Преданіе о Царѣ Алексѣѣ Михаиловичѣ.
[править]Дѣло было зимой; стояло ясное, морозное утро — царь Алексѣй Михаиловичъ, окруженный свитою приближенныхъ бояръ и цѣлою сворою собакъ, выѣхалъ на охоту по направленію къ одному изъ обширныхъ лѣсовъ, окружающихъ матушку Москву, которая, какъ извѣстно, до основанія Петромъ Великимъ нынѣшняго Петербурга считалась столицею русскаго государства и гдѣ всегда жили наши цари.
Хорошо, весело, привольно казалось какъ самому Алексѣю Михаиловичу, такъ и остальнымъ его спутникамъ среди высокихъ, густыхъ деревьевъ, сверху до низу осыпанныхъ снѣгомъ, точно сахаромъ; время летѣло незамѣтно; и не успѣли охотники оглянуться, какъ уже наступила обѣденная пора, а за нею и назначенный часъ возвращенія; но, царь, увлеченный любимой забавой, все еще медлилъ, шелъ дальше въ глубину лѣса, и случайно отдѣлившись отъ окружающихъ его бояръ, очутился, совершенно для себя незамѣтно, одинъ, среди густой, почти непроходимой чащи.
Долго шагалъ онъ безостановочно по сугробамъ, надѣясь какъ нибудь выбраться на дорогу, но о ней не было и помину. Кругомъ царствовала полнѣйшая тишина; покрытыя толстымъ слоемъ снѣга, деревья, смотрѣли непривѣтливо, обледенѣлые сучья ихъ торчали раскорячившись, точно крючковатые пальцы какого нибудь костляваго чудовища-великана.
Государь началъ терять терпѣніе; въ душу его закралось тревожное чувство, и онъ уже схватился за висѣвшій черезъ плечо охотничій рогъ, чтобы дать знать свитѣ о своемъ непріятномъ положеніи, какъ вдругъ позади послышался шорохъ.
Быстро обернувшись, онъ увидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ огромнаго, бураго медвѣдя, который, грузно переваливась съ боку на бокъ и смѣло ступая косолапыми ногами по пнямъ и кочкамъ, направлялся прямо на него.
Похолодѣвъ отъ ужаса, царь выпустилъ изъ рукъ рогъ, и прислонившись къ дереву, съ молитвою на устахъ, сталъ готовиться къ смерти. Казалось, еще минута — и онъ неминуемо сдѣлается жертвою хищнаго звѣря… Но видно, Господу не угодно было допустить до этого… Совершилось чудо!.. На противоположной сторонѣ лѣса, точно изъ-подъ земли, выросла высокая, худощавая фигура, благообразнаго старичка монаха.
Черная мантія его и такого-же цвѣта клобукъ, рѣзко выдѣлялись на бѣломъ фонѣ снѣга; онъ стоялъ обернувшись лицомъ къ медвѣдю, и не спускалъ съ него своихъ прекрасныхъ карихъ глазъ, полныхъ какого-то особенно свѣтлаго, хорошаго, какъ бы неземного выраженія — и что-же?.. Косматое чудовище, которому оставалось сдѣлать не болѣе шага для того, чтобы покончить съ дорогою всему русскому народу жизнію государя — не выдержало этого взгляда, отшатнулось, а затѣмъ, медленно отступая назадъ, мало-по-малу совершенно скрылось изъ виду…
Кругомъ наступила прежняя тишина, деревья стояли неподвижно, только вдали отъ времени до времени глухо отдавался трескъ сухихъ сучьевъ, подъ тяжелою стопою удаляющагося Мишки… Царь набожно перекрестился.
— Кто ты такой? съ изумленіемъ спросилъ онъ своего освободителя, успѣвшаго подойти къ нему совсѣмъ близко.
— Я — инокъ Сторожевской обители:, зовутъ меня Савва, отвѣчалъ незнакомецъ, и сдѣлавъ знакъ Алексѣю Михаиловичу слѣдовать за нимъ, вывелъ на дорогу, гдѣ встревоженная продолжительнымъ отсутствіемъ государя свита, совѣщалась о томъ, что надо, молъ, разослать гонцовъ во всѣ стороны, такъ какъ царь, очевидно, заблудился.
Разсказавъ объ ужасномъ происшествіи съ медвѣдемъ и о чудномъ спасеніи, Алексѣй Михаиловичъ обернулся, чтобы представить боярамъ своего избавителя, но инокъ пропалъ точно такъ-же быстро и неожиданно, какъ и появился.
Это обстоятельство сильно заинтересовало всѣхъ присутствующихъ; царь пожелалъ сію же минуту отправиться въ названную таинственнымъ инокомъ обитель, чтобы отслужить благодарственный молебенъ. До обители оказалось недалеко; не болѣе какъ чрезъ полтора часа ѣзды, весь царскій поѣздъ очутился около тесовыхъ воротъ, тогда еще очень мало извѣстнаго монастыря, настоятель котораго, крайне удивленный неожиданнымъ посѣщеніемъ дорогаго гостя, вышелъ встрѣтить его со крестомъ и святой водой. Государь направился прямо въ церковь и, сообщивъ обо всемъ случившемся, пожелалъ вторично увидать инока Савву.
— Такого нѣтъ у насъ, отозвался настоятель.
— Какъ нѣтъ? Да вотъ-же портретъ его, возразилъ царь, указывая на висѣвшее около входной двери изображеніе того самаго монаха, съ которымъ онъ только-что бесѣдовалъ.
— Портретъ этотъ, государь, нарисованъ много лѣтъ тому назадъ, о немъ существуетъ цѣлое преданіе; самъ-же инокъ Савва давно покоится въ могилѣ! отозвался настоятель.
— Какое-же это преданіе? полюбопытствовалъ Алексѣй Михаиловичъ.
— Коли прикажешь, батюшка государь, я повѣдаю его тебѣ.
Царь, въ знакъ согласія, молча кивнулъ головою и почтенный старецъ началъ свое повѣствованіе, слѣдующимъ образомъ:
— Основаніе нашего монастыря относится къ послѣднимъ годамъ XIV столѣтія и, какъ извѣстно изъ лѣтописей, приписывается нѣ8
коему иноку по имени Савва, который всегда отличался среди окружающей его братіи особенно строгою жизнью и примѣрнымъ благочестіемъ, такъ что когда онъ скончался, то въ народѣ стали распространяться слухи о различныхъ чудесахъ, будто-бы совершавшихся на его могилѣ, и вотъ между прочимъ, уже порядочно спустя послѣ его смерти, одному изъ игуменовъ нашей обители (Діонисію), одаренному отъ природы большимъ искусствомъ въ живописи, — во снѣ, однажды явился какой-то неизвѣстный монахъ, съ приказаніемъ немедленно написать его портретъ. На вопросъ игумна «кто онъ такой?» — монахъ назвался основателемъ мѣста сего — Саввою.
Черты лица его до того врѣзались въ память Діонисія, что, проснувшись, онъ сію же минуту набросилъ ихъ на бумагѣ и затѣмъ созвалъ монастырскую братію, для дальнѣйшаго разъясненія, но къ сожалѣнію, никто не могъ сказать ему ничего опредѣленнаго, потому что большинство братіи знало о Саввѣ только по наслышкѣ; по счастію, одинъ изъ послушниковъ вспомнилъ, что въ обители есть, очень, очень старый монахъ Ѳеодосій, который вслѣдствіи преклонныхъ лѣтъ своихъ, и болѣзни, уже три года не вставалъ съ постели, но тѣмъ не менѣе, имѣя еще свѣжую память — можетъ быть, сообщитъ кой-какія подробности.
Настоятель немедленно отправился въ келью инока Ѳеодосія, который, какъ оказалось, дѣйствительно помнилъ о существованіи Саввы настолько, что легко могъ описать его фигуру и лицо, и Діонисій въ этомъ описаніи сейчасъ-же узналъ явившагося ему во снѣ инока — и старательно докончилъ портретъ, который въ настоящую минуту передъ тобою, государь!
Выслушавъ съ величайшимъ вниманіемъ разсказъ игумна, Алексѣй Михаиловичъ пришелъ къ твердому убѣжденію, что оказанную ему свыше помощь слѣдуетъ приписать заступничеству угодника Божія, — и повелѣвъ вскрыть гробъ покойнаго Саввы, нашелъ тѣло его, пролежавшее въ землѣ болѣе 200 лѣтъ, совершенно нетлѣннымъ.
Съ этого дня, основатель Сторожевской обители былъ громогласно причисленъ къ лику святыхъ, и какъ самъ Алексѣй Михаиловичъ, такъ и вся семья его, въ память совершившагося чуда, всегда особенно чтили великаго угодника, ежегодно посѣщали монастырь, и присылали туда большія пожертвованія.
Дозволено цензурою Спб. 22 іюля 1901 года.