Проезжая в 791 году малую часть северных пределов обширного нашего отечества, встречался я нечаянно с некоторыми наречиями, которых до того никогда не слыхивал; в рассуждении чего, по усердной моей преданности и признанию к трудам почтенного вашего общества, имею честь вам поднести некоторые из оных, в возблагодарение за попечение о языке нашем.
1. Пробегая некогда стихотворцев чужестранных, останавливался я всегда на слове écueil или Klippe, и досадовал, думая в незнании моём, будто величественный и изобильный язык наш сего ограблен наименования; но обрадовался, когда в поездках моих нашёл, что их два, вещь и смысл обширнее и громогласнее означающие. Ecueil значит подводный камень; но выражает ли оно всю мысль? Подводные камни суть иные, совсем закрытые водою, другие торчат из поверхности вод, а по-французски вообще называются écueils, по-немецки же Klippen: мы обоим им имеем различные наименования. На Ладожском озере у всех рыбных промышленников называется под водой совсем закрытый камень луда, а на Белом море всеми жителями по Поморью именуются оные, ежели немного из воды временем выходят, ланами; каменные же мысы или небольшие острова, но невысоко от поверхности воды поднявшиеся, называются корги; которые ж высоко и утёсисто поднялись, называются скалами; а обширные каменные острова зовутся кузавами. Вот сколько названиев имеем мы на российском языке, когда чужестранцы только двумя похвастать могут: rochers и écueils, или Felsen и Klippen.
Переплывая по Белому морю более двухсот немецких миль, заехал я и на Соловецкий остров. Известно, как сей большой кряж земли играющею природою изрыт и испещрён в своих видах, ибо на нём одних озёр с пресною водою до полуторых сот считается. Разъезжая тщательно из монастыря по острову, по озёрам, по заливам, по пустынькам и по пристаням, и осведомляясь обо всём, что мне любопытным быть казалось, изловил я между прочим и несколько наречий тамошних обывателей, как например: губа́, ото́к, на́волок, прога́лок, проли́в, про́сушь, са́лма, и с трудом добрался до прямого их означения.
2. Губа́ есть залив, имеющий широкое отверстие, на приклад: Онежская губа, простирающаяся от Соловецкого острова до реки Онеги, вёрст на триста длины и на полтораста широты; Пур-На́волоцкая или Архангельская губа, между Керетского-Носу и между Ух-Наволока до устья Северные Двины на четыреста или триста вёрст длины и широты; Кондала́жская губа на северо-западной стороне моря, на шестьсот вёрст длины и с лишком на двести широты. Однако ж они не по одной величине губами называются, ибо и малые завани или заводи, широко в землю вдавшиеся, то же название носят.
3. Ото́к — то же, что залив, но должен быть чрезвычайно обширен; например: Белое или Соловецкое море есть залив, или оток из Северного океана; ибо если бы Святой и Канин носы не составляли узкого входа или створов в сие море, то бы оно называлось губою, а не отоком или заливом. Сие название подтверждается и тропарем Соловецких угодников: яко светильници всесветлии, явистеся во отоце океана моря &&... Но я нахожу сие слово ещё испорченным в употреблении или переписке, ибо его выговаривать должно не оток, а отток, потому что первое значить обтечь вокруг, от глагола отекать или обтекать, также значит и водяную болезнь, отоком называемую; второе же значить оттечь, отделиться, излиться &&...
4. На́волок есть часть земли, вдавшейся в море или в озеро узким языком и называется в различных местах иначе, то есть мыс, полуостров, коса, гук, нос, язык, рог. Все они означают один предмет, но различаются в положениях, например: мыс, коса, гук, острые, тупые, клином, отрубом, и сему подобное. Наволоку можно дать истолкование и из того, что его — всегда видится — наволокло наносною землёю при наводнениях.
5. Прога́лок мокрый и сухой. Прогалок мокрый есть сквозной проток воды, или пролив из моря, из озера, в другую часть, такую же. Прогалок сухой есть межа, или перешеек между небольших озёр или рек.
6. Про́сушь означает точно чужестранное наименование isthme, то есть, узкий перешеек земли между вод. Их на Соловецком острове самых приметных три: Просушь Онуфриевская близ самого монастыря; Просушь Белая между Белого и Исакиевского озёр; Просушь Савватиевская между моря и между Исакиевского озера. Сии названия тамошними обывателями так и приняты, и на Соловецком плане, у меня имеющемся, означены.
7. Проли́в тот же имеет смысл в водяных положениях, что перешеек, просушь, прогалок, или isthme, означают на сухом пути, как и на плане у меня видно: пролив Глубокий и два пролива Муксалмских.
8. Са́лма есть обширная плиоса, или площадь вод, двух, трёх и больше сторон к островам или матёрой земле прилегающая, например: Муксалмская салма простирается между Соловецкого, Анзерского и Муксалмского островов. Она тем разнится от плиосы, что сии только на небольших озёрах название имеют, а салмы на морях и на величайших озёрах. Да не подумают однако же, чтоб слово салма было дитя чухонского наречия, ибо и они также в Финском заливе сие наименование употребляют, как на приклад: Рочерт-Залмская салма, Пара-салма, &&. И почему ж бы не утверждать нам, что старобытные финны не у наших северян его заняли, чем оные у них? Первобытные финны, быв единоплеменные и единоязычные народы с сарматами, то есть, нашими северянами, которые, обнимая своими селениями часть Варяжского моря, берега озёр: Нева, или Ладожского, Онега, Белого моря, и весь северный край, даже до самого устья Оби, уже в течение многих веков рассыпавшись на многие области, потеряли коренной свой язык в премесившихся племенах и обычаях. И так, помянутые финны, отщутившись от сармат, праотцов своих, сим образом название салмы ещё от сарматского наречия у себя сохранили. Но хотя бы и не то ему было основание, то известно, сколько наши народы остроумны и замысловаты в приличности наименований предметов, их окружающих; к тому же и вещь самая к нашему языку более приличествует. Сии плиосы или салмы прежде открытого моря тонким льдом или салом осенью покрываются; а у чухон лёд салом не зовётся. В Белом же море вода гораздо солонее, нежели в Финском заливе, следовательно и от слова соли произойтить могло, ибо у беломорцев вкруг оных салм множество соловарен бывало, и преимущественно пред капитальною широтою, где бури, прилив и отлив им делать могли разорении и помешательствы в промысле их. Но самое и наименование Салавки и Соловецкое море полно не слову ли салмы своим именем обязаны? Сверх того, главнейшие мне известные салмы отверстием своим лежат к югу и к матёрой земле; следовательно не столько обуреваниям северных ветров подвержены, стало быть служат часто промышленникам убежищем от гибельных погод; а поелику наши северяне, как и славяне, приобыкли все свои названии относить по большей части к славе, что во многих словах приметно, как например: славно спасся, славно победил, славно прошёл, и сему подобное; то рыбаки, когда-нибудь убегая от потопления и спасшись в сих отишиях, могли сказать: славно спаслись, отчего, привыкнув часто называть: славно убежище, славно пристанище, славно заветрие, славно угомонище, преложили временем славно в салму; а потом и всякая плиоса в море, прикрываемая несколько от ветров, прослыла салмою. Кроме же того, промышленники морских зверей известно, что из них более салом пользуются, и во время лову стараются более белох, нерпов, тюленей &&&... заставать в сих салмах, где они больше стадятся и держатся, и где по способности у ловцов и салотопни построены; следовательно, сие название и к промыслу сала относится, то есть, плиоса салма, или плиоса сальна. Самое и сходства в голосе, выговаривая сармат и салма, не дасть ли повода к сему заключению? Ибо видно, колика скользка стезя от сармата до салмы в превращениях времян и в переворотах выговоров. И столько ли ещё играет человеческое своевольство в пременах своих наречий? Можно ли подумать, чтоб чудь, разродясь, произвели чухон и Чудское озеро; или ещё страннее, из сармат истёк финн, корел, лопарь, зырянин?
9. Теперь позвольте мне оставить мразные пределы и приступить к любезному моему слову годство. С досадою всегда слышал я, как неблагодарные наши нахлебники чужестранцы порицали дражайшее наше отечество, будто мы добродетели, то есть vertu, ясно понимать и в делах обнаруживать неспособны. Сия язвительная укоризна тем была чувствительнее, что они подпирали оную, хотя неосновательным, однако же доказательством: ибо, говорят они, и в языке вашем даже не имеется слова, сие превосходное свойство душ выражающего. Я бесился и рвался на сию унизительную клевету, зная, сколь сильно дела моих соотчичей сведение онаго опытами доказывали, и никогда не мог верить, чтоб наибогатейший, прекраснейший и величественный наш идиом, или язык, ограблен был такого преимущества, которым даже пользуются и побочные язычонки латинского наречия; но не мог токмо входить в споры, зато, что в самом деле склееное наше словцо добродетель, употреблением принятое и ничего более как bienfaisance означающее, несколько оправдывало неправильное их заключение. Копавшись некогда в полезном произведении московского истолкователя словенских древних речений, под титлом Церковного словаря, обрадовался я чрезмерно, толкнувшись нечаянно во второй части на сие громкое слово и изящную мысль годство, совершенно смысл, свойство и происхождение сего качества душ означающее.
Virtus, vertu, Tugend, по дефиниции их, значат силу, или свойство, или действо, наклонность, навык, способность или годность качеств душевных, влекущих мысли и дела наши на общую пользу. Следовательно, не изобразует ли слово годство все пространство сего понятия? Virtus происходить от слова vir, то есть, мужа, следовательно, выражает годные силы к храбрости, твёрдости, мужеству. Vertu французская — ничто, как незаконнорожденное дитя от латинцев; об нём и толковать излишное: оно есть следствие той же мысли. Но что значит коренное германское слово Tugend? Thun, делать, не толь, что годность, или способность к действию, деятельности, творению? И так, по что не облечь нам слова годство во всю величественную броню, мужества, силы, деятельности, пользы, трудолюбия и привычки к общим выгодам? Мне видится даже, что ежели бы человек, не имеющий понятия о латинском virtus, о германском Tugend и об российском годстве потребовал бы истолкования оной мысли, то первое бы взял понятие об ней из нашего годства, нежели из других. Ибо, что одна сила без других годностей человека к общему благу? В этом смысле будет слон почтеннейшим гражданином, а лошадь бы по справедливости была Калигулою произведена в римские сенаторы; обезьяна, безпрестанно движущаяся и суетящаяся, должна попасть у германцев в деятельнейшего члена общества; но человек, одаренный всеми годностями к общему блаженству, должен по справедливости признан быть за наиполезнейшего, ибо не подходит ли под годность или потребность гражданина неустрашимость, рвение, забвение себя и самой жизни, и прочее...?
Зачнём от самых площадных наречий! У простых людей называется гожий детина работный, способный, понятный, сильный, красивый, честный и наипохвальнейший, словом сказать, на всё доброе пригодный; у них известна даже ходит пословица: то уж молодец! куды хош, тут гож! куды кинь, тут клин! Не самое ли то означает, что сей молодец всеми дарованиями снабдён и все добродетели в себе заключает? В Малороссии употребляют наречие годе, разумев притом довольно, то есть, что дело какое-нибудь доведено до надлежащего окончания и большего прибавления уже не требует. Гора есть возвышенное место, стало быть, против других превосходство означает. Выражая аллегорически о ком-нибудь пошёл в гору! значит, что он стал на пути благополучном и подвивулся к совершенству. В сельских положениях разумеются угодами такие части земли, где всякие потребности изобильно обретаются; например: плодоноснейшая земля, тучные пажити, пространные и обильнейшие дубравы и прочие всякого рода выгоды именуются угодою. Город есть средоточие уезду, где суд и расправа хранят законы; где все потребности, торг и весёлости составляют точку превосходную над другими. Гордость есть страсть, вселяющая внутреннее признание какого-либо совершенства, которое человек хотя не в самом деле в душе, то по крайности мечтательно в себе ощущает. Доброжелательство при новом годе есть изъявление радости, что некто окончал угодно течение солнечного годичного круга, и желание, чтоб он более в наступающем свои хотении узрел довершенными. Голова есть часть господствующая, самая важная и нужная в человеческом составе, следовательно, и наисовершеннейшая. Голова стрелецкая есть чин военачальника над стрельцами, следовательно, главный член воинственного сего тела, и так нужнейший и совершеннейший. Голова в городе или думе какой означает человека, вышними способностями одаренного из всего того околотку. И так ясно, что везде, где только слово годность или нечто похожее на то помещается, там нельзя истребить смысл совершенства. Во всех действиях человеческих имя существительное готовность и наречие готово не выходят из того же понятия, ибо готово есть дело совершённое. Глагол угодить не то ли значит, что совершенно и годно выполнить повеление владычествующей власти, не только частно, но и общественно? Поступить в точности по предписанию начальников, законов, государя, — то же, что угодить начальству, законам, государю. Прилагательное имя годный не точно ль значит достойного человека? Выкликая одобренного кого обществом к какому-либо званию, все говорят, что он самый достойный; но в мыслях скромнее себе представляют, что он самый годный к выполнению налагаемые должности, для исполнения ожидаемых выгод. Примером сие яснее докажется: как некогда возлюбленное наше отечество, утомлённое под тяжким бременем татар, изъязвлённое наглостию ляхов, изнурённое внутренними неустройствами, и окровавленное крамолами неистовых изуверов, на потрясённом своем престоле воздыхая, погашением мужеского Романова исчадия к конечному падению венценосную выю подклонило; тогда духовенство и верховная дума князей и бояр избирая в высочайшее сие достоинство годнейшего члена общества, прежде всех взор свой на дальновидного Годунова устремили, а не на Пожарских, не на Долгоруких, не на Курочкиных &&&... и возлагая на него препряду, виссон и бармы, с народом возводя на царство, должны были прорещи единогласно: "Да здравствует и царствует над нами не токмо именем, но и годностями, изящнейший наш великий царь Годунов, Борис Федорович!"
Я, не опасаясь нарекания, смело даже припишу годству происхождение слов: господин, государь, Господь; ибо они, ясно видится, имеют его одним проистечением, хотя разнятся в произношении и смысле, возводя постепенно понятие господствия или владычества; слуху же нашему неоспоримо источник свой показуют.
Название древнее гость, или купец, должно пониматься человеком, твёрдым в слове и знающим торговлю; ибо без сих двух существенных качеств звание купца исчезает. Гость или посетитель значить также достойного человека, заслуживающего наше с ним обращение, ибо, не предполагая достоинств в знакомстве нашем, мы онаго гнушаемся и убегаем.
Самое слово угодник Божий заключает в себе наидобродетельнейшего или годнейшего из смертных, выполнившего всю связь божественной воли; следовательно можем устроить следующий силлогизм: кто в жизни своей в точности доброты годственные по предписанию божественному выполнил, той есть свят; но угодник Божий выполнил означенные условия, убо угодник Божий есть свят. Почерпнутое правило в священном писании и в катехизисе помещённое: годствует юным всегда в деле быти, служит подкреплением моим доказательствам, поелику понятие сего правила состоит в том, что молодой человек, упражняясь в трудолюбии, делает себя твёрдым и приготовляет быть способным к общему благосостоянию. Сколь же ясно в сём правиле обнаруживается германская Tugend и латинское virtus.
Трудолюбие влечёт за собою германскую деятельность; твёрдость же требует латинское мужество, а обои они сливаются в годство, то есть, общий смысл способности к общему благу; а короче сказать, трудолюбие и твердость составляют годственного гражданина. Обширный смысл годства не исключаеть из себя даже многих и собственных имён: первостепенный посадник великого Нова-града Гостомысл в нём же почерпнул своё наименование. История нам повествует великие достоинствы сего первостатейного боярина; а умствование толкует его наречение вот как: Госто-мысл — годствен-смысл, то есть, премудрый муж знанием, советом, истиною и усердием.
Но заглянем и в древность самую, в сии тёмные жилищи праотцов наших! Войдем в мрачные их вертепы, заросшие забвением, где при слабом светильнике вероятности недостаточное моё сведение, не находя ни единого верного шагу, ступать будет по острым и рассеянным стремнинам гипотезисов.
Ежели положим в основание заселению земли Ноя патриарха, с детьми спасшегося от всемирного потопа, то вероятно, что поколение Симово, по смежности Араратской горы, пределы между Каспийского и Евксинского морей под именем скифов прежде заселили. Известно, что искони бе древние народы поставляли себе в честь рассылать свои селении по неизвестным краям, и на то избирали всегда лучшее, мужественнейшее, знатнейшее и годнейшее своё юношество; и так, стесняясь своим размножением, чаятельно, отправили свои колонии далее от себя к северу. Поелику отпущены они от отчизны своей в виде избраннейших и годнейших сынов, то чаятельно приняв имя готфов положили основание своим областям по средней полосе Европы до самого Балтийского моря, и может быть до озёр Нева и Илмера. Но когда человеческой воле и желаниям нет оплоту, то могут ли они насытить свои хотении? Сии выходцы, может быть, при самом своём поселении уже в недоумение впали, чтоб не быть подверженным такому же затеснению как скифы, предки их; а может быть и сами после захотели погордиться своим могуществом, и для того немирных и недоброжелательных стали ещё от себя посылать далее к полночной стороне, говоря им: подите от нас, вы нам засорили землю. И потому сии ссорившиеся или засорившие народы вообще, нарекшись сарматами, распространились и заняли северный берег Балтийский, западный Ладожского озера, окрестности Онеги, Белого моря, реки Печоры, до самого устья реки Оби. Но не ясно ли видятся коренным своим происхождением, относятся к старобытным скифам, внукам Ноевым? И для того всё ещё по связи своей одним народом именоваться должны. Но когда сия вавилонская громада от страстей человеческих позыбнулась (ибо кто достоверно утвердить понахалится, чтоб вавилонская башня не метафорически в переселении народов и в премешении язык их существовала?), и когда веками и разнообразными предлогами корыстей разбитая на огромные кучи рассыпалась, тогда премесившиеся племена на неисчётные виды и владычествы переобразовались и нарекли себя разнолично. Норд-маны заняли себе от норда или севера своё наимянование; норд-вежцы, устремясь далее по полуночному пути, извлекли оттоль своё имя; остроготфы рассеялись и сели на осте или востоке; визиготфы, удалясь к весту или западу, расположили там свои селении; скудный наш соседушка варяг почерпнул своё название из моря, из которого кормился и по которому разбойничал; прочие назвались разнообразно и самопроизвольно: иной от своего истукана, другой от озера, печенег от Печоры, третий от города или местоположения, а иные от имён своих военачальников, или царей, или победителей, и сему подобное. Но где ж ты, победоносный славянин наш, девался? Рассудок мне претит ниже тебя поставить, нежели совремянников и собратий твоих — готфов и сармат. Ты, без сомнения, их единоплеменник, почтенный предок наш! Готфы древностью своею и победами, не спорю, прежде в истории греков и римлян прогремели, нежели славяне; но это не оттого, чтобы их племена далее в бытиях свои отрасли распустили, но для того, что они прежде под сим именем путь к помянутым народам проложили, оным сделались страшны, от них прежде грамоту, некоторые сведения, науки заняли, и ранее художества и ремеслы с завоеваниями в свою внесли отчизну. И почему ж бы не думать, что самые северные народы, или сарматы, отщепясь некогда от юго-восточных скифов, не готфами вообще нарицались и не в то же единоначалие включены были? Быв равно храбры, сильны, трудолюбивы, к завоеваниям алчны, к общему благу стремительны, носили они общее название готфы, то есть, годные люди покорять всю им тогда известную землю и единовластвовать над нею. Так как и ныне приметно, что называется по-немецки, rascher Kerl, ряжий детина, то есть хороший детина в ряду: sehr rascher Kerl, изрядный, то есть, так хорош, что из ряду вон; a guter, vider Kerl, гожий, дюжий детина, есть наилучший, наисильнейший из всех, следовательно лучший в превосходительной степени; и так можем сказать, что готфы, быв гожий и дюжий народ в превосходительной степени, стали от всех покорённых и соседственных язык так названы и признаны. А когда уже они победы свои пронесли в южные части Европы, трофеями своими сделались грозны, богатством завоёванным завидны и почтены, то украсили себя и отличили от других готфов именем славян, то есть, годные люди до самой славы. А чтоб твёрже уставить себя в сём названии, построили или нарекли обширный свой город Славенск, в который чаятельно ввели занятую в походах своих архитектуру или зодчую науку от греков и римлян, известную под правилом готфическим. Но поелику думать можем, что у готфов и у славян одно проистечение, одни законы, одно владычество, один промысел искони бывали, то следственно и одни обычаи, и одно идолопоклонство; так неминуемо принять должны, что один был и язык; следовательно имя готфов проистекло от слова годности или годства, а самые превосходные готфы в славе, в непобедимости, в подвигах и в трудолюбии суть готфы-славяне, то есть, не только годны сами собою, но и славятся своею годностью. Премешение народов и премесило первобытный их язык и уставы то климатом, то склонностьми, обыкновениями, случаями и упражнениями, и всеюдно распространило сии тмочисленные наречии, которые и о сию ещё пору под немецким или германским языком нам приметны кажутся. Но несмотря на пепел древности, всё ещё искры единоязычия с нами изметают, сохраняя наше годство или годность; например: наречие güt хорошо, Gutheit добро́та не явно ли к нему относятся? Самое и наименование всевышнего существа тому же слову годство причастно. Gott Бог, Gottheit Божество, знаменующее все совершенствы, доброты, годности, не вмещаются ли в обширнейшей их степени в единое слово годство, то есть, источник всякого совершенства, годности и доброты? Когда ж наречение Бог в племенах славяно-российских распространилось, а готфы чуждыми нареклись народами, тогда, может быть, и сие название от нас к ним одним преселилось. Признаюсь, что связь сия мне и самому темна кажется, но кто отважится столько повеличаться остротою своего зрения, чтоб мог проникнуть мрачную завесу источника древних народов, и запутанную связь темнотою времян дерзнул разобрать своим остроумием? Сам Александр притупил бы свой меч, рассекая твёрдый сей узел. И так лучше скажу с Михайлом Васильевичем Ломоносовым: вероятности отрещись не могу, достоверности не вижу.
Тщетно налегают мои соотчичи на слово доблесть или доблественность и ему превосходное сие дать хотят наречение! Первое, оно столько ж новостью своею темно, как и годство; второе, оно идёт только на храбрость воинскую, на красоту, сановитость, величественность, надменность, чванство. Но здесь не о том дело! Это лучше идёт на павлина, нежели на гражданина; ближе к фанфарону, чем к Катону. Годный гражданин, прямой сын отечества, есть существо частно чувствам не подвластное, пылающее общественным огнём любви, усердия, беспристрастия к узаконенному порядку. Бесспорно, он должен быть здоров и трудолюбив, но должен быть и во всём годен. Послушаем Неронова учителя, как он прямого гражданина описует: "вот зрелище прямо достойное, чтоб на него отец богов и весь Олимп загляделся, и в образе своего создания порадовался! Это муж правдивый и неустрашимый в борьбе с злосчастием, а особливо, когда он ещё и наступатель! Нет! Я не вижу ничего в подсолнечной, превышающего Катона, который на трупах низложенные его дружины незыблемо и неколебимо стоит среди развалин мира!"
И для того, не страшась нарекания, буду годство моё употреблять при всяком пристойном случае, желая алчно, чтоб годственное академическое собрание, пекущееся об обогащении языка нашего, нашло оное годным к помещению в словаре их; дражайшие ж мои соотчичи не только бы хотели доблественными быть, но даже годными и годственными в делании добра. Не могу надивиться, что мысль сия увернулась от нашего Михайла Васильевича Ломоносова, от Александр Петровича Сумарокова, от Михаила Матвеевича Хераскова и от Василия Кирилловича Тредьяковского; а они столько усердствовали о языке нашем! Смешно подумать, что слово сие будет служить эпохою российского годства! Но что нужды! Соседи наши прежде узнали наименование, а мы искони бе являли дело, вещь и употребление онаго.
Остерегаясь продолжить мою материю, чтобы не обременять терпения вашего, милостивые государи, прерываю стезю мою, надеясь, что вы мои недостатки удостоите прикрыть вашим великодушием; поступок же мой к усердию, а не к тщеславию, приписать не отречётесь, не для того, чтоб ободрить мои впредь подношения, ибо знаю, что вам в оных мало нужды, а во мне сведения так мало, что на подобие искры коль скоро вспыхнет, мгновенно и угасает; но для того, чтоб попытком моим не остудить в других охоты к подобным сему перепискам. А если кто из спосаждённых с вами вознегодует на мою ревность, то да вспомнит он муравья, который, нося и сбирая всякую мелочь на свою груду, драгоценное строит хранилище благоуханных и целебных своих сокровищ. Когда ж напротив того вы, почтенные господа, благосклонных взором маловажный труд мой осчастливите, то с каким восторгом некогда, удивляясь вашему великолепному зданию, про себя скажу: "в сей пышный и полезный памятник не возгнушались господа строители и мою вместить кирпичинку, единственно только за то, что я всегда был, есмь и буду,
Мая 14, 1793.
В Санкт-Петербурге.