Расинъ, драма біографія въ пяти картинахъ, въ стихахъ и прозѣ. Санктпетербургъ. 1847. Въ тип. Штаба Отдѣльнаго Корпуса Внутренней Стражи. Въ 8-го д. л. 139 стр.
Расинъ ставитъ «Андромаху»; Расину 28 лѣтъ. Когда онъ ставитъ «Андромаху», приходитъ къ нему на квартиру Клодъ Лансело и говоритъ, что Эврипида изуродовали; Маргарита, няня Расина, испугалась ужасно и замѣчаетъ, что ужь не переломили ль ему руки или ноги? Послѣ чего читателю дѣлается ужасно-смѣшно, затѣмъ, что есть же на свѣтѣ такая глупая женщина, которая не знаетъ, что Эврипидъ родился за 480 лѣтъ до P. X, и что, слѣдственно, ему нельзя было въ нашъ вѣкъ переломить себѣ руки иль ноги, если разсуждать такъ, какъ долженъ разсуждать образованный человѣкъ, читавшій разныя книжки и обучавшійся всѣмъ наукамъ. Потомъ входитъ дядя Расина, Какъ Расинъ, который тоже необразованный человѣкъ и незнакомъ, какъ онъ говоритъ, съ мсьё Эврипидомъ. Наконецъ входитъ племянникъ Расинъ и ругаетъ тётку, непонявшую его; потомъ входитъ Марія Шаямеле, актрисса, и объясняетъ Расину любовь свою. Расинъ умилительно радуется и дѣлаетъ пиръ, а Клодъ Лансело, который также ужасно-смѣшной человѣкъ, повязываетъ себѣ на шею, вмѣсто салфетки, цѣлую скатерь. Затѣмъ читателю дѣлается опять ужасно-смѣшно, ибо ужь извѣстно, что когда встанетъ Клодъ Лансело, такъ все, что ни есть на скатерти, полетитъ на полъ и все разобьется. Оно такъ и случилось: пришелъ дядя Расинъ — и все полетѣло на полъ, а племянникъ Расинъ замѣчаетъ дядюшкѣ очень-разумно: «Какъ же вы хотите, любезнѣйшій дядюшка, чтобъ я не писалъ трагедій, чтобъ я отказался отъ славы, отъ удивленія моихъ соотечественниковъ и отъ уваженія вельможъ и знатныхъ?» (стр. 27). Дядя уходитъ, а послѣ него приходитъ Корнель; но тутъ ужь Расину дѣлается жутко: Корнель тотчасъ же начинаетъ браниться! Изъ словъ его видно, во-первыхъ, что онъ Корнель великъ; во-вторыхъ, что трагическіе поэты не должны пить вино съ пріятелями, и что, наконецъ, порядочный человѣкъ не долженъ писать комедіи, а долженъ думать о высокомъ и писать трагедіи; онъ говоритъ о настоящемъ талантѣ, что —
Не станетъ онъ, какъ скоморохъ презрѣнный,
За золото кривляться и смѣшить.
Нѣтъ! тотъ, кто разъ унизился до смѣха,
И Момуса гремушку въ руку взялъ,
Кто глупому народу на потѣху
Пѣвцомъ его дурачествъ пошлыхъ сталъ,
Кто сталъ смѣшитъ, какъ рабъ, толпу пустую
Когдабъ надъ ней могъ властвовать какъ Богъ, —
Кто написалъ комедію такую,
Тотъ не поэтъ — а жалкій скоморохъ.
(Стр. 33).
Сказавъ это, онъ гордо и медленно уходитъ, занавѣсъ опускается, а умный человѣкъ межь тѣмъ думаетъ про себя, экіе же скоморохи были всѣ эти Аристофаны, Мольеры, Грибоѣдовы, Гоголи! за то, что они были пѣвцами равныхъ пошлыхъ дурачествъ, имъ досталось отъ умнаго человѣка Корнеля…
Потомъ Расину 30 лѣтъ, и на сценѣ идетъ его «Британникъ». Расинъ влюбленъ въ Марію Шанмеле и очень-счастливъ въ любви. Но вдругъ Маріи приходитъ на умъ, что Расинъ любитъ не ее, что Расинъ любитъ въ ней только актриссу, которая поддерживаетъ своей игрой его трагедіи — и тотчасъ же начинается сцена: Марія объявляетъ на-прямки Расину, чтобъ онъ бросилъ писать, что она бросить сцену, и что только тогда онъ ей докажетъ любовь свою. Это возмущаетъ Расина; онъ прямо говоритъ, что нельзя же ему теперь
Сойдти въ разрядъ людей обыкновенныхъ.
Марія сердится, Расинъ кричитъ:
Марія! Боже! неужели
Меня ты покидаешь?
Нѣтъ, не покидаю, отвѣчаетъ Марія:
Нѣтъ! нисколько!
Со мной въ разлукѣ ты меня забудешь,
Вообразишь, что умерла Марія,
Утѣшишься и славой, и другою
Любовью — все быть можетъ. Потому-то
Тебя я не оставлю. — Я хочу,
Чтобъ видѣлъ ты — какъ отъ меня съ ума
Весь городъ сходитъ, — какъ одной улыбкой
Я буду жизнь и счастіе дарить.
Я превзойду себя — съ досады буду
Я первою трагической актриссой, —
И это будетъ месть моя, Расинъ,
За то, что ты мою отвергнулъ жертву!
Расинъ. Марія!
Шанмеле. Да! въ роляхъ царицъ, любовницъ —
Я буду удивительна, чтобъ ты
Раскаялся, чтобъ плача и страдая,
ы мучился, слѣдя за каждымъ словомъ,
За каждымъ вздохомъ, потому что эти
Слова и вздохи — будутъ не къ тебѣ,
Къ другому обращаться, и другому
Восторги обѣщать и счастье рая, —
И это будетъ месть моя, Расинъ!
Расинъ. Марія!
Шанмеле. Я сдѣлаю, что ты
Самъ проклянешь и славу и искуство,
Что самъ свою ты лиру разобьешь!..
Забудешь все, испуганный и блѣдный
Съ мольбою припадешь къ моимъ ногамъ,
Но я тебя съ насмѣшкою отвергну
И это будетъ месть моя, Расинъ (уходитъ).
И за что бы, кажется? Но ужь таковы итальянскія страсти! восклицаетъ читатель и переходитъ къ третьей картинѣ, къ первому представленію «Береники». А нужно замѣтить, что «Британникъ» удался, и король Лудовикъ согласился не танцовать въ балетахъ; но за то ему вздумалось поволочиться за Генріэттой, герцогиней Орлеанской. Генріэтта не хочетъ губить души своей; она проситъ Расина написать «Беренику», въ которой бы выразилось, какъ гнусна страсть къ замужней женщинѣ, и такимъ-образомъ пристыдить непрошеннаго любовника. Расинъ написалъ, но Марія Шанмеле рѣшительно измѣняетъ ему, а Корнель опять бранится и опять доказываетъ Расину, что у него нѣтъ ни крошки таланта. Расинъ, въ отчаяньи отъ неудавшейся любви, а болѣе отъ-того, что у него нѣтъ таланта, бросается къ Босоюзту и проситъ его умирить сердце грѣшника, но Боссюэтъ отвѣчаетъ, что
У трона Бога славы
Нѣтъ мѣста для писателей трагедій…
Расинъ уже погибаетъ совсѣмъ, но является король, хвалитъ «Беренику»; Расинъ оживаетъ и падаетъ въ обморокъ въ знакъ признательности.
Но въ четвертой картинѣ, когда на сценѣ падаетъ «Федра», Расину дѣйствительно приходитъ на умъ: «полно есть ли у меня талантъ въ-самомъ-дѣлѣ?» Чтобъ разрѣшить свои сомнѣнья, онъ женится на кузинѣ своей, очень-глупенькой дѣвушкѣ, съ которой не сказалъ еще двухъ словъ, и кричитъ, что онъ обязанъ дядѣ, женившему его, истиннымъ счастьемъ. Читатель радуется за Расина, видя, какъ скоро перескакиваетъ онъ отъ несчастія къ счастію.-Когда же, въ пятой картинѣ, пала на сценѣ «Гофолія», Расинъ догадывается, что онъ очень несчастливъ. Ему 60 лѣтъ; тутъ приходитъ мадамъ де-Ментенонъ и говоритъ, что трагедіи Расина падаютъ столько лѣтъ отъ-того, что она не хочетъ, чтобъ онѣ удавались, и что она такимъ-образомъ мститъ ему за неосторожное слово. Тутъ вбѣгаетъ Марія Шанмеле, которой уже подъ пятьдесятъ лѣтъ; она монахиня, но все-таки любитъ Расина. Она въ чемъ-то проситъ прощенія; Расинъ прощаетъ; но, узнавъ, что другая актрисса, Луиза Дюпаркъ, любитъ его лѣтъ безъ малаго 30, а онъ и не замѣчаетъ этого, приходитъ въ отчаяніе, и собственно для того, чтобъ драма поскорѣе кончилась, умираетъ на сценѣ.
Такимъ-образомъ читатель узнаётъ, что такое драма-біографія «Расинъ». Сверхъ-того, онъ узнаётъ, что эта біографія — жизнь Расина, какъ она есть въ драмѣ, по ужь вовсе не жизнь, какъ она была въ-самомъ-дѣлѣ. Потомъ онъ дѣлаетъ заключеніе, что, еслибъ въ драмѣ русскаго автора было побольше такихъ сценъ, какъ сцена вторая въ четвертой картинѣ, между Луизой Дюпаркъ и Жиль-Менажемъ, то драма-біографія «Расинъ» была бы скорѣе жизнію, какъ она была въ-самомъ-дѣлѣ, а не жизнію, какъ она есть.