Популярныя лекціи Джона Тиндаля.-- Тепло и холодъ. Матерія и сила. Сила. Съ дополненіями по французскому изданію Муаньо. Пер. подъ ред. профес. Спб. университета Ѳ. Ѳ. Петрушевскаго. Спб. 1869.
Развившійся въ послѣднее десятилѣтіе въ нашемъ обществѣ интересъ къ естествознанію вызвалъ изданіе на русскомъ языкѣ множества книгъ естественно-научнаго содержанія. Книги эти доступны всякому желающему познакомиться съ тѣмъ, какіе вопросы стоятъ на очереди разрѣшенія той или другой отрасли естествознанія; этимъ путемъ въ нашемъ обществѣ распространяются свѣденія, популяризаціей которыхъ занимаются лучшіе ученые на Западѣ. Къ числу такихъ популярныхъ книгъ принадлежатъ и лекціи Тиндаля, переведенныя на русскій языкъ. Но дѣло въ томъ, что чтеніе напечатанной лекціи далеко не даетъ такого знакомства съ предметомъ, какое пріобрѣтаютъ слушатели, присутствующіе при производствѣ опытовъ, объясненіемъ которыхъ служатъ лекція. Какъ бы ясны ни были толкованія профессора, все же читатель его лекцій, при самомъ усиленномъ напряженіи воображенія, не можетъ представить себѣ того, что видятъ слушатели; поэтому знакомство съ явленіями природы, почерпнутое изъ книгъ, въ очень слабой степени увеличиваетъ запасъ знаніи самихъ читателей. Они узнаютъ не самыя явленія, которыхъ не видятъ, а только запоминаютъ ихъ словесное описаніе. Такія описанія, если даже они, во время такого чтенія, и рисуютъ въ воображеніи читателя явленія, сопровождающія опытъ, весьма скоро ускользаютъ изъ памяти и, такимъ, образомъ въ концѣ концевъ выходитъ, что люди, прочитавшіе массу брошюрокъ и книгъ, напр. по физикѣ, получаютъ весьма смутныя понятія о предметѣ и бываютъ не въ состояніи прилагать къ явленіямь обыденной жизни тѣ свѣденія, которыя они заимствовали изъ книгъ. Вслѣдствіе этого, даже при нѣкоторомъ стремленіи нашего общества къ осмысленному знакомству съ явленіями природы, естественно-научныя знанія наши въ высшей степени отрывочны, неточны, и далеко не приносятъ той пользы, какую они могли бы имѣть при другихъ условіяхъ. И дѣйствительно, могутъ ли наши знанія быть точны и полезны намъ въ жизни, когда мы принуждены останавливаться на томъ, что составляетъ только первую ступень знакомства западнаго общества съ наукой. Европейскіе ученые, занимаясь изслѣдованіями и сообщая самый процессъ и результаты этихъ изслѣдованій своимъ университетскимъ, уже достаточно подготовленнымъ, слушателямъ, не забываютъ въ тоже время и публики. Они читаютъ популярныя лекціи, въ присутствіи аудиторіи людей, невооруженныхъ предварительными знаніями, производятъ болѣе типическіе опыты, могущіе ознакомить съ тѣмъ или другимъ закономъ природы. Наконецъ печатаютъ свои популярныя лекціи и, такимъ образомъ, даютъ возможность еще большему числу людей получить первоначальное ознакомленіе съ основными положеніями науки. Всякій, прочитавшій популярное изложеніе какой нибудь науки и желающій яснѣе усвоить себѣ его содержаніе, можетъ самъ отправиться на популярную лекцію. Подготовленный чтеніемъ, онъ слушаетъ уже сознательно; слова профессора ему уже знакомы; онъ видитъ опытъ, описаніе котораго прочелъ, вполнѣ понимаетъ его, твердо запоминаетъ и уходитъ съ лекціи съ запасомъ основательныхъ и точныхъ свѣденій. При случаѣ, онъ съумѣетъ повторить нѣкоторые простые опыты и у себя дома, растолковать кое-что тѣмъ, которые на лекціи не были: Однимъ словомъ, онъ владѣетъ знаніемъ въ такой степени и въ такой формѣ, въ какой оно уже можетъ быть практически полезно, а только такая степень знанія и можетъ возбуждать въ обществѣ живую любовь жъ нему, довольно ясное, отчетливое пониманіе пользы науки, заставляетъ людей дѣлать матеріальныя пожертвованія, необходимыя для разработки наука и для распространенія знаній въ обществѣ. Такимъ путемъ ученые получаютъ матеріальныя средства отъ юнаго общества; такимъ путемъ основываются на общественный счетъ новыя ученыя учрежденія. Наука, обязанная всѣмъ обществу, дѣлается его слугой; ученые чувствуютъ свою связь съ обществомъ, сознаютъ зависимость необходимыхъ для ихъ изслѣдованій средствъ отъ расположенія общества къ знанію, и стараются вызвать его расположеніе. Они уже не цѣховые мастера, не чиновники, исполняющіе свои обязанности за извѣстное вознагражденіе, а живые члены того общества, которому служатъ, любящіе свое дѣло и заботящіеся какъ о доброкачественности своихъ продуктовъ, такъ и о средствахъ распространенія ихъ; однимъ словомъ, классъ ученыхъ становится не казеннымъ учрежденіемъ, а необходимымъ элементомъ народной жизни; наука перестаетъ быть служебнымъ занятіемъ и тѣмъ спасаетъ себя отъ цѣховой рутины, дѣлается независимой функціей наиболѣе развитыхъ представителей націи. Только при такихъ условіяхъ и возможно свободное развитіе науки, только при сознаніи солидарности интересовъ ея представителей и общества она и бываетъ плодотворна. Замѣчательно, что люди обыкновенно съ большею энергіей добываютъ права на самостоятельность во всякой другой сферѣ жизни, чѣмъ въ сферѣ науки, а между тѣмъ наука, знаніе служитъ руководящимъ импульсомъ человѣка во всѣхъ сферахъ его дѣятельности и потому должна бы освободиться, сдѣлаться совершенно независимой прежде всего. Кромѣ этого видимаго своего значенія, истинная наука не можетъ быть связана, регламентирована и, по самому существу своему, нигдѣ свобода не составляетъ до такой степени абсолютно-необходимаго условія, какъ въ изысканіи истины; замѣчаемый нами индифферентизмъ къ положенію знанія въ обществѣ обусловливается главнымъ образомъ тою формою, въ какой знаніе до сихъ поръ являлось передъ публикой. По мѣрѣ того, какъ ученые начинаютъ сознавать, что только содѣйствіе общества можетъ поставить знанія въ необходимое для его развитія условія, по мѣрѣ того, какъ они начинаютъ нисходить съ недоступныхъ простымъ смертнымъ высей чистой науки и стараются показать обществу науку въ той формѣ., въ какой она дѣлается доступной, привлекательной и полезной для общества, — и само общество начинаетъ сознавать зависимость существеннѣйшихъ своихъ интересовъ отъ степени развитія знаній и распространенія ихъ въ массахъ. Съ этихъ поръ права на независимую дѣятельность, въ области науки становятся настолько же или еще болѣе желательными, чѣмъ какія бы то ни было другія права; и разработка науки раціональными средствами сильно двигается впередъ и получаетъ простыя устойчивыя основы. Мы знаемъ, напр., что, благодаря усиліямъ лучшихъ умовъ преимущественно второй половины XVIII в., знанія перестали быть во Франціи достояніемъ высшихъ сословій и въ значительной степени распространились и въ среднемъ кругу общества. Энциклопедисты и ихъ ученые современники показали французской публикѣ науку въ такой привлекательной и доступной формѣ, что даже въ самый разгаръ революціонной бури наука не была забыта обществомъ. Эженъ Депуа (Despois) въ одномъ изъ своихъ безпристрастныхъ и основанныхъ на достовѣрныхъ свидѣтельствахъ сочиненій доказываетъ, что во время конвента, съ именемъ котораго связываются самыя страшныя проявленія революціоннаго вандализма, была основана или преобразована большая часть тѣхъ ученыхъ учрежденій, которыя и до сихъ поръ составляютъ гордость Франціи.
Обстоятельства позволили французамъ перейти отъ чтенія естественныхъ наукъ къ образованію научныхъ учрежденій, которыя обезпечили возможность существованія и развитія науки на французской почвѣ. У нѣмцевъ и англичанъ другія обстоятельства привели къ тому же результату. Усилія ученыхъ всѣхъ этихъ странъ даютъ возможность публикѣ не только читать популярныя описанія явленій природы, но и видѣть эти явленія въ такихъ условіяхъ, при которыхъ связь и зависимость ихъ представляется очевидной. Западно-европейская публика, обозрѣвая ботаническіе и зоологическіе сады, минералогическіе кабинеты, посѣщая публичныя лекція по всѣмъ отраслямъ естествознанія, — имѣетъ возможность настолько ознакомиться съ естественный науками, что переходъ къ болѣе серьезнымъ занятіямъ дѣлается уже легокъ и желаніе перейти къ нимъ, глубже проникнуть взоромъ въ смыслъ того, что уже ясно усвоено въ общихъ чертахъ, можетъ быть весьма сильно. Такимъ путемъ на Западѣ вербуются ученыя силы, такимъ путемъ вырабатываются въ массахъ публики люди серьезно знакомые съ естественными науками; эти люди, внѣ университетовъ и академій, непосредственнымъ приложеніемъ своихъ знаній къ требованіямъ, жизни, пробуждаютъ въ обществѣ уваженіе къ наукѣ, вызываютъ стремленіе къ серьезнымъ научнымъ занятіямъ. Изъ пха" же среды нерѣдко выходятъ дѣльные изслѣдователи, обогащающіе науку новыми открытіями, приносящими непосредственную практическую пользу.
Къ сожалѣнію, мы не имѣемъ ни малѣйшаго права причислить себя къ подобнаго рода обществамъ. Судьба естествознанія у насъ на Руси отличалась до сихъ поръ такими особенностями, при которыхъ не можетъ быть и рѣчи о сколько нибудь серьезномъ знакомствѣ нашего общества съ естественными науками. Впрочемъ въ настоящей замѣткѣ мы не станемъ распространяться объ этомъ предметѣ: недавно вышедшій томъ «Трудовъ перваго съѣзда русскихъ естествоиспытателей» дастъ намъ поводъ подробнѣе и обстоятельнѣе побесѣдовать съ читателемъ объ условіяхъ развитія и распространенія естественныхъ наукъ въ Россіи.
Теперь мы хотѣли только замѣтить, что характеръ естественно-научныхъ знаній нашего общества, по необходимости, долженъ быть весьма плачевный. Знанія эти широко распространились у насъ, но глубина ихъ такъ незначительна, что они не могутъ быть призваны даже самыми элементарными свѣденіями, и, въ общей сложности, вносятъ въ народную жизнь новый элементъ цивилизаціи, почти равный нулю. А между тѣмъ многіе изъ нашихъ просвѣтителей серьезно онасаюгся, чтобы мы не шагнули уже очень далеко, чтобы не заучились до пресыщенія. Впрочемъ къ этимъ опасеніямъ всегда склонно было глубокое невѣжество. Оно, обыкновенно, принимало внѣшній лоскъ знанія за самое знаніе, и мертвую академическую рутину за живую силу просвѣщенія. Дикарь думаетъ, что навѣшенные имъ на себя бубенчики составляютъ его великое украшеніе и настоящее человѣческое достоинство. Многія обстоятельства служатъ причиною тому, что мы останавливаемся на этой первой ступени, не можемъ и не особенно сильно чувствуемъ желаніе идти дальше. Это желаніе должно быть возбуждено въ насъ, а того, чѣмъ оно можетъ быть возбуждено, у насъ нѣтъ. Выйти изъ этого заколдованнаго круга мы можемъ все-таки только при помощи популярныхъ книжекъ; если онѣ и не дадутъ намъ знаній, не подвигнутъ насъ къ обзаведенію тѣмъ, что необходимо для распространенія въ обществѣ серьезныхъ естественно-научныхъ знаній, то, во всякомъ случаѣ, по крайней мѣрѣ покажутъ намъ, чѣмъ могутъ заниматься и что могутъ знать люди, живущіе въ странахъ высшей человѣческой культуры. Эти книжки, быть можетъ, возбудятъ хоть въ дѣтяхъ нашихъ охоту разумно воспользоваться тѣми бѣдными средствами, при помощи которыхъ возможно у насъ сколько нибудь серьезное научное ознакомленіе съ законами природы; быть можетъ, дѣти наши не обнаружатъ уже такого стремленія къ классической мудрости, какое, — какъ утверждаютъ, — недавно обнаружили мы сами; а это будетъ уже шагъ впередъ, взамѣнъ того шага назадъ, который сдѣлали мы, такъ несвоевременно ставши поклонниками талантовъ Демосфена и Цицерона. Наконецъ уже и то слабое стремленіе къ естествознанію, которое получило толчокъ отъ этихъ популярныхъ брошюръ, привело къ тому, что мы можемъ указать въ средѣ замѣтныхъ ученыхъ нѣсколько русскихъ именъ. Правда, они стали учеными не въ Россіи, всѣ они побывали за границей, но все таки они русскіе.
Первая статейка въ изданномъ томикѣ лекцій Тиндаля: «Теплота и холодъ» можетъ быть рекомендована читателямъ, занимающимся педагогической практикой, нѣсколько знакомыхъ съ пріемами экспериментальнаго преподаванія физики. Другія же двѣ «Матерія и сила» и «Сила», отличаясь тѣми же достоинствами изложеніе и научной достовѣрности, какъ и первая, доступны и массѣ читателей. Чтеніе ихъ уже гораздо больше можетъ принести непосредственной пользы, такъ какъ въ нихъ излагаются болѣе отвлеченные вопросы физики, нетребующіе большаго количества опытовъ. Въ рѣшеніи этихъ вопросовъ большую долю участія принимаетъ воображеніе, къ которому приходится прибѣгать въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ внѣшнія чувства человѣка перестаютъ уже быть прямыми руководителями. Въ силу этого обстоятельства знакомство съ современными ученіями о «матеріи и силѣ» становится возможнымъ и для насъ, и излагающія эти ученія, книги и статьи, написанныя такими учеными, какъ Тиндаль, составляютъ истинное и своевременное пріобрѣтеніе нашей научной литературы. Разъясненіе понятій о матеріи и силѣ составляетъ въ настоящее время едва-ли не самый живой вопросъ всего, естествознанія. Сведеніе всѣхъ родовъ матеріи къ одному первичному веществу, образующему все разнообразіе матеріальнаго міра, путемъ комбинаціи атомовъ, свойства которыхъ безразличны для всѣхъ средствъ человѣческаго воспріятія, кромѣ отвлеченнаго мышленія — вотъ исходъ, къ которому идутъ современныя изслѣдованія о явленіяхъ того, что называютъ матеріей. Точно также и вопросъ о силѣ поставленъ такъ, что можно разсчитывать въ недалекомъ будущемъ на такой отвѣтъ: всѣ силы суть различныя формы движенія. Въ своихъ лекціяхъ Тиндаль не указываетъ на эти выводы, но онъ знакомитъ читателя съ фактами, въ значительной мѣрѣ подготовляющими къ такому рѣшенію.
Внѣшность изданія весьма опрятная, текстъ и рисунки отпечатаны хорошо, ясно, что не всегда можно встрѣтить въ нашихъ изданіяхъ съ политипажами. Цѣна не дорогая (75 к.). Переводъ неособенно изященъ, но за точность его должно бы ручаться имя профессора Петрушевскаго, хотя мы и встрѣтили, на стр. 22, такое выраженіе: «это дѣйствіе происходитъ отъ расширенія теплоты (?) воздуха», чего нежелательно бы встрѣчать въ изданіяхъ, переводимыхъ подъ редакціей профессоровъ. Окачивая эту замѣтку, мы узнали, что вышло другое изданіе, тѣхъ же лекцій Тиндаля, переводъ подъ редакціей профессора Хлѣбникова, изданіе Вл. Ковалевскаго. Нельзя не пожалѣть, что наши издатели, въ явный ущербъ самимъ себѣ, такъ часто дѣлаютъ одновременно по нѣсколько изданій того же сочиненія. При нашей бѣдности, такая конкуренція едва-ли основательна, особенно между издателями, которыхъ нельзя причислить къ разряду спекуляторовъ, — бросающихся на всякую книжку съ громкимъ именемъ автора. Дѣятельность такихъ издателей должна бы имѣть больше солидарности, они должны были бы поддерживать другъ друга и устроить такъ, чтобы не сталкиваться на изданіи тѣхъ же сочиненій и тѣмъ сберегать свои средства для новыхъ изданій, необходимыхъ русской публикѣ.