Под небом южной ночи (Оленин)/ДО
| Подъ небомъ южной ночи : Эскизъ |
| Источникъ: Оленинъ П. А. На вахтѣ. — СПб.: Типографія П. П. Сойкина, 1904. — С. 78. |
I[править]
Въ Нагасаки ожидали прибытія русскаго «Добровольца». Судя по послѣдней телеграммѣ изъ Сингапура, его можно было ждать съ часу на часъ, если только непогода и тайфуны Китайскаго моря, непривѣтливаго и опаснаго, не задержали его въ пути; но «Курскъ» славился какъ своимъ ходомъ, такъ въ особенности «морскими качествами» и за судьбу его безпокоиться было нечего.
У дебаркадера все время толпилась разноцвѣтная японская толпа: дженеришки съ своими оригинальными экипажами, торговцы всякой мелочью, загорѣлые носильщики… Среди желтыхъ японскихъ лицъ оригинально выдѣлялись смуглыя, почти черныя физіономіи малайцевъ… Пестрые національные костюмы, еще не исчезнувшіе, особенно у простонародія, ярко отдѣлялись отъ европейскихъ, въ которые успѣли уже переодѣться «интеллигенція» и «торговое сословіе»… Между мужчинами свободно и непринужденно разгуливали хорошенькія, маленькія японки-женщины, прославленныя за свое изящество, домовитость и многія другія добродѣтели, на всемъ азіатскомъ Востокѣ.
Вечерѣло… Однообразно проходили часы ожиданія. Наконецъ въ толпѣ началось усиленное движеніе, шумъ сталъ сильнѣе… Засуетились и на дебаркадерѣ… Вдали показался, блестя на яркомъ вечернемъ солнцѣ, бьющемъ косыми лучами, расфранченный красавецъ «Курскъ» и, убавивъ ходъ, сталъ «втягиваться» въ нагасакскій рейдъ…
Въ толпѣ разнаго дѣлового люда, собравшагося на встрѣчу парохода на дебаркадерѣ, особенной суетливостью и озабоченностью отличался молодой еще человѣкъ въ изящномъ «тропическомъ» костюмѣ, выдававшій въ себѣ манерами и лицомъ несомнѣннаго русскаго. Онъ то напряженно глядѣлъ въ бинокль вдаль, гдѣ все болѣе и болѣе вырисовывался «Курскъ», то сбѣгалъ на берегъ и торопливо говорилъ что-то на ломанномъ мѣстномъ нарѣчіи полуодѣтымъ японскимъ мальчишкамъ, которые обступали его и наперерывъ тараторили. У каждаго въ рукахъ были цвѣты, нѣкоторые же имѣли ихъ цѣлыя охапки.
Человѣкъ этотъ, молодой служащій въ одной изъ русскихъ фирмъ, торгующихъ въ Японіи, интеллигентный и развитой, по фамиліи Борцовъ, нарочно «прилетѣлъ» въ Нагасаки къ приходу русскаго парохода, отпросившись на время отъ «дѣлъ» — вѣчныхъ тормазовъ на пути человѣческихъ желаній и плановъ…
Прилетѣлъ онъ встрѣтить молоденькую, горячо любимую жену, которая была въ гостяхъ «на далекой родинѣ» и теперь возвращалась на «Курскѣ» послѣ полугодового отсутствія… Отсюда понятны волненіе и нетерпѣніе молодого человѣка. Чтобъ ознаменовать пріѣздъ дорогой женщины, онъ накупилъ цвѣтовъ и нанялъ толпу ребятишекъ разбрасывать эти цвѣты подъ ноги жены, когда она сойдетъ на берегъ…
«Наконецъ-то… Наконецъ-то… — шепталъ онъ про себя, — загостилась, голубка! загостилась, моя радость… моя единственная»…
II[править]
Это случилось въ Индійскомъ океанѣ, въ чудномъ архипелагѣ Зондскихъ острововъ, разбросанныхъ, точно корзинки съ цвѣтами, въ голубыхъ волнахъ океана.
Это случилось душною южною ночью, когда и небо, и море точно млѣли въ сладострастномъ покоѣ и словно жили чувственной жизнью…
Это случилось въ благословенныхъ широтахъ, гдѣ природа проявляетъ особую творческую мощь…
Это случилось при яркомъ мерцаніи южныхъ созвѣздій, при кроткомъ розовомъ сіяніи зодіакальнаго свѣта, когда воздухъ былъ напоенъ ароматомъ тропическихъ цвѣтовъ, несшимся съ островковъ волшебнаго архипелага…
Была таинственная тропическая ночь… Взволнованному воображенію казалось, что море спитъ въ объятіяхъ неба, облаченнаго въ сверкающую милліонами огней ризу… Бѣлесоватая прозрачная дымка окутывала даль… Красавецъ «Курскъ» полнымъ ходомъ шелъ въ необъятномъ просторѣ океана, оставляя за собой серебряную полосу фосфорическаго свѣта, переливающагося въ волнахъ… Винтъ почти безшумно работалъ, вспѣнивая воду за кормой…
На верхней палубѣ было все тихо и темно… Только свѣтъ безчисленныхъ звѣздъ освѣщалъ нѣсколько человѣческихъ фигуръ на палубѣ… На верху, въ штурвальной рубкѣ, безстрастный костромичъ направлялъ ходъ парохода, усталыми шагами прохаживался взадъ и впередъ въ ожиданіи «склянокъ» молодой морякъ въ бѣломъ и два «ученика», молчаливые и внимательные, поочередно переходили по мостику отъ рупора къ рупору…
Какая-то благоговѣйная тишина царствовала «на верху», въ святилищѣ парохода…
«Курскъ» шелъ въ виду береговъ. Слѣва группировались живописные мелкіе острова; стройныя пальмы, облитыя фосфорическимъ свѣтомъ ночи, красиво вырѣзывались ни поблѣднѣвшемъ съ востока небѣ… Что-то первобытное чудилось въ этихъ островахъ, заброшенныхъ въ океанѣ… Какая-то странная, таинственная жизнь чувствовалась тамъ, на южныхъ берегахъ, гдѣ подъ властью влаги и солнца роскошно развилась пышная тропическая растительность, гдѣ въ густой листвѣ причудливыхъ растеній таится тигръ, гдѣ подъ душистыми, красивыми цвѣтами свернулись смертоносныя змѣи…
III[править]
«Двое» сидѣли рядомъ передъ рубкой… — молодой человѣкъ съ красивой русой бородой и голубыми глазами и стройная, изящная женщина съ черными, непослушными волосами, со странно горящимъ взглядомъ глубокихъ черныхъ глазъ… Теплый вѣтеръ, летя имъ на встрѣчу, игралъ кружевной накидкой, покрывавшей ея голову, и любовно и привѣтливо ласкалъ ея обнаженную шею и пылающія щеки.
Низко опустивъ хорошенькую головку, женщина глубоко-глубоко задумалась; временами дрожь пробѣгала по ея молодому тѣлу и трепетъ тревоги, странной, точно лихорадка, заставлялъ ее какъ-то, почти безсознательно, прижиматься къ своему сосѣду. Онъ, взявъ одну изъ маленькихъ ручекъ, ласкалъ ее, гладилъ… и въ то же время нашептывалъ ей слова любви, надежды… безсвязную, но обворожительную сказку влюбленнаго, вѣчно однообразную, но вѣчно юную… Казалось, онъ умолялъ ее о чемъ-то, и она, все болѣе и болѣе обезсиливая, склонялась на его страстныя, нѣжныя мольбы…
Пароходъ шелъ совсѣмъ близко отъ берега: внимательному взору удалось бы различить отдѣльныя деревья, странныя постройки на сваяхъ, пріютившіяся въ темной листвѣ… До слуха доносился тихій ропотъ волнъ, разбивающихся о прибрежные камни… Ароматъ какихъ-то невѣдомыхъ цвѣтовъ, пряный и раздражающій, дѣйствовалъ на нервы… Воображеніе усиленно работало, поддаваясь таинственному очарованію странной, невѣдомой для сѣверянина, ночи… Оно переносило своими загадочными чарами туда, на дикій берегъ, окутанный дымкой предъутренняго тумана, гдѣ чудилась иная, первобытная жизнь…
Очарованіе все болѣе и болѣе овладѣвало душой… Забывалось «прошлое», пролетѣвшее далеко-далеко за синими морями, въ цивилизованномъ мірѣ… Между душой и этой южной дѣвственной природой устанавливалось странное, непонятное общеніе… испытывалось сладкое, упоительное опьяненіе…
Здѣсь, такъ близко… всего въ нѣсколькихъ шагахъ, иная жизнь, — жизнь, которой жили наши предки во времена младенчества народовъ; здѣсь не существуетъ всего того, что пережито культурнымъ человѣкомъ за много-много лѣтъ… Здѣсь все просто, — здѣсь человѣкъ не царь природы, не гордый властелинъ ея, а лишь составляетъ одно изъ звеньевъ животнаго міра и живетъ жизнью, чуждою нравственныхъ томленій духа, чуждою всѣхъ осложненій, правилъ, требованій, наложенныхъ на человѣчество цивилизаціей…
Манитъ и дразнитъ тропическій лѣсъ банановъ, пальмъ, странныхъ, незнакомыхъ европейцу деревьевъ, перевитый гирляндами ліанъ; въ его таинственной, словно очарованной, тиши такая нѣга, такая истома… Забывается, что этотъ дивный южный міръ рядомъ съ прекраснѣйшими чудесами создалъ кровожаднаго тигра и смертельную кобру, и «дерево смерти»…
Но зачѣмъ вспоминать о нихъ, когда такъ хорошо жить, когда уснувшая совѣсть не вызываетъ изъ прошлаго никакихъ призраковъ, когда въ молодомъ тѣлѣ проснулся трепетъ любви, нѣги и томленія, когда сердца учащенно бьются, а уста, покорныя обаянію обворожительной, очарованной тропической ночи, сливаются въ невольномъ, мучительно-сладостномъ поцѣлуѣ…
Въ небѣ гасли одна за другой ясныя звѣзды; бѣловатая полоса тумана показалась вдали на востокѣ, гдѣ изъ-за странныхъ причудливыхъ тучъ уже брызнули первые проблески зари и заискрились на очертаніяхъ пурпурныхъ облаковъ… Такъ же шелъ пароходъ, минуя заколдованные невѣдомой силой островки, остатки первобытнаго міра… Такъ же вѣялъ легкій вѣтеръ, ласковый и опьяняющій… Такъ же дышало море, спокойно-величавое… Бѣлыя руки обвивали, любовно и нѣжно, любимаго человѣка, трепещущая грудь отдавалась томленію страсти и чарамъ любви… и забвеніе — забвеніе прошлаго, забвеніе долга, обязанностей, добровольно наложенныхъ цѣпей — овладѣвало душою…
IV[править]
«Курскъ» ближе и ближе подходитъ къ дебаркадеру, украшенному безчисленными флагами… Гулъ толпы привѣтствуетъ приходъ морского красавца… Вотъ уже можно разобрать лица… Жаднымъ, измученнымъ отъ долгаго напряженія взглядомъ Борцовъ ищетъ, ищетъ любимое существо… Нѣсколько разъ его обмануло сходство, но сердце тотчасъ отказывалось подтвердить ошибку зрѣнія. Пытливо глядитъ онъ — но не находитъ дорогой женщины… ея милое лицо не привѣтствуетъ его сверху, бѣлый платокъ не трепещетъ по вѣтру въ ея рукѣ… Переживая муку ожиданія, опасенія, тревоги, Борцовъ слышитъ, какъ бьется его сердце, и по его ударамъ считаетъ секунды…
Наконецъ, пароходъ «пришвартовался»… При первой возможности, расталкивая толпу, Борцовъ устремился впередъ; быстро пробѣжалъ онъ наверхъ и, не найдя никого въ обширной столовой, инстинктивно поднялся въ гостинную… Поднялся и остановился… Припавъ головой къ бархатной подушкѣ, беззвучно, сдержанно рыдала женщина, знакомыя очертанія которой онъ тотчасъ узналъ, еще не видя лица… Но вотъ, на шумъ шаговъ, она подняла свою голову… Измученное лицо, заплаканныя глаза — вотъ что увидѣлъ Борцовъ… и эти заплаканные, воспаленные глаза такъ на него посмотрѣли, что онъ понялъ все…
Не сказавъ ни слова, опустивъ голову, почти задыхаясь, медленно пошелъ онъ внизъ… Медленно протискался къ траппу и спустился на палубу дебаркадера, гдѣ, нѣсколько минутъ тому назадъ, онъ стоялъ полный ожиданья, теплой любви, шепча слова привѣта и ласки…
И тихо-тихо пошелъ онъ по улицѣ; мальчишки бѣжали за нимъ, теряя цвѣты, которые онъ самъ выбиралъ съ такою любовью… И цвѣты падали на землю, гдѣ пестрая японская толпа затопчетъ ихъ въ пыли и грязи нагасакской набережной…