчать такого ребенка, то можете, научившись отъ меня, дѣлать все, что я дѣлаю.
— Ваша дѣвочка, дѣйствительно, на видъ здоровая и полная, — замѣтилъ я: — но я полагаю, что такія круженія и все, что послѣ нихъ происходитъ, должно быть ей очень вредно и можетъ даже совсѣмъ погубить ея здоровье.
Персъ покачалъ головою и улыбнулся.
— Не знаете, господинъ, а я знаю… доброе дитя… люблю дитя… не желаю злого… будетъ здорова, хорошая жена будетъ!
— И вы готовы научить меня, какимъ образомъ слѣдуетъ въ ребенкѣ развить эту силу?
— Большая наука, много учить надо! — опуская голову и сдвигая свои густыя брови, проговорилъ персъ. — Приходите завтра я еще покажу и научу, что можно, а нынче не можно.
— Я завтра долженъ уѣхать изъ Тифлиса.
— Не уѣзжайте, господинъ.
— Мнѣ необходимо ѣхать, а потому прошу васъ, что можете, и показать и объяснить мнѣ сегодня.
— Не можно, господинъ, никакъ не можно. Приходите завтра! — повторилъ персъ рѣшительнымъ тономъ, недопускавшимъ возраженій.
— Хорошо, я постараюсь, — сказалъ я: — но очень можетъ быть, что все-таки завтра уѣду и не увижусь съ вами. Благодарю васъ за интересныя вещи, которыя вы мнѣ показали. Но я не знаю, какъ благодарить васъ. Вы, можетъ быть, позволите мнѣ предложить вамъ деньги. Скажите, сколько?
Вдругъ персъ вскочилъ съ тахты, на которой сидѣлъ рядомъ со мною. Негодованіе изобразилось на его красивомъ лицѣ.
— Стыдно, господинъ! — проговорилъ онъ съ такимъ достоинствомъ, что мнѣ дѣйствительно стало стыдно. Я началъ извиняться, стараясь объяснить ему, что, вѣдь, я его не знаю, что очень часто почтенные люди, показывая постороннимъ интересныя вещи, принимаютъ за это деньги.
— Не хорошо, — сказалъ онъ. — Мнѣ деньги ваши не нужны. Приходите завтра, когда уѣдете — жалѣть будете.
Сконфуженный и взволнованный, я сталъ съ нимъ прощаться.
Онъ, какъ и наканунѣ, проводилъ меня, свелъ съ лѣстницы, довелъ до воротъ и, протягивая мнѣ руку, шепнулъ:
— Господинъ, достаньте камень хризопразъ, носите его, для васъ хорошо!
Я поспѣшилъ по направленію къ «Grand Hôtel». Сердце усиленно билось, въ виски стучало. Я будто вырвался изъ тьмы, будто послѣ долгаго заключенія вдругъ почувствовалъ свободу и дышалъ чистымъ воздухомъ.
«Что такое все это?» — думалось мнѣ. Мнѣ припоминались и вертящіеся дервиши, и шаманы, и наши хлысты, и различныя секты всѣхъ временъ и народовъ. Я не могъ сомнѣваться, что столкнулся съ однимъ изъ интереснѣйшихъ явленій, еще невѣдомыхъ европейской наукѣ. И, само собою, что я былъ потрясенъ глубоко.
Но вдругъ вмѣстѣ съ этимъ во мнѣ появилась, признаюсь откровенно, позорная трусость.
«Все это такъ! — говорилъ я себѣ: — и персъ обижается, когда я ему предлагаю деньги, и у него такой почтенный видъ; но кто знаетъ? Я въ незнакомомъ городѣ… Какая-то таинственная квартира, комната-коробка безъ оконъ, безъ дверей… и эта дѣвочка, сбрасывающая съ себя балахонъ и остающаяся передо мною безъ малѣйшихъ признаковъ какой-либо одежды. Персъ заставляетъ меня являться каждый вечеръ, заманиваетъ обѣщаніями на слѣдующій день. Быть можетъ тутъ ловушка, быть можетъ, начавши съ „интереснѣйшихъ явленій въ области духа“, я долженъ буду окончить въ качествѣ обвиняемаго въ чемъ-нибудь, вовсе не относящемся къ „области духа“. Нѣтъ, слава Богу, что я вырвался! Завтра утромъ мы уѣзжаемъ изъ Тифлиса»…
Я рѣшилъ это и исполнилъ. Но уже на слѣдующій день, по дорогѣ въ Кутаисъ, я сильно раскаивался, что уѣхалъ. Раскаиваюсь въ этомъ и теперь, откровенно описывая свое приключеніе и хорошо зная, что весьма многими оно будетъ принято за сказку.
1883 г.