По поводу писемъ Ап. Григорьева къ H. H. Страхову.
[править]Н. Страховъ. Критическія статьи. Томъ второй. (1861—1894).
Изданіе И. П. Матченко. Кіевъ, 1902.
Позволю себѣ сказать нѣсколько словъ[1] о тѣхъ отзывахъ, которыми были встрѣчены въ литературѣ письма Григорьева, помѣщенныя въ сентябрской книжкѣ прошлогодней «Эпохи». Надѣюсь, читатели тѣмъ охотнѣе извинятъ мнѣ въ этомъ случаѣ, что дѣло идетъ не обо мнѣ лично, а о покойномъ собратѣ.
Прежде всего я нисколько не былъ удивленъ и раздосадованъ тѣмъ низкимъ мнѣніемъ о Григорьевѣ, которое было высказано въ этихъ отзывахъ, хотя, повидимому, здѣсь много поводовъ къ удивленію и досадѣ. Пріятно слышать сужденіе, которое говоритъ само за себя; нельзя упрекать и за голословный приговоръ, если его произноситъ человѣкъ, имѣющій на то право. Но кто въ настоящемъ случаѣ подаетъ свое голословное мнѣніе о Григорьевѣ? Люди, которымъ доступна и возможна только самая избитая казенщина, изъ-подъ пера которыхъ никогда ничего не можетъ выйти кромѣ того, что не только жовано и пережовано, а даже переварено, какъ выразился однажды Фейербахъ; такіе люди заявляютъ вамъ свое невѣріе въ глубокую оригинальность Григорьева и въ его необыкновенное богатство пониманія. Удивляться и досадовать здѣсь однакоже не слѣдуетъ. Ибо все это въ порядкѣ вещей. Отъ такихъ людей и нельзя было ожидать никакого другого отзыва; они непремѣнно должны быть именно такого мнѣнія. Кто ни въ какомъ случаѣ и ни съ какой стороны не можетъ стать наравнѣ съ Григорьевымъ, только тотъ и можетъ, и по необходимости принужденъ, смотрѣть на Григорьева, какъ на писателя ничтожнаго и ненужнаго.
Вообще, въ царствѣ мнѣній — борьба и разногласіе дѣло неизбѣжное и законное. Каждый можетъ судить, какъ ему угодно; въ этомъ случаѣ дается всѣмъ полное право и полная свобода въ той увѣренности, что дѣло будетъ, какъ слѣдуетъ, порѣшено безпристрастнымъ потомствомъ. Это безпристрастное потомство, можетъ быть, наступитъ не слишкомъ поспѣшно, почему оно часто именуется въ такихъ обстоятельствахъ «позднимъ» или «отдаленнымъ» потомствомъ; но рано или поздно оно, мы вѣруемъ, наступитъ.
Но есть вещи, для которыхъ нѣтъ возможности найти оправданія ни въ какомъ потомствѣ, ни въ ближнемъ, ни въ дальнемъ. Именно — почти ни одинъ отзывъ о письмахъ покойнаго Григорьева не обходится безъ явнаго и, очевидно, умышленнаго искаженія дѣла.
«Сколько могли мы уразумѣть (пишетъ одинъ журналецъ) изъ всего хаоса понятій, выложеннаго на показъ публикѣ въ этихъ странныхъ письмахъ, Григорьевъ цѣнилъ выше всего труды и направленіе М. П. Погодина, Шевырева и о. Ѳеодора. Бѣлинскаго онъ уважалъ только за его московскую дѣятельность, то есть за его статьи о бородинской годовщинѣ, о Жоржъ-Зандѣ, и т. п.»
Какъ не подумалъ авторъ этихъ словъ, нѣкто Н. Алп. (См. «Кн. Вѣстникъ», № 1), о томъ, что, говоря печатно подобныя вещи, онъ самымъ страннымъ образомъ выкладываетъ себя на показъ публикѣ?
«Цѣнилъ выше всего» — откуда взято это столь опредѣленное — выше всего? Мнѣ кажется, совершенно ясно — откуда. Между многими именами, о которыхъ съ уваженіемъ упоминаетъ Григорьевъ, авторъ встрѣтилъ также имена Погодина, Шевырева и о. Ѳеодора. Это показалось ему забавнымъ — не потому, чтобы онъ имѣлъ объ этихъ именахъ какое-нибудь собственное мнѣніе, а потому, что по самому избитому ходячему мнѣнію нѣкоторыхъ изъ нашихъ прогрессивныхъ людей къ этимъ именамъ положено относиться непремѣнно съ высокомѣріемъ. И вотъ, обрадовавшись находкѣ этихъ трехъ именъ, авторъ вздумалъ хорошенько приправить ее, погуще посолить и пишетъ: Григорьевъ выше всего цѣнилъ труды и направленіе М. П. Погодина, Шевырева и о. Ѳеодора.
Съ Бѣлинскимъ совершенно тотъ же процессъ пониманія и та же точность въ изложеніи. Въ одномъ изъ своихъ писемъ Григорьевъ говоритъ:
«Въ настоящую минуту — великая и честная заслуга была бы умѣть въ оцѣнкѣ литературныхъ произведеній остановиться на ученіи Бѣлинскаго до 1844 года, потому что оно (съ нѣкоторыми видоизмѣненіями) единственно правое.»
Какъ же понялъ это г. Н. Алп.? Если бы онъ имѣлъ правильное понятіе о Бѣлинскомъ и о перемѣнахъ въ его ученіи, то конечно онъ понялъ бы слова Григорьева въ ихъ настоящемъ смыслѣ.
Но, очевидно, г. Н. Алп. не имѣетъ никакого понятія о Бѣлинскомъ и объ исторіи его развитія. Онъ только знаетъ, что когда-то, въ ранній свой періодъ, Бѣлинскій написалъ статьи, которыя, опять-таки не по собственному мнѣнію г. Н. Алн., а по самому избитому ходячему мнѣнію нѣкоторыхъ изъ нашихъ прогрессивныхъ людей, подлежатъ строгому осужденію. Вспомнивши это, г. Н. Алп. уже ни мало не сомнѣвается, что именно за эти-то статьи и стоялъ Григорьевъ, а потому и пишетъ:
Сколько мы могли уразумѣть изъ всего хаоса понятій и проч., Григорьевъ уважалъ Бѣлинскаго только за его московскую дѣятельность, m. e. за его статьи о бородинской годовщинѣ, о Жоржъ-Зандѣ, и т. д.[2].
Вотъ вамъ и толкованіе! Вотъ вамъ и сколько мы могли уразумѣть! Очевидно, подобные толкователи не могутъ ничего и нисколько уразумѣть; очевидно, они пишутъ только то, что имъ вздумается, а думается имъ такъ, что у нихъ, какъ въ калейдоскопѣ, являются только новыя комбинаціи все однихъ и тѣхъ же избитыхъ, казенныхъ, рутинныхъ, жованныхъ мнѣній.
Въ другомъ журналѣ («Современникъ») меня упрекали въ томъ, что будто-бы въ письмахъ Григорьева я злоумышленно скрылъ одни имена, чтобы не обидѣть ихъ отзывами Григорьева, и нарочно выставилъ полными буквами другія имена, которыя не хотѣлъ щадить. Это обвиненіе сдѣлано безъ малѣйшаго доказательства, да, судя по духу всей статьи, доказательство едва ли и считалось чѣмъ-нибудь нужнымъ. Между тѣмъ если взять всѣ имена, которыя мною приведены, то окажется несомнѣнно, что мною не руководило пристрастіе. Я не скрылъ отзывовъ и часто весьма тяжелыхъ, которые выпали на долю Тургеневу, Островскому, Достоевскому, Полонскому и т. д. Почему же мнѣ было скрывать отзывы о гг. Курочкинѣ и Минаевѣ? Стоило только немножко сообразить мнѣнія и положеніе Григорьева, для того чтобы понять, что въ наслѣдствѣ покойнаго критика самый жосткій судъ долженъ былъ, конечно, достаться извѣстной сторонѣ. Что касается до меня, то я напечаталъ все, что можно было напечатать, — все, что имѣло характеръ чисто-литературный, а не частный. Я думалъ, что отзывы покойника, если они и рѣзки, могутъ быть все-же выслушаны безъ всякаго раздраженія.
Я не стану говорить объ остальномъ содержаніи статьи «Современника». Какъ примѣръ приведу только, что статья въ одномъ мѣстѣ выставляетъ меня прямо лжецомъ. Именно, въ «Воспоминаніяхъ объ А. А. Григорьевѣ» я разсказываю объ одномъ своемъ частномъ разговорѣ и о содержаніи своего письма, писаннаго по поводу разговора. «Современникъ» не вѣритъ. Онъ дѣлаетъ даже игривое положеніе, что если бы Аполлонъ Григорьевъ всталъ изъ гроба, то онъ уличилъ бы меня во лжи.
Что прикажете отвѣчать на это? За исключеніемъ утѣшительной мысли о безпристрасгномъ потомствѣ, приходится только удивляться и разводить руками. Господи! какъ это у нихъ все легко дѣлается! Какая, такъ сказать, подвижность мысли и развязность дѣйствій! Нѣтъ, спорить съ ними мудрено! За такими прыткими и развязными людьми никакъ не угоняешься!