Преступление и наказание (Дорошевич)/ДО
| Преступленіе и наказаніе[1] |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ II. Безвременье. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 171. |
Я прошу васъ, милостивые государи, дать мѣсто человѣку, бывшему подъ судомъ и приговоренному къ лишенію правъ состоянія и ссылкѣ въ Сибирь.
Полковникъ Н. — Дальше вы увидите, почему я не называю его фамиліи всѣми буквами.
56 лѣтъ отроду.
35 лѣтъ состоитъ въ офицерскихъ чинахъ.
Съ 1895 года — полковникъ.
Имѣетъ ордена:
Св. Владимира 4-й степени,
Св. Анны 4-й степени, съ надписью: «за храбрость»,
Св. Станислава 3-й степени съ мечами и бантомъ,
Св. Станислава 2-й степени,
медаль въ память походовъ въ Средней Азіи
и друг.
«Преступленіе» его состоитъ въ слѣдующемъ.
Въ 1884 году, женатому, но бездѣтному г. Н. подкинули ребенка.
Изъ десяти тысячъ 9,999 просто-напросто, какъ подобаетъ по закону, отправили бы подкинутаго ребенка въ участокъ.
И развѣ одинъ изъ десяти тысячъ поступилъ бы такъ, какъ поступилъ Н.
Бездѣтные супруги Н. взяли ребенка къ себѣ.
Они привязались къ ребенку, полюбили его, какъ не всѣ любятъ своихъ дѣтей, — и г. Н. возбудилъ ходатайство объ усыновленіи мальчика.
Ходатайство было въ 1886 году удовлетворено, и, въ виду заслугъ усыновителя, мальчику были даны даже права личнаго дворянства.
Г. Н. не изъ тѣхъ людей, которые любятъ хвастаться своими благодѣяніями.
По службѣ его перевели кстати на другое мѣсто, и никто кругомъ не зналъ тайны его мальчика.
Сынъ и сынъ!
Больше всѣхъ «тайна» скрывалась, конечно, отъ самого мальчика.
Онъ росъ въ полной увѣренности, что это его настоящая мама и настоящій папа.
Въ 1895 году полковникъ Н. служилъ въ пограничной стражѣ.
Однажды адъютантъ замѣтилъ ему:
— А вѣдь вашъ сынъ не записанъ въ послужной списокъ.
Полковникъ Н. приказалъ писарю вписать:
«Имѣетъ сына, зовутъ такъ-то, родился тогда-то».
Въ 1896 году полковникъ Н. командовалъ бригадой пограничной стражи.
Въ это время составлялся новый его послужной списокъ.
Г. Н. приказалъ писарю записать:
«Имѣетъ сына, зовутъ такъ-то, родился тогда-то».
И такъ какъ онъ былъ самъ командующимъ бригадой, то самъ и скрѣпилъ своей надписью послужной списокъ.
За это онъ былъ отданъ подъ судъ за подлогъ по службѣ.
Онъ долженъ былъ приказать вписать:
«Усыновленный» сынъ.
Когда въ 1859 году адъютантъ замѣтилъ пропускъ въ послужномъ спискѣ, — полковникъ Н. побоялся сдѣлать общимъ достояніемъ «тайну» мальчика.
Можно себѣ представить, какую-бы сенсацію произвело такое «открытіе», — да еще въ маленькомъ провинціальномъ городкѣ.
— А вы знаете: у Н. оказывается совсѣмъ не сынъ! Подкинутъ!
— Да что вы? Да не можетъ быть?
— Увѣряю васъ!
— Ахъ, какія новости! Непремѣнно надо будетъ сейчасъ же Аннѣ Ивановнѣ сказать!
Кто знаетъ, быть-можетъ, нашлись бы — навѣрное бы, нашлись! — порядочные люди, которые запретили бы своимъ дѣтямъ, порядочнымъ дѣтямъ порядочныхъ родителей играть, дружиться съ «подкидышемъ».
Вспыхнуло бы цѣлое возмущеніе:
— Богъ знаетъ что такое! Подкидыша выдавать за своего сына! Приводить къ нашимъ дѣтямъ!
Нашлись бы сердобольные люди, сердобольныя дамы, которыя «безъ слезъ бы не могли послѣ этого смотрѣть на бѣднаго малютку».
Которыя гладили бы его по головкѣ съ особой ласковостью, цѣловали бы съ особой нѣжностью, съ какою цѣлуютъ только сиротъ, и говорили со слезами на глазахъ:
— Бѣдный, бѣдный, ребенокъ!
При взглядѣ на «бѣднаго малютку» онѣ «не въ силахъ были бы удержаться отъ восклицанія»:
И вѣдь бываютъ на свѣтѣ такія матери! На куски ихъ рѣзать! Такого ангела и вдругъ подкинуть… Ужасно!
Онѣ бы мазали своими слезами лицо бѣдной г-жѣ Н.:
— Хорошо еще, что онъ попалъ на такихъ людей, какъ вы! О, вы святая… нѣтъ, нѣтъ, не протестуйте! Вы — святая женщина! Такъ любить чужого ребенка.
Онѣ бы плюнули въ чужое счастье своими слезами.
И счастье этихъ трехъ людей, любившихъ другъ друга, хуже чѣмъ плевкомъ было бы осквернено этими проклятыми, этими слюнявыми слезами «добрыхъ» людей, у которыхъ слюни текутъ изъ глазъ.
Счастливы тѣ, кто никогда не слыхалъ ни въ видѣ ругани ни, еще хуже, съ сожалѣніемъ этого слова:
— Подкидышъ!
Слово, надъ которымъ хохочешь въ тридцать лѣтъ, — отъ котораго безумно рыдаютъ, отъ котораго лѣзутъ въ петлю, умираютъ — въ десять.
Что было бы съ одиннадцатилѣтнимъ мальчикомъ, если бы онъ узналъ, что его мама — не настоящая мать, его отецъ — не отецъ ему, что у него нѣтъ отца, нѣтъ матери, что онъ каждый день обнимаетъ, цѣлуетъ чужихъ людей!
И каждый мальчикъ въ ссорѣ, каждая разозлившаяся кухарка, горничная «со зла» крикнули бы ему:
— Подкидышъ!
Вотъ почему, «изъ боязни огласки, — какъ говоритъ приговоръ, — и съ цѣлью скрыть до времени, какъ отъ самого усыновленнаго, такъ и отъ постороннихъ лицъ, дѣйствительное его происхожденіе», полковникъ Н. и не продиктовалъ писарю слова:
«Усыновленный»!
Ему страшно стало выставлять милаго, дорогого ему ребенка къ позорному столбу.
И его отдали подъ судъ за подлогъ.
Его судили.
Но судъ нашелъ, что запись, хоть и не по формѣ сдѣланная, «не заключаетъ въ себѣ чего-либо несогласнаго съ истиной».
Въ главѣ I раздѣла II, тома X, части 1-й свода законовъ (изд. 1887 года) усыновленные именуются «дѣтьми», какъ и дѣти кровныя, — вслѣдствіе чего «наименованіе подсудимымъ въ своемъ послужномъ спискѣ усыновленнаго имъ воспитанника своимъ „сыномъ“ не заключало въ себѣ вымышленнаго обстоятельства или завѣдомо ложнаго свѣдѣнія».
Судъ принялъ во вниманіе тѣ «безкорыстныя побужденія, которыми руководствовался подсудимый».
Не нашелъ въ его «преступленіи» признаковъ подлога. Нашелъ только «проступокъ по службѣ», призналъ этотъ проступокъ «маловажнымъ» и приговорилъ полковника Н. къ аресту на одинъ мѣсяцъ на гауптвахтѣ.
На этотъ приговоръ товарищемъ прокурора былъ поданъ протестъ.
Протестъ былъ уваженъ, и дѣло полковника Н. было снова возвращено въ судъ, — но не для разбора по существу, а. только для примѣненія статьи о подлогѣ, вмѣсто статьи о «маловажномъ проступкѣ по службѣ», такъ какъ, по существу, подсудимый оказался въ приписываемомъ ему дѣяніи виновнымъ.
Судъ примѣнилъ статью о подлогѣ и приговорилъ: лишить полковника Н. правъ состоянія, чиновъ, орденовъ и сослать въ Сибирь.
Но по тѣмъ же соображеніямъ, которыя были изложены раньше, судъ нашелъ необходимымъ ходатайствовать о замѣнѣ лишенія правъ и ссылки просто исключеніемъ со службы.
Ходатайство было удовлетворено.
И вотъ вамъ результатъ того, что когда, 16 лѣтъ тому назадъ, у дверей г. Н. запищало маленькое, безпомощное, несчастное человѣческое существо, — г. Н. не отправилъ этого ребенка въ «участокъ».
Самое страшное, — то, чего боялись, отъ чего съ ужасомъ оберегали ребенка, — случилось.
Случилось въ ту самую минуту, какъ возникло «дѣло».
Мальчикъ узналъ свою «тайну».
Это величайшее несчастье для бѣдной семьи. А второе состоитъ въ томъ, что куда бы полковникъ Н. ни сунулся искать мѣста, занятій, — первый вопросъ:
— Почему вы оставили службу?
— Я былъ подъ судомъ. Осужденъ.
— За что?
— Видите ли, въ 1884 году…
— Позвольте! Пожалуйста, кратко. Я васъ спрашиваю: за что?
— За подлогъ.
— За поо-дло-огъ? И вы хотите, чтобъ я вамъ далъ мѣсто? Извините, мнѣ шутить нѣкогда. Имѣю честь кланяться.
Вѣдь не говорить же каждому:
— Позвольте, я вамъ сначала разскажу цѣлую повѣсть…
Кто слушать будетъ? Кому это нужно? Кому есть время?
Вѣдь не носить же съ собой груды бумагъ и не молить:
— Да вы прочтите, прочтите сначала всю эту груду!
И что за бумаги!
Обвинительные акты, приговоры.
Вы представьте себѣ положеніе человѣка, который для аттестаціи себя представляетъ… приговоръ по обвиненію въ подлогѣ!
Я не думаю обсуждать приговора. Да это было бы и безполезно: съ формальной точки зрѣнія правы, конечно, всѣ, — кромѣ наказаннаго «преступника» г. Н.
Но съ нашей-то, человѣческой точки зрѣнія, — до тѣхъ поръ, пока на свѣтѣ есть несчастныя дѣти, дай Богъ, чтобъ больше было такихъ «преступниковъ», какъ этотъ полковникъ Н.
Примѣчанія
[править]- ↑ Рекомендуется сравнить этотъ приговоръ съ приговоромъ, приведеннымъ въ разсказѣ «Расплюевскіе веселые дни»