ПУТЕВЫЯ ЗАПИСКИ О БЕРЕГАХЪ КИТАЯ, СОЧ. ДЮПРЕ.[править]
I.[править]
Безпокойство и любопытство вездѣ насъ преслѣдуютъ; чѣмъ болѣе мы видѣли, тѣмъ болѣе хочется еще видѣть; и жесткіе уроки дѣйствительности, безжалостно стирающей золоченые призраки воображенія, забываются такъ же скоро, какъ и получаются. Мы чувствуемъ, какъ усиливается въ насъ тоска по родной сторонѣ, но оставленному семейству; воспоминаніе о домашнемъ кровѣ дѣлается живѣе и мучительнѣе, и мы печально повторяемъ слова поэта: «Счастливъ, кто знаетъ только пиры отцовъ и не видалъ дыма, поднимающагося съ чужихъ кровель!» Но скоро пускаемся опять въ путь: и снова жаждемъ разочарованія… Такъ проходитъ жизнь путешественника, такъ проходитъ жизнь большей части людей.
Но эти мрачныя мысли не приходили мнѣ въ голову, пока нашъ фрегатъ, подъ вліяніемъ сѣверо-восточнаго муссона, носился по волнамъ Китайскаго-Моря. Съ какимъ нетерпѣніемъ ожидалъ я дня нашего пріѣзда! Съ какимъ нетерпѣніемъ старался я завидѣть на туманномъ горизонтѣ первые очерки земли!..
Мы оставили Маниллу 1-го декабря 1844 года, и черезъ семь дней подъѣзжали уже къ островамъ, разбросаннымъ по заливу, въ который впадаетъ Жемчужная Рѣка. Утро было прекрасное, воздухъ свѣжій; блестящее солнце золотило безплодные острова, крутыя вершины которыхъ рисовались на отуманенномъ небѣ. То являлась передъ нами песчаная бухта, гдѣ покачивались два судна, стоявшія на якорѣ передъ группой деревьевъ, за которыми скрывался сѣрый домикъ съ выгнутой кровлей; то разсѣвшіяся скалы, казавшіяся намъ издали развалинами какого-нибудь древняго города или гигантскаго памятника. Съ-тѣхъ-поръ, какъ я оставилъ Средиземное-Море, ничто не напоминало мнѣ такъ живо безплодныхъ, но такъ гармонически убранныхъ острововъ Греческаго Архипелага; все пробуждало во мнѣ воспоминанія, не исключая и смуглаго лоцмана, который взялся вести нашъ фрегатъ.
Наше любопытство было сильно возбуждено множествомъ окружавшихъ насъ лодокъ. Еще наканунѣ замѣтили мы нѣсколько такихъ лодокъ; онѣ, плавали попарно, какъ неразлучные друзья, верстъ за 4-0 отъ берега. Но ближе къ островамъ море было совершенно покрыто ими, такъ-что сосчитать ихъ не было возможности. Мужчины и женщины смѣялись надъ нами, гляди, какъ мы смотрѣли на ихъ странныя суда съ тростниковыми парусами. Низкія, остроконечныя спереди, онѣ, казалось вамъ, готовы были каждую минуту опрокинуться, тѣмъ болѣе, что на широкихъ, круглыхъ кормахъ громоздились высокія платформы, на которыхъ двигаюсь все населеніе, занятое своими привычными работами,
Мужчины, женщины, дѣти — всѣ живутъ тамъ вмѣстѣ какъ попало; женщины моютъ платья, стряпаютъ, кормятъ дѣтей и въ случаѣ нужды ровно работаютъ тяжелыми веслами. Костюмъ женщинъ мало разнится отъ мужского; онѣ носятъ широкіе шаровары, прикрытые длиннымъ пальто; черные волосы ихъ подобраны подъ платокъ, небрежно завязанный подъ подбородкомъ, тогда-какъ у мужчинъ я лишая заплетенная коса обыкновенно обливается вкругъ ихъ коричневой шапки. Это люди хорошо сложенные, грубо одѣтые; бронзоваго цвѣта лица ихъ отличаются суровыми и рѣзкими чертями. Они — рыбаки по ремеслу, пира ты по случаю; лодка составляютъ единственный пріютъ ихъ — между небомъ и моремъ.
Нѣсколько кораблей, плывшихъ по одному направленію съ нами — одни въ Гон-Конгъ, другіе въ Кантонъ, еще болѣе оживляли и разнообразили эту картину.
Вечеромъ мы бросили якорь подлѣ тридцати торговыхъ кораблей, почти въ пяти миляхъ отъ Макао, который явился намъ освѣщеннымъ послѣдними лучами находившаго солнца.
Между гранитными утесами, увѣнчанными небольшими крѣпостями, въ глубинѣ песчаной бухты, возвышаются первые дома Макао на широкой просторной набережной, идущей по направленію кривой линіи морскаго берега. За этимъ первымъ планомъ видны другіе дома, раскиданные по косогорамъ, сообразно съ причудливостію почвы, то гладкой, то волнистой. Сады и группы деревъ, перемѣшанныя съ зданіями, уничтожаютъ однообразіе. На обѣихъ оконечностяхъ города возвышаются горы, гораздо выше тѣхъ, на которыхъ онъ расположенъ. Сѣверная гора увѣнчана крѣпостью Гюйа: на южной стоитъ древній, теперь оставленный монастырь, убѣжище одного итальянскаго миссіонера, который завелъ въ немъ типографію.
Въ бухтѣ нѣсколько шкунъ — сегодня увеселительныя яхты, завтра легкія и проворныя контрабандистскія суда, покачиваются между рыбацкими лодками. Повсюду вокругъ вода покрыта маленькими барками, съ крышами изъ плетенаго тростника, подъ которыми живетъ и поточи елейное народонаселеніе; это дома въ четыре метра длиною и полтора шириною, гдѣ живутъ семейства, слишкомъ-бѣдныя, чтобъ купить себѣ право жить на твердой землѣ; дѣти тамъ родятся, растутъ и умираютъ, не извѣдавъ удобствъ другаго пристанища.
Во время отсутствія мужчинъ, большею частью рыбаковъ, женщины заработываютъ насущное продовольствіе перевозомъ, и тѣ, которыя помоложе, рѣдко остаются безъ пассажировъ: потому-что не отличаются строгостію нравовъ.
Подъѣзжая къ твердой землѣ, я тотчасъ вспомнилъ о Камоэнсѣ и прежде всего хотѣлъ видѣть его знаменитую пещеру; но послѣ тщетныхъ поисковъ судьба привела меня на вершину одной горы въ южной части города. На каждомъ шагу большіе обломки скалъ выступали изъ безплодной и сухой почвы, въ которой Китайцы съ большимъ трудомъ вырыли нѣсколько могилъ. На вершинѣ я увидѣлъ гротъ и думалъ, что нашелъ наконецъ любимое убѣжище поэта. Вѣтеръ свистѣлъ между камнями; я слышалъ глухой ревъ бурнаго моря, которое разбивалось у моихъ ногъ; передо мной лежалъ полу-европейскій, полу-китайскій городъ, тѣсно сжатый въ серединѣ. Тутъ только крыши, одна съ другою рядомъ; не видать ли улицъ, ни площадей; свободный уголокъ земля дорогъ для Китайцевъ, и тѣ, которые обладаютъ имъ, не ищутъ ни комфорта, ни удовольствія. Китайскій городъ — истинный муравейникъ, гдѣ все движется и работаетъ; дома возвышаются изъ воды, а гдѣ она слишкомъ-глубока — лодки, которыя служатъ домами: городъ плывучій за городомъ постояннымъ. Тамъ высокія церкви возвышаются защитниками и покровителями своихъ приходовъ; отдѣльные дома, сады, площади, вообще что-то сохранившее еще видъ довольства и благосостоянія. Корабли всѣхъ націй составляли какъ-бы поясъ полуострова; одна стояли на якорѣ въ маленькой португальской гавани, за которой виденъ пустынный островъ Лама съ своими дикими вершинами, другіе — въ Тал-па, красивой гавани, хорошо защищенной, но къ-сожалѣнію но глубокой; многіе раскинуты были передъ городомъ; фрегатъ, полуисчезнувшш въ туманѣ, вмѣстѣ съ большимъ кораблемъ компаніи, казались стражами рейда. Къ сѣверу маленькая обработанная равнина, покрытая селеніями и бамбуковыми лѣсами; далѣе узкій песчаный перешеекъ, непроходимая для Европейцевъ граница, за которою тянулась цѣпь крутыхъ горъ. И вся эта великолѣпная панорама, открывавшаяся передо мной была — Китай! Китай! Кто сказалъ бы мнѣ, что эта отдѣленная и почти недоступная страна попадется на пути моемъ и что глаза мои будутъ любоваться ея оригинальными картинами? Походивъ нѣсколько времени по скаламъ морского берега, отъискивая знаменитую пещеру на вершинѣ какой-нибудь печальной скалы, омытой волнами, я рѣшился наконецъ взять проводника, который и привелъ меня въ мѣсто прекрасное и совсѣмъ не похожее на то, какимъ я его себѣ воображалъ. Если оно не довольно оригинально, то по-крайней-мѣрѣ это самый пріятный уголокъ земли, какой только можно встрѣтить на маленькомъ полуостровѣ Макао. Похожъ ли онъ на то, чѣмъ былъ, когда великій человѣкъ приходилъ туда мечтать, плакать, искать въ созерцаніи безконечной будущности мужества для борьбы съ враждебнымъ настоящимъ? Не думаю… Это тѣ самыя двѣ небольшія горы, тѣ самые гигантскіе камни, взгроможденные одинъ на другой и свидѣтельствующіе о вѣковой таинственной силѣ, дѣйствующей на землѣ; это, можетъ-быть, тѣ же деревья, которыхъ столѣтніе пни какъ-будто выходятъ изъ гранита, покрытаго сѣтью ихъ корней! Но все остальное тогда было дико; вмѣсто этихъ прекрасныхъ аллей была узкая тропинка, протоптанная имъ самимъ; вмѣсто цвѣтовъ, кустовъ, расположенныхъ со вкусомъ, въ мнимомъ безпорядкѣ, земля питала тамъ только терновникъ и горькія травы. Раждавшійся городъ едва покрывалъ тогда берегъ бухты, и пещера Камоэнса была — мѣсто дикое, пустынное, молчаливое, симпатическое для души утомленной, но не пораженной. Тутъ, когда тифонъ врывался съ ревомъ въ тѣсную пещеру, великій изгнанникъ могъ сличить жизнь свою съ неподвижнымъ утесомъ посреди разъяренныхъ волнъ; сюда приходилъ онъ за новыми силами; здѣсь молился о помощи и подкрѣпленіи его надеждами будущей жизни, когда настоящая обѣщала ему только бѣдствія.
Теперь пещера ужь не пещера; природныя неровности скалъ исчезли подъ глиняной замазкой; углы и впадины скрыты подъ выбѣленнымъ сводомъ. На срединѣ пещеры возвышается прямоугольный гранитный камень, который служитъ пьедесталомъ дурно-сдѣланному бюсту поэта; шесть строкъ изъ Луизіады начертаны на этомъ странномъ памятникѣ, огражденномъ деревянною рѣшеткой. Утесъ, служащій кровлей пещеръ, поддерживаетъ небольшую бесѣдку, довольно-безвкусную, но почти совершенно закрытую густою зеленью деревъ.
Въ этомъ отдаленномъ уголкѣ сосредоточены всѣ великія воспоминанія о единственномъ человѣкѣ, прославившемъ Макао своимъ пребываніемъ. Но неблагодарный городъ не чтить памяти этого человѣка; корысть заставила его забыть о бѣдномъ изгнанникѣ XVI столѣтія. Теперь Макао — собраніе торгашей, а гдѣ преобладаетъ торговля, тамъ нѣтъ мѣста поэзіи. Нѣкогда цвѣтущій Макао донынѣ сохранилъ остатки роскоши, благодаря китайской строгости, допускающей только въ одно время пребываніе въ Кантонѣ англійскихъ купцовъ и чиновниковъ индійской компаніи. Насильственное удаленіе Англичанъ изъ этого обширнаго города во время послѣдней войны способствовало минутному увеличенію благосостоянія португальской колоніи. Но этотъ наружный блескъ можно сравнить съ послѣднимъ свѣтомъ потухающей лампы. Скоро въ Макао останутся одни Португальцы; скоро этотъ городъ упадетъ въ уровень съ другими ихъ владѣніями на тѣхъ моряхъ, которыхъ они были нѣкогда славными обладателями; скоро и ему и имъ останется одно воспоминаніе о минувшемъ богатствѣ и величіи.
Во время нашего пребыванія тамъ во всемъ замѣтны были жизнь и движеніе: на улицахъ мелькали матросы, только-что сошедшіе съ кораблей Европейцы, Индусы въ блестящихъ костюмахъ, Малайцы съ курчавыми волосами и съ рѣшительнымъ взглядомъ, промышленные Пара псы, перебѣгающіе изъ полторы въ контору составлять сдѣлки и заключать договоры; солдаты, негры въ португальскихъ мундирахъ, купцы, рестораторы, странствующіе повара, продавцы апельсиновъ, разнощики супа по домамъ, цирюльники, тряпичники; — каждый кричитъ на свои ладъ, возвѣщая свою торговлю или подвижный промыселъ.
Еще живѣй представляется движеніе на рынкахъ, узкихъ, грязныхъ, выстланныхъ плитою улицахъ, по обѣимъ сторонамъ которыхъ тянутся лавки а лавчонки съ предлинными вывѣсками, раскрашенными самыми яркими цвѣтами. Замѣчательнѣйшая особенность китайскихъ рынковъ которая прежде всего кидается въ глаза иностранцу, есть конечно, форма и цвѣтъ этихъ вывѣсокъ: онѣ имѣютъ два или три метра длины и около тридцати центиметровъ ширины; повѣшены вертикально по обѣимъ сторонамъ давки, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ стѣны. Нѣсколько размалеванныхъ на нихъ знаковъ гласятъ проходящимъ о родѣ торговли хозяина. На этихъ-то рынкахъ производится зловонный торгъ рыбою, торгъ плодами и овощами, съѣстными припасами; тутъ же помѣщаются бойни, рестораціи, торговцы рисомъ, корзинками фонарями, зонтиками, книгами, лавки со всякою всячиною, постоянныя или подвижныя, москательные товары, башмаки, шляпы, китайскія и европейскія матеріи, мѣха, чай, табакъ, трубки, пряности, глиняная и оловянная посуда; все это сжато, уставлено на маленькомъ пространствѣ; но все въ изобиліи; улицы полны народа и шумны. Китайцы крикливы; ходячіе разнощики, гадальщики, носильщики, продавцы и покупатели, все кричитъ, суетится и толкается. Съ голосами людей, съ лаемъ собакъ мѣшается трескъ фейерверковъ, которые жгутся при всякомъ удобномъ случаѣ и — звукъ гонговъ, музыкальныхъ инструментовъ, составляющихъ необходимую принадлежность всѣхъ церемоній.
Иногда появляется какая-нибудь длинная процессія, провожающая съ тріумфомъ подарки жениха своей невѣстѣ. Дѣти открываютъ шествіе; они идутъ во четверо въ рядъ; каждый рядъ отличается особеннымъ цвѣтомъ; одни одѣты въ бѣлое платье, другіе въ красное, зеленое и т. д.; всѣ странно причесаны. Вооружены тамтамами, цимбалами, барабанами, духовыми инструментами. За ними несутъ носилки раззолоченныя, разукрашенныя сквозь занавѣски виды. свѣсившіеся концы матеріи, назначенныхъ невѣстѣ. Ба другихъ носилкахъ несутъ конфекты, кушанья, приготовленныя самымъ страннымъ образомъ, чайные ящики, мебель. Друзья замыкаютъ шествіе, за которымъ обыкновенно тянется цѣлая толпа праздношатающихся и любопытныхъ. Оставивъ въ домѣ родителей невѣсты назначенные имъ подарки, берутъ невѣсту и съ такимъ же великолѣпіемъ отвозятъ ее въ новое жилище.
Бываетъ еще другаго рода поѣздъ — похоронный, печально-направляющійся къ мѣсту погребеніи. Шумная музыка даетъ знать о его приближеніи: за музыкой слѣдуетъ тяжелый деревянный гробъ, окруженный одѣтыми въ трауръ родственниками умершаго, очи рыдаютъ, издаютъ ницъ, или ползутъ на колѣнахъ, напѣвая унылые гимны, прерываемые копіями. Часто корыстное завываніе толпы плакальщицъ мѣшается съ воплями родственниковъ. Крики и рыданія усиливаются, когда начинаютъ опускать гробъ въ могилу, вырытую обыкновенно на скатѣ безплоднаго холма.
Это селеніе мертвыхъ, совершенно покрытое надгробными камнями, занимаетъ гораздо больше мѣста, нежели жилища живыхъ; и по расположено въ видѣ амфитеатра вокругъ небольшой превосходно-обработанной равнины, омываемой однимъ изъ морскихъ заливовъ Здѣсь красивая китайская деревенька раскинулась тремя паралельными рядами домовъ, раздѣляемыхъ силами и бамбуковыми рощами. Видъ этой равнины, полной жизни и свѣжести, кажется еще прелестнѣе въ сосѣдствѣ съ траурнымъ, печальнымъ холмомъ.
Здѣсь-то, въ одну изъ моихъ прогулокъ, увидѣлъ я пожилую женщину, бѣдно-одѣтую, входившую въ школу; за ней слѣдовалъ ребенокъ и несъ какую-то циновку и закрытую корзинку. Я пошолъ вслѣдъ за ними. Женщина разложила циновку и опустилась на нее; потомъ встала; лицо ея было важно и печально; она вынула изъ корзинки двѣ свѣчи и маленькія палочки, издающія благовоніе, угодное божествамъ, зажгла ихъ на алтарѣ, куда поставила блюдо, приготовленное изъ свиньи, утки и вареной рыбы; потомъ ваяла два куска, по которымъ гадаютъ о будущемъ: они величиною въ руку и формою похожи на расколотую пополамъ миндалину. Вставь на колѣни, женщина трижды бросила въ воздухъ своихъ нѣмыхъ предвѣщателей, складывая ихъ вмѣстѣ плоскими сторонами; потомъ, распростершись во всю длину, подобрала ихъ; встала, сожгла нѣсколько кусочковъ золотой бумаги, бросила пепелъ въ стоявшую у входа урну, потушила свѣчи и ушла вмѣстѣ съ своимъ маленькимъ спутникомъ. Я не могъ отгадать, какая будущность была ей предсказана; но съ виду она была печальна.
Подобный родъ гаданья весьма употребителенъ въ Макао; но есть еще много другихъ, служащихъ для той же цѣли, и самый обыкновенный изъ нихъ — приношеніе явствъ богамъ, геніямъ и предкамъ. Въ каждомъ домѣ, въ каждой лавкѣ непремѣнно встрѣтишь грубое воображеніе божества и надпись или памятную табличку съ именами предковъ. Къ назначенные часы зажигаютъ ароматическія палочки и приносятъ въ жертву богамъ чай и съѣстные припасы. Въ промежуткахъ времени, иногда довольно-продолжительныхъ, между смертью и погребеніемъ усопшаго, времени, посвященнаго слезамъ, посту и самому глубокому уединенію, не проходитъ ни одного дня безъ принесенія въ жертву богамъ пищи, предписанной духовнымъ уставомъ.
Въ праздникъ гробницъ, въ началѣ весны, почти все народонаселеніе спѣшитъ толпами на холмы исправлять каменныя гробницы и покрывать свѣжимъ дерномъ скрытыя подъ землею; зажигаютъ свѣчи и палочки изъ ладони; жгутъ въ честь мертвыхъ цѣлые дома, лодки, платье, бумажныя деньги; приносятъ разное съѣстное, которое, конечно, потомъ истребляется живыми.
Въ пагодахъ, которыхъ много въ Макао и окрестностяхъ, столы и алтари, возвышающіеся передъ изображеніемъ боговъ, часто бываютъ заставлены изъисканными кушаньями, принесенными въ даръ богамъ. При всемъ томъ, уваженіе Китайцевъ въ божеству не велико, и пагоды очень-мало посѣщаются. Та изъ нихъ, въ которую чаще всѣхъ собирается народъ, построена изъ камня у подножія крутаго морского берега. Она очень проста и невелика, по ея окрестности чрезвычайно-живописны. Она прислонена къ крутому берегу, на которомъ, между громадными обломками скалъ, возвышаются величественныя деревья; лѣстница изсѣченная въ скалѣ, частію надстроенная, подымается извилинами въ густой тѣни этихъ деревьевъ; маленькіе алтари, бронзовыя вазы, круглыя или овальныя двери, разноцвѣтныя надписи, украшаютъ площадки лѣстницы. Между вѣтвями рисуются выгнутыя крыши пагоды, фасадъ которой обращенъ на маленькую площадку, отдѣляющую ее отъ моря, усѣяннаго лодками и массивными, странно-раскрашенными джонками, тяжело-покачивающимися между португальскими кораблями. Въ глубинѣ картины представляется возвышенный островъ, на которомъ каждая маленькая тщательно-обработанная долина снабжаетъ пищею цѣлую китайскую деревню. Все это вмѣстѣ составляетъ оригинальный и сила жъ, передъ которымъ остановишься съ невольнымъ восхищеніемъ.
Большая пагода находится на концѣ предмѣстья, идущаго вдоль внутренней пристани, о которой мы уже говорили. Это длинная улица, шумная и оживленная, улица работниковъ и купцовъ. Вездѣ слышны голоса дѣтей, твердящихъ въ школахъ азбуку, распѣвая ее на всѣ возможные и невозможные тоны, безпрестанно мелькаютъ разнощики, заплетатели косъ, чистильщики ушей, ноздрей и рѣсницъ, воющія собаки; всѣ снаряды и инструменты въ дѣйствіи. Пагода эта стоитъ также у подошвы холма, на берегу моря, и также осѣнена величественными деревьями. Она состоитъ изъ девяти зданій, построенныхъ въ три ряда и отдѣленныхъ одно отъ другаго узкими корридорами; изъ нихъ одно только среднее передняго ряда заключаетъ въ себѣ изображеніе Будды, въ видѣ трехъ сидящихъ статуи, позолоченныхъ съ ногъ до головы, — только поясы и волосы свѣтло-голубаго цвѣта. Зданіе это сообщается двумя дверьми съ внутреннимъ дворомъ, окруженнымъ портикомъ; за этимъ дворомъ слѣдуетъ подобная же храмина; потомъ другой дворъ и наконецъ третья храмина. Въ этихъ трехъ маленькихъ пагодахъ, вмѣсто изображенія Будды, находятся статуи геніевь обоихъ половъ, знаменитыхъ императоровъ и законодателей. Нѣсколько неопрятныхъ бонзовъ или жрецовъ, мало заботящихся о святости мѣста, ведутъ себя безъ всякаго достоинства, даже неблагопристойно… Они помѣщаются въ зданіяхъ, прилегающихъ къ пагодѣ и составляющихъ единственное учрежденіе подобнаго рода, на полу-островѣ Макао.
Уже около трехъ-сотъ лѣтъ, какъ Португальцы поселились на этомъ уголку китайской земли, но они не произвели на своихъ сосѣдей замѣтнаго вліянія. Посѣтивъ нѣсколько городовъ внутри имперіи, мы могли убѣдиться, что архитектура храмовъ и частныхъ домовъ въ Макао совершенно такая же, какъ и во всѣхъ видѣнныхъ нами мѣстахъ. Часть города, заключающаяся между рынками и моремъ, даетъ совершенно точное понятіе о томъ, что такое городъ чисто-китайскій. Узкіе переулки, безчисленныя глухія улицы раздѣляютъ домы: надо имѣть очень сильное любопытство, чтобъ не обращать вниманія на зловонную грязь, которая застаивается на этихъ такъ-называемыхъ улицахъ, на поросятъ, которые съ наслажденіемъ валяются въ ней, загораживая дорогу, на стаю собакъ, преслѣдующихъ васъ съ дикимъ визгомъ. Въ заключеніе всѣхъ этихъ пріятностей, имѣете удовольствіе проходить между домами съ жалкою и грязною наружностью; нижній этажъ, наравнѣ съ землею, освѣщается только посредствомъ одной низенькой двери; вмѣсто пола служитъ ему убитая земля, черная и сырая, на которой оборванныя дѣти играютъ подлѣ своихъ матерей, занимающихся работой. Первый этажъ, всегда очень-низкій, заимствуетъ свѣтъ только чрезъ два или три маленькія четыреугольныя окошка.
Около полудня не встрѣтишь въ этомъ кварталѣ ни одного мужчины; женщины, казалось, очень пугались при вашемъ приближеніи, и, не смотря на всѣ наши усилія успокоить ихъ, ускоряли невѣрные шаги опираясь одною рукою о стѣны домовъ. Хотя все это были женщины бѣдныя, но большая часть изъ нихъ имѣла ноги маленькія, изуродованныя. Этотъ варварскій обычаи, который, какъ полагаютъ, существуетъ только между богатыми въ нѣкоторыхъ частяхъ Китая, сдѣлался всеобщимъ. Длина ихъ ногъ измѣняется сообразно возрасту, въ который начали подвергать ихъ сжатію. Когда женщины находятъ ихъ длинными, то стараются поправить этотъ недостатокъ, сгибая пятку своей обуви къ серединѣ ступни, отъ-чего длина, по-видимому, уменьшается. Онѣ, однакожъ, ходятъ не такъ затруднительно, какъ бы это можно было предполагать при видѣ ихъ изуродованныхъ ступней, ихъ худо-развитыхъ ногъ. Богатыя женщины появляются на улицахъ не иначе, какъ на носилкахъ; но неимущія, которыхъ здѣсь великое множество, ходятъ всегда пѣшкомъ, не взирая на многочисленную толпу и сильное движеніе на улицахъ. Китайцы поэтически сравниваютъ ихъ съ ивами, качаемыми вѣтромъ. Чтобъ быть красавицей въ ихъ павахъ, женщина должна имѣть изуродованныя ноги, тонкую и гибкую талію, лицо блѣдное и томное.
Обыкновенный парадъ ихъ простъ, темнаго, а иногда голубаго цвѣта; онѣ причесываются очень искусно и съ большимъ кокетствомъ. Очень-мало совершенно красивыхъ; но молодость, живые глаза, прекрасные черные волосы, дѣлаютъ лица довольно-пріятными. Руки у нихъ маленькія и хорошо сложены.
Женщины въ Китаѣ живутъ гораздо уединеннѣе, чѣмъ въ Европѣ; но положеніе ихъ нисколько не похоже на положеніе женщинъ мухаммеданской Азіи. Онѣ свободно выходятъ, не закрывая лица, гуляютъ и посѣщаютъ другъ друга. Ихъ часто можно встрѣтить въ пагодахъ подлѣ гробницъ, когда онѣ воздаютъ установленныя чествованія геніямъ или предкамъ. Дома онѣ занимаются хозяйствомъ, музыкою, вышиваютъ и рисуютъ по шелковымъ матеріямъ.
Однажды вечеромъ присутствовали мы случайно на предсвадебномъ пиршествѣ. Проѣзжая черезъ маленькій португальскій портъ, мы были поражены нестройными звуками совершенно адской музыки; хотя она не имѣла въ себѣ ничего привлекательнаго, однакожь, мы, направили путь свой къ большой иллюминованной лодкѣ, откуда вылетали звуки и гдѣ находилось многочисленное собраніе бѣдныхъ людей. Мы были очень-хорошо приняты присутствующими, которые тѣснились вокругъ насъ, привѣтствовали и предложили вамъ стулья, трубки и чаи. Посреди залы, на огромномъ столѣ разставлено было нѣсколько вазъ съ цвѣтами, жареный пѣтухъ въ воинственномъ положеніи, рисъ, пирожное, сушеные плоды и апельсины. Въ одномъ концѣ залы, возлѣ музыкантовъ, посаженныхъ въ углубленіи, сидѣлъ женихъ отдѣльно на особой скамейкѣ; это былъ красивый мужчина, смуглый, хорошо-сложенный и имѣвшій по-видимому не болѣе двадцати лѣтъ; онъ былъ задумчивъ и печаленъ. Зрители сидѣли по обѣимъ сторонамъ въ два ряда, а на другомъ концѣ стояли женщины передъ суконною занавѣской. По сигналу, данному музыкой, занавѣсъ открылась и мы увидѣли молоденькую дѣвушку, лѣтъ двѣнадцати, которая подошла и стала на коверъ, разостланный передъ женихомъ. Она была причесана какъ и другія молодыя дѣвушки: ея волосы напереди были коротко-острижены и свободно падали на лобъ; на вискахъ было но большому пучку; остальные откинуты назадъ; она была одѣта въ черномъ; платье на ней, какъ и на женихѣ, было совершенно новое, изъ толстой бумажной ткани. Но это была не невѣста, а сестра ея; невѣста же ранѣе слѣдующаго дня не должна показываться; ее сопровождала женщина среднихъ лѣтъ, съ ребенкомъ за спиною и подсказывала, что нужно дѣлать.
Она начала кланяться передъ женихомъ, закрывая платкомъ лицо свое; поклоны ея, становившіеся все ниже и ниже, окончились колѣнопреклоненіемъ; молодой отвѣчалъ ей на каждый поклонъ также закрывая лицо. Но онъ кланялся не такъ низко. Послѣ этого перваго дѣйствія, молодая дѣвушка поднесла ему съ такими же церемоніями нѣсколько чашекъ сам-шу; онъ принялъ приношеніе не кланяясь. Тогда женщина, исполнявшая должность церемоніймейстера, взяла этотъ подносъ и поднесла его молодому человѣку, который взялъ одну чашку и вылилъ ее въ горшокъ съ цвѣтами. Такимъ же образомъ она поднесла ему блюдо съ рисомъ и пѣтухомъ. Потомъ молодой опять сѣлъ, а дѣвушка удалилась. Не смотря на неотступныя просьбы присутствующихъ, мы послѣдовали ея примѣру, я перешли на сосѣднюю, или, лучше, на смежную лодку. Молодая женщина угощала тамъ нѣсколько человѣкъ, сидѣвшихъ за столомъ; насъ пригласили принять участіе въ ихъ пиршествѣ. Намъ предлагали занять мѣста у стола, но никто изъ насъ не принялъ этого предложенія и мы удалились отъ нихъ, выпивъ изъ учтивости по чашкѣ чаю. Бракъ долженъ былъ совершиться на другой день.
Немного подалѣе стояла небольшая, такъ называемая лодка-цвѣтокъ; она далеко уступала въ роскоши и величинѣ тѣмъ извѣстнымъ лодкамъ-цвѣтамъ Кантона, о которыхъ уже столько говорили, и въ которыя еще ни одинъ Европеецъ не могъ проникнуть. Однакожь, ея назначеніе было то же, я мы надѣялись, что этотъ образчикъ, не смотря на свой скромный видъ, дастъ намъ совершенное понятіе объ этихъ увеселительныхъ мѣстахъ, такъ часто посѣщаемыхъ Китайцами. Послѣ небольшаго сопротивленія, насъ впустили на бортъ. Нѣсколько человѣкъ, просто одѣтыхъ, сидѣли за небольшими столиками, курило и пили чай; съ ними были три женщины. Молоденькая дѣвушка, лѣтъ двѣнадцати, богато одѣтая, тщательно причесанная, въ цвѣтахъ и діадемѣ, держала гитару и поперемѣнно играла и вѣла съ аккомпаньеманомъ другой гитары, скрипки и тамбурина. Слуги разливали чай, чистили, набивали и зажигали трубки; курители опіума покоились въ двухъ нишахъ, закрытыхъ занавѣсками. Внутренность лодки была убрана роскошно, но безъ вкуса. Мы вошли туда съ намѣреніемъ посмотрѣть, какъ Китайцы проводятъ время въ лодкѣ, — гдѣ находятъ чай, крѣпкіе напитки, лакомства, табакъ, опіумъ, музыку; — лодка эта въ то же время служитъ игорнымъ домомъ и увеселительнымъ мѣстомъ; но насъ было много, потому не удивительно, что нагое присутствіе помѣшало имъ предаться вполнѣ забавамъ. Только игроки и курильщики опіума, одни, погруженные въ тупое оцѣпенѣніе, другіе, увлеченные разгаромъ игры, не обратили на насъ вниманія.
Страсть къ игрѣ сильно распространена въ китайскомъ народѣ; самые бѣдные играютъ даже на улицахъ и проигрываютъ пищу, едва достаточную для дневного пропитанія. Часто въ грязныхъ, отвратительныхъ хижинахъ, нѣсколько человѣкъ толпится вокругъ стола и страстно слѣдятъ за всѣми случайностями игры: тамъ играютъ только на мѣдныя деньги, потому-что эти вертепы посѣщаются одними бѣдными, и жадность къ прибытку, отчаяніе и надежды видны только на лицахъ молодыхъ; ветераны переносятъ равнодушно какъ счастье, такъ и несчастье.
Въ особенности при приближеніи новаго года. Эти мѣста гибели наполняются корыстолюбивою толпою. Покражи, разбои на моряхъ, случаются гораздо чаще около этого времени, когда каждый долженъ окончить свои разсчеты и довершить условія; когда самому бѣдному нужна новая одежда, пища и питье, чтобъ попировать съ друзьями.
Наканунѣ этого великаго дня. базаръ остается открытымъ до полуночи; стеченіе покупателей невелико, но улицы запружены любопытными и игроками. Патрули разъѣзжаютъ въ большемъ количествѣ; полицейскій служители дѣятельно наблюдаютъ на порядкомъ. Вмѣсто оружія, они носятъ фонарь на шестѣ. Всѣ лавки разукрашены; статуэтки, живые и искусственные цвѣты, картинки, вырѣзки изъ золотой бумаги, павлиньи перья, играютъ главную роль въ утихъ украшеніяхъ, на которыхъ безчисленное множество фонариковъ изъ цвѣтной бумаги кидаетъ свѣтъ болѣе странный, чѣмъ блестящій. Повсюду слышенъ трескъ фейерверковъ, необходимыхъ принадлежностей всѣхъ увеселеній, какъ общественныхъ, такъ и частныхъ въ Китаѣ.
Большая часть улицъ освѣщена огромными фонарями, которые важно покачиваются почты передъ каждымъ домомъ. Красныя бумажки, вырѣзанныя, вызолоченныя приклеены на всѣхъ дверяхъ; свѣчки, маленькія лампочки, пахучія палочки горятъ на крыльцахъ, или въ небольшихъ нишахъ. Ночь проходитъ въ питьѣ самшу и въ игрѣ; днемъ посѣщаютъ своихъ друзей и знакомыхъ; посылаютъ имъ подарки, поздравительныя карточки[1]; женщины пало выходятъ въ этотъ торжественный день; за то мужчины, одѣтые въ богатѣйшія платья, съ лицами, воспаленными отъ ночнаго разгула, шатаются во множествѣ по улицамъ.
Никто не работаетъ; провизію закупаютъ наканунѣ, и не безъ труда удерживаютъ прислугу на нѣсколько часовъ дома. Всѣ лодки собираются въ гавань; всѣ мачты обвѣшаны флагами; безпрерывный звукъ гонговъ смѣняется только трескотней ракетъ. Празднество продолжается различно; богатые пируютъ восемь и десять дней, тогда какъ бѣдные уже на слѣдующее утро надѣваютъ на себя ярмо нищеты. Это празднованіе перваго дня новаго года есть величайшій праздникъ Китайцевъ. Праздникъ фонарей бываетъ въ первое полнолуніе послѣ новаго года. Повсюду въ эту знаменитую ночь развѣшаны фонари различныхъ видовъ, шелковые, бумажные, роговые. Китайцы истощаютъ все свое воображеніе, чтобъ дать имъ самыя разнообразныя формы, украсить ихъ самыми странными рисунками; и нельзя не согласиться въ томъ, что иллюминація эта имѣетъ видъ истинно-волшебный.
Въ Макао нѣтъ постояннаго театра: но туда пріѣзжаетъ по-временамъ труппа странствующихъ актеровъ;пни приглашаются на нѣсколько дней или какимъ нибудь щедрымъ манда pu попъ, или зажиточными жителями какого-нибудь квартала, которые складываются для доставленія себѣ этого развлеченія. За входъ ничего не платятъ, и потому зрителей бываетъ множество; особенно въ тѣ часы, когда дневной жаръ начинаетъ умаляться. Импровизированный театръ воздвигается на у лицѣ или на площади, самой обширной въ той части города; слабыя бамбуковыя подмостки поддерживаютъ кровлю изъ сухихъ листьевъ; сцена поднята метра на два отъ земли; бока ея обвѣшаны раскрашенными и разрисованными циновками и картинами; площадь служитъ партеромъ; вмѣсто галерей кладутъ горизонтально длинныя жерди, на которыхъ зрители помѣщаются какъ ни попало. Когда мѣстность позволяетъ, то крыши сосѣднихъ домовъ и лавокъ превращаются въ ложи.
Я присутствовалъ на двухъ представленіяхъ; первый разъ среди дня при нестерпимомъ жарѣ. Зрителей было очень-мало. Пьеса если только можно, дать это названіе картинамъ, слѣдующимъ одна за другою, безъ развязки, безъ занимательности, представляла аудіенцію императора. Императоръ, одѣтый въ желтое платье, сидѣлъ на тронѣ, окруженный своею гвардіею. Знатныя лица поочередно представляются ему съ изъявленіемъ глубочайшаго почтенія. Одни садится подлѣ него, другія уходятъ. Послѣ многихъ представленій, послѣ безконечнаго прихода и ухода, пьеса, къ величайшему моему благополучію, окончилась.
Въ надеждѣ быть вознагражденнымъ слѣдующею — я презрѣлъ жаръ, жажду, и многія другія непріятности, во время антракта, который продолжался не менѣе часа. Безпримѣрно-терпѣливые зрители не показывали ни малѣйшаго знака неудовольствія; женщины болтали: мужчины курили, сосали сахарный тростникъ и играли въ кости. Наконецъ, удары гонга дали знать о появленіи актеровъ; ихъ было двѣнадцать; они представляли разъяренныхъ тигровъ; лица ихъ были размалеваны красными, черными и бѣлыми полосами. Промаршировавъ подъ звуки военной китайской музыки, они расположились группами, въ боевомъ порядкѣ; потомъ завязался общій бой, кончившійся торжественнымъ маршемъ, при звукахъ гонга и трескѣ ракитъ.
Этотъ первый опытъ поселилъ во мнѣ такое отвращеніе къ китайскому театру, что я только съ большимъ усиліемъ надъ самимъ собой уступилъ настоятельнымъ просьбамъ нѣкоторыхъ друзей, которые обѣщали мнѣ болѣе интересный спектакль. Притомъ онъ назначался вечеромъ, и вмѣсто жердей, намъ обѣщали спокойныя кресла для отдыха; вмѣсто духоты въ толпѣ, просторъ и свѣжій воздухъ, т. е. насъ пригласили въ ближайшій къ театру домъ, — окна залы выходили на сцену; невозможно было желать лучшаго помѣщенія. Внизу, обширная площадь была какъ- бы вымощена головами; освѣщенная колеблющимся свѣтомъ факеловъ, эта масса бритыхъ череповъ представляла самую смѣшную картину.
На сценѣ является дуракъ, мечется, кидается и дѣлаетъ безполезныя усилія, сорвать двѣ воткнутыя на шесты головы. Вдругъ входитъ молодой ученый, останавливается, и, послѣ нѣсколькихъ минутъ размышленія, рѣшается испытать, не будетъ ли онъ ловче или счастливѣе. Дуракъ смѣется надъ нимъ, дразнитъ его; но молодой человѣкъ срываетъ головы и торжественно пляшетъ съ своими трофеями. Дуракъ, удивленный и разсерженный, бѣжитъ съ жалобой въ старому мандарину, который не хочетъ вѣрить его словамъ. Однако призываетъ молодаго человѣка, который повторяетъ передъ судомъ свой чудный подвигъ. Старикъ приходитъ въ восторгъ; молодой ученый бросается къ его ногамъ, и умоляетъ его выдать за него дочь. Послѣ многихъ отказовъ и еще большихъ настояній, мандаринъ соглашается.
Слѣдуетъ второй актъ, происходящій между новобрачными — дочерью мандарина и ученымъ. Сначала жена употребляетъ всѣ роды обольщенія, чтобъ возбудить страсть въ мужѣ; потомъ, достигнувъ своей цѣли, она вдругъ дѣлается холодна и отталкиваетъ ласкающагося мужа; настаетъ его очередь увиваться и умолять. Со стороны жены, это испытаніе, оно кончается уступкой, слѣдствіе которой разъигрывается предъ лицомъ публики съ такой наивностью, какой ни одно сколько-нибудь цивилизованное общество не можетъ допустить на сценѣ.
Къ третьемъ актѣ является молодой ученый, тоскующій, мучимый угрызеніями совѣсти; онъ боится злаго генія, который искусилъ его. Геній начертилъ на полу кабалистическіе знаки, приводящіе молодаго человѣка въ ужасъ. Онъ прибѣгаетъ къ старику магу, который успокоиваетъ его и даетъ волшебное опахало. Приходитъ жена, страстная, обольстительная. Мужъ отталкиваетъ ее опахаломъ; но ей удалось вырвать опахало и очарованная чета, бросившись другъ къ другу въ объятія, исчезаетъ за занавѣской. Вбѣгаетъ злой геній въ женскомъ платьѣ, съ распущенными волосами", пляшетъ, потомъ сверхъественной силой вырываетъ изъ-за занавѣски жену, и она падаетъ, пораженная летаргіей. Геній откидываетъ занавѣску, вперяетъ нечеловѣческій взглядъ на молодаго человѣка; тотъ блѣднѣетъ, дрожитъ и теряетъ чувство. Геній, который есть не кто иной, какъ вампиръ, припадаетъ къ его шеѣ, сосетъ кровь, терзаетъ внутренности, пляшетъ радостную пляску и изчезаетъ.
Въ четвертомъ актѣ, служанка принесла молодымъ прохладительное питье и изумилась, увидѣвъ безчувственную госпожу; потомъ открыла занавѣску и отскочила въ ужасѣ. Она спѣшитъ привести въ чувство госпожу; та узнаетъ въ чемъ дѣло, и начинаются вопли и рыданія. Наконецъ вдова обращается къ старому магу, который представляетъ ей прокаженнаго и предлагаетъ вкусить гноя и струповъ отъ его ранъ. Это страшное, неслыханное блюдо, которое могло прійдти только въ китайскую голову, возбуждаетъ неодолимое отвращеніе въ молодой вдовѣ. Долго она колеблется; наконецъ переламливаетъ себя и исполняетъ желаніе мага… мужъ воскресаетъ. Пьеса оканчивается.
Есть переводы многихъ китайскихъ пьесъ, которыя удачнѣе этой, но которыя, кажется, относятся къ младенческимъ временамъ драматическаго искусства. Я разсказалъ содержаніе Этой пьесы, полагая, что она достаточно характеризуетъ вообще китайскую драматургію.
Актеры вообще порядочные; принявъ въ соображеніе народный вкусъ, кривляніе мужчинъ и принужденную граціозность женщинъ, довольно вѣрно передаваемыхъ на картинкахъ, нельзя не согласиться, что игра ихъ натуральна и достаточно жива; мы не могли не любоваться смышленостію, съ какою молодой ученый выполнялъ нѣкоторыя части своей роли Впрочемъ, всего лучше можно судить о ихъ неоспоримомъ талантѣ по любопытству, съ какимъ мы слѣдили за пантомимой пьесы, слова которой были для насъ совершенно непонятны.
Ощущенія публики проявлялись сильнымъ колебаніемъ, подобно длинной волнѣ, покачивавшей всѣ эти головы; движеніе, получавшее первый толченъ въ глубинѣ площади, отражалось у сцены, на которую зрители перваго ряда должны были облокачиваться, но ни разу не изъявляли громко ни порицанія, ни одобренія. Ненарушимая тишина царствовала въ этой сжатой, безчисленной толпѣ.
Труппа актеровъ, которую мы видѣли, состояла только изъ мужчинъ; женскія роли были выполняемы молодыми мальчиками, которыхъ тоненькій голосъ, движенія и нарядъ нисколько не изобличали пола. Кажется, однакожь, званіе актриссы не запрещено женщинамъ, потому-что Девисъ, въ своемъ сочиненіи о Китаѣ, прямо говоритъ, что бракъ государственнаго чиновника съ актрисой незаконенъ и что нарушившіе это правило, подвергаются шестидесяти ударамъ бамбука.
II.[править]
Заливъ, куда впадаетъ Чу-Кіангъ, усѣянъ множествомъ острововъ, изъ которыхъ отдаленнѣйшіе малы, низменны и пустынны, хотя по временамъ служатъ убѣжищемъ пиратамъ, которые уже нѣсколько столѣтій разоряютъ эту часть береговъ Китая. Ближайшіе къ твердой землѣ, какъ-то Гонгъ-Конгъ, и нѣкоторые другіе, болѣе обширны и отличаются своимъ возвышеннымъ мѣстоположеніемъ. (Поверхность Лантао равняется почти 80 квадратнымъ милямъ; Гонгъ-Конгъ, въ восемь или десять разъ болѣе). Они такъ же какъ и первые безплодны, но ихъ глубокія ложбины, постоянно орошаемыя шумными потоками, питаютъ нѣсколько бѣдныхъ селеній, расположенныхъ по морскому берегу, гдѣ въ нищетѣ и неопрятности живутъ семейства рыбаковъ.
Каналы, раздѣляющіе эти острова, средней глубины, и во многихъ мѣстахъ представляютъ безопасные рейды для множества судовъ, посѣщающихъ эта страны. Рукавъ моря между островомъ Гонгъ-Конгъ и твердой землей образуетъ настоящую гавань, довольно глубокую для самыхъ большихъ кораблей, и такъ хорошо защищенную, что они могутъ безопасно производить въ ней самыя продолжительныя и затруднительныя починки. Рукавъ этотъ болѣе мили длиною, и можетъ-быть превосходно защищенъ батареями, построенными на берегу.
Выгоды такого морскаго положенія не могли ускользнуть отъ сметливаго глаза Англичанъ, основавшихся тамъ тотчасъ по разрывѣ ихъ съ Китаемъ". А въ послѣдствіи постоянное владѣніе островомъ было однимъ изъ главныхъ пунктовъ трактата ихъ 134-2 года.
Совершенная безплодность этой скалы, затрудненіе при построеніи города на ея прутомъ косогорѣ, нездоровое положеніе страны, подвергнутой вліянію холоднаго вѣтра — сѣверо-восточнаго муссона и огражденной отъ югозападнаго, столь необходимаго для освѣженія воздуха во время жаровъ и дождей, заставили Англичанъ сначала призадуматься. Одни предлагали основать городъ на южномъ берегу острова; но тогда онъ находился бы въ пяти или шести миляхъ отъ гавани и судовъ. Другіе избирали удобное мѣсто на полуостровѣ Као-Донъ, лежащемъ къ сѣверу отъ острова; но для этого понадобилось бы открыть новые переговоры или даже прибѣгнуть къ насилію, чтобъ основать иностранный городъ на твердой землѣ Китайской Имперіи: затрудненіе это — однакожъ, какъ можно не безъ справедливости предполагать, особливо послѣ нападенія ихъ на Кантонъ, не такого рода, чтобъ могло остановить Англичанъ. Настоящая причина, выставившая отказаться отъ этого намѣренія, была та, что полуостровъ лишенъ совершенно воды, тогда какъ изъ высокихъ горъ Гонгъ-Конга истекаетъ много обильныхъ и сточникокъ. (Одинъ изъ нихъ доста вилъ острову имя Гонгъ-Конгъ, что буквально значитъ душистый ключъ).
Наконецъ, послѣ недолгихь соображеніи, рѣшили въ пользу мѣста, первоначально назначенаго городу и согласились лучше терпѣть всѣ неудобства, чѣмъ отказаться отъ предстоящихъ выгодъ для морской торговли.
Видъ острова имѣетъ нѣчто печальное и величественное, чѣмъ имъ обязанъ массѣ высокихъ горъ, лишенныхъ всякаго рода растительности; онѣ раздѣлены на двѣ почти равныя группы ущельемъ не очень глубокимъ, проходящимъ съ сѣвера на югъ острова, и кончающимся съ одной стороны маленькой красивой долиной, гдѣ глазъ отдыхаетъ съ наслажденіемъ на зелени деревьевъ и полипъ, засѣянныхъ птсомъ. До того велика дикая безплодность остальнаго берега, что этотъ клочокъ земли, съ его маленькой песчаной бухтой, нѣсколькими хижинами и пагодой, выглядывающей изъ-за деревьевъ, восхищаютъ ваше воображеніе, какъ картина рѣдкой красоты. Это мѣстечко: было единственное на севѣрномъ берегу, населенное до прибытія Англичанъ. Съ другой стороны, ущелье опускается, расширяется и образуетъ равнину, самую обширную на всемъ островѣ, передъ которой растилается узкій рукавъ моря; селеніе на берегу небольшой гавани, нѣсколько судовъ, холмъ, покрытый густою зеленью, красивая пагода, сторожъ, который предлагалъ намъ всегда трубки и чаю. представляютъ премилый контрастъ съ высокими сѣрыми горами, окружающими этотъ оазисъ. Надо замѣтить, что вездѣ, гдѣ встрѣтите бамбуковую хижину бѣднаго Китайца, тамъ непремѣнно найдете дерево, ручеекъ, тѣнь и прохладу.
Длина острова, съ востока на западъ, имѣетъ почти три мили, а ширина неболѣе одной. Жителей считалось отъ четырехъ до пяти сотъ, обитавшихъ на югозападной части, которая не тикъ высока, не такъ крута какъ другія, и извилистый берегъ которой образуетъ нѣсколько маленькихъ бухтъ, удобныхъ мѣстъ для деревушекъ, населеныхъ большею частью рыбаками.
Но одна постройка новаго города привлекла уже туда нѣсколько тысячь Китайцевъ. Самая большая дѣятельность царствовала въ его окрестностяхъ и даже на противоположномъ берегу; вездѣ ломъ и взрываніе порохомъ были въ дѣйствіи, чтобъ отдѣлять отъ скалъ большіе обломки гранита; множество барокъ перевозили камни въ городъ, гдѣ ихъ обдѣлывали и обтесывали, разрушали древнія китайскія крѣпости, матеріалы которыхъ назначались на то же употребленіе. Здѣсь закладывали фундаментъ лома, подлѣ котораго возвышались глиняныя стѣны магазина: тамъ толпы землекоповъ употребляли всѣ усилія для уравненія непокорной почвы; одни строили хижины, другіе прокладывали по горамъ дорогу.
Все это огромное собраніе рабочихъ, купцовъ и мастеровыхъ, жило подъ открытымъ небомъ: зонтики служили имъ кровлей, ширмы изъ сухихъ листьевъ — стѣною. Вокругъ импровизированныхъ лавокъ подобной же конструкціи, работники, сидя на карточкахъ, играютъ въ кости и проигрываютъ другъ другу свой обѣдъ, состоящій обыкновенно изъ варенаго риса, съ кусочками рыбы или раковъ, и какой-нибудь приправленной перцомъ зелени,
Они рѣдко ссорятся и никогда не дерутся; и если бранные возгласы угрожаютъ нарушить порядокъ, то одно появленіе сипая достаточно, чтобъ разогнать или успокоить самыхъ раздраженныхъ.
Несправедливо брать за типъ рабочаго класса въ Китаѣ толпу несчастныхъ, которыхъ нищета, надежда на высшую плату, необходимость избавиться бѣгствомъ отъ преслѣдованія законовъ и много другихъ подобныхъ причинъ оторвали ихъ отъ твердой земли и бросили на этотъ чужой имъ островъ; можно, однакожь, судить по печальной картинѣ, здѣсь представляющейся, до какой степени униженія дошелъ этотъ классъ народа. Всѣ они чрезвычайно неопрятны. Страдаютъ болѣзнями.. Воровства и грабежи очень часты; немного домовъ, которые не были ограблены до нашего проѣзда; разбои на морѣ также обыкновенны и не рѣдко джонки и перевозныя барки терпятъ нападенія въ водахъ Гонгъ-Конга. Во время нашего тамъ пребыванія, пираты, овладѣвъ джонкой, высадили экипажъ на берегъ тутъ же на островъ; тотчасъ подана была на нихъ жалоба и отправленъ пароходъ въ погоню за виновными, которые и были черезъ часъ схвачены. Но правосудіе не всегда поступаетъ такъ дѣятельно и большая часть преступленіи остаются, напротивъ, безнаказанными.
Можетъ-быть, новые владѣльцы острова полагаютъ, что неблагоразумно употреблять строгія мѣры и тѣмъ удалять большую часть этихъ бродягъ, работа которыхъ еще тамъ необходима.
Доступъ къ городу былъ загроможденъ нѣсколькими рядами барокъ, служащихъ многочисленному народонаселенію. Едва кинули мы якорь, какъ нашъ фрегатъ былъ окруженъ множествомъ барокъ, изъ которыхъ однѣми управляли мужчины, другими женщины, вооруженныя длинными инками или клинками, вдѣланными въ бамбукъ; онѣ маневрировали съ большой ловкостью и оспаривали съ живостью ближайшія мѣста къ фрегату. Крики ихъ оглушали насъ и часовые въ великимъ трудомъ могли заставить ихъ остановиться въ нѣкоторомъ отдаленіи. Женщины, настойчивѣе мужщинъ, старались придать своимъ физіономіямъ самое привлекательное выраженіе, чтобъ заставить матросовъ отступить въ пользу ихъ отъ даннаго имъ приказанія. И когда мы выбрали изъ нихъ двѣ лодки для снабженія съѣстными припасами нашего экипажа, то вся шумная флотилія разсѣялась.
Мы посѣтили Гонгъ-Конгъ два раза въ-продолженіи четырнадцати мѣсяцевъ, прежде и послѣ трактата, утвердившаго владѣніе имъ на Англіей. Въ первый разъ мы тамъ нашли только временныя постройки; дорога простиралась только на разстояніе предполагаемаго города, и была въ очень дурномъ состояніи. Позже она пересѣкала островъ почти во всю длину его. Построены были казармы, больница, рынокъ, чистый, хорошо содержимый и обильный товарами, домъ для губернатора, квартиры для чиновниковъ; частные дома расположены но косогорамъ и оврагамъ и сообщаются одинъ съ другимъ посредствомъ улицъ изсѣченныхъ уступами въ видѣ лѣстницъ. Морскіе берега были покрыты обширными магазинами и китайскія лавки, расположенныя по обѣ стороны дороги, представляли настоящій маленькій базаръ. — Постройки были быстро окончены, несмотря на затрудненія, происходившія отъ этой гранитной и неровной почвы. Городъ все болѣе и болѣе населялся, не смотря на болѣзни и смертность, весьма-значительную въ первые годы, но которая, вѣроятно, уменьшится по мѣрѣ успѣха работъ, и особенно когда стоячимъ водамъ, скопляющимся во рвахъ, будетъ данъ истокъ.
Въ первую минуту энтузіазма, городу Викторіѣ пророчили баснословное благосостояніе; ожидали видѣть его скоро средоточіемъ всей торговли Индіи и Англіи съ Китаемъ, и это убѣжденіе много способствовало быстротѣ его развитія. Американцы и Португальцы никогда не раздѣляли этой мечты англійскихъ негоціантовъ, поселившихся въ Китаѣ. Послѣднія свѣдѣнія, оттуда полученныя, кажется оправдываютъ ихъ; и Викторія очень-далека отъ высокой участи, предсказанной ей основателями ея.
Покражи и мошенничества не менѣе рѣдки, смертность все еще очень велика, торговлю съ трудомъ привлекаютъ туда, магазины остаются пустыми и домы значительно понизились въ цѣнѣ. Но съ другой, стороны, если морская война сдѣлаетъ еще болѣе затруднительными торговыя сношенія Англіи съ Китаемъ, то купеческіе корабли будутъ имѣть въ гавани Гонгъ-Гонгъ вѣрное убѣжище, и многочисленные крейсеры, необходимые для охраненія обширной торговли, существованіе которой соединено нѣкоторымъ образомъ съ существованіемъ самой Великобританіи, найдутъ тамъ мрачную опору для своихъ дѣйствій. Всѣ эти выгоды достаточно оправдываютъ расходы и даже потерю людей, соединенную съ обладаніемъ этого утеса.
- ↑ Эти карточки бываютъ изъ красной бумаги, позолоченныя, вырѣзанныя. Ихъ посылаютъ по три; на одной нарисованъ маленькій мальчикъ, на другой мандаринъ, на третьей старикъ и аистъ, эмблема долговѣчности: и такъ; наслѣдника, почестей и долгоденствія — желаютъ обыкновенно своимъ друзьямъ при этомъ обстоятельствѣ.