«Аполлонъ», № 7, 1910
Въ одномъ изъ безчисленныхъ анекдотическихъ споровъ берлинца съ мюнхенцемъ берлинецъ разсказываетъ о необыкновенныхъ операціяхъ, производимыхъ прусскими врачами. Мюнхенецъ, съ своей стороны, разсказываетъ только объ одной баварской операціи: «а вотъ у насъ одному берлинцу разрѣзали ротъ до ушей, чтобы онъ могъ разѣвать его еще шире»[1]. По поводу занимающаго сейчасъ и художниковъ, и прессу вопроса о выставкахъ безъ жюри[2] (о чемъ я уже упоминалъ ранѣе) берлинцы тоже нѣсколько перехватили въ своихъ заявленіяхъ о подготовленности ихъ безжюрійнаго общества — Freier Künstler-Verband. Писалось даже, что берлинскій Сецессіонъ далъ для этой цѣли свое помѣщеніе (писалось, впрочемъ, слишкомъ преждевременно). Помнится, время открытія первой выставки было назначено. И вдругъ получается извѣстіе, что не только не будетъ никакой выставки, но что даже и самое общество закрылось по «техническимъ» причинамъ! Какая это техника, предоставляется догадываться всѣмъ желающимъ.
Мюнхенцы оказались (до извѣстной степени) болѣе серьезными въ этомъ вопросѣ. Здѣшній Deutscrier Künstler-Verband уже угостилъ насъ своей первой выставкой. Выставка была обѣщана, и ты ее получили. Сколько до нея было разговоровъ, споровъ, почти скандаловъ! Членовъ записалось, какъ говорятъ, нѣсколько сотъ. Былъ выпущенъ многообѣщающій и громогласный циркуляръ (общій) и другой — «къ публикѣ» въ частности (послѣдній даже на красной бумагѣ и въ стилѣ революціонной прокламаціи съ пестрящимъ жирнымъ шрифтомъ и тучей восклицательныхъ знаковъ).
Но гора родила мышь. «По недостатку мѣста» на выставку попалъ самый жалкій процентъ членовъ. А главное «молодежь» почти отсутствовала, что не вполнѣ благопріятно возмѣщалось нѣсколькими художниками съ именами и даже съ профессорскими титулами. Но выставка явилась все же мюнхенскимъ продуктомъ, берлинцевъ все-таки «подсидѣли», и… наша критика восхитилась. Бранили только одного молодого художника. Но, вѣдь, не даромъ же только одинъ онъ и былъ интересенъ.
Разумѣется, ни для кого не новость, что на выставкѣ безъ жюри должно быть много негоднаго и даже больше всего негоднаго. Но плохое плохому рознь. Если это «плохое» почти безъ исключенія заключено въ готовую форму, выражено весьма умѣлой техникой, если оно свидѣтельствуетъ о необыкновенной внѣшней зрѣлости и о безусловной внутренней пустотѣ, то дѣлается грустно, страшно, мучительно.
Въ силу различныхъ причинъ эта внѣшняя «готовность» ни къ чему ненужной формы стала бичемъ мюнхенскаго искусства. Надо «умѣть» — вотъ къ чему только и стремится молодой художникъ. Недавно я былъ приглашенъ осмотрѣть графическую выставку, устроенную въ мастерской нѣсколькими совсѣмъ «молодыми». И вотъ, не успѣлъ я войти на эту внѣшне мило устроенную выставку, какъ былъ подавленъ, со всѣхъ стѣнъ и столовъ, кричащими, навязчивыми, готовыми, утонченно трафаретными формами, за которыми не было ничего. Это похоже на веселую, свѣтлую гостиную, въ которой ждешь встрѣтить интересныхъ, нужныхъ людей и въ которой нѣтъ ни одного живого человѣка, а только отлично сдѣланныя, отлично одѣтыя восковыя куклы. Дѣлается страшно, какъ въ кошмарѣ. Прежде всего хочется уйти.
Нигдѣ не создана съ такой послѣдовательностью, съ такой добросовѣстностью страшная карикатура искусства, какъ въ Германіи. Нѣмецкій народъ (конечно, только въ лучшей своей части сильный духомъ и глубиной его) не можетъ, по самой своей природѣ, искать только формы, только выраженія для неяснаго ему будущаго содержанія. Другія націи, гораздо болѣе одаренныя именно съ формальной стороны, вовсе не теряютъ всякую почву изъ-подъ ногъ, когда общія условія культуры заглушаютъ и по видимости изгоняютъ духъ изъ жизни. Нѣмцы же въ такой преимущественно формальный періодъ, сейчасъ же оказываются не у дѣлъ. Имъ не остается ничего, какъ идти на чужихъ помочахъ. Остается талантъ, но безъ почвы, остается сила, но безъ матеріала, остается стремленіе, но безъ цѣли. Дѣлается темно и страшно.
Однако, тамъ и здѣсь наступаетъ сознаніе внутренней растерянности и исканіе лекарства. Человѣкъ склоненъ принимать результатъ за причину и потому зачастую именно на результатъ и обрушивается. Такъ происходитъ и въ данномъ случаѣ. Оказалось, что въ бездушности нѣмецкаго искусства виноваты не тѣ, кто вынулъ душу изъ нашей жизни, т.-е. сами же нѣмцы по преимуществу, а тѣ, за кого они ухватились въ своей безпомощности, т.-е. французы. Эта странная логика пошла дальше и легко привела къ выводу: стоитъ отвернуться отъ французовъ, и нѣмецкое искусство возродится. Вотъ главный корень нынѣшняго патріотизма и некрасиво-наивныхъ мѣръ, предпринимаемыхъ уже двумя художественными обществами противъ иностранцевъ. Я упоминалъ уже о подобныхъ попыткахъ здѣшнихъ «безжюрійныхъ», которые прежде всего оградили себя отъ членовъ — ненѣмцевъ[3].
На томъ же и даже болѣе яркомъ, не допускающемъ никакихъ поблажекъ принципѣ построено и общество художниковъ «Werdandi», основанное уже два года назадъ. Въ предисловіи къ каталогу, послѣ критики «французскихъ стремленій и французскаго декаданса», нѣмецкіе художники приглашаются… «назадъ». Такъ и сказано: «So rufen wir zurück».
При этомъ оказывается, что «наше — „назадъ“ есть въ то же время сильнѣйшее — впередъ». Предисловіе кончается крупно напечатанными словами:
«Нѣмецкое искусство — нѣмецкая культура». Кстати сказать, выставка эта (бывшая въ Берлинѣ), о которой, быть можетъ, и было своевременно сообщено русской публикѣ, была, если не просто слабой, то, во всякомъ случаѣ — мало интересной и очень скоро забылась. О другихъ попыткахъ Werdandi, насчитывавшихъ въ первый же годъ до 150 членовъ (нѣкоторые съ очень крупными именами), больше мнѣ не доводилось слышать. Да если бы попытки эти и были, то едва-ли получился бы лучшій результатъ. Всякій преднамѣренный, точно впередъ установленный принципъ, не находящійся въ естественной связи съ искусствомъ, не даетъ искусству жизни, а отравляетъ его соки.
И вотъ — рядомъ съ этимъ націонализмомъ и будто наперекоръ ему — и въ Мюнхенѣ все болѣе прививаются выставки иностранцевъ. Болѣе чуткіе среди нашихъ устроителей художественныхъ «Салоновъ» отлично понимаютъ, что время построенія новыхъ китайскихъ стѣнъ миновало, что нельзя наглухо запирать двери передъ чужимъ искусствомъ. Во-1-хъ, оно все равно черезъ какую-нибудь щелочку да пробьется; во-2-хъ, есть на него и спросъ, пока — маленькій, но какъ будто — растущій[4], и, въ-3-хъ, на то и поставлены наши критики, чтобы, похлопавши по плечу молодца-иностранца, все же въ концѣ концовъ до смѣшного ясно доказать, что истинное большое искусство — наше, здѣшнее, коренное.
Та же «Moderne Galerie» Tannhauser’а, сейчасъ же послѣ описанной мною въ послѣднемъ письмѣ выставки «Новаго художественнаго общества Мюнхена» (преслѣдующаго международныя цѣли), устроила совсѣмъ литературную выставку двухъ швейцарцевъ (и не нѣмецкихъ, а французскаго и итальянскаго): Cuno Amiet и Giovanni Giacometti. А послѣ нихъ немедленно же — выставку «молодыхъ» французскихъ художниковъ (почти исключительно пейзажистовъ): Manguin, Puy, Vlaming, Friesz, Giriend, Marquet: и, наконецъ, нѣсколько небольшихъ вещей Matisse’а изъ одной здѣшней частной коллекціи. Среди произведеній этихъ художниковъ нѣтъ ни одной посредственной. Все интересно, красиво, серьезно. Многое чудесно по живописи («peinture»). Но между ними только Matisse перешагнулъ черезъ «случайность формъ природы» или, лучше сказать, только онъ сумѣлъ мѣстами откинуть совершенно ненужное (негативный моментъ) въ этихъ формахъ, а иногда — поставить въ этомъ случаѣ, такъ сказать, свою форму (элементъ позитивный).
Всѣ другіе, сейчасъ здѣсь представленные художники, сохраняютъ (менѣе всего, пожалуй, Giriend) почти въ полной неприкосновенности то случайное отношеніе линій, то случайное отграниченіе формъ другъ отъ друга, какое нашли они въ природѣ. Странно видѣть, что все творческое стремленіе ихъ нашло исходъ только въ краскѣ. Почету? Почему видоизмѣняется, часто выкидывается или замѣняется другой только краска? Что мѣшаетъ подвергнуть тому же художественно-необходимому измѣненію линеарную и плоскостную сторону природы? Почему создается стремленіе къ творчеству только въ области «peinture» и почему неприкосновенна другая одинаково мощная, нужная, сторона живописи, которую мы довольно туманно называемъ «рисункомъ»? При переходѣ отъ холста къ холсту, въ концѣ концовъ, создается впечатлѣніе по разному раскрашенной природы, такъ же, какъ по разному можно выкрасить домъ, стулъ, шкафъ. Эти раскрашенные предметы будутъ, въ зависимости отъ окраски (цвѣта, сочетанія тоновъ, орнаментики), дѣйствовать такъ или иначе на зрителя, но они все же останутся предметами, а не преображеніями «чистого искусства», т.-е. искусства, поднятаго надъ вещественной формой и ставшаго въ извѣстномъ смыслѣ абстрактнымъ. Такъ думалось лицѣ, когда я смотрѣлъ на эти дѣйствительно красивыя, богатыя по живописи картины. Я не могъ уйти отъ вопроса; зачѣмъ надо «красить» природу по разному? Если для того, чтобы вытянуть изъ нея живописное созданіе, живописный внутреннійзвукъ, то почему же достигается это «созданіе» и этотъ «звукъ» только изъ претворенія краски, и почему осторожно оставляется случайный, неживописный, рисунокъ, который какъ бы назло подрѣзаетъ крылья творческой фантазіи и силѣ?
Странно, что этотъ принципъ подчиненія и рисунка внутренней цѣли, который съ такой яркостью и опредѣленностью былъ воскрешенъ изъ мертвыхъ Сезанномъ, какъ бы снова надо найти, снова открыть, снова воскресить! Дѣйствительно, не будь на выставкѣ Matisse’а, могло бы показаться, что этотъ духъ опять куда-то отлетѣлъ. То, что изъ всѣхъ «молодыхъ» здѣсь висящихъ французовъ лишь у одного живучъ этотъ духъ, можно объяснить только однимъ: не создалась еще въ самихъ художникахъ повелительной необходимости созданія живописной композиціи, а стало быть, и нужнаго для нея языка. Неизвѣстно, куда бы могла занести зрителя фантазія при осмотрѣ помянутыхъ французовъ, если бы Moderne Galerie не позаботилась отдать недавно весь огромный нижній залъ (свой народный отдѣлъ) двумъ берлинскимъ корифеямъ. Slevogt’у и Corinth’у. Ужъ тутъ фантазія никуда не занесетъ, а если и занесетъ, то въ области не художественныя, а хотя бы… анатомическія или даже гинекологическія. Въ послѣднія — легко можетъ завести даже и скромнаго зрителя, напр., прославленная «Batseba» Corinth’а.. Толстая, мягкая лежитъ женщина на спинѣ. Разумѣется, раздвинувъ ноги. Разумѣется — голая. Для чего-то въ области ея пояса черный лоскутъ, кажется мѣха, который, сбѣгая внизъ, скрывается между толстыхъ, мягкихъ ляшекъ. Въ правой рукѣ ея цвѣтокъ. Благородный холстъ!
Slevogt среди многихъ произведеній выставилъ здѣсь и портретъ А. П. Павловой. Говорятъ, она не похожа. Это бы еще не бѣда, — дѣло въ томъ, что не только портретъ петербургской prima-балерины, но и столь многое въ этомъ залѣ и на живопись не похоже. А это ужъ совсѣмъ грустно.
- ↑ Das Maul aufsperren, grosses Maul haben — значитъ форсить, безмѣрно хвастать и т. п.
- ↑ Появился рядъ статей и въ ежедневной прессѣ, и въ спеціальныхъ журналахъ на эту тему. Среди нихъ не могу не отмѣтить всего нѣсколько пренебрежительныхъ словъ нашего знаменитаго Heinrich’a Zügel’я, помѣщенныхъ въ «Werkstatt der Kunst» (№ 17, январь): «Выставки Deutscher Künstler-Verband’а» я не видалъ, но все же считаю ее совершенно негодной; даже и въ Парижѣ, гдѣ къ публикѣ можно предъявлять большія требованія, эта новинка долго не продержится" Чисто профессорскій стиль знаменитаго авторитета! Какъ извѣстно, эта «новинка» существуетъ въ Парижѣ 26 лѣтъ. Да и значеніе Indepéndants, и результаты ихъ дѣятельности такъ безконечно всѣмъ извѣстны, что нельзя не удивляться мнѣнію проф. Zügel’я.
- ↑ И сейчасъ ихъ циркуляръ «къ публикѣ» на красной бумажкѣ такъ и трещитъ квасно-патріотическими воззваніями со многими восклицательными знаками. Но другой циркуляръ (обращенный, такъ сказать, ко всѣмъ — на бѣлой бумажкѣ) пытается нѣсколько смягчить этотъ поистинѣ дикій принципъ антиинтернаціональности, а именно указывается, что по послѣднему постановленію и иностранцы допускаются въ члены общества, но 1) если они уже давно живутъ въ Германіи и 2) если они намѣреваются принять нѣмецкое подданство. И затѣмъ добавлено, что такіе иностранцы и къ первой выставкѣ были допущены и даже безъ предварительнаго испытанія ихъ знаній и умѣнія! Трогательно, до чего можетъ дойти принципъ справедливости: мы — безжюрійное общество, и вотъ, хотя ты и иностранецъ, но все же мы и тебя допускаемъ безъ жюри! Наконецъ, въ томъ же циркулярѣ довольно неясно намекается, что къ майской, второй и теперь уже большой, выставкѣ будутъ сдѣланы еще какія-то льготы иностранцамъ… Но женщинамъ пощады нѣтъ. На недавно расклеенныхъ афишахъ (конечно, красныхъ) того же общества, которыми приглашаются всѣ художники для совмѣстной выработки правилъ майской выставки, внизу мелко напечатано: «такъ какъ дамы не могутъ быть членами общества, то это приглашеніе къ нимъ и не относится». Коротко и безусловно ясно.
- ↑ Есть даже и въ Мюнхенѣ (не говоря вообще о Германіи) богатые коллекціонеры, покупающіе только французовъ или даже только, напр., van Gogh’а.