Огарев, Николай Платонович, писатель, друг и сотрудник Герцена; родился 24-го ноября 1813 года в С.-Петербурге. Отец его — Платон Богданович принадлежал к богатой дворянской фамилии. Он имел много поместий в нескольких губерниях и, между прочим, с. Старое Акшино в Пензенской губ. Матери его—Елизавете Ивановне (рожд. Баскаковой) принадлежало значительное родовое село Белоомут в Рязанской губ. Семья Огаревых обыкновенно проживала зимой в Москве, а на лето переезжала в какое-нибудь из своих богатых имений. Николай Платонович потерял свою мать двухлетним ребенком. Детство свое он провел в мирной обстановке, чисто обломовского характера, на попечении двух бабушек, няни из крепостных и дядьки, выучившего его читать и писать. Бабушки и дядьки способствовали выработке в нём внешнего религиозного настроения, которое впоследствии легко исчезло под влиянием Байрона и философии 18 века, для того, чтобы с течением времени снова возродиться в обновленном виде. Чтение в деле развития Огарева имело большое значение, особенно производил впечатление на него Шиллер, впервые пробудивший в душе его идеальные стремления. Немец-гувернер — Карл Иванович Зоненберг, приставленный к будущему поэту, когда последнему исполнилось тринадцать лет, был слишком ничтожною личностью для того, чтобы иметь на кого-либо нравственное влияние, но он много способствовал физическому развитию своего воспитанника и кроме того сыграл громадную роль в судьбе Огарева, познакомив его с Герценом. С первого же момента этого знакомства между двумя различными (одной нежной, замкнутой в себе, с оттенком грусти, а другой — порывистой, горячей, энергичной), но одинаково настроенными натурами завязалась дружба, сохранившаяся у того и другого до гробовой доски. Около того же времени начинается более или менее серьезное, систематическое совместное образование обоих друзей. «Как святыню», до старости сохранил Огарев память о некоторых из своих наставников. Отчасти под влиянием их, а главным образом под влиянием чтения, юные друзья мечтали о высоком призвании, о служении правде, но окружающая действительность не была благоприятна для их порывов. И чем мрачнее, по их мнению, становилось кругом, тем острее и воинственнее делалось их настроение, а в душе укреплялось убеждение, что они — избранные натуры, способные обновить если не целый мир, то по крайней мере Россию. Настроение их приняло оппозиционный характер. Они считали себя преемниками декабристов. — Так развивались Огарев и Герцен до 1830 года, когда во Франции внезапно грянула политическая гроза, известная под именем июльской революции. Известие об этом событии сильно взволновало обоих юных мечтателей. Оно застало их в преддверии Московского университета, куда поступили они на математический факультет и где вскоре они сгруппировали вокруг себя целый кружок товарищей, сочувствовавших их направлению. Старейший из русских университетов просыпался тогда от своего временного усыпления; состав прежних профессоров стал пополняться свежими силами, а буйные студенты обращаться в увлекающихся идеалистов; начали появляться студенческие кружки, из которых, как известно, скоро вышли люди, имевшие немалое значение в истории нашего умственного и общественного развития. Самыми замечательными из кружков, без сомнения, были кружок Станкевича и кружок Герцена-Огарева. Последующие за 30-м годом события сильно поколебали веру идеалистов-друзей, но вытравить ее из сердца их эти события были не в силах. Убедившись в несостоятельности своего детского либерализма, они заменили его системой Сен-Симона. Не успел Огарев кончить университетского курса, как над ним и его друзьями стряслась вдруг неожиданная беда. Летом 1834 года несколько членов кружка были арестованы, а весною следующего года Огарева выслали на попечение отца в его родовое имение Старое Акшино. Поводом к аресту послужило знакомство члена кружка — Сатина с поэтом Соколовским, поплатившимся за одно свое стихотворение политического характера. С внешней стороны ссылка не была особенно тяжела для Огарева, но его мучило одиночество вследствие оторванности его от друзей, так как сойтись с местным обществом он не мог, хотя и не пренебрегал его удовольствиями и развлечениями. Умственный труд удовлетворял духовным потребностям поэта, но Огарев не мог отдаться ему всецело, вследствие отсутствия выдержки и непривычки к упорной систематической работе. Время у него не проходило праздно, но широкие планы обыкновенно не осуществлялись, а начатое не доводилось до конца. Одиночество и неудачи возбуждали в ссыльном недовольство и уныние. Тяжела была в это время и домашняя обстановка Огарева: на глазах его умирал медленной смертью разбитый параличом его старик-отец. В такие темные дни явилась к поэту любовь, но она осчастливила его только на самое короткое время. В 1837 году он обвенчался с племянницей пензенского губернатора А. А. Панчулидзева — Марьей Львовной Рославлевой. Сперва казалось, что супруги зажили счастливо, но уже вскоре между ними стали замечаться недоразумения, которые, не переходя в открытый разрыв, долго, как медленно действующий яд, подтачивали спокойствие Огарева. Летом 1838 года Огареву позволено было отправиться на минеральные кавказские воды, где он познакомился с декабристами, отбывавшими наказание на Кавказе. Из них особенно сильное впечатление произвел на него А. И. Одоевский, Огарев быстро сблизился с ним и стал смотреть на него, как на своего учителя. Одоевский сделался его критиком, перед авторитетом которого Огарев беспрекословно склонялся, и его наставником в вопросах как философского, так и общественного характера; особенно Одоевский способствовал усилению в Огареве религиозно-политической экзальтации, зачатки которой у него были и раньше. В половине 1839 года Огареву разрешили вернуться в Москву, за ним прибыл туда же и Герцен. Впрочем, Герцен скоро уехал в Петербург, а около Огарева сгруппировался новый кружок, в котором на первом плане стали бывшие члены кружка Станкевича, имея во главе Белинского и Бакунина. Однако положение Огарева в этом кружке было очень тяжелым. Друзья его окончательно разошлись с любимой им женщиной, относившейся к ним с своей стороны враждебно, а он, еще не потерявший веры в нее, старался всеми силами примирить людей, которых примирить было невозможно. Разумеется, попытка сделать это не удалась, и измученный поэт в 1841 году вынужден был удалиться за границу, где в конце концов навсегда расстался со своей женой. Во главе созданного Огаревым кружка с 1842 г. стали Герцен и Грановский.
За границей, если не считать кратковременного приезда его в Россию в 1841 году, Огарев пробыл около пяти лет. Там он иногда старался заглушить тоску, терзавшую его душу, разгулом и рассеянным времяпрепровождением, но там же, под влиянием впечатлений западно-европейской жизни, новых философских течений и научных занятий, он изменил основные идеи своего прежнего мировоззрения, став на почву материализма, а в обсуждении общественных вопросов начал придерживаться более реальных взглядов, чем прежде. Такие перемены в мировоззрении Огарева повели к несогласию его с друзьями, с которыми приходилось иногда расходиться в очень существенных вопросах, а это, в свою очередь, вело к разладу с ними. Особенно тяжелым бременем лег на душу Огарева разлад его с Грановским. Возвратившись в 1846 году на родину, Огарев поселился в деревне. Там он занялся химией, сельским хозяйством и фабриками, но над всеми его предприятиями тяготел какой-то злой рок. Одна из фабрик его сгорела. Хозяйство расстраивалось. Даже освобождение крестьян в одном из доставшихся Огареву по наследству имений (село Белоомут), затеянное им еще в 1840 году, но не по вине его затянувшееся до 1846 года, не принесло, по-видимому, желанного результата, так как есть известие, что часть из вышедших на волю крепостных попала в сети кулаков. В одном только судьба за это время благосклонно отнеслась к поэту: в лице Натальи Алексеевны Тучковой, умной и образованной дочери соседнего помещика, он нашел близкого для себя человека. В 1855 году Огарев, после смерти своей первой жены, обвенчался с ней, а в следующем году удалился вместе с ней за границу, на этот раз навсегда. В самый блестящий период литературной деятельности знаменитого своего друга — Герцена, когда в России подготовлялась отмена крепостного права, Огарев принимал ближайшее участие в его известных заграничных изданиях, хотя позже он же, вместе с Бакуниным, более всего способствовал их падению и прекращению. В политических увлечениях своих в конце шестидесятых и в начале семидесятых годов Огарев значительно изменился, и, несмотря на мягкость и мечтательность натуры, порой не брезгал крутыми средствами для достижения намеченных целей.
Последние годы Огарева (особенно после смерти Герцена) были ужасны. Счастье ему изменило. По разным причинам друзья его оставили. Поэтический талант ослабел. Вера в прежние идеалы утратилась, а новых не являлось на смену. Нужда, постоянные физические недомогания и несчастная страсть к вину, от которой он не в силах был отделаться, делали его тяжелое положение еще более невыносимым. За несколько лет до смерти он сошелся с пожилой вдовой англичанкой, которая ухаживала за ним, как за ребенком, но которая, по своему неразвитию, не могла делить с ним умственных его интересов. Умер Огарев в 1877 году 31 мая в Гринвиче, недалеко от Лондона.
Из всего литературного наследия Огарева самым ценным считаются его лирические стихотворения, которым, главным образом, он обязан своею известностью. В печати Огарев появился в первый раз в «Телескопе» 1831 года с двумя переводными философскими трактатами. Первые стихотворные опыты Огарева, увидевшие свет только после смерти его в конце прошлого столетия, свидетельствуют о том, что поэт начал свою деятельность с увлечения теми направлениями романтизма, какие господствовали у нас в тридцатых годах. Недостатки этих опытов, вероятно, ясны были и для самого автора. По крайней мере, он решился выступить в печати в качестве стихотворца только в начале сороковых годов, хотя достоверно известно, что поэзия занимала Огарева еще в тридцатых. Впервые стихотворения Огарева появились в «Литературной газете» 1840 г. Затем он участвовал в «Отечественных Записках», «Современнике» и в «Русском Вестнике». Раньше всех из журналистов оценил Огарева Белинский. В пятидесятых годах, когда появились отдельные издания стихотворений Огарева, о последних с похвалой отозвались лучшие критики того времени: Чернышевский, А. Григорьев, Дружинин и Щербина. Большинство стихотворений Огарева пользуются широкою известностью среди литературно-образованной публики, а некоторые из них вошли давно даже в школьные хрестоматии. Огарев принадлежит к той плеяде европейских поэтов, которая носит название поэтов мировой скорби. Скорбь его поэзии скорее философского, чем общественного характера. Огарев был одарен сердцем, чутким ко благу ближнего, жаждущим не одного личного счастья, но и счастья для других. Он и его друзья вошли в жизнь «с прекрасным упованьем», с «неробкою душой», «с желаньем истины, добра желанием, с любовью, с поэтической душой». Они, не щадя себя, готовы были вступить в борьбу за свои идеалы, но вокруг себя не встретили сочувствия. Мало того, они увидели, что всё кругом печально и грустно, начиная с людей и кончая неодушевленной природой. Любовь не только, сплошь и рядом, не приносит счастья, когда для неё неблагоприятно сложатся обстоятельства, но сама по себе она непостоянна, проходит и забывается, как забывается всё на свете. Дружба надежнее, но и она нередко грустно обрывается, хотя, впрочем, бывает иногда глубока и неизменна и часто служит единственной опорой в жизни. Поэт не проходит мимо мрачных сторон последней, он пытливо вглядывается в них и страдает, глядя на них, но он не анализирует своих впечатлений, не отдает отчета в том, кто виноват в несовершенстве человеческого существования, а если тень такого сознания у него и появляется, он не обладает достаточной энергией, чтобы сделаться борцом, защитником того, что для него дорого. Кроме того, воля поэта парализуется отсутствием в нём твердой веры в торжество правды и света. Изредка она у него появляется, но это — только минутные вспышки, которые быстро проходят, сменяясь горьким разочарованием.
Поэзия Огарева — плач нежного, способного глубоко любить, но слабого в других отношениях существа, искренно, но бессильно страдающего о том, что в мире слишком мало любви, справедливости и счастья. В ней не слышится мощных звуков, призывающих к борьбе; в ней не всё узко-личное, но нет почти ничего определенного в общественном смысле. Огаревская скорбь — не скорбь о несовершенстве человеческих отношений, а скорбь о несовершенствах мироздания, органических несовершенствах человека и о человеческом бессилии. — В описаниях природы Огарев большею частью субъективен: он наблюдает и рисует ее сквозь призму своего собственного настроения. Субъективен он также и в поэмах, из которых одни («Зимний путь», «Юмор», «Ночь») представляют собой ряд отдельных стихотворений с лирическим оттенком, связанных в одно механически, а другие («Хозяин», «Радаев») рисуют лишнего человека 40-х годов, родственного в некоторых отношениях самому автору. Впрочем, у Огарева есть несколько пьес, проникнутых бодростью и энергией. К числу их принадлежит стихотворение «Искандеру», написанное в 1858 году, когда в Англию, где проживал в то время поэт, пришла первая весть о начавшемся на Руси освобождении крестьян. Крестьянскому же вопросу Огарев посвятил целый ряд статей, напечатанных в «Колоколе» и «Полярной Звезде». В нашей литературе не раз указывалось на общественные заслуги герценовских изданий в пятидесятые годы, но при этом как-то замалчивалось, что в них близкое участие принимал Огарев. Увлекшись западно-европейским социализмом, он думал найти осуществление заветных идеалов в русской народной жизни, которая, по его мнению, в зачаточном виде заключала в себе много данных, благоприятных для развития в будущем идеально справедливых социальных и экономических отношений между людьми. Такие надежды заставили его ближе присмотреться к деревне, детально ее изучить не только по книгам, но и путем непосредственных наблюдений. Свои знания он обнаружил за границей в те годы, когда разрешался крестьянский вопрос в России, где далеко не всё возможно было высказывать вследствие цензурных затруднений. Как и Герцен, он стоял за немедленное освобождение крестьян с землею и с сохранением общины. Кроме крепостничества, другой корень зла в современной ему жизни Огарев видел в чиновничестве, институт которого он рекомендовал заменить выборным началом. Огарев отстаивал также свободу печати, самоуправление в высших учебных заведениях и гласный суд при участии общественного элемента. Позднее публицистическая деятельность его приняла резко-оппозиционный характер. С внешней стороны, статьи Огарева по общественным вопросам страдают вялым изложением и отсутствием воодушевления, необходимого для журнального деятеля.
В 1861 году, в Лондоне издан был сборник так называемой «потаенной» русской литературы. Он начинался обширным введением, принадлежащим перу Огарева. Это — исторический очерк нашей литературы 19 века; главной задачей автора было проследить по её произведениям развитие у нас общественности за указанный период. Пытался Огарев писать и философские трактаты, но обыкновенно не доводил их до конца. Сохранившиеся до нас отрывки их как в печати, так и в рукописях, обнаруживают в Огареве крайнего метафизика, не сходившего со скользкой почвы теоретического мышления даже в тот период своего развития, когда ему казалось, что он вступал на путь реализма. Написал также Огарев прозаическую повесть «Саша» и драматические сцены «Исповедь лишнего человека». Оба эти произведения не напечатаны. Первое из них — очень слабая вещь в литературном отношении. Второе — тоже слабо в целом, но в нём есть сильный монолог, ценный особенно потому, что этот монолог, без сомнения, исповедь самого поэта. В самые последние годы жизни Огарев, больной физически и нравственно, не оставлял, однако, привычки писать, но большая часть его стихотворений, относящихся к этому времени, не имеет ничего общего с поэзией. Тем не менее, они важны для его характеристики. Слабые по форме, эти стихотворения свидетельствуют о том, что Огарев, растеряв всё дорогое для него в мире, и разочаровавшись во всём, не переставал верить в Россию, о которой не забывал никогда и о которой нежно и любовно вспоминал до конца своих дней.
Рукописи Н. П. Огарева, принадлежащие проф. Лозанского университ. А. А. Герцену. — Н. П. Огарев: «Стихотворения», 3 изд., М. 1856 г., 1859 г. и 1863 г.; «Стихотворения», Лондон 1858 г.; «Юмор», Лондон 1857 (с пред. И—ра); «За пять лет» (1854—1860), Лондон 1860, ч. II; «Студент» — стихотв., печатано отдельными листками в 1869 г.: «Финансовые споры», Лондон 1864; «Question d’orient en panorame».—Рифмованные строчки Н. Огарева. Женева 1869; «Essai sur la situation russe», 1863; «В память людям 14 дек. 1825 г.», Лондон 1870; «Надгробное спово» (в память А. Потебни), — Лондон 1870; «Общее дело» — журнал (приложение к «Колоколу»); издав. Огаревым (Старообрядцем) с 15 июня 1862 по 15 июня 1864 г.; вышло 29 №. — Ряд статей, заметок и стихотворений в следующих журналах и изданиях: «Телескоп» 1831 г., ч. IV; 1832, ч. II; «Лит. Газета» 1840, № 63; «Отечеств. Записки» 1840—1845, 1853 гг.; «Современник» 1847 г., т. I и III; «Русск. Вестник» 1856 г.: «Колокол» 1858—1863 гг.; «Будущность» 1870 г.; «Литературн. Вечера», М. 1844; «Полярная Звезда» на 1856, 1857, 1858, 1859, 1861, 1862, 1869; «Лютня», Лейпциг 1869, ч. II; «Газета Гатцука» 1879, № 3 и 6; «Русск. Стар.» 1886 т. 49; 1887, т. 56; 1888, т. 60; 1889, т. 61—62, т. 63; 1890, т. 65, т. 66; 1891, т. 68; 1892, т. 72; 1893 т. 80; «Полярная Звезда» 1881 г., № 3 и 5; «Русск. Мысль» 1888 г., кн. VII и X; 1889, кн. IV, VI, X, XII; 1902, кн. III; «Литературн. Вестник» 1901: «Литерат. Архив», изд. П. А. Картавовым, Спб. 1902 г. — сент.; «Помощь голодающим» (сборник, М. 1892). Биографические сведения об Огареве и оценка его литературной деятельности. Некрологи: «Газета А. Гатцука», 1877, № 28; «Русск. Обозр.» 1877, № 23; «Сев Вестн.» 1877, № 49; «С.-Петербургск. Вед.» 1877, № 167; «Наш Век», 1877, № 105; «Неделя» 1877, № 25; «Общее Дело» 1877, № 8; «Община» 1877; «Русск. Арх.» 1877, II. С. А. Венгеров (Словарь Брокгауза и Ефрона т. 21); Словарь Граната (т. VI), Клюшникова (1878, II), Березина (т. III); — «Отеч. Записки» 1842, т. 20, отд. V (статья Белинского); 1854, № 11 и 12; 1866, дек.; «Русск. Вестн.» 1863, № 166, 169, 188, 189, 196, 248; «Голос» 1863, № 195; «Московск. Вед.» 1865, № 183; «Бирж. Вед.» 1868, № 119; «Библиот. для Чтения» 1857, т. 142; «Библиограф. Записки», 1859 и 1861 г.; «Домашн. Беседа» 1867, № 6; «Истина» — (журн. изд. в Иоганнесбурге 1867 г.); «Русск. Старина» 1880 г. (Записки П. В. Селиванова); 1885, № 3; 1889, № 1-7; 1892, № 3; 1896, № 12; 1898, № 3; 1899, № 9; «Современник» 1850, т. XIX, отд. VI; «Историч. Вестн.» 1881; 1889; 1892; 1898; 1900; «Вестн. Евр.» 1880, № 1-5; 1885, № 3; 1900, № 8, 11; 1901; «Новое Время» 1883, № 1; «Новости» 1902, № 148; _Русь" 1883, № 1; «Неделя» 1892, кн. 3 (ст. Огарев как поэт); 1899, № 46; «Русск. Арх.» 1884, II; 1885, III; 1887, I; 1902, I; «Русская мысль» 1888, № 7, 9-11; 1889. 1, 4, 10-12; 1890, № 3, 4, 8—10; 1891, № 6—8; 1892. № 7—8; 1897, 1900, кн. 7; 1902, кн. 5, 11, 12: «Север» 1892, № 33; Северн. Вестник" 1894, № 3, 8, 11; 1895, № 11; «Русск. Обозр.» 1895. кн. 5, 6, 8, 10; 1898, кн. 1; «Русск. Вогатство» 1902, кн. 2, 3, 4. «Наблюдатель» 1900, кн. 2, 3, 4; «Вестник Всемирн. Истории» 1900, кн. 6; «Русск. Слово» 1900, № 298; «Литерат. Вестн» 1902, кн. 5; «Мир Божий» 1903, вн. 5; А. И. Герцен: «Былое и Думы», Лонд. 1861. «Нынешнее состояние России и заграничн. русск. деятели», Берлнн 1862, «Центральн. народн. польск. комитет в Варшаве и издат. „Колокол“», Лонд. 1862; А. В. Дружинин: «Сочинения», т. VII; А. Григорьев: «Сочинения». т. I; В. В. Андреев: «Раскол и его течение в народе русск. истории», Спб. 1870 (гл. VII); Ф. В. Ливанов: «Раскольники и острожники» Спб. 1871, т. III; Н. П. Барсуков: «Жизнь и труды Погодина», т. VIII, XV; «Письма К. Д. Кавелина и И. С. Тургенева к А. И. Герцену», Женева 1892; «Письма Бакунина к Герцену и Огареву» (с прим. М. Драгоманова), Женева 1896; А. И. Колюпанов: «Биография А. И. Кошелева», М. 1892, т. II; «Анненков и его друзья», Спб. 1892; Н. Чернышевский: «Эстетика и поэзия», Спб. 1893; «Почин» сборник, М. 1895; «Под знаменем науки» (сборник, М. 1902); Перцов: «Философские течения русск. поэзии», Спб. 1900; Н. А. Белоголовый: «Воспоминания», М. 1897; В. Д. Смирнов: «Жизнь и деятельн. Герцена» Спб. 1897; «Т. Н. Грановский и его переписка», т. I и II; Н. А. Огарева-Тучкова: "Воспоминания (1848—1870), М. 1903; «Вестн. Европы» 1903, кн. 9.