Песнь об ополчении Игоря, сына Святослава, внука Олегова (Деларю)

Песнь об ополчении Игоря, сына Святослава, внука Олегова
авторы: Михаил Данилович Деларю (1811 — 1868)

Дата создания: 1839. Источник: Фундаментальная электронная библиотека «Русская литература и фольклор» (ФЭБ) • См. также Слово о полку Игореве

Песнь об ополчении Игоря,
сына Святослава, внука Олегова

Или начать нам, друзья, старым складом сказаний воинских
Песнь о походе Олегова внука, Игоря-князя?
Песнь же ту нам начать по событиям дней настоящих,
Но не по замыслам вещим Бояна, — Боян, замышляя
Витязя славу воспеть, соловьем растекался по древу,
Серым волком в полях, сизокрылым орлом в поднебесьи.
Вспомнив сказанья лет прежних о брани, пускал он, бывало,
Десять со́колов быстрых на стаю лебяжью: лишь только
Сокол на лебедь падет, лебедь песнь запоет — Ярославу ль,
Храброму ль князю Мстиславу, который пред ратью Касожской
Смял их вождя, Святослава ли красному сыну Роману.
Только Боян, о друзья! не десять со́колов быстрых
На лебединую стаю пускал, но на струны живые
Вещие персты взлагал — а те сами хвалу рокотали.
Други! начнем же сказанье свое Владимиром древним
До современного Игоря-князя, который, облекши
Крепостью ум и мужеством сердца его поощривши,
Ратного духа исполнился весь и за Русские грани
Храбрые рати свои навел на Половцев землю.
Тут князь Игорь на светлое солнце воззрел и, увидев
Все дружины свои от затменья прикрытые мглою:
«Братья, — сказал, — и дружина! под саблею смерть краше плена;
Сядем же, братья, на борзых коней да на Дон синий взглянем!»
Вспало князю на ум отведать великого Дону,
И желанье ему заступило весть неба. «Хочу я,
Молвил, копье притупить о конец Половецкого поля,
С вами, русины! хочу свою голову здесь положить я
Или шеломом моим испить великого Дону!»
О Боян, соловей старины! если б эти дружины
Ты нам воспел, скача соловьем по мысленну древу,
В небе летая умом, свивая славу времен двух,
Мчась по Трояна тропе через долы на горы! Воспеть бы
Было песнь Игорю, внуку Олега: «Не буря загнала
Со́колов стаю чрез степи широкие; галки стадами
К Дону несутся великому...», или начать было б песнь ту
Так, о Боян, соловей старины, внук Ве́лесов вещий:
Кони ржут за Сулой; гремит слава в Киеве-граде;
Трубы трубят в Новегороде; стяги взвевают в Путивле;
Игорь ждет милого брата... И вот Буй-Тур Всеволод молвит:
«Брат один, один свет светлый, Игорь родимый ты, оба
Мы сыновья Святослава! Седлай, брат, коней своих борзых;
Кони ж мои уж готовы, оседланы прежде под Курском.
А куряне мои — надежный народ; каждый ратник
По́вит под трубами, вско́рмлен копьем, взлелеян под шлемом;
Путь им известен, овраги знакомы; их луки исправны,
Тулы отворены, сабли нато́чены; сами как волки
По́ полю скачут, ища себе чести, князьям своим — славы».
Игорь в злат стремень вступил и поехал по чистому полю.
Солнце ему тьмою путь заслоняло; ночь, застонавши
Черной грозой, хищных птиц разбудила; в степи́ воют звери...
Див с верху древа кричит, велит слушать земле неизвестной,
Волге, Поморью, Суле́, Сурожу́ и Корсу́ню, а также,
Тьмутороканский болван, и тебе!.. А меж тем половчане
По непробитым путям побежали к великому Дону:
Скрып от телег их в ночи словно крик лебедей распущенных.
Игорь к Дону войско ведет: уже хищные птицы
Князя беду сторожат; волки бури ждут по оврагам;
Клект орлов созывает зверей на кровавые кости;
Лай лисиц на червленые русских щиты раздается...
О земля Русская, ты за холмами уж!.. Долго ночь меркнет,
Свет денницы запал, еще мгла поля покрывает;
Стих соловей, говор галок проснулся. Русины щитами
Степь преградили, ища себе чести, князьям своим — славы.
Утром в пяток потоптали они нечестивые рати
И, рассыпавшись стрелами по́ полю, в стан свой помчали
Красных дев половецких, и злато, и ткани, и бархат;
А епанчами, а шубами, о́ртмами, всяким нарядом —
Стали мосты уж мостить по болотам и топким проходам.
Стяг же червленый, с хоруговью белой, червленая чёлка
И серебряный дрот — Святославича храброго доля...
Дремлет в поле Олега гнездо... далеко́ залетело!
Не на обиду оно рождено было соколу, кречту,
Не на обиду тебе, черный вран, половчанин поганый!
Гзак серым волком бежит; Кончак правит к великому Дону...
Вот, на другой день, денница кровавая свет возвещает;
Черные тучи от моря идут, собираясь четыре
Солнца собою прикрыть; а в них синие молньи трепещут.
Быть великому грому, идти дождю стрелами с Дону!
Копьям-то тут поломаться, саблям-то тут пощепаться
О половчан, на Каяле-реке, у великого Дону!
О земля Русская, ты за холмами!.. Вот Стрибога внуки,
Ветры, веют стрелами с моря на Игоря рати!
Стонет земля, реки мутно текут, пыль поля покрывает,
Стяги лепечут: половцы идут от Дона, от моря
И от всех стран... Отступили бесстрашные русские рати.
Криком — нечистая сила, щитами червлеными — наши
Степь преградили. Ты, Всеволод Яр-Тур, стоишь впереди всех,
Прыщешь стрелами, саблей булатной гремишь о шеломы!
Где только Тур проскакал, золотым своим шлемом блистая,
Там уж лежат половецкие головы; страшно избиты
Шлемы оварские, Яр-Тур, саблей каленой твоею!
Что́ ему раны, друзья, коль и по́честь и жизнь позабыл он,
И град Чернигов родной, и отцовский престол позлащенный,
И своей милой любви — красной Глебовны — нрав и обычай?
Были Трояна века, миновали лета́ Ярослава;
Были Олега полки́, Святославова сына Олега.
Тот мечом распри ковал и стрелы по́ полю сеял,
В стремя златое вступая во граде Тьмуторокани.
Звук той же славы великий любил Ярослав; а Владимир,
Сидя в Чернигове, слух от нее отклонял повседневно.
А Вячеславова храброго юного сына Бориса
Слава на суд привела и на злачное ложе повергла
Не за свою, за Олегову честь. И с той же Каялы
Князь Святополк повелел взять отца среди Угорских ко́ней
В Киев, к Софии святой. В этот век Горислава-Олега
Сеялось всё и росло средь крамол, и жизнь погибала
Даждь-Бога внука, и в распрях князей век людской сокращался.
В век тот на Русских полях оратаи редко взывали;
Но часто враны кричали, трупы деля меж собою;
Галки свой хор подымали, сбираясь лететь на покормку.
То было в те битвы, в тех ратях; битвы ж такой и не слышно.
С у́тра до вечера, с вечера до́ света стрелы летают;
Сабли о шлемы гремят; трещат булатные копья
В поле чужом, неизвестном, среди земли Половецкой.
Черную почву под конским копытом засеяли кости;
Кровь полила́ их: печалью взошли по земле они Русской...
Что зашумело, что зазвенело пред ранней зарею?
Игорь ворочает рать: ему жаль брата милого Тура!
Билися день они, бились другой; на третий к полудню
Пали знамена у Игоря. Тут, у быстрой Каялы,
Братья расстались. Вина кровавого тут недостало;
Тут пир докончили храбрые русы: сватов попоили,
Сами навек полегли за родимую Русскую землю!
Никнет от жалости злак; под печалию древо согнулось...
Тяжкое время настало, друзья! Степи силу прикрыли.
В силах Даждь-Богова внука восстала обида: вступивши
Девой на землю Трояна, всплескала крылом лебединым;
Плещучи на́ море синем, у Дону, грозу пробудила.
Брань у князей на неверных исчезла; стал спорить брат с братом:
То мое, и это мое! И начали князи
Важным ничтожное звать и крамолу ковать друг на друга.
Враг же отвсюду вторгался с победою в Русскую землю.
О! далеко́ зашел сокол, преследуя птиц к синю морю;
Храбрым же Игоря ратям уже не воскреснуть! За ними
Крикнули Карна и Жля и по Русской земле поскакали,
В пламенном роге пожар разнося. И русские жены
Всплакались, так вопия: «Уже нам друзей своих милых
Мыслью не взмыслить, думой не вздумать, очами не взвидеть;
Златом же, се́ребром тем и подавно уже не бренчать нам!»
Как восстонал, братья, Киев с печали, Чернигов с напасти!
Скорбь разлилася по Русской земле; течет средь отчизны
Морем печаль; а князья друг на друга крамолу ковали!
Враг, уже сам набегая с победой на Русскую землю,
Дань брал по белке с двора: Святославовы храбрые дети,
Игорь и Всеволод, зло разбудили, которое было
Усыплено отцом их вторым, грозой Святославом,
Киевским князем великим. Грозен тот был; погромил всё
Воинством сильным своим и мечами булатными; ставши
На Половецкую землю, холмы притоптал и овраги;
Реки, озера взмутил; иссушил и потоки и блата;
А Кобяка, нечестивого князя, из лукоморья,
Из середины железных великих полков половецких,
Вихрю подобно исторг: и пал Кобяк в Киеве-граде,
В гриднице князя... Тут Немцы, Венедцы, тут Греки, Моравцы
В честь Святослава поют, корят Игоря-князя, что благо
Наше в Каяле погре́б, засыпав дно золотом русским;
Тут Игорь-князь пересел из златого седла в седло пленных!
Стены градские уныли, веселие долу поникло...
А Святослав смутный сон видел: «Снилося мне, — говорит он, —
Будто в ночь эту на киевских хо́лмах меня одевали
С вечера черным покровом на тисовом ложе, и будто
Черпали мне вино синее с горечью, сыпля из тощих
Недр мерзких раковин жемчуг великий на лоно и нежа.
Будто уж до́ски без князя в моем терему златоверхом.
Бесовы враны кричали всю ночь на болоньи у Пленска,
Были в Кисановой дебри и не сошли к синю морю».
— «Князь! — отвечали бояре: — то скорбь уж умом овладела.
То два сокола с отчих злаченых престолов слетели
Тьмутороканя искать или шлемом Дону напиться.
Со́колам тем уже крылья подсекли сабли поганых,
Их же самих опутали крепко железные путы.
Было темно в третий день: померкли два солнца; погасли
Оба багряных столпа; а с ними два месяца юных,
Князь Святослав со Владимиром-князем, подернулись мглою.
Тьма свет покрыла на бреге Каялы: по Руси простерлись
Половцы, словно пардов гнездо, и в бездну напастей
Ввергли ее и великую дерзость тем придали хану.
Уж нанеслася хула на хвалу; нужда встала на волю;
Див уж низвергся на землю! Вот готские красные девы
На берегу синя моря воспели; звеня русским златом,
Бусово время поют, лелеют месть Шарокана.
Мы же, о князь! мы, дружина твоя, уже чужды веселья!»
Князь Святослав изронил со слезами тут слово златое:
«О сыновья мои, Игорь и Всеволод! рано вы стали
Половцев землю мечами губить, а себе искать славы!
С честью ли вы одолели? с честью ль кровь вражью проли́ли?
Храбрые ваши сердца закалёны в огне и отваге.
Что вы соделали, дети, моей седине серебристой!
Власти не вижу уж я богатого, сильного брата;
Войск Ярослава не зрю из черниговских воев, Могутов,
Также Татранов, Шельбиров, Топчаков, Ревугов, Ольберов.
Те, без щитов и оружия, криком полки побеждают,
В славу предков звоня. Но вы гордо сказали друг другу:
«Сами мужаемся, сами грядущую славу похитим,
Сами поделимся прежней!» А диво ли, братья, и старцу
Вновь поюнеть? Когда сокол, понявшися, перья роняет,
То высоко́ птиц взбивает, не даст гнезда он в обиду.
Горе лишь то, что князья мне не в помочь: лета изменились».
Чу! у Ромна кричат под саблями половцев наши,
Стонет Владимир над ранами: скорбь и тоска сыну Глеба!
Всеволод-князь! не мыслью тебе прилететь издалеча
Отчий престол золотой поблюсти. Ты веслами можешь
Волгу всю раскропить, а шлемами вычерпать Дон весь.
Был бы ты здесь, была бы тогда раба по ногате,
Раб по ре́зани б был. Стрелять и на суше живыми
Ты самострелами можешь — сынами уда́лыми Глеба!
Вы, смелый Рюрик с Давидом! не ваши ли шлемы злаченые
Плавали в вражьей крови́? Не ваши ли храбрые рати
Турам подобно рыскают, пораненным саблей каленой
В поле чужом? Вступи́те, князья, в стремена золотые
За оскорбление наших времен, за Русскую землю,
За Святославича смелого раны, за Игоря-князя!
Галицкий князь, Осмомысл-Ярослав! высоко́ восседаешь
Ты на престоле своем златокованом; подпер хребет ты
Угорских гор железною ратью своей, заступивши
Путь королю, затворивши воро́та Дунаю, метая
Тяжкие грузы чрез тучи, суды рядя до Дуная.
Грозы твои по зе́млям текут; ты врата отворяешь
Киеву-граду; с престола отцов золотого стреляешь
Ты салтанов далеких земель. Стреляй же, властитель!
Бей Кончака, нечестивца Кощея, за Русскую землю,
За Святославича смелого раны, за Игоря-князя!
Ты, князь смелый Роман, со Мстиславом! отважная дума
Носит на дело ваш ум. Высо́ко ты плаваешь в деле,
Словно сокол на ветрах ширяясь, когда тот стремится
Птицу в бою одолеть. У ваших под шлемом латинским
Брони железные есть: от них-то земля потряслася,
Многие хановы страны погибли. Литва, и Ятвяги,
И Деремела, и Половцы копья свои побросали,
Главы свои подклонили под ваши булатные сабли.
Но уж, князь Игорь! свет солнца убы́л; не добром уже древо
Листья сронило. По Ро́си, Суле́ города поделили;
Храбрым же Игоря ратям уже не воскреснуть! Дон кличет,
Князь правоверный, тебя и зовет всех князей на победу.
Храброе племя Олега уже подоспело на битву...
Всеволод, Ингварь и все три птенца из Мстиславова рода,
Все не худого гнезда шестокрыльцы! Не жребьем ли битвы
До́были власть вы себе? Начто ж ваши шлемы златые,
Ляшские копья, щиты вам начто?.. Заградите своими
Острыми стрелами полю ворота за Русскую землю,
За Святославича смелого раны, за Игоря-князя!..
Уж Сула́ серебром не струится к Переяславлю,
И Двина болотом течет, под криком поганых,
К грозным тем Полочанам... Один Изяслав Василькович
Острым мечом позвенел о шеломы Литвы, заглушивши
Славу деда Всеслава; а сам под щитами отчизны
Лег на кровавой траве, пораженный мечами литовцев.
Ложем избравши ее, он промолвил: «Твою, князь, дружину
Птицы крылами одели, а звери кровь полизали».
Не был тут брат Брячислав, ни Всеволод не был, — единый,
Душу жемчужную он изронил из храброго тела
Чрез ожерелье златое. Уныли победные гласы,
Ратей веселье поникло; трубят городенские трубы...
О Ярослав и все внуки Всеслава! склоните знамена,
Скройте мечи вы свои поврежденные! Вы уже чужды
Дедовской славы! Вы-то своими крамолами стали
Кликать на Русскую землю, на жизнь Всеслава, поганых...
Было ль какое насилье дотоль от земли Половецкой!
В век седьмой от Трояна Всеслав бросил жребий о деве,
Милой ему. О пределы подпершись клюками, скочил он
К Киеву-граду и добыл копьем там златого престола.
Лютым зверем оттоль поскакал из Бела́града в полночь,
Синею мглой обернувшись; а к утру отбил стенобоем
Новуграду врата, расшиб Ярославову славу,
Волком помчался к Немиге с Дудуток... Там, на Немиге,
Стелют снопы головами, молотят цепами стальными,
Жизнь кладут на току, веют душу от тела. Немигский
Брег не добром был засеян — засеян костьми сынов русских...
Князь Всеслав суды людям судил, князьям рядил грады,
Сам же волком рыскал в ночи; из Киева-града
До петухов он дорыскивал Тмутороканских владений;
Хорсу великому путь перерыскивал волком он серым.
В Полоцке был он, когда позвонили ему рано утром
В колокола у Софии, а он звон уж в Киеве слышал.
Хоть и веща душа в ином теле, да часто страдала.
Вещий Боян наш ему-то разумную молвил припевку,
Так говоря: «Ни хитру́, ни горазду, — летал хоть бы птицей, —
Не миновать суда божия!» — О, стонать земле Русской,
Прежнее время и прежних князей поминая! Нельзя же
Было древнего князя Владимира к киевским высям
Нам навсегда приковать: ныне стяги его уже стали
Рюрика-князя одни, а князя Давида — другие.
Роги носящим хвосты чешут; копья поют на Дунае...
Слышен глас Ярославны; пустынной кукушкою с у́тра
Кличет она: «Полечу, говорит, по Дунаю кукушкой,
Мой бобровый рукав омочу в каяльские воды,
Раны кровавые князю на страждущем теле отру им!»
Плачет на ранней заре Ярославна в Путивле на стенах,
Так говоря: «О ветр, ветр могучий! к чему, властелин, ты
Веешь напротив? К чему на свободных крылах своих мчишь ты
Ханские стрелы на воинов друга? Иль мало под небом
Гор тебе веять, лелея судов стаи на море синем?
Что́ же, могучий, веселье мое по ковы́лю развеял?»
Плачет на ранней заре Ярославна в Путивле на стенах,
Так говоря: «О Днепр пресловутый! ты каменны горы
Сквозь Половецкую землю пробил; ты суда Святослава
До Кобякова войска лелеял; взлелей же, могучий,
Друга ко мне, чтоб не слала я слез к нему на́ море с у́тра!»
Плачет на ранней заре Ярославна в Путивле на стенах,
Так говоря: «Светлое солнце, тресветлое солнце!
Всем тепло́ и красно́ ты! К чему ж, властелин, ты простерло
Луч свой горячий на воинов друга? в поле безводном
Жаждой им луки свело, печалью им тулы заткало?»
Прыснуло в по́лночи море; идут смерчи синею мглою;
Князю Игорю бог кажет путь из земли Половецкой
В Русскую землю, к престолу отцов золотому. Погасли
Зори вечерние. Игорь-князь спит... Игорь бдит, Игорь мыслью
Мерит поля до мала Донца от великого Дона.
Конь о полу́ночи. Свистнул верный Овлур за рекою,
Князю велит разуметь... Князю Игорю боле не быть там!
Вскликнуло, стукнуло поле; трава зашумела; подвиглись
Половцев вежи... А Игорь в тростник поскакал горностаем,
На́ воду гоголем белым; взлетел на коня удалого,
И, соскочивши проворно с него, босым волком помчался
К лугу Донца, и со́колом взвился под мглой, избивая
И лебедей и гусей на завтрак, обед и на ужин.
Ежели Игорь со́колом несся, Овлур мчался волком,
Труся студеную ро́су; коней же они надорвали...
Вот Донец говорит: «Немало тебе, князь, величья,
А Кончаку, нечестивцу, досады, а Ру́си веселья!»
Игорь в ответ: «И тебе, о Донец! немало величья!
Ты лелеял князя средь волн, расстилал ему зелень
На серебристых своих берегах, одевал его теплой
Мглою под сенью зеленого древа; стерег на воде ты
Гоголем князя, чайкой средь волн, чернетями на ветрах.
Не такова ль река Стугна? Своею недоброй волною
Чуждые воды она пожрала и струги разбила!
Днепр затворил Ростиславу младому темный свой берег:
Плачется мать Ростислава по юноше князе. Уныли
С грусти цветы, и древо с печалью к земле приклонилось».
То не сороки стрекочут, а по следу Игоря ездит
Гзак с Кончаком. В то время уже не каркали враны,
Галки замолкли, сороки притихли; одни только дятлы,
Тихо ползя по ветвям, к реке своим стуком путь кажут
Да соловьи веселыми песнями свет повещают.
Гзак говорит Кончаку: «Коли сокол к гнезду путь свой держит,
Не расстрелять ли злачеными стрелами нам соколенка?»
Гзаку Кончак говорит: «Коли сокол к гнезду путь свой держит,
Мы соколенка опутаем лучше де́вицей красной».
Гзак же в ответ Кончаку: «Коль опутаем девицей красной,
То нам не будет ни соколенка, ни девицы красной
И станут птицы нас бить посреди Половецкого поля!»
Рек Боян, певец Ярослава, Олега, Когана,
На Святослава походы: «Тяжко без плеч голове быть;
Горе и телу без головы!» — Так без Игоря Руси.
Солнце светится на́ небе; Игорь-князь в милой отчизне.
Девы поют на Дунае; их песни до Киева вьются.
Игорь едет через Боричев к деве святой Пирогощей.
Стра́ны рады, грады веселы; пели князьям песнь:
Прежде старым, потом молодым. Слава Игорю-князю!
Слава Буй-Туру, слава Владимиру, Игоря сыну!
Здравье князьям и дружине, нечистую силу разящим
За христианство! Слава князьям, и дружине их слава!

<1839>