ПОДСНѢЖНИКЪ.
[править]Красная шапочка. Бр. Гриммъ
Проворная лягушка
Лебедь, держи! По Бехштейну
Паукъ. Професс. М. Богдановъ
Цапля, рыбы и ракъ. Гр. Л. Н. Толстой
Ворона и ракъ. А. Я. Афанасьевъ
Теремокъ мышки. А. Н. Афанасьевъ
Золушка. По Гримму
Мышка, птичка и колбаса
Бравый
Акула. Гр. Л. Н. Толстой
Лягушка-Царевна. А. Н. Афанасьевъ
Вязальныя спицы. По Бехштейну
Гусятница. Бр. Гриммъ
Ивашко и вѣдьма. А. Н. Афанасьевъ
Шелковичный червь. Гр. Л. Н. Толстой
Каплюшка
Котъ, пѣтухъ и лиса. А. Н. Афанасьевъ
Ящерицы
Летучій драконъ
Ужъ
Тюлень
Носорогъ
Гиппопотамъ
Китъ
Раки
Крокодилъ
Майскій жукъ и его родственники. К. Веберъ
Губка. К. Веберъ
Летучая мышь. Профес. М. Богдановъ
Ласточки. Профес. М. Богдановъ
О соли. К. Веберъ
Окаменѣлое царство. А. Н. Аѳанасьевъ
«Живая и мертвая вода»
Чудеcная дудка. А. Н. Аѳанасьевъ
Царевичъ Евстафій
КРАСНАЯ ШАПОЧКА.
[править]Жила была маленькая прехорошенькая дѣвочка. Дѣвочку эту всѣ очень любили, но болѣе всѣхъ ее любила бабушка. Можно сказать, что она души въ ней не чаяла. Бабушка сшила своей внучкѣ шапочку изъ краснаго бархата, и шапочка эта дѣвочкѣ такъ полюбилась, что она ее постоянно носила, и потому ее назвали Красной Шапочкой. Однажды мать дѣвочки подозвала ее, и сказала:
— Послушай-ка Красная Шапочка, вотъ тебѣ кусокъ пирога и бутылка вина, снеси ихъ бабушкѣ. Бабушка больна, и лежитъ. Она съ удовольствіемъ поѣстъ пирога, и выпьетъ вина. Но только смотри будь умницей, или по дорогѣ, въ лѣсъ не забѣгай, а то упадешь, разобьешь бутылку, и ничего до бабушки не донесешь.
— Я буду умницей, — отвѣчала Красная Шапочка, и протянула мамѣ руку.
Бабушка жила за лѣсомъ, довольно далеко отъ деревни. Только-что Красная Шапочка стала проходить черезъ лѣсъ, какъ на встрѣчу ей вышелъ волкъ. Но Красная Шапочка не знала, что это за звѣрь, и нисколько его не испугалась.
— Здравствуй, Красная Шапочка, — сказалъ онъ.
— Здравствуй, волкъ.
— Куда это ты идешь такъ рано Красная Шапочка?
— Къ бабушкѣ.
— А что у тебя въ корзинкѣ?
— Пирогъ и вино бабушкѣ. Она больна и лежитъ. Пироги мы пекли вчера. Бабушка поѣстъ и поправится.
— А скажи мнѣ, Красная Шапочка, гдѣ живетъ твоя бабушка?
— А вотъ тамъ за лѣсомъ. Домикъ ея стоитъ подъ тремя дубами, за изгородью, ты навѣрное его знаешь, — отвѣчала Красная Шапочка.
А волкъ держалъ себѣ на умѣ.
«А вѣдь эта дѣвочка прелакомый кусочекъ! Какъ бы мнѣ ее попробовать?»
Пройдя нѣсколько шаговъ рядомъ съ Красной Шапочкой, онъ проговорилъ:
— Посмотри-ка, Красная Шапочка, какіе въ лѣсу растутъ чудные цвѣточки, что ты идешь и ни на что не смотришь? Ты пожалуй не слышишь, какъ и птицы поютъ? Идешь себѣ точно въ школу, а смотри какъ въ лѣсу хорошо.
Красная Шапочка подняла глаза, и увидавъ какъ солнце, пробиваясь сквозь вѣтви, освѣщало чудные цвѣты, подумала:
— Если я нарву бабушкѣ букетъ, она будетъ очень рада. Теперь еще рано, и я во время поспѣю къ ней.
Съ этой мыслью она побѣжала въ лѣсъ, и стала рвать цвѣты. Чѣмъ дальше она заходила, тѣмъ цвѣты оказывались красивѣе. А волкъ тѣмъ временемъ прямо побѣжалъ къ дому бабушки и постучался въ дверь.
— Кто тамъ?
— Красная Шапочка. И принесла тебѣ пирога и вина, отвори дверь.
— Прижми защелку, — отвѣчала бабушка: — я больна и встать не могу.
Волкъ прижалъ защелку, и войдя, не говоря ни слова, подошелъ къ старухѣ и съѣлъ ее. Затѣмъ онъ взялъ ее платье, одѣлъ его и чепецъ, и легъ въ постель, задернувъ занавѣски.
Красная же Шапочка, набравъ цвѣтовъ полныя руки, вспомнила о бабушкѣ, и побѣжала къ ней. Красная Шапочка удивилась, увидавъ, что дверь не заперта, и осмотрѣвшись въ комнатѣ, ей стало какъ то жутко, и она подумала:
— Что это какъ мнѣ страшно, а вѣдь я такъ люблю бывать у бабушки!
Она подошла къ кровати, раздвинула занавѣски, и увидала бабушку. Чепецъ у нея былъ надѣтъ такъ, что закрывалъ все лицо, и вся она была точно сама на себя не похожа.
— Бабушка! бабушка! — проговорила дѣвочка: — отчего это у тебя такіе, большія уши?
— Такими ушами, я лучше могу тебя слышать.
— Бабушка, бабушка! Какіе у тебя большіе глаза.
— А я такими глазами могу лучше тебя видѣть.
— Бабушка! бабушка! Какой у тебя ужасно большой ротъ!
— А такимъ ртомъ, я могу тебя лучше съѣсть!
Сказавъ это, волкъ соскочилъ съ постели, кинулся на Красную Шапочку и проглотилъ ее.
Наѣвшись такимъ образомъ, волкъ опять легъ въ постель, заснулъ и громко захрапѣлъ. А въ это время мимо проходилъ охотникъ и подумалъ:
— Однако, какъ эта старуха страшно храпитъ. Зайду-ка я лучше, да посмотрю, не случилось-ли съ ней чего нибудь?
Войдя въ комнату, онъ подошелъ къ постели, и увидалъ на ней именно того волка, котораго давно искалъ. Онъ ужъ поднялъ ружье, какъ вдругъ ему пришло въ голову, что волкъ можетъ быть проглотилъ бабушку и онъ еще можетъ спасти ее. Только что разрѣзалъ онъ немного брюхо, какъ увидалъ красную шапочку. Онъ сталъ рѣзать дальше, и дѣвочка выскочила и закричала:
— Ахъ! какъ мнѣ было страшно въ животѣ у волка, да и темно же тамъ!
Вслѣдъ за Красной Шапочкой, изъ волка вылѣзла и бабушка. Красная-же Шапочка натаскала большихъ, тяжелыхъ камней, и набили ими животъ волку. Волкъ, проснувшись хотѣлъ вскочить, но не могъ, потому что камни были слишкомъ тяжелы, и онъ упалъ и околѣлъ.
Бабушка, внучка и охотникъ остались этимъ очень довольны. Охотникъ взялъ себѣ шкуру волка, бабушка съѣла пирогъ и выпила вино, принесенные внучкой, а Красная Шапочка подумала:
— Никогда въ жизни не буду болѣе сходить съ дороги, и бѣгать по лѣсу, въ особенности когда мама это запрещаетъ.
Проворная Лягушка.
[править]Разъ лисица прибѣжала попить къ пруду. А у пруда сидѣла лягушка и квакала.
— Убирайся отсюда, или я проглочу тебя!
— Ну не важничай такъ, отвѣчала лягушка, — вѣдь я по проворнѣй тебя.
Лисица начала надъ нею хохотать; но такъ какъ лягушка продолжала хвалиться своей ловкостью и прыткостью, то лисица наконецъ сказала:
— Ну такъ бѣжимъ обѣ въ городъ, и тогда увидимъ!
Лисица повернулась, а лягушка проворно прыгнула ей на хвостъ.
Прибѣжавъ къ городскимъ воротамъ, лисица повернулась, чтобы посмотрѣть близко ли отъ нея лягушка.
А Лягушка тотчасъ же спрыгнула съ хвоста.
Лисица, не видя лягушки, хотѣла опять повернуться къ воротамъ и войти въ городъ.
Вдругъ передъ нею заквакала лягушка:
— Наконецъ то и ты добѣжала… И ужъ хотѣла вернуться домой, думая, что ты никогда не добѣжишь.
Лебедь, держи!
[править]Жили были три брата, младшаго изъ которыхъ звали Ванюшкой. Братья вѣчно бранили его, и такъ какъ онъ былъ послабѣе ихъ, то они такъ мучили его, что ему жизнь опротивѣла. Сталъ онъ рубить въ лѣсу дрова, и горько заплакалъ о своей злой судьбинѣ. Вдругъ къ нему вышла старушка, и спросила, о чемъ онъ плачетъ? Онъ разсказалъ ей о своемъ горѣ.
— Полно, парень, отвѣчала ему старушка; — развѣ свѣтъ клиномъ сошелся?.. По чему бы тебѣ не поискать счастья въ другомъ мѣстѣ?
Ванюшка намоталъ это себѣ на усъ, и рано по утру вышелъ изъ роднаго дома, и пустился въ далекій путь, чтобы искать счастья, какъ посовѣтовала ему старушка. — Но разстаться съ родными ему было тяжело, и онъ присѣлъ на пригорокъ, чтобы еще разъ взглянуть на родную деревню. Вдругъ передъ нимъ опять очутилась старушка.
— Ты хорошо сдѣлалъ, что ушелъ, — сказала она, похлопывая его по плечу: — ну что же теперь ты будешь дѣлать парень.
Ванюшка объ этомъ еще не думалъ. Старушка на это улыбнулась и сказала:
— Я скажу, что тебѣ дѣлать. Скажу, потому что ты мнѣ нравишься, и потому что я надѣюсь, что въ счастьѣ ты меня не забудешь.
Ваня обѣщалъ ей это, и старуха продолжала:
— Сегодня вечеромъ, когда солнышко сядетъ, подъ большимъ грушевымъ деревомъ, что стоитъ тамъ на перекресткѣ, ты увидишь спящаго человѣка, а у самого дерева — привязаннаго лебедя, большого и необыкновенно красиваго. Смотри не разбуди человѣка, а лебедя отвяжи и уведи съ собой. Всѣ будутъ приходить въ восторгъ отъ его перьевъ, и ты не мѣшай до него дотрогиваться. Если кто нибудь прикоснется до лебедя, то онъ закричитъ, и ты тогда скажи ему: «Лебедь, держи!» и рука, которой до него дотронется тотчасъ же къ нему приростетъ, такъ что ее нельзя будетъ оторвать, пока ты не дотронешься вотъ этой палочкой, которую я дарю тебѣ. Когда ты, такимъ образомъ поймаешь цѣлую вереницу народа, веди всѣхъ съ собою.. Ты дойдешь до большого города, гдѣ живетъ царская дочка, еще отъ роду никогда не смѣявшаяся. Если тебѣ удастся ее разсмѣшить, то счастье твое будетъ у тебя въ рукахъ. Смотри только, парень, не забудь меня тогда.
Ванюшка еще разъ обѣщалъ ей не забыть ее, и съ закатомъ солнца онъ точно дошелъ до большого грушеваго дерева. Подъ деревомъ лежалъ человѣкъ и спалъ, а лебедь былъ привязанъ на красномъ шнуркѣ къ дереву. Ванюшка осторожно отвязалъ лебедя и увелъ его, не разбудивъ человѣка.
Случилось такъ, что Ванюшка проходилъ мимо постройки, гдѣ нѣсколько каменьщиковъ съ засученными штанами мѣшали глину. Они пришли въ восторгъ отъ чуднаго лебедя, и одинъ молодой парень, весь перепачканный въ глинѣ, громко сказалъ:
— Ахъ, если бы мнѣ достать такихъ перьевъ!
— Выдерни себѣ перышко! — ласково проговорилъ Ванюшка, парень тотчасъ же схватилъ лебедя за хвостъ. Лебедь крикнулъ, а Ванюшка проговорилъ: «Лебедь, держи!» И парень никоимъ образомъ не могъ оторвать руки отъ хвоста.
Чѣмъ сильнѣе онъ рвался, тѣмъ больше надъ нимъ всѣ хохотали; съ ближайшей рѣчки прибѣжала дѣвушка, полоскавшая тамъ бѣлье, высоко подоткнувъ платье. Ей стало жаль парня и она подала ему руку, чтобы помочь оторваться.
Только что она успѣла дотронуться до него, какъ лебедь закричалъ, а Ванюшка сказалъ ему: «Лебедь, дерзки!» И дѣвушка тоже приросла. Ванюшка пошелъ дальше съ приставшими двумя людьми, и встрѣтился съ трубочистомъ, расхохотавшимся при видѣ такого страннаго шествія: трубочистъ спросилъ у дѣвушки, зачѣмъ это они такъ идутъ?
— Ахъ милѣйшій трубочистъ, — жалобно отвѣчала дѣвушка, — протяни мнѣ руку, и помоги мнѣ оторваться отъ этого противнаго парня.
— Только-то! съ удовольствіемъ, — сказалъ трубочистъ и подалъ ей руку.
Лебедь опять закричалъ, а Ванюшка сказалъ: «Лебедь, держи!» И трубочистъ приросъ.
Такъ дошли они до деревни, гдѣ какъ разъ былъ праздникъ. Тамъ плясали по канату, а паяцъ продѣлывалъ разные штуки. Увидавъ тройку, приставшую къ хвосту лебедя, онъ скорчилъ гримасу, сдѣлалъ имъ носъ, и со смѣхомъ крикнулъ:
— Что это трубочистъ, ты вѣрно записался въ шуты?
— Тутъ смѣшного нѣтъ ничего, — отвѣчалъ трубочистъ. — Вотъ эта женщина такъ ухватила меня, что рука моя точно прибита гвоздемъ. Оттащи меня паяцъ, и я когда нибудь тебѣ заслужу.
Паяцъ схватилъ протянутую руку трубочиста, птица крикнула, а Ванюшка проговорилъ: «Лебедь, держи!» и паяцъ присоединился къ хвосту.
Среди жителей на первомъ мѣстѣ стоялъ толстый староста этой деревни. Ему очень не понравились такія шутки, и онъ нашелъ ихъ просто неприличными. Сердито схватилъ онъ паяца за руку, чтобы оторвать его и передать полицейскому. Въ ту же минуту птица крикнула, а Ванюшка проговорилъ: «Лебедь, держи!» и староста попался. Чопорная старостиха схватила его за руку. Птица опять закричала, а Ванюшка проговорилъ: «Лебедь, держи!» и старостихѣ, пришлось итти въ концѣ хвоста, не смотря на всѣ ея крики.
Послѣ этого никто не захотѣлъ увеличивать собой хвоста.
Когда показались уже башни столицы, то Ванюшка увидалъ великолѣпный экипажъ, въ которомъ сидѣла необыкновенной красоты дѣвица. Дѣвица эта была до того грустна, что на нее больно было смотрѣть. Это и была царевна, еще никогда не смѣявшаяся. Увидавъ пеструю свиту птицы, она захохотала, и вмѣстѣ съ нею захохотала, ея прислуга.
— Царевна засмѣялась! — радостно всѣ закричали.
Она вышла изъ экипажа, чтобы хорошенько посмотрѣть что это такое, и снова захохотала при видѣ усилій и прыжковъ, которые дѣлали попавшіеся, чтобы освободиться. Экипажъ повернулъ и тихопоѣхалъ рядомъ съ Ванюшкой обратно къ городу.
Царь, получивъ извѣстіе, что дочь его смѣялась, пришелъ въ неописанный восторгъ, и вышелъ самъ, чтобы посмотрѣть на Ванюшку и его лебедя съ -необыкновенной свитой. При видѣ ихъ, онъ не могъ, удержаться отъ смѣха, и хохоталъ до слезъ.
— Ахъ ты дурачокъ, — сказалъ онъ, обращаясь къ Ванюшкѣ; — а знаешь ли ты, что я обѣщалъ тому, кто разсмѣшитъ мою дочь?
— Не знаю! — отвѣчалъ Ванюшка.
— Ну, такъ я сказку тебѣ, — отвѣчалъ царь. — Я обѣщалъ иліг тысячу червонцевъ, или хорошенькое помѣстье. Выбирай, что хочешь?
Ванюшка выбралъ помѣстье, и затѣмъ дотронулся своей волшебной палочкой до каменьщика, дѣвушки, трубочиста, паяца, старосты и старостихи, послѣ чего они всѣ оказались свободными, и побѣжали такъ, что только пятки засверкали. Это былотакъ смѣшно, что всѣ снова покатились со смѣху, и царевна вмѣстѣ, со всѣми. Царевнѣ вдругъ ужасно захотѣлось погладить прелестнаго лебедя съ чудными перьями!… Птица крикнула, а Ванюшка проговорилъ: «Лебедь, держи!» Теперь царевна находилась у него въ рукахъ, и освободить ее онъ согласился только подъ условіемъ, что царь отдастъ ее за него замужъ.
Лебедь послѣ этого поднялся и исчезъ въ поднебесьи. Ванюшкѣ дали въ приданое за царевной цѣлое княжество. Женившись, онъ не забылъ своего обѣщанія, и взялъ къ себѣ старушку, которой былъ обязанъ своимъ счастьемъ, и поселивъ ее во дворцѣ, сдѣлалъ первой придворной дамой своей жены.
Паукъ.
[править]А вотъ и наши друзья, гонимые и преслѣдуемые нами: паукъ-крестовикъ и домовый паукъ. Прежде, чѣмъ выметать ихъ съ паутиной, дайте себѣ трудъ посмотрѣть, что они дѣлаютъ. Паутина, раскинутая въ углу окна — это мастерское произведеніе искусства; это то самое произведеніе, которое, еще въ глубокой древности подало человѣку мысль выдѣлыватъ сѣти и ткани. Мы убѣждены, что паукъ былъ первымъ учителемъ вязальщика сѣтей и ткача. Спрятавшись въ трубочки паутины, онъ терпѣливо выжидаетъ добычу. Какъ только налетѣвшая муха стукнется въ паутину, паукъ быстро бросается на нее, убиваетъ свою добычу и несетъ въ укромный уголокъ, чтобы высосать изъ нея кровь. Много мухъ, мошекъ, комаровъ, истребитъ паукъ за лѣто; но было бы неосновательно думать, что онъ можетъ совсѣмъ избавить насъ отъ этихъ животныхъ, тѣмъ болѣе, что пауковъ выметаютъ самымъ безжалостнымъ образомъ, а плодятся они, сравнительно, слабо и растутъ долго.
Цапля, рыбы и ракъ.
[править]Жила цапля у пруда и состарѣлась; не стало уже въ ней силы ловить рыбу. Стала она придумывать, какъ бы ей хитростью прожить. Она и говоритъ рыбамъ: «а вы, рыбы, не знаете что на васъ бѣда собирается: слышала я отъ людей, хотятъ они прудъ спустить и насъ всѣхъ повыловить. Знаю я, тутъ за горой хорошъ прудокъ есть. Я бы помогла, да стара стала: тяжело летать», Рыбы стали просить цаплю, чтобъ помогла.
Цапля и говоритъ:
«Пожалуй, постараюсь для васъ — перенесу васъ, только вдругъ не могу, а по-одиночкѣ».
Вотъ рыбы и рады; всѣ просятъ: «меня отнеси, меня отнеси!»
И принялась цапля носить ихъ: возьметъ, вынесетъ въ полѣ, да и съѣстъ. И переѣла она такъ много рыбъ.
Жилъ въ пруду старый ракъ. Какъ стала цапля выносить рыбу, онъ смекнулъ дѣло и говоритъ:
«Ну, теперь, цапля, и меня снеси на новоселье».
Цапля взяла рака и понесла. Какъ вылетѣла она на поле, хотѣла сбросить рака. Но ракъ увидалъ рыбьи косточки на полѣ, стиснулъ клещами цаплю за шею и удавилъ ее, а самъ приползъ назадъ къ пруду и разсказалъ рыбамъ.
Ворона и ракъ.
[править]Летѣла ворона по-надъ моремъ, смотритъ — ракъ ползетъ; хапъ его! и понесла въ лѣсъ, чтобы, усѣвшись гдѣ нибудь на вѣткѣ, хорошенько закусить. Видитъ ракъ, что приходится пропадать, и говоритъ воронѣ: «эй, ворона! ворона! зналъ я твоего отца и твою мать — славные были люди!» — Угу! отвѣтила ворона, не раскрывая рта. «И братьевъ и сестеръ твоихъ знаю, что за добрые были люди!» — Угу! «Да все-же хоть они и хорошіе люди, а тебѣ не ровня. Мнѣ сдается, что разумнѣе тебя никого нѣтъ на свѣтѣ». Понравились эти рѣчи воронѣ; каркнула она во весь ротъ и упустила рака въ море.
Теремокъ мышки.
[править]Лежитъ на полѣ лошадиный остовъ. Прибѣжала мышка-норышка и спрашиваетъ: теремъ-теремокъ! кто въ теремѣ живетъ? Никто не отзывается. Вотъ она и вошла и стала жить въ лошадиномъ остовѣ. Прискакала лягушка-квакушка: «теремъ-теремокъ! кто въ теремѣ живетъ?» — Я мышка-норышка, а ты кто? «А я лягушка-квакушка». — Ступай ко мнѣ жить. Вошла лягушка и стали себѣ вдвоемъ жить. Прибѣжалъ заяцъ: «теремъ-теремокъ! кто въ теремѣ живетъ?» — Я мышка-норышка, лягушка квакушка, а ты кто? «А я нагорѣ-увертышъ». — Ступай къ намъ. Стали они втроемъ жить. Прибѣжала лисица: «теремъ-теремокъ! кто въ теремѣ живетъ?» — Мышка-норышка, лягушка-квакушка, на-горѣ-увертышъ, а ты кто? «А я вездѣ-поскокишъ». — Иди къ намъ. Стали четверо жить. Пришелъ волкъ: «теремъ-теремокъ! кто въ теремѣ живетъ?» — Мышка норышка, лягушка-квакушка, на-горѣ увертышъ, вездѣ поскокишъ, а ты кто? «А я изъ-за-кустовъ-хватышъ». — Иди къ намъ! Стали пятеро жить. Вотъ пришелъ медвѣдь: "теремъ-теремокъ! кто въ теремѣ живетъ? — Мышканорышка, лягушка-квакушка, на-горѣ увертышъ, вездѣ-поскокишъ, изъ-за-кустовъ-хватышъ. «А я васъ-давишъ!» — сѣлъ на лошадиный остовъ и всѣхъ раздавилъ.
Золушка.
[править]У мужа съ женой было двѣ дочери, а третья дочь была любимицей отца, отъ его первой жены. Это была дѣвушка хорошая и добрая, но мачеха и дочери ея не любили ее, и очень дурно съ нею обращались. Цѣлые дни проводила она въ кухнѣ, исполняя всякую грязную работу, стряпала, мыла, чистила, и спала въ коморкѣ на чердакѣ. Отъ холоду, она зачастую забиралась въ золу, и потому мачеха и сестры въ насмѣшку прозвали ее золушкой.
Однажды отецъ, отправляясь на ярмарку, спросилъ у дѣвушки какіе имъ привезти подарки: одна пожелала хорошенькое платье, другая бусы и серьги, а Золушка просила привести ей орѣховый отростокъ. Всѣ эти желанія отецъ исполнилъ. Сестры нарядились и украсились, а Золушка посадила отростокъ на могилу матери и ежедневно поливала его своими слезами. Отростокъ принялся, и скоро выросъ красивымъ деревцомъ, и каждый разъ, что Золушка плакала на могилѣ матери, къ ней прилетала птичка, и съ состраданіемъ смотрѣла на нее.
Случилось, что царь давалъ пиръ, на который пригласилъ дѣвицъ со всего царства, такъ какъ сынъ его хотѣлъ выбрать себѣ невѣсту. Сестры расфрантились страшнымъ образомъ, и Золушкѣ пришлось ихъ завить, причесать, заплести имъ косы, и при этомъ никому и въ голову не приходило, что и ей можетъ быть хотѣлось потанцовать. Когда же она наконецъ собралась съ духомъ, и попросила, чтобы ее отпустили тоже на балъ, то надъ ней стали смѣяться. Какъ могла притти ей въ голову такая мысль: вѣдь у нея не было ни порядочнаго платья, не было даже башмаковъ. Злая мачеха быстро схватила цѣлое блюдо чечевицы, и бросила зерна въ золу, сказавъ:
— Вотъ, Золушка, тебѣ и работа. Выбери сначала хорошую чечевицу, а потомъ и можешь отправиться, но только не позже какъ черезъ два часа.
Бѣдная дѣвочка пошла въ садъ и кликнула птичку, которая всегда прилетала на ея орѣховое деревцо, и голубей для того, чтобы они выбрали чечевицу и складывали хорошую въ блюдо, а дурную бы клевали. Вскорѣ голубей и другихъ птицъ набралась цѣлая стая, и блюдо наполнилось отобраной чечевицей. Когда же дѣвушка, сіяя отъ радости, принесла чечевицу, злая мачиха разсердилась, и вывалила два блюда съ чечевицей, и приказала отобрать не долѣе какъ въ два часа. Золушка заплакала, но опять позвала птицъ, и работа скорешенько была сдѣлана. Мачиха же слова своего не сдержала, а только посмѣялась надъ тѣмъ, что у дѣвушки нѣтъ ни платья, ни башмаковъ, а въ ея настоящемъ видѣ показаться ей нельзя. Не только царевичъ, да и рѣшительно всѣ постыдятся говорить съ нею, прибавили гордыя сестры, и отправились на пиръ, оставивъ Золушку въ горѣ. Дѣвушка пошла къ своему деревцу и горько заплакала. Птичка точасъ же прилетѣла и спросила:
— Дѣвушка о чемъ ты плачешь? повѣдай мнѣ, я исполню твое желаніе.
Золушка, обнявъ деревцо, отвѣчала:
— Дорогое деревцо, тряхнись, и брось мнѣ хорошенькое платьице.
Съ деревца упало нарядное платье, чулки и башмаки.
Золушка поскорѣе одѣлась и отправилась на балъ. Она была такъ хороша и такъ мила, что ее никто не узналъ, не узнали даже и сестры, а царевичъ танцовалъ только съ ней и ни съ кѣмъ другимъ, и когда она отправилась домой, то онъ хотѣлъ проводить ее, но она не позволила, а сняла поскорѣе платье и башмаки и положила все подъ дерево, а сама побѣжала и легла къ себѣ въ золу. Платье и башмаки тотчасъ же исчезли.
Такимъ образомъ она еще два раза была на балу, и никто не узнавалъ Золушки, являвшейся на танцы все въ лучшихъ и лучшихъ нарядахъ. Царевичъ танцовалъ постоянно только съ нею, и провожалъ ее, а уходя въ третій разъ она нечаянно потеряла золотой башмачекъ. Царевичъ поднялъ башмачекъ, полюбовался на него, и самъ сказалъ громко, и заявилъ черезъ герольдовъ, что дѣвушка, которой башмачокъ этотъ будетъ впору, сдѣлается его женой. Царевичъ самъ переходилъ изъ дома въ домъ и примѣрялъ обувь.
Тщетно напяливали сестры маленькій башмачекъ. Казалось, что ноги у нихъ стали больше. Царевичъ же спросилъ: развѣ у нихъ только двѣ дочери, а гдѣ же третья? — «Точно такъ, царевичъ, отвѣчалъ отецъ; — у насъ есть е: не третья — Золушка!» А мачиха тотчасъ же прибавила: "Только она никому не показывается и. Но царевичъ, непремѣнно хотѣлъ ее видѣть; Золушка чистенько вымылась, и вошла, въ своемъ сѣромъ, какъ зола платье, затмѣвая сестеръ красотой. Она, свободно надѣла золотой башмачекъ, сидѣвшій на ея ногѣ какъ вылитый. Царевичъ же тотчасъ же узналъ ее, и вскричалъ:
— Она и есть моя прелестная невѣста, съ которой я танцовалъ!
Онъ увелъ ее въ свой дворецъ, и отпраздновалъ богатую свадьбу.
Золушка вѣнчалась въ золотомъ платьѣ, и золотой коронѣ на головѣ; сестры ея съ завистью шли подлѣ нее, одна по правую руку, а другая по лѣвую. Птичка прилетѣла съ орѣховаго деревца, и выклевала имъ по глазу, такъ что онѣ окривѣли, а когда невѣста возвращалась изъ церкви, то она выклевала и по второму глазу, и такимъ образомъ за свою зависть и злобу онѣ на всю жизнь остались слѣпыми.
Мышка, птичка и колбаса.
[править]Жили были мышка, птичка и колбаса, жили онѣ вмѣстѣ, и хозяйство вели сообща, и долго жили въ мирѣ и довольствѣ. Птичка должна была ежедневно летать въ лѣсъ, и приносить оттуда дровъ;, мышка носила воду, а колбаса стряпала.
Однажды птичка встрѣтилась съ другой птицей, и стала разсказывать ей, какую ведетъ она хорошую и спокойную жизнь. Встрѣтившаяся птица назвала ее дурой, на которую взвалили самую тяжелую работу, а сожительницы ея живутъ спокойно дома. Вѣдь вотъ мышка, затопивъ печку и натаскавъ воды, могла уйти отдыхать въ каморку, пока ее не позовутъ накрывать на столъ; а колбаска? Та и все дома сидѣла, присматривала чтобы все въ горшкахъ кипѣло, а передъ обѣдомъ стоило ей только раза четыре по кашѣ или овощамъ перекатиться, смотришь они и жирны; птичкѣ же приходилось не мало летать, чтобы нанести дровъ, но за то дома у нее -былъ и столъ накрытъ и кушанье готово, и ей оставалось только вмѣстѣ съ другими сѣсть за столъ и ѣсть вволю. Послѣ обѣда -онѣ всѣ трое ложились спать, и спали до утра. Развѣ не чудная это была жизнь!
Но у птички изъ головы не выходило то, что ей сказала встрѣтившаяся съ нею подруга, и на слѣдующій день она въ лѣсъ не отправилась, а сказала: что слишкомъ долго была слугой, и что теперь надо перемѣниться должностями; какъ ни умоляли птичку мышка и колбаса не заводить дрязгъ, но она стояла на своемъ. Оставалось только исполнить ея желаніе: колбаса взялась носить дрова, мышка взялась за стряпню, а птичка должна была носить воду.
Что же вышло?… Колбаса ушла въ лѣсъ, птичка развела огонь, а мышка поставила горшки, а время шло своимъ чередомъ, но колбаса не вернулась, и дровъ на слѣдующій день не было. И мышка и птичка стали тревожиться, и птичка полетѣла въ лѣсъ посмотрѣть, что сталось съ колбасой. Летѣть ей пришлось не далеко, она скоро встрѣтила собаку, поймавшую и съѣвшую колбасу!… Птичка стала горько упрекать собаку, но собака заявила, что колбаса первая затѣяла ссору, и потому она имѣла полное право схватить ее и съѣсть; конечно въ этомъ не было ни слова правды, но вѣдь теперь нельзя было поправить дѣло.
Птичка набрала дровъ и полетѣла домой, гдѣ все разсказала мышкѣ; обѣ онѣ погоревали, но рѣшили жить вмѣстѣ. Птичка накрывала на столъ, а мышка готовила кушанье, и готовила охотно, но ей хотѣлось дѣлать все, какъ дѣлала колбаса, которая, поставивъ горшки, сама опускалась въ горшокъ, и собой заправляла овощи или кашу, чтобы придать кушаньямъ вкусъ. Но лишь только мышка опустилась, какъ отъ жару она потеряла и шерсть и кожу, и жизнь. Между мышкой и колбасой разница большая!
Когда птичка вернулась, и хотѣла подавать кушанье, то кухарки не оказалось. Смущенная птичка перерыла всѣ дрова, но кухарки найти не могла. Въ попыхахъ и въ тревогѣ она вѣроятно толкнула дрова слишкомъ близко къ огню, и начался сильный пожаръ. Птичка хотѣла скорѣе принести воды изъ колодца, но ведро у нее упало въ воду, и сама она упала вслѣдъ за нимъ и потонула.
Бравый.
[править]Бравый долго былъ солдатомъ. Но такъ какъ война кончилась, и ему нечего было болѣе дѣлать, а простая служба ему надоѣла, то онъ вышелъ въ отставку, и захотѣлъ поступить на службу къ какому нибудь важному барину.
— Надѣну ливрею съ золотомъ, конечно работы будетъ много, но за то постоянно будетъ что нибудь новое, — думалъ онъ.
Такимъ образомъ пустился въ путь дорогу и пришелъ въ другое царство, гдѣ онъ увидалъ какого то важнаго господина, прогулявшагося въ прекрасномъ саду. Бравый, не долго думая, подошелъ къ нему, и смѣло сказалъ:
— Сударь я ищу мѣста у какого нибудь важнаго барина. Если вы, его величество царь, то тѣмъ лучше. Я службу знаю вдоль и поперекъ, и радъ стараться.
Это былъ дѣйствительно самъ царь и онъ сказалъ:
— Ну и отлично, сынъ мой, мнѣ очень пріятно… Только скажи мнѣ, чего мнѣ теперь хочется?
Бравый, не говоря ни слова, повернулся на лѣво кругомъ, и принесъ трубку табаку.
— Молодецъ сынъ мой, я беру тебя къ себѣ на службу! сказалъ царь. — Такъ какъ службу ты знаешь вдоль и поперекъ, то привези мнѣ Царевну Кралю, первую красавицу на свѣтѣ, я хочу на ней жениться.
— Слушаю, отвѣчалъ Бравый; — это для меня пустое дѣло, и царевну я привезу. Но только я попрошу дать мнѣ самую лучшую карету, запряженную шестеркой лошадей, и при ней кучера, скороходовъ, лакеевъ, повара и цѣлую придворную свиту. Для себя же я попрошу хорошую одежду, и извольте приказать, чтобы всѣ мнѣ повиновались!
Ему дано было, все, что онъ потребовалъ, и онъ уѣхалъ. Господинъ слуга разсѣлся въ каретѣ, какъ важный баринъ, и быстро покатилъ въ то царство, гдѣ жила царевна. Дорога проходила по густому лѣсу съ тысячами птичекъ, пѣніе которыхъ такъ кругомъ и разносилось.
— Стой! стой! крикнулъ Бравый: — птицъ нельзя тревожить, нельзя тревожить! Онѣ прославляютъ Творца, и могутъ когда-нибудь мнѣ пригодиться. На лѣво кругомъ! маршъ!
Карета повернулась, чтобы объѣхать лѣсъ. — Вскорѣ они подъѣхали къ большому полю, на которомъ сидѣли тысячи воронъ, громко кричавшихъ отъ голода.
— Стой! стой! крикнулъ бравый. — Отпрягите одну изъ переднихъ лошадей, сведите ее въ поле, и убейте, что бы вороны могли ее съѣсть, и утолить голодъ.
Когда вороны наѣлись, Бравый продолжалъ путь дальше, и вскорѣ доѣхалъ до болота, гдѣ билась рыба. Она билась и жалобно кричала:
— Ради Бога снесите меня въ проточную воду, вѣдь я погибаю съ голода тутъ въ болотѣ, когда нибудь я сослужу вамъ за это службу.
Не успѣла рыбка договорить, какъ Бравый крикнулъ:
— Стой! стой! возьми поваръ ее въ свой передникъ, а ты кучеръ, поѣзжай скорѣе къ рѣкѣ!
Подъѣхавъ къ рѣкѣ, Бравый вышелъ самъ, и пустилъ въ нее рыбу. Она такъ была довольна, что ударила даже хвостомъ. Послѣ чего Бравый сказалъ:
— Ну, погоняй теперь скорѣе, чтобы намъ къ вечеру доѣхать до мѣста.
Пріѣхавъ въ столицу, онъ прямо поѣхалъ въ лучшую гостинницу. Хозяинъ и вся прислуга выбѣжали ему на встрѣчу, и приняли его съ низкими поклонами, полагая, что онъ какой нибудь вельможа. Бравый же тотчасъ же велѣлъ доложить о себѣ царю, и представившись ему, не долго думая, попросилъ руки царевны.
— Сынъ мой, отвѣчалъ царь: — многимъ женихамъ пришлось мнѣ отказать, потому что никто изъ нихъ не могъ исполнить того, что я требовалъ, чтобы отдать дочь.
— Слушаю! отвѣчалъ Бравый. — Извольте ваше величество только приказать. Я радъ стараться.
— У меня посѣяно четверть маку, сказалъ царь: — не можешь ли ты мнѣ его опять выбрать весь до послѣдняго зернышка. Если можешь, то царевну я отдимъ за твоего царя.
— Ха! ха подумалъ Бравый: — для меня это сущія пустяки.
Онъ взялъ мѣру, мѣшокъ и бѣлыя какъ снѣгъ скатерти, и прійдя въ поле разостлалъ ихъ по посѣянному полю. На поле очень скоро прилетѣли птицы, которыхъ онъ не пожелалъ тревожить въ лѣсу и онѣ выбрали весь макъ по зернышку и принесли его на бѣлыя скатерти. Когда весь макъ былъ собранъ, онъ всыпалъ его въ мѣшокъ, взялъ мѣру, и отправился къ царю, передъ которымъ высыпалъ макъ изъ мѣшка въ мѣру. Онъ вполнѣ былъ увѣренъ, что теперь царевна ужъ будетъ ему отдана. Но какъ бы не такъ!
— Вотъ еще что, сказалъ царь: какъ-то дочь моя уронила въ рѣку колечко. Я хочу, чтобы ты досталъ мнѣ его, прежде чѣмъ ты получишь невѣсту.
Бравый и усомъ не повелъ.
— Прикажи только, чтобы мнѣ указали то мѣсто въ водѣ, гдѣ уронено колечко, государь, и я тотчасъ же представлю его, отвѣчалъ Бравый.
Мѣсто ему указали, и онъ сталъ смотрѣть въ воду. Въ это время къ нему подплыла та самая рыбка, которую онъ пустилъ въ рѣку, и, высунувъ головку, сказала ему:
— Подожди нѣсколько минутъ. Колечко то подъ лѣвымъ перомъ у щуки; я сейчасъ его достану.
Рыбка скорешенько вернулась, выбросила колечко на берегъ, и Бравый вручилъ его царю.
— Ну такъ вотъ еще что, сказалъ на это царь. — Вонъ тамъ въ лѣсу живетъ однорогъ, надѣлавшій не мало вреда, если ты убьешь его, то никакихъ задачъ больше я задавать тебѣ не буду!
Бравый, не долго думая, отправился прямо въ лѣсъ тамъ онъ встрѣтилъ воронъ, которыхъ когда-то кормилъ. Онѣ сказали ему;
Потерпи только немножко! Теперь однорогъ лежитъ и спитъ. Когда онъ перевернется мы выколемъ глазъ, что у него на лбу. И потомъ тебѣ легко будетъ убить его.
Когда злое, сильное животное повернулось, вороны выждали удобную минуту, выклевали ему глазъ на лбу. Не помня себя отъ боли сталъ онъ бѣгать по лѣсу, и бѣгалъ до тѣхъ поръ пока не наскочилъ на дерево и не посадилъ себя на рогъ. Тутъ Бравый подскочилъ, отрубилъ ему голову и принесъ дарю.
Далѣе отказывать въ рукѣ дочери, онъ уже не могъ. Онъ далъ ей богатое приданное, и передалъ ее Бравому, который важно сѣлъ съ нею въ парадный экипажъ, и повезъ ее къ своему царю.
Царь принялъ ихъ съ радостью, и съ большимъ почетомъ и сыгралъ богатую и блестящую свадьбу. Бравый же за сбои услуги былъ назначенъ первымъ министромъ.
Акула.
[править]Нашъ корабль стоялъ на якорѣ у берега Африки. День былъ прекрасный; съ моря дулъ свѣжій вѣтеръ, но къ вечеру погода измѣнилась: стало душно и точно изъ топленой печки несло на насъ горячимъ воздухомъ съ пустыни Сахары.
Передъ закатомъ солнца капитанъ вышелъ на палубу, крикнулъ: «купаться!», и въ одну минуту матросы попрыгали въ воду, спустили въ воду парусъ, привязали его и въ парусѣ устроили купальню.
На кораблѣ съ нами было два мальчика. Мальчики первые попрыгали въ воду, но имъ тѣсно было въ парусѣ и они вздумали плавать на перегонки въ открытомъ морѣ.
Оба какъ ящерицы вытягивались въ водѣ и что было силы поплыли къ тому мѣсту, гдѣ былъ боченокъ надъ якоремъ.
Одинъ мальчикъ сначала перегналъ товарища, но потомъ сталъ отставать. Отецъ мальчика, старый артиллеристъ, стоялъ на палубѣ и любовался на своего сынишку. Когда сынъ сталъ отставать, отецъ крикнулъ ему: «не выдавай! понатужься!»
Вдругъ съ палубы кто-то крикнулъ: «акула!» — и всѣ мы увидали въ водѣ спину морского чудовища.
Акула плыла прямо на мальчиковъ.
— "Назадъ! назадъ! вернитесь! акула! закричалъ артиллеристъ. Но ребята не слыхали его, плыли дальше, смѣялись и кричали еще веселѣе и громче прежняго.
Артиллеристъ, блѣдный, какъ полотно, не шевелясь, смотрѣлъ на дѣтей.
Матросы спустили лодку, бросились въ нее и, сгибая весла, понеслись, что было силы къ мальчикамъ; но они были еще далеко отъ нихъ, когда акула уже была не дальше 20-ти шаговъ.
Мальчики сначала не слыхали того, что имъ кричали, и не видали акулы; но потомъ одинъ изъ нихъ оглянулся, и мы всѣ услыхали пронзительный визгъ, и мальчики поплыли въ разныя стороны.
Визгъ этотъ какъ будто разбудилъ артиллериста. Онъ сорвался съ мѣста и побѣжалъ къ пушкамъ. Онъ повернулъ хоботъ, прилегъ къ пушкѣ, прицѣлился и взялъ фитиль.
Мы всѣ, сколько насъ ни было на кораблѣ, замерли отъ страха и ждали, что будетъ.
Раздался выстрѣлъ, и мы увидали, что артиллеристъ упалъ подлѣ пушки и закрылъ лицо руками. Что сдѣлалось съ акулой и съ мальчикомъ, мы не видали, потому что на минуту дымъ застлалъ намъ глаза.
Но когда дымъ разошелся надъ водою, со всѣхъ сторонъ послышался сначала тихій ропотъ, потомъ ропотъ этотъ сталъ сильнѣе и наконецъ со всѣхъ сторонъ раздался громкій, радостный крикъ.
Старый артиллеристъ открылъ лицо, поднялся и посмотрѣлъ на море.
По волнамъ колыхалось желтое брюхо мертвой акулы. Въ нѣсколько минутъ лодка подплыла къ мальчикамъ и привезла ихъ на корабль.
Лягушка-царевна.
[править]Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ жилъ да былъ царь съ царицею; у него было три сына — всѣ молодые, холостые, удальцы такіе, что ни въ сказкѣ сказать, ни перомъ написать: младшаго звали Иванъ-царевичъ. Говоритъ имъ царь такое слово: «дѣти мои милые! возьмите себѣ по стрѣлкѣ, натяните тугіе луки и пустите въ разные стороны: на чей дворъ стрѣла упадетъ, тамъ и сватайтесь». Пустилъ стрѣлу старшій братъ — упала она на боярскій дворъ, прямо противъ дѣвичья терема; пустилъ средній братъ — полетѣла стрѣла къ купцу на дворъ и остановилась у краснаго крыльца, а на томъ крыльцѣ стояла душа дѣвица, дочь купеческая; пустилъ младшій братъ — попала стрѣла въ грязное болото и подхватила ее лягушка-квакушка. Говоритъ Иванъ-царевичъ: «какъ мнѣ за себя квакушку взять? квакушка не ровня мнѣ»! — Бери! отвѣчалъ ему царь; знать судьба твоя такова. Вотъ поженились царевичи: старшій на боярышнѣ, средній на купеческой дочери, а Иванъ-царевичъ на лягушкѣ-квакушкѣ. Призываетъ ихъ царь и приказываетъ: «чтобы жены ваши испекли мнѣ къ завтраку по мягкому, бѣлому хлѣбу». Воротился Иванъ-царевичъ въ свои палаты невеселъ, ниже плечъ буйную голову повѣсилъ. "Ква-ква, Иванъ-царевичъ! почто такъ кручиненъ сталъ? спрашиваетъ его лягушка; али услышалъ отъ отца своего слово гнѣвное, непріятное? — какъ мнѣ не кручиниться? Государь мой батюшка приказалъ тебѣ къ завтраку изготовить мягкій, бѣлый хлѣбъ. «Не тужи, царевичъ! ложись-ка спать почивать; утро вечера мудренѣе!» Уложила царевича спать, да сбросила съ себя лягушачью кожу-и обернулась душой-дѣвицей Василисою Премудрою; вошла на красное крыльцо и закричала громкимъ голосомъ: «мамки-пяньки! собирайтесь, снаряжайтесь, приготовьте мягкій, бѣлый хлѣбъ, каковъ ѣла я, кушала у родного моего батюшки». На утро проснулся Иванъ-царевичъ, у квакушки хлѣбъ давно готовъ — и такой славный, что ни вздумать, ни взгадать, только въ сказкѣ сказать! Изукрашенъ хлѣбъ разными хитростями, по бокамъ видны города царскіе съ пригородками и съ заставами. Благодарствовалъ царь на томъ хлѣбѣ Ивану-царевичу и тутъ же отдалъ приказъ тремъ своимъ сыновьямъ: «чтобы жены ваши соткали мнѣ за единую ночь по ковру». Воротился Иванъ-царевичъ невеселъ, ниже плечъ буйну голову повѣсилъ. "Ква-ква, Иванъ-царевичъ! почто такъ кручиненъ сталъ? аль услышалъ отъ отца своего слова жестокое, непривѣтное? — Какъ мнѣ не кручиниться? Государь, мой батюшка, приказалъ за единую ночь соткать ему шелковый коверъ. «Не тужи, царевичъ! ложись-ка спать-почивать; утро вечера мудренѣе!» Уложила его спать, а сама сбросила лягушачью кожу — и обернулась душой-дѣвицей Василисою Премудрою; вышла на красное крыльцо и закричала громкимъ голосомъ: «буйные вѣтры, принесите тотъ самый коверъ, на которомъ я сиживала у родного моего батюшки!» Какъ сказано, такъ и сдѣлано. На утро проснулся Иванъ-царевичъ, у квакушки коверъ давно готовъ — и такой чудный, что ни вздумать, ни взгадать, развѣ въ сказкѣ сказать. Изукрашенъ коверъ золотомъ, серебромъ, хитрыми узорами. Благодарствовалъ царь на томъ коврѣ Ивану-царевичу и тутъ же отдалъ новый приказъ, чтобы всѣ три царевича явились къ нему на смотръ, вмѣстѣ съ женами. Опять воротился Иванъ-царевичъ невеселъ, ниже плечъ буйну голову повѣсилъ. «Ква-ква, Иванъ-царевичъ! почто кручинишься? аль услышалъ отъ отца своею слово жестокое, непривѣтное?» — Какъ мнѣ не кручиниться? Государь мой батюшка велѣлъ, чтобы я съ тобой на смотръ приходилъ; а какъ тебя въ люди показать?! «Не тужи, царевичъ! ступай одинъ къ царю въ гости, а я вслѣдъ за тобой буду: какъ услышишь стукъ да громъ — скажи: это моя лягушонка въ коробченкѣ ѣдетъ». Вотъ старшіе братья явились на смотръ съ своими женами разодѣтыми, разубранными; стоятъ да на Ивана-царевича смѣются: «что-жъ ты, братъ, безъ жены пришелъ? хоть бы въ платочкѣ принесъ! И гдѣ ты эдакую красавицу выискалъ? чай, всѣ болота исходилъ?» Вдругъ, поднялся великій стукъ да громъ — весь дворецъ затрясся; гости крѣпко напугались, повскакивали съ своихъ мѣстъ и не знаютъ, что имъ дѣлать; а Иванъ-царевичъ и говоритъ: «не бойтесь, господа! это моя жена лягушонка въ коробченкѣ пріѣхала». Подлетѣла къ царскому крыльцу золоченая коляска; въ шесть лошадей запряжена, и вышла оттуда Василиса Премудрая — такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только въ сказкѣ сказать! Взяла Ивана-царевича за руку и повела за столы дубовые, за скатерти браныя. Стали гости ѣсть-пить веселиться; Василиса Премудрая испила изъ стакана да послѣдки себѣ за лѣвый рукавъ вылила, закусила лебедемъ да косточки за правый рукавъ спрятала. Жены старшихъ царевичей увидали ея хитрости, давай и себѣ тожъ дѣлать. Послѣ, какъ пошла Василиса Премудрая танцовать съ Иваномъ-царевичемъ, махнула лѣвой рукой — сдѣлалось озеро, махнула правой — и ноплыли по водѣ бѣлые лебеди; царь и гости диву дивились! А старшія невѣстки пошли танцовать, махнули лѣвыми руками — гостей забрызгали, махнули правыми — кость царю прямо въ глазъ попала! Царь разсердился и прогналъ ихъ нечестно. Тѣмъ временемъ Иванъ-Царевичъ улучилъ минуточку, побѣжалъ домой, нашелъ лягушъю кожурину и спалилъ ее въ большомъ огнѣ. Пріѣзжаетъ Василиса Премудрая, хватилась — нѣтъ лягушьей кожурины, пріуныла, запечалилась и говоритъ царевичу: «охъ, Иванъ-царевичъ! что же ты надѣлалъ? еслибъ немножко ты подождалъ, я бы вѣчно была твоею; а теперь прощай! ищи меня за тридевять земель, въ тридесятомъ царствѣ, три пары желѣзныхъ сапоговъ износи, три желѣзныя просвиры изгложи!» Обернулась бѣлой лебедью и улетѣла въ окно.
Иванъ-царевичъ горько заплакалъ, помолился Богу на всѣ на четыре стороны, надѣлъ желѣзные сапоги и пошелъ — куда глаза глядятъ. Шелъ-шелъ. и попадается ему навстрѣчу старый старичекъ: «здравствуй, говоритъ, добрый молодецъ! чего ищешь, куда путь держишь? Царевичъ разсказалъ ему свое несчастье. „Эхъ, Иванъ-царевичъ! зачѣмъ ты спалилъ лягушью кожурину? Не ты ее надѣлъ, не тебѣ и снимать было! Василиса Премудрая хитрѣй, мудренѣй своего отца уродилась; онъ за то осерчалъ на нее и велѣлъ ей три года квакушею быть. Вотъ тебѣ клубокъ, куда онъ покатится — ступай за нимъ смѣло“. Иванъ-царевичъ поблагодарствовалъ старику и пошелъ за клубочкомъ. Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли — прикатился клубочекъ къ избушкѣ: стоить избушка на курьихъ ножкахъ, да все повертывается. Говоритъ Иванъ-царевичъ: „избушка, избушка! стань по старому, какъ мать поставила — къ лѣсу задомъ, ко мнѣ передомъ“. Избушка повернулась къ лѣсу задомъ, къ нему передомъ. Царевичъ вошелъ въ избушку, а въ ней лежитъ баба-яга, костяная нога, изъ угла въ уголъ, носъ въ потолокъ вросъ, груди чрезъ грядку висятъ, сама зубы точитъ. Говоритъ она сердитымъ голосомъ: „Фу-фу-фу! доселева русскаго духу слыхомъ не слыхивано, видомъ не видывано, а нынче русскій духъ въочью проявляется, въ носъ бросается! Гой еси, Иванъ-царевичъ, зачѣмъ пожаловалъ?“ -Ахъ ты, старая хрычевка! ты бы прежде меня, добраго молодца, накормила-напоила, въ банѣ выпарила, да тогда бы вѣстей и спрашивала. Баба-яга накормила его, напоила, въ банѣ выпарила, а царевичъ разсказалъ ей, что ищетъ свою жену Василису Премудрую. „Охъ, дитятко! какъ ты долго не бывалъ! она съ первыхъ-то годовъ часто тебя поминала, а теперь перестала. Ступай скорѣе къ моей средней сестрѣ, та больше моего знаетъ“. Иванъ-царевичъ собрался въ путь-дорогу и пошелъ вслѣдъ за клубочкомъ; шелъ-шелъ — и вотъ опять передъ нимъ избушка на курьихъ ножкахъ. „Избушка, избушка! стань по старому, какъ мать поставила — къ лѣсу задомъ, ко мнѣ передомъ“. Избушка повернулась. Царевичъ вошелъ въ нее, а тамъ баба-яга, костяная нога. Увидала гостя и говоритъ: „Фу-фу-фу! доселева русскаго духу слыхомъ не слыхано, видомъ не видывано, а нынче русскій духъ въ-очью проявляется, въ носъ бросается! Что Иванъ-царевичъ, волею пришелъ али неволею?“ Иванъ-царевичъ отвѣчалъ, что сколько волею, а вдвое того — неволею: „ищу Василису Премудрую!“ — жалъ тебя, Иванъ-царевичъ! долго ты не бывалъ: Василиса Премудрая совсѣмъ тебя позабыла, хочетъ выходить за другого замужъ. Теперь она живетъ у моей большей сестры, ступай туда скорѣе, да одно помни, какъ войдетъ ты въ избу — Василиса Премудрая сейчасъ оборотится веретенцемъ, а моя сестра станетъ золотыя нитки прясть, на то веретенце навивать. Смотри же, не плошай! унеси у нея веретенце, переломи его надвое, кончикъ брось позади себя, а корешокъ напередъ — Василиса Премудрая очутится передъ тобою. Пошелъ Иванъ-царевичъ въ дорогу. Шелъ-шелъ, долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, три пары желѣзныхъ сапоговъ изношены, три желѣзныя просвиры изглоданы — добрался, наконецъ, до избушки на курьихъ ножкахъ. „Избушка, избушка! стань по старому, какъ мать поставила — къ лѣсу задомъ, ко мнѣ передомъ“. Избушка повернулась. Царевичъ вошелъ въ нее, а тамъ баба-яга, костяная нога, сидитъ да золото прядетъ, напряла веретено, положила его въ ларчикъ и на ключъ заперла. Иванъ-царевичъ удосужился, унесъ ключъ, открылъ ларчикъ, вынулъ веретено и переломилъ его надвое: кончикъ бросилъ позади себя, а корешекъ напередъ. Въ ту же минуту явилась передъ нимъ Василиса Премудрая: „ахъ, Иванъ-царевичъ! какъ ты долго не бывалъ; я чуть за другого замужъ не вышла!“ Тутъ они взялись за руки, сѣли на коверъ-самолетъ и полетѣли въ свое государство; черезъ три дня на четвертый опустился коверъ прямо на царскій дворъ. Царь встрѣтилъ своего сына и невѣстку съ великою радостью, задалъ большой пиръ, а послѣ своей кончины назначилъ сбоямъ наслѣдникомъ Ивана-царевича.
Вязальныя спицы.
[править]Одна бѣдная женщина, мужъ которой умеръ, принуждена была содержать своихъ двухъ дѣтей пряжей и вязаньемъ; чтобы не ходить по міру, она работала съ ранняго утра до поздняго вечера, и дѣтей своихъ тоже пріучала къ работѣ. Она задавала имъ урокъ, и они должны были связать извѣстное число рядовъ, и только связавъ ихъ, смѣли играть.
Однажды мать пошла въ лѣсъ набрать сухого валежника и еловыхъ шишекъ, чтобы сварить себѣ обѣдъ. Набравъ полную корзинку, она пошла домой, и дорогой увидала за плетнемъ бѣлую кошечку, едва живую. Она остановилась съ состраданіемъ, посмотрѣла на нее я сказала: „Бѣдняжечка, какъ бы мнѣ помочь тебѣ. Можетъ быть, впрочемъ, ты не больна, а просто голодна, и хочешь пить хоть у меня и у самой немного, но все таки бросить тебя тутъ я не могу“. Сказавъ это, она взяла кошечку и завернула ее въ передникъ.
Дѣти ея уже кончили заданный урокъ и играли передъ дверьми, когда мать вернулась. Они съ радостнымъ крикомъ бросились къ ней на встрѣчу и спрашивали:
— А что ты намъ, мама, принесла?
Мать всегда приносила имъ что нибудь изъ лѣса, когда ходила за топливомъ. Она приносила имъ землянники или черники, лѣсныхъ, грушъ или цвѣтовъ, или вообще что могла набрать.
— Сегодня, отвѣчала мать, — сегодня я принесла вамъ кошечку;, но бѣдняжка больна, и прежде всего намъ надо накормить ее,
— Ахъ кошечку! — крикнули дѣти, — А гдѣ же она?.. Ахъ бѣленькая какъ снѣгъ! Какая славная кошечка!
Между дѣтьми начался споръ, кому изъ нихъ понести ее домой; но мать имъ сказала:
— Идите впередъ, а я снесу ее въ передникѣ; вы не сумѣете осторожно отнести ее.
Дѣти побѣжали впередъ, а Гретель, младшая, поскорѣе сняла подушку съ Своей постели, и положила ее въ уголъ комнаты.
— Вотъ, мама, сказала она: — положи кошечку сюда, и мы посидимъ у нее.
Обѣ дѣвочки легли на полъ подлѣ подушки и стали гладить кошечку, которая точно стала приходить въ себя; а мать начала варить супъ. Когда супъ сварился, онѣ налили цѣлое блюдечко, сказавъ:
— На, милая кошечка, поѣшь.
Кошка встала, и съ большимъ удовольствіемъ поѣла супу, послѣ чего къ немалой радости дѣтей, точно ожила и повеселѣла. Но какъ онѣ удивились, когда кошка вдругъ заговорила человѣческимъ, голосомъ, и сказала:
— Ну, спасибо вамъ, добрые люди за то, что вы взяли меня и накормили. Я всегда буду вамъ благодарна, и никогда этого не забуду.
Сказавъ это кошка исчезла. Мать тотчасъ же догадалась, что это волшебница, и запретила дѣтямъ кому либо разсказывать объ этомъ.
Черезъ нѣсколько дней мать снова пошла въ лѣсъ, и встрѣтила на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ она нашла кошечку, прелестную, богатою одѣтую женщину, которая дала ей пять вязанныхъ спицъ, и сказала.
— Прими это въ благодарность за то, что ты для меня сдѣлала, и впредь будь сострадательна къ животнымъ.
Бѣдная женщина только что хотѣла спросить, зачѣмъ она даетъ спицы, которыхъ у нея у самой много, но волшебница исчезла.
— Ну, подумала она: — не великъ же подарокъ! волшебница могла бы подарить что нибудь получше! — и она такъ разсердилась, что даже хотѣла бросить спицы. — Будь еще онѣ золотыя или серебрянныя, думала она: — такъ я могла бы по крайней мѣрѣ продать ихъ, — а что мнѣ дѣлать съ простыми.
Къ счастью она не бросила ихъ, а принесла домой.
Вечеромъ она дала эти спицы Лизѣ, старшей дѣвочкѣ, и сказала:
— Вотъ тебѣ Лиза новыя спицы! Завтра вяжи поприлежнѣе.
Дѣвочка обрадовалась спицамъ, и такъ какъ она только что начала новый чулокъ, то она вынула старыя спицы и вдѣла новыя. Только что она это сдѣлала, какъ спицы сами начали вязать и такъ проворно, что пріятно было смотрѣть на нихъ.
— Мама! мама! — закричала Лиза, — посмотри-ка, что это за удивительныя спицы?
Мать сначала испугалась, но потомъ успокоилась и сказала:
— Молчите, дѣточки. Никому объ этомъ не говорите, чтобы у насъ не украли этихъ спицъ. Вѣдь это мнѣ подарила бѣлоснѣжная кошечка.
Съ удивленіемъ смотрѣла она, какъ спицы вязали, и не прошло четверти часа, какъ чулокъ былъ готовъ, и такъ хорошо былъ связанъ, что лучшей вязальницы такъ бы не связать. Мать начала и другой чулокъ, и спицы снова зашевелились и пошли вязать, пока не докончили чулокъ.
На слѣдующій день бѣдная женщина пріобрѣла на сколько достало у нея средствъ шелку, бумаги и шерсти, и иглы начали вязать и день и ночь. Люди же, на которыхъ она работала не мало» удивились, что она черезъ нѣсколько дней пришла, и принесла уже готовые чулки. Въ скоромъ времени она заработала столько денегъ, что могла начать большую торговлю — Такимъ образомъ она сдѣлалась богатой женщиной, и никто не зналъ, какъ она работала. Не смотря, однакоже, на богатство, она осталась прежней домовитой, бережливой и скромной женщиной, всегда помогала бѣднымъ, и дѣтей своихъ пріучала къ порядку и труду. Когда же она умерла, то дочери ея сдѣлались гордыми и тщеславными. Онѣ только и думали, что о нарядахъ, и хотя онѣ тратили на себя большіе деньги, но не помогали ничѣмъ нуждающимся. — Вдругъ въ комнатѣ у нихъ появилась волшебница, какъ разъ въ то время, какъ на столѣ лежали спицы и вязали. Она взяла спицы, и сказала:
— Для вашей матери это былъ благодѣтельный подарокъ, а вамъ же онъ принесетъ только вредъ, и поэтому спицы я отбираю.
Съ этими словами она исчезла, и оставила пораженныхъ ужасомъ дѣвушекъ. Съ этихъ поръ имъ пришлось вязать самимъ, такъ какъ порядочныя деньги, оставленныя имъ матерью, онѣ давно промотали.
Гусятница.
[править]Жила была старая царица, мужъ которой давно уже умеръ, у нея была красавица дочь. Когда она выросла, рука ея была отдана царевичу, жившему очень далеко. Когда наступило время, назначенное для свадьбы, старая царица уложила ей множество драгоцѣнныхъ вещей, нарядовъ, золотыхъ и серебрянныхъ украшеній, посуду, кубки, однимъ словомъ все, что дается обыкновенно въ приданное за царскими невѣстами, тѣмъ болѣе, что дочь свою она страшно любила. Она дала ей въ провожатые придворную служанку, которая должна была ѣхать вмѣстѣ съ нею, и передать невѣсту царевичу. Всѣ получили по лошади, лошадь же царевны звали Фаладой, и она могла говорить.
Когда настало время прощаться, старая мать отправилась къ себѣ въ спальню, взяла ножикъ, и порѣзала себѣ палецъ такъ, что изъ него пошла кровъ. Она подложила подъ палецъ тряпочку, и капнула три капли крови. Тряпочку эту она дала дочери, сказавъ:
— Милая дочь моя, спрячь эту тряпочку, она еще пригодится тебѣ дорогой.
Такимъ образомъ мать съ дочерью простились: тряпочку царевна спрятала у себя на груди, потомъ сѣла на лошадь, и отправилась къ своему жениху. Проѣхавъ съ часъ времени, царевнѣ захотѣлось пить и она сказала своей прислужницѣ:
— Сойди съ лошади, и почерпни кубкомъ, что ты взяла для меня, воды изъ ключа. Мнѣ хочется пить.
— Если вамъ хочется пить, — отвѣчала служанка; — то сойдите сами, лягте на землю, и попейте; я вамъ не служанка.
Царевна, которой страшно хотѣлось пить сошла съ лошади, наклонилась къ ключу и попила изъ него, не смѣя спросить свой золотой кубокъ. При этомъ она прошептала: «О Господи!» а три капли крови отвѣчали ей. «Если бы мать твоя знала это, то у нее облилось бы сердце кровью». Но царевна была такъ обижена, что но сказавъ ни слова, сѣла снова на лошадь.
Такъ проѣхали они еще нѣсколько верстъ, День былъ жаркій, солнце пекло, и ей опять захотѣлось пить. Въ это время они подъѣхали къ рѣкѣ, и царевна опять сказала своей служанкѣ, забывъ ея дерзкій отвѣть.
— Сойди съ лошади и подай мнѣ напиться изъ моего золотого кубка.
Но служанка еще грубѣе отвѣтила:
— Если хотите пить, то и напейтесь сами. Я вамъ не служанки.
Опять царевна сошла съ лошади, легла на землю и, заплакавъ, сказала: «Ахъ ты, Господи!» а капли крови отвѣчали опять: «Если бы мать твоя знала это, то у ней облилось бы сердце кровью». Въ то время, какъ она пила, наклонившись, у нея вывалилась тряпочка съ тремя каплями крови, и она не замѣтила этого. Служанка же это видѣла, и радовалась, что теперь она пріобрѣтетъ власть надъ невѣстой. Вмѣстѣ съ этими каплями крови царевна теряла силу и становилась совсѣмъ слабенькой. Когда она хотѣла сѣсть на свою лошадь, то служанка сказала ей:
— На Фаладѣ теперь поѣду я, а ты поѣдешь на моей лошади.
Царевнѣ пришлось и съ этимъ согласиться. Послѣ этого служанка приказала ей снять царское платье, и одѣть ея платье похуже, и, наконецъ, она должна была дать подъ открытымъ небомъ клятву, что никому при царскомъ дворѣ она объ этомъ не скажетъ ни слова. Если бы она отказалась дать такую клятву, то ее грозила тотчасъ же убить. Фалада же все это видѣла и все подмѣчала.
Служанка сѣла на Фаладу, а настоящая невѣста на простую лошадь, и онѣ поѣхали такимъ образомъ, пока не доѣхали до царскаго дворца. Тамъ пріѣзду ихъ очень обрадовались, и царевичъ выбѣжалъ имъ на встрѣчу, и снялъ съ лошади служанку, думая, что это его невѣста.
Ее провели на верхъ, а настоящая царевна должна была стоять внизу. Въ это время старый царь смотрѣлъ въ окно, и увидѣлъ ее во дворѣ, тотчасъ же замѣтилъ, какъ она нѣжна и хороша собою, и пройдя въ царскіе покои, онъ спросилъ у невѣсты, что за дѣвушка стоитъ тамъ внизу?
— Это я взяла съ собой по дорогѣ, чтобы мнѣ не было скучно, дайте дѣвушкѣ какую-нибудь работу, чтобы она не сидѣла, сложа руки.
По у стараго царя работы не было, и онъ просто сказалъ:
— А вотъ у меня есть паренекъ, который пасетъ гусей, пусть помогаетъ ему.
Мальчика звали Карпушкой, и вотъ ему то царевна и должна была помогать пасти гусей.
Вскорѣ ложная невѣста сказала царевичу:
— Милый супругъ мой, у меня есть къ вамъ просьба.
— Я охотно все исполню, — отвѣчалъ онъ.
— Ну, такъ позовите живодера, и прикажите отрубить голову моей лошади, потому что она меня дорогой разсердила.
Въ сущности она боялась, чтобы лошадь не заговорила, и не выдала, что она такъ поступила съ царевной.
Извѣстіе о томъ, что лошадь хотятъ убить дошло и до слуха царевны, и она потихоньку обѣщала живодеру денегъ, если онъ окажетъ услугу. Въ городѣ были большія мрачныя ворота, сквозь которыя она утромъ и вечеромъ гоняла гусей. Подъ этими то воротами просила она прибить голову своей Фалады, для того, чтобы она могла постоянно видѣть ее. Живодеръ обѣщалъ исполнить ея желаніе, срубилъ голову и прибилъ ее подъ мрачными воротами.
Рано утромъ, прогоняя съ Карпушкой гусей подъ воротами, она сказала, проходя:
— Такъ вотъ ты гдѣ Фалада.
— Ахъ, царевна, — отвѣчала голова: — если бы мать твоя знала это, у нее облилось бы сердце кровью.
Она вышла за городъ, и стала пасти гусей на лугу.
Когда же подошла къ лѣсочку, сѣла и стала разчесывать себѣ волосы. Волосы у нее были совершенно какъ золото, и Карпушка, увидя ихъ, пришелъ въ восторгъ отъ ихъ блеска, и хотѣлъ вырвать нѣсколько волосковъ.
— Вѣтеръ, вѣтеръ буйный, — заговорила она: — сорви ты у Карпушки шапку, и унеси ее подальше. Дай мнѣ время прибраться, причесаться.
И вдругъ поднялся такой страшный вѣтеръ, что у Карпушки сорвало шапку, и ему пришлось за ней бѣжать. Къ тому времени какъ онъ вернулся, она уже вычесалась и прибралась, Карпушка за это на нее обозлился, и не хотѣлъ съ нею говорить.
Вечеромъ же когда они съ гусями вернулись домой, Карпушка прямо пошелъ къ царю, и сказалъ ему:
— Я не хочу больше пасти съ этой дѣвушкой гусей.
— Это почему? — спросилъ царь.
— Да она цѣлый день бѣситъ меня.
Тутъ старый царь приказалъ ему разсказать, что такое она дѣлаетъ. Карпушка сталъ ему разсказывать, что утромъ они проходили подъ темными воротами, гдѣ къ стѣнѣ прибита лошадиная голова. "Такъ вотъ ты гдѣ, Фалада? — сказала она, а голова отвѣчала: «Ахъ царевна, если бы мать твоя знала это, у нее облилось бы сердце кровью».
Такъ продолжалъ разсказывать Карпушка обо всемъ, что происходило на пастбищѣ, и какъ у него улетѣла шапка.
Старый царь приказалъ ему пойти туда же и на слѣдующій день, а самъ рано утромъ засѣлъ у темныхъ воротъ, и сталъ слушать разговоръ съ Фаладой, и затѣмъ онъ пробрался на пастбище и спрятался въ кусты. Тамъ онъ собственными глазами увидалъ какъ гусятница и гусятникъ пасли гусей, и какъ она сѣла и принялась чесать волосы, блестѣвшіе какъ золото.
Она, распустивъ волосы, проговорила:
— Вѣтеръ, вѣтеръ буйный, сорви ты у Карпушки шапку, и унеси ее подальше. Дай мнѣ время прибраться, причесаться.
И вдругъ поднялся такой страшный вѣтеръ, что у Карпушки сорвало шапку и ему пришлось за ней бѣжать. Дѣвушка же начала разчесывать золотистые волосы, на которые старый царь налюбоваться не могъ.
Онъ незамѣтно пробрался домой, и когда гусятница вернулась, онъ призвалъ ее къ себѣ и спросилъ: зачѣмъ это она дѣлаетъ?
— Я не смѣю вамъ этого сказать, какъ не смѣю никому повѣрить своего горя, потому что я поклялась передъ небомъ, и если я нарушу клятву, то меня убьютъ.
Онъ настаивалъ и не давалъ ей покоя, но ничего добиться не могъ.
— Если ты не хочешь мнѣ сказать, то повѣрь свое горѣ вотъ этой желѣзной печкѣ, сказалъ царь и ушелъ.
Она засунула голову въ печку, и начала жаловаться и плакать, говоря:
— Всѣ то покинули меня, а все таки я царевна; а коварная служанка заняла мое мѣсто невѣсты, и я должна служить гусятницей. Если бы мать моя знала это, у нее сердце облилось бы кровью.
Старый же царь стоялъ у трубы и слышалъ все, что она говорила. Онъ вошелъ въ комнату и окликнулъ ее. Затѣмъ тотчасъ же велѣлъ ей одѣть царское платье и удивился, какъ она хороша собой.
Царь призвалъ царевича и сообщилъ ему, что невѣста у него не настоящая: что она просто служанка, а что настоящая, бывшая гусятница, стоитъ передъ нимъ. Царевичъ очень обрадовался, увидавъ, какъ хороша и добродѣтельна его невѣста, и тотчасъ же назначилъ большой поръ, и на него пригласилъ множество гостей
Царевичъ сидѣлъ на главномъ мѣстѣ и подлѣ него по одну руку сидѣла царевна, а по другую служанка; но царевна совершенно затмила служанку и затмила не одними нарядами.
Когда всѣ поѣли и попили и пришли въ веселое расположеніе духа, старый царь загадалъ служанкѣ загадку и спросилъ чего заслуживаетъ служанка, обманувшая своихъ господъ, и разсказавъ всю исторію, спросилъ:
— Къ чему можно приговорить такую служанку?
— Она не стоитъ ничего другого, — отвѣчала ложная невѣста: — какъ только быть раздѣтой до нага, и быть посаженной въ бочку съ набитыми острыми гвоздями. Эту бочку должны возить двѣ большія лошади по улицамъ, чтобы такимъ образомъ до смерти казнить ее.
— Эта служанка ты, сама, — сказалъ старый царь: — и ты произнесла надъ собою приговоръ, и должна ему подчиниться.
Когда приговоръ былъ исполненъ, царевичъ обвѣнчался съ своей настоящей невѣстой и оба они царствовали смирно и благополучно.
Ивашко и вѣдьма.
[править]Жили себѣ дѣдъ да баба; у нихъ былъ одинъ сынокъ Ивашечко; они его такъ-то крѣпко любили, что и сказать нельзя! Вотъ просится Ивашечко у отца и матери: «пустите меня на озеро, я поѣду рыбку ловить». — Куда тебѣ! ты еще малъ, чего добраго, утонешь! «Нѣтъ, не утону; я буду вамъ рыбку ловить, пустите!» Баба надѣла на него бѣлую рубашечку, краснымъ пояскомъ подпоясала и отпустила на озеро. Вотъ онъ сѣлъ въ лодку и говоритъ:
Челнокъ, челнокъ, плыви дальшенько!
Челнокъ, челнокъ, плыви дальшенько!
Челнокъ поплылъ далеко-далеко, а Ивашко закинулъ сѣть и сталъ ловить рыбу. Прошло мало ли, много ли времени, притащилась баба на берегъ и зоветъ своего сынка:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночекъ!
Приплынь, приплынь на бережечекъ!
Я тебѣ ѣсть и пить принесла!
А Ивашко говоритъ:
Челнокъ, челнокъ, плыви къ бережку;
То меня матушка зоветъ!
Челнокъ приплылъ къ бережку; баба забрала рыбу, накормила-напоила своего сына, перемѣнила ему рубашечку и поясокъ и отпустила опять на озеро. Вотъ онъ сѣлъ въ лодочку и говоритъ:
Челнокъ, челнокъ, плыви дальшенько!
Челнокъ, челнокъ, плыви дальшенько!
Челнокъ поплылъ далеко-далеко, а Ивашко закинулъ сѣть и сталъ ловить рыбу. Прошло мало ли, много ли времени, притащился дѣдъ на берегъ и зоветъ сынка:
Ивашечко, Ивашечко, мои сыночекъ!
Приплынь, приплынь на бережечекъ!
Я тебѣ ѣсть и пить принесъ.
А Ивашко:
Челнокъ, челнокъ, плыви къ бережку;
То меня батюшка зоветъ.
Челнокъ приплылъ къ бережку; дѣдъ забралъ рыбу, накормилъ-напоилъ сынка, перемѣнилъ ему рубашечку и поясокъ и отпустилъ опять на озеро.
Вѣдьма подслушала, какъ дѣдъ и баба призывали Ивашку, и задумала захватить мальчика. Вотъ приходитъ она на берегъ и кричитъ хриплымъ голосохмъ:
Изашечко, Ивашечко, мой сыночекъ!
Приплынь, приплынь на бережечекъ!
Я тебѣ ѣсть и пить принесла.
Ивашко слышитъ, что это голосъ не его матери, а голосъ вѣдьмы, и говоритъ:
Челнокъ, челнокъ, плыви дальшенько,
То меня вѣдьма зоветъ!
Вѣдьма смекнула, что надобно звать Ивашку тѣмъ же голосомъ, какимъ зоветъ его родная мать; побѣжала къ кузнецу и проситъ его: «кузнецъ, кузнецъ! скуй мнѣ такой тоненькій голосокъ, какъ у Ивашкиной матери, не то съѣмъ тебя!» Кузнецъ сковалъ ей такой голосокъ, какъ у Ивашкиной матери. Вотъ вѣдьма пришла ночью на берегъ и стала напѣвать:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночекъ!
Приплынь, приплынь на бережечекъ!
Я тебѣ ѣсть и пить принесла!
Ивашка приплылъ, она рыбу забрала, его самого схватила и унесла къ себѣ. Пришла домой и заставляетъ свою дочку Аленку: «истопи печь пожарче, да сжарь хорошенько Ивашку, а я пойду соберу гостей, моихъ пріятелей». Аленка истопила печь жарко-жарко и говоритъ Ивашкѣ: «ступай, садись на лопату!» — Я еще малъ и глупъ, отвѣчаетъ Ивашко, ничего не умѣю, ничего не разумѣю; поучи меня, какъ на лопату садиться. «Хорошо, говоритъ Аленка, поучить недолго?» — и только усѣлась на лопату, Ивашко подхватилъ ее да прямо въ печь и закрылъ желѣзною заслонкой, а самъ вышелъ изъ хаты, заперъ двери и влѣзъ на высокій, высокій дубъ.
Вѣдьма приходитъ съ гостями и стучится въ хату; никто не отворяетъ дверей. «Ахъ, проклятая Аленка! вѣрно ушла куда-нибудь играть». Влѣзла вѣдьма въ окно, отворила двери и впустила гостей; всѣ усѣлись за столъ, а вѣдьма открыла заслонку, достала жареную Аленку — и на столъ: ѣли-ѣли, пили-пили, а потомъ вышли на дворъ и стали валяться по травѣ. «Покачуся, повалюся, Ивашкина мясца наѣвшись! кричитъ вѣдьма; покачуся, повалюся, Ивашкина мясца наѣвшись!» а Ивашко переговариваетъ ее съ верху дуба: «покатися, повалися, Аленкина мясца наѣвшись!» — Мнѣ что-то послышалось, говоритъ вѣдьма. — Это листья шумятъ! Опять вѣдьма говоритъ: «покачуся, повалюся, Ивашкина мясца наѣвшись!» а Ивашко свое: «покатися, повалися, Аленкина мясца наѣвшись!» Вѣдьма глянула вверхъ, увидѣла Ивашку и бросилась грызть дубъ, грызла, грызла, два переднихъ зуба выломала и побѣжала въ кузницу. Прибѣжала и говоритъ: «кузнецъ, кузнецъ! скуй мнѣ желѣзные зубы, а не-то съѣмъ тебя!» Кузнецъ сковалъ ей два желѣзные зуба.
Воротилась вѣдьма, принялась грызть дубъ; грызла, грызла и только что перегрызла, какъ Ивашко въ ту же минуту взялъ да и перескочилъ на другой сосѣдній дубъ, а тотъ, что вѣдьма перегрызла, рухнулъ наземь. Увидѣла вѣдьма, что Ивашко сидитъ на другомъ дубѣ, заскрипѣла отъ злости зубами и начала снова грызть дерево; грызла, грызла, — два нижнихъ зуба выломала и побѣжала въ кузницу. Прибѣжала и говоритъ: «кузнецъ, кузнецъ! скуй мнѣ желѣзные зубы, а не-то съѣмъ тебя!» Кузнецъ сковалъ ей еще два желѣзныхъ зуба. Воротилась вѣдьма и опять за ту же работу.
Ивашко не знаетъ, что ему дѣлать, смотритъ, летятъ гуси-лебеди: онъ и проситъ ихъ:
Гуси мои лебедята!
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня къ отцу, къ матери;
У батюшки, у матушки
Пити, ѣсти, хорошо ходити!
— Пускай тебя середніе возьмутъ! — отвѣчаютъ птицы. Ивашко ждетъ; летитъ другое стадо, онъ опять проситъ:
Гуси мои лебедята!
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня къ отцу, къ матери;
У батюшки, у матушки
Пити, ѣсти, хорошо ходити!
— Пускай тебя задніе возьмутъ! — Ивашко опять ждетъ, летитъ третье стадо, онъ проситъ:
Гуси мои лебедята!
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня къ отцу, къ матери;
У батюшки, у матушки
Пити, ѣсти, хорошо ходити!
Гуси-лебеди подхватили его и понесли домой, прилетѣли къ хатѣ и посадили Ивашку на чердакъ.
Рано по утру баба собралась печь блины, печетъ, а сама вспоминаетъ сынка: «гдѣ-то мой Ивашечко? хоть бы во снѣ его увидать!»
А дѣдъ говоритъ: «мнѣ снилось, будто гуси-лебеди принесли нашего Ивашку на своихъ крыльяхъ». Напекла баба блиновъ и говоритъ дѣду: «давай блины дѣлить; это — тебѣ дѣдъ! это — мнѣ; это тебѣ, дѣдъ! это — мнѣ»… — А мнѣ-то что-жъ? отзывается Ивашко. «Это — тебѣ, дѣдъ! это — мнѣ»… — А мнѣ-то что-жъ? «А ну, старикъ! говоритъ баба, посмотри, что тамъ такое?» Дѣдъ полѣзъ на чердакъ и досталъ оттуда Ивашку. Дѣдъ и баба обрадовались, разспросили сынка обо всемъ, обо всемъ и стали вмѣстѣ жить поживать, да добра наживать.
Шелковичный червь.
[править]У меня были старыя тутовыя деревья въ саду. Еще дѣдушка мой посадилъ ихъ. Мнѣ дали осенью золотникъ сѣмянъ шелковичныхъ червей и присовѣтовали выводить червей и дѣлать шелкъ. Сѣмена эти темносѣрыя, и такія маленькія, что въ моемъ золотникѣ я сосчиталъ ихъ 5,835. Они меньше самой маленькой булавочной головки. Они совсѣмъ мертвыя; только когда раздавишь, такъ они щелкнутъ.
Сѣмячки валялись у меня на столѣ, и я было забылъ про нихъ.
По разъ весной я пошелъ въ садъ и замѣтилъ, что почка на тутовникѣ стала распускаться, а на припорѣ солнечномъ ужъ былъ листъ. И вспомнилъ про сѣмена червей и дома сталъ перебирать ихъ и разсыпалъ попросторнѣе. Большая часть сѣмячекъ были уже не темносѣрыя, какъ прежде, а одни были свѣтлосѣрыя, а другіе еще свѣтлыя, съ молочнымъ отливомъ.
На другое утро я рано посмотрѣлъ яички и увидалъ, что изъ однихъ червячки уже вышли, а другія разбухли и налились. Они, видно, почувствовали въ своихъ скорлупкахъ, что кормъ ихъ поспѣлъ.
Червячки были черные, мохнатые и такіе маленькіе, что трудно было ихъ разсмотрѣть. Я поглядѣлъ въ увеличительное стекло на нихъ и увидалъ, что они въ яичкѣ лежатъ свернутые колечкомъ, и какъ выходятъ, такъ выпрямляются. Я пошелъ въ садъ за тутовыми листьями, набралъ пригоршни три, положилъ къ себѣ на столъ и принялся готовить для червей мѣсто такъ, какъ меня учили.
Пока я готовилъ бумагу, червячки почуяли на столѣ свой кормъ и поползли къ нему. Я отодвинулъ и сталъ манить червей на листъ, и они, какъ собаки за кускомъ мяса, ползли за листомъ по сукну стола черезъ карандаши, ножницы и бумагу. Тогда я нарѣзалъ бумаги, протыкалъ ее ножичкомъ, на бумагу наложилъ листья, и совсѣмъ съ листомъ наложилъ бумагу на червяковъ. Червяки пролѣзли въ дырочки, всѣ взобрались на листъ и сейчасъ же принялись за ѣду.
На другихъ червей, когда они вывелись, я также наложилъ бумагу съ листомъ, и всѣ пролѣзли въ дырочки и принялись ѣсть. На каждомъ листѣ бумаги всѣ червяки собирались вмѣстѣ и съ краевъ объѣдали листъ. Потомъ, когда съѣдали все, то ползали по бумагѣ и искали новаго корма. Тогда я накладывалъ на нихъ новые листы дырявой бумаги съ тутовымъ листомъ и они перелѣзали на новый кормъ.
Они лежали у меня на полкѣ, и когда листа не было, они ползали по полкѣ, приползали къ самому краю, но никогда не спадали внизъ, даромъ что они слѣпые. Какъ только червякъ подойдетъ къ обрыву, онъ прежде чѣмъ спускаться, изо рта выпуститъ паутину и на ней приклеится къ краю, спустится, повиситъ, поосмотрится, и, если хочетъ спуститься — спустится, а если хочетъ вернуться назадъ, то втянется назадъ по своей паутинкѣ.
Цѣлыя сутки червяки только и дѣлали, что ѣли. И листу все имъ надо было подавать больше и больше. Когда имъ принесешь свѣжій Листъ и они переберутся на него, то дѣлается шумъ, точно дождь по листьямъ; это они начинаютъ ѣсть свѣжій листъ.
Такъ старшіе черви жили пять дней. Уже они очень выросли и стали ѣсть въ 10 разъ больше противъ прежняго. На пятый день, я зналъ, что имъ надо засыпать, и все ждалъ, когда это будетъ. Къ вечеру на 5-й день точно одинъ старшій червякъ прилипъ къ бумагѣ, и пересталъ ѣсть и шевелиться.
На другіе сутки я долго караулилъ его. Я зналъ, что черви нѣсколько разъ линяютъ, потому что выростаютъ и имъ тѣсно въ прежней шкурѣ, и они надѣваютъ новую.
Мы караулили по перемѣнкамъ съ моимъ товарищемъ. Ввечеру товарищъ закричалъ: «раздѣваться началъ, идите!» Я пришелъ и увидалъ, что точно, — этотъ червякъ прицѣпился старой шкурой къ бумагѣ, прорвалъ около рта дыру, высунулъ голову, тужится-извивается — какъ бы выбраться хочетъ, по старая рубашка не пускаетъ его. Долго я смотрѣлъ на него, какъ онъ бился и не могъ выбраться, и захотѣлъ помочь ему. Я ковырнулъ чуть-чуть ногтемъ, но тотчасъ же увидалъ, что сдѣлалъ глупость. Подъ ногтемъ было что-то жидкое, и червякъ замеръ. Я думалъ, что это кровь, но потомъ я узналъ, что это у червяка подъ кожей есть жидкій сокъ -для того, чтобы по смазкѣ легче сходила его рубашка. Ногтемъ я вѣрно разстроилъ новую рубашку, потому что червякъ хотя и вылѣзъ, но скоро умеръ.
Другихъ уже я не трогалъ, а они всѣ такъ же выбирались изъ своихъ рубашекъ; и только нѣкоторые пропадали, а всѣ почти, хотя и долго мучились, но выползали-таки изъ старой рубашки.
Перелинявши, червяки сильнѣе стали ѣсть и листу пошло еще больше. Черезъ 4 дня они опять заснули и опять стали вылѣзать изъ шкуръ. Листу пошло еще больше, и они были уже ростомъ въ осьмушку вершка. Потомъ черезъ шесть дней опять заснули и вышли опять въ новыхъ шкурахъ изъ старыхъ, и стали уже очень велики и толсты, и мы едва поспѣвали готовить имъ листъ.
На 9-й день старшіе червяки совсѣмъ перестали ѣсть и поползли вверхъ по полкамъ и по столбамъ. Я собралъ ихъ и положилъ имъ свѣжаго листа, но они отворачивали головы отъ листа и ползли прочь. Я вспомнилъ тогда, что червяки, когда готовятся завиваться въ куклы, то перестаютъ совсѣмъ ѣсть и ползутъ вверхъ.
Я оставилъ ихъ и сталъ смотрѣть, что они будутъ дѣлать.
Старшіе влѣзли на потолокъ разошлись врозь, поползали и стали протягивать по одной паутинкѣ въ разныя стороны. Я смотрѣлъ за однимъ. Онъ забрался въ уголъ, протянулъ нитокъ шесть на вершокъ отъ себя во всѣ стороны, повисъ на нихъ, перегнулся подковой вдвое, и сталъ кружить головой и выпускать шелковую паутину, такъ что паутина обматывалась вокругъ него. Къ вечеру онъ уже былъ какъ въ туманѣ въ своей паутинѣ. Чуть видно его было: а на другое утро ужъ его и совсѣмъ не видно было за паутиной; онъ весь обмотался шелкомъ, и все еще моталъ.
Черезъ три дня онъ кончилъ мотать и замеръ.
Потомъ я узналъ, сколько онъ выпускаетъ въ длину паутины за эти три дня. Если размотать всю его паутину, то выйдетъ иногда больше версты, а рѣдко меньше. И если счесть, сколько разъ, надо мотнуть червячку головой въ эти три дня, чтобы выпустить паутину, то выйдетъ, что онъ повернется вокругъ себя въ эти три дня 800.000 разъ Значитъ онъ, не переставая, дѣлаетъ каждую секунду по обороту. за то уже послѣ этой работы, когда мы сняли нѣсколько куколокъ и разломили ихъ, то мы нашли въ куколкахъ червяковъ совсѣмъ высохшихъ, бѣлыхъ, точно восковыхъ.
Я зналъ, что изъ этихъ куколокъ съ бѣлыми, восковыми мертвецами внутри — должны выйти бабочки; но, глядя на нихъ, не могъ этому вѣрить. Однако все-таки я на 20-й день сталъ смотрѣть, что будетъ съ тѣми, какихъ я оставилъ.
На 20-й день я зналъ, что должна быть перемѣна. Ничего не было видно, и я уже думалъ что-нибудь не такъ, какъ вдругъ примѣтилъ, — на одномъ коконѣ кончикъ потемнѣлъ и намокъ. Я подумалъ уже, не испортился-ли, и хотѣлъ выбросить. Но подумалъ: не такъ ли начинается? — и сталъ смотрѣть, что будетъ. И точно, изъ мокраго мѣста что-то тронулось. Я долго не могъ разобрать, что это такое. Но потомъ показалось что-то похожее на головку съ усиками, Усики шевелились. Потомъ я замѣтилъ, что лапка просунулась въ дырку, потомъ другая, — и лапки цѣплялись и выкарабкивались изъ куколки. Все дальше и дальше выдиралось что-то, и я разобралъ — мокрую бабочку. Когда выбрались всѣ шесть лапокъ, задокъ выскочилъ, она вылѣзла и тутъ же сѣла. Когда бабочка обсохла, она стала бѣлая, расправила крылья, полетала, покружилась и сѣла на окно.
Черезъ два дня бабочка на подоконникѣ рядкомъ наклала яицъ и приклеила ихъ. Яички были желтыя. 25 бабочекъ положили яйца. И я набралъ 5,000 яичекъ.
На другой годъ я выкормилъ уже больше червей и больше вымоталъ шелку.
Каплюшка.
[править]Жила была одна женщина, которой ужасно хотѣлось имѣть ребенка. Она отправилась къ старой колдуньѣ и просила ее объ этомъ..
— Ну, это не трудно, сказала колдунья. — Вотъ тебѣ горошенка, посади ее въ горшокъ, и увидишь; что изъ нея выростетъ.
Женщина поблагодарила, и, прійдя домой, посадила горошенку, и у нея выросъ цвѣтокъ въ родѣ тюльпана; но цвѣтокъ еще не распустился.;
— Что за чудный цвѣтокъ, подумала женщина, и поцѣловала, бутонъ, который въ эту самую минуту распустился и въ немъ сидѣла крошечная дѣвочка. Прелестная дѣвочка была менѣе мизинца, и ее назвали Каплюшкой.
Кроваткой ей служила хорошо отдѣланная скорлупка грецкаго орѣха, матрацомъ ей служили лепесточки фіалки, а одѣяломъ розовый листикъ. Въ этой постелькѣ она спала ночью, а днемъ она играла на столѣ, гдѣ женщина поставила ей тарелку, окаймленную вѣнкомъ изъ незабудокъ, корешки которыхъ лежали въ водѣ, а посреди плавалъ лепестокъ тюльпана, на которомъ Каплюшка переплывала съ одного края тарелки на другой, вмѣсто веселъ у нея были два бѣлыхъ конскихъ волосика. Дѣвочка была прелестна, и пѣла такъ мило, что можно было заслушаться.
Однажды, въ то время какъ она спала въ своей скорлупкѣ, въ комнату въ разбитое окно прыгнула лягушка. Противная, голая лягушка прыгнула прямо на столъ, гдѣ подъ розовымъ листкомъ спала Каплюшка.
— Вотъ отличная жена для моего сына, сказала лягушка, и схвативъ скорлупу, упрыгнула съ нею въ садъ.
Въ саду протекалъ ручей, съ болотистыми берегами, гдѣ жила лягушка съ своимъ сыномъ. Сынъ былъ такой же противный, какъ и мать. При видѣ дѣвочки, онъ могъ проговорить только ква! ква!
— Не кричи такъ! сказала ему мать; — ты можешь ее разбудить, и она уйдетъ отъ насъ. Она вѣдь легка какъ пушинка! Мы посадимъ ее на одинъ изъ листиковъ, что плаваютъ въ водѣ. Она будетъ сидѣть на немъ какъ на островѣ. А мы пока приготовимъ вамъ комнату подъ болотомъ.
Лягушка взяла Каплюшку и перенесла ее вмѣстѣ со скорлупкой на листъ, плававшій посреди ручья.
Проснувшись по утру Каплюшка увидала куда попала и горько заплакала, видя, что на берегъ ей ужъ не попасть.
А старая лягушка сидѣла на берегу, и мыла свою комнату, приготовляя ее для снохи. Затѣмъ она поплыла съ своимъ противнымъ сыномъ къ Каплюшкѣ. Они хотѣли взять ея хорошенькую постельку, и поставить ее въ приготовленную комнату. Старая лягушка низко поклонилась и сказала:
— Вотъ это сынъ мой, твой будущій мужъ, и вы отлично заживете въ болотѣ.
— Ква! ква! ква! только и могъ сказать ея сынъ.
Они взяли хорошенькую постельку и уплыли на берегъ, а Каплюшка осталась на листѣ, и горько плакала, такъ какъ не хотѣла выходить замужъ за противнаго сына лягушки. Рыбки, плававшія кругомъ, видѣли лягушку и слышали, что она говорила. Онѣ подняли головки, чтобы посмотрѣть на Каплюшку. Увидавъ, какъ она мила, имъ стало ужасно жаль, что такая прелестная Каплюшка достанется сыну лягушки. Онѣ подплыли къ листу, и подгрызли стебель, на которомъ онъ держался, такъ что листъ поплылъ.
Каплюшка плыла на немъ мимо многихъ городовъ, и птички, сидѣвшія въ кустахъ, при видѣ ее пѣли: «Какая прелестная дѣвочка»! А листъ все плылъ, да плылъ, и выплылъ совсѣмъ въ другую страну.
Маленькая, хорошенькая бабочка постоянно летала кругомъ, и наконецъ сѣла на листокъ. Каплюшка ей очень нравилась, и она радовалась, что она не достанется противной лягушкѣ, которой теперь уже не догнать ее. Солнце освѣщало воду, переливавшуюся золотомъ. Каплюшка сняла свой поясокъ и привязала одинъ кончикъ къ бабочкѣ, а другой къ листочку, и бабочка скоро повезла ее.
Вдругъ пролетѣлъ большой майскій жукъ, и, увидавъ Каплюшку, схватилъ ее своими лапами, и улетѣлъ съ нею на дерево. Листъ поплылъ дальше, и бабочка летѣла передъ нимъ. Сама она вѣдь отвязаться не могла.
Господи! какъ испугалась бѣдная Каплюшка, когда жукъ принесъ ее на дерево. Но горевала она главнымъ образомъ о бабочкѣ, которая не могла сама отвязаться, и должна была умереть съ голоду. Но Майскому жуку, до этого никакого дѣла не было. Онъ сѣлъ съ нею на самый большой листъ дерева, далъ ей поѣсть сладкаго сока, и сказалъ, что она очень мила, хотя вовсе не похожа на майскихъ, жуковъ. Немного погодя, слетѣлись и другіе майскіе жуки, жившіе на этомъ деревѣ, и всѣ явились взглянуть на Каплюшку. Барышни майскія жучихи поводили своими щупальцами и говорили: «Да, вѣдь, у нея всего двѣ ноги, какая она жалкая»! «У нея и щупальцевъ нѣтъ, проговорила одна барышня, какая она тоненькая, фи! Точно человѣкъ. Какая противная! хоромъ закричали жучихи. Каплюшка же была мила, что находилъ и Майскій жукъ, укравшій ее. Но такъ какъ всѣ кругомъ говорили, что она отвратительна, то и онъ, наконецъ, повѣрилъ имъ, и сказалъ ей, что она можетъ убираться куда ей угодно. Онъ снесъ ее съ дерева внизъ, и посадилъ на траву. Она горько плакала о томъ, что ее называютъ безобразной, и что даже майскіе жуки не захотѣли ее держать у себя, а между тѣмъ она такъ мила, какъ только можно себѣ представить.
Бѣдная Каплюшка все лѣто прожила одна въ лѣсу. Она устроила, себѣ постельку изъ травы, и подвѣсила ее подъ большой листъ, чтобы ее не мочилъ дождь. Питалась она сокомъ отъ цвѣтовъ и пила утреннюю росу. Прошло и лѣто и осень и наступила холодная зима. Птички, такъ сладко ей пѣвшія, всѣ улетѣли, цвѣты и трава посохли, большой листъ, подъ которымъ она спала, свернулся, и остался только желтый стебель. Она страшнымъ образомъ зябла, потому что платье ее разорвалось; а сама Каплюшка была такъ мала, что могла промерзнуть насквозь. Пошелъ снѣгъ, и каждая снѣжинка была для нее огромнымъ комомъ. Она завернулась въ сухой листочекъ, но онъ разорвался пополамъ и она опять стала дрожать отъ холода.
Рядомъ съ лѣсомъ, гдѣ она жила, было хлѣбное поле, но рожъ уже давно была сжата, и торчала только сухая солома. Торчавшая солома была для нее настоящимъ лѣсомъ. Дрожа отъ холода, шла она по полю, и подошла она къ дверямъ жилья полевой мышки. Въ норку ея шло маленькое отверстіе, и у мышки было тепло и хорошо. У нея была кладовая съ разными припасами, была отличная кухня и столовая. Бѣдная Каплюшка остановилась у дверей, какъ бѣдная нищенка, и просила хоть кусочекъ зернышка, такъ какъ она два дня уже не ѣла.
— Ахъ, ты, бѣдняжечка, — сказала полевая мышка, добрая и сострадательная старушка: — ну, войди ко мнѣ, погрѣйся, и побѣгай со мной.
Каплюшка очень ей понравилась, и она сказала:
— Если хочешь, то можешь остаться у меня всю зиму, но за это ты должна убирать мои комнаты, и разсказывать мнѣ сказки.
Каплюшка исполнила желаніе старушки и осталась съ нею.
— Скоро къ намъ будетъ гость, — сказала мышка: — сосѣдъ мой каждую недѣлю посѣщаетъ меня. Онъ живетъ гораздо лучше меня. — У него много комнатъ, и одѣтъ въ прекрасную черную бархатную шубу! Если бы ты могла выйти за него замужъ, то это было бы очень хорошо. Но вѣдь онъ слѣпъ. Тебѣ надо будетъ разсказывать самыя лучшія сказки.
Каплюшка и вниманія не обратила на эти слова, что ей было на дѣло до ихъ сосѣда крота?
Кротъ явился въ своей нарядной бархатной шубѣ. Мытъ говорила, что онъ богатый и ученый, и живетъ такъ богато. Можетъ быть онъ и ученъ, но солнышка онъ никогда не видалъ, и цвѣтовъ тоже, и говорилъ о нихъ очень дурно, потому что никогда ихъ не видѣлъ.
Каплюшка должна была пѣть ему, и кротъ влюбился въ ея голосъ, хотя ничего не сказалъ: мужчина онъ былъ благоразумный.
Онъ недавно продѣлалъ длинный ходъ отъ своего помѣщенія къ норкѣ мышки, и старушка съ Каплюшкой получили позволеніе прогуливаться по этому проходу. При этомъ онъ просилъ ихъ не бояться мертвой птицы, лежавшей въ проходѣ. Птица эта была совершенно цѣлая, въ перьяхъ и съ клювомъ, вѣроятно павшая какъ, разъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ рылъ ходъ.
Кротъ взялъ въ мордочку кусокъ гнилаго дерева, свѣтящаго какъ огонь въ потьмахъ, и, идя впереди, освѣщалъ проходъ. Подойдя къ тому мѣсту, гдѣ лежала мертвая птица, кротъ тотчасъ же прорылъ на верхъ отверстіе, чтобы освѣтить ее. На землѣ лежала мертвая ласточка съ плотно сжатыми крылышками, и съ спрятанной подъ крыло головкой. Бѣдная птичка несомнѣнно упала отъ холода. Каплюшкѣ сдѣлалось ее очень жаль, она такъ любила птичекъ; онѣ все лѣто такъ хорошо пѣли ей и щебетали; кротъ же ткнулъ ее своей короткой лапой и сказалъ:
— Ну, больше она свистать не будетъ. Какъ ужасно родиться маленькой птичкой! Слава Богу, что никто изъ моихъ дѣтей птицей не будетъ. Такая птица только и умѣетъ, что щебетать, а потомъ умираетъ съ голоду.
— Какой благоразумный человѣкъ, — сказала мышка. — Птица только и умѣетъ щебетать.
Каплюшка же ничего не говорила, но когда кротъ и мышка отошли, она подошла къ птичкѣ, раздвинула перышки надъ головкой, и поцѣловала ее въ закрытые глазки.
— Можетъ быть она-то и пѣла мнѣ такъ все лѣто, — подумала она. — Сколько удовольствія доставила мнѣ, милая птичка!
Кротъ зарылъ отверстіе, въ которое проникалъ свѣтъ, и проводилъ дамъ домой. Въ эту ночь Каплюшка совсѣмъ не могла спать; она встала съ постели и сплела изъ сѣна большой коверъ. Коверъ этотъ она снесла къ мертвой птичкѣ, покрыла имъ ее, и наложила мелкаго, какъ шерсть, сѣна подъ бока для того, чтобы ее согрѣть.
— Ну, прощай, милая птичка! — сказала она. — Прощай и спасибо тебѣ за твои лѣтнія пѣсни! Тогда было тепло и солнце ярко свѣтило.
Она прислонилась головой къ груди птички и страшно испугалась, потому что въ груди что-то стучало. Стукъ! стукъ! Это билось сердце птички. Птичка была жива и лежала только безъ памяти, а теперь согрѣлась, она пришла въ себя.
Осенью всѣ ласточки улетаютъ въ теплые края, и случается, что запоздалая озябнетъ и упадетъ безъ чувствъ, а снѣгъ закроетъ ее.
Каплюшка вся задрожала отъ страха; вѣдь птица въ сравненіи съ нею была страшно велика. Но она скоро успокоилась, закутала птичку потеплѣе.
На слѣдующую ночь она опять пришла къ птичкѣ и увидала, что она жива, только страшно слаба, и едва открыла глаза, чтобы взглянуть на Каплюшку, стоявшую передъ нею съ гнилушкою въ рукахъ, такъ какъ другаго фонаря у нея не было.
— Спасибо тебѣ, милая дѣвочка! — сказала ей больная птичка. — Я такъ славно согрѣлась! Скоро я соберусь опять съ силами, и улечу въ теплые края.
— Ахъ, — отвѣчала Каплюшка: — теперь такъ холодно, идетъ снѣгъ и морозитъ. Лежи ужъ въ теплѣ, а я буду ходить за тобой.
Она принесла ласточкѣ водицы въ цвѣточной чашечкѣ. И птичка прожила тутъ всю зиму, — Каплюшка кормила ее, и никто не зналъ, что ласточка жива.
Наступила весна, солнышко согрѣло землю, и ласточка простилась съ Каплюшкой, открывшей отверстіе. Солнце такъ ярко свѣтило, и ласточка спросила, не хочетъ-ли дѣвочка, чтобы она ее снесла въ зеленый лѣсъ, но Каплюшка знала, какъ полевая мышка обидится, если она броситъ ее, и отвѣчала:
— Нѣтъ, я не хочу!
— Ну, въ такомъ случаѣ прощай, добрая дѣвочка, — проговорила ласточка и улетѣла. Каплюшка посмотрѣла ей вслѣдъ и слезы выступили у нея на глазахъ. Она такъ полюбила ласточку.
— Чикъ-чири-рикъ! — пропѣла ей птичка и улетѣла въ лѣсъ. Каплюшка была очень огорчена. Ей не позволяли выходить на воздухъ. Хлѣбъ посѣянный на полѣ выросъ высокій и казался высокимъ для крошечной дѣвочки.
— Ну, вотъ ты, Каплюшка, и невѣста! — сказала мышка. — Сосѣдъ посватался за тебя. Какое счастье для бѣдной дѣвушки. Теперь надо шить тебѣ приданное, изъ шерстяной матеріи и полотна. У жены крота ни въ чемъ не должно быть недостатка!
Каплюшка должна была вертѣть прялку, а старуха наняла четырехъ пряхъ, работавшихъ и день и ночь. Каждый вечеръ она ходила въ гости къ кроту и постоянно говорила о томъ, что съ наступленіемъ зимы надо сыграть свадьбу. Но Каплюшка вовсе не радовалась этому, она терпѣть не могла скучнаго крота. Каждое утро съ восходомъ солнца, и каждый вечеръ съ закатомъ его, она выходила за дверь, и когда вѣтромъ раздвигало рожъ, то она могла видѣть голубое небо, и ей страшно хотѣлось увидать еще хоть разикъ ласточку. Но ласточка не показывалась; она вѣроятно улетѣла.
Съ наступленіемъ осени, все приданное Каплюшки было готово.
— Черезъ четыре недѣли мы сыграемъ твою свадьбу, — сказала ей мышка. Но Каплюшка заплакала и отвѣчала, что не хочетъ замужъ и терпѣть не можетъ скучнаго крота.
— Глупости! — крикнула мышка: — нечего упрямиться, а то я тебя укушу! Лучшаго мужа и желать нельзя. У самой царицы нѣтъ такой хорошей бархатной шубы! У него и кухни и кладовые полны. Ты должна Бога благодарить!
Наконецъ наступилъ день свадьбы. Кротъ уже пришелъ за Каплюшкой, чтобы увести ее жить къ себѣ глубоко въ землѣ, куда никогда не проходило ненавистное ему солнцѣ. Бѣдная дѣвочка была страшно огорчена. Ей приходилось проститься съ краснымъ солнышкомъ. 1 попросивъ позволенія у старушки, она вышла за дверь.
— Прощай красное солнышко! — сказала она, и поднявъ руки къ верху прошла нѣсколько шаговъ, и вышла на такое мѣсто, гдѣ рожъ уже была сжата, и торчали только срѣзанныя соломенки. — Прощай! прощай! — сказала она, обхвативъ стебель краснаго цвѣточка. — Если увидишь, поклонись отъ меня моей знакомой ласточкѣ.
— Чикъ-чирикъ! — раздался вдругъ надъ ея головой. Она взглянула на верхъ, и увидала прилетѣвшую ласточку. Замѣтивъ Каплюшку, птичка очень обрадовалась. Дѣвочка разсказала ей, что не желаетъ выходить замужъ за противнаго крота, и жить подъ землею, чтобы никогда не видать солнышка. Разсказывая она горько плакала.
— Теперь наступаетъ холодная зима, — отвѣчала ласточка — я улетаю далеко отсюда въ жаркія страны; хочешь отправиться со мною? Ты можешь сѣсть ко мнѣ на спину, только привяжись хорошенько пояскомъ, и мы улетимъ отъ противнаго крота и его подземелья. Улетимъ въ теплыя страны, гдѣ солнцѣ свѣтитъ гораздо ярче, и гдѣ цвѣтутъ удивительные цвѣты. Летимъ со мной.
— Да, я отправлюсь съ собой, — сказала Каплюшка, и сѣла на спину къ птицѣ, привязавшись къ перышку, и полетѣла съ ласточкой, черезъ горы съ вѣчными снѣгами. Каплюшка дрожала отъ холода, и чтобы не замерзнутъ забилась подъ перышки, и лежала, только высунувъ головку.
Такъ прилетѣли они въ теплыя страны, гдѣ росли чудныя деревья у синяго моря, и тамъ же стоялъ развалившійся древній дворецъ, бѣлыя мраморныя колонны котораго всѣ были обвиты виноградными лозами. На верху было множество ласточкиныхъ гнѣздъ, и въ одномъ изъ нихъ жила та ласточка, которая принесла Каплюшку.
— Вотъ мой домъ! — сказала птичка, — Но тебѣ въ немъ жить не годится; у меня не такое помѣщеніе, которымъ ты осталась бы довольна. Поищи себѣ помѣщеніе въ какомъ нибудь цвѣткѣ, вотъ тамъ внизу. Я сейчасъ тебя туда спущу.
Каплюшка посмотрѣла внизъ, и пришла въ восторгъ.
Внизу лежала упавшая бѣлая мраморная колонна, развалившаяся на три куска, а между обломками росли чудные цвѣты. Ласточка слетѣла внизъ и посадила, Каплюшку на большой листъ. Но какъ она была удивлена! Въ чашечкѣ цвѣтка сидѣлъ мальчикъ бѣленькій, прозрачный, точно хрустальный; на головѣ у него была маленькая золотая корона, а на спинѣ прелестныя крылышки. Ростомъ онъ былъ не больше Каплюшки. Это былъ цвѣтокъ Ангелъ. Въ каждомъ цвѣткѣ было по такому мальчику, или по дѣвочкѣ. Но этотъ мальчикъ былъ царемъ надъ всѣми.
— Ахъ ты Боже мой! — какъ онъ прекрасенъ, — шепнула Каплюшка ласточкѣ. Маленькій царевичъ очень испугался ласточки, которая казалась ему, конечно, громадной. Но увидавъ Каплюшку, онъ страшно обрадовался. Онъ никогда въ жизни не видалъ никого красивѣе. Онъ снялъ съ себя золотую корону и надѣлъ ее на голову Каплюшки, и спросилъ ее, не хочетъ ли она выйти за него замужъ, и сдѣлаться царицей надъ всѣми цвѣтами? Конечно, это было не то, что сынъ лягушки или кротъ въ бархатной шубѣ. Она дала свое согласіе. И изъ всѣхъ цвѣтовъ выходили мальчики и дѣвочки и приносили Каплюшкѣ по подарку. Но лучше всѣхъ подарковъ были бѣлыя крылышки, которыя ей прикрѣпили къ спинкѣ, чтобы она могла перелѣтать съ цвѣтка на цвѣтокъ.
Когда свадьба была сыграна, и прошло нѣкоторое время въ весельи и пѣсняхъ, ласточка снова простилась и вернулась въ тѣ мѣста, откуда она принесла Каплюшку.
Котъ, пѣтухъ и лиса.
[править]Слушайте: жилъ-былъ старикъ, у него были котъ да пѣтухъ. Старикъ ушелъ въ лѣсъ на работу, котъ понесъ ему ѣсть, а пѣтуха оставилъ стеречь домъ. На ту пору пришла лиса.
„Кукуреку пѣтушокъ,
Золотой гребешокъ!
Выгляни въ окошко,
Дамъ тебѣ горошку“.
Такъ пѣла лисица, сидя подъ окномъ. Пѣтухъ выставилъ окошко, высунулъ головку и посмотрѣлъ: кто тутъ поетъ? А лиса хвать его въ когти и понесла въ свою избушку. Пѣтухъ закричалъ: „понесла меня лиса, понесла пѣтуха за темные лѣса, за дремучіе боры, по крутымъ бережкамъ, по высокимъ горамъ. Котъ Котонаевичъ, отыми меня!“ Котъ услыхалъ крикъ и бросился въ погоню, настигъ лису, отбилъ пѣтуха и принесъ его домой. „Смотри-же, Петя, говоритъ ему котъ, не выглядывай въ окошко, не вѣрь лисѣ; она съѣстъ тебя и косточекъ не оставитъ“.
Старикъ опять ушелъ въ лѣсъ на работу, а котъ понесъ ему ѣсть. Старикъ, уходя, заказывалъ пѣтуху беречь домъ и не выглядывать въ окошко. Но лисицѣ больно захотѣлось скушать пѣтушка; пришла она къ избушкѣ и запѣла:
„Кукуреку пѣтушокъ,
Золотой гребешокъ!
Выгляни въ окошко,
Дамъ тебѣ горошку,
Дамъ и зернышковъ“.
Пѣтухъ ходитъ по избѣ, молчитъ, не отзывается. Лиса снова запѣла пѣсенку и бросила въ окно горошку; Пѣтухъ съѣлъ горошекъ и говоритъ: „нѣтъ, лиса, не обманешь! ты хочешь меня съѣсть… и косточекъ не оставишь“. — Полно, Петя! стану ли я ѣсть тебя! мнѣ хотѣлось, чтобы ты у меня погостилъ, моего житья-бытья посмотрѣлъ, на мое добро поглядѣлъ! и она запѣла сладкимъ голосомъ:
Кукуреку пѣтушокъ,
Золотой гребешокъ!
Масляна головка!
Выгляни въ окошко,
Я дала тебѣ горошку,
Дамъ и зернышковъ».
Пѣтухъ выглянулъ въ окошко, а лиса его въ когти. Закричалъ пѣтухъ благимъ матомъ: «понесла меня лиса, понесла пѣтуха, за темные лѣса, за дремучіе боры, по крутымъ бережкамъ, по высокимъ горамъ. Котъ Котонаевичъ, выручай меня!» Котъ услыхалъ крикъ, пустился въ погоню, нагналъ лису и отбилъ пѣтуха: «не говорилъ ли я тебѣ, Петя! не выглядывай въ окошко; съѣстъ тебя лиса и косточекъ не оставитъ. Смотри же, слушай меня! мы завтра далеко пойдемъ».
Вотъ опять старикъ ушелъ на работу, а котъ ему хлѣба понесъ. Лиса подкралась подъ окошко и ту же пѣсенку запѣла; три раза пропѣла, а пѣтухъ все молчитъ. «Что это, говоритъ лиса, нынѣ Петя совсѣмъ онѣмѣлъ!» — Нѣтъ, лиса, не обманешь меня! не выгляну въ окошко. Лиса бросила въ окно горошку да пшенички, и снова запѣла:
«Кукуреку пѣтушокъ,
Золотой гребешокъ,
Масляна головка!
Выгляни въ окошко,
У меня-то хоромы,
Хоромы большія;
Въ каждомъ углу
Пшенички по мѣрочкѣ:
Ѣшь, сытъ, не хочу!»
Потомъ добавила: «да посмотрѣлъ бы ты, Петя, сколько у меня всякихъ диковинокъ! Полно, не вѣрь коту! Если-бъ я хотѣла тебя съѣсть, то давно бы это сдѣлала; а то видишь — я тебя люблю: хочу тебя въ люди показать, да уму-разуму научить, какъ надо на свѣтѣ жить. Да покажись же, Петя! Вотъ я за уголъ уйду!» — и притаилась за стѣною… Пѣтухъ вскочилъ на лавку, высунулъ голову въ окошко, а лиса его въ когти — и была такова! Пѣтухъ закричалъ во все горло; но старикъ и котъ были далеко и не слыхали его крику.
Долго ли, коротко ли — воротился котъ домой, видитъ: пѣтушка нѣту, надо изъ бѣды выручать. Котъ-тотчасъ же нарядился гусляромъ, захватилъ въ лапы дубинку и отправился къ лисициной избушкѣ. Пришелъ и началъ наигрывать на гусляхъ: «стрень-брень, гусельцы золотыя струночки! Дома ли Лисафья, дома ли съ дѣтками: одна дочка Чучелка, другая Подчучелка, третья Подай-чеднокъ, четвертая Подмети-шестокъ, пятая Трубу-закрой, шестая Огня-вздуй, а седьмая Пеки-пироги!» Лиса говоритъ; «поди, Чучелка, посмотри — кто такую хорошую пѣсню поетъ?» Чучелка вышла за ворота, а гусляръ стукъ ее въ лобокъ да въ коробокъ, и снова запѣлъ ту же самую пѣсню. Лиса посылаетъ другую дочку, за другою — третью, за третьей — четвертую, и такъ дальше; какая не выйдетъ за ворота — гусляръ свое дѣло дѣлаетъ: стукъ въ лобокъ да въ коробокъ! Перебилъ всѣхъ лисиныхъ дѣтокъ по-одиночкѣ. Лиса ждетъ ихъ и не дождется; дай (думаетъ) сама посмотрю! вышла за ворота, а котъ размахнулся дубинкою, какъ хватитъ ее по головѣ — изъ нея и духъ вонъ! Пѣтушокъ обрадовался вылетѣлъ въ окно и благодарилъ кота за свое спасеніе; воротились они къ старику, и стали себѣ жить-поживать да добра наживать.
Ящерицы.
[править]Кто скажетъ, что такое ничтожное, и вмѣстѣ съ тѣмъ миловидное созданьеце какъ ящерица, принадлежащая къ разряду пресмыкающихся, и живущая по всему земному шару (за исключеніемъ самыхъ холодныхъ странъ) тоже можетъ думать и разсуждать по своему? А между тѣмъ это такъ на самомъ дѣлѣ.
Глядя на то какъ она иногда пробирается, ловко, легко, проворно, среди густой травы, каменьевъ или просто по стѣнамъ — человѣку, мало знакомому съ ея жизнью, въ голову не можетъ придти, что она шмыгаетъ не такъ, не спроста, не потому что ей надоѣло сидѣть на одномъ мѣстѣ — а идетъ съ извѣстною цѣлью, т. е. съ тѣмъ чтобы раздобыть себѣ что нибудь на обѣдъ да на ужинъ, при чемъ нѣкоторыя изъ нихъ даже въ подобномъ случаѣ пускаются на хитрости, и чтобы, напримѣръ, привлечь кузнечиковъ, которые служатъ имъ пищею вдругъ ни съ того ни съ сего принимаются чирикать; на подобныя хитрости пускаются исключительно такъ называемыя ящерицы «Стрекочущія гекко». Бѣдняжка кузнечикъ, по глупости летитъ на такое чириканье, надѣясь встрѣтить своего сотоварища, и вмѣсто того, въ одну минуту дѣлается жертвою ужаснаго непріятеля.
Различныхъ породъ ящерицъ очень много, между ними есть и довольно большія, но въ общемъ, какъ по характеру, такъ равно и по наружному виду, онѣ между собою все-таки схожи; нѣкоторыя изъ нихъ питаются растительною пищею, и готовы скорѣе умереть съ голода, чѣмъ ѣсть мясо — нѣкоторыя же, напротивъ, съ жадностію бросаются на каждое живое существо, конечно, меньшее и болѣе слабое чѣмъ сами, душатъ его и съ наслажденіемъ поѣдаютъ прямо какъ есть въ сыромъ видѣ. Жилища свои ящерицы устраиваютъ въ укромныхъ мѣстечкахъ, чтобы въ случаѣ опасности можно было сейчасъ же туда спрятаться; онѣ какъ будто сознаютъ свою. безпомощность, и то что ихъ обидѣть всякій можетъ, начиная съ точна такихъ же большихъ ящерицъ какъ сами, и кончая человѣкомъ, которому, говоря откровенно, право даже совѣстно уничтожать существо, не только никогда не дѣлающее ему вреда, а напротивъ приносящее пользу, и въ свою очередь уничтожающее различныхъ непріятныхъ насѣкомыхъ, тогда когда ему удается пробраться въ комнаты или случайно или будучи пойманнымъ и прирученнымъ, въ послѣднемъ случаѣ ящерицы иногда бываютъ очень забавны, и поражаютъ своею смышленностію.
Нѣкто г. Тенистъ разсказываетъ по этому поводу весьма интересную исторійку: «одна изъ маленькихъ ящерицъ, — говоритъ онъ вздумала поселиться въ моемъ домѣ, избравъ своимъ любимымъ мѣстопребываніемъ комнату, гдѣ я обыкновенно проводилъ время со своей семьею, и безцеремонно устроившись за висѣвшею на стѣпѣ картиною. Какъ только зажигали свѣчи, и мы садились пить чай или обѣдать, ящерка оттуда выползала, чтобы получить кусочекъ сухаря или булки, къ чему ее пріучили дѣти.
Если случалось, что дѣти ее не замѣчали, или были заняты, то она начинала напоминать о себѣ громкимъ чириканьемъ; при этомъ слѣдуетъ замѣтить, что наша ящерица, вѣроятно, принадлежала къ разряду тѣхъ, которыя имѣютъ голосъ, такъ какъ большинство изъ нихъ этого лишены, и ограничиваются только фырканьемъ, лишеньемъ, да пыхтеньемъ, и то только тогда, когда ихъ чѣмъ нибудь разсердятъ.
Получивъ подачку, наша ящерка снова пряталась за картину; такимъ образомъ повторялось изо дня въ день, до тѣхъ поръ, пока съ наступленіемъ лѣта моя семья уѣхала въ деревню, и я воспользовавшись этимъ, приказалъ отдѣлать комнаты.
Стѣны были обиты новыми обоями, потолки выбѣлены, картина, за которой жила ящерка, конечно, снята и убрана; про бѣдную ящерку всѣ какъ то позабыли, тѣмъ болѣе, что когда снимали картину, то ее тамъ даже и не оказалось. Вернувшись изъ деревни, мы наконецъ вспомнили про нашего маленькаго квартиранта, и на общемъ совѣтѣ порѣшили, что онъ навѣрное куда нибудь переселился.
Дѣтки стали толковать о немъ, плакать, и очень сожалѣли, что но увезли съ собою, но каковы были восторгъ и удивленіе, когда, нѣсколько дней спустя послѣ нашего возвращенія, маленькая ящерка, въ назначенный часъ обѣда, снова выползла изъ-за той же самой картины, и какъ ни въ чемъ не бывало явилась за подачкой, гдѣ она находилась во время нашего отъѣзда, и во время отдѣлки квартиры, какимъ образомъ пробралась снова на прежнее мѣсто — никто не знаетъ, но суть дѣла въ томъ, что она вернулась. Все это явно доказываетъ, что ящерицы умны, смышлены, наблюдательны и, что онѣ умѣютъ пользоваться своею наблюдательностію.
На прилагаемомъ рисункѣ изображена такъ называемая „Зеленая ящерица“ по своей величинѣ и но красотѣ, она занимаетъ видное мѣсто среди другихъ себѣ подобныхъ ящерицъ; длина ея достигаетъ до полъ-аршина, изъ которыхъ на голову и туловище приходится болѣе половины, а все остальное заключается въ хвостѣ; тѣльце ея какъ бы окрашено въ блестящій зеленый цвѣтъ съ различными оттѣнками, начиная съ темнаго и кончая самымъ свѣтлымъ.
Летучій драконъ.
[править]Пріютившись на верхушкѣ высокаго дерева, спокойно сидитъ „летучій драконъ“, говоря иначе, та же самая ящерица, отличающаяся отъ другихъ ящерицъ тѣмъ, что подъ обѣими ея ребрами есть двѣ полукруглыхъ перепонки, которыя въ случаѣ надобности она распускаетъ на подобіе крыльевъ. Сидитъ драконъ неподвижно, только глазами поводитъ во всѣ стороны, высматривая себѣ добычу — сидѣть такъ, ихъ общая привычка… По вотъ, гдѣ то по близости раздался шорохъ, глаза дракона забѣгали еще быстрѣе… онъ видитъ, что мимо пролетѣло какое то крошечное насѣкомое; въ одинъ мигъ распускаетъ свою перепонку, съ помощью ее дѣлаетъ въ воздухѣ большой прыжекъ, схватываетъ добычу, и съ прежнимъ спокойствіемъ снова возвращается на прежнее мѣсто.
Онъ очень любитъ грѣться на солнышкѣ, и если уже ему удалось разъ найти себѣ такую вѣтку, гдѣ солнцѣ его припекаетъ, то драконъ разстается съ нею не охотно; черезъ нѣсколько времени, однако, онъ видитъ на сосѣднемъ деревѣ новую добычу, всматривается долго, пристально, не знаетъ самъ, на что рѣшиться, жаль отъ солнышка уйти, жаль и добычу упустить… послѣднее, однако, беретъ верхъ надъ первымъ, драконъ прыгаетъ впередъ; но такъ какъ всѣ животныя имѣющія у себя полукруглыя, распускающіяся перепонки, могутъ двигаться только сверху внизъ и съ большимъ трудомъ поднимаются къ верху, то заманчивая добыча отъ него случайно выскользаетъ, и онъ не только остается не причемъ, но точно такъ же случайно самъ дѣлается добычею проходившаго въ это время человѣка, который съ большимъ любопытствомъ разглядываетъ его красивую фигурку, съ длиннымъ, тонкимъ хвостомъ, его голову металлически-бураго цвѣта, украшенную чернымъ пятномъ между глазами, и красноватую спину съ точно такимъ же металлическимъ отливомъ.
Къ сожалѣнію, говорятъ, что держать драконовъ долго въ неволѣ нельзя, потому что они не живучи.
Ужъ.
[править]Ужъ — это тотъ же самый змѣй, только въ маленькомъ видѣ; если его взять въ комнату, кормить приручить, то онъ постепенно привыкаетъ къ своему хозяину, не боится его, и никому не дѣлаетъ вреда, — оставаясь же на свободѣ, онъ по своей змѣиной натурѣ, не прочь попытаться ужалить каждаго, кто подвернется кстати, хотя по счастію жало его не ядовито какъ у большинства другихъ змѣй. На пищу ужъ не разборчивъ, онъ питается всѣмъ чѣмъ попало; болѣе крупная порода преслѣдуетъ различныхъ, себѣ подобныхъ, пресмыкающихся, болѣе мелкая же довольствуется червяками, насѣкомыми и ихъ личинками. Говорятъ, одинъ любитель натуралистъ, задумалъ наловить нѣсколько различныхъ породъ ужей, и помѣстить ихъ всѣхъ въ одну клѣтку, причемъ бросалъ имъ туда пищу, согласно ихъ общаго вкуса; кутерьма и волненіе, поднимались страшныя; но странное дѣло — каждая порода ужей всегда намечала себѣ одну и ту же добычу, преслѣдовала ее, и не трогала того, что было предназначено другимъ.
Любимое лакомство ужа составляютъ яйца, по этому онъ очень охотно заползаетъ на фермы, гдѣ держатъ куръ, и не только глотаетъ тамъ яйца, но иногда даже, не обращая вниманія на удары клювомъ насѣдки, спокойно ползетъ подъ нее, или сгоняетъ ее съ мѣста, или же, давъ время успокоиться, безъ церемоніи, лежа подъ нею, проглатываетъ одно яйцо за другимъ.
Утоливъ голодъ, онъ съ видимымъ удовольствіемъ остается лежать тамъ же, если только насѣдка не выйдетъ изъ терпѣнія, и не прогонитъ его прочь.
Вообще, какъ видно, нашъ маленькій ужъ очень любитъ послѣобѣденный отдыхъ, любитъ на столько, что при этомъ даже не дорожитъ собственною жизнью; нѣкто Матыосъ увѣряетъ, будто онъ видѣлъ собственными глазами, какъ горный ужъ, однажды, забрелъ въ кухню, и не заботясь о томъ, что тамъ находилась прислуга, смѣло принялся глотать лежавшіе на полу яйца, а затѣмъ спокойно растянулся въ углу, и не дѣлалъ никакихъ попытокъ, когда прислуга подошла къ нему ближе.
Къ разряду ужей принадлежитъ также небольшая, изящная, подвижная змѣйка, подъ названіемъ мѣдянки, цвѣтъ кожи ея обыкновенно бурый, съ темными пятнышками; нѣкоторые утверждаютъ будто она смирна и добродушна, нѣкоторые же напротивъ говорятъ, что она бѣшено кусаетъ вокругъ себя все, не только сейчасъ послѣ поимки, но даже въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль и мѣсяцевъ.
Во всякомъ случаѣ какъ первая, такъ и вторая порода змѣй, по своему нраву и наружному виду ничто, въ сравненіи съ тѣми ужасными исполинскими, ядовитыми змѣями, которыя встрѣчаются въ жаркихъ странахъ; многія изъ нихъ достигаютъ иногда 120 футовъ длины; среди индусовъ еще и въ настоящее время о такихъ громадныхъ змѣяхъ ходитъ много интересныхъ разсказовъ, напоминающихъ собою сказки древнихъ; объ одной изъ нихъ, прозванной змѣею идола сложилось, напримѣръ, такое сказаніе. Когда, однажды, войска короля племени вайда стояло въ боевомъ порядкѣ, то изъ непріятельскаго лагеря вдругъ выползла громадная змѣя, и такъ довѣрчиво, такъ кротко приблизилась къ воинамъ, что каждый изъ нихъ могъ ласкать ее совершенно свободно. Пораженные необычайнымъ явленіемъ негры пали на колѣни, и по предложенію главнаго жреца, начали молиться этому живому божеству, а затѣмъ храбро бросились на враговъ, которые сейчасъ же пустились въ бѣгство. Негры остались въ полномъ убѣжденіи, что всѣмъ этимъ они обязаны змѣѣ, и порѣшили, въ знакъ признательности, построить ей храмъ и собрать сокровища, а затѣмъ возвели въ санъ покровительницы войны, земледѣлія и торговли; къ храму были приставлены жрецы и жрицы, каждый годъ они отыскивали среди мѣстныхъ жителей какую-нибудь прекрасную дѣвушку и посвящали ее змѣѣ.
Первое время вѣрующія являлись добровольно, но потомъ ихъ. пришлось уже принуждать силою. Жрецы брали въ руки дубины и, если которая дѣвушка начинала сопротивляться, то грозили приколотить ее.
Приведя дѣвушку въ храмъ молитвы они учили ее пѣть гимны и исполнять священные танцы, потомъ ей обрѣзали волосы, выжигали на кожѣ различные священные знаки и съ музыкой отводили въ подземельѣ, чтобы тамъ вызвать должное поклоненіе Змѣѣ Идола. О томъ, въ чемъ состояло это поклоненіе, дѣвушкамъ было приказано строго на строго молчать, и если которая изъ нихъ позволила бы себѣ проболтаться, то жрецы, согласно закона, немедленно ее убивали.
Тюлень.
[править]Тюлени очень любятъ воду; они живутъ въ ней иногда по цѣлымъ недѣлямъ, но тѣмъ не менѣе, охотно отправляются и на сушу, чтобы отдохнуть тамъ, поспать и погрѣться на солнышкѣ; гдѣ тюлень всегда съ видимымъ наслажденіемъ вытянетъ свое неуклюжее тѣло, а отъ времени до времени поворачиваетъ къ солнцу то спину, то животъ, то правый, то лѣвый бокъ; когда же наконецъ ему захочется встать съ мѣста, то онъ поднимается сперва на переднихъ конечностяхъ, затѣмъ бросается впередъ всѣмъ туловищемъ, приляжетъ на грудь, сгорбитъ спину и упираясь задней частью туловища въ землю, дѣлаетъ прыжекъ.
Во время зимы, которая въ сѣверныхъ странахъ постоянно затягиваетъ льдомъ большое пространство моря, каждый тюлень, взобравшись на льдину, чтобы доставать изъ находящагося подъ нимъ слоя воды, свою добычу, продѣлываетъ во льду одно, или нѣсколько отверстій съ помощью собственнаго носа, а для того, чтобы эти отверстія не пропадали, каждый день по нимъ лазаетъ; охота на тюленей чрезвычайно интересна, она производится различнымъ образомъ, вотъ одинъ изъ нихъ, разсказанный Шиллингомъ, которому захотѣлось однажды предоставить сисему пріятелю случай ближе наблюдать этихъ животныхъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, поохотиться на нихъ. Велѣвъ укрѣпить на рифѣ бочку, онъ поставилъ ее такъ, чтобы человѣкъ могъ тамъ расположиться совершенно свободно. Плавающіе близь берега тюлени, первое время съ недовѣріемъ поглядывали на выставленную бочку, но затѣмъ менѣе чѣмъ по прошествіи недѣли уже перестали трусить, и по прежнему посѣщали рифъ.
Тогда Шиллингъ и его пріятель, снабженные съѣстными припасами на восемь дней, переплыли на необитаемый берегъ, построили тамъ шалашъ, и оттуда отправились на рифъ. Одинъ изъ нихъ, по» очереди, постоянно сидѣлъ въ бочкѣ, въ то время какъ другой оставался на берегу, имѣя небольшую лодку, положеніе того, которому приходилось сидѣть въ бочкѣ, было не завидное, онъ чувствовалъ, себя совершенно покинутымъ и не безъ страха прислушивался къ. прибою морскихъ волнъ, но вотъ, наконецъ, онъ увидалъ слѣдующее: тюлени одинъ за другимъ стали высовывать головы изъ подъ воды, число ихъ увеличивалось съ минуты на минуту, и всѣ они направлялись къ рифу.
Товарищъ Шиллинга, находившійся въ это время въ бочкѣ, боялся, что увидя его голову, тюлени испугаются, и всѣ старанія охотниковъ привлечь ихъ, пропадутъ даромъ, но тюлени, нисколько не смутившись, поднялись изъ воды по каменной скалѣ, и съ вытянутыми шеями, съ любопытствомъ разглядывали рифъ и находящуюся на немъ бочку. Взбираясь на берегъ, тюлени толкали и кусали другъ друга, большіе обижали маленькихъ, каждый стремился скорѣе выйти изъ воды и занять мѣсто по удобнѣе.
Положеніе охотника въ бочкѣ, становилось довольно затруднительно; онъ не смѣлъ пошевелиться, чтобы не выдать себя своимъ необыкновеннымъ сосѣдямъ, и долго не рѣшался въ нихъ цѣлиться, затѣмъ наконецъ направилъ дуло своего ружья въ одно изъ неуклюжихъ животныхъ, спустилъ курокъ и попалъ такъ мѣтко въ самаго большого тюленя, что послѣдній сейчасъ же повалился замертво.
Тюлени въ первую минуту должно быть не сообразили, что имъ угрожаетъ опасность, и спокойно оставались сидѣть, какъ сидѣли, до тѣхъ поръ, пока охотникъ сдѣлалъ второй выстрѣлъ, послѣ котораго они, какъ бы очнувшись, въ одну минуту поскакали обратно въ воду. Шиллингъ между тѣмъ немедленно прыгнулъ въ лодку и направился къ своему товарищу, чтобы забрать, сначала его, а потомъ ихъ общую добычу.
Одинъ изъ убитыхъ тюленей оказался, довольно большимъ; другой былъ по меньше; въ общемъ они обыкновенно имѣютъ въ длину отъ двухъ аршинъ; цвѣтъ ихъ шерсти изжелта-сѣрый съ неправильными темно-коричневыми, почти даже можно сказать черными пятнами. Морда тюленя короткая, глаза большіе съ умнымъ- выраженіемъ, ухо обозначается маленькимъ треугольнымъ возвышеніемъ, а толстая, очень подвижная губа усажена волосатыми, щетинистыми усами.
Носорогъ.
[править]Про носорога, — этого неуклюжаго, неловкаго, довольно значительной величины животнаго — можно сказать, что онъ, кромѣ человѣка, никого и ничего не боится; онъ знаетъ, что его толстую кожу, постоянно покрытую глубокими бороздами и складками, ни львы, ни тигры, ни прочія тому подобныя хищныя животныя — повредить и расцарапать не могутъ.
Въ старыя времена про носорога ходило много басенъ и разсказовъ о томъ, съ какими животными онъ живетъ въ дружбѣ, съ какими нѣтъ; говорятъ, напримѣръ, что со слонами онъ не ладилъ, постоянно ихъ преслѣдовалъ и всегда оставался побѣдителемъ, а съ птицею подъ названіемъ «волоклюемъ» велъ замѣчательную дружбу; птица эта иногда по цѣлымъ днямъ находилась при немъ неотлучно, предупреждала о малѣйшей опасности, а сама питалась покрывающими его паразитами, для чего обыкновенно летала около, или же садилась ему на спину; правда это или нѣтъ, навѣрное сказать трудно, точно такъ же какъ невозможно поручиться за достовѣрность разсказа о томъ, будто при приближеніи человѣка, птица-хранитель, всегда принималась клевать своего товарища прямо въ ухо (мѣсто на которомъ кожа очень тонкая). Если носорогъ спалъ, то онъ сейчасъ же послѣ этого, конечно, пробуждался, вскакивалъ и принималъ мѣры предосторожности.
Замѣчательно, что носорогъ очень часто боится нѣкоторыхъ маленькихъ животныхъ гораздо больше, чѣмъ большихъ хищниковъ и видитъ въ слѣпняхъ и комарахъ самыхъ злѣйшихъ враговъ, противъ которыхъ, самъ совершенно безсиленъ, но, какъ уже сказано выше, самый опасный врагъ для носорога — все-таки человѣкъ; всѣ племена и народы, живущіе въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ онъ водится жестоко преслѣдуютъ его, и не будучи въ состояніи пробить его кожу пулями, пускаютъ въ ходъ ножъ, копье или же мѣтко направленную стрѣлу.
Охота за носорогами, вообще очень опасна; туземные охотники стараются обойти это неуклюжее животное за вѣтромъ, вовремя сна и тогда бросаютъ въ него метательное копье, или стрѣляютъ почти въ упоръ, чтобы придать пулѣ больше силы, иногда же прибѣгаютъ къ слѣдующему средству: какой-нибудь смѣльчакъ, сидя на лошади старается обратить на себя вниманіе этого животнаго въ то время, какъ другой охотникъ норовитъ всадить ему длинное, острое и широкое копье, иногда дѣло удается, иногда — нѣтъ; въ послѣднемъ случаѣ охотнику приходится плохо.
Ловля носорога еще труднѣе охоты. Госкалъ разсказываетъ намъ, что яванскаго носорога, напримѣръ, рогъ котораго сбывается китайцами за очень дорогую цѣну — ловятъ такъ: на пути, гдѣ онъ проходитъ, роютъ узкія ямы, на днѣ ямъ вбиваютъ острыя колья, и за тѣмъ все это прикрываютъ вѣтками.
Не подозрѣвая о ловушкѣ, тяжелое животное, конечно, попадаетъ въ ямы, и если при этомъ острый колъ даже не повредитъ его кожѣ, то выбраться изъ ямы, при его неуклюжести и неповоротливости, ему во всякомъ случаѣ очень трудно.
Взрослыхъ носороговъ большею частью убиваютъ, такъ какъ живыми ихъ невозможно вытащить изъ ямы, молодыхъ же стараются взять въ плѣнъ — для продажи.
Почти всѣ части убитаго носорога идутъ въ дѣло; изъ его кожи, мѣстные жители обыкновенно выдѣлываютъ щиты, панцыри, блюда и прочую домашнюю утварь; мясо употребляютъ въ пищу, сало и мозгъ на мази, а рогъ на выдѣлку различныхъ дорогихъ предметовъ.
Гиппопотамъ.
[править]Если мы назвали носорога животнымъ неуклюжимъ, то гиппопотама должны назвать еще неуклюжѣе, посмотрите на его безобразную, четырехъугольную голову, на его маленькіе уши и глаза, на его короткую шею — уродъ, да и только! Повстрѣчаться съ нимъ глазъ на глазъ должно быть не совсѣмъ пріятно.
Живетъ онъ по большей части въ водѣ, и вылѣзаетъ изъ нее рѣдко; подъ водою же отыскиваетъ себѣ пищу, но если пищи тамъ находитъ недостаточно, то выбирается на берегъ приблизительно" часъ спустя послѣ заката солнца, и отправившись на пашни, въ одну ночь иногда уничтожаетъ цѣлыя поля, причемъ повстрѣчавшись съ человѣкомъ, спуску послѣднему тоже не даетъ, хотя жители многихъ мѣстностей говорятъ, что боятся его только тогда, когда онъ не на суши.
Оставаясь въ водѣ, гиппопотамъ на крупные суда нападаетъ рѣдко, но за то маленькимъ наноситъ очень много вреда, иногда съ умысломъ, иногда случайно.
Однажды, лейтенантъ Видаль пустился въ плаваніе на небольшомъ челнокѣ, и только что успѣлъ отъѣхать отъ берега, какъ почувствовалъ сильные удары снизу, послѣ чего задняя часть лодки почти высунулась изъ воды, а рулеваго выкинуло за бортъ; въ первую минуту лейтенантъ не зналъ чему приписать такое странное явленіе, но за тѣмъ по прошествіи самаго непродолжительнаго времени, увидѣлъ какъ изъ воды показался громадный бегемотъ (или гиппопотамъ), который съ грозно разинутой пастью въ одно мгновеніе бросился на лодку, ухватился за нее своими страшными клыками и, вырвавъ сразу семъ досокъ, сначала удалился, а потомъ снова появился съ тѣмъ, чтобы повторить нападеніе, но лейтенанту удалось спугнуть его мѣткимъ выстрѣломъ въ морду, лодка же, которая конечно быстро наполнилась водою, по счастью оказалась на столько близко отъ берега, что могла причалить къ нему, раньше чѣмъ пойти ко дну.
Со злымъ ли намѣреніемъ продѣлалъ всю эту штуку гиппопотамъ, или движеніе его просто было вызвано тѣмъ, что лодка коснулась его спины, когда онъ спокойно находился подъ водою — неизвѣстно, такъ какъ даже опытные, мѣстные охотники на гиппопотамовъ, часто не могутъ отличать, сердятся они или играютъ, въ томъ и другомъ случаѣ, они одинаково принимаются ревѣть, пыхтѣть и плескаться водою.
Китъ.
[править]Китъ — это животное, живущее исключительно въ водѣ; тѣло его массивно и неуклюже, безъ всякаго раздѣленія на части; встрѣчаются киты во всѣхъ моряхъ, но постояннаго мѣстопребыванія но имѣютъ, а странствуютъ точно перелетныя птицы, при чемъ всегда возвращаются на тѣ же самыя мѣста, и плывутъ одной и той же дорогой.
Какъ вообще всѣ странствующія животныя, киты любятъ жить стадами, двигаются они съ большою легкостью, плаваютъ мастерски, и не смотря на страшную тяжесть своею тѣла, выскакивая изъ воды, иногда дѣлаютъ надъ поверхностью ея высокіе прыжки. Кита считаютъ самымъ большимъ животнымъ; взрослый китъ достигаетъ отъ 35 до 75 футовъ длины; у кита зубовъ нѣтъ, вмѣсто зубовъ у него во рту роговыя пластинки (китовый усъ); ловля китовъ довольно интересна; для нея нарочно снаряжаютъ цѣлые корабли, которые, придя въ то мѣсто, гдѣ предполагается присутствіе китовъ, иногда довольно долго ихъ высматриваютъ, у
Какъ только дежурный матросъ сообщитъ о томъ, что на поверхности моря показалось это страшное, чудовищное животное, такъ на кораблѣ сей-часъ же поднимается тревога и суматоха; по приказанію капитана на воду спускаются четыре лодки, которыя обыкновенно всегда находятся на китоловномъ суднѣ; въ каждую изъ нихъ садятся нѣсколько человѣкъ матросовъ, и кладется заранѣе приготовленное оружіе, и толстая, длинная веревка, на концѣ которой есть петля, унизанная остроконечными гвоздями; (она называется «острогой» и устроена такимъ образомъ, что если ее закинутъ на шею кита, то добыча можетъ считаться вѣрною.
Человѣкъ, который ее закидываетъ, носитъ названіе «гарпунщикъ»; онъ долженъ сдѣлать это ловко и съ большимъ разсчетомъ; но большею частію, впрочемъ, закидывать ее не приходится, такъ какъ лодка обыкновенно подплываетъ къ киту на столько близко, что гарпунъ не бросаютъ, а просто втыкаютъ въ его тѣло. Подобное нападеніе, конечно, самое вѣрное, но для человѣка оно очень опасно.
Воткнувъ такимъ образомъ остроги въ тѣло животнаго, матросы немедленно поворачиваютъ лодку — это самая страшная для нихъ минута, потому что раненый китъ легко можетъ случайно или нарочно опрокинуть лодку, своимъ страшнымъ плескомъ. Матросы должны стараться очень быстро гнать лодку назадъ, а гарпунщикъ съ помощью товарища разматывать веревку еще быстрѣе, наблюдая при этомъ, чтобы она не запуталась. Само собой разумѣется, что нельзя и думать притянуть на этой веревки ныряющаго кита, такъ какъ въ подобномъ случаѣ онъ и лодку бы опрокинулъ и людей потопилъ, веревку напротивъ слѣдуетъ пускать какъ можно свободнѣе, пускать до тѣхъ поръ, пока китъ, наконецъ, притомившись продолжительнымъ ныряньемъ, опустится на глубину отъ 100—200 саженей, и ляжетъ неподвижно.
Замѣтивъ, что веревка уже перестала натягиваться, матросы общими силами тянутъ ее къ верху чтобы заставить кита подняться на поверхность, но если капризному животному это не нравится, то всѣ старанія вытащить его остаются напрасными, и онъ на зло людямъ опускается еще глубже; такая борьба продолжается иногда около получаса, но затѣмъ въ концѣ концовъ, китъ за недостаткомъ воздуха самъ поднимается на верхъ. Тогда вторая лодка, пущенная съ китоловнаго судна, немедленно подплываетъ къ первой, и сидящій на ней гарпунщикъ въ свою очередь, угощаетъ несчастнаго кита новой острогой; животное, раненое вторично, — или дѣлаетъ попытку напасть на своихъ преслѣдователей, причемъ, конечно, уже будучи изнурено, рѣдко въ этомъ успѣваетъ; или же быстро отъ нихъ уходитъ; начинается бѣшеная гоньба; пыхтя и фыркая, китъ несется по волнамъ все впередъ и впередъ; волны разступаются передъ нимъ съ пѣной, и чѣмъ сильнѣе ударяетъ животное своимъ корпусомъ по водѣ, тѣмъ выше летятъ ихъ брызги; но вотъ наконецъ усталый китъ останавливается и въ безпомощной ярости начинаетъ валяться по волнамъ махая страшнымъ хвостомъ во всѣ стороны. Лодки между тѣмъ осторожно приближаются къ нему на сколько возможно; одна часть матросовъ, схватившись за ружья, дѣлаетъ дружный залпъ, а другая вонзаетъ копье за копьемъ въ его грубую кожу; при подобныхъ схваткахъ дѣло почти никогда не обходится безъ человѣческихъ жертвъ, но въ общемъ побѣда все таки остается за человѣкомъ.
Если корабль не можетъ скоро подойти къ убитому киту, то лодки тянутъ трупъ его на буксирѣ, и дотащивъ до мѣста, привязываютъ къ кривому борту корабля такъ, что бы китъ лежалъ на боку, считая подобное положеніе болѣе удобнымъ.
Затѣмъ приступаютъ къ работѣ надъ добываніемъ сала, работа эта не легкая, и подвигается медленно. Рабочіе отрываютъ по немногу отъ мяса кита полости сала; это происходитъ вродѣ того, какъ очищаютъ яблоко отъ кожуры, или отвертываютъ первый листъ у сигары, причемъ все тѣло кита отъ времени до времени медленно переворачиваютъ; въ самомъ же началѣ работы, одинъ изъ матросовъ спускается на веревкахъ на тѣло кита и ударомъ топора отдѣляетъ у беззубыхъ китовъ верхнюю челюсть, а у кашалота нижнюю, изъ которой затѣмъ выламываютъ зубы и выдѣлываютъ ихъ на манеръ слоновой кости. У кашалота разрубаютъ голову на двѣ части для того чтобы выпустить оттуда спермацетъ; обработка кита продолжается иногда очень долго, конечно, смотря по его величинѣ и по погодѣ, затѣмъ когда всѣ цѣнныя части вырѣзаны, то цѣпь развязывается, и скелетъ съ мясомъ пускается на произволъ судьбы.
Раки.
[править]Сердитые пустынники, живущіе подъ камнями въ ручьѣ и выходящіе рѣдко изъ-подъ нихъ прогуляться и поискать себѣ пищу — таковы раки. Случается иногда въ сильную жару войти въ воду прозрачнаго, быстраго ручья и сильно крикнуть отъ неожиданной боли: это — видите-ли, потревоженный ракъ схватилъ васъ за ногу. Не ищите его: онъ уже быстро удаляется, пятясь задомъ и скрывается въ свое темное, одинокое жилище подъ камнями. Разсказывать вамъ, какъ онъ устроенъ, вѣроятно лишнее: не разъ за обѣдомъ разсматривали вы его туловище, покрытое красною бронею, его длинный, изъ шести продолговатыхъ чашечекъ хвостъ, съ гребешкомъ на концѣ. Не пропустили вы также и его забавныхъ глазъ, торчащихъ на стебелькахъ и страшныхъ клещей, которыми онъ такъ охотно хватаетъ за руку, если тронуть его живого. На что ему ножки, сидящія на хвостѣ, когда, уходя въ испугѣ, онъ быстро поджимаетъ и выпрямляетъ хвостъ и двигается только имъ однимъ. Дышетъ рѣчной ракъ пучками трубочекъ, которыя кажутся намъ волосками: онѣ выставляются у основанія пяти ножекъ туловища, но не хвоста. Цвѣтъ рака обыкновенно коричневато-зеленоватый, иногда съ красноватосинимъ оттѣнкомъ. Говорятъ, однако, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Швейцаріи водятся раки совершенно красные, а около Орлеана, во Франціи, почти синіе.
Когда придетъ время являться на свѣтъ молодымъ ракамъ, а это бываетъ въ декабрѣ и январѣ, самка поджимаетъ свой хвостъ и выпускаетъ молочную жидкость. Она накопляется у маленькихъ хвостовыхъ ножекъ рака Ци служитъ отличнымъ одѣяломъ для яичекъ, изъ которыхъ и выходятъ дѣтеныши. Едва только вода смочитъ хвостъ самки, какъ молочная жидкость твердѣетъ и плотно окутываетъ каждое яичко или икринку рака. Молодые раки выходятъ изъ яичекъ совершенно похожими на своихъ родителей и первое время живутъ у нея подъ хвостомъ. Прозрачная вода, въ которой весело играетъ солнце, блестящіе камешки на днѣ ручья иногда сманиваютъ рачковъ на прогулку. Но плескъ воды, быстро проплывшая рыба, вообще малѣйшій шумъ уже заставляетъ малютокъ работать своимъ хвостикомъ и скрываться подъ защиту матери. Къ началу осени ракъ теряетъ аппетитъ и ничего не ѣстъ; онъ ложится на спину и сильно двигаетъ всѣмъ тѣломъ. Надувшись, онъ разрываетъ перепонку, соединявшую внизу два края спинного панцыря, мало-по-малу приподнимаетъ его и, наконецъ, совсѣмъ сбрасываетъ. Для такого маленькаго животнаго, какъ ракъ, подобная работа очень трудна; поэтому-то онъ долго отдыхаетъ, пока снова примется за дѣло. Ему надо еще вытащить изъ старыхъ чехловъ голову, усики и, самое главное, ножки. Послѣднее сдѣлать всего труднѣе; но, расправившись съ этимъ, ракъ уже очень легко освобождается отъ хвостового панцыря. Сбросивъ старую кожу, или вылинявъ, ракъ спокойно ждетъ, пока наростетъ и окрѣпнетъ новая шкурка, на что надо дня 2—3. Передъ линькою въ двухъ мѣстахъ желудка появляются известковые круглые камешки — жерновки; онѣ и вамъ попадались. Сперва думали, что ими можно лѣчить разныя болѣзни, и жерновки въ большомъ числѣ продавались въ аптекахъ отъ коликъ, стѣсненія въ груди, изжоги и т. д. Днемъ раки рѣдко выходятъ изъ своихъ жилищъ; но ночью, особенно во время грозы, они очень охотно прогуливаются по дну ручья и охотятся на маленькихъ рыбокъ или отыскиваютъ падаль. Послѣдняя — любимая ихъ пища, изъ-за которой они чаще всего попадаютъ къ намъ на обѣдъ. Для ловли ихъ устраивается корзинка, внизу широкая, а наверху узкая. Она сдѣлана такъ, что ракъ можетъ войти туда, но не выйти. Въ подобныя мышеловки кладутъ на ночь кусокъ попортившейся говядины, а на другой день утромъ собираютъ неосторожныхъ плѣнниковъ. Въ Гатчинѣ я видѣлъ уже самую немудреную ловлю, на которую бы самъ никогда не рѣшился. Вечеромъ нѣсколько крестьянъ садятся на берегу ручья и опускаютъ въ него голыя ноги, черезъ нѣсколько минутъ они вытаскиваютъ ихъ и всѣ пальцы ноги усѣяны вцѣпившимися въ нихъ раками. И дешево, и скоро! Живутъ раки до 20 лѣтъ и доходятъ въ такомъ возрастѣ до величины въ полъ фута. Не думайте, что раки могутъ ходить только задомъ; нѣтъ, и впередъ они ходятъ не дурно, по плаваютъ уже всегда задомъ. Въ акваріумахъ ихъ держать нельзя: недѣли черезъ двѣ, отъ недостатка свободы и проточной воды они умираютъ, впрочемъ, одинъ ученый разсказываетъ, что ракъ прожилъ у него два года въ кастрюлѣ, налитой только на полтора дюйма.
Товарищъ нашего рѣчнаго рака — омаръ, очень похожъ на него, но отличается огромнымъ ростомъ (до 1 1/2 футовъ). Какъ тотъ, такъ и другой составляютъ очень вкусное лакомство. Омаръ не можетъ, подобно рѣчному раку, похвалиться любовью къ своимъ дѣтямъ. Въ теплое время года тысячи ихъ вылѣзаютъ на морской прибрежный песокъ, и, не заботясь даже вырыть яму, выбрасываютъ по нѣскольку милліоновъ яичекъ прямо на песокъ. Сдѣлавъ это, омары спокойно отправляются въ воду, разсчитывая, вѣрно, что солнце своими теплыми лучами пригрѣетъ яички и выведетъ оттуда ихъ дѣтенышей. Они въ этомъ, правда, не ошибаются, но солнце не можетъ защитить новорожденныхъ отъ множества животныхъ, отыскивающихъ себѣ пищу тоже на берегу. Случается подчасъ, что и проголодавшіеся родители охотно обѣдаютъ своими дѣтьми.
Не слишкомъ холодныя моря, напр. Средиземное, Нѣмецкое, — вотъ мѣста, гдѣ болѣе всего охотятся за омарами. Къ желѣзному кольцу прикрѣпляютъ внизу мѣшокъ съ кускомъ мяса и весь этотъ приборъ съ поплавкомъ наверху опускаютъ въ воду на веревкѣ. Обжора омаръ, почуявъ лакомый кусокъ, быстро бросается въ мѣшокъ, поплавокъ на поверхности воды движется и вмигъ весь приборъ съ неосторожнымъ воромъ вытаскивается на лодку. Но такую ловлю можно устраивать только на большой глубинѣ: на мѣлкомъ мѣстѣ омаръ отлично замѣчаетъ движеніе лодки. Впрочемъ, глубокихъ мѣстъ въ океанѣ такъ много, а омары такъ вкусны, что Норвежцамъ удается налавливать въ годъ до девяти сотъ тысячъ штукъ. Почти все это количество привозится къ англичанамъ, охотникамъ до этихъ раковъ, и распродается очень выгодно; такъ, напримѣръ, цѣна большихъ омаровъ доходитъ до полутора рублей. Въ Англіи ихъ очищаютъ отъ скорлупы, закупориваютъ вмѣстѣ съ уксусомъ въ жестянки и привозятъ къ намъ подъ именемъ маринованныхъ омаровъ. Замѣчательно, что, какъ нашъ ракъ, такъ и другіе его товарищи теряютъ въ дракѣ свои клешни или ноги, и эти члены выростаютъ у нихъ снова. Кромѣ драки, отъ которой они никогда не прочь, клешни отламываются у нихъ также отъ испугу. Пушечный выстрѣлъ съ плывущаго близь береговъ корабля, простой ударъ весломъ по водѣ, все это приводитъ омаровъ въ смертельный ужасъ, какъ молнія, убѣгаютъ они въ разныя стороны, но, успокоившись, недосчитываются, кто клешни, кто ноги, а другіе и усовъ своихъ. Бояться другихъ враговъ, кромѣ человѣка, имъ нечего: сильный хвостъ, отъ одного удара, котораго они переносятся впередъ почти на три сажени, и крѣпкая броня на тѣлѣ позволяютъ имъ разбойничать въ водѣ сколько угодно, не боясь наказанія. Омаръ, не совсѣмъ еще взрослый, линяетъ каждый годъ. Когда сошла съ него скорлупа, онъ долженъ быть очень остороженъ, чтобы не попасть въ пищу своимъ взрослымъ родственникамъ. Омаръ знаетъ это хорошо и потому ждетъ, спокойно забившись въ отверстіе скалъ, времени, когда его мягкое тѣло покроется новымъ панцыремъ. Видитъ омаръ отлично и гораздо лучше нашего рака; у него на стебелькѣ сидитъ множество глазокъ, соединенныхъ вмѣстѣ, и ими-то онъ безпрестанно озирается во всѣ стороны, желая замѣтить во-время опасность или добычу.
Третій съѣдобный рыцарь въ фіолетовомъ панцырѣ — крабъ сухопутный или тюрлюрлю отличается отъ своихъ собратьевъ тѣмъ, что не имѣетъ хвоста и терпѣть не можетъ воды: въ ней онъ умираетъ. Не смотря на свое забавное названіе, тюрлюрлю очень силенъ: его огромныя клешни крѣпко сжимаютъ непріятеля, но при этомъ сейчасъ же открываются. Крабъ имѣетъ круглое тѣло, кверху выпуклое, съ торчащими впереди глазами. Во рту блестятъ одинъ надъ другимъ два бѣлыхъ, острыхъ зуба, которыми крабъ перегрызаетъ молодыя листья и мелкихъ животныхъ. Норы онъ роетъ въ землѣ, а особенно песчаной; часто случается, что въ проѣзжей дорогѣ такъ много крабовыхъ норъ, что лошадь проваливается въ нихъ и даже ломаетъ себѣ ноги. Изъ жилищъ своихъ крабы выходятъ только ночью, на добычу. Они водятся во всѣхъ частяхъ свѣта и вездѣ, въ извѣстное время года, обыкновенно въ апрѣлѣ и маѣ, совершаютъ путешествіе къ морскому берегу. Тысячи ихъ вылѣзаютъ изъ расщелинъ горъ, земляныхъ норъ, дупла деревъ и отправляются въ путь. Они хорошо знаютъ самую короткую дорогу, а потому и идутъ все прямо, не обращая вниманіе ни на какія препятствія. При встрѣчѣ съ непріятелемъ, весь отрядъ останавливается, поднимаетъ клешни и ступитъ ими, точно грозитъ своему врагу. Путешествуютъ крабы съ удовольствіемъ только по свѣжей и сырой погодѣ, которую они очень любятъ; зной утомляетъ ихъ и заставляетъ ожидать прохлады ночи для продолженія похода. Наконецъ, послѣ двухъ — трехъ мѣсяцевъ, крабы достигли морского берега. Теперь каждый изъ нихъ приступаетъ къ кладкѣ яицъ. Яйца накопляются на задней части живота. Этою частью своего тѣла крабы полоскаются въ водѣ и такимъ образомъ избавляются отъ своихъ будущихъ дѣтенышей. Дѣло сдѣлано — пора пуститься въ обратный путь. Но не всегда это легко удается: наступаетъ августъ мѣсяцъ — крабамъ надо линять. Скорлупа съ нихъ слѣзаетъ и новая мягкая кожица дѣлаетъ ихъ легкой добычей птицъ и животныхъ. На чужой сторонѣ въ это время крабъ не можетъ спрятаться отъ враговъ въ безопасной норѣ, какъ поступалъ онъ на своей родинѣ. Старые крабы, которымъ линять не надо, возвращаются, конечно, домой.
Вышедшіе изъ яичекъ маленькіе крабы цѣлыми милліонами также пускаются въ путь подальше отъ берега. Особенно жирны и тяжелы крабы сейчасъ послѣ линьки; въ это время ихъ ловятъ и продаютъ, желающимъ полакомиться нѣжнымъ и вкуснымъ кушаньемъ.
Подчасъ мы сердимся, что приходится такъ долго возиться съ нашимъ ракомъ во время ѣды; куда же дѣвалось бы ваше терпѣніе, если бы вамъ пришлось справляться съ креветтами, которые вдвое меньше рѣчного рака, хотя совсѣмъ похожи на него. Нѣкоторые креветты роютъ норы въ землѣ, подобно крабамъ; другіе же быстро плаваютъ взадъ и впередъ _въ мелкихъ мѣстахъ морей. Ловятъ ихъ особенной формы сѣтями, которыя тянутъ по дну морскому. Можно, впрочемъ, словить ихъ нѣсколько и газовымъ сачкомъ, поставивъ его противъ теченія. Креветты очень плодовиты и несутъ огромное число яицъ. Маленькіе креветты очень веселыя животныя я могутъ жить въ акваріумѣ, гдѣ не рѣдко гоняются другъ за другомъ. Они имѣютъ обыкновеніе, подобно моли и комарамъ, толпиться у огня. Самое большое число креветтовъ ловится на песчаномъ берегу Нѣмецкаго моря и доставляетъ пропитаніе многимъ бѣднымъ береговымъ жителямъ.
Вотъ вамъ короткая исторія четырехъ главныхъ родственниковъ большого семейства., которое почти все охотно поѣдается человѣкомъ.
Крокодилъ.
[править]Крокодилы живутъ въ самыхъ жаркихъ странахъ свѣта, живутъ въ водѣ, чаще всего въ спокойно текущихъ потокахъ, рѣкахъ, болотахъ, и иногда случайно даже въ морскихъ заливахъ, на сушу выходятъ только погрѣться на солнышкѣ, отложить яйца, или, въ случаѣ переселенія, изъ высыхающихъ ручьевъ въ другую не высохшую еще лужу или рѣку; самый извѣстный изъ всѣхъ крокодиловъ, это такъ называемый нильскій; яйца его бываютъ не больше гусиныхъ, и дѣтеныши сначала очень маленькіе, но когда выростутъ та достигаютъ около 17 локтей въ длину.
У крокодила четыре ноги, глаза какъ у свиньи, большіе выдающіеся зубы; когти у него длинные, кожа покрыта чешуею. Крокодилъ считается животнымъ хищнымъ, и появленіемъ своимъ невольно наводитъ ужасъ, но быстрая и смѣлая оборона со стороны человѣка, какъ говорятъ, на столько ошеломляетъ его, что онъ въ свою очередь труситъ, бросаетъ добычу и скрывается, то же самое иногда случается съ нимъ и при нападеніи на животныхъ.
Разсказываютъ, что однажды оселъ переправлялся въ бродъ черезъ небольшую рѣчку; вдругъ, откуда ни возмись, показывается крокодилъ и схватываетъ его за хвостъ своими страшными зубами, но ослу по какой то счастливой случайности удается вывернуться, и благополучно добраться до берега, куда успѣвшій опомниться отъ своего смущенія крокодилъ стремится тоже, но храбрый оселъ, почувствовавшій подъ своими ногами твердую почву, не падаетъ духомъ, и такъ сильно лягаетъ его въ голову, что крокодилъ мгновенно поворачивается назадъ и прячется въ воду.
Другой, не менѣе интересный случай, произошелъ съ собакою двухъ братьевъ — охотниковъ, которые выйдя, изъ дому подъ вечеръ, отправились на охоту по дорогѣ вдоль берега рѣки, гдѣ часто водились крокодилы; собака бѣлила около, но едва успѣла она отойти и полъ-дороги, какъ вдругъ изъ глубины рѣки вынырнулъ средней величины крокодилъ, въ одинъ мигъ схватилъ въ пасть собаку за заднюю часть и скрылся изъ виду; рѣчка въ томъ мѣстѣ оказалась довольно глубокою, а берега были обрывисты. Увидавъ случившуюся катастрофу, одинъ изъ охотниковъ поспѣшно спрыгнулъ съ лошади и подошелъ къ водѣ на столько близко, на сколько это оказалось возможнымъ; въ тотъ же моментъ на поверхности показалось туловище собаки вмѣстѣ съ головой крокодила, но затѣмъ и то и другое почти сейчасъ-же скрылось; охотникъ сдѣлалъ выстрѣлъ, надѣясь что шумъ его заставитъ крокодила выпустить свою несчастную жертву, но этого, однако, не случилось; спустя нѣсколько минутъ рыло крокодила и бѣдная собака снова показались на поверхности. Охотникъ схватилъ ружье за дуло и подставилъ прикладъ къ пасти собаки, которая инстинктивно зажала его зубами, благодаря чему охотникъ, съ большимъ трудомъ — но все же имѣлъ возможность притянуть къ себѣ собаку вмѣстѣ съ головой крокодила, не желавшаго выпустить свою добычу; началась борьба, и неизвѣстно чѣмъ бы дѣло окончилась, если бы подбѣжавшій на помощь охотника, старшій братъ его, не выстрѣлялъ прямо въ голову страшилища. Тогда крокодилъ выпустилъ собаку, а самъ нырнулъ въ воду и больше не показывался; спасенная собака получила три раны, но онѣ оказались не опасны, и она скоро поправилась.
На прилагаемомъ рисункѣ изображенъ особый родъ индѣйскихъ крокодиловъ — подъ названіемъ «Кайманъ».
Жители тѣхъ мѣстъ, гдѣ онъ исключительно водиться, превосходно изучили всѣ его привычки, вслѣдствіи чего умѣютъ оборонятся отъ его нападенія, какъ нельзя лучше.
Одна молодая индіанка, попавшая ему въ пасть, и находившаяся такимъ образомъ въ неминуемой опасности, спаслась только тѣмъ, что сильно придавила ему глаза пальцами.
Майскій жукъ и его родственники.
[править]Вечеромъ въ маѣ и въ іюнѣ, гуляя по саду, нерѣдко приходится слышать надъ головой жужжаніе, похожее на звукъ контрабаса. Музыкантъ этотъ, покрытый волосами, съ бѣлыми пятнышками на Тюкахъ — майскій жукъ. Часто онъ не въ состояніи, какъ слѣдуетъ, управиться при полетѣ съ своимъ толстымъ тѣломъ и совсего размаху стукается объ вашу голову и падаетъ. Ему, правда, при этомъ не больно, но за-'то подняться и полетѣть снова не очень легко. Вставъ послѣ паденія на ноги, онъ расправляетъ свои усики, каждый — изъ шести или семи пластинокъ, поднимаетъ верхнія твердыя крылья и машетъ ими, точно старается освѣжить себя. Проходитъ нѣсколько времени прежде, чѣмъ онъ опять успѣетъ тяжело подняться на воздухъ и начать прерванный концертъ. Наступаетъ ночь; майскіе жуки разсаживаются кучками по деревьямъ, цѣпляясь нерѣдко ножками другъ за друга. Куда дѣвались десятки и сотни ихъ товарищей, еще вчера мирно спавшихъ на тѣхъ же деревьяхъ? Ихъ съ большимъ удовольствіемъ поѣли вороны, галки днемъ, летучія мыши и совы вечеромъ. Какъ и бабочка майскіе жуки наслаждаются жизнью не долго — они уже довольно видѣли ее, когда были личинками. А личинка майскаго жука дѣйствительно можетъ похвалиться этимъ: она живетъ четыре года.
Отыскавъ песчаную или известковую землю, самка жука просверливаетъ въ нее отверстіе и кладетъ туда отъ двѣнадцати до тридцати бѣлыхъ продолговатыхъ яичекъ. Снести яички, она такъ утомляется, что не можетъ вылѣзти изъ ямки и умираетъ. Если же ей удается выбраться на свѣтъ Божій, то это для нея нисколько не лучше: она все же проживаетъ недолго, хотя и долѣе самца. Черезъ четыре или шесть недѣль изъ яичекъ выходятъ молодыя личинки и сейчасъ же жадно накидываются на ѣду. Ихъ нельзя назвать особенно разборчивыми: онѣ такъ же охотно обѣдаютъ и ужинаютъ корешками салата, копопли, земляники, какъ и корнями картофеля, а. подчасъ и навозомъ. Благодаря имъ, огородныя и садовыя растенія засыхаютъ на большомъ пространствѣ, трава желтѣетъ, а, объ- ѣвшія все вокругъ себя, личинки отправляются цѣлыми толпами грабить далѣе. Зимою всѣ онѣ спятъ, зарывшись въ землѣ, и ждутъ теплой погоды. Съ; наступленіемъ ее личинки оживаютъ, мѣняютъ кожу и подростаютъ. Теперь каждая личинка чувствуетъ въ себѣ болѣе силы, уходитъ отъ своихъ товарищей и грабитъ садовника и огородника безъ чужой помощи. На четвертый годъ она дѣлается совсѣмъ уже взрослою (почти три четверти вершка въ длину); три пары ея желтыхъ ножекъ крѣпнутъ, тѣло получаетъ желтоватый, а голова желтовато-коричневый цвѣтъ. Клешни становятся такими сильными, что перегрызаютъ легко корни въ полдюйма толщины. Теперь-то она можетъ нанести много вреда человѣку; но зато она становится замѣтнѣе для своихъ враговъ. Ея толстое, длинное тѣло поверхъ земли становится лакомымъ блюдомъ важно шагающей по огороду вороны, или припрыгивающей галки; подъ землею же, повидимому, слѣпой кротъ быстро находитъ ее, въ одну минуту разрываетъ и ѣстъ. Положимъ, личинка прожила благополучно всѣ три года, тогда на четвертый, осенью, она готовится превратиться въ куколку. Глубоко подъ землею устраиваетъ она себѣ круглую яму, выравниваетъ ея стѣнки и переходитъ въ куколку. Въ этомъ новомъ видѣ личинка живетъ недолго: черезъ четыре, шесть недѣль оболочка куколки разрывается и изъ чехла показывается блѣдный почти прозрачный жучекъ. Жучекъ хорошо знаетъ, что теперь ему, нѣжному и безсильному, выйти изъ норки нельзя: земля промерзла, листья опали, пищи нѣтъ, и враговъ много, однимъ словомъ — теперь зима. онъ покоряется своей участи и спокойно сидитъ подъ землею и мечтаетъ о томъ времени, когда взрослымъ жукомъ полетитъ по полямъ и лѣсамъ, а главное поѣстъ молодыхъ листочковъ дуба или фруктовыхъ деревьевъ. Между тѣмъ, онъ все темнѣетъ, растетъ и крѣпнетъ, такъ что къ началу мая можетъ уже самъ пробуравить себѣ выходъ на землю. Дѣлаетъ это онъ остріемъ, которое можно замѣтить на задней части брюшка многихъ жуковъ. Сейчасъ же послѣ выхода онъ принимается вредить человѣку, поѣдая всѣ листья на деревьяхъ. Въ нѣкоторые годы ихъ появляется такъ много, что деревья, колосья Хлѣба и другія растенія совершенно гибнутъ на большомъ пространствѣ, лишая человѣка всякой пищи. Подобный случай былъ въ 1688 году въ Ирландіи. Майскихъ жуковъ налетѣло такое множество, что шумъ ихъ крыльевъ напоминалъ отдаленной бой барабановъ. Путешественники съ трудомъ отыскивали дорогу среди кучи этихъ насѣкомыхъ, хлеставшихъ въ лицо подобно дождю. Въ короткое время вся зелень была истреблена на нѣсколько десятковъ верстъ, и все кругомъ было такъ же печально, какъ среди зимы. Свиньи и птицы истребляли ихъ въ огромномъ количествѣ, жирѣли, но ничто не помогало — жуки, какъ казалось, ничуть не убывали. Съ голода и досады ирландцы принялись жарить и ѣсть своихъ грабителей. Къ концу іюня жуки вдругъ исчезли.
Въ другомъ мѣстѣ, во время такого нападенія, одинъ фабрикантъ предложилъ платить по четвертаку за четверикъ майскихъ жуковъ. Собранныхъ насѣкомыхъ убивали горячею водою и затѣмъ обрабатывали ими поля для посѣва. На слѣдующій годъ на сгнившихъ насѣкомыхъ уродился отличный хлѣбъ. Тогда въ короткое время набрали ихъ до двадцати милліоновъ, хотя сборомъ занималось очень немного народа.
Еще лучше распорядились съ жуками во Франціи, въ 1868 году. Въ одинъ городокъ налетѣло ихъ несмѣтное количество, но, вслѣдствіе сильныхъ жаровъ и другихъ причинъ, они почти всѣ погибли и трупами своими покрыли улицы. Начальство города испугалось заразы и предложило убирать ихъ за извѣстную плату. Газовый заводъ взялся за это, убралъ ихъ и на другой день городъ освѣщался ярко и свѣтло. Дѣло въ томъ, что газъ въ фонаряхъ былъ полученъ изъ собранныхъ труповъ майскихъ жуковъ. Не всегда личинки майскаго жука остаются въ землѣ четыре года. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ превращаются въ жуковъ уже черезъ три года, въ другихъ черезъ болѣе долгое время. Это, вѣроятно, зависитъ отъ того — холодна или тепла та страна, гдѣ жуки водятся.
Отъ майскихъ жуковъ перейдемъ къ другимъ нашимъ знакомцамъ — толстымъ, почти круглымъ рыцарямъ въ блестящемъ синевато-чорномъ панцырѣ, Навознымъ жукамъ. Несмотря на то, что они съ большимъ удовольствіемъ по цѣлымъ днямъ копаются въ навозѣ, на нихъ не остается ни грязи, ни запаха. Разсмотрите его внимательно, — а это можете сдѣлать смѣло, и вы встрѣтите на брюшкѣ его только маленькихъ желтыхъ круглыхъ паучковъ. Крѣпко впились они въ швы его брюшныхъ колецъ путешествуютъ вмѣстѣ съ нимъ, производятъ на немъ дѣтей и питаются имъ; однимъ словомъ, вся ихъ жизнь зависитъ отъ навознаго жука, хотя онъ носитъ ихъ поневолѣ. Чутье навознаго жука необыкновенное. Вотъ одинъ изъ нихъ дѣлаетъ большіе круги по воздуху и непремѣнно тамъ, гдѣ разсчитываетъ найти себѣ пищу и мѣсто для устройства гнѣзда. Круги его въ воздухѣ уменьшаются, глухое жужжаніе переходитъ въ веселое, и навозный жукъ опускается на кучу коровьяго помета. Быстро пробуравливаетъ въ ней и затѣмъ въ землѣ отверстіе, ворочается назадъ, устилаетъ дно ямки слоемъ навоза, кладетъ яички и улетаетъ.
Еще болѣе заботы о своихъ будущихъ дѣтяхъ показываетъ близкій родственникъ навознаго жука — египетскій Копръ священный! Онъ отличается отъ навозника, между прочимъ, большею величиною и тѣмъ, что голова и ноги его снабжены крупными зубцами. Древніе египтяне поклонялись ему, какъ святому, оттого-то и латинское названіе его — Ateuchus sacer (sacer значитъ — священный). Самка и самецъ этого жука живутъ въ дружбѣ и заботятся о жильѣ для своихъ дѣтей вмѣстѣ. Сперва самка прокапываетъ въ землѣ ямку — это будущее помѣщеніе ея потомства. Затѣмъ оба супруга отправляются отыскивать кучу навоза, отдѣляютъ отъ него частичку, и самка кладетъ туда яйца. Теперь то и начинается настоящая работа: супругъ катитъ комочекъ передними ногами, а самка подталкиваетъ его головой. Скоро отъ приставшей глины и солнечнаго жара навозный шарикъ покрывается твердою корою, опускается въ ямку и засыпается землею. Новорожденная личинка находитъ внутри своего жилья уже готовую пищу и когда истребитъ ее всю, превращается въ куколку и затѣмъ жука. Молодой копръ принимается сейчасъ за такую же работу. Интересно то, что если во время катанья шара польетъ дождикъ или зайдетъ солнце, то копръ останавливаетъ свою работу: онъ хорошо знаетъ, что его шаръ можетъ отвердѣть только въ сухую погоду и подъ теплыми лучами солнца. Подчасъ онъ не въ состояніи справиться съ отвердѣвшею землею и вырыть въ ней ямку. Тогда онъ катаетъ свой шаръ до тѣхъ поръ, пока не найдетъ готовую и иногда умираетъ за своею долгою и трудною работою, все-таки не помѣстивъ дѣтеныша и пищу его въ безопасное мѣсто. Въ тропическихъ странахъ жукъ Голіафъ дѣлаетъ подобные навозные коконы величиною съ лебединое яйцо; мало того поперекъ ихъ онъ устраиваетъ еще поясъ.
Сколько разъ въ досадѣ останавливался я передъ розовымъ кустомъ и другими красивыми растеніями моего сада. Стебель и черенки листьевъ сплошь были покрыты отвратительными темными насѣкомыми — тлею или травяными вшами. Листья несчастныхъ растеній отдавали имъ свои соки, а сами желтѣли и погибали. Въ то время я собиралъ насѣкомыхъ, и какъ-то насажалъ хорошенькихъ божьихъ коровокъ на свои цвѣты, — мнѣ хотѣлось посмотрѣть на жизнь этихъ: маленькихъ звѣрьковъ. Разъ утромъ я неожиданно увидалъ на листьяхъ и стебляхъ цвѣтовъ кучечки темно желтыхъ яичекъ, а затѣмъ и маленькихъ червячковъ — личинокъ. Личинка отъ головы къ хвосту была все уже и уже; тѣло состояло изъ двѣнадцати колечекъ и очень скоро переносилось съ мѣста на мѣсто тремя парами волосатыхъ ножекъ. На головѣ я разсмотрѣлъ 4 точечки (вѣрно глаза), пару усиковъ и клешни. Когда я дотронулся до головы одной личинки, она презабавно стала кланяться, точно здоровалась со мною. Сталъ я къ нимъ приглядываться и замѣтилъ, что онѣ нападаютъ на моихъ непріятелей — травяныхъ вшей. Личинки подползаютъ къ нимъ, преспокойно схватываютъ передними ножками, приподнимаютъ и отправляютъ въ свой желудокъ. На другой же день послѣ выхода личинокъ изъ яичекъ, на моихъ цвѣтахъ не осталось ни одной тли — личинки съѣли ихъ всѣхъ. Скоро личинки превратились въ куколки, а черезъ семь дней — въ божью коровку.
Божьихъ коровокъ я встрѣчалъ почти во всѣ времена года: даже зимою, въ ясный солнечный день. Вы не разъ видѣли, на какія хитрости пускается божья коровка, если взять ее въ руки — она сейчасъ же складываетъ лапки притворяется мертвою. Кромѣ того, на рукахъ у васъ остается темножелтая капля съ сильнымъ запахомъ. Эти капли прежде продавались въ аптекахъ; многіе думали, что если потереть ими десна, то зубная боль пройдетъ.
На божьей коровкѣ я и кончу, — нельзя же разсказать вамъ о жукахъ, которые встрѣчаются на бѣломъ свѣтѣ, вѣдь ихъ до 80,000.
Губка.
[править]Губка — до того странное животное, что его долго считали за растеніе; да и теперь еще замѣчаютъ въ ней много сходнаго съ послѣднимъ. Только что оторванная со дна морского, она движется сама по себѣ, а это могутъ дѣлать одни животныя. Кромѣ того, если сжечь кусокъ губки, то мы услышимъ запахъ жженой кости, пера или волоса, чего никогда не бываетъ при горѣніи растенія.
Появляются губки на свѣтъ Божій такимъ образомъ: весною, лѣтомъ и въ началѣ осени на старой губкѣ появляются круглые бугорки. Мало-по-малу они покрываются слизистою одеждою, усѣянною маленькими волосками или, какъ ихъ называютъ, рѣсничками. Новорожденныя губочки, кажется, только того и ждали; сейчасъ же отдѣляются онѣ отъ тѣла матери и, быстро шевеля рѣсничками, пускаются въ море. Такою свободою пользуются малютки только отъ двухъ до восьми дней; затѣмъ онѣ прикрѣпляются къ какой-нибудь подводной скалѣ, сбрасываютъ съ себя верхнюю кожицу, покрытую волосками, растутъ и дѣлаются уже сами матерями семейства. Легко жить новорожденнымъ губочкамъ въ теплое время года — весною, лѣтомъ и въ началѣ осени.
Но не то бываетъ въ концѣ осени: нѣжная кожица малютки губки, еще прикрѣпленной къ тѣлу- матери, не можетъ предохранить ее отъ холодной морской воды. Укрыться потеплѣй имъ нельзя, такъ какъ онѣ еще не двигаются, мать тоже не въ состояніи ихъ защитить, и онѣ бы, навѣрное, умерли, если-бы другая мать — природа не позаботилась о нихъ. Рожденныя въ концѣ осени губки покрываются уже не легкой слизью, а крѣпкою роговою оболочкой, на подобіе панцыря. Въ ней онѣ спокойно ждутъ весны и тогда уже начинаютъ свою новую жизнь.
Какъ же питается губка? — А вотъ какъ:
Въ каждой изъ нихъ вы, вѣрно, замѣтили множество мелкихъ канальцевъ или трубочекъ, проходящихъ по всѣмъ направленіямъ губки. Кромѣ того, у нея есть еще одна большая трубочка. Разъ какъ-то попробовали въ воду, гдѣ была, живая губка, бросить нѣсколько кусочковъ кармина (краски) — и что же замѣтили? Крупинки этой краски входили въ узенькіе канальцы губки, прогуливались по всѣмъ частямъ ея тѣла и потомъ выходили прочь чрезъ большую трубочку животнаго… но были уже другого цвѣта. Вѣроятно, такимъ же образомъ губка всасываетъ въ себя пищу, всегда находящуюся въ морской водѣ. Захотѣлось болѣе узнать, отчего вода двигается въ срединѣ губки, между тѣмъ какъ животное, повидимому, спокойно. Оказалось, что стѣнки трубочекъ покрыты такими же рѣсничками, какъ и тѣло новорожденной губки; рѣснички эти быстро движутся и гонятъ воду куда нужно.
Но то, что мы называемъ губкой, не есть самое животное, а только скелетъ его. Настоящее же животное — это слизь, которая со всѣхъ сторонъ окружаетъ губку, пока она живетъ въ водѣ. Ученые называютъ такую живую слизь саркодою.
Губки живутъ почти во всѣхъ моряхъ, но чаще всего на большой глубинѣ. Здѣсь онѣ крѣпко приростаютъ къ скаламъ и надо много силы и ловкости для ловли ихъ. Этимъ занимаются болѣе всего арабы и греки, такъ какъ самыя лучшія губки находятся у береговъ Греціи и Малой Азіи. Въ іюнѣ мѣсяцѣ, на маленькихъ лодкахъ безъ палубы, отправляются ловцы въ море, довольно далеко отъ берега. Море должно быть при этомъ спокойно, чтобы можно -было замѣтить на днѣ его губки. На извѣстномъ мѣстѣ водолазы съ корзиной у пояса бросаются съ лодокъ въ море и поспѣшно срѣзаютъ со скалы свою добычу. Губки выростаютъ такъ скоро, что черезъ два года, на томъ же самомъ мѣстѣ, можно опять заняться ловлей ихъ. Собранныя губки раскладываются на берегу въ ямахъ съ водою и сильно мнутся ногами. При этомъ вся черная слизь губокъ выходитъ прочь и онѣ дѣлаются гораздо мягче и чище. Самые лучшіе сорта опускаются въ уксусъ, отъ чего исчезаетъ изъ нихъ вся известка. Въ большей части продажныхъ губокъ остается еще песокъ, что выгодно для купцовъ, такъ какъ губки продаются на вѣсъ.
На нѣкоторыхъ греческихъ островахъ цѣлыя деревни занимаются ловлею губокъ. Дѣтьми еще, жители ихъ пріучаются глубоко нырять и срывать со скалъ этихъ животныхъ. Даже женщины — и тѣ обязаны учиться этому. На одномъ изъ острововъ близъ Родоса, въ Средиземномъ морѣ, дѣвушки не выходятъ замужъ, если не наловятъ извѣстнаго количества губокъ. То же самое требуется и отъ юношей. На что употребляется губка, всякій знаетъ.
Летучая мышь.
[править]Конечно, вы ихъ видѣли. Можетъ быть вчера, на дняхъ, не то прошлымъ лѣтомъ. Помните послѣ жаркаго дня, вы пили чай на балконѣ; вечеръ былъ такъ хорошъ. Одинъ за другимъ смолкали дневные звуки. Угомонились воробьи, сороки, синички, куры. Утомленные зноемъ длиннаго лѣтняго дня, всѣ животныя искали покоя; да, всѣ, кто работалъ; но работали далеко не всѣ: множество животныхъ цѣлый день спали въ укромныхъ уголкахъ, куда не проникаетъ свѣтъ. Зато теперь, когда солнце скрылось, когда потухла вечерняя заря и начались сумерки — эти ночные дѣятели покидаютъ свои убѣжища и одинъ за другимъ вылетаютъ и выходятъ на добычу.
Смотрите, сколько мотыльковъ, бабочекъ, жучковъ вьется около пламени свѣчи. Съ каждой минутой ихъ больше и больше. Ни одного изъ нихъ мы не видали днемъ, потому что они спали. Но… что это? Словно тѣнь какая мелькнула въ воздухѣ и… пропала. Вы какъ будто вздрогнули даже. Вотъ она мелькнула опять. Вамъ объяснили, что это летучая мышь, и прибавили вѣроятно, что это злое и противное животное, что она вцѣпляется въ волоса и кружится около тѣхъ, кто одѣтъ въ бѣлое платье. Сознайтесь, что съ тѣхъ поръ вы стали бояться. Издавна люди всѣхъ странъ, гдѣ только есть летучія мыши, ихъ не любятъ; разсказываютъ про нихъ нелѣпыя басни и истребляютъ безъ пощады. Но помните нашъ уговоръ: относиться безпристрастно въ каждому изъ тѣхъ существъ, которыя живутъ съ нами, потому что иначе нѣтъ возможности изучить ихъ. Вотъ, вѣдь, вы не любите и боитесь летучій мыши, хотя даже близко не видали ее.
А между тѣмъ, это не только безвредное, но одно изъ самыхъ полезныхъ животныхъ. Это удивительное странное существо, загадочное даже для ученаго. Летучая мышь покрыта шерстью, питаетъ своихъ дѣтокъ молокомъ; — но какъ она не похожа на другихъ млекопитающихъ! Все тѣльце ея сжато въ комочекъ; короткая, неподвижная шея увѣнчана маленькой головкой съ крохотными глазками и огромными ушами. Эти уши голыя, съ узорчато-вырѣзанными краями, а внутри, около слухового прохода, сидитъ длинный добавочный выростокъ, какого нѣтъ у прочихъ млекопитающихъ; его называютъ козелкомъ и онъ можетъ закрывать слуховое отверстіе. Заднія божки летучей мыши короткія; пальцы ихъ тоже окорочены и снабжены крючковатыми, большими когтями.
Самое замѣчательное у летучей мыши — ея переднія ноги, превращенныя въ крылья; всѣ кости ихъ вытянуты и удлинены. Только большой палецъ сохранилъ свой видъ и снабженъ крючковатымъ когтемъ; остальные четыре чрезмѣрно вытянуты и безъ когтей; между каждымъ изъ нихъ, начиная со второго, протянута тонкая, растяжимая, кожанная перепонка. Такая-же перепонка протянута отъ задней стороны пятаго пальца и всей передней ноги до боковъ туловища и задней ноги. Между задними ножками и хвостикомъ тоже протянута, перепонка. Вся эта перепонка и составляетъ крыло летучей мыши. Растянувъ перепонку и быстро махая передними ножками-крыльями, мышь несется по воздуху, дѣлаетъ бойкіе, смѣлые повороты, не хуже любой ласточки; а воробью и не тягаться съ нею въ быстротѣ и ловкости полета.
Летучая мышь можетъ летать долго и безостановочно, какъ ласточка. Устанетъ — прицѣпится задними ножками къ сучку дерева, къ крышѣ, къ забору, повиснетъ головкой внизъ; пройдетъ минута — отдышалась, снова порхнула и исчезла изъ глазъ въ сумракѣ ночи, словно привидѣніе.
Но зато на землѣ, или вообще на твердой и ровной поверхности, это самое жалкое существо. Она едва ползаетъ, опираясь на большой палецъ крыла и на заднія ножки. Движенія летучей мыши, на землѣ до того медленны, что ее перегонитъ любая черепаха.
Посмотрите на любое другое млекопитающее — лошадь, собаку, корову. Какой жалкій уродъ въ сравненіи съ ними летучая мышь!
Глазки крошечные, какъ бисеринки, безъ малѣйшаго выраженія.. Короткая, тупая мордочка съ широкимъ носомъ. Ротъ почти до самыхъ ушей. А уши, уши! какой оселъ или заяцъ можетъ поравняться ушами съ летучей мышью? Словомъ, въ мордочкѣ летучей мыши есть все, что можетъ оттолкнуть отъ нея, и нѣтъ ничего симпатичнаго.
Летучей мыши, — вылетающей только ночью, глаза не нужны, оттого они очень малы Одинъ итальянскій ученый хотѣлъ испытать зрѣніе летучихъ мышей. Наловивъ ихъ, онъ заклеилъ глаза и пустилъ летать по комнатѣ, гдѣ въ разныхъ направленіяхъ были протянуты шнурки, нитки и другія преграды. Летучія мыши, ни разу не задѣли ни за что, хотя летали по комнатѣ такъ-же быстро какъ на волѣ; ни одна изъ нихъ не ударилась объ оконное стекло.
Малѣйшій звукъ, издаваемый крыльями ночной бабочки или крохотнаго жучка, летучая мышь слышитъ на десятки саженъ. Ея слухъ такъ чувствителенъ, такъ тонокъ, что дневные звуки ей невыносимы. Поэтому, спрятавшись на день, летучая мышь складываетъ вѣеромъ ушную раковину, а слуховой проходъ плотно прикрываетъ козелкомъ.
Но одного слуха не достаточно для движенія въ потьмахъ. Въ ночной тишинѣ легко натолкнуться на что-нибудь твердое; поэтому, бродя въ потьмахъ, мы протягиваемъ руки впередъ, стараясь ими ощупать попадающіеся предметы. При быстромъ полетѣ летучей мыши, такой способъ ощупыванья для нея не возможенъ. Но, тѣмъ не менѣе, она руководится чувствомъ осязанія, которое помогаетъ слуху. Крыло летучей мыши замѣняетъ ей наши руки. Между двумя слоями кожи крыла лежитъ тонкій пластъ, прозрачный и растяжимый какъ резина; по немъ дивнымъ узоромъ разсѣяны вѣтвистые кровеносные сосуды и бѣлыя, тоже вѣтвистыя, жилки — нервы. Ни одинъ микроскопъ, самый лучшій, не покажетъ намъ окончанія этихъ нервовъ въ пластахъ кожи крыла. Но, махая крыломъ по воздуху, летучая мышь осязаетъ, ощупываетъ предметы на извѣстномъ разстояніи такъ же хорошо, какъ если-бъ мы пальцами прикоснулись къ нимъ. Это объясняется очень просто. Воздухъ отличается упругостью. При взмахѣ руки или крыла воздухъ движется свободно по направленію удара; но если на пути встрѣтитъ твердое тѣло, то отскочитъ назадъ, какъ гутаперчевый шарикъ, и ударитъ въ руку или врыло; если есть въ нихъ чувство осязанія, то обратный ударъ воздуха легко почувствовать. Но этого мало; ударъ струи воздуха въ твердый предметъ приводитъ послѣдній въ сотрясеніе; предметъ этотъ колеблется изъ стороны въ сторону и производитъ звукъ; а звукъ, даже самый малѣйшій, легко услышитъ дивное ухо летучей мыши. Нотъ почему, какую бы тонкую сѣтку ни протянули въ воздухѣ, летучая мышь, летящая съ быстротой стрѣлы, не попадется въ нее, благодаря своему осязанію и слуху. На помощь этимъ чувствамъ есть еще у летучей мыши обоняніе. Въ южныхъ странахъ, начиная съ Крыма, Кавказа, Греціи, Италіи, живетъ цѣлая группа летучихъ мышей, называемыхъ — подковоноса мы. Назвали ихъ такъ потому, что надъ кончикомъ носа у нихъ есть складка кожи, похожая то на подковку, то на листъ. Эта складка кожи и ловитъ, при полетѣ мыши, запахи и ароматы, носящіеся въ воздухѣ. Югъ богатъ плодами — сладкими, вкусными и пахучими. Запахъ этихъ плодовъ привлекаетъ насѣкомыхъ; а такъ какъ летучія мыши питаются насѣкомыми, то, конечно, руководимыя запахами, летятъ къ плодамъ, гдѣ порхаетъ ихъ добыча. На сѣверѣ пахучихъ плодовъ мало, потому и подковоносовъ у насъ не водится, а есть летучія мыши безъ листочка на носу.
Большую часть жизни летучая мышь спитъ. Съ наступленіемъ осени — въ сентябрѣ и даже еще въ августѣ — летучія мыши исчезаютъ и не показываются. Достовѣрно извѣстно, что онѣ не улетаютъ на югъ, какъ птицы. Нѣтъ; онѣ прячутся въ свои потаенныя убѣжища цѣлыми общинами; прижмутся другъ къ другу плотно, уцѣпятся задними ножками за что-нибудь, повиснутъ внизъ головой и заснутъ до будущей весны, т. е. до мая.
Весной, когда лѣсъ уже одѣнется зеленью, когда цвѣтеніе травъ въ самомъ разгарѣ, когда безчисленныя насѣкомыя заснуютъ по воздуху, тогда только летучая мышь просыпается, расправляетъ крылья и, на вечерней зарѣ, летитъ на добычу.
Нѣтъ возможности услѣдить глазомъ за кѣмъ гоняется летучая мышь по воздуху. И только если застрѣлить ее, узнаешь, чѣмъ она питается. Всѣ сумеречныя и ночныя бабочки, жуки и другія насѣкомыя служатъ пищей летучей мыши. Ея широкій ротъ вооруженъ крѣпкими зубами, изъ которыхъ каждый снабженъ нѣсколькими острыми бугорками.
Вылетѣвъ на промыселъ, летучая мышь быстро носится вокругъ своего жилища. Ея уши насторожены; козелки ихъ отогнулись впередъ; ея широкая пасть открыта. Горе бабочкамъ и жукамъ; летучая мышь хватаетъ ихъ направо и налѣво; ея зубы работаютъ безъ устали; только крылышки и ножки жертвъ летятъ на землю. Часъ, два, три, съ небольшими отдыхами, охотится летучая мышь, пока наѣстся досыта. Количество насѣкомыхъ, съѣденныхъ ею въ каждую такую охоту, должно быть громадно. Но, наконецъ, обжора насытилась; тѣло ея отяжелѣло; полетъ сталъ тише; усталость беретъ свое, и хищница летитъ въ гнѣздо — спать, чтобы передъ утренней зарей опять поохотиться часъ-другой, а затѣмъ снова заснуть на весь длинный лѣтній день.
Какъ же не быть обжорой летучей мыши. Просыпаясь въ маѣ, она охотится все лѣто; но уже въ августѣ, при первыхъ заморозкахъ, снова погружается въ зимній сонъ; слѣдовательно, дѣятельность мыши продолжается около трехъ мѣсяцевъ или девяноста дней; но, въ теченіе этого времени, далеко не каждый день мышь вылетаетъ на охоту. Въ дождь, въ сильный вѣтеръ, во время тумана мышь ни за что не покинетъ своего убѣжища, такъ что изъ девяноста дней много, если она охотится пятьдесятъ. А въ эти пятьдесятъ дней ея охота продолжается отъ трехъ до пяти часовъ ежедневно. Слѣдовательно, какихъ-нибудь 150—250 часовъ, или отъ 6 до 10 дней въ году, мышь ведетъ дѣятельную жизнь; остальные же 356 дней въ году она спитъ. А въ эти 6—10 дней она должна наѣсться на цѣлый годъ.
Поэтому не знаешь, чему удивляться, страшному аппетиту мыши, или ея способности выносить голодъ; быстрому ли полету или долгому сну и покою. Въ этомъ маленькомъ уродцѣ природа соединила рѣзкія крайности, какихъ мы не встрѣтимъ ни въ одномъ животномъ, и создала полезнѣйшее существо. Между истребителями насѣкомыхъ летучая мышь занимаетъ одно изъ первыхъ мѣстъ. Не будь летучихъ мышей, лѣса давно бы погибли; исчезло бы на землѣ множество полезныхъ растеній.
Разные жуки, шелкопряды, совиноголовки и множество другихъ вредныхъ насѣкомыхъ летаютъ и вообще дѣйствуютъ ночью; поэтому дневныя насѣкомоядныя животныя ихъ не могутъ преслѣдовать; и не будь летучихъ мышей, они размножились бы въ короткое время до того, что ихъ гусеницы поѣли бы всю растительность.
Вотъ почему можно радоваться, если на чердакѣ нашего дома поселятся летучія мыши — эти полезнѣйшіе изъ мірскихъ захребетниковъ; они охраняютъ наши сады, огороды, поля отъ страшныхъ враговъ, съ которыми бороться не можетъ человѣкъ.
Летучая мышь невзыскательна; она охотно поселяется въ дуплахъ деревьевъ, въ разсѣлинахъ каменныхъ стѣнъ, подъ крышами домовъ, въ старыхъ, заброшенныхъ пчелиныхъ ульяхъ — словомъ, вездѣ, гдѣ найдется темный, сухой и тихій уголокъ, куда ни проникаетъ ни вѣтеръ, ни солнечный лучъ, гдѣ есть возможность скрыться отъ зноя и отъ мороза.
Въ такихъ уголкахъ летучія мыши живутъ цѣлыми колоніями;: здѣсь онѣ размножаются и умираютъ.
Непріятный запахъ да, порой, слабый пискъ выдаютъ такую колонію.
У летучей мыши мало враговъ. Кошки, куницы и другіе хищники не любятъ ихъ, потому что у летучихъ мышей на крыльяхъ есть железки, выдѣляющія пахучую жидкость, которая сообщаетъ ихъ тѣлу противный запахъ и вкусъ. Совѣ не словить увертливую летучую мышь. Поэтому главными врагами мыши можно считать продолжительное ненастье лѣтомъ, сильный зимній холодъ и человѣка.
Со временъ глубокой древности, человѣкъ сдѣлался врагомъ летучей мыши. Человѣкъ ночью робѣетъ. Каждый звукъ, каждый крикъ, шорохъ пугаетъ его. Воображеніе дикаря изобрѣло ночныхъ духовъ-демоновъ, лѣшихъ и т. п. Летучая мышь, по его мнѣнію, исчадіе ада, слуга нечистой силы. Басни о вампирахъ южной Америки, высасывающихъ, будто бы, кровь у спящихъ людей и животныхъ, укрѣпили нелюбовь и отвращеніе къ летучей мыши; ея странныя, уродливыя формы еще болѣе усилили это впечатлѣніе. И вотъ, лучшаго своего друга люди считаютъ злѣйшимъ врагомъ; залетитъ мышь въ комнату — ее навѣрно убьютъ, найдутъ ихъ гнѣздо на чердакѣ — вся колонія будетъ истреблена.
Нѣтъ. Вы теперь не сдѣлаете этого; найдя жилище мышей, вы будете оберегать его и защитите отъ глупыхъ людей. Не правда ли? Вы подвѣсите въ вашемъ саду нарочно дупла и ящички, гдѣ могли бы пріютиться летучія мыши. Зато вашъ садъ будетъ цвѣсти и зеленѣть; ваши яблоки, груши и ягоды будутъ расти въ изобиліи, потому что ихъ бережетъ отъ воришекъ та-же летучая мышь.
О томъ, что летучая мышь не знается съ нечистой силой — и говорить не стоитъ, потому что лѣшихъ и демоновъ никто не видывалъ, а все живое на землѣ создано Творцомъ міра. Онъ надѣлилъ насъ, людей, высшимъ разумомъ для того, чтобы мы понимали Его созданія и не губили бы добрыхъ понапрасну, чтобъ самимъ не сдѣлаться добычей злыхъ.
Летучихъ мышей водится въ Россіи до 20 видовъ. Онѣ встрѣчаются у насъ вездѣ, начиная съ Архангельской губерніи. Чѣмъ дальше на югъ, чѣмъ больше насѣкомыхъ, тѣмъ больше породъ летучихъ мышей. Онѣ живутъ, кромѣ жилищъ человѣка, всюду въ лѣсахъ, около рѣкъ и озеръ, въ степяхъ и пустыняхъ, гдѣ селятся въ дуплахъ, подъ отставшей корой старыхъ деревьевъ, въ расщелинахъ скалъ, въ пещерахъ и гротахъ, даже въ норахъ, дѣлаемыхъ птицами и звѣрями. Необходимое условіе для поселенія летучей мыши — обиліе въ окрестности насѣкомыхъ.
Между нашими летучими мышами рѣзко выдѣляется-ушанъ, у котораго уши длиннѣе половины тѣла. Другіе виды мало различаются между собой. Зовутъ ихъ кожанами, нетопырями, вечерницами, летучими мышами, упырями. Особенно крупныхъ видовъ у насъ нѣтъ. Самый большой съ воробья и вершковъ 8-ми въ размахѣ крыльевъ; но есть вдвое меньше.
Въ Крыму и на Кавказѣ водятся еще два или три вида подковоносовъ.
Ласточка.
[править]Кто не знаетъ ласточки? Найдется-ли въ Европѣ народъ, который бы не любилъ этой рѣзвой, красивой, безобидной птички? Не знать ея нельзя, потому что все лѣто она вертится передъ глазами въ воздушной синевѣ; — нельзя и потому, что и живетъ-то она вмѣстѣ съ нами, въ нашихъ домахъ. Нѣтъ такого большого города, гдѣ на самой главной улицѣ, въ верхнемъ углу окна, не рѣшилась бы слѣпить своего гнѣзда городская ласточка или воронокъ; нѣтъ той деревушки, чтобъ въ ней, подъ крышей какого-нибудь сарая, у перекладины, не прилѣпила свое гнѣздо-чашечку деревенская ласточка или косаточка. Эту послѣднюю особенно любитъ русскій народъ.
«Ахъ ты, моя косаточка!» — говоритъ старуха любимой своей внучкѣ-рѣзвушкѣ. Про нее поетъ народъ въ пѣсняхъ. О ней сложились у него нѣкоторыя поговорки. Она служитъ ему вѣстникомъ настоящей весны, начала ярового сѣва. По ея движеніямъ лѣтомъ онъ узнаетъ наступающую перемѣну погоды. Разорить гнѣздо косаточки, повредить ей чѣмъ-либо — въ деревняхъ считается большимъ грѣхомъ. Совьетъ гнѣздо косаточка въ новой конюшнѣ или сараѣ — хозяинъ и хозяйка радуются; по ихъ мнѣнію, это знакъ, что постройка простоитъ долгіе годы. Словомъ, ласточка-косаточка въ деревенской жизни — важное лицо.
Городской ласточкѣ-воронку и сотой доли нѣтъ того почета. Никому она не нужна; никто ее не замѣчаетъ; и счастлива она, если не разорятъ ея гнѣздышка ради чистоты окна.
Двѣ сестры, а доли разныя. Посмотримъ, отчего это такъ вышло. Познакомимся поближе съ жизнью ласточекъ. Различить ихъ легко, даже издали, на лету. У воронка голова, спина, крылья и хвостикъ черносизые, вороненые (отчего и прозвали ее воронкомъ); шея, грудь, брюшко, надхвостье и перышки, одѣвающія ножки, — чистобѣлыя.
У косаточки вся верхняя сторона черносизая, нижняя сторона бѣлая, съ рыжеватымъ оттѣнкомъ, а лобъ и горло рыже-краснаго цвѣта, Ножки у нея неоперенныя. Главное же различіе въ томъ, что у воронка хвостъ короткій, слегка вырѣзанный на концѣ; у косаточки же хвостъ длинный: особенно крайнія перья вытянуты въ длинныя косицы (оттого и названіе косаточки).
Воронокъ и косаточка водятся у насъ по всей Россіи и большей части Сибири. Обѣ онѣ живутъ почти исключительно около жилья человѣка. Городская ласточка живетъ преимущественно въ городахъ и гораздо рѣже въ селахъ. Косаточка, наоборотъ, предпочитаетъ села и деревни городамъ, хотя и живетъ въ послѣднихъ. Это пристрастіе воронка къ городамъ, а косаточки къ селамъ зависитъ отъ устройства ихъ гнѣздъ. Воронокъ любитъ прилѣплять свое гнѣздо къ каменнымъ -стѣнамъ, въ верхнемъ углу окошекъ; гораздо рѣже и неохотно онъ устраиваетъ гнѣздо въ деревянныхъ зданіяхъ. Косаточка, напротивъ, почти исключительно строитъ гнѣзда въ деревянныхъ строеніяхъ. Вотъ почему воронокъ предпочитаетъ города, а косаточка — деревни; потому-то въ деревнѣ на сотню косаточекъ приходится всего нѣсколько воронковъ, и крестьянинъ больше знаетъ косаточку. Да сверхъ того, воронокъ молчаливъ, не поетъ, а только хрипло чирикаетъ; косаточка же разсядется въ ясный день на крышѣ и щебечетъ громко, весело свою немудреную пѣсню. Но крестьянинъ, любя щебетунью-косаточку, не знаетъ, чѣмъ обязанъ ласточкамъ. Польза же отъ нихъ, великая.
Пришла Ѳомина недѣля. Растаялъ снѣгъ даже въ лѣсной глуши.. Обсохли овраги. Кончился разливъ на мелкихъ рѣкахъ; оголились ихъ луга и болота: густой зеленой щеткой пробивается на нихъ молодая трава: зеленѣютъ озимыя поля. А все еще настоящей, коренной весны нѣтъ. Цѣлые снопы лучей щедро бросаетъ солнце на промокшую, окоченѣлую землю, стараясь согрѣть ее и вызвать къ жизни растенія; но воздухъ еще холоденъ. Нѣтъ, нѣтъ, да и подуетъ сѣверный вѣтеръ, нагонитъ облака, спрячетъ за ними землю и посыплетъ ее мокрыми хлопьями снѣга. Каждую ночь, если небо чисто, подъ утро морозъ остудитъ землю и воздухъ; не силенъ этотъ морозъ-утренникъ, но гибеленъ онъ молодымъ, нѣжнымъ росткамъ растеній, только что выглянувшимъ на свѣтъ Божій.
Но вотъ, близь Егорьева дня (23 апрѣля), въ ходѣ весны наступаетъ крутой поворотъ. Одинъ денекъ въ эту пору, обыкновенно,: выдается такъ рѣзко, что всякому дѣлается ясно что весна наступила.
«Тятька, тятька, глянь, касаточка прилетѣла!» Дѣйствительно, словно тѣнь, мелькнула въ воздухѣ первая ласточка… и исчезла. Не ошиблись ли мы? Нѣтъ, вонъ еще одна, еще и еще.
Настало ясное утро; старыя знакомки вьются надъ ивами и лугами; шныряютъ подъ повѣти, въ сараи, на чердаки, осматривая свои гнѣзда. Весело щебечутъ онѣ на родныхъ крышахъ.
Все село, съ ранняго утра, на ногахъ. Впрягаютъ въ сохи бурокъ и коурокъ; крестясь, насыпаютъ въ мѣшки сѣмена; начинается самый спѣшный яровой сѣвъ. Уроди, Господи, и помилуй!
Пустяки, кажется, смѣшно даже, что маленькая птичка ласточка надѣлаетъ такой переполохъ въ деревнѣ; мало ли птицъ прилетаетъ весной. Кажись, великъ журавль, а его прилетъ не замѣчаетъ земледѣлецъ; прилетитъ журавль сегодня, завтра, черезъ недѣлю — все равно; прилетѣлъ — хорошо; не прилетѣлъ — тоже дурного нѣтъ. Ждетъ крестьянинъ ласточку, именно ласточку: нѣтъ ее — сидитъ онъ дома, ла завалинѣ, смотритъ, какъ играютъ ребята на улицѣ.
— Сѣять пора.
— Нѣтъ-ста, погодимъ, — и сидитъ себѣ смотритъ на небо.
Чирикнула надъ домами ласточка — того же мужичка не удержишь. Везетъ въ поле зерно, сѣетъ и пашетъ. Это потому, что его дѣдъ говорилъ ему, жди ласточки; а дѣду говорилъ его дѣдъ и т. д. Такъ велось испоконь вѣковъ. Это одинъ изъ безчисленныхъ образцовъ вѣкового, народнаго опыта. Народъ не знаетъ, откуда прилетаетъ ласточка: но вѣками онъ узналъ, что она прилетаетъ, когда, наступитъ настоящая весна и утренники не въ силахъ уже вредить нѣжнымъ всходамъ яровыхъ хлѣбовъ.
Ласточка, подобно всѣмъ живымъ существамъ, не знаетъ, что будетъ завтра. Перезимовавъ въ долинѣ Нила, она руководясь тѣмъ же вѣковымъ опытомъ ея отцовъ, дѣдовъ и прадѣдовъ, летитъ домой, на родимую сторонушку. По пути вездѣ встрѣчаетъ ее тепло, и она спѣшитъ безъ остановокъ. Вотъ родное село: конченъ далекій путь, отдыхаютъ усталыя крылышки: гнѣздо цѣло; усѣлась въ немъ ласточка и заснула глубокимъ сномъ. Проснулась поутру, полетѣла на луга, къ рѣкѣ, промышлять пищу; увидалъ ее народъ — сѣять надо, говоритъ.
Поѣхали, посѣяли. Ласточка понаѣлась, отдохнула и ждетъ подругу. Стоитъ ведро день, другой, третій — взошелъ овесъ и ячмень.
Ласточка питается насѣкомыми, и только такими, которыхъ можетъ поймать налету, въ воздухѣ. Изъ летающихъ насѣкомыхъ она предпочитаетъ двукрылыхъ, т.-е. мухъ, комаровъ, мошекъ и проч. А такъ какъ эти насѣкомыя очень чувствительны къ холоду, то пока воздухъ не потеплѣетъ, они не поднимаются въ верхніе слои его.
Прилетѣвъ домой, ласточки, первымъ долгомъ, спѣшатъ осмотрѣть свои гнѣздышки. Вслѣдъ за самцами, прилетаютъ самки, и ласточки играютъ веселыя свадьбы. Торопливымъ, быстрымъ полетомъ носятся самцы въ воздухѣ, отыскивая въ прилетѣвшей стаѣ своихъ старыхъ подругъ. Но, увы — одну съѣлъ еще осенью итальянецъ, когда стая, пролетая на зимовку въ Алжиръ, остановилась отдохнуть около Неаполя. Голодный лаццорони не посовѣстился словить и съѣсть усталую крошку. Другую поймалъ соколокъ, когда пролетная стая, застигнутая въ степи холодомъ, усталая, озябшая, присѣла отдохнуть на припекѣ. Третья убилась ночью о телеграфную проволоку. Четвертую бурей закрутило въ воздухѣ, и, выбившись изъ силъ, упала она въ сердитыя волны Чернаго моря. Такъ-то многое множество гибнетъ ласточекъ на чужой сторонѣ, куда выгналъ ихъ осенью сердитый морозъ изъ родимаго края.
Какъ бы то ни было, пары составляются весьма быстро, и въ тотъ же день начинается у нихъ трудная работа починки, а не то и новой постройки гнѣздъ. Ласточки летятъ на ближайшій берегъ пруда или болота, гдѣ чернѣетъ густая, невысохшая грязь. Каждая лзъ нихъ беретъ въ свой маленькій, слабый клювъ кусочекъ грязи, переминаетъ его, смачиваетъ липкой слюной и летитъ съ нимъ туда, гдѣ думаетъ свить гнѣздышко.
Ловко цѣпляется воронокъ за малѣйшую неровность штукатурки въ верхнемъ углу окна, прилѣпляя первый кусочекъ грязи. Если косяки окна гладки и нѣтъ возможности ухватиться за что-нибудь острыми когтями, воронокъ съ изумительной ловкостью, налету, лѣпитъ первый комочекъ грязи. На первый налѣпляется, затѣмъ уже легче, второй, третій и т. д. Съ ранняго утра до солнечнаго заката, пара воронковъ безъ устали снуетъ отъ гнѣзда на грязь и обратно, устраивая себѣ хижинку. Съ каждымъ днемъ работа подвигается впередъ; но все же она идетъ медленно, и нужно, по крайней мѣрѣ, двѣ недѣли, чтобы гнѣздо было готово. Въ самомъ углу окна плотно накрѣпко прикрѣплено гнѣздо, представляющее отрѣзокъ въ одну восьмую шара.
У верхняго края находимъ круглое входное отверстіе, ведущее въ просторное гнѣздышко. Грязь, образующая стѣнки, смоченная липкой слюной, когда высохнетъ, дѣлается твердой, какъ камень, и отдѣлить ее отъ окна можно только при помощи острыхъ инструментовъ. Толщина стѣнокъ въ разныхъ мѣстахъ неодинакова.
Разсмотрѣвъ внимательно гнѣздо, мы должны будемъ сознаться, что воронокъ основательно знакомъ съ строительнымъ искусствомъ. Онъ съ полнымъ знаніемъ дѣла строитъ стѣнку толще тамъ, гдѣ нужно, чтобъ упрочить гнѣздо. Закончивъ постройку гнѣздышка, воронки принимаются за внутреннее убранство его. Они шныряютъ по окрестностямъ, высматривая перышки и пухъ, потерянныя другими птицами, собираютъ ихъ на землѣ, подхватываютъ въ воздухѣ и несутъ въ гнѣздо. Изъ этого матеріала они сдѣлаютъ мягкій перяной коврикъ. Конченъ тяжелый трудъ, пора класть яички, бѣленькія, блестящія, съ тонкой скорлупочкой. А когда ихъ наберется штукъ пять или шесть воронки принимаются высиживать. Самецъ чередуется съ самочкой, и пока одинъ сидитъ на яйцахъ, другая летаетъ, кормится и отдыхаетъ.
Пройдутъ двѣ недѣли, и изъ яичекъ выклюнутся птенчики — голые, слѣпые безпомощные, съ уродливой большой головой, съ широкимъ ртомъ, отороченнымъ желтой каемкой.
При всякомъ стукѣ и шорохѣ эти уродцы широко разѣваютъ свои рты и пищатъ, прося пищи. Съ удвоеннымъ стараніемъ снуютъ старики по окрестностямъ, добывая кормъ прожорливымъ дѣтямъ. Заглянувъ въ гнѣздо, спустя три недѣли, мы будемъ поражены и удивлены: мы найдемъ тамъ цѣлую семью красивыхъ молодыхъ ласточекъ; стоитъ только крикнуть или стукнуть; и онѣ, одна за другой, выпорхнутъ изъ гнѣзда. Мы невольно спросимъ, неужели это тѣ красные, маленькіе уродцы, которыхъ мы видѣли въ гнѣздѣ три недѣли назадъ? Неужели они могли такъ быстро вырости и покрыться перышками? Да, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія. Но каково же должно быть количество пищи, которую проглотили птенцы въ три недѣли, чтобъ изъ крошечнаго уродца, величиной въ орѣхъ, сдѣлаться ласточкой? Припомнимъ, что эта пища состоитъ изъ мошекъ, комаровъ, мушекъ, которыхъ, если раздавишь, то и слѣда не видно. Сообразите-ка это, и вы невольно подивитесь, какъ это пара такихъ маленькихъ птичекъ можетъ прокормить мошками и комарами пять, шесть дѣтенышей, кромѣ себя.
Деревенская ласточка-косаточка строитъ гнѣздо на другой манеръ. Гдѣ-нибудь подъ крышей сарая, на чердакѣ или подъ потолкомъ конюшни она прилѣпляетъ кусочки грязи къ перекладинѣ, къ стропилу или балкѣ и выводитъ полу чашечку (или 7* шара) съ толстыми, прочными стѣнками. Углубленіе получашечки косаточки выстилаютъ перьями птицъ, шерстью и волосомъ. Наконецъ, гнѣздо готово, послѣ двухъ или трехъ недѣль работы. Самка начинаетъ класть яички; они больше яичекъ воронка, съ тонкой бѣлой скорлупкой, покрытой красноватыми и бурыми пятнышками. Когда наберется въ гнѣздѣ отъ четырехъ до шести яичекъ, самка садится ихъ высиживать. Самецъ же, въ это время, принимается строить другое, запасное гнѣздо. Оно помѣщается на той же перекладинѣ, на четверть или на полъаршина отъ перваго. Форма гнѣзда та-же, но оно значительно меньше, площе и не устилается внутри такъ тщательно, какъ настоящее. Это гнѣздо самецъ строитъ для себя и для дѣтей; въ немъ онъ спитъ и отдыхаетъ; а когда молодыя ласточки подростутъ и вылетятъ изъ гнѣзда, то часть ихъ ночуетъ въ настоящемъ гнѣздѣ, другія же спятъ въ запасномъ гнѣздышкѣ, съ отцомъ.
Молодыя косаточки ростутъ такъ же быстро, какъ воронки, и въ половинѣ іюня вылетаютъ изъ гнѣзда. Любо смотрѣть на вылетѣвшій выводокъ. Выпорхнувъ одна за другой изъ гнѣзда, косаточки всей семьей усядутся на крышу; старики вьются, суетятся около нихъ, носятъ имъ пищу, щебечутъ. Вдругъ весь выводокъ вспорхнетъ съ крыши и понесется вдаль — пробовать молодыя крылья. Сначала полетъ косаточекъ слабъ, неумѣлъ; пройдетъ часъ, другой — и молодыхъ отличишь только по короткимъ косицамъ хвоста. Они неотступно слѣдуютъ за стариками, повторяя всѣ повороты ихъ на лету. Поймала старая косаточка комара, пріостановилась и тутъ же, налету суетъ, его- въ ротъ птенчика. Молодые крѣпнутъ окончательно и скоро сами принимаются ловить добычу. Мало-по-малу, каждый птенецъ дѣлается самостоятельнымъ, и семья, недѣли черезъ двѣ, разсыпается врозь.
Въ началѣ іюля старая косаточка снова кладетъ въ гнѣздо яички, и высиживаетъ второй выводокъ, который вылетаетъ въ началѣ августа. Такъ что, въ лѣто, каждая пара выведетъ отъ 5 до 10 молодыхъ птичекъ.
Искусная постройка гнѣзда, горячая любовь къ дѣтямъ, трудолюбіе и постоянная веселость невольно обращаютъ на косаточку вниманіе деревенскаго жителя; онъ съ дѣтства свыкается съ своей постоялкой, привязывается къ ней душой. Да и какъ ее не любить, когда она никому, какъ есть никому, вреда не дѣлаетъ? Летая по полямъ, косаточка не своруетъ зерна; она не расклюетъ, какъ другія, въ саду ягодки, не выдолбитъ огурецъ. Польза отъ нея видимая.
На дворѣ, въ огородѣ, въ садикѣ шумъ и суета; шумятъ, кричатъ воробьи, галки, скворцы; клохчетъ насѣдка, словно охаетъ, что не можетъ созвать шалуновъ-цыплятъ, разбѣжавшихся по двору. Но только раздастся пронзительный рѣзкій крикъ ласточки, — и все перемѣнилось. Бросились воробьи куда попало — въ кусты, подъ крыши въ конопли. Въ одну минуту сбѣжались цыпляты подъ крылья матери. Все стихло; только крики ласточки нарушаютъ тишину.
Между насѣкомыми есть отрядъ двукрылыхъ, у которыхъ только одна пара крыльевъ. Это самые быстрые и ловкіе летуны, подобно тому, какъ ласточки между птицами. Вся жизнь двукрылаго насѣкомаго проходитъ въ безпрерывномъ почти движеніи. Подобно ласточкамъ — мухи, мошки, комары, за исключеніемъ времени сна и отдыха, почти постоянно летаютъ. Въ быстротѣ и ловкости полета съ ними не сравнится никакое другое насѣкомое, не сравнятся даже бабочки и пчелы.
Съ весны и до весны, пока воздухъ тепелъ, неисчислимое множество разныхъ двукрылыхъ носится въ немъ, поднимаясь порой на значительную высоту. Ничтожный ростъ многихъ двукрылыхъ исключаетъ всякую возможность услѣдить ихъ въ воздушной синевѣ и узнать, что они тамъ дѣлаютъ. Мы знакомимся съ двукрылыми лишь тогда, какъ они подлетятъ ближе къ землѣ, носятся около растеній, летаютъ въ нашихъ жилищахъ или жужжатъ надъ самымъ ухомъ, собираясь впустить свой хоботъ-жало въ нашу кожу.
Для человѣка нѣтъ насѣкомыхъ докучливѣе двукрылыхъ. Миріады мухъ портятъ намъ жизнь въ домахъ, мѣшаютъ ѣсть, не даютъ спать. Комары и мошки своими укусами раздражаютъ кожу, мѣшаютъ работать въ поляхъ и лѣсахъ, дѣлаютъ почти невозможнымъ, мѣстами, рыбный промыселъ. Домашнія животныя, наши помощники, терпятъ отъ двукрылыхъ еще болѣе, чѣмъ мы; они доводятъ ихъ укусами до изступленія, до изнеможенія, даже бываютъ причиной ихъ гибели.
Какъ же не цѣнить ласточекъ, которыя питаются, главнымъ образомъ, двукрылыми нашими лихими врагами? Конечно, онѣ хватаютъ также палету мелкихъ бабочекъ, жучковъ и другихъ насѣкомыхъ; но погонѣ за двукрылыми посвящена почти вся жизнь ласточки.
Она носится по цѣлымъ часамъ высоко въ воздухѣ, гоняясь тамъ за мошками, мушками, комариками; воздухъ сухъ, паровъ въ немъ мало и эти насѣкомыя высоко поднимаются отъ земли для своихъ игръ.
Накопится больше паровъ въ воздухѣ, крылышки мушекъ и комариковъ напитываются влагой, отяжелѣютъ, трудно на нихъ подняться въ высь, и порхаютъ двукрылыя низко надъ землей; поэтому и ласточекъ не увидишь на верху, онѣ летаютъ низко надъ лугами и полями, надъ прудами и озерками, ловя здѣсь свою обычную добычу. А извѣстно, что если воздухъ насыщенъ парами, то они легко сгущаются въ облака, послѣднія же разражаются дождемъ. Вотъ почему, когда ласточки летаютъ низко, крестьянинъ ждетъ дождя; носятся ласточки высоко въ воздухѣ — дождя не жди, значитъ, паровъ мало. Народная примѣта оказывается вѣрной, хотя крестьянинъ и не объяснитъ намъ смыслъ ея.
Кромѣ мошекъ, комаровъ, оводовъ, слѣпней, вредящихъ намъ укусами, между двукрылыми есть много еще злѣйшихъ враговъ нашихъ. Есть, напримѣръ, такъ называемая, гессенская муха, крошечная мушка, сама по себѣ безвредная; но ея личинка живетъ въ стеблѣ ржи и губитъ его и колосъ. Цѣлыя поля ржи пропадаютъ отъ этого страшнаго врага, вызывая голодъ въ странѣ. Въ то время, когда колосится рожь, миріады гессенскихъ мухъ летаютъ въ ржаномъ полѣ; онѣ прокалываютъ мягкіе ржаные стебли и кладутъ туда яички, изъ которыхъ вскорѣ выведутся гибельныя гусеницы. Никто тутъ не оказываетъ намъ такой помощи, какъ косаточка. Неутомимо носится она надъ самой рожью, поѣдая безчисленное множество гессенскихъ мухъ.
Зная все это, мы можемъ оцѣнить, какъ велика польза, приносимая ласточками человѣку; мы можемъ сказать, что безъ нея еще горше бы намъ пришлось отъ всякихъ двукрылыхъ.
Сколько ласточка истребляетъ въ день двукрылыхъ — невозможно счесть. Но количество это должно быть громадно. Начиная ловлю на утренней зарѣ, ласточка кончаетъ ее на закатѣ солнца. Весь длинный лѣтній день она безъ устали ловитъ двукрылыхъ.
Сколько же она поймаетъ ихъ — судите сами.
Пришелъ августъ мѣсяцъ, вылетѣли послѣдніе выводки ласточекъ. Ласточье населеніе возросло теперь до наибольшей густоты; по крайней мѣрѣ, въ три, четыре раза противъ весны. И все это населеніе цѣлые дни гоняется за двукрылыми. Воздухъ около селъ, деревень, городовъ кишитъ ласточками. Между тѣмъ, уже холодѣетъ; въ концѣ августа, какъ разъ, наступятъ утренники. Чувствуютъ это двукрылыя; послѣдніе дни приходятъ имъ. Каждая холодная ночь убиваетъ ихъ массами. Чувствуютъ наступленіе холодовъ и ласточки. Еще до Успенія начинаютъ онѣ собираться въ стайки и готовиться къ отлету. Не страшенъ имъ слабый холодъ, но онъ уменьшаетъ количество пищи; съ каждымъ днемъ ея становится меньше. Я вотъ, послѣ перваго утренника, стая ласточекъ пускаются въ трудный путь — въ далекую Африку и Аравію. Тамъ, въ это время, начинаются періодическіе дожди. Рѣки выступаютъ изъ береговъ. Широко разливается старый Нилъ по равнинамъ Египта. Тропическая растительность, замореная, высушенная лѣтними засухами, развивается съ непостижимой быстротою и роскошью. Оживаютъ безчисленныя тропическія животныя. Движеніе и жизнь кипятъ вездѣ. На этотъ пиръ южной природы летятъ наши сѣверныя птицы. Восемь мѣсяцевъ гостятъ тамъ ласточки. Но, по пословицѣ: «въ гостяхъ хорошо, а дома лучше», ждутъ съ нетерпѣніемъ щебетуньи, когда наступитъ время летѣть на далекій сѣверъ, на свою бѣдную, но милую сердцу родину.
О соли.
[править]Въ одной изъ частей Австріи — Галиціи есть городъ, въ которомъ непремѣнно остановится всякій путешественникъ. Городъ этотъ — Величка и замѣчателенъ онъ тѣмъ, что стоитъ на другомъ городѣ… изъ соли. Вы спускаетесь туда по огромной витой лѣстницѣ, среди бѣлаго дня, и, вдругъ, васъ окружаетъ темнота. Но нѣсколько шаговъ далѣе, предъ вами покажется освѣщенная часовня. Алтарь, колонны, стѣны, украшенія, все сдѣлано изъ одного и того же минерала — изъ соли. Лучи отъ множества свѣчей ударяютъ въ соляныя стѣны, колонны, украшенія и ангеловъ часовни. Розовый цвѣтъ послѣднихъ пріятно ласкаетъ глаза и перемѣшивается съ милліонами брилліантовъ, какъ бы разсыпанныхъ по стѣнамъ и потолку комнаты. Изъ часовни дорога идетъ въ длинный, длинный коридоръ, и концѣ котораго, гдѣ-то вдалекѣ, виднѣется свѣтлая точка. Наконецъ, вы доходите до нея и передъ вами огромная зала, названная я гастро вою. Въ ней вы вспоминаете великолѣпные дворцы волшебницъ, о которыхъ читали въ сказкахъ. Въ самомъ дѣлѣ, со свода спускается громадная люстра, красиво сдѣланная, опять-таки, изъ соли. Несмотря на. то, что сводъ этой залы очень высокъ, люстра, при входѣ, сейчасъ же бросается въ глаза. Первое время человѣкъ почти слѣпнетъ, столько свѣта идетъ отъ тысячи свѣчей люстры и безсчисленнаго множества кристалликовъ соли на люстрѣ и стѣнахъ. Гдѣ-то вблизи слышенъ шумъ… оглядываетесь, поднимаете голову и опять удивляетесь. Черезъ потолокъ залы пробивается ручей, разсыпается блестящимъ водопадомъ по уступамъ стѣнъ, потомъ опять успокаивается — и серебристой лентой течетъ у вашихъ ногъ. Всѣ стѣны покрыты легкими желѣзными лѣстницами; то поднимаются онѣ прямо, то, какъ будто, скрываются въ водопадѣ. Страшно дѣлается за работниковъ, быстро, какъ молнія, бѣгающихъ вверхъ и внизъ.
Изъ люстровой залы путешественникъ идетъ далѣе и на каждомъ шагу встрѣчаетъ все новое и новое. Ему предлагаютъ спуститься въ мрачную пещеру, надъ потолкомъ которой стоитъ широкое и глубокое озеро, — вводятъ въ соляныя конюшни, сараи и бальную залу, гдѣ когда-то танцовали и пировали польскіе короли. Однимъ словомъ, чтобы видѣть всѣ чудеса этого подземнаго соляного города, надо провести въ немъ не менѣе двухъ мѣсяцевъ.
Если бы мы, спускаясь внизъ въ галлереи, осматривали стѣны, то замѣтили бы три слоя соли: верхній почти не прозрачный слой есть дурная соль съ примѣсью глины; во второмъ соль смѣшана съ пескомъ, и только третій даетъ совсѣмъ чистую и прозрачную соль.
Прежде, давно, давно, Величка была бѣдною деревушкою и жители ея работали въ сосѣднихъ городахъ. Но, когда были открыты подлѣ нея соляныя копи, деревня превратилась въ одинъ изъ лучшихъ городовъ Галиціи. Слои соли тянутся не только подъ городомъ, но идутъ также далеко отъ него въ сторону. Не разъ въ копяхъ Велички случались несчасія. Такъ, въ 1644 году загорѣлся въ нихъ магазинъ съ съѣстными припасами: при этомъ погибли всѣ люди и лошади, бывшіе въ подземныхъ галлереяхъ. Еще ранѣе, въ 1510 году, былъ другой пожаръ: какой-то рабочій, которому отказали отъ мѣста въ копяхъ, съ досады поджегъ тамъ всѣ деревянныя постройки. Правда, онѣ совсѣмъ сгорѣли, и при этомъ много погибло людей, но поджигатель первый поплатился жизнью.
Недалеко отъ Велички есть мѣстечко Бохнія; оно славится необыкновенно чистою солью. Копи эти были открыты сапожникомъ, рывшимъ на своемъ дворѣ колодезь.
Соль въ этихъ копяхъ и богатыхъ соляныхъ копяхъ Россіи выламывается кусками, какъ камень, а потому и называется каменною. Какъ добываютъ ее, мы разскажемъ сейчасъ; но сперва перенесемъ себя изъ Галиціи далеко на востокъ, къ Уралу, въ крѣпость Илецкую Защиту[1], Оренбургской губ. Она — самое богатое солью мѣсто во всемъ свѣтѣ. Ученые сосчитали сколько хранится здѣсь въ землѣ соли и называютъ цифру которую, пожалуй, трудно и выговорить — 74,000,000,000, пудовъ. Если бы только одна Илецкая Защита давала всей Россіи соль, то ее хватило бы на нѣсколько тысячъ лѣтъ.
Видъ Илецкой Защиты нельзя назвать красивымъ. Сама крѣпость состоитъ изъ немногихъ казенныхъ домовъ и домиковъ рабочихъ. Все это окружено низкимъ землянымъ валомъ съ воротами спереди и сзади. Передъ входомъ гауптвахта. Мимо нея въѣзжаютъ въ крѣпость возы съ грузомъ соли, проѣзжаютъ черезъ площадь, осматриваются чиновниками и уѣзжаютъ въ другія ворота. Въ нихъ соль взвѣшиваютъ. Изъ крѣпости возы отправляются въ соляные магазины.
Мѣсторожденіе соли тянется передъ крѣпостью на двѣ версты изрытымъ полемъ. Нѣтъ на немъ никакихъ деревьевъ, кустарниковъ, но за то сейчасъ подъ землею показывается прозрачная, какъ хрусталь, соль. Изъ кусковъ ея часто обтачиваютъ очень красивыя вещицы.
Чѣмъ глубже копать землю, тѣмъ менѣе чиста становится соль; здѣсь встрѣчается совсѣмъ не то, что въ соляныхъ копяхъ Велички. На большой глубинѣ соль уже свинцоваго цвѣта и смѣшана съ разными минералами.
Разрабатываютъ ее такъ: на большомъ кускѣ поля снимаютъ землю до солянаго слоя (штокъ) и самый слой сглаживаютъ. Затѣмъ прорубаютъ продольные и поперечные рвы такъ, что все соляное поле становится похожимъ на огромную шашечницу. Каждый соляной квадратикъ этой шашечной доски (косякъ) отдѣленъ отъ другихъ квадратиковъ со всѣхъ сторонъ; только снизу онъ остается прикрѣпленнымъ. Чтобы сдѣлать косякъ совершенно свободнымъ, подъ него подводятъ желѣзные брусья, нажимаютъ ихъ; или же внизу косяка пробиваютъ семь — десять дырочекъ и вставляютъ туда клинья. Передъ каждымъ клиномъ становится рабочій съ тяжелымъ молотомъ, и всѣ они дружно, заразъ, начинаютъ вбивать клинья. Не подается косякъ, но клинья и молотъ продолжаютъ свое дѣло терпѣливо. Наконецъ, соляной великанъ не выдерживаетъ — отстаетъ снизу; его вытаскиваютъ на землю и разрубаютъ на мелкіе куски — 2—5 пудовъ вѣсомъ. Теперь остается только сложить ихъ, какъ складываютъ кирпичи при постройкѣ домовъ, въ бунты и сверху закрыть все отъ непогоды корою.
За первымъ слоемъ снимается второй, третій и т. д. Рабочіе въ Илецкой Защитѣ большею частью татары и получаютъ въ мѣсяцъ 6, 7 руб. жалованья. Такъ какъ Млецкая Защита на самомъ краю Россіи, то не удивительно, что перевозка соли изъ нея въ разныя губерніи стоитъ дорого, и покупать ее не выгодно. Прежде, до 17-го столѣтія, всякій могъ ломать соль сколько и гдѣ ему угодно; но съ 1724 года за это надо было платить по 1 к. съ фунта.
Соль встрѣчается по всей земной поверхности. Жители южной Азіи по рѣкѣ Инду прорѣзываютъ соляныя горы и выламываютъ огромныя глыбы чистой соли. Въ Аравіи изъ глыбъ каменной соли складываютъ хижины. Въ Абиссиніи плитки ея служатъ вмѣсто денегъ при покупкѣ товаровъ. Но красивѣе всего цѣлыя цѣпи соляныхъ горъ по берегамъ Амазонской рѣки. Въ нихъ блестящіе слои чистой соли перемежаются съ пластами зеленой, голубой и розовой соли. Эти горы особенно прекрасны при солнечномъ освѣщеніи. Но не всегда соль такъ чиста, что ее можно прямо выламывать и, не очищая, продавать. Часто слои соли перемѣшаны съ глиной, известью, или же, наконецъ, такъ пропитаны водой, что, при выламываніи, разсыпаются. Въ этихъ случаяхъ прокапываютъ галлереи и пускаютъ туда воду. Черезъ мѣсяцъ, два, а иногда и черезъ 2, 3 года вода вберетъ (растворитъ) въ себя столько соли, что изъ галлереи разсолъ выкачиваютъ на свѣтъ Божій насосами. Но въ такомъ разсолѣ соли еще очень мало, а воды много. Вода тутъ лишняя, ее надо отдѣлить отъ соло. Сперва разсолъ просто кипятили; всякій знаетъ, что при кипяченіи вода улетаетъ прочь въ видѣ пара; не даромъ же говорятъ иногда кухарки: супъ выкипѣлъ. Но на кипяченіе разсола уходило такъ много дровъ, что около солеваренъ дрова стоили часто втрое дороже, чѣмъ за нѣсколько десятковъ верстъ въ сторону. Уже давно придумали просто и дешево удалять воду безъ кипяченія. Теперь въ каменный со стѣнками полъ вбиваютъ стоймя брусья въ два ряда; середину между ними закладываютъ хворостомъ и сверху по желобу пускаютъ на хворостъ разсолъ.
Такой приборъ называется градирнею.
Разсолъ течетъ по хворосту внизъ, раздѣляется при этомъ на самыя маленькія струи, а вѣтеръ или агаръ расносятъ въ это время воду во всѣ стороны. Что при этомъ вода улетаетъ, испаряется, всякій изъ васъ знаетъ. Припомните, какъ скоро отъ жаркаго лѣтняго воздуха, особенно при вѣтрѣ, высыхаютъ лужи послѣ дождя. Припомните такъ же, какъ послѣ купанья, вы въ минуту дѣлаетесь сухимъ, если только дуетъ вѣтерокъ на ваше тѣло. Сгустившійся разсолъ собирается на каменномъ полу съ тѣмъ, чтобы снова прогуляться по хворосту другой градирни. Послѣ второго путешествія, онъ уже такъ густъ, что оставшуюся въ немъ воду можно отдѣлить кипяченіемъ. Въ нѣкоторыхъ холодныхъ странахъ получаютъ соль иначе. Около морского берега выкапываютъ очень мелкій, но большой прудъ, утаптываютъ дно и спускаютъ въ него морскую воду.
Соленая вода въ прудѣ замерзаетъ, но такъ, что верхній слой ея содержитъ только чистый ледъ, а нижній — ледъ, совсѣмъ пропитанный солью. Верхній слой отламывается, а нижній кипятятъ, чтобы получить сухую соль. Такъ получаютъ соль въ Швеціи, Норвегіи и на сѣверѣ Россіи. Соль собираютъ также въ соляныхъ болотакъ, какъ напр., во Франціи въ Бретани и по берегамъ соляныхъ озеръ. Такихъ озеръ особенно много у насъ въ Астраханской губерніи. Между ними самое большое озеро Эльтонъ. Въ жаркіе мѣсяцы берега его покрыты корою соли, но соли не чистой, а съ разными примѣсями. Эти примѣси, однако, нисколько не останавливаютъ киргизовъ и жителей Астраханской губерніи. Каждый годъ собираютъ они съ береговъ Эльтона до 4 милліоновъ пудовъ соли и, большею частью, оставляютъ ее у себя для соленія рыбы.
Но самымъ соленымъ озеромъ можно считать Мертвое Море, «отъ котораго съ ужасомъ улетаетъ птица и бѣжитъ звѣрь». Нѣтъ ничего печальнѣе этого моря, которое справедливо носитъ имя мертваго. Представьте себѣ огромное озеро, никогда не волнующееся. — Кругомъ его песокъ и выдающіеся круглые утесы горъ, нигдѣ вы не замѣтите ни деревца, ни кустарника; животныхъ нѣтъ. Птицы не оживляютъ своимъ пѣніемъ молчаливое озеро. Надъ нимъ постоянно виситъ густой соляной туманъ; онъ перемѣшивается съ ядовитымъ паромъ гніющихъ болотъ и источниковъ. Рыба въ озерѣ не живетъ. Въ водѣ его такъ много соли, и она черезъ это такъ густа, что по ней почти нельзя плавать на лодкѣ. Трудно погрузить весло, оно только скользитъ по поверхности озера. То тамъ, то здѣсь поверхъ воды поднимаются со дна куски вонючей жидовской смолы или асфальта. Не разъ старались переплыть это озеро, но всегда неудачно. Такъ въ 1835 годъ ирландецъ Коттингамъ плавалъ по немъ 5 дней, но, наконецъ, такъ утомился, что долженъ былъ возвратиться въ Іерусалимъ, гдѣ вскорѣ и умеръ. За нимъ дѣлали то же самое многіе путешественники, но всѣ или умирали послѣ плаванія, или надолго заболѣвали лихорадкою. Въ Мертвое Море впадаетъ рѣка Іорданъ. Близь устья берега ея такъ же унылы и безплодны, какъ и берега озера, но далѣе, къ востоку они одѣваются богатою растительностью; побывавшій у печальнаго мертваго озера, съ радостью устраиваетъ себѣ здѣсь станцію и вдыхаетъ здоровый воздухъ рѣки.
Теперь посмотримъ на что нужна соль Какой обѣдъ обходится безъ того, чтобы за столомъ не раздавалось: «ахъ, опять Марья недосолила говядину… Экъ, набухала ее въ супъ… Передайте мнѣ соли!» и т. д. и т. д. Все соль да соль. Зимою, чтобы не мерзли окна, что ставятъ между рамами, какъ не соль? Отчего селедки такъ долго не портятся и такъ вкусны, какъ не отъ соли? Проѣзжайте вдоль всѣхъ частей свѣта, и вездѣ встрѣтитесь съ солью, или съ тѣмъ, что походитъ на нее по вкусу.
Вы видѣли, конечно, крупную или сѣрую соль — ею еще всегда кухарка солитъ кушанье. Ужъ сколько сотенъ лѣтъ мы знакомы съ нею и съ бѣлою мелкою солью; мы знаемъ, что послѣдняя есть таже сѣрая соль, но только очищенная, а все-таки нерѣдко приходится слышать, что сѣрая соль солонѣе бѣлой. И какъ при этомъ ошибаются! Въ сѣрой нечистой соли есть примѣси, которыя уже совсѣмъ не солоны, а горьки на вкусъ. Чѣмъ больше будетъ такихъ примѣсей, тѣмъ меньше, конечно, мы будемъ чувствовать соленый вкусъ, и тѣмъ болѣе — горькій. То же самое говорятъ о сахарномъ пескѣ, Думаютъ, что онъ — нечистый сахаръ — слаще чистого рафинада. Ну, и пусть думаютъ… Богъ съ ними! Хорошо и то, что мы съ вами такъ разсуждать не станемъ.
Если разсматривать крупинки столовой соли въ увеличительное стекло, то замѣтимъ, что всѣ онѣ похожи одна на другую и имѣютъ видъ маленькихъ кубиковъ. Бросьте немного соли (особливо сѣрой) на горячіе уголья; вы увидите, какъ крупинки станутъ танцовать подъ трескучую музыку. Подпрыгиваніе ихъ и трескъ, который услышите, бываетъ отъ того, что каждый кубикъ соли держитъ у себя въ запасѣ немного воды. Отъ жара она превращается въ паръ, ломаетъ съ трескомъ стѣнки своего футляра, отбрасываетъ осколки его въ сторону и исчезаетъ. Это — въ небольшемъ видѣ изверженіе вулкана. Что соль порядочная охотница до воды, — можно всякому замѣтить. Въ сыромъ мѣстѣ она такъ жадно вбираетъ въ себя воду, что переходитъ въ полужидкую кашицу. Соленая вода живетъ по-своему. Она не закипитъ такъ скоро, какъ чистая вода, да и замерзаетъ позже ея. Оттого-то рѣки наши замерзаютъ раньше морей, гдѣ вода солона.
Не думайте, что только у насъ на кухнѣ и за столомъ соль — желанная гостья. Домашій скотъ въ этомъ не хочетъ отставать отъ человѣка и тоже любитъ соль. Коровамъ, свиньямъ, лошадямъ, всегда кладутъ ее въ кормъ, но конечно, умѣренно. Если давать скоту много соли, то вмѣсто здоровья она произведетъ болѣзнь и даже смерть.
Красивымъ цвѣтомъ своимъ и тѣмъ, что не пропускаетъ воды, фарфоръ тоже обязанъ соли.
Въ посудѣ, сдѣланной изъ фарфоровой глины, вода будетъ просачиваться, если ее не покрыть корою — глазурью. Глазируютъ такъ: въ накаленную печь, гдѣ стоятъ фарфоровыя вещи, бросаютъ горсть соли. Отъ жара она переходитъ въ бѣлый паръ, пристаетъ къ фарфору, крѣпко соединяется съ нимъ, — и бѣлая, блестящая, гладкая глазурь готова.
Въ Испаніи, Италіи, да и у насъ можно встрѣтить лѣтомъ глиняныя графины для охлажденія воды. На стѣнкахъ ихъ всегда видны капельки воды, просочившіяся изнутри графина. Они дѣлаются изъ обыкновенной глины съ примѣсью соли. Когда ихъ сильно нагрѣваютъ, пары соли улетаютъ черезъ стѣнки и оставляютъ послѣ себя незамѣтныя для глазъ дырочки. Но этихъ дырочекъ совершенно довольно, чтобы можно было пролѣзть черезъ нихъ маленькимъ капелькамъ воды.
Соль идетъ также на полученіе серебра изъ серебрянной руды; ею же смачиваютъ табачныя листья, хлѣбныя зерна, пропитываютъ дерево, чтобы сберечь отъ гніенія. Изъ нея приготовляется сода; безъ соли не варится мыло. Но самое главное ея употребленіе — соленіе мяса, рыбы, икры. Однимъ словомъ, кажется трудно придумать, на что только не идетъ она.
Понятно послѣ этого, что ее поддѣлываютъ. Чаще всего въ кухонную соль прибавляютъ воды; отъ воды, разумѣется, увеличивается ея вѣсъ. Кромѣ того примѣшиваютъ къ ней всѣ тѣ нечистоты, которыя цѣлыми грудами валяются на дворахъ солеваренъ. Всѣ онѣ остались послѣ очистки соли. Такія примѣси, какъ напримѣръ глауберова соль, производятъ различныя болѣзни. Но хуже всего, (впрочемъ, это дѣлается не нарочно), примѣсь страшнаго яда — бѣлаго мышьяка. Въ 1827 году въ департаментѣ Мерты во Франціи, умерло отъ такой примѣси къ соли 400 человѣкъ.
Какъ нужна соль для нашего тѣла, это всякій понимаетъ: почти никакая пища не обходится безъ нея. Прежде самою страшною казнью у голландцевъ, было — не давать совсѣмъ преступникамъ соли. Эти несчастные умирали въ мученіяхъ чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, и трупы ихъ сейчасъ же начинали гнить. Въ Африкѣ негры сильно страдали глистами и другими болѣзнями, но какъ только они стали прибавляй въ свою пищу соль, всѣ болѣзни прошли.
Настанетъ, вѣроятно, время, когда блестящія брилліанты и другіе драгоцѣнные камни будутъ для насъ простыми, ничтожными кусочками стекла. Соль же съ каждымъ годомъ дѣлается все нужнѣе и нужнѣе для насъ. Царство ея никогда не кончится.
Окаменѣлое Царство.
[править]Жилъ-былъ старикъ; у старика былъ сынъ — славный сынъ, вздумалъ чево идти въ дорогу, простился-благословился и пошолъ. Шелъ долго ли, коротко ли, скоро сказка сказывается, нескоро дѣло дѣлается; приходитъ въ одно царство, видитъ — кругомъ камни! и скотъ, и люди — гдѣ кто былъ, стоялъ или сидѣлъ, кто куда ѣхалъ, тамъ всѣ и окаменѣли; иной дрова рубилъ, руку съ топоромъ поднялъ, да такъ и остался! Врагъ[2] пошутилъ надъ нами! Вотъ этотъ парень походилъ по городу — ни однако человѣка не нашелъ живова; вошолъ въ царской чертогъ и думатъ: подожду, не будетъ ли кто? Вдругъ прибѣгать царская дочь, увидѣла’этаво человѣка, поклонилась, распросила ево: откудова онъ? куда пошолъ и зачѣмъ? и говоритъ: «вотъ бы надо крѣпкаво человѣка, чтобы онъ по три ночи молился во дворцѣ; тогда бы люди всѣ стали опеть людьми!» Онъ согласился: уговорились, чтобы послѣ (если Богъ велитъ воротить царя и людей по прежнему) она вышла за него замужъ, и положила на томъ записи. Она дала ему восковыхъ свѣчъ три снопухи[3] — по снопухѣ на кажду ночь, сама уѣхала. Наступила ночь; крестьянской сынъ сталъ на молитву. Въ полночь вдрукъ и набѣжало дьяволовъ множество; кто дразнитъ ево, кто говоритъ: надо заколоть, кто огня подпускать подъ нево, кто-воду, чево-чево не было! страшно! а онъ стоитъ да молится. Пѣтухъ спѣлъ — и дьяволовъ не стало. Онъ въ ночь снопуху свѣчь изжек(г)ъ, утромъ лек(г)ъ спать. Царская дочь пріѣзжать^ спрашивать: «что живъ ли ты?» — живъ, славу Богу! — Ну, каково тебѣ было? — Страшно, да нечево, Богъ милостивъ! «Смотри, на эту ночь ешшо страшняй будитъ.» Переговорила и уѣхала. И точно на другую ночь ешше больше дьявола страшили; крестьянской сынъ промолвлся. На третью ночь и пушше тово; онъ опеть промолвлся, всѣ свѣчи издержалъ. А царская дочь послѣ третьей ночи велѣла ему залѣзти въ печь и написать рукопись, какъ спасалъ царство; «а то, говоритъ, отецъ мой оживится, разсердится, забѣгать — бѣда тебѣ!» Онъ такъ и сдѣлалъ. Утро настало — вдругъ весь народъ оживился! начали ходить, бѣгать, стали переѣзжать, только стукотъ стоитъ!
Царь также ожилъ, забѣгалъ, осердился: «кто смѣлъ, говоритъ, шутить надъ моимъ царствомъ?» и увидалъ у печи рукопись, прочиталъ. Пріѣхала дочь; она рукопись утвердила, сказала отцу, что точно такъ было. Царю понравилось; тотчасъ свадьбу: крестьянской сынъ женился на царской дочери. Тесть по смерти своей благословилъ все свое, царство милому зятю. Крестьянской сынъ то все изъ-подъ большихъ смотрѣлъ, а тутъ самъ царемъ сдѣлался, и теперь царствуетъ — такой доброй для подданныхъ, особливо для солдатъ! (А. Н. Аѳанасьевъ. Вып. V).
Живая и Мертвая вода.
[править]Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ жилъ-былъ царь; у него было три сына: Дмитрій, Иванъ и Василій-царевичи. Отецъ у нихъ ослѣпъ и говорилъ своимъ сыновьямъ: «дѣти мои возлюбленные! сходите къ Сонькѣ-боготворкѣ[4] за живой водой и мертвою — мнѣ глаза лѣчить». Старшій и средній сыновья пошли доставать живой и мертвой воды, а младшій сынъ дома остался. Отецъ долго ждалъ своихъ старшихъ сыновей, но никакъ не могъ дождаться, и сталъ говорить младшему: «сынъ мой любезной! я теперь сталъ старъ и слѣпъ, а твоихъ братьевъ никакъ не могъ дождаться». То младшій сынъ Василій-царевичъ сталъ говорить отцу: «батюшка! благослови меня, я пойду братьевъ искать». Отвѣчалъ на то царь: «нѣтъ, другъ мой, ты еще молодъ; да притомъ же съ кѣмъ я останусь? всѣхъ я распустилъ, только ты одинъ у меня и остался». — Ну, батюшка! хоть благословишь, хоть нѣтъ, а я всячески пойду. — Отецъ благословилъ его, и объ отправился во-путь-во-дороженьку отыскивать своихъ братьевъ. Долго ли, коротко ли — приходитъ Василій-царевичъ къ кузницѣ; въ той кузницѣ восемь мастеровъ работаютъ — молодецъ къ молодцу! Василій царевичъ говоритъ имъ: «Богъ помочь, добрые ребята!» — Добро жаловать, Василій-царевичъ! «Скуйте-ка мнѣ, добрые молодцы, палицу въ двадцать пудовъ». Молодцы стали дуть, ковать, съ лопаты на лопату переваливать, и сковали палицу въ четыре часа. Василій-царевичъ взялъ палицу, вышелъ за кузницу, бросилъ вверхъ и подставилъ мизинецъ — палица пополамъ сломилася, пришелъ въ кузницу и говоритъ: «нѣтъ, братцы, эта палица мнѣ не по рукѣ! скуйте мнѣ палицу въ сорокъ пудовъ». Молодцы стали дуть, ковать, съ лопаты на лопату переваливать, и сковали палицу въ шесть часовъ. Василій-царевичъ вышелъ за кузницу, бросилъ палицу вверхъ и подставилъ колѣно — палица пополамъ переломилася. Онъ приходитъ въ кузницу и опять говоритъ: «эта палица, братцы, мнѣ не по рукѣ! скуйте мнѣ палицу въ шестьдесятъ пудовъ». Молодцы стали дуть, ковать, съ лопаты на лопату переваливать, и сковали палицу въ восемь часовъ. Василій-царевичъ вышелъ за кузницу, бросилъ палицу вверхъ и подставилъ голову — палица только погнулась; пришелъ въ кузницу и говоритъ: «ну, братцы, палица эта мнѣ по рукѣ!» Выбросилъ деньги за палицу и пошелъ во путь-дороженьку; шелъ-шелъ, — низко ли, высоко ли, близко ли, далеко ли, — приходитъ къ мостику. Ходитъ тутъ по лугу конь; взялъ Василій-царевичъ — разсолилъ воду въ рѣкѣ, сталъ конь пить, и до половины не выпилъ. «Нѣтъ, говоритъ царевичъ, этотъ конь не по мнѣ!» Пошелъ Василій-царевичъ, — близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, приходитъ опять къ мостику. Ходитъ по лугу другой копь; Василій-царевичъ разсолилъ воду въ рѣкѣ, сталъ пить конь и выпилъ до половины. «Нѣтъ, говоритъ, и этотъ конь мнѣ не по плечу!» Пошелъ Василій-царевичъ въ путьдорожку, шелъ, — низко ли, высоко ли, близко ли, далеко ли, и опять приходитъ къ мостику. Ходитъ по лугу конь необыкновенной красоты, что ни въ сказкѣ сказать, ни перомъ написать. Василій-царевичъ взялъ разсолилъ воду въ рѣкѣ, и конь выпилъ всю до-суха. Ну, этотъ конь ему очень понравился; подбѣжалъ Василій-царевичъ и вскочилъ на него верхомъ. Конь началъ возить его по мхамъ, по болотамъ, хочетъ совсѣмъ свалить, а Василій-царевичъ знай бьетъ его своей палицей. Вотъ конь усмирился и вымолвилъ: «за что, добрый молодецъ, бьешь меня? что тебѣ отъ меня хочется?» — Сослужи мнѣ службу, свези меня къ Сонькѣ-боготворкѣ — достать живой и мертвой воды. Сталъ говорить доброй конь: «гой еси, Василій-царевичъ! дай мнѣ погулять трое сутокъ, да три зари вечернихъ, три зари утренихъ покататься по свѣжей травѣ». Василій-царевичъ отпустилъ коня, а самъ спать легъ и проспалъ три зари утренихъ, да три зари вечернихъ. Прибѣжалъ конь, сталъ будить его: «что ты такъ долго спишь, Василій-царевичъ? пора въ дорогу ѣхать». Онъ всталъ, сѣлъ на коня и поѣхалъ; пріѣзжаетъ къ Сонькѣ-боготворкѣ — надо подняться на сто сажень вверхъ. «Смотри, любезной конь, не зацѣпи копытомъ ни за одну струну?» Конь поднялся, перескочилъ черезъ стѣны, ни одной струны не задѣлъ. Василій-царевичъ слѣзъ съ коня и пошелъ въ домъ; входитъ въ спальню: Сонька-боготворка спить крѣпкимъ сномъ. Онъ взялъ-вынулъ изъ-подподушки ключи, досталъ воды и живой и мертвой: два пузырька мертвой воды положилъ въ карманъ, а два пузырька живой воды подвязалъ себѣ подъ мышки. Вышелъ на дворъ, сѣлъ на коня и сказалъ: «любезной конь! поднимись выше, ни за одну струну не зацѣпи, только зацѣпи за послѣднюю». Конь зацѣпилъ за послѣднюю струну — тотчасъ струна забренчала, и колокола зазвенѣли. Сонька-боготворка проснулась и говоритъ: «какой это невѣжа у меня былъ?» Василій-царевичъ пріѣхалъ къ морю; видитъ, что его братья корабли строютъ, и спрашиваетъ: «что вы братцы, здѣсь дѣлаете?» — Строимъ корабли, чтобы ѣхать за живой водой и мертвою. «Воротитесь лучше домой! Я везу отцу и живой воды и мертвой». Сказавъ это, Василій-царевичъ легъ отдохнуть, да и заснулъ; братья взяли у него изъ кармана два пузырька, а его спихнули въ помойную яму. Прошло два-три часа, Василій-царевичъ проснулся и думаетъ: «Господи! гдѣ я нахожусь?» Увидѣлъ при себѣ свою палицу и сказалъ: «ну, слава Богу, еще не совсѣмъ пропалъ!» Взялъ — поставилъ палицу, уперся на нее и выскочилъ вонъ изъ ямы. Пошелъ доброй молодецъ путемъ дорогою къ своему царству; между тѣмъ его братья домой пріѣхали и принялись отца мертвой водой вспрыскивать; сколько ни прыскали — нѣтъ толку и на копѣйку! Старшіе царевичи не знали что и дѣлать. Послѣ того пришелъ меньшой царевичъ, вспрыснулъ отца живой водой и онъ сталъ видѣть лучше прежняго, началъ благодарить Василія-царевича и отказалъ ему все царство.
Чудесная дудка.
[править]Жилъ былъ старикъ и старуха. У старика, у старухи не было ни сына ни дочери. Вышелъ старикъ на улицу, сжалъ комочекъ снѣгу и положилъ на печку подъ шубу — и стала дѣвочка Снѣжевиночка. Пошла она съ дѣвушками въ лѣсъ по ягодки; кто больше всѣхъ наберетъ — той красный сарафанъ отецъ съ матерью сошьютъ, ту прежде другихъ замужъ отдадутъ. Снѣжевиночка побольше всѣхъ набрала ягодокъ; подружки взяли ее да убили, подъ сосенкой схоронили, катышкомъ укатали, блюдечкомъ утрепали. Воротились въ деревню; старикъ спрашиваетъ: «гдѣ же моя дочка?» — Она пошла иной дорогой; мы ее искала-искали, кликали-кликали, не могли дозваться; ужъ солнце сѣло, а ее все нѣтъ! не ночевать же намъ въ лѣсу!.. "На могилѣ Снѣжевиночки выросъ камышъ; шли бурлаки да и срѣзали, и сдѣлали дудочку. Пришли къ старику, отцу Снѣжевиночки, да заиграли; дудочка и говоритъ: «ду-ду, ду-ду, батюшка! ду-ду, ду-ду, свѣтъ родной, ты не знаешь моего горя великаго: какъ меня дѣвушки убили изъ-за блюдечка, изъ-за ягодокъ. Онѣ меня убили, подъ сосенкой схоронили, катышкомъ укатали, блюдечкомъ утрепали!» Старикъ говоритъ: «что за диво! дудочка камышевая, а слова будто живой человѣкъ выговариваетъ». Вотъ онъ накормилъ-напоплъ бурлаковъ и проситъ: «отдайте мнѣ эту дудочку». Бурлаки отдали. Говоритъ старикъ старухѣ: «давай-ка разломимъ дудочку да посмотримъ, что тамъ въ середкѣ есть?» Какъ разломили дудочку-такъ и выскочила оттуда дѣвочка Снѣжевиночка. Старикъ и старуха обрадовались, стали съ ней жить да быть, да колпаки кроить. Тебѣ дали, мнѣ послали; вотъ и сказка вся, больше и сказать нельзя. (А. Н. Аѳанасьевъ. Вып. VI).
Царевичъ Евстафій.
[править]Въ нѣкоторомъ государствѣ жилъ-былъ царь. У него былъ младой сынъ царевичъ Евстафій; не любилъ ни пировъ, ни плясокъ, ни гульбищъ, а любилъ ходить по улицамъ да водиться съ нищими, людьми простыми и убогими и дарилъ ихъ деньгами. Крѣпко разсердился на него царь, повелѣлъ вести къ висѣлицѣ и предать лютой смерти. Привели царевича и хотятъ уже вѣшать. Вотъ царевичъ палъ передъ отцомъ на колѣни и сталъ просить сроку хоть на три часа. Царь согласился, далъ ему сроку на три часа. Царевичъ Евстафій пошелъ тѣмъ временемъ къ слесарямъ и заказалъ сдѣлать въ скорости три сундука: одинъ золотой, другой серебряный, а третій — просто расколоть кряжъ на двое, выдолбить корытомъ, и прицѣпить замокъ.-Сдѣлали слесаря три сундука и принесли къ висѣлицѣ. Цари съ боярами смотрятъ, что такое будетъ; а царевичъ открылъ сундукь и показываетъ: въ золотомъ насыпано полно золота, въ серебряномъ насыпано полно серебра, а въ деревянномъ накладена всякая мерзость. Показалъ и опять затворилъ сундуки и заперъ ихъ накрѣпко. Царь еще пуще разгнѣвался и спрашиваетъ у царевича Евстафія: «что это за насмѣшку ты дѣлаешь?» — «Государь батюшка! говоритъ царевичъ: ты здѣсь съ боярами, вели оцѣнить сундуки-то чего они стоятъ?» Вотъ бояре серебреный сундукъ оцѣнили дорого, золотой того дороже, а на деревянный и смотрѣть не хотятъ. Евстафій царевичъ говоритъ: «отомкните-ка теперь сундуки, и посмотрите что въ нихъ!» Вотъ отомкнули золотой сундукъ, а тамъ змѣи, лягушки и всякая срамота; посмотрѣли въ серебреной — и здѣсь то же; открыли деревянной, а въ немъ ростутъ древа съ плодами и листвіемъ, испускаютъ отъ себя духи сладкіе, а посреди стоитъ церьковь съ оградою. Изумился царь и не велѣлъ казнить царевича Евстафія.
- ↑ Въ настоящее время Идецгсъ (бывш. Илецкая Защита) бсзъуѣздный городъ. Въ Илоцкѣ двѣ церкви, мечеть, богадѣльня, училище, соляное управленіе Илецкихъ соляныхъ копей, почтовая контора. Домовъ 1270, жит. 8760.
- ↑ Нечистая сила.
- ↑ Связки. — Мы вездѣ сохраняемъ правописаніе подлинника.
- ↑ Игра словъ: имя Сонька, уменшительное отъ Софья, дано въ сказкѣ красной дѣвицѣ съ умысломъ, потому что она проспала живую воду. Боготворка, кажется, испорченное слово богатырка.