Когда хозяинъ гостинницы узналъ, что я и мой компаньонъ — артисты, то уваженіе его къ намъ значительно возросло; мы выиграли въ его глазахъ еще больше, когда онъ узналъ, что мы совершаемъ по Европѣ прогулку пѣшкомъ въ интересахъ нашей спеціальности.
Онъ разсказалъ намъ всю дорогу до самаго Гейдельберга и указалъ, гдѣ лучше останавливаться, и какихъ мѣстъ избѣгать; онъ взялъ съ меня меньше, чѣмъ слѣдуетъ, за вещи разбитыя ночью и накормилъ насъ прекраснымъ завтракомъ, прибавивъ къ нему въ видѣ дессерта десятокъ-другой большихъ свѣтлозеленыхъ сливъ — самыхъ лучшихъ плодовъ, растущихъ въ Германіи; желая оказать намъ еще большую честь, что ни за что не соглашался выпустить насъ изъ Гелльбронна пѣшкомъ, но послалъ за той самой лошадью, возившей нѣкогда Гётца фонъ-Берлихингена, на которой мы ѣздили наканунѣ къ развалинамъ, и заставилъ насъ нанять ее.
На мосту мы отпустили свой экипажъ, а сами, прислонившись къ периламъ, стали наблюдать за работой, кипѣвшей у воды. Вся рѣка была покрыта длинными, стройными сосновыми бревнами, изъ которыхъ рабочіе вязали плоты. Эти плоты имѣли особую конструкцію, которая обусловливалась чрезвычайною извилистостью и узкостью Неккара; длина ихъ достигала отъ 50 до 100 ярдовъ, въ ширину же они составлялись изъ 9 бревенъ на кормовомъ концѣ, а къ носу шли все уже и уже, такъ что носовое звено вязалось по ширинѣ всего изъ трехъ бревенъ. Управленіе плотомъ главнымъ образомъ производилось съ носу при помощи шеста, при чемъ для рулевого едва хватало мѣста, чтобы твердо стоять, такъ какъ бревна были очень тонки, не толще дамской руки. Соединеніе отдѣльныхъ звеньевъ плота дѣлалось настолько гибко и упруго, что весь плотъ легко могъ изгибаться и приспособливаться при проходѣ по извилинамъ рѣки.
Неккаръ во многихъ мѣстахъ настолько узокъ, что черезъ него хоть собакъ перебрасывай; если прибавить сюда еще сильную крутизну извилинъ, то легко представить, сколько отъ плотовщиковъ требуется ловкости и умѣнья для управленія такими плотами. Характеръ рѣки не всегда дозволяетъ идти по всему ея руслу, которая вообще имѣетъ въ ширину отъ 30 до 40 ярдовъ; во многихъ мѣстахъ по дну рѣки тянутся скалистыя гряды, имѣющія направленіе вдоль рѣки, при чемъ вся масса воды раздѣляется ими иногда на три струи, изъ которыхъ достаточную ширину и глубину по большей части имѣетъ только средняя. Такія скалы, образующія что-то вродѣ узкихъ продольныхъ дамбъ, при низкомъ уровнѣ воды въ рѣкѣ, поднимаются надъ поверхностью дюймовъ на пять и имѣютъ видъ гребня подводнаго рифа, въ полую же воду онѣ затоплены. Впрочемъ, чтобы произвести въ Неккарѣ высокую воду, достаточно одной пригоршни воды, ведро же производить уже цѣлый потопъ.
Такія же дамбы есть на Неккарѣ и подъ Гейдельбергомъ около Замковой гостинницы, и теченіе тамъ чрезвычайно стремительно. Нерѣдко цѣлыми часами я просиживалъ въ своей стеклянной клѣткѣ, наблюдалъ, какъ ловко проскальзываютъ по среднему каналу эти длинныя, узкія связки бревенъ; иногда онѣ слегка задѣвали за каменистые выступы грядъ, и я ежеминутно ожидалъ, что вотъ-вотъ какой-нибудь изъ плотовъ со всего размаху налетитъ на одинъ изъ устоевъ лежащаго нѣсколько ниже моста, но ничего подобнаго не случалось и всѣ они благополучно попадали подъ арку, кромѣ одного, который дѣйствительно разбился однажды утромъ, но, къ сожалѣнію, я прозѣвалъ этотъ случай, ходивши въ комнату закуривать трубку.
И вотъ въ то время, когда я, стоя на мосту, смотрѣлъ на плоты, во мнѣ неожиданно зашевелился демонъ приключеній. «Я ѣду въ Гейдельбергъ на плотѣ. Не желаете ли и вы рискнуть вмѣстѣ со мною?» обратился я къ своимъ товарищамъ.
Лица ихъ немного поблѣднѣли, но съ любезностью, на какую только были способны, они тотчасъ же согласились на мое предложеніе. Гаррисъ хотѣлъ предварительно телеграфировать своей матери; онъ говорилъ, что это его долгъ, такъ какъ онъ является единственнымъ сокровищемъ, которое еще привязываетъ къ землѣ его матъ. Пока онъ ходилъ исполнять свой долгъ, я спустился къ рѣкѣ и, подойдя къ самому длинному и лучшему на видъ плоту, окликнулъ его капитана сердечнымъ «Эгой, товарищъ!», что тотчасъ же поставило насъ въ наилучшія отношенія. Не теряя времени, я приступилъ къ дѣлу; я объяснилъ ему, что мы путешествуемъ пѣшкомъ по Европѣ и направляемся въ Гейдельбергъ и что мы хотѣли бы сдѣлать эту поѣздку вмѣстѣ съ нимъ на плоту. Все это я сказалъ при помощи молодого Z., который по-нѣмецки говоритъ отлично, и мистера X., говорящаго тоже, хотя и съ грѣхомъ пополамъ. Самъ же я хотя и понимаю въ совершенствѣ нѣмецкій языкъ не хуже того сумасшедшаго, который выдумалъ его, но говорить не могу.
Выслушавъ насъ, капитанъ подтянулъ свои шаровары и глубокомысленно передвинулъ во рту жвачку. Наконецъ онъ отвѣтилъ именно такъ, какъ я и ожидалъ; онъ сказалъ, что не имѣетъ свидѣтельства на перевозку пассажировъ и поэтому боится, что законы будутъ противъ него, если дѣло разгласится или съ нами что-нибудь случится. Тѣмъ не менѣе, я нанялъ какъ плотъ, такъ и экипажъ, а всю отвѣтственность принялъ на себя.
Съ громкими пѣснями принялась за свою работу вторая вахта; скоро канатъ былъ выбранъ, якорь поднятъ, и наше судно величественно тронулось съ мѣста и поплыло внизъ по теченію со скоростью около двухъ узловъ въ часъ.
Наше общество сгруппировалось въ средней части плота. Первое время разговоръ какъ-то не клеился и, главнымъ образомъ, шелъ о краткости нашей жизни, объ опасностяхъ, со всѣхъ сторонъ ей угрожающихъ, и о мудрой готовности къ самому худшему; затѣмъ, въ частности, мы перешли къ опасностямъ, грозящимъ человѣку на водѣ, и тому подобнымъ вещамъ. Но лишь заря загорѣлась на востокѣ, и таинственная торжественность и тишина ранняго утра смѣнились веселымъ пѣніемъ птицъ, разговоръ нашъ, шедшій до того вполголоса, сдѣлался громокъ и принялъ болѣе веселый тонъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ радикально измѣнилось и самое настроеніе нашего духа.
Лѣтомъ Германія очень привлекательна; но, чтобы вполнѣ насладиться ея красотою, необходимо прокатиться внизъ по Неккару на плоту. Большую роль при этомъ играетъ характеръ движенія плота; движеніе это ровно, плавно, безшумно; оно успокоиваетъ ваши нервы, оно усыпляетъ васъ. Какой контрастъ съ утомительною, бросающею въ испарину, ходьбою пѣшкомъ, или душнымъ сидѣньемъ въ вагонѣ, или же медленнымъ, тряскимъ передвиженіемъ на истощенныхъ клячахъ по грунтовымъ дорогамъ, среди облаковъ пыли.
Мы безшумно скользили внизъ по теченію, мимо зеленыхъ, благоухающихъ береговъ, а чувство наслажденія и довольства все росло и росло. Мѣстами оба берега были сплошь покрыты густою зарослью ивы, совершенно скрывающей почву; мѣстами одинъ изъ береговъ переходилъ въ красивые, изящные холмы, густо поросшіе до самой вершины сочною зеленью въ то время, какъ другой берегъ представлялъ обширную открытую равнину, краснѣющую отъ мака или яркосинѣвшую отъ массы, покрывающихъ ее васильковъ. Иногда мы плыли подъ густою тѣнью лѣсовъ, послѣ чего бархатистая зелень луговъ казалась намъ еще свѣжее и ярче. А птицы! Онѣ были повсюду; поминутно перелетая съ берега на берегъ, онѣ все время услаждали нашъ слухъ веселою музыкою своихъ голосовъ.
Что за наслажденіе испытываешь рано утромъ, когда случайно приходится наблюдать постепенное возрожденіе лучезарнаго свѣтила; когда, въ борьбѣ съ ночью, солнце медленно и плавно, словно съ любовью, шагъ за шагомъ, одѣваетъ природу во всю прелесть чуднаго, яркаго дня! Но зато какая разница наблюдать эту картину на вольномъ воздухѣ, на плавно скользящемъ плоту — или сквозь тусклыя стекла какой-нибудь станціи, когда въ томительномъ ожиданіи поѣзда приходится насыщаться окаменѣлыми бутербродами.