Поверженный Пушкин (Случевский)/Версия 2/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Поверженный Пушкин
авторъ Константин Константинович Случевский
Опубл.: 1899. Источникъ: az.lib.ru • (Драматическая сцена далекого будущего).

К. К. СЛУЧЕВСКІЙ.[править]

ПОВЕРЖЕННЫЙ ПУШКИНЪ.[править]

(Драматическая сцена далекаго будущаго).
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Кошневъ-отецъ — комендантъ Москвы.

Кошневъ-сынъ — ополченецъ.

Старый морякъ — бопманъ.

Тереха — плотникъ.

Ванька — каменьщикъ.

Няня.

Молодая женщина.

Человѣкъ неизвѣстной народности.

Саешникъ.

Патрульный.

Венгерцы.

Баба Василиса.

Старый гонецъ.

Ратные люди, рабочіе, толпа, бабы, монахи, дѣти.

Дѣйствіе происходитъ въ неопредѣленномъ будущемъ; Москва полна слѣдовъ только что завершенной въ ней великой битвы. Страстной бульваръ; деревья его стары и густы. Видные за и.ющадью и по Тверской дома — высокіе, русской архитектуры, подобно Страстному монастырю — обгорѣли; вдали замѣтны зарева. Посреди сцены, подлѣ разрушеннаго пьедестала, повергнутый на землю памятникъ Пушкина — совершенно цѣлый. Не смотря на ночное время, замѣтно большое движеніе; кой-гдѣ на работахъ поблескиваютъ фонарики; печь лѣтняя, облачная. По-временамъ снуютъ ратные люди — русскіе и другіе славяне, а также прохожіе. Тереха и Ванька, съ товарищами, за работою по водруженію памятника. Подлѣ — воротъ и кранъ; нѣсколько рабочихъ. Старый морякъ-боцманъ, георгіевскій кавалеръ, сидить на разбитомъ лафетѣ.
ТЕРЕХА.

Подай стамеску, Ванька! Эко диво!

Работать ночью! Коли-бъ не привычка —

Рука сама идетъ, хоть глазъ не видитъ…

Царь, можетъ, будетъ въѣздъ держать?

Поторопиться надо!

ВАНЬКА.

Что-то Питеръ?

Счастливо-ль отсидѣлся. Злая битва,

Должно, была тамъ, на морѣ и сушѣ?

А взяли-ль наши?!

ТЕРЕХА.

Матушка-Москва

Вся погорѣла! Ишь, работы будетъ!

А монументы велѣно поднять.

Царя-Освободителя подъ сѣнью

Шатровою — того не обрѣсти…

Оттуда натискъ шелъ, и бомбы

Взрывали гору! Что курганъ могильный,

Стоящій надъ глубоко скрытымъ прахомъ,

Является священный намъ шатеръ!

На Красной площади — того не сбили,

А только бокомъ какъ-то повернули.

Царь-колоколъ совсѣмъ разбитъ въ куски,

А этотъ вотъ и весь на землю сваленъ.

ВАНЬКА.

Ну, и была тутъ свалка! Жутко стало

Всей нашинской дружинѣ! Я тутъ былъ!

У знамени съ Алешкою стояли…

Алешку помните? Гранатъ ручныхъ

Отъ нихъ на насъ посыпалось безъ счету.

И батареи ихъ съ шаровъ воздушныхъ

Палили тоже. Наши же шары

За это время надъ Ходынскимъ полемъ,

Что туча съ тучей, съ ихними сошлись…

Отсель видали…

ТЕРЕХА.

Да, и день былъ ясный, —

Ни облачка на небѣ…

ГОЛОСА.

Какже, помнимъ!

ТЕРЕХА.

Одно — глазѣть тогда не приходилось:

Знай, раненыхъ носили. И, должно быть,

Нѣмцы подъ этотъ самый монументъ

Подъ землю, значитъ, проводы пустили…

Вдругъ закачался, словно какъ привсталъ,

И грохнулся на землю, застонавши!

ВАНЬКА.

Я помню: мнѣ за Пушкина стихи

Досталось въ школѣ! У него есть строчка:

«И долго буду тѣмъ народу я любезенъ»…

Напуталъ я, да и не то, чтобъ важно —

«Я» — вмѣсто «тѣмъ», «тѣмъ» — вмѣсто «я» сказалъ.

ТЕРЕХА.

И что-жъ?

ВАНЬКА.

Ругнули!

ТЕРЕХА.

Только-то? Немного!

Стиховъ хорошихъ — не перевирай!

ВАНЬКА.

И вспоминался мнѣ тотъ самый стихъ

Здѣсь, именно, въ пылу горячей схватки!

Вотъ съ этихъ двухъ сторонъ, а съ правой больше,

На нашихъ напирали. Только, видимъ,

Изъ-за монастыря дружина чеховъ

Имъ въ бокъ ударила… Они смѣшались…

Тутъ подоспѣли и донскія сотни…

Поляки, сербы, ихняя пѣхота…

ГОЛОСА.

Да, ловко, братцы!

ТЕРЕХА.

Что ни говори,

Тутъ тоже будто чудо совершилось:

Какъ, въ оны дни, съ поѣздомъ царскимъ было

При Миротворцѣ, при Царѣ великомъ!

Какъ это вышло такъ, что сразу

По всей Москвѣ, ну, въ сорока мѣстахъ,

Да вдругъ повсюду наши одолѣли?..

СТАРЫЙ МОРЯКЪ.

Такъ это было въ Портъ-Артурѣ тоже!

Лѣтъ сто прошло, какъ мы сидѣли въ немъ,

Пришли тогда къ намъ флоты англичанъ

И нѣмцевъ, и японцевъ… Окружили,

И, еслибъ не подводныя сигарки…

ГОЛОСА.

Сигарки?

СТАРЫЙ МОРЯКЪ.

Да, подводныя игрушки!

Одинъ лишь можетъ сѣсть, а на цѣпи

Съ собою тащитъ мину съ динамитомъ

Да подъ чужой корабль и подплыветъ!

Поѣдутъ сто, а девяносто сгибнутъ

Навѣрняка, зато остатнихъ десять

На воздухъ пустятъ тысячи людей!

У нихъ такія тоже были мины,

Да только наши не боялись смерти.

И въ воду лѣзли; ну, а тѣ не такъ!

И только этимъ мы и взяли — чудо!

ТЕРЕХА.

А ты ѣзжалъ?

СТАРЫЙ МОРЯКЪ.

Четыре броненосца

На совѣсти моей! Бывали въ дѣлѣ!

Китай тогда въ союзѣ съ нами былъ!

Они всѣ берега его забрали —

Съ тѣхъ поръ онъ съ нами накрѣпко стоялъ!

[Въ глубинѣ сцены проносятъ невидные зрителю гробы. Работа останавливается. Снимаютъ шапки и крестятся].

Опять покойники?

ТЕРЕХА.

Нашъ комендантъ

Распорядился, слышь, чтобъ изъ больницъ,

Умретъ кто если — по ночамъ носили.

ВАНЬКА.

А для чего?

ГОЛОСА.

Зачѣмъ?

ТЕРЕХА.

Такъ незамѣтнѣй!

Все плачъ, да плачъ, да стоны! Ихъ довольно!

СТАРЫЙ МОРЯКЪ.

И впрямь — зачѣмъ?

ТЕРЕХА.

Покой имъ будетъ вѣчный!

[Отъ людей, сопровождавшихъ гробы, отдѣляется молодая, красивая женщина и садится въ сторонкѣ. Навстрѣчу ей — саешникъ, съ сайками на лоткѣ].
САЕШНИКЪ [къ женщинѣ].

Сестрица! Свѣжее печеніе! Возьми-ка!

[Женщина отмахивается; саешникъ обходитъ рабочихъ].

Эй, молодцы! Съ послѣдняго подвоза —

Не залежалая, какъ было-то, мука!

[Многіе покупаютъ сайки].
ВАНЬКА [саешнику].

Давай сюда! А этой ты не знаешь —

Той женщины, что съ краюшка сидитъ?

САЕШНИКЪ.

Какъ намъ не знать? Кого если хоронятъ,

Она туда; знать, мужъ ея убитъ!

Признать желаетъ… Ищетъ…

ТЕРЕХА.

Полоумна?

САЕШНИКЪ.

Пожалуй, такъ. Все ходитъ да молчитъ.

[Проходитъ къ другимъ. Старый морякъ приближается къ женщинѣ и садится подлѣ. Является кучка громко разговаривающихъ людей и между нихъ человѣкъ неизвѣстной народности].
ГОЛОСА.

Охъ, плохо, братцы! Вѣсти къ намъ дурныя

Идутъ!

ДРУГІЕ ГОЛОСА.

Откуда? Что?

ГОЛОСА.

Да вотъ что, слушай…

НЕИЗВѢСТНЫЙ.

Да, да! Готовьтесь къ злому худу, братья!

Миръ предлагали вамъ, — взять не хотѣли

И умныхъ голосовъ не слушались въ свой часъ,

Ну, вотъ и радуйтесь! На сѣверѣ погромъ,

Погибло все…

[Толпа окружаетъ человѣка неизвѣстной народности].
ГОЛОСЪ.

Откуда ты-то знаешь?

НЕИЗВѢСТНЫЙ.

Чуть погодя узнаете и вы!

Вамъ говорили: милые, смиритесь!

Уступочекъ не сдѣлали! Ну, кайтесь!

ГОЛОСА.

Да что онъ вретъ!

ДРУГОЙ ГОЛОСЪ.

Откуда онъ, вѣщунъ?

ТРЕТІЙ ГОЛОСЪ.

Такимъ, какъ онъ, въ Москву-рѣку дорога…

МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА
[быстро подойдя къ человѣку неизвѣстной народности].

Постой, постой! Не ты ли, въ часъ ночной —

Тому назадъ теперь уже два года —

Къ намъ приходилъ и полкъ повелъ въ засаду,

Сказавъ, что насъ свои зовутъ прійти?

НЕИЗВѢСТНЫЙ.

Что ты, что ты?

МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА.

Что я, и что со мною?!

А помнишь-ли, какъ мой убитый мужъ, —

Тебя ему подъ стражу поручили, —

Тебя своею шашкой полоснулъ?

Глядите, родные, на шеѣ есть рубецъ!

[Толпа бросается на нсизвГ.стнаго и готовится осматривать его шею. Входятъ Кошнины, отецъ и сыпь, и съ ни ни стража].
ОТЕЦЪ.

Что тутъ за шумъ? [къ неизвѣстному]. Ты кто такой?!

НЕИЗВѢСТНЫЙ [бросаясь къ коменданту].

Спасите!

ГОЛОСЪ.

Предатель онъ, измѣнникъ, бей его! —

ОТЕЦЪ.

Не смѣть! [стражникамъ]. Подъ караулъ его возьмите

И отвести на Комендантскій дворъ!

ГОЛОСА.

Да какъ? Да что? Мы сами съ нимъ раздѣлку

Здѣсь учинимъ…

ОТЕЦЪ.

Не учините вы,

А сдѣлаете то, что прикажу я сдѣлать!

[Толпа мало-по-малу расходится. Рабочіе принимаются за работу].
ТЕРЕХА [въ сторону къ рабочимъ].

Да. нехристей порядкомъ наплодилось..

И сколько ихъ, невѣдомо откуда,

Кургузой челяди въ мундирахъ всякихъ?!

И по сегодня по подваламъ ловятъ

Измѣнниковъ…

ВАНЬКА [указывая на Кошнёвыхъ.]

А молодцы Кошнёвы.

Старикъ теперь съ полъ-года комендантъ,

А сынъ его — вояка знаменитый:

Вѣдь это онъ у Иверскихъ держалъ…

ТЕРЕХА.

Рука подвязана.

ВАНЬКА.

И можетъ, значитъ,

Кошнёвъ, коли захочетъ пошутить,

Тебѣ башку отрѣзать, иль повѣсить,

Такая, значитъ, власть ему дана.

ТЕРЕХА.

Гдѣ долото? Подай опять стамеску.

[Къ нимъ подходятъ Кошнёвы].
ОТЕЦЪ.

Богъ помочь, братцы. Спорится-ль работа?

ТЕРЕКА.

Работаемъ.

ОТЕЦЪ.

Не слышно-ли чего

Изъ Питера? Народъ порою знаетъ

Скорѣй, чѣмъ мы.

ТЕРЕКА.

Да вотъ вечоръ слыхали,

Что битва тамъ была и… наши взяли…

СЫНЪ.

Да если-бъ такъ…

ТЕРЕХА.

Господни чудеса

Воочію гуляютъ! Грузы эти [показываетъ на памятникъ]

Какъ этотъ, вотъ, летятъ на землю пухомъ;

Поставленъ былъ, кажись, что очень прочно…

СЫНЪ [подходитъ къ памятнику].

И цѣлъ остался! Не разбился! Диво!

[Слышенъ шумъ. Патруль ведетъ двухъ пойманныхъ венгерцевъ].
ВАНЬКА.

Лупи его, проклятаго, сильнѣй…

ОТЕЦЪ.

Чего вы? Стоите! Говори, откуда?

ПАТРУЛЬНЫЙ.

Въ подвалѣ, подъ Гостиными рядами

Нашли, и вотъ бумаги есть при немъ. [Подаетъ].

ОТЕЦЪ [читаетъ].

Приказъ шесть дней тому назадъ! Венгерцы?..

ВАНЬКА.

Венгерецъ — это значитъ, тотъ же турокъ.

Позвольте, господа, заштукатурить:

Въ ступеньку обратить его…

ОТЕЦЪ [патрульному].

Ведите

На Комендантскій дворъ. Бумаги сдать,

А по пути не бить! Смотри, отвѣтишь!

ВАНЬКА.

Ну, а коверкать можно, господинъ?

ОТЕЦЪ
[строго взглядываетъ на Ваньку; тотъ принимается за работу].

Ступайте-же. Я скоро буду самъ.

[Патруль уходитъ. Сынъ садится на землю и облокачивается на статую].

Да, много, много лѣтъ тому назадъ,

На этомъ мѣстѣ предки ликовали!

И обнажились головы толпы,

И Достоевскій слово говорилъ,

Когда изъ лепты, собранной повсюду,

Былъ памятникъ оконченъ въ данный срокъ!

Съ него проворно бѣлый холстъ спустили,

И онъ явился имъ въ чертахъ знакомыхъ,

Задумчивый, безмолвный и блестящій…

Теперь, отъ времени, позеленѣлъ онъ,

Зацвѣлъ весной всегдашней, вѣчно юной… [Къ сыну].

Но не задумывайся такъ упорно…

Совѣтъ врача ты помнишь ли?

СЫНЪ.

Да! Помню…

ОТЕЦЪ.

Мы къ царскому пріѣзду порѣшили,

А онъ въ Москвѣ, пожалуй, скоро будетъ.

Что можно — сдѣлать! По соборамъ

Кремлевскимъ вновь поставлены гробницы

Царей и ихъ опять парчой покрыли,

Какъ будто врагъ ихъ вовсе не сдвигалъ!

И памятники мы поднимемъ снова,

Пусть, молъ, увидитъ Царь…

СЫНЪ.

Оно, конечно,

Какъ будто что-то всюду оживаетъ!

ОТЕЦЪ.

Ты погляди, какъ быстро жизнь проснулась?

Смотри, какъ много подлѣ насъ движенья?

Москва не спитъ! Безсонница въ Москвѣ!

Всѣ ждутъ вѣстей, а сообщеній мало!

Въ десяткахъ мѣстъ горитъ теперь война,

А мы почти-что ничего не знаемъ,

Всѣ проводы обрѣзаны, молчатъ,

И страшно за далекій сѣверъ. Слухи

Тревожные являются отвсюду!

Пожары, слезы, трупы, кровь, страданья…

СЫНЪ.

Вотъ и моя рука еще горитъ…

И любо мнѣ къ металлу прикоснуться:

Онъ холоденъ… пріятно… [Прикасается и быстро встаетъ].

ОТЕЦЪ.

Что съ тобою!

СЫНЪ.

Куда ни прикоснешься, всюду кровь!

Подумаешь, въ недѣлю не просохла!

Ее опять размылъ вечерній дождь!

И чья она — своя, или чужая!

И Пушкинъ думалъ ли, что будетъ день…

[Изъ-за тучъ выходитъ луна].

И кто бы ждалъ, что это все случится?..

Обычнымъ ходомъ шла повсюду жизнь.

Сзывались къ срокамъ разные конгрессы.

Послы сидѣли на своихъ мѣстахъ;

Шли рауты и пѣли итальянцы;

Во Франціи мѣнялись кабинеты;

А лѣтомъ, на водахъ, кишмя-кишѣли

Богатые наряды модныхъ дамъ…

Скрипѣли перья въ нашихъ министерствахъ,

Выкладывали смѣты счетоводы,

Съ трудомъ обычнымъ поле засѣвалось,

Являлись урожаи, недороды…

И вдругъ, вотъ въ этотъ заурядный строй

Ужаснымъ выходцемъ изъ дней минувшихъ

Проникла къ намъ трехлѣтняя война!

Не разобраться, въ чемъ ея начало?

Послѣдней ей причины не найти!

Случилось то, чего и не хотѣли:

Осилили теченья высшихъ силъ,

Совсѣмъ не тѣхъ, что знали, дипломаты!

И гдѣ плоды той свѣтозарной мысли

Святого оклика Державнаго Вождя,

Что съ высоты отцовскаго престола

На общій миръ народы призывалъ?

Погромъ пошелъ по всѣмъ землямъ славянскимъ:

Отъ Праги, къ Кракову и отъ Варшавы

Вплоть до Невы, до Волги, до Днѣпра!

ОТЕЦЪ.

Нѣтъ дальше, дальше… Флоты всѣхъ морей

Горятъ огнемъ…

СЫНЪ.

Рѣшенія на сушѣ,

Не на моряхъ — и именно у насъ!

Мы шли къ тому отъ самаго начала!

Какъ въ племени Давида быть Христу

Рѣшилъ Господь — намъ было назначенье

Стать очагомъ послѣдняго огня…

[Нѣкоторые рабочіе уходятъ; другіе. Терека и Ванька, ложатся спать. Кошнёвы садятся на обломки пьедестала].
ОТЕЦЪ.

Порѣшены великіе вопросы,

И жребій палъ, такъ Богъ велѣлъ, на насъ…

Судьба славянъ совсѣмъ своеобразна.

Все ихъ былое — медленный отпоръ.

Они всегда являлись мягкотѣлы,

Какъ бы безпомощны. Одна Москва,

Собравши землю, обросла бронею,

Пыталась много разъ помочь собратьямъ…

Бывала помощь отъ другихъ, по рѣдко:

То битва Бѣлогорская, то гнѣзда

Угрюмой Черногоріи, порою,

Знать о себѣ давали… а теперь —

Мы нашимъ предкамъ руку протянули…

Мы страстотерпцы нынѣ, какъ всегда!

И Церковь паша, кроткая отъ вѣка,

Рукою отческой всегда на миръ вела…

Ты мнѣ скажи: кто въ матушкѣ Россіи.

Кто изъ людей великихъ не страдалъ?

СЫНЪ.

Преемственность страданій, это — мило!

ОТЕЦЪ.

Да, да! Преемственность!.. Она отъ вѣка,

Какъ Божій духъ, носилась надъ Россіей

Невоплотившимся библейскимъ словомъ!

Она имѣлась на сердцѣ народа,

Въ писаніяхъ почтенныхъ лѣтописца,

Въ словахъ проповѣдей и въ бранныхъ кликахъ,

Въ мученіяхъ святого Михаила,

Въ разбойничьей отвагѣ Ермака,

И въ битвѣ Бородинской, и на Шинкѣ,

И въ Ломоносова ученомъ кабинетѣ!!…

Яснѣй чѣмъ гдѣ имѣлась здѣсь, конечно,

Когда была Москва еще деревней —

Въ бесѣдѣ Калиты съ митрополитомъ

Петромъ… А Радонежскій чудотворецъ?..

Преемственность въ Суворовѣ виднѣлась,

Въ Кутузовѣ, и множествѣ другихъ!

Одинъ всегда былъ лозунгъ у людей:

Россія безъ Царя — грудь безъ дыханья,

И долженъ Царь служить странѣ своей!

Всѣ въ это вѣрили, всѣ ощущали —

По этотъ, вотъ, что тутъ теперь лежитъ

И, вновь воздвигнутъ, будетъ возвышаться —

Онъ былъ начальнымъ лепетомъ, былъ первымъ

Разумнымъ словомъ малаго ребенка,

Когда впервые, но съ сознаньемъ яснымъ,

Вдругъ назоветъ онъ: мать, или отца!

СЫНЪ.

Но посмотри, взгляни: въ его чертахъ

Какъ много грусти! Тягота большая

Лежитъ на немъ? Возможно-ль, чтобы тѣ:

Кого судьба поставитъ такъ высоко,

Грустили такъ безпомощно?!

ОТЕЦЪ.

Мой милый!

Въ предвидѣньѣ глубокомъ, несказанномъ,

Онъ видѣлъ то, что нынѣ видимъ мы.

При немъ оно завязывалось въ почки

По осени, готовилось къ зимѣ!

И надвигалась исподволь гроза!..

И погасали явленныя силы…

И правъ былъ Пушкинъ, ежели грустилъ!

Ты видишь самъ, какой большой цѣною

Мы искупили прежнія ошибки:

Несвоевременную, иногда, отвагу

И робость, проступавшую всегда!

Теперь мы отстояли право жизни,

Быть дома у себя!..

СЫНЪ.

Святое право!

ОТЕЦЪ.

Но мы могли бы кровью взойти…

Когда бы намъ да не знамёна наши!

Да, тутъ, у этихъ погорѣлыхъ храмовъ,

У этихъ памятниковъ мощнымъ людямъ,

Поляки съ чехами и мы, какъ братья,

Повсюду дружно бились за-одно…

А въ чемъ причина? Благовѣстный случай!

Когда бы Австрія еще существовала,

Германія не выросла бы втрое,

Поляки съ чехами, какъ это было,

Особнякомъ стояли-бъ въ службѣ папъ!

Возможность вѣрной смерти имъ внушила

То, что когда-то, лучшіе изъ нихъ,

Давнымъ давно, въ свой срокъ провозглашали:

Въ одиннадцатомъ вѣкѣ и въ минувшемъ…

И, къ слову молвить: Станиславъ святой, —

По имени его у насъ извѣстна лепта, —

Въ борьбѣ съ папизмомъ смерть свою обрѣлъ!

«Католикѣ безъ папы» — вотъ тотъ лозунгъ,

То основанье братства между нами,

Которое призвало въ дружный бой!

Не выносить двухъ молній той же тучѣ —

Царю и папѣ вмѣстѣ — мѣста нѣтъ!

Отнынѣ насъ сливаетъ во-едино,

Кровь, нами пролитая братски за-одно!

Единый духъ — одна большая сила

Чужда ксендзамъ подвластнымъ булламъ Рима,

Дала отпоръ послѣдній, навсегда…

Сверкаетъ уголь нашихъ деревень,

Полъ-неба надъ Европой освѣщая,

Святой огонь спалилъ намъ все до тла!

Не даромъ же отъ древности сѣдой,

И отъ временъ богатырей, въ лампадахъ,

Онъ у святыхъ иконъ не погасалъ!

[Издали слышится пѣсня проходящаго мимо пѣвца].

Соловьи-то наши замолчали,

Не воркуютъ горленки съ печали,

Льется, льется, что великая рѣка,

По родимой, по сторонушкѣ тоска…

*

Ужъ вы, волны, волны не крушите,

Колыбельки дѣтокъ пощадите, —

Утекай, змѣя-рѣка, до дальнихъ странъ,

Да не къ людямъ, а въ глубокій океанъ.

*

Заворкуйте, горленки, скорѣе,

Защелкай, соловушко, громчѣе…

Иль глаза у насъ на мокрыхъ на мѣстахъ?

Выходи, заря, сушить росу въ очахъ…

[Заря занимается. Старикъ Кошневъ глядитъ въ лицо Пушкину].

Какія въ пѣснѣ грустныя слова!

Но, мнится мнѣ, что хмурыя черты

Въ сіяньи тихомъ розоваго свѣта.

Какъ будто, пѣсню слушая, свѣтлѣютъ…

Утѣшена тоскующая тѣнь.

И не пройдетъ и мѣсяца, услышимъ

Мы не одно лишь пѣнье панихидъ,

Къ которому такъ долго привыкали, —

Услышимъ пѣсенъ свадебныхъ разгулъ

И прославленье памяти былого!

СЫНЪ [быстро вставая съ мѣста].

О, свадебныя пѣсни! Развѣ такъ!

Да развѣ свадьбы празднуютъ на свѣтѣ?

И развѣ міръ не лагерь, не сраженье,

И не больница, и не царство мертвыхъ?!

И спасена страна? И мы не трупы?

Три года битвъ! Томленье! Неизвѣстность!

Всѣ нервы напряглись, всѣ мысли сбиты,

Способность есть повѣрить въ привидѣнья —

Увидѣть ихъ… Смотри, отецъ, смотри!

[Отъ проходящихъ, во все время дѣйствія, на заднемъ планѣ людей отдѣляется старушка-няня, съ платкомъ на головѣ и, плача, подходитъ къ статуѣ Пушкина, ярко освѣщаемая луною].
ОТЕЦЪ.

Ну, вижу, вижу!

СЫНЪ.

Пушкинская няня!

И планетъ, горько плачетъ… Почему?

[Хочетъ подойти къ ней, но остановленъ поднявшимся съ мѣста отцомъ].
ОТЕЦЪ.

Я самъ поговорю! Ты не сумѣешь?

[Къ старушкѣ].

О чемъ, скажи, старушка-няня, плачешь?

Что на сердцѣ?

НЯНЯ.

Да какже, родный мой!

Убиты два моихъ птенца родные,

Одинъ другого краше и милѣй…

Какъ были дѣтками, я ихъ водила

Сюда! Играли, тѣшились парнишки

И такъ и звали: — «къ дѣдушкѣ пойдемъ!»

ОТЕЦЪ.

Какъ звали ихъ?

НЯНЯ.

Ихъ Пушкиными звали,

Вотъ, какъ и этого…

СЫНЪ.

А какъ же, молви,

По батюшкѣ?..

НЯНЯ.

Петровичами были…

СЫНЪ.

Петровичи! Товарищи мои!

Убиты оба? Гдѣ? Когда? Давно ли?

НЯНЯ.

Пять дней назадъ письмо о томъ пришло.

ОТЕЦЪ.

Гдѣ, гдѣ?

НЯНЯ.

Не вѣдаю! Чудное мѣсто?

ОТЕЦЪ.

Почтенный родъ, отъ Грознаго, и раньше —

Родной землѣ на службѣ именитъ!

НЯНЯ.

И вотъ, не сплю — гуляю темной ночью…

И слезъ не хватитъ плакать мнѣ…

СЫНЪ.

Судьба!

Давно-ль друзьями въ школѣ мы сидѣли…

ОТЕЦЪ.

Ну, няня! Видишь ли, Господня воля!

Имъ лучше тамъ… А ты за нихъ молись.

НЯНЯ.

Иду къ заутренѣ, родимый, къ монастырской.

ОТЕЦЪ.

Ступай, ступай, хорошая моя…

[Няня уходитъ къ монастырю].
СЫНЪ [послѣ раздумья].

Все смерть да смерть! Вернувшемуся счастью

Не вѣрю я? Не рано-ль ликованье?

И не обидно ли убитымъ будетъ

Подъ неосѣвшею еще землей?

Не стыдно-ль будетъ свадебною пѣсней,

Тревожить ихъ едва начатый сонъ?

И развѣ не зовутъ они живущихъ

На страшное отмщенье?

ОТЕЦЪ.

О, мой сынъ!

Въ судьбахъ великихъ родины твоей

Нигдѣ я не читаю слова: мщенье!

Давали мы врагамъ отпоръ, не больше!

Измѣна прошлому — измѣна правдѣ!

Теперь за дѣло! За возстановленье!

Откроемъ церкви наши для молитвы,

Пусть возникнетъ снова паша внѣшность

Такою, какъ была! А вмѣстѣ съ тѣмъ

И этотъ памятникъ; вѣдь Пушкинъ быль

Однимъ изъ тѣхъ далеко видныхъ стяговъ.

Которымъ вслѣдъ полки на бой идутъ.

Сбѣгаются на случай неудачи!

Мы разбрелись бы, если-бъ не знамена!

Вотъ отъ того-то надо ихъ поднять…

Плечомъ мірскимъ! Но, что это за шумъ?

[Слышенъ быстро приближающійся шумъ. Тереха, Ванька и другіе просыпаются. Блестящая заря].
СЫНЪ.

Великій шумъ!.. Въ такую рань проснулись?

Толпы валятъ со всѣхъ сторонъ, кругомъ!

[Приходятъ дѣти, женщины, монахи, славянскіе ратники. Толкотня].
ОТЕЦЪ.

Сюда бѣгутъ. Должно, насъ увидали…

Гонецъ какой-то… Радостные клики!..

[Въ толпѣ засматриваютъ въ глубину сцены].
МНОГІЕ.

Съ гонцомъ бѣда!

ДРУГІЕ.

Гонецъ-то, братцы, баба!..

ГОЛОСА.

Упала лошадь! Выбилась изъ силъ…

ТЕРЕХА.

А баба на ногахъ!

ВАНЬКА.

Идутъ сюда толпою!

[Входитъ баба-Василиса, съ нею толпа народа; она отдаетъ Кошнёву депешу].
БАБА-ВАСИЛИСА.

Побѣда наша… Флоты ихъ погибли…

И Петербургъ спасенъ, какъ и Москва.

ТЕРЕХА.

Ишь! Бабу посылаютъ, — вотъ такъ диво!

ВАНЬКА.

Иль нѣтъ мужчинъ? Иль перебиты всѣ?

БАБА-ВАСИЛИСА.

Завидно что ли юбкѣ? Нарядитесь!

МНОГІЕ.

Ишь, храбрая какая!..

БАБА-ВАСИЛИСА.

Не замай!

МНОГІЕ [пока Кошневы читаютъ депешу].

Ну, говори скорѣе.

БАБА-ВАСИЛИСА.

Дайте время!

Да не толкай, ребята… Придушили…

Несу съ собою вѣсти я изъ Клина…

Отъ Петербурга вплоть до самой Твери

Нѣтъ проводовъ; нѣтъ и къ Москвѣ отъ Клина…

И вотъ, депеша къ намъ счастливая пришла

Гдѣ по ракетной почтѣ, гдѣ гонцами…

Пять дней назадъ, у самой Красной Горки

И далѣе за Нарвою, шелъ бой…

Пошли они отъ Ревеля по взморью;

И моремъ на Кронштадтъ, войска и флоты!

Три дня сраженье шло! Мы одолѣли:

Полъ-гвардіи легло и съ ними младшій

Сынъ Государевъ и ему родные

Четыре князя царской крови пали.

Флотъ англичанъ и нѣмцевъ опоздалъ,

Забрать бѣжавшихъ не успѣлъ — погибли!

СТАРЫЙ МОРЯКЪ.

А самый флотъ! Неужто уцѣлѣлъ?

БАБА-ВАСИЛИСА.

Нѣтъ! Только малость отъ него осталось.

СТАРЫЙ МОРЯКЪ.

Сигарошники, значитъ!

БАБА-ВАСИЛИСА.

Да, они!

Изъ всѣхъ рѣчонокъ въ море выползали —

Что водные жучки — и одолѣли!

СТАРЫЙ МОРЯКЪ.

Вотъ это я всегда и говорилъ!

ВАНЬКА.

Вотъ это дѣло, братцы!

ТЕРЕХА.

Эй, ребята!

Что уши-то развѣсили — къ побѣдѣ?

Что, если-бъ намъ собща фигуру эту

Зарѣ навстрѣчу, вотъ сейчасъ, поставить!

Что ей лежать-то, бѣдной, на землѣ?

Онъ пѣсни пѣлъ любезныя народу, —

Пусть встрѣтитъ онъ зарю въ побѣдный день!

ВАНЬКА.

Что-жъ! Можно! Вправду!

ГОЛОСА.

Да, конечно, можно!

ТЕРЕХА.

Эй, православные!

ВАНЬКА.

Да цоколь не готовъ!

ТЕРЕХА.

Зачѣмъ на цоколь, тутъ и силъ не хватитъ.

А на земь можно. Отчего — не такъ?

ВАНЬКА.

Вотъ, если-бъ вольтовы столбы имѣлись,

Да проводы, такъ мы бы это живо!

Да только всѣ поломаны въ дѣлахъ,

Купить нельзя!

ТЕРЕХА.

Чѣмъ воротъ не машина?

Дружнѣй, ребята, али ожидать!

[Подвязываютъ веревки и начинаютъ медленно воздвигать фигуру подлѣ цоколя. Раздается звонъ къ заутренѣ].
ОТЕЦЪ.

Заутреня, какъ бы на Свѣтлый праздникъ!

Трезвонъ колоколовъ, въ народѣ радость…

И мертвый, поднимаемый къ живымъ.

Мой сынъ! Мой сынъ! Господь благовѣствуетъ!

[Яркое солнечное освѣщеніе. Заревая пушка. Прибываютъ новыя толпы. Усиленные крики. Виднѣются въ большомъ числѣ представители славянскихъ войскъ и народностей].
МНОГІЕ.

Гонецъ, еще гонецъ! Откуда?

ГОНЕЦЪ
[на конѣ — останавливается, за невозможностью ѣхать.]

Осторожнѣй!

Коня спихнете! Что вы? Дайте слѣзу…

Гдѣ комендантъ?

МНОГІЕ.

Сюда, сюда! Вотъ онъ!

Скорѣй, скорѣй, о чемъ?

ГОНЕЦЪ [подходя къ Кошпеву].

Вотъ приказанье!

[При общемъ молчаніи, старикъ Кошневъ, по прочтеніи депеши, поднимается на цоколь памятника Пушкину и говоритъ народу].
ОТЕЦЪ.

Счастливый день! Двѣ радостныя вѣсти!

Царь-Государь, едва стяжавъ побѣду,

Благоволитъ въ Москву свою прибыть,

Объ избіенныхъ съ нами помолиться

И погорѣлую столицу воскресить!

[Общее ликованіе народа. Сильный колокольный звонъ. Памятникъ водруженъ].

Еще одно къ вамъ праздничное слово:

Къ подножью Пушкина тропа не заростетъ,

И вѣчно юно будетъ, вѣчно ново,

Что поднялъ ты своимъ плечомъ народъ!

И вѣчно будетъ Пушкинъ намъ любезенъ

Тѣмъ, что къ добру онъ чувства пробуждалъ,

Что прелестью стиха онъ былъ полезенъ

И милость къ падшимъ призывалъ,

Что онъ прозрѣлъ конецъ въ старинномъ спорѣ,

Что, смертный, онъ, безсмертіе предрекъ

Ручьямъ славянскимъ, слитымъ въ русскомъ морѣ,

Покрывшемъ весь сплотившійся востокъ!..

[Новые клики радости. Колокольный звонъ. Клики: «Ура! Живіо! Слава!» Далекая пушечная пальба. Общая хоровая пѣсня].

Раздавайтесь, звоны звучные!

Раззвонись, колокола!

Годы злые, годы скучные

Преисподняя взяла!

Возликуйте, православные!

Сгинулъ — свѣялся изъянъ,

Всѣ мы братья, братья равные

Многихъ отраслей славянъ!

Пушкинскій сборникъ. (Въ память столѣтія дня рожденія поэта) С.-Петербургъ, 1899