Томъ крался разными направленіями черезъ поля, пока не очутился совершенно въ сторонѣ отъ тѣхъ дорогъ, по которымъ могли возвращаться школьники, и впалъ здѣсь въ яростное настроеніе. На пути ему попался узенькій ручеекъ и онъ перескочилъ черезъ него три раза, слѣдуя господствующему между ребятами повѣрью о тонъ, что, скакнувъ черезъ воду, избѣгаешь погони. Черезъ полчаса онъ былъ уже за домомъ м-съ Дугласъ на Кардифскомъ холмѣ, откуда едва виднѣлся вдали школьный домикъ, стоявшій въ долинѣ. Томъ вошелъ въ густую рощу, пробрался помимо всякой тропинки въ самую чащу и усѣлся тамъ на мшистомъ мѣстечкѣ подъ раскидистымъ дубомъ. Въ воздухѣ не было ни малѣйшаго вѣтерка; даже птицы замолкли подъ гнетомъ полуденнаго зноя; вся природа замерла въ тишинѣ, нарушаемой лишь изрѣдка дятломъ, долбившимъ гдѣ-то вдалекѣ, и этотъ звукъ какъ бы оттѣнялъ еще болѣе господствующую тишину и пустынность. Душа Тома была преисполнена грусти и все, что его окружало, соотвѣтствовало вполнѣ его настроенію. Онъ просидѣлъ долго въ раздумьи, опершись локтями въ колѣни и подбородкомъ въ руки. Ему казалось, что жизнь, въ лучшемъ случаѣ, одна тягота, и онъ почти завидовалъ Джимми Годжсу, недавно умершему. Должно быть пріятно, думалось ему, лежать, спать и грезить, вѣчно и вѣчно, подъ вѣтеркомъ, который шелеститъ въ деревьяхъ и колышетъ травкою и цвѣточками на могилѣ, — и не знать ничего, и не мучиться ни о чемъ, никогда, никогда уже болѣе. Достать бы только хорошій аттестатъ изъ воскресной школы, и тогда отчего не помереть, развязаться со всѣмъ… Вотъ, эта дѣвчонка. Что онъ ей сдѣлалъ? Онъ всею душою къ ней, а она его, какъ собаку… право, какъ собаку. Когда-нибудь пожалѣетъ сама… да уже поздно будетъ, быть можетъ. О, если бы ему можно было умереть не надолго!
Но юное, упругое сердце не можетъ оставаться подавленнымъ на слишкомъ продолжительное время. Томъ сталъ понемногу переходить къ размышленіямъ о житейскихъ дѣлахъ. Что, если бы теперь удрать и исчезнуть таинственно? Что, если бы отправиться далеко… очень, очень далеко, въ невѣдомыя заморскія земли… и не возвращаться сюда уже болѣе никогда! Какъ восчувствуетъ она это?.. Онъ вспомнилъ о своемъ намѣреніи сдѣлаться клоуномъ, но такая карьера показалась ему теперь уже противной. Кривлянья, паясничанье и пестрые штаны представлялись лишь чѣмъ-то позорнымъ для духа, парившаго въ смутной, но величественной области романтизма. Нѣтъ, онъ будетъ военнымъ и возвратится черезъ долгіе годы, послѣ боевыхъ трудовъ и покрытый славою. А то, еще лучше, примкнетъ къ индѣйцамъ, будетъ охотиться съ ними за бизонами, пробираться по дикимъ тропинкамъ среди горныхъ хребтовъ и по безпредѣльнымъ равнинамъ далекаго Запада, и потомъ, черезъ долгое время, воротится уже великимъ вождемъ, украшеннымъ перьями, страшно размалеваннымъ, и ввалится такъ въ воскресную школу, какимъ-нибудь скучнымъ лѣтнимъ утромъ, испуская боевой кличъ, отъ котораго кровь стынетъ въ жилахъ… То-то всѣ товарищи глаза себѣ выѣдятъ отъ зависти! Но, нѣтъ, можно придумать еще что-нибудь повыше: онъ будетъ морскимъ разбойникомъ. Вотъ оно! Онъ теперь ясно усматривалъ свою будущность, и она озарялась невыразимымъ блескомъ. Имя его прогремитъ по вселенной и заставитъ трепетать всѣ народы! Какъ славно будетъ рыскать по волнующемуся морю на длинномъ, низкомъ, быстроходномъ, черномъ суднѣ, которое будетъ называться «Духъ Бурь» и выкинетъ свой грозный флагъ на фокъ-мачтѣ! И, достигнувъ верха своей славы, Томъ появится на родинѣ и войдетъ въ церковь весь загорѣлый, загрубѣлый отъ непогоды, въ своемъ черномъ бархатномъ колетѣ и такихъ же шароварахъ, въ большихъ ботфортахъ и съ малиновой перевязью, съ блестящими громадными пистолетами за поясомъ, съ заржавѣвшимъ въ крови ножомъ на боку, и въ мягкой шляпѣ съ развѣвающимися перьями, и распустивъ черный флагъ, на которомъ будетъ вышитъ черепъ съ скрещенными подъ нимъ костями! И кругомъ будетъ раздаваться шепотъ: «Это Томъ Соуеръ, пиратъ! Черный мститель испанской рати!»
Да, было рѣшено; карьера его избрана. Онъ бѣжитъ съ родины и потомъ вступитъ въ нее. Надо пуститься въ путь завтра же по утру и начать готовиться тотчасъ же къ этому. Прежде всего собрать свои средства. Онъ подошелъ къ одному сосѣднему павшему дереву и началъ ковырять землю у одного изъ его концовъ своимъ «барлоускимъ» ножомъ. Вскорѣ ножъ ударился о что-то деревянное, пустое, судя по звуку; Томъ сунулъ руку въ ямку и произнесъ съ удареніемъ слѣдующій заговоръ:
— Чего нѣтъ еще тутъ — явись! Что есть — оставайся!
Послѣ этого онъ порылся въ грязи и среди нея показалось что-то изъ сосновой дранки. Опъ открылъ этотъ коробокъ — хорошенькую маленькую копилку, стѣнки и дно которой были изъ дранокъ. Въ ней лежалъ камешекъ. Томъ пришелъ въ неописанное изумленіе. Онъ почесалъ у себя въ головѣ съ самымъ озадаченнымъ видомъ и проговорилъ:
— Это что-то непостижимое!
Потомъ онъ сердито швырнулъ прочь камешекъ и принялся размышлять. Дѣло было въ томъ, что его постигало разочарованіе въ одномъ повѣрьѣ, которое всегда считалось имъ и его товарищами за непреложную истину. Стоило зарыть камешекъ съ извѣстными заговорными пріемами, оставить его въ землѣ на двѣ недѣли и потомъ вырыть, произнося тѣ слова, которыя Томъ тотчасъ произнесъ, и всѣ камешки, когда-либо утраченные вами, должны были оказаться тутъ на лицо, какъ бы далеко они ни были разсѣяны передъ тѣмъ. Но теперь вся штука оказывалась явно и безповоротно несостоятельной. Всѣ вѣрованія Тома были потрясены до самаго основанія. Онъ слыхалъ даже часто объ удачѣ подобнаго колдовства, но ни разу еще не слыхивалъ, чтобы оно обмануло чьи-либо ожиданія. Ему не приходило, однако, въ голову, что онъ продѣлывалъ это уже не разъ, но только никакъ не успѣвалъ потомъ найти то мѣсто, въ которомъ схоронилъ камешекъ. Онъ долго раздумывалъ о случившемся и рѣшилъ, наконецъ, что какая-нибудь вѣдьма вмѣшалась тутъ и нарушила заговоръ. Ему захотѣлось убѣдиться въ этомъ и онъ сталъ оглядываться, пока не нашелъ песчанаго мѣстечка съ виднѣвшимся на немъ небольшимъ, воронкообразнымъ углубленіемъ. Онъ прилегъ на землю лицомъ къ самому углубленію и сталъ взывать:
Клопъ-копутонъ, клопъ-копотунъ, скажи мнѣ, что надо? |
Въ пескѣ что-то закопошилось, маленькій черный клопъ выглянулъ оттуда и опять испуганно скрылся.
— Онъ не смѣетъ сказать! Ясно, что вѣдьма тутъ напортила; я такъ и зналъ.
Ему было извѣстно, что съ вѣдьмами не поспоришь, и потому онъ бросилъ это дѣло, упавъ духомъ, однако разсудилъ, что не мѣшало найти хотя тотъ камешекъ, который онъ отшвырнулъ. Онъ принялся старательно его розыскивать, но не могъ найти. Тогда онъ воротился къ своему помѣщенію для сокровищъ, постарался встать ровно такъ, какъ тогда, когда бросилъ камешекъ, вынулъ другой такой же изъ кармана и кинулъ по тому же направленію, говоря: — Братецъ, ступай за своимъ братцемъ!
Замѣтивъ, куда онъ упалъ, онъ началъ тамъ искать, но камешекъ не долетѣлъ, или перелетѣлъ; пришлось бросить еще два раза. Послѣдняя попытка удалась: оба камешка лежали въ одномъ футѣ одинъ отъ другого.
Въ эту минуту вдали, среди зеленой чащи, раздался слабый звукъ жестяного игрушечнаго рожка. Томъ мгновенно сдернулъ съ себя куртку и штаны, обратилъ одну подтяжку въ поясъ, разбросалъ кучку хвороста за повалившимся деревомъ, вытащилъ изъ подъ нея корявый лукъ и стрѣлу, деревянный мечъ и жестяной рожокъ, и кинулся впередъ, вооружась всѣмъ этимъ, съ голыми ногами и развѣвающейся рубашкой. Остановясь подъ большимъ вязомъ, онъ подалъ рожкомъ отвѣтный сигналъ, потомъ сталъ подкрадываться и высматривать осторожно по сторонамъ, скомандовавъ предусмотрительно воображаемому отряду:
— Стойте, молодцы! Притаитесь, пока я не протрублю. Впереди показался Джо Гарперъ, въ такомъ же воздушномъ одѣяніи и такъ же тщательно вооруженный, какъ и Томъ.
Томъ крикнулъ:
— Стой! Кто идетъ здѣсь, по Шервудскому лѣсу, безъ моего разрѣшенія?
— Гвидо Гисборнъ не нуждается ни въ чьемъ разрѣшеніи! Кто самъ ты, который… который…
— Осмѣливаешься держать подобную рѣчь, — подсказалъ Томъ, потому что они говорили «по книжкѣ», на память.
— Кто самъ ты, который осмѣливаешься держать подобную рѣчь?
— Кто я? Я Робинъ Гудъ, какъ скоро убѣдится въ томъ твой подлый трупъ!
— Такъ это ты, знаменитый разбойникъ? Я радъ помѣриться съ тобою изъ-за дорогъ въ этомъ чудномъ лѣсу. Становись!
Они выхватили свои деревянные мечи, бросили на землю свою остальную сбрую, стали въ фехтовальную позицію, ногой объ ногу, и вступили въ степенный, правильный бой: «два взмаха вверхъ, два внизъ». Томъ сказалъ:
— Теперь, когда наладилось, можно живѣе.
И они начали «живѣе», пыхтя и потѣя. Томъ кричалъ по временамъ:
— Да падай же, падай!.. Отчего ты не падаешь?
— Зачѣмъ? Отчего самъ не падаешь? Вѣдь тебѣ хуже!
— Не въ томъ дѣло, кому хуже. Я не могу упасть. Въ книгѣ не такъ. Тамъ сказано: «И онъ поразилъ бѣднаго Гвидо Гисборна ударомъ въ спину». Ты долженъ повернуться ко мнѣ спиной, чтобы я могъ ударить тебя въ спину.
Спорить съ авторитетами не полагается, поэтому Джо повернулся, получилъ ударъ и упалъ.
— А теперь, — сказалъ онъ, поднимаясь, — давай, я убью тебя. Это будетъ правильно.
— Какъ же можно? Это не по книгѣ.
— Ну, такъ это подло. Вотъ и все.
— Нѣтъ, Джо, а ты можешь быть монахомъ Текомъ, или Мючемъ, сыномъ мельника, и оглушить меня дубиной, или же я буду ноттингенскимъ шерифомъ, а ты Робинъ Гудомъ, и тогда ты можешь меня убить.
Это разрѣшало споръ, и всѣ предложенныя приключенія были разыграны, какъ то подобало. Далѣе Томъ сталъ снова Робинъ Гудомъ и погибъ, истекая кровью, вслѣдствіе предательства монахини, не перевязавшей его раны. Наконецъ, Джо, олицетворяя въ себѣ цѣлую шайку плачущихъ разбойниковъ, оттащилъ его скорбно въ сторону, далъ ему въ его слабѣющія руки лукъ, и Томъ проговорилъ: «Тамъ, гдѣ упадетъ эта стрѣла, тамъ и схороните бѣднаго Робинъ Гуда, подъ зеленой дубравой!» Онъ выпустилъ стрѣлу, упалъ навзничь и долженъ былъ скончаться, но угодилъ въ крапиву и потому вскочилъ, — слишкомъ бойко для мертвеца.
Оба мальчика одѣлись, запрятали свои доспѣхи и пошли, сожалѣя о томъ, что теперь уже не водится разбойниковъ, и рѣшительно не понимая, чѣмъ же могла новѣйшая цивилизація похвастаться взамѣнъ ихъ. Они говорили, что предпочли бы лучше пробыть хотя бы одинъ годъ разбойниками въ Шервудскомъ лѣсу, чѣмъ быть президентами Соединенныхъ Штатовъ всю свою жизнь.