Сравнение Агесилая с Помпеем
Изложив жизнь двух великих полководцев, пробежим вкратце находящиеся между ними разности и сравним их. Разности суть следующие.
Во-первых, Помпей самым справедливым образом достигнул такой силы и власти, положив по собственному почину начало своему величию и оказав величайшее пособие Сулле, освобождающему Италию от тираннов, но Агесилай, кажется, достигнул царской власти средствами, достойными порицания богов и людей, ибо он объявил незаконнорожденным Леотихида, которого брат его признал законным своим сыном, и дал смешной смысл прорицанию о хромоте.
Во-вторых, Помпей оказывал уважение к Сулле при его жизни, после смерти похоронил тело его с честью, вопреки Лепиду, а за сына его Фавста выдал дочь свою; Агесилай же из маловажной причины отверг от себя Лисандра и обесчестил его, хотя Сулла получил от Помпея столько же услуг, сколько Помпей от Суллы, но Лисандр сделал Агесилая царем Спарты и полководцем Греции.
В-третьих, Помпей в гражданском управлении преступал законы ради родства; важнейшие его ошибки были сделаны в пользу Цезаря и Сципиона, родственников своих, но Агесилай, снисходя к связи своего сына, избавил Сфодрия от смерти, которую он заслужил за учиненные афинянам обиды; он всеми силами защищал Фебида, который преступил заключенный с фиванцами договор. Вообще столько же вреда причинил римлянам Помпей из уважения к своим друзьям или по незнанию, сколько Агесилай лакедемонянам, единственно из гнева и упрямства, возжегши войну с фиванцами.
Если проступки этих двух мужей должно отчасти приписать судьбе, то можно заметить, что Помпеевы были для римлян неожидаемы, но Агесилай не допустил лакедемонян беречься хромого царствования, хотя они слышали и знали наперед, какими бедствиями оное им угрожало; и когда бы Леотихид еще тысячу раз был изобличен в том, что он незаконнорожден и чужд, то эврипонтидам не трудно было бы дать Спарте человека, который бы был законным и не хромым царем, если бы Лисандр не затемнил смысла оракула для пользы Агесилая. Подобного политического благоразумия, какое употребил Агесилай, когда он после несчастного сражения при Левктрах, при недоумении лакедемонян, как поступить с бежавшими, советовал им оставить на тот день законы в покое, мы не находим другого и не можем с оным сравнить никакой политической хитрости Помпея. Напротив того, Помпей думал, что мог не исполнять и тех законов, которые сам вводил, желая тем показать друзьям своим, сколь велика была сила его. Агесилай, будучи в необходимости нарушить законы, чтобы спасти граждан, нашел способ, по которому оные не могли вредить гражданам, и сами не были нарушены тем, что не причинили вреда. К политической добродетели Агесилая должен я отнести и тот неподражаемый поступок, когда он, получив скиталу, оставил все свои подвиги в Азии. Не приносил он отечеству пользы, подобно Помпею, одними только теми деяниями, которые и его самого делали великим, но имея целью своею одну пользу отечества, он отказался от такого могущества и славы, которых никто не имел ни прежде, ни после, кроме Александра.
Рассматривая этих полководцев со стороны их предприятий и военных подвигов, мы открываем, что с числом трофеев Помпея, с великостью сил, которыми предводительствовал, со сражениями, в которых одержал победы, не может сравнить его с Агесилаем и сам Ксенофонт, которому за его добродетели позволено, как в награду, писать и говорить то, что хочет, об этом государе[1].
Кажется, что кротостью и милосердием к неприятелям они различаются также между собою. Один, желая поработить Фивы и Мессену превратить в пустыню, хотя последняя была наследие отечества его, а первые колыбелью его рода, едва не потерял и самой Спарты; однако лишился владычества над Грецией. Другой дал города на поселение самым разбойникам, которые переменили род жизни, и сделал союзником Риму Тиграна, царя армянского, хотя мог бы взять его в полон и украсить им триумф свой, сказав при этом, что предпочитает вечность одному дню.
Но если преимущества в добродетели получаются великими и решительные последствия имеющими делами и мыслями, то лакедемонянин гораздо далеко по себе оставил римлянина. Во-первых, он не предал и не оставил Спарты, хотя неприятели приступали с семьюдесятью тысячами ратников. Несмотря на то, что у него было немного тяжеловооруженных воинов, побежденных перед тем в сражении при Левктрах. Напротив того, едва Цезарь с пятью тысячами и тремястами воинов занял один италийский город, то Помпей из страха оставил Рим, или малодушно уступив столь малому числу неприятелей, или воображая ложно, что их гораздо более. Он взял жену и детей своих, а жен и детей других сограждан оставил без всякой защиты, и убежал тогда, когда должно было или победить, сражаясь за отечество, или принять условия, предлагаемые сильнейшим, который был его согражданин и родственник. Следствием этого было то, что тот, кому Помпей почитал несносным продолжить время управления провинциями и определить консульство, завладел Римом и мог сказать Метеллу, что и его, и всех других почитает военнопленными.
Если искусство хорошего полководца состоит особенно в том, чтобы заставить сразиться, будучи его сильнее, и не быть принуждену вступить с ним в сражение, будучи его слабее, то Агесилай, действуя таким образом, сохранил всегда себя непобедимым. Цезарь там, где имел менее сил, нежели Помпей, избегал сражения, дабы не претерпеть поражения; когда же имел их более, принудил его одной пехотой решить все дело, разбил его и в то же время завладел деньгами, запасами и морем, что все осталось бы во власти Помпея, когда бы он умел продлить войну, не сражаясь. Оправдание его касательно столь важного дела есть уже преступление для великого полководца. Простительно, если молодой полководец, приведенный в смущение и робость беспокойством и роптаниями, оставит лучшие и безопаснейшие предначертания, но кто бы утерпел, чтобы тот, стан которого римляне почитали отечеством, шатер — сенатом, называя отступниками и изменниками управлявших тогда Римом консулов и преторов, тот, который, как они знали, не служил под предводительством другого, кто все походы со славою совершил как верховный вождь, одним словом, чтобы Великий Помпей принужден был подвергнуть опасности вольность и владычество Рима из шуток Домиция и Фавония и дабы не быть называемому Агамемноном? Когда бы он взирал на такое бесславие одного дня, то надлежало бы с самого начала противостать неприятелю и сразиться с ним за сам Рим, а не убежище, называя это бегство Фемистокловой стратегемой, а не после того почитать постыдным отлагательство битвы в Фессалии. Не Фарсальское поле назначено было богами театром и поприщем битвы, дабы решить судьбу римской державы, и не туда провозгласитель повелевал ему идти и сразиться или уступить другому венец. Обладание морем доставляло ему средства выбрать другие равнины, тысячу городов и всю землю, когда бы он хотел последовать примеру Фабия Максима, Мария, Лукулла и самого Агесилая. Этот полководец претерпел не менее беспокойств в Спарте, когда граждане хотели, чтобы он сразился за область, и в Египте многие клеветы и обвинения, по безрассудству царя, когда советовал ему быть спокойным и не вступать в сражение. Пребывая твердым в своих полезных намерениях, он не только спас египтян, против воли их, не только сохранил Спарту в целости, при таком волнении, но в самом городе своем воздвигнул трофей над фиванцами и подал случай согражданам своим вновь одержать победы, не могши принудить его прежде сразиться и тем погубить себя. По этой причине Агесилай был похваляем теми, кого спас, заставив их повиноваться. Помпей, напротив того, погрешив ради других, обвинителями своими имел тех, кого он послушался.
Многие говорят, что он был обманут тестем своим Сципионом, который, желая присвоить себе большую часть денег, привезенных им из Азии, утаил оные и ускорил сражением, как бы не было уже денег. Хотя бы это было истинно, но полководцу не надлежало вдаваться в обман и столь легкомысленно подвергнуть опасности то, что всего выше. Вот какое различие находим между одним и другим.
Касательно путешествия их в Египет, один убежал туда по нужде; другой поехал без нужды и против чести, для одной корысти, дабы можно было ему вести войну против греков деньгами, приобретенными в службе варваров. Наконец египтяне обвиняют Агесилая в том самом, в чем обвиняем мы их, в рассуждении Помпея. Сей полководец вверил себя им и был обманут. Они вверили себя Агесилаю, но он их оставил и перешел к тем самым, против которых приехал в Египет.
- ↑ …не может сравнить его с Агесилаем и сам Ксенофонт, которому, за его добродетели, позволено, как в награду, писать и говорить то, что хочет об этом государе. — Плутарх, вероятно, здесь хочет сказать, что похвалы, приписываемые Ксенофонтом Агесилаю, преувеличены; ибо Ксенофонт представляет своего героя идеалом правителя.
