Въ 1869 году, ко дню столѣтней годовщины рожденія русскаго баснописца, академія наукъ издала весьма полновѣсный и по объему, и по интересу — сборникъ статей и матеріаловъ, исключительно относящихся къ литературной дѣятельности Крылова. Въ помѣщенныхъ въ этомъ сборникѣ трудахъ А. Ѳ. Бычкова, Я. К. Грота, А. В. Никитенко и И. И. Срезневскаго, разсмотрѣна эта дѣятельность съ различныхъ сторонъ чрезвычайно обстоятельно, а въ замѣчательномъ трудѣ В. Ѳ. Кеневича (Прилож. къ сборн. стр. 1—340): „Библіографическія и историческія примѣчанія къ баснямъ Крылова“ — изслѣдовано происхожденіе и значеніе каждой басни и подведены, такъ сказать, результаты трудамъ Крылова въ области созданія басень. По книгѣ г. Кеневича, Крылову принадлежитъ 199 басень. Н. И. Стояновскимъ найдена затѣмъ въ бумагахъ покойнаго его тестя, А. Н. Оленина, еще басня (200-я), приписываемая Крылову и имъ собственною рукою переписанная: „Пиръ“ (см. въ томъ же сборн. изд. ак. наукъ стр. 273—274).
Нынѣ „Русская Старина“ представляетъ на своихъ страницахъ еще одну, доселѣ неизвѣстную и нигдѣ ненапечатанную басню Крылова: „Обѣдъ у медвѣдя“; ею начинаемъ мы такимъ образомъ третью сотню басень Крылова.
Басня „Обѣдъ у медвѣдя» — найдена А. Н. Петровымъ въ рукописномъ сборникѣ первой четверти текущаго столѣтія, г. Шувчинскаго. Отцы и дѣды наши любили составлять рукописные сборники, а бабушки и маменьки — весьма дорожили альбомами; — въ тѣ и другіе вносились разные стишки, замѣтки, выписки; попадало сюда многое изъ печатнаго, откуда прямо и списывались вещи наиболѣе заинтересовывавшіе любителей словесности; многое же сохранено этими сборниками и альбомами такого, что̀ въ послѣднее время перешло изъ нихъ въ печать и сохраненію чего литература наша весьма благодарна. Къ числу любителей словесности принадлежалъ и полковникъ Шувчинскій († 1850 г.), отъ котораго сохранилось три, довольно оборванныхъ, на толстой синей бумагѣ написанныхъ, сборника. Одинъ изъ нихъ — въ 8-ю долю, безъ начала и конца, заключаетъ въ себѣ тщательно переписанными конецъ басни Крылова „Трудолюбивый медвѣдь“, и цѣлыя басни его же: „Обѣдъ у медвѣдя“, „Лягушка и Волъ“, „Заяцъ на ловлѣ“, — Дмитріева — „Супъ изъ костей“, Крылова — „Фортуна и нищій“, „Лисица и виноградъ“, Дмитріева — „Левъ и комаръ“, Крылова — „Зеркало и обезьяна“, „Чижъ и голубь“, Дмитріева — „Орелъ и змѣя“, „Обезьяны“, Карамзина — „Оселъ и лира“, Норова — „Богомольница“[1] Крылова: „Левъ на ловлѣ“, „Муха и дорожные“, и Хемницера — „Львиный указъ“. Подъ каждою баснею рукою переписчика сборника подписано имя автора и подъ баснею „Обѣдъ у медвѣдя“ четко написано Крыловъ. Вотъ эта басня, сколько извѣстно, до сихъ поръ нигдѣ не напечатанная:
|
Медвѣдь обѣдъ давалъ, |
Относительно приведенной нами басни Крылова мы спрашивали мнѣнія академика Я. К. Грота и В. Ѳ. Кеневича — лицъ долго и много трудившихся надъ изслѣдованіемъ литературной дѣятельности нашего баснописца. Я. К. Гротъ — нашелъ, что языкъ басни, манера автора и остроуміе вполнѣ напоминаютъ Крылова, и что едвали можно сомнѣваться въ томъ, что „Обѣдъ у Медвѣдя“ принадлежитъ перу этого баснописца. В. Ѳ. Кеневичъ, напротивъ, заявилъ сомнѣніе въ принадлежности вновь открытой басни — Крылову и изложилъ это сомнѣніе въ особомъ письмѣ къ намъ. Вполнѣ соглашаясь съ своей стороны съ замѣчаніями почтеннаго В. Ѳ., что басня „Обѣдъ у Медвѣдя“ по языку и морали своей принадлежитъ къ числу не самыхъ удачныхъ басень, мы однако, въ ожиданіи болѣе убѣдительныхъ доводовъ, не колеблясь думаемъ, что эта басня — принадлежитъ перу того же баснописца, который написалъ: „Ворону и Лисицу“, „Квартетъ“, „Тришкинъ кафтанъ“, „Демьянову уху“, „Вельможу“ и проч. и проч. Тѣмъ не менѣе мы съ большимъ удовольствіемъ помѣщаемъ здѣсь письмо В. Ѳ. Кеневича.
«М. Г. Михаилъ Ивановичъ! Для рѣшенія предложеннаго вами вопроса, точно-ли басня „Обѣдъ у Медвѣдя“ принадлежитъ Крылову, на что она намекаетъ и къ какому періоду его дѣятельности принадлежитъ, — оказалось необходимымъ произвести столь обширное изслѣдованіе, требующее такого продолжительнаго времени, что я, при другихъ занятіяхъ, нахожусь вынужденнымъ сознаться, что не могу довести его до конца. Тѣмъ не менѣе признаю полезнымъ напечатаніе этой басни, какъ приписанной Крылову.
„Почему я не могу, при всѣхъ внѣшнихъ достоинствахъ этого произведенія, признать его произведеніемъ Крылова, это я постараюсь изложить здѣсь же.
„а) Всѣ доставленные вами сборники состоятъ изъ стихотвореній, не только напечатанныхъ въ разныхъ періодическихъ изданіяхъ, но и обращавшихъ на себя вниманіе публики и составителей христоматій. Такъ, всѣ стихотворенія Жуковскаго выписаны въ томъ порядкѣ, въ какомъ они являлись въ „Вѣстникѣ Европы“ (см. указатель Полуденскаго), а потомъ въ его же изданіи избранныхъ сочиненій. Басня „Обѣдъ у Медвѣдя“ въ вашемъ спискѣ помѣщена на особыхъ листкахъ между б. Муха и дорожные, напечатанной въ первый разъ въ „Драматич. Вѣстникѣ“, ч. III, № 85, и „Лягушка и Волъ“, „Драм. Вѣстн.“, ч. I, № 2. Это обстоятельство заставило меня думать, не въ „Драматическомъ ли Вѣстникѣ“ скрывается и медвѣжій обѣдъ, какъ-нибудь незамѣченный мною при составленіи моихъ примѣчаній къ б. Крылова. Оказалось, нѣтъ.
„Разсматривая ваши листки, я замѣтилъ, что рядомъ съ баснями, несомнѣнно принадлежащими Крылову, помѣщены басни Дмитріева, Хемницера, Карамзина и даже Богомольщица Норова. Важное указаніе. Но гдѣ въ первый разъ появилась въ печати „Богомольщица“? Безъ библіографическихъ указателей рѣшеніе такого вопроса потребуетъ года работы. А у кого столько досуга? Отсюда я вывелъ заключеніе, что всѣ эти басни списаны съ печатной книги – но съ какой именно? — Вотъ вопросъ, рѣшать который, за недосугомъ, не берусь.
„Итакъ, полагаю, означенная басня списана съ печатной книги, и притомъ съ какого-то сборника. Будь это иначе, не попала бы „Лягушка и Волъ“ на второе мѣсто, когда ей принадлежитъ первое безспорно, но никакъ не съ рукописи. Въ этомъ удостовѣряетъ меня то, что:
„б) Въ рукописяхъ Крылова, принадлежащихъ г-ну Савельеву, заключающихъ въ себѣ черновые наброски всѣхъ извѣстныхъ басень и даже начальные стихи неоконченныхъ, я не встрѣтилъ ни малѣйшаго намека на басню, напоминающую „Обѣдъ у Медвѣдя“. Напрасно думаютъ, что Крыловъ былъ во всемъ небреженъ и неряшливъ. Къ славѣ своей онъ не былъ равнодушенъ, что подтверждаетъ и Плетневъ, а изъ тщательно сохраненныхъ рукописей, переданныхъ незадолго до смерти въ вѣрныя руки, не трудно убѣдиться, что и судъ потомства не былъ для него безразличенъ. Въ подтвержденіе этой мысли я могу сослаться на многія мѣста моихъ примѣчаній и не лишнимъ считаю привести здѣсь нѣсколько строкъ изъ предисловія къ нимъ: «Извѣстно, что Крыловъ былъ къ себѣ несравненно строже, чѣмъ его читатели: онъ по многу разъ переписывалъ одну и ту же басню, всякій разъ передѣлывалъ ее и удовлетворялся только тогда, когда въ ней не оставалось ни одного слова, которое, какъ онъ выражался, ему пріѣдалось“.
„Если бы басня Обѣдъ у Медвѣдя была дѣйствительно написана Крыловымъ, мы нашли бы въ его рукописяхъ хоть малѣйшій намекъ на нее. Точно такія же соображенія привели меня къ убѣжденію, что басня Конь, долгое время ходившая въ рукописяхъ подъ его именемъ, не принадлежитъ ему. И это соображеніе вполнѣ подтвердилось М. П. Погодинымъ, которому извѣстно имя настоящаго ея автора. Поэтому я убѣжденъ, что и басня Пиръ, написанная на четвертушкѣ рукою самаго Крылова, а потому признанная принадлежащею ему, не принадлежитъ ему, а списана имъ съ печатнаго.
„в) Могутъ мнѣ возразить: во времена Крылова было въ модѣ писать экспромты; Пушкинъ, Лермонтовъ, Батюшковъ, даже тяжеловѣсный Гнѣдичъ писали экспромты. И. Крыловъ, хотя мало, но писалъ экспромтами, но не басни: къ этому роду, какъ къ своей спеціальности, онъ относился благоговѣйно. Составленныя имъ два посланія экспромтомъ довольно неуклюжи, а потому трудно допустить, чтобы онъ, человѣкъ осторожный и осмотрительный, свою славу, славу баснописца, каждое произведеніе котораго есть сhef-d'oeuvre, подвергъ такому риску. Отвергатъ ли предположеніе, что составитель сборника списалъ эту басню съ рукописи, единственное во всемъ сборникѣ произведеніе не напечатанное? Полагаю не сто́итъ. Владѣтельница автографа Пиръ увѣряетъ, что эта басня Крылова была запрещена цензурою (хотя трудно понять, что́ въ этой баснѣ усмотрѣла ценсура не удобoпечатаемаго); пусть такъ, мы готовы вѣрить; но что можно найти въ баснѣ „Обѣдъ у Медвѣдя“? Тутъ и на цензуру нельзя сослаться. Да и то надо замѣтить, что въ отношеніи цензуры, Крыловъ былъ очень остороженъ, и не подвергалъ себя неизвѣстности на ея счетъ. Доказательство тому: Пестрыя овцы.
„г) Перехожу къ внутренней сторонѣ вопроса. Что представляетъ собою эта басня? Легкую насмѣшку надъ извѣстною личностію. Кто ни прочтетъ басню, немедленно, незадумываясь, узнаетъ въ Медвѣдѣ — Хвостова, который дѣйствительно кормилъ, поилъ, даже платилъ, чтобы слушали его стихи. Обобщено ли это явленіе? Оно остается единичнымъ представленіемъ безъ всякаго вывода — а это противно понятію Крылова о баснѣ. Возьмите Лжеца, Любопытнаго[2] и другія басни, написанныя по извѣстному случаю — въ нихъ тоже общее, широкое значеніе, та же неопровержимая глубокая истина, какъ и въ тѣхъ басняхъ, которыя задуманы баснописцемъ на основаніи другихъ, болѣе серьёзныхъ и общихъ явленій жизни. Что можно вывести изъ медвѣжьяго обѣда? — Ровно ничего. Была хитрая лисица, былъ благоразумный, честный волкъ (а гдѣ у Крылова честный волкъ?), очень напоминающій собою собаку въ б. фонъ-Визина „Лиса-Кознодѣй“, былъ глупый медвѣдь — и что же далѣе?.. Нѣтъ, такой пустой басни Крыловъ не могъ написать.
„Обращая вниманіе на самый языкъ, не можемъ не признать, что въ этомъ отношеніи басня далеко уступаетъ всему, что было въ этомъ родѣ написано Крыловымъ.
Слѣдующіе стихи:
..... въ мысль ему попалъ.
Поминки-ль были то, рожденье, имянины,
Но только праздникъ тотъ принесъ Медвѣдю честь.
И было у него попить что и поѣсть.
Или:
Онъ тосты затѣвалъ и пѣсни пѣлъ застольны;
Или слова:
танцовать... въ ладоши хлопъ... пріятенъ... ловокъ въ танцахъ...
Или стихъ:
Откуда у тебя такая блажь берется?
всѣ эти стихи и отдѣльныя слова, по нашему мнѣнію, не соотвѣтствуютъ общему, совершенно правильному понятію о языкѣ Крылова „живописующемъ, какъ выразился Жуковскій, самые предметы вводимые имъ въ разсказъ“. Не трудно въ приведенныхъ мною стихахъ и отдѣльныхъ словахъ замѣтить, которые изъ нихъ лишніе и вставлены ради риѳмы, которые не содержатъ образа или не соотвѣтствуютъ самой мысли. А если въ баснѣ оказываются не только отдѣльныя слова, но и цѣлыя строки, которыя можно выбросить или замѣнить, то уже навѣрное можно сказать, что она не принадлежитъ Крылову, у котораго всякая басня такъ выполнена, что малѣйшее нарушеніе выраженія нарушаетъ уже самую мысль.
„Вотъ, м. г. Михаилъ Ивановичъ, мои соображенія. Правильны ли они, или неправильны, рѣшитъ тотъ, у кого найдется терпѣнія и досуга, чтобы перебрать сотенъ пять-шесть томовъ; и если бы онъ нашелъ ихъ неправильными, мнѣ было бы больно, не потому что я долженъ былъ бы сознаться въ своей ошибкѣ, но потому, что я долженъ былъ бы убѣдиться, что и столь великій человѣкъ какъ Крыловъ способенъ былъ на очень малыя дѣла“.
Какъ ни уважительны, повидимому, доводы В. Ѳ. Кеневича, но мы все-таки повторяемъ: не убѣждаемся въ томъ, чтобы „Обѣдъ у Медвѣдя“ не принадлежалъ Крылову. Напомнимъ лишь слѣдующее: 1)изъ статьи академика М. Лобанова: „О жизни и сочиненіяхъ Крылова“[3], знавшаго его чрезвычайно близко и весьма долго, мы знаемъ, что Крыловъ весьма небрежно относился къ своимъ автографамъ, и множество весьма интересныхъ собственной руки списковъ и варьянтовъ его басень, брошенные имъ подъ кровать въ корзину, — найдены на чердакѣ квартиры имъ занимаемой; множество оригинала имъ и вовсе уничтожено — либо пропало по небрежности его и его прислуги. Слѣдовательно, ненахожденіе подлиннаго автографа приведенной нами басни не есть еще аргументъ особенно сильный; 2) далеко не всѣ басни Крылова такъ совершенны, какъ то думаетъ г. Кеневичъ. Сто̀итъ только повнимательнѣе прочесть библіографическія примѣчанія самаго г. Кеневича въ указанномъ нами изданіи академіи наукъ, или прочесть весьма основательный критическій разборъ басень Крылова — написанный В. И. Водовозовымъ (Нов. рус. литер., изд. 1866 г., стр. 54—96) — и каждый съ этимъ согласится. Поэтому, присутствіе не совсѣмъ безупречныхъ съ художественной стороны стиховъ, либо и лишнихъ словъ въ баснѣ „Обѣдъ у Медвѣдя“ — не есть еще убѣдительный доводъ въ томъ, что это басня не Крылова; 3) ни изъ чего не видно, чтобы „Обѣдъ у Медвѣдя“ написанъ по поводу піиты Хвостова. Мало ли магнатовъ и всякихъ сильныхъ міра въ двадцатыхъ годахъ прикармливали разныхъ прихлебателей и льстецовъ; почему не допустить, что эта басня написана на какого-нибудь вельможу и Крыловъ вслѣдствіе этого либо не пустилъ ее въ печать, либо не пропустила ее цензура. Что же касается вопроса г. Кеневича, почему бы могла не пропустить эту басню цензура? то на это можно отвѣтить вопросомъ же: неужели В. Ѳ. Кеневичъ забылъ такихъ цензоровъ, какъ г. Красовскій, и многое множество ему подобныхъ, которые на предложенный г. Кеневичемъ вопросъ и сами не могли бы отвѣтить, а тѣмъ не менѣе красный карандашъ полосилъ да полосилъ и стихи, и басни, и повѣсти, и романы, и историческія изслѣдованія!…
Наконецъ 4) Составитель рукописнаго сборника, въ которомъ найдена басня „Обѣдъ у Медвѣдя“ — очень хорошо видно зналъ принадлежность каждой басни тому или другому автору — и вотъ онъ списываетъ произведенія пера Дмитріева, Карамзина, Хемницера, Норова, но болѣе всего видно чтитъ и любитъ Крылова. Трудно допустить, чтобы особенно любя и уважая произведенія этого баснописца, владѣлецъ сборника сдѣлалъ столь грубую ошибку, что приписалъ бы Крылову то, что ему не принадлежитъ?
Итакъ, отнюдь не отнимая подобающаго значенія въ замѣткахъ В. Ѳ. Кеневича, мы подождемъ болѣе фактическаго опроверженія нашей полной увѣренности въ томъ, что вновь открытая басня: „Обѣдъ у Медвѣдя“ принадлежитъ именно И. А. Крылову.
Примѣчанія[править]
- ↑ Вотъ эта маленькая не то басня, не то просто шутка:
Старушка съ четками ко всеношнямъ пошла,
И шедши, на пути, въ кабакъ зашла.
Пришедши съ кабака, во храмѣ божьемъ задремала,
И будящему ее дьячку такъ сказала:«Нет, полно, батька мой, меня ты не проси —
Коль хочешь угостить, такъ внучкѣ поднеси». - ↑ Послѣ изданія моихъ примѣчаній я узналъ, что у покойнаго А. С. Норова за столомъ однажды одинъ пріѣзжій изъ провинціи гость разсказывалъ о своемъ посѣщеніи академическаго музея. Кто-то изъ слушавшихъ спросилъ: «Ну, а слона видѣли?» — Какого слона? — «Да слона, что въ музеѣ». — «Ну виноватъ! слона-то я и не примѣтилъ». Послѣднія слова и послужили основою басни «Любопытный». В. Ѳ. Кеневичъ
- ↑ Изд. Спб., 8 д., 1847 г., стр. 48 и друг.