Под открытым небом (Мошин)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Подъ открытымъ небомъ
авторъ Алексѣй Николаевичъ Мошинъ
Источникъ: Мошинъ А. Н. Гашишъ и другіе новые разсказы. — СПб.: Изданіе Г. В. Малаховскаго, 1905. — С. 88.

И сказалъ Богъ: «Да будетъ свѣтъ»Библія

— Бѣдный Мордухъ!.. Ой-вай-вай!.. Бѣдный, бѣдный Мордухъ!..

Онъ бѣжалъ, еле переводя духъ, вслухъ жалуясь и причитая, и отъ этого ему становилось какъ будто немного легче на душѣ. Городъ, проклятый городъ, гдѣ властвовали теперь насиліе и ужасъ, и разореніе, и смерть позорная и мучительная, — городъ остался назади. Мордухъ бѣжалъ теперь въ полѣ. Его никто не слышалъ, какъ онъ причиталъ. Пейсы его тряслись; длинный изношенный сюртукъ развѣвался фалдами по вѣтру. Онъ бѣжалъ, безпорядочно махая руками; картузъ его былъ сдвинутъ на затылокъ; его исхудалыя щеки сводила по временамъ судорога; изъ глазъ рѣдкія слезинки выбѣгали и скатывались на усы и на бороду. Онъ бѣжалъ, пока ноги стали подкашиваться. Тогда онъ легъ на землю въ растяжку и такъ, не двигаясь, пролежалъ нѣсколько часовъ.

Не было дремоты, ни сна, но было оцѣпенѣніе. Онъ не сознавалъ, что лежалъ долго, цѣлые часы; не сознавалъ и того, когда и зачѣмъ онъ поднялся и сѣлъ, — онъ сдѣлалъ это машинально.

Подъ нимъ была трава — душистая, сочная; надъ головою — вечернее небо — прозрачное, чистое; блѣдный мѣсяцъ серебрится; надъ сосѣднимъ лѣскомъ поднялась яркая звѣзда; коростель кричитъ вдали. Тишиной, величіемъ и миромъ вѣяло въ природѣ.

Но Мордухъ ничего кругомъ не замѣчалъ: его душу надрывали нестерпимыя муки.

— Будьте вы прокляты!.. О-о-о-о!.. Будьте вы прокляты!..

Потрясъ онъ кулаками по направленію къ городу.

Если бы Мордухъ былъ сильный человѣкъ, если бы подъ властью его были полки воиновъ, — онъ въ этотъ часъ, можетъ быть, приказалъ бы истребить ненавистный городъ; велѣлъ бы грабить, ломать, щепать, громить имущество; велѣлъ бы на глазахъ у родителей взять двумъ воинамъ ребенка за обѣ ножки и разорвать дитя пополамъ, и выбросить еще трепещущіе кровавые куски въ окно; онъ велѣлъ бы насиловать дочерей и женъ, а потомъ распарывать имъ животы и вырвавъ кишки, набивать животы пухомъ изъ подушекъ… И хохотать въ это время, непремѣнно хохотать, дьявольски хохотать!.. Онъ велѣлъ бы убивать мужчинъ, прибивать гвоздями къ стѣнѣ за руки и за ноги…

Око за око, зубъ за зубъ!..

Но Мордухъ былъ безсиленъ и могъ только проклинать и жаловаться.

Ему послышались чьи-то шаги. Мордухъ оглянулся и увидѣлъ подходившаго къ нему пана Тычинскаго, ботаника, учителя; его Мордухъ зналъ, потому что занимался ремесломъ лудильщика; побывалъ у него въ рукахъ и самоваръ пана Тычинскаго. Кромѣ того, слышалъ объ этомъ панѣ Мордухъ, что онъ хорошій, честный и добрый человѣкъ. Въ другое время Мордухъ поклонился бы пану Тычинскому, а теперь отвернулся.

Тычинскій, полный человѣкъ лѣтъ тридцати пяти, подошелъ тихо къ Мордуху, сѣлъ возлѣ него и осторожно положилъ около себя собранныя растенія для гербарія.

— Здравствуй Мордухъ!.. Ты мнѣ не отвѣчаешь?.. За что же ты на меня — то сердишься… или обижаешься?..

Мордухъ молчалъ.

— Вѣдь я тебѣ никакого зла не дѣлалъ?..

— Ваши дѣлали!.. — съ ненавистью воскликнулъ Мордухъ.

— Наши?.. Ну, братъ, — право же я не принадлежу ни къ вашимъ, ни къ нашимъ.

Мордухъ взглянулъ на пана Тычинскаго съ удивленіемъ.

— Я самъ по себѣ, — пояснилъ ботаникъ, — и могу я отвѣчать только за свои собственные поступки… А я ничего дурного тебѣ не дѣлалъ… И даже… хотя мнѣ непріятно въ этомъ признаваться, — но я долженъ сказать тебѣ, что пытался я и помѣшать злодѣйствамъ, какъ могъ… Но можно уговорить одного человѣка… А развѣ толпу, озвѣрѣвшую, уговоришь?.. Звѣрь-толпа, — это самое ужасное, самое отвратительное на свѣтѣ!..

Панъ Тычинскій взялся за голову.

— Очень дешево я отдѣлался… Однако, ты, Мордухъ, если хочешь, можешь посмотрѣть на моемъ тѣлѣ здоровенные синяки… Объ этомъ я для того тебѣ говорю, чтобы ты почувствовалъ ко мнѣ нѣкоторое довѣріе…

— Ну-ну… и зачѣмъ вамъ довѣріе бѣднаго, несчастнаго еврея?

— Чтобы мы съ тобой могли разговаривать по человѣчески. Слушай. Я ушелъ оттуда, отъ тѣхъ ужасовъ только тогда, когда пришли солдаты… Я ушелъ тогда изъ города и сталъ искать въ полѣ растеній для моего дѣла. Не спорилось у меня сегодня; видишь, какъ мало набралъ… Вотъ — полынь… Знаешь ты это растеніе?..

— Я вижу, вы добрый панъ и хотите развлечь мои мысли… Зачѣмъ мнѣ знать вашу полынь?.. Если бы я былъ корова, — я бы ее сожралъ и былъ бы сытъ… Но я человѣкъ, несчастный человѣкъ, и мнѣ безполезна ваша полынь…

— Коровы-то не очень ее любятъ: она горька… Но это полезное растеніе: лекарство изъ него дѣлаютъ… Такъ-то все въ природѣ разумно устроено…

— О-о-о!.. Будь они прокляты!.. — простоналъ опять Мордухъ.

Панъ Тычинскій вздохнулъ:

— Когда Христосъ былъ распятъ на крестѣ, — онъ молился… Знаешь ли ты, какъ Онъ молился?

— Ну-ну… И что мнѣ за дѣло? — пожалъ плечами Мордухъ.

— А вотъ послушай: Онъ молился такъ: «Отче, прости имъ, ибо не знаютъ, что дѣлаютъ».

— Ай-вай!.. Не знаютъ!.. — воскликнулъ Мордухъ съ ужасомъ, — а и знаете ли вы, панъ Тычинскій, что они сдѣлали съ моей семьей, со всѣмъ моимъ имуществомъ?.. И что они сдѣлали со мною?..

— Да, я знаю… Но отвѣчай мнѣ, Мордухъ, пожалуйста, отвѣчай: знаешь ли ты, кто это сдѣлалъ?..

— Ну-ну… Толпа…

— Какая толпа?.. Знаешь ли ты, какая?.. Это были все темные, непросвѣщенные люди… И, можетъ быть, даже имъ простится, потому что они не знаютъ, что дѣлаютъ… Не они виноваты: невѣжество, тьма виновата!.. Давай, Мордухъ, молиться Богу, чтобы скорѣе прошла у насъ тьма, чтобы наука широко разлилась по землѣ… чтобы просвѣтились всѣ… всѣ!..

Мордухъ не все слышалъ и не все понялъ изъ того, что говорилъ ему теперь панъ Тычинскій. Мордухъ опять весь поглощенъ былъ своимъ личнымъ горемъ. Но онъ почувствовалъ, какъ убѣдительно просилъ его панъ: «Давай, Мордухъ, молиться», — и поднялъ Мордухъ къ небу глаза, полные слезъ.

Взглянулъ на небо и панъ Тычинскій.

И оба они, — еврей и христіанинъ творили молитву Тому единому Богу, Котораго каждый изъ нихъ искалъ мыслью на этомъ вѣчно прекрасномъ небѣ, среди мерцавшихъ звѣздъ.

А небо, это безпредѣльное пространство съ непостижимымъ множествомъ міровъ, — небо смотрѣло на крошечную песчинку — землю; видѣло ли оно на этой песчинкѣ двухъ молившихся о чемъ-то людей?..