Евгеній Бѣлозерскій.
[править]ПИСЬМА ИЗЪ ПЕРСІИ.
[править]ПИСЬМА ИЗЪ ПЕРСІИ ОТЪ БАКУ ДО ИСПАГАНИ
1885-86 г.
[править]Путь отъ Москвы до Баку настолько извѣстенъ, что я не буду описывать его, но, прежде чѣмъ начать говорить о Персіи, мимоходомъ скажу нѣсколько словъ о Баку, самомъ важномъ торговомъ пунктѣ на Каспійскомъ морѣ, который иностранцы называютъ «Прикаспійской Марселью». Городъ Баку, безспорно, одинъ изъ самыхъ красивыхъ приморскихъ городовъ Россіи, живописно расположенъ по береговому склону залива Каспійскаго моря; своими довольно высокими, сдѣланными изъ мѣстнаго сѣраго камня домами, онъ уже издали привлекаетъ къ себѣ вниманіе путешественника, а цѣлая масса плавающихъ и стоящихъ на якоряхъ судовъ и пароходовъ разныхъ размѣровъ и величинъ придаютъ ему какой-то очаровательный видъ. Только что нашъ пароходъ «Михаилъ», замѣчательный своей качкостью, прекраснымъ ходомъ, чистотой и донельзя грубымъ капитаномъ г. Михельсономъ, причалилъ къ пристани, какъ громадная орда загорѣлыхъ и оборванныхъ персіянъ-носильщиковъ волной хлынула на палубу и внутрь парохода и просто силой начала рвать багажъ изъ рукъ пассажировъ, которые отбивались какъ могли и съ яростью защищали свои пожитки. Оффиціанты съ парохода и прислуга толкали персіянъ въ шею; въ воздухѣ стояли крики и брань самаго крѣпкаго свойства. Мы сейчасъ почувствовали, что прибыли въ Азію. Персіяне, заполонивши наши чемоданы, потащили ихъ на себѣ въ гостинницы, а мы волей-неволей пошли за ними пѣшкомъ. Вотъ ужъ правда-то, что городъ, то норовъ. Баку безспорно персидскаго происхожденія и значитъ «отъ вѣтра разрушающійся» (бадъ-куба — бадъ-ку — баку). Въ немъ безспорно главное мѣстопребываніе богатыхъ персидскихъ купцовъ и средоточіе персидской торговли. Масса бакинскихъ домовладѣльцевъ — персіяне, что очень дурно отзывается на городскомъ хозяйствѣ: составляя большинство гласныхъ, они упорно и систематически мѣшаютъ проведенію очень важныхъ мѣропріятій думы. Напримѣръ, извѣстно, сколько времени тянулся вопросъ о мостовыхъ, теперь впрочемъ благополучно разрѣшенный; а вопросъ о водопроводѣ тянется до сихъ поръ, хотя городъ положительно безъ воды, значитъ, и безъ должной чистоты и растительности. Конечно, не трудно догадаться, насколько это полезно для города въ гигіеническомъ отношеніи.
Нельзя не сказать нѣсколькихъ словъ похвалы бакинской набережной, которая могла бы служить украшеніемъ любого города Россіи. Гуляя по ней, невольно останавливаешься на одной высокой башнѣ, которая теперь обращена въ маякъ и съ которой связано интересное преданіе объ одномъ ханѣ и его дочери прекрасной Гюльнарѣ. Я думаю, что не утомлю читателя, если передамъ это преданіе. Одинъ ханъ имѣлъ дочь, прекрасную Гюльнару, которая была хороша отъ рожденія и съ каждымъ годомъ хорошѣла еще болѣе. Ханъ-отецъ влюбился въ нее, влюбился той " безумной старческой страстью, которая, какъ послѣдняя вспышка огня на пожарѣ, тѣмъ и опасна, что послѣдняя. Старикъ пробовалъ сблизиться съ дочерью, но она была непреклонна. Неудача еще больше разжигала страсть отца; онъ терялъ самообладаніе и наконецъ сдѣлался до такой степени назойливъ, что Гюльнара видѣла необходимость на что-нибудь рѣшиться; чтобы выиграть время, она придумала хитрость.
— Отецъ, сказала она: построй мнѣ такую башню, въ которой я была бы одна и куда никто не смѣлъ бы имѣть доступа.
Старикъ объяснилъ это въ свою пользу, былъ въ восторгѣ и сейчасъ же велѣлъ выстроить башню въ нѣкоторомъ разстояніи отъ берега моря, такъ чтобы къ ней нужно было подъѣзжать въ лодкѣ. Башня начала подниматься изъ воды и расти въ высь, а ханъ радовался и млѣлъ отъ ожиданія. Наконецъ, башня готова и прекрасная Гюльнара переселилась въ нее. Нетерпѣливый старикъ поспѣшилъ пріѣхать къ своей дочери, отпустилъ лодку и съ юношескимъ замираніемъ сердца, предвкушая сладость счастья, поднялся по лѣстницѣ на верхъ башни въ свѣтлицу Гюльнары. Когда послѣдняя увидала новыя настоянія своего отца, она открыла окно на море и сказала:
— «Нѣтъ, отецъ, не видать тебѣ своей Гюльнары», и бросилась въ море. Такъ погибла прекрасная, чистая Гюльнара и своей рѣшительной смертью увѣковѣчила свое имя въ памяти потомства.
Съ правой стороны Баку, въ верстѣ разстоянія, находится такъ называемый «Черный городъ», гдѣ обработывается нефть, идущая по чугуннымъ трубамъ изъ Балаханы, за восемь верстъ отъ города. Когда вѣтеръ со стороны Чернаго города, то въ Баку положительно дышать нельзя отъ дыму.
Быть въ Баку и не побывать на нефтяныхъ колодцахъ равняется преступленію. Поэтому я былъ особенно радъ, получивъ приглашеніе отъ одного персидскаго генерала поѣхать съ нимъ компаніей на заводъ Кокорева въ Сураханы и оттуда въ Балаханы. Въ то время уже начался самый строгій мусульманскій постъ «рамазанъ», строго запрещающій пребывающимъ дома мусульманамъ самыя незначительныя излишества въ пищѣ; но тотъ же постъ за то разрѣшаетъ все, даже вино, путешествующимъ правовѣрнымъ. Подъ такимъ-то предлогомъ персидскій генералъ и совершилъ путешествіе изъ Тифлиса въ Баку по желѣзной дорогѣ и, конечно, послѣ того, во имя Магомета, уже не стѣснялъ себя ѣдой и питіемъ. Поѣздка на заводъ устроилась весьма кстати. Дорога туда дурна и не интересна. На заводѣ очень обязательно и наглядно объяснили намъ постепенную переработку нефти въ бензинъ и керосинъ. Когда вы въѣзжаете на первый дворъ завода, то видите, что изъ желѣзной трубы въ четверть діаметромъ, обложенной грудой каменьевъ, сопаетъ громадными языками пламя: это горитъ газъ, идущій изъ-подъ земли и почти никогда не угасающій.
На второмъ дворѣ завода находится заброшенный теперь храмъ огнепоклонниковъ. Самьтй храмъ — невысокое одноэтажное зданіе, состоитъ изъ маленькихъ келій, каждая съ двумя кирпичными ложами — и больше ничего. Одна келья побольше и въ ней-то совершали обрядъ богослуженія два послѣдніе огнепоклонника, прибывшіе въ Баку въ началѣ 80-хъ годовъ изъ Индіи, но высланные полиціей за безписьменность… По срединѣ двора довольно высокая бесѣдка съ пятью колоннами, съ выпуклой крышей и трезубцемъ на ней. Внутри этой бесѣдки квадратное углубленіе съ чугунными трубами. Здѣсь сожигали покойниковъ. На всемъ печать заброшенности и запустѣнія, производящихъ на душу ужасно тяжелое впечатлѣніе: вѣдь тутъ недавно еще самые чистые помыслы тысячъ людей возносились къ небу, къ тому самому Богу, котораго они дѣтски наивно представляли себѣ въ видѣ огня!… Навѣрно отсюда исходили самыя сокровенныя мысли человѣческаго сердца, а теперь здѣсь — одно запустѣніе! Но все же
"Храмъ оставленный — все храмъ,
«Куміръ поверженный — все Богъ».
Послѣ обстоятельнаго осмотра завода мы отправились въ Балаханы, представляющія такое зрѣлище: точно могильные памятники, торчатъ сотни высокихъ, тонкихъ, съ черными крышами, усѣченныхъ пирамидъ — это нефтяные колодцы. Земля повсюду пропитана нефтью и подобна черному лосному тѣсту. Въ воздухѣ сильный специфическій запахъ нефти, пожалуй недурной самъ по себѣ, когда принюхаешься къ нему. Новые колодцы сверлятся машиннымъ способомъ и только одинъ буравится при помощи лошадей; это или признакъ отсутствія средствъ у владѣльца, или наглядное доказательство убыточности дурно понятаго консерватизма. Завѣдывающій колодцами братьевъ Нобель, чтобы сдѣлать удовольствіе персидскому генералу, согласился заставить дѣйствовать одинъ колодецъ среднихъ размѣровъ. Пока шли приготовленія и открывался кранъ, мы встали вокругъ колодца. Вотъ подъ землею что-то загудѣло, почва затряслась, послышалось какое-то страшное шипѣніе, соединенное со свистомъ, точно всѣ адскія страшныя силы сошлись вмѣстѣ, и — густая нефть цвѣта яичной подливки, клокоча и пѣнясь, полилась въ широкій жолобъ, а изъ него на землю и по канавкѣ потекла въ резервуаръ, выкопанный въ землѣ же въ видѣ пруда. Все это сдѣлалось такъ неожиданно быстро и страшно, что всѣ мы невольно подумали, что земля провалится подъ нами.
Поблагодаривъ г. управляющаго, мы отправились въ Сураханы, гдѣ одинъ бекъ Ибрагимъ, заранѣе извѣщенный о пріѣздѣ персидскаго генерала, приготовилъ закуску для него и его спутниковъ. Столъ былъ недурно сервированъ по-европейски. Во время ѣды хозяинъ жаловался на возрастающее уменьшеніе безопасности на Кавказѣ и на невозможность жить. Преувеличено ли это или правда такъ, отвѣтить не берусь, но такія жалобы я слыхалъ послѣ того не разъ отъ людей завѣдомо серьезныхъ и компетентныхъ. Въ то время, какъ будто для подтвержденія этого, убили помощника полиціймейстера въ Баку.
Пробывши въ Баку нѣсколько дней, я и мой спутникъ персіянинъ Мирза Джафаръ на пароходѣ «Александръ II» отправились въ Мешедессеръ черезъ наши Красноводскъ и Чикишляръ. Красноводскъ — это маленькая крѣпостца, расположенная по заливу того же имени. Представьте себѣ у подошвы красной цѣпи горъ небольшой квадратъ, обнесенный нетолстой стѣною, вымазанной глиной, съ двумя воротами — одни съ моря, а другія съ лѣвой сѣверной стороны крѣпости; надъ воротами но большому черному орлу съ распростертыми крыльями. Передъ стѣной направо домъ коменданта, лѣвѣе маленькая деревянная церковь и опрѣснительная машина, дѣлающая морскую воду черезъ выпариваніе годной для питья — натуральной прѣсной воды нѣтъ въ этой мѣстности; затѣмъ за сѣверными воротами расположено улицами домиковъ тридцать частныхъ владѣльцевъ съ лавками и кабаками; тутъ же рядомъ съ крѣпостью военный клубъ и маленькій садикъ при немъ, который, не смотря на всѣ усилія офицеровъ, плохо принимается, вслѣдствіе отсутствія воды, и все это находится у подошвы тянущихся но берегу красныхъ, безплодныхъ, голыхъ какъ ладонь горъ, за которыми начинаются недавно еще страшныя туркменскія степи, теперь прорѣзанныя нашей Закаспійской желѣзной дорогой; а населеніе этихъ степей — энергичные, бронзовые туркмены, съ сильно развитымъ лбомъ, быстрымъ взглядомъ небольшихъ глазъ, въ папахахъ или татарскихъ ермолкахъ (аракчи), въ бѣлыхъ рубахахъ безъ пояса и синихъ шароварахъ шириною съ Каспійское море, предѣятельно разгружаютъ и нагружаютъ наши пароходы и суда, — любо, право, смотрѣть на оживленный нашей цивилизаціей безлюдный край.
Изъ Красноводска, не заѣзжая въ Чикишляръ, мимо острова Ашурадэ, мѣста стоянки нашей Каспійской флотиліи и послѣдняго русскаго пункта, мы отправились въ Астрабадскій заливъ, гдѣ разгружались цѣлую ночь. Утромъ снялись съ якоря и направились въ Мешедессеръ, конечный пунктъ нашего плаванія и первый для нашего путешествія по Персіи. Почти начиная съ Никшиляра, весь персидскій берегъ покрытъ прекраснымъ лѣсомъ. Вотъ мы верстахъ въ двухъ отъ Мешедессера бросили якорь. На берегу никакого признака жизни. Прошло часа полтора, прежде чѣмъ отъ берега отчалила большая лодка; по мѣрѣ приближенія ея къ пароходу, мы стали различать въ ней цѣлую массу народа: персіяне разныхъ видовъ, въ своихъ широкихъ желтоватыхъ абахъ (родъ нашей крылатки) и въ разноцвѣтныхъ, преимущественно зеленыхъ, архалукахъ, въ высокихъ бараньихъ шапкахъ; одинъ красивый мулла въ зеленой чалмѣ — знакъ происхожденія отъ пророка, — подпершись рукою въ бокъ, свысока и съ сознаніемъ своего достоинства смотрѣлъ на пароходъ кяфировъ. На одномъ концѣ лодки на коврахъ сидѣлъ молодой человѣкъ въ поярковой шляпѣ и чесунчовой блузѣ, а надъ нимъ какой-то персіянинъ держалъ широкій зонтикъ отъ солнца. Признаюсь, я подумалъ, что прибылъ въ Индію… Молодой человѣкъ оказался маленькимъ чиновникомъ изъ русскаго консульства. Наконецъ, гребцы, ударили еще нѣсколько разъ не веслами, а широкими лопатками, немного заостренными съ концовъ, и персидская лодка пристала къ пароходу. Пока прибывшіе съ берега взбирались на пароходъ, лодочники обмѣнивались съ матросами дынями, фруктами и овощами. Скоро и мы помѣстились на лодкѣ и отвалили отъ парохода. Признаюсь, мнѣ сдѣлалось какъ-то тяжело на душѣ. Хотя я много путешествовалъ, но всегда имѣлъ дѣло съ Европой, а теперь въ первый разъ готовился вступить на почву настоящей Азіи безъ всякихъ прикрасъ. Раздумывать было поздно и, вспомнивъ персидскую пословицу: «Не раскаявайся въ томъ, что дѣлаешь добровольно» (ходъ кярдара тадбиръ нистъ), рѣшился выпить чашу до дна. Вотъ мы въѣхали въ желтую полосу прѣсной воды — это устье небольшой рѣки Баабуль, на правомъ берегу которой лежитъ Мешедессеръ. Наконецъ, наша лодка остановилась у крутого берега — мы въ Мешедессерѣ. По нашимъ понятіямъ естественно думать, что для выхода изъ лодки устроена какая нибудь лѣстница съ перилами. Даже намека нѣтъ на это и намъ пришлось взбираться положительно на четверенькахъ. На берегу стоитъ крытый черепицей двухъ-этажный домъ, съ большимъ дворомъ — это караванъ-сарай, выстроенный братьями Панеевыми, русскими армянами съ Кавказа. Благодаря знакомству съ ними Мирзы Джафара, моего спутника, мы были хорошо приняты и хорошо угощены мѣстнымъ, довольно плохимъ, виномъ, съ неизбѣжнымъ армянскимъ блюдомъ колоракомъ. Гг. Панеевы выстроились здѣсь на арендныхъ условіяхъ, потому что, говорили они, русскіе подданные по Туркманчайскому договору не имѣютъ права пріобрѣтать въ Персіи землю въ собственность, но персидское правительство обязано отводить желающимъ поселиться на персидской почвѣ 400 кв. саженъ земли, безъ права однако продавать ее. Насколько это справедливо, не знаю, но думаю, что гг. Панеевы говорятъ правду, такъ какъ имъ фактически приходилось имѣть дѣло съ персидскими правилами и порядками. Насколько дики подобныя правила въ отношеніи русскихъ подданныхъ — очевидно само собой, особенно въ виду того, что тысячи персіянъ живутъ у насъ и имѣютъ недвижимую собственность. Въ нашихъ интересахъ желательно было бы, чтобы тѣ, кому это вѣдать надлежитъ, обратили должное и серьезное вниманіе на такія унизительныя для русскаго имени ограниченія и исправили что нужно. Если все это правда, то надо только удивляться, что подобныя нелѣпости могутъ существовать съ 1829 года!
Я началъ въ Персіи съ армянъ и думаю теперь кстати сказать здѣсь нѣсколько словъ о нихъ, чтобы потомъ больше не возвращаться къ этому вопросу. Вся главная торговля Персіи въ армянскихъ рукахъ и ужъ черезъ это одно армяне такая сила, съ которой надо считаться. У нихъ же въ рукахъ большая часть мѣняльныхъ лавокъ и конторъ, нѣчто въ родѣ нашихъ банковъ, дѣлающихъ всѣ денежныя операціи и заграничные переводы сравнительно съ персіянами дешевле и честнѣе. Вотъ вамъ примѣръ, судите сами. Когда мнѣ понадобилось изъ Тегерана сдѣлать переводъ небольшой суммы денегъ на Баку, то персіяне потребовали съ меня за это 20 тумановъ, теперь больше 70 рублей! Кромѣ того, они до извѣстной степени представляютъ въ азіатской странѣ европейскій элементъ, живутъ по-европейски, вносятъ въ жизнь нѣкоторыя удобства и привычки, которыя ставятъ ихъ гораздо выше персіянъ, живущихъ по-азіатски, за самыми малыми исключеніями. Частію за это превосходство армянъ надъ собой, а частію за ихъ интрижный характеръ и презрительное отношеніе къ себѣ, персіяне терпѣть ихъ не могутъ.
Въ Мешедессерѣ есть таможня, берущая 5 % съ рубля по оцѣнкѣ раисовъ; она со всѣмъ сѣвернымъ побережьемъ Персіи отдана въ аренду Фарешъ-Хану въ компаніи съ тегеранскимъ богатымъ человѣкомъ Акберъ-Бегляръ-Ханомъ. Всѣ персидскія воды и рыбныя ловли сданы въ аренду астраханскому купцу г. Ліанозову за 50 т. тумановъ, около 200 т. рублей. По понятіямъ персіянъ, осетръ, севрюга, лососина, бѣлуга — собачья рыба (сакъ-маи), т. е. поганая рыба; за то они сами ѣдятъ маи-азадъ, свободную рыбу, — родъ форели и для этого у того же г. Ліанозова арендуютъ рѣки и ручьи, гдѣ эта рыба водится!
Прежде чѣмъ однако оставить Мешедессеръ, я хочу прибавить, что былъ свидѣтелемъ громадной -безтактности со стороны одного агента русскаго правительства, который на персидской почвѣ самовольно отобралъ у одного иностранца два карабина! Не скрою, что такая неумѣлость, такое непониманіе нашей роли, наконецъ такое подрываніе нашего авторитета въ Персіи тягостно отозвалось на мнѣ. Лучше бы мнѣ не видать этого! И откуда откапываютъ такихъ легкомысленныхъ дѣятелей, серьезно компрометтирующихъ великое русское дѣло на Востокѣ?…
Верстахъ въ двадцати отъ Мешедессера находится Барфрушъ, по торговлѣ второй городъ во всей Персіи. Онъ съ стотысячнымъ населеніемъ и, какъ всѣ азіатскіе города, представляетъ кучу безъ порядка набросанныхъ глиняныхъ домовъ и узенькія, преузенькія улицы, по которымъ часто нельзя разъѣхаться двумъ всадникамъ, не рискуя сломать себѣ ногу. Мы остановились въ какомъ-то грязномъ караванъ-сараѣ безъ всякихъ удобствъ, безъ всякой мебели, съ глинянымъ поломъ и безъ прислуги. Это, какъ я узналъ отъ окружающихъ, еще прелесть въ сравненіе съ тѣмъ, что насъ ожидало. Заманчивая перспектива путешествовать по Персіи! Узнавъ еще въ Мешедессерѣ, что въ Барфрушѣ есть отдѣленіе московскаго фабриканта г. Коншина, ввѣренное г. Лиxviiiину, я безъ всякой церемоніи отправился къ послѣднему, былъ имъ радушно принятъ, накормленъ и даже оставленъ ночевать. Это хорошая искренняя натура, настоящій русскій человѣкъ, съ открытымъ добродушнымъ характеромъ, безъ всякихъ заднихъ мыслей, но въ то же время прекрасно понимающій окружающихъ его людей: онъ разсказалъ мнѣ такую массу подвоховъ и мерзостей, устроенныхъ ему на первыхъ порахъ мѣстными армянами, что нельзя не удивляться, какъ онъ остался цѣлъ и невредимъ. Конечно, по простой логикѣ вещей очень понятно, что его и не должны были принять иначе, потому что онъ прибылъ съ солиднымъ дѣломъ отъ солидной русской фирмы подрывать ихъ мелкое, но доходное дѣло; до сихъ поръ они продавали что хотѣли и за сколько хотѣли, были господами рынка, а тутъ вдругъ является контора съ громаднымъ выборомъ товаровъ и дешевле! Если бы этого не было, тогда конечно надобно было бы удивляться.
Самое географическое положеніе Барфруша на дорогѣ между Каспійскимъ моремъ и Тегераномъ дѣлаетъ его особенно важнымъ пунктомъ для насъ, конечно съ торговой точки зрѣнія. Русская торговля производится въ немъ съ Сентября до Іюня; въ этотъ срокъ въ немъ перебываетъ до 70 русскихъ купцовъ. Я не могъ узнать суммы ихъ годоваго оборота, но она во- всякомъ случаѣ должна быть значительна. Поэтому понятно желаніе русскихъ купцовъ имѣть въ Барфрушѣ русскаго вице-консула или агента, который защищалъ бы ихъ интересы. За то теперь тамъ есть агентъ со стороны астрабадскаго русскаго консульства, не получившій ни какого образованія армянинъ, персидскій подданный, который самъ арендуетъ рыбные промыслы, земли и имѣнія и потому естественно держитъ сторону персіянъ, отъ которыхъ въ сильной степени зависятъ его интересы и съ которыми ему во всякомъ случаѣ не выгодно не ладить, тогда какъ русскіе люди заѣзжіе, сегодня здѣсь, а завтра нѣтъ. Замѣчательно, тоже явленіе повторяется и со стороны нашего консульства въ Рештѣ: оно имѣетъ своимъ агентомъ въ Энзели какого-то персіянина, который, и распоряжается тамъ полновластно потому только, что его братъ служитъ мирзой (писцомъ) въ русскомъ консульствѣ. Не невѣроятно поэтому, если мнѣ не только говорили, но даже называли и указывали на нѣкоторыхъ важныхъ преступниковъ, персіянъ живущихъ въ Энзели, бѣжавшихъ сюда, съ Кавказа и особенно изъ Баку; живутъ они тамъ такъ спокойно и безопасно, что даже пріѣзжаютъ на приходящіе туда русскіе пароходы и опять благополучно возвращаются домой. Если русскіе въ Энзели знаютъ это, то персіянинъ, агентъ русскаго консульства, можетъ этого и не знать; такія ли еще вещи можно видѣть на дальнихъ нашихъ окраинахъ! Caveant consules! и да обратятъ должное вниманіе на тѣ мѣста — время и наше положеніе на Востокѣ давно того требуютъ. Но какъ глубоко мы понимаемъ свою роль на Востокѣ — вотъ доказательства. Когда я говорилъ съ однимъ важнымъ лицомъ объ учрежденіи русскаго вице-консульства или агентства въ Барфрушѣ, то оно отвѣтило мнѣ, что это требуетъ большихъ затратъ. Какая узкая экономія и какое незнаніе настоящаго состоянія вещей. Чтобы не попадать въ руки невѣжественныхъ пройдохъ, обманывающихъ насъ на каждомъ шагу, чтобы вообще не компрометтировать нашего обаянія и достойно поддерживать русское дѣло на Востокѣ, не надо жалѣть нѣсколькихъ тысячъ рублей: это расходъ производительный. Англичане, находясь въ нашемъ положеніи, разсуждали бы иначе….
Я былъ въ Барфрушѣ во время рамазана, самаго суроваго поста для правовѣрныхъ: не полагается не только ѣсть, но даже и пить съ восхода солнца до заката, т. е. приблизительно съ 3 часовъ утра до '7—8 вечера, 16—17 часовъ! Въ это время и на базарѣ ничего нельзя достать, такъ что пріѣзжему человѣку просто приходится умирать съ голоду. За то съ закатомъ солнца начинается иная жизнь: правовѣрные набрасываются на пловъ и чловъ, кушанья изъ рису, ѣдятъ до отвала, потомъ пьютъ стаканъ крѣпкаго и очень сладкаго чаю и курятъ кальянъ, такъ что со всѣхъ сторонъ только и слышишь бурчаніе воды въ стеклянныхъ резервуарахъ кальяновъ. Ночь во время рамазана проводится иначе, чѣмъ обыкновенно: чтобы правовѣрные бодрствовали, находятся сами отъ себя или даже нанимаются богатыми людьми любители, которые, взлѣзши: на крышу дома или на высокій минаретъ, ноютъ оттуда до восхода солнца священныя пѣсни. Впрочемъ, говорить «поютъ пѣсни» это значитъ злоупотреблять словами. Вы слышите со всѣхъ сторонъ не пѣніе, а самое разнообразное завываніе и настоящій лай псовъ разныхъ величинъ и съ разными голосами, начиная съ баса и кончая фальцетомъ. Откровенно говорю, что лично не слыхавшему этого трудно съ ясностью представить себѣ подобные звуки.
Какъ я раньше упомянулъ, я остался ночевать у г. Лихушина, который даже уступилъ мнѣ свой итальянскій пологъ отъ москитовъ, кусающихъ безобразно больно. Мысленно возстановляя теперь пережитое тогда, я съ ужасомъ вспоминаю эти двѣ первыя ночи, проведенныя мной въ Персіи. Только что былъ потушенъ огонь, и я легъ, какъ мгновенно почувствовалъ, что съ моимъ тѣломъ дѣлалось что-то особенное: что-то невидимое ползало по моей кожѣ. Я силился атаковать врага на мѣстѣ и когда думалъ, что убилъ или изловилъ его, онъ нападалъ на меня совсѣмъ съ другой стороны, съ которой я меньше всего ожидалъ; я зажигаю свѣчу, чтобы удовлетворить свое естественное и понятное любопытство — взглянуть на врага, какъ онъ уже исчезъ. Я опять гашу свѣчу, ложусь и — опять цѣлыя миріады кого-то заползали по мнѣ. Отъ тщетныхъ усилій энергія моя ослабѣла и я уже больше не сопротивлялся. Съ этого момента начались мои настоящія страданія: поднялся зудъ, тѣло страшно саднило, горѣло. О снѣ конечно нельзя было и думать. Отъ безсонницы холодный потъ выступилъ на лбу. Я лежалъ на постели, какъ трупъ. Когда стало брежжиться, врагъ исчезъ, мои страданія прекратились, и я заснулъ по истинѣ сномъ праведника. На другой день г. Лихушинъ далъ мнѣ объясненіе, и я узналъ, что въ Барфрушѣ водится знаменитый азіатскій кенэ, особый микроскопическій клещъ, съ которымъ до сихъ поръ я былъ знакомъ только теоретически. Это замѣчательно своеобразный врагъ. Когда есть свѣтъ и данное лицо сидитъ, а нележитъ, то кенэ низачто не нападетъ; но стоитъ только загасить свѣчу и лечь, какъ онъ учиняетъ набѣгъ, отъ котораго можно только спастись, уйдя спать на улицу. Зимой кенэ не даетъ о себѣ знать, вѣроятно засыпаетъ. Вторая моя ночь была еще мучительнѣе первой.
Передъ отъѣздомъ изъ Барфруша мы были въ шахскомъ дворцѣ, зданіи въ восточномъ стилѣ, съ глинянымъ поломъ, съ большими рамами и маленькими стеклами въ нихъ. Всюду заброшенность и запустѣніе. Садовникъ поднесъ намъ маленькій букетъ изъ плохихъ розъ. По цѣлымъ годамъ не получая жалованья, онъ живетъ, главнымъ образомъ, отъ овощей, которые разводитъ въ шахскомъ саду. Царскій дворецъ и овощами отстаивающій свое существованіе садовникъ — очень наглядное сопоставленіе для обрисовки персидскихъ порядковъ.
Чтобы выѣхать въ Тегеранъ, нужно было нанять лошадей для себя и для вещей. Для этого приглашаются чарвадары, содержатели лошадей; они осматриваютъ вашъ багажъ и рѣшаютъ, сколько нужно лошадей; съ лошади берутъ отъ десяти до пятнадцати рублей. Но какъ, напримѣръ, грузить сундуки на лошадь? На нее надѣвается большое, войлокомъ выложенное, сѣдло, идущее отъ шеи до хвоста и даже покрывающее животъ, а сверхъ него перекидываютъ шерстяныя веревки, замѣтьте — не пеньковыя, и укрѣпляютъ съ обѣихъ сторонъ лошади равновѣсящія вещи. Съ такимъ трупомъ лошадь идетъ отъ одной станціи до другой, часто верстъ 50—60. Неудивительно поэтому, что всѣ лошади, мулы и ослы чарвадаровъ обыкновенно съ обтертыми боками. При этомъ надо прибавить, что чарвадары люди надежные и извѣстные, пользующіеся довѣріемъ своего общества. Деньги за проѣздъ они берутъ частями по мѣрѣ приближенія къ мѣсту назначенія. За отсутствіемъ колеснаго движенія и для быстроты сообщенія, персидское правительство учредило такъ называемыя чапаръ-ханэ, курьерскія станціи, на которыхъ останавливаются ѣдущіе съ чапарами и чапары. Чапары это курьеры, везущіе почту и всѣ пересылаемые по почтѣ пакеты и вещи. Чапаръ вооруженъ ружьемъ, заряжающимся съ дула, имѣетъ маленькіе мѣхи съ водой и ѣдетъ постоянно вскачь, такъ что дѣлаетъ до 15 верстъ въ часъ. Персидскія лошади, помѣсь съ арабской, красивы и выносливы до поразительной степени; за то, благодаря сквернымъ дорогамъ, они обыкновенно разбиты на ноги и оступаются. Ихъ аллюръ большею частію иноходь, къ которой привыкаешь какъ къ люлькѣ, такъ что всякая другая ѣзда кажется уже тяжелой.
Черезъ нѣсколько часовъ послѣ отъѣзда изъ Барфруша мы очутились въ лѣсу: на каждомъ шагу высокіе гранатовые кусты, увѣшанные крупными краснѣющими гранатами; толстыя, обхвата въ два, фиговыя деревья; букъ и ясень и сплошь покрытая пушистыми розовыми цвѣтами высокая мимоза, рельефно выдѣляющаяся на окружающей ее зеленой листвѣ; вѣчно зеленый лавръ, гордо поднимающій свою вершину, которая иногда украшена телеграфными стаканчиками и проволокою. Такъ странно иногда мѣняются роли въ міровой жизни: прежде мысль увѣнчивалась лавромъ, а теперь лавръ увѣнчанъ мыслью. Описать красоту природы въ Мазандеранѣ и Гилянѣ, двухъ прилегающихъ къ Каспію провинціяхъ, дѣло мудреное; можно безъ преувеличенія сказать, что вся остальная Персія не стоитъ этихъ двухъ провинцій. Тучность почвы и обиліе воды даютъ замѣчательные урожаи риса, хлопка, табаку, пшеницы и проч. Преобладающій злакъ рисъ, требующій очень сырой почвы и растущій даже въ водѣ; это тѣневая сторона этихъ провинцій, потому что въ области произрастанія риса обыкновенно свирѣпствуютъ злыя лихорадки.
Вотъ мы достигли города Аммоля; не доѣзжая до него, ночевали на голой землѣ, серьезно боясь опять попасться во власть кенэ. Ночью насъ окружили шакалы, вывшіе неподалеку отъ насъ до утра, но ничего не стащившіе у насъ. Мы съ трепетомъ ждали, что къ намъ ночью пожалуетъ барсъ или тигръ, но наши ожиданія, къ счастью, не сбылись. Часа въ четыре утра, напившись чаю, мы двинулись въ путь, проѣхали черезъ городъ Аммоль, но никогда злоупотребленіе словомъ не было такъ велико, какъ въ данномъ случаѣ: это только сборъ жалкихъ лачугъ — не больше.. Одинъ красивый минаретъ съ арабскими надписями служитъ, пожалуй, признакомъ того, что Аммоль — городъ. Когда мы выѣзжали изъ города, то къ намъ подошелъ какой-то оборванный, съ длинными волосами, дикій человѣкъ и сталъ требовать себѣ пешкеша — подачки. Мы проѣхали молча; тогда онъ началъ ругаться. Стоявшій неподалеку персіянинъ сказалъ ему: «какое ты животное и сукинъ сынъ! развѣ настоящій мусульманинъ будетъ просить мылостыни у собаки — кяфира (невѣрнаго)?» Вскорѣ за Аммолемъ въ горахъ началась такая дорога, что едвали худшая еще найдется на свѣтѣ. Черезъ горы ведетъ покатая, скользкая отъ сырости, тропинка въ аршинъ шириной, по которой проходятъ ослы съ тюками хлопка и проѣзжаютъ всадники. Ослы выбили въ тропинкѣ углубленія, лучше сказать дыры, въ полъ-аршина и больше длины. По этимъ-то дырамъ лошадь и идетъ, — другой возможности нѣтъ, ибо направо — гора, а налѣво — пропасть. Я свалившись рисковалъ жизнью, но, слава Богу, отдѣлался только ушибомъ лица и растяженіемъ сухожилья кисти правой руки. Скоро мы спустились въ прекраснѣйшую долину, по которой пробѣгаетъ быстрая горная рѣка Аразъ. Отдохнувши и подкрѣпивши свои силы ѣдой съ однимъ персіяниномъ, переселявшимся отъ жары со всѣмъ своимъ семействомъ въ горы, мы отправились дальше. Кстати сказать, что этотъ персіянинъ приставалъ къ намъ принять отъ него въ подарокъ прекрасную, еще молодую, арабскую лошадь, стоившую рублей триста. Понятно, мы отказались, потому что пешкешъ требуетъ равноцѣнной отплаты со стороны принявшаго его. Вотъ, наконецъ, мы выѣхали на шахскую дорогу, выстроенную на счетъ шаха и еще порядочную, хотя и начинающую уже разрушаться отъ недостатка ремонта. Жара стояла ужасная, на моихъ рукахъ и лицѣ съ подсолнечной стороны образовались обжоги. Наконецъ, мы подъѣхали къ шахскому барельефу, сажень 8 длины и 5 ширины; на немъ во весь ростъ на конѣ изображенъ шахъ съ его главными десятью сподвижниками, по пяти съ каждой стороны. Этотъ барельефъ поставленъ въ память сооруженія шахской дороги, во всякомъ случаѣ крупнаго и дорогого сооруженія; это единственная дорога, сдѣланная въ это царствованіе, а всѣ другія имѣютъ начало отъ шаха Аббаса Великаго. Отъ барельефа мы начали постепенно подниматься въ область горъ къ снѣжному Демавенду. Богатая растительность дѣлалась все бѣднѣе и бѣднѣе, наконецъ совсѣмъ исчезла. Мы попали въ царство страшныхъ вѣтровъ, свистѣвшихъ среди голыхъ высокихъ скалъ съ невѣроятной силой. Кругомъ полное безлюдье, и только орлы, точно галки, стаями вьющіеся Надъ вашей головой, какъ бы говорятъ вамъ: «помни о смерти!» и этимъ еще больше увеличиваютъ тяжесть вашей души. Трудность дороги увеличивается: въ теченіи одинадцати часовъ переѣзда мы сдѣлали только сорокъ верстъ. Наконецъ, черезъ четыре дня ѣзды, мы достигли величественнаго Демавенда. Надъ его пасхообразной, покрытой снѣгомъ, вершиной всегда дымится облако — это, говорятъ, сѣрные пары, исходящіе изъ кратера. Было нѣсколько попытокъ взойти на него, но безуспѣшно. Вида сверху за изгибами горъ нѣтъ, за то что за чудная картина, когда спустишься къ. подножію Демавенда. Не часто въ жизни приходится видѣть нѣчто подобное, ѣдемъ дальше въ Тегеранъ все по такой же безлюдной и безплодной дорогѣ, нигдѣ ни травинки, ни листка! Жара страшная, голова кружится, глаза слѣпнутъ отъ блеска солнца, руки и лицо страшно саднятъ отъ солнечныхъ обжоговъ. Наконецъ, небо сжалилось надъ нами: мы достигли шахскаго загороднаго дворца, гдѣ шахъ останавливается во время охоты, и расположились у бѣгучаго журчащаго ручья. Тотъ только пойметъ всю прелесть журчанія ручья, кто проѣзжалъ по безводной пустынѣ и испытывалъ жажду. Отсюда до Тегерана остается только три-четыре часа ѣзды. Мирза Джафаръ ѣдетъ раньше насъ въ Тегеранъ съ тѣмъ, чтобы найти тамъ для насъ помѣщеніе. Мы отдохнувши опять пускаемся въ путь и съ замираніемъ сердца достигаемъ Тегеранской долины.
Итакъ, мы въ Тегеранской долинѣ, лежащей на 1665 футовъ надъ поверностью моря, т. е., кажется, вдвое выше нашихъ Валдайскихъ горъ! Не думайте, что это обѣтованная земля, текущая медомъ и млекомъ, — вовсе нѣтъ: камень и сѣрый песокъ, нигдѣ — ни травинки, ни куста, ни строенія, ни живаго существа, если не считать за таковое боязливой ящерицы, бойко убѣгающей при вашемъ приближеніи, да какихъ-то рѣзко стрекочущихъ при перелетѣ сверчковъ продолговатой формы и сѣраго цвѣта, подъ цвѣтъ песку.
Съ правой и лѣвой стороны долины тянутся невысокія горы, изъ которыхъ одна снѣжная, тающая въ самое жаркое время года и дающая свѣжую воду, благодаря которой у подошвы горъ видны темныя пятна зелени — это виллы персидской столицы, въ которыхъ лѣтомъ живутъ на дачѣ шахъ, его приближенные и министры и иностранныя посольства и консульства. Когда явится предпріимчивость и капиталы и будетъ возможность доставлять свѣжую воду куда угодно и въ какомъ угодно количествѣ, тогда безспорно Тегеранская долина будетъ представлять замѣчательное явленіе по своему плодородію, теперь же пока она представляетъ только нѣсколько спорадически разсѣянныхъ уголковъ, принадлежащихъ знати, — вотъ и все. Посрединѣ долины лежитъ большой четвероугольникъ — это толстая городская глиняная стѣна, съ окружающимъ ее неглубокимъ рвомъ; съ каждой стороны стѣны есть одни красивыя ворота въ арабскомъ стилѣ, выложенныя цвѣтными изразцами. На-право отъ нашей дороги, недалеко отъ воротъ, шло ученье солдатъ и раздавался нестройный бой барабана. Когда мы подъѣхали къ городскимъ воротамъ, то къ намъ въ невозможномъ мундирѣ подошелъ какой-то чиновникъ и потребовалъ гомрока — пошлины, которая берется съ въѣзжающихъ и выѣзжающихъ изъ Тегерана. Чѣмъ руководствуются при этомъ, беря столько-то и не больше или меньше, я не знаю, но въ другой разъ, когда я возвращался изъ Испагани въ Тегеранъ, чиновникъ объяснилъ мнѣ, что «они тоже чай хотятъ пить»!
Передъ воротами, какъ было условлено, нашъ спутникъ — персіянинъ не встрѣтилъ насъ, и мы рѣшились одни въѣхать въ невѣдомую столицу, — непріятное положеніе, тѣмъ болѣе на Востокѣ, гдѣ нѣтъ комиссіонеровъ и проводниковъ. Мы въѣхали въ широкую улицу, по обѣимъ сторонамъ которой шли высокіе глиняные заборы, за которыми ничего не было видно. На улицѣ въ пескѣ сидѣли трое голыхъ мальчиковъ — дѣтей и играли во что-то. Скоро мы попали на улицу, по обѣимъ сторонамъ которой тянулись высокія чинары и бѣжала журчащая вода — видъ очень красивый. По обѣимъ сторонамъ потянулись открытыя лавки неважнаго вида, съ самымъ разнообразнымъ товаромъ: отъ плова (кушанья изъ риса) и фруктовъ до небольшихъ бѣлыхъ ословъ, на которыхъ такъ любитъ ѣздить персидская знать, особенно духовенство отъ муштегеда до муллъ! Такимъ образомъ мы ѣдемъ все дальше въ городъ и наше положеніе становится все критичнѣе и критичнѣе, ибо мы не знаемъ куда ѣхать. Наконецъ, армянинъ, ѣхавшій съ нами изъ Москвы, рѣшился спросить у какого-нибудь встрѣчнаго армянина, есть-ли тутъ армянскій караванъ-сарай. Къ счастью, скоро намъ на встрѣчу попалась армянская физіономія; спрашиваемъ ее и узнаемъ, что такой караванъ-сарай есть. Мы направляемся туда, руководимые какимъ-то армяниномъ, точно выросшимъ изъ земли. Долго мы ѣхали по какимъ-то длиннымъ сараямъ и прибыли, наконецъ, къ армянамъ. Намъ отвели комнатку надъ лавками, выходившую въ караванъ-сарай, маленькую, грязную, безъ воздуха, потому что только маленькое отверстіе въ потолкѣ ея соприкасалось съ настоящимъ воздухомъ и облегчало притокъ его. Но послѣ всего испытаннаго нами мы рады были и этой грязной конурѣ, съ соломенной циновкой вмѣсто мебели. Только что мы кой-какъ расположились, какъ явился нашъ персіянинъ, уже успѣвшій преобразиться: на немъ было надѣто нѣчто въ родѣ желтаго полукафтана — саркари, и четки -въ рукахъ, знакъ глубоко вѣрующаго мусульманина. Мы конечно догадались, что у него не хватило гражданскаго мужества сказать намъ, что онъ не смѣетъ въѣхать съ кяфирами (невѣрными) въ священнѣйшую столицу самой ханжеской страны на свѣтѣ, почему и бросилъ насъ передъ самымъ Тегераномъ. Я не буду опять описывать нападенія на насъ цѣлой миріады насѣкомыхъ, хотя памятнаго мнѣ кенэ и не было. Съ этой ночи начинается рядъ ужаснѣйшихъ страданій, когда въ нестерпимую жару приходится спать въ безвоздушномъ пространствѣ. На слѣдующій день мы попали въ армянскую баню, потому что нереіяне ни за что не пустятъ невѣрнаго, который имъ опоганитъ все. Затѣмъ начались наши блужданія по городу. За исключеніемъ новой части города съ улицами — эта роскошь со времени поѣздокъ шаха въ Европу, въ самомъ городѣ вмѣсто улицъ служатъ караванъ-сараи, длинные, шириною аршинъ въ 10—15 корридоры, подъ глиняными полукруглыми крышами, съ цѣлою массой маленькихъ лавочекъ по обѣимъ сторонамъ. Всѣ караванъ-сараи обыкновенно начинаются и оканчиваются воротами въ арабскомъ стилѣ, съ цвѣтными изразцами.. Цвѣта изразцовъ подобраны съ замѣчательнымъ вкусомъ; преобладающіе — синій и зеленый съ розовымъ и желтымъ. Почти передъ каждыми такими воротами расположена небольшая площадь съ бассейномъ воды, откуда берутъ воду въ городъ и гдѣ чистые правовѣрные моютъ руки, а иногда и отправляютъ свои маленькія нужды, для чего вода положительно необходима.
Днемъ въ караванъ-сараяхъ обыкновенно мало жизни, за то подъ вечеръ, особенно въ рамазанъ, все оживаетъ и кафэ интересно освѣщаются: для этого передъ входомъ, по срединѣ комнаты, ставятъ столъ, уставленный зажженными, лампами съ разноцвѣтными колпаками, что въ темнотѣ производитъ замѣчательно хорошее впечатлѣніе. Почти въ каждомъ кафэ есть, по крайней мѣрѣ, одинъ перепелъ, такованье котораго съ особымъ щелканьемъ ужасно забавляетъ персіянъ. Внутри караванъ-сараевъ и при воротахъ обыкновенно сидитъ какой нибудь слѣпой или глухой и во всю глотку выкрикиваетъ стихи изъ корана. Оборванцы-дервиши блуждаютъ, прося подаянія. Ихъ нѣсколько орденовъ, изъ которыхъ главные: неэматъ-уллаи — лучшій и благочестивѣйшій изъ всѣхъ, хакъ-сэръ, овейси, бакташи, кадры, Али-уллаи и друг. Все это продаетъ, покупаетъ, пьетъ, ѣстъ, говоритъ, кричитъ и ноетъ. Прибавьте къ этому пестроту костюмовъ, важную осанку идущихъ и ѣдущихъ лицъ, массу двигающихся лошадей, ословъ и муловъ, съ ихъ погонщиками, то и дѣло кричащими: «хавардаръ!» (берегись! дорогу!), и вы поймете всю привлекательность восточной толпы, но отнюдь не восточнаго человѣка, который вообще мало интересенъ, потому что внѣ толпы онъ неестественъ и ходу ленъ.
Въ Тегеранѣ нѣсколько большихъ мечетей, съ большими куполами, врытыми изразцами съ куфическими надписями. Есть три четыре фотографіи, изъ которыхъ Ермакова изъ Тифлиса лучшая. Кстати упомяну еще объ европейскомъ ресторанѣ съ номерами, содержимыми какимъ-то французомъ, бывшимъ лакеемъ, женатымъ на русской еврейкѣ изъ Одессы. Нечего, я думаю, прибавлять, что здѣсь берутъ что вздумается.
До сихъ поръ я не упомянулъ о войскѣ шаха. Это обыкновенно невысокаго роста солдатики, съ разбитой, тяжолой походкой, съ невоинственной физіономіей, въ нанковомъ мундирѣ, обшитомъ краснымъ кантомъ, и такихъ же брюкахъ съ красными лампасами или кантомъ, съ уродливымъ кепи на головѣ, впереди котораго надъ козырькомъ мѣдная бляха съ солнцемъ, восходящимъ изъ-за льва. За исключеніемъ казаковъ шаха, вооруженныхъ скорострѣльными винтовками, все остальное войско имѣетъ ружья, заряжающіяся съ дула. Порохъ персидскій за его негодность вошелъ въ пословицу. Жалованья войскамъ платится плохо и наполовину остается въ рукахъ начальниковъ; личный составъ войска, говорятъ, обыкновенно гораздо меньше, чѣмъ числится, потому что офицеры за деньги отпускаютъ солдатъ по домамъ; а когда бываетъ парадный смотръ, такъ для пополненія недостающихъ берутъ кого пришлось. Вообще дисциплина войска неважная. Это даже можно видѣть на часовыхъ, которые преспокойно сидятъ себѣ на своихъ постахъ или чинятъ платье, или же спятъ. Конечно, починка платья необходима, а сонъ — полезенъ.
Будучи въ Тегеранѣ, нельзя не быть въ русскомъ посольствѣ, которое на лѣто переселяется въ Зергендэ, на свою дачу при подошвѣ горъ, въ одиннадцати верстахъ отъ Тегерана. Вся дорога туда изъ Тегерана обсажена деревьями, такъ что все время ѣдешь въ тѣни и прохладѣ и отчасти забываешь, что находишься въ жаркой Персіи. Прибывъ въ Зергендэ, мы увидали передъ собой огромный, обнесенный заборомъ, тѣнистый садъ, съ хорошо содержимыми дорожками и съ небольшимъ ручьемъ холодной воды, текущей съ сосѣднихъ горъ. Вообще мѣсто прекрасное и рѣдкое въ Персіи. Мы скоро перезнакомились со всѣми членами посольства, были ими прекрасно приняты и представлены посланнику А. А. Мельникову. Это высокаго роста господинъ, сѣдой, съ очень симпатичными чертами лица. Онъ видимо обрадовался намъ и сказалъ, что всякій русскій — его личный гость, фраза, которой мы, русскіе, никогда не слышимъ отъ нашихъ представителей за границей, обыкновенно разыгрывающихъ изъ себя начальство. Когда же я заявилъ г. Мельникову, что пріѣхалъ спеціально познакомиться на мѣстѣ съ соціально-политическимъ строемъ страны и что результатъ отъ моихъ наблюденій въ видѣ писемъ будетъ печататься въ русской газетѣ, то онъ сказалъ мнѣ: «я всегда радуюсь, когда русскіе лично пріѣзжаютъ знакомиться съ Персіей, и нахожу, что давно пора». А когда я сообщилъ ему, что, пользуясь поѣздкой Мирзы Джафара въ Испагань, ѣду съ нимъ туда, то г., посланникъ былъ еще больше доволенъ, оставилъ насъ у себя завтракать и обѣдать, такъ что мы ужъ поздно ночью вернулись въ Тегеранъ. Когда же я потомъ, уже одинъ, возвращался, изъ Испагани, то имѣлъ удовольствіе еще разъ видѣться съ г., посланникомъ и со всѣмъ составомъ посольства и былъ удостоенъ даже приглашеніемъ на балъ 30 августа, традиціонно изъ года, въ годъ даваемый въ этотъ день и съ нетерпѣніемъ ожидаемый и персіянами и дипломатіей. Пользуясь случаемъ, я приношу здѣсь А. А. Мельникову, русскому посланнику въ Персіи, и всѣмъ его симпатичнымъ сослуживцамъ мою глубокую благодарность за ихъ хорошее отношеніе въ русскимъ, имѣющимъ дѣло въ Персіи, а надѣюсь, что ихъ примѣръ не прождетъ даромъ и для другихъ нашихъ посольствъ и консульствъ за границей. Посланники и всѣ члены посольства живутъ очень хорошо и мирно, за что въ дипломатическомъ мірѣ наша миссія въ Тегеранѣ не безъ основанія зовется «дипломатическимъ оазисомъ», ибо во всѣхъ другихъ посольствахъ и консульствахъ не оберешься всяческихъ интригъ я самой непонятной вражды другъ къ другу, что обыкновенно рекомендуетъ насъ иностранцамъ съ самой непривлекательной стороны.
Не стану дальше описывать Тегерана, въ которомъ нѣтъ ничего особеннаго, кромѣ арсенала, да шахскаго дворца, не превосходящаго нашей хорошей дачи гдѣ-нибудь около столицы и отличающагося бѣдной восточной роскошью. Я знаю, что Тегеранъ описывался уже довольно часто въ европейской литературѣ, за то Испагань какъ бы забыта; вотъ въ нее то я и буду продолжать свой путь. Дорога отъ Тегерана до Испагани въ общемъ хороша и во много разъ лучше, чѣмъ отъ Тегерана къ Каспійскому морю черезъ Барфрушъ или Рештъ. За то она совершенно неживописна: только горы и горы, камень и камень, да иногда солончаки, бѣловатые отъ покрывающей ихъ соли, и нигдѣ ни травинки, ни зеленаго листка! Точно Богомъ проклятая страна, осужденная на безплодіе. Изрѣдка кой-гдѣ попадающіеся оазисы съ водой дѣйствительно богаты растительностью и привлекательны по виду. Я съ удовольствіемъ вспоминаю себѣ Магаллатъ, находящійся въ ста верстахъ въ сторонѣ отъ испаганской дороги: благодаря обилію воды, въ громадномъ количествѣ бьющей изъ скалы, это одинъ изъ лучшихъ оазисовъ не — прикаспійской Персіи. Но такія благодатныя мѣста еще больше увеличиваютъ неприглядность безводной, выжженной солнцемъ, пустыни. Впрочемъ, при существующихъ въ Персіи способахъ передвиженія, право, не до восхищенія природой, если-бы она была во сто разъ лучше, чѣмъ въ этихъ оазисахъ. Благодаря ужасной жарѣ, ѣхать днемъ не мыслимо: тогда животныя попадали бы на полдорогѣ. Поэтому караваны выступаютъ обыкновенно въ путь часовъ въ 7—8 вечера и, не останавливаясь, къ такому же времени утромъ приходятъ на слѣдующую станцію. Такимъ образомъ, всю ночь ѣдешь и качаешься въ сѣдлѣ безъ сна. По пріѣздѣ на станцію, изъ удобствъ находишь только глиняный полъ на вышкахъ чапаръ-ханэ или въ грязныхъ кельяхъ безъ оконъ караванъ-сараевъ и — больше ничего. Въ существующихъ при нихъ лавочкахъ найдешь скверный хлѣбъ (лепешки), лукъ и маздъ, проквашенное особымъ образомъ молоко, которое своей кислотой у непривычнаго человѣка сгоняетъ всю слизистую оболочку во рту, рвущуюся лепестьями. Послѣ 10—12 часовой ночной безсонной качки эти прелести васъ ничуть не соблазняютъ, и потому съ великимъ удовольствіемъ^ кинувъ пледъ и кожанную подушку на полъ, засыпаешь настоящимъ богатырскимъ сномъ. А затѣмъ та же самая ночная качка, что и прежде, и такъ двѣнадцать дней!
Изъ городовъ между Тегераномъ и Испаганью замѣчателенъ Комъ, священный для персіянъ потому, что въ немъ находится гробница сестры Али, самаго чтимаго имама, покровителя Персіи. Сюда собирается масса поклонниковъ со всей Персіи, приходятъ на поклоненіе даже изъ Турціи и Индіи. Самый храмъ — родъ Кремля, внутри котораго большой золоченый куполъ и четыре высокихъ минарета. Начиная съ Аббаса Великаго Комъ служитъ усыпальницей для персидскихъ царей. Въ храмъ ведутъ четверо воротъ, изъ которыхъ одни предназначены для женщинъ: это бѣдное существо стоитъ такъ низко въ глазахъ персіянъ, что не можетъ вмѣстѣ съ ними входить въ святое мѣсто.
Комъ представляетъ до сихъ поръ «баетъ», т. е. такое убѣжище, въ которомъ рука правосудія не можетъ коснуться ни одного преступника; поэтому онъ служитъ сборищемъ всякихъ негодяевъ. Такихъ «баетъ» еще нѣсколько въ Персіи. Говорятъ, что до недавняго времени такое убѣжище давала пушка, стоящая передъ дворцомъ шаха въ Тегеранѣ! Подобный курьезъ не снился, конечно, никакимъ мудрецамъ.
Другой городъ Кашанъ въ нашемъ смыслѣ ничѣмъ не замѣчателенъ, если не считать въ немъ страшнаго количества скорпіоновъ, да одного англичанина-телеграфиста, служащаго на англо-индійскомъ телеграфѣ. Между Кашаномъ и Комомъ существуетъ постоянная непріязнь и по случаю этого въ Персіи существуетъ оригинальная поговорка: «Собака Кашанца лучше Комскаго дворянина, хотя въ то же время она лучше Кошанца». Если мы вспомнимъ, что собака и свинья въ глазахъ мусульманина — самыя презрѣнныя животныя, то вся соль этого рѣченія сразу будетъ понятна.
Не могу также не упомянуть о прекрасномъ мѣстечкѣ «Финъ» около Кашана: въ немъ чудный минеральный источникъ, конечно, никѣмъ не эксплуатируемый, и цѣлая масса чудныхъ гордыхъ кипарисовъ. Оно принадлежитъ шаху, который, впрочемъ, здѣсь никогда не бываетъ.
Отсюда еще четыре дня ѣзды — и мы въ Испагани.
Одинъ изъ лучшихъ большихъ городовъ Персіи есть безспорно Испагань. «Исфаганъ — несфэ джаганъ», — съ гордостью говорятъ испаганцы, что скромно значитъ: «Испагань — полміра». Это изрѣченіе, ставшее пословицей, увы! говоритъ не о настоящемъ величіи ея, а только о прошломъ. И дѣйствительно, по словамъ Шардэна, двѣсти лѣтъ тому назадъ бывшаго въ Испагани и описавшаго ее, она имѣла двѣнадцать лье въ окружности и шестьсотъ тысячъ жителей, а нѣкоторые путешественники увеличивали еще и эту цифру; теперь же число жителей ея не превосходитъ восьмидесяти тысячъ, потому что по переписи, произведенной пять лѣтъ тому назадъ, было семьдесятъ тысячъ съ чѣмъ-то.
Если читатель, повѣривъ персидской пословицѣ, вообразитъ себѣ Испагань городомъ, съ широкими чистыми улицами, съ громадными магазинами, то онъ жестоко ошибется. Всѣ улицы безъ исключенія узки, грязны; по обѣимъ сторонамъ ихъ открытыя отверстія помойныхъ ямъ, изъ которыхъ несетъ страшнымъ зловоніемъ. Не забудьте, — это теперь такое состояніе улицъ, послѣ того какъ по повелѣнію его высочества Зеллэ-султана былъ вымощенъ весь городъ; каково же было ихъ состояніе до мощенія? Кстати замѣчу мимоходомъ, что приказано было вымостить весь городъ въ четыре мѣсяца, и черезъ четыре мѣсяца всѣ улицы были вымощены, положимъ, по европейскимъ понятіямъ, плохо и неровно, но все же это громадная работа и едва ли мыслимая у насъ. По сторонамъ улицъ рѣдко можно видѣть что-нибудь другое, кромѣ безобразныхъ высокихъ глиняныхъ стѣнъ; ни одного окна, и только попадающіяся миніатюрныя двери говорятъ еще о существующей здѣсь жизни. Отсутствіе выходящихъ на улицу фасадовъ домовъ придаетъ городу видъ какого-то кладбища. Двери для входа на дворъ обыкновенно не выше двухъ аршинъ, двухстворчатыя, плохія, съ желѣзными гвоздями на обѣихъ половинкахъ. У знатныхъ и богатыхъ лицъ онѣ обыкновенно выше и лучше и украшены большими гвоздями съ громадными посеребренными шляпками: обыкновенно на каждой половинкѣ штуки по три по четыре сверху, да постолько же снизу и вбиты по горизонтальной линіи одинъ за другимъ. Говорятъ, что очень высокія ворота есть знакъ того, что владѣлецъ ихъ — царскаго происхожденія. За рѣдкими исключеніями всѣ дома въ одинъ этажъ и построены изъ высушеннаго на солнцѣ кирпича. Конечно, постройки изъ подобнаго матеріала держатся, благодаря сухости воздуха; въ нашемъ климатѣ онѣ не выдержали бы и году. Благодаря всюду употребляемой глинѣ, на улицахъ такъ много пыли, что достаточно сдѣлать сто шаговъ, чтобы «посѣдѣть». А если вамъ мимоходомъ придется заглянуть во дворъ къ бѣднякамъ, то, Боже мой, что тамъ за грязь, что за зловоніе! И въ такой атмосферѣ живутъ и дышатъ десятки тысячъ людей и выростаютъ будущія поколѣнія! Стоитъ только взглянуть на лица взрослыхъ и особенно дѣтей, чтобы видѣть, чѣмъ они дышатъ. Это какой-то зеленый цвѣтъ покойниковъ. На. улицѣ не рѣдкость встрѣтить ребенка, у котораго все лицо покрыто оспенными болячками или глаза обмазаны чѣмъ-то липкимъ, и покрыты миріадами мухъ. Отъ страшной пыли и блестящаго солнца здѣсь очень обыкновенно воспаленіе глазъ.
Въ городѣ цѣлый рядъ базаровъ, крытыхъ и со сводами, какъ и въ Тегеранѣ, но гораздо чище, чѣмъ тамъ, и безъ того отвратительнаго специфическаго запаха, отъ котораго мнѣ дѣлалось дурно. Базаровъ очень много и они вообще дѣлятся по ремесламъ: есть базары желѣзныхъ издѣлій и разныхъ подѣлокъ изъ металловъ, есть базары обуви, платья и шапокъ, цѣлые ряды золотыхъ дѣлъ мастеровъ и мѣнялъ, продавцевъ съѣстныхъ припасовъ, фруктовъ и проч.
Испагань, древняя Аспадана, т. е. богатая лошадьми, находится почти въ центрѣ Персіи и лежитъ на лѣвомъ берегу рѣки Зендэруда. До багдадскихъ калифовъ она была незначительнымъ городкомъ, а при нихъ стала столицей Иракъ-Аджеми, — къ этому времени собственно и относится процвѣтаніе ея. Въ 1387 г., какъ извѣстно, Испаганью овладѣлъ знаменитый Тамерланъ и раззорилъ ее, послѣ чего она оставалась въ развалинахъ и упадкѣ до 1600 г., т. е. до времени шаха Аббаса Великаго изъ династіи Сефевидовъ, который не только возстановилъ памятники прежнихъ халифовъ Багдадскихъ, но и самъ украсилъ городъ такими памятниками и сооруженіями, которые нѣкогда гремѣли на всемъ Востокѣ и дали поводъ въ составленію той гордой пословицы, которая была приведена мной выше «Испагань-полміра». Въ эту эпоху Испагань, какъ столица Персіи, славилась не только своимъ блескомъ, но и торговлей и была, такъ сказать, рынкомъ для всего Востока, который присылалъ ей всевозможные товары и получалъ отъ нея разнообразнѣйшіе подѣлки, предметы роскоши и персидскаго искусства, которое только въ Испагани и утвердилось прочно. Такая роль*Испагани на Востокѣ продолжалась до 1722 г., когда авганцы овладѣли ею, раззорили ее, безжалостно разрушивъ ея лучшія памятники и зданія, о чемъ свидѣтельствуетъ теперь цѣлый рядъ развалинъ, тянущихся мимо Форахабада далеко за Джульфу и гдѣ только теперь начинаютъ оживать исчезнувшіе испаганскіе сады, благодаря водѣ, проведенной по приказанію принца Зеллэ-султана съ сосѣднихъ горъ. Послѣ своего паденія столица Сефевидовъ находилась въ рукахъ афганцевъ 7 лѣтъ, но этихъ семи лѣтъ было достаточно, чтобы подорвать ея торговлю и сокрушить обаяніе ея на Востокѣ. Послѣ этого срока Надиръ-шахъ изгналъ афганцевъ и возстановилъ господство Персіи надъ Испаганью, но, не будучи выдающейся натурой, мало заботился о возстановленіи памятниковъ ея и подорванной торговли, благодаря чему она приходила, все въ большій и большій упадокъ, такъ что ко времени выдающагося правителя Фетхъ-Али-Шаха (1798—1834) представляла печальную картину разрушенія и развалинъ, среди которыхъ рѣдко можно было встрѣтить живое существо, кромѣ лисицъ и шакаловъ. Фетхъ-Али-Шахъ возстановилъ нѣкоторыя зданія, но это была капля въ морѣ. Съ той поры Испагань еще больше начала приходить въ упадокъ, постепенно меркла слава ея религіозной учености и гасла торговля, такъ что ко времени пріѣзда нынѣшняго ея правителя принца Заллэ-султана она представляла жалкій городъ, съ массой развалинъ, съ невѣроятной грязью и съ небольшимъ количествомъ жителей. Небо повидимому сжалилось надъ заброшенной Испаганью, пославъ ей такого развитаго правителя, который обратилъ вниманіе на памятники и который дѣлаетъ все возможное и тратитъ большія деньги для поддержанія ихъ; но такъ какъ большая часть памятниковъ деревянные, то легко понять, что его усилія пропадаютъ даромъ. Если мы прибавимъ еще къ этому неумѣлость рабочихъ и недобросовѣстность завѣдующихъ работами чиновниковъ, то сравнительно плохое состояніе памятниковъ становится еще понятнѣе. Такъ какъ размѣръ статьи не позволяетъ мнѣ подробно останавливаться на памятникахъ Испагани, то я коротко перечислю ихъ.
Пріѣзжающіе въ Испагань европейскіе путешественники обыкновенно видятъ только стѣны и больше ничего, но я находился въ лучшихъ условіяхъ, благодаря замѣчательной любезности принца Зеллэ-султана, давшаго мнѣ въ проводники интеллигентнаго и симпатичнаго Абдулъ-Хуссейна-Хана, полковника артиллеріи, обязательно объяснившаго мнѣ исторію каждаго памятника и его судьбу.
Пойдемте сперва на замѣчательную аллею «Хіябанэ-Чагаръ-Багъ» — Аллея четырехъ садовъ. Она понравилась мнѣ больше всего въ Испагани и представляетъ замѣчательное зрѣлище. Шахъ-Аббасъ — устроитель этого Чагаръ-Бага, который находится въ западной части города, тянется на протяженіи трехъ тысячъ двухсотъ шаговъ и упирается въ замѣчательный мостъ, ведущій черезъ рѣку Зендэрудъ въ Джульфу и выстроенный тоже Шахомъ-Аббасомъ. Ширина Чагаръ-Бага ни больше, ни меньше, какъ сто десять шаговъ или почти 37 сажень. Эта аллея въ четыре ряда обсажена двухсотлѣтними чинарами, изъ которыхъ нѣкоторыя въ нѣсколько сажень въ обхватѣ и всѣ безъ исключенія очень высоки, такъ что послѣ безконечныхъ глиняныхъ заборовъ глазу трудно оторваться отъ той живой зелени, которую представляютъ чинары съ ихъ бѣлыми стволами. Каждый промежутокъ между рядами чинаръ при шахѣ Аббасѣ представлялъ нѣчто особенное: между стѣной и первымъ рядомъ была дорога для пѣшеходовъ; между первымъ и вторымъ рядами во всю длину аллеи шла куртина, засаженная сплошь розовыми кустами; между вторымъ и третьимъ рядомъ чинаръ шла дорога для всадниковъ; здѣсь есть еще и теперь полуразрушенные и заросшіе травой бассейны и каналы, по которымъ когда-то текла чистая какъ кристаллъ вода; между третьимъ и четвертымъ рядами чинаръ шли опять розовые кусты съ цвѣтами, а между четвертымъ рядомъ и другой стѣной шла вторая дорога для пѣшеходовъ. Теперь, увы! нѣтъ и десятой доли сходства съ Чагаръ-Багомъ Шаха Аббаса, хотя я слышалъ, что Зеллэ-султанъ хочетъ возстановить ее во всей прежней красотѣ. Жаль, если намѣреніе принца не будетъ приведено въ исполненіе, потому что, я увѣренъ, нигдѣ въ мирѣ нѣтъ подобной аллеи.
За стѣнами по обѣимъ сторонамъ Чагаръ-Бага тянулись сады шаха Сулеймана изъ Сефевидовъ. Съ лѣвой стороны, идя изъ города къ мосту, помѣщается дворецъ, который одни называютъ «Хаштъ-Бехештъ» — «Восемь Раевъ», а другіе «Хаштэ-Вехештъ» — «Преддверіе рая». Это большое зданіе въ одинъ этажъ, со срѣзанными углами, такъ что образуетъ громадный восьмиугольникъ, есть образецъ стариннаго персидскаго стиля и представляетъ небольшую террассу, по срединѣ которой двѣ синія грубой работы деревянныя колонны, подпирающія высокій потолокъ, выложенный маленькими зеркалами; такими же зеркалами выложены и стѣны террасы, съ очень скверными деревянными двустворчатыми дверьми. За террасой слѣдуетъ главная часть зданія, съ бассейномъ безъ воды, съ узенькимъ каминомъ и стеклами съ надписями, идущими вверху въ видѣ бордюра кругомъ стѣнъ. Потолокъ этой части состоитъ изъ позолоченныхъ сталактитовъ съ рисунками, сдѣланными съ большимъ вкусомъ; посрединѣ его возвышается куполъ изъ восьми оконъ съ ломанными углами; подъ потолкомъ идутъ низенькіе балконы опять съ позолоченными сталактитами. Внизу съ правой и лѣвой стороны террасы двѣ картины, изображающія Фетхъ-Али-Шаха: на одной онъ въ коронѣ возсѣдаетъ на осыпан. немъ каменьями тронѣ, вокругъ котораго нѣсколько лицъ въ дорогихъ шитыхъ золотомъ и каменьями платьяхъ; на другой онъ изображенъ на охотѣ и въ тотъ самый моментъ, какъ онъ поразилъ какое-то животное копьемъ, изъ подъ котораго течетъ кровь. Обѣ картины плохой работы. Говорятъ, что съ самаго Фетхъ-Али-Шаха это зданіе не было реставрировано и давно рухнуло-бы, если бы Зеллэ-султанъ не приказалъ реставрировать его. Замѣчательно, что въ этомъ зданіи есть портретъ одного русскаго, пріѣзжавшаго къ Фехтъ-Али-Шаху; говорятъ, что онъ на память о себѣ написалъ свой собственный портретъ. Костюмъ его относится къ концу ХТІІІ-го вѣка. Продолжаю описаніе зданія. Съ двухъ сторонъ идутъ каналы съ водой, обсаженные чинарами и оканчивающіеся бесѣдками, а терраса выходитъ на длинную аллею высокихъ чинаръ. Четыре года тому назадъ въ этомъ зданіи открыта школа "Медрессаэ-мобарекаэ-масудія, т. е. «Благословенная школа Масуда», названная такъ въ честь его высочества Зеллэ-султана, которому имя Масудъ-Мирза. О программѣ этой школы я поговорю отдѣльно.
Теперь перейдемъ къ замѣчательнѣйшему памятнику Испагани, къ «Чегель-Сутунъ», т. е. «Сорокъ колоннъ», хотя ихъ только двадцать. Этотъ дворецъ построенъ шахомъ Аббасомъ и представляетъ съ фасада огромную террасу, съ 20 колоннами, къ которой ведутъ четыре огромныхъ каменныхъ ступени и на которой безчисленные мирзы (писцы), въ своихъ желтоватыхъ шапкахъ и высокихъ бараньихъ шапкахъ, ожидаютъ добычи, — не подвернется-ли кто.
Посрединѣ террасы громадный бассейнъ съ четырьмя колонками, имѣющими въ основаніи четырехъ каменныхъ львовъ грубой работы. Всѣ же другія колонны и потолокъ внутренней части зданія изъ зеркальныхъ пластинокъ разной величины, такъ что при видѣ этого получается какое-то новое странное впечатлѣніе, къ какому мы не привыкли: чувствуешь себя какъ-то неловко; впрочемъ, это ощущеніе неловкости скоро проходитъ и остается только сознаніе бѣдности подобной роскоши. Потолокъ надъ террассой представляетъ замѣчательный образецъ деревянной мозаики, вызолоченной настоящимъ золотомъ. Рисунокъ, по разнообразію красокъ, мягкости и искусству сочетанія цвѣтовъ, положительно замѣчателенъ. Вообще можно съ увѣренностью сказать, что для декоративнаго и набивнаго искусства персидскіе памятники могли бы служить неисчерпаемыми образцами Но продолжаемъ описаніе. Двери и окна изъ дерева, клеенаго восьмиугольными фигурками съ промежутками. Въ центрѣ главнаго углубленія, похожаго на нашъ алтарь, находится портретъ шаха очень неважной работы. Потолокъ надъ портретомъ изъ зеркальныхъ сталактитовъ. Основаніе стѣнъ на плохомъ мраморѣ, раскрашенномъ цвѣточками. На стѣнахъ нѣсколько хорошо сохранившихся женскихъ портретовъ, можно сказать типовъ, потому что между ними есть одна персіянка, одна грузинка и одна армянка, а другихъ не умѣю назвать. Отъ фасада дворца прямо идетъ каналъ, заканчивающійся павильономъ, откуда хорошо видѣнъ низенькій широко раскинувшійся дворецъ Зеллэ-султана.
Зайдемте теперь внутрь этого зданія, въ этотъ алтарь, и посмотримъ что тамъ. Это громадная высокая комната съ прекраснымъ сталактитовымъ потолкомъ, вызолоченнымъ настоящимъ золотомъ во время недавней поправки, которая была необходима въ виду того, что часть потолка разъ уже обрушилась. Длина этой комнаты 33, а ширина 18 нашихъ аршинъ. Но чѣмъ вашъ глазъ шокируется ужасно, это дверями: почти во всѣхъ персидскихъ зданіяхъ скверныя деревянныя двери, годныя только для какого нибудь трактира, а не для дворца. Длинныя стѣны заняты живописью, а въ узкихъ — по три окна съ ломанными углами сверху и съ маленькими матовыми стеклами, вокругъ которыхъ симметрично расположены желтыя, синія и темнорозовыя стекла. Я боюсь, что много занялъ мѣста описаніемъ этихъ двухъ главныхъ памятниковъ Исяагани, а то я долженъ былъ бы описать шесть картинъ, находящихся здѣсь и составляющихъ гордость испаганцевъ. Эти картины изъ персидской исторіи и дѣйствительно лучшія изъ всѣхъ, которыя я видѣлъ, хотя онѣ далеки отъ. совершенства.
Вообще же удивленіе испаганцевъ передъ этими картинами такъ велико, что я, признаюсь, боялся открыто высказать свое мнѣніе и вмѣстѣ съ ними восклицалъ: хейли-хубъ! (прекрасно!), но въ нихъ, при живости красокъ, не достаетъ ерспективы, рисунка и идеи.
Въ Испагани послѣ Чагаръ-Бага, упомянутой мной аллеи съ чинарами, по-моему, нѣтъ ничего лучше Мейданэша — Царской площади, которая при шахѣ Аббасѣ называлась собственно Мейданэ-Накше-Джаганъ, т. е. площадь представленія міра; она была обсажена деревьями и имѣла нѣсколько павильоновъ, изъ которыхъ одинъ, Али-Капи, есть еще до сихъ поръ, а другой, въ которомъ были часы съ замѣчательнымъ механизмомъ, изчезъ безслѣдно. Эта площадь служила для смотра войскъ и для народныхъ гуляній и зрѣлищъ. Послѣ шаха Аббаса и она, какъ и вся Испагань, начала приходить въ упадокъ; стѣна, окружавшая ее, постепенно разрушалась, а самая площадь превращалась въ базаръ, такъ что ко времени пріѣзда нынѣшняго правителя Испагани принца Зеллэ-султана, неизвѣстно какими путями, вся уже находилась въ рукахъ духовенства, которое прекрасно эксплоатировало ее, сдѣлавъ въ стѣнѣ капельныя лавочки и отдавая ихъ и самую площадь по клочкамъ за дорогую цѣну. Говорятъ, по безпорядку и поразительной нечистотѣ это было самое скверное мѣсто въ Испагани. Зеллэ-султанъ сейчасъ же началъ походъ противъ духовенства, доказалъ, что эта площадь должна принадлежать правительству и велѣлъ въ извѣстный срокъ очистить ее. Затѣмъ, по его же приказанію, сдѣлали кругомъ нея неширокій каналъ для воды, обсадили его деревьями, устроили нѣсколько колодцевъ для питья, сдѣлавъ надъ ними хорошенькіе павильончики, такъ что теперь видъ площади замѣчательный, а двѣ мечети, павильонъ
Али-Капи и ворота на базары придаютъ ей особенно интересный характеръ. Одна изъ мечетей, называемая Шасчедэша, т. е. царская мечеть, относится ко времени шаха Аббаса, — чисто арабскаго стиля, съ однимъ громаднымъ куполомъ и четырьмя минаретами; все, конечно, выложено цвѣтными изразцами. Видъ замѣчательный, и жалѣю, что не могу дать подробнаго описанія. Часть ея внутри я видѣлъ, но проникнуть туда не могъ, хотя мой обязательный проводникъ и совѣтовалъ мнѣ переодѣться персіяниномъ; мнѣ была какъ-то противна мысль хитростью врываться въ святое мѣсто. Послѣ моего путешествія во мнѣ живетъ увѣренность, что скоро, по крайней мѣрѣ въ Испагани, иностранцы будутъ имѣть свободный доступъ въ мусульманскіе храмы.
Этой мечети почти триста лѣтъ; она была реставрирована Фетхъ-Али-Шахомъ и Зеллэ-Султаномъ только внутри. Эта мечеть безспорно составляетъ лучшее украшеніе Испагани вообще и Мейданэша въ частности.
Другая мечеть Масчедэ-Шейхъ-Лотъ, т. е. мечеть патріарха Лота, — недалеко отъ первой, очень древняя и безъ двора, а входятъ прямо въ корридоръ, идущій внутри вокругъ мечети и образующій громадный кругъ, надъ которымъ возвышается громадный куполъ, обложенный желтымъ изразцомъ, по которому, въ видѣ черныхъ линій, идутъ разныя фигуры. Порталъ и входъ выложены сталактитами изъ изразцовъ. Относительно этой мечети есть преданіе, которое говоритъ, что она нѣкогда была храмомъ огнепоклонниковъ.
Противъ этой мечети, на другой сторонѣ площади; есть двухъэтажный павильонъ Али-Капи, т. е. ворота Али, священныя для персіянъ по слѣдующей причинѣ. Шахъ Аббасъ велѣлъ вылить изъ серебра такія-же ворота, какія были въ меджефѣ, въ томъ храмѣ, гдѣ покоится первый шіитскій имамъ Али, и послалъ ихъ туда съ просьбой обмѣнить ихъ на деревянныя. Его просьба конечно была уважена и неджефскія ворота торжественно были привезены въ Испагань и сдѣлались святыней для народа. Гдѣ-то я читалъ, что эти ворота замѣчательной работы, но это положительно невѣрно: грубо сколоченныя сажени въ четыре доски, съ желѣзными скрѣпами, составляющими продолженіе громадныхъ крюковъ, на которыхъ ворота повѣшены, вотъ и все. Входъ завѣшенъ желѣзной цѣпью, которая вся увѣшена лоскутками и ленточками разныхъ матерій и разныхъ цвѣтовъ, прибавлю — и разной чистоты. Правовѣрные персіане, а чаще всего персіянки приходятъ сюда молиться и высказываютъ свои сокровеннѣйшія желанія: одна проситъ у Али жениха, другая желаетъ быть матерью, третья желаетъ денегъ и т. д., и въ знакъ памяти, чтобы святой пророкъ не забылъ о приходившей, каждая вѣшаетъ какой нибудь лоскутокъ. По дорогѣ изъ Тегерана въ Рештъ, я, помню, видѣлъ нѣчто подобное. Мы спускались съ горы; вдругъ провожавшій меня персъ согнулся, положивъ руки на бедра, и началъ усиленно кланяться передъ чѣмъ-то, громко взывая «я Али!» «я имамъ!» (о, Али! о, святой!). Подъѣзжаю и вижу гранатовый кустъ, весь увѣшенный лоскутками и ленточками. — Спрашиваю у перса, — что это такое. — Это могила святаго, похороненнаго здѣсь при дорогѣ. Народъ очень уважаетъ его и обращается къ нему съ своими просьбами. — Но вернемся къ воротамъ Али. Когда я прошелъ черезъ нихъ, то это уже было оскорбленіемъ святыни: какой-то грязный дервишъ, сидѣвшій на корточкахъ и тянувшій кальянъ, дико посмотрѣлъ на насъ и что-то грубо проворчалъ, но полковникъ прикрикнулъ на него, и мы по скверной лѣстницѣ поднялись на террасу, съ которой нѣкогда шахъ Аббасъ любовался дѣйствительно прекраснымъ видомъ и смотрѣлъ на маневры своихъ войскъ. Теперь эта терраса въ жалкомъ видѣ, и нѣтъ сомнѣнія, что она, какъ и находящійся надъ ней потолокъ, поддерживаемый деревянными колоннами, скоро рухнутъ, и этотъ интересный памятникъ будетъ навсегда потерянъ для человѣчества. На балконѣ я видѣлъ два писанныхъ красками портрета: европейка въ костюмѣ XVIIІ-го вѣка и одна грузинка.
Здѣсь еще нужно упомянуть о воротахъ, ведущихъ въ Базаръ Кайзеріэ — Царскій базаръ. Съ двухъ сторонъ есть павильончики, называемые Накарэхано, домъ древней персидской музыки, которая впрочемъ и теперь еще играетъ по вечерамъ, чтобы поддержать преданіе, и состоитъ изъ большихъ барабановъ, длинной трубы — кярна, изъ маленькаго духоваго инструмента, похожаго на флейту съ грубымъ тембромъ, сорна. Надъ воротами портретъ шаха Аббаса и три окна, находящіяся въ комнатѣ даруги, который завѣдуетъ базарами и ночью совершаетъ обходъ по городу. Внутри за воротами прежде былъ монетный дворъ Заграбъ-ханэ, теперь обращенный въ лавку, принадлежащую какому-то голландцу.
Еще надо упомянуть о Медрессэ-Мадареша, Медресее (школа) матери шаха-султана Хуссейна, послѣдняго изъ Сефевидовъ, построенная въ 1302—1305 году нашей эры. Весь низъ громаднаго купола исписанъ куфическими (древне-арабскими) надписями изъ изразцовъ. Внутри двора небольшой садъ, кругомъ котораго идутъ комнатки безъ оконъ, съ одной дверью только; здѣсь по нѣскольку учениковъ занимаются вмѣстѣ. Мебели никакой, только посрединѣ стоитъ въ аршинъ вышиной деревянная тумбочка, на которую сидящій поджавши ноги ученикъ кладетъ громадную книгу и усиленно роется въ ней, ища начала всѣхъ началъ мусульманской мудрости. Внизу же, между комнатками, есть громадная терраса съ разукрашенными стѣнами и потолкомъ: здѣсь происходятъ словесныя состязанія учениковъ съ учителемъ, конечно ученымъ муллой. На верху, надъ комнатами, идетъ рядъ еще меньшихъ комнатъ, устланныхъ тѣми же коврами, которые были при основаніи школы и называются зилю, т. е. такими коврами, которымъ теперь 580 лѣтъ, если взять годъ окончательной постройки Медрессэ 1305. Въ Медрессэ два минарета, изъ которыхъ на одномъ изъ настоящаго золота шпицъ въ формѣ золотой звѣзды; съ другаго минарета, очень высокаго, шпицъ былъ украденъ неизвѣстно кѣмъ и до сихъ поръ не отысканъ. Это Медрессэ, въ смыслѣ декоративнаго искусства, могло бы быть неисчерпаемымъ источникомъ для орнаментальныхъ рисунковъ по его удивительному разнообразію и благородному сочетанію красокъ. Признаюсь, въ своихъ блужданіяхъ по Европѣ я нигдѣ и никогда не видалъ ничего подобнаго. Это главные памятники въ центрѣ Испагани, но есть еще нѣсколько на другой сторонѣ рѣки Зендэруда; такъ, почти заброшенный Дворецъ Сефевидовъ, около него разваливающійся теперь Аинаханэ — Зеркальный домъ, который навѣрно скоро рухнетъ, и Ламакъ-данъ, родъ круглой небольшой бесѣдки въ два этажа.
Говоря такъ подробно объ Испагани, нельзя не сказать нѣсколькихъ словъ объ ея окрестностяхъ. Онѣ гораздо лучше самого города, который въ общемъ, кромѣ Чагаръ-Бага и площади Мейданэша, представляетъ груду глины, скрываемую садами, которыхъ по окраинамъ города имѣется достаточно. Испаганская равнина считается одной изъ плодороднѣйшихъ въ Персіи: кромѣ фруктовъ и плодовъ, на ней хорошо родится табакъ, хлопчатникъ, клещевина, марена, шафранъ и, кромѣ того, ячмень и пшеница. Испаганскій виноградъ неваженъ и гораздо хуже по своему качеству, чѣмъ ширазскій: это видно и на винахъ: ширазское несравненно выше испаганскаго. Всѣ ноля, какъ и самый городъ, орошаются рѣкою Зендэрудомъ, единственнымъ виновникомъ существованія Испагани, и нѣсколькими источниками, проведенными съ горъ, обрамляющихъ равнину съ двухъ сторонъ и придающихъ окрестностямъ ея особенно интересный и живописный видъ. Прибавьте еще къ этому многочисленныя голубятни, разбросанныя тамъ и сямъ, и видъ будетъ прелестный. Эти голубятни имѣютъ видъ громадныхъ цилиндрическихъ башенъ, въ которыхъ сотнями тысячъ разводятъ голубей нарочно для удобренія полей; такой способъ полученія удобренія весьма практикуется въ Персіи, какъ единственно самый надежный, за неимѣніемъ богатыхъ пастбищъ и стадъ. По другую сторону Зендэруда есть какъ бы предмѣстье Испагани, это — Джульфа, населенная исключительно армянами и европейцами, самымъ трудолюбивымъ элементомъ въ Испагани. Здѣсь есть армянская церковь съ армянскимъ епископомъ, множество садовъ и совершенно европейскій образъ жизни, хотя внѣшность домовъ и улицъ ничѣмъ не отличается отъ персидскихъ ни архитектурой, ни чистотой. Благодаря Зеллэ-султану, армяне находятся въ привиллегированномъ положеніи. Ихъ торговля находится въ самой Испагани, куда они пріѣзжаютъ днемъ, а часамъ къ 7—8 вечера возвращаются въ свою Джульфу.
Въ заключеніе моего письма объ Испагани я хочу сказать нѣсколько словъ о персидскомъ искусствѣ, т. е. объ архитектурѣ, живописи и музыкѣ, такъ какъ ваяніе совершенно неизвѣстно персіянамъ. Мы привыкли ожидать отъ архитектуры чего-то грандіознаго, импонирующаго на наше зрѣніе и на наши нервы.
Въ персидской архитектурѣ это совершенно отсутствуетъ: она не отличается вышиной и поражаетъ васъ не смѣлостью выполненія плана, а мелкой отдѣлкой внутри въ видѣ сталактитовыхъ потолковъ изъ зеркальныхъ кусочковъ, или вызолоченныхъ и расписанныхъ красками сталактитовъ, мелкихъ лѣпныхъ рисунковъ на потолкѣ, стѣнахъ и окнахъ, или въ видѣ рамъ съ разноцвѣтными стеклышками. Въ этомъ выразился весь характеръ персіянъ: ничего величаваго, смѣлаго, независимаго, безконечное множество изгибовъ при небольшомъ количествѣ основныхъ качествъ души. Уничтожьте сталактитовыя углубленія въ потолкахъ и лѣпныя украшенія на стѣнахъ и окнахъ — и ничего не останется, кромѣ неуютныхъ комнатъ, лишенныхъ самыхъ обыкновенныхъ человѣческихъ удобствъ. Откиньте мысленно гибкость персидскаго характера, маскирующую его, и вы только получите полнѣйшую пустоту душевную, не интересную ли въ какомъ отношеніи для европейца, вообще богатаго индивидуальною психическою жизнью. Возьмемъ теперь живопись, и мы столкнемся съ такимъ же явленіемъ, какъ и въ архитектурѣ: въ персидской картинѣ играютъ важную роль краски и главное дѣйствующее лицо, которое нарочно представляется больше, чѣмъ даже позволяетъ величина картины; за то идея, перспектива и рисунокъ не играютъ въ ней никакой роли. И здѣсь опять персіянинъ вылился вполнѣ: все его внутреннее ничтожество и пустота душевная прикрываются одеждой яркихъ цвѣтовъ и внѣшней казовой роскошью. Можетъ быть, мы будемъ счастливѣе въ пѣснѣ, этомъ зеркалѣ и мѣрилѣ народной поэзіи. Національныхъ музыкальныхъ инструментовъ въ нашемъ смыслѣ слова нѣтъ, но есть только свирѣль, собственно двѣ камышевыя дудочки, которыя вставляютъ въ ротъ подъ угломъ и на которыхъ выигрываютъ въ удивительно однообразныхъ звукахъ бѣдныя содержаніемъ пѣсни, въ которыхъ обыкновенно говорится — какъ одинъ увезъ дѣвицу, а другой погнался за ними и убилъ противника или самъ закололъ себя кинжаломъ съ горя. Въ пѣніи пѣсенъ обыкновенно играетъ роль не мотивъ, а долгая трель, какое то задерживаніе словъ въ горлѣ, что производитъ на васъ убійственно раздражающее впечатлѣніе, такъ что вы не знаете куда дѣться отъ этой мертвящей музыки.
Когда мы пріѣхали въ Испагань, то его высочество принцъ Зеллэ-султанъ былъ на охотѣ, которой онъ обыкновенно посвящаетъ нѣсколько недѣль въ году. Въ его отсутствіе мы были прекрасно приняты и обласканы намѣстникомъ Испагани Наиболь-Хакума-мирза-Сулейманъ-ханомъ. Черезъ нѣсколько дней послѣ нашего пріѣзда прибылъ и принцъ, но я въ это время заболѣлъ и цѣлыхъ двѣ недѣли не могъ представиться его высочеству. Нужно было видѣть, сколько вниманія было проявлено ко мнѣ со стороны принца: онъ прислалъ ко мнѣ своего молодаго симпатичнаго доктора Мирзу-Шейхъ-Могамета, который каждый день утромъ и вечеромъ долженъ былъ приходить ко мнѣ и дѣлить со мной время. Наконецъ, 30-го іюля я представился его высочеству. Конечно, заранѣе просили у него разрѣшенія, которое и послѣдовало въ такой формѣ: «за часъ до заката солнца». За столько-то часовъ до заката или до восхода солнца — это обыкновенная формула, употребляемая высшими персидскими сановниками, когда у нихъ спрашиваютъ позволенія представиться, будь то персіянинъ или европеецъ. Къ назначенному времени намъ прислали верховыхъ лошадей, и я съ своимъ спутникомъ и четырьмя лакеями направился во дворецъ. Проѣхавъ цѣлый рядъ узкихъ улицъ, съ высокими глиняными заборами, мы приблизились къ воротамъ дворца, гдѣ толпилось безконечное количество кричавшихъ безъ всякаго смысла слугъ и ржавшихъ лошадей. Мы сошли съ лошадей и направились къ воротамъ, затянутымъ цѣпью. Около нихъ стояли два солдата личной гвардіи его высочества. Когда мой спутникъ Мирза-Джафаръ, такъ любезно служившій мнѣ за переводчика, шепнулъ этимъ сынамъ Марса одно слово, насъ сейчасъ же пропустили, и мы вошли во дворъ, раздѣленный на двѣ половины: направо садъ съ кругомъ для оркестра музыки, а слѣва — гимнастика, ровъ и другія приспособленія для упражненія солдатъ. Это мѣсто называется «Чагаръ-Хоусъ (Четыре Лужи) и содержится очень чисто. Въ этотъ часъ тутъ была собрана масса солдатъ и офицеровъ въ австрійской формѣ, т. е. въ какихъ то сѣренькихъ брюкахъ съ краснымъ кантомъ и въ такомъ же однобортномъ пиджакѣ съ золотыми петличками на концахъ воротника вмѣсто погоновъ. По спрыснутой водой дорожкѣ, вымощенной крупнымъ булыжникомъ, мы прошли прямо въ Багэ-Качъ, садъ около дворца Зеллэ-султана. Это большой, довольно красивый садъ, съ трехъ сторонъ котораго находятся помѣщенія для высшихъ чиновниковъ и приближенныхъ принца, какъ-то: его зятя Соуреметъ-Доуля — главнокомандующаго, Бонаподъ-Молька — министра присутствія, Мушироль-Молька — министра податей, Наиболь-Хокума — намѣстника Испагани, и др. Вдругъ я услыхалъ рѣзкій, непріятнаго тембра голосъ, что-то громко говорившій повелительнымъ тономъ. Я сейчасъ же догадался, что это былъ принцъ; то же мнѣ подтвердилъ, и мой спутникъ.
Цѣлая масса придворныхъ, въ своихъ черныхъ суконныхъ шапочкахъ „коля“ и въ высокихъ бараньихъ шапкахъ, боязно столпилась на одной аллеѣ и шепотомъ перекидывалась другъ съ другомъ словами. Жалко было смотрѣть на этихъ трепетавшихъ за себя людей: на каждомъ лицѣ читался самый серьезный и безграничный страхъ. Конечно, если встать на ихъ мѣсто и посмотрѣть на положеніе съ ихъ точки зрѣнія, то будетъ не до смѣха: ихъ честь, имущество и самая жизнь зависятъ отъ одного взгляда, отъ одного слова правителя. Наконецъ, рѣзкій голосъ затихъ, въ толпѣ послышалось выразительное „идетъ!“ и дѣйствительно съ противоположной отъ насъ стороны сада съ министромъ податей появился самъ Зеллэ-султанъ, довольно полная, невысокаго роста фигура, въ персидской „коля“ и въ европейскомъ сѣренькомъ костюмѣ. Круглое лицо, орлиный носъ, пара крупныхъ усовъ на подобіе піявокъ и повелительный взглядъ, — вотъ въ нѣсколькихъ словахъ портретъ принца. При его появленіи всѣ придворные склонили головы на лѣвую сторону груди и многіе изъ нихъ приложили правую руку къ сердцу, принявъ самую почтительную позу. Когда принцъ приблизился ко мнѣ, то я по-французски выразилъ ему свое счастье, что наконецъ лично вижу его высочество въ его столицѣ и лично могу засвидѣтельствовать ему свое удивленіе его дѣятельности на пользу Персіи и его симпатіямъ, которыя онъ питаетъ къ Европѣ и европейцамъ. Затѣмъ я сердечно поблагодарилъ его за все то вниманіе которое уже успѣлъ видѣть съ его стороны, не имѣвъ еще счастія представиться ему. Принцъ, разставивъ ноги, засунувъ руки въ карманъ и устремивъ на меня свой умный глазъ (другимъ онъ коситъ), очень терпѣливо выслушалъ меня, потомъ сказалъ по-персидски: „Хотя вы и заболѣли по прибытіи въ Иснагань, но я надѣюсь, что скоро поправитесь: такъ обыкновенно бываетъ со всѣми европейцами, пріѣзжающими сюда. Надѣюсь, что цѣль вашего путешествія будетъ достигнута, и вы, погостивши у насъ, счастливо воротитесь въ Москву. Поперсидски говорятъ, продолжалъ онъ, что нѣкоторые своимъ появленіемъ какъ бы приносятъ хорошія извѣстія. Вы изъ ихъ числа, потому что я только-что получилъ телеграму, что бунтовщики въ Керманшахѣ разбиты и 300 человѣкъ взято въ плѣнъ“. Затѣмъ, прибавивъ, что я во всякое время могу видѣть его, его высочество отпустилъ меня.
Личность принца Зеллэ-султана — такое замѣчательное явленіе само по себѣ, что быть въ Персіи и не познакомиться съ ней и съ ея дѣятельностью — просто преступленіе. Хотя его всѣ называютъ Зеллэ-султаномъ, т. е. тѣнью султана, но это не имя его, а только часть громаднаго титула, который читается такъ: его высочество, свѣтлѣйшій, священнѣйшій, славнѣйшій, самый похвальный, высочайшій, счастливѣйшій, важнѣйшій, величайшій, принцъ, десница государства, тѣнь султана, султанъ-Масудъ-мирза. Принцъ — старшій сынъ его величества Шахинша, царя царей. Объ его дѣтствѣ вообще мало извѣстно; одно только можно положительно сказать, что принцъ всегда отличался замѣчательной любознательностью, которая впрочемъ оставалась безъ удовлетворенія, потому что его воспитаніе, говорятъ, велось съ большой небрежностью. И не смотря на это, онъ поражаетъ европейца своимъ свѣтлымъ умомъ, положительнымъ знаніемъ исторіи и политическаго положенія главныхъ государствъ міра, такъ что вообще трудно сказать, что представлялъ бы изъ себя этотъ человѣкъ, если бы получилъ европейское образованіе и лично видѣлъ Европу.
Зеллэ-султанъ выступилъ въ роли политическаго дѣятеля въ первый разъ, начиная съ 1874 года, когда по всей Персіи широкой волной прошло всеобщее неудовольствіе, потому что всюду царилъ произволъ и насиліе, положеніе торговли было ужасное, а земледѣльцевъ отчаянное, благодаря полному отсутствію законности и полной безнаказанности намѣстниковъ и губернаторовъ. Въ Испагани даже вспыхнуло возмущеніе, принявшее очень серьезные размѣры. Въ Тегеранѣ при дворѣ произошелъ серьезный переполохъ. Шахъ растерялся и не зналъ кому поручить усмиреніе возмущенія и умиротвореніе края. Послѣ долгихъ колебаній выборъ палъ на Зеллэ-султана, который блестящимъ образомъ оправдалъ ожиданія своего отца и тегеранскаго двора. Его высочество, хотя еще тогда очень молодой человѣкъ, лѣтъ 27, сразу обнаружилъ замѣчательныя способности хорошаго и умнаго администратора. Исполняя волю шаха, онъ отправился въ Испагань и сейчасъ же- принялся за упорядоченіе управленія, водвореніе спокойствія и обезпеченіе безопасности. Для этого прежде всего онъ началъ войну съ чиновниками, извѣстными взяточниками и грабителями, удаляя ихъ со службы и замѣняя своими, лично извѣстными ему, людьми изъ разныхъ провинцій. Всѣмъ былъ открытъ доступъ къ нему: всякій, старый и малый, богатый и бѣдный, могъ свободно идти къ нему и просить помощи или правосудія. Вторымъ его дѣломъ было учрежденіе существующаго до сихъ поръ „Диванъ-ханэ“, судилища для городскихъ уголовныхъ и важныхъ гражданскихъ дѣлъ. Этотъ судъ былъ построенъ на новыхъ, совершенно неизвѣстныхъ въ Персіи, началахъ. Разбирательство должно было производиться въ немъ въ присутствіи нѣсколькихъ представителей: отъ гражданъ, намѣстника города, отъ духовенства — шейхъ-уль-ислама и отъ его высочества — личнаго его секретаря. Такимъ образомъ этимъ новымъ порядкомъ разбирательства въ судопроизводство вносилась уже нѣкоторая гарантія правосудія, чего до него не было въ Персіи. Затѣмъ онъ обратился къ разбѣжавшимся во время безпорядковъ купцамъ, приглашая ихъ вернуться въ столицу и обѣщая имъ свое содѣйствіе и покровительство. Но торговля все-таки не могла идти по причинѣ отсутствія безопасности и поразительно наглаго воровства въ городѣ. Тогда Зеллэ-султанъ выкинулъ такую штуку, которой обманулъ и самихъ воровъ. По примѣру своихъ предшественниковъ, онъ вошелъ въ стачку съ ними, принималъ отъ нихъ ворованныя вещи, пока не узналъ всѣхъ главныхъ вожаковъ. Они, чувствуя свою безопасность, не особенно и скрывались. Тогда онъ велѣлъ всѣхъ перехватать и посадить въ тюрьму, а всѣ ворованныя вещи возвратить ихъ хозяевамъ. Благодаря такой мѣрѣ, съ тѣхъ поръ воры изъ Испагани изчезли и теперь въ ней такъ тихо и спокойно, что можно удивляться.
Конечно, это надо приписать не поднятію нравственности въ народѣ, а страху передъ тѣми ужасными наказаніями, которыя до сихъ поръ еще практикуются во всей Персіи. Самое легкое наказаніе, это — палки по пятамъ; затѣмъ отрѣзываютъ уши, на что впрочемъ имѣетъ право только одинъ шахъ, а губернаторамъ и правителямъ предоставлено право рѣзать только мочки ушей; отрѣзываютъ носъ, продѣваютъ черезъ носовой хрящъ толстую иглу и на веревкѣ водятъ по базарамъ; продѣваютъ черезъ ахилловы жилы у ступни ногъ веревку и связываютъ ею ноги, — нужды нѣтъ, что она гніетъ и въ ранахъ заводятся черви; отрѣзываютъ руки, ноги, употребляютъ пытки съ огнемъ, производятъ задушеніе веревкой, пригвождаютъ ухомъ къ двери, наконецъ отрѣзываютъ голову и это самое легкое наказаніе для преступниковъ. Самъ принцъ выразился слѣдующимъ образомъ о наказаніяхъ вообще, когда рѣчь зашла объ одномъ случаѣ, бывшемъ до нашего пріѣзда, когда преступника водили по базарамъ.
Мы не можемъ обойтись безъ такихъ наказаній, — сказалъ онъ: не забудьте, что мы азіаты и находимся въ Азіи. У васъ, въ Европѣ, всѣ дѣла дѣлаются слугами, а государямъ остается только подписывать бумаги и санкціонировать дѣйствія своихъ слугъ. У васъ, такъ сказать, садъ розъ, изъ котораго удалены шиповникъ, капуста и всякое другое свинство, а у насъ весь садъ только и состоитъ изъ нихъ, и если попадется въ немъ роза или двѣ, то стоитъ ли изъ-за нихъ дѣлать исключеніе?» Эту свою общую мысль его высочество пояснилъ слѣдующимъ образомъ: «Если нашъ крестьянинъ узнаетъ, что за воровство только сажаютъ въ тюрьму и даютъ хлѣбъ и воду, а за убійство ссылаютъ, то завтра надо будетъ всю Персію посадить въ тюрьму. Мы пока должны дѣйствовать страхомъ, — другихъ средствъ еще нѣтъ у насъ». Не правда ли, эти слова принца ярко иллюстрируютъ современное положеніе Персіи? Теперь интересно спросить: когда же отъ страха перейдутъ къ сознательному воздѣйствію на персидскій народъ? когда же примутся за его воспитаніе? Вѣдь на палкѣ да варварскихъ пыткахъ далеко не уѣдешь. И дѣйствительно-ли персидскіе правители все сдѣлали для народа, чтобы сказать, что кромѣ страха и пытокъ въ ихъ распоряженіи нѣтъ другихъ средствъ?
Зеллэ-султанъ безспорно составляетъ исключеніе изъ цѣлаго ряда персидскихъ правителей. Это- видно изъ его образа жизни и дѣятельности. Вотъ какъ онъ проводитъ свой день. Встаетъ въ 6 часовъ утра, около часа занимается гимнастикой по-европейски; послѣ этого одѣвается и пьетъ чай. Затѣмъ къ нему является министръ присутствія Вонаноль-Молькъ и читаетъ письма, полученныя отъ разныхъ губернаторовъ. На экстренныя письма отвѣчается сейчасъ же телеграмой или письменно, а обыкновенныя письма укладываются по порядку для отвѣта въ назначенный для того день, именно въ понедѣльникъ. Чтеніе писемъ продолжается часа два и въ это время хальватъ, т. е. никто не допускается къ его высочеству. Послѣ этихъ двухчасовыхъ занятій хальватъ мишекянатъ, т. е. хальватъ прекращается, и всякій можетъ явиться къ его высочеству и просить о чемъ угодно. Это до обѣда. Принцъ обѣдаетъ сидя на тюфякѣ приблизительно въ четверть толщиной. Передъ нимъ разстилается скатерть, на которую ставятся блюда съ пилавомъ и соусами; онъ указываетъ чего дать, и ему накладываютъ на тарелки и подаютъ. Во время обѣда являются нѣсколько человѣкъ ученыхъ и докладываютъ переводы изъ иностранныхъ газетъ: Times, Daily News, Temps, Norddeutsche Allgemeine Zeitung, которой я впрочемъ не видалъ, и нашей петербургской газеты Journal de St-Pétersbourg. Ученые мужи дѣлаютъ докладъ, а его высочество, облокотившись на длинную пуховую подушку — мутакк''а, слушаетъ и немного дремлетъ. Прежде принцъ спалъ послѣ обѣда, но потомъ нашелъ, что много дорогаго времени пропадаетъ даромъ, поэтому отказался отъ сна. Это чтеніе продолжается около трехъ часовъ. Если кончаютъ раньше за неимѣніемъ матеріала, то еще читается исторія персидская или всеобщая. Затѣмъ принцъ одѣвается въ военную форму и съ барабаннымъ боемъ, въ сопровожденіи человѣкъ 20—30 изъ своей гвардіи, торжественно выѣзжаетъ верхомъ на лошади на знакомую уже намъ площадь «Чагаръ-Хоусъ», смотритъ на ученье своихъ солдатъ и самъ иногда принимаетъ участіе. Это продолжается часа полтора или два. Затѣмъ онъ ворочается въ Багэ-Качъ, садъ около дворца, о которомъ говорилось выше. Здѣсь опять хальватъ и только министры находятся въ его присутствіи. Послѣ того часа два-три онъ принимаетъ рапорты отъ разныхъ частей войскъ и отъ испаганскихъ властей до времени ужина. Ужинъ подается такъ же, какъ и обѣдъ. Послѣ ужина, такъ около 10 часовъ вечера, его высочество направляется въ гендэрунъ (гаремъ), гдѣ и остается до утра.
Военное дѣло — душа Зеллэ-султана, а войско — любимое дѣтище его, на которое онъ не жалѣетъ денегъ и которое поражаетъ европейца своей выправкой, опрятной формой и своимъ интеллигентнымъ видомъ. Среди этой азіатской дичи его войско, безъ всякаго преувеличенія, представляетъ пріятное по своей неожиданности зрѣлище. Это оазисъ среди пустыни. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ войскѣ Зеллэ-султана, какъ и у шаха, были европейскіе инструкторы, преимущественно австрійцы, которымъ почему-то очень посчастливилось въ Персіи. Изъ всѣхъ европейскихъ войскъ великихъ державъ австрійское считается самымъ слабымъ по своей дисциплинѣ и самымъ изысканнымъ по формѣ. Первое обстоятельство, конечно, не было извѣстно шаху во время его путешествія по Европѣ, а второе должно быть было рѣшающимъ при выборѣ инструкторовъ. У Зеллзсултана они были немного лѣтъ, а затѣмъ подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ были уволены, такъ что теперь въ Испагани нѣтъ больше ни одного, а въ Тегеранѣ осталось очень мало, въ числѣ которыхъ есть и одинъ русскій инструкторъ казаковъ его величества шаха. Кто же заступилъ мѣста выбывшихъ инструкторовъ? Персіяне. Будучи очень способными отъ природы, они скоро усвоили себѣ европейскую военную науку — если не во всемъ ея объемѣ и глубинѣ, то въ практическомъ ея приложеніи, и теперь продолжаютъ усовершенствоваться подъ руководствомъ такихъ замѣчательно добросовѣстныхъ и даровитыхъ руководителей, какъ самъ его высочество Зеллэ-султанъ, его зять Соуреметъ-Доуля — главнокомандующій и замѣчательно симпатичный командующій войсками Керимъ-Ага. Послѣдній могъ бы служить образцомъ для генераловъ всѣхъ странъ, какъ нужно относиться къ дѣлу: во всякое время и всюду присутствуетъ самъ, не обращая вниманія ни на какую погоду, къ очевидному ущербу для своего здоровья. За то плодомъ его усилій и является войско, невольно обращающее на себя вниманіе европейца.
Благодаря замѣчательной любезности и предупредительности Керимъ-Ага, я могъ очень подробно видѣть кавалерійскія казармы, помѣщенныя въ знаменитомъ по своей постройкѣ караванъ-сараѣ шаха Султана-Хуссейна изъ династіи Сефевидовъ. Подобно другимъ сооруженіямъ, и этотъ караванъ-сарай былъ заброшенъ и съ каждымъ годомъ разрушался все болѣе и болѣе и, конечно, скоро развалился бы, если бы практическій взглядъ принца не обратилъ на него вниманія. Теперь это навѣрное лучшія казармы во всей Персіи; громадный квадратный дворъ, вокругъ котораго идетъ въ два этажа балконъ съ безконечнымъ количествомъ комнатъ для офицеровъ и солдатъ; посрединѣ двора течетъ рѣка, черезъ которую перекинутъ мостъ и сдѣлано каменное возвышеніе для сидѣнья по вечерамъ въ лѣтнюю пору, когда особенно душно. Съ одной стороны казармъ помѣщается цейхаузъ, который я видѣлъ во всѣхъ подробностяхъ. Представьте себѣ рядъ большихъ комнатъ, отмѣченныхъ литерами и нумерами: въ одной находится складъ только-что присланныхъ изъ Вѣны ружей, заряжающихся съ казенной части, въ другой — пистолеты, въ третьей — солдатское платье, въ четвертой — сапоги, въ пятой — сбруя для лошадей, въ шестой — колодки для сѣделъ и т. д., и весь этотъ громадный запасъ содержится въ удивительномъ порядкѣ и чистотѣ. Такой цейхаузъ выдержитъ сравненіе съ какимъ угодно европейскимъ.
Недалеко отъ кавалерійскихъ казармъ помѣщаются артиллерійскіе бараки, — иначе я не смѣю назвать этого низенькаго одноэтажнаго зданія, раздѣленнаго на рядъ комнатъ, въ которыхъ такъ же, какъ и въ кавалерійскихъ, помѣщается по четыре человѣка; внутри нѣтъ никакой мебели, а только на полу разостланъ войлокъ, на которомъ въ повалку спятъ солдаты; для каждаго изъ нихъ въ стѣнѣ есть углубленіе на подобіе окошка, куда они ставятъ свои оловянныя чашки и глинянные кувшины для воды. На стѣнахъ развѣшено оружіе. Вообще чистота и порядокъ замѣчательные, и нѣтъ такой подробности, на которую не было бы обращено вниманія. Здѣсь мой обязательный и симпатичный чичеронэ, полкови. Абдулъ-Хуссейнъ-ханъ, показалъ намъ новыя горныя орудія, заряжающіяся съ казенной части и легко переносимыя, а также дальнобойныя новой системы, полученныя изъ Австріи. Передъ нами было сдѣлано примѣрное ученье наведенія орудій на видимую цѣль и на невидимую, и надо правду сказать, что солдаты, не торопясь, съ очевиднымъ пониманіемъ, очень толково исполняли свое дѣло; вообще видно было, что они сознательно исполняли что имъ приказывали. Здѣсь я считаю умѣстнымъ сказать еще разъ, что послѣ того какъ я видѣлъ въ Персіи столько дичи, я никакъ не ожидалъ встрѣтить въ Испагани порядка совсѣмъ на европейскій ладъ: здѣсь, очевидно, лучше воспользовались услугами европейцевъ, чѣмъ въ Тегеранѣ, гдѣ собственно общенія съ Европой больше.
По-персидски есть выраженіе: « если хочешь привязать къ себѣ войско, хорошо содержи его.» Зеллэ-султанъ, очевидно, очень хорошо постигъ эту истину и для солдатъ ничего не жалѣетъ, чтобы только привязать ихъ къ себѣ. Что онъ ищетъ популярности между ними, это видно изъ его отношенія къ ихъ начальникамъ: онъ скорѣе приметъ сторону солдата, нежели начальника. Мнѣ извѣстно нѣсколько случаевъ, хорошо иллюстрирующихъ это. Разъ принцъ былъ въ провинціи Магаллатъ. Тамъ стоялъ полкъ, въ которомъ полковникъ обижалъ солдатъ: такъ напр. у одного онъ задержалъ пять тумановъ (20 рублей на наши деньги). Солдатикъ пожаловался Зеллэ-султану. Послѣдній приказалъ полковнику уплатить солдату 25 тумановъ за пять, да 10 тумановъ за оскорбленіе чести солдата, затѣмъ велѣлъ вывѣсить въ полку такое объявленіе: «каждый солдатъ, въ случаѣ обиды его полковникомъ, обязанъ донести объ этомъ его высочеству, а если не донесетъ, то — голову долой; точно также и полковникъ будетъ оштрафованъ за каждую задержанную копѣйку сотней, а послѣ трехъ разъ — голову долой». Въ другой разъ одинъ солдатъ послѣ смотра пожаловался Зеллзсултану на одного офицера, который не уплатилъ ему жалованья. На вопросъ принца, почему это такъ, офицеръ отвѣтилъ, что забылъ. Тогда принцъ велѣлъ раздѣть ихъ обоихъ и платье офицера надѣть на солдата, а солдатское надѣть на офицера, сказавъ послѣднему, что онъ долженъ еще учиться бытъ офицеромъ.. Въ Персіи разсказываютъ много подобныхъ случаевъ, но и этихъ двухъ, думаю, достаточно для того, чтобы видѣть справедливость, вышевысказаннаго мною мнѣнія о желаніи принца быть популярнымъ. И неудивительно, если начальники боятся, а солдаты любятъ его и готовы за него въ огонь и въ воду! Въ Тегеранѣ у шаха иначе смотрятъ на службу….
Съ очень недавняго времени принцъ ввелъ у себя весенніе маневры вмѣсто обыкновеннаго ученья. Каждую весну его высочество переѣзжаетъ на полмѣсяца во дворецъ Сефевидовъ, и тогда изъ всѣхъ провинцій собираются войска въ Испагань, а отсюда къ дворцу Сефевидовъ, гдѣ и располагаются лагеремъ. Его высочеству около дворца также ставятъ палатку, гдѣ онъ и помѣщается. Войска трехъ родовъ оружія: пѣхота, артиллерія и кавалерія. Зеллэ-султанъ, сдѣлавъ имъ смотръ, раздѣляетъ ихъ на два отряда и начальникомъ одного назначаетъ главнокомандующаго, своего зятя Соуремедъ-Доуля, а другимъ командуетъ лично самъ. Затѣмъ, въ продолженіе 10—12 дней, происходятъ маневры по всѣмъ правиламъ военнаго искусства. Послѣ этого его высочество обыкновенно собираетъ солдатъ и офицеровъ вмѣстѣ и говоритъ имъ нѣсколько словъ для поощренія. Вотъ напримѣръ смыслъ рѣчи, сказанной его высочествомъ послѣ послѣднихъ маневровъ: «Эти маневры доказали, чтобы сдѣлали большіе успѣхи, за что и благодарю васъ. Я надѣюсь, что и его величество, родитель мой, также вполнѣ оцѣнитъ службу нашу и удостоитъ насъ своего милостиваго вниманія за нашу преданность и усердіе. Я отъ себя не буду повторять вамъ еще разъ, что вы мнѣ дороги какъ братья, и такъ какъ я не могу обнять каждаго изъ васъ отдѣльно, то вмѣсто васъ цѣлую ваши знамена». Затѣмъ принцъ съ подобающей торжественностью подошелъ въ знаменамъ и поцѣловалъ ихъ. Можно представить себѣ магическое дѣйствіе этихъ словъ на солдатъ, и безъ того уже боготворящихъ Зеллэ-султана, который при всякомъ удобномъ случаѣ прибѣгаетъ къ подобному тонкому маневру, чѣмъ, конечно, увеличиваетъ свою популярность среди народа и привязанность къ себѣ войска, готоваго для него на все.
Эта-то популярность принца среди народа и безграничная къ нему привязанность войска и возстановляютъ шаха противъ него. Вообще нужно сказать, что въ Тегеранѣ сильно боятся Зеллэ-султана, начиная съ шаха и кончая всѣми министрами, изъ которыхъ каждый зависитъ отъ одного слова принца. И есть основаніе его бояться: онъ управляетъ больше чѣмъ половиной Персіи, у него хорошо обученное и дисциплинированное войско, все вооруженное европейскими ружьями, заряжающимися съ казенной части, тогда какъ у шаха только его казаки имѣютъ эту роскошь; у него свои собственныя знамена, отдѣльныя отъ шахскихъ; наконецъ, онъ уменъ, самостоятеленъ и богаче шаха. Не всѣ ли здѣсь данныя для того, чтобы бояться его? Интересно, что шахъ, слыша о значительномъ прогрессѣ въ провинціяхъ Зеллэ-султана, каждое лѣто собирается къ нему поѣхать и каждое лѣто откладываетъ свою поѣздку. Его жены, сыновья, министры, — словомъ всѣ тѣ, которые боятся за себя въ будущемъ, отговариваютъ шаха, говоря: «Куда ты ѣдешь? Неужели ты самъ добровольно хочешь дать связать себѣ руки, чтобы быть посаженнымъ въ клѣтку»? Этихъ доводовъ бываетъ достаточно, и шахъ не ѣдетъ, а его клика распространяетъ слухъ, что Зеллэ-султанъ далъ шаху во столько-то. десятковъ тысячъ пешкешъ (подарокъ), чтобы онъ только не ѣхалъ къ нему, потому что вообще въ Персіи на поѣздки шаха въ провинціи смотрятъ какъ на кару Божію и стараются всяческими средствами отстранить ихъ, даже прямо откупаются отъ шаха. Въ отношеніи Зеллэ-султана это положительно невѣрно: онъ наоборотъ очень хотѣлъ бы, чтобы его величество видѣлъ, насколько имъ, принцемъ, довольны и что имъ сдѣлано за одиннадцать лѣтъ его управленія. Говорятъ, что принцъ вообще очень печалится, что его родитель подозрѣваетъ его въ измѣнническихъ планахъ противъ него, поэтому дѣлаетъ все, чтобы убѣдить его въ противномъ. Разъ, передъ своимъ отъѣздомъ въ Тегеранъ, онъ велѣлъ собравшимся во дворецъ нищимъ говорить «аминь», когда онъ кончитъ рѣчь, и сказалъ такъ: «Дай, Боже, много лѣтъ еще жить моимъ родителямъ. Когда же умретъ отецъ мой, то ты въ тотъ же день умертви и меня». Нищіе сказали: «аминь!» Но это, какъ говорятъ, не мѣшаетъ впрочемъ тому и другому имѣть шпіоновъ другъ у друга.
До пріѣзда Зеллэ-султана въ Испагань духовенство играло первенствующую роль и держало правителей въ своей зависимости; теперь же роли перемѣнились: то высылкой изъ Испагани, то жалованьемъ или наградой, то лаской и привѣтомъ Зеллэ-султанъ добился того, что все духовенство въ управляемыхъ имъ провинціяхъ находится у него на службѣ, ждетъ отъ него милостей и старается показать къ нему свою симпатію, хотя онъ дѣйствуетъ прямо вопреки интересамъ духовенства. Такъ я помню, что когда былъ съ визитомъ у Имамэ-Джома, у перваго мусульманскаго духовнаго лица, по-нашему митрополита, то онъ говорилъ совершенно открыто и, какъ мнѣ показалось, совершенно сердечно: «Я нисколько не завишу отъ Зеллзсултана и не боюсь его, потому что я силенъ слѣпымъ довѣріемъ ко мнѣ массъ, но если ему будетъ угрожать опасность, то я провозглашу священную войну противъ его враговъ и велю поднять знамя пророка. Тогда увидятъ, что значитъ моя помощь». Эти слова не требуютъ комментаріевъ. Такимъ образомъ эта страшная своимъ фанатизмомъ сила теперь обуздана и изъ слѣпаго врага правителя можетъ сдѣлаться его слѣпымъ защитникомъ.
Положеніе христіанъ, собственно армянъ, и положеніе евреевъ до Зеллэ-султана было самое жалкое: фанатизмъ персіянъ былъ такъ великъ, что запрещалось христіанамъ въ дождливую погоду входить въ городъ, чтобы стекавшею съ платья водой или каплями не осквернить правовѣрныхъ! Еще примѣръ: во время пожара въ Энзели персіяне отказывались заливать свои дома изъ ведеръ армянъ! Съ евреями было еще хуже. Принцъ даровалъ христіанамъ-купцамъ и евреямъ льготы, въ силу которыхъ они могутъ безпрепятственно торговать во всѣхъ городахъ Персіи. Армянскому епископу — халифэ, живущему въ Джульфѣ, средоточіи армянскаго населенія въ Испагани, даже дано право разбирать помимо суда мелкія дѣла между армянами. Вообще принцъ настолько тонкій политикъ, что армяне съ одной стороны, а евреи съ другой считаютъ его своимъ, въ то время какъ онъ былъ, есть и будетъ персіяниномъ самой чистой крови и, конечно, никогда не поступится правами своихъ персіянъ въ пользу этихъ двухъ народностей. Кто думаетъ иначе, тотъ не знаетъ насколько Зеллэ-султанъ уменъ и политиченъ и какъ наружнымъ образомъ можетъ провести очень умнаго человѣка.
Есть еще люди, которыми очень много занимается Зеллэ-султанъ, это — дервиши. Они четыре раза въ году собираются къ Зеллэ-султану, оборванные, полунагіе, въ звѣриныхъ шкурахъ, лохматые, съ дубинами или громадными рыбьими костями на плечахъ. Когда они собираются, то Зеллэ-султанъ становится среди нихъ и проситъ Бога о слѣдующихъ вещахъ: 1) о здоровьи шаха и матери своей и о распространеніи справедливости; 2) о счастіи націи и о прогрессѣ; 3) о вѣчномъ спокойствіи родины. Этого мало: въ теченіе всего мѣсяца могаррема (мартъ) эти дервиши въ гостяхъ у Зеллэ-султана и пьютъ и ѣдятъ съ его кухни. Тогда же каждый вечеръ всякій изъ нихъ получаетъ по одному туману (по три рубля съ половиной), кромѣ другихъ четырехъ разъ въ году, когда они тоже получаютъ отъ него. Всякій вновь пріѣзжающій дервишъ является въ контору принца, записывается въ книгу и сейчасъ же получаетъ деньги на содержаніе, сколько бы ни оставалось до назначеннаго срока сбора дервишей. Между ними есть старшина, есть болѣе ученые и болѣе благочестивые, которые больше и получаютъ. кто изъ нихъ заявляетъ, что ѣдетъ на богомолье, и если старшина подтверждаетъ это, тому выдаются еще добавочныя деньги. Когда Зеллзсултанъ выѣзжаетъ съ войсками на маневры къ дворцу Сефевидовъ, то дервишамъ тамъ отводится особая палатка, въ которой они кутятъ на счетъ принца. Если принять, что ихъ собирается только сто человѣкъ (приблизительно столько я видѣлъ въ саду Зеллэ-султана), и вычислить, во что обойдется каждый, то въ годъ составится громадная сумма, которую тратятъ на этихъ дармоѣдовъ, бродящихъ по странѣ и разносящихъ добрую славу о принцѣ. Въ этомъ-то и состоитъ вся тонкость политики Зеллэ-султана съ этимъ бродячимъ элементомъ, имѣющимъ, къ несчастію, еще большое значеніе въ странѣ.
Недавно въ Гаштэ-Бехежтъ, о которомъ подробно уже было товорено, Зеллэ-султанъ открылъ военную школу, гдѣ за исключеніемъ одного француза всѣ преподаватели — персіяне. Вотъ ея программа: французскій, арабскій, персидскій языки, ариѳметика, алгебра, геометрія, географія, военная наука, персидская и всеобщая исторія, естественная исторія, физика и химія, гимнастика, рисованіе и восточная каллиграфія. При открытіи ея изучался еще англійскій языкъ, но теперь онъ не преподается больше. Курсъ собственно четырехлѣтній. Во всей Персіи это вторая правительственная школа, а первая въ Тегеранѣ и считается у персіянъ университетомъ. Я познакомился въ Тегеранѣ съ однимъ студентомъ этой школы; одинъ часъ онъ слушалъ анатомію, другой — географію, а третій — французскій языкъ съ азбуки! Такъ какъ въ испаганской школѣ были каникулы, то я и не имѣлъ возможности составить себѣ хоть приблизительное понятіе о способѣ и объемѣ преподаванія въ ней, о чемъ очень жалѣю.
Я имѣлъ счастіе нѣсколько разъ представляться его высочеству и теперь постараюсь воспроизвести здѣсь его рѣчи, записанныя мною сейчасъ же послѣ аудіенцій. Такъ, принцъ благодарилъ насъ за то, что мы пріѣхали въ Испагань, преодолѣвъ столько трудностей пути и неизбѣжныхъ лишеній. Говорилъ о томъ, что напрасно думаютъ и убѣждены въ Россіи, что онъ въ особенной дружбѣ съ Англіей. «Относительно этой державы, — сказалъ принцъ, — мы очень разочарованы; а я между прочимъ самъ лично, съ самаго моего дѣтства, питаю къ Россіи особое расположеніе, всегда интересовался ея дѣлами и слѣдилъ за ея успѣхами въ образованіи, въ развитіи торговли и промышленности, наконецъ въ развитіи военнаго дѣла, которое въ послѣднія десять лѣтъ приняло громадные размѣры. Въ этомъ отношеніи мы хорошо освѣдомлены, хотя нѣкоторые изъ вашихъ министровъ и думаютъ, что лучше оставлять своихъ азіатскихъ сосѣдей въ невѣдѣніи относительно положенія своихъ дѣлъ въ государствѣ. Это совершенно ложная точка зрѣнія: лучше имѣть сосѣдомъ знающаго и умнаго врага, чѣмъ глупаго невѣжду друга». А не зналъ, на кого принцъ собственно намекалъ, и возразилъ на это въ общихъ чертахъ, что за-то наше общество и наша пресса за послѣднее время стали очень интересоваться Ираномъ и убѣждены въ его возрожденіи подъ руководствомъ его высочества.
Принцъ продолжалъ: «Зная силу Россіи, надо быть дуракомъ, чтобы искать союзовъ гдѣ-то внѣ, когда подъ бокомъ есть такая держава, которая своей человѣколюбивой политикой въ Азіи давно привлекаетъ къ себѣ всѣ сердца, чего, къ сожалѣнію, о другихъ нельзя сказать ни въ какихъ отношеніяхъ. Въ самомъ дѣлѣ, былъ-ли когда-нибудь примѣръ, чтобы русское правительство предательски и коварно поступало съ тѣми, которые отдавались подъ его покровительство? Если бы даже и была правда, что Англія — мой другъ, а Россія — врагъ, то я всеже предпочту лучше отдаться честному врагу, чѣмъ сомнительному другу. Поэтому я открыто высказываю свои симпатіи Россіи и русскому народу». Дальше, онъ надѣется, что я въ своихъ письмахъ о Персіи буду безпристрастно называть дурное дурнымъ, а хорошее хорошимъ, — что онъ всегда сохранитъ въ сундукѣ своего сердца воспоминаніе о нашемъ пріѣздѣ. Затѣмъ, пожелавъ намъ лучшаго пути, его высочество подалъ руку и простился. На аудіенціи я сказалъ его высочеству, что въ виду его гостепріимства и милостей у меня нѣтъ другаго способа выразить ему мою благодарность, какъ гласно. Это я и спѣшу теперь сдѣлать, заявивъ, что всякій русскій найдетъ въ Испагани самую замѣчательную предупредительность и гостепріимство.
Въ Европѣ, за исключеніемъ Испаніи, никогда не было государства, которое въ такой степени находилось бы въ рукахъ духовенства, какъ Персія. На каждый помыслъ, на каждое движеніе, на каждое начинаніе духовная власть можетъ наложить свое veto, и она налагаетъ его, и ничто не можетъ идти противъ нея. Силу этого запрета. осязательно можно видѣть на томъ, какъ персидское духовенство не согласилось на нѣкоторыя реформы, предложенныя шахомъ послѣ его перваго путешествія въ Европу. Съ этой-то силой я и хочу предварительно познакомить читателей.
Магометанство, какъ религія, исчерпывается слѣдующими шестью положеніями, безусловно признаваемыми правовѣрными: 1) вѣра въ единаго Бога; 2) въ ангеловъ и архангеловъ; 3) во всѣ богооткровенныя книги, изъ которыхъ главныя: Пятикнижіе, Псалмы, Евангеліе и Коранъ; 4) вѣра въ пророковъ; 5) вѣра въ воскресеніе мертвыхъ и въ послѣдній день суда; 6) вѣра въ предопредѣленіе. Кромѣ этихъ положительныхъ основаній магометанства, есть еще нѣсколько предписаній обрядныхъ, ставшихъ почти закономъ: очищенія и омовенія, молитва, постъ и паломничество въ святыя мѣста. Кромѣ того, есть еще предписанія общаго характера, какъ-то: воздерживаться отъ убійства, воровства, прелюбодѣянія и другихъ грѣховъ, нарушающихъ чистоту духовную и тѣлесную. Несмотря на ясность этихъ основаній, въ магометанствѣ произошелъ расколъ, который породилъ два толка — суннитовъ и, шіитовъ. Персія принадлежитъ къ шіитскому толку и въ силу вотъ чего.
Когда Магометъ умеръ и не оставилъ послѣ себя наслѣдника, тогда образовались двѣ партіи, изъ которыхъ одна хотѣла возвести въ халифы Али, двоюроднаго брата Магомета и зятя его, женатаго на любимой дочери пророка — Фатимѣ; другая партія хотѣла возвести Абубекра, отца любимой жены пророка — Айши. Послѣдняя партія взяла верхъ, почему Али и его два сына, Хассанъ и Хусейнъ, были убиты. Персы, побѣжденные и обращенные въ исламъ Омаромъ, приняли сторону Али и считаютъ первыхъ халифовъ, Абубекра, Омара и Османа, узурпаторами и утверждаютъ, довольно странно однако, что Али, зять Магомета, долженъ наслѣдовать духовную несвѣтскую власть своего свёкра. Поэтому они откидываютъ Сйнне4ь, сборникъ устныхъ преданій, основанныхъ на авторитетѣ первыхъ халифовъ. Шіиты думаютъ, что титулъ имама, или намѣстника Магомета, принадлежитъ двѣнадцати ближайшимъ потомкамъ Али. Они вѣрятъ, что послѣдній имамъ, по имени Магдій, не умиралъ, подобно другимъ' людямъ, но былъ перенесенъ Богомъ въ неизвѣстное мѣсто въ 260 г. гиджры, т. е. 882 г. послѣ P. X.; онъ появится опять ко времени послѣдняго суда надъ людьми. Тогда Іисусъ Христосъ сойдетъ съ небесъ, и всѣ послѣдователи его обратятся въ магометанство. Въ религіозныхъ отправленіяхъ суннитовъ и шіитовъ нѣтъ разницы, если не считать разнаго способа держать руки во время молитвы. Такимъ образомъ расколъ въ магометанствѣ произошелъ, благодаря скорѣе политическимъ несогласіямъ, нежели религіознымъ взглядамъ.
Вообще, говоря о магометанствѣ, нужно имѣть въ виду, что Магометъ сосредоточилъ въ себѣ все, что относилось къ духовной и политической жизни его послѣдователей. Лякоранъ и Сгинетъ, которые онъ оставилъ имъ, должны были быть непреложными руководителями ихъ послѣ его смерти, и строгое попеченіе о началахъ вѣры и право изслѣдовать ихъ и толковать было предоставлено достойнѣйшимъ изъ его послѣдователей. Халифы наслѣдовали политическую власть пророка, но не имѣли никакого права на законодательство: изучая и изслѣдуя Алкоранъ и Сюннетъ, они могли только подводить и утверждать формулы закона, служащія руководствомъ для другихъ, не имѣющихъ этого права.
Изъ духовныхъ лицъ Персіи самое высшее это — Имамуль-джома, собственно такое духовное лицо, которое назначается шахомъ въ большіе города совершать за него по пятницамъ намазъ (молитву), которая называется хотбаэ-джома. Имамуль-джома читаетъ ее по пятницамъ въ шахской мечети, стоя на возвышенномъ мѣстѣ, похожемъ на каѳедру лютеранскихъ церквей для пасторовъ. Имамуль-джома, кромѣ того, предсѣдательствуетъ въ судѣ, называемомъ Канунэ-Шарга. Въ Персіи есть два рода суда: одинъ — Канунэ-Орфъ, производимый чиновниками, такъ сказать, гражданскій судъ, основанный на обычаѣ; другой судъ Канунэ-Шарга, производимый муллами и вѣдающій вопросы о собственности, наслѣдствѣ, бракѣ, разводѣ и т. д., на основаніи писаннаго закона Шарга, взятаго изъ Корана, и Сюннета, или собранія преданій со времени первыхъ халифовъ. Въ каждой провинціи есть-Канунэ-Шарга, состоящій изъ ученыхъ муллъ, извѣстныхъ своими юридическими познаніями. Вотъ въ этихъ-то судахъ и предсѣдательствуютъ Имамуль-джома.
Кстати, здѣсь я скажу нѣсколько словъ объ испаганскомъ Имамуль-джома. Ага-Мирза-Моамедъ-Хашимъ, — маленькій, съ лицомъ изрытымъ оспой, курносый, съ симпатичными карими глазами и мягкимъ, почти женскимъ голосомъ, — производитъ вообще впечатлѣніе человѣка съ мягкимъ характеромъ. Онъ очень уменъ; изъ разговора его видно, что онъ мыслитъ отвлеченно и самостоятельно, что у него цѣлое міровоззрѣніе, а не узко-магометанская ученость, близкая къ ограниченности. Благодаря знакомству съ нимъ, я измѣнилъ свое мнѣніе о духѣ высшаго магометанскаго духовенства. Внѣшняя обстановка жизни Имамуль-джома представляетъ, въ европейскомъ смыслѣ, жалкую роскошь, основанную на зеркальныхъ сталактитахъ. Его домъ старый и хотя великъ, но неудобенъ. Если взять внѣшнее величіе, которымъ окруженъ Имамуль-джома, то онъ не можетъ жаловаться: начиная съ шаха и правителей до послѣднихъ муллъ-секретарей, все преклоняется предъ нимъ, и, не смотря на это, онъ удивительно простъ. Разговоръ нашъ съ обычныхъ фразъ вѣжливости, о здоровья и выраженія радости видѣть другъ друга, перешелъ на политическую почву, на расположеніе его къ Зеллэ-Султану и на желаніе содѣйствовать ему дѣломъ, когда это окажется нужнымъ. Въ предъидущемъ письмѣ я приводилъ его слова, что онъ не нуждается ни въ комъ и не зависитъ отъ Зеллэ-Султана, но все-таки такъ сочувствуетъ ему, что при случаѣ велитъ поднять знамя пророка, т. е. объявитъ священную войну. Когда я сказалъ, что во власти его святѣйшества есть дѣйствительное средство подготовить народъ къ пониманію такихъ повелѣній, Имамуль-джома спросилъ, какое именно средство я разумѣю? Я отвѣтилъ, что онъ можетъ сдѣлать это путемъ школы. Такой отвѣтъ ему очевидно понравился; мы разстались большими друзьями, и я долго сохраню въ памяти образъ этого почтеннаго человѣка.
За Имамуль-джома слѣдуетъ Шейхуль-Ислямъ, что означаетъ — старѣйшина вѣры. Эта должность учреждена шахомъ Измаиломъ, основателемъ династіи Сефевидовъ. Во всѣхъ главныхъ городахъ Персіи есть по Шейхуль-Исляму, утверждаемому шахомъ, но выбираемому населеніемъ города. Права его почти такія же, какъ и Имамуль-джома. Для того, чтобы какой-нибудь городъ выбралъ кого нибудь Шейхуль-Ислямомъ, нужно отличаться богословской ученостью и всякими познаніями, а кромѣ того требуется еще самая строгая, безукоризненная жизнь.
Чтобы дать читателямъ болѣе ясное понятіе о персидскомъ Шейхуль-Ислямѣ вообще, я опишу свой визитъ къ испаганскому Шейхуль-Исляму, Мирзѣ-Абдулъ-Рахиму. Прямо съ улицы вы входите въ темный и, по обыкновенію, узкій корридоръ, вымощенный булыжникомъ, и попадаете на широкій, обнесенный высокой стѣной дворъ. Направо отъ входа находится большая терраса съ бассейномъ воды и съ тремя углубленіями, изъ которыхъ среднее — главное, ведетъ посредствомъ трехъ узкихъ двустворчатыхъ дверей, замѣняющихъ въ то же время окна, въ кабинетъ Шейхуль-Исляма, въ которомъ я, кромѣ одного неважнаго дивана, ничего не видалъ. Прямо отъ террасы къ бассейну противоположной стѣны идетъ дорожка, раздѣляющая дворъ на двѣ половины, представляющія каждая хорошій садикъ, изъ которыхъ въ одномъ высится прелестный кипарисъ. На террасѣ передъ входомъ въ кабинетъ стоитъ огромная кровать съ основой для полога. Лѣвая и правая стѣны террасы украшены лѣпными цвѣтами. Потолокъ гладкій и только надъ бассейномъ — изъ зеркальныхъ сталактитовъ розетка съ крюкомъ, на которомъ виситъ люстра съ 8 свѣчами, закрытыми стеклянными колпаками съ персидскимъ гербомъ «Льва и Солнца». Входя, всѣ, кромѣ меня, конечно, сняли башмаки. Насъ встрѣтилъ очень высокаго роста, атлетическаго тѣлосложенія человѣкъ и любезно попросилъ садиться. На немъ была широкая шерстяная аба желтоватаго цвѣта и подъ ней бѣлый архалукъ; на головѣ, сверху пестрой ермолки, бѣлая чалма; громадная, совершенно красная отъ дѣйствія хины борода, ярко красные ногти на рукахъ и громадныя, пухлыя, босыя ноги, очевидно, побывавшія въ хинномъ растворѣ, при чемъ не только ногти, но и подошвы были красныя. Громадная голова съ широкимъ лицомъ, съ толстыми мясистыми губами и сѣрыми глазами. На всей фигурѣ замѣчался перевѣсъ животной жизни надъ интеллектомъ.
Послѣ обычныхъ фразъ вѣжливости, разговоръ зашелъ объ его здоровья; потомъ объ устройствѣ домовъ въ Европѣ, объ успѣхахъ испаганскихъ мастеровъ; во время разговора насъ угощали чаемъ. Но вотъ Шейхуль-Ислямъ неожиданно всталъ, сказалъ: «Поѣдимъ молитвы» и тутъ же при насъ, обратясь лицомъ къ востоку, сталъ творить намазъ, громко читая молитву. Такимъ казовымъ ханжествомъ вообще щеголяетъ персидское духовенство и импонируетъ толпѣ.
За Шейхуль-Ислямомъ слѣдуетъ Мочтегедъ, или, какъ говоритъ простой народъ, Муштегедъ, — названіе, которое усвоимъ и мы, какъ общепринятое. Муштегедъ, съ арабскаго, значитъ занимающійся усердно, обыкновенно выбирается тоже муштегедами послѣ большею испытанія въ познаніяхъ религіи и религіозныхъ обрядовъ. Лица, желающія быть муштегедами, обыкновенно кончаютъ курсъ или въ Кербеля, гдѣ похороненъ Хуссейнъ, третій имамъ, или же въ НеДжефѣ, гдѣ похороненъ отецъ его Али. Послѣ окончанія курса и испытаній, кандидатъ ѣдетъ въ одинъ изъ большихъ городовъ Персіи и тамъ обыкновенно довольно легко устраиваетъ свою карьеру. Муштегеды приглашаются населеніемъ города. Они, по нашему, — юрисконсульты, и въ ихъ лицѣ населеніе какъ бы создаетъ съ своей стороны протестъ противъ всякаго насилія со стороны гражданскихъ властей. Поэтому нисколько неудивительно видѣть тотъ почетъ, которымъ толпа окружаетъ муштегеда. Въ нашъ домъ пріѣзжалъ муштегедъ города Испагани; когда онъ выходилъ изъ дома, то толпа подхватила его на руки и буквально посадила на осла. Въ силу такого уваженія толпы къ муштегедамъ, и правители Персіи отличаютъ ихъ, а иногда просто боятся ихъ власти и вліянія. Такъ, отецъ теперешняго испаганскаго муштегеда былъ тоже муштегедомъ, пользовался громадной властью и былъ грозой для шаха, съ которымъ онъ нисколько не стѣснялся и говорилъ такимъ языкомъ: «Не забывай, что ты завѣдуешь тѣлами своихъ подданныхъ, а я повелѣваю ихъ душами». Чтобы быть выбраннымъ въ муштегеды, нужно, кромѣ религіозныхъ познаній, отличаться еще очень строгимъ поведеніемъ; для этого требуется почти отреченіе отъ міра и общества и особенно воздержаніе отъ всякаго общенія съ гражданскими чиновниками шаха. Правительство, конечно, въ своихъ интересахъ, поддерживаетъ каждаго муштегеда, давая ему нѣсколько сотъ тумановъ пенсіи, которая называется вазифэ и на которую имѣютъ право его наслѣдники. Муштегеды владѣютъ обыкновенно громадными богатствами, благодаря обильнымъ пожертвованіямъ частныхъ лицъ.
Здѣсь будетъ кстати сказать нѣсколько словъ вообще о пріемахъ и поведеніи высшаго персидскаго духовенства передъ толпой, составляющей его силу. Всѣ эти имамуль-джома, шейхуль-ислямы и муштегеды обыкновенно одѣваются въ худшее платье, чѣмъ могли бы имѣть, носятъ грубое бѣлье, никогда не ѣздятъ на лошадяхъ, а всегда на мулахъ или на маленькихъ верховыхъ ослахъ, стараются ѣздить безъ большой свиты, только съ однимъ проводникомъ, валено держатся, часто устремляютъ глаза къ небу, говорятъ медленно и туманно, обыкновенно выраженіями изъ Корана или нравственными сентенціями, часто заѣзжаютъ въ мечети и подолгу молятся, нарочно громко читая непонятныя для народа арабскія молитвы, затѣмъ говорятъ длинныя аффектированныя проповѣди. И благодаря такому утонченному, разсчитанному ханжеству, доведенному до совершенства, эти фарисеи мусульманства своими пріемами совершенно ослѣпляютъ дикій фанатичный народъ: ложью и ханжествомъ пріобрѣтаютъ его уваженіе къ себѣ и на его невѣжествѣ строятъ свое величіе.
Самую низшую ступень въ мусульманской духовной іерархіи представляютъ муллы. Нѣкоторые изъ нихъ также получаютъ поддержку отъ правительства, начиная отъ десяти до нѣсколькихъ десятковъ тумановъ въ годъ. Чтобы сдѣлаться муллой, требуется немного. Претенденты на эти мѣста учатся въ медрессэ, выучиваются сносно читать Коранъ и затверживаютъ рядъ необходимѣйшихъ молитвъ по-арабски; замѣнъ являются къ муштегеду и заявляютъ о своемъ желаніи стать муллой. Онъ экзаменуетъ ихъ и, въ случаѣ удовлетворительныхъ отвѣтовъ, даетъ разрѣшеніе вѣнчать, погребать, говорить проповѣди и проч. Въ деревняхъ, въ которыхъ нѣтъ кази-судьи, на нихъ возлагается также разбирательство неважныхъ гражданскихъ дѣлъ.
Муллы, въ большинствѣ случаевъ не получающіе жалованья, ведутъ свои дѣла такъ, чтобы не обидѣть самихъ себя. Изъ ихъ судебной практики разсказанъ мнѣ слѣдующій фактъ господиномъ, живущимъ много лѣтъ въ Персіи. Одинъ купецъ долженъ былъ получить съ другаго сто тумановъ (около 350 рубл.); не получая ихъ, онъ отправился къ муллѣ и заявилъ объ этомъ. Мулла вытребовалъ къ себѣ должника, но послѣдній, прежде чѣмъ явиться на разбирательство, зашелъ къ муллѣ какъ-то со стороны и показалъ свои 10 пальцевъ. Мулла, объяснивъ это себѣ такъ, что должникъ дастъ ему 10 тумановъ (около 30 рублей), рѣшилъ дѣло въ пользу должника и отказалъ истцу. Когда послѣ того рѣчь зашла о 10 пальцахъ, то есть объ уплатѣ обѣщанныхъ тумановъ, то должникъ объяснилъ, что онъ обѣщалъ 10 кырановъ, — на наши деньги немного больше трехъ рублей. Тогда мулла заявилъ, что онъ ошибся, и перерѣшилъ дѣло снова (Кашанъ). — Это дѣйствительный фактъ; но если мы примемъ его даже за анекдотъ, то онъ все-таки достаточно объясняетъ отправленіе правосудія въ Персіи.
Религіозны ли Персіяне? Что я слышалъ и видѣлъ, все говоритъ противъ ихъ религіозности. Одна половина населенія узко фанатична, а другая ни во что не вѣритъ — ни въ Магомета, ни въ рай, ни въ адъ, но, боясь мести муллъ, ревниво слѣдящихъ за правовѣрными, внѣшнимъ образомъ совершаетъ всѣ религіозные обряды и предписанія. Такъ, въ рамазанъ правовѣрнымъ предписано поститься съ трехъ часовъ утра до заката солнца. Передъ людьми они постятся, но дома наѣдаются до отвала и, конечно, только темная масса постится какъ слѣдуетъ. Даже женщины, всюду самый религіозный элементъ, здѣсь, говорятъ, очень индифферентны къ религіи.
Въ Персіи замѣчается теперь любопытное явленіе — большое расположеніе среди персовъ къ протестантизму. Въ чемъ кроется причина такого страннаго расположенія, не знаю; отчасти, быть можетъ, зависитъ оно отъ того, что шіитамъ запрещено объяснять Коранъ и что они вообще большіе болтуны, обыкновенно ни цѣлымъ часамъ переливающіе изъ пустаго въ порожнее. Вообще ихъ расположеніе къ протестантизму нужно отмѣтить какъ фактъ, которымъ пользуются протестантскіе миссіонеры, готовя почву для будущаго, хотя ихъ проповѣдь до сихъ поръ больше ограничивалась армянами, чѣмъ персіянами. Въ прошломъ году въ Испагань пріѣхалъ изъ Индіи одинъ протестантскій миссіонеръ и началъ свою проповѣдь и раздачу евангелій на персидскомъ языкѣ. Муллы вооружились противъ него и настоятельно требовали его удаленія, иначе грозили даже смертью. Что дѣлать? — нужно было удалиться. Но миссіонеръ не хотѣлъ сдаться безъ бою. Чтобы отомстить мулламъ, онъ въ одну ночь развезъ по городу громадное количество экземпляровъ евангелія и разложилъ ихъ передъ каждой дверью, затѣмъ самъ удалился. Жители, конечно, нашли ихъ и прочитали; сѣмя было брошено. Муллы потребовали, чтобы каждый, нашедшій такое евангеліе, сжегъ его, если онъ желаетъ только остаться правовѣрнымъ (эта фраза равна нашему отлученію отъ церкви). Часть книгъ была сожжена, а другая конечно осталась въ рукахъ населенія.
Про другаго миссіонера я слышалъ, что онъ дѣйствовалъ такъ сказать отъ противнаго. Кажется въ Лондонѣ была отпечатана для Персіи, конечно на персидскомъ языкѣ, брошюра, въ которой были собраны всѣ мнѣнія ученыхъ и духовныхъ отцовъ, направленныя противъ Магомета и рисующія его обманщикомъ и невѣждой. Эту брошюру миссіонеръ ввезъ въ Персію и началъ раздавать жителямъ. Тогда, говорятъ, Зеллэ-султанъ призвалъ его и сказалъ, что онъ можетъ проповѣдывать, что ему угодно; но если онъ будетъ продолжать распространять свою брошюру, то онъ, Зеллэ-султанъ, далѣе не можетъ ручаться за его жизнь. Брошюра была конфискована; этимъ все дѣло и кончилось. Англичане ведутъ дѣло серьезнѣе и стараются воздѣйствовать черезъ школы, основываемыя ими же и на свои средства, конечно это единственная возможность добиться чего нибудь въ мусульманской странѣ.
Мнѣ приходилось встрѣчать персіянъ разныхъ профессій и положеній, которые читали довольно основательно евангеліе и открыто признавались въ томъ, что ихъ плѣняетъ его простота. Они чаще всего цитируютъ слѣдующія мѣста: «Оскверняетъ не входящее въ уста, но исходящее изъ устъ» и «Возлюби ближняго своего, какъ себя самого». Мнѣ, вообще, думается, что если бы евангеліе читалось и толковалось въ школахъ, то черезъ какія-нибудь двадцать, тридцать лѣтъ въ Персіи произошелъ бы громадный религіозный расколъ. Въ данное же время тамъ не замѣчается никакого внутренняго движенія. Это пока царство сна и отсутствія всякой энергіи. Сама жизнь, вѣками вставленная въ извѣстныя рамки, течетъ такъ сказать по необходимости; вообще, нѣтъ того живительнаго духа, который на все налагаетъ печать оживленія и здоровой энергіи.
Теперь перейдемъ къ тому, какъ заключаются браки въ Персіи. Вслѣдствіе невозможности видѣть дѣвушку-невѣсту, прибѣгаютъ къ свахамъ, которыя, подобно нашимъ въ купечествѣ, шныряютъ изъ дома въ домъ и знаютъ всемозможныя подробности о невѣстѣ, ея характерѣ, состояніи родителей и прочее. Родственники и родственницы желающаго жениться тоже наводятъ справки, и въ концѣ концовъ получаются настолько обстоятельныя свѣдѣнія, что женихъ заранѣе приблизительно знаетъ портретъ, красоту или отсутствіе ея у своей будущей невѣсты. Затѣмъ начинается серьезное дѣло сватовства и условій. Родные обѣихъ сторонъ собираются въ домѣ невѣсты, равно какъ и женихъ, котораго отецъ невѣсты принимаетъ, провожаетъ въ комнату, гдѣ собралось общество, а самъ удаляется и не принимаетъ участія въ заключеніи контракта, поручивъ это родственникамъ и предварительно опредѣливъ размѣры того, что они должны требовать. Контрактъ заключается въ присутствіи муллы. Въ Персіи не какъ у насъ въ Европѣ: приданое и свадебные расходы платитъ женихъ, а не невѣста; кромѣ того, женихъ платитъ еще отцу невѣсты такъ называемое ширбаха — плата за молоко, за воспитаніе. И это еще не все: женихъ долженъ приготовить для невѣсты калымъ, безъ чего онъ не получитъ ея. Калымъ — это родъ залога, обезпеченія невѣсты въ будущемъ: если мужъ захотѣлъ бы прогнать свою жену или развестись съ ней, то онъ обязанъ выплатить ей калымъ сполна. Если же жена уйдетъ изъ дома сама, то теряетъ право на полученіе калыма обратно Калымъ состоитъ въ томъ, что на имя невѣсты записываются нѣкоторыя драгоцѣнности, мебель и другое имущество, все это прописывается женихомъ въ описи, называемой акдъ-намэ, подписывается имъ и удостовѣряется или скорѣе утверждается мѣстными властями. Родители невѣсты, получивъ опись, торжественно вечеромъ отправляютъ невѣсту, послѣ обряда благословенія муллой, къ жениху — этимъ и исчерпываются главныя подробности при заключеніи брака въ Персіи. Конечно при этомъ есть масса другихъ подробностей, недоступныхъ для иностранца, напримѣръ, какъ вводятъ невѣсту и жениха въ спальню.
Сколько женъ можетъ имѣть персіянинъ? Законныхъ женъ по Корану только четыре, которыя называются акди, за то незаконныхъ, сикэ, сколько угодно, хоть тысячу. Кромѣ описаннаго мной заключенія брака, въ Персіи есть еще одно замѣчательное явленіе, что можно жениться на какой угодно срокъ, хоть на мѣсяцъ, хоть на нѣсколько дней! Надо замѣтить при этомъ, что дѣти, происходящія отъ этого брака, считаются законными. Такой обычай Персіи аналогиченъ съ Японіей. Что же нужно, чтобы заключить подобный бракъ? То же самое, что уже описано мной, т. е. свадебныя издержки, ширбаха, калымъ и подарки платьемъ и проч. Одна возможность такого удивительнаго брака указываетъ уже на жалкое положеніе персидской женщины. Дорогая цѣна, которую женихъ платитъ за невѣсту, въ сущности вовсе не дорога, потому что онъ пріобрѣтаетъ себѣ рабыню и игрушку; зажиточные классы такъ и смотрятъ на жену, а бѣдные цѣнятъ ее постольку, поскольку она можетъ дѣлать въ домѣ, — словомъ, по ея полезности. Такимъ образомъ, персидская женщина не имѣетъ подходящаго и приличнаго для себя мѣста въ домѣ, потому что она въ сущности ничто. Вся жизнь ея, всѣ помыслы должны быть направлены къ удовлетворенію одного человѣка; внѣ его у нея нѣтъ и не можетъ быть жизни. Она поэтому только то, что сдѣлаетъ изъ нея мужъ: или гонимое нелюбимое существо, вся жизнь котораго только рядъ страданій, или фаворитка, которая можетъ пріобрѣсти такое вліяніе на мужа, на ходъ его дѣлъ, на всю жизнь дома, что ея приходится бояться, передъ ней дрожать. Если бы мужъ и жена не сошлись характерами, то они могутъ и развестись: нигдѣ разводъ такъ не легокъ, какъ у мусульманъ, стоитъ послѣднему только сказать: уалла! (клянусь Богомъ!) и все сдѣлано, разводъ данъ, жена можетъ уходить. Повторенная же три раза эта клятва безапелляціонна, а потому самая страшная. Если мужъ отсылаетъ жену, то онъ обязанъ, какъ мы сказали, возвратить «ей калымъ; если же жена сама уходитъ, то она теряетъ право и на калымъ и на дѣтей. Если мужъ и оставитъ ей дѣтей, то только до трехлѣтняго возраста. Послѣ развода и мужъ и жена имѣютъ право жениться и выходить замужъ. Разведенная женщина не имѣетъ права выйдти замужъ раньше сорока дней послѣ развода, а вышедшая замужъ вдовой не имѣетъ нрава послѣ развода выйти замужъ раньше ста тридцати дней. Въ чемъ смыслъ этихъ сроковъ, я не могъ добиться. Богатые и знатные персіяне имѣютъ по-многу женъ, но бѣдняки имѣютъ обыкновенно одну, потому что большее ихъ число значительно увеличиваетъ издержки дома.
Гаремъ это — святилище для персіянъ и тюрьма для персіянокъ. Доступъ въ гаремъ никому не дозволяется. Если бы даже самъ шахъ позволилъ себѣ это, то вся Персія посмотрѣла бы на такое дѣяніе, какъ на насиліе.
Персидская женщина въ гаремѣ обыкновенно проводитъ время за своимъ туалетомъ, румянится, бѣлится, подкрашиваетъ и выводитъ дугой брови, соединяя ихъ вмѣстѣ, что производитъ ужасно скверное, отталкивающее впечатлѣніе на европейца. Кромѣ того, въ гаремахъ высшей знати, женщины налѣпляютъ себѣ на лицо и лобъ сусальное золото, потомъ снимаютъ его частями такъ, что бы на лбу образовалось нѣчто въ родѣ дерева или какая-нибудь фигура и т. д., этотъ способъ украшенія видѣла въ гаремѣ важнаго персидскаго сановника въ Испагани одна русская дама, дѣлавшая какъ-то визитъ въ гаремъ. Персіянки носятъ кисейныя или шелковыя рубашки, потомъ лифъ нѣчто въ родѣ жилета съ свѣтлыми пуговицами и широкія, какъ паруса, шальвары, собранныя и застегнутыя у ступни ноги.
Кстати, тутъ нужно сказать и о женщинѣ внѣ гарема. Сколько разъ мнѣ ни приходилось въ городахъ или деревняхъ видѣть персидскихъ женщинъ близко, всѣ онѣ бывали всегда въ одномъ и томъ же костюмѣ: прямо на голое тѣло надѣта ситцевая кофточка, застегнутая рѣдко насаженными пуговицами; подъ ней коротенькая, еле покрывающая колѣна юбка, собранная въ складки на таліи и имѣющая видъ колпака отъ лампы. Ноги съ колѣнъ голыя, на ступняхъ маленькія безпятыя туфли. Такъ обыкновенно одѣты и молодыя, и старыя. Благодаря подобному костюму, при каждомъ движеніи женщины обнажается ея тѣло, что производитъ очень непріятное впечатлѣніе. Такъ какъ она всегда выходитъ подъ покрываломъ, то не особенно и заботится о своемъ костюмѣ. Когда персіянка выходитъ на улицу, то лицо свое покрываетъ бѣлой чадрой съ кисеей для глазъ, а на себя накидываетъ длинную и широкую, обыкновенно синюю накидку, подъ которой синія шальвары, такъ что вся ея фигура представляетъ изъ себя большихъ размѣровъ сигару съ головою въ видѣ шара.
Дѣйствительно-ли такъ красива персидская женщина, какъ говорятъ про нее? Я опишу ее въ общихъ чертахъ, и пусть всякій рѣшитъ — да или нѣтъ. Обыкновенно невысокаго роста, съ очень круглой небольшой головой, съ широкимъ лунообразнымъ лицомъ, — что идеалъ персидской красоты, — съ черными бровями, съ красивыми черными глазами, съ небольшимъ носомъ и ртомъ, едва замѣтнымъ подбородкомъ и неинтеллигентнымъ выраженіемъ лица.
Персидская женщина лишена всякаго воспитанія, чаще всего даже вовсе безграмотна; рѣдкія изъ нихъ выучиваются кой-чему, посѣщая школу только до семилѣтняго возраста. Поэтому заранѣе можно думать о грубости ея въ обращеніи и въ разговорахъ съ другими. Такимъ образомъ, вовсе неудивительно, что когда вышеупомянутая русская дама, послѣ осмотра гарема, увидала его владыку, послѣдній спросилъ ее: „Ну, что, мои жены не наговорили ли глупостей или хуже того? Вы, вѣдь, знаете, — продолжалъ онъ, — наши женщины не видятъ общества и не знаютъ, что прилично и что неприлично“. Разсказываютъ, что ведущіяся въ гаремѣ рѣчи для непривычнаго уха могутъ показаться крайне безцеремонными.
Въ заключеніе этого письма скажу еще нѣсколько словъ о погребеніи. Въ каждомъ городѣ для мужчинъ и женщинъ отдѣльно есть нѣсколько мордешуръ-хат, омывательныхъ домовъ для покойниковъ. Эти дома строятся не городомъ или правительствомъ, а обыкновенно частными лицами, въ видѣ дѣлъ благотворительности. Положимъ, что въ какомъ-нибудь домѣ есть покойникъ. Очень рѣдко бываетъ, что его омываютъ и приготовляютъ дома, а обыкновенно сейчасъ же даютъ знать въ мордешуръ-ханэ, откуда и присылаютъ дурно сколоченныя деревянныя носилки, десятки лѣтъ служащія для перенесенія труповъ. Тогда покойника, съ пѣніемъ стиховъ изъ Корана, обертываютъ въ саванъ, кладутъ на носилки и съ пѣніемъ нарочно для того собравшихся родныхъ и знакомыхъ несутъ въ мордешуръ-ханэ, гдѣ и обмываютъ его; послѣ процедуры обмыванія, продолжающейся не больше полчаса, покойнику закрываютъ всѣ отверстія ватой и несутъ на кладбище, куда Коранъ предписываетъ идти всѣмъ мужчинамъ города съ оговоркой, впрочемъ, что каждый въ своей жизни можетъ сходить туда одинъ разъ. Поэтому, при погребеніи, кромѣ родныхъ и знакомыхъ, обыкновенно никого не бываетъ на кладбищѣ. По магометанскому закону могила должна быть полтора метра глубиной. Въ нее-то и опускаютъ покойника безъ гроба, кладутъ на одинъ бокъ и лицомъ непремѣнно къ Меккѣ, затѣмъ сейчасъ же зарываютъ. Послѣ того мулла читаетъ молитву. Съ кладбища собираются въ домъ умершаго на поминки, которыя обыкновенно продолжаются три дня. Это называется хатмъ. На третій день или мулла, или кто нибудь изъ болѣе знатныхъ родственниковъ покойнаго, или даже изъ чужихъ, приходитъ снять этотъ хатмъ; при этомъ онъ говоритъ осиротѣвшимъ нѣсколько словъ утѣшенія. Собственно этимъ поминки и кончаются. Послѣ того хозяинъ или старшій въ домѣ обязанъ снявшаго хатмъ торжественно проводить къ нему домой, чѣмъ тому лицу какъ бы выражается благодарность за то, что оно сняло съ родныхъ покойника горе, к облегчило тяжесть ихъ утраты. Собственно за погребеніе духовному лицу ничего не платится, но за обязательную молитву послѣ погребенія нужно платить непремѣнно.
Въ Персіи, какъ и у насъ, есть обычай, что религіозные и думающіе о своей смерти люди еще при жизни готовятъ себѣ саванъ для погребенія. Для этого они покупаютъ дорогую парчу и посылаютъ ее или въ Комъ, или въ Кербеля, или даже въ Мешхедъ, гдѣ за извѣстную плату и съ извѣстными церемоніями освѣщаютъ ее и возвращаютъ лицу но принадлежности, которое и хранитъ ее до своей смерти.
Есть еще одинъ видъ похоронъ въ Персіи, но довольно рѣдкій: по своей дороговизнѣ и доступный только богатымъ людямъ. Нѣкоторыя лица завѣщаютъ хоронить себя въ священныхъ для персіянъ мѣстахъ, которыя я только что назвалъ. Тогда составляется процессія изъ родныхъ и знакомыхъ и даже изъ тѣхъ, кому нужно быть въ данномъ мѣстѣ по дѣламъ, берется провизія, со всѣмъ необходимымъ въ дорогѣ до кальяна включительно, и процессія цѣлыя недѣли идетъ къ цѣли, постоянно увеличиваясь въ числѣ сопровождающихъ ее. Подобныя процессіи конечно заставляютъ говорить о себѣ, о покойникѣ и объ его домѣ. Это желаніе блеснуть во что бы то ни стало называется ташаккусъ. Персіяне и при жизни большіе охотники бросать пыль въ глаза, очевидно* не оставляютъ своей привычки и по смерти…
Что касается персидскихъ кладбищъ, то они помѣщаются обыкновенно въ самыхъ городахъ или на окраинахъ и своимъ видомъ производятъ необыкновенно тягостное впечатлѣніе. Представьте себѣ, что вы попадаете на нѣкоторое возвышеніе, на которомъ кромѣ небольшихъ узкихъ плитъ изъ известняка, стоящихъ торчмя или лежащихъ по направленію отъ запада къ востоку вы ничего не видите: ни цвѣтка, ни травинки, ни куста, ни рѣшетки, ни ограды! Полнѣйшее запустѣніе и заброшенность.
Нѣтъ ничего печальнѣе персидскихъ городовъ. Это отчасти происходитъ отъ узкихъ улицъ, но главная причина, несомнѣнно* архитектура домовъ: извнѣ это какіе-то короба, сдѣланные изъ сушеннаго на солнцѣ кирпича. Черезъ маленькую дрерь вы попадете на открытый дворъ, въ богатыхъ домахъ обыкновенно съ маленькимъ садикомъ и бассейномъ съ водой. Сколько я ни видалъ домовъ, они обыкновенно одноэтажные; если не считать еще подвальнаго этажа, зиръ-заминъ. Корпусъ самаго дома называется хаю, плоская терраса на верху дома, гдѣ лѣтомъ и въ хорошую погоду спятъ, называется баля-ханэ. Окна дома такой же величины, какъ и двери, и состоятъ изъ маленькихъ разноцвѣтныхъ стеклышекъ, обыкновенно грязныхъ. Во всякомъ домѣ есть бируни, прежнее диванъ-ханэ, для пріема гостей. Кромѣ того, есть еще гендерунъ, женское отдѣленіе, собственно гаремъ, куда посторонній не Смѣетъ проникнуть; но бываетъ, хотя и рѣдко, что хозяинъ изъ особаго расположенія къ гостю вводитъ его туда. Отдѣленіе для мущинъ — марденэ. Для многочисленной прислуги обыкновенно имѣется особое помѣщеніе, довольно грязное. Въ зажиточныхъ домахъ полъ покрытъ толстымъ войлокомъ, сверхъ котораго посреди комнаты разстилается коверъ, не достигающій стѣнъ: около стѣнъ, гдѣ проходятъ, и около оконъ, гдѣ сидятъ, обыкновенно стелется пестрая бумажная матерія, бѣлое съ синимъ. У знати ковры стелятся во всю комнату. У бѣдняковъ глинянный полъ ничѣмъ не покрывается, а только разстилается небольшой войлокъ на томъ мѣстѣ, гдѣ сидятъ. Въ караванъ-сараяхъ на полъ стелется иногда какая-то плетенка изъ соломы, за то войлоковъ или ковровъ и въ поминѣ нѣтъ. Такъ какъ персіяне сидятъ поджавши ноги, то очевидно устаютъ; чтобы предупредить эту усталость, они кладутъ къ стѣнѣ длинныя диванныя подушки, муттака, набитыя обыкновенно хлопкомъ, рѣдко пухомъ, и опираются на нихъ спиной и лѣвымъ локтемъ. Пусто и неуютно кажется въ персидскихъ комнатахъ, потому что нѣтъ никакой мебели: ни стола, ни стульевъ, ни шкафа, ни одного гвоздя, ни одного крючка — хоть шаромъ покати. За то въ углахъ комнаты лежатъ большіе свертки; это постели и подушки, свернутыя въ трубку и лежащія такъ цѣлый день до ночи, пока снова понадобятся. Въ стѣнахъ комнаты есть только углубленія въ видѣ оконъ, иногда идущія въ два ряда, гдѣ кладутся разныя вещи и ставятся кувшины съ водой и большія чашки для воды поддѣльнаго китайскаго фарфора, фабрикуемаго въ Лондонѣ.,
Какъ ни неудобны персидскіе дома лѣтомъ, но все же можно жить, ибо жары такъ велики, что безразлично гдѣ ни лечь, лишь бы было прохладно. За то зимой совсѣмъ другое дѣло: всюду холодно, всюду сквозитъ и негдѣ укрыться. Какъ же согрѣваются персіяне зимой? Не по нашему. Хотя у нихъ и есть камины въ комнатахъ, но это только для вида; они никогда ихъ не топятъ по причинѣ крайней дороговизны топлива, за то грѣются чрезвычайно оригинальнымъ и дешевымъ способомъ: въ глиняномъ полу комнаты сдѣлано углубленіе, куда кладутся раскаленные уголья, надъ ними ставится нѣчто въ родѣ стола, такъ около трехъ четвертей аршина вышины, на которой кладется довольно широкій коверъ. Лица, желающія грѣться, ставятъ свои ноги къ столику и покрываютъ себя ковромъ до пояса. Насколько такой способъ согрѣванія себя вреденъ для здоровья, читатели конечно могутъ сами судить.
Чистота дома при такихъ условіяхъ не мыслима: и дѣйствительно, пыль и грязь всюду проникаютъ и лежатъ на всемъ. Можетъ быть, это также зависитъ отъ сравнительно незначительнаго участія персидской женщины въ веденіи хозяйства.
День для персіянъ опредѣляется двумя моментами: восходомъ и заходомъ солнца. Поэтому у нихъ выработалась особая формула назначать время для визитовъ и разныхъ свиданій за „столько то часовъ до восхода или до захода солнца“. Персіяне начинаютъ день очень рано: они обыкновенно встаютъ до восхода солнца и умываются безъ мыла, только водой: о какихъ бы то ни было умывальникахъ они не имѣютъ ни малѣйшаго понятія. Слуга подаетъ воду прямо на руки, изъ глинянаго или металлическаго кувшина съ узкимъ горлышкомъ. Затѣмъ совершается утренняя молитва намази-собхъ. Въ это время скатываются въ свертокъ постели и готовится чай: гдѣ нибудь въ углу комнаты стелютъ небольшую салфетку, ставятъ на нее подносъ, а на подносъ самоваръ. Персіяне заимствовали чай очевидно отъ насъ, потому что называютъ чай по нашему чаемъ, самоваръ самоваромъ и стаканъ истаканомъ (и прибавляется потому, что персидское слово не можетъ начинаться двумя согласными). Самовары обыкновенно русской работы изъ Тулы или Москвы, хотя теперь уже начинаютъ дѣлать ихъ и въ Персіи: такъ, я видѣлъ самовары испаганской работы, довольно хорошо сдѣланные, хотя безобразной формы. Посуда чайная большею частію тоже русская, причемъ употребляются стаканы удивительно маленькихъ размѣровъ, такъ что питье изъ нихъ даже раздражаетъ русскаго человѣка — такъ они малы. Мнѣ приходилось встрѣчать иностранную поддѣлку подъ русскій фарфоръ; это я видѣлъ по русскимъ надписямъ съ перемѣшанными русскими буквами, напр. вмѣсто н вездѣ и и наоборотъ. Въ богатыхъ и важныхъ: домахъ для чая есть особый слуга, который называется чаидаръ, по нашему чаечерпіемъ. Нашъ московскій чай очень цѣнится персіянами, но обыкновенно употребляется чай, привозимый англичанами черезъ портъ Буширъ на Персидскомъ заливѣ, конечно болѣе низкаго качества, чѣмъ нашъ. Самоваръ долженъ кипѣть постоянно, и во все время чаепитія чайникъ долженъ стоять на самоварѣ. Сколько мнѣ приходилось видѣть, персіяне обыкновенно пьютъ очень крѣпкій, перекипѣлый чай, похожій на сусло или на жидкій деготь: въ этомъ случаѣ ихъ вкусъ сходится съ англійскимъ. Замѣчательно, что чай вошелъ во всеобщее употребленіе не больше 15—20 лѣтъ. До этого въ Персіи пили черный душистый кофе въ маленькихъ фарфоровыхъ чашечкахъ, называемыхъ фенджанами. Кофе и кальянъ были единственнымъ развлеченіемъ персіянъ, къ которымъ они прибѣгали во всякое время дня и ночи. Теперь же въ Персіи не умѣютъ больше варить кофе, и я пилъ его только два раза. За то чай всюду и сравнительно лучше, чѣмъ я ожидалъ. Какъ иногда быстро и необъяснимо мѣняются привычки цѣлаго народа, взлелѣянныя цѣлыми столѣтіями!
Выпивши стаканъ или два чаю, персіянинъ принимается за свое дѣло или ремесло, или же идетъ въ свою жалкую лавченку, безъ которой вообще его трудно представить себѣ, — такъ велика у нихъ страсть къ торговлѣ. Въ это же время до обѣда онъ устраиваетъ свои домашнія дѣла, или самъ побываетъ тамъ — сямъ и узнаетъ всѣ новости, или къ нему кто зайдетъ и разскажетъ ихъ. Человѣкъ, имѣющій доступъ къ шаху или намѣстнику, -Успѣетъ побывать и тамъ. Такъ проходитъ время до обѣда, нагаръ, — между десятью и двѣнадцатью часами дня. Обѣдъ накрывается слѣдующимъ образомъ. Посреди комнаты на коврѣ разстилается цвѣтная бумажная скатерть софра, по краямъ которой иногда выбиты черной краской изреченія изъ Корана. По числу гостей или лицъ на эту скатерть раскладываютъ огромныя депешки нунъ, т. е. хлѣбъ, начиная съ угловъ скатерти, чтобы она не сбивалась. Посрединѣ ея ставятъ двѣ чашки съ шербетомъ, который пьютъ прекрасно вырѣзанными деревянными ложками съ надписями стиховъ изъ любимыхъ поэтовъ. Около этихъ чашекъ ставятъ подносъ съ двумя сортами плова (пилава), т. е.. просто риса, называемаго чловомъ, и риса съ шафраномъ и бараниной. Изъ персидской кухни это самое капитальное, самое вкусное, хорошо приготовляемое блюдо. Затѣмъ кругомъ подноса ставятся какіе-то безобразно кислые соусы, прѣсный овечій сыръ, пряныя травы, изъ которыхъ астрагонъ поѣдается въ большихъ количествахъ съ овечьимъ сыромъ, далѣе — фрукты. Я думаю, читатели не посѣтуютъ, если я, кромѣ плова, назову еще нѣкоторыя блюда изъ приносимаго намъ обѣда изъ кухни Зеллэ-султана. Ферени изъ молока въ родѣ подквашенной сметаны; ашимазь изъ квашеннаго молока, кисловатая съ зеленью и мукой жидкость, которую персіяне называютъ супомъ и ѣдятъ съ большимъ аппетитомъ; есть еще другой супъ, съ шафраномъ и бараниной, очень жирный. Къ супу прилагается коротенькая фарфоровая ложка, похожая на ноту хвостомъ вверхъ, или на арабскую букву тау. Дальше галявіатъ, въ родѣ нашихъ тертыхъ яблоковъ съ сахаромъ, тѣстоподобное изъ муки съ медомъ съѣдобное, посыпанное въ видѣ разныхъ фигуръ корицей и, пожалуй, на первый разъ вкусное; тархалва тоже, что галявіатъ, только другой формы; куку, крутая яичница изъ зелени и яицъ, очень любимая персіянами, мурабба-зерештъ — варенье изъ барбариса, затѣмъ жидкій кипяченый медъ, шербетъ изъ меда и напитокъ изъ разведеннаго водой квашеннаго молока, или вода съ разведеннымъ въ ней сахаромъ. Вообще персіяне въ чаѣ и напиткахъ употребляютъ страшное количество сахару.
Когда все поставлено и приготовлено, одинъ слуга объявляетъ „нагаръ хазыръ астъ“ — обѣдъ готовъ! а другой подходитъ съ тонкими и высокими кувшинами въ видѣ металлическаго вопросительнаго знака, поставленнаго на полоскательную чашку съ сѣткой сверху въ родѣ нашей металлической песочницы. Если гость очень важенъ, то онъ не встаетъ, и ему подносятъ кувшинъ, а менѣе важный встаетъ самъ и гдѣ нибудь въ сторонѣ моетъ безъ мыла правую руку, прижимая нѣсколько разъ пальцы къ ладони, и обтираетъ ее о платье или объ усы и бороду, проводя ее такъ, какъ наши крестьяне, когда они пользуются рукавомъ вмѣсто носоваго платка. Послѣ этого всѣ становятся на колѣни, каждый передъ своимъ хлѣбомъ, и, присѣвъ на пятки и опершись лѣвой рукой на лѣвую ногу, правой рукой начинаютъ ѣсть; для этого каждый своей рукой беретъ горстями съ блюда пловъ и кладетъ его къ себѣ на лепешку хлѣба, затѣмъ запускаетъ пальцы въ многочисленные соусы, уставленные вокругъ плова, и что поймаетъ кладетъ себѣ тоже на лепешку въ пловъ, все той-же рукой мѣшаетъ это въ одну массу, беретъ ее на правую ладонь, мнетъ еще пальцами и спускаетъ большимъ и указательнымъ пальцемъ въ ротъ, — этого безусловно требуетъ этикетъ персидской благовоспитанности. Не персіянину, христіанину, подаютъ отдѣльно; при этомъ требуется, чтобы подносъ, тарелки и блюда были или металлическіе или глинянные, но ни за что не деревянные, ибо въ послѣднемъ случаѣ они считались бы опоганенными, такъ какъ христіанская поганость впитывается въ дерево, но не пристаетъ къ металлу или фарфору. Христіанинъ ни въ какомъ случаѣ не можетъ класть себѣ съ общаго блюда самъ; иногда впрочемъ бываетъ, что хозяинъ, чтобы показать свое уваженіе и расположеніе къ гостю, своими грязными лапами кладетъ пловъ на тарелку, вотъ и извольте тогда ѣсть! Сохрани Боже брезгливому человѣку попасть въ Персію.
Ѣда проходитъ въ совершенной тишинѣ: опять по этикету никто не долженъ говорить ни слова, и только ужасное чавканье языка и губъ, да трескъ челюстей нарушаютъ эту тишину самымъ непріятнымъ образомъ.
Обѣдъ кончился. Слуги сейчасъ уносятъ подносы и снимаютъ софра — скатерть — съ пола, затѣмъ приносятъ кальянъ и подаютъ его самому важному лицу въ компаніи. Лицо беретъ кальянъ и начинаетъ предлагать его каждому по одиночкѣ, хотя бы компанія состояла изъ двадцати человѣкъ, со словами бисмилля — во имя Божіе, т. е. пожалуйста, или захматэ-шома, т. е. къ вашимъ услугамъ. Это очень важная статья въ персидскомъ этикетѣ: хотя предлагающій заранѣе знаетъ, что никто не посмѣетъ взять отъ него кальянъ, но все же предлагаетъ, — такова несокрушимая сила обычая. Иногда посреди компаніи ставится общій кальянъ съ длинной трубкой, составленной на подобіе змѣи изъ кожаныхъ колечекъ; въ такомъ случаѣ кальянъ остается неподвиженъ, а передается только одна трубочка.
Послѣ обѣда, на сытый желудокъ, персіяне ужасно любятъ заниматься политикой, — или, скорѣе, политиканствовать, при чемъ обнаруживаютъ иногда смѣлыя до комизма комбинаціи и большое невѣжество въ географическомъ и политическомъ положеніи государствъ, о которыхъ они ведутъ рѣчь. Насколько я успѣлъ замѣтить, имъ вообще легче удается представить себѣ Петербургъ или особенно Москву, нежели другія европейскія столицы. Величіе государства измѣряется ими его обширностью и народонаселеніемъ. Послѣ обѣда персіяне обыкновенно спятъ, затѣмъ опять пай, а за чаемъ ужинъ съ тѣми же пріемами и подробностями, какъ и обѣдъ.
Какъ ни болтливы персіяне, однако же языкомъ нельзя всего замѣнить; поэтому у нихъ есть свои развлеченія исключительно послѣ ѣды, т. е. послѣ обѣда или ужина. Что мнѣ особенно понравилось, это ихъ любовь къ поэзіи и чѣмъ южнѣе, тѣмъ она больше. Кто нибудь читаетъ нараспѣвъ, постоянно покачиваясь взадъ и впередъ, а всѣ другіе внимательно слушаютъ и при всякомъ хорошемъ стихѣ или выраженіи громко выражаютъ свое одобреніе или восклицаніемъ: „ба, ба, ба!“ или словами: „барикъ алля!“ въ такомъ же смыслѣ какъ мы иногда говоримъ: „ей Богу, хорошо!“ или: „доростъ! доростъ!“ — вѣрно, вѣрно! И эти восклицанія повторяются во все время чтенія, кстати сказать, ужасно скучнаго но его убійственной монотонности. Раньше мы видѣли, что персіяне не имѣютъ понятія о музыкѣ и живописи въ нашемъ смыслѣ и смотрятъ на нихъ не больше, какъ на безполезную забаву; за то поэзія составляетъ важнѣйшій отдѣлъ въ ихъ образованіи. Поэтому вовсе неудивительно, что они знаютъ наизусть цѣлыя тысячи стиховъ и декламируютъ ихъ при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ. Поэзія ихъ культъ и незамѣнимое развлеченіе.
Персіянамъ приписываютъ изобрѣтеніе шахматъ, и представьте себѣ я ни разу нигдѣ и никогда не видалъ, чтобы въ нихъ играли, такъ что я даже вообще заподозрѣваю ихъ умѣнье играть въ шахматы; за то между ними распространена другая, совершенно неголоволомная игра „дузъ“, состоящая въ слѣдующемъ. Каждый изъ играющихъ, которыхъ должно быть только двое, беретъ по двѣнадцати какихъ-нибудь зеренъ, положимъ бобовъ, затѣмъ на дощечкѣ или кирпичикѣ рисуетъ мѣломъ три одинъ въ другомъ прямоугольника, соединяетъ ихъ углы и стороны прямыми линіями и начинаетъ разставлять зернышки такъ, чтобы занять сразу три точки на одной линіи, тогда противникъ всякій разъ снимаетъ по зерну у себя. Передвиженіе этихъ зеренъ по линіямъ и составляетъ всю игру „дузъ“. Есть еще какая-то игра шашками, но я забылъ ея названіе. Развлеченій въ нашемъ смыслѣ никакихъ: ни театровъ, ни баловъ, ни концертовъ, ни разнообразныхъ игръ молодежи обоего пола. Со стороны шаха, послѣ его возвращенія изъ Европы, была сдѣлана одна попытка имѣть постоянный театръ, уже даже и выстроенный при дворцѣ въ Тегеранѣ, которая однако окончилась полнымъ фіаско: духовенство ни подъ какимъ видомъ не хотѣло согласиться на это развращающее нововведеніе, заимствованное отъ невѣрныхъ фаранги, т. е. европейцевъ. Но отсутствіе театра замѣняется у нихъ разъигрываніями въ лицахъ духовной мистеріи, представляющей смерть Али, что конечно нужно разсматривать какъ начало театра. Кромѣ того, на площадяхъ передъ толпой поэты декламируютъ свои стихи или разсказываютъ съ выразительными жестами о національныхъ персидскихъ герояхъ, или грязные полуголые дервиши передъ этой же толпой воспѣваютъ въ стихахъ свою черноокую любовницу, хотя ни одна женщина не взглянетъ на такого урода, и хорошее вино, котораго онъ навѣрно во всю жизнь свою не видалъ въ глаза и не пробовалъ. Замѣчательно, что народъ ужасно любитъ эти сцены и вообще страстный охотникъ до тамаш''а, — зрѣлищъ. Стоитъ иностранцу раскрыть ротъ, и сотни любопытныхъ лицъ и открытыхъ ртовъ уставятся на него. Понятно, что такое любопытство является слѣдствіемъ отсутствія серьезнаго труда и интересныхъ развлеченій.
Говоря о развлеченіяхъ, нельзя не упомянуть объ охотѣ, которую персіяне любятъ до самозабвенія. Они охотятся обыкновенно верхами на дикихъ козъ, ланей и дикихъ ословъ; также охотятся и на дикихъ звѣрей: на тигровъ, ягуаровъ, леопардовъ, но, понятно, не съ такимъ удовольствіемъ, какъ на первыхъ. Охотники очень любятъ выставлять на показъ головы отъ убитыхъ ими животныхъ, какъ несомнѣнные трофеи ихъ искусства охотиться. Такъ, я помню у Зеллэ-султана украшены всѣ стѣны его сада козьими и оленьими рогами. Когда художникъ, нашъ спутникъ, представлялся ему и обратилъ вниманіе на это украшеніе стѣнъ, то его высочество съ гордостью сказалъ: „Я не подражаю моему отцу, и, что вы здѣсь видите, убито мной“. Понятно, что ружье съ каждымъ днемъ становится больше и больше достояніемъ персіянъ, хотя они употребляютъ только заряжающіяся съ дула. Соколиная охота еще до сихъ поръ очень уважается въ Персіи. Знатныя и богатыя лица приручаютъ львовъ, тигровъ и леопардовъ и держатъ ихъ для развлеченія и забавы. Разъ мы были поражены, когда среди бѣлаго дня къ намъ привели прекраснаго персидскаго льва, принадлежащаго Зеллэ-султану. Левъ въ Персіи вообще дѣлается большой рѣдкостью и не пройдетъ и двацати пяти лѣтъ, какъ онъ совершенно исчезнетъ. Этотъ левъ былъ безъ гривы, съ длиннымъ хвостомъ, который оканчивается чернымъ пучкомъ волосъ въ видѣ большой кисти; вообще это былъ прекрасный экземпляръ персидскаго льва, по величинѣ не уступавшій африканскому. Его привели два человѣка на двухъ толстыхъ цѣпяхъ и говорили, что не было примѣра, чтобы онъ когда-либо бросался на людей, однако же отъ его сосѣдства становилось какъ-то жутко.
Что касается нравовъ и характера персіянъ, то они замѣчательно внимательны и любезны съ иностранцами, особенно съ европейцами; внушено ли имъ это уваженіе или оно само явилось независимо отъ распоряженій и внушеній, я не берусь рѣшить. Кромѣ того, они замѣчательно гостепріимны. Впрочемъ, въ странѣ съ такими убійственными путями сообщенія и семейной обособленностью нельзя обойтись безъ гостепріимства: сверни съ большой дороги — и при рѣдкости населенія, да безъ знакомыхъ умрешь съ голоду. Безъ сомнѣнія, религія поддерживаетъ въ сильной степени эту черту на Востокѣ. „Гость — даръ Божій“, говоритъ народъ и основываетъ гостепріимство между прочимъ на слѣдующемъ, интересномъ по своей наивности разсказѣ.
У одного мужа была ужасно упрямая и злая жена, особенно не любившая гостей, каждый гость былъ для нея, такъ сказать, личнымъ врагомъ. Такое отношеніе ея къ гостямъ, наконецъ, надоѣло мужу, потому что ни ссоры, ни брань, ни даже побои не помогали. Вотъ онъ въ отчаяніи и обратился къ пророку Магомету съ просьбой исправить его жену. „Хорошо, сказалъ пророкъ, убѣди ее хоть одинъ разъ принять гостей и я самъ приду къ тебѣ въ гости“. Мужъ, вернувшись домой, началъ уговаривать свою жену такъ: „Я знаю, что сдѣлалъ непріятное тебѣ, пригласивши еще разъ гостей, но безъ этого нельзя обойтись. Ради Бога не сердись на меня, это въ послѣдній разъ, — больше я никогда не буду тебя безпокоить“. — „Хорошо“, отвѣтила она мужу. Вотъ, на слѣдующій день она видитъ, что къ ихъ дому приближается пророкъ съ четырьмя изъ своихъ учениковъ, а его платье усѣяно жемчугомъ, золотомъ, серебромъ и драгоцѣнными каменьями, — вообще блескъ и богатство. Пророкъ остался у нихъ въ гостяхъ цѣлый день и, наконецъ, ушелъ. Когда онъ уходилъ, то злая жена увидала, что на полахъ его платья вмѣсто жемчуга, золота, серебра и камней сидѣли болѣзни, несчастія и бѣдствія, т. е. ушли съ пророкомъ изъ ея дома. Тутъ только она поняла, что значитъ принимать гостей».
Въ манерѣ персіянъ обращаться съ гостемъ есть тысяча пріемовъ, которые легко могутъ подкупить и обмануть неопытнаго человѣка; есть тысяча предложеній съ ихъ стороны, которыхъ ни подъ какимъ видомъ не нужно принимать, иначе рискуешь непоправимо и навсегда попасть въ списокъ абсолютныхъ невѣждъ: напр., никогда не вѣрьте фразамъ: «весь домъ и все, что есть въ немъ, — къ вашимъ услугамъ», или: «располагайте моими лошадьми, какъ вамъ угодно», или: «ваше желаніе — мое желаніе» и т. д. въ этомъ родѣ, и горе гостю, если онъ согласится хоть на одно изъ этихъ предложеній: его осудятъ безусловно. Прибавьте къ этому внѣшнюю дѣланную вѣжливость, приторную какъ солодковый корень, тысячу церемоній съ привставаньями и смиренными наклоненіями головы на лѣвую сторону груди, милліонъ вѣжливыхъ отборныхъ словъ, часто лишенныхъ всякаго смысла и накиданныхъ одно за другимъ неизвѣстно зачѣмъ; присоедините къ этому аффектированную рѣчь, усыпанную пословицами и цитатами изъ поэтовъ, и вы поймете всю тяжесть положенія европейца, въ первый разъ попавшаго въ эту страну условной лжи. Самое искреннее отчаяніе овладѣваетъ имъ при видѣ всего этого и не оставляетъ его до тѣхъ поръ, пока онъ не покинетъ страны. Геродотъ, помнится, говоритъ, что персіяне учатъ своихъ дѣтей съ пятилѣтняго возраста тремъ вещамъ: ѣздить верхомъ, стрѣлять изъ лука и говорить правду, изъ которыхъ теперь осталась первая; вторая уничтожена временемъ, а въ третьей можно положительно сомнѣваться, что она вообще когда нибудь существовала. Теперь ихъ дѣти предоставлены самимъ себѣ, совсѣмъ заброшены, воспитанія никакого, а образованіе самое жалкое.
У персіянъ очень развита страсть къ рѣчамъ о высшихъ святыхъ вещахъ, за то тотъ же ротъ способенъ говорить ужасныя вещи. Они дѣлаютъ массу омовеній тѣла въ день и совершаютъ еще больше всякихъ дѣяній, основанныхъ на обманѣ, хитрости и фальши. Нѣтъ такихъ святыхъ вещей, изъ которыхъ персіянинъ не извлекъ бы пользы: изъ религіи, изъ дружбы, изъ любви — все равно безразлично для него. Гдѣ, какъ не въ Персіи, можно встрѣтить такую удивительную изворотливость, хитрость, ловкость, мастерски замаскированную ложь и фальшь, рабскую низость характера, самую невѣроятную лесть и самую грязную распущенность? Ничто меня такъ не раздражало, какъ безсмысленная лесть, которую мнѣ приходилось слышать во время моихъ визитовъ къ нѣкоторымъ знатнымъ лицамъ, напримѣръ: «До сихъ поръ мы жили во тьмѣ, какъ въ тюрьмѣ, вы освѣщаете насъ и нашъ домъ своимъ присутствіемъ», или: «самое большое фруктовое дерево одно безъ прививки ничего не стоитъ, а вложатъ въ него одинъ хорошій сучекъ (т. е. привьютъ его) — и оно получаетъ цѣну. Также и вы для насъ: со времени вашего пріѣзда къ намъ мы похожи на это дерево» и т. д. тысяча примѣровъ въ этомъ родѣ. Вотъ ужъ про нихъ то можно сказать, что ложь какъ кружево плетутъ, и это не будетъ метафорой. Всѣ они замѣчательные актеры и тщеславны до невѣроятнаго: каждый персіянинъ охотно пожертвуетъ всѣмъ святымъ и дорогимъ, не пожалѣетъ родителей, дѣтей и жены, литъ бы о немъ говорили, лишь бы его называли какимъ нибудь титуломъ, ну хоть ханомъ. Интересно, что народъ хорошо знаетъ слабость своихъ и когда хочетъ угодить кому нибудь, называетъ его ханомъ, точь въ точь какъ въ Германіи дѣлаютъ барономъ того, кто нѣсколько копѣекъ дастъ больше на водку.
Не надо забывать, что персіяне очень способны, съ большой фантазіей и феноменальной памятью, такъ что обыкновенно знаютъ наизусть цѣлыя поэмы изъ своихъ любимыхъ поэтовъ, имѣютъ много расположенія къ искусству, судя по тѣмъ образцамъ ихъ самоучекъ, которые я видалъ. Вообще у нихъ гибкій и отвлеченный умъ, любятъ говорить о добрѣ и злѣ, и навѣрно ни у одного народа нѣтъ столько хорошо сложенныхъ фразъ и выраженій о благахъ и несчастіяхъ міра, о добрѣ и злѣ, какъ у нихъ; но это ихъ ни къ чему не обязываетъ. Когда говорятъ, то ужасно кричатъ, и неопытный человѣкъ подумаетъ, что они готовы драться, хотя между персіянами я никогда не видалъ дракъ, за то между адербеджанами — нѣсколько разъ. Персіяне очень вспыльчивы, хотя этого и не видно извнѣ, судя по ихъ важной и медленной походкѣ и обычной сдержанности съ иностранцами и незнакомыми людьми; они скоро мѣняются въ обращеніи, стоитъ только измѣниться обстоятельствамъ; властолюбивы, сластолюбивы и жадны до наживы, хотя жадность и бережливость нельзя признать одной изъ основныхъ чертъ ихъ характера; если они и прячутъ то, что имѣютъ, то это отъ власть имущихъ, которые всегда могутъ отнять у нихъ все. Храбрость тоже не можетъ считаться въ числѣ ихъ добродѣтелей. Татары говорятъ о персахъ въ видѣ пословицы, что Богъ далъ имъ голову (т. е. умъ) и глаза (т. е. эстетическій вкусъ), но не далъ имъ сердца (храбрости), и это замѣчательно вѣрная и мѣткая характеристика. Вообще говоря, персы безпечны, лѣнивы и непредпріимчивы, вѣчно надѣются на волю Божію, поэтому выраженіе т-ша-алла, да будетъ воля Божія, да поможетъ Богъ, — любимое и единственное ихъ выраженіе, которое они употребляютъ въ такомъ безконечномъ количествѣ случаевъ и съ такимъ оттѣнкомъ въ смыслѣ, что даже невозможно передать его. Считаютъ неприличнымъ жестикулировать въ разговорѣ ходятъ мало и медленно, хорошо ѣздятъ, верхомъ, рѣдко живутъ въ наемныхъ домахъ, всегда предпочитаютъ въ своихъ. Есть замѣчательно оригинальныя черты: такъ, за хорошія извѣстія даютъ большіе подарки или даже все то, что есть при данномъ лицѣ, которое извѣщаютъ, напр., что у него родился сынъ или что пріѣхалъ давно ожидаемый съ дороги. Любятъ животныхъ, особенно лошадей и кошекъ и считаютъ ихъ чистыми, собаку же считаютъ нечистымъ и поганымъ животнымъ, и, несмотря на это, не мѣшаютъ ей жить: всѣ улицы и базары обыкновенно кишатъ ими.
Кажется, можно принять за правило, что если въ соціальной и политической жизни народа царятъ насиліе, произволъ, беззаконность и безнаказанность бюрократизма, то тамъ хитрость, скрытность, плутовство и выискиваніе всяческихъ обходовъ представляютъ обычное явленіе. Этимъ, вѣроятно, и можно объяснить весь характеръ персіянъ; въ немъ все есть, кромѣ самоуваженія и національной гордости, безъ которыхъ, однако, немыслимъ политически-самостоятельный народъ.
Нѣтъ народа суевѣрнѣе персіянъ, потому что нѣтъ такого явленія, нѣтъ такой вещи, которымъ персіянинъ не придавалъ бы какого-нибудь сверхъестественнаго значенія. Онъ вѣритъ въ судьбу, въ духовъ, въ заклинанія, въ талисманы. Въ его представленіи судьба играетъ роль фатума древнихъ. Кромѣ того, каждый персіянинъ проникнутъ дуализмомъ, т. е. вѣрой въ постоянную борьбу двухъ враждебныхъ другъ другу началъ — добраго и злаго, причемъ перевѣсъ на сторонѣ послѣдняго; отъ этого всѣ воззрѣнія его отличаются нѣкоторымъ пессимизмомъ, разочарованностью. Нѣтъ мѣста въ мірѣ, которое, по представленію персіянъ, не было бы жилищемъ духовъ: домъ, кладбище, земля, вода, воздухъ — все исполнено духовъ. Добрый духъ, малякъ, показывается во всякомъ видѣ, кромѣ собаки и свиньи; злой духъ — дохыпъ — является въ видѣ собаки и свиньи, т. е. въ самыхъ нечистыхъ животныхъ для мусульманина. Злые духи имѣютъ особое царство, съ царемъ во главѣ, женятся и производятъ дѣтей; назначеніе ихъ — соблазнять людей и мѣшать ихъ счастію. Между злыми духами есть мусульмане и кяфиры; первые держатъ сторону персіянъ, а вторые, какъ принадлежащіе невѣрнымъ, — противъ нихъ. Такимъ образомъ, религіозное дѣленіе людей на правовѣрныхъ (мусульманъ) и невѣрныхъ (кяфировъ) перенесено и на духовъ. Молитвы противъ злыхъ духовъ пишутся по средамъ. Только муллы обладаютъ такими сильными и дѣйствительными молитвами, что могутъ даже заговаривать припадки, которые приписываются тому, что страдающее припадкомъ лицо или наступило въ темнотѣ на дѣтеныша злаго духа, или какимъ-нибудь непріятнымъ образомъ обезпокоило послѣдняго и тѣмъ раздражило его противъ себя; если же дѣло идетъ объ очень хорошенькой дѣвушкѣ, то, въ случаяхъ припадка, говорятъ, что злые духи влюбились въ нее, вошли въ нее, борятся между собой и не хотятъ оставить ея. Припадки и всякія падучія болѣзни — находка и манна небесная для муллъ: они могутъ долго и безъ всякой конкурренціи заниматься заклинаніями, вызываніемъ и изгнаніемъ духовъ, за что берутъ конечно хорошія деньги, да и другими даяніями не брезгуютъ. Заклинанія производятся обыкновенно при торжественной обстановкѣ, въ присутствіи родныхъ и знакомыхъ больнаго или больной. При этомъ мулла становится въ парадныя позы и громко-торжественно обращается къ злому духу, засѣвшему въ больнаго, съ такими словами: «О, (такой-то) духъ (есть разные сорты и названія духовъ)! выходи вонъ, зачѣмъ ты безпокоишь такого-то или такую-то?» Послѣ этого мулла, взявъ бутылку, дѣлаетъ видъ, что ловитъ духа, размахиваетъ руками въ разныхъ направленіяхъ по комнатѣ, потомъ закупориваетъ бутылку и запечатываетъ ее своей печатью. Послѣ этого, конечно, никто изъ присутствующихъ не смѣетъ сомнѣваться, что духъ безвозвратно навсегда пойманъ и больше не станетъ мучить больнаго. Или передъ лицомъ, одержимымъ припадкомъ, мулла ставитъ тазъ съ водой и заставляетъ больнаго смотрѣть въ него, затѣмъ громкимъ голосомъ кричитъ: «Хазыръ шодъ!» (готово!), т. е. духъ вышелъ. Когда хотятъ узнать, кто обезпокоилъ духа, то посылаютъ мальчика въ баню, затѣмъ, по возвращеніи его, чернятъ ему ногти на большихъ пальцахъ и заставляютъ его смотрѣть на нихъ, потомъ спрашиваютъ: «Видишь что?» — «Вижу», отвѣчаетъ мальчикъ — «Кого?» — Такого-то человѣка, — говоритъ раньше наученный мальчуганъ и всѣ вѣрятъ этому. Въ случаяхъ кражи или пропажи прибѣгаютъ къ такимъ же пріемамъ вызываній. Особые муллы, дѣлающіе вызыванія пользуются такой силой и довѣріемъ, что если кто изъ нихъ, въ злобѣ на человѣка, скажетъ: «Духи! возьмите его», — съ человѣкомъ дѣлается припадокъ. Такъ великъ страхъ толпы передъ этими шарлатанами, что одно слово ихъ заставляетъ ее терять, самообладаніе. Къ этимъ мулламъ надо прибавить еще колдуновъ,! называемыхъ дэюагударъ, которые, какъ наши цыгане, вездѣ ходятъ! и гадаютъ по рукѣ и предсказываютъ будущее. Я помню, когда мы прибыли въ городъ Кашанъ, то къ намъ пришелъ семидесятилѣтній еврей и напросился гадать. Я никакъ не могъ отдѣдаться отъ него. Сначала онъ спросилъ у меня мое имя, потомъ имя моей матери, и долго смотрѣлъ въ еврейскую книгу, затѣмъ сказалъ, что я много страдалъ въ прошломъ году (это случайно было вѣрно), что меня ждетъ такое счастье, что его «хоть саблей руби», но что у меня есть врагъ, котораго я долженъ опасаться; въ заключеніе велѣлъ мнѣ въ новолуніе смотрѣть себѣ на грудь, чтобы такимъ образомъ ослабить козни врага.
Персіяне, конечно, вѣрятъ въ дурной глазъ, но не такъ просто какъ мы или испанцы. У нихъ есть два сорта дурнаго глаза, которые различаются и въ названіи: чешме бадъ и чешме задъ. Подъ первымъ обыкновенно подразумѣвается черный блестящій глазъ, который безсознательно можетъ сглазить, т. е. такъ, что владѣлецъ его не знаетъ даже, что можетъ сглазить. Этого глаза не очень боятся. Второй глазъ хуже, и зависитъ прямо отъ желанія обладателя его, такъ что послѣдній знаетъ свою силу и страхъ, внушаемый его глазами ближнимъ, и сознательно спрашиваетъ или своего противника, или знакомаго, съ цѣлью напугать его: «желаешь-ли, что-бы я сглазилъ твоего сына, дочь, лошадь (словомъ все, что угодно) и они умрутъ?» Такіе люди пользуются громаднымъ почетомъ среди толпы и внушаютъ ей какой-то паническій страхъ.
Изъ дней недѣли самые лучшіе — пятница и четвергъ. Выѣзжать въ дорогу стараются въ четвергъ и никогда въ пятницу. По воскресеньямъ и средамъ вечеромъ обыкновенно не принимаютъ гостей, это считается дурнымъ знакомъ для дома. Изъ чиселъ самое скверное 13, которому придаютъ такое же значеніе, какъ и у насъ. Четныя и нечетныя числа тоже играютъ нѣкоторую роль въ жизни персіянина; такъ, онъ часто гадаетъ на четкахъ на четное и нечетное число зеренъ. Четки, кстати сказать, такое орудіе, которое, кажется, было выдумано съ цѣлью, чтобы окончательно лишить правовѣрныхъ ихъ мыслительныхъ способностей: постоянная переборка зеренъ пальцами мѣшаетъ думать и положительно мѣшаетъ сосредоточиться. А между тѣмъ всюду ходить съ четками считается въ Персіи особымъ щегольствомъ и доказательствомъ религіозности. Особенно выдающіеся ханжи носятъ четки въ тысячу зеренъ.
Повѣрій у персіянъ нѣтъ числа. Нельзя пройти на улицѣ между двухъ женщинъ: прошедшій между ними будетъ несчастенъ въ этотъ день. Если во время письма упадетъ перо изъ рукъ, то есть двѣнадцать примѣтъ его паденія: можетъ быть и худо, и хорошо, и къ ссорѣ и въ дружбѣ, и къ деньгамъ, — все зависитъ отъ того, въ какомъ знакѣ зодіака это случилось. Если упадетъ кнутъ, то есть также 12 значеній, какъ и при паденіи пера. Если чешется та или другая рука, то это въ деньгамъ, но надо чесать ее не рукой, а о бороду или о волоса, иначе не исполнится желаніе. Когда бываетъ подергиваніе или судорога въ правомъ глазу, то это непремѣнно къ слезамъ, а въ лѣвомъ — къ счастью. Если неизмѣнныя туфли персіянина при сниманіи становятся пятками одна къ. другой, то это значитъ, что или говорятъ о хозяинѣ ихъ, или ему придется куда-нибудь ѣхать. Говорятъ, что ворона является зимой въ Персію (хотя я видѣлъ ее лѣтомъ въ Испагани); когда и въ какой- день увидитъ или услышитъ ее человѣкъ, — имѣетъ разныя значенія и объясненія. При первомъ выходѣ изъ дому дурно встрѣтить собаку и лисицу, очень хорошо встрѣтить волка, змѣю, верблюда; осла — такъ себѣ, безразлично. Нехорошо также встрѣтить кошку, а особенно если увидишь ее, когда утромъ встаешь съ постели, тогда весь день лучше ничего не предпринимай — напрасный трудъ. Видѣть всѣхъ птицъ хорошо, за исключеніемъ куропатки (кябкъ). Видѣть луну, когда она только что нарождается, очень хорошо, но сейчасъ же надо смотрѣть на особо назначенный для этого предметъ разный въ разные мѣсяцы, или иначе ничего хорошаго не будетъ; такъ, въ мартѣ — на золото, въ апрѣлѣ — на зеркало, въ маѣ — на воду, въ іюнѣ — на барана, въ іюлѣ — на серебро, въ августѣ — на важную женщину по богатству или по уваженію къ ней, въ сентябрѣ — на коранъ, въ октябрѣ — на цвѣты, въ ноябрѣ — на острый ножъ, въ декабрѣ на зеленыя растенія, въ январѣ — на ребенка, въ февралѣ — на красивую женщину. Если во время путешествія встрѣтишь зайца и не убьешь его, — очень хорошій знакъ, потому что это духъ, предохраняющій путника отъ всякихъ золъ и бѣдствій. Дурно проѣзжать черезъ стадо, а если ужъ попалъ, то нужно пересчитать семь животныхъ одного цвѣта. Встрѣтить сову во всей Персіи считается очень дурнымъ знакомъ и никогда не желательно; но что самое ужасное, собираясь куда-нибудь въ дорогу или по дѣлу, — это чихнуть: въ такомъ случаѣ персіянинъ обязательно вернется съ дороги домой, такъ какъ заранѣе знаетъ, что не будетъ никакого толка изъ его предпріятія. Если курица поетъ пѣтухомъ, то это имѣетъ разныя значенія по днямъ недѣли: въ одинъ день, напр., ее нужно подарить бѣдному, въ другой это означаетъ къ счастію, въ третій — къ несчастью. Сны имѣютъ очень важное значеніе въ жизни персіянъ и различаются по мѣсяцамъ и числамъ мѣсяцевъ, напр. перваго числа такого-то мѣсяца — недѣйствительны, а втораго — дѣйствительны и т. п. 365 или 366 снотолкованій въ году!
Но если въ мірѣ такъ много дурнаго и страшнаго для человѣка, то онъ старается разными мѣрами обезпечить себя отъ этого. Это и сдѣлалъ персіянинъ: у него имѣется тысяча талисмановъ и сотни тысячъ ладонокъ, охраняющихъ его и ослабляющихъ дурную силу явленій. На немъ самомъ есть непремѣнно нѣсколько ладонокъ: на шеѣ, на рукахъ, въ его домѣ надъ дверью повѣшена ладонка, его лошадь, оселъ или мулъ всегда украшены ладонкой, его скотъ безъ ладонки не выпускается въ горы. Для этихъ ладонокъ пишется знающимъ человѣкомъ нѣсколько арабскихъ стиховъ изъ Корана, непонятныхъ для большинства персіянъ, зашивается въ тряпицу и вѣшается по всѣмъ направленіямъ отъ дурнаго глазу и дурнаго человѣка. Также въ большомъ ходу разные талисманы, изъ которыхъ бирюза съ вырѣзанными и вызолоченными словами считается очень хорошимъ и дѣйствительнымъ, вырѣзается же обыкновенно: «омидъ» — надежда, «динъ» — вѣра, «голь» — роза и проч. въ такомъ же духѣ, а мы за такіе талисманы платимъ иногда большія деньги!
Персія — страна, въ которой за частую грозитъ опасность отъ скорпіоновъ, тарантуловъ, ядовитыхъ змѣй и отъ. разныхъ хищныхъ животныхъ — тигровъ, барсовъ, пантеръ. Поэтому вовсе неудивительно, что суевѣрный народъ часто прибѣгаетъ къ заговорамъ отъ всѣхъ этихъ смертельно опасныхъ враговъ его. Люди, обладающіе способностью заговора, готовятся къ этому дѣйствію постомъ, молитвой и созерцаніемъ и пользуются громаднымъ уваженіемъ въ народѣ. Къ талисманамъ и ладонкамъ надо прибавить распространяющіяся теперь въ Испагани кольца отъ геморроя, которыя носятъ на пальцахъ, какъ обыкновенныя кольца. Я слышалъ, какъ одинъ муштегедъ (въ родѣ нашего архіерея) трогательно разсказывалъ объ удивительно цѣлительномъ дѣйствіи кольца, полученнаго имъ отъ другаго муштегеда, изобрѣтателя такого сокровища. А если муштегедъ хвалитъ что-нибудь, то этого совершенно достаточно, чтобы толпа запаслась этимъ средствомъ. Я пока видѣлъ такія кольца какъ новинку на рукахъ аристократовъ; черезъ нѣсколько времени они сдѣлаются достояніемъ слѣпой толпы.
Пословицы — это афоризмы, въ которыхъ выражается мудрость народная, филосовскій взглядъ народа на жизнь и человѣческія отношенія. По смыслу пословицъ можно сдѣлать приблизительно вѣрное заключеніе о характерѣ народа и его нравственности. Вотъ нѣкоторыя персидскія пословицы и поговорки, записанныя мною: «Сердце къ сердцу дорогу сыщетъ». «Лучше умереть нищимъ, чѣмъ жаловаться другимъ на нужду или искать чужой помощи». «Если ты хочешь узнать человѣка, путешествуй съ нимъ, или живи вмѣстѣ, или веди торговлю». «Ложь, дающая миръ душѣ, лучше правды, приносящей безпокойство». «Знающій врагъ лучше невѣжды друга». «Желтая собака — братъ шакала», говорится въ смыслѣ нашей: «Воронъ ворону глазъ не выклюетъ». «Приходи вытащить осла изъ грязи», т. е. если испортилъ дѣло, такъ помоги исправить испорченное или ошибку. Кто видалъ комичную картину, какъ упрямые ослы ложатся въ грязь, а ихъ проводники съ страшными усиліями стараются вытащить ихъ за хвостъ изъ грязи, тотъ пойметъ скрытый смыслъ пословицы, — какъ бываетъ трудно исправить ошибку или испорченное. «Кто взведетъ осла на крышу, тотъ съумѣетъ его и свести». «Иностранецъ — слѣпъ». Мнѣ приходилось не разъ испытывать вѣрность этой пословицы, и читатель не знаетъ, какого труда стоило выбраться изъ лабиринта лжи, которой умышленно окружаютъ путешественника въ Персіи. «Гдѣ змѣя, тамъ и золото, гдѣ роза, тамъ и шипы». «Вѣрности и привязанности учись у собаки». «Отвѣтъ глупымъ молчаніе, а возмездіе клеветникамъ — невниманіе къ нимъ». «Глупецъ — врагъ самому себѣ, какъ онъ можетъ быть другомъ другаго?». «Узнать безумнаго можно потому, что онъ сердится безъ причины, говоритъ некстати, довѣряется всякому, мѣняется безъ основанія, ищетъ того, что ему не подходяще, не различаетъ своего друга отъ своего недруга». «Кто хранитъ свою тайну, тотъ получаетъ желаемое». «Кто говоритъ много словъ, тотъ въ нихъ же и запутывается»; въ pendant къ этой пословицѣ есть еще арабская, одинаково употребительная и въ Персіи: «Люди гибнутъ отъ излишка богатствъ и отъ излишка словъ». «Тайна — твоя раба, пока ты ее хранишь; но если ты ее объявишь, то становишься ея рабомъ». «Иглиное ушко достаточно широко для двухъ друзей, за то цѣлаго міра недовольно для двухъ враговъ». «Дервишъ ничѣмъ не связанъ: добровольная бѣдность ставитъ человѣка выше міра». «Кто желаетъ друга безъ недостатковъ, у того совсѣмъ не будетъ друзей». «Три вещи удлиняютъ жизнь: хорошее платье, хорошій домъ и хорошая жена». «Бойтесь того, кто васъ боится». «Друзьямъ настолько открывай свои тайны, чтобы при ссорѣ съ ними не раскаяться и не пострадать».
Народныя лѣчебныя средства до сихъ поръ свободно практикуются въ Персіи знахарями и знахарками, со всѣми безобразными и таинственными пріемами невѣжества. Однако настоящая европейская медицина, хотя въ слабой степени, начинаетъ уже проникать туда: кромѣ нѣсколькихъ европейскихъ докторовъ въ Тегеранѣ и Испагани, теперь начинаютъ уже появляться даже въ маленькихъ городахъ Персіи ученики изъ тегеранской высшей школы. Одинъ ученикъ изъ этой шкоды Мирза-Шейхъ-Могаметъ лѣчилъ меня въ Испагани. Онъ состоитъ младшимъ докторомъ въ гаремѣ его высочества Зеллэ-султана. Это высокаго роста красивый мужчина, съ крупными, симпатичными чертами лица, съ черными глазами и мягкимъ голосомъ. Когда я болѣлъ и не могъ двигаться, онъ по-долгу сидѣлъ у моей постели и всегда обязательно отвѣчалъ на мои безчисленные вопросы.
Полная противоположность ему во всѣхъ отношеніяхъ старшій врачъ при Зеллэ-султанѣ Мирза-Хуссейнъ-Ханъ. Онъ, кажется, 18 лѣтъ пробылъ въ Европѣ, изъ которыхъ 10 или 12 лѣтъ провелъ во Франціи, штудировалъ въ Сорбоннѣ и въ концѣ концовъ остался такимъ же варваромъ, какимъ былъ и прежде, такъ что Богу одному извѣстно, зачѣмъ этому человѣку понадобилось ѣхать въ Европу.
Конечно нельзя сравнивать съ персидскими докторами лейбъ-медика Зеллэ-султана Мирзу-Таки-хана. Это очень замѣчательная и крупная личность въ современной умственной жизни Персіи. Онъ средняго роста господинъ, съ обрюзглымъ лицомъ татарскаго пошиба и съ выразительными глазами, въ генеральскомъ мундирѣ, страдаетъ отъ ожирѣнія живота и еле можетъ ходить, говоритъ уже слабо по французски, хотя много лѣтъ тому назадъ воспитывался во Франціи и учился медицинѣ. По своей судьбѣ и дѣятельности онъ сильно напоминаетъ нашего Ломоносова, хотя безъ геніальности послѣдняго. Теперь онъ больше не занимается практикой и весь отдался наукѣ, написалъ много популярныхъ сочиненій изъ естественныхъ наукъ; послѣднимъ его сочиненіемъ было по космографіи. Самое оригинальное и самое интересное для европейца сочиненіе Мирзы-Таки-Хана, это Тарбіятъ, т. е. о воспитаніи, въ которомъ онъ разбираетъ всѣ недостатки теперешняго обученія въ Персіи и осуждаетъ тѣ дикіе педагогическіе пріемы, которые до сихъ поръ еще практикуются въ персидской начальной школѣ, какъ-то: битье линейкой по рукамъ и наказываніе палкой по пятамъ, и приводитъ нѣкоторые взгляды европейскихъ ученыхъ, уже установившіеся и систематически проводимые въ школѣ. Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что въ нашемъ смыслѣ автора книги можно назвать самымъ ученымъ и самымъ передовымъ человѣкомъ Персіи, который старается своими трудами и публицистической дѣятельностью познакомить свою страну съ Европой и ея учрежденіями. Онъ состоитъ редакторомъ персидской оффиціальной газеты — Феріенкь (Разумъ), издаваемой правителемъ Испагани Зеллэ-Султаномъ, самой серьезной газеты Персіи. Очевидно, что такой человѣкъ не можетъ не знать своей страны и мѣстныхъ порядковъ, равно какъ своей націи, ея идеаловъ и стремленій. Съ нему то съ особымъ интересомъ и любопытствомъ я и отправился съ визитомъ. Онъ меня принялъ очень хорошо, угощалъ фруктами, чаемъ и кофеемъ и водилъ меня показывать свой садъ. Живетъ онъ хорошо и независимо; пріемная комната устроена по-европейски съ хорошо сервированнымъ столомъ, диваномъ и стульями. Скажите пожалуйста, спросилъ я его между прочимъ, замѣчается-ли въ Персіи хоть какое-нибудь стремленіе къ прогрессу въ европейскомъ смыслѣ?
— Да, замѣчается, отвѣтилъ онъ: начинаютъ заводить столы, стулья, диваны, коляски, устраиваютъ даже свои жилища по-европейски и больше стараются сходиться съ европейцами, чѣмъ прежде. Конечно, прибавилъ онъ, подумавши, стремленіе къ прогрессу очевидно, но скорость водворенія вашей цивилизаціи будетъ зависѣть отъ того, сдѣлается-ли его высочество Зеллэ-султанъ шахомъ или нѣтъ.
Говоря о медицинѣ и медикахъ, нужно упомянуть и о болѣзняхъ. Благодаря замѣчательно здоровому климату, чахотка и хроническія болѣзни почти неизвѣстны; въ Гилянѣ и Мазандаранѣ, двухъ прилегающихъ къ Каспійскому морю провинціяхъ, свирѣпствуетъ лихорадка и затѣмъ по всей Персіи всевозможныя накожныя болѣзни отъ нечистоты и болѣзни желудка отъ излишняго употребленія фруктовъ. Такъ какъ персіяне всякаго европейца принимаютъ за доктора, то многіе приходили ко мнѣ, прося лѣкарства отъ того, что или зубы шатаются или всѣ зубы выпали, что десны гніютъ и отваливаются. Въ распространеніи такой болѣзни виноватъ конечно кальянъ, который курятъ вкруговую, передавая его отъ одного къ другому, а персидскій этикетъ не позволяетъ и считаетъ положительно неприличнымъ обтирать чубукъ. Кромѣ этого, ужасно сильно распространена паршь головы, отъ которой совершенно вылѣзаютъ всѣ волосы. Замѣчательно, что эта болѣзнь продолжается только до 30-ти лѣтняго возраста.
До сихъ поръ еще всѣ персы пускаютъ кровь. Замѣчу при этомъ, что кровь у мусульманъ считается очень нечистымъ элементомъ, который грязнитъ и людей, и вещи. Актъ кровопусканія до сихъ поръ есть какое-то священнодѣйствіе. Разъ я просыпаюсь и вижу, что мой спутникъ-персіянинъ лежитъ на тахтѣ (родъ деревянной кровати, замѣняющей и диванъ), а около него, съ круглой татарской рожей, сидитъ цирульникъ и караулитъ двѣ мѣдныя конусообразныя банки, поставленныя на его икры.
Когда достаточно натянуло кожу, то цирульникъ сдѣлалъ бритвой надрѣзъ и сталъ черезъ банку вытягивать кровь ртомъ. Послѣ этой операціи подходитъ вся прислуга дома и знакомые, если случаются на-лицо, и поздравляютъ съ окончаніемъ ея. Цирюльникъ очень важное лицо въ жизни мусульманина: онъ брѣетъ ему голову, значитъ, какъ бы совершаетъ нѣкоторое священнодѣйствіе, онъ пускаетъ ему кровь и тѣмъ, по мнѣнію персіянина, даетъ ему здоровье, онъ, наконецъ, лѣчитъ лѣкарствами и мнётъ кости, иначе я не умѣю назвать эту операцію, которой и я подвергался нѣсколько разъ. И цирюльникамъ не безъизвѣстна ихъ важная и такъ сказать отвѣтственная роль въ жизни персіянъ.
Когда персидскій шахъ въ первый разъ въѣзжалъ въ Москву, то въ обществѣ долго послѣ того только и было рѣчи, что о замѣчательныхъ брилліантахъ и драгоцѣнныхъ каменьяхъ, которыми блестѣлъ онъ и его свита. То же самое повторилось и за границей, и я часто былъ свидѣтелемъ замѣчательныхъ бѣснованій европейской публики. Въ виду этихъ драгоцѣнностей сколько было розсказней о невѣроятныхъ и неисчерпаемыхъ богатствахъ Персіи! Нѣкоторые чуть не серьезно думали, что это и есть обѣтованная земля, текущая медомъ и млекомъ. Но какъ бываютъ ложны заключенія о богатствѣ страны по блеску и роскоши ея правителя. Можно положительно сказать, что Персія очень бѣдная страна. Трудно вообразить себѣ страну болѣе гористую, нежели Персія, и ея горы голы и положительно безплодны, такъ что иной разъ приходится проѣзжать цѣлые дни, не встрѣтивъ воды, а слѣдовательно и растительности. Конечно, я не говорю этого о Сѣверной Персіи, двумя провинціями, Гиляномъ и Мазандараномъ, прилегающей къ Каспійскому морю; я имѣю въ виду земли, начинающіяся за этими провинціями и идущія до самаго Персидскаго залива; здѣсь воздухъ такъ сухъ, что вовсе не только дождя, но даже и росы не бываетъ. Такъ какъ въ Персіи не имѣютъ никакого понятія о статистикѣ, то очевидно и невозможно требовать точныхъ данныхъ. Въ виду этого есть разногласіе во мнѣніяхъ относительно обработываемой части Персіи: одни сводятъ ее до 1/100. Другіе до 1/50 территоріи. Во всякомъ случаѣ трудно принять больше 1/50. Способы обработки земли до сихъ поръ самые примитивные. Если наша соха поражаетъ своей первобытностью, то персидская еще болѣе; при твердости почвы обработывать подобнымъ орудіемъ землю очень трудно. О боронѣ съ желѣзными зубцами вовсе не имѣютъ понятія. Вообще въ хозяйствѣ персіянъ желѣза употребляется очень мало: оно для нихъ дорого, не по средствамъ. При уборкѣ хлѣбъ не вяжутъ въ снопы, а держатъ на полѣ въ видѣ большихъ кучъ. Когда приходитъ время молотить, то крестьяне раскладываютъ солому вѣеромъ въ одинъ кругъ, колосьями внутрь, запрягаютъ богатые — пару воловъ, а бѣдные одного осла въ маленькія зимнія салазки, на которыя садится одинъ работникъ, и начинаютъ возить эти салазки по соломѣ кругомъ до тѣхъ поръ, пока зерно не высыплется. Затѣмъ его провѣваютъ, бросая лопатой на воздухъ, пріемъ, намъ хорошо знакомый.
Изъ продуктовъ, которые получаются отъ земледѣлія, больше всего въ Персіи рису, кукурузы, шафрану, табаку, хлопка, пшеницы, ячменя, гороху, бобовъ и чечевицы; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ обрабатывается и макъ для опіума (Испагань). Вода, — нервъ жизни персидскаго землевладѣльца. Поэтому, можетъ быть, нигдѣ въ цѣломъ свѣтѣ не обращается столько вниманія на проведеніе воды и ея распредѣленіе. Очень можетъ быть, что при болѣе серьезномъ и болѣе заботливомъ правительствѣ вся Персія имѣла бы воду и превратилась бы въ цвѣтущую страну; но теперь, къ сожалѣнію, это только одни хорошія предположенія. Насколько трудно и дорого добываніе воды, столь же строго и справедливо жители относятся къ распредѣленію ея по хозяйствамъ между собой: это урегулированіе въ распредѣленіи воды въ разныхъ мѣстахъ ведется на разныхъ основаніяхъ, и правительство, къ счастію, не вмѣшивается теперь въ это дѣло, тогда какъ еще очень недавно вода была очень доходной статьей для особыхъ агентовъ правительственной власти, которыхъ нарочно посылали въ провинцію распоряжаться этимъ дѣломъ.
Кто не слыхалъ о персидскихъ фруктахъ вообще и персикахъ въ особенности, дающихъ поводъ заключить о цвѣтущемъ состояніи садоводства въ Персіи? Дѣйствительность далеко не оправдываетъ этого заключенія. Я видѣлъ сады и огороды въ Испагани и Магаллатѣ и былъ совершенно разочарованъ. Для примѣра я опишу вамъ образцовый садъ одного муллы-баши (главы муллъ) въ Магаллатѣ. Меня пригласили туда пить чай. Войдя, я увидалъ полнѣйшій хаосъ: никакихъ дорожекъ для прохода, нужно, наклоняясь, пробираться между деревьями, съ ежеминутнымъ рискомъ оцарапать себѣ лицо и руки или выколоть глазъ; земля поросла густой травой; деревья разсажены безъ всякаго порядка и такъ часто, что кажутся одно на другомъ. Сухія вѣтви не обламываются и не обрѣзаются, сухіе листья и опавшіе фрукты не подбираются и не выносятся, деревья никогда не окапываются, грунтъ никогда не унавоживается. И при такихъ-то условіяхъ и при такомъ уходѣ получаются плоды, лучше которыхъ трудно себѣ представить; это особенно относится въ розовымъ персикамъ, очень крупнымъ (въ родѣ нашихъ антоновскихъ яблоковъ), и къ бѣлымъ, въ родѣ нашего мелкаго бѣлаго налива, очень вкуснымъ; подобные персики я ѣлъ въ первый разъ въ моей жизни; то же можно сказать о зардалю, родъ персика-скороспѣлки, который появляется уже въ концѣ іюня, и о шалилѣ: это — искусственно произведенный плодъ отъ оплодотворенія сливоваго дерева персикомъ, замѣчательно душистый и вкусный. Я слышалъ, что у насъ въ Крыму есть этотъ фруктъ и называется нектариномъ, отъ слова нектаръ! Прибавьте къ этому еще прекрасныя яблоки, замѣчательныя по величинѣ и вкусу груши, крупные гранаты, винныя ягоды, фисташки, орѣхи, оливы и не менѣе замѣчательные арбузы и дыни. Что сказано о садоводствѣ, то же въ общемъ нужно сказать и объ огородничествѣ. Такъ какъ персіяне за столомъ употребляютъ много мяты и астрагону, то эти растенія разводятся въ большихъ количествахъ.
Нужно ли говорить, что фабричной обрабатывающей промышленности почти совсѣмъ нѣтъ въ Персіи? Когда я слыхалъ разсказы о тамошнихъ бархатныхъ, полотняныхъ, ситцевыхъ и красильныхъ фабрикахъ, то представлялъ себѣ ихъ въ нашемъ европейскомъ видѣ; на дѣлѣ оказалось, что это въ родѣ нашихъ кустарныхъ заведеній, съ самыми первобытными пріемами и способами обработки и съ неменѣе первобытными орудіями и инструментами, такъ что смѣшно даже и называть такія учрежденія фабриками, а просто надо звать мастерскими. Я лично только одинъ разъ и видѣлъ пыхавшую фабричную трубу на монетномъ дворѣ около Тегерана. Разсказываютъ, что есть еще оружейный и даже газовый заводы, построенные по приказанію шаха послѣ его поѣздки въ Европу, но я ихъ не видалъ. Навѣрно не помню, но мнѣ почему-то кажется, что въ Тегеранѣ есть одна улица, освѣщенная газомъ. Вообще противъ развитія фабричной промышленности въ Персіи есть одно важное обстоятельство: въ Персіи нѣтъ топлива, за исключеніемъ провинцій, прилегающихъ къ Каспійскому морю, и достать его нельзя при нынѣшнихъ путяхъ сообщенія. И кто разсчитываетъ наживать милліоны фабричнымъ дѣломъ въ самомъ центрѣ Персіи (подобные фантазеры встрѣчаются), тѣ не знаютъ ни современнаго состоянія Персіи, ни ея богатствъ. Въ Гилянѣ и Мазандаранѣ, гдѣ обиліе топлива и воды, дѣйствительно можно многое сдѣлать. И теперь уже, наприм., въ Рештѣ обработываютъ и рѣжутъ нашими машинами табакъ, тогда какъ еще очень недавно въ сыромъ видѣ привозили его къ намъ преимущественно въ Баку.
Относительно ремеслъ можно сказать больше и лучше, чѣмъ о фабричной промышленности: не смотря на несовершенство и первобытность орудій, употребляющихся ремесленниками, вещи, выходящія изъ мастерскихъ, отличаются большимъ совершенствомъ отдѣлки. Чтобы сдѣлаться ремесленникомъ, не требуется никакихъ испытаній, потому что собственно нѣтъ ремесленнаго цѣха. Представители каждаго ремесла выбираютъ отъ себя своего, такъ сказать, главу, который собираетъ слѣдующія съ данной группы ремесленниковъ деньги и представляетъ ихъ губернатору, Эти представители не получаютъ никакого жалованья, а только сами не платятъ за себя въ видѣ награды за свой трудъ по собиранію податей съ ремесленниковъ.
Организація купечества еще слабѣе: у нихъ есть только купеческій голова таджиръ-баши, который выбирается купечествомъ для хлопотъ и веденія дѣлъ у губернатора или даже и въ столицѣ. Эта должность безъ функцій и есть ничто иное, какъ титулъ. Для такой почетной должности выбирается обыкновенно богатый и вліятельный купецъ, которому жалованья не платится. Однако, не смотря на то, что эта должность, такъ сказать, номинальная, она, кромѣ представительства, даетъ извѣстныя выгоды. Положимъ, какому нибудь купцу или даже иностранцу по векселю нужно получить съ кого-нибудь въ городѣ деньги. Понятно, что обращаются прежде всего къ купеческому головѣ съ обѣщаніемъ извѣстнаго процента, и тотъ, разумѣется, хлопочетъ въ собственныхъ же интересахъ.
Благодаря тому, что въ Персіи нѣтъ организованнаго купечества, ровно какъ нѣтъ никакого торговаго кодекса, которымъ можно было бы руководиться, персидская торговля для насъ, европейцевъ, представляется какой-то пародіей, потому что интересы сторонъ ничѣмъ не гарантированы. Такъ какъ въ Персіи совсѣмъ нѣтъ бумажныхъ денегъ; а серебро въ большихъ количествахъ перевозить неудобно, то между торговцами установился обычай расплачиваться переводами изъ города въ городъ, которые называются боратами. Изъ предметовъ, вывозимыхъ изъ Персіи, самые замѣчательные — ковры, извѣстные своей прочностью и яркими довольно безвкусными рисунками, шелкъ сырецъ, хлопокъ, шерсть шали, бирюза, металлы, особенно свинецъ, рисъ, который, можетъ быть, уступаетъ въ качествѣ только индійскому, сухіе фрукты и плоды, изъ которыхъ гранаты, айва и смоква преобладаютъ. Самый главный предметъ вывоза изъ Персіи — сухіе фрукты, рисъ и особенно хлопокъ, который… запродается обыкновенно раньше, чѣмъ готовъ, и за который впередъ берется съ нашихъ купцовъ задатокъ. Поэтому до послѣдняго времени сплошь и рядомъ случалось, что въ мѣшкахъ вмѣстѣ съ хлопкомъ находился песокъ, камень, кирпичъ и проч. Я слышалъ, что теперь, благодаря ходатайству передъ своимъ правительствомъ Мирзы-Аббасъ-Хана, персидскаго генеральнаго консула въ Астрахани, персіяне, дозволяющіе себѣ подобныя мошенническія выходки, подлежатъ большому штрафу и, кромѣ этого, добавочной уплатѣ пострадавшимъ за недостающее количество хлопка. Предметомъ ввоза въ Персію служатъ: сукна, шелковыя и бархатныя матеріи, ситцы, самовары, экипажи, часы, оружіе, фарфоръ, металлы, сахаръ, чай, въ небольшомъ количествѣ фабричныя машины и разные инструменты, порохъ, свинецъ, оружіе. Прежде европейскіе товары большею частію ввозились европейскими купцами; но за послѣднія десять — пятнадцать лѣтъ персіяне сами принялись за это дѣло, смекнувъ, что при этомъ могутъ оставаться нѣкоторые барыши, и и съ тѣхъ поръ европейскихъ купцовъ почти оттерли съ своихъ рынковъ. Кавказскій транзитъ сильно облегчалъ дѣло торговли и для европейскихъ купцовъ, и для персидскихъ. Послѣдствіемъ отъ этого было уменьшеніе сбыта нашихъ товаровъ. Въ чемъ искать причину этого уменьшенія? Подумали, подумали, да и нашли, что кавказскій транзитъ всему виною, который и былъ отмѣненъ. Понятно, послѣ запрещенія транзита на всемъ Кавказѣ наступило страшное затишье- въ торговлѣ, потому что спросъ на наши товары не увеличился, а заграничные пошли въ Персію или черезъ Трапезундъ, или обходомъ черезъ Суэзскій каналъ и Персидскій заливъ черезъ Буширъ. Разъ черезъ запрещеніе транзита спросъ на наши товары не увеличился, то надо сдѣлать кой-какія облегченія ^для персидскихъ купцовъ: рѣшено было устроить ярмарки въ Астрахани и Баку. Философскій камень открытъ; остается только готовить карманы для будущаго золота и, потирая руки, ждать его прилива. Однако, опытные въ торговлѣ люди, знающіе Востокъ и Персію, положительно сомнѣваются въ серьезномъ значеніи этого новонайденнаго средства: я не разъ слышалъ отъ компетентныхъ людей на Кавказѣ, что запрещеніемъ транзита было сыграно въ руку европейскимъ государствамъ, ведущимъ торговлю съ Персіей, т. е. Англіи, Франціи и Австріи. А между тѣмъ мы находимся въ самыхъ выгодныхъ условіяхъ относительно Персіи сравнительно съ конкуррирующими съ нами европейскими государствами. Благодаря главнымъ образомъ небрежности и халатности, съ которой наше купечество относится къ торговлѣ на Востокѣ, Персія, какъ большой торговый рынокъ, выскользаетъ изъ нашихъ рукъ, тогда какъ сама природа облегчаетъ намъ сообщеніе съ этой страной: съ одной стороны желѣзныя дороги и бассейны Чернаго моря съ Кавказской желѣзной дорогой, а съ другой — Каспійское море и громадный бассейнъ рѣки Волги, захватывающій нашу самую промышленную часть внутренней Россіи. Кажется, оставалось бы только воспользоваться этими естественными удобствами и, вмѣсто жалобъ на застой, искать расширить районъ сбыта нашихъ товаровъ, уменьшивъ провозную плату и страховую премію на товары, что дѣлаютъ наши конкуренты и чѣмъ конечно подрываютъ нашъ успѣхъ въ Персіи. На Черномъ морѣ мы имѣемъ субсидированное русское Общество торговли, которое безъ всякой конкуренціи ведетъ свои дѣла и зорко слѣдитъ за всякой попыткой образовать какое-нибудь новое торговое Общество, могущее такъ или иначе конкуррировать съ нимъ и до нѣкоторой степени подрывать его доходы. На Каспійскомъ морѣ фигурируетъ тоже субсидированное Общество «Кавказъ и Меркурій» и также почти безъ конкуренціи, если не считать сравнительно бѣднаго частнаго Общества «Лебедь», которое беретъ то для фракта, что отказывается перевозить «Кавказъ и Меркурій». Между прочимъ, за горючіе матеріалы Общество «Лебедь» беретъ такую высокую страховую премію, что ввозить этотъ товаръ въ Персію положительно невыгодно. Отсюда понятно такое поразительное явленіе, что вся Персія получаетъ спички изъ Вѣны! Фактъ очень печальный для насъ. Такое явленіе, очевидно, возможно только при отсутствіи всякой конкуренціи съ нашей стороны. А насколько Персія можетъ быть хорошимъ рынкомъ для нашихъ спичечныхъ фабрикъ, можно судить по слѣдующему. До сихъ поръ еще въ цѣлой Персіи добываютъ огонь самымъ примитивнымъ образомъ. Въ каждой деревнѣ есть какой-нибудь ресторанчикъ «кофейный домъ», гдѣ имѣется или котелъ, или горшокъ, въ которыхъ день и ночь поддерживаются горячіе уголья. И вотъ, кому нужно для кальяна или для свѣта, посылаютъ въ этотъ кофейный домъ дѣвочку или мальчика, которые, взявъ тамъ нѣсколько угольковъ, возвращаются домой, бережно неся эту ношу на камушкахъ или черепочкахъ. Европейскія спички, кебритъ-фарати, считаются до сихъ поръ еще роскошью богачей. Какже австрійцы находятъ возможнымъ доставлять спички въ Персію съ пользой для себя, а мы нѣтъ? Очень просто: они запаковываютъ ихъ въ жестяныя коробки, герметически закупориваютъ и черезъ Адріатическое море, Суэзъ и Персидскій заливъ доставляютъ ихъ, какъ обыкновенный товаръ, въ Буширъ; а у насъ спички и отправляютъ спичками, со всѣмъ рискомъ подмочки, порчи и проч. Отсюда понятна высокая страховая премія торговыхъ Обществъ, берущихъ на себя отвѣтственность по перевозкѣ. Между тѣмъ, прибавьте въ это дѣло желанія сбыть товаръ, энергіи и иниціативы, и результатъ былъ бы совершенно другой; австрійцамъ не приходилось бы конкуррировать. То же самое можно сказать по отношенію къ цѣлому ряду другихъ товаровъ: напр., при всемъ нашемъ богатствѣ полотнами, до сихъ поръ не появлялось въ персидской продажѣ ни куска полотна, хотя его расхватали бы на вѣсъ золота, — такъ, по крайней мѣрѣ, мнѣ было говорено въ Тегеранѣ.
Если бы мы умѣли, то могли бы заполонить ихъ рынокъ нашимъ сахаромъ, нашимъ фарфоромъ, нашимъ чайнымъ серебромъ, ножами и перочинными ножичками и тысячью другихъ предметовъ, за которые тамъ платятъ большія деньги, какъ за англійское производство. Наши тульскія ружья, пистолеты и револьверы могли бы легко конкуррировать съ заграничными, потому что туда спускается обыкновенно дешевая дрянь. Мнѣ самому приходилось слышать, когда говорилось о ружьѣ, съ нѣкоторой гордостью произносимую фразу: «карэ русъ-астъ», т. е. русской работы. То же самое говорилось о русскомъ порохѣ, употребляемомъ въ Сѣверной Персіи. А сколько разъ на обратномъ пути изъ Персіи въ Россію мнѣ приходилось видѣть, что персы тащили на своихъ плечахъ коляски московской работы Яковлевыхъ, Марковыхъ и Пирогова. Въ Тегеранѣ я встрѣтилъ г. Рида, агента компаніи Зингеръ для Кавказа и Персіи, который пріѣхалъ туда, чтобы открыть свое отдѣленіе для продажи машинъ. Онъ выяснялъ мнѣ, что станки для этихъ машинъ будутъ дѣлать въ Тифлисѣ въ спеціальной мастерской. Какъ человѣкъ бывалый и опытный, онъ говорилъ мнѣ, что для начала русскаго дѣла въ Персіи и вообще на Востокѣ онъ считаетъ самыми подходящими евреевъ, понятно, подготовленныхъ и образованныхъ въ Россіи — это, по его мнѣнію, лучшіе піонеры и незамѣнимый элементъ. Онъ оказался послѣдовательнымъ и на дѣлѣ, потому что привезъ съ собой въ Тегеранъ для завѣдыванія отдѣленіемъ молодаго недавно женившагося еврея.
Такимъ образомъ, русское дѣло, не смотря на нашу косность и поразительный недостатокъ предпріимчивости, силою вещей все-таки идетъ впередъ, и теперь намъ нужно только серьезно приняться за него и вмѣсто устройства въ видѣ приманки разныхъ ярмарокъ для персіянъ мы сами должны двинуться въ Персію и, пока возможно, взять ея рынки въ наши руки почти безъ боя; если же мы и въ слѣдующія 10—15 лѣтъ этого не сдѣлаемъ, то наши болѣе ловкіе и болѣе искусные европейскіе конкуренты займутъ наше -мѣсто и ототрутъ насъ отъ персидскихъ рынковъ.
Наше купечество, къ счастію, имѣетъ достойный подражанія примѣръ г. Коншина, который открылъ уже два отдѣленія въ Персіи: одно въ Барфрушѣ, а другое въ Тегеранѣ. Понятно, если наши купцы захотятъ сейчасъ же имѣть большіе барыши и выгоды, то они ошибутся; дѣйствуя же настойчиво, хотя и медленно въ интересахъ будущаго, они не могутъ не выиграть. Иностранцы не спятъ, а думаютъ и дѣло дѣлаютъ: напр., въ Тавризѣ открыта контора Циглера съ англійскимъ капиталомъ въ 2 мил. руб.! И замѣчательно, какъ только г. Коншинъ открылъ въ Персіи свои конторы. Циглеръ и К° сейчасъ понизилъ цѣны на товаръ. Это доказываетъ, что русской конкурренціи боятся работающіе здѣсь иностранцы. Въ виду этого нашему купечеству нужно сплотиться и начать работать вмѣстѣ, помня мудрую пословицу, что подъ лежачій камень и вода не течетъ. Говоря о торговлѣ и нашихъ отношеніяхъ къ персіянамъ, не могу не привести мнѣнія о нихъ русскихъ, управляющихъ отдѣленіями г. Коншина, что торговать съ персіянами въ кредитъ невозможно и что тотъ заранѣе погибъ, кто такъ поведетъ съ ними дѣло. Замѣчательно, что то же мнѣніе высказалъ таджиръ-баши[1] въ Казвинѣ, отозвавшись о торговой нравственности персіянъ съ самой невыгодной стороны. Этотъ таджиръ-баши самъ персіянинъ.
Самымъ опаснымъ конкуррентомъ Россіи въ Персіи является Англія, благодаря ея умѣнью дѣйствовать и энергіи, съ которой она ограждаетъ свои интересы въ началѣ даже съ явнымъ ущербомъ для себя: провести напримѣръ на свой счетъ почти въ пустынной странѣ индо-европейскій телеграфъ и содержать тамъ своихъ людей съ громаднымъ жалованьемъ и наградами можетъ только одна Англія. Приведу слова Зелле-султана, думаю, достаточно компетентнаго судьи въ этомъ дѣлѣ: «Россія, сказалъ онъ, дѣйствуетъ обыкновенно прямо и открыто, потому что сознаетъ свое право; Англія же дѣйствуетъ обыкновенно окольными путями и пускаетъ въ ходъ деньги и хитрость. Отсюда понятно, почему Россія часто не добивается своего, а Англія выигрываетъ, потому что обѣ дѣйствуютъ въ Персіи». Надо замѣтить, впрочемъ, что въ дѣйствительности Англіи и Россіи въ сущности спорить не изъ-за чего, потому что ихъ интересы не сталкиваются прямо: Англіи какъ бы самой природой предназначено больше дѣйствовать въ Южной Персіи, а Россіи въ Сѣверной. И кто проѣхалъ большую часть Персіи, тотъ легко пойметъ это. Прибавьте къ этому, что русскіе пользуются въ Персіи большими симпатіями, чѣмъ англичане, и вы поймете, что намъ нужно запастись громадной долей небрежности, безпечности и безтактности, чтобы погубить то наше громадное вліяніе, которымъ мы пользуемся въ Персіи до настоящаго времени, и то обаяніе, съ которымъ въ умѣ персіянъ связано представленіе о Россіи и русскихъ.
Персы сами себя называютъ иранцами, а свою страну Ираномъ. Присвоенное нами названіе этой странѣ «Персія» происходитъ отъ слова фарсъ, означавшаго на древне-персидскомъ языкѣ «всадникъ». Такъ называлась цѣлая провинція, съ главнымъ городомъ Персеполисомъ, на юго-востокѣ Персіи, въ нынѣшней провинціи Фарсистанѣ, съ главнымъ городомъ Ширазомъ. Поверхность Персіи около полутора милліоновъ квадратныхъ верстъ (1.650.000 гектаровъ) съ населеніемъ около 10 милліоновъ. Общій видъ страны въ общихъ чертахъ былъ уже описанъ мною въ предыдущихъ письмахъ, поэтому я и не буду касаться его. Въ этомъ письмѣ рѣчь будетъ о политическомъ устройствѣ и соціальномъ положеніи современной Персіи.
Эта страна такъ мало занималась своимъ географическимъ положеніемъ, что лишь очень недавно окончательно были очерчены ея границы. Персидская нація исторически сложилась изъ сліянія двухъ народовъ: мидянъ, туранскаго происхожденія, и персовъ — арійскаго; съ теченіемъ времени присоединялись конечно и другіе элементы. Нынѣ-же царствующая династія Каджаровъ чисто-турецкаго происхожденія, почему при персидскомъ дворѣ до сихъ поръ преобладающій языкъ турецкій. Замѣчательно, что борьба двухъ элементовъ, турецко-татарскаго и чисто-персидскаго, отражается даже на типѣ: въ сѣверной Персіи преобладаетъ турецко-татарскій типъ: невысокаго роста съ лунообразными физіономіями, грубыми, но энергичными и смѣлыми чертами лица, съ малоподвижными глазами, — знакъ устойчивости и сознанія собственнаго достоинства; въ южной Персіи преобладаетъ персидскій типъ: болѣе высокаго роста, съ маленькими бѣгающими глазами — знакъ хитрости и лукавства, съ обросшимъ черными волосами длиннымъ лицомъ и длиннымъ носомъ, нависшимъ въ видѣ треугольника надъ верхней губой, и мягкимъ голосомъ — это самый чистый персидскій типъ. За-то смѣшанный типъ изъ иранскаго и тюркскаго элементовъ можно считать образцомъ красоты.
Принято думать, что въ Персіи теократическое управленіе мнѣ думается, что это скорѣе смѣсь крайняго абсолютизма съ демократіей. Какъ толпа ни безгласна, а можетъ быть ни одно правительство не прислушивается такъ къ ея голосу, какъ персидское. Тамъ собственно различаются двѣ власти: одна, исходящая отъ Бога, а другая отъ тѣхъ, которыхъ Богъ поставилъ править. Все находится въ ихъ власти и внѣ ихъ нѣтъ ничего. Отсюда понятны права, которыми издавна пользовались шахи, и то обожаніе, которое воздавалось имъ народомъ. Теперь отношенія къ главѣ правленія сильно измѣнились, и очень нерѣдко можно встрѣтить не только критическое, но даже и саркастическое отношеніе въ шаху. Нынѣшній шахъ Насръ-Эддинъ, сто двѣнадцатый наслѣдникъ знаменитаго Кира, если военными подвигами и не похожъ на своего предшественника, во всякомъ случаѣ въ исторіи Персіи оставитъ очень замѣтный слѣдъ. Про него говорятъ, что онъ очень умный человѣкъ и заботливый правитель, что онъ самъ занимается дѣлами и даже входитъ въ мелкія подробности дѣлъ, что онъ большой другъ просвѣщенія, по характеру милостивый и великодушный, такъ что, будь у него хорошіе и умные исполнители, въ его царствованіе было бы сдѣлано для Персіи гораздо больше, чѣмъ это удалось. А персіяне, побывавшіе за границей и видѣвшіе разницу между порядками въ Европѣ и у себя, положительно несправедливы къ нему и даже несправедливо обвиняютъ его въ ничего-недѣланіи, въ препровожденіи своего времени только на охотѣ или въ гаремѣ. Мнѣ передавали за фактъ слѣдующую дерзость, сказанную шаху однимъ очень умнымъ муллой, побывавшимъ въ Индіи, Африкѣ и Европѣ. — «Ты самый счастливый изъ царей, сказалъ онъ: нѣтъ у тебя ни соціалистовъ, ни нигилистовъ, ни разныхъ аграрныхъ вопросовъ. Хочешь кого казнить — казнишь; хочешь кого простить — простишь; хочешь кого ограбить — ограбишь, и всю жизнь свою проводишь въ горахъ въ погонѣ за козами, да въ гаремѣ съ женами. Чего еще лучше? И какъ въ самомъ дѣлѣ не завидовать тебѣ другимъ государямъ, которые ночей не спятъ, все думая о благѣ своихъ подданныхъ?»
Хотя власть шаха не простирается на духовенство, но думали, что такая дерзость этому муллѣ не пройдетъ безнаказанно; однако шахъ обратилъ это въ шутку, и все ограничилось однимъ страхомъ за муллу. Конечно, въ этихъ характерныхъ словахъ есть большая доля правды, но всеже не нужно забывать и того, что сдѣлано Насръ-Эддиномъ для Персіи. Онъ первый сломалъ вѣковую стѣну персидской исключительности и обособленности и вопреки духовенству поѣхалъ въ Европу. Кто знаетъ, что такое персидское духовенство, тотъ будетъ смотрѣть на это какъ на подвигъ. Кромѣ того, нельзя не сознаться, что есть много вещей, которыя стали доступны въ Персіи только благодаря нынѣшнему шаху; устройство почтовыхъ линій и даже кое-гдѣ колеснаго сообщенія, нѣкоторое улучшеніе дорогъ, все еще очень плохихъ, но, говорятъ, неузнаваемыхъ сравнительно съ прежними, введеніе телеграфа, реорганизація арміи, ставшей до извѣстной степени похожей на дисциплинированную массу, расширеніе сѣти ирригаціонныхъ каналовъ, большія сношенія съ Европой и, наконецъ, такъ или иначе проникновеніе въ Персію европейскихъ идей и годъ отъ году увеличивающійся наплывъ европейскихъ путешественниковъ и торговыхъ людей. Не надо забывать при этомъ, что цѣлая масса мѣропріятій не проникла въ жизнь, только благодаря упорству и ограниченности духовенства; кромѣ того, цѣлая масса благихъ намѣреній такъ и осталась намѣреніями, опять-таки благодаря тому же противодѣйствію. Духовенство въ Персіи такъ сильно своимъ авторитетомъ и вліяніемъ на массы, что самъ шахъ, не смотря на свое полное нерасположеніе къ фанатизму духовенства, все-же ничего не можетъ сдѣлать.
Замѣчательное и, пожалуй, единстиннное въ мірѣ явленіе, что въ Персіи совсѣмъ нѣтъ казны, а персидскій народъ вовсе не имѣетъ своего достоянія! Каждый въ отдѣльности персіянинъ можетъ быть собственникомъ, но весь народъ — бобыль и ничего не имѣетъ. Шахъ — единственный владѣлецъ всѣхъ доходовъ и сборовъ съ народа. За-то для страны ничего и не дѣлается на ея же счетъ, а если что и дѣлаютъ, то это не больше какъ милость шаха, которой онъ можетъ и не дѣлать. Зато это единственная страна, которая не имѣетъ никакихъ долговъ, потому что въ сущности никто не знаетъ персидскаго народа и его платежныхъ способностей. Въ Персіи собственно вѣрятъ только лично шаху, одному конечно больше, другому меньше — все зависитъ отъ личности его.
Изъ чего же составляются доходы шаха? Какъ и съ кого они получаются? Они составляются изъ такъ называемыхъ государственныхъ, лучше сказать — шахскихъ имуществъ, изъ податей, платимыхъ крестьянами и землевладѣльцами, изъ платы за должности, изъ таксы съ ремесленниковъ, изъ откупныхъ суммъ съ рыбныхъ промысловъ, таможенъ и проч. Подати платятся натурой и деньгами. Подать натурой — малліатэ-пагди — берется съ собственниковъ-землевладѣльцевъ, въ размѣръ 20 % съ урожая, и этотъ процентъ называется доушръ (двѣ десятыхъ), но арендаторы земли платятъ 20 % правительству и 20 % владѣльцу земли, т.-е. всего 40 % натурой. Крестьяне обыкновенно берутъ землю у владѣльцевъ изъполу, да кромѣ того обязаны работать на него извѣстное число дней въ недѣлѣ. Это число рабочихъ дней опредѣляется сообразно вѣсу, какимъ пользуется землевладѣлецъ, и его близости къ мѣстному губернатору и властямъ. Персидскій крестьянинъ хитеръ и большой мастеръ комбинировать всевозможные шансы за и противъ себя: чѣмъ больше вѣроятности за то, что власти вступятся за землевладѣльца, тѣмъ крестьяне податливѣе и сговорчивѣе; чѣмъ меньше вѣроятности, что власти поддержатъ землевладѣльца, тѣмъ крестьяне несговорчивѣе и упрямѣе, такъ что въ сущности не многіе изъ землевладѣльцевъ находятся въ выгодныхъ условіяхъ, а большинство ихъ должно постоянно бороться съ рабочей силой. Кромѣ того, есть еще подать деньгами — малліатэ джинси. которая берется въ размѣрѣ нѣсколькихъ тумановъ съ джуфта. Джуфтъ, это — количество земли, которое земледѣлецъ въ состояніи обработать на парѣ воловъ, и чѣмъ качество земли выше, тѣмъ количество тумановъ съ джуфта больше, и наоборотъ: берется напр. одинъ туманъ съ джуфта и больше десяти, даже, говорятъ, до двадцати тумановъ (рублей около 70). Какъ положеніе земледѣльцевъ, такъ и землевладѣльцевъ, съ европейской точки зрѣнія далеко не блестяще; но понятно, что положеніе послѣднихъ гораздо лучше первыхъ, потому что когда и гдѣ положеніе безгласнаго и презираемаго раба хорошо?
О доходахъ съ рыбныхъ промысловъ и таможенъ уже говорено раньше, а именно, что они сдаются на откупъ на извѣстное число лѣтъ по контрактамъ съ правительствомъ, а по истеченіи условленнаго срока эти контракты возобновляются. Какъ эксплоатируются шахскія имущества и сколько съ нихъ получается, я не знаю, потому что, не смотря на мои разспросы, не получилъ положительныхъ разъясненій, слѣдовательно объ этомъ и не буду говорить, я прямо перейду къ доходамъ отъ продажи должностей губернаторовъ, т. е. будетъ лучше и точнѣе сказать «губернаторствъ», что дѣлается слѣдующимъ образомъ. Въ праздникъ Новаго года, Ноурузъ, который считается самымъ большимъ праздникомъ у персіянъ, при салютѣ изъ пушекъ, шахъ садится на свой престолъ и передъ нимъ происходитъ церемонія представленія; представляются тогда царевичи, визири, улемы и посланники иностранныхъ государствъ; послѣ окончанія этой церемоніи занимаются болѣе существеннымъ: представляютъ шаху претендентовъ на губернаторскія должности. такъ какъ минимумъ съ каждой провинціи опредѣленъ заранѣе, то въ Новый годъ опредѣляютъ максимумъ, и кто изъ претендентовъ предложитъ больше, за тѣмъ и остается провинція. Конечно нельзя себѣ представить, чтобы выборъ кандидатовъ на губернаторскія должности происходилъ безъ содѣйствія министровъ, особенно вліятельныхъ при шахѣ, которые, конечно, не забываютъ и себя. Послѣ того какъ сдѣланъ выборъ кандидатовъ на губернаторскія мѣста, слѣдуетъ утвержденіе ихъ шахомъ, разумѣется по предварительномъ взносѣ въ казну шаха слѣдующей за извѣстную провинцію суммы денегъ. Бываетъ такъ, что лицо, получившее губернаторство, перепродаетъ свое право другому, взявъ, конечно, солидную сумму отступнаго. Послѣ этого всякому становится понятно, что такой губернаторъ, явившись въ провинцій), будетъ выжимать изъ ея жителей все, что только можетъ, и конечно требовать отъ него сожалѣнія и человѣчнаго отношенія къ жителямъ значило бы требовать, чтобы онъ забылъ ту обыкновенно значительную сумму денегъ, которую онъ внесъ за свою должность. Понятно также, что при такой системѣ выбора правителей невозможно требовать отъ нихъ знаній и административныхъ способностей: обладаніе значительными суммами, къ сожалѣнію, не обусловливаетъ значительнаго ума и дарованій; такое совпаденіе рѣдко случается у насъ и тѣмъ оно рѣже на Востокѣ, гдѣ большія деньги часто заработываются самыми грубыми, варварскими путями. Въ распоряженіи губернаторовъ имѣются хакимы, какъ бы полицеймейстеры; у хакимовъ — калянтары, городскіе головы, даруги, завѣдывающіе базарами, и кетходы, въ родѣ нашихъ бывшихъ квартальныхъ или теперешнихъ околодочныхъ надзирателей. Само-собой разумѣется, что всѣ эти должности пріобрѣтаются помощью взятокъ и пешкешей высшимъ лицамъ, отъ которыхъ онѣ зависятъ, и затѣмъ получившія мѣста лица берутъ направо и налѣво и съ лихвой вознаграждаютъ себя за всѣ издержки. При этомъ не забудьте, что, начиная съ губернаторовъ, никто изъ этихъ лицъ жалованья не получаетъ, равно какъ не получаетъ ни копѣйки ни на канцелярію, ни на другіе расходы; ихъ канцеляріи состоятъ изъ мирзъ, — писцовъ, изъ гулямовъ и ферратей, нашихъ, такъ сказать, разсыльныхъ и сотскихъ, которые тоже ничего не получаютъ, а между тѣмъ должны имѣть и оружіе, и лошадь, и кормъ, и сверхъ того содержать себя и свои семьи. Представьте себѣ всю эту безконечную араву крупныхъ и мелкихъ хищниковъ, которые какъ бы постоянно вьются надъ головою бѣднаго и невѣжественнаго персидскаго народа и жадно ждутъ, нельзя ли нѣмъ поживиться отъ него, и вы легко поймете положеніе народа и состояніе самой страны, о которой обыкновенно имѣютъ самое ложное и фантастическое представленіе.
Власть губернаторовъ очень велика, и ихъ полномочія обнимаютъ гражданскую, юридическую, административную и военную стороны жизни провинцій. Кромѣ наблюденія за сохраненіемъ мира, тишины и спокойствія, кромѣ наблюденія за отправленіемъ правосудія, губернаторамъ представлено право собирать подати, о которой говорено выше. Когда-то давно была произведена разцѣнка всякой персидской провинціи, т. е. на основаніи обилія ея водъ и каналовъ и доходности ея земли была опредѣлена извѣстная сумма дохода съ каждой провинціи; это и есть тотъ минимумъ сбора, который остается постояннымъ для персидскаго правительства. Понятно, что съ теченіемъ времени къ прежней правительственной оцѣнкѣ губернаторы стали прибавлять извѣстный излишекъ, который могъ бы покрыть ихъ плату за губернаторство и за канцелярскіе и другіе расходы. Само-собой разумѣется, что со времени этой оцѣнки многое въ странѣ измѣнилось, цѣнность земли повысилась, доходность земли увеличилась часто въ десятки разъ, но персидское правительство, продавая право на губернаторство въ провинціяхъ, остается вѣрно себѣ и этой перемѣны въ странѣ какъ бы не замѣчаетъ, требуя съ губернаторовъ уплаты податей по старой оцѣнкѣ и показывая видъ, что не знаетъ, какъ дѣйствуютъ губернаторы. Если послѣдніе забудутся и перейдутъ всякую мѣру возможнаго въ выколачиваніи денегъ съ крестьянъ и землевладѣльцевъ, такъ что эти теряютъ терпѣніе и жалуются на нихъ шаху, тогда правительство дѣлаетъ выговоры губернаторамъ и сдерживаетъ ихъ порывы, въ очень рѣдкихъ случаяхъ даже увольняетъ ихъ, чтобы уже окончательно не компрометтировать себя передъ народомъ. Не могу не замѣтить при этомъ, что вся эта масса хищниковъ, находящихся въ распоряженіи губернаторовъ, живетъ штрафами: кто бы въ чемъ бы ни попался, возникшее дѣло можетъ сейчасъ же прекратиться, если виновный предложитъ уплатить извѣстную сумму тому должностному лицу, которое его накроетъ или поймаетъ. Особенно эта охота производится въ городахъ на болѣе или менѣе богатыхъ и важныхъ лицъ, когда они попадаются или пьяныя, или съ женщинами: для мелкихъ властей это самая доходная статья въ Персіи!
Теперь слѣдуетъ упомянуть о министрахъ, этихъ главныхъ элементахъ, двигающихъ персидскую жизнь. Выборъ и назначеніе визирей, министровъ зависятъ отъ каприза шаха, равно какъ и ихъ увольненіе. Поэтому всякій министръ есть ни что иное какъ случайный баловень счастья; въ его жизни и карьерѣ все зависитъ отъ того, хорошо ли онъ успѣлъ опутать шаха, удачно ли поддѣлался къ особенно любимой женѣ его разными подарками и приношеніями и успѣлъ ли подмазать тысячи колесъ въ придворномъ персидскомъ механизмѣ, очень сложномъ по своему устройству; заскрипи хоть одно колесо, и министру придется быть насторожѣ и бороться. Персидскій придворный міръ, это — совершенно шахматная игра, гдѣ болѣе искусный и опытный дольше и безнаказаннѣе двигаетъ своими фигурами безъ проигрыша. Никто конечно больше не сознаетъ шаткости своего положенія, какъ эти случайныя дѣтища счастья; за-то они и пользуются этимъ моментомъ въ своей жизни, беря направо и налѣво, съ богатаго и бѣднаго, съ вдовы и сироты. Они исходятъ изъ той точки зрѣнія, что бери они или нѣтъ, все равно скоро наступитъ такой день, когда ихъ уволятъ: въ виду этого лучше брать, чѣмъ не брать. Такимъ образомъ, благодаря подобной философіи, это самые крупные и важные хищники Персіи, которыхъ не связываетъ ни извѣстный кодексъ принциповъ, ни извѣстная отвѣтственность передъ страной и своими братьями, — для нихъ все это слова и слова. Сознаніе непрочности своего положенія и возможность пользоваться даннымъ благопріятнымъ моментомъ развиваютъ въ этихъ людяхъ какую-то лихорадочную дѣятельность по части обогащенія себя. Большая часть министровъ — чиновники безъ функцій, одно названіе и пустой звукъ, а косвенное вліяніе ихъ однако бываетъ громадно и приноситъ имъ большія выгоды. Отсюда цѣлый рядъ подъ часъ невозможныхъ министерствъ. Есть слѣдующія министерства: министерство иностранныхъ дѣлъ (вазирэ-амурэ-хареджа), министерство внутреннихъ дѣлъ (вазирэ-амурэ-дахиля), военный министръ (визирэ-харбъ), министръ финансовъ (визирэ-малліатъ, собств. министръ податей), министръ юстиціи (вазирэ-адліа), министръ народнаго просвѣщенія (вазирэ-улюмъ) съ двумя правительственными! школами во всей Персіи! Должно быть несообразность существованія подобнаго министра замѣчалась сама собой, потому что на него возложено еще слѣдить за литографіями и типографіями, значитъ, онъ функціонируетъ въ роли нашего главнаго цензора! У него же подъ началомъ находится управленіе переводчиковъ. Есть еще министръ торговли (вазирэ-туджаръ); министра путей сообщенія нѣтъ, а вмѣсто него есть такъ называемый чапаръ-баши, въ вѣдѣніи котораго находятся станціи (чапаръ-ханэ) на дорогахъ и почты. Представьте себѣ, есть еще вазирэ-фаваидъ — министръ государственной экономіи! Впрочемъ это только одинъ титулъ, и всякій можетъ купить его за деньги. Есть еще министръ раздачи пенсій (вазирэ-вазаифъ)! Прибавьте къ этому еще вазирэ-хузуфъ — министръ для пріема гостей, да назирэ, такъ сказать смотрителя дворцовъ, и вы въ общемъ будете имѣть вѣрное понятіе о главныхъ министрахъ и министерствахъ въ Персіи.
Мнѣ остается сказать нѣсколько словъ о сыновьяхъ шаха, которымъ также даются провинціи для управленія. Наслѣдникъ престола, валліатъ, Музаффаръ-Эддинъ-Мирза, правитель въ Азербейджанѣ, долженъ жить всегда въ Тавризѣ. Собственно говоря, не онъ самый старшій, а Зеллэ-Султанъ, который на три года старше его. Почему же назначенъ валліатомъ, т. е. наслѣдникомъ не Зеллэ-султанъ, а Музаффаръ-Эддинъ? Извѣстно, что въ Персіи, благодаря многоженству, царствовавшіе шахи обыкновенно оставляли послѣ себя иной разъ цѣлыя десятки сыновей отъ своихъ законныхъ женъ и рабынь, которые сейчасъ же начинали между собой усобицы; матери претендентовъ, понятно, не хотѣли уступить другимъ своихъ правъ и соединенныхъ съ ними выгодъ и обезпеченнаго положенія, поэтому обыкновенно каждая заранѣе подбирала себѣ приверженцевъ и составляла партію, которая и боролась за ея сына до тѣхъ поръ, пока престолъ былъ вакантнымъ. Какъ только рѣшался вопросъ о томъ, кто взойдетъ на престолъ, новый шахъ сейчасъ же по вступленіи принимался за своихъ многочисленныхъ соперниковъ: ихъ хватали и ослѣпляли раскаленнымъ желѣзомъ, а ихъ матерей разсаживали по тюрьмамъ, въ которыхъ онѣ и кончали свою жизнь; впрочемъ, нѣкоторымъ иногда удавалось и освобождаться, если мѣнялись политическія обстоятельства или если ихъ партія брала случайно верхъ. Однимъ словомъ, это было ужасное время для Персіи, когда придворныя интриги бывали вѣчнымъ источникомъ несчастія и безпокойства для страны. Такъ продолжалось до царствованія Фетхъ-Али-шаха, когда этотъ порядокъ былъ измѣненъ и установленъ новый для престолонаслѣдія, по которому наслѣдникомъ престола можетъ быть только старшій сынъ шаха, родившійся отъ принцессы «царской крови». Этимъ самымъ исключались всѣ претенденты на престолъ, происходившіе отъ шаха и рабынь. Съ тѣхъ поръ установился такой порядокъ вещей, который продолжается и до настоящаго времени. Этимъ самымъ и объясняется, почему старшій изъ сыновей шаха, Зеллэ-султанъ, не сдѣланъ наслѣдникомъ.
Я, къ сожалѣнію, не проѣзжалъ черезъ Тавризъ и потому не могъ лично познакомиться съ нынѣшнимъ наслѣдникомъ престола, но вотъ каковъ общій отзывъ о немъ: слабый, безхарактерный, предается съ излишкомъ удовольствіямъ, въ которыхъ потерялъ свое здоровье, слѣпо ненавидитъ европейцевъ и все европейское, врагъ всякаго прогресса и человѣкъ безспорно мало даровитый, не умѣвшій себя показать ни въ арміи, которая его не особенно уважаетъ, ни въ управленіи вообще ввѣренной ему провинціи. Но самое худшее говорятъ, то, что онъ до мозга костей фанатикъ и совершенно въ рукахъ духовенства, которое его не только не уважаетъ, а презираетъ, но не выпускаетъ изъ своихъ рукъ, какъ будущее послушное орудіе для своихъ выгодъ и для проведенія своихъ плановъ. Однимъ словомъ, наслѣдникъ нисколько не похожъ на своего отца; нынѣшній шахъ, кстати сказать, и не долюбливаетъ его, и разъ, два года тому назадъ, даже не хотѣлъ давать ему провинціи для управленія, но, говорятъ, по ходатайству Зеллэ-султана, отмѣнилъ свое намѣреніе. Можно себѣ представить, какъ подобнымъ, конечно небезцѣльнымъ заступничествомъ брата было задѣто самолюбіе наслѣдника! Разсказываютъ, что онъ послѣ дебоширствъ просиживаетъ цѣлыя ночи безъ сна и, для того, чтобы «связать языкъ шаха» (утишить гнѣвъ), читаетъ двѣнадцать тысячъ разъ молитву по-арабски: «Да будетъ миръ надъ Магометомъ и потомками его» и все перебираетъ четки въ тысячу зеренъ. Кромѣ того прибавляютъ, что онъ весь въ долгахъ и находится въ рукахъ своихъ кредиторовъ. Но нужно быть справедливымъ и прибавить, что я слышалъ о наслѣдникѣ и совершенно другіе отзывы, нисколько не похожіе на только-что приведенные. Одно высокопоставленное лицо говорило мнѣ, что оно хорошо знакомо съ Музаффаръ-Эддняомъ и, кромѣ хорошаго, ничего не можетъ сказать о немъ. Если же онъ и носитъ длинную персидскую абу и высокую баранью шапку, то только потому, что находится въ рукахъ духовенства, отъ котораго не имѣетъ средствъ отдѣлаться; что онъ гораздо умнѣе, чѣмъ кажется, и придетъ день, когда онъ обнаружитъ это и докажетъ фактами. Можетъ быть, это и преувеличенно лестный отзывъ о наслѣдникѣ, но я не могъ его не привести, чтобы не быть несправедливымъ къ человѣку, котораго я не знаю. Въ виду того, что наслѣдникъ сравнительно безъ средствъ и въ долгахъ, войско его плохо экипировано и плохо обучено и наличные шансы его на возможную борьбу изъ-за престола довольно слабы.
Совсѣмъ другое представляетъ изъ себя Зеллэ-султанъ, энергичный, дѣятельный, очень развитой и, что самое главное, очень богатый, такъ что, говорятъ, онъ даже богаче шаха, имѣетъ 50,000 хорошо экипированнаго войска, обученнаго европейскими инструкторами. Кто только хоть разъ видалъ Зеллэ-султана и могъ оцѣнить его способности, тотъ, понятно, сейчасъ же скажетъ, что подобный честолюбивый и сильный человѣкъ безъ боя не уступитъ сибихъ правъ. Дѣйствительно, онъ все дѣлаетъ, чтобы обезпечить за собой благопріятный исходъ возможной борьбы. Такъ какъ одно письмо было мной посвящено исключительно обрисовкѣ личности Зеллэ-султана и того, что имъ сдѣлано, то теперь я не стану повторяться и скажу только нѣсколько словъ о его приближенныхъ и о томъ, какъ они смотрятъ на свое положеніе и на будущее.
Зять Зеллэ-султана Саремедъ-доуля (кинжалъ государства), Абудь-Фатхъ-Ханъ, сынъ главнокомандующаго Персіи. Его прадѣдъ былъ губернаторомъ Эривани въ то время, когда она была присоединена къ владѣніямъ Россіи. Саремедъ-доуля высокаго роста, красивый, съ замѣчательно интеллигентнымъ аристократическимъ видомъ, главнокомандующій Зеллэ-султана, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ хорошо знаетъ военное дѣло и, когда нужно, голову положитъ за своего повелителя.
О его помощникѣ, симпатичномъ и замѣчательно умномъ ага Керимъ-Ханѣ, первомъ генералѣ и любимцѣ Зеллэ-султана, я говорилъ въ томъ же письмѣ, гдѣ и о Зеллэ-султанѣ. По его серьезному отношенію къ военному дѣлу и любви къ нему солдатъ, нельзя не заключить, что онъ съумѣетъ быть полезнымъ Зелдэ-султану, Кромѣ нихъ мнѣ пришлось познакомиться со многими офицерами изъ войска Зеллэ-султана, и я долженъ правду сказать, что не ожидалъ встрѣтить въ нихъ настолько развитыхъ въ европейскомъ смыслѣ людей. Изъ гражданскихъ чиновниковъ есть не менѣе полезные и неоцѣненные для Зеллэ-султана, напр., Наиболъ-Гокума, намѣстникъ Испагани и предсѣдатель суда, Муширолъ Молъкъ (совѣтникъ государства), Мирза-Хабабъ-Улла-Ханъ, министръ податей, — въ его рукахъ всѣ доходы и расходы Зеллэ-султана, бывшій прежде бѣднякомъ, но теперь богатый, работящій, дѣятельный, гордый, малообщительный; Бананоль-Молькь (палецъ государства), прозванный такъ за прекрасный почеркъ руки, министръ двора Зеллэ-султана, самый приближенный и самый довѣренный къ нему человѣкъ. Кромѣ этихъ есть еще много другихъ, вовсе недюжинныхъ людей; напр., кто не отмѣтилъ описаннаго мной Имамуль-Джома, главы мусульманства, замѣчательно умнаго, человѣка?
Теперь посмотримъ, какъ думаютъ и что говорятъ преданные Зеллэ-султану люди. «Зеллэ-султанъ, говорятъ они, долженъ быть готовымъ постоять за себя. Сама логика и здравый смыслъ говорятъ за это. Допустимъ, что въ силу какого-нибудь несчастій Зеллэ-султанъ не будетъ въ состояніи сопротивляться и наслѣдникъ Музаффаръ-Эддинъ вступитъ на престолъ; что тогда послѣдуетъ? Мало хорошаго для Зеллэ-султана, а для насъ еще меньше. Его схватятъ, выколютъ глаза (этотъ варварскій обычай еще въ ходу до сихъ поръ) и бросятъ куда-нибудь въ тюрьму или сошлютъ, — лучшей участи онъ не долженъ ожидать ни въ какомъ случаѣ. Насъ, его слугъ, тоже схватятъ, съ помощью пытокъ вытянутъ изъ насъ все, что мы имѣемъ, и затѣмъ, ослѣпивши, нищими выбросятъ на улицу». Таковы ихъ рѣчи и логика, изъ которыхъ нельзя не заключитъ, что сочувствующіе Зеллэ-султану хорошо знаютъ свою участь въ случаѣ неудачи; потому всѣ ихъ стремленія и направлены къ тому, чтобы поддерживать Зеллэ-султана. За-то заранѣе можно быть увѣреннымъ, что у наслѣдника Музаффаръ-Эддина не будетъ такихъ приверженныхъ сотрудниковъ и слугъ, и въ этомъ, можетъ быть, уже заранѣе лежитъ причина его будущаго неуспѣха, если только какая-нибудь посторонняя сила не придетъ къ нему на помощь.
Въ виду того, что шахъ Насръ-Эддинъ не вѣченъ и что не сегодня, такъ завтра, послѣ его смерти, будетъ катастрофа и междуусобная война между двумя его сыновьями, интересно знать, какое положеніе займетъ Россія и какова должна быть ея роль. Въ моихъ предыдущихъ письмахъ изъ Персіи мной, кажется, было достаточно выяснено, какимъ вліяніемъ и авторитетомъ пользуется Россія въ представленіи персіянъ. Теперь мнѣ остается выяснить, какъ она должна дѣйствовать. По туркманджайскому договору мы признали законъ Фетхъ-Али-шаха о престолонаслѣдіи и обязались поддерживать всякаго наслѣдника, признаннаго законнымъ; значитъ, въ данномъ случаѣ, чтобы быть вѣрными себѣ, мы должны будемъ признать и поддерживать нынѣшняго наслѣдника Музаффаръ-Эддина. А если Зеллэ-султанъ съ оружіемъ въ рукахъ будетъ отстаивать свое право сильнаго и добьется престола, тогда что мы будемъ дѣлать? Въ случаѣ крайности признаемъ совершившійся фактъ и встанемъ въ Гилянѣ и Мазандаранѣ въ положеніе 1723—1735 гг., — положеніе единственно справедливое и согласное съ основными интересами Россіи и ея ролью на Востокѣ.
Заключеніе къ Письмамъ изъ Персіи.
[править]Культурная-ли страна Персія? — вотъ вопросъ, который представляется самъ собой по прочтеніи моихъ писемъ. Нѣтъ. Персія не культурная, но находится еще въ эпическомъ періодѣ культурной жизни. Что же ей нужно, чтобы сдѣлаться культурной страной? Прежде всего честное и серьезное правительство, а затѣмъ составленіе и изданіе точныхъ и строго опредѣленныхъ законовъ, благодаря которымъ упорядочится судопроизводство и администрація страны, представляющія теперь убѣжища и гнѣзда для крупныхъ и мелкихъ хищниковъ, обогащающихся на счетъ невѣжественной и безгласной толпы. Кромѣ того, заведеніе несуществующаго теперь государственнаго хозяйства и устройство; казны и казначейства. Затѣмъ, введеніе систематическаго, раціональнаго образованія въ европейскомъ смыслѣ, потому что нельзя, же считать серьезными разсадниками образованія существующія школы съ ихъ тупой долбней корана. Въ данное время во всей Персіи имѣются двѣ правительственныя школы. Но можно заранѣе предсказать, что всѣ эти мѣры ни къ чему не приведутъ, если персіяне не откажутся отъ многоженства и не освободятъ своей женщины отъ рабства, благодаря чему въ Персіи нѣтъ семьи, а съ ней нѣтъ и общества, потому что нельзя считать семейнымъ очагомъ того самаго гарема, который своимъ дѣтямъ даже не даетъ фамиліи отца! Затѣмъ одной изъ первыхъ мѣръ правительства должно быть уменьшеніе политическаго могущества и значенія духовенства, ибо для всѣхъ странъ неизмѣнно одно правило: чѣмъ политически сильнѣе духовенство, тѣмъ слабѣе правительство. Далѣе. Персидское правительство должно заняться устройствомъ своихъ путей сообщенія: то государство не можетъ сдѣлаться культурнымъ, которое не знаетъ колеснаго передвиженія (при этомъ я не считаю пока серьезнымъ недавняго введенія тарантаснаго сообщенія съ двумя ближайшими къ Тегерану городами): до сихъ поръ не только люди, но даже всѣ товары и строительные матеріалы перевозятся на спинахъ животныхъ! Въ самомъ дѣлѣ, очень удивительно для европейскаго человѣка, когда онъ въ дорогѣ вдругъ видитъ сотни ословъ, изъ которыхъ каждый везетъ по два дерева, связанныхъ вмѣстѣ вершинами въ видѣ буквы X и волочащихся по землѣ своими толстыми концами! Тѣ же ослы перевозятъ на своихъ спинахъ все, начиная съ хлѣба и кончая кирпичомъ и глиной, — словомъ, можно безъ преувеличенія сказать, что вся Персія создалась усиліями и усердіемъ ословъ и только имъ однимъ обязана своимъ существованіемъ! Конечно, только при такихъ способахъ подвозки матеріаловъ и понятна постройка домовъ и зданій подъ пѣсни; положимъ, одинъ рабочій стоитъ наверху фундамента и поетъ: «Подай мнѣ кирпичъ!» или: «Подай мнѣ глины!» или: «Принеси воды!» и другой, стоящій внизу, подаетъ и приноситъ все требуемое. Это самый наглядный, нарочно мной приведенный примѣръ того, что въ Персіи не имѣютъ еще ни малѣйшаго понятія о цѣнности времени, а при такихъ условіяхъ трудно усвоить себѣ европейскую культуру, очень сложную и въ своей основѣ имѣющую въ виду выигрышъ времени.
Время не терпитъ и настоятельно предлагаетъ Персіи два выбора: или остаться азіатской страной, или примкнуть къ европейской культурѣ и европейскимъ государствамъ. Скоро-ли, долголи, но не подлежитъ сомнѣнію, что ей придется столкнуться съ тѣмъ или другимъ европейскимъ государствомъ, при чемъ, можно заранѣе предсказать, она выдержитъ это столкновеніе, если заблаговременно усвоитъ себѣ европейскую культуру съ ея средствами, и падетъ, если останется, какъ теперь, азіатской.
Дѣлая относительно Персіи такое ясное и опредѣленное заключеніе, я этимъ исполняю желаніе тѣхъ симпатичныхъ представителей молодой партіи, съ которыми мнѣ приходилось бесѣдовать въ Испагани. Прошу ихъ все время помнить, что я не предвзято отношусь къ ихъ странѣ, заботливо отмѣчаю все серьезное и симпатичное и, какъ серьезный человѣкъ, дѣлаю свои заключенія только на основаніи видѣннаго или узнаннаго, при этомъ заранѣе прошу снисходительнаго отношенія къ моему труду, можетъ быть одностороннему; но въ виду, того что жизнь всякаго народа и страны всегда болѣе или менѣе сложна, посторонній наблюдатель и долженъ больше всего заботиться о томъ, чтобы въ своихъ выводахъ. правильно намѣтить общую точку зрѣнія; подробности же и нужды данной страны на мѣстѣ обыкновенно ясны сами собой.
Въ заключеніе приношу глубокую мою благодарность всѣмъ облегчавшимъ мнѣ тяжесть моего путешествія, между прочимъ моему постоянному спутнику Мирзѣ Джафару, безъ котораго мое" знакомство съ Персіей было бы неполно, и глубоко знающему Востокъ Мирзѣ-Мехмету-Али-Мустафаеву, много помогавшему мнѣ своими разъясненіями.
- ↑ Таджиръ-баши — купеческій толова.