Томъ и Гекъ приготовились къ своему ночному похожденію. Они бродили въ окрестностяхъ харчевни до десятаго часа вечера; одинъ изъ нихъ наблюдалъ издали за закоулкомъ, другой за входомъ въ харчевню. Погода обѣщала быть ясною во всю ночь. Томъ отправился домой, условившись такъ съ Гекомъ: если станетъ помрачнѣе, то Гекъ придетъ и «помяучитъ»; тогда Томъ захватитъ ключи и выскользнетъ изъ дома, чтобы ихъ попробовать. Но ночь оставалась свѣтлою; Гекъ пересталъ караулить и завалился спать въ пустую бочку изъ подъ сахара, послѣ полуночи.
Во вторникъ мальчиковъ постигла такая же неудача. Тоже было и въ среду, но четвергъ казался болѣе благопріятнымъ. Томъ выбрался изъ дома въ свое время, съ старымъ жестянымъ фонаремъ тети Полли и большимъ полотенцемъ для его укутыванія. Запрятавъ этотъ фонарь въ бочку Гека, мальчики стали «на часы». Незадолго до полуночи харчевня закрылась и огни въ ней (единственные еще во всемъ мѣстечкѣ) были потушены. Никакого испанца не показывалось. Никто не входилъ въ закоулокъ и не выходилъ изъ него. Все было подозрительно. Кругомъ было темно, хоть глазъ выколи; полная тишина нарушалась лишь отдаленными раскатами грома.
Томъ взялъ свой фонарь, зажегъ его въ бочкѣ, завернулъ въ полотенце, и оба заговорщика стали прокрадываться ближе къ харчевнѣ. Гекъ остался «на часахъ», а Томъ пробрался въ закоулокъ. Наступили минуты ожиданія, которыя повисли тяжелою горою на душѣ Гека. Ему хотѣлось, чтобы изъ фонаря вырвался лучъ свѣта; это перепугало бы его, но онъ зналъ бы, по крайней мѣрѣ, что Томъ живъ…
Казалось, что прошли уже цѣлые часы съ тѣхъ поръ, какъ Томъ скрылся. Можетъ быть, ему сдѣлалось дурно?.. Можетъ быть, онъ умеръ уже?.. Сердце его разрывалось отъ волненія и страха?.. Въ тревогѣ своей. Гекъ приближался, все болѣе и болѣе, къ закоулку, представляя себѣ всякаго рода ужасы и ожидая, каждую минуту, такой катастрофы, которая отниметъ послѣдній вздохъ у него. Немного уже и требовалось для этого: онъ едва дышалъ, а сердце у него билось такъ, что не могло долго выдержать. Вдругъ, совсѣмъ подлѣ Гека, сверкнулъ огонь и Томъ пронесся мимо, крича:
— Бѣги… Бѣги, спасайся!
Повторять было незачѣмъ; довольно было и одного возгласа: Гекъ мчался уже со скоростью тридцати или сорока миль въ часъ, прежде чѣмъ Томъ произнесъ вторично свое слово. Мальчики остановились, лишь добѣжавъ до покинутой бойни, въ противоположномъ концѣ деревни. Едва успѣли они укрыться въ это убѣжище, буря разразилась и полилъ дождь. Переведя духъ немного, Томъ сталъ разсказывать:
— Гекъ, это было страсть что такое! Я перепробовалъ два ключа, тихохонько, какъ только могъ тише, но они звякали такъ, что я едва могъ передохнуть, до того меня это пугало. А въ замкѣ они не поворачивались, что ты хочешь! Между тѣмъ, самъ того не замѣчая, я какъ-то надавилъ дверную ручку… глядь, дверь-то и отворяется! Она не была заперта!.. Я сунулся въ комнату, уронилъ съ фонаря полотенце и… великій духъ Цезаря!..
— Что, что ты увидѣлъ, Томъ?
— Гекъ! Я ввалился въ пасть самому Инджэну Джо!
— Ну!..
— Да. Онъ лежалъ тутъ на полу, крѣпко спалъ… Старые очки на немъ, руки раскинуты…
— Господи, что же ты?.. Проснулся онъ?
— Нѣтъ, и не шелохнулся. Нализавшись лежитъ. Я поднялъ скорѣе полотенце и, давай Богъ ноги!
— Признаюсь, я и не вспомнилъ бы о полотенцѣ!
— Ну, а я вспомнилъ. Досталось бы мнѣ отъ тетки, если бы оно потерялось.
— Говори же, Томъ, ты видѣлъ шкатулку?
— Гекъ, я не могъ стоять, да осматриваться. Не видалъ я ни шкатулки, ни креста. Не видалъ я ничего, кромѣ бутылки и жестяного стакана на полу, возлѣ Джо!.. Да, примѣтилъ я еще два боченка и множество бутылокъ въ этой комнатѣ. Теперь понимаешь, что «водится» въ этой комнатѣ?
— Что?
— Тутъ «водятся» тѣ духи, что въ водкѣ. Можетъ быть, во всѣхъ харчевняхъ «Общества Трезвости» бываютъ такія комнаты, какъ думаешь, Гекъ?
— Очень можетъ быть. Кому придетъ это въ голову!.. А вотъ что, Томъ: теперь, когда Инджэнъ Джо такъ пьянъ, самое лучшее время похитить шкатулку.
— Именно. Ты и попытайся.
Гекъ содрогнулся.
— Нѣтъ… я не согласенъ.
— И я тоже. Одна только бутылка возлѣ Инджэна Джо, этого мало. Будь три, тогда онъ былъ бы достаточно пьянъ, и я рѣшился бы пойти.
Они просидѣли долго въ раздумьи, потомъ Томъ сказалъ:
— Слушай, Гекъ, оставимъ дѣло до тѣхъ поръ, пока Инджэна Джо тамъ не будетъ. При немъ слишкомъ страшно. Мы будемъ караулить каждую ночь, и когда увидимъ, что онъ ушелъ, и навѣрняка въ томъ убѣдимся, тогда и похитимъ мигомъ шкатулку.
— Ладно. И я готовъ дежурить насквозь цѣлую ночь, такъ-таки каждую ночь, если ты возьмешь на себя остальную половину дѣла.
— Согласенъ. Ты тогда пробѣги по Гуперъ-Стриту до конца и начни мяукать; а если я буду спать, то швырни мелкими камешками въ окно, это меня разбудитъ.
— Хорошо… По рукамъ!
— А теперь, Гекъ, буря прошла и я отправлюсь домой; часа черезъ два уже разсвѣтетъ… Ты пойдешь и посторожишь до тѣхъ поръ?
— Сказано, Томъ, и будетъ сдѣлано. Я не спущу глазъ съ этой харчевни по ночамъ, будь то цѣлый годъ. Днемъ буду высыпаться, а ночью стоять на часахъ.
— Отлично будетъ. Гдѣ ты будешь ложиться?
— А на сѣновалѣ у Бена Роджерса. Онъ позволяетъ, и негръ его отца, дядя Джэкъ, тоже. Я таскаю воду для Джэка, когда ему требуется, а онъ и накормитъ меня, когда попрошу, если что достанетъ. Это очень добрый негръ, Томъ. Онъ любитъ меня, потому что я никогда не показываю, что я выше его. Иной разъ я даже присяду и ѣмъ вмѣстѣ съ нимъ. Только ты этого не разсказывай. Мало-ли на что рѣшаешься, когда голоденъ; нельзя же считать этого за принятое правило.
— Хорошо, Гекъ, если ты мнѣ не будешь нуженъ днемъ, то я тебя и будить не буду. Не стану ничѣмъ мѣшать. А когда ты замѣтишь что ночью, то бѣги однимъ махомъ ко мнѣ и начинай мяукать.