Каченовский, Михаил Трофимович, профессор Московского университета, род 1-го ноября 1775 г. в Харькове, ум 19 февраля 1842 г. Происходил из небогатой греческой семьи Качени. Первоначальное образование он получил в Харьковском коллегиуме, откуда вынес хорошее знание древних языков. На четырнадцатом году лишившись отца, Каченовский должен был оставить учение и поступить на службу — урядником в Екатеринославское казачье ополчение. В 1793 г. он перешел на гражданскую службу в харьковский губернский магистрат, но через два года возвратился к службе военной — сперва в Таврическом гренадерском, а затем в Ярославском пехотном полку. Неожиданные события совершенно изменили судьбу Каченовского: в 1801 г. Ярославский полк, стоявший в Москве, назначен был в корпус Корсакова, следовавший в Швейцарию, а полковому квартирмейстеру Каченовскому поручено было продать ненужные вещи, в числе которых был порох. Увлекаясь страстью к чтению, погруженный в это время в изучение Вольтеровой Генриады, Каченовский запустил это дело, а затем приказал своим рядовым продавать вещи гуртом, забыв, по неопытности, что для продажи пороха нужно свидетельство коменданта. За это он подвергся аресту и был бы отдан под суд, если бы генерал-лейтенант Дурасов не взял вины на себя. Заключение на гауптвахте оказалось счастливым для Каченовского обстоятельством. Тут он познакомился с капитаном С. Н. Глинкой, будущим издателем «Русского Вестника», и от него получил «Примечания на историю России Леклерка» Болтина и другие книги. По замечанию П. А. Плетнева «это случайное событие решило и будущее поприще и будущий в науке характер Каченовского». — «В Каченовском, говорит Плетнев, на всю его жизнь остались от первых напечатлений мыслящей силы Болтина эта наклонность к историческим исследованиям и это скептическое настроение, которое впоследствии сообщилось многим из его слушателей, поддерживаемое подражанием подобному же учению в Германии». Освобожденный из-под ареста, Каченовский вышел в отставку и поступил библиотекарем к гр. А. К. Разумовскому. Обширная библиотека Разумовского послужила богатым источником для начитанности будущего ученого. Ученая карьера Каченовского начинается в 1805 г., когда он получил, по предложению Разумовского, попечителя Московского университета, звание магистра философии и был назначен преподавателем риторики и русского языка в академической гимназии. На литературное поприще Каченовский выступил несколько ранее — с 1799 г. появляются его переводы и оригинальные статьи в журнале «Ипокрена», а с 1803 г. в «Новостях Русской Литературы». Первые литературные опыты Каченовского лишены оригинальности и писаны в духе модного тогда сентиментализма; в области литературного вкуса он и позднее не выбился из узких рамок устарелых школьных понятий. 1805 год вывел его на иную дорогу, на которой он, несмотря на незначительную подготовку, имел возможность развернуть свои недюжинные силы. «Каченовский, говорит проф. А. А. Кочубинский, в 1805 году является разом в двух образах, перед двоякою аудиторией: перед обширною, как издатель Карамзинского „Вестника Европы“, и перед тесною, как профессор университета». Но и в университете Каченовский не сразу попал на настоящую свою специальность. Получив в 1806 г. степень доктора философии и изящных искусств, он в 1808 г. утвержден был адъюнктом и назначен правителем канцелярии попечителя. Службу в канцелярии Каченовский оставил в 1810 г., когда утвержден был в должности экстраординарного профессора. В 1811 г. гр. А. К. Разумовский перешел на пост министра народного просвещения и предлагал Каченовскому перейти также на службу в министерство. Отказавшись от этого, Каченовский в том же году назначен был ординарным профессором теории изящных искусств и археологии, и только в 1821 г. перешел на кафедру истории, статистики и географии Российского государства. Весь этот первый период университетской деятельности Каченовского можно назвать подготовительным. Его преподавание, о котором можно судить по извлечению из его лекции, изданному в 1823 г., И. Войцеховичем, под заглавием: «Опыт начертания общей теории изящных искусств», не шло дальше развития традиционных взглядов французской школы. За эти годы Каченовский издал переводы: «Тереза и Фальдэни, или письма двух любовников, живших в Лионе, Леонадра» (2 ч. в 1804 г. и 4 ч. в 1816 г.), труде, о котором переводчик впоследствии жалел, как о напрасной трате времени; «Афинские письма, или переписка одного агента, находящегося по тайным препоручениям от царя персидского в Афинах в продолжение Пелопонезской войны» (6 ч. 1804—1816 г.); «Береговое право», драма в 1 д. Коцебу (1819 г.); «Библиотека повестей и анекдотов» (5 ч. 1816—1817 г.);«Повести, анекдоты и смесь» (5 ч. 1819—1820 г.); «Выбор из сочинений лорда Бейрона» (1821 г.) и «Поэма последнего барда» В. Скотта (1823 г.). Переводы лишены художественного достоинства. В то же время Каченовский издал: «Учебную книжку древнего греческого языка»(1807—1809 г.; 4-е и 5-е изд. в 2-х частях — 1822 и 1827 г.), и «Греческую христоматию Якобса, с переводом, примечаниями и словарем» (1821 и 1824 г.). Важнее деятельность Каченовского, как издателя «Вестника Европы». Он издавал его с 1805 по 1807 г. — один; в 1808 г. — издателем был Жуковский; в 1809—1810 г. — Каченовский вместе с Жуковским; в 1811—1813 г. — Каченовский один; в 1814 г. — Измайлов, а с 1815 г. до прекращения издания в 1830 г. — опять Каченовский. Еще в 1804 г., в редакторство Карамзина, Каченовский напечатал в «Вестнике Европы» статью: «Взгляд на Благородный Пансион при Императорском Московском университете» (в ХVII томе). «Эта статья, говорит С. М. Соловьев, замечательна тем, что в ней высказалось уже то направление, которому Каченовский остался верен во все продолжение своего литературного поприща: как истинный ученый, Каченовский всю жизнь ратовал против двух крайностей: с одной стороны, против равнодушия и даже отвращения, презрения к образованности, которые прикрывались чувством отвращения к чужому и любви к своему; с другой стороны, против равнодушия и презрения к своему, которые происходили от пристрастия к чужому». Такова одна существенная черта в публицистической деятельности Каченовского. Сделавшись самостоятельным издателем журнала, Каченовский яснее высказал свою программу в первом номере за 1805 г., в «Письме к издателю», им самим написанном. Задачей журнала Каченовский считает сообщение обо всем, «что делается и что пишется в Европе», а, в частности, ознакомление русской публики с литературой и историей родственных славян. Обещания Каченовского не остались неисполненными. Журнал дал ряд статеек по славяноведению, и в труде проф. А. А. Кочубинского «Начальные годы русского славяноведения» сделана горячо-сочувственная характеристика роли Каченовского в зарождении и развитии научного интереса к славянству. Что касается западной литературы, то Каченовский, самостоятельно изучивший французский, немецкий, английский и итальянский языки, а на старости лет учившийся шведскому, давал в «Вестнике Европы» переводы и выписки из иностранных книг и журналов. Особенно характерны частые выдержки из словаря Беля, привлекавшего Каченовского критическим направлениям, и переводы статей о Нибуре, критические приемы которого производили на Каченовского сильное впечатление. Рядом с этим стоят статьи по русской истории, древностям и истории русской литературы. В первые годы Каченовский был почти единственным автором статей, печатавшихся в журнале и имел право сказать: «я трудился один» («Вестник Европы» XXII ч., 1805 г.); позднее появляются статьи митр. Евгения, Калайдовича, Арцыбашева и др. Тем не менее за все время издания «Вестник Европы» своим содержанием характеризует ход личного развития Каченовского. Все оно отличается отрывочностью, состоит из очерков, намеков, свидетельствующих о широте и разнообразии интересов издателя, о его постоянном стремлении к точности и критической проверке сообщаемых сведений, но также о невозможности, при наличных средствах, свести к чему-либо целому отдельные частные исследования. В исторических, археологических и историко-литературных статьях Каченовский поднимал много частных научных вопросов; в критике чужих мнений он сильнее, чем в собственных построениях, и многие из поднятых вопросов решал удачнее своих предшественников. С необыкновенною научною осторожностью, с решимостью, предпочитать скептический отрицательный вывод произвольному ответу, Каченовский, при современной ему разработке исторических источников не мог найти надежного, с его строгой точки зрения, материала для построения системы русской истории. Сам же он не много сделал и в области подготовительных работ по изучению материала, отвлекаемый крайне разнообразною деятельностью. В 1821 г. он занял кафедру русской истории, статистики и географии; в 1830—1831 г. ему была поручена кафедра российской словесности; в 1832—1833 г. он преподавал всеобщую историю и статистику; в 1835 г., утвержденный в звании заслуженного профессора, он перешел на кафедру истории и литературы славянских наречий, учрежденную по его же инициативе еще в 1825 г., но порученную сперва дряхлому и неподготовленному Гаврилову. Эту кафедру Каченовский и занимал до кончины. В тоже время Каченовский нес различные обязанности, частью и вне университета, как визитатор училищ в разных губерниях (в 1810, 1817 и 1818 г.), декан (1813 г.), член училищного совета (1816—1820 и 1821—1829 г.), начальник университетской типографии (1815—1816 г.), член правления университетского благородного пансиона (1819—1825 г.), вторично декан (1831 г.), цензор (с 1833 г.) и ректор Московского университета (с 1837 г.), не считая участия в разных комитетах и обязанности ежегодно обозревать московские казенные училища и частные пансионы. По прекращении «Вестника Европы» Каченовский почти ничего не печатал; в «Ученых Записках Московского Университета» появились только отрывки: «О баснословном времени в Российской истории» (1833 г.), «О балтийском происхождении северных славян», «О кожаных деньгах»(1835 г. — переработка статьи из № 13 «Вестника Европы» за 1828 г.) и "Из рассуждения о Русской Правде «. (1835 г.), да в „ Записках и Трудах Императорского Общества Истории и Древностей Российских“ статья: „О судебных поединках“ (то же в „Вестнике Европы“ 1811 г.). — Дело его продолжали ученики, работы которых в духе Каченовского помещались в „Вестнике Европы“ и „Ученых Записках“; они-то и составили так называемую „скептическую школу“, не пережившую Каченовского и едва ли заслуживающую такого титула. Значение Каченовского не в печатных трудах, его собственных и его учеников, а в той школе, какую проходило младшее поколение в его аудитории. Читал Каченовский сухо, не обладая способностью свободно выражаться перед многочисленною аудиторией, и тем не менее его слушали охотно, особенно в первые годы. И. А. Гончаров, в воспоминаниях своих, с благодарностью говорит о содержательности его лекций. Глубокое влияние оказал Каченовский на многих будущих корифеев русской науки, прошедших через его аудиторию; K. C. Аксаков сообщает об увлечении Каченовским в кружке Станкевича; Редкин, в автобиографии, говорить, что „более всех он обязан лекциям по русской истории Каченовского, в отношении не столько самого содержания, сколько ученых приемов“. Кавелин, сравнивая Каченовского с Венелиным, выражается еще определеннее: „Оба хватали гораздо дальше, нежели успели высказать и сделать; оба передовые люди, первые пошли напролом против безмыслия, напыщенности, задушивших было всякое разумение русской истории“. Отрицая, чтобы ошибочность положительных выводов Каченовского должна быть принята в расчет для оценки его значения, Кавелин справедливо замечает, что его „навели на эти мысли другие, более глубокие и в основании своем верные, требования от науки русской истории“. Эти верные требования сводились к общей мысли о соответствии всех условий места, времени и быта, всех сторон исторического процесса, как о высшем принципе исторической критики. Эта новая в русской историографии мысль надолго определила ее дальнейшее развитие. Сам Каченовский в этом развитии не играл уже роли. Новое поколение ученых, восприняв от Каченовского все, что было у него ценного, пошло по новому пути, под влиянием немецкой идеалистической философии. Каченовский, спрашивавший „отчего Шеллинг преподает не в доме сумасшедших“, не примкнул к новому течению, пережив свой успех и закончив свою влиятельную роль раньше, чем кончилась его деятельность.
Иконников, „Скептическая школа в русской историографии в ее противники“, „Киев. Унив. Изв.“ 1871 г. №№ 9—11 и отдельно; Милюков, „Главные течения русской исторической мысли“, Рус. Мысль. 1894 г. № 11; Давыдов в „Отчете Московского Университета“ за 1842 г.; Зеленецкий, — в „Записках Одесского Общества Истории и Древностей“ за 1842 г.; Плетнев в „Отчетах Имп. Академии Наук по отд. Рус. яз. и слов. за первое десятилетие“, СПб. 1852 г. (стр. 50); Соловьев — в „Биографическом словаре профессоров и преподавателей Им. Моск. Унив.“, М. 1855 г.; Геннади, „Справочный словарь“, Кочубинский, „Начальные годы русского славяноведения“; С. Н. Глинка, „Записки“, изд. „Русской Старины“, СПб.. 1895 г. (стр. 173—174). Кавелин, „Сочинения“, II, 407—408; Редкин, автобиография в „Биогр. словаре проф. Моск. Ун.“; Бестужев-Рюмин, „Современное состояние русской истории, как науки“, в „Москов. Обозрении“ 1859 г. кн. І; Барсуков, „Жизнь и труды Погодина“, т. IV; Снегирев, Воспоминания», в Рус. Арх. за 1866 г. Верная оценка Каченовского у Пыпина в «Ист. русск. этнографии» т. II, стр. 24.