НЕИЗДАННЫЕ ПИСЬМА А. И. ГЕРЦЕНА к Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМ[править]
ИЗДАНИЕ «НОВОГО ЖУРНАЛА»
ПРЕДИСЛОВИЕ[править]
2 мая 1869 г., в семнадцатую годовщину смерти жены, А. И. Герцен переслал своим детям (Александру, Наталье и Ольге) записку, полученную им от Татьяны Алексеевны Астраковой. Герцен просит детей сохранить эту записку (она до нас не дошла), свидетельствующую о «религиозной любви» Астраковой к их матери, Наталье Александровне Герцен.
Этими двумя словами Герцен охарактеризовал с исчерпывающей меткостью чувство, пронесенное Астраковой через всю ее жизнь: более преданного друга у Н. А. Герцен, пожалуй, не было. «Другой такой женщины, какова была она, нет, не было и не будет», писала Астракова в 1873 г. ее дочери. И Н. А. Герцен отвечала своему другу такой же привязанностью. В недавно опубликованном письме к А. И. Герцену, написанном через 7 месяцев после смерти Натальи Александровны (8/20 января 1853 г.), Астракова говорит: «Мне сдается, что я духовно была очень близко связана с ней, что ни с кем и никогда не была она так откровенна, как со мной; была ли то невольная симпатия или она чувствовала мое влечение безграничное к ней, только часто и много она говорила со мною о таких вещах, о которых, вероятно, если [не] никому еще, так очень немногим говорила» («Литературное Наследство», т. 62, М. 1955, стр. 17).
Этой «религиозной любви» обязаны мы тем, что до нас дошло свыше 260 писем и записок Герцена и его жены, адресованных к Т. А. и Н. И. Астраковым, и что мы имеем возможность ввести в научный оборот значительное количество доселе не бывших в печати писем Герцена.
К сожалению, сведения об адресатах писем крайне скудны, и очень немногое прибавляет к ним вводная заметка в последнем, 62-м, томе «Литературного Наследства», предваряющая публикацию четырех писем С. И. и Т. А. Астраковых к Герцену и одного письма С. И. Астракова к Н. П. Огареву — поистине «незначительной части обширной многолетней переписки», как замечает редактор. Сведения эти ограничиваются несколькими заметками в энциклопедических словарях и в комментариях к письмам, — заметками, обнаруживающими явную взаимозависимость.
Братья Астраковы — Николай, Сергей, Владимир и Михаил — «были сыновьями вольноотпущенника, мелкого чиновника-копииста Московского уездного правления питейного сбора Ивана Васильевича Астракова».
Н. И. Астраков (1809—1842) поступил в Московский университет в 1827 г. и окончил его в 1831 г. по физико-математическому отделению, получив степень кандидата. Через H. M. Сатина, которому Астраков давал уроки математики, он сблизился с А. И. Герценом, поступившим в университет в 1829 г., и с другими участниками кружка Герцена-Огарева. В 1836 г. получил степень магистра. Преподавал математику в нескольких учебных заведениях Москвы, помещал переводы в журнале профессора М. Г. Павлова «Атеней» и напечатал статью «Об образцовой ферме» в «Отечественных Записках» 1841 г. 12 февраля 1842 г. он умер от тяжелой болезни, вероятно, водянки (см. письмо Н. П. Огарева к жене: М. Гершензон, «Образы прошлого», М. 1912, стр. 467).
Т. А. Астракова (1814—1892) — двоюродная сестра Н. И. Астракова («Лит. Наследство», т. 62, стр. 9), вышедшая за него замуж в 1837 г. Девичья ее фамилия неизвестна — она не указана ни в одной из немногочисленных заметок о Т. А. Астраковои. Посылая Н. А. Герцен-дочери в 1875 г. сделанный в 15-летнем возрасте рисунок головы Иоанна-Крестителя, Т. А. Астракова прибавляет: «Подпись я сейчас только написала — это моя прежняя фамилия» (из неизд. письма) но рисунок этот не сохранился. Т. А. Астракова обладала недюжинным талантом к живописи и брала уроки у В. Л. Тропинина, о котором напечатала в «Московских Ведомостях» (1857) ценные воспоминания. В 50-х годах занялась литературной деятельностью и напечатала (анонимно или под псевдонимами) несколько повестей в «Русских Ведомостях» («Живописец», «Бедный музыкант»), «Современнике» («Воспитанница», 1857) и др. повременных изданиях. Повесть «Воспитанница», по мнению некоторых комментаторов, имеет автобиографическое значение; по мнению других — в ней описана жизнь Н. А. Герцен у кн. М. А. Хованской[1]. Последнее вряд ли справедливо: между сюжетом повести и биографией Н. А. Герцен нет почти ничего общего. Умерла Т. А. Астракова в бедности, пережив почти всех своих сверстников и друзей. Незадолго до смерти она писала Н. А. Огаревой-Тучковой: «Я как Вечный жид — осуждена скитаться по белу свету, пока кто-нибудь сжалится и засыпет меня землею». («Архив Огаревых», М. 1930, стр. 281).
Главной заслугой Т. А. Астраковои перед историей русской общественности являются, однако, не ее забытые ныне литературные опыты, а те страницы ее записок об А. И. и Н. А. Герценах, которые вошли в известные воспоминания («Из дальних лет») Татьяны Петровны Пассек, печатавшиеся в «Русской Старине» с 1872 по 1887 г. и затем дважды вышедшие отдельными изданиями (в 1878-89 и 1905-6 гг.). Записки эти, при всей их краткости, относятся к наиболее ценным по достоверности и фактическому материалу страницам объемистых и во многом ненадежных мемуаров Т. П. Пассек. В одном из неизданных писем к Н. А. Герцен-дочери («Тате»), от 15/27 февраля 1877 г., Т. А. Астракова рассказывает об обстоятельствах, побудивших ее написать воспоминания: «…когда вдруг обозначилось, что у меня осталось только 2000, да и на эти нельзя получить более 6 %, тогда я увидела, что мне нужно хлопотать в богадельню, а идти в богадельню куда не хочется, — ну я и опять подумала: буду кое что продавать, буду кое что зарабатывать; в это время Пассек (Т. П.) предложила мне писать записки о твоем отце[2] с приложением его писем и обещала платить мне по 25 с. р. с листа (получала сама по 50 с. р. — но лишек она брала себе за исправление записок и слога, и корректуру) — я согласилась, тем более, что она обещала мне все после возвратить. Подумала, подумала я, что ведь все это [письма родителей. Л. Д.] я обещала тебе — но что же делать — нужда! и решилась. […] Постараюсь выручить от Пассек и письма и свои записки, и тоже передам тебе. Из моих записок в печати очень много повыкинуто, я писала подробнее и как мне кажется интереснее — у меня было написано целые тетради [курсив наш. Л. Д.], а они напечатали только с небольшим лист, да еще, говорят, будет тоже лист или два, — ну это даже меня взбесило». — Где в настоящее время находятся эти несомненно интереснейшие тетради с неиспользованными Т. П. Пассек записями Астраковой — неизвестно. Повидимому, они не были возвращены автору, как не были возвращены и оригиналы большинства опубликованных Т. П. Пассек писем Герцена и его жены к Астраковым[3].
Младший брат H. И. Астракова — Сергей Иванович (1816—1867) также окончил Московский университет по физико-математическому отделению (в 1840 г.) и преподавал математику в средне-учебных заведениях Москвы. Истинным призванием его, однако, были всевозможные механические изобретения, от усовершенствованного паровоза до воздушного шара, ни одно из которых осуществлено не было. В печатаемых ниже письмах Герцен иногда добродушно подтрунивает над «кондуктором дилижанса на луну» и сообщает ему новости с «родины машин»[4]. С. И. Астраков был особенно дружен с Огаревым, которому давал агрономические и хозяйственные советы. Всю жизнь он жестоко нуждался (11/23 декабря 1852 г. Т. А. Астракова писала Герцену: «каково же нам, когда все жалованье состоит из тридцати рублей серебром в месяц?»; «Лит. Наследство» т. 62, стр. 16) и «угас в чахотке». Получив от Герцена известие о смерти С. И., Огарев отозвался такими строками: «Первое, что меня поражает, — это смерть С. И. Как долго мы были близки и как давно не переписывались! Как, чем он умер?.. Грустно прошла его жизнь; он на всех смотрел с сомненьем и негодованьем… Но что его согнало в раннюю могилу — бедность, скорбь, или особого рода болезнь? Напиши мне, если что знаешь» («Лит. Наследство», т. 39-40, М. 1941, стр. 433)[5].
Николай Иванович Астраков сблизился с Герценом и его кружком еще на университетской скамье, но сдружились они в 1838 г. когда он и его жена стали, вместе с Н. X. Кетчером, главными помощниками в сношениях Герцена с его невестой Н. А. Захарьиной, а затем и в устройстве ее побега из дома кн. М. А. Хованской и увоза во Владимир, где 9 мая 1838 г. состоялось венчание.
Т. А. Астракова познакомилась с Герценом и его будущей женой в апреле 1838 г. Вот как она рассказывает об этом:
«Однажды, весной 1838 года, муж сказал мне, что Александр собирается жениться на воспитаннице княгини Хованской — Натальи, о которой я не имела и понятия, а 18 апреля, ночью [вероятно, в ночь с 17 на 18 апреля. Л. Д.], кто-то постучался к нам в ворота, — дождь лил страшный, в доме все уже спали. Брат моего мужа, спавший в мезонине, открыл окно и спросил: кто стучится? ему отвечали: „поручик Богданов“. Николай, услыхавши это, вскочил с постели, наскоро оделся, говоря мне: „это приехал Александр, оденься и приходи к нам в кабинет“. Я слышала от Николая, что это личность чрезвычайно замечательная и интересовалась его видеть. Когда Николай представил нас друг другу, Александр как-то так просто дружески подал мне руку, что с первого взгляда привлек к себе. „Я очень рад, — сказал он, пожавши мне руку, — счастию Николая, и приехал сюда просить вас помочь мне быть так же счастливым“. Он говорил живо, иногда с чувством, иногда с юмором, и все, что ни говорил, было чрезвычайно увлекательно. Между прочим, он сказал, что приехал с тем, чтобы во что бы то ни стало увезти Наташу, так как он слышал, что потом ее хотят везти в деревню и там выдать замуж, следовательно, время дорого и откладывать нельзя.»
Далее Т. А. Астракова повествует о своей поездке к кн. Хованской и о первой встрече с Н. А.: «Наташа, увидевши меня, бросилась мне на шею, сказавши „избавительница“, и залилась слезами. Я загляделась на ее милое личико, на ее глубокие глаза и полюбила ее, полюбила навсегда. Ее нельзя было назвать красавицей, но она была до того симпатична, что все увлекались ею. Красота ее заключалась в выражении прекрасных синих глаз и всех черт ее лица»[6].
Астраковы помогли Герцену «быть так же счастливым» — соединиться с Н. А. Захарьиной — и с этого началась тесная дружба обеих семей. Дружба эта была преимущественно «эпистолярной», ибо за все долголетнее знакомство с Астраковыми Герцены прожили, в Москве лишь четыре с половиной года — с середины июля 1842 по 19 января 1847 г., дня отъезда за границу. В это совместное пребывание в Москве Н. А. Герцен особенно и сблизилась с Т. А. Астраковой, хотя начало их привязанности было положено в письмах.
«Пока Александр и Наташа жили во Владимире, — пишет Т. А. Астракова (в „Воспоминаниях“ Т. П. Пассек), — мы часто переписывались с ними. [….] Александр много учился, читал без конца и сам писал [….] Он часто делился с моим мужем научными интересами, письма его были нам наслаждением». Теперь читатель имеет возможность ознакомиться с этими письмами — может быть, не со всеми, — некоторые повидимому утрачены (см. ниже). После смерти Н. И. Астракова (в 1842 г.) переписка не прервалась, только изменила свой характер: главным корреспондентом становится Наталья Александровна, Герцен ограничивается по преимуществу приписками, хотя иногда пишет и большие, весьма интересные письма.
После отъезда Герцена с семьей за границу и затем перехода его на положение эмигранта, когда почти все его друзья либо отвернулись от него, либо, во всяком случае, прекратили с ним почти всякие сношения, — Т. А. Астракова осталась верна старой дружбе. Она продолжала переписку с Герценом и после смерти Натальи Александровны. «Письма Т. Ал., — писал Герцен к М. К. Рейхель 13 января 1853 г. из Лондона, — единственная связь, оставшаяся у меня с Россией. Трусость ее не одолевает» (изд. Лемке, т. VII, стр. 170). После смерти жены Герцен даже подумывал о том, чтобы выписать Астракову к детям (изд. Лемке, т. VII, стр. 95), о чем писала Н. А. к М. К. Рейхель незадолго до кончины («Русские Записки», кн. 14, 1939, стр. 113). От этой мысли Герцен отказался, но продолжал переписываться с Астраковой, интересоваться ее грустной судьбой и помогать ей материально. В его письмах постоянно встречаются поручения передать ей деньги (см. напр. изд. Лемке, VII, 170; 181; VI, 194; «Лит. Наследство», т. 61, стр. 370), упоминания о ее нужде и пр. 6 мая 1856 г. Герцен писал М. К. Рейхель: «О Тат. Ал. новостей немного: живут они очень бедно. Сергей Ив. потерял даже свои лекции в пансионах за то, что какой-то начальник нашел, что он непочтителен» (изд. Лемке, VIII, 280); 18 июня 1869 г., ей же: «Я недавно имел письмо от Тат. Алексеевны, очень теплое и милое. Она в страшной бедности и совсем больна» (там же, XXI, 398). Последний раз имя Астраковой встречается в письме к Огареву, написанном 27 декабря 1869 г. — меньше чем за месяц до кончины Герцена: «От Астраковой письмо — бедствует» («Лит. Наследство», т. 61, стр. 454).
Связь Т. А. Астраковой с семьей Герцена не прервалась и после его смерти: она переписывалась с его сыном, А. А. Герценом и, главным образом, со старшей дочерью, Натальей Александровной, оказывавшей ей денежную поддержку. Несколько ее писем уцелело[7] — и из них мы узнаем некоторые подробности о передаче сохранившихся у нее писем Герцена и его жены Н. А. Герцен-дочери. Т. А. Астракова начала пересылать их постепенно, «по годам или по месту жительства», как она пишет, с 1873 г., и закончила пересылку в 1877 г. Письма хранились не у Т. А. Астраковой, а в «другом месте», поэтому она «не могла их скоро добыть». Пересылались они, повидимому, только «по оказии», через поклонника Н. А. Герцен-дочери кн. А. Н. Мещерского. Последний после 1875 г. «пропал на два года», а тем временем Т. А. Астракова передала ряд писем Т. П. Пассек для напечатания в «Русской Старине» (см. выше) — этим объясняется отсутствие некоторых писем в публикуемой коллекции. Вероятно, затерялось еще некоторое количество писем: сама Астракова пишет к Н. А., что ей «показалось, что из Владимира недостет некоторых писем»; нет и упомянутого ею «отчаянного, грустного письма» А. И. Герцена после смерти жены; отсутствуют вообще все письма, полученные Астраковой после 1851 г., — хотя она пишет, что передала кн. Мещерскому «все письма, все, все, — даже те, что получила после смерти» Н. А. Герцен.
Когда, после кончины Н. А. Герцен-дочери, все хранившиеся у нее семейные бумаги и реликвии были переданы в Русский Заграничный Исторический Архив в Праге (в 1945 г. принесенный Чешским правительством в дар Академии Наук СССР и попавший в конечном счете в Центральный Государственный Архив Октябрьской революции и социалистического строительства МВД СССР), — письма Герценов к Астраковым избежали общей участи и остались у младшей дочери Герцена, Ольги Александровны Моно-Герцен. В 1952 г. они были переданы ею в Архив Русской и Восточно-Европейской истории и культуры при Колумбийском университете в г. Нью-Йорке, где и находятся в настоящее время. Публикуются они с любезного разрешения г-жи Жермены Рист, дочери О. А. Моно-Герцен.
Даже внешний вид публикуемого собрания производит трогательное впечатление, свидетельствуя о глубокой привязанности Т. А. Астраковой ко всей семье Герценов[8]: помимо писем, подобраны и разложены по папкам и конвертам всевозможные записочки, написанные на клочках и обрывках бумаги, детские каракульки и «рисунки», отдельные бандероли, конверты и пр. Все это так же бережно и любовно сохраняется в Архиве…
С учетом всех писем, записок и приписок (Герцена к письмам Н. А. и Н. А. — к письмам Герцена), в данном собрании насчитывается свыше 260 «эпистолярных единиц», из них рукой Герцена написано ровно сто писем, записок и приписок. Последние (приписки) весьма разнятся по объему: от двух-трех слов до страницы почтовой бумаги и больше. Провести границу между письмами и записками довольно трудно — деление это в значительной степени условное, но всё же целесообразное для установления объема собрания: письма менее полустраницы почтовой бумаги считаем записками. Отнеся, далее, более крупные по величине приписки к письмам, получаем следующие цифры: писем Герцена — 52 (из них собственно писем 39, больших приписок 13), записок его — 17, приписок — 31.
По времени написания, публикуемые материалы относятся, в основном, к 13 годам жизни Герцена — с 30 апреля 1838 г. по 20/8 марта 1851 г. Только два письма выходят из этих хронологических рамок: первое, помеченное 11 февраля 1832 г., и последнее, предположительно датируемое 1859 годом (попало в астраковские письма повидимому случайно).
По периодам жизни А. И. и Н. А. Герценов письма распределяются следующим образом:
I. Письма из Владимира-на-Клязьме (кроме первого из Москвы) — с 30 апреля 1838 г. по март 1840 г. Большая часть писем написана Герценом Н. И. Астракову, некоторые — Н. И. и Т. А. Астраковым и Н. X. Кетчеру. Почти во всех письмах — приписки Н. А. Герцен. Всего писем Герцена 23, записок — 2, его приписок к письмам Н. А. Герцен — 3.
II. В марте 1840 г. Герцену удается получить перевод на службу в Петербург. В конце марта он уезжает с семьей из Владимира и после довольно продолжительной остановки в Москве прибывает в середине мая в Петербург. Уже в ноябре 1840 г. начинается дело о высылке Герцена из Петербурга и заканчивается в мае 1841 г. «переводом» его на службу в Новгород, куда он выезжает с семьей 30 июня. Петербургских писем Герцена не сохранилось (может быть, их и не было), есть лишь 7 его приписок к письмам Н. А., из них 4 могут быть по объему и значению отнесены к категории писем.
III. К периоду жизни Герцена в Новгороде, где он прожил год с небольшим (со 2 июля 1841 г. по 13 июля 1842 г.), относятся только 4 письма Герцена и 9 его приписок; из последних 3 более значительны. Н. И. Астракову Герцен написал из Новгорода только одно письмо: 12 февраля 1842 г. Н. И. Астраков скончался.
IV. 30 мая 1842 г. Герцен вышел в отставку и, получив, наконец, разрешение поселиться в Москве, прибыл туда в середине июля. В Москве Герцены прожили вплоть до выезда за границу в январе 1847 г. В эпистолярном отношении это время, естественно, является весьма скудным: сохранилось главным образом множество записок и записочек «телефонного» характера, преимущественно Натальи Александровны (до восьми десятков). Мы печатаем всё писанное рукою Герцена: 4 письма, 15 записок и 4 приписки к письмам и запискам Н. А.
V. Наиболее объемистой частью публикуемой коллекции является последняя — заграничная — часть, в которую входят письма Герцена с апреля-мая 1847 г. по март 1851 г. (плюс вышеуказанное «постороннее» письмо 1859 г.); писаны они преимущественно из Парижа и Рима, кроме четырех из Женевы (1849 г.) и трех из Ниццы (1851 г.). Из них писем — 8 (несколько многостраничных), больших приписок — 6, более мелких — 15. По содержанию эта часть писем относится, наряду с первой (письма к Н. И. Астракову), к самым интересным во всей коллекции, причем письма Натальи Александровны в некоторых отношениях, пожалуй, соперничают с письмами Герцена.
Все публикуемые письма появляются в печати впервые — за исключением следующих: 1) письмо Герцена к Т. А. и Н. И. Астраковым от 18 апреля 1839 г. было напечатано Т. П. Пассек в ее «Воспоминаниях» со множеством неточностей и затем перепечатано в таком же виде в изд. Лемке, II, 259—260 (в подлинном виде письмо, можно сказать, печатается здесь впервые): 2) приписка Герцена, помеченная 30 июня, к письму Н. А. от 23 июня 1848 г., была напечатана в «Русских Записках», кн. 14, 1939 г., стр. 107—108, не совсем исправно (важнейшая ошибка: вм. «плѣнныхъ разстрѣляли бы всѣхъ» напечатано: «плѣнныхъ разстрѣляла бы власть»); напечатанное там же (стр. 106—107) письмо Н. А. дано с большими сокращениями; 3) письмо Н. А. от 14-16 марта 1848 г. было опубликовано там же (стр. 104—106) в выдержках и без большой приписки Герцена.
Несколько пояснений о положенных в основу данной публикации приемах издания. Нами публикуются письма А. И. Герцена — письма же Н. А. Герцен лишь постольку, поскольку они связаны с письмами Герцена, т. е. либо сопровождены его приписками, либо являются приписками к его письмам. Правило печатания приписок вместе с воспроизводимыми полностью письмами других корреспондентов принято, между прочим, в академическом издании полного собрания сочинений Пушкина 1937-49 гг. Хорошо обосновывает необходимость воспроизведения приписок H. M. Мендельсон: "В огромном большинстве случаев, почти всегда, особенно писанные людьми близкими, они органически срастаются с основными письмами и, будучи оторваны от них, обедняют их и фактически, и эмоционально («А. И. Герцен. Новые материалы», М. 1927, стр. 9-10). Поэтому Мендельсон напечатал в названной книге все письма Н. А. Герцен, Н. X. Кетчера и др., приписки Герцена к которым были оторваны М. К. Лемке в его издании сочинений Герцена. Полагаем, что нас не осудят за несколько распространительное толкование этого правила, т. е. за печатание, занимающих несколько страниц писем Н. А. Герцен, ради нескольких строк и даже слов, приписанных Герценом: многие письма Н. А. Герцен столь ценны и значительны и имеют столь большое значение для биографии Герцена, что сами по себе заслуживают опубликования. Надеемся, что и будущий биограф Н. А. Герцен, которого эта замечательная женщина несомненно дождется, на нас за это не посетует.
В соответствии с выраженным инициаторами публикации мнением и нашим собственным желанием, письма печатаются с точным соблюдением орфографии оригиналов. Подчеркиваем: орфографии оригиналов, а не гротовской орфографии конца XIX века. Многие написания кажутся нам странными и «неграмотными» — но таково было правописание середины прошлого столетия (напр., слияние отрицания не с глаголом — неберусь, неписали, нестанет, слитное написание частиц — еслиб, чтоже, окончание прилагательных на ой вм. ый — красной, личной, род. падеж прилагательных и местоимений на аго даже под ударением — никакого, другого, сохранение и восьмиричного в предлоге при перед гласной — приехать[9], и мн. др.). Конечно, Герцен (и в меньшей степени Н. А.) очень своенравен в своих орфографических навыках (ср. такие написания как поздравте, расказать, неопр. наклонение на тся и пр.), и еще более необычна его пунктуация; последнюю мы также старались сохранить с наивозможно большой точностью и лишь в совершенно необходимых случаях добавляли кое-какие знаки, главным образом запятые (между прочим, Герцен как-будто придерживался французской пунктуационной системы и упорно не ставил запятых перед что и который; эта особенность соблюдена в публикации). Нечего говорить, что с точностью воспроизведены все начертания, свидетельствующие о необычном для нас произношении тех или иных слов и имен. Просим извинения у читателей за причиненные им указанными орфографическими особенностями публикации затруднения.
Все дополнения редактора (окончания недописанных слов, недостающие даты и т. п.) заключены в прямые скобки: []. Вопросительным знаком в прямых скобках отмечены чтения, в которых редактор сомневается. Зачеркнутые в подлиннике слова даны в двойных круглых скобках: (()). Обычные круглые скобки воспроизводят скобки оригинала. На месте неразобранных слов поставлено [нрзб.]. Подчеркнутые в письмах слова набраны курсивом.
Примечания сведены к минимуму[10] — основные факты биографии Герцена пишущий эти строки считает известными читателю. Для освежения их в памяти желательно перечитать соответствующие главы «Былого и дум». Наиболее доступное их издание — однотомное 1946 г., снабженное краткими примечаниями. Наиболее полный коментарий дан Л. Б. Каменевым в III томе его издания «Былого и дум» (М.-Л., 1932).
Настоящая публикация осуществлена по инициативе и приготовлена к печати и издана при содействии научно-исследовательского института Research Program on the U.S.S.R. (East European Pund, Inc.) в лице его директора проф. Филиппа Э. Мозли и заместителя директора Роберта М. Слоссера — без их настойчивых усилий и всемерной помощи работа никогда бы не увидела света. Считаем своим долгом отметить также неизменно внимательное отношение к нашей работе хранителя Архива Русской и Восточно-Европейской истории и культуры при Колумбийском университете Л. Ф. Магеровского, предоставившего нам с разрешения директора Архива проф. Ф. Э. Мозли фотостаты писем и много раз выдававшего нам для изучения их подлинники, а также Б. И. Николаевского, приходившего нам на помощь советами и указаниями, и г-жи О. В. Волькенау, выполнившей нелегкий труд переписки. Вменяем себе в приятную обязанность выразить названным лицам, равно как наследникам А. И. Герцена в лице г-жи Жермены Рист, нашу глубокую благодарность.
ВЛАДИМИР-НА-КЛЯЗЬМЕ[править]
1. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Почтеннѣйшій Николай Ивановичъ!
Придерживаясь древнему Рускому правилу, что раскаяніе есть полъ-исправленія, я принялся за перо, не для того, чтобъ оправдываться, но для того чтобъ раскаяться и попросить прощенія, которое надѣюсь и получить. Я давно уже долженъ бы былъ переслать къ Вамъ Бруно и Систематику, но то хлопоты ученья, то хлопоты разъсѣянья такъ плотно заняли время, что не нашлось свободной минуты которою бы я могъ посвятить блаженной памяти Іордано Бруно, и системѣ системъ Максимовича. Второе напоминовеніе сдѣлало меня подѣятельнѣе и Вы получите Бруно. О((бъ)) систематикѣ еще не знаю. Максимовичу я вручилъ деньги; но книги еще не получилъ, а поелику онъ часто улѣтаетъ въ міръ идеальный на поэзіи тычинокъ, пестиковъ и спиральныхъ сосудовъ, то и не мудрено, что забудетъ; ежелиже получите ее то совѣтую (извините въ дерзости) прочесть, его изящнѣйшее твореніе по сей части, чисто философское направленіе и высокое понятіе о наукѣ — и наукахъ естественныхъ.
Желалъ бы я сообщить Вамъ что нибудь новое, но гдѣже взять? Москва — мимо, политика — мимо, шумъ свѣтскій — мимо, Университетъ — sta viator! Ето наша bien-aimée école normale, какъ говоритъ Кузенъ. Значитъ [?][11] что новаго? Наше отдѣленіе всё также изящнѣйшее, всё тоже рвеніе къ Математикѣ и таже ненависть къ натур[альной] исторіи. У насъ всё также блестятъ Носковъ, Кирьяковъ и Лукьяновъ. Фишеръ вышелъ, его мѣсто заступитъ его сынъ. Остальное по старому. Чумаковъ не перемѣнился ни на волосъ; да какъ ему перемѣниться, умнѣть въ ети лѣта [?] нельзя, глупѣть невозможно — до дна глупости дошелъ. — Мягковъ? о Мягковъ чудо, онъ вчера кричалъ:
"45е. Когда говорится (тутъ онъ поправилъ галстукъ) "Артиллерія ѣдетъ, ето не значитъ что ѣдетъ наука; но орудія «артиллерійскія».
Какова 45 тактическая ѳеорема?
Въ словесномъ отдѣленіи мѣсто Гаврилова занялъ Надеждинъ.
Изъ вашихъ товарищей знаю о трехъ: Леонидъ Пассекъ былъ въ Мальтѣ и отправился на Греческіе острова гдѣ получилъ чинъ Мичмана; Николай Смирновъ въ Петербургѣ Богъ знаетъ зачѣмъ, а А. Савичь здѣсь; говоря объ Савичѣ, я не могу умолчать о томъ что онъ мнѣ даетъ уроки изъ Астрономіи единственно изъ благорасположенія ко мнѣ, жертва которую я въполнѣ умѣю цѣнить и буду цѣнить, по сему за долгъ поставилъ и Вамъ сказать о етомъ благородномъ поступкѣ, à propos онъ выдержалъ екзаменъ Магистерскій.
Еще въ заключеніе (чтобъ благочестиво кончить) скажу объ Алексѣѣ Гавриловичѣ Хитровѣ. «Поелику неоспоримо доказано, что міръ земной есть свѣтъ померкнувшій, и извѣстно, что онъ долженъ паки возблистать что совершится (ut scripsit Dioinisius Areopagitus) когда исполнится сумма грѣховъ а поелику сумма сія, по свидѣтельству Якова Бема и Григорья Назіанзина, теперь уже настала; когда не мудрованіе о любви но мудрость приняли за философію, то Г. Хитровъ съ нетерпѣніемъ ждетъ сего просвѣтленія». Можетъ быть я перевралъ, но что-то подобное онъ сегодня разказывалъ.
Извините, что я васъ утруждаю сими нелѣпостями, сладко вспомнить о товарищахъ, и такъ не сердитесь за сіе письмо, писанное
Александромъ Герценымъ.
К письму 1. Письма студенческих лет Герцена почти неизвестны, в частности до сих пор не было найдено ни одного письма 1832 г. — в этом ценность печатаемого письма. — Систематика и система систем Максимовича — магистерская диссертация профессора ботаники Московского университета М. А. Максимовича «О системах растительного царства» (М. 1827), по поводу которой ректор И. А. Двигубский «выразил неудовольствие за излишество философского элемента» в ней. Университет — ср. «Былое и думы», гл. VI (изд. 1946 г., стр. 56-80). Анекдот о профессоре военных наук Г. И. Мягкове рассказан там (стр. 66) несколько иначе, очевидно по памяти. О других упомянутых в письме лицах см. в указателе имен.
2. H. X. КЕТЧЕРУ и Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Кетчеръ! Начну съ упрека, можетъ вы всѣ его незаслужили, но какъ угодно Siori небрежность непростительная. 1е Деньги Сазоновъ могъ необѣщать; но обѣщавши долженъ былъ прислать, потому что я занялъ на (нѣсколько дней Богъ знаетъ у кого надѣясь получить. 2е Изъ твоего письма я ничего не понялъ — что же у васъ готово, всё также как было при мнѣ и до меня. Вотъ поэтому то я и придумалъ послать Матвѣя. Ну сдѣлай же милость обрати внимание, вотъ въ чемъ дѣло.
1е Дозволѣніе отъ Губернатора и съ ее именемъ у меня есть и даже съ печалью, на гербовой бумагѣ etc.; но этаго недостаточно, надобно какой нибудь документъ о ее совершеннолѣтіи, а въ этомъ документѣ отказать не имѣетъ никакаго права Священникъ церкви Іоанна Богослова за Тверскимъ бульваромъ] гдѣ ее крѣстили. Неужели не сладите всѣмъ корпусомъ взять у него?
2. Ежели достанете отъ Свящ[енника] — то немѣдля ни одной минуты посылай за коляской, возми N[atalie], найми горничную и отправляйся сюда.
3. Ежеш недостамете то или найди Священника который бы за деньги обвѣнчалъ по Губер[наторскому] позволенію (а онъ мнѣ разрѣшилъ вѣнчатся и въ Московской Губерніи и напиши съ Матвѣемъ куда мнѣ приѣзжать) или сей часъ отошли Матвѣя ежели невозможно*, тогда надобно прибѣгнуть къ самому послѣднему средству ѣхать въ Шую, тамъ есть какой то Mascalzone-попъ.
Peroraison. Итакъ
Во всякомъ случаѣ (Omni Casu) я совѣтую ѣхать сюда (ежели только нѣтъ вѣрнаго попа около Москвы).
Кетчеръ и всѣ друзья. — Клянусь я гибну и задыхаюсь, ежели сколько нибудь вамъ дорогъ другъ Герценъ теперь пособите. Спросите Матвѣя въ какомъ положеніи он меня оставилъ — о ежелибъ не любовь этаго Ангела — покуда неузнали здѣсь открытіе твоего брата я взялся бы за Acidnm hydrocianicum! — Ужасное положеніе!
Достаньте же свидѣтельство. —
Да впрочемъ очертя голову приѣзжайте. —
А главное деньги. Это тоже свидѣтельство. Безъ денегъ ужъ и не ѣздите.
Да, omni casu необходимо чтобъ Natalie приѣхала, а то зачѣмъ я потратилъ 25 руб. на квартеру. Ну хоть для того чтобъ вмѣстѣ умереть — чуть чуть было не поставилъ ѣ — Господи куда заводитъ фантазія.
В Шуѣ надобно имѣть 1,000 руб. Государс[твенными] Асс[игнаціями]. Я туда сегодня отправлю гонца.
А что Emilie сшила того, а?
Нужно очень было Егору Ив[ановичу] говорить о деньгахъ. Чортъ знаетъ что такое. —
Да кто же поѣдитъ изъ дамъ? Emilie — дай Богъ.
Ну да приѣзжайте, такъ таки просто приѣзжіайте.
Они откроютъ ротъ**.
О грудь ломится — крестъ тяжелъ не въ мѣру, не то что Аннинскій 3 ст[епени] съ бантомъ. —
Аминь
Астраков — Grace! Grace !
Да помогите же.
А пуще деньги.
[Адресъ]
Николаю Христофоровичу
Кетчеру.
Цидула пропорціональная
его массѣ.
[На другой сторонѣ:]
Кетчеру или Н. И. Астракову
Близь Дѣвичьяго Поля, собственной домъ позади Мальцова
Приходъ Воздвиженья на Овражку.
- вмѣстѣ приезжайте.
- Это зубы. [Прим. Герцена около рисунка, схематически изображающего открытый рот.]
[Приписка къ письму H. X. Кетчеру] [На др. листѣ]
Ежели Татьяна Алексѣевна рѣшится дать записку слѣдующаго содержанія, то она почти равносильна Свящ. —
Дѣвица N. N., рожденная въ 1817 году 22 окт. и крещенная въ церкви N. N. живущая нынѣ у меня и на моемъ попеченіи вѣроисповѣданія Грекороосійскаго, на исповѣди и у Св. Причастія бываетъ и ((никакихъ)) препятствій не имѣетъ къ вступленію въ бракъ съ N. N. Въ чемъ и удостовѣряю.
Я просилъ Архіерея, он говоритъ что разрѣшить не можетъ; но сквозь пальцы будетъ смотрѣть. Ежели же достанете свидѣтельство отъ крестившаго — то онъ разрѣшить прямо.
У Матвѣя формальное требованіе во Протоіерею или Іерею или попу.
Сей часъ отдайте Матвѣю деньги обѣщанные Сазоновымъ.
К письму 2. Дополнением к рассказу Герцена о перипетиях «увоза» Н. А. Захарьиной из дома кн. М. А. Хованской и о венчании с нею («Былое и думы», гл. XXII и ХХШ) является его переписка с Н. А., напечатанная в VII т. издания Ф. Павленкова, Спб. 1905 (письма Герцена в более исправном виде — в изд. Лемке, т. II), см. особенно письма с 20 апреля по 4 мая 1883 г. — Публикуемые письма содержат ряд высказываний Герцена о Н. И. Сазонове, далеко не объективную характеристику которого см. в «Былом и думах» (гл. LXI). Сводки данных о Сазонове — в комментарии Л. Б. Каменева (см. выше, предисловие) и в «Лит. Наследстве», т. 41-42, М. 1941, стр. 178—187; там же, т. 62, М. 1955, стр. 522—545, напечатано 10 писем Сазонова в Герцену. — Губернатор — И. Э. Курута, владимирский губернатор с 1838 по 1842 г., «умный грек», тепло относившийся к Герцену. Mascalzone — пройдоха, плут, (итал.) — Acidum hydrocyanicum — синильная кислота. 21 марта 1839 г. Герцен писал П. X. Кетчеру: «Принял бы ложку синильной кислоты (и не сказал бы о том твоему брату, который спасает от нее собак)». — Emilie — Э. М. Аксберг, гувернантка в доме кн. Хованской, затем близкий друг Н. А., всячески способствовавшая ее сношениям с Герценом. — Егор Ив. — единокровный брат Герцена. — Архиерей — Парфений, архиепископ владимирский и суздальский с 1821 по 1850 г.
3. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМЪ и H. X. КЕТЧЕРУ[править]
Астраковъ, Татьяна Алексѣевна, Кетчеръ!
Слава Богу друзья мы соединены, счастливы и подробности въ слѣдующій раз —
Александръ
и Наталья Герценъ[12]
Предупреждаю васъ что всё шло превосходно, дивно вѣнчались съ благословенія Архіерея и заходящаго солнца.
Шляпку необходимо и платье, выслать ли денегъ, а впрочемъ пришлите и такъ, ибо пока деньги есть[13] ((напишите [нрзб.])) писать ей Богу теперь нельзя в Субботу рапортъ подробно[й].
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Татьяна Алексѣевна! вамъ довольно что я подписала тамъ Наталья Герценъ — но я не удовлетворяюсь етимъ — благодарность, благодарность вамъ безмѣрная, безсловесная, невыразимая — и вы Кетчеръ и Астраковъ. Я знаю, в душѣ вашей вамъ награда огромная, а сверхъ её еще большая — блаженство Александра и Наталіи Герценыхъ
Послѣ буду писать много, много, пора на почту, прощайте друзья! мы ваши, ваши и щастіе наше ваше.
К письму 3. Герцен венчался с Н. А. Захарьиной 9 мая в «маленькой Ямской церкви, верстах в трех от города». «Когда мы выезжали из Золотых Ворот, вдвоем, без чужих, солнце, до тех пор закрытое облаками, ослепительно осветило нас последними ярко-красными лучами». («Былое и думы», гл. XXIII). — В эпиграфе к Ш части «Былого и дум» Герцен писал: «Не ждите от меня длинных повествований о внутренней жизни того времени… […] Будто можно рассказывать счастье?» Это счастье отражается в письмах к Астраковым из Владимира с такой полнотой, какой мы не находим в ранее известных письмах Герцена.
4. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Астраковъ, съ 8го числа продолжается одинъ восторгъ святой, высокой — душа не охладѣла еще настолько чтобъ давать себѣ отчетъ. Послѣ, гораздо послѣ будетъ рѣчь объ этомъ. Письмо получилъ. Всё въ Москвѣ идетъ лучше нежели мы думали ------
Моя жизнь развивалась какъ то судорожно, болѣзненно, чего не перестрадалъ я начиная отъ родительскаго дома, вдругъ туманъ разсѣялся, тучи разсѣялись, яхонтовое небо, свѣтлое солнце — и жизнь полилась стройно. Въ Наташѣ не токмо полной отзывъ всѣмъ требованіямъ моей души, но еще сверхъ ихъ цѣлой міръ поэзіи и я ношусь въ немъ, убаюкиваюсь его пѣснями, словомъ незнаю чего бы мнѣ просить у Бога.
Ни тебя, ни Тат[ьяну] Ал[ексѣевну] ни Кет[чера] не благодарю больше, вы совершили предопредѣленное Богомъ — Вы знаете что Вашими руками создано въ фактъ [?] наше счастье — велика и ваша доля.
Саз[оновъ] хочетъ посѣтить меня; радъ, очень радъ, однако замѣчу всего лучше послѣ 20-го до тѣхъ поръ я на старой квартерѣ, очень тѣсной. Пришли снимъ все писанное оставшееся отъ Наташи и главное «о себе». — Я теперь долго писать не буду грѣшно; но за то какую я силу соберу въ моемъ счастіи, тутъ то я окрѣпну, что мнѣ теперь люди.
Ну прощай
А. Герценъ
Я не думаю чтобъ нужно было всѣ деньги отъ Сазонова и не довольно ли половины и для меня и для Натали. Пришлите книги и статьи, а пуще всего наряды хоть по почтѣ. Архіерей будетъ писать въ Москву, онъ не нарадуется на Наташу. Пожалуста наряды то, да попроси Т. Ал. подороже, вѣдь это разъ трата.
Addio!
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Сей часъ письмо изъ Москвы — все чудесно! Папинька принялъ ету новость наилучшимъ образомъ; даже прислалъ 500 руб. мнѣ на платья. Чего мы боялись? дѣти, дѣти! —
Мы увѣрены что васъ ето порадуетъ, друзья наши. Левъ Алексѣевичъ] пишетъ Александру что обнимаетъ его супругу и Маминька пишетъ что всѣ радуются и хвалятъ что мы такъ поступили. Вотъ Богъ, вотъ Его провидѣніе — радуйтесь друзья, радуйтесь и еще вамъ благословеніе!
К письму 4. «О себе» — утраченная автобиографическая повесть Герцена, представлявшая собой, вероятно, первоначальную редакцию «Записок одного молодого человека». «О себе» часто упоминается в письмах Герцена 1837-38 гг.; лишь небольшой отрывок дошел до нас в составе мемуаров Т. П. Пассек (см. комментарий в новом академическом издании «Собрания сочинений» Герцена, т. I, М. 1954, стр. 502—504 и 535—537). — Папинька — отец Герцена. — Лев Ал. — его брат, «сенатор». — Маминька --мать Герцена, Л. И. Гааг.
5. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Маія 24е
Вы правы, правы, Татьяна Алексѣевна! прочь благодарность, она умаляетъ награду за доброе дѣло которую находитъ каждый въ своей душѣ — благословеніе, благословеніе вамъ Бога и его любимыхъ дѣтей!
Полна, изящна наша жизнь. Мы нѣкогда пламенно желали съ Александромъ бѣжать въ Италію отъ льдовъ Сѣвера и отъ сердецъ Сѣверныхъ людей — теперь — всё тепло, близко, привѣтно, всѣ братья, и крошечной Владиміръ — рай! —
Скучно писать о переплетахъ — да необходимость. Ежели платки о которыхъ вы писали слишкомъ лехки — то конечно лучше купить шалевой или какой тамъ лучше — полагаюсь во всемъ на ваш вкусъ, мантилью нужно и именно воронова крыла — матерію незнаю какую, на розовой или белой тафтѣ. Шляпку другую еще ненадо, я купила здѣсь таскальную. Хорошо бы сдѣлать платья два бѣлые батисто-декосовое и кисейное и холстинковое, потому что у меня нѣтъ никакихъ, ни нарядныхъ ни простыхъ ((и при случаѣ все-таки пришлите куска два коленкору и миткаля, нужно очень.))
Не знаю какъ принятся за бѣлье, толку ни въ чемъ незнаю, гдѣ и сколько купить полотна — лехко ошибится — что вы скажете мнѣ? А въ бѣлье у меня большой недостатокъ. Не забудьте мѣлочи — все ето нужно. —
Спасибо за кольцо мое — принимаю, потому что оно не имѣло для меня цѣны какъ памятникъ моего друга, и подарка достойнѣе васъ не могло быть. — Съ восхищеньемъ жду Папиньку-рыцаря, васъ обнимаю, Николаю жму руку. Ваша Н. Герц[енъ]
[Приписка А. И. Герцена къ Н. И. Астракову на отд. листкѣ:]
А можетъ я и всамомъ дѣлѣ слишком холодно и черно привыкъ смотрѣть на людей (въ Вяткѣ) и оттого люди меня приводятъ въ восторгъ и поневолѣ рвется слово спасибное имъ. Впередъ исправлюсь.
Что о себѣ сказать — я счастливъ — это дѣло рѣшеное и извѣстное. Но вотъ что для меня ново. Гармоническое, стройное бытіе мое теперь развиваетъ во мнѣ какую то новую силу, аминь минутамъ desperatio, аминь ломанью тѣла душею. Имѣя залогъ отъ Провиденія, совершивъ всё земное — является мысль крѣпкая о дѣятельности, скажу откровенно я ее не ждалъ.
Братской поклонъ Тат[ьянѣ] Алекс[ѣевнѣ].
А. Герценъ
24 Мая
6. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Записывать моменты двойной жизни. Нѣтъ на это еще время не пришло и долго не придетъ. Дай сперва на больныя мѣста души осѣсть прозрачнымъ кристаламъ счастья, и притомъ ты знаешь условія кристализаціи — Спокойствіе т. е. гармония. Оно и есть но еще мало времени, надобно перестать дивится на свое блаженство, надобно свыкнуться съ нимъ и вдыхать его свободно какъ воздухъ, какъ свѣтъ. Кристалы осядутъ — и тогда прямо вынь слѣпокъ ихъ изъ души и это будетъ моя жизнь послѣ 8 Мая. А дивно шло всё и такъ заключено въ насъ двоихъ, никто не подходилъ ни близкой, ни дальній. Мы очутились, отданные Богомъ другъ другу, одни на цѣломъ земномъ шарѣ. Сердце говорило: вдали есть родные душою; но глазъ не видалъ ихъ, передъ нимъ стояла она и развертывалась природа. Это дѣлаетъ изъ новой поэмы жизни — поэму Греческую, древнюю. Тамъ не было нѣсколько переплетенныхъ нитей, а одна группа облеченная едва наброшенной тканью обстоятелствъ. Ну заболтался. — К дѣлу: долженъ я тебѣ или нѣтъ. Денегъ вновь не посылаю и на это есть причина, хотя еще и не всѣ я истратилъ, но до новаго полученія долженъ пріостановится. Кое что поручилъ я дома. Думаю впрочемъ черезъ короткое время имѣть опять деньги, для позолоты Греческой поэмы. Книги Наташины очень нужны и бумаги и моя книга. Я писалъ съ Папеньк[инымъ] мужикомъ къ тебѣ записку. По ней можешь отдать запечатавъ. Посылки сегодня получены.
Весь твой
5 Іюня. Суббота
Татьянѣ Алексѣевнѣ мое искренное почтеніе, нѣть не почтеніе, а дружба.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Татьяна Алексѣевна!
Что вамъ сказать новаго? Свѣтъ, свѣтъ, блаженство, рай ---- что еще? ну разумѣется, болѣе нѣтъ ничего. ----
Сегодня получила и шляпу и платья, всё, всё прекрасно, благодарю васъ за труды, простите! вы этаго не любите, но — всетаки благодарю премного. ---- Подождемъ изъ Москвы, а то можетъ и опять къ вамъ с прозьбами. ----
Чтожъ Рыцарь-Папинька? Ахъ кабы пріѣхалъ! Передайте ему отъ дѣтей поклонъ и рукожатье. Васъ обнимаю.
Николаю низкой, низкой душевной поклонъ.
[Рукой А. И. Герцена:]
Скажи пожалуста Кетчеру чтобъ онъ мнѣ прислалъ Revue de Paris съ Іюля 1837 года и до "его дня. Читалъ ли онъ въ этомъ журналѣ Mauprat — George Sand. — Мнѣ чрезвычайно нравится Patience и ему думаю тоже. Да пусть еще пришлетъ 2-ю часть Жанъ Поля.
К письму 6. Моя книга — рукопись автобиографии «О себе» и др. произведений Герцена, оставшаяся в вещах Н. А. в Москве. О ее присылке Герцен неоднократно писал Кетчеру (см. напр. письмо от 27 июня 1839 г., изд. Лемке, т. II, стр. 279), но повидимому безрезультатно. О bon-homme Patience упоминает Герцен и в сохранившемся отрывке «О себе», где он сравнивает его с «упсальским бароном», т. е. с Кетчером.
7. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Любезной другъ. Я къ тебѣ съ просьбой новаго рода, съ просьбой «ради имени Христа». Вотъ въ чемъ дѣло. Кажется Полуденской неоткажется попросить отца. Въ Воспитательномъ домѣ открывается отдѣленіе для воспитанія дѣтей чиновниковъ менѣе 8 класса и туда поступитъ или поступила просьба Вдовы Медвѣдевой изъ Вятки, жены Ассесора по Строительной Комиссіи и Титул [ярнаго] Совѣтника Петра Медвѣдева — то нельзя ли дать просьбѣ ходъ. А я тебя удостовѣряю что эта несчастная женщина не имѣетъ хлѣба насущнаго, пренесчастная. И такъ, передай Полуденскому мою просьбу. Я уже писалъ и ко Льву Алексѣевичу объ этомъ.
И прощай.
А. Герценъ.
Что Господинъ Баронъ? Грозный Могиканинъ Степей Сокольницкихъ. Я писал тебѣ прошлый разъ чтобъ передать ему мою просьбу о Revue de deux mondes и чуть ли не назвалъ этотъ журналъ Revue de Paris; поправляю, и такъ
Revue de deux mondes.
Я сегодня прочелъ выговоръ Наташѣ за то что такъ долго продержала ваши вещи, а посему вѣроятно въ Субботу они отправятся къ вамъ.
Татьяну Алексѣевну мы вспоминаемъ очень часто, Наташа ее видѣла разъ глазами, да не видавшись прожила съ нею душою цѣлую жизнь.
А завтра 8. и такъ мѣсяцъ.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Что Вы Татьяна Алексѣевна? Пишите, пишите намъ. Ну вотъ и мѣсяцъ, цѣлой мѣсяцъ — а мнѣ кажется все, что лишь сей часъ открыла глаза на Божій свѣтъ послѣ тяжкаго сна. Ни что не можетъ дать понятія о нашей жизни — то есть о блажен[ствѣ] — и не радостно ли читать ето вамъ, вамъ которые такъ много участвовали. Московскіе милости ни уменьшаются ни увеличиваются — ну да Богъ съ ними — вы вмѣстѣ и чтожь еще?? —
Прощайте! обнимаю васъ, получите скоро ваши вещи — благодарю за нихъ, а на обновки свои не нарадуюсь, такъ всё впору и хорошо. — Ваша Ната.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Николаю Ивановичу
Въ Москвѣ.
Близь Дѣвичьяго Поля, приходъ Воздвиженья
на Овражкахъ — Собственный домъ.
[Почтовый штемпель:] Владим. 7 іюня 1838.
К письму 7. Вдова Медведева — вятская знакомая Герцена, героиня рассказанного им самим в «Былом и думах» романа (гл. XXI). П. П. Медведева скрыта там под инициалом Р (франц. «пе» — Pauline). О хлопотах Герцена за ее детей см. также в письмах его к А. Л. Витбергу, над. Лемке, т. XXII, стр. 18 и 28. — Господин Барон, Грозный Могиканин Степей Сокольницких — H. X. Кетчер, живший в Сокольниках, под Москвой.
8. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Виновата, виновата, Друзья!
Но скорѣе руки и — мир! — А вы Татьяна Алексѣевна — как жестоко наказываете: «забыли». — Кто же, и кого же забыли — мы — васъ!! Пощадите! нѣтъ, тогда намъ надо будет забыть что мы соединены, забыть имена другъ друга, забыть Девятое Маія — и какъ вамъ пришла въ голову такая невозможная, нелѣпая мысль? — «Ну такъ что же, что же?» спрашиваете вы. — Оправдыватся? нѣтъ, не стану, просто виновата, а вы милые друзья просто простите. Здаровьемъ похвастать нельзя, послѣднѣе время заточенья и такая перемѣна — всё ето должно было сильно подѣйствовать, къ тому же и простужаюсь часто — да всё ето вздоръ впрочемъ, нестоитъ и говорить объ етомъ. Мы щастливы, щастливы, мы въ царствѣ небесномъ, 9е Мая длится, длится — да оно и съ жизнію не прекратится, оно вѣчно! вѣчно!
Теперь мы собираемся къ Папинькѣ, въ деревню Льва Ал[ексѣевича], въ Покровское, не далеко отъ Москвы, но надо будетъ её объѣхать, можетъ пробудемъ тамъ недѣли три. Въ письмахъ его и тѣни нѣтъ неудовольствія — ни облачка, ни облачка на нашемъ небѣ! — Теперь сказать вамъ о своемъ житье-бытьѣ: — ежели не читаемъ книгу — то скитаемся по полямъ и горамъ и читаемъ природу, и бульваръ здѣсь есть, и на бульварѣ публика есть — но намъ тѣсно съ добрыми людьми, мы уходимъ туда гдѣ и слѣда ихъ нѣтъ, за заставу, далеко — виды отвсюду прелестные, возвращаемся домой поздно, усталые, въ пыли, ни съ кѣмъ не знакомы рѣшительно кромѣ семѣйства Куруты, да и начто намъ знакомые во Владимірѣ. — Ну ужь будетъ, прощайте Татьяна Алексѣевна! отомщу я вамъ, и попрошу не забывать.
Мы сами ни чего не знаемъ о Кетчерѣ — хорошъ папинька!
[Приписка А. И. Герцена къ Н. И. АстраковуЛ
Собирался давно писать къ Тебѣ, да вотъ что значитъ Pater familias — хлопоты, кейфъ — и дождался строжайшей реприманды. Завтра ѣдимъ и до 10 Августа не вернемся. Лафонтенъ, нечитаемой памяти, говорилъ: счастливо то семейство о которомъ нечего сказать и ничего не говорятъ (поэтому я думаю что Швеция рай земной) а я должно быть еще счастливѣе потому что и самъ незнаю что сказать объ насъ. По обыкновенію читаю много и собственно перемѣна въ томъ что то время которое встарь проводилъ думая объ Наташѣ провожу съ нею.
Моя жена изъ papier mâché, раза три была больна, чуть вѣтеръ дунетъ — простудилась.
Прощайте. Въ молчаньи виноватъ; но будьте увѣрены что любовь къ вамъ друзья не простыла и не простынетъ, она какъ Кавказкая вода вѣчно +80° по Реомюру.
Сколько я долженъ Сазонову нельзя ли узнать, скоро у меня будутъ деньги, пиши не прежде 10 Августа.
К письму 8. Лафонтенъ — Август Лафонтен, плодовитый немецкий писатель (до 200 тт.), автор отличающихся, по отзыву Герцена, «паточной сентиментальностью» романов, «засаленные и ощипанные тома» которых подросток Герцен поглощал в огромном количестве («Записки одного молодого человека»).
9. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Письмо Твое получилъ и такъ какъ Татьяна Алексѣевна забираетъ справки по дѣлу «о построеніи мантиліи цвѣту яко бы вороньяго крыла и о таковой же бѣлой» то пользуясь сей будущей настоящей оказией и я пишу. —
Что существуетъ ли Московской Наблюдатель, объ немъ нигдѣ не говорятъ и каковъ? Я съ своей стороны очень доволеиъ Сыномъ Отечества. Помнишь ли тамъ статью Литтре о единствѣ плана царства животнаго? Хотѣлось бы мнѣ поговорить объ этомъ. Я думаю то же единство, тотъ же планъ и во всей Матеріальной природѣ, во всемъ Pan. Бывали ли съ тобою минуты когда глубокое удивленіе природы приводитъ къ пантеизму, когда вся эта природа кажется плотью Бога, его тѣломъ. Ета мысль просвѣчиваетъ часто у Гёте, отъ нее онъ и дошелъ до мысли единства плана. Но не всегда эта пантеистическая представляется ((аксіомной)) достаточной. Откуда зло етическое и моральное. Тутъ религія, тутъ мистицизмъ и вѣра а съ вѣрою не сообразенъ пантеизмъ. Смерть хочется поговорить обо всемъ этомъ, а писать
А. Герценъ.
Хочу со временемъ принятся за Арабской языкъ, потому что хочу ѣхать на Востокъ. Мы Европейцы слишкомъ надѣемся на свое а Востокъ можетъ дать много. Страна мысли почившей, фанатизма, поэзіи, неужели не дастъ еще разъ своей лепты въ дѣло Европейское которому она дала много: и христианство и исламизмъ и Крестовые Походы и Османлисовъ и Мавровъ. — Европа вся выразилась этими типами — Англія, Пруссія, Нью Іоркъ. Ну и чтоже ? Неужели узкая теорія Сѣверо-Американцовъ, феодализмъ Англіи и прусскіе гелертеры — всё что можетъ человѣчество — Чертъ знаетъ что на меня нашло за любомудров расположеніе
Такъ какъ на той страницѣ письмо окончилось по формѣ, то и не нужно его 2ой разъ оканчивать]. Что Грозной [?] Баронъ. Что Сазоновъ и его сватьба. Новостей всякихъ литературныхъ и безграмотныхъ и etc.
[Приписка Н. А. Герценъ къ Т. А. Астраковой:]
Какъ Вы акуратны, какъ внимательны, Татьяна Алексѣевна, и какъ я безсовѣстна — но — того и гляжу что вы тутъ засыпете упреками — простите, простите! Щетъ между нами сведенъ — въ душѣ, — Къ дѣлу — мантилью воронова крыла, изъ грогро, на розовой подкладкѣ (цвѣтъ получше) фасонъ послѣдній. Также и тюлевую потрудитесь состроить. А воротнички хоть и шитые но чтобъ были тюлевые и простинькіе. — Не достаточьно будетъ вамъ денегъ — пошлите къ Егору Иван[овичу] взять сколько нужно. — Прощайте моя любезная Татьяна Алексѣевна! а вспоминаете ли вы когда вашъ визитъ къ Ея Сіят[ельству]? — обнимаю, обнимаю васъ,
К письму 9. Письма Герцена к Н. И. Астракову от 20 и 23 августа 1838 г. см. в изд. Лемке (т. II, стр. 202 и 204). Опущенную Лемке приписку Н. А. к первому из этих писем напечатал Н. М. Мендельсон («А. И. Герцен. Новые материалы», М. 1927, стр. 89). Автограф первого из этих писем ныне в Библиотеке СССР им. Ленина (б. Румянц. музее). — Ее сият. — кн. М. А. Хованская.
10. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Сентября 19e
Какъ вы добры Татьяна Алексѣевна, какъ добры — я ей Богу не нахожу словъ выразить вамъ мою благодарность — ета заботливость, ето вниманіе къ лоскуткамъ доказываютъ ваше расположеніе — но всторону приличья — вы понимаете безъ объясненій что вы намъ. Деньги от Егора И[вановича] вы получите; ужь не лишняя ли будет тюлевая пелеринка? воротнички нужны очень, только не дорогіе, если можно то по цѣлковому. Ежели бархатная пелеринка стоитъ столько же сколько тюлевая — то сделать бархатную, еслиже бархатная дороже такъ тюлевую, еще вамъ комиссія — если послѣ всехъ ((издержекъ?])) писанных вещей останутся деньги — купите въ магазинѣ хорошинькую дѣтскую кацавѣичку — мнѣ нужно подарить, пунцовую или голубую — выберите чтобъ шерсть была Англійская и хорошинькой цвѣтъ и съ черными хвостиками — и что бъ акуратно была связана. Ежелиже не будетъ на ето доставать денегъ то не дѣлайте въ такомъ случаѣ тюлевую пелеринку — кац[авеечка] будет я думаю стоить около Юр. — вотъ какимъ вздоромъ наполнено письмо — вина ваша что я сделалась такою безсовѣстною.
Искавши очень долго квартеры, претерпѣвши разныя всѣвозможные неудобства — мы нашли наконецъ прекрасную квартеру — ахъ какъ бы я желала Татьяна Алексѣевна! чтобъ вы пріѣхали къ нам какимъ нибудь щастливымъ образомъ — сколько бы мы нашли сообщить другъ другу — но, я надѣюсь, еще будетъ время когда вы вполнѣ увидите что вы сдѣлали… и прольете слезу благодарности Богу что Онъ помогъ вамъ. Николаю жму руку, васъ обнимаю много, много, много, будьте здаровы — ваша Наталья Г.
[Приписка А. И. Герцена:]
Что же вашъ Николай мнѣ не отвѣчаетъ можно ли доставить письмо приложенное тогда — а мнѣ это очень хочется знать, а вотъ почему я теперь пишу къ Вамъ объ этомъ а не къ нему, отаго и самъ не понимаю и потому середь рѣчи обращусь къ нему. Что же, Другъ, когда сбудется твой слухъ о скорой развязки, хотя мнѣ индивидуально хорошо жить, но пора выйдти на свѣтъ Божій. — Что же Баронъ и Сазоновъ грозились посѣщеніемъ, за чемъ дѣло стало, — хочется съ родными повидатся. Тебя не зову — потому что навѣрное непоѣдишь. — Ну мое почтенье
К письму 10. Прекрасная квартера — «огромный дом княгини» (Долгоруковой), с юмором описанный Герценом в «Былом и думах» (гл. ХХШ).
11. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Саго! Я своекорыстно обрадовался твоему намѣренью идти въ Директоры, здѣсь есть Ваканція: былъ Дир[екторомъ] Калайдовичъ, его прогнали, теперь правитъ должность Соханской, поистинѣ одинъ изъ казенныхъ скотовъ нашего времени. Не хочешь ли? Вотъ бы прелесть. И ты полковой командиръ Дмитрія Вас. Небабы (которой здѣсь во всемъ городѣ считается Лейбницомъ). Выгоды: 175[14] в[ерстъ] отъ Москвы, остальныя выгоды — большіе невыгоды: бѣдной городъ, глупой городъ — но всё это перевѣшивается истиннымъ удовольствіемъ и честью быть въ одномъ городѣ съ Герценымъ, однимъ изъ самыхъ лучшихъ моихъ знакомыхъ. Да скажи мнѣ вотъ что: въ Вятской гимназіи есть учитель Русс[кой] Слов[есности] превосходной человѣкъ и ученый на сколько нужно, учился въ Казане [комъ] Университетѣ] ему остается годъ пробыть въ округѣ, а потомъ я ему совѣтую бросить Австралію и ѣхать въ Пред-Европіе, т. е. Москву. Есть ли возможность (и какими средствами) получить мѣсто по сей части? А человѣкъ такой о которомъ стоить позаботится.
Далѣе Quasi-драмма идетъ, мнѣ нравится, да хочется чтобъ еще нравилась кой кому. Наташа судья пристрастной. Пришлю обращики, да только это не драмма (я совралъ писавши къ Саз[онову]) а сцены. Хочется печатать что нибудь, хочется свое имя записать между Сенковскимъ, Ал[ександромъ] Анф[имычемъ] Орловымъ, Бенедиктовымъ! — Что за скотъ выдумалъ печатать портреты въ книгѣ издав[аемой] Смирдинымъ и во главѣ Сенковской, послѣ Пушкинъ. Я скажу про нашу Литературу какъ Югурта про Римъ «о продажной городъ — жаль что нѣтъ покупщика на тебя». — И кто будетъ покупать листы Тимофѣева, Кукольника и пр. Я думаю всё это дѣлается для того, чтобъ такъ нагадить и намерзить литературныя занятія чтобъ порядочному человѣку равно казалось красть платки и печатать книжки. Оно ужъ и началось съ издания журнала Cloaka maxima Б[ибліотека] д[ля] Чт[енія] — наконецъ дошло до того что наряду съ Пушк[инымъ] гравируютъ А. А. Орлова — да вѣрить ли подобнымъ нелѣпостямъ.
Мое почтенье.
Позвольте мнѣ Васъ Татьяна Алексѣевна преусердно поблагодарить за хлопоты по просьбѣ Наташи, предоставляя ей пространнье распространиться я ограничиваюсь тѣмъ что съ вашего дозволенья, цалую Вашу ручьку.
[Приписка Н. А. Герценъ къ Т. А. Астраковой:]
Начало моего писанія къ Вамъ на той страницѣ. Хочется еще нѣсколько словъ сказать — что вы подѣлываете въ столицѣ — мы живемъ какъ отшельники, ни къ намъ никто, ни мы никуда кромѣ семѣйства Куруты. Книги, фортепіано, воспоминанія и море блаженства настоящаго слышится въ будущемъ. — Ну довольно ужь. Что Николай, выздоровѣлъ ли? Еще Васъ обнимаю отъ всей души. Ваша Н.
Благодарю, благодарю и благодарю — а какъ — знаете сами, мантилья превосходна, воротничьки хороши, а коцавѣичка дурна. Остальные деньги пусть у Васъ, можетъ быть по безсовѣстности своей опять обращусь къ Вамъ съ прозьбой.
Что ежели ето возможно, чтобъ Вы съ Николаемъ переѣхали сюда? Мы вѣроятно еще долго здѣсь пробудемъ, Александръ хочетъ занять должность. Какъ бы желала Васъ видѣть, обнять крѣпко, крѣпко — по чѣму знать, можетъ быть ето и скоро будетъ! — Пока мысленно Васъ цѣлую. А Вы мнѣ всё являетесь въ мечтѣ той заступницей, спасительницей изъ Ада. — Ваша Н. Г.
Николаю жму руку.
А сколько я думаю Вамъ было хлопотъ съ моими комиссіями.
К письму 11. Калайдовичъ — вероятно Ф. Ф. Калайдович, старший брат известного историка К. Ф. Калайдовича (см. П. А. Безсонов «Конст. Федор. Калайдович» в «Чтениях Имп. Об-ва истории и древн. росс.», 1862, кн. 3, стр. 6-7). — Учитель Русс. Слов. — А. Е. Скворцов, близкий друг Герцена в пору вятской ссылки (см. изд. Лемке, по указателю). — Quasi-драмма — «Лициний» (другое редакторское заглавие — «Из римских сцен»). 4 октября Герцен писал Кетчеру: «Я написал Сазонову, что это — драма; нет, просто сцены из умирающего Рима»; см. новое акад. издание «Собрания сочинений» Герцена, т. 1, М. 1954, стр. 505—507. — Книга издав. Смирдиным — сборник «Сто русских литераторов». Ср. в след. письме: «Каков Смирдина Альманах со 100 портр.»
12. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Да, любезной другъ, вопросъ страшащій тебя и намъ приходитъ часто, часто въ голову. Вѣришь ли ты въ безсмертіе? Какъ невѣрить. Доказать я не могу очевидно, а внутри голосъ говорить. И будто человѣкъ не можетъ жить независимо отъ времени и пространства. Да это то и есть полная жизнь, что такое время, пространство какъ не кандалы. А кому они нужны? Тѣлу? но ежели мы сознаемъ въ себѣ начало которое тяготится этими условіями тѣла (ясно что тяготится: я хочу съ тобой говорить а ты отдѣленъ пространствомъ, я хочу видѣть Наполеона а мы раздѣлены временемъ), стало это начало безсмертно. Omni casu умирать дѣло страшное, ежели нѣтъ безсмертія я отказываюсь умирать, просто не хочу, я титулярной совѣтникъ и имѣю на это право какъ личной дворянинъ, а ежели есть ну и тутъ чудно. Проснешся безъ тѣла, хочешь идти — ногъ нѣть, хочешь сказать «Ай, ай, ай, что за чудеса» — языка пѣтъ, одна душа сама по себѣ.
Дома у насъ есть отъ Сазонова] письмо но я еще неполучилъ. Чтоже обѣщанныя критики? Двадцатой разъ приношу Кетчеру просьбу о присылкѣ отъ Левашевой книгъ, да что онъ за еретикъ что неслушаеть. Вторую половину 1837 Revue de deux Mondes. Вѣдь ему только и труда что доставить къ намъ въ домъ.
На дняхъ мы вспоминали съ Наташей посѣщ[еніе] Татьяны Алексѣевны къ Княгинѣ. И вообще ваше участіе и дивились вамъ отъ души. Это лучшее доказательство испорченности нравовъ въ нашъ вѣкъ: чему же дивится что человѣкъ помогъ человѣку?
Что ты мнѣ не писалъ отослалъ ли письмо къ Ог[ареву]? — Я спрашивалъ у К[етчера] взойдти ли въ сношенія съ Полевымъ, но онъ неотвѣчаеть, узнай пожалуста. Каковъ Смирдина Альманахъ со 100 портр[етами] И прощай
Татьянѣ Алексѣевнѣ дружеской искренній поклонъ.
[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]
Татьяна Алексѣевна!
Вспомнили ли Вы насъ какъ минуло полгода? Гдѣ же ето бездонное море горькихъ страданій, гдѣ громовыя тучи? Тамъ, тамъ далеко и самое горькое воспоминаніе свѣтлѣетъ отъ настоящаго блаженства. О какъ радостно было перекликнутся съ тѣми, кто понималъ мученія, во времена мученія, не мѣнѣе радостно и теперь передать милліонную долю наслажденья тѣмъ кто постигаетъ его.
Вы писали что скоро будете праздновать день рожденья — я незнаю когда и чей — поздравляю Васъ отъ всей души, обнимаю отъ всей души, и отъ всей души кланяюсь Николаю.
13. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Любезный Друг! Недавно (получилъ я записку отъ Сазонова въ которой онъ пишетъ о письмѣ отправленномъ отъ него во мнѣ недѣли 3 тому назадъ — я его не получилъ, а такъ какъ я предполагаю что при томъ письмѣ была писаная книга то меня весьма занимаетъ что снимъ сдѣлалось. Кетчеръ очень неакуратенъ, то не у него ли, не узнаешь ли ты? А изъ ѳтаго произошелъ между прочимъ довольно неделикатной поступокъ Сазонова, онъ повторяетъ мнѣ о деньгахъ взятыхъ у него. Ежели бы Сазоновъ въ самомъ дѣлѣ нуждался тогда только могъ бы онъ себѣ позволить повторенье. Я займу и къ Новому Году отошлю ему. — Умъ и таланты его заставляли меня натягивать внемъ душу но вижу что это невозможно. Неужели онъ могъ думать что я утаю его 900 руб. у себя, писавши 2 раза къ нему что при первыхъ свободныхъ деньгахъ я ему отдамъ. Вотъ люди и люди: у Вятскаго откупщика Бѣляева я взялъ 4500 руб. безъ векселя и когда отослалъ ему въ Сентябрѣ 3500 то онъ пренаивно спрашиваетъ не стѣснилъ ли я себя платя ему. Во всякомъ случаѣ я при возможности въ Январѣ отошлю ему деньги, часть хорошаго мнѣнья отослалъ уже предварительно. Узнай же объ писаной книгѣ.
Отецъ Огарева умеръ — Sit tibi terra levis ! А что письмо къ нему пошло ли?
И прощай, вотъ всё о чемъ хотѣлъ на сей разъ писать къ тебѣ.
Я тебя вопрошалъ какія возможности предстоять для перехода учителя изъ Вятской Гимназіи въ Московскую ты за благо разсудилъ неотвѣчатъ, а я разсудилъ за благо повторить отвѣтъ[15].
Что Кетчеріусъ?
Татьянѣ Алексѣевнѣ братской поклонъ.
[Приписка Н. А. Герценъ къ Т. А. Астраковой:]
И отъ меня, и отъ меня, милая моя Татьяна Алексѣевна, и поклонъ, и объятія, и рукожатіе, и все ето отъ души, отъ любви истинной. —
[Адресъ:]
Николаю Ивановичу Астр[акову]
К письму 13. Писаная книга — рукопись автобиографии «О себе» и др. произведений Герцена. Ср. в след. письме: «книгу мою писанную».
14. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Вотъ и я передъ тобою вопервыхъ съ повинной головой, вовторыхъ съ поздравленіемъ къ Новому году. Желаю тебѣ — ну чего бы — денегъ, ибо остальнымъ тебя надѣлилъ щедро богъ онъ далъ тебѣ душу раскрытую Любви и чувствамъ высокимъ, онъ далъ твоей душѣ другую душу, стало съ этой стороны всё. — «Пошлый человѣкъ» скажетъ какой нибудь идеалистъ «желаетъ послѣ этаго денегъ». — А я повторю мое желанье, я для того ихъ желаю и тебѣ и мнѣ чтобъ не думать объ нихъ, чтобъ не думать о матеріальномъ когда есть другой міръ въ которомъ можно жить. Но міръ идеальной таковъ что весь человѣкъ непомѣщается въ него, ноги внизу а изъ подъ полу дуетъ, смерть холодно. Надобно денегъ чтобъ топить подъ поломъ.
Съ 1833 на 34 — дома
Съ 34 на 35 — Въ Крутицахъ
Съ 35 на 36 — Въ Вяткѣ
Съ 36 на 37 — Въ Вяткѣ
Съ 37 на 38 — На станціи въ Нижегородской Губ.
Съ 38 на 39 — Во Владимірѣ съ Нею.
Съ 39 на 40 — ? ? —
И кто и для чего и на что меня такъ бросали, перебрасывали, отодвигали, запирали, придвигали — право не знаю, я не отвѣчаю за свою жизнь, всё шло въ силу двухъ высочайшихъ повелѣній 1е Бога и 2е Государя.
Послѣ четырехъ черныхъ встрѣчъ съ Новымъ Годомъ, нынче свѣтлая. О свѣтлая, чистая какъ небо голубое, какъ можетъ быть нашъ новый годъ когда мы его встрѣчаемъ вмѣстѣ. И ты встрѣтишь его съ нею. И такъ — Благословимъ новый годъ. Для меня лучше 1838 не будетъ этотъ господинъ который завтра родится, ежели моя жизнь (какъ и каждаго человѣка) поэма то ((это)) 1838 лучшее мѣсто вней.
Однако прощай. Поздравляю Татьяну Алексѣевну, да не холодно поздравляю, а иначе, какъ другъ, какъ братъ.
Буде увидится съ Кетчеромъ скажи ему что скоро будетъ оказія по которой онъ можетъ мнѣ переслать все что хочетъ, да книгу мою писанную ежели и нехочеть — пусть отдастъ Егору Ив[ановичу]. — Въ десятый разъ я прошу Кетчера о томъ и о другомъ и даже нѣть отвѣта. Получилъ ли онъ письмо ((отъ)) черезъ Сазонова. — Я спрашивалъ его разъ десять куда мнѣ посылать статьи, он столькоже разъ счелъ за благо промолчать. — А право всему бѣда и причина что живетъ да [?] [2 нрзб.]
[Приписка Н. А. Герценъ къ Т. А. Астраковой:]
Давно мы не говорили съ Вами, милая моя Татьяна Алексѣевна, начну съ поздравленія съ Новымъ годомъ, съ желанія — но ради же Бога не принимайте ((ихъ)) ни то, ни другое за обыкновенное, пошлое, о нѣтъ! Есть поздравленія особенныя, въ которыхъ разомъ изливается и дружба, и любовь, и благодареніе Ему за прошедшее, и молитва о будущемъ — такое поздравленіе приношу я Вамъ. Что Вы, как Вы? а что я? спросите вы меня. О! мое блаженство ей Богу растетъ съ каждымъ днемъ, я умру отъ любви, отъ щастья — но нѣтъ, надо жить!!!
Николаю крѣпко жму руку.
К письму 14. Для меня лучше 1838[го] не будет, — много лет спустя, в «Былом и думах», Герцен назвал 1838 год «лучшим, самым светлым годом» своей жизни.
15. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Письмо твое, Caro Carissimo, получилъ. Твое сообщеніе несправедливо о правѣ благословлять и проклинать. Подобное распоряженіе сдѣлано — но не у нас, а у Л[ьва] А[лексѣевича][16] и при томъ я тебѣ говорю негадательно, а навѣрно. № 2. Съ чего ты вообразилъ что Матвѣй отходитъ, это вздоръ уже и потому что онъ взялъ жалованье до Апрѣля. —
Новаго ничего. Да и забылъ: 27 Декаб. пошло обо мнѣ отъ Губ[ернатора] представленіе, на дняхъ будетъ отвѣть. Что то? Съ праздниковъ Наташа очень была больна, теперь ей лутше. Третьяго дня мы оба вспомнили твою именинницу и вспомнили что слѣдовало бы пріуготовительно отписать проздравленіе — да вотъ причина, мы люди вовсе непорядочные. Поздравляю и я. Ну какъ вы поживаете — а мы славно. Точно будто нас выбросили встепь и мы пируемъ тамъ вдвоемъ мѣдовый годъ. Людей и неслыхать. Никуда неѣздимъ и живемъ припѣваючи. —
Я и Огареву писалъ еще по почтѣ — Кетчеръ молчитъ. Благодарю тебя, ты незабываешь опальнаго друга.
Прощай. Первая часть Лицинія готова, я опятъ принялся за свою биографію и довольно удачно написалъ Университетъ и Холера. Теперь пишу Вятка. Смертельно хочется печатать — или ужѣ подождать освобожд[енія]?
А. Герценъ
Къ прочимъ новостямъ принадлежитъ то что я совсемъ отвыкнувши отъ Латинскаго чтенія вздумалъ привыкнуть и хоть не безъ труда читаю Енеиду и Тацита. — Мнѣ кажется что изъ всѣхъ Римлянъ писавшихъ одинъ Тацитъ необъятно великъ — остальные ежели и геніальны то ужасные мерзавцы по жизни. А воля ваша, жизнь неразрывна съ человѣкомъ.
[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой.]1
1 Можно считать, впрочемъ, письмо А. И. Герцена припиской къ письму жены (ср. въ письмѣ Герцена: «Поздравляю и я»).
Поздравляю Васъ любезные милые Друзья съ прошедшимъ праздникомъ, т. е. съ имянинами вашими Татьяна Алексѣевна. Поздравляю и съ наступающими завѣтными, священными торжествами, — да, знакомы, близки они душѣ моей, въ ети дни я много буду думать о васъ, и весело, радостно мнѣ будетъ вообразить ваше веселье — я вмѣстѣ съ вами поблагодарю за него Его. —
И мнѣ Татьяна Алексѣевна смертельно хочется васъ видѣть, вотъ что то будетъ отъ Министра, впрочемъ — если и нѣтъ — намъ не горе, и нѣтъ то ето будетъ намъ вмѣстѣ!--
Какъ встрѣтили вы новаго гостя, пришельца изъ вѣчности? вѣрно не такъ хорошо какъ мы, потому что въ столицѣ не дадутъ такъ хорошо встрѣтить. Хоть я и больна была, но ето не помѣшало (какого! люди мѣшаютъ болѣе болѣзней — бѣдные, жалкіе!) весь домъ спалъ, — а мы были вдвоемъ, вдвоемъ! — Но что говорить, глупо. Вы понимаете. И вамъ было послано благословеніе — дошло ли?
Обнимаю васъ отъ всей души. Ваша Н. Гер[ценъ]
А что съ Папинькой-рыцаремъ? Пожмите ему отъ меня руку да покрѣпче, за что онъ насъ забылъ?
К письму 15. Om Губ. представление — 26 декабря 1838 г. губернатор вошел к министру внутр. дел гр. Д. Н. Блудову с представлением о снятии с Герцена надзора. 1 февраля 1839 г. последовал отказ шефа жандармов А. X. Бенкендорфа (над. Лемке, т. П, стр. 238). Столь же безуспешно было и ходатайство И. А. Яковлева. — Написал Университет […] Вятка — эти слова Герцена доказывают, что утраченная рукопись его автобиографии («О себе») охватывала и его жизнь в ссылке, вопреки мнению комментатора советского акад. издания (т. I, М. 1954, стр. 510). Поэтому вполне возможно, что напечатанные Т. П. Пассек отрывки (см. изд. 1954 г., т. 1, стр. 251—256) взяты ею из бывших у нее частей рукописи именно этой автобиографии (ср. там же, стр. 503, где цитируется ее неизд. письмо Огареву от 19 ноября 1872 г.).
16. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Любезный Друг! Знаешь ли когда я пишу къ тебѣ и вообще къ близкимъ родственникамъ души?…. Вдругъ мнѣ смертельно захочется кого нибудь изъ друзей, и взгруснется по немъ — я за перо и писать, тотчасъ онъ и является на сцену и прозрачный образъ его ходить по моему письменному столу, какъ будто живой, и письмо мое собственно нѣсколько словъ изъ разговора съ мнимымъ собесѣдникомъ. Ну вотъ посмотри, ты и Татьяна Алексѣевна сидите тутъ за шандаломъ. Щека подвязана[17], рука протянута мнѣ. А вы вѣдь воображаете что живете въ Москвѣ близь Дѣвичьяго Поля. Вотъ шандалъ и столъ кверхъ ногами — чернилы льются пополу, я самъ прижался на потолкѣ, сани ѣдут по крышкѣ — это является духъ Кетчера — черепки дома, обломки моихъ рукъ и моихъ трубокъ неразрывны снимъ также какъ и чистая, высокая дружба. Ей Богу я васъ такъ люблю, ну смерть люблю…. Вотъ когда мы усядимся рядкомъ и ты и твоя Она и я и моя Она и мы ((нрзб.)) всѣ на цѣлый вечеръ, а то всё какъ то смутно встрѣчаемся. 18 Апрѣля я был сумасшедшій, а 21 Гѳнваря — весь въ хлопотахъ,
— (Голохв[астовъ] обѣщалъ мѣсто моему Вятчанину черезъ нѣсколько мѣсяцовъ и то не въ гимназіи).
Я въ послѣднее время мало писалъ, а читалъ много. Между прочимъ очерки изъ Гегеля. Много великаго, однако не всю душу захватываетъ. Въ Шеллингѣ больше поэзіи. Впрочемъ Шеллинга я читалъ самаго, а Гегеля въ отрывкахъ, это большая разница. Главное что меня восхитило это его Пантеизмъ — это его Тріипостасный Богъ — какъ Идея, какъ Человѣчество, какъ Природа. Какъ возможность, какъ объектъ и какъ самопознаніе. Чего нельзя построить изъ такаго начала. Гегель далъ какую-то фактическую, несомнѣнную непреложность міру идеальному и подчинилъ его строгимъ формуламъ, т. е. не подчинилъ, а раскрылъ эти формулы его проявленія и бытія, но онъ мнѣ ненравится въ приложеніяхъ. Что вовсе не мѣшаетъ мнѣ пребыть съ чувствомъ истиннаго уваженія и таковой же преданности.
Вашимъ
Покорнѣйшимъ слугою.
Владиміръ что на Клязьмѣ
1839 Фебруарія 14.
[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]
Какъ я завидовала Александру что онъ увидитъ васъ. Видно мой чередъ еще далеко. — Я вспоминала ваши праздники въ Январѣ, и так весело, весело было вообразить васъ. Скоро и нашей жизни годъ!
Боже мой, бывало шитала часы, минуты свѣтлые и какъ не много было ихъ въ нѣсколько лѣтъ, — а тутъ мѣсяцы цѣлые и ни облачка, ни пылинки — мнѣ становится душно, тѣсно, досадно иногда что не кому расказать, не кому указать на Него — переполнена душа, необходимо излить и некому. А Москвы я чтото боюсь — вотъ еслибъ сюда вы приѣхали — прощайте. — Ахъ Татьяна Алексѣевна! какого ето, скоро годъ — помните — а у меня какъ жива въ памяти коляска, лихіе кони — ваша темная шляпка — голубой платокъ — а ета доброта, ето участье голубыхъ глазъ — какъ живы они въ душѣ моей. Прощайте же, право писать скучно, вотъ кабы поговорить. Ваша Н. Герценъ.
К письму 16. 18 апреля — неудачная попытка Т. А. Астраковой увезти Н. А. Захарьину из дома кн. Хованской (см. выше, предисловие). 21 генваря — поездка Герцена в Москву, с негласного разрешения губернатора, на похороны скончавшегося 19 января 1839 г. дяди, Л. А. Яковлева («сенатора»).
17. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Это письмо тебѣ доставитъ жена Огарева, она хочетъ познакомится съ твоей женой. — Огарева достойна своего мужа. Была у насъ нѣсколько дней и эти дни мы провели дивно, превосходно. — Изъ Петербурга отказъ, еще годъ въ Владимірѣ.
Прощай. Жму руку твоей Татьянѣ Алексѣевнѣ. Наташа потому непишеть что "нѣкогда, она вамъ много кланяется.
[Приписка Н. П. Огарева:]
Я васъ мало зналъ но вы или лучше ты мнѣ другъ, потому что ты другъ Александра. Рекомендую тебѣ мою жену, она намъ всѣмъ добрая сестра. Прощай. Когда увидимся не знаю. —
К письму 17. Речь идет об известном свидании Огарева и его первой жены с Герценами, 15-19 марта 1839 г.; см. о нем в «Былом и думах» гл. XXV, в письмах Герцена к Астраковым, М. Л. Огаревой, Кетчеру, Витбергу и Огареву (изд. Лемке, т. II, стр. 243, 246, 254, 258, 261) и в отрывках из владимирского дневника Герцена (там же, стр. 267). Приводим письмо к Астраковым, напечатанное Т. П. Пассек в ее воспоминаниях (очевидно, не полностью) по ныне утраченному подлиннику:
«Друзья, мы бесконечно счастливы! Нас четверо… И что это за женщина Марья Львовна! она выше всякой похвалы. Ник счастлив, что нашел такую подругу.
У меня сохранилось распятие, которое дал мне Ник при разлуке. И вот мы бросились на колени перед Божественным Страдальцем, молились, благодарили Его за то счастье, которое Он ниспослал нам после стольких лет страданий и разлуки. Мы целовали Его пригвожденные ноги, целовались сами, говоря: Христос воскрес!»
Разочарование в М. Л. Огаревой наступило очень скоро… Об этом рассказывает Герцен в указ. выше главе «Былого и дум», Т. А. Астракова (в использованных Т. П. Пассек воспоминаниях) и мл. др. М. Л. Огарева часто упоминается в публикуемых письмах (см. ниже и по указателю имен). Историю первого брака Огарева см. в работе М. О. Гершензона «Любовь Н. П. Огарева» («Образы прошлого», М. 1912, стр. 326—545).
18. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Я что то безсовѣстно давно къ вамъ, друзья, не писалъ, ибо записочку посланную съ Огаревой я не считаю за письмо. Взявъ сіе въ разсужденіе я взялъ перо и началъ письмо словами «Я что то --» (Зри выше)
Ну Христосъ воскресе цалую Васъ, дай вамъ Богъ продолженье долгое и предолгое вашего счастья.
Что Татьяна Алексѣевна познакомилась ли съ М[аріей! Л[ьвовной] съ этой милой подругой нашаго поэта. Что это за дивные четыре дня. Такаго избытка счастья нельзя себѣ представить; о какъ хороша жизнь и люди ежели они сорвутся съ грязной колеи! — Долго и долго я буду жить душею этими днями, они не прошедшее, а живущее въ груди. Наташа и Онъ — вотъ два существа которые я поставилъ на высокой пьедесталъ и поклоняюсь имъ. — Возми у Кетчера стихи которые я ему прислалъ недѣлю тому назадъ.
Право становится страшно жить, мы что то слишкомъ счастливы, но впрочемъ Провиденіе не такъ какъ Морошкинъ — судить не по Римскому праву и слѣдственно незнаетъ закона возмездія, — хвала ему, хвала и Молитва. —
А что Кетчеръ, я думаю онъ очень груститъ о Екатеринѣ Гавриловнѣ. Сколько я зналъ тамъ онъ только и отогрѣвался ежедневно отъ многаго холода.
А вотъ и отъ тебя письмо. Благодарю-съ Ваше высокоблагородіе за память. Кто тебѣ сказалъ что я пишу, послѣднее время я былъ вовсе недѣятеленъ. — Ну и прощай.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Христосъ воскресе Друзья! Давно, давно отъ васъ нѣтъ вѣсточьки, но разумѣется ето не происходитъ отъ забвенія и холода точно также какъ и наше молчаніе. — Какъ проводите праздники, любезная Татьяна Алексѣевна? у насъ они не замѣтны, съ 9 Маія у насъ и всё свѣтлое Воскресенье въ душѣ. — Въ первый разъ мы услышали благовѣстъ къ заутрени вмѣстѣ — дивное мгновенье! Что ето бывало, сколько перестрадаешь все ето время — тамъ на Поварской, въ томъ мрачномъ домѣ какъ гробъ, куда не оглянись — мертвецы — О! слава Богу помогшему перенести всё ето! —
Я увѣрена Татьяна Алексѣевна, что вы полюбили очень Марью Львовну — прелестное существо; мы въ малое время сблизились съ ней очень, мнѣ ужасъ жаль было раставатся съ ней, — дивно провели всѣ дни которые она была у насъ. Каждый часъ былъ исполненъ высокихъ ощющений и душа не спускалась ни на мигъ въ суету житѣйскую. Я вамъ спишу здѣсь его стихи.
[…………………………………………]
Прощайте, обнимаю васъ Татьяна Алексѣевна, Николаю жму руку.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Его Высокоблагородію
Николаю Ивановичу
Астракову
Въ Москвѣ.
Близь Дѣвичьяго Поля, въ приходѣ Воздвиженья на
Овражкахъ — въ собственномъ домѣ —
Почт. штемпель: Влад. 28 мар. 1839
К письму 18. Стихи — стихотворение Огарева «Марии, Александру и Наташе», посланное Кетчеру при письме от 21 марта (над. Лемке, т. П, стр. 254—256) и переписанное Н. А. на последней странице данного письма. Самое стихотворение не приводим, так как его можно найти во всех изданиях стихотворений Огарева. Екатерина Гавриловна — Левашова, скончавшаяся 9 марта 1839 г. Двоюродная сестра декабриста И. Д. Якушкина, Левашева была одной из замечательных женщин Москвы 30-х гг., в салоне которой «можно было встретить самых выдающихся людей России». «Сколько слез утерла она, сколько внесла утешений не в одну разбитую душу, сколько юных существований поддержала она, и сколько сама страдала! „Она изошла любовью“ — сказал мне Чаадаев» («Былое и думы»). —
19. T. A. и H. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
XVIII
Татьяна Алексѣевна, вы понимаете ли что это значить 18 Апрѣля, вѣдь это день нашей встрѣчи, день въ которой въ мои святцы вписаны два новыхъ угодника
Рабъ Божій Николай и
Paбa[18] Божія Татьяна
иже за освобожденіе Мученицы Наталіи Въ Цареградѣ пострадавшихъ.
18 Апрѣля передъ обѣдомъ явился я передъ вами печальный, смущенный, во фракѣ Сазонова. Вотъ вы поѣхали къ Княгинѣ, а я жду — кажется вы года полтора ѣздили, а воротились всё таки 18 Апрѣля.
18 Апрѣля я грустный еще больше безъ положительныхъ надеждъ и безъ фрака Сазонова поѣхалъ — динь, динъ —
Вспомнили ли вы?
Да и каковы были бы мы ежели бы невспомнили. Еще разъ васъ благодарю дружески, братски и до тѣхъ поръ мнѣ не надоесть благодарить, покуда Богу ненадоестъ повторять 18 Апрѣля — а это — спросите у Николая — такъ тѣсно связано съ путемъ Солнца (которое не двигается ни смѣста), благосостояніемъ Земнаго шара и разной Планиды небесной что никакой надежды нѣтъ въ прекращеніи 18 Апрѣля.
Какъ я взгляну назадъ, и припомню всё что было между этой парой 18 Апрѣлей — то ей Богу готовъ бросится на колѣни и молится и молится со слезами восторга, — всё было несбыточно, всё сбылось, всё было черно, — всё сдѣлалось свѣтло и дивно свѣтло и я сжился со свѣтомъ. Право въ этотъ годъ мой путь я не промѣняю на путь Сатурна не смотря на то что онъ какъ пальясъ въ конной комедіи летитъ съ обручемъ ежегодно верстъ 1000000000000 — (добро бы въ Воронежъ Богу молится а то такъ таки просто летитъ)[19]
Ну и ты рабъ Божій Николай дай руку, да брать дай право еще разъ сказать спасибо и не сердись, вѣдь слово ѳто истаскано, черезъ чьи губы оно не цѣдилось, по чьему языку не сползало въ воздухъ — да я смыслъ ему придаю поважнѣе. — И у меня оно вовсе теперь не съ языка ползетъ (ибо я всегда пишу закрывши ротъ, чтобъ какъ нибудь муха не залетѣла) — а течетъ съ пера прямымъ трактомъ изъ сердца, не даромъ я Герценъ.
Соприкосновенному къ 18 Апрѣля К[етчеру] поклонъ, скажи ему что Голубевъ былъ, благодарю его очень за присылку книгъ. Только онъ велитъ скоро прислать, ну пусть самъ разсудитъ, ежели литературн[ый] вздоръ можно пробѣжать быстро, то 6 томовъ (Нѣмецкой работы) Раумеровой исторіи не берусь отчитать ближе мѣсяца. — Пожалует скажи ему и особенно благодари его за Раумера. Можетъ К. долго не придетъ къ тебѣ, тѣмъ лучше, это выигрышный срокъ на чтенье. — Не собирается ли онъ ко мнѣ.
Между Владимірскими новостями тебя всего болѣе тронетъ вѣсть о кончинѣ Кн[язя] Одоевскаго, особенно когда ты узнаешь что онъ лѣтъ семдесятъ тому родился и слѣд[ственно][20] получишь понятіе о томъ [како][21] [?] онъ существовалъ. Memento mori[22]!
[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]
[Ну][23], вотъ скоро и часъ тотъ придетъ когда вы Ан[геломъ][24] Спасителемъ взошли въ темницу страдалицы, меня тогда и физическія силы оставили — я кажется лежала утомленная, съ муками въ груди, которыя не многія испытали навѣрно — да и не дай Богъ! Помните какъ я бросилась къ вамъ на шею, крѣпко держала за руку, какъ мнѣ страшно было оставатся послѣ васъ тамъ — и етому ужь годъ, и какой этотъ годъ!!! —
Довольно, довольно словъ, чувства такъ громко и ясно говорятъ что вы вѣрно слышите ихъ безъ помощи бумаги, не смотря на разстояніе.
А что зубы ваши? пробовали ли вы креозотъ? Я слыхала, что он весьма дѣйствителенъ. Обнимаю васъ, Николаю крепко жму руку. —
Кетчеру тоже Татьяна Алексѣевна за меня сожмите руку да возмите у него стихи на смерть Левашевой и мнѣ пришлите[25].
[Адрес (рукой А. И. Герцена):]
Его Высокоблагородію
Николаю Ивановичу
Астракову
Въ Москвѣ
Близь Дѣвичьяго Поля, въ приходѣ Воздвиженья на Овражкахъ, собственный домъ.
К письму 19. 16 апреля 1838 г. Герцен приехал в Москву с чужим паспортом, 17-го виделся с Н. А. Захарьиной, 18-го был у Астраковых и познакомился с Т. А. Астраковой, которая эатем отправилась в кн. Хованской за Н. А. (см. выше, предисловие). 6 томов (…) Раумеровой истории — Geschichte der Hohenstaufen (1823-25) Фридриха Георга Людвига фон-Раумера. Стихи на смерть Левашевой — стихотворение Огарева «Я с юных лет знал тяжкие гоненья…».
20. Т. А. и Н. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Письмо ваше отъ Субботы мы получили, а вы непишите ни теперь, ни впрошлой разъ получили ли вы наше посланіе отъ 17 Апрѣля.
Да, сегодня годъ. Годъ счастья, годъ свѣтлый. Это лучшее время моей жизни. А между тѣмъ наружныя обстоятельства кажутся гнетущими, да втомъ то и дѣло что обитель души такъ пространна что вней море радостей, восторговъ, что за дѣло до береговъ. —
Каждая минута памятка прошлаго 8 мая. Дождь ливмя, громъ стучитъ на небѣ, Матвѣй стучитъ въ вороты. — «Что это К[етчеръ] долго не идетъ»; наконецъ, идетъ шляпа съ огромными полями прикрывая собой К. — Началось съ строжайшаго выговора мнѣ зачѣмъ я не сохранилъ то хладнокровіе, какое Наполеонъ на Ватерлоос[комъ] сраженіи, и зачѣмъ ямщику далъ много денегъ. — А право я былъ бы пресквѣрный человѣкъ ежелибъ я былъ хладнокровенъ въ тотъ день когда рѣшалась судьба моя и Наташи. —
Ну вотъ ушли — А тамъ, а тамъ смеркается, мы вмѣстѣ, одни, свѣтаетъ вмѣстѣ, настаетъ другой день вмѣстѣ — прошелъ годъ вмѣстѣ, одни. Благодарю тебя Господи, благодарю!
Вот оно то солнце которое насъ провожало въ церковь, торжественно заходящее за гору — оно не состарилось. — Оно еще проводитъ насъ всѣхъ въ могилу и всё будетъ также хорошо. А мы — мы будемъ тогда лучше.
Пожалуста напишите получили ли письмо отъ 17го это меня немножко занимаетъ.
Мягковъ? — Я объ немъ помню самое лучшее «на полѣ объ Артилеріи».
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Какъ кстатѣ ваше письмо Друзья, да — да — но не чего сказать, да и ненужно говорить намъ — вамъ — не правда ли?… Что вы обо мнѣ такъ заботитесь Татьяна Алексѣевна? Я здарова, какъ нельзя больше теперь требовать. — А писать больше буду послѣ, не сердитесь за лепту. — Обнимаю васъ. Николаю жму руку. — Господь надъ вами.
[Приписки А. И. Герцена:]
Я ваши письма узнаю по наружности: вопервыхъ маленькое изданьецо, вовторыхъ постоянно у Золотыхъ воротъ а я съехалъ оттуда 1го Іюня 1838.
Впрочемъ пишите какъ хотите лишь бы во Владиміръ — дойдетъ, за Лыбедь.
Гроза и болитъ голова — то и другое скверно, а въ душѣ праздникъ, словно въ ней придѣлъ Миколѣ Цудотворчу какъ говорятъ въ Вяткѣ.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Девятое Мая! Девятое Мая! Вы понимаете его друзья, и у васъ есть свое девятое мая. Слава Ему! Слава Ему! и вамъ — а что Кетчеръ? —
К письму 20. Лыбедь — речка, разделяющая Владимир на две части.
21. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Вотъ видишь ли Господине благій, ежели бъ ты былъ съ 40,000 дох[ода] а не съ 4,000, я бы не сказалъ ни слова о платѣ, понеже Вы не Погодинъ. Но слушайте обстоятельства дѣла.
Бывшій нѣкогда въ Мат[ематическомъ] Отд[ѣленіи] Небаба — тройной мерзавецъ по лицу, душѣ и фамильи — взял къ себѣ года два тому назадъ бѣднѣйшаго мальчика и тѣснитъ его какъ только можетъ Малороссіянинъ. Не даетъ времени заниматся для себя заставляя учить пансіонеровъ — вѣдь это ужасъ. Жаль мнѣ стало юношу, а съ талантами, я приголубилъ его, потолковалъ о наукѣ и университетѣ, сталъ его учить разнымъ бесерменскимъ нарѣчіямъ; вдругъ его хотятъ пихнуть въ Уѣздные учители или въ писцы — ну это всё равно что камень на шею да и вводу. Приѣхалъ Ог[аревъ] я съ нимъ толковать, онъ даетъ по 500 руб. въ годъ[26] мнѣ для того, чтобъ его отдать въ Университетъ. Я расположилъ это такъ. Вступить ему или въ 1840 или быть слушателемъ для того что изъ многихъ предметовъ плохо приготовленъ (я учу по Франц., и по Нѣмецки, и Латынь, Исторію, Геогр[афію] --); но во всякомъ случаѣ ѣхать въ Москву, а всё таки надзоръ не мѣшаетъ — молодо-зелено — вотъ и съ просьбой къ тебѣ. Приготовлятся онъ будетъ самъ (кромѣ развѣ покажешь что изъ Математики), но ты долженъ же взять вознагражденье за столъ и квартиру. — А ежели останутся у тебя деньги лучше помоги третьему, а ужъ этот Г[осподинъ] (Пѣшковъ сей неизвѣстный) имѣетъ теперь 500 вгодъ, да будутъ уроки. — Оставь ему что надо на книги, ну и какъ хочешь впрочемъ. А малый славный. А Небаба не только небаба но и Нечеловѣкъ.
Далѣе земной поклонъ за Петрушу.
Далѣе прощальный поклонъ отъ себя.
Нельзя ли отъ Кетчера добыть мой портретъ который оставилъ онъ у себя и въ которомъ Наташа нуждается.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Отъ меня вамъ обоимъ друзья много, много, а писать до слѣдующаго раза.
Татьянѣ Алексѣевнѣ А. Герценъ здравія
желаетъ.
Зачѣмъ же это напримѣръ грудь болитъ у васъ? Берегите свое здоровье, человѣкъ какъ будто насмѣхъ приведенъ въ такую зависимость отъ земнаго ящика, въ которой уложилъ Богъ его душу на дорогу отъ колыбели до безсмертія, что досадно и больно и смѣшно. Какой восторгъ не улетитъ отъ головной боли? Бѣдной человѣкъ, ну чтобъ ему голову соорудить такую какъ у Чумакова, никогда не болѣла бы. Я, шутки всторону, за это бѣшусь. Думаешь, глубоко, пространно — море по колѣно, съ горами вровень — а тутъ комар Ж Ж ж ж ж Ж Ж Ж (не могъ никакъ живѣе представить diminuendo и crescendo комариной музыки) и кусается какъ бѣшеная собака, — куда дѣлась пространная мысль, гордый мыслитель вступаетъ въ единоборство съ комаромъ. Ей Богу на томъ свѣтѣ будетъ лучше, я еще ни отъ кого неслыхалъ чтобъ тамъ были комары и голова тамъ неболить за неимѣніемъ таковой.
И такъ Ог[ареву] разрѣшена служба въ Москвѣ, вѣроятно къ 3 Іюлю и мнѣ разрѣшать. Увидимся наконецъ, ужъ не на минуту, а на цѣлые дни. — Я буду хлопотать чтобъ намъ отвели 3[-й] домъ купленной недавно батюшкой. — Ежели дозволять я скоро пріѣду совсемъ, ежели нѣтъ — не прежде новаго года (впрочемъ явлюсь въ отпускъ одинъ).
Прощайте. Будьте здоровы.
К письму 21. Д. 6. Небаба вскоре покончил с собой (см. «Былое и думы», гл. XVIII). — О Пешкове см. рассказ Т. А. Астраковой («Русск. Старина», т. XVIII, стр. 680—681; Т. П. Пассек, изд. «Academia», стр. 338—339); по ее словам, Пешков окончил жизнь в доме для умалишенных. Петруша — брат Н. А., П. А. Захарьин.
22. Т. А. и Н. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Ну, поздравте насъ, любезные друзья, 13го числа явился Александръ Герценъ IIой, доселѣ всё благополучно. — Расказать вамъ какъ было, что я перечувствовалъ, передумалъ, неберусь. — Минута торжественная, великая, сколько мученій и радости, страданій и восторговъ слиты тутъ вмѣстѣ, Молитва, слеза, улыбка, первое благословеніе, мысль отвѣтственности, — ну сообразите всё это сами.
Я писалъ къ Ог[ареву], въ Вятку и къ вамъ и пишу почти всё одно и тоже, да и какъ иначе быть, я подъ вліяніемъ тѣхже чувствъ. Я лгалъ бы ежелибъ писалъ другое. —
Отвѣтственность велика — но велико и желаніе и любовь и упованіе на Бога. Я долженъ занять мѣсто провиденія до его совершеннолѣтія, раскрыть его душу всему изящному, святому, долженъ съ перваго шага въ міръ привить ему чувство пренебреженія къ земному счастью, къ земной гордости для того чтобъ устремить на службу человѣчеству вопреки неудачамъ и видимымъ бѣдствіямъ (ибо истинное бѣдствіе только нечистая Совѣсть).
Ну и прощайте, хотѣлось бы дать знать Кетчеру, но не знаю какъ въ нынѣшнемъ вѣкѣ адресуютъ ему, гдѣ онъ у Левашевыхъ или нѣтъ!
Говорятъ что будто сказываютъ о слухѣ скораго возвращенія въ Москву. Ежели правда то должно быть недолго жить во Владимірѣ (иначе живши здѣсь не воротится въ Москву). Еще разъ Адье-съ. — Наташа кланяется.
Доставь пожалуста записочку Наташинову брату.
23. Т. А. и Н. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Отчего мы другъ къ другу давно неписали? Отчего — да мало ли отчего, я это ясно вамъ разкажу вовторыхъ что у меня всё время душа была и взволнована и не на мѣстѣ. Да, тутъ я выпилъ море заботь, страху — Она больная слабая, видимо тающая и безъ минуты покоя; малютка нездоровъ — это fond всего, а тамъ мѣлочи частной жизни толпою: Нянька неумѣетъ пелѣнать, Матвѣй сошелъ сума отъ жировъ и воображаетъ что главнѣйшая награда за прежнюю службу сводится на то чтобъ вовсе неслужить теперь. Другой человѣкъ лежитъ больной — Проза, проза — и такая сквѣрная какъ Двигубскато, и такая докучливая какъ крикъ сверчка и такая отвратительная какъ Сенковский. Право будто Княгиня Марья Алексѣевна разсыпалась этой саранчей пакостей, и востала, и не душить а засыпаетъ дресвой. Наташа всё это умѣетъ переносить съ Ангельскимъ терпѣніемъ; а я — бѣшусь. Да тутъ еще жары, а съ жарами мухи[27]. Я увѣренъ что мухи выдуманы Метернихомъ для того чтобъ отвлекать отъ всѣхъ умственныхъ занятій добрыхъ людей; для того имъ и дана привилегія носить шесть ногъ независимо отъ крыльевъ изъ слюды.
Что я дѣлаю? — Ничего, т. е. чрезвычайно много. Ничего потому что нѣтъ осадка ни стихами, ни прозой. Много потому что душа биткомъ набита мыслями, чувствами, болью, восторгами, яблоку негдѣ упасть.
Кетчеръ сердится что я не пишу, чтоже пришлось мнѣ дѣлать, которому онъ на три письма отвѣчаетъ тѣмъ — что ничего не отвѣчаетъ, минусъ письмомъ? Что дѣлать? — Видно написать — и напишу.
Жду, жду изъ Петерб[урга] привѣта, да нѣтъ его, а кажется просто бы
Коли любишь — такъ скажи
А не любишь — откажи!
И дѣло съ концомъ. Уже наступилъ шестой годъ, черезъ девять лѣтъ я могу требовать пряжку за XV лѣтъ а посему
[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]
Давно, давно я не писала вамъ, моя добрая, милая Татьяна Алексѣевна, не сердитесь на меня, ей Богу я сама не имѣла давно для себя свободной минуты, минуты отдыха. Богъ далъ намъ сына — не стану описывать вамъ море новыхъ чувствъ, ощющеній; я сдѣлалась во сто разъ лучше, добрѣе, самоотверженнѣе; право мнѣ кажется что ужь меня нѣтъ, я не чувствую себя, я — мои Александры, для нихъ жизнь, для нихъ всё. О! щастлива, щастлива я, душою, а тѣломъ не вовсе, потому что съ рожденія мерзулька (как его зоветъ Александръ, а не мерзилки — что ето за гадость!) я была долго слаба ужасно, два раза имѣла лихорадку, нарывъ и Богъ знаетъ что. А тутъ и онъ-то блажитъ — страданіе! Но, надѣюсь, Богъ милостивъ, всё устроится, пойдетъ своимъ порядкомъ. И теперь мнѣ что то не можется. Прощайте, до слѣдующаго письма. Ахъ какъ хотѣлось бы вамъ показать Александра 2го.
Николаю жму руку крѣпко прекрѣпко.
К письму 23. Дресва — «крупный песок, гравий, хрящ. В Вят. раскаленные в бане […] каменья толкутся для мытья полов и назыв. дресвой» (Даль. «Толковый словарь»).
24. Н. И. АСТРАКОВУ[править]
Ты — Араго-Амперъ-Астраковъ — прельстилъ меня этой бумагой, пей же горечь ее протекаемости. — Съ ужасной головной болью покинулъ я Москву и съ чрезвычайно здоровой головой приѣхалъ сюда. (Практическій Докторъ могъ бы записать отъ головной боли:
Aeris atmosph. XIJ adde
(x) Humiditatis Octobrii ZIIIJ
(x)
Для сего взять Гигрометръ. См. Физика Двигубскаго. Барометръ. См. неизданную Физику Павлова (а въ изданной такого вздора нѣтъ, ибо онъ оканчиваетъ началомъ и доказательствомъ что вещества нѣтъ, а есть сила и разумѣніе). —
Хорошо мнѣ было въ Москвѣ, но здѣсь спокойнѣе, тише, я радъ что уѣхалъ и грустенъ оттого же. Такъ странно устроена душа, всему вней мѣсто и меду и дехтю точно на ярмаркѣ въ деревнѣ. Теперь обращаюсь къ существенному дѣлу т. е. въ Петрушѣ. Кетчеръ обѣщалъ его взять но я полагаю несравненно лучшимъ нанять квартеру у Священника которому прилагается записка: вопервыхъ за чѣмъ безъ крайности обременять Кетчера, вовторыхъ зачѣмъ жить въ Покровскомъ куда конечно никто непоидеть давать уроки. Петруша получаетъ 500 руб. — Платья у него очень довольно, книги и есть и достать можетъ, и такъ нѣтъ причины не платить за себя. — У меня финансы очень плохи. Взять его сюда бесполезно для него и очень беспокойно для меня[28]; сверхъ того если его взять то прогнать Пѣшкова что было бы преступно: у Пѣшкова 500 копѣекъ нѣть, да и сверхъ того Пѣшковъ человѣкъ обѣщающій много впередъ т. е. между нами гораздо больше Петр[уши]. Ежелиже онъ съ Попомъ не сойдется, то пусть прямо отправляется къ Кетчеру и спросить его можетъ ли кнему переѣхать, ибо я ужъ снимъ говорилъ и независимо оттого буду писать. — Я неблагодарю тебя за важное одолженіе которое ты сдѣлалъ ему т. е. неблагодарю на тонкой бумагѣ, а иначе — сердцемъ.
Я право непонимаю что выйдетъ изъ него — прошу тебя когда онъ переѣдитъ присматривать занимъ. —
Жму руку Татьянѣ Алексѣевнѣ.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Милая моя милочька, душевная моя душенька Татьяна Алексѣевна! Опять мы далеко васъ, опять миръ и тишина, покой, покой Только горбатый старикъ надоѣдаетъ, часто приходить мѣшать в печи. Миръ, покой — хорошо, а за чѣмъ же васъ мы не будемъ видѣть? ето не хорошо, я полюбила васъ, я хочу васъ видѣть, хочу, хочу идти къ вамъ а не могу — глупо!
Оба Сашки ѣхали дорогой порядочно, блажили мало, спали много, теперь ведутъ себя добропорядочно. Ну и за тѣмъ прощайтеf Катинька васъ цѣлуетъ, обнимаетъ, Николаю жму руку. Петрушѣ записочька.
К письму 24. С 23 августа по 30 сентября 1839 г. Герцен с женой и годовалым сыном прожил в Москве (см. его письма к Ю. Ф. Куруте, жене губернатора, и А. Л. Витбергу в изд. Лемке, т. П, стр. 326—333; письма и приписки Н. А., не перепечатанные Лемке, — в «Русск. Мысли», 1889, кн. 5). — Rp. — шуточный рецепт (ср. т. II, стр. 272): «177 русских стадий (Stad[lum] Rurhe[niae.] или Ruthe[nicorum] — расстоянию в верстах от Москвы до Владимира) и атмосферного воздуха (столько-то). Прибавь октябрьской сырости (столько-то)» Физика Павлова — «Основания физики» М. Г. Павлова, т. 1, отличавшиеся отвлеченно-умозрительным характером. — Петруша — см. письмо 21. — Пешков — см. там же.
25. Т. А. и Н. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Любезнейшіе друзья, я думаю до васъ дошелъ слухъ о тяжелой болѣзни которую вынесла Наташа; хлопотъ, досады было довольно. Были минуты въ которыя мнѣ смертельно хотѣлось ну хоть обморока чтобъ невидать страданій малютки и ее. Теперь слава Богу главная потеря коса, «нашла коса на горячку». А вѣдь воля ваша ежели эта жизнь т. е. на землѣ не есть только предисловіе къ будущей небесной, ежели она цѣль то я выполненіемъ ее рѣшительно недоволенъ. Хороша, полна, исполнена поэзіи — да за чѣмъ вней горячки, костоѣды, дураки, скверные журналы, чахотки, начальники, Княгиня Марья Алексѣевна, бѣльмы и пр. и пр. (зри Патологію). Вѣдь все равно было изъ земли дѣлать Адама съ зародышемъ болѣзни или здоровья. Анъ нѣтъ. Чѣмъже бы тогда занимался Медицинской Факультетъ и Бауеръ которому дружески кланяюсь.
Наташа вамъ кланяется и пр.
Буде увидите Петрушу скажите ему что я денегъ ему недосылаю и что всѣ свѣдѣнія которыя до меня объ немъ доходятъ отнимаютъ даже и желаніе посылать чтобъ то ни было.
— Нѣтъ, изъ него ни я ни ты не сдѣлаютъ человѣка. — Слышали ли вы о ((прощеніи)) освобожденіи Витберга?
К письму 25. Освобождение Витберга — А. Л. Витберг получил в октябре 1839 г. разрешение жить где пожелает.
26. T. A. и H. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Представте, Друзья, вотъ я двое сутокъ здѣсь и не могъ урватся приѣхать къ вамъ, а между тѣмъ уже мѣсто въ дилижансѣ взято на Понедѣльникъ. Вопросъ когда завтра или сегодня явится мнѣ и въ какое время (кромѣ вечера после 8). — Наташа обнимаетъ васъ, есть записочка,
1839. Декаб. 9.
[Адресъ:]
и Православнѣйшему механику
Астракову
Магистру Физико-математическаго отдѣленія Императорскаго Московскаго Университета. —
К письму 26. 6 декабря Герцен выехал через Москву в Петербург хлопотать о переводе туда на службу, 7-го приехал в Москву (9-го он писал жене: «У Астракова еще не мог урваться побывать»), 11-го выехал в Петербург, где прожил с 14 по 26-е, и вернулся во Владимир 31 декабря (см. письма к жене, изд. Лемке, т. II, стр. 341—357).
27. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Не вовсе лѣпое письмо отъ вашего Педагожества имѣлъ радость получить. Ну ломалъ себѣ я голову и такъ и сякъ — а всё не выломалъ возможности заставить сидя во Владимірѣ кого нибудь говорить Пейкеру; еще самъ бы былъ на лицо куда ни шло а заглазныя рекомендаціи. — Я сдѣлалъ опытъ и написалъ Ивану Алексѣевичу, просилъ узнать и развѣдать. А что будетъ, то напишу, впрочемъ увѣренъ что ничего не будетъ. Мой совѣть адресоваться прямо къ Пейкеру, ты имѣешь ученые права на межемѣрію, ты и телескопному мастерству обученъ и Интегральному Искуству и въ технологіи членъ и въ Кадетскомъ — маркитантъ поящій формулами. Да только не проси, а требуй мѣста — это нынче въ модѣ.
Съ новымъ десятилѣтіемъ, Татьяна Алексѣевна, это поздравленіе не часто приходится дѣлать, много намъ съ вами еще три раза. Ну дай же Богъ чтобъ вы включительно до 1850 года (когда[29] я повторю желаніе и отсрочу до 1860) были спокойны душою, чтобъ у васъ не болѣли зубы, чтобъ отъ васъ были на пушечный выстрѣлъ всѣ злохудожества.
А посмотрѣлъ бы я на насъ въ 1850 году. Сашкѣ будетъ 11 лѣтъ, мнѣ 37, Наташѣ 32ой. У меня будетъ тогда пряжка 8а XX лѣтъ. И сертукъ мой, поэтической сертукъ шитой у Mr Levieczk’a будетъ ((съ)) престарѣлыми формами смѣшить людъ. — А какъ вы думаете, проживемъ мы до гЬхъ поръ; кажется надобно бы было; я большой охотникъ жить — веселое занятіе; а вгробъ семью калачами незаманите по доброй волѣ.
Вѣдь я небылъ тогда въ 4 часа.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Здраствуй Таня! Весело, свѣтло, спокойно, полно встрѣтили мы новый годъ съ нимъ, я не стану и не умѣю тебѣ описывать наше свиданье, оно въ душѣ похоже было на свиданье 8 Мая. Да къ томужь и конфеты, прелестныя конфеты, я ихъ цѣлый вечеръ и на другой день все разсматривала. Представь себѣ, Сашка узналъ Александра тотчасъ, улыбнулся ему и протянулъ рученки, я отъ этого была въ восторгѣ. — Болѣе расказать нечего. Прощай. Обнимаю тебя. Н[иколаю] жму руку.
28. T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Я имѣю къ Вамъ, Татьяна Алексѣевна, просьбу, просьбу великую и потому скорѣе къ дѣлу. — Не имѣете ли вы ввиду куда бы помѣстить намъ Кат[ерину] Алек[сандровну] при проѣздѣ въ Петерб[ургъ], не квамъ — потому что это обременитъ, да и потому что я хочу помѣстить за деньги. Почему? Зачѣмъ? Для чего? — Буду откровененъ. Всѣ совѣтовали намъ ее взять и вы втомъ числѣ и Кетчеръ, мнѣ было это непосердцу; но я боялся огорчить Наташу, боялся чтобъ меня не сочли егоистомъ и согласился. Семейная жизнь имѣетъ свой алтарь, свою Святую Святыхъ, горе тѣмъ кто незная человѣка введетъ его въ этотъ алтарь, Таинство теряетъ свой характеръ отъ глазъ непосвященнаго; гармонія растроивается отъ чужаго голоса. Я это предвидѣлъ. Пусть входить туда Другъ, о это дѣло другое, имъ богатѣетъ, расширяется наше счастіе. — Теперь Наташа спохватилась. —
— Девушка 19 лѣтъ, получившая самое дурное направленіе, совсемъ не есть дитя природы (какъ думалъ Кетчеръ), нѣть, ее душу можетъ поднять только твердая воля и врожденная высота. У К. А. нѣтъ ни того, ни другаго, ни даже желанія; чтоже за звѣно занимаетъ она въ гармоническомъ акордѣ нашей жизни — никакаго, мѣсто фальшиваго тона. Это несносно для насъ. Я готовъ жертвовать деньгами — имѣя ихъ очень мало, трудами; но жертвовать жизнью и притомъ безъ пользы — это нелѣпость, безсмысліе. Нашъ переѣздъ въ Петербургъ представляетъ благовидную причину растатся съ нею. Помогите и вы. Многаго я не требую, учится она (какъ и Петруша) нестанетъ, пансіонъ ли, приличное ли мѣсто у какой нибудь бѣдной дамы — всё равно. Пишите отвѣтъ, опредѣленной, да похлопочите хорошенько — на васъ я надѣюсь какъ на каменную гору.
— Ну брать Николай я надорвался отъ твоего золотника въ 20 пудъ[30], это дивное выраженіе (я еще и незналъ).
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Прибавить мнѣ тебѣ нечего милая моя Таня, да какъ то не легко и говорится о вещахъ такого рода. Теперь я что то не въ духѣ, прощай до слѣдующаго письма. Мы еще ученики, право ученики!
Не по силамъ своимъ приняла я на себя обязанность, поздно увидѣла это, что дѣлать? Напиши намъ что ты думаешь и придумаешь. —
Шушка нашъ — догоняетъ своего родителя во всемъ, — а всё таки мнѣ весело, право ужасъ какъ весело, что то такъ душѣ просторно и вольно и хорошо носится по своимъ владѣніямъ. Жму твою и Николаеву руку.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Милостивой Государынѣ
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой.
К письму 28. Катерина Александровна — сестра Н. А., Е. А. Захарьина. Впоследствии вышла замуж за профессора истории русской литературы в киевском университете Св. Владимира А. И. Селина.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ[править]
29. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Милая Таньхинь[31] Вотъ тебѣ рука моя изъ Петербурга — узнаешь ли?
Не до того, чтобъ описывать подробности, довольно съ тебя, — мы доѣхали весело, благополучно, меня ни разу не тошнило, Сашка всю дорогу дѣлалъ ладушки — чего же еще?
Теперь живемъ пока въ трактирѣ, пить, ѣсть и жить — очень дурно и дорого. Часто я остаюсь въ своей маленькой комнаткѣ одна; дождь, пасмурное небо и то едва видное изъ закоптелыхъ стѣнъ и трубъ — всё это наводитъ грусть и скуку; когдаже ясно, когда мы смотримъ на Неву, на корабли, — о Таня, Таня, хорошо тогда, хорошо
Отошли ради Бога стихи О[гарева] запечатавъ къ Егору Ивановичу, чтобъ съ первой оказіей доставил ихъ мнѣ.
Здѣсь Витбергъ; мы видимся часто, присутствіе такого человѣка — невыразимое наслажденіе. Хорошъ, хорошъ Петербургъ, пожить здѣсь, посмотрѣть на всё — да и уѣхать.
Прощай, кланяйся друзьямъ. Обнимаю тебя, жму Николаю руку.
[Приписка А. И. Герцена:]
Изъ письма Наташи видно вопервыхъ что Петерб[ургъ] хорошъ, и вовторыхъ что Петерб[ургъ] нехорошъ, изъ этаго слѣдуетъ или что Петерб[ургъ] имѣетъ двѣ стороны или одну двулипшевуго [?] т. е. съ отливомъ, ну и чему же дивится что въ приморскомъ городѣ есть отливъ. Мнѣ здѣсь въ особенности нравится погода, подъ часъ забудишся и мечтаешь что уже октябрь, и то гдѣ нибудь двѣ версты отъ полюса, и притомъ сочная погода, я не могу дойти до того, чтобъ просушить сертукъ.
Савичъ здѣсь профессоромъ звѣздологіи и право даромъ хлѣбъ ѣстъ потому что нетокмо такаго вздору какъ звѣзды, да и солнца (погуще всякой звѣзды даже полярной и андреевской) никогда не видитъ, а если и покажется то такое оторопѣлое, какъ будто его ведут въ частной домъ. — Я обзавожусь домомъ — купилъ графинъ и 6 тарелокъ, остается купить всё остальное и дѣло кончино (да и деньги кончатся тогдаже). Ну прощайте, иду спать, а какой то дуракъ играетъ на органахъ под окномъ.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой
Близь Дѣв[ичьяго Поля] etc., въ прих[одѣ] etc.
30. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Таня, чтожь ты не пишешь мнѣ, здарова ли ты? Иль разлюбила насъ, забыла? — Я писала тебѣ пріѣхавши въ П.Б., отвѣта нѣтъ. —
Ну милый Другъ, сколько новаго узнала душа съ тѣхъ поръ какъ мы растались, сколько новаго увидѣли глаза. Не могу удѣлить тебѣ столько время чтобъ описать всё подробно. Почему бы не пріѣхать вамъ сюда, но лѣтомъ, непремѣнно лѣтомъ (зимы Петербургской я боюсь), с какимъ бы наслажденьемъ провели мы это время. Не знаю, так ли бываетъ съ тобою, — когда я восхищаюсь чѣмъ нибудь, когда душа полна восторга — Александръ со мною — я щастлива, безмѣрно щастлива, но хотѣлось бы собрать всѣхъ милыхъ, близкихъ сердцу, со всѣми подѣлится прекраснымъ, со всѣми быть вмѣстѣ, — а то можетъ быть они теперь въ обыкновенномъ, вседневномъ расположеніи, житейскія заботы заплеснули душу, они трудятся, а мы отдыхаемъ, мы такъ высоко, намъ такъ хорошо… и жаль станетъ милыхъ, и сдѣлается грустно.
Петербургъ засыпаетъ, движенье, суета уменьшаются, стукъ колесъ рѣдѣетъ, тише, тише — … пустѣютъ улицы, бульваръ пустъ, огни исчезаютъ….. Давно закатилось солнце, а небо ясно, свѣтло,
Нева спокойна, тиха, вотъ нѣсколько лодокъ дремлютъ у пристани, и хозяинъ ихъ дремлетъ, часы бьютъ… первый часъ ночи. Мы съ Александромъ, вдвоемъ давно ужь бродимъ по берегу Невы, останавливаемся, смотримъ на нее и не наглядимся, какъ хороша она въ своей гранитной рамѣ, а вонъ тамъ лѣсъ мачтъ, тамъ вонъ сфинксы, маяки… на нашей сторонѣ зимній дворецъ, ты не можешь себѣ представить всю красоту, всю прелесть этого зданія, полусвѣтъ придаетъ ему какую то таинственность, кажется это обиталище духовъ, движущіеся огоньки телеграфа передаютъ мысль въ нѣсколько мгновеній за тысячу верстъ, всё это вмѣстѣ кажется волшебствомъ и наполняетъ душу какимъ то страхомъ. Нагулявшись, набродившись, мы садимся въ лодку и плывемъ такъ, безъ цели… Наслажденье, Таня, наслажденье! — -- —
Были мы въ домикѣ Петра Великаго, что тамъ чувствуется нельзя выразить; простой деревянный столикъ, стулъ его, образъ бывшій съ нимъ во всѣхъ походахъ, передъ нимъ ставятъ много свѣчь, отъ нихъ тепло въ комнаткахъ и это придаетъ жизненность имъ, кажется Петръ сей часъ вышелъ, скоро возвратится — и ждешь его, и что то страшно, и плакать хочется. — Были мы на островахъ, ходили на корабли, да право, на всякомъ шагу для насъ все новое, интересное. Два раза были въ театрѣ, видѣли Фенеллу и Роберта. Помпея Брюлова поразила меня. Жаль что Эрмитажъ передѣлываютъ, нельзя видѣть его. Ну а внутренная наша жизнь все таже. Как дома и нѣтъ никого — старикъ садится читать и старушка беретъ работу, сынишко играетъ тут на полу, весело, хорошо, Таня! Александръ ходитъ раза два въ недѣлю по службѣ, только вотъ скучное было время когда онъ хлопоталъ о квартерѣ, о мебели — представь себѣ, я его невидѣла целые дни, всё такъ дорого здѣсь, — теперь есть на чемъ сѣсть и изъ чего ѣсть и мы не множко успокоились, а то ты неповѣришь, душа изстрадалась слушая безпрестанныя щеты. —
На дняхъ собираемся съѣздить въ Петергофъ, а потомъ хотѣлось бы и въ Кронштадтъ. Море недовольно видѣть изъ дали.
Что то вы подѣлываете? — Вотъ опять мы всѣ разсѣялись, О[гаревъ] въ чужіе края, С[атинъ] въ Тамбовъ, неизмѣнный столбъ Москвы К[етчеръ] милый К[етчеръ] какъ бы желала я чтобъ онъ пріѣхалъ сюда, но этого кажется не дождешся.
Здѣсь Витбергъ, мы часто видаемся съ нимъ, онъ дѣлаетъ мой портретъ. Таня, напиши мнѣ о себѣ побольше. Прощай, Николаю жму руку крѣпко, крѣпко. Тебя обнимаю, Шушка цалуетъ тебя, онъ выросъ, болтаетъ почти все, становится самъ на ножки и какъ встанетъ кричитъ «стать, стать!» Прощай, пиши поскорѣе. Да я тебя просила черезъ Егора Ивановича] прислать мнѣ Огарева тетрадку съ стихами, прошу еще, непремѣнно пришли.
[Приписки А. И. Герцена:]
[Въ началѣ письма:]
Бакунинъ кланяется одной ногой на параходѣ.
[Въ концѣ:]
28 Іюня.
Прошу объяснить что значить такое упорное молчаніе М. М. Г. Г.[32] (я здѣсь видѣлся съ Кирьяновымъ М. Г.). Мы писали, я повелѣвалъ [?] Огареву доставить адрессъ — и молчаніе. Повторяю:
Въ домѣ Лерха, на углу В. Морской и
Гороховой, въ бель этажѣ № 21. —
Мы здоровы, здѣсь ожидаютъ всё еще лѣта, должно быть оно отложено до 1841 года по случаю неурожая. Служба не слишкомъ на горлѣ сидитъ, даетъ таки и вздохнуть и почитать — мудрено ли что я вас почитаю послѣ того, М. Г. Татьяна Алексѣевна.
Письмо это пролежало до 2 Іюля. Извините.[33]
Ну что воротился ли Николай из путешествія (т. е. изъ Кадетскаго К[орпуса]) а что Кетчеръ.
(телеграфический знак = Х[ристофо]ру.)
К письму 30. Герцен проводил уезжавшего за границу М. А. Бакунина до Кронштадта 29 июня 1840 г. — телеграфический знак — написано около схематического рисунка.
31. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТАРКОВОЙ[править]
Да, Таня, рѣдко пишемъ мы, но это ничего, для меня пора писать прошла, живой языкъ замѣнилъ перо, и потому не пишется и писать не хочется, но все таки это ничего, мы любимъ другъ друга и знаемъ это, и вѣримъ этому, чего же еще? А хочетъ вѣдь какъ моя душа знать о тебѣ, чаще получать отъ тебя письма — ну да что же дѣлать, мало ли чего хочется! Пиши, через Е[гора] И[вановича] часто къ намъ аказіи бываютъ. — -- —
Знаешь ли Таня, мы сей часъ изъ Эрмитажа, фу….. устала тѣломъ и душою. — Не требуй, ни скажу ни полслова, послѣ, послѣ, когда всё придетъ въ стройный порядокъ, да теперь нужно и о вздорѣ много поговорить. Вчера были въ Петергофѣ, третьяго дня видѣли Тальони, обо всемъ этомъ что говорить, столько говорено и безъ меня, а какъ я всё это видѣла, слышала и чувствовала, если ты знаешь меня — такъ можешь себѣ представить.
Не знаю, писала ли я тебѣ, что мы 20е Іюля ѣздили въ Кронштадтъ безъ Саши на пароходѣ, а 21е нашъ малютка занемогъ и 3 недѣли былъ отчаянно болѣнъ, здѣшнею болѣзнію, къ тому же и зубы рѣзались, страшно и вспомнить объ этомъ… Теперь онъ слава Богу здаровъ, только капризенъ, и это меня огорчаетъ иногда очень, но это слѣды болѣзни, надѣюсь что пройдутъ.
Теперь о важномъ вздорѣ, бурнусы[34] будутъ продолжатся еще съ годъ, черныя вуали вовсе не въ модѣ, а что стоютъ такъ какъ и платки еще не знаю, схожу еще и напишу тебѣ въ непродолжительномъ времени.
Жизнь внутренняя наша также изящна и полна, и эти три недѣли Сашиныхъ страданій исполнены поэзіи дивной, святой; гдѣ страданія — тамъ молитва, вѣра, любовь, самоуничтоженіе. А[лександръ][35] не выходил[ъ] почти изъ комнаты все время, а я не спускала Сашу съ рукъ, да онъ и не шелъ ни къ кому. Какъ онъ выздоровѣлъ вотъ и мы воскреснувъ сами бросились опять гулять, время здѣсь дивное (т. е. съ морозцомъ)[36] Ты просишь подробнѣе все писать — а мнѣ столько и столько еще писать, душка моя, вотъ будетъ осень, смотри мои письма будутъ усыплять тебя. Ну прощай, всей семьей поклонъ тебѣ, а вѣдь я тебя очень люблю Таня, очень.
Николаю жму руку крѣпко, вотъ ужь лѣнивый.
А что Кетчеръ голубчикъ? видаетесь ли вы? Господи, как бы я его желала сюда, да теперь, въ такую погоду, и посмотрѣть Петербургъ]. Получивъ это письмо ты отвѣтъ отдай Е[гору] И[вановичу] Будет аказія скоро. —
[Приписка А. И. Герцена:]
Желалъ бы я вамъ показать четыре или пять дивныхъ картинъ 1) Мадонна Тиціана 2) Мадонна Рафаеля 3) Блудный сынъ Сальватора Роза и 4) Мученика Мурильо. А 5я — Море которое обтекаетъ Петергофъ. Послушайте. Петербургъ самый скучный, самый нелѣпѣйшій городъ въ которомъ можно задохнутся, умереть стоски, въ которомъ всё чиновники и солдаты — ну и со всѣмъ этимъ за одно море, свѣтлое чистое море, я готовъ здѣсь жить, и не могу на него насмотрѣтся. — Да-съ такъ объ картинахъ. Тиціанова богоматерь дивной красоты. Послѣ нее вы глядите на Рафаелеву (гдѣ она представлена съ Іосифомъ) и первое что поражаетъ — что его Мадонна не красавица, вы вглядываетесь — просто дѣвушка, женщина — грустная и великая душа, глубокое чувство любви и — она ростетъ и делается богоматерью — а Тиціанова остается разительной красавицей (впрочемъ и въ ней много святаго). — Далѣе Блудный сынъ ужасенъ, изковерканъ страстями, въ рубищѣ, глаза блестятъ безуміемъ, онъ несчастенъ и раскаяніе уже начинаетъ просвѣтлять лице его падшее и изкаженное — ну да картины надобно смотрѣть а не разсказывать.
А Николаю надобно кланятся и сказать что чего ради онъ не пишетъ. И прощайте.
Августа 24
1840 СПбургъ
А и Тальони не дурна. Сегодня наша горничная просилась въ Театръ смотреть Тальёнову и говоритъ что готовютъ еще новую, Рускую Тальенову.
К письму 31. Из названных Герценом четырех картин две — Мадонна Рафаэля и Блудный сын Сальватора Роза — находятся и по сен день в Эрмитаже (см. «Musée national de l’Ermitage; petit guide», Moscou, 1955, стр. 70, 74; cp. рис. 45). Мадонна Рафаэля — это т. наз. «Св. Семейство с безбородым Иосифом», не Мадонна д’Альба, проданная Советским правителством в числе 3 картин Рафаэля (и многих других) за границу; эти картины находятся ныне в Национальной галлерее в Вашингтоне; в Эрмитаже осталось только два Рафаэля: «Св. Семейство» и небольшая «Мадонна Конестабиле». Мадонна Тициана — либо «Богоматерь с Младенцем» (№ 93 по «Каталогу картин Имп. Эрмитажа», изд. 1863 г.), либо «Богоматерь с Младенцем и Св. Иоанном»; последняя картина, лишь приписываемая Тициану, была в 1929 г. продана с аукциона в Берлине (см. аукционный каталог 2013 фирмы Rudolph Lepke, стр. 37, № 89). Теперешнее местонахождение картины № 93, равно как Мученика Мурильо (вероятно «Смерть Петра-доминиканца», № 374 по каталогу 1863 г.) установить не удалось. Перед революцией в Эрмитаже было 12 полотен Тициана и 20 — Мурильо.
32. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Нельзя ли и на твоихъ письмахъ ставить число? — Здравствуй моя милая Таня! Боже мой, я воображаю какъ ты бранишь меня что я такъ давно не писала къ тебѣ, да я и сама браню себя, но [не] все моя вина въ этомъ, хотя и есть отчасти. Видишь ли, то Саша былъ болѣнъ, то няня занемогла, у него каждые зубы сопровождаются самыми болѣзненными припадками, и ты себѣ не можешь представить мой другъ что это за время для насъ, — все меркнетъ, забываешь и щастье свое, это нехорошо, непростительно, но чтоже дѣлать, подлѣ насъ нѣтъ души близкой, родной, которая бы утѣшила, подкрѣпила насъ, и всё или сторонній холодъ убивающій послѣднія силы или мы своими страданіями разтравляемъ болѣе другъ другу душу. Вообще всё послѣднее время я не довольна собою. Ты хочешь знать всѣ подробности обо мнѣ — изволь ихъ: Саша сдѣлался очень болѣнъ и няня его ютъ слабости и капризовъ также занемогла, я изтощилась совсѣмъ и осталась одна ухаживать за Сашей, онъ не идетъ съ моихъ рукъ, а мнѣ запрещаютъ его брать… представь весь ужасъ моего положенія, бѣдный Александръ страдаетъ жестоко глядя на все это, а какъ ему помочь, Саша какъ только отдамъ его съ рукъ — ноетъ и кричитъ: мама — это день и ночь, я беру его и боюсь сдѣлать вредъ не себѣ… Это ужасно, ужасно и ни кого близкаго третьяго лица — но слава Богу, все это прошло давно, Саша не слабъ здаровьемъ, а зубы у него тяжело рѣжутся, жизнь наша опять течетъ и ясно и свѣтло и полно. Да, да Таня, мы щастливы съ тобою, насъ Богъ благословилъ, и все наше щастье въ любви, если бы её не было у насъ, что были бы мы?….. Какъ жалки эти эгоистическія души, какая страдальческая жизнь, сухая, пошлая, пустая, тогда какъ любовь наполняетъ каждую минуту, освящаетъ каждое дѣйствіе. Но еще тебѣ не все дано, чаша твоей жизни не такъ полна Таня, ты не знаешь чувства Матери, оно также безпредѣльно, свято и сильно какъ любовь, оно уничтожаетъ послѣднѣй остатокъ себялюбія, я исчезаетъ вовсе, стирается, и ты щастлива, твоя жизнь съ уничтожениемъ тебя разширяется, дѣлается полнѣе. О, благословенъ, благословенъ Господь!! — --
Съ наступленіемъ осени я забыла что мы живемъ въ Петербургѣ, забыла и всѣ прелести Петербургскія, всё какъ будто сниклось во мнѣ, сидимъ все дома, Александръ много работаетъ (разумѣется не по службѣ); я всё съ Сашей, няни у него нѣтъ и я не спѣшу, пока я въ силахъ, нанять её, въ тысячу разъ лехче и пріятнѣе всё сделать самой нежели достигать безпрерывными прозьбами до того чтобъ это сдѣлалось за деньги. О, ужасно принимать такія услуги, еслибъ можно было обойтится без нихъ! Какъ Саша милъ — ты не можешь представить себѣ, говоритъ рѣшительно всё и очень чисто, начинаетъ ходить, и что за рѣзвый, за умный мальчишка; что меня въ немъ восхищаетъ болѣе всего — это то что онъ портретъ Александра и лицомъ и нравомъ и всемъ; ахъ, Таня, какъ мило онъ болтаетъ, какое наслажденье видѣть развитіе его — всё это ты не испытала, но все поймешь твоей прекрасной, раскрытой душой. Пока прощай.
Да, о Петербургѣ; что за жалкой, что за печальной городъ когда солнце не грѣетъ и не освѣщаетъ его, вѣчно сѣрое небо, сыро такъ, мрачно, фу — выйдти не хочется, мы бываемъ только иногда въ Театрѣ, пройдемся по Невскому проспекту и только. 22е было мое рожденье; необыкновенно пріятно провела я этотъ день, Александръ былъ такъ веселъ; Шушка, только я проснулась, явился ко мнѣ и цалуя руку сказал «поздравляю» стороннихъ было мало, это хорошо, дай Богъ чтобъ жизнь наша неопошлилась. Здѣсь теперь Витбергъ со всемъ семѣйствомъ; что за дивный человѣкъ, только мы рѣдко видимся, ужасно далеко живетъ, еще мы знакомы съ Носковыми, милое, доброе, радушное семѣйство. —
Ну можетъ быть вы увидите скоро Александра, ужь не дай Богъ какъ мнѣ это горько и вздумать что онъ уѣдетъ, особенно теперь, но может быть ему и нашимъ хочется. Такая тоска безъ него, дѣлаешся ненадобна ни на что, но я постараюсь быть умнѣе. Пиши мнѣ милая Таня, ей Богу я люблю тебя, люблю твои письма, такая ты душка, право! Ну обнимемся же. Саша цалуетъ тебя, я бы желала чтобъ ты его видѣла, шалитъ это правда, боюсь оковывать очень словами, невышло бы изуродованное что, и иногда досадно, а при всѣхъ шалостяхъ милъ чрезвычайно. Что ты подѣлываешь, напиши голубчикъ поскорѣе и побольше. Жму руку твоему Николаю, экой какой онъ лѣнивый, и строчьку ужь не напишетъ, такъ Богъ же съ нимъ и съ тобою. Прощай, твоя Наташа.
[Приписка А. И. Герцена:]
И не 31 Октября и не 1 Ноября а такъ середка на половину.
Давно не писали мы къ вамъ, то есть къ вамъ Татьяна Алексѣевна и Николай. Это чисто вліяніе Петербурга т. е. его вѣчнаго недосуга, безпрерывныхъ хлопотъ, безконечныхъ суетствій. Ну что бы сказалъ царь Соломонъ которому и Іерусалимъ казался суетою суетствій несмотря на то что тогдашніе Іудеи далеко не были такъ хлопотливы какъ нынешніе Жиды на Бердичевской Ярмаркѣ. А здѣсь хуже Бердичевской Ярмарки — такое ужъ повѣденіе. На улицѣ ходить просто опасно: вопервыхъ идетъ народъ толпами, вовторыхъ дождь ручьями, и народъ и дождь торопится, точно будто бѣда ежели не нальетъ вдень вершокъ въ Неву. А ужъ ежелибъ вы теперь были здѣсь порадовались бы — мгла, туманъ, Савичь солнца не находитъ, что и говорить объ этой дряни — созвѣздіе Геркулеса, Медвѣдица, Падчерица и пр. и пр. Просто лучше спать лечь, особенно взявши въ расчетъ что теперь первый часъ то есть не тотъ первый часъ въ который пьютъ водку и ѣдятъ сардинку, а другой — темный.
К письму 32. А. П. Носков — товарищ Герцена по Московскому университету, служивший в Петербурге после окончания университета в 1832 г. (ср. «Лит. Наследство», т. 39-40, стр. 189).
33. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Милая моя душичька, мой Танхинъ, только что окончила къ тебѣ писать — получила твое письмо, и такъ мнѣ стало совѣстно что ты предупредила меня. Мнѣ навѣяло и грусть оно на душу, за чѣмъ же ты не вполнѣ наслаждается жизнію другъ мой, зачѣмъ бѣдный Николай столько принужденъ трудится — -- — -- за чѣмъ??? А за чѣмъ насъ грѣетъ солнце и вѣтеръ дуетъ на насъ? Да будетъ всякое даяніе благо. А что сказали бы тѣ, кому все вещественное дано въ изобиліи, а міръ души бѣденъ и пустъ — еслибъ они понимали весь ужасъ своего положенія? — Тяжело тебѣ ждать Николая, но и сколько блаженства въ этомъ ожидании, въ томъ что ((это)) оно тяжело! —
Желала бы я видѣть тебя, поговорить съ тобою; новыхъ впечатлѣній тамъ [?] почти все, да такъ поговорить, не о впечатленьяхъ. Ну чтожь ты замолчала о тряпкахъ или ужь тебѣ не нужно болѣе ничего. Послушай милая Таня, скажи мнѣ что бы прислать тебѣ отсюда, я не придумаю что можетъ сдѣлать удовольствіе, а досмерти бы хотѣлось что нибудь петербургское послать тебѣ, ты меня утѣшишь безмѣрно если скажешь, ну хоть бездѣлицу какую, по картинной, или по музыкальной, или по тряпичной части, голубчикъ мой утѣшь, скажи.
Жаль Мѣдвѣдеву, всей душею жаль!! — --
Прощай, цалую тебя моя душичька. Господь да сохранитъ и помилуетъ васъ.
[Приписка А. И. Герцена:]
Ну ужъ здѣсь то и не знаю что прибавить, тамъ я написалъ Аминь тѣмъ и кончилъ, оно и назидательно, стало ничего не приписывать, да сдѣлать трудно потому что уже приписалъ. Ну пожалуй вымарайте и оставайтесь на предыдущемъ Аминь.
34. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Душка моя милая Таня! Давно, давно я не писала тебѣ, за что даже получила выговоръ и отъ Александра; какъ почему, отчего — оставимъ безъ отвѣта. Мы вспомнили о тебѣ въ твои имянины, сердечно поздравляли тебя, да и такъ таки я часто о тебѣ думаю, часто хочется посмотрѣть на тебя, поговорить съ тобою, ты вѣдь славное созданье, я ужасно люблю тебя, хотя въ насъ нѣтъ ни на волосъ сходства, а моей душѣ такъ хорошо мѣнятся съ твоею и мыслями и чувствами, въ твоей столько истиннаго, натуральнаго — -- да Таня, люблю я тебя очень, и ты стоишь того. — --
Каково было мое удивленье получить через день послѣ одного письма — другое отъ тебя, признаюсь, такой глупости я не ожидала отъ тебя, тебѣ хочется чтобъ то небыло — да Брюлова — шутъ, пришлю что нибудь передъ отъездомъ изъ Петербурга. «Лиси язвини имѣютъ» мы же не знаемъ куда голову преклонить. И со всѣмъ тѣмъ — прелестна жизнь Таня, о, иногда я такъ вполнѣ чувствую свое щастье что грудь становится тѣсна, и тутъ всегда мнѣ захочется яснаго, открытаго неба, солнца, простора — -- — а мы ѣдимъ въ Новгородъ, тоже сѣрозеленое небо, туманъ, грязь, сырость — нехорошо. — Что дѣлать, не здѣсь видно соединеніе всего лучшаго — безъ ропота Ему надо покорится. Лѣтомъ мы увидимся если Богу угодно будетъ, я со всею мѣлкотою буду въ Москвѣ, а Александръ — не знаю. Что сказать тебѣ новаго — мы живемъ совершенно внутреннею жизнію, тишина, однообразіе, но хорошо, хорошо — --
Маленькой нашъ Александръ — чудо Таня, что-то выйдетъ изъ него! я совершенно здорова. Будь и ты моя милая душка и здарова и щастлива, обнимаю тебя, Господь съ тобою. Люби, не забывай твою Н. Герценъ.
Николаю жму крѣпко руку, Шушка обнимаетъ тебя, о какъ-бы онъ тебя полюбилъ.
[Приписка А. И. Герцена:]
Я сей часъ возвратился съ Fidelio Бетховена, Наташа спитъ, а еще рано, я взялся перебирать бумаги и нашелъ это письмо и принялся сказать и отъ себя нѣсколько словъ вамъ Татьяна Алексѣевна и Николай.
Въ послѣднее время было и черное, ну да чарка выпита до дна, развѣ подольютъ еще. — Что дѣлать, розы безъ шиповъ рѣдки, Царевичъ Хлой искалъ ихъ очень долго, какъ я читалъ въ дѣтской книжкѣ.
Мы ѣдимъ — да вѣроятно дошли слухи до васъ — въ Новгородъ. Это одинъ изъ самыхъ плохихъ городовъ на земномъ шарѣ — что дѣлать. Было бы внутри души и дома не плохо.
Брюлова картина плохая стоитъ 100 руб. а получше 200 и 150, вотъ причина по которой мы ее пошлемъ только мысленно а вмѣсто его портрета буду имѣть честь прислать его бюстъ и притомъ купленный не у носячихъ, а въ здѣшнемъ физіонотипѣ, за сходство отвѣчаетъ
17 Января.
К письму 34. «Лиси язвини имеют» — Ев. от Матфея, 8.20: Ев. от Луки, 9.58: «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову». — В последнее время было и черное — намек на дело о перлюстрированном письме к отцу об убийстве, совершенным будочником. Дело закончилось второй ссылкой Герцена, т. е. переводом на службу в Новгород (см. «Былое и думы», гл. XXIV). — Носячий — «разнощик, продавец чего-либо в разноску, особ, старых, подержанных вещей». (Даль. «Толковый словарь»).
35. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Я не отвѣчала тебѣ на послѣднее письмо твое Таня, да и нечего было отвѣчать на него — -- у меня навѣрнулись слезы когда я его читала, я долго носила его въ ридикюле и много разъ перечитывала. Ты щастлива Таня, съ такой душой нельзя быть нещастной, люблю тебя — -- и это я повторяю въ каждомъ письмѣ, да не могу удержаться, я рада что могу это сказать кому нибудь, на свѣтѣ такъ мало — или лучше сказать я такъ мало встрѣчала существъ (таки[х]) которые остались такими какими ихъ создалъ Богъ. Живи Таня, не умирай, вотъ недавно Богъ взялъ къ себѣ душу родную моей душѣ, и какъ тяжела разлука — -- — -- другія души преждѣ близкія сдѣлались чужды, ихъ отняла или свѣтская жизнь, или пошлая, ты не отнимешь себя у меня, я это знаю. Пишу тебѣ 18го Апрѣля, ровно три года нашему знакомству, сладко воскресить прошедшее, снова пережить все — хороша наша жизнь, полна! Ты, царица нынешнего дня, слава тебѣ, слава! —
Знаешь ли, мы можетъ быть скоро увидимся, только навѣрно незнаю, можетъ быть увидимся и на долго — --
Я здорова, Шушка цалуетъ тебя, онъ меня огорчаетъ, у него Анг[лійская] болѣзнь, не ходитъ до сихъ поръ, ему скоро два года, Докторъ говоритъ лѣтомъ все пройдетъ.
Николаю жму руку крѣпко.
[Приписка А. И. Герцена:]
Истинно нѣкогда, что немѣшаетъ мнѣ истинно васъ любить и помнить.
К письму 35. Бог взял к себе душу — о смерти сына Ивана, родившегося и умершего между 11 и 20 февраля 1841 г. Ср. след. письмо.
35А. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Милая Таня, я подумала какъ давно не имѣю отъ тебя вѣсти, какъ давно сама не писала тебѣ — и стало мнѣ грустно, такъ грустно — ужасъ! Ужь будто и нѣтъ тебя на свѣтѣ, будто ты и забыла меня… о нѣтъ, нѣтъ, не надо! живи моя Таня, люби меня. Ради Бога напиши мнѣ тотчасъ, какъ получишь мое письмо, к 1му Іюлю насъ ужь не будетъ здѣсь; пиши въ трактиръ Демута, въ 12й No. Уложившись совсемъ въ дорогу мы переѣхали сюда только на нѣсколько дней, (квартерѣ вышелъ срокъ) и должны прожить мѣсяцъ пріятная жизнь — и деньги бросай, и время бросай, тогда какъ можно бы все употребить съ пользою — да, видно — сладкое, не перевѣшивай горькаго — законъ судьбы; судьба, судьба и что такое судьба, пустое слово, а жизнь течетъ и утекаетъ, душа погруженная въ блаженство волей высшей, святой, чувствуетъ боль, чувствуетъ не хорошее, я далеко отъ того чтобъ роптать, но иногда слабѣютъ силы и выжимается изъ груди ((про[клятіе] [?])) невольно грустный звукъ. Третьяго дня были мы на кладбищѣ, Александръ только впервый разъ повезъ меня на прахъ малютки Вани, — о какъ хорошо мнѣ было, какъ я рада была что ногу плакать, кажется тутъ все окаменѣвшее въ груди вылилось слезами и такъ лехко мнѣ стало, душа освѣжилась, отдохнула и смылась пыль налегшая на нее. Да, земля тутъ, бѣлый мраморъ тутъ, и слова младенецъ Іоаннъ — тутъ, а его нѣтъ, гдѣжь онъ, куда отлетѣлъ, куда???… О! бросилабъ я землю и полетѣлабъ за нимъ, за нимъ, въ высоту, или вонъ туда, туда, вдаль — онъ мой дитя, мной рожденъ, и я не знаю гдѣ онъ, что съ нимъ, и никто мнѣ не скажетъ, и спросить мнѣ не кого --! Жизнь, жизнь не будетъ и меня, и имъ не кого будетъ спросить обо мнѣ… — жаль ихъ! Онъ грустенъ теперь, мой бѣдный Александръ, да и у когобъ стало силы все выносить съ твердостью… Напиши мнѣ Таня что ты дѣлаешь, не прислать ли тебѣ наши портреты чтобъ ты ихъ списала для себя, только я гадко написана, странное лицо, другой живописецъ не можетъ сдѣлать сходнаго выраженья, черты мои, но не живые, что-то деревянное, ты можетъ поправишь это, ты знаешь меня, вѣдь я кажется писала тебѣ въ Маіѣ, чтоже ты не отвѣчала мнѣ? — Я такъ живо воображаю твой укромной уголокъ, твою мирную, безмятежную жизнь — тебя съ твоей кистью и палитрой, твои огненные глаза и твою прекрасную душу — и такъ хочется перенестись къ тебѣ —
Не знаю когда мы увидимся, и знаемъ ли мы, что съ нами будетъ завтре —
Что дѣлаетъ Николай, пожми ему за меня руку, и за Александра я жму вамъ обѣимъ, его нѣтъ и онъ не знаетъ что я пишу къ тебѣ, а ждать нельзя, пора на почту. Маленькой Александръ цалуетъ тебя, онъ здаровъ, страшный говорунъ, а еще не ходитъ, не давно порадовалъ насъ тѣмъ что сталъ стоять на ножкахъ, много съ нимъ радости и горя, дай Богъ пожить мнѣ, хоть пока нужна ему моя жизнь (а здоровье мое слабо), кто въ состояньи дѣлать то что матери лехко. Мнѣ все вѣлятъ беречь себя, не заботится, не самой дѣлать, а приказывать дѣлать — на чтожь тогда моя жизнь, что я буду дѣлать, мало понимаетъ меня тотъ кто говоритъ это. —
Много перемѣнилась я послѣднѣе время. Ты знаешь что моя Саша умерла, знаешь что она мнѣ была — то время, когда мы не считывалися [?] въ своемъ кругѣ — переломъ жизни.
36. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Доносимъ Татьянѣ Алексѣевнѣ и Николаю о появленіи нашемъ въ Москву. Незнаю успѣю ли сегодня побывать, между прочимъ потому что я безъ сапогъ которые въ товариществѣ чамо[дана] и сак[вояжа] [?] украли по дорогѣ. Мы покамѣстъ въ большомъ домѣ. До 11 утра и отъ 4 вечера до 9 я видимъ, а потомъ черезъ денекъ устрою себѣ гдѣ нибудь убѣжище.
[Приписка H. A. Герценъ:]
Таня моя, мы здѣсь — чего жь больше? или я приду къ тебѣ, или ты приди въ маминькины комнаты в 3емъ часу. —
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Николаю Ивановичу
Астракову.
К письму 36. 2 июля 1841 г. Герцен прибыл в Новгород и вступил в исполнение обязанностей советника новгородского губернского правления. 5 сентября он получил месячный отпуск в Москву и через несколько дней выехал туда с женой и сыном. Письмо датируется по упоминанию о краже вещей, о которой Н. А. писала из Москвы 22 сентября Ю. Ф. Куруте, жене владимирского губернатора: «Вот уже мы здесь две недели, а все еще не успели опомниться… Вы хотите гнать подробности о нашем путешествии. Это было первое, исполненное происшествий; нас опрокинули, и ночью мы должны были итти до гостиницы пешком в ужасную стужу […] Потом на дилижансе у нас разрезали кожу и вынули многое, но не все» («Русск. Мысль», 1889, кн. 6, стр. 14).
37. H. Н. АСТРАКОВУ[править]
Я получилъ письмо самымъ страннымъ образомъ касающееся до тебя и вовсе не касающееся до меня. Некая Степанида Николаевна Зиновьева Орловская мелкопомещица, невидавшая меня 20 лѣтъ, неслыхавшая обо мнѣ 15 лѣтъ и недумавшая обо мнѣ 7 лѣтъ, вспомнила что я знакомъ съ твоимъ братомъ Мих[аиломъ] Ив[ановичемъ] Астр[аковымъ] — оно и немудрено что вспомнила наизнанку. Какъ бы то ни было она со слезами на глазахъ и съ чернилами на перѣ, умоляетъ меня умолять его, и я буду умолять тебя о томъ, чтобъ онъ съ милосердіемъ ее размежевалъ. Такъ какъ бѣдность ее не подвержена сомнѣнію, то хотя она и обратилась довольно отчаянно ко мнѣ основываясь на томъ что я даже невидывалъ твоего брата (кромѣ на портретѣ) — передаю просьбу ее на благомилостивое предстательство В[ашего] В[ысоко]благор[одія]. Если ты напишешь ему объ этомъ то пожалуста попроси его чтобъ онъ ей сообщилъ что я исполнилъ ее просьбу. Я же самъ боюсь вступить сней въ переписку, ее дѣло дѣвичье (она родилась въ тотъ годъ въ которой строили Дѣвичей монас[тырь]) ну такъ мнѣ и не идетъ.
№ 2. Если явится къ тебѣ нѣкій Пѣшковъ, котораго я адресовалъ къ тебѣ за совѣтомъ какъ помѣстить братенка и куда — посовѣтуй во имя гуманности.
Въ заключеніе что сказать о моем житье здѣсь. Есть препоэтическая солдатская пѣсня начинающаяся съ сихъ словъ:
Намъ ученье ничего,
Впрочемъ очень тяжело!
«Се жизнь теперь моя» какъ говорилъ Едипъ (или т. е. какъ клѣпалъ на Эдипа Озеровъ).
[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]
Здраствуй милый Другъ Таня!
Ну вотъ мы и опять въ нашемъ тихомъ укромномъ уголкѣ — и больше ничего! Подъ часъ и свѣтло, и тепло, и хорошо — подъ часъ и холодно и туманно… такъ чтожь, отъ того то картина жизни и хороша такъ, чтобъ было безъ тѣни?…
Вотъ видишь ли, всѣ эти дни мнѣ хотѣлось къ тебѣ писать да что-то не удавалось, теперь бы и досугъ — да что-то не пишется, съ тобой бываетъ вѣрно тоже. Прощай прекрасное созданье. Что Николай, жму ему руку, Саша тебя обнимаетъ, я тоже.
Странно, отчего же мнѣ не хотѣлось писать — ахъ еслибъ ты видѣла, что за погода — вѣрно отъ того! —
К письму 37. Мих. Ив. Астраков служил в межевой канцелярии. В 1857 г., будучи в отставке, «за какое-то дело» попал под суд (изд. Лемке, т. ХХП, стр. 66). Пешков — см. прим. к письму 21.
38. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Сію минуту получилъ письмо, что за мысль была его застраховать, оттого оно пришло 2 днями позже, ((сдѣлаю)) Я въ Губерн[скомъ] Правл[еніи] и оттуда пишу, только два слова, поздно. Всё что могу сдѣлаю, буду просить, требовать все, всё что могу, но ручатся немогу, хотя отношенія мои съ Д[митріемъ] П[авловичемъ] таковы что надобно бъ исполнить.
Боже подкрѣпи васъ, Татьяна Алексѣевна, и спаси его. Вѣрьте (хотя вы и настращены людьми) въ насъ вы всегда найдете брата и сестру.
О деньгахъ Сатина забудьте. Придетъ время когда у меня будетъ болѣе въ рукахъ, нежели теперь, теперь же если очень будетъ нужно пишите, 500 руб. я всегда достать могу.
Сатинъ, благороднѣйшій, неужели вы могли усомнится.
Вотъ вамъ моя рука, слеза и дружба. Дома еще небылъ, боюсь опоздать на почту.
К письму 38. Д. П. — Дм. Павл. Голохвастов, двоюродный брат Герцена, с 1831 г. помощник попечителя московского учебного округа, впоследствии (1847—1849) попечитель округа.
39. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Декабря 17
Ну милый Другъ Таня, вчера получили мы твое письмо, — не чего и говорить какое дѣйствіе произвело оно на насъ. Все что можно сдѣлано, сегодняже посылается письмо къ Голохвастову. Можетъ Богъ поможетъ во всемъ. Зачѣмъ такъ безнадежно твое письмо, у Него милости много, еслиже опредѣлено страдать на землѣ «здѣсь ли другъ всему конецъ?» И не довольно ли нѣсколькихъ часовъ истиннаго, полнаго щастья на землѣ? И многимъ ли здѣсь даны они? — --
Но Таня, что много говорить, у тебя много любви, должно быть много вѣры и твердости ради него. Летала бы къ тебѣ — да, въ твоемъ письмѣ проглядываетъ какое то сомнѣнье, недовѣрчивость къ намъ — Таня, какъ это больно, очень больно. Мы всѣ къ твоимъ услугамъ, — еслибъ не существовало высшихъ отношеній, — то благодарность, доступная и скотамъ, заставила бы сдѣлать неимовѣрные пожертвованія.
Пиши намъ, прошу тебя, два, три слова не больше, но пиши, умоляю, не заставляй меня страдать теперь, ты, все что до тебя касается мнѣ близко, близко, пиши ради Бога, хоть вели кому нибудь написать. Да скажи прислать ли деньги, у насъ есть лишніе.
[Приписка А. И. Герцена:]
Вчера получили письмо Ваше, я тотчасъ написалъ нѣсколько строкъ въ отвѣтъ (вѣроятно получили ихъ). Вмѣстѣ съ симъ отправляю письмо къ Голохвастову. Но вѣдь надобно же вамъ сдѣлать какой нибудь шагъ, черезъ кого нибудь попросить его лично (послѣ письма это будетъ легко) или пусть Николай обратится кнему съ письмомъ. Я писалъ отъ себя и просилъ его, не говоря что Вы просите этаго; нельзя думать чтобъ Голох. сделалъ первый шагъ.
Я подкрѣплю просьбу мою еще письмами къ намъ домой, чтобъ напомнили ему.
О жалованьи нельзя впередъ писать, это будетъ прямое послѣдствіе переговоровъ.
Дай Богъ чтобъ эти строки застали васъ покойнѣе и Николая въ лучшемъ положеніи.
17 Дек[абря]
39А. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Мы получили послѣднѣе твое письмо милая Таня, и порадовались что Николаю легче, Богъ милостивъ! Удивляемся и мы почему не получили писемъ о которыхъ ты говоришь, впрочемъ съ нами это не въ первый разъ, иногда и нашихъ писемъ не получаютъ знакомые. Ну душка моя, Александръ получилъ отвѣтъ отъ Голох[вастова] онъ пишет что не могъ ждать выздоровленія Николая, а обѣщаетъ замѣнить это мѣсто также выгоднымъ когда Н. будетъ в состояніи вступить въ должность, потому что знаетъ таланты его. — Право вы не добрые люди, почему бы давно не написать что вамъ нужны деньги, грѣхъ быть съ нами недовѣрчивымъ вамъ. Мы какъ то писали что у насъ въ возможности послать 500, а теперь только осталось 300, да и тѣ у Огарева, но Александръ писалъ уже чтобы онъ доставилъ ихъ къ вамъ, чѣмъ богаты тѣмъ и рады — жалѣемъ сердечно что не можемъ служить большимъ.
Благодарю тебя милая Таня, что ты не оставляешь насъ долго въ неизвѣстности о здаровьи Николая, благодарю моя душка, тѣмъ болѣе что я думаю тебѣ вовсе не до писемъ. Но ради того святого — что соединяетъ насъ — не отказывай намъ въ этомъ пожертвованіи, я всегда съ большимъ нетерпѣньемъ жду твоего письма. Александръ посылаетъ вамъ обоимъ искренній привѣтъ и жметъ руки, я и Саша обнимаемъ тебя, Николаю жму руку. Да сохранитъ и помилуетъ васъ Господь.
Н. Герценъ
40. Т. А. АСТРАК0В0Й[править]
Если Огар[евъ] не прислалъ вамъ денегъ пожалуста напишите. У него моихъ 400 руб. но руб. 100 онъ истратилъ уже снихъ [?].
Николаю дружеской поклонъ и искрепное желаніе чтобъ онъ гораздо здоровѣе былъ при получен [іи] письма.
7 Февр[аля]
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Живо воображаю, чувствую твои страданія другъ мой, и знаю что присутствіе наше утѣшило бы тебя, тяжело тебѣ душка — -- и я ни чего не нахожу сказать въ утѣшенье, да и за чѣмъ говорить, ты сама знаешь что не всему здѣсь конецъ — --
О Таня, за чѣмъ я не могу пріѣхать къ тебѣ — -- — пиши мнѣ, это облегчитъ тебя.
41. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Таня, другъ мой, да подкрѣпитъ тебя Господь! Мы получили послѣднѣе твое письмо, многое бы я отдала чтобъ помочь тебѣ, часть моей жизни…. и не могу ни чего, Боже, это ужасно, ужасноI Да пошлетъ онъ тебѣ силы и успокоенье! Я безпрерывно думаю о тебѣ и страдаю за тебя. Не нахожу ни чего сказать тебѣ болѣе. Ты вѣрно ужь получила послѣднее письмо наше и 300 р. отъ Огарева] если же нѣтъ то получишь вмѣстѣ съ этимъ письмомъ, Александръ писалъ къ не [му]. Напиши не нужно ли еще. Господь съ тобою, да благословитъ онъ тебя и твоего больнаго!
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ Астраковой.
[Приписка А. И. Герцена:]
Если Вы еще не получили деньги то пошлите къ Кетчеру, я писалъ первой разъ 2 Фев[раля] и писалъ еще сегодня. — Если сверхъ того откроется неминуемая необходимость, я постараюсь достать сверхъ 300 еще сколько нибудь. Повѣрте что вы внасъ имѣете болѣе нежели родныхъ — истинныхъ друзей.
К письму 41. Н. И. Астраков скончался 12 февраля 1842 г.
42. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Не утѣшеніе, а слезу нашу, примите Татьяна Алексѣевна! Какія утѣшенія, теперь молитесь и вспоминайте былое. Неужели вы думаете что Ваше прекрасное былое неживо въ васъ, благодарите за него. Грустите — но да не коснется отчаяніе вашей души, отчаяніе безбожно, призовите на помощь молитву, она разсѣетъ отчаяніе.
Ваше несчастіе отозвалось въ насъ — да примите нашу слезу, она облегчитъ васъ, и дайте руку.
Досадно и больно что я тотчасъ не могу даже обѣщать вамъ денегъ о которыхъ вы пишете. У насъ запасовъ никакихъ нетъ, всё что было — послано, да еще могли бы присовокупить, но далеко не 2,000… Еслибъ Огаревъ былъ при деньгахъ я бы занялъ у него. Из дому и думать нечего — вы знаете. Можетъ въ Москвѣ я нашелъ бы что нибудь лично, но я очень скоро небуду. Всё что могу сказать — я спишусь — но ненадѣйтесь положительно. Въ насъ вы не можете сомнѣватся, тут и мысли нѣтъ о уплатѣ etc. — да средствъ то нѣтъ, капитала въ рукахъ нѣтъ, а деньги на прожитокъ идутъ всѣ врасходъ. Горько, больно что не можемъ исполнить; еслибъ въ концѣ года я приѣхалъ самъ…. Впрочемъ неужели съ васъ требуетъ этотъ Гнъ долгъ, теперь! Выигрывайте время, время иногда приводитъ нежданные средства.
Прощайте. Молитва и память о немъ да успокоютъ вашу душу.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Таня, молюсь и плачу съ тобою, молюсь и плачу — за чѣмъ ты говоришь «обольстительной мишурой блеснула жизнь» — вы были щастливы въ тѣлѣ, на землѣ, въ полнѣ были щастливы и долго,…. онъ преобразился — преобразится и ты, и снова та же жизнь — онъ въ тебѣ и ты въ немъ, но только жизнь просвѣтленная, очищенная, ждать тяжело, тяжело другъ мой, о томъ то мы и плачемъ, но этому будетъ конецъ, а пока вѣра въ безсмертіе его да усладитъ горечь этаго ожиданія!
Таня, пиши намъ, пиши объ немъ, это будетъ облегчать твою душу, ты знаешь мы любимъ васъ, любили ваше щастіе и теперь — каждый звукъ души твоей найдетъ отвѣтъ въ нашей душѣ, отвѣтъ полный, горячій. — Какъ мнѣ хотѣлось бы къ тебѣ — наши слезы смѣшались бы вмѣстѣ и намъ былобъ легче обѣимъ. Прощай.
43. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Благодаримъ тебя, всей душою, другъ Таня, что ты не оставляешь насъ въ неизвѣстности о себѣ, — теперь твоя участь еще ближе къ сердцу твоихъ друзей. Но письмо твое такъ коротко — чего ты боишся говорить Таня, — пиши, пиши, о! будь увѣрена я всё пойму, всё оцѣню, ни одна капля твоей грусти не прольется мимо души моей. Ты говоришь «ужасна мысль что не увидимъ его никогда» да, на землѣ, а там?….
Боже мой, Боже мой, какъ бы я летѣла къ тебѣ, не утѣшать тебя, нѣтъ, что можетъ принесть утѣшенье осиротѣвшей душѣ, а погрустить съ тобою вмѣстѣ, поплакать — тебѣ и мнѣ было лехче.
Добрые люди, говоря съ тѣми, кого постигло какое нибудь нещастіе, стараются не упомянуть и не коснутся до него — но мнѣ кажется, это значитъ не понимать сердца человѣческаго, значитъ что съ ними небыло никогда нещастія; я бы не осмѣлилась взять пера въ руки съ тѣмъ чтобы развлекать тебя, я чувствую что только воспоминаніе о нёмъ можетъ принесть тебѣ отраду.
Хочешь ли знать о насъ? Мы скоро оставляемъ Новгородъ, а куда ѣдемъ — не извѣстно, только не въ Москву; здѣсь оставатся ужасно, климатъ разрушающій здаровье, я всё никакъ не могу поправится, было время когда я желала умереть, это тогда еще какъ жизнь моя была не нужна никому, ни даже мнѣ самой, а теперь…. страшней всего оставить Сашу, пока ему нужна няня, кто замѣнитъ? Послѣ, онъ перейдетъ ужь наруки отца и я буду вполнѣ спокойна, но должность няни чужда ему и тысячи мѣлочей которыя могутъ имѣть вліяніе на жизнь — ускользнутъ не замѣтно. Намъ хотѣлось бы на Югъ, на Югъ, мне кажется я оживу тамъ. —
Таня, прошу тебя, неоставляй меня опять долго безъ письма. Прощай. Господь съ тобою. Твоя Наташа.
[Приписка А. И. Герцена:]
Вы повѣрите мнѣ какъ мнѣ больно что я могу только на словахъ принять участіе въ вашихъ делахъ. Глупое положеніе въ которомъ я нахожусь лишаетъ меня всѣхъ средствъ. И снова я долженъ повторить что не придумалъ еще ничего вѣрнаго. Жду на дняхъ сюда Ог[арева].
44. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Христосъ воскресе другъ Таня! Что сказать тебѣ, что пожелать для Свѣтлаго Праздника? Да снидетъ къ тебѣ духъ его и утѣшитъ тебя! Часто я воображаю себя на твоемъ мѣстѣ — да будетъ Божія воля — но страшно, страшно! И за чѣмъ? и для чего? Что за необходимость создать два существа одно для другого — соединить ихъ, слить въ одну душу, дать вкусить, высочайшее блаженство и потомъ вдругъ разорвать союзъ, отнять жизнь у живого, а другого — гдѣ онъ? что съ нимъ? — То то и есть Другъ мой, что всѣ эти вопросы лишніе, надо отдатся вполнѣ Провидѣнію, одному я не вѣрю чтобъ страданіе было вѣчно, не для того созданъ міръ, стало ты будешь съ нимъ! —
Александръ по болѣзни подалъ въ отставку, когда она получится мы поѣдемъ въ Тверь, тамъ ближе къ Москвѣ и климатъ лучше, для меня это необходимо, я все хвораю.[38] Увижусь съ тобой моя Таня, пойдемъ вмѣстѣ къ нему — Можетъ быть и ты, и я тамъ скоро будемъ лежать — ты этого хочешь, а я боюсь (теперь) а какъ будетъ, чье желаніе исполнится — Бог знает! — -- —
Видаешь ли ты Кетчера? —
Прощай милая Таня, да будетъ съ тобою Богъ и онъ!
[Приписка А. И. Герцена:]
Вы грустно встрѣтите праздникъ — но пусть слабый голосъ дружбы замѣнитъ сколько нибудь былое. Зачѣмъ въ Вашихъ строкахъ какая то безнадежность? Грусть ваше право. Безнадежность должно искоренить. Вы должны жить какъ живая, прекрасная память Его, въ васъ продолжается земная жизнь его и можетъ быть чрезъ васъ ему легче тамъ. —
45. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Прости меня Другъ что не писала тебѣ до сихъ поръ, каждый день хотѣла, но была что-то въ такомъ пустомъ расположеніи что не смѣла говорить съ тобою, да, не смѣла Таня, не дивись этому выраженью, — когда я была ребенкомъ — входя въ Соборъ и прикладываясь къ Мощамъ святыхъ и къ Чудотворнымъ иконамъ, чувствовала чего то такъ много невыразимаго, все такъ было и страшно и не понятно — вспомни, можетъ съ тобой было тоже — теперь? думая о тебѣ — я чувствую что то похожее, твое нещастіе поставило тебя выше нашей среды, придало столько священнаго, таинственнаго твоему существованью, что мнѣ кажется я не въ состояньи понять тебя вполнѣ и дать тебѣ полнаго отвѣта. И у меня взято много, и в моемъ сердцѣ вырыты двѣ могилы — два Ангела тамъ вьются и манятъ — но жизнь моя на землѣ и такъ прекрасна, и полна земная жизнь…. Они — я бы хотѣла вѣчно жить для нихъ, ну не буду нужна имъ — хоть видѣть ихъ, слышать ихъ, ну хоть слышать о нихъ, и эта потребность такъ велика что пусть и мертвъ для меня тотъ часъ въ который небыло посланія [?} о нихъ, такой день былъ бы несносенъ, и долгое время кажется не пережила бы я — но видно можно пережить у тебя не мѣнѣе любви пережить — Боже, Боже! Чтоже это за жизнь должна быть? — Все перенесено туда, всё, вся душа — а тѣло здѣсь — Другъ! я боялась бы коснутся тебя, не призракъ ли — Мнѣ страшно кликать тебя, сзывать на землю, страшно разлучать — а я люблю тебя много, прости меня, можетъ тебѣ противно все земное — да, я не пожалѣю когда ты умрешь, потому что я много понимаю тебя кажется, прощай, не могу тебѣ болѣе писать теперь.
7е утро. Я такая стала хворая, дрянная что писавши вчера къ тебѣ изнемогла отъ грусти и должна была оставить перо, Александра же небыло дома, Саша спалъ — мертвая тишина кругомъ. — мнѣ такъ живо представилось твое положенье, страданіе твое обняло всю душу… Да, пусть говорятъ: твердость, терпѣніе, преданность Провидѣнью, но это слова, одни слова, я плачу съ тобою Таня и не хочу утѣшать тебя, утѣшать — какое варварство — избави Богъ! Грусти, грусти, теперь грусть продолженье твоей жизни съ нимъ, твое щастье.
О Боже мой, чѣмъ долѣе живу я — жизнь все непонятнѣе становится для меня и будетъ ли отвѣтъ хоть на одинъ вопросъ??….. Меня радуетъ то, что я кажется не переживу ихъ, лишь бы не умереть пока нужна няня Сашѣ. Александръ найдетъ въ душѣ своей утѣшенье — такое глубокое, такое безгранное море! И жизнь общая, жизнь человѣчества никогда неотнимется у него, а намъ что остается безъ нихъ? —
Въ Іюнѣ я съ Сашей[39] будемъ въ Москвѣ, я ужь хотѣла съездить въ Пет[ербургъ] посовѣтоватся съ Докторомъ, хотѣла ѣхать въ Москву и ждать ((тамъ)) пока Александръ проѣдетъ въ деревню[40], но мы узнали что отставка получится не преждѣ Іюня и такъ долго безъ него жить тамъ ужасно, — подожду, черезъ мѣсяцъ увидимся и мы пойдемъ къ нему Таня.
Прощай.
Не знаешь ли чего о Кетчерѣ и О[гаревѣ]
Саша цалуетъ тебя.
[Приписка А. И. Герцена:]
Не ручаюсь за успѣхъ; по опытъ сдѣланъ; во всякомъ случаѣ совѣтую братцу Вашему адресоватся прямо къ Голохвастову. Пусть онъ скажетъ что братъ того о которомъ я писалъ, Гол. человѣкъ гордый; но есть стороны внемъ, дѣйствуя на которыя его можно тронуть. Я вложу завтра записочку кнему въ письмо въ нашимъ. За успѣхъ не ручаюсь. Если Наташа будетъ въ Москвѣ — можно легче исполнить ваше желаніе. Переписка и слова большая разница. Впрочемъ тогъ разъ онъ отвѣчалъ мнѣ очень удовлетворительно и отозвался съ похвалою о Николаѣ, а потому я незнаю съ другой стороны почему ему но сдѣлать теперь. Но я ужасно боюсь обнадѣживать, я столько въ мою жизнь былъ обмануть обѣщаніями, и такъ глубоко мучился иной разъ отъ этаго, что поставилъ себѣ за правило: всякой разъ представлять неудачные шансы вмѣстѣ со счастливыми. — Если онъ будетъ мнѣ отвѣчать, я сообщу.
К письму 45. Две могилы — сына Ивана (сн. письмо 35) и дочери Натаіьи, родившейся 22 декабря 1841 г., умершей 24 декабря. братцу Вашему — вероятно брат Н. И. Астракова — Сергей Иванович («брат того, о котором я писа»).
46. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Третьягодн[я] получилъ я, Татьяна Алексѣевна, отвѣтъ Голохвастова, я какъ будто предчувствовалъ что желаніе Ваше не сбудется. Г. говоритъ что мѣсто было уже обѣщано Лаврову когда у него былъ Вашъ братецъ. Досадно, и правда ли? Незнаю, но истинно досадно что мы не можемъ исполнить никакаго желанія для друзей и особо любимыхъ нами, т. е. въ настоящемъ. Въ будущемъ — но и тутъ мой скептицизмъ — будущее нисколько не принадлежитъ намъ.
Дружески позвольте пожать Вашу руку.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Странно тебѣ будетъ Другъ получить отъ меня нѣсколько словъ, да голова болитъ, до другого раза! Дружба и привѣтъ! жду от тебя.
47. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Получила я твое письмо отъ 1го Ію[ня], в это время у насъ былъ О[гаревъ] и мы много говорили о тебѣ, вспоминали о немъ…., мнѣ было хорошо говорить и думать что меня понимаютъ. Но твое письмо не хорошо Таня, за чѣмъ отчаяніе?…. но можетъ быть я не хорошо дѣлаю что спрашиваю…. да, нѣкоторыя минуты должны быть ужасны, но мнѣ кажется что съ этой грустью можно такъ сжится, такъ полюбить ее что будешь находить въ ней наслажденье и пропадетъ всё жгучее, ядовитое — но Боже мой, как я могу говорить объ этомъ — прости меня Таня, потому то мнѣ и хочется тебя видѣть и такъ молча смотрѣть на тебя, пожать твою руку, все это болѣе тебѣ скажетъ нежели цѣлый листъ исписанный.
О [гаревъ] тебѣ кланяется, онъ ужасно раскаявается что не былъ у тебя, и велѣлъ тебѣ это написать. Таня, ты съ такимъ нетерпѣньемъ хочешь быть тамъ — будешь другъ! — Всѣ будемъ тамъ.
Мы съ тобой скоро увидимся, въ началѣ Іюля (а можетъ и вь концѣ)[41]. Прощай Другъ. Ахъ Таня, Таня, какъ бы хотѣлось тебѣ сказать много — и не могу ничего сказать.
[Приписка А. И. Герцена:]
Я ничего не знаю насчетъ денегъ Сатина. Ог[аревъ] также — и непонимаю зачѣмъ вы такъ беспокоитесь объ нихъ, Сатинъ возвратится, тогда всего лучше переговорить, онъ небогатъ, однако эти деньги не могутъ ему сделать особенно большаго растройства. Впрочемъ я поручилъ Ог[ареву] снимъ переговорить.
До свиданья, дружески жму вашу руку.
48. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Сей часъ получили твое письмо милая Таня и сей часъ же отвѣчаемъ тебѣ, но радостнаго ничего нѣтъ, мы здѣсь (т. е. въ Новгородѣ) не имѣемъ никакихъ средствъ быть вамъ полезными, и это меня приводитъ въ отчаяніе; ради Бога, нельзяли остановить дѣло до Іюля, я буду въ Москвѣ и тамъ можетъ быть удастся, старатся будемъ изъ всѣхъ силъ, Александръ проѣдетъ въ деревню, и будетъ хлопотать, въ желаніи вы сомнѣватся не должны. Напиши можно-ли, остановить дѣло. Обнимаю тебя.
[Приписка А. И. Герцена:]
Есть люди которые всё готовы сдѣлать изъ любви и дружбы кромѣ однаго — а именно когда дойдетъ дѣло до денегъ. Вотъ и я поневолѣ становлюсь въ благородные ряды ихъ. Здѣсь я рѣшительно немогу достать денегъ; въ Москвѣ скорѣе. Впрочемъ сдѣлайте вотъ что: пошлите за Кетчеромъ и скажите ему чтобъ онъ на мое имя занялъ (разумѣется если вто возможно) у Хлынова или у брата Боткина, въ обезпеченье я могу представить векселя и купчія; но они и не потребуютъ ихъ. Я полагаю отсюда выѣхать въ 1[-ыхъ] числахъ Іюля. Объясните ему что деньги вамъ на оборотъ и что это дѣло двухъ недѣль. Въ Москвѣ я попробую занять у кого нибудь изъ домашнихъ — но какъ я обнадежу васъ? самъ я рѣшительно не завѣдую никакими капиталами, даже оброкъ съ моей деревни получаетъ И. [?]
Засимъ прощайте, дай Богъ успѣха.
К письму 48. у Хлынова или у брата Боткина — можно прочесть я Клыкова (приятель Ботвиных и Языковых, о котором, впрочем, нет почти никаких сведений…) Брат [В. П.] Ботвина — Николай Петрович (о нем см. М. К. Рейхелъ, «Отрывки на воспоминаний», М. 1909, стр. 46).
МОСКВА[править]
1842—1846[править]
К письмам 49—71. За исключением одного письма Н. А., на всех письмах и записках, относящихся и пребыванию Герценов в Москве (о 17-19 июля 1842 г. но 19 января 1847 г.), даты не обозначены. Из-за ограниченного числа доступных в эмигрантских условиях источников" лишь немногие письма удалось более или менее точно датировать по содержанию. Такие письма печатаются в начале раздела, за ними идут записки, не поддающиеся более точной датировке. Порядком, в котором письма были расположены Т. А. Астраковой, почти не пришлось, к сожалению, руководствоваться ввиду его произвольности.
49. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Чудеса дѣлаетъ Рихтеръ — съ вчерашняго вечера малютка поправляется и видимо отъ средствъ; но опасность еще тутъ. Саша еще несовсѣмъ здоровъ, но не важно [?]. Наташа спала дурно — но чувствуетъ себя хорошо. Завтра побывайте если мож[ете].
К письму 49. Написано на обороте записки Т. А. Астраковой: «Скажите что с Наташей? Что с Малюткой?» (приводим лишь начало). По записи Герцена в дневнике, ребенок (Иван — второй, которому дали имя в честь деда) родился в ночь с 29 на 30 ноября 1842 г. и умер вечером 5 декабря (см. новое акад. изд. «Собрания сочинений» Герцена, т. П, М. 1954, стр. 248—250. Там же о М. В. Рихтере). По «Канве биографии А. И. Герцена» (изд. Лемке, т. XXII, стр. 225) ребенок умер 6-7 декабря.
50. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Я передалъ порученіе Ваше двумъ знакомымъ, но что будетъ незнаю, какъ на зло Грановскаго, Крюкова и Рѣдкина нѣтъ въ Москвѣ. — Можно бы сказать Голохвастову — и если угодно я сейчасъ поѣду кнему[42] — но нехорошо по двумъ причинамъ, это съ одной стороны будетъ непріятно Проф.[ессору], сдругой просто дурно начинать съ внѣшней протекціей курсъ. Что же дѣлать? Гранов[скій] будетъ въ первыхъ числахъ Августа — это поздно или нѣтъ?
Нат[аша] васъ ждала вчера, я собирался самъ десять разъ; но хлопоты о квартерѣ и пр. мѣшали.
А. Герценъ.
[Адресъ:]
Ея Высокоблагородію Татьянѣ Алексѣевнѣ Астраковой.
К письму 50. Датируется по упоминанию о проф. Д. Л. Крюкове" скончавшейся 4 марта 1845 г.
51. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Спѣшу увѣдомить Васъ что Грановскій извѣстилъ меня сей часъ что вашъ братъ получилъ хорошіе балы и кажется будетъ принятъ, потому что изъ всѣхъ предметовъ балы хорошіе.
А. Гер[ценъ]
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Радуюсь отъ всей души и поздравляю. Я не была у тебя по разнымъ разностямъ и когда буду не знаю. Господь съ тобой!
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой.
52. T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Татьяна Алексѣевна сдѣлайте одолженіе пріѣзжайте сей час, сію минуту, сію секунду къ намъ. Мы будемъ дозавтракивать Кетчеровъ[43] отъѣздъ.
Да и Сергѣй Ивановичъ непремѣнно. Если же есть очень важныя причины для васъ (т. е. болѣзнь), для Сергѣя Ив. никакого пардона. Неминуемо, неоткладно.
24 Мо[сква]
К письму 52. H. X. Кетчер уехал в Петербург на службу 23 октября 1843 г. (см. запись в дневнике Герцена, цит. над., стр. 309), но в 1845 г. вернулся в Москву и больше не покидал ее.
53. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Я на васъ имѣю зубъ, и притомъ не какой нибудь, а коренной, слоновой зубъ за вашу прошлую записку — вы разобидѣли меня, да и покрыли это тѣмъ что шутка, а сами и не подумали что если я въ аландышную [?] лекцію былъ разсѣянъ то это (тут было оправданіе но я хочу у васъ отнять оправданіе)[44]. Право, вы предобрая злая Татьяна Алексѣевна.
А зачѣмъ поздравляя и съ погодой и съ будущимъ праздникомъ — вы не поздравили меня съ 32 годами. Вотъ вамъ и отмѣс[т]ка.
[Приписка Н. А. Герцен.]
Выигрыши получили. Пріѣду взглянуть на тебя сегодня на одинъ ми[гь][45] а то все нельзя было. —
К письму 53. Датируется по упоминанию о 32-летии Герцена и о «сборе и подписке» — очевидно на обед в честь H. Т. Грановского по окончании им первого цикла публичных лекций. Обед состоялся 22 апреля 1844 г.; одним из распорядителей был Герцен (см. «Былое и думы», гл. XXX; дневник Герцена, цит. изд., стр. 450; изд. Лемке, т. Ш , стр. 371—373).
54. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ.[править]
Когда пошлется это письмо — будетъ означено на пакетѣ, а пишу я его 1844 года Іюля 24е вечера 10 часовъ! Преждѣ всего так и хочется спросить: ну что ты подѣлываешь Таня? А мы — ну право эти четыре недѣли промчались такъ быстро и такъ не много въ нихъ сдѣлалось — что какъ будто вчера только провожали мы себя у тебя блинами. Всѣ здаровы. Больна одна особа, которая играетъ важную роль въ нашемъ кружкѣ — погода, и то жестокою болѣзнью, водяной, а страдаемъ отъ нее мы всѣ, въ самомъ дѣлѣ, что за ужасъ! Я не знаю что наконецъ въ дождь можно сдѣлать. Вскорѣ по пріѣздѣ нашемъ сюда пріѣхалъ къ намъ Щепкинъ погулять, а все время дождь лилъ ливмя, потомъ недѣли съ двѣ простояла чудная погода, мы съ бѣшенствомъ наслаждались ею, всѣми возможными манерами, всѣ, даже Сашка, даже я купались по нѣсколько разъ в день, и какъ акриды жили въ травѣ, потомъ снова ливень и мы снова какъ мокрицы чуть, чуть ползаемъ въ домѣ, который не защищаетъ ни отъ вѣтра, ни отъ воды. Не смотря на то, время летитъ быстро, я до того здарова что могу читать въслухъ и читаю до обѣда, обѣдаемъ мы здѣсь въ 2 часа, отдохнешь, разгуляешся, побранишь опять таки погоду и — вечеръ, вечеромъ Александръ читаетъ намъ въ слухъ, а вотъ ужь и 11 часовъ, ужь и спать хочется, — завтра день какъ нынче и такъ дальше. Видно не надежна надежда видѣть тебя здѣсь моя душка? А какъ бы мы были тебѣ рады, какъ бы мы попотчевали тебя и тѣмъ и семъ — что только есть въ печкѣ, въ погребѣ и въ душѣ! —
Чудное дѣйствіе имѣетъ деревенская жизнь, пріѣхавши сюда ты не скоро бы узнала кто сынъ, кто отецъ, кто мать, кто дочь, Сашка растянувшись на горкѣ собираетъ хорошенькіе камушки, а тамъ Лиза бѣжитъ «ахъ посмотрите, какой я нашла!» — «Нѣтъ мой лучше» — говоритъ Машинька, — «Лиза, дай мнѣ» проситъ Сашка, начинается обмѣнъ, споръ и т. д. Право, злоба, коварство, хитрость и всѣ городскіе принадлежности и снаряды складываются въ сохранной ящикъ, изъ которого хоть бы хотѣла достать какой нибудь инструментецъ — не возможно, ключа нѣтъ! А какъ подъѣзжаешь къ городу, ужь отъ запаху однаго такъ самъ собою и отпирается и право ужь совѣстно наконецъ взглянуть на себя, еслибъ не было на свѣтѣ вотъ такихъ трубочистовъ какъ Лиза, ты и пр. право не знаю чтобъ было со мною. Пока прощай. Александръ велитъ перекрестить.
Ну да, опять таки: ты что подѣлываешь моя Таня? Помнишь насъ аль забыла?
Что Полуденскіе? Что Елизавета Иван[овна]? напиши мнѣ о её здаровьѣ, а какъ увидишь её пожми за меня крѣпко её, руку, люблю и уважаю её, благородное созданіе, воспитаніе и окружающее её исказили ее немного, но я давно перестала искать совершенства, увидавши что его нѣтъ на свѣтѣ и пока и быть не можетъ, въ [нрзб.] насъ спасаетъ отъ этой горькой истинны пристрастіе съ которымъ мы любимъ то, что любимъ на свѣтѣ, потомъ каждый опытъ въ жизни одѣваетъ слоемъ истинны душу, которой наконецъ она становится единственнымъ благомъ и достояніемъ. Да спроси душка не забудь у Ел. Ив. (М. И. вѣрно въ деревнѣ) не можетъ ли она прислать мнѣ сюда тотъ романъ Жоржъ Зандъ, который она давала мнѣ, я возвращу прочитавши, крайне обяжешь; да напиши мнѣ если нельзя — я буду просить у кого нибудь другого, намъ очень нужно. Письмо свое отошли къ Маминьке, его пришлютъ съ оказіей.
Поклонись отъ меня хорошенько Сергѣю Ивановичу.
Лиза тебѣ просила написать отъ нее что нибудь хорошенькое. Машинька кланяется.
Александръ жметъ твою руку. Напиши мнѣ, хочется видѣть твой почеркъ, хочется послушать тебя.
[Приписка А. И. Герцена:]
Сергѣю Ивановичу усердно кланяюсь, былъ ли онъ у Крюкова? и что дѣло его?
К письму 54. Щепкин — Мих. Семен., известный артист. Лиза — Елиз. Богд., жена T. Н. Грановского. Машинька — Мария Касп. Эрн, в 1850 г. вышедшая замуж за А. Рейхеля. Полуденские — близкие знакомые Герценов. Ал-др Петр. Полуденский был женат на сестре Н. И. Сазонова, Марии Ивановне.
55. T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
[13 декабря 1844 г.] Наталья Александровна Герценъ 2я извѣщая Татьяну Алексѣевну, о томъ что Наталья Александровна Герценъ 1я слава Богу здорова не смотря на неожиданное свиданіе съ дочерью сегодня въ 2мъ часу[46] — проситъ принять ее въ свое расположеніе.
До трехъ сутокъ, кромѣ чиновниковъ Медицинскаго вѣдомства, никто не допускается.
К письму 55. Наталья Александровна Герцен 2-я родилась 13 декабря 1844 г., скончалась 12 сентября (н. с.) 1936 г.
56. Т. А. АСТРАКОВОЙ [?][править]
[Май-Июнь 1845 или 1846 г.]
Пре- и пре много благодарю за справку, вы кажется не совсѣмъ правы къ причинѣ Хвощинскаго, конечно онъ не долженъ сбивать цѣны отдавая ежегодно. Я сегодня почти кончилъ съ Дивовымъ за 650 руб. домъ, вода и два раза въ недѣлю подвода, или хочется 700. Сверхъ того и Кетчеру флигель за 175. —
А. Герценъ.
К письму 56. Герцены жили в Соколове, имении Дивова. летом 1845 и 1846 гг.
57. T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Спѣшу увѣдомить васъ что вчера въ половину пятаго у насъ родилась дочь — здоровая какъ нельзя лучше, Наташа тоже здорова — однако до Четверга я у дверей часовымъ. — Новорожденная говорить что ее зовут Лизаветой.
К письму 57. Седьмой ребенок Герценов, Елизавета родилась 30 декабря 1845 г., умерла 27 ноября 1846 г. Трое детей (Иван 1-й, Наталья 1-я и Иван 2-й) прожили лишь по нескольку дней.
58. T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Мнѣ очень хочется знать о вашемъ здоровья а знаете ли отчего? Отъ того что если вы здоровы — то благомилостиво пришлите ко мнѣ солдата, о которомъ словодѣйствовали.
Нат. Ал. и
Вам кланяются 1, 2, 3, 4 дѣти здоровы — а впрочемъ кашляютъ.
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой
отъ однаго отставнаго чиновника.
К письму 58. Датируется по упоминанию о четырех детях; четверо детей было у Герценов лишь в 1846 г.: Александр (род. IS июля 1839 г.), Николай (род. 30 декабря 1843 г.), Наталья (род. 13 декабря 1844 г.) и Елизавета.
59. С. И. АСТРАКОВУ.[править]
Книги получилъ, благодарность прошу васъ получить. Я не токмо еще не прошу прислать, но и съ этими не скоро справлюсь. Впрочемъ я хвастать не стану мнѣ только нужно пересмотрѣть общія теоріи и изложенія — не болѣе. Я совершенно отсталъ отъ физики и химіи, впрочемъ и прежде органическая природа не сравненно ближе лежала къ душѣ.
Еще разъ спасибо.
В[есь] Вашъ А. Гер[ценъ]
9 Ноябр[я]
[Адресъ:]
Сергѣю Ивановичу
Астракову.
К письму 59. Предположительно может быть отнесено к 1844 г., когда Герцен работал над первыми «Письмами об научении природы» (и общей сложности работа над «Письмами» продолжалась с июля 1843 г. по сентябрь 1846 г.).
60. T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Плевать говорятъ не здорово, а потому я и но совѣтую, да и мнѣ что за радость мыться и утираться.
Въ театръ нескоро поѣдимъ,
а у васъ блины поѣдимъ,
и Мих. [?] ((Ив. [?])) и Сер. [?]. К. позовемъ на поединокъ.
Сергѣй Ив[ановичу] доношу что физика Ламе кладъ на счетъ по части теоретическихъ промаховъ.
[Приписка Н. А. Герценъ;]
Моя приписка кажется будетъ лишняя. Поѣхала бы къ П. боюсь быть лишней, развѣ съ тобой.
К письму 60. Физика Ламе — Cours de physique à l’Ecole polytechnique (1836-37). Габриель Лане — франц. математик, физик и инженер, в 1820-32 гг. работавший в России.
61. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Вы были у насъ, я предложилъ вамъ ѣхать въ ложу взятую много — вы посылаете деньги. Немножко логики, Татьяна Алексѣевна, и милосердія. Я денегъ этих невозму, потому что послѣ этаго вы будете платить мнѣ за пахитосы, а я вамъ за варенье. — Говорятъ что Вы желаете быть в долѣ на будущую[47] оперу, чрезвычайно радъ, кто въ доли тотъ платить, а кто приглашенъ — тотъ пользуется. — Истина не всегда пріятна, простите великодушно. А деньги прислать было несправедливъ
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
62. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Татьяна Алексѣевна
Сего 2 Ноября дается въ Италіанском Театрѣ il barbiero di Seviglia Россини а потому не благоугодно ли будетъ Вамъ ѣхать снами, въ такомъ случаѣ перенесите заблаговременно вашу почтенную особу въ Старую Конюшенную.
Покорнѣйшій слуга Вашъ и нынѣ и присно
А. Герценъ.
Прибавленіе № 1. Тотъ кто самъ говоритъ что сердится не опасенъ, да и видно не очень сердится. Въ вашей запискѣ тогда какъ и нынче проглядываютъ двѣ вещи изъ которыхъ одна вовсе до меня не касается, а другая вовсе касается: первая — самолюбіе довольно громоздкое такъ что оно уложенное въ вашу прекрасную душу видно снаружи, и дѣлаетъ уголки, и притомъ острые. Вторая вещь — это недовѣріе въ людямъ которые чего нѣтъ другаго, а довѣріе заслуживаютъ И что это за вѣчный переборъ, разборъ, разложеніе, анализъ — дружбы и вообще всѣ такаго рода чувства такъ мягки н нѣжны что разлагая можно всамомъ дѣлѣ или оторвать носъ или отморозить ногу. — Да это всё шутка. Вотъ то-то и есть что сквозь смѣхъ вашей шутки я вижу очень серьезный фондъ. Отдавайтесь жизни какъ она есть, принимайте людей какъ они есть — и вы будете долголѣтни на земли, даже потолстѣете какъ я.
Причина истинная всему этому — ваше частое одиночество. Не смотря на то, что я хохочу громко и похожъ на Ноздрева я имѣю сильный инстинктъ понимать чужое горе и ваше понимаю и сочувствую ему, но остерегайтесь отъ меланхоліи и чернаго взгляда. —
Прибавл[еніе] II. За Воланы колѣнопреклоненіе.
Приб[авленіе] III. — случилось у меня на щекѣ: она распухла.
[Приписка Н. А. Герценъ (внизу 1-й стр. письма, послѣ словъ «даже потолстѣете какъ я»):]
Мнѣ уже нечего прибавлять
[Къ этому Герценъ приписалъ:] за то есть что убавить.
63. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Татьяна Алексѣевна, сейчасъ сюда билеты есть, т. е. не ѣсть билеты, а ѣхать съ ними, т. е. не с ними а надѣнте что нибудь
[Адресъ:]
Т. А. Астрак[овой]
64. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Сегодня ты отдыхай. А завтре явись раньше, поѣдемъ на лекцію, обѣдай у насъ, вечеряй у насъ и къ ночи я доставлю тебя домой. —
Портреты не похожи. А я тебя люблю и уважаю.
[Приписка А. И. Герцена:]
Я жду отъ васъ копію съ Грановскихъ мордъ, которую вы то есть обѣщали.
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой
65. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Наташа съ Шушкой поѣхала прокатиться и потому отвѣчаю вамъ я сама какъ говоритъ Саша.
1) Грановскому лучше.
2) Лекціи не будетъ до Субботы.
3) Вѣроятно Наташа послѣ сей таковой прогулки можетъ скоро увидѣть васъ не смотря на зубную боль которую вы поручаете ей себе представить.
4) Вчера я былъ у Полуденскихъ.
5) Хотя и неправда что вы нечитали ни однаго письма изъ Кетчеровыхъ, тѣмъ не менѣе я записку вашу пошлю когда буду писать.
Засимъ прощайте.
[Адресъ:]
М. Г.
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой
отъ Герц[ена]
66. Т. А. АСТРАКОВОЙ [?][править]
Я только что явился въ градъ Москву какъ услышалъ траги комическое объясненіе Егора Ивановича] съ вами на счетъ дрожекъ. Это до такой степени возмутительно нелѣпо, тѣмъ болѣе, что онъ могъ только у меня спрашивать о своихъ вещахъ, — что я считаю себя обязаннымъ просить у васъ благомилостивѣйшего забвенія — и незабывать въ тоже время что онъ больной и одичалый чудакъ.
Всѣ наши здоровы, я ѣду въ 5 или 6 вѣроятно отъ Корша. —
А. Герценъ
67. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Да что вы это?
Да какъ вы это?
Да помилуйте?
Да вполномъ ли вы?
"Безъ обиняковъ, " ((у[…..]))А прошу покорно, меня лишать наливки, да какъ вамъ не стыдно передъ Богомъ, про людей не говорю. Да и маменька наливки не дѣлала, да еслибъ дѣлала что вамъ задѣло,
Меня задѣло ваше замѣчаніе
Ал. Герценъ.
[Приписка H. A. Герценъ:]
На сію минуту посылаю, то что могу, т. е. 200 р. ассигнаціями] если будетъ нужно еще, скажи, доста[ну] тогда доставлю и еще. — Постараюсь быть у тебя, и хочется вѣдь, да разныя разности, буду скоро. А тебя и не прошу коли нельзя. За наливку земно кланяюсь.
всѣ здаровы, дѣти цалуютъ тебя.
68. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Наташа гуляетъ, а азъ многомерзкій дома и полагая что есть что либо нужное прочелъ записку. Конечно нечего и думать о сырой прогулкѣ — подождемъ сухотки.
А. Гер[ценъ]
14 Сен[тября] [?]
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраховой
Отъ чего же вы такъ рѣдки. —
69. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Ты моглабы неповѣрить, но вѣрь, что и я хотѣла сегодня же послать тебя провѣдать, соскучилась о тебѣ. А я сегодня, завтре и всѣ слѣдующіе дни и ночи (пока Богъ грѣхомъ терпитъ) дома. Жду тебя завтре.
Саша приготовилъ тебѣ шеколадную конфетку и посылаетъ ее.
И такъ до свиданья!
[Приписка А. И. Герцена:]
Нѣтъ не лѣнь, а вопервыхъ кашель остановилъ меня. — И что это вы рѣшитель[но] нападаете на меня, я завтра предложу десять оправдательныхъ пунктовъ, изъ которыхъ девять противъ меня.
70. Т. А. АСТРАКОВОЙ.[править]
Если Вы не имѣете отвращенія Татьяна Алексѣевна и законной причины то не приѣдите ли къ намъ обѣдать. Наташа поручила мнѣ написать уже лежа въ постелѣ иначе она сама поставила бы за осчастливленную честь самолично васъ звать. — Мы собрались всѣ сегодня на дачу, не удалось и вмѣсто дачи обѣдаемъ.
Если и М. Г. отецъ Сергій не имѣет отвращенія то сіи строки относятся и къ нему.
8 Мая
9 часовъ утра.
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ Астраковой
71. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ.[править]
Всѣмъ соборомъ благодаримъ тебя Таня, благодаримъ! Право это очень любезно съ твоей стороны. Саша сидитъ возлѣ меня и говоритъ что тебѣ надо послать пятачёкъ и чтобъ написать тебѣ чтобъ ты непремѣнно пріѣхала уже и почѣму теперь не сама пріѣхала (вѣдь ужь вѣрно встала?) а прислала. Уступаю его не отступной прозьбѣ писать къ тебѣ.
Правда, что К[етчеръ] уродина, но хороша и я — съ мѣсяцъ тому назадъ онъ поручилъ мнѣ передать тебѣ его переводъ и мнѣ теперь только пришло въ голову. Я истинно съ собою возлѣ тебя провожу время съ наслажденіемъ, приходи когда можно.
Не слишкомъ впрочемъ ты сильна въ математикѣ — 5 к. лишнихъ.
Твоя N.
[Приписка А. И. Герцена:]
Я потому пишу о моей благодарности карандашомъ чтобъ не замѣтно было что Вишневка не въ бутылкѣ, а въ уважающемъ Васъ А. Гер[ценѣ]
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Петруши нѣтъ, благодарю за него.
ПАРИЖ, РИМ, НИЦЦА, ЖЕНЕВА[править]
1847—1861[править]
72. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Дай-ка мнѣ твою руку Таня, сядь сюда поближе, побесѣдуемъ. Ну что дѣлается у васъ? Здарова ли ты, грустна иль весела? Скажи мнѣ все другъ, (какое это смѣшное слово! какъ неопредѣленно его значеніе, ну да ты опредѣли его посвоему, такъ и будетъ хорошо) и я все пойму, болѣе чѣмъ пойму вотъ те Христосъ!
А ты думала, что ужь я и по Русски разъучилась — нѣтъ, видно свой своему поневолѣ другъ, иногда такъ живо вспомнится, что дрогнешь какъ отъ электрическаго удара. Особенно твой образъ (надѣюсь что непримешь за комплиментъ) какъ то ярче другихъ является передо мною; оно вѣдь можетъ и неудивительно, можетъ твоя симпатія, — или нѣтъ, вздоръ, симпатіи не существуетъ, пустое слово, — твоя привязанность (это посущественнѣе!) во мнѣ ((ярче)) крѣпче другихъ… должно быть такъ, а можетъ и нѣтъ, — дѣло въ томъ, что иной разъ перебирая прошедшее въ головѣ — съ отрадой, съ довѣріемъ, нѣтъ мало, съ увѣренностію пріостановится на тебѣ да ужь небудетъ ли объ этомъ?…. Тебѣ вѣрно хочется новаго, а это все старое, такъ новаго? Новое Другъ мой такой широкой волной хлынуло въ грудь, и такая въ немъ смѣсь, такое разнообразіе, такая бездна впечатленій, что я не могу найдтись. Погоди, дай пожить побольше, не смѣю говорить такъ скоро, еще мало видѣла. Шумъ, движенье (не могу назвать это жизнью, даже дѣятельностью) невообразимы, на каждой точкѣ города будто средоточіе жизни (матерьяльной), остановится да посмотрѣть — въ головѣ закружится. Учтивость — безконечная, для васъ все сдѣлаютъ изъ учтивости, пожалуй и обманутъ и украдутъ изъ учтивости, ну право кажется здѣсь умереть придется изъ учтивости, намъ не по натурѣ что то эта учтивость, мы люди дикіе, простые, хотя и у насъ её довольно, да ужь все не до такой возмутительной степени. А что касается до чувства у тронь поглубже такъ ужаснется какая пустота, какая пустота! — Но только Таня, не забывай что я мѣсяцъ въ Парижѣ, что я только въ двухъ Театрахъ была, а ихъ двадцать, и каждый особенно выражаетъ особенную сторону Парижа, каждый день они биткомъ набиты, отъ 6 часовъ до 12, а иногда и до часу, можно изъучить потребности публики; была я въ Національномъ Театрѣ, тамъ вотъ ужь нѣсколько мѣсяцовъ кряду представляютъ французкую революцію, которая продолжается 7 часовъ къ ряду. Театръ полонъ ремеслениками, работниками, въ блузахъ, женщины бываютъ тамъ даже съ грудными дѣтьми, говорятъ, хохочатъ, кричатъ, тутъ беретъ за живое и тутъ хорошо. Другой Театръ — тутъ общество повыше достоинствомъ (или недостоинствомъ?) одѣты ужь всѣ приличнѣе, и неотводя глазъ смотрятъ и восхищаются всѣми сальностями и двусмысленностями, которыя происходятъ на сцѣнѣ; смѣешся, потому что въ самомъ дѣлѣ смѣшно, и грусть беретъ и слезы навертываются — имъ мало еще тѣхъ пошлостей и гадостей, которыми полна ихъ ежедневная жизнь, семь часовъ къ ряду, не сходя съ мѣста они восхищаются ими въ Театрѣ — Это страшно пойду во всѣ Театры, хочу все видѣть, все знать, на той точкѣ знакомства, на которой я теперь съ Парижемъ — безотрадно. Ты идешь по улицѣ и нм чего не видишь кромѣ страшной роскоши, всѣ нижнія этажи домовъ безъисключенія заняты магазейнами, и все это биткомъ набито, нетолько необходимыми вещами, а еще кажется больше предметами роскоши, а возлѣ, тутъ же на ступенькѣ — бѣдная женщина съ ребенкомъ падаетъ въ судорогахъ отъ голода фунтъ хлѣба 30 сантимовъ стоитъ, сантимъ здѣсь тоже что у насъ копѣйка, потому что деньги здѣсь дороже, фунтъ мяса меньше нѣтъ какъ 80 сантимовъ, дрова продаются на вѣсъ, 600 фунтовъ хорошаго дерева 21 франкъ. Можешь себѣ представить въ какомъ положеніи низшіе классы и что съ ними зимою а зима здѣсь должно быть препорядочная, потому что до сихъ поръ я не иначе хожу какъ въ ватномъ платье и въ ватной мантильи, а дома такъ просто не согрѣешся, печей нѣтъ, каминъ грѣетъ только тогда пока сидишь передъ нимъ. — Я думаю недѣлю спустя пишу тебѣ опять, теперь я какъ то болѣе въ мирномъ расположеніи, гдѣ причина, во мнѣ иль въ городѣ — право незнаю, да объ этомъ послѣ, вѣрно тебя на сію минуту болѣе интересуетъ то что до меня касается — а будто Парижъ, Вольтеръ и т. д. не равно тебѣ интересны, будто — да объ нихъ найдется кому повысказать, а обо мнѣ ужь никто нескажетъ. А неправдали подъ часъ какъ страшно становится Таня какъ подумаешь, что никакою силою не льзя тебѣ узнать, что дѣлается въ настоящее время съ близкимъ человѣкомъ, ни объ немъ узнать, ни о себѣ дать вѣсти … тяжелый камень ложится на грудь. Ну а мы поживаемъ хорошо! Я хожу безъустали, видаемся часто съ знакомыми, все такіе хорошіе люди, наслажденье! (Какъ говоритъ Аненковъ). Да, Таня, то бываетъ привязанность, это не замѣнимая, неотъемлемая собственность, и какое щастіе, безконечное щастіе, съ полною увѣренностію сказать — это мое! Бываетъ другаго рода наслажденье, это когда можешь, не вводя въ разчетъ своей личности, — подойти къ человѣку просто и свободно протянуть ему руку съ уваженьемъ и довѣріемъ. Я познакомилась здѣсь съ Боткиной, она очень хорошая и добрая женщина. — Видаемся съ Полуденскими, онѣ мнѣ кажется стали лучше здѣсь, Ел[изавета] Ив[ановна] вспоминаетъ о тебѣ, огорчается что ты ей не отвѣчаешь. Коля, Маша и Луиза Ив[ановна] пріѣхали ужь недѣли полторы сюда и посѣлились возлѣ насъ. Маша скучаетъ, потому что у нее все еще нога болитъ, так жаль ее бѣдную. Колю смотрятъ доктора, но еще не рѣшили, ((что)) ес[ть]ли возможность возбудить нервъ, онъ становится съ каждымъ днемъ милѣе, уменъ поразительно. Дѣтямъ здѣсь раздолье, наша квартира на Елисейскихъ Поляхъ, возлѣ дома бульваръ и роща, но погода все еще не установится. Напиши хоть ты Таня, что дѣлается съ нашими друзьями, что Грановской? Пожми ему отъ меня руку, и скажи, да нѣтъ, ни чего не говори…*
[Приписки по краямъ письма:]
* а меня удивляетъ какъ ни въ комъ нѣтъ потребности хоть слово сказать въ отвѣтъ на нѣсколько писемъ Александра. Не постижимо! Марья Ѳедоровна жметъ тебѣ и Сергѣю Ивановичу руку. Машенька просила написать отъ нее много поклоновъ и привѣтствій.
Мнѣ такъ хочется знать о тебѣ, о всѣхъ васъ милые, молчаливые друзья! Пиши Таня.
Сергѣю Ивановичу жму крѣпко, крѣпко руку.
[На отдѣльномъ листкѣ:]
Напиши пожалуста, что Щепкинъ, Николай Михал.? Бапстъ, что Рѣдкинъ, не слышно объ немъ, что Кавелинъ? По спокойнѣе ли Кетчеръ? Поклонъ отъ насъ тѣмъ, кому ты думаешь, что это можетъ быть пріятно, а я всѣхъ помню и люблю, — Ахъ Таня, Таня … прощай, обнимаю тебя крѣпко, крѣпко. — будь хоть ты отвѣтомъ на все, что я посылаю Россіи, —
[Приписка А. И. Герцена:]
Что же мнѣ остается прибавить, Гда Астраковы, къ такому полному отчету? Пишите на о Москвѣ и знакомыхъ, иной разъ хочется смертельно сквозь шумъ и гамъ услышать издали знакомый голосъ. — Адресъ къ намъ на имя Турнейсена, отдай Г. [?] Ценкеру, онъ доставитъ, я не франкирую своихъ писемъ оттого что франкировать и затруднительно и не такъ вѣрно, а потому и васъ покорно прошу не франкировать. Прощайте.
3 Мая/24 Апрѣля 1847. Парижъ.
К письму 72. Коля — глухонемой сын А. И. и Н. А. Герценов, род. 30 дек. 1843 г., утонул при кораблекрушении 16 ноября (н. с.) 1851 г. О нем см. М. К. Рейлель, «Отрывки из воспоминаний», М. 1909, стр. 30-31, 38, 66-72. Ср. «Лит. Наследство», т. 61, М. 1953, стр. 306—316.
73. М. Ѳ. КОРШЪ, А. И. и Н. А. ГЕРЦЕНЫ, САША ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАЛОВОЙ[править]
№ 6
[М. Ѳ. Коршъ:]
И не знаю какъ благодарить васъ, моя добрая, моя умная Татьяна Алексѣевна! въ письмѣ вашемъ видно столько радушія и столько пониманья, что сердце мое возрадовалось. Обо всѣхъ, обо всѣхъ вы написали. Правда, что наши, и въ особенности мои, лѣниться. Ежели бы чужіе люди не давали мнѣ знать о нихъ, то я бы не знала живы они или нѣтъ. Елиз[авета] Богд[ановна] писала два раза, Грановской также писалъ, Боткинъ также; а Евгеній ни разу. Я знаю, что это не отъ недостатка любви, а совсѣмъ тѣмъ мнѣ это какъ-то больно. Но Sophie я не пѣняю, Елиз. Богд. писала мнѣ, что она изорвала нѣсколько писемъ, дожидаясь приписки Евгенія, и это естественно. Мнѣ иногда очень хочеться написать имъ, да подумаю, подумаю: вѣдь не получу отвѣта, и отложу письмо въ сторону. — Когда будете у нихъ поклонитесь имъ отъ всей души и разцѣлуйте Ѳедю и Сашу. Не можете представить какъ часто я вижу этихъ ребятишекъ передъ собою. Простите, что такъ долго толкую объ этомъ, что у кого болитъ, тотъ о томъ и говоритъ.
Теперь скажу я вамъ, что сначала Парижъ произвелъ на меня самое невыгодное и тяжелое впечатлѣніе, но чѣмъ болѣе вживаюсь, тѣмъ болѣе сознаю его достоинства. Хотя есть все таки многое, что весьма непріятно поражаетъ нашего брата, провинціала. Въ Парижѣ развивается страсть къ деньгамъ, понимаешь, что за деньги можно имѣть много наслажденій. Мнѣ ужъ давно не хотѣлось имѣть ни какихъ нарядовъ и вещей, а здѣсь признаюсь иногда зависть рождается. И того и другаго желалъ бы. Чувствую, что глупо, да что дѣлать такъ все хорошо, что не совладѣетъ съ собою!…
Какъ рада я, что вы поживаете дружно, видаетесь часто. Когда-то увижу я всѣхъ васъ. Ухъ! какъ будетъ мнѣ весело въ этотъ день! Жму вамъ крѣпко руку и имѣю честь доложить, что я совсѣмъ здорова, кромѣ головныхъ болей, которыя вѣроятной останутся у меня до гробовой доски. Всей душей ваша,
Сергѣй Ивановичь, отецъ родной, благодарю за приписочку. Дай вамъ Богъ здоровья и чаю въ прикуску съ лимономъ за то, что не забываете приживалку. — Будьте здоровы, веселы.
Поклонитесь всѣмъ друзьямъ нашимъ. Любинькѣ скажите, что я не получила ее письма, и что очень объ этомъ жалѣю и хоть у нее и прошла охота писать ко мнѣ, а я всетаки напишу ей. Какъ жаль мнѣ и ее и Юлиньку, поцѣлуйте ее за меня.
[А. И. Герценъ:]
Скажите Михаилу Семеновичу — что я потому не писалъ ему 2 [го] письма что намѣренъ о театрахъ здѣшнихъ написать для печати. — Да хочетъ ли онъ чтобъ я ему передѣлалъ Chiffonier-Fiat — и возможно ли у насъ ее поставить — она растянута — но я составилъ планъ какъ не искажая сдѣлать пьесу и короче и лучше. Книжку я думаю можно достать, здѣсь ихъ вездѣ продаютъ по франку. Скажите ему что Фредерикъ Леметръ удивителенъ. Доселѣ Парижъ всякой день ходитъ смотрѣть его въ этой пьесѣ. Мlle Schцpping здѣсь. — Цалую и обнимаю и здравія желаю.
[Саша Герценъ:]
Таня цалую тебя и скажи Серьгею, что я приду тачить кубары чересъ два года тоесь я чересъ два года выеду а приеду въ два года съ половиной. Я приеду и прощяй.
[А. И. Герценъ:]
Вы пожалуста не огорчайтесь такой долгой разлукой, это Саша все выдумалъ, я полагаю, что въ будущую весну мы будемъ дома.
[Саша Герценъ:]
Наташа кланиетца. А Коля цалуетъ всехъ васъ.
[H. A. Герценъ:]
Машенька благодаритъ тебя и Сергѣя Ивановича] за вашу память, поручила написать вамъ много поклоновъ, тебя благодаритъ за то что написала о Еленѣ, её это встревожило и возмутило её. Вѣроятно Машенька напишетъ тебѣ о ихъ житье бытье, такъ ужъ я лучше напишу о чемъ нибудь другомъ. Какъ мы превосходно провели душка 8 Мая, съ утра приходили, обѣдали иные, вечеромъ сошлись къ намъ всѣ здѣшніе друзья, Рейхель — милѣйшій человѣкъ и превосходный музыкантъ — игралъ всю ночь на фортепіано, вотъ и три, и четыре часа утра, солнце встало, вотъ и шесть, и семь…. въ 8 всѣ пошли въ Тюльери, и воротились домой ужь въ 10 — чудная ночь! Первый тостъ былъ Кет[черу] потомъ твой вмѣстѣ съ воспоминаньемъ о Николаѣ, потомъ за всѣхъ участвующихъ въ устройствѣ нашего щастья. Пили за Гр[ановскихъ] ихъ помолвка въ этотъ день и бывало мы всегда проводили вмѣстѣ его и вырѣзывали это число на нашихъ браслетахъ; нынѣшній годъ не будетъ вырѣзано, оттого что мы не вмѣстѣ праздновали. Я отдыхала отъ этой оргіи дней пять. —
Здесь даютъ новую пьесу: Парижский тряпичникъ, т. е. человѣкъ, который только тѣмъ и живетъ, что выбираетъ по ночамъ изъ вымѣтенныхъ со дворовъ грудъ сора и нечистотъ тряпочки, бумажки и все, что только можно употребить хоть въ какое нибудь дѣло — я думаю здѣсь тысячи людей живутъ такъ и подобнымъ промысломъ, которые свѣта Божьяго невидали, зелени, не имѣли средствъ на то чтобы любить кого нибудь съ рожденья и до смерти пресмыкались — сердце кровью обливается, отъ картины на сцѣнѣ, а когда вспомнишь, что врядъ ли есть хоть одинъ домъ въ Парижѣ, въ уголкѣ котораго не влачилъ бы кто нибудь нещастной подобную жизнь — чтожь мнѣ дѣлать, что я немогу забыть все это и предатся одному наслажденью?
Я хочу прожить здѣсь еще зиму и чувствую, что съ радостію полечу въ Швейцарію, тамъ больше природы, стало меньше преступленья. — [48]
К письму 73. …я потому не писал ему 2-го письма — подразумеваемое здесь Герценом 1-е письмо М. С. Щепкину из Парижа недавно найдено и опубликовано в «Лит. Наследстве», т. 61, М. 1953, стр. 207—212. В нем Герцен обещал «в следующем письме» написать «о 'Буфе' и о Фредерике Леметре». — …написать для печати — парижским театрам, «Ветошнику» (пьеса Феликса Пиа) и Леметру посвящено третье из «Писем из Avenue Marigny», напечатанных в «Современнике» 1847 г., кн. 10-11, и затем в переработанном виде вошедших в цикл «Письма из Франции и Италии» (см. изд. Лемке, т. V; новое акад. изд. «Собр. соч.» Герцена, т. V, М. 1955). 8 мая — канун годовщины свадьбы Герценов. Парижский тряпичник — «Chiffonnier de Paris» Ф. Пиа (см. выше).
74. Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Я шелъ теперь изъ театра и всё думалъ объ Васъ, Татьяна Алексѣевна, а думалъ потому, что нахожусь подъ вліяніемъ вашего письма, за которое просто дружески цалую и не токмо руку, но васъ — рѣдко удается въ совершеннолѣтіи читать болѣе симпатическія строчки; да, ваше письмо я прочелъ съ жадностью, не смотря на китовую величину его. Пришелъ я домой, на улицѣ дождь, темнота, высокіе домы такъ страшно черны — дома спятъ, Наташа опять всё хвораетъ — я посидѣлъ, посидѣлъ, взялъ было книгу — не хочется, — налилъ коньяку — хочется, отрѣзалъ честеру — ничего, налилъ Бургонскаго — хочется, взялъ перо писать къ вамъ — хочется. Вотъ вамъ исторія предшествовавшая рожденію этаго письма.
Много разъ въ Москвѣ я говорилъ вамъ что у васъ бездна действительныхъ, жизненныхъ элементовъ въ душѣ, чѣмъ болѣе вы сосредоточиваетесь, чѣмъ болѣе вы зрѣлѣете — (это не зависитъ отъ лѣтъ) — тѣмъ ярче обнаруживается именно эта жизненная, здоровая натура. — Я помню ваши письма когда васъ поразило страшное несчастіе — ваши письмы были писаны со стономъ и слезами, но это былъ стонъ груди полной силы и несбивался на хныканье романтизма — которое есть уже утѣшеніе. Тогда то я понялъ васъ — послѣднее письмо каждой строчкой подтверждаетъ это, даже замѣчаніемъ о грубой привязанности къ матеріальнымъ удобствамъ мущинъ и о Сашиномъ воспитаніи — причемъ образцами зла и порчи вы поставили меня и Корша — да это ей Богу безконечно мило. Но вѣдь я здѣсь сталъ умнѣе, здѣсь жизнь иначе устроена. И такъ дайте Вашу руку или лучше ухо — чтобъ слушать много болтовни.
Вопервыхъ ни слова о всемъ здѣшнемъ. На это у меня другія письма, вы ихъ скоро прочтете въ Современникѣ — два готовы, а третье пишется. Я хочу говорить только объ васъ и объ насъ. — Учтивость заставляетъ сначала говорить объ васъ. Скажите Грановс[кому] что я получилъ статьи его о Хомяковѣ и ужасно радъ что онъ началъ печататся, статьи написаны прекрасно — преблагородно и я незнаю какъ Мельгуновъ могъ найти въ нихъ что нибудь слишкомъ рѣзкое. Но признатся надобно и втомъ что эта полемика много теряетъ будучи читаема въ Парижѣ — здѣсь ужасно быстро привыкаешь къ журнальной перестрѣлкѣ иными зарядами; ((Но)) во всякомъ случаѣ душевное спасибо за присылку, такъ весело и отрадно получать вѣсточки и статейки — кстати Павлова письма длинны и вялы. Съ особеннымъ удовольствіемъ мы здѣсь читали въ Соврем[енникѣ] статьи Мельгунова — ихъ очень живой предметъ и стремленіе перенести въ печать творящееся около очень хорошо. Кавелина цалую хотя бы онъ былъ и въ Давыдковѣ, можетъ Сергѣй Ив[ановичъ] изобрѣтетъ послѣ проводниковъ звука проводники поцалуевъ и вдругъ эдакъ сидя на Дѣвичьемъ полѣ поцалуеть Андалузскія губки Лолы Монтесъ — а что вѣдь самъ перепугается? — Его — т. е. Кавел[ина] — статьи при дамахъ читать нельзя, все ругательные слова да еще Казацкія — а храбро онъ разбиваетъ отрыжку нашей старой исторіей въ испорченныхъ желудкахъ. Что Антонина Ѳедоровна — ее я часто вспоминаю глядя на француженокъ, вней даже черты лица французскія, а ужъ о живости и говорить нечего, поклонитесь ей да спросите что она по прежнему за галстухъ закладываетъ или нѣтъ; поклонитесь Любовь Ѳедоровнѣ — она всё больна, точно ее судьба носилась у меня передъ глазами когда я писалъ о женщинѣ въ Капризахъ и Раздумьи — гораздо до событья женщина вездѣ еще прижата — здѣсь для того чтобъ веселится и пользоватся жизнью надобно небыть замужемъ. — Коршу передайте мою радость что по разнымъ вѣстямъ я болѣе и болѣе вижу что въ М[осковскихъ] В[ѣдомостяхъ] и полемика и раздолье такое что чудо, что нѣкогда писать. — О неписаньи я разъ на всегда отпускаю всѣмъ и каждому лѣнь писать, говорю объ этомъ по моей привычкѣ говорить обо всемъ — и боюсь какъ огня однаго что именно въ силу этихъ упрековъ и замѣчаній принудилъ себя писать — что будетъ и глупо и ненужно. Достоинство вашего письма и Кавелинскаго именно въ томъ что вамъ труднѣе ((будетъ)) было бы[49] не писать нежели писать. — А Васил[ій] Петр[овичъ] не понялъ что Нат[ашѣ] могло быть грустно въ первомъ разгромѣ Парижской жизни и во время голода здѣсь? Такъ онъ пожалуй и на меня въ гнѣвѣ за мое письмо о буржуази къ Мих[аилу] Сем[еновичу]. — О Гюльемъ Пьер Собрано-Пантарыльевъ — а вышел всё таки съ архи-Костромскимъ окончаніемъ. — Сильно грустно бываетъ минутами.
Теперь къ намъ. Мар[ія] Касп[аровна] неговорить иначе какъ по Итальянски, Мар[ія] Ѳед[оровна] — какъ по Парижски. Имъ въ этомъ способствуетъ необычайно первой мой камердинеръ Емиль — из Кенигсберга, а второй нашъ поваръ Costanr tino Gregorio — изъ Bagni di Lucca — Саша началъ говорить разомъ на общемъ Европейскомъ языкѣ — мечта Лейбница сбылась, это служитъ мнѣ залогомъ что онъ невыучится ни на одномъ; за то будетъ акробатомъ — я его посылаю въ гимнастическую залу, (а всамомъ то дѣлѣ надобно замѣтить что онъ сдѣлалъ невѣроятные успѣхи во француз. языкѣ). Но что касается до языковъ самое лучшее это разговоръ Емиля съ поваромъ, у нихъ нѣтъ ни однаго общаго слова и потому одинъ скажетъ «Комъ са, комъ са — мсье» и Италіянецъ отвѣчаетъ «Capisco, Capisco, мсье» — и несетъ воду когда надобно огня, молока когда надобно вина (я бы ни слова несказалъ, еслибы было обратно). Еще есть у насъ горничная Мelle Elise[50] — слишком хороша собой, до того что мнѣ совѣстно. Кстати къ Елизѣ — пожалуста напишите что Матрена у Корша ли, я не могу себѣ представить чтобъ воротившись я не нашелъ ее подъ окошкомъ въ первой комнатѣ. — Разумѣется вамъ нѣтъ никакой необходимости говорить объ этомъ Рѣдкину. —
— Письма ни подъ какимъ видомъ нефранкировать, а то вы свяжете меня здѣсь. — Ну прощайте, пойду въ Сергѣй Ивановичу. — Вотъ еще что: по общему суду дамъ и дѣвицъ борода ко мнѣ очень пристала[51].
Ну что почтенный Кондукторъ дилижанса на луну? Я какъ то на дняхъ ѣздилъ въ С. Жерменъ по атмосферической дорогѣ — ѣхать хорошо, но устройство стоило необъятныя суммы. Не слушайся Кавелина, въ чисто ученой статьѣ до слогу дѣла нѣтъ, вѣдь ее не станутъ же читать дамы — пиши, или пусть онъ вмѣстѣ съ тобой поправляетъ[52]. Жаль, смерть жаль что твои усилія не имѣютъ достодолжнаго круга, это не то что бодливой коровѣ богъ рогъ не даетъ, у тебя рога механики отличные — да бодать некого. Но мой совѣть — занимайся пока есть какая нибудь возможность; да неужели ты неможешь встрѣтится хоть съ фабрикантами — которые чего нѣтъ другаго, а не въ обиду Кавелину будь сказано поймутъ разницу воду подымать болѣе нежели на 32 фута — стѣмъ напр. чтобы носить ее по лѣстницѣ на Ивана Великаго въ ведрѣ. Ахъ ты эдакой такой Константинъ Дмитріевъ — что мнѣ съ тобой со К. Д. дѣлать? Впрочемъ вѣдь и Астраковъ въ свою очередь не смыслитъ ничего въ исторіи правовѣденія — даже незнаеть о царѣ Душетѣ и о в и не-тѣ. — А не одинъ бы грошъ далъ чтобъ васъ здѣсь увидѣть, истинно дорого бы далъ — да и вы бы не очень плакали провести здѣсь день, другой, чтожъ Городокъ — ничего себѣ, такъ какъ слѣдуетъ.
12/1 Іюня.
[Приписки по краямъ письма:]
Жду сюда Бѣлинскаго — он, говорятъ, — так Фроловъ пишетъ — очень плохъ. Анненк[овъ] поѣхалъ къ нему.
Коршу скажите что я можетъ съѣзжу въ Лондонъ съ Иваномъ] Павловичемъ] — который всѣмъ кланяется.
Полуд [енскихъ] почти невидаю. Но ихъ братъ дѣйствительно замѣчательный человѣкъ, на него много лгали, я вижу его житье и всякой день видаюсь — онъ въ конце Іюля увидится съ вами.
Цалую Ѳедю — помнитъ ли онъ Селцена, и крестника — и жму руку ихъ Мамашѣ. —
К письму 74. Другие письма — «Письма из Avenue Marigny» (см. прим, и письму 73). — Статьи его о Хомякове — «Письмо из Москвы», в «Отеч. Записках» 1847 г., кн. 4, я «Ответ г. Хомякову», в «Моек. Ведомостях» того же года. Обе статьи вместе с возражениями А. С. Хомякова перепечатаны в «Сочинениях» T. H. Грановского, 1856, т. II, и в поздн. изд. Полемика велась о передвижениях племен в V—VI вв. Павлова письма — «Письма Н. Ф. Павлова к Н. В. Гоголю» в «Современнике» 1847 г., кн. 5, по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями». Статьи Мельгунова — А. Н. Мельгунов поместил в «Современнике» 1847 г., за подписями Л., Н. Л-ский и анонимно, шесть статей («Иван Филипович Вернет, швейцарский урожденец и русский писатель» (во 2-й кн.), «Несколько слов о Москве и Петербурге» (в 3-й кн.), «Современные заметки» (в 4-й кн.), «Московские новости» (в 5-й кн.) и др. Ср. А. И. Кирпичников, «Между славянофилами и западниками», «Русск. Старина», 1898, кн. 12, стр. 572—574). Его — т. е. Кавелина — статьи — Герцен, вероятно, имеет в виду главным образом «Взгляд на юридический быт древней России», напечатанный в «Современнике» 1847 г., кн. 1. — Антонина Федоровна — гена К. Д. Кавелина, Любовь Федоровна — жена Н. И. Крылова (обе — рожд. Корш). — Корш — Евг. Федор., брат Марии Фед. Корш, один из ближайших друзей Герцена. — Васил. Петр, и Гюльем-Пьер Собрано Пантарыльев — В. П. Боткин. — Письмо о буржуази — письмо Герцена в М. С. Щепкину, опубликованное в т. 61 «Лит. Наследства» (см. прим. к письму 78). — Атмосферическая дорога — «Сен-жерменсная дорога не достигает самого города Сен-Жермена по причине большой крутизны на малом пространстве; ныньче на этом пространстве устроивается атмосферическая железная дорога, нетребующая таких отлогих скатов; последний, самый крутой скат ее в десять раз круче предела» (из заметки в «Смеси», «Отеч. Записки» 1846 г., кн. 12). Краткое описание атмосферической дороги, построенной на 19-километровом участке дороги Париж! — Сен-Жермен, см. «La Grande Encyclopédie», vol. IV, p. 468—469. Ив. Павл. — Галахов, фурьерист, бливкий приятель Герцена, не забывшего его в «Былом и думах» (гл. XXIX, «Наши»); в 1847 г. они часто видались в Париже, затем в Италии. О Галахове см. в книге М. О. Гершензона «История молодой России», М. 1908.
75. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Здраствуй моя Таня, здраствуй мой милой, добрый другъ! Странная вещь письмо. Раздумается, захочется увидѣть, захочется поговорить — думаешь ну вотъ писать, писать — а перо возмешь, опять раздумается и не хочется писать. А получать письма ужасно какъ весело, особенно такія письма как твои, Александръ каждый разъ отъ нихъ въ восторгѣ. — Въ прошломъ письмѣ я забыла тебѣ написать, что въ то самое время какъ ты потѣряла мой браслетъ, я потѣряла твой лорнетъ, мнѣ было ужасно, ужасно его жаль и твоя потѣря нѣсколько утѣшила меня. Мнѣ такъ досадно, что я не хочу себѣ покупать другого. —
Недѣли три мнѣ все что то не посебѣ, опять страшная усталь, разслаблѣніе, началась и простуда, — едвали мы останемся здѣсь зиму, я думаю мое существованіе здѣсь въ холодъ будетъ жалко, потому, что домы устроены для жару. Докторъ мой совѣтуетъ ѣхать въ Ницу, въ началѣ октября, но тамъ говорятъ скучно очень будетъ для Александра] и я думаю, мы поѣдемъ въ Палерно, я рада буду уѣхать отсюда на зиму. — На дняхъ проводили мы Галахова[53] въ Бокардъ, онъ будетъ тамъ лѣчится холодной водою, чѣмъ болѣе узнаю его жену тѣмъ болѣе она мнѣ нравится, она не хороша и немолода, ровестница намъ съ тобой, но существо недюжинное. Аненковъ уѣхалъ къ Бѣлинскому и пишетъ что нашелъ его не въ отчаянномъ положеніи, обѣщаетъ притащить его сюда, я буду ужасно рада имъ, теперь мы что то сиротливо здѣсь живемъ. А должна тебѣ сказать правду Таня, безконечно уважаю умъ Саз[онова] всегда слушаю его съ большимъ удовольствиемъ, но задушевнаго то нѣтъ —
Сегодня Сашѣ минуло восемь лѣтъ, как хочешь, а право моя жизнь все болѣе и болѣе поглощается ихнею жизнью, и мнѣ недурно.
(([Нрзб.])) Іюля/Іюня 22/3. Давича утромъ получила твое письмо отъ 9/22 Іюня а теперь — Только что принялась вчера писать тебѣ, пришли, помѣшали. Вопервыхъ благодарю тебя за это письмо, какъ за наисильнѣйшее доказательство твоей дружбы; Таня! Досадно что тебѣ то не такъ сладко доказывать дружбу такимъ образомъ, очень досадно — взялъ бы иногда весь земной шаръ да и истолокъ бы его въ ступѣ, чтожь это, наука то, начтожь она, до сихъ поръ химики неумѣютъ сболтать масла сводою, масло все масло и поверху плаваетъ, а вода все вода…. Ну да дѣло въ томъ, что Александръ взялъ на себя обдѣлать это, сидитъ и пишетъ теперь въ Москву. Одинъ упрекъ сдѣлаю тебѣ, зачѣмъ такое длинное предисловіе ты написала? —
Объ краскахъ все узнаю, живописца знакомаго нѣтъ, спрошу въ Магазейнѣ. —
За что это ты Александра то разбранила, я думаю тебѣ совѣстно послѣ этаго было читать его письмо? —
«Потеплѣе ли у насъ? Повеселѣе ли (([нрзб.]))?»…. Лѣто ужъ вѣрно у насъ началось преждѣ вашего. А на послѣдній вопросъ, преждѣ чѣмъ отвѣтить, я бы спросила тебя, что такое ты называешь весельемъ? Но случилось такъ, что я отвѣчала[54] преждѣ чѣмъ ты спросила. Съ каждымъ днемъ мнѣ здѣсь становится ловчѣе, кажется бы съѣздилъ туда и сюда, и опять бы воротился въ Парижъ, и на Ал[ександра] мнѣ досадно, что онъ мало пользуется имъ, почти ни съ кѣмъ незнакомится, до 4 часовъ съ утра работаетъ, потомъ сходитъ погулять — не погодамъ, а почасамъ дѣлается домосѣдомъ и семѣйнымъ человѣкомъ такъ что ужь я имѣю маленькую надежду привезти вамъ почтеннаго старца. — Продолжаемъ осматривать Парижъ, да я думаю полжизни проживешь и все будешь осматривать. Внутреннею моею жизнью я все болѣе и болѣе довольна. Теперь время идетъ еще скорѣе, я тоже учусь съ Сашей по французки, потому что мы сравнялись съ нимъ въ знаніи, а ужь отставать то мнѣ нехочется. Я чувствую постепенное возрожденіе себя; это не возвращеніе къ юности, мечтательной, въ розовомъ платье изъ дымки, съ крылышками бабочки, нѣтъ, это сила ((зрѣлости)), твердость, сознаніе, ясность зрѣлости. Веселится жь я не могу я думаю нигдѣ и никогда, да и кто изъ насъ можетъ веселится теперь?… На каждомъ шагу видишь, съ одной стороны богачь, который умираетъ отъ объядѣнія, съ другой голодная смерть…. и до послѣднѣй струны жизни подобная дисгармонія, веселись кто можетъ! —
Марьѣ Ѳ[едоровнѣ] передала твой поцалуй, а Машенькѣ не могла потому, что они еще не возвращались изъ Лондона, куда поѣхали около двухъ недѣль тому назадъ, на это время Коля переселился къ намъ и ты не можешь себѣ представить что это за чудный ребенокъ, поразительный умъ, грація и доброта, я ненадѣюсь чтобъ онъ сталъ слышать, мнѣ кажется все это ему дано възамѣну. Дѣти вообще здѣсь всѣ здаровы и веселы.
Спасибо за извѣщеніе о друзьяхъ, пиши всегда. Кланяйся всѣмъ. Иногда такъ хочется взглянуть на иныхъ, въособенности тебя и Грановскаго (разборъ не по достоинству, а по положенію вашему ко мнѣ).
[Приписка А. И. Герцена:]
Ваша несправедливость ко мнѣ — меня неудивила потому что неувѣренность втѣхъ которыхъ вы любите (а я увѣренъ что любите и меня) — періодическая болѣзнь ваша. Объ деньгахъ много толковать не стану — вотъ записка къ Григорію Ивановичу —
Сергѣю Ив[ановичу] скажите что если найду 3[-й] томъ Лакруа то пришлю его съ Докторомъ Гро который ѣдитъ на дняхъ отсюда и в Августѣ будетъ въ Москвѣ. —
Скажите Кавелину что ему то грѣхъ такъ долго неписать. — Как всамомъ дѣлѣ нелѣпа ваша приписка ко мнѣ — она похожа на то еслибъ кто нибудь поставилъ мнѣ въ вину зачѣмъ у меня голубые волосы — а не русые, не смотря на то что они русые. Во мнѣ память и дружба сохраняются такъ какъ ненадобно въ совершеннолѣтіи, такъ какъ это идетъ только къ юношамъ. И вотъ теперь написавши строку къ Кавелину — всѣ такъ живо, такъ ясно стоят передо мной…. О томъ что я сижу дома — всё пустяки, я поутрамъ не люблю ходить (особенно въ Іюльскихъ жарахъ) — всё равно въ Парижѣ или въ Перми. За то съ обѣда шляюсь. Да и утромъ ходили смотрѣть на рѣчныя травли Емиля Жирардена и Дюшателя — дѣлавшіяся къ великому народованію. —
Прощайте. На дняхъ ѣдитъ Елизавета Ивановна — радуюсь за васъ.
О полученіи письма увѣдомте.
Кто вамъ это натолковалъ что мы здѣсь скучаемъ? —
[Приписка Саши Герцена:]
Таня я тебя не забылъ. Ко мнѣ ходитъ учитель и мнѣ съ нимъ весело.
К письму 75. 3-4 том Лакруа — «Traité de calcul différentiel et intégral», 1799—1800, в трех томах, важнейший и неоднократно переиздававшийся труд французского математика Сихьвестра-Франсуа Лакруа. — Речные травли Емиля Жирардена и Дюшателя — процесс редактора газеты «La Presse» Эмиля де Жирардена, разоблачившего намерение министра внутренних дел Шарля Дюшателя за взятку в 80 тыс. франков выхлопотать звание пара Франции и преданного суду палаты пэров по обвинению в клевете. Жирарден был оправдан. Ср. последние строки третьего письма «Писем из Франции и Италии»: «Тут на первом плане модная комедия „Эмиль Жирарден и продажное пэрство“. Как вспомню, как я на бенефисе Жирардена сидел в трибуне с 10 часов до половины седьмого [….] и все это в половине июня, градусов в пятьдесят жара, так и захочется опять выйти на свежий воздух…»
76. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Не нашла другаго листка, а писать хочется, пишу на клочкѣ, — все равно. Да я писала и преждѣ тебѣ, моя Таня, да первое письмо не взяли, что меня возмутило страшнымъ образомъ, другое я сама уничтожила. А твои два я получила еще въ Парижѣ,, откуда мы уѣхали по совѣту доктора для того чтобъ купать Сашу въ морской водѣ, вотъ ужь нѣсколько время у него каждый день лихорадка, докторъ говоритъ къ росту, и въ самомъ дѣлѣ онъ ростетъ невѣроятно быстро, тонокъ и высокъ ужасно, силъ нѣтъ въслѣдствіе этаго, никакіе внѣшніе средства не помогаютъ, вотъ мы и пріѣхали сюда, что то будетъ не знаю, жаръ возвращается два раза въ сутки, иногда безпрерывно цѣлый день, — вотъ тутъ и приучай къ тому, къ сему,… все бредитъ, «здаровому все здарово» говоритъ Русская пословица, а тутъ видишь вредъ отъ малѣйшаго принужденья; чѣмъ знающее докторъ тѣмъ осторожнѣе и тѣмъ болѣе совѣтуетъ осторожности. — Марья Ѳ[едоровна] и Наташа въ Парижѣ остались. Сама я здарова, беру тоже ванны теплые изъ морской воды, можетъ со временемъ будемъ и въ морѣ купатся. — А какъ море то хорошо Таня — какъ бы я желала чтобъ ты вглянула на него моя милая — За твои письма очень благодарю тебя. Пиши, пиши мнѣ, не мсти за мое молчанье, — Жму руку Сергѣю Ив[ановичу] и Владиміру Ив[ановичу] тебя обнимаю, будь здарова. Коля съ Машей и Маменькой въ Швейцаріи, осенью воротятся. Пожми отъ меня руку Кавелину, я его очень люблю и отъ всей души желаю ему хорошаго или лучшаго. —
Какъ мнѣ иногда хочется васъ всѣхъ видѣть (но не воротится), это чувство иногда даже болезненно[55].
[Приписка А. И. Герцена:]
Я хочу для того съ вами поздороватся — чтобъ простится — сижу съ позволенья сказать на берегу морскомъ въ Гаврѣ, и нахожу что море не дурно — и что я все таки васъ и люблю и кланяюсь вамъ и Сергѣю Ив[ановичу] — Я кажется писалъ ему что книги которую онъ хотѣлъ III тома Лакруа отдѣльно нѣтъ, а вмѣстѣ 100 франковъ.
[Адресъ (рукою А. И. Герцена):]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой
77. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Третьягодня воротились мы изъ Гавра и получили твое письмо, неизмѣнное копье! Сашѣ гораздо лучше, ѣду сегодня въ деревню. Да ты права Таня, величайшее щастіе дѣти! И оно растетъ съ каждымъ днемъ — Что такое Наташа — да впрочемъ всѣ, каждый въ своемъ родѣ, Саша мѣнѣе интересенъ съ перваго взгляда, его надо узнать (кому нибудь другому побоялась бы написать, станутъ смѣятся) одинъ недостатокъ — слишкомъ нѣженъ и душой какъ тѣломъ, но я надѣюсь со временемъ окрѣпнетъ, а можетъ нѣтъ, потому, что много зависитъ отъ организаціи, съ каждымъ днемъ развиваются, въ Сашѣ ужь много человѣческаго, онъ становится мнѣ другомъ. Наташа — Александръ въ маломъ видѣ, Коля истинно необыкновенный ребенокъ, при этомъ недостаткѣ — столько прелести въ немъ. Пожалуста не расказывай этаго некому, я хочу дѣлится съ тобой моимъ щастьемъ, а непрофанировать его. — За чѣмъ ты все придумываешь разныя бѣды, что всѣ разсѣеныя [?] и пр. да еще ты можетъ пріѣдешь навѣстить насъ, можетъ мы пріѣдемъ за тобой и ты прогуляешся на чистомъ воздухѣ также какъ М[арія] Ѳ[едоровна], которая тебя благодаритъ за обѣщаніе портрета, она поручила тебѣ сказать, что отъ тебя ей пріятнѣе это будетъ чѣмъ отъ кого другого, потому, что это по твоей части. Неописываю тебѣ моря, его ужь столько описывали — мнѣ хорошо было, когда я сидѣла тамъ на берегу одна одинёхонька, а оно-то колыхается, бьется о берега и пѣнится — а какъ долго смотришь въ сѣрую погоду — жаль его становится и тяжело на груди, мученикъ, столько тысячь лѣтъ работаетъ, и ни одной мысли, ни однаго теплаго вздоха, всѣ бури напрасны —
Пиши мнѣ подробнѣе о Кетчерѣ, не смотря на все, люблю этаго человѣка, люблю отъ всей души и желала бы однаго — чтобъ воскресла его вѣра въ нашу дружбу. Не ужели онъ не опомнится? Почему ты не поговоришь съ нимъ объ насъ? Мнѣ иногда такъ хочется къ нему написать, но вѣдь онъ не вѣритъ ни чему, что онъ и какъ онъ?
Можетъ быть скоро вы будете имѣть объ насъ очень вѣрныя и подробныя извѣстія. Ты восхищаешся Гр. К. — я ужь давноне разбираю тѣхъ кого люблю, а люблю просто, т. е. разбираю, да это не дѣйствуетъ на любовь.
Бѣдная Мар[ья] Ив[ановна] все нездорова и грустна, признатся не чему позавидовать въ ея положеніи, мало утѣшительнаго и въ Ник[олаѣ] для нее. Обнимаю тебя всѣми руками моега семѣйства и цалую всѣми устами.
[Приписка А. И. Герцена:]
Изъ нихъ, т. е. изъ рукъ всего семейства, двѣ мои, и очень жаль что одна изъ нихъ лѣвая, но дѣлать нечего, такая привычка — Сергѣю Ив[ановичу] было бы что посмотрѣть въ Нормандіи: тун ели безъ конца и работы по взморью въ Гаврѣ колосальные, должно быть хороши — я ничего непонялъ.
[Адресъ (рукою Герцена, поперекъ написаннаго):]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой.
К письму 77. Мар. Ив. — Полуденская, рожд. Сазонова. Николай — ее сын.
78. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Сей часъ получила твое письмо, Таня, и сей часъ же прочитавъ его бросилась писать тебѣ мой другъ, мнѣ такъ стало тебя жаль, такъ стало досадно на себя и совѣстно передъ тобой, что у меня слезы навѣрнулись и я готова на колѣняхъ просить у тебя прощенья въ томъ, что долго неписала, но какаяжь польза отъ этого раскаянья? Оно не придетъ къ тебѣ преждѣ двухъ недѣль. Такъ живо представилось твое одиночество, и твоя капризность — такъ и полетѣла бъ тебя разцѣловать и сказать тебѣ что я люблю тебя моя Таня, — о чемъ же ты горюешь? Это не иронія, а въ самом дѣлѣ я увѣрена, что сознаніе быть любимымъ сильно какъ бы то небыло должно служить большимъ утѣшеньемъ.
Вѣсть объ удаленіи Никиты ужасно насъ всехъ обрадовала, впрочемъ я была твердо увѣрена, что наши восторжествуютъ и меня [нрзб.] это дѣло не тревожило слишкомъ, вѣдь есть же предѣлъ нелѣпостямъ! Вотъ плохо-то то, что ты и всѣ вы наши милые друзья нѣтъ, нѣтъ, да похвораете, вообще отраднаго ни о комъ ни чего ты не сказала, что жь это жизнь, куда дѣватся, въ какомъ этажѣ искать квартеры? — Тамъ холодно, погреба подъ поломъ, тамъ кухней пахнетъ и нечисто, должно быть люди живутъ…. бельэтажъ дорогъ подъ крышей жарко! — Нелѣпо и нелѣпо!!!
Не могу тебя довольно возблагодарить Таня, за твои письма, они для всѣхъ насъ неоцѣнимы тѣмъ, что ты обо всѣхъ пишешь, сію же минуту перенесешся къ вамъ и будто видишь васъ всѣхъ
Спасибо тебѣ, вотъ какъ спасибо! Боткинъ Н[иколай] П[етровичъ] собирался ѣхать въ Москву, намъ жаль его было и рада я была, что вы всѣ узналибы о насъ подробно и вѣрно. Словамъ Ел[изаветы] Ив[ановны] вѣрить нечего, потому, что она вопервыхъ не знаетъ о насъ ничего, а еслибъ что и знала — такъ можетъ передать невѣрно, потому [что] не знаетъ насъ. Такъ то то, Б. хотѣлъ ѣхать, да получилъ письмо изъ Москвы, что это ненужно и остается. Бѣлинскій надняхъ уѣзжаетъ. Это путешествіе кажется непринесло ему большой пользы. — Да, въ Гаврѣ мы были и кажется я тебѣ писала о нашемъ путешествіи, у Саши тоже вѣдь было что то въ родѣ холеры, онъ бѣдняжка до сихъ поръ не можетъ оправится, вялъ, тихъ и худъ, при малѣйшей неосторожности, т. е. пахнетъ вѣтеръ или съѣстъ что нибудь, сей часъ возвращается, да только не въ такой сильной степени. Коля въ Швейцаріи, карабкается по горамъ, мы скоро съѣдимся съ ними гдѣ нибудь, я думаю въ Парижѣ не останемся зимовать, говорятъ пренепріятная погода, ѣхать въ Италію на зиму — тоже страшно, жилища говорятъ устроены еще хуже здѣшняго, полы каменные, печей и даже каминовъ нѣтъ, отъ сюда докторъ совѣтуетъ ѣхать для меня и для Саши, ума неприложишь, я уже просила Александра рѣшить это безъ меня, Ботк[инъ] и Анен[ковъ] проводятъ зиму здѣсь и тамъ, пусть рѣшатъ всѣ вмѣстѣ. А видно зима то всего лучше наша, Русская, весело вспомнить, какъ иногда катывались въ саняхъ по завѣтнымъ улицамъ. Пока я беру ванны изъ бульона съ солью, да пью какую то дрянь, я небольна, а силы мало прибавляются, мнѣ пребольно видѣть, что Саша одну участь терпитъ со мной, ужь даже и ванны то одинакіе! А какъ бы хотѣлось, чтобъ не вовсемъ былъ похожъ. То ли дѣло Наташа, какъ соловей, весела, распѣваетъ, какая сильная, крѣпкая — ну да, что будетъ то будетъ. Безъ насъ, т. е. пока мы были въ Гаврѣ, Наташа очень подружилась съ Марьей Ѳ[едоровной] я ужасно этому рада, это хорошо для нихъ обѣихъ.
Всѣ эти дни сидѣла дома, ни чего не имѣю сообщить новаго. Обнимаю тебя моя Таня. Благодарю Сергѣя Ивановича за намѣреніе писать, жму ему крѣпко и прекрѣпко руку. Ну поклонись же ты всѣмъ, — да что, это глупо кланятся, вотъ кабы можно было тебѣ показать какъ бы я желала чтобъ ты поцѣловала ихъ за меня Прощай! Твоя Н.
Я не поняла о Сатинѣ, ты пишешь преждѣ что онъ уѣхалъ в П[етербургъ] потомъ что Кет[черъ] нанялъ съ нимъ квартеру? —
[Приписка Саши Герцена:]
Цалую себя таня, что вы точите Владимиръ Ивановичь.
[Приписка А. И. Герцена:]
Сообщаю валъ выписку изъ протокола который забыла [?] Наташа. Послѣ перваго Октября[56] мы садимся въ дилижансъ и ѣдимъ въ Шалон[ъ] тамъ садимся на[57] параходъ и ѣдимъ въ Марсель, там пересаживаемся въ перепараходъ и ѣдимъ въ Геную — Ливорно — Флоренцію, гдѣ примемся думать о зимнихъ квартерахъ; до приказа отъ меня пишите всё также какъ писали къ Турнейсену. Николай Петров[ичъ] снами. —
Засимъ прощайте, кланяйтесь всѣмъ, кромѣ Елизаветы Ивановны — сплетня, старая розга — невзначай попавшаяся въ брачный букетъ.
— Разныя приложенія отъ Маріи Ѳедоровны.
— Желалъ бы еще звать Никитскіе подробности. Скажите Гранов[скому] что узнавъ сіе я того же дня, числа, мѣсяца, года, столѣтія отправился въ Palais Royal въ ресторацію Corazzo и заказалъ
Soupe en tortue
Filet de Boeuf s[auté] au madère
Sole à la Normande
Poulet à la Marengo
etc. etc. etc.
и чуть не сгубилъ Бѣлинскаго ядовитымъ обѣдомъ вчесть двухъ пріятныхъ новостей, изъ которыхъ одна непріятность Крылову.
Кавелина цалую, — а если позволите и васъ, а Сергѣй Ивановича и безъ позволенья. Я здѣсь разсказывалъ къ великой радости французовъ проэктъ о Лунѣ и машинѣ туда ѣздить.
((Получилъ ли Гран[овскій] письмо из Гавра)) Получ[илъ]
Я и къ Кавелину писалъ кажется въ Сентя[брѣ]
Сей часъ читалъ письмо отъ В[асилия] П[етровича] къ Аненкову, подробности о Крыловской исторіи и прочее. Тѣмъ не менѣе прощайте. Скажите что въ Rйvue глупости пишетъ какая то ракалья и дуракъ — предосадно[58].
К письму 78. Весть об удалении Никиты […] Никитские подробности […] неприятность Крылову — одна из стадий т. наз. «Крыіовской истории»: жена профессора Московского университета Н. И. Крылова, Любовь Фед., рожд. Корш, в сентябре 1846 г. оставила мужа, вынужденная к этому его жестоким обращением; К. Д. Кавелин (женатый на сестре Л. Ф.), Е. Ф. Корш (ее брат), П. Г. Редкий и T. Н. Грановский подали попечителю университета гр. Строганову заявление об уходе из университета, если Крылов не будет уволен; гр. Строганов вынудил Крылова подать прошение о переводе в Харьков («удаление Никиты»), но министр гр. Уваров стал на сторону Крылова, и в августе 1848 г. дело кончилось тем, что Крылов остался в университете, Кавелин и Редкин должны были уйти, а Корш потерял пост редактора «Моск. Ведомостей». Крыловская история подробно рассказана Б. Н. Чичериным в его «Воспоминаниях», в. 2, М. 1929. Ср. изд. Лемке, т. IV, стр. 428; «Лит. Наследство», т. 62, М. 1955, стр. 48.
79. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — T. А. ACTPAKOBOЙ.[править]
Вчера получила твое письмо моя Таня, люблю я твои письма, такъ сдѣлается тепло и хорошо какъ будто я побывала у тебя въ домѣ, даже всѣ мѣлочи поблѣднѣвшія отъ время такъ снова и выступятъ всѣ. За чѣмъ упрекаешь ты меня Таня, такъ не справедливо, будто я «набросаю нѣсколько фразъ въ отвѣтъ на твое письмо». Фразъ?? Похоже ли это на меня мой другъ, и ты ли говоришь мнѣ это? — Я утѣшаю себя тѣмъ, что твое одиночество и исключительная жизнь бываютъ иногда причиною недовѣрчивости твоей къ самымъ близкимъ тебѣ людямъ, мнѣ больно это, но увѣрять и доказывать словами я не могу то, что должно пониматся и чувствоватся само собою, а больно за себя, больно и за тебя, потому что тебѣ это недовѣріе должно быть тяжело. Правда, мои письма короче (замѣть впрочемъ, что я чрезвычайно мѣлко пишу), но, Таня, неужели въ длиннотѣ дѣло? Я сообщаю тебѣ самое резкое до насъ касающееся, подробности же — ихъ такъ много, что не знаешь за что принятся, всего же писать не возможно, да мнѣ кажется это и интересовать не можетъ, да просто и некогда, и нехочется иногда. Описывать Парижъ — смѣшно, политика — еще смѣшнѣй. Тебѣ есть о комъ написать мнѣ, ты знаешь какъ я васъ всѣхъ люблю и какъ меня все интересуетъ до васъ касающееся. Таня, тяжело мнѣ было сказать тебѣ еще одинъ резонъ, (поэтому-то я такъ много вздору и наговорила) на иное я неотвѣчаю, чтобъ не разтравлять еще болѣе раны, потому что я чувствую как она больна, не одна слеза твоя не канетъ мимо моего сердца, но мнѣ хочется — дѣтское желаніе — чтобъ ты забылась, другимъ занялась — вотъ по чему я неостанавливалась на горькихъ мѣстахъ твоихъ писемъ и не возвращаю тебя на нихъ, да и мнѣ просто невозможно, грудь лопнетъ анализировать ихъ, я все, все понимаю, всему сочувствую — за чтожь ты упрекаешь меня? За чѣмъ ты принудила меня написать тебѣ все это? Грустно. Въстарину бывали и у меня такого рода сомнѣнія, и меня мучили и терзали разныя страшныя, чудовищные фантомы, ты я думаю понимаешь, но съ нѣкоторого время я какъ будто выплыла на всѣхъ парусахъ при благопріятномъ вѣтрѣ въ океанъ — жизнь полна, спокойна, я чувствую въ себѣ твердость, не юношеское донкишотство ((силу)) не безпокойную силу, тѣшащююся, ищющую борьбы — но силу, готовую на борьбу и спокойно ожидающую; что-то свѣтлое, полное довѣрія обнимаетъ душу — я такъ хорошо люблю моихъ друзей и мнѣ такъ хорошо отъ этаго, я чувствую себя свободной болѣе чѣмъ когда нибудь во всѣхъ моихъ отношеніяхъ ко всѣмъ; съ одной стороны я думаю лѣто, съ другой — путешествіе такъ благотворно дѣйствуетъ на меня. Моя страстная, неумѣренная потребность и способность любить, которая мнѣ столько принесла страданій (ты иное знаешь) отъ лѣтъ или отъ чего другаго измѣнила болезненный, судорожной характеръ свой, и съ тою же силой, съ тою же энергіей, но съ большимъ довѣріемъ, стало съ большимъ спокойствіемъ влечетъ и привязываетъ меня къ людямъ. Кажется все выпито до дна, а все льется черезъ край! О, за чѣмъ я не могу подѣлится съ тобою, — за чѣмъ жизнь такъ не ровно дѣлится наконецъ за чѣмъ ты не берешь сама! — Не разсердись на меня за послѣднѣе, да, Таня, я отъ души, невольно сказала это, вѣдь и отъ насъ зависитъ многое, жизнь не исчерпаемый источникъ, лишь бы приходили черпать. И — можетъ ты не согласишся со мною, можетъ я ошибаюсь, но таково мое убѣжденье. — Я иногда пугаюсь своего щастія, своего спокойствія, не эгоизмъ ли? …. Можетъ. Но чѣмъ сильнѣе это спокойствіе, тѣмъ громче въ душѣ отдается каждый грустный звукъ, тѣмъ болѣе страданія другаго становятся моими собственными. Никогда Таня, небыла я такъ щастлива, ни когда любовь не достигала такой полноты, все примѣшивалась ячность.
Пока незабыла о портретѣ, ты писала М[аріи] Ѳ[едоровнѣ] что, когда черты Енюши Корша будутъ опредѣленнѣе, такъ ты сдѣлаешь подробный его портретъ, я и она поняли это такъ, что ты опишешь его. Вотъ и все.
Что за дивная погода у насъ Таня, съ 8го часа утра окна открыты, что за воздухъ — упоенье! — Мы поглощаемъ Парижъ передъ отъѣздомъ. Слушали Донъ Жуана два раза, ходимъ смотрѣть картины, статуи, добрый, милый Аненковъ съ безконечнымъ терпѣніемъ объясняетъ. Мы дотого привыкли къ нему, сжились съ нимъ, что странно и будто не достаетъ чего въ тотъ день какъ его невидишъ; еще я здѣсь люблю очень нашего учителя, воплощенное благородство, доброта и любовь, человѣкъ стѣсненный и сгнетенный жизнью до невозможности и вынесшій изъ нее цѣлымъ свой характеръ; не необыкновенное что нибудь, да я и не ищу ни чего необыкновеннаго, вообще чувствую въ себѣ болѣе способности цѣнить людей и тогда, когда въ нихъ нѣтъ ничего блестящаго и гремящаго. Вотъ для меня загадка Саз[оновъ] что за умный человѣкъ, съ нимъ никогда не скучно, очень любезенъ, иногда кажется даже что въ немъ есть нѣжность — иногда при немъ такъ неловко, слышится запахъ сѣры — но еще разъ, онъ загадка для меня, не принимай моихъ словъ за положительную истинну.
Нѣсколько часовъ позже. Сей часъ сбѣгала и купила кое что послать съ Боткиными, которые ѣдутъ надняхъ, я не пишу съ ними тебѣ, письма не ловко такъ посылать, а Екат[ерина] Ник[олаевна] Бот[кина] вручитъ тебѣ браслетку, она будетъ нѣсколько дней на моей рукѣ, не вырезала я на ней ни чего, не потому чтобы не пришло этаго въ голову, а такъ, нехочется, мнѣ кажутся лишними всѣ эти вещи. Съ живописцемъ до сихъ поръ я не познакомилась ни съ какимъ и красокъ не купила тебѣ, да думаю совѣстно бы было и посылать ихъ съ Б[откиными] они такъ добры, но вѣдь это затруднительно въ там[ожнѣ]. — Приласкай Е. Н. она очень добрая женщина, можетъ многое разказать тебѣ о насъ, т. е. о нашем житье бытье. Надняхъ ѣдемъ въ Ницу, оттуда къ карнавалу въ Римъ. Пиши на имя Турнейсена. Вѣроятно изъ Ницы буду писать. —
Ахъ да! Для чего ты моя Таня, съ такою важностью сообщаешь мнѣ мнѣніе, которое имѣетъ обо мнѣ человѣкъ (или люди) повидимому (можетъ быть и заслуживающіе общаго уваженія какъ ты говоришь) не знающіе меня. Во всемъ этомъ грустное и тяжелое для меня то, что на тебя это такъ дѣйствуетъ, что это огорчаетъ тебя, что это заставило тебя сдѣлать себѣ нѣкоторые вопросы обо мнѣ, вотъ что мнѣ больно. Да гдѣ же въ самомъ дѣлѣ это отношеніе, которое не подлежитъ никакому вліянію, которое какъ солнце, — сколько не носись тучь на небѣ, все выходитъ ясное, чистое, и свѣтитъ, и грѣетъ и живитъ. Чѣмъ болѣе я живу, тѣмъ болѣе вижу, что только то и существеннаго, только то и вѣрнаго что привязанность, — всякое другое щастіе такъ отвлеченно, такъ неопредѣленно, такъ неуловимо — что непремѣнно надо оторватся хоть нѣсколько отъ себя чтобъ наслаждатся имъ, а полно ли такое щастіе? — Положимъ, эти привязанности заключаютъ въ себѣ много эгоизма, да чтоже существуетъ безъ эгоизма? — Ну такъ то-то моя душка, и такъ тебѣ досадно, что меня называютъ самолюбивой до неделикатности, до дерзости…. въ самомъ дѣлѣ это было бы досадно еслибъ это была правда; отъ самолюбія я не отрекаюсь, весь міръ, вся жизнь потерялибы для меня интересъ еслибъ я презирала себя, или еслибъ щитала не достойною всего того чѣмъ я наслаждаюсь (да тогдабъ я и ненаслаждалась), а какъ выражается это самолюбіе — ну ужь это дѣйствительно подлежитъ суду людей и близкихъ и далекихъ, болѣе далекихъ, потому что не зная вовсе или не достаточно зная внутреннѣе достоинство они обращаютъ вниманіе болѣе на наружное и часто видятъ только одно это. Въ наружномъ моемъ повѣденіи необходимо должно быть много нелѣпаго, потому что прямо изъ дома К[нягини] М[аріи] А[лексѣевны] (т. е. все равно что изъ тюрьмы) гдѣ я съ 7 лѣтъ жила жизнію растенія, — вдругъ попавъ въ среду людей самыхъ развитыхъ, достойныхъ, словомъ — лучшихъ я не ставила ни какихъ преградъ моей симпатіи, не придумывала ни какихъ формъ, приличнѣйшихъ для выраженія ея, и ни кто изъ нихъ не побуждалъ меня къ этому, подумай въ самомъ дѣлѣ, какая полнѣйшая свобода была всегда въ этомъ кругу, — можетъ, еслибъ я болѣе бывала [съ] людьми мнѣ чуждыми, мѣнѣе бы было резкости, т. е. откровенности въ моихъ словахъ и поступкахъ, но я такъ привыкла къ этой свободѣ, да и страшнобъ было, еслибъ было иначе, потому что до сихъ поръ мы безпрерывно окружены самыми близкими, самыми симпатичными людьми, понимающими все — что для меня необыкновеннаго труда стоитъ стѣснить себя въ рамку свѣтскаго обращенія. Все это я толкую тебѣ такъ долго, моя Таня, только для того, чтобъ еще немножко болѣе дать тебѣ понять себя. «Такъ ты думаешь что я непонимаю тебя, вотъ еще самолюбіе» — да, самолюбіе, ужь это дѣло кончено, безъ самолюбія нѣтъ возможности существовать; но понимаешь ты меня разумѣется не вполнѣ, потому что спрашиваешь «не думаешь же ты, что въ тебѣ нетъ не достатковъ?» О Таня, да что съ тобою, ты ли это, да кто же, кто на свѣтѣ глупъ такъ чтобъ думать, что въ немъ нѣтъ не достатковъ? — Что женщины не любятъ меня?.. да много ли у меня знакомыхъ женщинъ, со многими ли я истинно близка, а съ тѣми[59], съ которыми я близка, скажутъ ли что нибудь подобное? — Наконецъ, в томъ мнѣніи, которое ты мнѣ сообщаешь и которое такъ встревожило тебя, такъ много нелѣпаго, противъ чего я не въ состояніи возразить; главное обвиненіе въ недостаткѣ симпатіи — я отвѣчу на это вопросомъ: къ кому? — И такъ къ сторонѣ, было время, въ которое я ужасно любила анатомировать себя и всѣхъ, страсть эта теперь уменьшилась, я ужь писала тебѣ выше, что я наслаждаюсь жизнью съ довѣріемъ и полнотою безконечными, недостатокъ которыхъ доставлялъ мнѣ страшные мученья. Скажи въ отвѣтъ тѣмъ, которые тебя безпокоятъ осужденіемъ меня, что, да, дѣйствительно можетъ быть я не имѣю къ нимъ симпатіи, не смотря на то, что уважаю въ нихъ то, что достойно уваженья, а тамъ, гдѣ нѣтъ вотъ этаго, въ чемъ себѣ не умѣешь дать отчета, словомъ симпатія, помимо всѣхъ достоинствъ и качествъ — гдѣ нѣтъ ее — тамъ многое можетъ и должно казатся чуждымъ, т. е. жесткимъ и всяческимъ, какъ только вздумается назвать ((это)) отсутствіе этой тайной, неизъяснимой, не зависимой отъ насъ связи. Довольно! Вотъ тебѣ мщеніе за упрекъ короткихъ писемъ, состоящее изъ двухъ листковъ не связныхъ, писанныхъ въ торопяхъ, въ крикѣ, въ шумѣ, но надѣюсь, сквозь весь хаосъ ты разглядишь, что я хотѣла сказать. — Еще слово въ заключенье, если вѣра твоя въ меня не достаточна — я ни чего не могу сдѣлать для этаго, никакой поступокъ не можетъ увеличить её, вѣруется въ цѣлое человѣка, если мое цѣлое не достаточно для полноты твоей вѣры — то, еслибъ я дала распять себя для спасенія другихъ — оно все будетъ не достаточно. Обнимаю тебя крѣпко…
Что за вздоръ ты говоришь, разумѣется, еслибъ ты поѣхала въ чужіе край, такъ не на свои деньги, а эта мечта нѣтъ, нѣтъ да и блеснетъ мнѣ тамъ, вдалекѣ….
Как я рада, что ваши дѣла идутъ лучше. Такъ какъ ты сердится на меня за то, что я не на все отвѣчаю тебѣ, что ты мнѣ пишетъ, а я нехочу чтобъ ты сердилась на меня — то скажу тебѣ ((объ)) a propos d’Ел[изаветы] Ив[ановны] то, что мнѣ ни чего не хочется объ нихъ обо всѣхъ говорить, есть въ нихъ и дурное и хорошее — да, — да мнѣ, (право совѣстно, вѣдь это тоже самолюбіе, особенно, когда люди безпрестанно забѣгаютъ) ни жарко, ни холодно ото всего этаго.
Кланяйся всѣмъ друзьямъ. Что это бѣдная Ел[изавета] Б[огдановна] пиши мнѣ о ее здаровьи, что то страшно за нее, а онъ? — Да, Таня, когда думаю о Коршѣ — сердце кровью обливается.
Марья Ѳед[оровна] крѣпко жметъ тебѣ руку, также и СерСгѣю] ИвІановичу], благодаритъ тебя, что ты каждый разъ утѣшаешь ее извѣстіями о ее семѣйствѣ.
Луиза Ив[ановна] еще въ Швейцаріи, ѣдетъ, я думаю ужь выѣхала, тоже въ Ницу, оттуда вмѣстѣ поѣдемъ въ Италію. Понимаю, что ты говоришь о Колѣ, мнѣ грустно и тяжело быть съ нимъ врозь, иногда, но вѣдь эти иногда будутъ случатся рѣдко, даже я думаю никогда до тѣхъ поръ пока его нужно будетъ помѣстить въ завѣденіе. А какъ, и почему онъ у Мам[еньки] надо знать всѣ закулисные подробности жизни чтобъ судить объ этомъ. —
Имянины наши были очень хороши, Ан[енковъ], нашъ учитель, Ботки[ны] были только, первый тостъ я выпила за Московскихъ друзей, сердце переполнено было воспоминаніями
Когда я перечитываю твое письмо, мнѣ досадно и больно, что оно такъ полно грусти, чего то тревожнаго, невѣрнаго, смутнаго (для меня это состояніе души такъ понятно!) — а у меня на сердцѣ и тепло, и свѣтло, — и «любится и вѣрится» и хочется такъ обнять тебя и разцѣловать! О, только то и вѣрно, только то и наше — Любовь, привязанность, остальное или безконечность, въ которой теряешся, или дымокъ, который исчезаетъ въ воздухѣ. Прощай, прощай милая Таня. Кланяйся же всѣмъ. Что Кав[елинъ] я его полюбила послѣ всѣхъ, съ нимъ я не связана какъ съ другими, но все же люблю [нрзб.]
[Приписка А. И. Герцена на отдѣльномъ листкѣ:]
Я не слыхивалъ, да и врядъ ли послѣ потопу былъ примѣръ такихъ чудовищныхъ писемъ, а если до потопа писали — такъ именно за то несчасііе и посѣтило такой мокротой земной шаръ. Поэтому Т[атьяна] А[лексѣевна] я не хочу усугублять дѣло и ничего не пишу. Посылаю вамъ два портрета — маленько почище Горбунова, одинъ Астракову, другой вам. — Лакруа такъ дорогъ, отъ того что вышелъ. — Право не хочу писать, ночь не спалъ всю, Ник[олая] Петр[овича] провожалъ — на дворѣ такая жара какъ въ Іюнѣ, а мы сдуру ѣдимъ въ Италію гдѣ еще теплѣе. —
((До)) Можете писать и на Турнейсена, даже это лучше до полученія отъ меня письма[60], — онъ перешлетъ, а впрочемъ до 15 Декабря можете писать и такъ:
|
à Nice (Italie) Confiée aux soins de Messieur[s] Avigdor l’ainé et fils a съ Декабря: à Rome (Italie) Confiée aux soins de Mr Torlonia |
Поклоны справте всѣмъ и всѣмъ, впрочемъ я на дняхъ писал къ Тим[офею] Ник[олаевичу] |
Изъ этаго вы можете заключить что Турнейсенъ по итальянски значит Торлонія, но заключеніе будетъ ложное.
Цалую васъ — Сергей Ивановичъ и Константинъ Митричь.
К письму 79. Наш учитель — Иоганн Шпильман, учивший Колю Герцена говорить. Погиб вместе с ним и Л. И. Гааг при кораблекрушении 16 ноября 1851 г. — Боткины — Николай Петр, и его жена Екатерина Никол. — Горбунов Кирилл Антон., известный художник, сделавший много портретов и зарисовок Герцена, его жены и детей и многих его современников, в том числе всех его московских друзей. См. статью Н. Эфроса в «Лит. Наследстве», т. 57, М. 1951, стр. 357—373. — Лакруа — см. прим. к письму 75.
80. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Пишу тебѣ Таня, только для того, чтобъ дать вѣсть о себѣ, знаю, какъ тяжело долго быть въ неизвѣстности, вотъ ты меня избаловала твоими письмами, и какъ долго нѣтъ — все думается что съ тобой? Большаго письма не расположена писать, ты получишь ее по городской почтѣ, я вложу её въ Маменькино письмо къ Е[гору] И Ивановичу]. — На дняхъ мы получили отъ всѣхъ письма, отъ тебя нѣтъ, что же ты не пишешь? Пиши теперь въ Римъ, poste restante. Извѣстіе о Грановскомъ потрясло насъ до основанія; не могу воротится въ прежнѣе русло, разрывается вся внутренность. Пиши мнѣ все что знаешь о нихъ и со всевозможною подробностью. Что бы далъ, и что бы сдѣлалъ, для того чтобъ уладить жизнь — я не говорю людей необходимыхъ для насъ, — людей необходимыхъ для человѣчества да ничто не поможетъ, ни что, ни что!
Давно не было такого толчка — Пиши. Обнимаю тебя.
Мы въ Ницѣ, ужь три недѣли, первую я наслаждалась здѣшнимъ климатомъ, а остальное время все хворала, через два дня ѣдимъ въ Римъ. Будь здарова, пуще всего. Твоя Н. Герценъ
[Приписка М. К. Эрнъ:]
Обнимаю и цалую васъ крѣпко, милая Татьяна Алексѣевна, въ этомъ маленькомъ уголочкѣ; здоровы ли Вы — теперь это важный вопросъ въ Москвѣ, гдѣ такъ гуляетъ холера. Что это съ Грановскимъ сдѣлалось — вздумать страшно; изъ Москвы много писемъ и во всѣхъ объ немъ. Теперь прощайте, вѣрно и отъ Васъ будетъ скоро вѣсточка, да что то ужъ и ждать страшно. Сергѣю Ивановичу] кланяюсь.
[Приписка А. И. Герцена:]
Мнѣ и приписать Наташа не дала — Богъ ей судья.
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой.
Въ Собственномъ домѣ, близь Дѣвичьяго Поля. Въ приходѣ Воскресенья на Бражкахъ.
[Почт. штемпель:]
Моск. Гор. Почты. 1го Отд. 58 [Дата нрзб.]
К письму 80. Известие о Грановском — 3 октября 1847 г. Грановский вывалился из дрожек, с которыми произошла авария, и сломал себе подглазную кость (см. Ч. Ветринский, «Т. Н. Грановский и его время», М. 1897, стр. 253). Об этом подробно писал П. В. Анненкову В. П. Ботвин в письме от 12 октября 1847 г. (см. «П. В. Анненков и его друзья», СПб. 1892, стр. 550—554).
81. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Это не письмо, а записочка наскоро и скорыстной цѣлью. —
Послѣднее письмо ваше получено въ Ниццѣ, съ тѣхъ поръ мы сдѣлали длинный переѣздъ на параходѣ и наконецъ водворились здѣсь. На первой случай неудачно — несмотря на прекрасную погоду, нѣсколько дождевых дней простудили всѣхъ и одесную лежитъ Mme Herzen и Саша, а ошую Тата, Коля и Марья Каспар[овна] въ катаральной лихорадкѣ, со рвотой, болью вгорлѣ — Докторъ полагалъ что у Коли крупъ, однако или его не было, или онъ предупредилъ его рвотнымъ. — Далѣе предоставляю Н[атальѣ] А[лександровнѣ] когда она отходится описывать, теперь къ дѣлу.
Одно мѣсто въ вашемъ письмѣ сначала удивило, ошеломило насъ — а потомъ глубоко оскорбило. Я серьезно васъ прошу васъ[61] основательно отвѣтить мнѣ на мой вопросъ.
По какому случаю Мар[ія] Ѳедор[овна] просила денегъ у Корша, и какихъ денегъ? — Она даже свое наслѣдство оставила имъ, — случай этотъ чрезвычайно важенъ, я васъ попрошу написать мнѣ въ чемъ дѣло. Мар. Ѳед. постоянно отказывалась отъ денегъ, отзываясь что когда нужно будетъ она спроситъ. Всѣ нужды ея до мелочей отъ большаго предупреждались. Чтоже это значитъ? —
Странно впрочемъ какъ вы могли подумать что у насъ до того мало денегъ, что она должна адресоватся къ брату. Это или слишкомъ просто или слишкомъ замысловато. Да вы слыхали что мы получаемъ болѣе 25/т[ысячъ] доходу — какъ же это возможно?
И сколько искуства было употреблено чтобъ увѣрять насъ что ей ненужны деньги — и для чего, для того чтобъ взять у брата у котораго нѣтъ, покрыть грязнымъ подозрѣніемъ людей ничѣмъ не заслуживающихъ этаго. — Я много толковалъ въ Москвѣ объ аристократіи бѣдности, у ней есть сверхъ того свое жестокосердіе, своя скрытность — а впрочемъ я жду подтвержденія. Если это такъ — полу правда, слухъ, — я истинно буду радъ. Надѣюсь что вы напишите правду — я оставляю это на вашу совѣсть. Удивляюсь какъ могутъ зависитъ отношенія людей отъ цифры ихъ доходовъ, удивляюсь — но прямо скажу что лучшая роля не всегда принадлежитъ неимущему, если онъ пользуясь своимъ несчастіемъ тѣснитъ ближняго и обманываетъ его вту минуту какъ онъ отдается со всею откровенностью.
С[ергѣй] Ив[ановичъ] неправдали?
До сихъ поръ объ этомъ никому неизвѣстно.
— Наташа будетъ писать на дняхъ.
— Я васъ прошу чтобъ объ этомъ письмѣ какъ можно менѣе узнали — развѣ одна Софья Карл[овна][62] ибо она одна можетъ сказать вчемъ дѣло. — А впрочемъ вы писали такъ вамъ и надобно знать.
К письму 81. Софья Карл. — жена Е. Ф. Корша, рожд. Рейссиг.
82. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Александръ тебѣ писалъ Таня что я была больна пріѣхавши въ Римъ, но ужь это прошедшее, силы начинаютъ возвращатся. Хочу отвѣтить тебѣ на твое письмо которое я получила въ день отъѣзда изъ Ницы (а на дорогѣ не до писемъ). Какъ грустно твое письмо въ началѣ, и какъ понятна мнѣ эта грусть, и какъ досадно что ни какихъ нѣтъ средствъ помочь этому, ужь коли жизнь такъ сложилась! — Иногда желаніе такъ сильно и истинно, что должно бы было сдѣлать человѣка всемогущимъ, не тутъ то было, всего чаще изнеможенье результатъ его, ужасно, ужасно! —
Сверхъ всего ты кажется огорчаешся не вниманьемъ друзей — дѣйствительно это существенный недостатокъ нашего круга, недостатокъ, который для меня былъ и есть великая загадка, потому что во мнѣ преобладаетъ тотъ же недостатокъ, который въ тебѣ — ненасытность видѣть, слышать, обмѣниватся мыслями и чувствами, сливать существованья съ тѣми кого люблю, потому что я люблю безъ мѣрно, должно быть это великой недостатокъ, Таня, потому что онъ приноситъ много страданій.
Что то у васъ дѣлается, слухъ носится что Гр[айовскому] лучше, а что Елиз[авета] Богд[ановна]? Что Кавелины? Я думаю теперь Ог[аревъ] въ Москвѣ, не видалали ты его, и что и как? — пиши все Таня. Вчера были имянины всѣхъ Николаевъ, мы пили за здаровье ихъ. Что Кр[ыловская] исторія — если ты не напишешь мы ни чего не будемъ знать, а это иногда мучительно тяжело. —
А ты Таня, вѣрь, когда я что пишу, коли я говорю что мнѣ хорошо, такъ вѣрно хорошо, за чѣмъ ты мучаешь себя придумывая что это болезненная экзальтація и т. д. — вѣдь послѣ этого все экзальтація — щастіе и нещастіе кромѣ пошлой ежедневности, кромѣ животной и растительной жизни. Я хочу экзальтаціи если она истинна. — Съ тѣхъ поръ какъ мы выѣхали изъ Парижа я что то не могу установится, придти въ себя, не могу вглядѣтся порядкомъ во всѣ оттѣнки души, еще мѣнѣе передать ихъ, а такъ вообще — хорошо болѣе чѣмъ дурно. Только что я встала съ постели (представь что дѣти и всѣ были больны въ одно время) пріѣхали Тучковы, прекрасное семѣйство (отецъ и дочери) мы начали съ ними осматривать Римъ, видѣмся почти каждой день, я чувствую себя юнѣе и возбужденнѣе съ этими молодыми дѣвушками, въ одной особенно много симпатичнаго и общаго со мною, будто мнѣ теплѣе и свѣтлѣе съ нею, будто я нужнѣе въ жизни; я чрезвычайно довольна этой встрѣчей, въ нихъ много дѣтскаго, но это какъ то не мѣшаетъ намъ. Сколько разъ я обѣщала себѣ быть благоразумной при встрѣчахъ съ людьми, иногда это удается и я довольна побѣдой надъ собою, но это довольство сопровождается всегда пустотою и холодомъ не выносимыми для меня, и снова махнувъ рукою на благоразуміе я отдаюсь вполнѣ моему стремленью, и хорошо мнѣ, чѣмъ болѣе отдается тѣмъ полнѣе существованье, тѣмъ шире и шире раздвигаются берега — и как страшно зато, когда тебѣ напоминаютъ что забылся — -- —
Меня поразила одна вещь въ твоемъ письмѣ, это то что ты пишешь о М[аріи] Ѳ[едоровнѣ] — не ужели? Да что же это значитъ? Признаюсь тебѣ я думаю что это какое нибудь недоразумѣніе, я не могу повѣрить этому, немогу, потому что мнѣ тяжело утратить хоть долю уваженья къ ней, а если правда оно утратится непремѣнно, потому что для меня не постижимы наконецъ всѣ эти маневры, я переломила себя и стала наконецъ скрѣпя сердце переносить ихъ въ молчаньи и уступать, потому что наконецъ скучна эта ((безконечная?])) ненужная и пустая борьба изъ тряпки, изъ франка, но если ко всему этому да еще брать послѣднѣе у К[орша] и переносить вѣроятно происходящія отъ этаго несправѣдливые нарѣканія — это просто неблагородно и возмутительно! Даже та[к]ое заключеніе оскорбило насъ глубоко: «видно у васъ денегъ на шалѣ» — да хоть бы пришлось подъ окномъ ихъ выпрашивать такъ не повели бы ее до того чтобъ просить у кого бъ то не было, къчѣмужь эта капризная надменность, которая съ одной стороны нещадитъ семью у которой едва есть насущное пропитанье — съ другой чернитъ людей готовыхъ на всякую жертву, не только на исполненіе долга — да, подъ часъ людямъ имѣющимъ средства надо больше имѣть характера, чѣмъ тѣмъ у которыхъ ничего нѣтъ, и иногда не знаешь кому позавидовать, порядочный человѣкъ все же непотратитъ на себя болѣе чѣмъ нужно, а дальнѣйшее удобство отъ денегъ — не удобство, повѣрь мнѣ въ этом, или ужъ надо быть страшно богатымъ для того чтобъ не быть ежеминутно истерзанну невозможностью исполнить всего того что кажется возможнымъ при нѣкоторыхъ средствахъ. Прошу тебя Таня, узнай все какъ можно достовѣрнѣе и напиши мнѣ, надо же взять свои мѣры. — А я тебѣ очень благодарна за сообщеніе этаго, а то вѣдь благородное и преданное повѣденіе можетъ повредить наконецъ.
Жму руку Сергѣю Ив[ановичу]. А поклонъ Никифора тронулъ меня до слезъ (онъ не достигъ цѣли разсмѣшить меня) да за чѣмъ же это онъ думаетъ что я принадлежу къ числу тѣхъ людей которые дѣйствительно разсмѣялись бы этому, и за чѣмъ есть такіе люди? ((кот[орые?])) — Это опять натолкнуло меня на рядъ мыслей отъ которыхъ грустно и тяжело. Скажи ему что я благодарю его очень за его память обо мнѣ и сожалѣю что не заслужила ничѣмъ его вниманья. Прощай Таня! Будь сколько можно довольна. Твоя Н. Герценъ.
Саша разумѣется тебѣ кланяется да негдѣ писать ему.
[Приписки по краямъ письма:!
Таня, когда будешь у Коршей — попроси ихъ отъ меня убѣдительно позволить снять портретъ съ Ѳеди живописцу, который придетъ.
Александръ не пишетъ отъ того что мѣста нѣтъ, и я этому причина.
Здешній докторъ лѣчитъ меня съ Сашей, обѣщаетъ прибавить силъ, не велитъ учить его.
Луиза Ив[ановна] кланяется пре много. На дворѣ розы, а въ комнатѣ руки коченѣютъ, писать нельзя.
[Приписка А. И. Герцена:]
Такъ какъ Н. А. меня не пустила въ письмо, то позвольте здѣсь въ сѣняхъ съ вами поздороватся, какъ Татьяна Алексѣевна такъ и Сергѣй Ивановичъ — ну что батюшка чай черезъ шубу шарфъ въ двѣ сажени, три раза обвивши около шеи — да сапоги на медвѣдяхъ, да картузъ съ конженутріемъ [?] — такъ что васъ отрывать надобно заступами и топорами какъ Помпейскія древности — для того чтобъ пожать руку и сказать прощайте.
[Адресъ:!
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой
На Плющихѣ близъ Дѣвичьяго Поля въ приходѣ Воздвиженья на Овражкахъ въ Собственномъ домѣ.
К письму 82. Крыловская история — см. прим. к письму 78
Тучковы — Алексей Алексеевич с дочерьми Еленой (вышедшей впоследствии за H. М. Сатина) и Натальей, будущей женой Огарева и ватем Герцена; со встречи в Риме началась ее «страстная дружба» с Н. А. Герцен. О Н. А. Тучковой-Огаревой, помимо ее известных «Воспоминаний», см. «Русские Пропилеи», т. 4, М. 1917, и «Архив Н. А. и Н. П. Огаревых», М. 1930. Денег на шале — «Шаль, дурь, взбалмошность или блажь». […] Шалевые деньги, даровые, не трудовые (Даль, «Толковый словарь»).
С конженутрием [?] — «Конжей, конжуй, арханг., тюлень подросток, щенок, отставший уже от матери» (Даль).
83. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Вчера получила твое письмо, и досадно, такъ какъ мы уже не ждали писемъ черезъ poste restante, то оно и пролежало нѣсколько дней на почтѣ. Сколько я тебѣ благодарна за твои письма, этаго нельзя выразить, иногда неизвѣстность о людяхъ которыхъ любишь доходитъ до невыносимо-тяжелой степени, — а ты облегчаешь это, вѣдь это просто благодѣянье, хотя вѣсти горькія, до того горькія, что тѣряешся, есть же всему мѣра — а знаешь ли Таня, на днѣ всего у меня есть надежда что все устроится какъ нибудь иначе, воображенье не можетъ даже представить такой нелѣпости, не говоря ужъ о гибели лучшихъ людей, — за что же университету то гибнуть? — Право иногда, несмотря на все хорошее, что есть въ жизни, нельзя ее не ненавидѣть, и это хорошее не имѣетъ никакой цѣны для меня иногда, потому что все одна случайность, все столько же важно и полно смысла въ жизни какъ погода, — просіяетъ солнце, туча найдетъ, гроза — мимоходомъ убьетъ кого нибудь и необращая вниманья снова свѣтитъ, жаритъ, сушитъ или взываетъ снова къ жизни — дождь льетъ цѣлые дни, ночи нелѣпо, все нелѣпо и до крайней степени оскорбительно, оскорбительно отътого, что человѣкъ слишкомъ привыкъ къ мысли, что все для него, что все къ его благу, все къ лучшему, отътого то такъ и трудно поставить себя наравнѣ съ бабочкой, съ цвѣткомъ — покрасовался, поблагоухалъ, покачался на своемъ стебелькѣ, — а тамъ или скосили его и завялъ въ грудѣ сѣна не замѣченный, или сорвалъ кто нибудь, позабавился — хорошо коли еще насладился измялъ и бросилъ, иль морозомъ побило, иль ногою придавилъ кто — и нужды нѣтъ, нужды нѣтъ до этаго жизни, какое страшное равнодушіе. — Рѣдко позволяю я себѣ столько болтовни пустой, да ты скуки ради прочтешь и не осудишь меня; воображаю тебя такъ живо, сморщившись, съежившись, въ своей шубкѣ сидишь у печки, бывало войдешь къ тебѣ въ комнату и сей часъ слѣдомъ является варенье, яблоки, наливка — потомъ Сергѣй Ив. съ трубкой и съ коробомъ спичекъ, начинаетъ бранится — съ какимъ бы наслажденьемъ побранилась я съ вами Сергѣй Ивановичъ! да у меня говорятъ голосъ тихъ, не разслушаете. Ты говоришь Таня пора воротится намъ — ровно ни чего не придумаю тебѣ сказать на это, хотѣлось бы, ужасно бъ хотѣлось васъ всѣхъ посмотрѣть, послушать, побыть съ вами — о возвращеніи начнемъ думать тогда какъ путешествіе хоть сколько нибудь принесетъ пользы для здаровья, до сихъ поръ не замѣтно её; всего лучше я чувствовала себя лѣтомъ, въ Парижѣ, съ осени не могу наладить, особенно послѣ лихорадки, которая у меня была по пріездѣ сюда. Не чего и сравнивать здѣшнюю зиму съ Русской, до сихъ не переставали цвѣсти розы на открытомъ воздухѣ, и какъ солнце свѣтитъ такъ безъ теплаго платья можно гулять, или лучше нельзя въ тепломъ гулять, а въ комнатахъ страшная стужа, руки и ноги коченѣютъ, въ десяти комнатахъ только три камина, ни одна дверь не затворяется и въ немногихъ комнатахъ солнце; съ ужасомъ думаешь какъ одѣватся и раздѣватся, а здѣсь къ этому такъ привыкли, что дивятся тому что мы недовольны. Болѣе чѣмъ мое здаровье меня тревожитъ здаровье Саши; боюсь повторять одно и тоже, я кажется уже писала тебѣ, что докторъ сказалъ, что онъ лѣтъ до 16-ти будетъ такъ слабъ и подверженъ тѣмъ болѣзнямъ, которые у него теперь такъ часто повторяются, излишнѣе развитіе мозга отнимаетъ силу у всего остальнаго тѣла, малѣйшее раздраженіе, напряженіе или чтобъ небыло — сей часъ производитъ жаръ и боль въ головѣ, ему запрещено всякое занятіе и принужденіе, не проходило недѣли безъ того чтобъ онъ неполежалъ дня и двухъ дней въ постелѣ. Коля и Наташа здаровы и веселы, нѣсколько мирнѣе живутъ между собой; Коля уменъ и милъ безконечно, столько граціи, доброты и смѣтливости дано[63] ему въ замѣну его недостатка, что наконецъ не замѣчаешь его; столько веселаго въ немъ, недавно ему минуло 4 года, время къ разтаванью все ближе и ближе, если слухъ не откроется надоже будетъ его учить современемъ въ завѣденіи, а гдѣ ((это)) лучшее завѣденіе и какъ и что будетъ — ничего еще незнаю, можетъ быть сначала можно будетъ ограничится уроками надому, впрочемъ я давно уже рѣшилась въ этомъ случаѣ совершенно пожертвовать собою и дѣлать все, что только ему можетъ быть полезно и что для него лучше. Наташа все такой же молодецъ, больше похожа на мальчика чѣмъ на дѣвочку, на нее я смотрю съ безконечнымъ наслажденьемъ, съ такимъ же наслажденьемъ думаю о своей старости, тогда я увижу ихъ большими и буду жить ихъ жизнью; какъ то все болѣе интересъ сосредоточивается на нихъ, остальное не поддается все какъ то, ускользаетъ. — Видишь ли какъ опасно упрекнуть меня въ томъ что не пишу о дѣтяхъ, впрочемъ и тутъ я расчитываю на твою скуку, и на то что это оторветъ тебя на нѣсколько минутъ отъ работы, хотя въ которой я вовсе невижу и нехочу видѣть никакихъ ужасныхъ предзнамѣнованій кромѣ того что тебѣ нужно дѣлать то что ты дѣлаешь. — Таня будь же и ты благодарна за мое письмо и напиши мнѣ какъ я тебѣ сей часъ по полученіи и все обо всѣхъ какъ можно подробнѣе. То что ты пишешь о Елиз[аветѣ] Б[огдановнѣ] я думаю нѣсколько преувеличено, тяжело повѣрить этому, узнай вѣрнѣе и все напиши мнѣ, я одна читаю твои письма и не сообщаю Марьѣ Ѳ[едоровнѣ] того что можетъ ее очень разтроить, а меня ты не щади, я не хочу тѣшится обманомъ, пиши все подробно и какъ можно скорѣе, — мы не имѣемъ другаго средства узнать что нибудь о Московскихъ] друзьяхъ, вотъ что то и Кавелинъ давно не писалъ Александру]. Что здаровье Ан[тонины] Ѳ[едоровны]? — Бѣдная М[арія] Ѳ[едоровна] тоже крѣпко груститъ о томъ что ей никто непишетъ, она даже незнаетъ получили ли то что она послала съ Бот[киными]. — Не повторяй послѣднихъ словъ.
То что ты пишешь о Саз[оновѣ], т. е. объ Ел. Ив. не стоитъ того чтобъ объ этомъ продолжать рѣчь. — Да, помню, что обѣщала свой портретъ тебѣ[64] и еще кой кому, не сердись Таня, что не исполнила до сихъ поръ, мало ли что обѣщаешь — да въ Парижѣ не успѣла, а здѣсь не настолько здарова, мнѣ бы б[олѣе] хотѣлось видѣть тѣхъ кому я обѣщала свой портретъ, чѣмъ исполнить мое обѣщаніе. — Пиши о Огаревѣ. Что это съ нимъ, что онъ такъ хворъ сталъ?
Здѣсь почти безпрерывно дожди, пѣшкомъ почти совсемъ не ходимъ, два раза были въ театрѣ. — Жду съ нетерпѣньемъ лѣта, въ юности я до безумія любила природу, теперь второй разъ люблю ее со страстью, нахожу въ ней безконечное успокоеніе и наслажденіе и жестоко страдаю отъ зимы, да и Римъ видѣть можно только лѣтомъ, а то рискуешь простудится. — Кланяйся всѣмъ вообще и поодиночкѣ. А Сергѣй Ивановичь только отдѣлывается обѣщаніями писать — Богъ ему судья! — Сама не надивлюсь что написала такъ много, болтовня тоже признакъ старости и дурной погоды. — Марья Ѳ[едоровна] много, много тебѣ кланяется, и у нее что то въ Италіи чаще головные боли. Луиза Ив[ановна] тоже кланяется. — Прощай Таня, будь здарова, хоть здарова, и это уже много, веселой несмѣю и пожелать тебѣ быть. Не хочется перестать болтать съ тобою, меня пугаетъ длинная пауза опять. — Теперь я попрошу тебя поклонится отъ меня Никифору, только скажи ему, что это не ради смѣха, а ради нашей старой дружбы. Пиши же сей часъ какъ получишь мое письмо. —
[Приписки по краямъ письма;]
Помнишь ли какъ мы пировали у тебя 12е Января? Как проведешь ты нынешній годъ этотъ день… Когда то и какъ мы будемъ пировать его вмѣстѣ? — Скажи Сергѣю Ив. что я свидѣтельствую, что портретъ Алекс[андра] похожъ[65], борода мѣняетъ очень. — Записка моя была черезъ Егора Ивановича. Что Грановскаго голова и щека? Пиши все подробнѣе.
Скоро 19е Января, чудный день! Какъ всѣ хороши были тогда, какъ много любви было во всѣхъ, я всегда съ безконечною любовью вспоминаю объ этом днѣ.
[Приписка А. И. Герцена:]
Вѣроятно вы тотчасъ по отправленіи письма получили мою записку на которую ожидаю отвѣта. Отчего у Кавелина нѣтъ портрета это вина не моя, вѣроятно Ник[олай] Петровичъ] забылъ; да у Корша должны быть лишніе т. е. посланные на всякой случай — подарите отъ меня Антонинѣ Ѳедоровнѣ — и пожмите ей руку, скоро годъ какъ были проводы на Черной Грязи. — Вѣсти ваши о знакомыхъ мрачны, я боюсь повѣрить что всѣмъ надобно оставить университетъ изъ за подлаго Крылова — напишите подробнѣе, только пожалуста какъ можно достовѣрнѣе что и какъ. Здѣсь не дурно. Теперь нѣкогда писать, буду скоро писать опять. Прощайте, жму руку Сергѣю Ивановичу, — ему бы здѣсь раздолье — еще холоду больше 4хъ град, тепла небыло.
Адресъ до 1 Апрѣля или до 20 Марта по вашему:
А Mr H. Via del Corso. 18. Secundo piano.
[Приписка Саши Герцена:]
Милая Таня, что дѣлаетъ твоя зрительная труба? У тебя ли еще Электрическая машина? точитъ ли еще Владиміръ на станкѣ кубарики или шарики? — Въ Римѣ Колизей лучше всего.
Кланейся Сергѣю.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Russia (Mosco.)
Alla
Signora
Astracoff.
Въ Москвѣ
Ея Высокоблаг. Тааъянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой.
Близъ Дѣвичьяго Поля и Плющихи, въ приходѣ Вздвизкетгія на Овражкахъ, въ Собственном домѣ.
[Почт. штемпеля (нрзб.) и помѣты.]
К письму 83. Из-за подлого Ершова — см. прим. к письму 78.
84. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Вчера получила твою тетрадку моя Таня, моя милая, неоцѣненная Таня! Обнимаю тебя, цалую твои руки, которыя пишутъ — Ты себѣ не можешь представить какую цѣну, какую важность имѣютъ для насъ твои письма — и ты сама, какъ въ зеркалѣ, въ нихъ — благодарю и тысячу разъ благодарю отъ всей души! Но какъ дурно все въ нашей семьѣ, т. е. въ нашемъ кружкѣ — я вчера читала, читала и у меня потемнѣло въ глазахъ наконецъ, невыносимо стало душно, хотѣла сей часъ же писать — не могла. Перечитывала нѣсколько разъ письмо и многаго не могла сообразить, промучилась весь день и только сегодня Ал[ександръ] показалъ мнѣ, что на послѣднемъ листкѣ ты пишешь, что Ел[изавета] Б[огдановна] внѣ опасности, а что онъ? Пиши мнѣ и о немъ какъ можно подробнѣе, многихъ я люблю много, но не со многими такъ близка какъ съ нимъ. — Таня, благодарю тебя еще тысячу разъ, ты живая связь со всемъ что мило и дорого намъ, ты облегчаешь тяжесть разлуки со всѣми.
Теперь бы слѣдовало извиненія или по крайней мѣрѣ объясненія почему я не писала давно, не стану тратить словъ ни на то, ни на другое, суди какъ знаешь, какъ умѣешь меня, какова я есть — не писалось другъ мой и все тутъ! — раза четыре принималась, положу листокъ бумаги передъ собой, и перо возьму, и годъ, и число напишу какъ слѣдуетъ, иногда нѣсколько строкъ — да такъ раздумаешся, такъ разговоришся съ вами — что покажется глупымъ и ненужнымъ писать, а болѣе всего недостаточнымъ, нужнобъ видѣтся, говорить — ни въ какую форму не укладывается то, что сказалось бы живымъ языкомъ — и бросишь перо, и ломаетъ тебя невозможность передать все то что бы хотѣлось, это меня утомляетъ страшно, даже физически. Чтобъ писать къ вамъ нужны ужасные усилія, ужасная твердость, оттого что надо съежится, чего и чего не перечувствовалось въ послѣднѣе время! А вы други такъ далеко и такъ не хорошо у васъ, и болѣзни, и недостатки, не возможность пособить всему этому порождаетъ иногда во мнѣ желаніе разбится въ дребезги. Сколько отрадныхъ явленій, сколько минутъ полныхъ жизни живой — и все мимо васъ. Ну такъ буду же описывать тебѣ нашу прогулку въ Неаполь: вотъ двѣ недѣли какъ мы воротились оттуда. Марья Ѳ[едоровна] съ Колей и Наташей осталась в Римѣ, а мы всѣ съ семѣйствомъ Тучковыхъ провели три недѣли въ Неаполѣ, это лучшее время изъ всего путешествія по Италіи, чудный городъ! Всѣ наши окна были обращены къ Сред[иземному] морю, тамъ въ дали дымящійся Везувій; цѣлые часы, цѣлые дни я съ упоеньемъ смотрѣла на эту безпрерывно-мѣняющуюся панораму, даже въ дождь, въ ненастье такъ вездѣ хорошо, хорошо и кататся, хорошо и дома сидѣть у окна, безконечно хорошо. Начиная съ разсвѣта, и такъ, мигъ за мигомъ я упивалась этой живой картиной, наконецъ ночь — мрачный, величественный Везувій каждую минуту выбрасываетъ огненный снопъ, и огненый потокъ лавы опоясывая его теряется въ морѣ; я полюбила какъ друга эту гору, я такъ сочувствую ее волканической жизни — меня физически тянетъ въ её огонь; а тутъ мѣсяцъ, свѣтлый, блѣдный, тихо, тихо поднимается, серебритъ море; глаза невольно обращаются туда, рыбачьи лодочки такъ беззаботно скользятъ, будто играютъ, забываешь трудъ бѣдняка, и также беззаботно ложишся въ постель и засыпаешь спокойно. Новый день — новые наслажденья. Съ утра мы брали обыкновенно двѣ коляски, потому что насъ десять человѣкъ, отправлялись смотрѣть древности, Геркуланомъ, Помпею и т. далѣе, взбирались на Везувій — возвращались домой въ 5 часовъ, прямо за table d’hôte, тутъ ужь новая комедія, всѣ эти лица, иные разговоры — иногда смерть грустно, иногда смертельно смѣшно. Спальная у каждаго была особенная, а сходились мы всѣ въ одну гостинную. На меня безконечно хорошее вліяніе имѣла встрѣча (съ молодыми) Тучковыми, и близость съ ними, особенно Natalie, богатая натура и что за развитіе, и ихъ не пощадила жизнь, сколько подавлено, измято, убито, сколько Детали отъ ненужной борьбы, а ктожь зналъ что она ненужная?? Такъ ли ужь случилось, или въ самомъ дѣлѣ глядя на нихъ, у меня много набралось новыхъ силъ — «на что?» на жизнь. Новая связь съ жизнью.
Словомъ, три недѣли прошли какъ три дня, и въ первый разъ пришлось мнѣ испытать совершенно незнакомое для меня — беззаботность нащетъ дѣтей, только было больно что я върозь съ ними, иногда тоска давила, хотѣлось взглянуть на нихъ, услышать ихъ голосокъ — но это тревожное, не дающее забытся ни на одну минуту чувство — не существовало вовсе, потому что они были съ М[аріей] Ѳ[едоровной]. — Это же самое часто отравляло самыя прекрасныя минуты, мнѣ такъ было больно, что она не раздѣляетъ ихъ съ нами; конечно для нее было вознагражденіе въ самомъ этомъ лишеніи, потому что быть полезной другимъ для нее кажется выше всѣхъ наслажденій, но все же мнѣ это было больно и совѣстно безконечно. — Эти три недѣли — свѣтлая, яркая полоса, не смотря на то что цѣлая недѣля пропала въ розыскахъ украденнаго портфеля со всѣми бумагами и документами. Въ Римѣ гадко, погода ужасная, мрачность, сырость, мѣшаетъ даже жить прошедшею жизнью, куда поѣдешь въ такой ливень? Мы скоро уѣзжаемъ отсюда, куда — незнаю, хотѣли воротится въ Неаполь, показать его М. Ѳ. потомъ въ Палерму — но все мѣняется безпрерывно, вѣрно ни чего незнаю.
Возвращаюсь къ твоему письму — на первой страницѣ я невольно остановилась на этомъ словѣ «и въ этотъ день, я была не имовѣрно щастлива» — Вотъ и нетребуй болѣе отъ жизни, ужь и то слишкомъ много, если можно быть щастливой въ иной день — цѣлый день! Съ радостью и завистью читала я описаніе празднованія твоихъ и Гр[айовского] имянинъ. Потомъ, моя Таня, скажу тебѣ откровенно, что я горько улыбнулась читая твои дѣтскіе вопросы «ужь неразсердилась ли ты на меня, ужь не забыла ли, не разлюбила ли?» — Да станемъ же во весь ростъ, бросимъ всѣ сердечки, медальончики, обѣщанія, клятвы, увѣренія въ дружбѣ, — чѣмъ истиннѣе, чѣмъ глубже любишь, тѣмъ ненужнѣе все это; я пишу тебѣ откровенно и не думаю, чтобъ ты разсердилась, вѣдь это унижаетъ[66], съуживаетъ отношенія, я какъ то такъ привыкла широко и свободно любить, болезненный періодъ прошелъ для меня совершенно, я не могу болѣе какъ преждѣ устраивать прочно дружбу, обносить ее высокою оградой и крѣпко на крѣпко запирать вороты, чтобъ непосвѣщенный не смѣлъ перешагнуть порогъ — это дѣтство, это неувѣренность въ томъ, что охраняешь такъ, болѣе чѣмъ когда нибудь люблю всѣхъ нашихъ друзей, болѣе чѣмъ когда нибудь вѣрю имъ — и не требую ничего, и не боюсь ничего; чѣмъ болѣе живу, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что единственное, существенное благо въ жизни — это симпатія, ктожь подвергнетъ его даромъ вліянію чегобъ то не было? И что, такъ легко, можетъ имѣть вліяніе на него? Еслиже оно таково, что легко можно имѣть вліяніе на него — пусть, я отказываюсь отъ такого непрочнаго блага, одной игрушкой меньше! —
Вчера нѣсколько строкъ отъ О[гарева] и Гр[айовскаго] которыя меня очень успокоили нащетъ Ел[изаветы] Б[огдановны] ей лучше, она можетъ ѣхать — стало и ему лучше, зная какъ онъ ее любить и какъ она ему необходима — я ужасно боюсь за него. Жаль бѣдныхъ Кав[елиныхъ] жаль мнѣ её, я дѣйствительно сама никогда не замѣчала въ ней ничего дурного; не отъ предубѣжденья ли или ужь такъ — не имела ни какой симпатіи, но и отвращенья не имѣла, Александру же она нравилась и онъ любилъ её, еще разъ Боткинъ писалъ о ней съ большими похвалами, но все же этаго недостаточно, ни однаго друга — это страшно. Силеньку я сама люблю какъ преждѣ, и мнѣ ужасно жаль, что она отошла отъ меня, болѣе жаль за нее даже, чѣмъ за себя, — это не гордость, а то, что у меня то вѣдь много хорошаго въ жизни, а у нее мало, и что за причина этому — до сихъ поръ не могу понять, я охотно признаю свои недостатки и ошибки, особенно черезъ годъ можно смотрѣть на свои поступки какъ на посторонніе — кромѣ искренней любви и безконечнаго желанія добра имъ обоимъ — невижу ничего, жаль что это не понято, а можетъ даже принято за что нибудь другое; я нѣсколь[ко] разъ писала ей и Кет[черу], мнѣ. хотѣлось отъ нихъ отзыва такого же симпатичнаго какъ мой привѣтъ — ни слуху, ни духу, даже Сашѣ не отвѣчаютъ, который ихъ такъ любитъ — пусть это такъ или имъ такъ лучше, а мнѣ больно. И какъ я ни щастлива безконечно въ этомъ отношеніи — вездѣ встрѣчи глубоко симпатичныя, вездѣ есть люди близкіе, — но одно другимъ не замѣнимо, — впрочемъ я увѣрена что это только недоразумѣніе, и что оно пройдетъ. Продолжаю читать твое письмо и опять улыбаюсь — «неужели ты не выбралась Наташа изъ современной привычки щитать каждую женщину за сплетницу, врага и т. д.?» — О Таня, Таня я небуду отвѣчать тебѣ на это, это проста бредъ, ты бы должна была довольно знать мою исторію — сначала я была дома и ни къ кому неподходила, потомъ подходила робко, но съ полною довѣренностью, ужь если подходила, теперь я не могу не подходить, и все равно женщина или мущина, лишь бы внутренній голосъ сказалъ мнѣ что есть общее, я этому голосу довѣряю безконечно.
Вчера я думала, что отошлю тебѣ это письмо, но такъ много оставалось не договореннаго, сегодня тоже немогу окончить, такіе перевороты совершаются въобщемъ, такъ полонъ или ожиданія или изумленія…
16е. Вчера Папа далъ Конституцію, которую народъ праздновалъ вяло. Хотѣлось бы чтобъ вы знали обо всемъ, что здѣсь дѣлается, а писать нѣкогда [?]. Дѣти всѣ здаровы въ настоящее время, и мы съ Сашей немножко поправились въ Неаполѣ, начинаю опять понемножку заставлять его читать, писать, а умъ оставляю совершенно въ покоѣ, при малѣйшемъ усиліи — замѣтно утомленіе. Поблагодари когда увидишь Альфонскаго за его память, да придумай чтонибудь любезное сказать ему отъ меня, а я не умѣю. Друзьямъ всѣмъ поклонись хорошенько, обними того, кого знаешь обняла бы я. Пиши мнѣ о Ѳедѣ, люблю этаго ребенка съ уваженьемъ, я увѣрена что онъ будетъ хорошій человѣкъ, съ другими же мало знакома. Узнай Таня сдѣлали ли его портретъ, я писала объ этомъ къ Н. П. Боткину еще до Неаполя, но никто, ничего не пишетъ объ этомъ, мнѣ хотѣлось подарить М[аріи] ѲСедоровнѣ] которая ужасно груститъ бѣдная. —
Хорошо Сергѣй Ивановичь, хорошо, такъ вы напишите намъ завтре, завтре, послѣ завтре — Еслибъ Таня была на моемъ мѣстѣ, юна подумала [бы] что вы ее ненавидите, что вы ей врагъ, считаете ее за преступницу, убійцу и т. д. я право мирнѣе [?] и вижу въ этомъ только лѣнь, которая насъ всѣхъ обуеваетъ иногда, да и проходитъ иногда, а васъ обуяла да и непроходитъ ужь — оно просто для тѣхъ, которыя васъ любятъ, и кому хотѣлось бы, чтобъ вы промолвили словечко — вижу, насмѣшливо улыбаетесь и думаете «экой вздоръ понесла, видно что досугъ болтать пустяки» — ну чтожь, я и тѣмъ довольна, что подразнила васъ немножко, а то что, все сидите да курите, курите, курите.
А нашъ какой досугъ, народъ бродячій, вотъ скоро надо будетъ укладыватся съ ребятишками, да ѣхать незнаю куда!… Не сердитесь Сергѣй Ивановичь, не сердитесь, вѣдь это не то что лѣнь писать к друзьямъ — не то, чтобъ вкусъ испорченъ былъ, не то чтобъ подальше отъ дѣла, а — если въ васъ есть хоть искра христіанская — такъ вы поймете, что совсѣмъ другое. — Эти дни Таня, мы почитываемъ Пушкина — что это за натура, какъ жилъ то [?] онъ вѣрно, глубоко — то затронетъ дремавшую или давно заснувшую, почти не замѣтную струну въ душѣ, то вызоветъ тебя на симпатію, то отвѣтитъ такъ симпатично, иное слово — какъ теплое пожатіе руки друга — внесетъ миръ и твердость въ душу, примиряется съ собою и со всѣмъ, то вызываетъ вонъ изъ тѣснаго кружка въ даль, въ ширь — а это чаще, всѣ двери, всѣ стѣны становятся ненавистны почитай Пу[шкина] и вспомни обо мнѣ; — да какъ то онъ и васъ всѣхъ напоминаетъ ужасно, какъ читаешь его — будто вы всѣ сидите вокругъ и слушаете — дать волю такъ — Богъ знаетъ что напишешь, пора остановится; ну а ты побранишь меня Таня за то что долго писемъ нѣтъ — да и стою! брани, сама знаю что стою. Только пиши, все также пиши мнѣ много, моя Таня.
[Приписки по краямъ письма:]
[1] Какъ то странно оставить пустое мѣсто въ письмѣ къ тебѣ. — Картину Саша тебѣ нарисовалъ, да ужъ и безъ того Ал[ександръ] бранится, что письмо тяжелое. Пиши, пиши.
[2] Рѣдкинъ женится — ну какъ то его Богъ вынесетъ изъ этаго, скажи ему что я желаю ему щастья. Кавелину крѣпко, крѣпко жму руку, такъ ли же онъ помнитъ обо мнѣ какъ преждѣ? Мнѣ ужасъ его жаль. —
[Приписка А. И. Герцена на поляхъ письма:]
Есть мѣра на всё, Татьяна Алексѣевна, и даже на письма; къ вамъ столько написала словоохотная хотя и малоглаголивая Н. А. что я рѣшился писать только по сторонкамъ, робко прибавляя мои привѣты и рукожатья. Мнѣ было очень отрадно прочитать въ вашемъ письмѣ какъ вспоминаетъ обо мнѣ Антонина Ѳедоровна — теплое и симпатическое отношеніе къ ближнему никогда не пропадаетъ; я смотрѣлъ на нее дѣйствительно безъ малѣйшаго духа критики, мнѣ нравилась ее живая, хоть еще неустоявшаяся натура, мнѣ бывало съ ней весело. — И пожмите ей руку за память, и вдвое болѣе за ее слова — да зачѣмъ же она беспрерывно больна. Кавелину буду вѣроятно скоро самъ писать — я увѣренъ что темная година для всѣхъ нашихъ пройдетъ скоро, я никогда не вѣрилъ болѣе въ жизнь какъ теперь, твердость и упованье. Вчера былъ дождь, слякоть, холодъ въ Римѣ — а сегодня небо синё, тепло, широко — и да здравствуетъ жизнь!
Мы оставляемъ Римъ 1го Апрѣля, если кто писалъ — не бѣда, Торлони перешлетъ. Я поѣду въ Тоскану и вообще будемъ шлятся по Италіи и вездѣ. Скажите Гран[овскому] чтобъ онъ какъ можно подробнѣе извѣстилъ меня о выѣздѣ и гдѣ именно будетъ, но такъ какъ я рѣшительно намѣренъ скитатся, то пусть онъ напишетъ въ М. Ѳ. Коршъ адресуя на Турнейсена, такъ какъ снимъ есть денежныя дѣла, то онъ и перешлетъ. Также могутъ дѣлать и другіе желающіе писать.
Петра Рѣдкича поздравляю съ наступающимъ вступленіемъ въ законный бракъ; что Сергѣй Ив[ановичъ] — не этотъ Сергѣй Ив. — а другой Сергѣй Ив. — останется при немъ?
А вы, этотъ первый Сергѣй Ив. — дайте руку, прелѣнтяйнѣйшій лѣнтяй, у васъ сила дѣятельности х меньше косности i! — 17 Марта 1848. Римъ.
К письму 84. Ел. Б. вне опасности, а что он? — о Грановском и его жене. — Силенька — Серафима Николаевна, жена H. X. Кетчера. О ней см. в «Былом и думах» (глава о Кетчере); ср. «Лит. Наследство», т. 63, М. 1956, стр. 886—391. — Об «украденном портфеле» Герцен рассказывает в «Письмах из Франции и Италии» (письмо 7-е), М. К. Рейхель в «Отрывках из воспоминаний» (М. 1909, стр. 58-60) и Н. А. Тучкова-Огарева в «Воспоминаниях» (изд. 1903 г., стр. 47-48). — Федя — Федор Евг. Корш, сын Е. Ф. Корша, будущий известный ученый, член Академии Наук.
85. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Наконецъ то я могу тебѣ написать, что мы живы, здаровы и въ Парижѣ, моя Таня. А ты не пишешь мнѣ Богъ вѣсть сколько времени; на послѣднія два письма нѣтъ даже отвѣта — развѣ тѣряются письма — можетъ, это случается, а можетъ и наша кочующая жизнь тому причиной; ну да какая бъ не была причина, дѣло въ томъ, что смерть подъ часъ грустно и жутко не имѣть такъ долго извѣстія отъ васъ. Если прозьба можетъ помочь — то прошу тебя Таня, пиши какъ можно скорѣе, сей часъ по полученіи этаго письма. Вотъ и лѣто настало, воображаю тебя на твоемъ дворикѣ, передъ жаровней, сахаръ, ягоды кругомъ — да еще здарова ли ты? Фу право, какъ глупъ и жалокъ человѣкъ въ своемъ безсиліи. Что Грановскіе, они кажется перемѣнили направленіе своего путешествія и ѣдутъ въ Крымъ вмѣсто чужихъ краевъ? Что здаровье Елиз[аветы] Богд[ановны]? Что дѣлаютъ всѣ Корши, всѣ — т. е. начиная съ Ев[генія] Ѳ[едоровича] и кончая Енюшей? Что Кетчеръ? Кавелины? и всѣ, всѣ… Меня эти вопросы такъ занимаютъ, что нехочется писать о себѣ, все кажется не такъ интересно. А что около насъ происходитъ, вы я думаю отъ части знаете — броженіе, даже движеніе, и иногда кажется, что то можетъ выйдти изъ этаго — но до сихъ поръ все это похоже на борьбу стихій, душно тяжко, страшное волненіе въ крови — и соберется туча, и разразится громомъ, молніей, — но воздухъ не прочищается, но солнце не проглядываетъ; не успѣешь и вздохнуть свободно, снова замолаживаетъ…. я могу, желалабъ, ошибатся, но говорю тебѣ откровенно такъ какъ дѣйствуетъ на меня. Ребенокъ голоденъ, проситъ у кормилицы или у матери груди — а она гремитъ ему подъ глазами ожерельемъ, онъ кричитъ, она гремушкой хочетъ заглушить крикъ (не знаю, хочетъ ли утѣшить), подноситъ его къ окну, пестуетъ, стучитъ пальцами по стеклу, ребенокъ пуще плачетъ, мамка тресетъ и хлопаетъ его с досады, — напрасно, ребенокъ не можетъ замолчать, наконецъ выбившись изъ силъ забывается, дремлетъ и мамка — но не надолго тишина въ дѣтской.
Чтожь мнѣ о себѣ тебѣ сказать? Живемъ мы въ Champe Elisées, лѣтомъ тутъ превосходно для дѣтей, они веселы, милы, Саша поправляется, здоровѣетъ, начинаетъ понемножку учится между прочимъ и рисованью и музыкѣ, гимнастикѣ, скоро начнетъ верхомъ ѣздить, — мнѣ бы хотѣлось развить въ нихъ все, все что въ нихъ есть въ зародышѣ или въ возможности. Время такъ быстро проходитъ что я не вижу его. — Пишиже Таня. Обнимаю тебя, обними за меня друзей. Что Огар[евъ] — хоть бы онъ написалъ.
Сергѣю Ив[ановичу] жму крѣпко руку. —
[Приписка сбоку:]
М[арія] Ѳ[едоровна] шлетъ тебѣ и Сер. Ив. рукожатье.
[Приписка А. И. Герцена:]
Адресъ.
А Madame Louise Haag de
Wurtemberg.
a Paris. Confiée aux soins de Messieurs
de Rotschild. —
И больше ничего. Потому что мы можетъ и не будемъ здѣсь, но намъ Маменька перешлетъ письмо.
Поклоны и прочее какъ слѣдуетъ. Іюня 8. 1848.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Ея Высокоблагородію Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой
Въ Москвѣ
Близъ Дѣвичьяго Поля и Плющихи
въ приходѣ Воздвиженья на Овражкахъ
въ собственномъ домѣ.
86. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Только что послала тебѣ письмо — получила твое, моя Таня, моя хорошая Таня! Хоть многое въ немъ давно писано, но я все таки читала и перечитала его с большой любовью. Люблю тебя Таня, хорошее ты существо, не смотря на всѣ недостатки и претензіи твои, да, претензіи! Не сердись, оно такъ. Претензіи не отъ бѣдности натуры, не отъ пошлости, а отъ того что жизнь не вселила довѣрія къ себѣ; лучше сказать не претензія, а требовательность, — она и законна такъ, такъ справедлива, но не хотѣлось бы ее иногда, отъ того, что нехотѣлось бы чтобъ ты страдала, а не страдалабъ ты — была бы бѣдная натура! Такъ лучше оставайся такъ какъ есть. —
Когда мы увидимся — не знаю. Изъ Италіи ты велѣла уѣхать — а и здѣсь я не здаровѣе, напротивъ; скучно быть больной, унизительно, досадно, особенно теперь, никогда не нужно мнѣ было такъ здоровье какъ теперь — жизнь такъ хороша, хотѣлось бы жить и для себя, и для другихъ. Принялась серьезно лѣчится, авось либо будетъ лучше. — Саша пока здаровъ, понемножку всѣмъ занимается, доктора говорятъ, что до 18 лѣтъ необходимо безконечное вниманіе и попечительность для его деликатнаго сложенія, въ ученьи, въ игрѣ, въ содержаньи, словомъ безпрерывная осторожность — ты поймешь стало Таня какъ бы я желала быть здаровой! — Коля и Наташа милы и здаровы, ростутъ, умнѣютъ — Потомъ Таня, ты знаешь какъ Алек[сандръ] тревожится всегда о моемъ здаровьи, и это все сильнѣй и сильнѣй въ немъ становится.
Отъ васъ вѣсти хорошіе, Ел[изавета] Б[огдановна] внѣ опасности и Коршъ и Кав[елинъ] имѣютъ мѣста въ Петерб[ургѣ] — легче стало на душѣ. Милые, посмотрѣть бы на всѣхъ васъ — Пиши мнѣ Таня все, все, обо всѣхъ. —
Хорошо, что ты занимаешся. Ты увидишь какъ при малѣйшемъ успѣхѣ тебя будетъ все болѣе и болѣе утягивать въ изученіе чего бъ то небыло. Есть люди, которыхъ довольно увидѣть мимоходомъ, чтобъ узнать, что въ нихъ есть много, или будетъ много хорошаго — къ этимъ людямъ принадлежитъ Вал[ентинъ] Ѳ[доровичъ] Коршъ — я его вовсе незнаю, ни чего неслыхала о немъ, видѣла разъ и увѣрена что хорошій человѣкъ, хоть можетъ и будетъ много ломки и переработки. —
Какъ страшно за Огарева, пиши мнѣ о немъ подробнѣе. На дняхъ мы узнали о смерти Бѣлинскаго — безконечно жаль! Чудный былъ человѣкъ. Какая нелѣпая и глупая вещь смерть. —
Жаль мнѣ вотъ что Таня, ты ждешь насъ такъ, какъ будто мы сей часъ пріѣдемъ, а я не знаю когда мы поѣдемъ. Нѣтъ ни чего хуже какъ такая ошибка. Перенесъ бы тебя какъ нибудь сюда.
Въ Августѣ или въ Сентябрѣ ты увидишь Тучьковыхъ, вѣдь ты дикарка — не бойся, я тебя заранѣе познакомила, т. е. съ двумя дѣвушками Hélène и Natalie, каждая въ своемъ родѣ хороша, встрѣча съ ними дорога мнѣ, она принесла много юности, свѣжести, наслажденья въ мою душу, ужь не говоря ни о чемъ другомъ — великое щастье любить такъ какъ я ихъ люблю. Хорошъ мой внутренній міръ Таня, такъ полонъ, полонъ — я не говорю — одного свѣтлаго, но я бы не отдала ни одной капли и того горькаго, что въ немъ.
Писать не хочется, а побѣседовала бы я съ тобой. И такъ вы останетесь съ Кет[черомъ] старожилами Москвы, какъ тебѣ плохо будетъ Таня, съ твоей живой и симпатичной натурой это одиночество. Ну прощай пока. Мнѣ совѣтуютъ и Сашѣ ѣздить верхомъ — сегодня отправляемся. Скоро начну его купать. Здаровье его замѣтно поправляется. Вожу его въ Гимнастику. И знаешь мою радость, я воображала что у него нѣтъ ни слуха, ни способности къ музыкѣ — напротивъ, ему даетъ уроки хорошій музыкантъ и говоритъ, что если Саша будетъ продолжать такъ учится такъ черезъ годъ порядочно будетъ играть. Мнѣ кажется иногда что я снова переживаю жизнь — 29 Іюня. На словѣ жизнь — я была прервана пушечными выстрѣлами, которыя продолжались — день и ночь! — четыре дня, городъ до сихъ поръ en état de siège, убитыхъ говорятъ 8,000. Вотъ все, подробностей не достаетъ духа описывать. Какъ мы живы удивляюсь, но живы только физически, Таня, — были минуты, въ которыя я желала быть уничтожена со всей семьей. Не знаю, оживемъ ли на столько, чтобъ что нибудь въ жизни еще вызвало искреннюю улыбку кланяйся всѣмъ.
[Приписки по краямъ письма:]
[1] Давно писано это письмо, но все таки посылаю его тебѣ, оно тебѣ дастъ понятіе о нашемъ житье бытье.
[2] М[арія] Ѳ[едоровна] жметъ тебѣ руку. М[арія] К[аспаровна] сама пишетъ.
[Приписка А. И. Герцена:]
Что мы видѣли, что мы слышали эти дни — мы всѣ стали зеленые, похудѣли, у всѣхъ съ утра какой то жаръ… Преступленіе четырехъ дней совершилось возлѣ насъ — около насъ. — Домы упали отъ ядеръ, площади не могли обсохнуть отъ крови. Теперь кончились ядры и картечи — началась мелкая охота по блузникамъ. Свирѣпость Національной Гвардіи и Собранья — превышаетъ всё что вы когда нибудь слыхали. Я полагаю что Вас[илій] Петр[овичъ] перестанетъ спорить о буржуази.
Еслибъ не Каваньякъ то плѣнныхъ растреляли бы всѣхъ.
[Адресъ (рукой Герцена):]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой.
На Дѣвичьемъ полѣ, въ собст. домѣ, въ приходѣ Рождества на Овражкахъ. —
К письму 86. Письмо это (впервые частично опубликованное в «Русских Записках», см. выше, стр. 11) вновь напечатано, по фотокопии, и вышедшем во время печатания настоящей работы томе 63 «Лит. Наследства» (стр. 379—380), с многочисленными искажениями.
87. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Получила я твое письмо, моя Таня, отъ 9г° Іюля. Ну что извинятся въ томъ, что долго не писала, мнѣ ((это)) извѣстно болѣе чѣмъ кому нибудь какъ это дѣлается. Не знаю, когда мы увидимся, можетъ скоро, ничего не знаю! А хотѣлось бы для тебя и для себя повидатся, я чувствую сама, что я нужна тебѣ, — я отсюда провижу всю бурю и весь разгромъ который въ тебѣ происходитъ, не знаю, ктобы лучше понялъ тебя — но желаю этаго, пусть я сотрусь, хоть вовсе, лишь бы тебѣ было лучше. Впрочемъ ты можешь писать, и кромѣ меня ни кто не прочтетъ. Какъ я рада за тебя, что Кор[ши] и Гр[ановскіе] остаются еще въ Москвѣ. За то я сиротѣю вовсе. Тучковы ѣдутъ черезъ три дня, а съ ними и М[арія] Ѳ[едоровна] собралась узнавши, что ее остаются въМосквѣ, за нее я рада, что она доѣдетъ какъ нельзя лучше, другой аказіи такой нельзя и представить, да, за нее я рада, я думаю ей моркотно было быть такъ долго далеко отъ своихъ, — а себя то мнѣ жаль, мнѣ съ ней было какъ у Христа за пазушкой, а Тату ужасно жаль — всѣмъ этимъ я такъ смущена, что мыслей не соберу. Да и къ чѣму писать, вскорѣ послѣ этаго письма ты всѣхъ ихъ увидишь, всѣ могутъ расказать тебѣ объ насъ. Обо мнѣ поговори съ Natalie. Это чудное существо, духовное развитіе необычайное. Не блескъ, не пустячки, напротивъ, лоску очень мало, даже много шероховатости, но ей только 19 лѣтъ! — Будь съ ней какъ можно проще, какъ со мной, заставляй говорить. Hélène тоже мила, ужасно мила, я и ее люблю очень, очень, ((но)) её нужно походить, поласкать, это слабое существо. Ты понимаешь Таня, все это я говорю только тебѣ. —
Ко всему этому Саша занемогъ, жестокая опять головная боль и жаръ — сижу у его постели. Послали за докторомъ. Таня, какъ страшно, дѣти это существенное моей жизни, это моя жизнь, а воспитаніе — великое дѣло! Оно не все, но много. Тебѣ доскажетъ Natalie, что я думаю. Сохранить натуру чистой, сколько во мнѣ и у меня есть на то возможности, развить ей на столько насколько есть въ ней возможности — и если натура хорошая, это дастъ толчекъ цѣлому ряду въ поколѣніи, это проведетъ далеко, далеко впередъ струю чистую, живую — какой подвигъ выше этаго? Можетъ быть громче, блестящее, но не можетъ быть исполненнѣе любви. —
Я говорила Тур[геневу] о комедіи, онъ былъ очень болѣнъ, не знаю пошлетъ ли.
Послѣ всѣхъ большихъ событій Таня, я убѣждаюсь что остается одно — воспитаніе и воспитаніе. —
Здаровы ли то вы всѣ? пиши, пиши мнѣ.
Да, Сергѣй Ивановичь, минутами жизнь хороша, а большею частію — я совершенно согласна съ вами. И глупо что умирать нехочется, и какъ глупо что родишся —
[Приписка А. И. Герцена:]
Что же я еще прибавлю вамъ обо мнѣ. На душѣ тяжело и темно, что здѣсь дѣлается на нашихъ глазахъ — отъ этаго можно сойти съ ума. М[арія] Ѳ[едоровна] раскажетъ вамъ. Останемся мы одни. — Кланяйтесь всѣмъ нашимъ. — Пожмите руку Антонине Ѳедоровнѣ, что она здоровѣе — покойнѣе? Скажите Кавелину что у меня нѣтъ мѣста в сердцѣ которое не было бы оскорблено, горечь, горечь, желчь — А вѣдь мы иной разъ хорошія минуты проводили вмѣстѣ. —
[Надъ текстомъ приписано:]
Пошлите письмо къ Ѳедору.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
М. Г.
Татьянѣ Алексѣевнѣ Астраковой
Въ Собств. домѣ, близь
Дѣвичьяго поля и Плющихи
въ приходѣ Воздвиженья на Овражкахъ.
К письму 87. Комедия — «Где тонко, там и рвется» (впервые напечатана, с посвящением Н. А. Тучковой, в «Современнике» за 1848 г., ноябрь). В августе 1848 г. П. В. Анненков читал комедию Н. А. Некрасову.
88. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Давно ужъ я поджидала отъ тебя письмо моя Таня, и вотъ наконецъ приносятъ толстый пакетъ, — мы всегда ужасно ради съ Александромъ, и точно дѣти вырываемъ другъ у друга изъ рукъ письмо. Спасибо тебѣ Таня за то что пишешь такъ много, хотѣлось бы почащѣ извѣстій — ну да не мнѣ за это упрекать. — Я преждѣ еще получила отъ Туч[ковыхъ] и радовалась заочно тому что вы другъ другу понравились, они хорошіе люди, и сверхъ всѣхъ достоинствъ любятъ насъ, что разумѣется сверхъ всего заставляетъ любить ихъ. Я ихъ люблю какъ моихъ дѣтей, мнѣ до сихъ поръ странно, что ихъ увезли отъ меня, за чѣмъ? И кто далъ право??….. Ужасно иногда недостаетъ ихъ; въ Natalie было для меня что то освѣжающее, оживляющее, въ Hélène — лѣлѣющее, успокаивающее, не смотря на ее собственное отчаянье. Помимо всего Natalie — существо замѣчательное. Смертельно жаль ихъ становится какъ вспомнишь каково имъ теперь, только и свѣта въ окошкѣ что Огаревъ, хорошо еще если онъ долго съ ними останется. Мнѣ все кажется что мнѣ ихъ отдадутъ назадъ — а то слишкомъ бы было нелѣпо! —
И Марьи Ѳ[едоровны] недостаетъ мнѣ до сихъ поръ. Ну да такъ и быть, лишь бы ей было хорошо, а Тата — ты спрашиваешь какъ привыкла безъ нее — эгоизмъ дѣтей утѣшителенъ, — она повѣрила что Маволинька поѣхала за Ѳедей — да все и ждетъ ее преблагоразумно. Славный ребенокъ Таня, я увѣрена что изъ нее выйдетъ хорошая женщина. А Саша не такъ красивъ какъ на портретѣ; онъ нисколько не перемѣнился, только выросъ. Коля не уѣхалъ въ Швейцарію а остался на зиму въ Парижѣ, торопится еще не къчѣму, говорить *онъ научится, въ этомъ никакого нѣтъ сомнѣнья, а такъ върозь жить ужь слишкомъ тяжело. Пишу я тебѣ сей часъ послѣ полученія твоего письма. И это письмо пошлется съ Селивановымъ, который послѣ завтре ѣдетъ въ Россію. Какая ты стала совестливая Таня, просишь о доставкѣ писемъ точно о пощадѣ жизни. —
Оттого я долго и неписала, думала что тебѣ надолго станетъ живого письма М[аріи] Ѳ[едоровны]. — Отгадала ты, что я назову тебя ревнивецей, да что тебѣ за дѣло кого и макъ я люблю, во всякомъ случаѣ тебя люблю, люблю много — ну и будетъ съ тебя, а тамъ люблю и другихъ, да одно другому немѣшаетъ. — Да, странное дѣло, другъ, все кажется ужь будетъ, полно, кругъ очерченъ — анъ нѣтъ, при каждой симпатичной встрѣчѣ я снова юнѣю, живу въ тысячу разъ больше и отдаюсь какъ есть, отъ всего моего сердца и отъ всего помышленія и хорошо Таня мнѣ, и я щастлива, и это хорошо не проходитъ, а такъ и остается во мнѣ навсегда. Оттого мое существованье похоже вотъ на эту фигуру[67] и такъ далѣе —
Ты такъ жалѣешь что мы одиноки, — да, мнѣ ужасно жаль, что нѣтъ съ нами тѣхъ которыхъ нѣтъ, но мы не одиноки. Много встрѣчается хорошихъ людей, а потомъ своя семья — да что и говорить, что касается до личнаго — я не могу себѣ представить существованья полнѣе, а какъ выйдешь изъ него ну ужь лучше и не выходить, коли не хочешь быть изтерзанъ на тысячу кусковъ, коли не хочешь сознавать жизнь только по судорожному ломанью. Та и разница между человѣкомъ и человѣчествомъ, что человѣкъ бываетъ болѣнъ къ росту, а потомъ выростетъ и здаровъ, а человѣчество безпрерывно больно все къ росту. Отвернутся отъ страданій вольнаго ((нельзя [?])) невозможно, да и страдать безпрерывно вмѣстѣ съ нимъ невозможно; изъ этихъ двухъ невозможностей состоитъ наша жизнь, отъ того она и тяжела подъ часъ, невыносима а подъ часъ, какъ невольно отвернешся, да забудется — какъ хорошо Таня, какъ хорошо!! —
Не сердись что портрета не прислала, я вѣдь не одной тебѣ обѣщала — вотъ какъ нибудь соберусь да ужь сдѣлаю нѣсколько литографій. Изъ кокетства мѣдлю, состарѣлась, жду не помолодѣю ли.
Саша тебя не забылъ, и очень охотно написалъ бы, да за ранѣе онъ писать не любитъ, а какъ придетъ пора ему недосугъ. Все бы хорошо, да однаго видно я не добьюсь никогда — товарищей ему нѣтъ; воспитаніе французкихъ дѣтей ненавистно для меня, это куклы, машины, разряженые и выученные говорить учтивости, даже комплименты, ни чего простого, естественнаго, вотъ еслибъ мы жили въ деревнѣ — я не побоялась бы его оставить играть и дратся съ дѣтьми; одиночество тоже вредно, просто тѣряешся, при всѣхъ средствахъ ни чего неможешь сдѣлать по убѣжденью. Для того чтобъ воспитать однаго человѣка, для того чтобъ сохранить его только человѣкомъ, надо воспитать цѣлое общество. Сердце разрывается на нихъ глядя, коверкаешь, ломаешь ихъ Богъ знаетъ для чего, и сколько предстоитъ ломки имъ если и людьми то выйдутъ я было свободнѣе вздохнула ((въ)) и за нихъ въ Февралѣ — да вотъ тебѣ и Февраль! Совѣтую тебѣ Таня достать письма из Парижа извѣстнаго автора (чрезъ М[арію] Ѳ[едоровну]) ты увидишь въ нихъ что творится на бѣломъ свѣтѣ.
Мы переѣхали, Саша въ Гимнастику ходить небудетъ далеко, а будетъ дѣлать дома, да еще хочу обучать его столярному мастерству, онъ отъ этаго въ восторгѣ. Меня радуетъ въ немъ способность къ музыкѣ, не особенная, но я не ожидала ни какой, новое доказательство что во всякомъ существѣ лежатъ зародыши всего, и неспособность есть только не развитой талантъ.
Послѣднѣе время стоитъ что то дурная погода, кътомужь мы переѣзжали, хоть здѣсь это все чрезвычайно удобно, но все такижь утомило меня, пусть М. Ѳ. раскажетъ тебѣ какъ здѣсь отдаются квартеры и до какой степени хозяева, глупые буржуа, выжимаютъ изъ каждой нитки, изъ каждаго гвоздика деньги, русской, широкой, раздольной натурѣ покажутся сказочными мѣлкіе притѣсненія, изученыя съ непостижимою внимательностію; и есть люди, и почти большая часть такихъ, которые всю жизнь положили на это изученіе, у нихъ ни другого наслажденія, ни другой цѣли нѣтъ. Что за разстояніе между дикой, степной, румяной, широкоплечей, вольной (ты не удивись, да, вольной по натурѣ) Россіи, Россіи въ сарафанѣ, съ длинною русою косой, и этой изсохшей, желтой, съ парикомъ на головѣ и съ камушками ворту, перетянутой, раздушоной (изъ необходимости) Франціи! — Они сами говорятъ что на нихъ больше ваты чѣмъ тѣла, и что за плоскость, что за бѣдность, что за ограниченность — можетъ они выродились — довольно.
Мы видаемся часто съ семѣйствомъ Гораса, (объясненіе у М. Ѳ.) хорошіе люди, очень хорошіе, съ ними както просторно, широко дѣлается. — Сюда пріѣхала Марья Ль[вовна] Ог[арева], мы видаемся и съ ней довольно часто. Я снова съ ней знакомилась, для меня она не та которую я знала преждѣ, хотя основной характеръ тотже. Въ молодости мы слишкомъ были строги, вспыльчивы и нетерпѣливы, все и всѣхъ хотѣлось на свой ладъ, а ей хотѣлось на свой, отъ этаго и было много такого, чегобы могло небыть. Разборъ этотъ поведетъ слишкомъ вдаль; дѣло въ томъ что теперешняя, вотъ эта М. Льв. съ которой я познакомилась для меня преинтересное существо; огонь, энергія, умъ — взболтанные жизнью до того что у меня иногда морозъ покожѣ подираетъ. Воробьевъ тоже хорошій и пріятный человѣкъ.
Ты я думаю удивляется что я пишу несвоей рукою — бумага попалась тонкая, а перо жесткое, ну да такъ и быть. Мнѣ я вижу плохо приходится: М. Ѳ. говоритъ, что она непишетъ много оттого что на тебя надѣется, а ты на нее надѣется — да хоть и обѣ то вы писали такъ все недовольно бъ было. Просто хотѣлось бы знать кто что сказалъ, какъ кто посмотрѣлъ — т. е. просто хотѣлось бы иногда перенестись къ вамъ — насытится вами да и опять въ теплыя (края. Ахъ Таня! Какъ бы я полетѣла въ Италію, тамъ больше чѣмъ гдѣ нибудь можно забыватся, а вѣдь ужь мы рѣшили что забыватся хорошо? — Невесело быть рабомъ чего бъ то небыло, ну а какъ сдѣлаешь чтобъ не зависеть отъ холода, отъ сѣраго неба — въ одинъ мигъ въ Италіи я наберу силы болѣе чѣмъ въ цѣлый мѣсяцъ преусерднаго лѣченья здѣсь. Чѣмъ долѣе живу тѣмъ болѣе сживаюсь съ природой. —
Я думала что не успѣю тебѣ написать, а вмѣсто того разболталась не стерпимо, разболталась до того что мнѣ захотѣлось поговорить съ тобой о прошедшемъ, о пережитомъ нами съ Февраля, но только спать хочется, а въ другой разъ трудно будетъ принятся, такъ я вырвала изъ моего — какъ бы сказать — журнала чтоли — нѣсколько страничекъ и пошлю ихъ тебѣ. Ты увидишь тамъ какъ чувствовалось и думалось, писавши я не думала что дамъ ((ихъ)) читать кому нибудь, тѣмъ лучше посмотри на меня какъ я есть на единѣ, сама съ собой. Хотя и послѣ того уже многое перемѣнилось; жажда покоя — естественна, это реакція послѣ муки, послѣ родовъ, но она не долго продолжается, роды были нещастливы, надежды не исполнились, снова начинается броженіе, окрѣпнувшія силы ищютъ дѣятельности, а сколько нужно твердости на то, чтобъ примирится съ мыслью, ((что)) невидать ребенка который родится, не знать, когда и какъ, и какой онъ родится! — Но будемъ тверды, оттого что слабыми быть нельзя. — Только Таня, эти листки только тебѣ посылаю; они вовсе не готовились для свѣта Божьяго; а тебя надосугѣ займетъ посмотрѣть на меня. —
Сергѣю Ивановичу сожми прекрѣпко руку, и покачай ему за меня головою. Онъ пойметъ какъ много, много въ этомъ покачиваніи говорится, не все же языкомъ болтать. —
Завтре же доставлю твои письма. Я рѣдко видаюсь съ М. И. Полуд[енской] она лучше своей репутаціи, но время какъ то нѣтъ. Она больна все бѣдная. Николя умный мальчикъ, я думаю при благопріятномъ климатѣ, изъ него выйдетъ что нибудь.
Машинька с Л[уизой] Ив[ановной] остались в Champs Élysées, это далеко отъ насъ. Дай Богъ имъ здаровья за Колю, хоть меня онъ и меньше будетъ любить, да лишь бы ему лучше. При всемъ желаніи за троими я не моглабъ усмотрѣть какъ за однимъ А потомъ, я увѣрена, когда онъ меня узнаетъ такъ будетъ любить. Прощай, пиши.
Напиши видѣлали Аненкова и что, что онъ, и какъ, познакомся сь нимъ, это одинъ изъ балованыхъ моихъ дѣтей. —
Въ Германіи сильно шевелятся, чтото изъ этаго будетъ? — Да, это сравненіе мнѣ самой нравится: въ настоящую минуту мы всѣ беременны, а ребенка врядъ ли увидимъ! — Много любви надо на то чтобъ носить его и лѣлѣять въ себѣ. —
Чтото все нездаровится Таня, это ужасно глупо. Ну а всего глупѣе на свѣтѣ — это смерть. Пописала тебѣ ночью и разболѣлись глаза до сихъ поръ.
Слушай ты, пишиже. Обнимаю тебя.
[Приписка А. И. Герцена С. И. Астракову:]
На сей бумагѣ неприличной по тонкости — желаю обнять тебя и поблагодарить за письмо. Оно живо напомнило тебя, точно будто время и пространство не существуетъ между нами. Точно будто по прочтеніи письма я провожаю тебя въ переднюю и тамъ тебѣ подаютъ платокъ изъ гаячьяго пуху, шарфъ въ двѣ сажени, одѣяло на заячьемъ мѣху, пальто, шубу, кеньги, валенки, охотничьи сапоги до плечей, и пр. и пр. и я провожаю, говорю да, да — вотъ такъ сумма то работниковъ страшно увеличиваетъ результатъ выработаннаго и карманъ фабриканта. Если хочешь знать что дѣлается здѣсь возми мои статейки. Это послѣднія дряганья умирающаго міра — смерть дѣло важное, грустное, но часто она сопровождается бредомъ, безуміемъ, старчество впадаетъ въ ребячество — ну вѣдь какъ не жалѣй умирающаго а всё же во всемъ втомъ есть много противнаго. Міръ этотъ гніетъ [?] — что будетъ? Что будетъ? — Лучше всего что что нибудь да будетъ. — Если только земной шаръ не треснетъ. — Очень бы хотѣлось скорѣе къ вамъ, вы — наши Московскіе друзья, все таки лучше всѣхъ обезьянъ называемыхъ людми, вы выродки, сливки съ 50,000,000 человѣкъ, за та ужъ и сливки; право смертельно хотѣлось бы по дворамъ. Да климатъ то, климатъ то.
А что вы трубку поставили Татьяна Алексѣевна когда Ал[ексѣй] Ал[ексѣевичъ] пришелъ это хорошо, дурно только то что вы ее тотчасъ опять взяли.
К письму 88. И это письмо пошлется с Селивановым — Илья Вас. Селиванов, литератор и мемуарист (его «Записки» напечатаны в «Русск. Старине» за 1880 г.), сосед Огарева по имению (ср. прим. к письму 96). Вместе с Герценом был свидетелем революционных событий 1848 г. в Париже. В 1858 г. Селиванов посетил Герцена в Лондоне. Его фамилия значится в составленном III Отделением списке лиц, посылавших статьи в «Колокол» (изд. Лемке, IX, 249). — Письма из Парижа известного автора — большое письмо Герцена московским друзьям от 2-8 августа 1848 г., посланное с М. Ф. Корш (см. «А. И. Герцен. Новые материалы», М. 1927, стр. 45-58), а также, вероятно, письма 3-е и 4-е цикла «Опять в Париже», датированные 28 августа—10 октября 1848 г. и в переработанном виде вошедшие в «Письма из Франции и Италии». — С семейством Гораса — немецкий поэт Георг Гервег, сыгравший роковую роль в семейной драме Герцена, и его жена Эмма, рожд. Зигмунд. С их детьми, Горасом и Адой, дружил Саша Герцен. — Воробьев — Сократ Максимов., возлюбленный М. Л. Огаревой. — Несколько страничек, вырванных Н. А. из ее «журнала, что ли», были впервые (и чрезвычайно небрежно) напечатаны в «Русских Записках», кн. 14, Париж, 1939, стр. 108—112. В более исправном виде (но с несколькими ошибками, унаследованными от предыдущей публикации) они воспроизведены в т. 63 «Лит. Наследства», М. 1956, стр. 367—374 (том вышел во время печатания нашего издания в «Новом Журнале»). — Поблагодарить за письмо — это едва ли не единственное дошедшее до нас письмо С. И. Астракова к Герцену напечатано в «Лит. Наследстве», т. 62, М. 1955, стр. 12-14. В нем Астраков выводит математическую формулу, согласно которой «сумма работников» вырабатывает возрастающий в геометрической прогрессии «прибыток» «в карман фабриканта». — Мои статейки — цикл «Опять в Париже» (см. выше).
89. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Вѣроятно ужь ты получила тетрадь, посланную съ Сел[иваноновымъ] — поэтому я напишу тебѣ моя Таня только нѣсколько строкъ. Три дня тому назадъ я получила твою записочку въ письмѣ М[аріи] Ѳ[едоровны] жаль мнѣ тебя, хорошая ты вещь, а жизнь нехорошо обращается съ тобою. Да непиши мнѣ іероглифически, а просто прямо въ чемъ дѣло. — Я сей часъ окончила письмо къ М. Ѳ. и ты отъ нее можешь узнать всѣ подробности, повторять, другъ, некогда, Тата была очень больна, теперь выздоравливаетъ, нужны безпрерывныя попеченія. Жму крѣпко твою руку. Пиши. Пришли написанное преждѣ письмо, непремѣнно. Туч[ковы] пишутъ, что они очень полюбили тебя и С[ергѣя] Ив[ановича] которому также рукожатье. —
[Приписка А. И. Герцена:]
при сильно дружескомъ пожатіи руки не смотря на то что необходимо не писать — а посылать на почту, все таки почту моимъ поклономъ.
К письму 89. Тетрадь, посланную с Селивановым — см. прим. к. письму 88.
90. Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Вотъ именно въ это число мы съ вами обѣдали или ужинали въ Черной Грязи. Помните. Снѣгъ бѣлый, солнце, тройки и тройки — это былъ день удивительной, онъ остался у меня въ сердцѣ — какъ Итальянской закатъ солнца. Мнѣ тепло когда я его вспоминаю. Послѣднее время бывали иногда споры, натянутые разговоры — но этотъ день вдругъ всё опять сплавилъ и спаялъ. И такъ да здравствуетъ Черная Грязь. Вспомнили ли вы?
Получилъ я грамотку отъ Николая Александровича, доволенъ имъ несказанно, но ни съ чѣмъ не согласенъ насчетъ его мнѣнія о Физикѣ и Химіи, особенно съ его идеалистическимъ мнѣніемъ что общій обзоръ бросаемый издали вѣрнѣе. Что же Овенъ и Стефенъ много взяли, нѣть нынче давайте пониманье и микроскопъ, пониманье и скалпель, жизнь надобно слѣдить по вивисекціямъ, а не по физіологіи Каруса. Посмотрите какіе шаги дѣлаетъ сравнительная анатомія здѣсь, — старый доктринаризмъ никуда негоденъ. Кстати къ Физикѣ. Кто въ сношеніи съ Огаревымъ] пусть сообщитъ ему что микроскопъ его готовъ, превосходно сдѣланъ, 650 франк., со всѣми принадлежностями. Я его пожалуй адресую къ тебѣ Сер[гѣй] Ив[ановичъ] — ты можешь его разобрать, я увѣренъ что такаго микроскопа не найдешь въ Москвѣ ни у кого.
Кланяйтесь всѣмъ — и не напоминайте никому для нынѣшняго дня что никто не приписалъ строки въ письмѣ отъ 25 Декабря.
До свиданья разумѣется, мы вѣроятно къ лѣту у васъ на Дѣвичьемъ Полѣ.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Я только что окончила предлинное и прегрозное посланіе къ тебѣ Таня, грозное за то что ты такъ давно не пишешь, и хотѣла послать его — какъ получила много писемъ изъ Россіи — мнѣ и разхотѣлось послать его. Довольно съ тебя знать что на сію минуту мы здаровы (если я не въ постелѣ, такъ я щитаю ужъ себя здоровой). Въ Декабрѣ Наташа была ужасно больна, и весь домъ у насъ перехворалъ, я недавно только что оправилась. — А не хорошо Таня что вы не пишете такъ долго, тебѣ я этаго вовсе не прощаю.
Письма, которые мы получили, такъ живо перенесли меня посреди васъ что мнѣ тяжело писать. Обнимаю тебя. С. И. жму руку. Обнимаю М[арію] Ѳіедоровну] и всѣ[хъ] друзей.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Астраковой.
К письму 90. В Черной Грязи — подробный и живой рассказ Т. А. Астраковой об известных проводах на станции Черная Грязь и о состоявшемся накануне (18 января 1847 г.) вечере у Грановского см. теперь в т. 63 «Лит. Наследства», стр. 554—557, где опубликована оказавшаяся в Пушкинском Доме АН СССР и считавшаяся до сих пор утраченной небольшая часть рукописи, использованной Т. П. Пассек в ее воспоминаниях (см. выше, предисловие, стр. 5). — Николай Александрович — Мельгунов. «Грамотка» его, как и все его письма к Герцену до 1852 г., не сохранилась; 36 его писем напечатаны «почти полностью» в т. 62 «Лит. Наследства», стр. 322—385. Там же, во вступительной заметке, данные о Мельгунове и его отношениях с Герценом.
91. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Не пишу числа, потому что не знаю когда кончится и пошлется это письмо. —
Напрасно я сердилась на тебя такъ за то что ты не пишешь, — вчера получила твое длинное письмо, я рада ему была, но оно грустно подѣйствовало на меня. Вопервыхъ грустно, потому что тебѣ грустно, вовторыхъ грустно но эдакъ я дойду до двухъ сотъ, до двухъ милліонъ, до безконечнаго числа причинъ грусти. — Все мнѣ понятно, слишкомъ понятно что ты пишешь моя бѣдная Таня! Сколько хорошихъ натуръ гибнетъ отъ неестественной среды, въ которую ихъ бросаетъ случайность, и какъ посмотришь, ихъ существованья не жизнь, а безпрерывное колесованье, кой гдѣ мелькнетъ мгновенье свѣтлое, натуральное, и опять черная туча давитъ и душитъ — дай имъ солнце, дай имъ дождь и росу въ пору — разцвѣлибы пышно, жилибъ полно, — но я думаю такихъ щастливцевъ вовсе нѣтъ, у иныхъ есть только побольше такихъ мгновеній вотъ и все. На твою долю досталось ихъ мало, по чему? Да, по чему! — Напрасно ты боялась послать мнѣ твое письмо, не только то что въ немъ написано, но что и не дописано я ясно вижу, разочаровать меня нельзя болѣе,, и я объ этомъ не жалѣю, не щитаю это утратой, — это былобъ страшной грѣхъ противъ жизни. И зубъ не достается даромъ человѣку, часто жизни стоитъ. Чего стоило разтатся со многими вѣрованіями — страшно вздумать! Дѣло въ томъ, что вѣровать-то ненужно, — «печешея о мнозѣ» — «едино же есть на потребу человѣка» — Долго дѣтьми мы остаемся, долго нужны намъ игрушки и лакомства — ну чтожь, и хорошо, пока нужны, пришло время — болѣе реальной, серьезной пищи — не будемъ отворачиватся отъ нее, только больнымъ противенъ запахъ мяса. Ты мнѣ говоришь — «примирись съ дѣйствительностью» — за чѣмъ примирятся, я принимаю жизнь какъ она есть, со всѣми ее наслажденьями и мученьями, и мучусь и наслаждаюсь. Въ внутренней жизни Таня — не помню что хотѣла написать, два дни прошло послѣ того какъ меня прервали на этомъ словѣ. Александръ посылаетъ сегодня 6 Марта письма въ Мос[кву] такъ и мнѣ захотѣлось поскорѣе дать тебѣ вѣсточку, напишу отвѣтъ на твое письмо наскоро, а то пойдетъ въ долгій ящикъ. — Ужасно пріятно, когда люди которыхъ мы любимъ и которые насъ знаютъ, пожалѣютъ о насъ, я знаю это по себѣ, и потому не боюсь сказать тебѣ Таня, что мнѣ тебя ужасно жаль, ужасно, какъ многое бы могло быть иначе…… Но дѣло въ томъ, что вѣдь уже не перемѣнишь того чего перемѣнить нельзя, ну такъ чтожь, сидѣть надъ лужей и хныкать о томъ что она не море? Лучше отойти прочь, идти, — какъ бы не далеко — идти къ морю, дойдешь — хорошо, не дойдешь — на дорогѣ можетъ встрѣтишь много хорошаго, а можетъ и дойдешь?… — Еще повторяю — не бойся разочаровать меня, очарованіе прошло съ первою юностью, но жизнь отъ этаго не стала хуже, но людей отъ этаго люблю не меньше. Вотъ еще прошло два дни и я не могла продолжать письма, ты не повѣришь Таня, а оно такъ. — Еще перечитала твое письмо, какъ ясно вижу сквозь него духоту — Но не смотря на все, какъ много я вынесла святого и прекраснаго изъ прошедшей жизни, все это живетъ во мнѣ, и умретъ только со мною, да и не умретъ со мною, вѣдь мой элементъ переходитъ въ дѣтей. Понимаю минуты — о, цѣлые дни, недѣли, горечи нестерпимой; но, можетъ жизнь слишкомъ много хорошаго дала мнѣ — я безпрестанно нахожу въ ней что заставляетъ её любить. Я также сильно радуюсь какъ страдаю, щастье другого (еще вчера я испытала это) можетъ меня сдѣлать щастливой до глупости. — Какъ бы я хотѣла утѣшить тебя моя Таня, но чтожь я сдѣлаю —
Не объясняй въ дурную сторону молчанія Тучковыхъ] они мнѣ писали что полюбили тебя, а что непишутъ — ты знаешь какъ это дѣлается, и вѣрь мнѣ, что никто на нихъ не можетъ имѣть такого вліянія какъ ты думаешь, они слишкомъ совершеннолѣтни, натуры ихъ слишкомъ истинны; опыта мало, но инстинкта человѣческаго бездна. —
Тебя безконечно оскорбляетъ то, что люди ошибаются въ тебѣ — вѣдь имъже хуже! Конечно это больно, но изъ чего хлопотать? Меня удовлетворяетъ собственное сознанье, да еще знаніе меня однимъ или двумя лицами — Да, я говорю это серьезно. Конечно другіе любятъ болѣе или мѣнѣе, но это все еще не все. — А вѣдь тѣ, которые называютъ меня дитей — правы Таня а за чѣмъ это возмущаетъ тебя? «Тацехъ бо есть царство небесное», — я живу все больше и больше и все юнѣю и юнѣю больше — не знаю отъ чего, за чѣмъ, но знаю что мнѣ хорошо. Гдѣ мы не были — вездѣ я встрѣчала симпатичныя личности, можетъ тутъ входитъ и увлеченье — да чтоже жизнь безъ увлеченья?.. —
Не помню что я тебѣ писала о М[аріи] Ль[вовнѣ] только вижу изъ твоего письма, что ты ее слишкомъ высоко цѣнишь. Это правда, ее личность ярка — но ярка безобразно, она — вакханка безъ красоты и прелести, мозгъ её разстроенъ, это не шутка, я говорю серьезно, она помѣшана, и къ томужь вино — все ее стремленье, вся жизнь состоитъ въ томъ чтобъ забытся и она это дѣлаетъ уродливо, грубо, грязно — до не выносимой степени. Сначала она часто бывала у насъ (не знаю почему) потомъ соскучилась (и естественно), и перестала ходить. Она такъ нещастна что я чувствую къ ней самое горячее, искреннѣе участье. — Впрочемъ ты не разказывай этаго, я хотѣла тебѣ сказать что ненадо ((завидовать)) желать того чего не знаешь. —
Кланяйся Щепкинымъ. — Что это сдѣлалось съ Сераф[имой]? Мнѣ больно за Кет[чера]. —
Да Таня, пришли мнѣ письма, которые ты обѣщаешь. — Ну прощай! Обнимаю тебя. Будь, будь Таня веселѣе, мнѣ этаго очень хотѣлось, мнѣ такъ больно, что ты грустна. —
Сер[гѣю] Ив[ановичу] полное рукожатье. — Кланяйся всѣмъ друзьямъ.
[Приписка А. И. Герцена:]
9 Марта. 1849. — А я потому пишу письмо съ числомъ что знаю когда оно отправится — именно черезъ четверть часа. — Ну здравствуйте. Трубку поставте, много курить не надобно — велите лучше подать рябиновку и малиновку — что у васъ еще вашъ добрый воинъ который за столомъ подвигалъ ко мнѣ всякіе спирты говоря что я придерживаюсь — поклонитесь ему. Иногда вы всѣ страшно ясно стоите передо мной — и я вспоминаю, вспоминаю, и испугаюсь наконецъ, на душу падаетъ тяжелая боль. Впрочемъ вы не очень жалѣйте, я невсякой день поминаю васъ — а темъ святъ день до обѣда. Напр. получилъ я на дняхъ записочку отъ Тим[офѣя] — я стоялъ вечеромъ въ перчаткахъ и фракѣ собираясь въ гости когда Консьержъ принесъ письмецо. Я прочиталъ его, хотѣлъ прочитать вслухъ — да голосъ какъ то измѣнилъ, мнѣ такъ было грустно. Записочка была проникнута любовью, и чувствомъ глубоко трагическимъ, особенно напоминанье о Черной Грязи. И тутъ я вспомнилъ васъ всѣхъ и вы будто бы всѣ стали лучше, одно свѣтлое осталось въ памяти, — но я не хотѣлъ бы ни этаго свѣта, ни такого воспоминанья, — такъ вспоминаютъ то прошедшее которое невозвратно — Эхъ Татьяна Алексѣевна, кабы вы знали, да вѣдали! — Я подъ вліяніемъ этой записки былъ съ недѣлю, скажите Т[имофѣю] что я горячо благодарю за нее. Мнѣ ужасно хотѣлось написать ему отвѣтъ, я написалъ — и изодралъ, написалъ другое — изодралъ, на третье нѣтъ духу и охоты….
— Кланяйтесь Маріи Ѳедор[овнѣ]. Я и ей хотѣлъ писать, да тоже не пишу. — Сергѣю жму руку. Отошлите приложенную записку. Да скажите всѣмъ нашимъ чтобъ они Шампанскаго не пили — потому что здѣсь теперь прекрасное Шам[панское] по 2 фр. 75 сант. т. е. 2¼ ассигъ[націями] — можно ли платить въ четверо — я скорѣй удавлюсь — нежели буду пить Шам[панское] отъ Депре.
[Вторая приписка:]
Письмо къ ММЕ Schöpping доставить Николай Листофорорович[у]
К письму 91. О жене H. X. Кетчера Серафиме Николаевне см. прим. к письму 84. — Тимофей — T. H. Грановский.
92. T. A. и С. И. АСТРАКОВЫМЪ[править]
Ваши письма, добрая и милая Татьяна Алексѣевна — (я наконецъ такъ старъ что могу себѣ позволить васъ называть такъ) — ѣздютъ по Европѣ, вчера мнѣ ихъ прислала Наташа изъ Парижа, который она на дняхъ оставляетъ для того чтобъ отдохнуть въ горахъ. Саша здѣсь со мной. Ну вотъ я и прочелъ Ваше письмо, и письмо Сергѣя и захотѣлось мнѣ поболтать съ Вами — оно же бываетъ не часто. Отчего? Сергѣй Ивановичъ], разъ на всегда не спрашивайте ничему причины, это васъ всё Математика сбиваетъ, Юмъ очень дѣльно уничтожаетъ всякое понятіе каузальности. Искать причину — значить находить смыслъ, разумъ, а его повѣрте ни въ чемъ нѣть. Отчего люди часто пишутъ или совсемъ не пишутъ, отчего одни умерли отъ холеры, а другіе поѣхали въ Америку, отчего сегодня вѣтеръ, а. вчера была Суббота, отчего недѣлю тому назадъ я был снѣдаемъ желаніемъ пить бургонское, а теперь дую зельтерскую — воду въ этомъ то и замысловатость жизни, что она не имѣетъ смысла, или если и имѣетъ, то, так, будто бы, мерцающій — Вамъ скучно и васъ давить тоска у Воробьевыхъ горъ, а меня давитъ тоска и мнѣ скучно не смотря на Альпійскія горы и на Монбланъ которой у меня передъ глазами — впрочемъ природа еще иногда утѣшаетъ, именно тѣмъ что у нее и притязанія нѣть на смыслъ, она такъ себѣ, какъ случится. Постарайтесь увидится съ сыномъ Мих[аила] Сем[еновича] онъ многое видѣлъ на свѣтѣ, — и можетъ уморить со смѣха, лучше отца — трагическими анекдотами — которые разсказываетъ презабавно.
И такъ вы каждые десять лѣтъ отправляете по парѣ ргоmessi sposi за Рогожскую заставу. А совѣтывать вы тоже мастерица изъ за пяти тысячъ верстъ. Неужели вы думаете что не было всё сделано, да еще ее задушевная «Юдокси» писала ей изъ Петерб[урга]. — Эта женщина «плѣшивая вакханка» какъ мы ее прозвали, помышляетъ еще до сихъ поръ о своей красотѣ, принимаетъ развратъ за страсть, и бѣшенство отъ запоя за художественную енергичность. Она еще передъ моимъ отъездомъ отличилась — тутъ нѣтъ никакой надежды. А впрочемъ почему? Жаль старика, онъ слабъ, но именно оттого онъ и перенесетъ что слабъ; что Мишель не съ нимъ, она для него была въ родѣ горошинки которую кладутъ въ фонтанель — безъ нее фонтанель можетъ закрытся. Они счастливы теперь — чегоже больше. Солить счастье впрокъ дѣло безумное; кто теперь можетъ мѣсяцъ, недѣлю прожить въ блаженствѣ взаимной любви, свѣжаго чувства, да еще на дорогѣ (т. е. безъ знакомыхъ, ибо въ ото время они не нужны), да еще въ тепломъ краю — ну о чемъ же тутъ думать впередъ; конечно потомъ придетъ и то и другое и смерть и болѣзнь л нѣту денегъ и жаль; — трусость передъ жизнію для меня противна и я не уважаю человѣка который желая пить вино — не пьетъ его чтобъ не сдѣлалась лѣтъ черезъ десять подагра. Ну а какъ онъ умретъ черезъ пять? — Къ тому же ихъ теперичнія отношенія гораздо благороднѣе. А каковъ Ник[олай] Мих[айлович] — если онъ на лицо, скажите ему и Еленѣ чтобъ они приняли благословленіе издали, отъ друга и брата. Я радъ этому случаю. Елена Ал[ексѣевна] милое существо, слишкомъ сенситивное, но отъ юности и отъ нѣкоторыхъ горькихъ соприкосновеній въ домашней жизни, — существо свѣтлое, чистое; окажите ей чтобъ она волосы себѣ такъ зачесала, какъ бывало въ Римѣ и Парижѣ — Ван-Диковской Мадоной и это разумѣется пусть она сдѣлаетъ при мужѣ. Ну а ты мужъ — до чего ты дожилъ? Я въ свою сторону кой до чего дожилъ тоже. Повѣрь, Caro mio, всё такой вздоръ, такой вздоръ — т. е. всё за исключеніемъ ex[empli] gr[atia] такой Mselle Helène, т. e. Madame Helène. Вы современемъ не прогуляетесь ли эдакъ по минеральнымъ — я до зимы въ Швейцаріи и занимаюсь естественными науками. — (Какъ будто есть неестественныя науки).
Кстати Сергѣй Ив[ановичъ] помните мы съ вами собирались дѣлить лошадей и лѣчить отъ смерти. Мысль о безконечно долгомъ поддерживаніи организма беретъ въ Медицинѣ корень, Генле въ раціональной патологіи прямо говоритъ: я вижу фактъ всѣ люди родившіеся умираютъ, — я могу это сказать о всѣхъ умершихъ, но гдѣ необходимость смерти, или невозможность продолжать тотже химической процессъ я не вижу. Вотъ одолжилъ всѣ курсы лотки которые обучали — «но Кай человѣкъ, слѣд[ственно] Кай смертенъ». Въ свирепѣйшую холеру которая была въ Парижѣ, я не безъ удовольствія замѣтилъ, что лучшій Докторъ на земномъ шарѣ — точно также ничего не знаетъ какъ послѣдней фельдшеръ въ Камчаткѣ. Великое дѣло втомъ что истинно ученые Доктора какъ Райе и др. сознаются въ этомъ… Съ холерой здѣсь были чудеса — отъ нее лечили чѣмъ ни попало — холодной водой и кипяткомъ, опіумомъ и каломелью, коньякомъ и камфорой и совершенно зря. Больные мерли, другіе нѣтъ — результата никакаго. Точно въ потемкахъ — мало ли что можно попробывать: промывательное изъ чернилъ, разварить носовой платовъ и глотать по кусочку, гладить табатеркой животъ — и это называется наукой, и за это берется десять, а иной разъ 15 и 20 фр. Я всё время холеры пилъ самые крѣпкіе бургонскіе вина, ѣлъ много говядины съ перцомъ и соями, не давалъ никакъ себѣ долго голодать — и не ѣлъ заразъ много и былъ совершенно здоровъ.
— Постарайтесь всенепремѣннпо и всебезъотложно доставить приложенную цидулку Огареву, я не знаю его адреса.
Кланяйтесь всѣмъ нашимъ пріятелямъ и друзьямъ. Писать на первой случай просто А Genève (Suisse). Poste restante — имряку такому то.
Ну и довольно. Земно кланяюсь.
2 Іюля. — Что касается до вашихъ идей объ воспитаніи, внихъ одна сторона совершенно справедлива (и по счастію съ этой стороны воспитаніе наше оправдывается фактами) что и какъ писала моя жена не знаю, но пишетъ обыкновенно подъ вліянемъ минуты. Искуственная среда въ которой мы живемъ заставляетъ иокуственно развивать дѣтей. По счастію натуры крѣпкія и здоровыя выработываются сквозь всего на свѣтѣ. Во всей Европѣ (кромѣ нѣкоторыхъ частей Германіи) воспитаніе домашнее и публичное на самой дивой степени схоластики; про Францію и говорить [нечего], во Франціи выучиваются превосходно разные спеціалисты (Химики, Медики, Механики) — но общаго образованія ни на грошъ, они замѣняютъ пошлыми сентенціями и болтовней — всю сумму свѣдѣній тяготящихъ (а не облегчающихъ) Нѣмцовъ. А propos — Французикъ 13 лѣтъ или 14 лѣтъ расчетливъ и своекорыстенъ какъ жидъ 30 лѣтъ. Что скажите о нравственномъ воспитаніи? Нѣмецъ по крайней мѣрѣ имѣетъ юношеской періодъ, и какъ не смѣшны подъ часъ его надзвѣздныя мечтанія — но онѣ чистютъ душу и недопускаютъ преждевременный развратъ. Мелкой, подлой егоизмъ въ самомъ антигуманномъ значеніи среды въ которой выростаетъ Французъ и Француженка — отсюда не трудно понять что для нихъ бравъ и что воспитаніе. Объ нашихъ широкихъ, разметистыхъ натурахъ нечего и думать. Вы правы, у Нѣмца — золотуха, у француза — сифилисъ. Разумѣется есть исключенія, есть цѣлыя сословія въ которымъ это не идетъ; но я говорю въ антитетическомъ смыслѣ.
Прощайте. Кланяйтесь Маріи Ѳедоровнѣ и всѣмъ сродникамъ ее.
Что Василій Петровичъ?
Что Петръ Григорьевичъ и домочадецъ его?
Здѣсь т. е. въ Парижѣ была у Ив[ана] Сергѣев[ича] холера — онъ же трусъ естественный, три дня самъ себя оплакивалъ плавая на суднѣ по морю жизни. Выздоровѣлъ теперь.
Addio.
Дайте знать Николаю Александр[овичу] что я здѣсь.
Nota Bene[68]
Сергѣй Ив[ановичъ] перечитывая вижу что я вездѣ написалъ вы вмѣсто ты — это просто разсѣяніе и отвычка здѣсь употреблять ТЫ.
[Приписка Саши Герцена:]
Ахъ Таня Таня еслибъ ты знала какъ чюдестно въ Женевѣ какое озеро огромное.
К письму 92. Сын Mux. Сем. — Дмитрий Мих. Щепкин, впоследствии известный археолог. — Promessi spossi («Обрученные», известный роман А. Манцони) — Елена Алекс. Тучкова и Ник. Мих. Сатин, обвенчавшиеся 27 мая 1849 г. — Юдокси — Авдотья Яковл. Панаева, рожд. Брянская, жена И. И. Панаева, затем Н. А. Некрасова, приятельница М. Л. Огаревой. — Старик — А. А Тучков. — Мишель — Каролина, гувернантка Тучковых, «гнусный Мишель», как называл ее Герцен. Фонтанель — гнойная рана, которой не давали закрыться с лечебной целью. Генле в рациональной патологии — «Handbuch der rationellen Pathologie» (1846) Фридриха Густава Генле (Henle), немецкого физиолога и патолога. Ср. в письме Герцена к Грановскому от 12 мая 1849 г.: «Умирать я не хочу, я особенно ненавижу смерть с тех пор, как прочел у Генле в патологии, что совсем ненужно умирать». — Василий Петрович — Боткин. — Петр Григорьевич — Редкин, профессор юрид. фак. Московского, впоследствии Петербургского университета.
93. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Жизнь, Любезная Татьяна Алексѣевна, ровно не назначена ни для наслажденія, ни для горести, жизнь слѣдствіе, событіе, необходимость. Я согласенъ съ вами, что нѣтъ тягостнѣе, прозаичнѣе и оскорбительнѣе зла — какъ недостатокъ денегъ, я снимъ рядомъ поставлю одно — хроническую болѣзнь. — Но не думаю чтобъ вы были совершенно правы, говоря о Мар[іи] Алексѣ[евнѣ] Т[учковой] за предѣлами двухъ страшныхъ бѣдствій — болѣзни и безденежья, раскрываются новыя стороны плача. Увѣряю васъ что я не вижу, даннымъ давно, веселаго лица (мы иногда хохочемъ какъ безумные, какъ дѣти, глупому каламбуру, пошлой остротѣ — но это пустой, селезеночный смѣхъ которой проходитъ не утѣшая, не помогая, а оставляя только оглушеніе). Всё мыслящее, чувствующее здѣсь поражено горемъ, да сверхъ того по большей части тоже и нуждой. Шаткая непрочность всего состоянія, жизни, общественнаго положенія, никогда не была больше чувствуема — это точно начало представленья свѣта. А тутъ холера, ходить да подмѣтаетъ запоздавшихъ, — что дѣлать? искать твердости въ себѣ, удалятся — такъ какъ дѣлали первые христіане, отъ людей, отъ домовъ, … Толпы ѣдутъ въ Америку, но они ошибутся, надобно сидя на томже мѣстѣ уѣхать ото всего, а ужъ въ Америкѣ ли или на Плющихѣ — это право все равно.
— Теперь относительно денегъ я писалъ мѣсяца полтора тому назадъ что если вамъ нужно гдѣ и какъ взять Грановскому. Но теперь прошу еще проще сдѣлать и именно отправить Сергѣя въ Егору Ивановичу, которому писано уже, и взять у него на порученія дашыя мною сколько вамъ на первой случай надобно до 500 руб. асс[игнаціями] или еще проще напишите ему записку, — можетъ онъ самъ пришлетъ деньги[69]. — И объ этомъ ни слова болѣе, до сихъ поръ мои дѣла идутъ не дурно, и я могу, безъ малѣйшей утраты, иногда подѣлится. — Но такъ какъ рѣчь зашла о дѣлахъ, то прошу Сергѣя написать мнѣ какъ именно переведенъ ((мой)) Огаревскій долгъ, кто будетъ и кому платить проценты и пр. и пр. Мнѣ писалъ Гранов[скій] да не подробно, а Сергѣй кажется ѣздилъ по этому дѣлу.
Море Айвазовскаго оставте до поры до времени у себя, портреты также. А впрочемъ еслибъ кто хотѣлъ купить Море я бы продалъ за туже цѣну за которую самъ купилъ за 200 рубл. сер[ебромъ]. Чичеринъ какъ то хотѣлъ и Павловъ. — Узнайте. — Другіе картинки Голох[вастова] о которыхъ я совсемъ забылъ, принадлежатъ Фролову о чемъ ему сообщите. За-симъ прощайте, твердымъ шагомъ въ жизнь маршъ.
— «Погоди не много, отдохнешь и ты.»
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Дай мнѣ твою руку моя добрая, моя хорошая Таня! Жаль мнѣ тебя, ужасно жаль — вотъ все что я могу оказать тебѣ въ утѣшенье, да это и не малое утѣшенье, больше то его я и не знаю другого, быть поняту, сочувствуему — да чтожь еще нужнѣе въ жизни? — Нужнѣе только ѣсть, пить, спать, согрѣтся — Быть полезну человѣчеству? Трудится для него?… Да кто оно такое, иль что оно такое — спасибо, топить на вѣтеръ? Нѣтъ я ужь не хочу трудится, (вѣдь не одинъ матеріальной трудъ — трудъ), — да я и не знаю чего я хочу, хочу только любить то что еще люблю — вотъ и все!
Бѣдная, бѣдная моя Таня! Какъ бы я сѣла возлѣ тебя, пожала бы, подержала твоя руку, можетъ поплакала бы съ тобою — Какая глупая шутка жизнь — фу ты Боже мой! И тѣмъ еще она отвратительнѣе что глупо шутитъ съ умными людьми, а съ глупыми такъ себѣ, ничего. — Еслибъ ты знала что мы видимъ здѣсь, какіе и какіе трагическія положенія — что людей — не хуже тебя, меня — мрутъ буквально съ голода —
Глупо ты дѣлала что давно не написала просто о деньгах, будь умнѣй впередъ, а я была преспокойна на твой щетъ, потому что Ал[ександръ] писалъ Гр[ановскому] взять, для тебя у кого[70]. Что ты такъ стала боятся смерти — увидимся — хорошо, очень хорошо, а нѣтъ такъ нѣтъ, ((еще)) смерть еще не худшее. А хотѣлось бы увидѣтся — ну да что объ этомъ! —
Спасибо тебѣ за подробности, вотъ что, пиши мнѣ все, все[71], всегда. Это необходимо знать вещи какъ онѣ есть.
Машинька горюетъ о смерти матери. Онѣ теперь въ Цюрихѣ, Коля ходитъ ужь въ завѣденіе, это говорятъ всѣ — лучшее въ Европѣ; еслибъ я вздумала благодарить ихъ за то что онѣ дѣлаютъ для Коли — такъ не сталобы словъ; мы скоро поѣдемъ туда посмотрѣть на ихъ житье бытье. Наташа, Саша утѣшаютъ меня каждый своимъ манеромъ, во всемъ, что дѣлаютъ дѣти, въ самомъ безсмысленномъ я нахожу больше смысла чѣмъ во всемъ что дѣлаютъ люди, потому что то, что дѣти дѣлаютъ — натурально, если только люди ихъ не испортили. —
Что же ты не говоришь ничего о путешествіи Сер[гѣя] Ив[ановича] и какъ онъ нашелъ О[гарева] и пр. — Мы получили недавно отъ нихъ письма, имъ обѣимъ хорошо, N[atalie] была больна очень, О[гарев] безпокоится о медленномъ ее выздоровленіи, пиши мнѣ все что узнаешь о нихъ и о Сат[иныхъ] я люблю и Елену, она милое дитя, только слаба, безъ характера] надо умѣть взятся за нее. —
К письму 93. Мар. Алекс. Тучкова — сестра А. А. Тучкова. — Егор Иванович — единокровный брат Герцена. Сводка биографических данных о нем и выдержки из его писем к М. К. Рейхель появились в т. 63 «Лит. Наследства», стр. 416—429. — Огаревский долг — в конце 1848 г. Огарев занял у Герцена 25 тысяч руб. сер.; впоследствии долг возрос до 40 тысяч (см. завещание Герцена в изд. Лемке, VII, 120—123). — Павлов — Николай Филип. — Голохвастов — Дм. Павл., скончавшийся в 1849 г. (см. прим. к письму 38).
94. Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Любезная Татьяна Алексѣевна, въ проѣздъ мой по Цюриху Марья Каспаровна сообщила мнѣ вѣсти данныя ей Елизаветой Богдановной на счетъ ее долга или т. е. должниковъ. Я ей посовѣтывалъ тотчасъ послать расписку, она ее и послала къ Гр[игорію] Ив[ановичу] — и проситъ васъ повидатся тотчасъ съ Елизаветой Богдановной. Такъ какъ Мар. Касп. должна эти деньги Луизѣ Ивановнѣ, то она и желаетъ или деньги или вексель перевесть на нее. Вообще она проситъ Близ. Богд. очень позаботится обо всемъ дѣлѣ, повидатся съ Ник[олаемъ] Филиповичемъ. — Пишите прямо къ ней въ Цюрихъ. — Отвѣть непремѣнно напишите.
[Приписка Н. А. Герценъ:]
Милая, милая моя Таня, много бы сказать тебѣ — да видишь такая вездѣ стужа, рука окоченѣла[72]. Пока добрый другъ будетъ съ тебя то, что мы живы, живемъ гдѣ-то — минутами бываетъ хорошо, часами худо. Умоляю тебя пиши о всѣхъ страстотерпцахъ кіевскихъ, троицкихъ, соловецкихъ угодникахъ и чудотворцахъ, о себѣ болѣе, всё, всё. Иванъ Алексѣевичь бывало когда ему принесутъ газеты — онъ ихъ развѣситъ передъ печкой, а то насморкъ и кашель сей часъ, видишь бумага сыра. Вы тоже всѣ деликатнаго здоровья, такъ и страшно что закашляете отъ письма, посуши его поскорѣе, ну а мы все покрѣпче, такъ пиши старому твоему сослуживцу.
К письму 94. Елизавета Богдановна — жена Т. Н. Грановского. — Гр. Ив. — Ключарев, московский поверенный Герцена. Дело идет, вероятно, о фиктивном долге М. К. Рейхель матери Герцена, в связи с хлопотами последнего в Париже, через Ротшильда, о спасении своего состояния, на которое русским правительством было наложено запрещение. Множество подробностей этого дела, рассказанного Герценом в гл. XXXIX «Былого и дум», можно найти в его неизданных письмах к Гервегу, хранящихся в Британском Музее. Письма были нами приготовлены к печати (в русском переводе), но, «по независящим обстоятельствам», не могли увидеть света. Надо надеяться, что они будут, наконец, опубликованы в очередном, 64-м, томе «Лит. Наследства»…
95. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Сей часъ читала и перечитала твое письмо. Письма изъ Рос[сіи] — для насъ событіе, такъ рѣдко получаемъ мы ихъ и такъ важны они для насъ. Все что ты пишешь мутнаго моя Таня о Московскомъ житье бытье — ложится тяжелымъ слоемъ на сердцѣ. Это житье, malgré tout, сохранилось въ моемъ воспоминаніи теплымъ, святымъ, полнымъ жизни, — это не романтизмъ, не сантиментальность, а такъ оно дѣйствительно было. Я бы ужасно желала и ужаснобъ боялась воротится…. Все что ты пишешь о себѣ мнѣ нравится, и я бы очень желала посмотрѣть на тебя въ сризовой ленточкѣ, (красная лучше). Разумѣется другъ, чѣмъ больше будешь заниматся созданіемъ своего собственнаго міра — тѣмъ лучше будетъ; право, даже матеріальное лучше тогда переносится. Прочти непремѣнно романъ Ж[оржъ] З[андъ] Franèois le champi, я къ нему имѣю большую симпатію. Должно быть это лѣта: какъ бывало стремился — стремился обнять всю вселенную, узнать ее, любить и усовершенствовать, и что претерпѣлъ за это! — Сколько прошло лѣтъ въ этомъ стремленіи и страданіи — и хорошо, это страданіе было наслажденіе, я вспоминаю о немъ какъ о дѣтствѣ, когда хотѣлось достать съ неба звѣздочку и заставить говорить куклу. Но наконецъ, живши столько жизнію другихъ — принимая само стремленіе за достиженіе — мало по малу начинаешь себя видѣть, чувствовать одинокимъ — я говорю одинокимъ отътого что не говорю о тѣхъ двоихъ или троихъ которые намъ близки, ближе насъ самихъ; но по мѣрѣ того какъ внѣшній, воображаемо-близкой тебѣ міръ удаляется отъ тебя, исчезаетъ — внутренной, реальной, — интимный растетъ и богатѣетъ. Теперь я въ этомъ періодѣ моя Таня. Я со многимъ расталась какъ съ вѣрою въ будущую жизнь, но не бѣднѣе оттого стала, напротивъ; я даже съ вѣрою въ настоящую жизнь расталась, т. е. въ возможность и необходимость дѣлать то (именно) или другое, живу все больше и больше спустя рукава и даже руки; живу проще, отдаюсь больше своей натурѣ, вѣрю ей больше; нога ступаетъ вѣрнѣе, сердце довольнѣе, а осматриваюсь мѣньше, почти совсемъ неосматриваюсь. Сколько тѣснилъ, убивая жизнь, грѣхъ ѣсть скоромное и т. п. — ? Сколько еще теперь грѣховъ и предразсудковъ въ этомъ родѣ… Когда я всматриваюсь въ жизнь ((другихъ)) лучшихъ, свободнѣйшихъ людей — мнѣ дѣлается страшно и душно ((какъ въ)); не думай милая моя Таня, чтобъ я «разшагалась» какъ ты говоришь, о! еслибъ ты знала, какъ нѣжнѣе, какъ тоньше становится чувство, какъ дѣлается чище, святѣе, стыдливѣе — Какъ цѣнишь все, какъ признаешь все, какъ любишь! Не показывай этого письма, оно глупо написано, ты поймешь меня. Я вѣрю что я прожила столько лишь глядя въ зеркало — такъ свѣжъ для меня ароматъ жизни, за то съ какимъ ужасомъ бѣгу я дымной, чадной среды… Ровно пять мѣсяцовъ какъ мы въ Женевѣ, я не говорила почти ни съ одной женщиной, ни съ кѣмъ не знакома, ни съ кѣмъ! Все и всѣ мнѣ кажутся хуже того что у меня дома — Ты можетъ посмѣется надъ этимъ, а оно такъ, (да ты и не посмѣется!) Ал[ександръ] — что это за юная, свѣжая натура, свѣтлый взглядъ, свѣтлое слово, живая жизнь — съ нимъ держишся на такой вышинѣ и въ такой ширинѣ — что всѣ кажутся какими то тяжелыми жуками, роющими землю. Потомъ съ нами живетъ здѣсь Георгъ, изящнѣе, поэтичнѣе я не знаю натуры; и всѣ мы такъ сжились, такъ спѣлись — я не могу представить существованья гармоничнѣе.
Скоро оставимъ Женеву, хочется слышать Колю, онъ начинаетъ говорить, сердце замираетъ при этой мысли; я такъ благодарна за него Лу[изѣ] И[вановнѣ] и Маш[инькѣ] что не могу даже благодарить ихъ. Пробывши у нихъ нѣсколько времени не знаю куда насъ вѣтеръ занесетъ, вѣтры здѣсь дуютъ сильные. Я думаю вѣтеръ прибьетъ насъ куда нибудь вмѣстѣ съ семѣйствомъ Г[еорга], у нихъ двое прелестныхъ дѣтей, съ ней мнѣ хорошо, я люблю ее, необыкновенная женщина, выраженіе пошло но тѣмъ немѣнѣе справедливо. И будемъ гдѣ нибудь на Югѣ, у моря, собирать камушки — смотрѣть какъ солнце тонетъ въ немъ и заливаетъ его лазурь своимъ огнемъ — дѣти здоровы, веселы — чего же больше? Теплое Широко (я люблю этотъ вѣтеръ) принесетъ вашъ привѣтъ, милые, далекіе друзья, хоть и не съ вашей онъ стороны, а все таки принесетъ, и мы вамъ пошлемъ привѣтъ, и вы услышите, почувствуете, я вѣрю этому! —
Какъ все бежитъ отъ себя, какъ все занимается не тѣмъ что близко его, еслибъ эту дѣятельность, эту энергію обратили на образованіе человѣка — я думаю это подѣйствительнѣе бы было либерализма, въ моихъ глазахъ она износилась, эта форма развитія, идея разумѣется безсмертна, я не отрицаю ученіе Христа, а не могу вынести того, какъ его унизили, опошлили; куда забрелъ человѣкъ, вооруженный Крестомъ?… Страшно вздумать если и либерализмъ будетъ также блуждать; — человѣкъ ищетъ всего въ жизни, кромѣ жизни —
8е что ли то, не знаю. Апять [такъ!] перечитала твое письмо. Меня бы удивило еслибъ ты иначе написала о Д[митріи] М[ихайловичѣ] Щеп[кинѣ] т. е. еслибъ объ немъ иначе говорили, онъ страненъ и даже непріятенъ можетъ казатся большей части людей, особенно когда его не знаютъ, какъ всѣ натуры, которые не тащутъ тяжесть приличій и отношеній опустя голову, какъ запряженые волы. Я мало его знаю, но эта натура мнѣ не чужда — большое щастіе при встрѣчѣ съ человѣкомъ! Я впрочемъ не ослѣплѣна и ((вижу)) чувствую что не гладко. — Прошу тебя, напиши мнѣ что знаешь объ Аненковѣ, если увидишь его, напомни ему насъ, мы его любимъ и вспоминаемъ, попроси его написать нѣсколько строкъ только о томъ что до него касается. Жаль мнѣ что ты пишешь объ Ел[енѣ] Сат[иной], жаль если и ее жизнь втечетъ въ ((эту)) мѣлкую, мутную рѣчишку… впрочемъ, когда увидишь её, непремѣнно спроси отъ меня получила ли она мое письмецо, съ надписью «пажу» — ? —
Ты говоришь о Natalie — я не только люблю, влюблена въ это существо, можетъ и вижу ее слишкомъ пристрастными глазами, но чтожь мнѣ съ этимъ дѣлать? Она слишкомъ много дала мнѣ щастливыхъ минутъ своимъ появленьемъ, своей любовью ко мнѣ и тѣмъ, что заставила меня такъ любить себя; можетъ я даже люблю ее болѣе, нежели она меня, — это должно такъ быть, но я ни чего не требую отъ нее, люблю ее страшно, и довольна этимъ, довольна ее существованьемъ. На щетъ ее откровенности — она я думаю, скорѣе будетъ откровенна до грубости, чѣмъ хитра; и на любовь, даже на расположеніе не расточительна. — Ты мнѣ никогда не говорила какъ её поняли въ нашемъ кругу? — Я сама иногда дивлюсь ((собой)) и сержусь на себя за то что такъ безрасудно, со всемъ увлеченьемъ юности люблю эту толстушку, какъ будто мы ровестницы. Да я и дѣтей также люблю и часто забываю разницу нашихъ лѣтъ, и будто я тоже — то дѣвочка 5-ти лѣтъ, то мальчикъ 10-ти.
9е [декабря 1849 г.]
Ты спрашиваешь о дѣтяхъ — щастлива я ими Таня! Я и въ этомъ отношеніи умнѣе стала, не создаю себѣ идеала сына и дочери, а по моему крайнему разумѣнью стараюсь, (не дѣлая ни малѣйшаго насилія) развить то что лежитъ въ возможности, а главное отстраняю препятствія къ этому развитію[73]. Опять тоже — вѣрю натурѣ болѣе нежели чѣму другому, а что препятствій!…… Соприкосновеніе съ людми портитъ болѣе всего ребенка; общество ихъ — какъ воздухъ больницы[74] заразителенъ; рѣдкое слово обращенное ребенку не возмущаетъ меня, всѣ принимаютъ ихъ за игрушекъ и лишь забавляются ими, иные грубѣе, иные деликатнѣе, тогда какъ ребенокъ заслуживаетъ не мѣнѣе уваженія чѣмъ взрослый, почѣму взрослый заслуживаетъ его болѣе?? — Большая часть взрослыхъ, хочу я сказать, я далека отътого чтобъ презирать ихъ, но ужъ конечно всякое насѣкомое уважаю столькоже. Дѣти (вообще) гораздо болѣе интересуютъ меня чѣмъ большіе, для нихъ и изъ нихъ еще можно что нибудь сдѣлать, а тѣ — царство имъ небесное! Не можешь ли ты написать Гр[ановскому] чтобъ онъ выбралъ и прислалъ книгу для Саши, мнѣ стоитъ страшныхъ усилій поддержать Рус. языкъ, рѣшительно нечего читать. — Сашей, кромѣ нѣкоторыхъ, выводящихъ изъ терпѣнія (особенно когда самъ не въ духѣ) — дѣтскихъ неизбѣжныхъ шалостей — я довольна. Я часто забываю все глядя на него. Наташа славная девченка, ее даже и Ал[ександръ] любитъ ужасно. — Однако про[щай] Таня, ужасно тороплюсь чтобъ отправить. Пиши опять въ Цюрихъ и скоро и больше. Сер[гѣю] Ивхановичу] жму крѣпко руку, отъ души и всѣмъ друзьямъ.
[Приписки Н. А. по краямъ письма:]
Я жгу твои письма, поэтому пиши мнѣ все, ради любви моей ко всѣмъ. Ты понимаешь меня.
О портретѣ Таня — не думай, чтобъ я не желала сдѣлать тебѣ этаго удовольствія, но, прошу тебя, подожди, теперь я не могу.
На щетъ не франкированныхъ писемъ какъ нибудь обдѣлаю* Смѣшно думать объ этомъ. Пиши, пиши!
Ну объ рамѣ чтожь и говорить. Пожми за меня Никифору искренно руку.
[Приписка А. И. Герцена:]
9 Дек.
Желалось бы знать получено ли мое письмо Николаю Александровичу отъ 1 Октября? И прощайте. Рамку разумѣется оставте, а деньги пусть Б[откин] пришлетъ, на имя Ротшильда Парижскаго.
К письму 95. Георг — Гервег. Об увлечении им Н. А., отразившемся в этом письме, и семейной драме см., помимо знаменитых страниц в пятой части «Былого и дум»: Е. Н. Carr, «The Romantic Exiles», London, 1933, книгу Б. Губера «Кружение сердца», Лгр., без даты (беллетризованное, часто фантастическое изложение), комментарий М. К. Лемке в его издании сочинений Герцена (т. XIV) и Л. Б. Каменева в его издании «Былого и дум». В т. 64 «Лит. Наследства» обещан «обзор всех писем Н. А. Герцен к Гервегу», хранящихся в Британском Музее. — Николай Александрович — Мельгунов. Рамку — вероятно речь идет о проданной картине Айвазовского (см. письмо 93).
96. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Знаю моя Таня, что тебѣ также тяжело было не получать отъ меня извѣстій, какъ мнѣ написать тебѣ. Неписала я потому, чтобъ письмомъ моимъ не надѣлать тебѣ болѣе горя, чѣмъ молчаньемъ. Мнѣ было такъ трудно, такъ душно, какъ будто черная туча обернула меня съ ногъ до головы, не только луча — ни одной ясной точки — всю зиму, я трехъ разъ не выходила, все была больна, въ постелѣ я узнала, что теску мою постигло ужасное нещастіе, но какое — это мнѣ было неизвѣстно около трехъ мѣсяцевъ, и все-то это время я мучилась, въ полномъ смыслѣ этаго слова, и день и ночь; теперь страшно вспомнить, что вынесъ. Какая жестокость оставлять друзей въ такой неизвѣстности! Наконецъ пришли слухи о ее семьѣ, а отъ нее и до сихъ поръ ни слова! Богъ знаетъ что бы далъ за него. — Ну, продолжаю мой невеселой разказъ: едва я встала на ноги — дѣти, весь домъ, кромѣ самаго старшаго сына, занемогли, это и другіе дѣла — приковали меня здѣсь, а въ тоже время необходимость оставить здѣшній климатъ, который до невыразимой степени противенъ моему здоровью, я думала что погибну здѣсь — но, мало помалу, туча разходится, всѣ выздоровели и я уѣзжаю въ Италію, купатся въ Средиземномъ морѣ. Ты пиши мнѣ, и пиши сей часъ по полученіи этаго письма, на тотъже адресъ, въ Цюрихъ[75], съ передачею Мme Elise Brouker, изъ Италіи напишу новый. — Пиши, ты должна это сдѣлать, о всѣхъ моихъ родныхъ.
Теcкѣ скажи, что это тяжкій грѣхъ не писать мнѣ. Прощай, написалабъ [?] больше, кабы совсемъ прояснилось, — но родство остается непоколебимо никакими грозами и бурями. Надѣюсь что ты понимаешь и цѣнишь смыслъ единственнаго числа. —
[Приписка А. И. Герцена;]
Дайте руку — и да будетъ миръ вамъ.
[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]
Татьянѣ Алексѣевнѣ Астраковой.
К письму 96. Ужасное несчастье, постигшее тезку Н. А., т. е. Нат. Алекс. Тучкову-Огареву, — арест в феврале 1850 г. ее отца А. А. Тучкова, мужа Н. П. Огарева, Н. М. Сатина и И. В. Селиванова, обвиненных, по южному доносу, в основании «коммунистической секты» и пр. Дело закончилось, через месяц, отрешением Тучкова от должности уездного предводителя дворянства и определением Огарева и Сатина на службу вне столиц, Селиванова — на службу в Вятскую или Пермскую губ., с отдачей всех под надзор полиции (см. изд. Лемке, VI, 158—180, и статью В. П. Алексеева «К биографии Н. П. Огарева», «Красный Архив», т. 3, 1923, где история этого дела рассказана по официальным документам).
97. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Не пѣняй Таня, что я такъ рѣдко, такъ мало пишу, я не заслуживаю горьких упрековъ. Самой мнѣ хотѣлось бы иной разъ поговорить — возмешь перо въ руки — и опять положишь. Вмѣсто радости — не надѣлать бы горя — --
Въ сію минуту 1851 года, Января 18, 5 часовъ пополудни —
всѣ мы живы, здоровы, и вмѣстѣ — Чтоже еще прибавить? О, много, слишкомъ многобъ можно — поэтому то я и пожму только тебѣ крѣпко, крѣпко руку. Да будетъ тебѣ хорошо. Привѣтъ сердечный тѣмъ, кому онъ будетъ пріятенъ, да и тѣмъ кому непріятенъ, лишь тѣмъ говорить его не надо, на что же дѣлать непріятное комубъ то небыло —
А N[atalie] отошли немѣдля, я прошу тебя, мою записку, отошлиже не мѣдля.
[Приписка А. И. Герцена:]
Здравствуйте.
Прощайте.
[Приписка М. К. Рейхель:]
Сердечный поклонъ отъ меня, милая барыня, вотъ письмецо, посылаю на этотъ разъ не франкируя, чтобы оно не лавируя нашло прямо хозяйку. Ваша а получили ли мое письмо со вложеніемъ?
[Адресъ (рукой Н. А. Герценъ):]
98. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ[править]
Вчера я получила твое письмецо, моя милая, добрая Таня, оно такъ тронуло меня, что я сей часъ же отвѣчаю; а когда пошлю отвѣтъ, еще не знаю. —
Глупенькая ты моя, какъ же ты не отгадываешь причины моего краткаго писанія, когда я тутъ же и объясняю его, говоря что боюсь надѣлать тебѣ болѣе горя чѣмъ радости своимъ многоглаголаніемъ.
Твое настоятельное требованіе успокоиваетъ меня, и я рада поговорить съ тобой: « — хорошо ли мнѣ? --» трудно отвѣтить на это. Вѣдь ты знаешь мою натуру, знаешь мое дѣтство, юность…. сь раннихъ лѣтъ мнѣ нужно было знать и любить безмѣрно — а окружающее меня вгоняло, втѣсняло меня въ самое себя; то что должно было питатся, развитей, разцвѣсть, — выглянувъ въ жизнь замирало на первомъ шагѣ, или возвращалось назадъ отравленнымъ и разъѣдало бездны мученій во мнѣ; внутренній міръ становился все шире и шире, а стѣнки дѣлались все тоньше и тоньше — но потерплю, думала я, подожду!… И ждала, и терпѣла въ надеждѣ осуществленія моихъ идеаловъ, удовлетворенія моихъ требованій, а идеалы и требованія росли между тѣмъ со мною, переростали меня… Еслибъ не Александръ, я погиблабъ, совсемъ бы погибла,…. ну ужъ тутъ мнѣ нечего прибавить тебѣ новаго, ты знаешь что онъ мнѣ — потомъ Саша, — чувство матери поглотило меня совершенно, всѣ другіе задремали — вотъ дальше, дальше въ жизнь — и они пробудились съ новой силой, съ большей енергіей, я рылась на каждомъ шагу до тѣхъ поръ, пока [не] дорывалась до ключа, — много и попустому труда было, — но тамъ, гдѣ являлась хоть тѣнь симпатіи, я привязывалась страшно, горячими кусками сердца платила за одно доброе расположеніе; и все живое, сладкое, иль горькое, частное иль общее, все, привлекало, увлекало меня, обращалось во мнѣ вмѣстѣ съ кровью — наконецъ я и не искала однаго хорошаго, искала полноты — и нашла её; болѣе жизнь не можетъ дать, я растанусь съ ней съ величайшей благодарностью, какъ бы рано не пришлось раставатся. —
Черезъ нѣсколько дней.
Смѣшно бы было мнѣ писать все это кому нибудь, кто меня знаетъ и любитъ мѣнѣе тебя, тебѣ мнѣ нужно объяснить, что мнѣ только хорошо — немогло и не можетъ быть, никогда I а очень хорошо, и очень дурно всегда.
Послѣдняя дочка моя, Олинька, красавица, здоровенькая, любимица всей семьи; кормилица у нее чудесная женщина. — Ну видишь ты меня увѣрила, что можно писать къ тебѣ, такъ я и хочу дать тебѣ понятіе о нашемъ житье бытье. Тата выросла славная такая, её я учу гимнастикѣ, танцовать, рисовать, музыкѣ, а потомъ немножко русской грамотѣ, вотъ и все; и со всемъ этимъ она большая вольница, цѣлый день на дворѣ и въ саду, садъ у насъ огромной, теперь ужъ тамъ цвѣтутъ фіалки, деревья покрыты апельсинами, розы — коза единственный товарищъ Наташи. Противъ дома — море — въ жары тутъже у берега и купаются рябятишки. Коля, какъ маленькой царекъ, живетъ у Л[уизы] Ивановны], ихъ домъ нѣсколько шаговъ отъ насъ, мы видаемся нѣсколько разъ въ день, у него гувернеръ отличный человѣкъ, любитъ его и учитъ его съ любовью къ ребенку и къ ученью, Коля говоритъ по Немѣцки, читаетъ, пишетъ, веселъ и здоровъ какъ нельзя больше, уменъ и смѣтливъ поразительно, и не измѣненъ ((въ)) сваей страсти къ Машинькѣ. О ней я не пишу тебѣ потому что ты съ ней въ перепискѣ сама; жаль намъ было растатся съ ней, лишь дай Богъ ей счастья. Саша почти съ меня ростом, милый, благородный малый, — онъ мнѣ кажется будетъ натуралистъ и живописецъ; тому и другому учится постоянно и съ большею наклонностью чѣмъ всему остальному. Знакомыхъ у насъ — двое, трое, и только.
Послѣ всѣхъ бурь — дѣти моя пристань. Для себя я не ищу въ жизни болѣе ничего; пересоздавать міръ — отложила попеченіе. Если я могу подстарость видѣть дѣтей, слышать о нихъ, быть для нихъ старой няней, вѣрной собакой — для меня довольно. Всѣ страсти, всѣ самолюбивые, несбыточные замыслы улеглись; сознаніе, что отдаю себя всю, что дѣлаю — насколько толко есть во мнѣ — успокоиваетъ меня. Если я научу дѣтей быть любимыми — стало и любить — изо этаго одного стоило жить. —
Въ будущее я не заглядываю, что будетъ то будетъ, все прошедшее — настоящее для меня.
Все урывками пишу тебѣ; то то, то другое — то лѣнь. Ну такъ, — Да, все мое прошедшее я ношу съ собою, оно — я сама. И послѣ всѣхъ бурь не утратилось вомнѣ ни любви, ни теплоты; Таня, я часто вспоминаю даже о шляпѣ Кет[чера] которой онъ накрылъ меня отъ солнца 8го Мая, какъ увезъ меня все святыня, все мощи, все люблю, люблю, люблю СТРАШНО —
А что же ты не написала мнѣ ни о комъ и ни о чемъ, коли можно ((писа[ть])) намъ переписыватся? —
Я все поджидала письма отъ N[atalie] да и непридумаю, что такое, что она не пишетъ, и ждать ужь не буду, а пошлю. — С Сергѣю] Ивановичу] жму руку — вотъ какъ — -- Да, еслибъ онъ показывался на Лондонской выставкѣ, такъ и я бы настарости лѣтъ потащилась туда. —
Отъ N. письма жду, жду, жду, жду, жду ------ поторопи ее! — Да и сама пиши черезъ Машиньку.
[Приписка А. И. Герцена:]
Руку — руки и память.
20/8 Марта
[Адресъ рукой Н. А.):]
Татьянѣ Алексѣевнѣ.
Машинька! предаю судьбу письма этаго — в твои руки.
99. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ[править]
Сію минуту получила твое письмо, милая, добрая моя Таня! Благодарю, что вспомнила обо мнѣ въ своемъ горѣ. Да что и говорить, чѣмъ больше смотришь на людей и на ихъ жизнь, тѣмъ не отступнѣе вопросъ — да за чѣмъ же было родится? — Природѣ не нужно отвѣта, да и вопросъ то этотъ въ ней не является, она добивается до самосознанія[76] всѣми средствами; заблужденія, неудачи, страданія, безчисленныя жертвы — до нихъ ей дѣла нѣтъ. — Можетъ и права она, — вѣдь иная минута такова, что для нее стоило родится, измучится[77] и умереть; иное слово, взглядъ, мимолетный звукъ запахъ цвѣтка — разомъ успокоитъ тебя и втянетъ въ жизнь жаждущюю одной смерти душу твою. — Спѣшу другъ мой скорѣй послать письмо въ Парижъ, куда поѣхалъ и А[лександръ] потому что доктора здѣшніе сказали ему, что онъ не можетъ по своему полнокровію болѣе здѣсь оставатся, а Парижскіе доктора позволили ему на нѣкоторое время воротится туда, только я думаю и тамъ ему не поздоровится опять, и надо будетъ искать климатъ болѣе приличный, можетъ Англія? — Я съ дѣтми подожду рѣшенія здѣсь; жаль оставить эту страну, особенно море, теперь дѣти каждое утро купаются, да и садъ у насъ чудесный, гимнастика въ немъ — а занятія всѣ такъ ловко к пріятно устроились. Уложивши дѣтей, вечеромъ мы учимся анатоміи у однаго извѣстнаго зоолога, ужасно интересно. Я увѣрена, что со временемъ естественная исторія будетъ первымъ т. е. раннимъ и главнымъ предметомъ изученія людей, отъ сколькихъ болезней физическихъ и нравственныхъ предохранитъ это изученіе!
Меньшая[78] дочка моя, кажется, еще милѣе всѣхъ. Прощай обнимаю тебя, будь здорова. 8го Мая мы вспоминали тебя и Кет[чера] и пили за ваше здоровье. Если много не можешь, такъ хоть сколько можешь пиши мнѣ о всѣхъ.
Къ Natalie я писала такъ какъ чувствовала тогда, смѣшно столько юности въ такой старости! Я безумно люблю N. безумно вѣрю въ нее, и была безумна когда писала къ ней, но она умно сдѣлала, что не поѣхала, вѣроятно я проживу еще долго. Какъ бы хотѣлось отъ нее письма! Пусть лѣнится, видно хорошо ей на свѣтѣ, я радуюсь. Два года стоитъ у насъ микроскопъ О[гарева] узнай отъ нихъ куда или кому его послать. —
Сер[гѣю] Ивановичу] дружески жму руку, не надо унывать, авось ли прояснитъ.
А что Никифоръ? —
Александръ] пошлетъ тебѣ ужь изъ Пар[ижа] сколько можно.
[Адресъ:]
Татьянѣ Алексѣевнѣ
Астраковой.
К письму 99. Печатаем это письмо H. А. (без приписки Герцена) как последнее ее письмо к T. A. Астраковой: от последнего года жизни Н. А. (скончалась 2 мая 1852 г.) писем ее в Т. А. не сохранилось. —
«Доктора здешние» и «парижские доктора» — полицейские власти.
100. Н. П. ОГАРЕВУ ИЛИ А. А. ГЕРЦЕНУ[править]
Не смотря на то что ты послалъ письмо — в 7½ въ Понед[ѣльникъ] — оно все таки пришло во Вт[орникъ] въ 9. —
Бумагу послалъ, не вѣрю я чтобъ бумаги и физики не было в Рейдѣ. Не знаю успѣю ли до 6 купить — жду двухъ русскихъ.
Табакъ пришлю — ты знаешь ли что Гале Madame — ненавидятъ табачный дымъ.
Да это истинное счастіе для васъ — и за это вы должны благодарить Малвиду (-- кланяйся — ну и ты — Татата — пониже, еще). Неужели — ist es möglich dass Sie — sollte es nöthig seyn — nicht für 2 Min[uten] nach Bruxelles gehen werden — I cannot believe.
Siegel — geschlagen.
Pulszky — frey.
Gabo, Drasch, Krimp, Fritch — sehr zufrieden.
Was soll ich für eine Niederträchtigkeit machen um von meiner Seite ein[e] schöne und Dankbare Seele d[em] H[erm] Gabovic [?] zu zeigen.
Ich wül in der Glocke — ihn als Candidaten zum Maréchal v[on] Kostroma proponieren.
Адье-съ
Прощайте.
Olga тебѣ кланяется[79]. Это Лиза[80].
К письму 100. Письмо это, первоначально отнесенное нами предположительно к 1859 г. (см. выше, стр. 10), может быть датировано и 1869 годом (по упоминанию M-me Гале, освобождения Ф. Польского, взятого в плен после поражения Гарибальди в 1862 г., и «разбития» Зигеля — вероятно, во 2-м сражении при Бул-Рэн 29-30 августа 1862 г.). Фамилию Gabovic можно прочесть и ван Gulevic. Мил. Сем. Гулевич (ум. в 1874 г.) эмигрировал в 1864 г., но столь поздняя дата письма (после 1864 г.) крайне маловероятна: «Татата» (Лиза Герцен) была в момент писания этих строк явно еще совсем мала.
Одно из писем (от 27/15 июня 1848 г.) оказалось, при внимательном рассмотрении, написанным рукой М. К. Эрн-Рейхель, а не Герцена, почему и было исключено из числа публикуемых. Поэтому просим внести соответствующую поправку в подсчеты на стр. 10 и 11: всего напечатано нами не 100, а 99 писем, записок и приписок Герцена, из них заграничных писем не 8, а семь.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН[править]
В указатель входят, помимо личных имен, имена литературных персонажей, названия литературных произведений и произведений искусства, периодических изданий и сборников. Включены лишь имена, упоминаемые в письмах; относящиеся к ним страницы примечаний набраны полужирным шрифтом. Имена, встречающиеся только в предисловии и примечаниях, в указатель, как правило, не введены.
Авигдор, Юлий (ум. 1856), банкир в Ницце — 118.
Айвазовский, Иван Константинович (1817—1900) — 155, 162.
— «Море» 155, 162.
Аксберг, Эмилия Михайловна (Emilie) — 17, 18.
Альфонский, Аркадий Алексеевич (1796—1869), хирург, ректор Моск. ун-та с 1842 по 1848 г. — 132.
Ампер, Андре-Мари (1775—1836), французск. математик и физик — 49.
Анненков, Павел Васильевич (1812—1887), критик и мемуарист, редактор первого критич. издания соч. Пушкина — 95, 104, 11, 111, 117, 144, 160.
Антонина Федоровна — см. Кавелина, А. Ф.
Араго, Франсуа (1786—1853), франц. физик и астроном — 49.
Астраков, Владимир Иванович — 107, 110, 127.
Астраков, Михаил Иванович — 69, 70.
Астраков, Николай Иванович (1809—1842) — 14—79, 98.
Астраков, Сергей Иванович (1816—1867) — 78, 83, 85, 87, 88, 92, 95, 97, 98, 100—102, 105—107, 109—111, 117—120, 122—124, 126, 127, 132—135, 139, 143, 144, 145, 146—147, 150—156, 161, 166, 167.
Бабст, Иван Кондратьевич (1823—1881), проф. политич. экономии Казанского, затем Моск. ун-та — 95.
Бакунин, Михаил Александрович (1814—1876) — 57, 58.
Барон — см. Кетчер, H. X.
Бауэр, Моск. врач — 51.
Белинский, Виссарион Григорьевич (1811—1848) — 102, 104, 110, 111, 136.
Беляев, Козьма Васильевич, откупщик — 32.
Беме, Яков (1575—1624), нем. мистик — 15
Бенедиктов, Владимир Григорьевич (1807—1873) — 29.
Бетховен, Людвиг ван (1770—1827) —64.
— «Фиделио» — 64.
«Библиотека для Чтения», журнал (1834—1865), издававшийся А. Ф. Смирдиным под ред. (до 1848 г.) О. И. Сенковского — 29.
Блудов, Дмитрий Николаевич, граф (1785—1864), министр юстиции в 1837—1839 гг. — 35, 36.
Боткин, Василий Петрович (1810—1869), член старинной Моск. купеческой семьи, литератор — 96, 100, 101, 103, 111, 131, 138, 153, 162.
Боткин, Николай Петрович (1813—1869), брат В. П. Боткина — 80, 80, 109—111, 114, 117, 126, 127, 132.
Боткина, Екатерина Николаевна (1818—1884), жена Н. П. Боткина — 95, 114, 117, 126.
Бруно, Джордано (1548—1600) — 14.
Брюллов, Карл Павлович (1799—1852) — 57, 64, 65.
— «Последний день Помпеи» — 57.
Василий Петрович — см. Боткин, В. П. Вергилий (70—19 до P. X.).
— «Энеида» — 35.
Витберг, Александр Лаврентьевич (1787—1855), архитектор, опальный автор неосуществленного проекта храма памяти 1812 г. в Москве, друг Герцена в вятской ссылке — 38, 80, 51, 51, 55, 57, 62.
Витберги — 62.
Владимир Иванович — см. Астраков, В. И.
Вольтер, Франсуа-Мари (наст. фамилия Аруэ) (1694—1778) — 94.
Воробьев, Сократ Максимович (1817—1888), художник — 143, 145.
170
Вырлина, Александра (Саша), горничная кн. М. А. Хованской, сдружившаяся с Н. А. Захарьиной-Герцен — 67.
Гааг, Луиза Ивановна (1795—1851) («Маменька»), мать А. И. Герцена — 20, 21, 68, 85, 95, 107, 117, 118, 123, 126, 135, 144, 157, 159, 165.
Гаврилов, Александр Матвеевич (род. 1795), адъюнкт изящной словесности в Моск. ун-те с 1828 г. — 15.
Галахов. Иван Павлович (1809—1849) — 102, 103, 104.
Гале, жена бельгийского художника Louis Gallai t (1810—1887), у которого Тата Герцен училась живописи в Брюсселе — 168.
Гегель, Георг Вильгельм Фридрих (1770—1831) — 37.
Генле, Фридрих Густав (1809—1885), нем. физиолог — 152, 154.
— «Handbuch der rationellen Pathologie» — 152, 154.
Герцен, Александр Александрович (1839—1906) (Саша, Сашка, Шушка), старший сын Герцена, с 1877 г. проф. физиологии во Флоренции, с 1881 г.
— в Лозанне — 46—48, 50, 52, 54, 55, 57 , 59, 61, 62, 64, 66, 67, 70, 72, 75—77, 81, 84, 87, 87, 90—92, 96, 97, 99, 101, 104—108, 110, 119, 123, 125, 127, 131—133, 135—137, 139—142, 151, 154, 156, 161, 162, 164, 165, 168[?]
Герцен, Александр Иванович (1812—1870).
— «Былое и дѵмы» — 15-16. 18, 19, 25, 29, 34, 38—39, 40, 165, 162.
— «Капризы и раздумье» — 100.
— «Лициний» [«Из римских сцен»] — 29, 30, 35.
— «Записки одного молодого человека» — 21, 26.
— «О себе» — 20, 21, 22 23, 32, 33, 34, 35, 36.
— «Опять в Париже» — 142, 144, 145.
— «Письма из Avenue Marigny» — 97 , 98—99, 102.
— «Письма из Франции и Италии» — 97, 98—99, 102, 106, 142, 144, 145.
Герцен, Егор Иванович (1803—1882), брат Герцена — 17, 18, 27, 28, 34, 55, 57—59, 90, 118, 127, 155, 156.
Герцен, Иван (р. и ум. 1841), сын Герцена — 65, 66, 66, 76, 78.
Герцен, Иван (р. и ум. 1842), сын Герцена — 81, 81.
Герцен, Елизавета (1845—1846), дочь Герцена 86, 87, 87.
Герцен, Елизавета Александровна (1858—1875), дочь Герцена от Н. А. Тучковой-Огаревой — 168.
Герцен, Наталья (р. и ум. 1841), дочь Герцена — 76, 78.
Герцен, Наталья Александровна (1844—1936) (Тата, Наташа), дочь Герцена — 86, 87, 97, 107, 108, 110, 119, 125, 129, 136, 138, 146, 147, 156, 161, 165.
Герцен, Николай (1843—1851) (Коля), глухонемой сын Герцена — 87, 87, 95, 96, 97, 105, 107, 108, 110, 118, 119, 125, 129, 136, 140, 144, 156, 159, 165.
Герцен, Ольга Александровна, в замужестве Моно (1850—1953), дочь Герцена — 165, 167 («меньшая дочка»), 168.
Гервег, Ада (ум. 1921), дочь Г. Гервега — 142, 145, 159.
Гервег, Георг (1817—1875), нем. поэт и политич. деятель — 142, 145, 159, 162.
Гервег, Горас (1843—1904), сын Г. Гервега — 142, 145, 159.
Гервег, Эмма, рожд. Зигмунд (1817—1901), жена Г. Гервега — 142, 145, 159.
Гете, Иоганн Вольфганг фон (1749—1832) — 26.
Гоголь, Николай Васильевич (1809—1852).
— «Мертвые души»; Ноздрев — 89.
Голохвастов, Дмитрий Павлович (1796—1849). двоюродн. брат Герцена — 37, 70, 70, 71, 72, 78, 82, 155, 157.
Голубев, Яков Иванович, друг H. М. Сатина, принимавший участие в увозе Н. А. Захарьиной 8 мая 1838 г. — 42.
Горбунов, Кириіл Антонович (1822—1893), художник — 117, 118.
Грановская, Елизавета Богдановна, рожд. Мюльгаузен (1824—1857). жена T. Н. Грановского — 84 , 85, 90, 96, 98, 116, 121, 126, 128, 131, 134, 136, 138 157.
Грановский Тимофей Николаевич (1813—1855) — 81, 82, 84, 90, 95, 96, 98, 100, 102, 105, 111, 112, 118, 119, 121, 127, 128, 130, 131, 133, 134, 161, 138, 147, 149, 154, 155, 156, — «Ответ г. Хомякову» — 100, 102.
— «Письмо из Москвы» — 100, 102,
Григорий Иванович — см. Ключарев, Г. И.
Григорий Назианзин (328—390), один из виднейших отцов Восточной церкви — 15.
Гро, В., врач Ново-Екатерининской больницы в Москве — 105.
171
Двигубский, Иван Алексеевич (1771—1839), проф. физики и ректор Моск. ун-та — 15, 47, 49.
Депре Филипп Иванович, Моск. виноторговец — 150.
Дивов, помещик, влад. имения Соколово — 86.
Дионисий Ареопагит, первый афинский епископ (1 в. по P. X.) — 15.
«Дон Жуан», опера Моцарта (см.)
Дюшатель, Шарль-Мари (1803—1867), министр вн. дел при Луи-Филиппе — 106.
Егор Иванович — см. Герцен, Е. И. Екатерина II (1729—1796).
— «Сказка о царевиче Хлоре» — 65 («царевич Хлой»).
Елиза, горничная Герценов в Париже — 101.
Елизавета Богданова — см. Грановская, Е. Б.
Елизавета Ивановна — см. Сазонова, Е. И.
Емиль, камердинер Герцена — 101. «Енеида», поэма Вергилия (см.)
Жан Поль (псевд. Иоганна Пауля Рихтера) (1763—1825) — 23.
Жирарден, Эмиль де (1806—1881), франц. публицист — 106.
Жорж Санд (псевд. Авроры Дюдеван) (1804—1876) — 23, 85, 158.
— «Mauprat» 23; Patience — 23.
— «Francois le Champi» — 158.
Захарьин, Петр Александрович (Петруша, «Наташинов брат»), брат Н. А. Герцен — 45, 47, 49, 50, 51, 53, 92.
Захарьина, Екатерина Александровна, в замужестве Селина, сестра Н. А. Герцен — 50, 53, 54.
Зиновьева, Степанида Николаевна — 69.
«Зоолог» (стр. 167) — см. Фогт, К.
Иван Алексеевич — см. Яковлев, И. А.
Кавелин, Константин Дмитриевич (1818—1885) — 95, 100—102, 103, 105—107, 111, 112, 117, 118, 121, 126, 127, 131, 133, 134, 136, 139.
— «Взгляд на юридический быт древней России» — 100, 103.
Кавелина, Антонина Федоровна, рожд. Корш (ум. 1879), жена К. Д. Кавелина — 100, 103, 121, 126, 127, 131, 133, 134, 139.
Кавеньяк, Луи-Эжен (1802—1857), генерал, усмиритель Июньского восстания 1848 г. — 138.
Калайдович, Федор Федорович, преподаватель, затем директор мужск. гимназии во Владимире — 29, 30.
Карус, Карл Густав (1789—1869), нем. естествоиспытатель и философ — 146.
Катенька, Катерина Александровна — см. Захарьина, Е. А.
Кетчер, Николай Христофорович (ок. 1806—1886) («Папинька-рыцарь», «Барон»), врач, переводчик (перевел всего Шекспира), один из ближайших друзей Герценов до их отъезда за границу — 16—21, 23—25, 27, 28, 31—34, 36, 38, 39, 42—45, 47, 48, 53, 57—59, 73, 76, 77 , 80, 83, 86, 90, 92, 95, 98, 108, 110, 131, 134, 137, 149, 150, 166, 167.
Кетчер, Серафима Николаевна, жена H. X. Кетчера — 131, 134, 149, 150.
Кетчер, Христофор Христофорович, брат H. X. Кетчера — 16.
Кирьяков, М. Г., товарищ Герцена по Моск. ун-ту — 14, 58.
Клыков [?] — 80.
Ключарев, Григорий Иванович, Моск. чиновник; после отъезда Герцена аа границу вел его дела — 105, 157.
Княгиня — см. Хованская, М. А.
«Колокол» (изд. Герценом и Огаревым с 1857 по 1867 г.) — 168 (Glocke).
Корш, Александр Евгеньевич (1845—1898), сын Е. Ф. Корша — 96.
Корш, Валентин Федорович (1828—1883), впоследствии литературовед и журналист, ред. «Истории всеобщей литературы» — 136.
Корш, Евгений, малолетний сын Е. Ф. Корша — 113, 134.
Корш, Евгений Федорович (1810—1897), журналист и переводчик, с 1842 по 1848 г. ред. «Моск. ведомостей», один из наиболее близких Герцену членов кружка — 90, 100—102, 112, 116, 120, 122, 127, 134, 136.
Корш, Мария Федоровна (1809—1883), сестра Е. Ф. Корша, преданный друг Герцена и его семьи, сопровождавшая Герценов в 1847 г. за границу — 95, 96—97, 101, 105, 107, 108, 110, 111, 113, 117, 120, 122, 126, 129, 130, 132, 133, 135, 137, 138—141, 145—147, 150, 153.
Корш, Софья Карловна, рожд. Рейссиг (1822—1889), жена Е. Ф. Корша — 96, 102 («Мамаша»), 120.
Корш, Федор Евгеньевич (1843—1915) (Федя), сын Е. Ф. Корша, впоследствии академик — 96, 99, 102, 123, 132, 134.
Корши — 134, 138, 153.
Крылов, Никита Иванович (1807—1879), проф. римского права в Моск. ун-те, цензор — 109, 111, 112, 121, 123, 127. Крылова, Любовь Федоровна, рожд. Корш, жена Н. И. Крылова — 100, 103, 112.
Крюков, Дмитрий Львович (1809—1845), филолог, проф. Моск. ун-та — 81, 82, 85.
Кузен, Виктор (1792—1867), франц. философ, основатель эклектической школы — 14.
Кукольник, Нестор Васильевич (1809—1868) — 29.
Курута, Иван Эммануилович (1780—1853), владимирский губернатор, впоследствии сенатор — 16, 18, 25, 30, 35.
Лавров — 78.
Лакруа, Сильвестр-Франсуа (1765—1843) франц. математик — 105, 108, 107, 117.
— «raité de calcul différentiel et Intégral» — 105, 108, 107, 117.
Ламе, Габриель (1795—1870), франц. физик — 88, 88.
— «Cours de physique» — 88, 88.
Лафонтен, Август (1758—1831), нем. писатель — 26.
Лев Алексеевич — см. Яковлев, Л. А. Левашева, Екатерина Гавриловна, рожд. Решетова (ум. 1839) — 31, 39, 40, 42, 43.
Левашевы — 47.
Лейбниц, Готфрид Вильгельм (1646—1716) — 29, 101.
Леметр, Антуан-Луи-Проспер (по сцене Фредерик) (1800—1876), франц. актер — 97, 98—99.
Лерх (Лерхе), домовладелец — 58.
Лиза (стр. 168) — см. Герцен, Е. А.
Литтре, Эмиль (1801—1881), франц. филолог и философ-позитивист — 26.
Луиза Ивановна — см. Гааг, Л. И.
Лукьянов, Яков Афанасьевич (1806— I860), товарищ Герцена по Моск. ун-ту — 14.
Максимович, Михаил Александрович (1804—1873), проф. естеств. наук в Моск. ун-те, ботаник, историк и знаток фольклора — 14, 15.
— «О системах растительного царства» — 14, 15.
Малвида — см. Мейзенбуг, М.
Манцони, Алесандро (1775—1863) — 154.
— «Обрученные» — 151, 154.
Мария Алексеевна, княгиня — см. Хованская, М. А.
Мария Ивановна — см. Полуденская, М. И.
Мария Каспаровна — см. Рейхель, М. К. Мария Львовна — см. Огарева, М. Л. Мария Федоровна — см. Корш, М. Ф. Матвей Савельевич (ок. 1821—1843), камердинер Герцена с 1835 г. — 16, 18, 43, 47.
Маша, Машенька — см. Рейхель, М. К. Медведев, Петр Алексеевич (ум. 1836) — 23.
Медведева, Прасковья Петровна (ум. 1860), вятская знакомая Герцена — 23—24, 25, 63.
Мейербер, Джакомо (1791—1864).
— «Роберт-Дьявол» — 17.
Мейзенбуг, Мальвида Амалия фон (1816—1903), нем. писательница, эмигрантка, воспитательница дочерей Герцена — 168.
Мельгунов, Николай Александрович (1804—1867), литератор и журналист — 100, 146, 147, 154, 161.
— Статьи его в «Современнике» — 100, 102.
Меттерних, Клеменс, князь (1773—1859) — 47.
Мишель, Каролина, гувернантка у Тучковых — 151, 154.
Монтес, Лола (1820—1861), испанск. танцовщица, фаворитка баварского короля Людвига I — 100.
Морошкин, Федор Лукич (1804—1857), профессор Моск. ун-та по кафедре права — 39.
«Московские Ведомости», газета (1756—1918); с 1842 по 1848 год редактором состоял Е. Ф. Корш — 100.
«Московский Наблюдатель», журнал (1835—1839); в 1838 г. перешел в руки В. Г. Белинского — 26.
Моцарт, Вольфганг Амадей (1756—1791).
— «Дон Жуан» — 114.
Мурильо, Бартоломе (1618—1682) — 59.
— «Смерть Петра-домнниканца» — 59 . 60.
Мягков, Гавриил Иванович, профессор военных наук в Моск. ун-те — 15, 1Ѳ, 44.
Надеждин, Николай Иванович (1804—1856) — 15.
Наполеон I (1769—1821) — 43.
Небаба, Дмитрий Васильевич (ок. 1806—1839), учитель математики во владимирской гимназии; в 1838—1839 гг. редактировал совместно с Герценом «Прибавления» к «Влад. губ. ведомостям» — 29, 45, 46.
Никифор, слуга Астраковых — 122—123, 126, 161, 167.
Николай I (1796—1855) — 34.
Николай Петрович — см. Боткин, Н. П.
Ноздрев — см. Гоголь, Н. В., «Мертвые души».
Носков, Михаил Павлович, товарищ Герцена по университету, впоследствии чиновник военного ведомства в Петербурге — 14, 62, 63.
Носковы — 62.
Обер (Auber), Даниель-Франсуа (1782—1871), франц. композитор.
— «Фенелла, или Немая из Портичи» — 57.
Огарев, Николай Платонович (1813—1877) — 31, 38, 39, 40, 46-47, 55, 57, 58, 72, 73, 75, 77, 79, 121, 126, 131, 135, 136, 140, 146, 153, 155—157, 163, 167, 168 [7].
— «Марии, Александру и Наташе» — 39, 40, 40.
— «Я с юных лет знал тяжкие гоненья» — 42, 43.
Огарев, Платон Богданович (ум. 1839), отец Н. П. Огарева — 32.
Огарева, Мария Львовна, рожд. Рославлева (ум. 1853), первая жена Н. П. Огарева — 38, 39, 38—39, 40, 142—143, 149, 151.
Одоевский, Иван Сергеевич. князь, отец декабриста А. И. Одоевского — 42.
Озеров, Владислав Александрович (1769—1816) — 69.
— «Эдип в Афинах» — 69; Эдип (Едип) — 69.
Окен, Лоренц (1779—1851), нем. естествоиспытатель натурфилософского направления — 146.
Орлов, Александр Анфимович (1791—1840), лубочный писатель 30-х гг. — 29.
«О себе» — см. Герцен, А. И.
Павлов, Михаил Григорьевич (1793—1840) проф. Моск. ун-та, один из первых шеллингианцев в России — 49, 50.
— «Основания физики» — 49, 50.
Павлов, Николай Филиппович (1805—1864), беллетрист и журналист, «Три повести» которого были отмечены Пушкиным — 100, 102, 155, 157.
— «Письма к Н. В. Гоголю» — 100,
Панаева, Авдотья Яковлевна, рожд. Брянская (1819—1893), писательница — 151, 154.
Папа — см. Пий IX. «Папинька-пыцарь» — см. Кетчер, H. X. «Парижский тряпичник», пьеса Ф. Пиа (см.).
Парфений (Павел Васильевич ВасильевЧептков) (1782—1853), архиепископ владимирский и суздальский — 18, 18, 19, 20.
Пассек, Леонид Васильевич, брат Вадима Вас. Пассека, унив. товарища и друга Герцена, морской офицер — 15.
Пейкер, чиновник Моск. учебн. округа — 52.
Петр Великий (1672—1725) — 57.
Петруша — см. Захарьин, П. А. Пешков — 45, 46, 49, 50, 69.
Пиа (Pyat), Феликс (1810—1889), франц. драматург и политик, деятель. член Парижской коммуны 1871 г. — 97, 99.
— «Le chiffonnier de Parle» — 97, 98, 99.
Пий IX (граф Мастаи Феррети) (1792—1878), папа римский с 1846 г. — 132.
Погодин, Михаил Петрович (1800—1875) — 45.
Полевой, Николай Алексеевич (1796—1846), журналист, писатель и историк — 31.
Полуденская, Мария Ивановна, рожд. Сазонова — 85, 108, 109, 144.
Полуденские — 85, 90, 95, 102.
Полуденский, Александр Петрович (1817—1845), знакомый Герцена, женатый на сестре Н. И. Сазонова — 23, 24.
Полуденский, Михаил Петрович, брат А. П. Полуденского — 102.
Полуденский, Николай Александрович, сын А. П. и М. И. Полуденских — 108, 144.
Пушкин, Александр Сергеевич (1799—1837) — 29, 132—133.
Райе, Пьер-Франсуа-Олив (1793—1867), франц. врач — 152.
Раумер, Фридрих фон (1781—1873), нем. историк — 42, 43.
— «Geschichte der Hohenstaufen» — 42, 43.
Рафаэль Санти (1483—1520) — 59, 60,
— «Св. Семейство» — 59, 60.
Редкин, Петр Григорьевич (1808—1891), юрист, проф. Московского, затем Петерб. ун-та — 81, 95, 101, 112, 133 154
Рейхель, Адольф (1817—1877), нем. пианист и композитор — 98.
Рейхель, Мария Каспаровна, рожд. Эрн. (1823—1916) (Маша, Машенька), друг семьи Герцена, жившая с ними в Москве и уехавшая за границу в качестве воспитательницы Коли Герцена — 84, 85, 95, 98, 101, 105, 107, 119, 137, 144, 156, 157, 159, 164—166.
Рихтер, Михаил Вильгельмович (р. 1799), гинеколог, проф. Моск. ун-та — 81, 81.
«Роберт», опера «Роберт-Дьявол» Мейербера (см.)
Роза, Сальватор (1615—1673), итал. живописец и поэт — 59, 60.
— «Блудный сын» — 59, 60.
Россини, Джоакино (1792—1868) — 88.
— «Севильский цирульник» — 88.
Ротшильд, Джемс, барон (1792—1868), сын основателя банкирского дома — 135, 158, 162.
Савич, Алексей Николаевич (1810—1883), участник кружка Герцена, впоследствии известный астроном, академик — 15, 56, 63.
Сазонов, Николай Иванович (1815—1862), участник студенческого кружка Герцена, впоследствии эмигрант, журналист — 16, 18, 18, 20, 26—29, 30, 31, 32, 34, 38, 41, 104, 114, 116, 126.
Сазонова, Елизавета Ивановна, сестра Н. И. Сазонова и М. И. Полуденской — 85, 95, 106, 109, 111, 116, 126.
Сатин, Николай Михайлович (1814—1873), поэт и переводчик, друг Герцена с университетской скамьи — 57, 70, 79, 110, 151, 152, 156, 163.
Сатина, Елена Алексеевна, рожд. Тучкова (1827—1871) — 121—122, 123, 129, 137, 139, 140, 151, 152, 156, 160. Саша — см. Герцен, А. А.
Саша (стр. 67) — см. Вырлина А.
Саша (стр. 96) — см. Корш, А. Е.
Селиванов, Илья Васильевич (1810—1882), литератор — 141, 145, 145, 146, 163.
Сенковский, Осип Иванович (1800—1858), востоковед, писатель, ред. «Библиотеки для Чтения» — 29, 47.
Скворцов, Андрей Ефимович — 29, 30, 32, 37 («мой Вятчанин»).
Смирдин, Александр Филиппович (1795—1857), книгопродавец и издатель — 29, 30, 31.
Смирнов, Николай — 15.
«Современник», основанный Пушкиным (1836) журнал, с 1847 по 1866 г. издававшийся Н. А. Некрасовым к И. И. Панаевым — 99, 100, 102—103.
Соломон, царь (960—927 до P. X.) — 62.
Соханский — 29.
Стеффене, Генрик (1773—1845), нем. естествоиспытатель, сторонник натурфилософии — 146 (у Герцена «Стефенъ»).
«Сто русских литераторов», сборник — 29, 30, 31.
«Сын Отечества», журнал (1812—1852), ред. Н. И. Гречем и Ф. В. Булгариным до 1839 г. — 26.
Тальони, Мария (1804—1884), танцовщица, с 1828 по 1847 г. прима-балерина парижского балета — 58, 60.
Тацит (50[?]—116[?]) — 35.
Тимофеев, Алексей Васильевич (1812—1883), популярный в 30-х гг. поэт и беллетрист — 29.
Тициан Вечеллио (1477—1576) — 59, 60, 60.
— «Богоматерь с Младенцем» — 59, 60, 60.
— «Богоматерь с Младенцем и Св. Иоанном» — 59, 60, 60.
Торлония (Торлони), банкир в Риме
Тургенев, Иван Сергеевич (1818—1883) — 139, 154.
— «Где тонко, там и рвется» — 139, 140.
Турнейсен и Ко., банкирский дом в Париже — 96, 111, 114, 118, 133.
Тучков, Алексей Алексеевич (1799—1878) — 121, 123, 145, 151, 163.
Тучкова, Елена Алексеевна, в замужестве Сатина (см.).
Тучкова, Мария Алексеевна, сестра А. А. Тучкова — 154.
Тучкова-Огарева, Наталья Алексеевна (1829—1913) — 121—122, 123, 129, 137, 139, 140, 156, 160, 162, 163, 166, 167.
Тучковы — 121, 123, 129, 137, 138, 140, 146, 149.
Федор — 139.
Федя — см. Корш, Ф. Е.
«Фенелла», опера Обера (см.)
Фишер фон Вальдгейм, Александр Григорьевич (1803—1884), сын Г. И. Фишера (см.), ботаник, с 1832 г. проф. зоологии Моск. ун-та — 14.
Фишер фон Вальдгейм, Григорий (Готгельф) Иванович (1771—1853), нем. энтомолог, с 1804 г. по 1835 г. проф. Моск. ун-та, ум. в России — 14.
Фогт, Карл (1817—1895), нем. натуралист, друг Герцена — 167 («зоолог»),
Фролов, Николай Григорьевич (1812—1855), географ и философ — 102, 155.
Хвощинский, владелец подмосковной дачи — 86.
Хитров, Алексей Гаврилович — 15.
Хлой (Хлор), герой сказки имп. Екатерины II (см.)
Хлынов [?] — 80.
Хованская, Мария Алексеевна, княгиня, рожд. Яковлева (1755—1847), тетка Герцена, в доме которой воспитывалась Н. А. Захарьина-Герцен — 18, 27, 31, 41, 47, 51, 115.
Хомяков, Алексей Степанович (1804—1860) — 100, 102.
Ценкер и Колли, Моск. банкирская контора — 96.
Чичерин, Борис Николаевич (1828—1904) — 155.
Чумаков, Федор Иванович (1782—1837), проф. прикладной математики в Моск. ун-те — 14, 46.
Шеллинг, Фридрих Вильгельм (1775—1854) — 37.
Шпильман, Иоганн (ум. 1851) — 114, 117, 118, 165 («гувернер»).
Щепкин, Дмитрий Михайлович (1817—1857), сын М. С. Щепкина — 151, 154, 160.
Щепкин, Михаил Семенович (1788—1863) — 84, 97, 98, 101, 103.
Щепкин, Николай Михайлович (1820—1886), сын М. С. Щепкина, издатель и обществ. деятель — 95
Щепкины — 149.
Эрн, Мария Каспаровна, в замужестве Рейхель (см.)
Эрн, Прасковья Андреевна (ум. 1849), , мать М. К. Рейхель — 156.
Югурта, царь нумидийский, ведший в 111—105 гг. до P. X. войну с Римом — 29.
Юм, Давид (1711—1776) — 151.
Яковлев, Иван Алексеевич (1767—1846), отец Герцена — 20, 21, 23, 25, 36, 46, 52, 157.
Яковлев, Лев Алексеевич (1764—1839), дядя Герцена, дипломат и сенатор — 20, 21, 24, 25, 35, 38.
Brouker, Elise — 162.
Drasch — 168.
Fritch (Fric), Joseph Vaslav, чешский писатель и политич. деятель, эмигрант с 1849 по 1870 г. — 168.
Glocke — см. «Колокол».
Gabo — 168.
Gabovlc (?) — 168.
Gregorio, Constantino, повар Герцена — 101.
Haag, Louise de Wьrtemberg — см. Гааг, Л. И.
Krimp — 168.
Natalie — см. Тучкова-Огарева, Н. А. Olga — см. Герцен, О. А.
Pulszky, Ferencz Aurelius (1814—1897), венгерский политич. деятель, эмигрант, близкий знакомый Герцена — 168.
"Revue de deux mondes, " франц. журнал, выходивший с 1829 по 1944 г. — 23, 24, 31.
«Robert [le] Diable», опера Мейербера (см.)
Schopplng, Melle (Mme) — 97, 150.
Siegel (Sigel), Franz (1824—1902), участник герм, революции 1848-49 гг.; эмигрировал в Америку, где командовал корпусом армии северян в войну 1861-65 гг. — 168.
Sophie — см. Корш, С. К.
- ↑ См. А. И. Герцен. «Полное собрание сочинений и писем» под ред. М. К. Лемке, т. IX, стр. 19 (цит. далее как «изд. Лемке»).
- ↑ Т. П. Пассек давно уговаривала Астракову писать воспоминания о Герцене. В письме к Н. А. Герцен-дочери, от 20 июня 1874 г. (неизд.), Астракова пишет о Пассек: „и все толкует мне: пишите, пишите все, что знаете и что вспомните о нем — ведь это достояние истории!!… Смотрите, чтобы не пропало ни одно его слово!!…“
- ↑ Из восьми напечатанных Т. П. Пассек писем А. И. и Н. А. Герценов к Т. А., Н. И. и С. И. Астраковым в публикуемой ныне коллекции оказались подлинники лишь одного письма А. И. Герцена (см. № 19) и одного письма Н. А. Герцен; подлинники остальных шести писем Т. А. Астракова, очевидно, не могла «выручить от Пассек».
- ↑ В публикуемой коллекции сохранилась бандероль с написанным рукой А. И. Герцена адресом: «Татьяне Алексеевне Астраковой. Rue Plustchicha. В бюро построения дороги на луну».
- ↑ О С. И. Астракове см. «Лит. Наследство», т. 62, стр. 10-12. Там же опубликовано единственное сохранившееся письмо его к Герцену (стр. 12-14) и воспроизведена его фотография (стр. 13).
- ↑ За недостатком места ограничиваемся этими выдержками из воспоминаний Т. А. Астраковой. Отсылаем читателей к мемуарам Т. П. Пассек, названным выше. Записки Астраковой использованы ею в частях «Воспоминаний», напечатанных в «Русской Старине» за 1876—1877 гг. (соотв. II тому отд. изданий «Из дальних лет»). Часть записок Астраковой вошла и в весьма сокращенную, можно сказать изуродованную перепечатку «Из дальних лет», выпущенную изд-вом «Academia» (М.-Л. 1931, 460 стр.).
- ↑ Небольшие выдержки из них были напечатаны в 1939 г. в «Русских Записках» П. Н. Милюкова (кн. 14, стр. 116—118). Все заключенные далее в кавычки цитаты взяты из неизданных писем.
- ↑ «Я люблю тебя, люблю вас всех, люблю даже детей Саши, всех люблю горячо, искренно, — все вы мне родные по Наташе!» (из неизд. письма Т. А. Астраковой к Н. А. Герцен-дочери).
- ↑ Ср. «Опыт общесравнительной грамматики русского языка, изданной Вторым Отделением Имп. Академии Наук», Спб. 1852, стр. 388: «В словах, сложных из предлога при, можно писать и букву я, напр., приумножить».
- ↑ Краткие сведения о менее известных лицах, упоминаемых в письмах, см. в указателе имен, печатаемом в конце издания.
- ↑ Покрыто КЛЯКСОЙ.
- ↑ Рукой Н. А. Герценъ.
- ↑ «и платье …. ибо пока деньги есть» вписано.
- ↑ Переправлено изъ 185.
- ↑ Описка, вмѣсто вопросъ [?]
- ↑ а у Л. А. вписано.
- ↑ Переправлено изъ Зубы подвязаны.
- ↑ Переправлено изъ Рабыня
- ↑ Фраза въ скобкахъ вписана.
- ↑ Прорвано при распечатываніи.
- ↑ Прорвано при распечатываніи.
- ↑ Надпись на рисункѣ: надгробная плита съ черепомъ и двумя костями подъ нимъ.
- ↑ Прорвано при распечатываніи.
- ↑ Прорвано при распечатываніи.
- ↑ Два послѣднихъ абзаца приписаны по краямъ письма.
- ↑ въ годъ вписано.
- ↑ Рисунокъ мухи — въ виньеткѣ.
- ↑ Далѣе было: ибо или его ((остав[ить])) взять или прогнать Пѣшкова.
- ↑ Переправлено из тогда.
- ↑ Передѣлано изъ пудовъ
- ↑ Знакъ сноски и рисунокъ руки сдѣланы Герценомъ; внизу страницы имъ написано примѣчаніе: Ну ей Богу не хорошо, что за нѣмецкое названье.
- ↑ т. е. Милостивые Государи.
- ↑ Фраза вписана.
- ↑ ходила справляться въ магазейнъ [?]
- ↑ А. передѣлано из Мы.
- ↑ вписано Герценомъ.
- ↑ Надъ зачеркнутымъ Октября
- ↑ Александръ остановится в Твери а я проѣду въ Москву на нѣсколько дней, съ Сашей, и мнѣ непремѣнно нужно посовѣтоватся съ хорошимъ Докторомъ, все это будетъ можетъ въ Іюнѣ. --
- ↑ съ Сашей вписано; я съ переправлено изъ мы (т. е. первоначально было: мы будемъ)
- ↑ проѣдетъ въ деревню вписано (первоначально было: и ждать тамъ Александра).
- ↑ Слова въ скобкахъ вписаны Герценомъ.
- ↑ и если угодно я сейчасъ поѣду кнему вписано
- ↑ Переправлено изъ Кетчерову.
- ↑ Фраза, заключенная въ скобки, написана надъ нѣсколькими зачеркнутыми и лишь предположительно читаемыми словами: по поводу сбора и подписки [м. б.: сбора подписей] и пр. и пр.
- ↑ Край листка оборванъ.
- ↑ Переправлено изъ въ 2 часа.
- ↑ Переправлено изъ будущій [спектакль?].
- ↑ Послѣдній абзацъ находится на предыдущей страницѣ письма, непосредственно послѣ текста Герцена, но несомнѣнно написанъ Н. А. по окончаніи его письма, на оставшемся свободномъ мѣстp3;.
- ↑ В словѣ будетъ зачеркнуты послѣдніе пять буквъ и надписано ылобы.
- ↑ Melle Elise вписано.
- ↑ Фраза Вотъ еще что […] пристала вписана.
- ↑ Фраза или пусть […] поправляетъ вписана.
- ↑ въ последнѣе время я сблизилась съ нимъ еще болѣе, чистый, благородной, симпатичный и нѣжный человѣкъ, грустно было разтаватся съ нимъ, можетъ до Россіи не увидимся. [Приписано сбоку, со знакомъ сноски.]
- ↑ въ прошломъ письмѣ.
- ↑ Фраза приписана надъ началомъ письма.
- ↑ Октября вписано.
- ↑ Передѣлано изъ въ.
- ↑ Послѣдній абзацъ вписанъ на свободномъ мѣстѣ, рядомъ съ меню обѣда.
- ↑ Описка, вм. «тѣ».
- ↑ Фраза даже это лучше до полученія отъ меня письма вписана.
- ↑ Описка въ подлинникѣ: васъ написано дважды.
- ↑ Вы можете ей сказать что мы слышали отъ постороннихъ.
- ↑ Глупая привычка выражатся такъ [Примѣчаніе Н. А.]
- ↑ Кавелинъ хотѣлъ мой портретъ въ мужскомъ платье, а мнѣ не хочется дурачится на старости лѣтъ. [Примѣчаніе Н. А.]
- ↑ Было: портретъ хорошъ.
- ↑ Между строками, надъ этимъ словомъ вписана дата продолженія письма: 15 ((Фев)) Мар[та]
- ↑ Далѣе рисунокъ спирали.
- ↑ Nota Bene и изображение указующей руки вписаны.
- ↑ Отъ или еще проще до пришлетъ деньги вписано.
- ↑ Зачеркнуто А. И. Герценомъ и измѣнено слѣд. образомъ: откуда взять, если кому нужно.
- ↑ Послѣ все, все тщательно вымарано несколько не поддающихся прочтенію словъ.
- ↑ боюсь и тебя простудить. [Прим. на полѣ]
- ↑ Я думаю въ этомъ и должно состоять воспитаніе.
- ↑ воздухъ вписано. (Было: какъ больница)
- ↑ въ Цюрихъ вписано рукой А. И. Герцена.
- ↑ Передѣлано изъ самопознанія.
- ↑ «Наведено» по зачеркнутому слову.
- ↑ Надъ этой строкой — строка тщательно зачеркнутая и прочтенію не поддающаяся.
- ↑ Написано каракулями, подражающими дѣтскому почерку.
- ↑ Приписано сбоку, около кляксы.