СЦЕНЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.[править]
РАЗГОВОРЪ КУПЦА ПРО МАКАРЬЕВСКУЮ ЯРМАРКУ.[править]
— Будь я, таперича, анафема проклятъ, коли ежели когда на Макарьевскую поѣду! Такая оказія, Иванъ Семеновичъ, такая оказія! издохнуть, отродясь въ первой разъ видывалъ! Былъ это я и на Харьковской, и на Иркутской, и на Коренной, и по другимъ значительнымъ — ну, а эдакого позорища нигдѣ не переносилъ! Ровно вотъ бѣлены объѣлся, и чертъ е знаетъ, что за притча вышла! Тринадцать дней прожилъ, кажинный разъ въ театрѣ на креслѣ сидѣлъ, а вотъ какъ передъ Богомъ, дальше втораго яруса зрѣніе не хватало — и шабашъ! То-есть, не то чтобы совсѣмъ до зеленаго зелья, а вотъ какъ разъ на полномъ взводѣ, отъ самыхъ раннихъ обѣденъ, до третьихъ пѣтуховъ. И вѣдь пьешь, главная суть, все по причинамъ больше: либо голову разломило, либо нутренность не въ порядкѣ; а однова, выпилъ, такъ, братецъ мой, ногу вывихнулъ, ну, и значитъ, дѣло коммерческое, какъ не выпьешь! ну самъ ты подумай, Иванъ Семеновичъ, какъ не выпить, коли ежели кругомъ тебя дѣла веселятъ? Музыка это! по трактирамъ, барышни на арфахъ, то-есть хошьне хошь, а по неволѣ валяешь во вся тяжкія! У Заткевича, однава, такое колѣно откололъ, издиву вся публика далась: на барабанѣ «Матушку голубушку» разыгралъ, да вѣдь какъ чудесно-то — повторить требовали! А все вино, Иванъ Семеновичъ, все вино, все оно казусъ человѣку дѣлаетъ; не даромъ же его именно козелъ выдумалъ. Ну-съ, Иванъ Семеновичъ, теперича я вамъ вкратцѣ про ярмарку разскажу. Вы бывали тамъ? нѣтъ? А занятно, больно занятно полюбопытствовать! Да вамъ-то оно ничего, а вотъ нашему брату, особливо ежели выпимши — съ ума сойдешь! Потому я теперича и обрѣшилъ: будь я, говорю, анафема проклятъ, коли ежели когда на Макарьевскую поѣду! Пріѣхалъ этто я туда за получкой. Кажись много ли дѣла? Положилъ въ карманъ, да и выѣхалъ, а не выдержалъ, тринадцать денъ прожилъ и все въ пьяномъ образѣ. Оказія, Иванъ Семеновичъ, оказія! Изъ подъ этого пьянства безпримѣнно подъ уголовное попадешь! Ну-съ, хорошо-съ, закружился я тамъ съ однимъ благопріятелемъ, и давай онъ мнѣ замѣчательныя мѣста оказывать; какъ и что, то-есть все ли въ порядкѣ! честь-честью, всѣ трактиры осмотрѣли; барышни этто тамъ, Иванъ Семеновичъ, антифо, я вамъ доложу, самаго чувствительнаго, обращенія, сейчасъ разговоръ съ тобой заведутъ и на арфѣ поиграютъ. Въ театрѣ были — ничего-съ, играютъ настоящіе актеры. Одинъ ужъ очень ловко нѣмецкаго короля изображалъ, то-есть какъ быть нѣмецъ, говоритъ-то, ровно, не по нашему! Только, главная причина, воздуху въ себя много забираетъ, ровно какъ бы захлебывается, а изъ себя здоровенный мужчина, какъ быть король! И половаго, одѣнь его какъ слѣдуетъ, съ настоящимъ королемъ не распознаешь: плечи этто, кулакъ — все въ виду — король, одно слово! Въ циркѣ господина С. были: чудеса, доложу я вамъ, Иванъ Семеновичъ, то-есть какъ можетъ человѣкъ дойти до этого, не понятно! Ну, мужчина, нашъ братъ, хоть ребра лишится, все ему сноснѣе, потому — мужчина; ну теперича женскій-то полъ куда лѣзетъ! Скрозь обручей летятъ, черезъ ленты летятъ, черезъ головы летятъ. Удивленіе! Такъ вотъ и полагаешь, что глаза отводятъ. Ну-съ, хорошо-съ! Оглядѣмши всѣ эти удовольствія, задумали всей честной компаніей, въ останный разъ, передъ отъѣздомъ, прощальный коромболь устроить, чтобы значитъ дать почувствовать, что мы есть за люди, коли ежели загулъ дѣлаемъ. И устроили, то-есть вотъ какъ устроили! Не выскажешь! Пивалъ я-съ, жестоко пивалъ, доктора отъ пьянства даже пользовали, ну, а въ такомъ разѣ отродясь не бывалъ! Ровно вотъ бѣлены объѣлся, лѣзу на стѣну — и шабашъ! Собралось насъ человѣкъ двѣнадцать, и всѣ, почитай, въ полной памяти были; собрались мы этто и отправились по началу въ коммерческій закусить, да выпить для игры воображенія. Пріѣхали туда честь честью, потребовали что кому пожелается; я, признаться, на рябиновкѣ остановился. Ну-съ и выпили, и закусили; дѣло было еще засвѣтло — куда, думаемъ, тронуться? Покедова это разговорами занимались, да раздумывали, одинъ ужъ шампанскаго попробывалъ. Гляжу, нашихъ ребятъ по маленьку разбирать стало: одинъ приказываетъ бутылку, другой двѣ наровитъ, дѣло до очередной дошло. Гляжу, одинъ началъ на счетъ политики разговаривать. Ну, думаю, вступило! И самаго, чувствую, какъ будто забираетъ маленько. Встаетъ это Кузьма Петровъ; братцы, здѣсь, говоритъ, душно; пойдемъ, говоритъ, дыхнемъ чистымъ воздухомъ! А почему, говоритъ, не дыхнемъ, только кое же мѣсто имъ дышать станемъ? А пойдемъ, говоритъ, за мной, вѣдь вамъ пуще всего чтобы по слободнѣй было, такъ ужъ вы объ этомъ не сумлѣвайтесь, потому, говоритъ, я теперь вашимъ вожакомъ буду, то мнѣ никто препятствовать не можетъ, потому, говоритъ, я на Нижній двадцать годовъ ѣзжу и знаю его, какъ свою фатеру. Ладно, говоримъ. Тронулись мы за нашимъ вожатаемъ, сударь мой, и попали въ эдакое увеселеніе, эдакое пристанище, — во всю жизнь не забудещь: музыка, пѣніе, танцы, игры, — ну просто, доложу я вамъ, что твое вавилонское пиршество! Ну, перво-на-перво испить потребовали, а потомъ шутками занялись: кто во что гораздъ; затѣяли было въ жмурки играть; во всю жизнь не запомню такого веселья!.. Что, спрашиваетъ Кузьма Петровъ, довольны? Оченно, говоримъ, довольны. А коли ежели говоритъ, довольны, давайте покедова пѣсни пѣть; затянули мы обчественную: «Среди должны ровныя», и мнѣ, признаться, такъ грустно сдѣлалось, я и прослезился….