Русские сектанты до закона 3 мая 1883 года (Пругавин)/РМ 1883 (ДО)

Русские сектанты до закона 3 мая 1883 года
авторъ Александр Степанович Пругавин

Опубл.: 1883. Источникъ: az.lib.ru

Русскіе сектанты до закона 3 мая 1883 года *).

• ) Настоящая статья составляетъ извлеченіе изъ предпринятаго нами, но еще во оконченнаго труда, имѣющаго цѣлью по возможности всесторонне очертить и выяснить условія общественнаго положенія русскихъ сектантовъ съ начала нынѣшняго столѣтія.

I.
Права сектантовъ по отправленію духовныхъ требъ.

Всѣхъ сектантовъ въ Россіи считается обыкновенно, отъ 12-ти до 14-ти милліоновъ. Цифра эта не преувеличена; ее признаютъ какъ оффиціальные, такъ и частные изслѣдователи раскола^[1]. И вотъ, вся эта огромная масса людей до самаго послѣдняго, времени, а именно вплоть до закона 3 мая текущаго года, не пользовалась даже самыми основными гражданскими правами. Будучи лишены права открытаго, общественнаго богослуженія, эти люди принуждены были тайкомъ, по ночамъ, украдкой, совершать свои моленія и духовныя требы, ежеминутно опасаясь, что вотъ-вотъ ихъ накроетъ, разгонятъ, арестуютъ, оберутъ. Они не только не могли построить себѣ часовни или молельни, но безъ особаго разрѣшенія не въ правѣ были перемѣнить прогнившую доску въ крышѣ часовни, чтобъ тѣмъ спасти отъ дождя, гніенія и порчи иконы и лики святыхъ угодниковъ Божіихъ.

Не далѣе, какъ три года тому назадъ, пишущему эти строки пришлось быть невольнымъ свидѣтелемъ того по истинѣ безъ исходнаго положенія, въ какомъ очутились въ то время архангельскіе старообрядцы. Дѣло въ томъ, что въ 48-ми верстахъ отъ Архангельска находится Амбурскій старообрядческій скитъ, существующій уже около ста лѣтъ и пользующійся огромною популярностью и любовью среди мѣстнаго населенія, не только старообрядческаго, но и считающагося православнымъ. Въ скитѣ этомъ стоитъ часовня, построенная съ разрѣшенія правительства, болѣе семидесяти лѣтъ тому назадъ. Отъ времени деревянная крыша часовни прогнила; вода отъ дождя и снѣга проходила внутрь, текла по иконамъ, по иконостасу. Древнія, дорогія иконы портились, съ нихъ смывались лики святыхъ, онѣ начинали гнить… Скитники хотѣли было поправить крышу, запасли для этого лѣсъ, но явился становой приставъ и обязалъ ихъ подпискою «отнюдь не исправлять часовни» и вообще не дѣлать ни малѣйшихъ поправокъ въ молельни. Просили скитники разрѣшенія перемѣнить на крышѣ часовни хотя двѣ-три доски, болѣе прогнившія, но и въ этомъ получили категорическій отказъ, основанный на буквѣ закона.

Даже сама смерть не избавляла нашихъ религіозныхъ отщепенцевъ отъ разнаго рода преслѣдованій; умирая, они не были увѣрены, что тѣла ихъ не подвергнутся насилію и будутъ похоронены согласно тѣмъ обрядамъ и вѣрованіямъ, которыхъ они строго и неуклонно придерживались въ теченіе всей своей жизни. По этому поводу будетъ умѣстно привести слѣдующіе два примѣра.

Въ ноябрѣ мѣсяцѣ 1878 года, въ г. Ковровѣ, Владимірской губерніи, мѣстный исправникъ возбудилъ преслѣдованіе противъ богатаго купца Богомолова, обвиняя его въ совращеніи кого-то изъ православныхъ въ расколъ; черезъ три мѣсяца Богомоловъ умеръ, и какъ только семья его приготовилась хоронить покойника по-старообрядчески, тотъ же исправникъ не дозволилъ этого, подъ тѣмъ предлогомъ, что покойникъ вовсе не старообрядецъ, а православный. Такимъ образомъ, выходило, что Богомоловъ и православный, и неправославный, въ одно и то же время. Семья не уступала, и тогда трупъ покойника, въ виду огромной толпы народа, былъ торжественно вывезенъ на полицейскихъ пожарныхъ лошадяхъ, запряженныхъ въ дровни, и доставленъ на православное кладбище, гдѣ погребенъ распоряженіемъ властей. Можно себѣ представить, какое впечатлѣніе произвелъ и на семью умершаго, и на прочихъ жителей города арестъ мертваго тѣла и совершеніе христіанскаго обряда путемъ принужденія^[2].

Если подобное насиліе допускалось по отношенію къ богатымъ людямъ, то не трудно себѣ представить, что дѣлалось съ простымъ народомъ. Судебный Вѣстникъ сообщалъ, въ 1871 году, о слѣдующемъ происшествіи, имѣвшемъ мѣсто въ городѣ Хвалынскѣ, Саратовской губерніи.

Однажды мѣстная духовная власть узнала, что числящійся въ расколѣ хвалынскій мѣщанинъ N находится при смерти. Желая предотвратить погребеніе его по раскольничьему обряду, духовныя власти сообщили объ этомъ полиціи, которая и распорядилась поставить къ дому умирающаго караулъ. При такихъ мѣрахъ со стороны духовной и полицейской властей, приближеннымъ больнаго, когда онъ умеръ, ничего не оставалось болѣе, какъ покориться необходимости, то-есть похоронить умершаго по обрядамъ православной церкви. Въ тотъ же день, въ вечерню, покойникъ былъ вынесенъ изъ дома въ церковь. Власти успокоились. Но въ ту же ночь, во время заутрени, покойникъ пропалъ изъ церкви и, вѣроятно, былъ погребенъ по раскольничьему обряду. Отсюда началось у мѣстныхъ мировыхъ судей дѣло «о покражѣ изъ церкви мертваго тѣла». Изъ дальнѣйшаго сообщенія газеты можно видѣть, что подобныя происшествія составляіи въ то время самое обычное и заурядное явленіе въ хвалынской жизни.

«Вообще, — замѣчалъ по этому поводу Судебный Вѣстникъ, — мѣстная духовная власть ревностно блюдетъ за погребеніемъ мертвыхъ по обрядамъ православной церкви, а такъ какъ въ Хвалынскѣ много раскольниковъ, числящихся по спискамъ православными, но которыхъ обыкновенно хоронятъ по раскольничьимъ обрядамъ, то духовная консисторія начинаетъ въ такихъ случаяхъ судебное преслѣдованіе. И вотъ, у хвалынскихъ мировыхъ судей явилась масса дѣлъ „о похороненіи не по обрядамъ православной церкви“. Обыкновенно судьи отказываютъ консисторіи въ ея требованіяхъ, на томъ основаніи, что въ уставѣ о наказаніяхъ не предусмотрѣны такіе проступки. Несмотря, однако, на это, консисторія продолжаетъ осаждать мировыхъ судей своими требованіями. Однажды консисторія рѣшилась обжаловать отказъ мироваго судьи въ принятіи такого дѣла къ своему разсмотрѣнію и, ссылаясь на 170-го ст. устава о наказ., находила, что виновные въ погребеніи умершихъ не по правиламъ православной церкви подлежатъ наказанію; во этой статьѣ. Но такъ какъ жалоба эта была обращена непосредственно въ съѣздъ и, приметъ; послѣ установленнаго срока, то съѣздъ оставилъ ее безъ разсмотрѣнія. Говорятъ, что консисторія пробовала обращенье съ этими требованіями и въ палату уголовнаго и гражданскаго суда, но и тамъ получила отказъ».

То же самое, разумѣется, происходило въ селахъ и деревняхъ по петербургскому тракту, близъ города Вытегры, расположено село Ошта — одно изъ самыхъ населенныхъ и богатыхъ селъ Олонецкой губерніи. Значительную: и, притомъ, по общимъ отзывамъ, наиболѣе дѣятельную часть его населенія составляютъ старообрядцы-безпоповцы. Много старообрядцевъ разсѣяно также и во всѣхъ сосѣднихъ съ Оштою селеніяхъ, которыя весьма густо скучены здѣсь. На разстояніи двухъ верстъ отъ Ошты, рядомъ съ деревнею Подпорожье, съ давнихъ поръ находится безпоповщинское кладбище, обнесенное каменною стѣною и усѣянное многочисленными могилами и надгробными памятниками. Съ давнихъ временъ на этомъ кладбищѣ хоронились со всѣхъ окрестныхъ мѣстъ старообрядцы безпоповщинскаго толка; тутъ же у нихъ была своя молельня, въ которой они отпѣвали умершихъ. Но въ началѣ пятидесятыхъ годовъ, во времена извѣстныхъ преслѣдованій, возбужденныхъ противъ раскола, молельня эта была уничтожена.

Съ тѣхъ лоръ вытегорскіе старообрядцы начали испытывать различнаго рода стѣсненія, главнымъ образомъ, со стороны мѣстнаго приходскаго духовенства. Священники начали запрещать имъ хоронить покойниковъ на ихъ кладбищѣ и почти силою заставляли возить умершихъ для отпѣванія въ православную церковь, а оттуда на православное кладбище. Зачастую въ православной церкви отпѣвались такіе старовѣры, которые при жизни не только ни разу не бывали у священника на исповѣди, но даже ни разу не переступали порога этой церкви. Необходимо замѣтить при этомъ, что всѣ подобнаго рода стѣсненія, главнымъ образомъ, выпадали на долю наиболѣе бѣднаго люда; что же касается людей состоятельныхъ, богатыхъ, то дли нихъ почти всегда дѣлались исключенія. Памятно, что эти исключенія обходились не дешево для кармана старообрядцевъ. При этомъ нерѣдко происходилъ торгъ, унизительный: для духовнаго лица, происходили придирки, притязанія, вымогательства и разнаго рода стѣсненія. Все это. конечно, еще болѣе усиливало ненормальность тѣхъ отношеній, какія издавна установились въ этой мѣстности между православнымъ духовенствомъ и старообрядческимъ населеніемъ. Въ 1880 году старообрядцы задумали произвести поправки на своемъ кладбищѣ, которое отъ времени начали разрушаться: каменная ограда обвалилась, могильныя насыпи разсыпались, кресты гнили. Но этому рѣшительно воспрепятствовали приходскіе священники и не допустили старообрядцевъ начать даже самыя необходимыя поправленія. Старообрядцы тогда же обжаловали эти дѣйствія мѣстнаго духовенства и вмѣстѣ съ тѣмъ, вошли съ ходатайствомъ о разрѣшеніи имъ построить на кладбищѣ молельню, въ которой бы они могли отпѣвать своихъ умершихъ единовѣрцевъ, Получить такое разрѣшеніе составляло самую завѣтную мечту, самое горячее желаніе всего окрестнаго старообрядческаго населенія. Но всѣ ихъ ходатайства до этому доводу обыкновенно терпѣли самое рѣшительное фіаско.

Теперь это желаніе, безъ сомнѣнія, будетъ удовлетворено. Новый законъ (пунктъ девятый) разрѣшаетъ при погребеніи умершихъ раскольниковъ: а) предношеніе иконы сопровождаемому на кладбище покойнику и б). твореніе на кладбищѣ молитвы по принятымъ, у раскольниковъ обрядамъ, съ пѣніемъ, но безъ употребленія церковнаго облаченія. Вообще, новыя правила относительно совершенія, сектантами ихъ церковныхъ требъ отличаются гораздо большею мягкостію, а, главное, большею опредѣленностью, сравнительно съ правилами, установленными на этотъ счетъ извѣстнымъ «Наставленіемъ для руководства по дѣламъ, до раскола относящимся» Для сравненія приведемъ здѣсь тѣ изъ §§ «Наставленія», которыми устанавливались отношенія мѣстныхъ властей въ вопросу о требахъ сектантовъ.

Въ § 6-мъ «Наставленія» говорится, что всякія «домогательства раскольниковъ о дозволеніи имъ вступать въ бракъ, окрестить младенца или: похоронить умершаго, до ихъ обрядамъ»: слѣдуетъ «оставлять безъ всякаго дѣйствія и, не заводя никакой переписки по таковымъ домогательствамъ, объявить просителямъ, что. правительство де вмѣшивается въ заблужденіи, противныя правиламъ истинной церкви». Но, вмѣстѣ съ этимъ, гражданское начальство строго обязывалось заботиться, «чтобы, при исправленіи раскольниками требъ но своимъ обрядамъ, не было съ ихъ стороны публичнаго оказательства раскола, соблазнительнаго для православныхъ, а потому гражданское начальство отнюдь не дозволяетъ совершенія раскольническихъ обрядовъ явно или съ признаками публичнаго оказательства» (§ 5-й). При этомъ, въ особомъ примѣчаніи пояснялось, что подъ «публичнымъ оказательствомъ раскола» должно разумѣть:

1) крестные ходы;

2) пѣніе внѣ моленной и такое пѣніе внутри моленныхъ, которое было бы слышно внѣ оныхъ;

3) торжественное совершеніе крещенія и брака;

4) сопровожденіе тѣлъ умершихъ на кладбище въ мантіяхъ, клобукахъ или другихъ раскольническихъ одѣяніяхъ съ пѣніемъ;

5) ношеніе раскольниками монашескаго одѣянія;

6) открытіе вновь раскольническихъ моленныхъ;

7) поставленіе надъ моленными новыхъ крестовъ или возобновленіе старыхъ, и

8) употребленіе въ моленныхъ или при оныхъ колоколовъ.

Закономъ же 3 мая 1883 года предусматриваются и воспрещаются лишь слѣдующіе случаи «оказательства раскола»:

а) крестные ходы и публичныя процессіи въ церковныхъ облаченіяхъ;

б) публичное ношеніе иконъ, за исключеніемъ случая, предусмотрѣннаго въ пунктѣ а ст. 9-й настоящаго узаконенія^[3];

в) употребленіе внѣ домовъ, часовень и молитвенныхъ зданій церковнаго облаченія, или монашескаго и священнослужительскаго одѣяній, и

г) раскольничье пѣніе на улицахъ и площадяхъ (§ 11-й).

Сравнивая эти два узаконенія, нельзя не замѣтить, что послѣднее изъ нихъ отличается гораздо большею опредѣленностью и категоричностью, чѣмъ правила «Наставленія», и потому, можно надѣяться, что примѣненіе его въ жизни не будетъ сопровождаться тѣми безчисленными и обыкновенно весьма печальными недоразумѣніями, которыя неизбѣжно и постоянно возникали при примѣненіи правилъ, преподанныхъ въ «Наставленіи» относительно того, какъ отличать случаи «публичнаго оказательства раскола» отъ «непубличнаго». Но еще большею категоричностью и, въ то же время, терпимостью и мягкостью въ сектантамъ отличается § 5-й новаго закона.

II.
Право молиться.

Пятый параграфъ Высочайше утвержденнаго мнѣнія государственнаго совѣта 3 мая 1883 года «о дарованіи раскольникамъ нѣкоторыхъ правъ гражданскихъ и по отправленію духовныхъ требъ» гласитъ:

«Раскольникамъ дозволяется творить общественную молитву, исполнять духовныя требы и совершать богослуженіе по ихъ обрядамъ, какъ въ частныхъ домахъ, такъ равно въ особо предназначенныхъ для сего зданіяхъ, съ тѣмъ лишь непремѣннымъ условіемъ, чтобы при этомъ не были нарушаемы общія правила благочинія и общественнаго порядка».

Кто, хотя въ самыхъ общихъ чертахъ, знакомъ съ положеніемъ русскихъ старообрядцевъ и иныхъ сектантовъ, тотъ безъ труда представитъ себѣ радость, съ которою прочтутся только-что приведенныя нами строки милліонами нашихъ религіозныхъ отщепенцевъ. Долгіе годы, въ теченіе цѣлыхъ двухъ вѣковъ, домогались они этого дорогаго для каждаго вѣрующаго права, — права свободно совершать богослуженіе, свободно молиться, свободно и открыто исполнять духовныя требы, какъ-то: крещеніе, похороны и т. п. Сколько разъ они просили объ этомъ, ходатайствовали, умоляли, пользуясь для этого каждымъ представлявшимся случаемъ и поводомъ.

Когда, въ концѣ прошлаго царствованія, назначены были извѣстныя сенаторскія ревизіи, старообрядцы не замедлили воспользоваться этимъ и представили ревизующимъ сенаторамъ особыя записки, въ которыхъ подробно изложили свои наболѣвшія нужды и потребности. Нѣкоторыя изъ этихъ записокъ были напечатаны въ свое время въ газетахъ (со словъ).

Это даетъ намъ возможность узнать, такъ сказать, изъ первыхъ рукъ, какія именно нужды являлись въ глазахъ самихъ старообрядцевъ наиболѣе кровными и неотложными. Вотъ что писали, напримѣръ, хвалынскіе старообрядцы сенатору И. И. Шамшину:

"Намъ сдѣлалось извѣстно, что вамъ поручено изслѣдованіе нуждъ жителей Саратовской губерніи, а потому мы, старообрядцы, пріемлющіе священство, жители города Хвалынска, беремъ смѣлость изложить вашему превосходительству о нихъ (нуждахъ), насколько онѣ касаются религіозныхъ убѣжденій.

«Мы, старообрядцы, преданные ученію святыхъ отецъ и апостоловъ седьми вселенскихъ соборовъ, древнихъ святителей и учителей церкви русской съ книгами, печатанными при первыхъ пяти патріархахъ всероссійскихъ, всегда были и есть искренно преданные Царю нашему и Россіи, и, въ той же преданности воспитывая дѣтей своихъ, желаемъ только безъ стѣсненій и открыто молиться, какъ честные граждане, за нашего Государя и отечество».

«Мы прежде имѣли въ г. Хвалынскѣ молитвенный храмъ, выстроенный съ Высочайшаго разрѣшенія, по одинаковому плану съ существующимъ понынѣ въ г. Астрахани, и совершали въ немъ открыто по обряду своему богослуженіе; но, къ несчастію, Въ 1848 году храмъ этотъ, сначала опечатанный городничимъ Антоновскимъ, впослѣдствіи былъ проданъ съ торговъ на сломъ, Иконы, книги и вся утварь церковная, сколько намъ извѣстно, поступили въ единовѣрческія церкви, и съ тѣхъ поръ правительство ни подъ какимъ видомъ постройки новаго храма намъ не допускало. Съ отнятіемъ у насъ убѣжища, гдѣ каждый изъ насъ открыто могъ бы возсылать молитву къ Богу, не измѣнились, однако, наши убѣжденія, а потому мы, несмотря на угнетеніе со стороны полиціи, вынуждены были, для исполненія христіанскаго обряда, собираться въ частныхъ домахъ».

Приведя затѣмъ длинный рядъ разныхъ испытанныхъ имя «несправедливыхъ притѣсненій и преслѣдованій за убѣжденія и вѣрованія», хвалынскіе старообрядцы продолжаютъ: «Хотя въ настоящее время, милостью Августѣйшаго Монарха нашего, мы и получили нѣкоторую свободу отъ преслѣдованій за наше вѣрованіе, но, все-таки, далеко не пользуемся тѣми правами религіозной свободы, которою пользуется остальное населеніе нашего отечества. Съ одной стороны, религіозныя побужденія, съ другой — невозможность отправлять богослуженія въ частныхъ домахъ вызвали общество наше въ послѣднее время на рѣшимость выстроить, безъ особаго на то разрѣшенія, молитвенный домъ въ глухомъ мѣстѣ и по наружности своей ничѣмъ не отличающійся отъ обыкновеннаго дома, гдѣ мы и совершаемъ богослуженіе по обрядамъ нашей вѣры безъ соблазна для принадлежащихъ къ нашему обществу лицъ, а потому:

„Первая нужда наша и нижайшая просьба заключается въ томъ, чтобъ выстроенный нами домъ былъ призванъ за молитвенный, съ правомъ для свободнаго, хотя и негласнаго, отправленія въ немъ нашихъ богослуженій по обрядамъ нашей вѣрю, чрезъ нашихъ священнослужителей; также не стѣснять отпѣваніе, при погребеніи умершихъ, на самыхъ кладбищахъ“.

Тѣ же самыя ходатайства о правѣ „свободнаго богослуженія“ и о правѣ молиться занимаютъ первое мѣсто и въ другихъ запискахъ старообрядцевъ. Приводимъ извлеченіе изъ прошенія, поданнаго казанскими старообрядцами, пріемлющими священство, сенатору М. Е. Ковалевскому:

„Милостью нашего Августѣйшаго Монарха, мы, старообрядцы, освобождены отъ многихъ тяжкихъ испытаній и притѣсненій, какія были нашимъ удѣломъ въ прежнее время, за Что и возсылаемъ горячія молитвы къ престолу Всевышняго о здравіи нашего возлюбленнаго Монарха. Предпринятый въ настоящее царствованіе рядъ благодѣтельныхъ мѣропріятій, клонящихся къ всестороннему улучшенію быта русскаго народа, даетъ намъ поводъ надѣяться на то, что мы, наконецъ, получимъ справедливое удовлетвореніе самыхъ настоятельныхъ потребностей, въ числѣ которыхъ, первое мѣсто занимаемъ вопросъ о правѣ свободнаго совершенія богослуженія. Лишенные до сихъ лоръ этого права, мы, чтобы не остаться безъ всякаго удовлетворенія своихъ религіозныхъ потребностей, должны заискивать у полиціи и приходскаго духовенства на отправленіе богослуженія разрѣшеніе, что всегда ставитъ насъ въ затруднительное положеніе и нисколько не ограждаетъ отъ печальныхъ проявленій произвола и насилія, какіе мы нерѣдко терпимъ со стороны полиціи и православнаго духовенства. Не имѣя оффиціально дозволеннаго молитвеннаго дома, мы должны собираться въ частномъ домѣ для богослуженія, но, несмотря на то, что оно не имѣетъ характера открытаго богослуженія, мы не можемъ не опасаться повторенія тѣхъ гоненій, которыми такъ богато недавнее прошлое, и которыя, какъ видно изъ газетныхъ сообщеній и судебныхъ разбирательствъ, имѣютъ мѣсто даже въ настоящее время“ Невозможно изгладить изъ памяти такіе печальные факты, какъ внезапныя появленіи полиціи съ приходскимъ духовенствомъ въ нашихъ молитвенныхъ домахъ, насильственное превращеніе богослуженія, захватъ церковной утвари, иконъ, богослужебныхъ книгъ и другихъ предметовъ и запечатываніе молитвенныхъ домовъ. Захваченные богослужебные предметы отсылаются въ духовную консисторію; подъ предлогомъ разсмотрѣнія. Хозяинъ молитвеннаго дома и наше духовенство предаются суду, и если ихъ оправдываютъ, то захваченные предметы, все-таки, не возвращаются, а разсылаются по разнымъ единовѣрческимъ церквамъ и монастырямъ. Въ виду гуманнаго направленія, характеризующаго реформы нынѣшняго царствованія, мы осмѣливаемся просить ваше превосходительство ходатайствовать предъ высшимъ правительствомъ о дарованіи намъ права имѣть молитвенные дома для спокойнаго и безбоязненнаго отправленія богослуженія».

Лишенные этого права, старообрядцы не могли, конечно, не сознавать всей массы вреда, которая проистекала отъ такого положенія дѣлъ. Съ горечью сознавали они свое отщепенство, свое полное безправіе, свое исключительное положеніе среди другихъ вѣроисповѣданій въ Россіи. Они не могли не видѣть, какъ особенно печально отражался этотъ порядокъ вещей на молодомъ, подростающемъ поколѣніи старообрядцевъ. По этому поводу мы приведемъ здѣсь извлеченіе изъ рѣчи, сказанной, года два назадъ, однимъ изъ наиболѣе просвѣщенныхъ московскихъ старообрядцевъ, г. Яковлевымъ, въ собраніи такъ-называемаго «старообрядческаго братства». «Братство» это, возникнувъ въ Москвѣ лѣтъ 5—6 тому назадъ, имѣетъ своею цѣлью обсужденіе и выясненіе не только священнаго писанія, но и всякаго рода вопросовъ, относящихся до церкви и религіи; собранія братства большею частію происходятъ въ Замоскворѣчьѣ. «Въ теченіе двухъсотъ лѣтъ, — говорилъ членъ „старообрядческаго братства“ г. Яковлевъ, — старообрядцы постоянно подвергались различнымъ гоненіямъ и преслѣдованіямъ; Неуклонно слѣдуя преданіямъ своихъ отцовъ, приверженцы древлеправославія всегда безпрекословно подчинялись властямъ и терпѣливо переносили всѣ стѣсненія и обиды. Многіе нетерпѣливые и малодушные старообрядцы оставили родную русскую землю и нашли убѣжище въ сосѣднихъ государствахъ, въ Австріи и Турціи. Но благоразумное большинство старообрядцевъ не послѣдовало за ними и осталось дома, въ надеждѣ, что когда-нибудь да кончатся преслѣдованія. Надежды старообрядцевъ начинаютъ понемногу оправдываться. Но, все-таки, старообрядцы не пользуются религіозною свободою въ той мѣрѣ, какъ оною пользуются въ Россіи разные пришельцы — евреи, нѣмцы и др. заморскіе выходцы. Для старообрядцевъ, кровныхъ русскихъ людей, это является крупною несправедливостью. Мы, старообрядцы, у себя дома не имѣемъ права открыто молиться Богу, а пришлецамъ, поселившимся у насъ, нисколько это не возбраняется. Они имѣютъ открытые храмы для богослуженія, а наши молитвенные дома то и дѣло подвергаются преслѣдованіямъ. Насъ утѣшаютъ тѣмъ, что наши ходатаи, время отъ времени, совершаютъ поѣздки въ Петербургъ, и каждый разъ возвращаются оттуда будто бы все съ добрыми обѣщаніями. Можно, конечно, потерпѣть, — сказалъ въ заключеніе старообрядческій апологетъ, — но изъ своихъ наблюденій я вынесъ то убѣжденіе, что отсутствіе у старообрядцевъ молитвенныхъ храмовъ въ благолѣпномъ видѣ и учебныхъ заведеній весьма вредно отзывается на подростающемъ старообрядческомъ поколѣніи, которое растетъ безъ всякаго религіознаго подкрѣпленія, лишено нравственной поддержки, и нѣтъ ничего мудренаго, можетъ заразиться атеизмомъ; а изъ невѣрующей среды ничего хорошаго ожидать нельзя»^[4].

Теперь закономъ 3 мая старообрядцамъ, а вмѣстѣ съ ними и всѣмъ другимъ сектантамъ, предоставлено, наконецъ, право молиться, право ? творить общественную молитву". Но для того, чтобы вполнѣ и по достоинству оцѣнить значеніе льготъ, предоставленныхъ новымъ закономъ, намъ необходимо бросить хотя бѣглый взглядъ на тѣ условія общественной жизни, которыя до самаго послѣдняго времени окружали многочисленное сектантское населеніе и среди которыхъ оно принуждено было жить долгіе годы. Для этой цѣли нѣтъ необходимости забираться въ глубь вѣковъ, а будетъ, разумѣется, вполнѣ возможно, ограничиться очеркомъ лишь послѣдняго пятидесятилѣтія.

Но при этомъ просимъ не упускать изъ виду, что обзоръ этотъ будетъ имѣть чисто ретроспективное значеніе, а потому отнюдь не слѣдуетъ смущаться въ томъ случаѣ, если намъ въ слѣдующихъ главахъ придется встрѣтился съ такими фактами, которые покажутся черезъ-чуръ темными и печальными. Не слѣдуетъ забывать, что всѣ эти мрачные факты и явленія отнынѣ, благодаря новому закону, отходятъ уже въ область прошлаго, пережитаго, — въ область исторіи.

III.
Недавнее прошлое.

Въ первые же годы царствованія Императора Николая Павловича издано было нѣсколько послѣдовательныхъ указовъ о воспрещеніи старообрядцамъ вновь строить, а также чинить старые молитвенные дона и церкви. «Раскольники, — Говорится, напримѣръ, въ указѣ 5 іюля 1827 года, — по извѣстному ихъ упорству и ожесточенію въ своихъ заблужденіяхъ, легко могутъ, подъ предлогомъ поправокъ или передѣлокъ въ молельняхъ своихъ, устраивать оныя вновь». Въ то же время; сдѣлана была точная перепись старообрядческимъ монастырямъ, церквамъ и молитвеннымъ домамъ; мѣстныя власти были обязаны строго наблюдать за тѣмъ, чтобы новыя молельни отнюдь не строились, а Старыя не поправлялись. Воспрещалось также обращать крестьянскія избы въ молитвенные дома и устраивать въ нихъ престолы, приказано было снять кресты съ раскольническихъ часовенъ, а когда была выстроена въ Иргизскомъ монастырѣ новая колокольня, то только въ виду предотвращенія кровавыхъ сценъ, уже бывшихъ въ этомъ монастырѣ, колокольню оставили, во губернатору былъ сдѣланъ выговоръ за недосмотръ. «Между тѣмъ, низшее духовенство и полиція выказывали свое рвеніе въ дѣлѣ сокращенія и прекращенія мѣстъ Старообрядческаго богослуженія. До многихъ мѣстахъ по этому поводу происходили столкновенія, даже употреблялась военная сила съ печальными результатами для ослушниковъ плетьми и каторгою. Болѣе рѣшительные губернаторы высказывали мнѣніе, что необходимо назначить одинъ срокъ, послѣ котораго закрыть всѣ молельни, церкви и монастыри; но правительство отклонило такое предложеніе, заявляя, что это имѣло бы характеръ гоненій. Однако, въ постановленіи 5 мая 1839 года мы находимъ правило объ уничтоженіи часовенъ и молеленъ самаго рѣшительнаго направленія. Противозаконно выстроенныя и возобновленныя старообрядческія часовой велѣно было запечатывать и» доносить объ этомъ министру внутреннихъ Дѣлъ, которому, между прочимъ, преподается такое правило (пунктъ 4-й): «Во всякомъ случаѣ, между запечатаніемъ часовни и совершеннымъ ея уничтоженіемъ должно пройдти значительное время, дабы послѣ нѣкоторой привычки видѣть ее въ бездѣйствіи менѣе сильно было бы впечатлѣніе уничтоженія». Этимъ правиломъ министерство воспользовалось вполнѣ; не только молельни, вновь выстроенныя, поправленныя, но и тѣ, которыя почему-либо находили нужнымъ закрыть, сперва запечатывали, а потомъ, уничтожали" («Русскій расколъ и законодательство», Е. Р.^[5]).

Вообще, періодъ времени отъ 30-хъ до половины 50-хъ годовъ является въ исторіи раскола крайне мрачною и тяжелою годиною. Суровыя, репрессивныя мѣры слѣдовали одна за другою. Извѣстный оффиціальный изслѣдователь раскола, Мельниковъ, котораго, конечно, никто не заподозритъ въ излишнемъ сочувствіи къ русскимъ раскольникамъ и въ тенденціозномъ стремленіи утрировать тяжесть ихъ положенія, слѣдующимъ образомъ описывалъ въ J.857 году условіи общественной жизни нашихъ сектантовъ. «Въ послѣднія 15 лѣтъ, — говоритъ онъ, — стѣснительныя мѣры противъ раскольниковъ стали усиливаться. Сначала было воспрещено имъ давать награды, потомъ, во время ревизіи 1850 года, женъ ихъ велѣно записывать въ отдѣльныхъ семействахъ, а дѣтей считать незаконнорожденными. Съ 1853 года эти стѣсненія еще болѣе увеличились: часовни раскольниковъ, построенныя и снабженныя драгоцѣнными иконами н$ ихъ счетъ, и, слѣдовательно, составлявшія ихъ частную собственность, правительство стало отбирать и отдавать единовѣрцамъ; не только поповъ, но и важныхъ по своему вліянію мірянъ безъ суда и слѣдствія посылать въ ссылку; потомъ раскольникамъ запрещено записываться въ купцы, чѣмъ сравняли ихъ съ мѣщанами, подвергли ихъ рекрутской очереди и возможности тѣлеснаго наказанія. Такому ограниченію правъ подпали значительные капиталисты, лица торговыхъ домовъ, начавшихъ свои обороты съ самаго изданія городоваго положенія, люди, фабричная и торговая дѣятельность которыхъ кормила и кормитъ сотни тысячъ поданныхъ имперіи. Наконецъ, стали смотрѣть на раскольниковъ какъ на заговорщиковъ, нарушителей спокойствія государственнаго; цѣлыя селенія, въ полномъ ихъ составѣ, подчинены надзору полиціи; систематическое соглядатайство за ихъ поступками повергло въ уныніе и отчаяніе огромное число русскихъ людей, виновныхъ только въ томъ, что они признаютъ противу совѣсти подчиниться главенству епархіальныхъ архіереевъ, ибо всѣ прочіе обряды, соблюдаемые ими, дозволены въ церквахъ единовѣрческихъ»^[6].

Далѣе, сравнивая положеніе западно-европейскихъ протестантовъ передъ началомъ религіозныхъ войнъ съ тѣмъ положеніемъ, въ которомъ находились тогда русскіе сектанты, Мельниковъ утверждалъ, что «послѣдніе стѣснены несравненно болѣе, чѣмъ были стѣснены первые». «Можно-ли послѣ этого, — спрашивалъ онъ, — не признать истиннаго достоинства въ многострадальномъ терпѣніи русскихъ людей, которое видно въ нашихъ раскольникахъ? Будь это на Западѣ, давно бы лились потоки крови, какъ лились они во время реформаціи, тридцатилѣтней войны, религіозныхъ войнъ въ Англіи и проч.».

Все это было высказано въ запискѣ о расколѣ, составленной Мельниковымъ въ 1857 году, по порученію великаго князя Константина Николаевича. Лучшею иллюстраціею къ этой характеристикѣ можетъ служить табличка, составленная нами на основаніи цифръ и данныхъ, разсѣянныхъ въ извѣстномъ трудѣ г. Варадинова: «Исторія министерства внутреннихъ дѣлъ» (см. стр. 227).

Эти сухія цифры, взятыя изъ оффиціальнаго источникѣ, лучше всякихъ описаній рисуютъ передъ нами тяжелую, мрачную годину, которую пережили русскіе сектанты въ сороковыхъ годахъ. Впрочемъ, немногимъ лучше была для нихъ и слѣдующая затѣмъ эпоха пятидесятыхъ годовъ. Въ запискѣ хвалынскихъ старообрядцевъ, которую мы уже цитировали выше, приводится длинный рядъ тѣхъ преслѣдованій, которыя пришлось испытать имъ въ теченіе пятидесятыхъ, а также отчасти и шестидесятыхъ годовъ. Приводимъ здѣсь эти случаи со словъ записки:

"Въ 1853 году, 24 марта, въ ночь праздника Благовѣщенія Пресвятыя Богородицы, въ домъ купеческой дѣвицы Анны Кузьминой Михайловой прибыли чины полиціи, съ довольно значительнымъ количествомъ понятыхъ и единовѣрческимъ священникомъ, и дѣлали обыски поповъ и архіереевъ и увезли 52 древнихъ книги.

"Въ 1854 году (приблизительно), чиновникъ Мельниковъ, тоже въ ночное время, съ понятыми явился въ тотъ же домъ дѣвицы Михайловой и дѣлалъ обыскъ во всемъ домѣ.

"Въ 1857 году, въ домъ купца Степана Ѳедоровича Кузьмина хвалынскій городничій прибылъ съ понятыми во время молитвословія въ ночь перваго дня Пасхи, и тоже отобралъ книги и много иконъ.

"Въ томъ же 1857 году, 21 ноября, становой приставъ Съ понятыми прибылъ въ домъ вышеозначенной дѣвицы Михайловой во время проживанія ея въ саду на рѣчкѣ Черемшанкѣ, за чертою города, дѣлалъ обыски и бывшихъ тогда у Михайловой гостей, нижегородскаго 1-й гильдіи купца Ивана Колчина счелъ архіереемъ, а хвалынскаго купеческаго сына Буянова — за его служку, заковавъ ихъ обоихъ въ кандалы по ногѣ, отправилъ въ село Ивановку.

"Въ 1858 году, 10 февраля, чиновникъ особыхъ порученій Кузьминъ-Короваевъ прибылъ съ понятыми въ тотъ же домъ Михайловой, дѣлалъ обыскъ по всему дому и увезъ множество вещей, какъ-то: книгъ, иконъ и прочей’утвари, требующейся при молитвословіи, а хозяйку дома, дѣвицу Михайлову, посадилъ въ тюрьму, гдѣ она, несмотря на слабость своего здоровья, продержана была болѣе тринадцати мѣсяцевъ.

«Въ 1859 году, исправникъ Щерба съ понятыми ѣхавшаго въ полѣ нашего священника Іосифа взялъ и посадилъ въ тюрьму, который и сидѣлъ тамъ два съ половиною года…»

Затѣмъ, подъ вліяніемъ извѣстнаго прогрессивнаго движенія, возникшаго въ это время въ обществѣ, наступаетъ нѣкоторый перерывъ въ преслѣдованіяхъ, но, къ сожалѣнію, не надолго: съ половины 60-хъ годовъ снова замѣчается возвращеніе въ старой системѣ.

Такъ, "въ 1865 году, 5 сентября, въ домъ мѣщанки дѣвицы Толстиковой прибылъ чиновникъ Виноградовъ съ понятыми и взялъ молящихся Богу стариковъ 6 человѣкъ, въ числѣ ихъ былъ священникъ, которыхъ, а также и хозяйку дома, Толстикову, посадилъ въ тюрьму; старики съ священникомъ сидѣли въ тюрьмѣ два года, а хозяйка дома шесть мѣсяцевъ. Иконы, книги, священные сосуды съ прочими вещами и принадлежностями богослуженія, какъ-то: сосуды и походный алтарь — все взято чиновникомъ.

"Въ томъ же 1865 году, въ декабрѣ мѣсяцѣ, до разсвѣта, въ домъ Анны Кузьминой Михайловой, гдѣ проживала дѣвица Толстикова съ женскою прислугой своей, стали стучаться въ дверь, и когда на стукъ дверь изъ боязни не отперли, то ее начали рубить и ломать, причемъ оказалось, что дверь рубилъ топоромъ самъ г. исправникъ; съ топоромъ въ рукахъ онъ оставался все время обыска, разбивая собственноручно всѣ наличные сундуки. Не найдя ничего, все-таки, дѣвицу Толстикову арестовали и продержали въ секретной 12 дней.

«Въ 1866 году, въ домѣ купца Кузьмина полицейскими чиновниками, во время богослуженія, сдѣланъ былъ обыскъ, послѣ чего увезли очень много какъ иконъ, такъ и книгъ».

Указавъ всѣ эти отдѣльные случаи преслѣдованій, записка слѣдующимъ образомъ очерчиваетъ общее положеніе хвалынскихъ старообрядцевъ въ указанный выше періодъ.

«Не перечислить всѣхъ преслѣдованій, какія предпринимались противу старообрядцевъ какъ въ городѣ, такъ и въ селахъ; страшно вспомнить то время, когда лишняя икона или книга въ домѣ давали полный просторъ полиціи подозрѣвать и дѣлать внезапные обыски, отбирать тѣ книги и иконы, увозить ихъ, какъ бы на расмотрѣніе духовной консисторіи, и никогда болѣе не возвращать. Ужасно было то время, когда, кромѣ сказанныхъ обысковъ по домамъ и отбиранія книгъ и иконъ, и самая личность старообрядца не обезпечивалась: произволъ полиціи былъ полный, такъ что ни одинъ изъ старообрядцевъ не могъ считать себя въ безопасности, что видно изъ того, что всякій обыскъ или подозрѣніе вели немедленно за собой лишеніе многихъ лицъ свободы, и не только простымъ арестомъ, но и заковываніемъ въ кандалы, нерѣдко по рукамъ и ногамъ, и заключеніе въ тюрьмѣ на болѣе или менѣе продолжительный срокъ. И все это претерпѣвало старообрядчество единственно за то, что не могло переломить свою совѣсть и отказаться отъ вѣры отцовъ своихъ. Наконецъ, притѣсненіе достигло крайнихъ предѣловъ, такъ что не многимъ изъ насъ удавалось собираться и въ частныхъ домахъ на молитву, потому что всякій домохозяинъ боялся за свое разореніе въ случаѣ открытія у него молитвеннаго дома, чему имѣется множество примѣровъ».

Но особенно тяжело было положеніе старообрядцевъ и другихъ сектантовъ, попадавшихъ въ то время въ военную службу. Чтобы понять всю тяжесть этого положенія, необходимо помнить, что въ періодъ, о которомъ идетъ рѣчь въ этой главѣ, всецѣло господствовала и процвѣтала та, къ счастію, отжившая теперь система дисциплины, необходимымъ элементомъ которой являлись: палки, шпицрутены, гонка «сквозь строй» и т. п. Годъ тому назадъ, въ Историческомъ Вѣстникѣ сообщенъ былъ разсказъ, ярко рисовавшій, до какой степени могъ въ то время простираться произволъ начальниковъ войскъ надъ солдатами-раскольниками. Вотъ этотъ разсказъ:

6 декабря 1848 года, по случаю тезоименитства Государя Николая Павловича, у тамбовскаго губернатора П. А. Булгакова былъ парадный обѣдъ. Между разговорами во время обѣда, преосвященный высказалъ, что «теперь съ правилами, преподаваемыми синодомъ, трудно обращать въ православіе раскольниковъ, и вотъ, въ настоящемъ году, мы обратили въ православіе всего трехъ раскольниковъ».

На это заявленіе преосвященнаго вдругъ послышался съ другаго конца стола тоненькій, визгливый голосъ полковника, командира баталіона внутренней стражи.

— А я былъ счастливѣе вашего преосвященства: я въ 10 лѣтъ, командуя баталіономъ, успѣлъ "обратить въ православіе до двухсотъ раскольниковъ!

— Это очень интересно, господинъ полковникъ, — отвѣчалъ, архіерей, — разскажите, какимъ это средствомъ?

— Мы, ваше преосвященство, люди военные и не имѣемъ времени для увѣщаній, — это все равно, что воду толочь; а я употреблялъ домашнія средства. Вотъ, напримѣръ, послѣ набора приводятъ ко мнѣ партію рекрутъ, я сейчасъ говорю: «раскольники, впередъ!» Выйдетъ иногда человѣкъ 5—6 и даже до 20-ти; я спрашиваю: «что, братцы, вы раскольники?» — «Точно такъ, ваше, высокоблагородіе». — «Ну, ладно, Максимовъ! (фельдфебель — крещеный изъ евреевъ) съ завтрашняго дня представляй мнѣ по одному изъ этихъ раскольниковъ». На слѣдующее утро является Максимовъ и приводитъ одного раскольника. — Я говорю ему:

«Ну, что, любезный, ты православный»? — «Никакъ нѣтъ, раскольникъ!» — «Ну, хорошо. Максимовъ, дай ему 250 розогъ».

На слѣдующій день другому очередному то же самое. Наконецъ* приходитъ опять первая очередь. — «Ну, что, любезный, — спрашиваю, — ты православный?» — «Никакъ нѣтъ, раскольникъ!» — «Ну, хорошо, дать ему 500». Такимъ образомъ, очередь снова доходила до перваго, — «Ну, что, любезный, ты православный?» — «Точно такъ, ваше высокоблагородіе!» — «Православный? Ну, хорошо, отвести его къ священнику и когда отговѣетъ, представить ко мнѣ». Является вновь обращенный. — "Ну, что, мой милый, православный? — «Имѣлъ счастіе, ваше высокоблагородіе, пріобщиться святыхъ тайнъ». — «Ну, поздравляю, вотъ тебѣ рубль и дать чарку водки…» — Но одинъ, ваше преосвященство, былъ очень упрямый раскольникъ, такъ что, когда ему дали 750 розогъ, онъ пролежалъ въ больницѣ съ мѣсяцъ. Опять приводятъ его ко мнѣ. — "Ну, что, любезный, ты православный? — «Никакъ нѣтъ, ваше высокоблагородіе». — «Ну, дѣлать нечего; дать ему 1,000». — Ну, послѣ этого онъ пролежалъ мѣсяца два, наконецъ, опять его ко мнѣ приводятъ; я со страхомъ спрашиваю: «Ну, что, милый, ты православный?» — «Къ моему счастію, говоритъ, православный». Я такъ обрадовался, что далъ ему 5 руб. и двѣ чарки водки… Вотъ такими домашними средствами я, ваше преосвященство, обратилъ до 200 раскольниковъ въ православіе, и за такое усердіе къ службѣ удостоился высочайшей награды, — получалъ Анну на шею. И что удивительно — это то, что ни одинъ изъ обращенныхъ мною не возвратился въ расколъ! Ахъ, виноватъ, ваше преосвященство, — разъ мнѣ докладываетъ фельдфебель, что одинъ солдатикъ, который получилъ 750 розогъ, обращенный въ православіе, уже другой годъ не былъ у причастія; я сейчасъ его въ себѣ; спрашиваю: «Правда-ли, что ты два года не говѣлъ?» — «Виноватъ, ваше высокоблагородіе, правда; я былъ въ отпуску, и родные меня уговорили отъ православія». — «Ну, хорошо, милый. Максимовъ! дай ему 1,000». — Послѣ мѣсячнаго лежанія въ госпиталѣ, этотъ отщепенецъ и домой уже не ходилъ и сдѣлался самымъ усерднымъ православнымъ.

— Что-же, полковникъ, вамъ эти средства были указаны начальствомъ?

— Никакъ нѣтъ, — это я самъ выдумалъ, по усердію къ православной церкви^[7].

Въ заключеніе разсказа авторъ замѣчаетъ: «Можно судить, какое тяжелое впечатлѣніе произвелъ на всѣхъ присутствующихъ разсказъ полковника».

Мы "охотно готовы допустить, что фигурирующій въ этомъ разсказѣ звѣроподобный полковникъ представлялъ собою рѣдкое, исключительное явленіе даже въ то тяжелое время; но уже одинъ тотъ фактъ, что подобные господа не только не старались скрывать своихъ подвиговъ въ дѣлѣ преслѣдованія раскольниковъ, но, напротивъ, громко, во всеуслышаніе, публично хвалились ими, — говоритъ очень много.

Если таково было положеніе сектантовъ въ болѣе или менѣе центральныхъ губерніяхъ, то не трудно себѣ представить, что дѣлалось въ это время въ глуши, на далекихъ окраинахъ, вродѣ Сибири, Архангельской губерніи и т. п., гдѣ произволъ мѣстнаго начальства почти ни откуда не встрѣчалъ отпора и не сдерживался страхомъ контроля высшей власти. Заглянемъ въ эти окраины.

IV.
Гоненія на расколъ въ Сибири.

Исторія прежняго времени представляетъ не мало примѣровъ суровыхъ преслѣдованій, которымъ подвергались сектанты со стороны мѣстнаго духовнаго «начальства и, главнымъ образомъ, со стороны духовныхъ консисторій. Но едва ли гдѣ-нибудь эти преслѣдованія принимали столь острый характеръ, какъ то было въ Сибири. Интересныя свѣдѣнія по этому предмету сообщены были въ прошломъ 1882 году Тобольскими Епархіальными Вѣдомостями; свѣдѣнія эти относятся до гоненій тобольскаго митрополита Павла на хлыстовъ во второй половинѣ прошлаго вѣка.

Узнавъ о существованіи хлыстовской секты, тобольское духовное начальство рѣшилось искоренить ее; въ 1760 году, 43 человѣка, заподозрѣнныхъ въ сектантствѣ, были схвачены и посажены въ консисторскую тюрьму, гдѣ на нихъ были наложены кандалы на руки и колодки на ноги. Благодаря такимъ мѣрамъ, консисторіи удалось вынудить отъ заключенныхъ раскаяніе, переходъ въ православіе и отказъ отъ ереси, продиктованный въ такихъ, напримѣръ, рѣзкихъ выраженіяхъ: „къ православной церкви присоединиться хощу, а раскольничье душепагубное зломудріе и вышеупомянутую богопротивную и богомерзкую ересь отъ себя отметаю и проклятію предаю“. Несмотря, однако, на это, и сама консисторія, повидимому, не вѣрила искренности ихъ обращенія; сектанты были оставлены при консисторіи, нѣкоторые въ кандалахъ попрежнему въ тюрьмѣ, другіе были размѣщены по работамъ на архіерейскихъ огородахъ, въ бондарнѣ, прядильной, при рѣчныхъ судахъ и проч. Само собою понятно, что за всѣ эти работы арестованные не получали ни копѣйки. Эти подсудимые оговорили въ ереси нѣкоторыхъ жителей селеній исетскаго вѣдомства; за оговоренными были посланы изъ Тобольска особые сыщики: священникъ г. Тобольска Іосифъ Нагибинъ и поручикъ сибирскаго баталіона Полтыревъ. Сыщики, въ сопровожденіи докащика, бывшаго раскольника Прошина, и 15-ти человѣкъ солдатъ, прибыли въ деревню Ильинскую и поймали раскольническаго попа Козьму Безденежнаго. Но ильинскіе раскольники, сбѣжавшись въ числѣ не менѣе 100 человѣкъ, вооруженные оглоблями, стягами и дубинами, окружили сыщиковъ съ командой и взяли ихъ въ плѣнъ. Священникъ Нагибинъ и поручикъ Полтыревъ были избиты до полусмерти, докащику Прошину, послѣ „тиранскихъ побоевъ“, заломили руки и ноги назадъ и привязали въ шеѣ, у израненныхъ солдатъ отняли ружья. Затѣмъ они представили сыщиковъ начальству, какъ своихъ притѣснителей и грабителей. Чтобы оговорить ихъ въ насиліи и грабежѣ, „они подбросили въ обозъ нѣсколько домашняго скарба, а, между тѣмъ, скарбъ сыщиковъ и казенные запасы растащили по домамъ. Въ концѣ всего, сыщики съ командой и будто бы награбленнымъ ими имуществомъ были раскольниками подъ своимъ карауломъ представлены въ мѣстную (исетскую), канцелярію“. Послѣдняя приняла сторону раскольниковъ, а сыщиковъ возвратила въ Тобольскъ. По этому поводу, конечно, возникло новое дѣло.

Въ оправданіе своихъ дѣйствій, исетская канцелярія писала, что „оговоренные въ сектантствѣ никакой ереси не придерживаются, что консисторія постоянно забираетъ чрезъ своихъ сыщиковъ множество заводскихъ и деревенскихъ жителей по одному пустому подозрѣнію въ расколѣ, держитъ забранныхъ у себя подолгу, вымогаетъ взятки, подвергаетъ допросамъ съ пристрастіемъ и проч. Жители отъ такихъ дѣйствій консисторіи находятся въ постоянномъ страхѣ, волнуются, разбѣгаются по лѣсамъ и предаются самосожженію“^[8].

Все это было очень давно; но, къ сожалѣнію, и самое недавнее время представляетъ не мало аналогичныхъ явленій въ жизни сибирскаго сектантства. Вотъ, напримѣръ, что происходило въ концѣ семидесятыхъ годовъ нынѣшняго столѣтія, стало быть, болѣе чѣмъ чрезъ 100 лѣтъ послѣ описанныхъ выше гоненій на хлыстовъ.

Въ Бійскомъ и Барнаульскомъ округахъ, по Бухтормѣ, расположилось старинное старообрядческое населеніе, пользующееся среди благословенной природы значительною долею благосостоянія. Населеніе это скромное и патріархальное. Раскольники принадлежатъ къ безпоповщинѣ и, переселенные въ Сибирь еще; при Елизаветѣ, сохраняютъ свою старину и обычаи. На это-то тихое и безмятежное населеніе въ глухой сторонѣ, отданное своей трудолюбивой жизни, вдругъ обрушилась бѣда. „Усердные не по разуму“ вздумали производить всевозможныя.стѣсненія и начать гоненіе противъ стариннаго раскола, несмотря на то, что старообрядцы эти завѣдомо съ самаго переселенія сюда, съ 1750-хъ годовъ пользовались правомъ исполнять свои обряды и молиться по старому уставу.

Гоненіе началось съ расторженія старообрядческихъ браковъ, отыскиванія у нихъ поповъ, запрещенія богослуженія и т. д. Особенно потрясающими сценами сопровождалось расторженіе браковъ. Нѣкоторые старообрядцы живутъ семьями по нѣскольку лѣтъ и имѣютъ кучи дѣтей: и вотъ семейство разведено, мать съ дѣтьми увозятъ отъ отца въ другую деревню и отдаютъ подъ наблюденіе волостнаго начальства, нерѣдко при этомъ она подвергается всевозможнымъ оскорбленіямъ. Семья лишается, такимъ образомъ, поддержки отца. И такіе супруги разводятся послѣ 10-ти и 15-ти лѣтъ брачной жизни.

У раскольниковъ, обвѣнчанныхъ по-своему уже нѣсколько лѣтъ и имѣющихъ дѣтей, отбираютъ женъ, отсылаютъ ихъ къ родителямъ и устраиваютъ волостной надзоръ. Въ волости Бурлинской засѣдатель содержалъ до двадцати женщинъ при волостномъ правленіи, оторвавъ ихъ отъ дѣтей, а дѣти у нѣкоторыхъ женщинъ были грудныя и остались въ деревнѣ безъ призора. Одинъ староста въ той же волости надѣлъ на молодую женщину раскольницу колпакъ и заставилъ мести улицу; такое безобразіе возмущало и не раскольниковъ. Понятно, что все это отнюдь не вело къ примиренію. Женщины, послѣ расторженія браковъ, при волостномъ надзорѣ подвергаются всякимъ оскорбленіямъ. Особенно интересно въ этомъ то, что дѣти, которыя остаются при матери, поручаются родителямъ ея, иногда хилымъ и старымъ, а съ отца всякія обязанности снимаются. Часто стариковъ-раскольниковъ, дозволившихъ своимъ дочерямъ вступить въ бракъ по старому обряду, привлекаютъ къ отвѣтственности за сводничество^[9].

Производя слѣдствія, засѣдатели (въ Сибири до сихъ поръ нѣтъ слѣдователей) дозволяютъ себѣ самое безцеремонное и грубое обращеніе, отбираютъ и жгутъ молитвенныя книги, угрожаютъ кандалами и т. п. Въ союзѣ съ засѣдателями дѣйствуютъ доносами и побуждаютъ къ преслѣдованію старообрядцевъ иногда и мѣстные священники, замѣняя этими доносами пастырское обращеніе и дѣйствіе проповѣдью. Земскія власти, да и сами церковнослужители въ этой отдаленной мѣстности, стоятъ, въ большинствѣ случаевъ, ниже своего призванія»^[10].

Два года назадъ, въ одной изъ московскихъ газетъ было помѣщено письмо изъ Томска о преслѣдованіи старообрядцевъ, про* кивающихъ въ Минусинскомъ округѣ Енисейской губерніи. Передаемъ здѣсь содержаніе этого письма, такъ какъ оно детально рисуетъ передъ нами ту сѣть всевозможныхъ придирокъ и преслѣдованій, которою еще столь недавно было окутано существованіе сибирскихъ старообрядцевъ.

По словамъ автора этого письма, лѣтъ двадцать тому назадъ, въ Минусинскомъ округѣ Енисейской губерніи поселились старообрядцы поповщинскаго и поморскаго согласій. Они переселились изъ губерній Самарской, Оренбургской, Вятской и Пермской; прогнали ихъ съ родины малоземельные надѣлы, неурожаи и преслѣдованія духовныхъ и гражданскихъ властей за старообрядческое богослуженіе. Въ Сибири они частью образовали новыя селенія, а нѣкоторые поселились у старожиловъ, принявшихъ ихъ въ свои общества. Православное духовенство, по заведенному порядку, обходя въ годовые и престольные праздники своихъ прихожанъ для сбора добровольныхъ пожертвованій, въ видѣ молока, яицъ и масла, въ пользу причта и церкви, заходило и къ новоприписаннымъ старообрядцамъ, какъ поселившимся между старожилами, такъ и образовавшимъ новыя селенія, и собирало съ нихъ обильную жатву. Крестьяне-переселенцы, хотя и тяготились этими сборами, но, тѣмъ не менѣе, никогда не отказывали «батюшкамъ», лишь бы они не принуждали ихъ ходить въ церковь и не отбирали лежащія у нихъ на полкахъ книги, старинные «іосифовскіе» псалтыри и часовники. Лѣтъ десять сряду терпѣли старообрядцы давленіе духовенства, но, наконецъ, отказались платить ему поборы. Отъ приходскихъ священниковъ немедленно посыпались жалобы и доносы на раскольниковъ благочиннымъ, отъ благочинныхъ къ преосвященному и т. д. Результатомъ доносовъ было слѣдствіе, продолжавшееся нѣсколько лѣтъ и кончившееся тюремнымъ заключеніемъ для нѣсколькихъ старообрядцевъ. Такія мѣры не могли, разумѣется, примирять раскольниковъ съ церковью, и отношенія ихъ къ приходскимъ священникамъ были попрежнему натянуты, вслѣдствіе чего священники повторяли свои доносы «объ уклоненіи» и «совращеніи изъ православія въ расколъ».

Для провѣрки этихъ доносовъ изъ Красноярска былъ командированъ чиновникъ особыхъ порученій г. Клейнъ, который, прибывъ въ іюнѣ 1881 года въ городъ Минусинскъ, немедленно приступилъ къ слѣдствію. Допросивъ нѣкоторыхъ старообрядцевъ, онъ отправился въ районъ Тесинской волости, въ деревню Казанско-Богородскую, куда приказалъ явиться и старообрядцамъ, проживающимъ на заимкахъ. Въ назначенному дню явилось болѣе ста человѣкъ обоего пола. Г. Клейнъ, желая, вѣроятно, показать свою высокую миссію и придать особую важность производству слѣдствія, распорядился арестовать значительное число «раскольниковъ» впредь до спроса ихъ. За многочисленностію арестованныхъ, было отведено для нихъ особое помѣщеніе, которое также оказалось мало, а потому, за неимѣніемъ мѣста, многіе были отданы подъ надзоръ старшины. Несмотря на наступившее для крестьянъ рабочее время, г. Клейнъ допросами не торопился, допрашивалъ въ день по два и по три человѣка. Между старообрядцами (не арестованными) возникъ ропотъ, перешедшій въ открытый споръ съ письмоводителемъ «слѣдственника», отъ котораго они настоятельно требовали поторопиться допросами и отпустить по домамъ какъ ихъ, такъ и арестованныхъ. Письмоводитель затопалъ ногами и пустилъ въ-раскольниковъ нѣсколько нецензурныхъ словъ, чѣмъ далъ поводъ крестьянамъ отвѣчать ему тѣмъ же; шумъ дошелъ до слуха г. Клейна, который приказалъ старшинѣ арестовать крикуновъ, но, за неимѣніемъ арестантскаго помѣщенія, требованіе это старшиною выполнено не было. Г. Клейнъ счелъ, однако, благоразумнымъ допросами поторопиться и началъ отпускать изъ-подъ ареста по 5—10 человѣкъ въ день. Въ числѣ допрошенныхъ былъ крестьянинъ Иванъ Брагинъ, слывущій въ околоткѣ за человѣка зажиточнаго; чтобы испугать его, г. Клейнъ прочелъ ему вслухъ какую-то статью «Уложенія о наказаніяхъ». Брагинъ, десять лѣтъ назадъ, испыталъ уже на себѣ тяжесть нашего уложенія, по которому онъ, просидѣвъ въ тюрьмѣ болѣе года до суда, вмѣсто тюремнаго заключенія, вынесъ наказаніе розгами за устройство молитвеннаго дома. Зная, что теперь отъ «слѣдственника» дешево не отдѣлаешься, того гляди сошлютъ на Сахалинъ, онъ, пріѣхавъ домой на свою заимку, забралъ деньги (до 10,000) и отправился въ Петербургъ жаловаться на «слѣдственника» высшему начальству. На другой день по отъѣздѣ Брагина, по деревнямъ и заимкамъ быстро разнеслась вѣсть о поѣздкѣ его въ Петербургъ. Услышавъ объ этомъ, г. Клейнъ распорядился послать дѣтловскаго участковаго пристава въ погоню за Брагинымъ, снабдивъ его деньгами и предписаніемъ объ отпускѣ земскихъ лошадей, и обѣщалъ исходатайствовать для него у исправника болѣе доходный участокъ, если онъ представитъ Брагина. По-курьерски ѣхалъ гонецъ, по дорогѣ замучилъ нѣсколькихъ лошадей, а на одной станціи, во время грозы, подъ нимъ была убита громомъ пристяжная лошадь. Несмотря, однако, на препятствія, приставу удалось догнать Брагина за 280 верстъ отъ Минусинска, на проселочномъ трактѣ, въ селеніи Кулунъ, Ачинскаго округа. Здѣсь Брагинъ былъ арестованъ при содѣйствіи мѣстныхъ сельскихъ властей и представленъ гонцомъ предъ лицо г. Клейна.

Въ заключеніе, авторъ письма выражаетъ сожалѣніе о томъ, что, «вслѣдствіе дѣйствій г. Клейна между старообрядцами возникло намѣреніе переселиться въ Китайскую имперію, на какое-то озеро, чтобы навсегда избавиться отъ придирокъ со стороны православнаго духовенства и отъ притѣсненія мѣстнаго начальства». «Я узналъ изъ достовѣрныхъ источниковъ, — пишетъ авторъ письма, — что многіе старообрядцы пріискиваютъ уже покупателей на свое имущество и нѣтъ ничего невѣроятнаго въ томъ, что повторится исторія заселенія Берхне и Нижне-Усинскихъ деревень на китайской границѣ. Не знаю, будетъ ли это соотвѣтствовать цѣлямъ правительства, но что чрезъ подобное переселеніе хозяйство мирныхъ и трудолюбивыхъ крестьянъ придетъ въ совершенное разстройство, — это не подлежитъ сомнѣнію»^[11].

Всѣ, даже самые низшіе чины уѣздной и сельской* полиціи являлись въ Сибири грозными, чуть не всемогущими властелинами надъ старообрядческимъ и вообще сектантскимъ населеніемъ. Спокойствіе сибирскаго сектанта, его имущество, семья, личная безопасность, — все это находилось въ полной, почти безъапелляціонной зависимости отъ усмотрѣнія мелкаго чиновнаго и должностного люда, который, какъ извѣстно, составляется въ Сибири изъ элементовъ крайне сомнительнаго свойства. Не далѣе, какъ въ концѣ прошлаго 1882 года, изъ Минусинска писали Сибирской Газетѣ: "Съ легкой руки г. Клейна, производившаго въ 1881 году слѣдствіе по дѣламъ уклоненія изъ православія въ расколъ крестьянъ, наши волостные писаря и ихъ участковые помощники, въ сообществѣ волостныхъ кандидатовъ, дѣлаютъ набѣги на мирныя старообрядческія селенія и хутора и творятъ въ нихъ удивительныя вещи. Участковый писарь Малиновскій періодически дѣлаетъ экскурсіи въ районѣ Тесинской волости, въ подтаежныя селенія и хутора. Пользуясь безплатнымъ проѣздомъ на крестьянскихъ обывательскихъ лошадяхъ, онъ отправляется въ одинъ изъ хуторовъ, заселенный старообрядцами, и въѣзжаетъ къ нимъ, какъ и подобаетъ чиновнику, по дѣламъ службы. Начинаются допросы о прибывшихъ, выбывшихъ, родившихся и умершихъ. Въ сентябрѣ 1882 года, Малиновскій пригласилъ съ собою помощника тесинскаго волостнаго писаря, нѣкоего Ивана Васильевича, и кандидата по головѣ, сдѣлалъ экскурсію по ввѣренному ему дѣтловскому участку и заѣхалъ, между прочимъ, въ одну изъ крестьянскихъ заимокъ, Третьяковскую, для провѣрки, у всѣхъ ли жителей имѣются законные виды на жительство. Оказалось, что у крестьянъ Цывилевыхъ, имѣющихъ на заимкѣ собственные дома, паспорты просрочены на двѣнадцать дней.

« — Поступить съ ними, какъ съ бродягами! — кричитъ Малиновскій кандидату и головѣ. Кандидатъ исполняетъ приказаніе, арестуетъ Цывилевыхъ. Послѣ этого начинаются мольбы, прошенія и торгъ съ писаремъ объ оставленіи арестованныхъ дома, на свободѣ. Дѣло кончается тѣмъ, что крестьяне оставляются на свободѣ, для уборки на своихъ поляхъ пшеницы, а за просрочку паспортовъ и за проживаніе въ собственномъ домѣ съ просроченнымъ паспортомъ съ крестьянъ Цывилевыхъ взыскивается въ пользу Малиновскаго и его товарищей по 5 рублей съ каждаго, просроченные же паспорты въ цѣлости отдаются обратно крестьянамъ Цывилевымъ».

Если мы припомнимъ, что все это творилось лишь за нѣсколько мѣсяцевъ до изданія закона 3 мая, то намъ не трудно будетъ представить ту радость, которая должна охватить сектантское населеніе Сибири при первомъ извѣстіи о новомъ, гуманномъ законѣ.

V.
Старообрядческіе скиты.

Кому не извѣстна та роль, которую играли старообрядческіе скиты въ прежнее время, когда религіозныя гоненія составляли самое обычное явленіе и слѣдовали безпрерывнымъ, безконечнымъ рядомъ? Въ то время свиты дѣйствительно представляли собою главные центры раскольничьей пропаганды; во многихъ изъ нихъ проживали сотни, тысячи скитниковъ и скитницъ. Всѣ гонимые и преслѣдуемые за «древнее благочестіе» находили въ скитахъ радушный пріемъ и вѣрный, надежный пріютъ. Массы народа приходили сюда слушать поученія и наставленія скитскихъ старцевъ и начетчиковъ въ дѣлахъ вѣры.

Въ то же время, женскіе скиты замѣняли собою для женской половины старообрядчества пансіоны, институты и т. п. воспитательныя заведенія; каждый истый старообрядецъ считалъ долгомъ помѣстить своихъ дочерей на воспитаніе въ тотъ или другой женскій скитъ. Сюда же на исправленіе посылались впослѣдствіи и тѣ изъ дѣвушекъ, которыя провинялись въ чемъ-нибудь противъ своихъ родителей. «Даниловскій скитъ игралъ нѣкогда роль старообрядческой лавры и женской академіи», — говоритъ г. Майновъ, имѣвшій случай лично посѣтить этотъ скитъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ.

Въ прежнее время скиты располагали огромными денежными средствами; щедрыя пожертвованія стекались въ скиты со всѣхъ схоронъ. Скитскіе сборщики ходили по всей Россіи и всюду собирали въ пользу своихъ обителей. Хозяйство въ скитахъ находилось обыкновенно въ самомъ блестящемъ состояніи; многіе скиты походили болѣе на промышленныя общины, чѣмъ на религіозныя корпораціи.

Вообще же слѣдуетъ замѣтить, что скиты обнаруживали свой протестующій характеръ и дѣйствительно являлись центрами пропаганды лишь во времена гоненій; по лишь только эти гоненія пріостанавливались — свиты быстро утрачивали свой первоначальный характеръ, обращались въ мирныя, чисто промышленныя общины и, казалось, всецѣло погружались въ разнаго рода торговыя и иныя предпріятія.

Такъ, напримѣръ, знаменитые въ исторіи раскола скиты Выговскіе, находившіеся близъ Выгозера въ Олонецкой губерніи, пользуясь перерывами въ дѣлѣ гоненій, ежегодно но веснѣ и осени отправляли корабли въ Норвегію съ пушнымъ товаромъ, рыбою и мѣдными издѣліями, которыя приготовлялись ими изъ сосѣднихъ мѣдныхъ рудъ. Выговцы поддерживали въ это время сношенія и вели торговлю съ Волгою, Петербургомъ, Москвою, Ураломъ, Архангельскомъ. Они, между прочимъ, первые открыли на Уралѣ рудники и положили тамъ основаніе металлическому производству. Въ Выговскихъ скитахъ, несмотря на самыя неблагопріятныя почвенныя условія, процвѣтало хлѣбопашество, благодаря единственно упорному труду и искусству скитниковъ. Скиты славились крупнымъ рогатымъ скотомъ и сильными, рослыми лошадьми. Въ цвѣтущее время Выговскихъ скитовъ или монастырей, — какъ ихъ обыкновенно называли, — въ нихъ прошивало до 3,000 человѣкъ обоего пола.

Въ скитахъ были свои библіотеки, свои шкоды, свои учителя и цѣлыя канцеляріи, въ которыхъ, въ огромномъ количествѣ экземпляровъ, переписывались разныя старообрядческія книги, тетради, рукописи… Въ подтвержденіе всѣхъ этихъ фактовъ приведемъ здѣсь извлеченіе изъ донесенія олонецкаго губернатора министру внутреннихъ дѣлъ, — донесенія, въ которомъ довольно подробно описывается прежнее, и нынѣшнее состояніе Выговскихъ скитовъ.

"Изъ дѣлъ моей канцеляріи видно, — писалъ губернаторъ, — что въ концѣ XVII столѣтія раскольниками безпоповщины бывшимъ дьячкомъ Щунгскаго погоста Даниломъ Викулинымъ и братьями Андреемъ и Семеномъ Денисовыми (изъ рода князей Мышецкихъ) было основано посреди дремучихъ лѣсовъ Повѣнецкаго уѣзда, при рѣкахъ Выгѣ и Лексѣ, такъ называемое Выгорѣцкое общежительство, состоявшее изъ двухъ лже-монастырей, Даниловскаго и Ленсинскаго. Стараніями вышеназванныхъ Денисовыхъ, оба раскольничьи монастыря стали скоро процвѣтать. Эмиссары, разосланные но цѣлой Россіи, распространяли догматы безпоповщины, обработанные Денисовыми въ строгую систему, и пріобрѣли для монастырей множество соревнователей и жертвователей. На пожертвованныя деньги была устроена большая библіотека изъ древнихъ рукописей и старопечатныхъ книгъ, пріобрѣтено множество дорогихъ и старинныхъ иконъ, крестовъ напрестольныхъ и богатой утвари, заведены школы для обученія дѣтей обоего пола грамотѣ и учреждены больницы для призрѣнія престарѣлыхъ раскольниковъ и для пользованія больныхъ.

"Въ видахъ обезпеченія монастырскаго продовольствія, было куплено Денисовыми и ихъ преемниками множество пахотныхъ и сѣнокосныхъ земель въ Повѣнецкомъ и Каргопольскомъ уѣздахъ, такъ что въ одной окружности общежительства находилось до 14-ти пашенныхъ дворовъ или приказовъ въ мѣстахъ, изобилующихъ покосами и удобныхъ для запашки хлѣба. Въ Пигматкѣ была у раскольниковъ пристань для судовъ и выгрузки товаровъ, а въ Каргопольскомъ уѣздѣ была устроена въ селеніи Чаженскомъ какъ бы ферма, которая распоряжалась 13,078-ю десятинами земли и выкармливала значительное количество рогатаго скота.

«О средствахъ Данилова и Лексы можно составить понятіе по тому, что еще въ 1835 году вымолывалось до 4,000 четвертей на принадлежавшей раскольникамъ мукомольной мельницѣ, за продажу мѣдно-литейныхъ крестовъ выручалось до 5,000 руб. сереб., а весь доходъ общежительства простирался до 200,000 руб. сереб. При такихъ доходахъ раскольники могли содержать въ своемъ общежительствѣ до 1,027 д. муж. пола и 1,829 д. женскаго пола въ 1833 году и до 800 душъ обоего пола въ 1853 году»^[12].

Благодаря значительнымъ денежнымъ средствамъ, которыми располагали свиты, они могли задабривать въ свою пользу мѣстныя власти. Въ это время повальныхъ поборовъ и систематическаго взяточничества раскольничьи дѣла вообще, а скитскія въ особенности, составляли едва ли не главнѣйшую статью дохода у всѣхъ мѣстныхъ властей. Не даромъ одинъ изъ щедринскихъ исправниковъ, перечисляя выгоды занимаемой имъ должности, говорилъ, что во ввѣренномъ ему уѣздѣ «въ числѣ богатствъ природы есть и раскольники». Даже откупъ не могъ сравниться съ выгодами, какія получались начальствомъ отъ скитовъ.

Изъ нѣсколькихъ случайно уцѣлѣвшихъ листовъ приходо-расходной книги Топозерскаго скита (за 1835 годъ), находившагося въ Кемскомъ уѣздѣ Архангельской губерніи, можно видѣть, насколько были щедры дѣлаемыя раскольниками приношенія властямъ. Судя по этимъ листамъ, сохранившимся у мѣстнаго священника, въ книгѣ постоянно велась особая статья расхода подъ рубрикою: «для гостей въ Кеми и здѣсь», т.-е, въ скитѣ. Эти «гости» никто иной, какъ мѣстное начальство, которое задабривается скитомъ. Въ теченіе трехъ мѣсяцевъ, за которые уцѣлѣли листы расходной книги, «гостямъ» было выдано 3,064 рубля, слѣдовательно, въ годъ это составитъ 12,000 рублей, — сумма не только по тогдашнему, но и по нынѣшнему времени, весьма почтенная, особенно же если принять во вниманіе, что Топозерскій скитъ можетъ быть названъ свитомъ не болѣе, какъ средней руки. Отсюда будетъ также понятно, почему, на языкѣ мѣстныхъ властей этотъ скитъ до самаго послѣдняго времени называется не иначе, какъ «Золотымъ Дномъ»^[13]. Вообще со скитовъ брали всѣ и каждый, кому только хотѣлось брать: брала полиція, брали губернскія власти, городскія, окружныя, консисторіи, лѣсничіе, благочинные, священники, — словомъ, только лѣнивый не тащилъ со скитовъ такъ или иначе.

Но «подарки», взятки и поборы мѣстныхъ властей не могли спасти скитовъ; мало-по-малу большая часть изъ нихъ была уничтожена. Кельи, моленныя, часовни, богатыя разнообразныя хозяйственныя постройки, — все это было сожжено, а скитники разосланы по разнымъ мѣстамъ. Особенно же годы 1853—55 остались памятны старообрядцамъ: въ эти годы пали знаменитые Керженскіе скиты (Нижегородской губерніи), пали многіе изъ скитовъ Архангельской губерніи, въ томъ числѣ Топозерскій и, наконецъ, Выговскіе скиты.

По поводу этихъ послѣднихъ скитовъ, олонецкій губернаторъ писалъ министру въ 1864 году: "Послѣ мѣръ, принятыхъ къ ослабленію раскола со второй четверти текущаго столѣтія, и въ особенности съ 1855 года, — сила, значеніе и богатство такъ-называемыхъ общежительствъ обратились въ преданіе далекой старины. Такъ-называемые монастыри обращены въ селенія государственныхъ крестьянъ; часовни и моленныя уничтожены, переданы въ вѣдѣніе епархіальнаго вѣдомства или закрыты (въ теченіе послѣдняго десятилѣтія закрыто таковыхъ болѣе 50-ты).

"Съ 1855 года проживавшіе въ Даниловѣ и Лексѣ приписные раскольники и раскольницы возвращены на мѣста ихъ приписки по ревизіи; въ оба селенія переселено значительное число православныхъ переселенцевъ изъ Псковской губерніи; надъ раскольниками, оставшимися въ бывшихъ монастыряхъ, учрежденъ неослабный полицейскій присмотръ; всякія попытки къ возобновленію тамъ публичнаго богомолій по расколу были строго останавливаемы; за всѣми пріѣзжавшими въ Даниловъ и Лексу поручено неослабно наблюдать мѣстной полиціи, а выдача паспортовъ самимъ даниловскимъ и лсксинскимъ раскольникамъ такъ ограничена, что вліятельнѣйшіе изъ сектаторовъ почти никогда и никуда не отлучались изъ мѣстъ ихъ жительства. Иконы стараго письма, старопечатныя и рукописныя книги, захваченныя въ часовняхъ, моленныхъ или въ домахъ выго-лексинскихъ раскольниковъ, или переданы въ вѣдѣніе епархіальнаго начальства, или же препровождены въ мѣстную духовную консисторію. Большая часть земель, угодій, зданій и построекъ, принадлежавшихъ прежде раскольничьимъ общинамъ, въ настоящее время уже не принадлежитъ имъ.

«Результатомъ таковыхъ мѣропріятій было то, что въ настоящее время нѣтъ уже ничего похожаго на раскольничьи монастыри, а есть два селенія государственныхъ крестьянъ, въ которыхъ проживаетъ, между прочимъ населеніемъ, до 180 явныхъ раскольниковъ обоего пола (въ Даниловѣ 3 муж. пола и 84 жен., въ Лексѣ 4 муж. пола и 89 жен.) Зданія, въ которыхъ помѣщаются эти сектаторы, совершенно ветхи и съ каждымъ годомъ, съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе ветшаютъ и приходятъ въ упадокъ. Изъ означеннаго числа до 14-ти престарѣлыхъ женщинъ призрѣваются въ особомъ домѣ, замѣнившемъ обветшавшую больницу, и 23 души призрѣваются въ такъ называемомъ Лексинскомъ богадѣльномъ домѣ»^[14].

Такому же разгрому подверглись и многіе другіе скиты. Это «разореніе» скитовъ «много разъ было воспѣто старообрядческими историками и поэтами; много сказаній, много разнаго рода „стиховъ“ посвящено описанію подобныхъ событій. Эти „стихи“ — горькій плачъ о разореніи святыни.

Въ одномъ изъ такихъ стиховъ^[15], по поводу разоренія Керженскихъ скитовъ, разсказывается, какъ, „по Божьему попущенію, но царскому повелѣнію, въ Оленевскій славный свитъ собирались, соѣзжались судіи немилостивіи“, какъ эти „судіи“ всѣ часовни растворяли, храмы Божьи разоряли, царскія двери внимали, какъ они св. иконы обирали, какъ жиды Христа вязали, въ Нижній городъ отсылали»; далѣе рисуется картина, макъ тѣ же немилостивіи судіи выгоняли изъ скита «бѣдныхъ „китняцъ“, „инокинь убогихъ и безродныхъ“, „схимницъ въ девяносто лѣтъ“ и т. д.

Едва ли кто-нибудь будетъ утверждать, что это систематическое разореніе скитовъ способствовало къ уменьшенію раскола. Скорѣе напротивъ: выгнанные изъ скитовъ старцы разсѣивались но всему лицу земли русской, всюду разнося вѣсть о гоненіяхъ, а съ нею и новыя сѣмена раскола.

Изъ множества скитовъ, существовавшихъ въ прежнее время въ разныхъ мѣстахъ Россіи, уцѣлѣло до настоящаго времени весьма немного. Такіе скиты можно теперь встрѣтить лишь въ наиболѣе отдаленныхъ мѣстностяхъ, какъ, напримѣръ, въ сѣверныхъ губерніяхъ, на Уралѣ, въ Сибири и т. п. Настоящее существованіе этихъ скитовъ не имѣетъ, разумѣется, ничего общаго съ тѣмъ, что они представляли собою въ прежнія времена.

Теперь въ этихъ скитахъ мирно доживаютъ свой вѣкъ дряхлые старики и старухи. Но принимать въ скиты новыхъ членовъ попрежнему воспрещается; точно такъ же не дозволяется строить новыя кельи и исправлять старыя. Живущіе въ скитахъ старики и старухи занимаются огородничествомъ, разводятъ овощи, ткутъ полотна и т. п. Но едва ли не большая часть скитниковъ состоитъ въ настоящее время изъ разнаго рода калѣкъ и вообще людей совершенно безпомощныхъ, хворыхъ, престарѣлыхъ. Свиты никогда не отказываютъ такимъ людямъ въ пріютѣ и кровѣ. Такимъ образомъ, въ настоящее время скиты имѣютъ значеніе чисто благотворительное; они представляютъ собою богадѣльни, гдѣ находятъ пріютъ всѣ калѣки, больные, безродные, безпомощные. Нерѣдко старообрядцы переселяются сюда только для того, чтобы умереть тутъ вдали отъ соблазна и міра и тѣмъ, вѣрнѣе уготоваться царствія небеснаго.

Наибольшее число скитовъ сохранилось до настоящаго времени на самомъ крайнемъ сѣверѣ — въ предѣлахъ Архангельской губерніи. Здѣсь въ одномъ Архангельскомъ уѣздѣ считается по оффиціальнымъ свѣдѣніямъ восемь скитовъ. Предлагаемъ табличку, составленную на основаніи данныхъ, заключающихся въ „Описаніи; становъ Архангельскаго уѣзда на 1877 годъ“^[16] (См. слѣд. стр.).

Кромѣ этихъ скитовъ, въ Архангельской губерніи, по имѣющимся у насъ свѣдѣніямъ, находятся еще слѣдующіе свиты: въ* Мезенскомъ уѣздѣ: Ануфріевской, въ Бойденской волости, при озерѣ Бойдозерѣ, въ немъ 7 дворовъ или келій и 2 молитвенныхъ дома; Великопаженской, Устьцылемской волости, при рѣкѣ Печерской Пижмѣ, съ 17-ю дворами; Майденской или Игнатовской скитъ, въ Бойденской волости, при озерѣ Кругломъ, въ немъ два двора и одинъ молитвенный домъ. Затѣмъ въ Мезенскомъ уѣздѣ есть еще одинъ свитъ, названіе, котораго намъ неизвѣстно; свитъ этотъ стоитъ при рѣкѣ Мезени, въ 298-ми верстахъ отъ уѣзднаго города, и состоитъ изъ одиннадцати дворовъ.

Въ Холмогорскомъ уѣздѣ два свита:, въ 12-ти верстахъ отъ уѣзднаго города, съ тремя кельями, и Черный свитъ, если не ошибаемся, въ Власьевской волости. Болѣе всего скитовъ сохранилось въ Кемскомъ уѣздѣ; назовемъ хотя нѣкоторые изъ нихъ: Топозерскій, при озерѣ Топо; въ прежнее время -въ немъ было 80 келій, теперь онъ разоренъ, какъ и многіе другіе скиты; въ 12-ти верстахъ отъ него находится скитъ Говинъ съ 13-ю дворами и часовней; Велико — Островскій скитъ въ Бѣломъ морѣ, въ Кандалахскомъ заливѣ, на островѣ Великомъ, съ тремя кельями; Гайгозерскій скитъ, съ четырьмя жилыми строеніями, въ 10-ти верстахъ отъ Нюхетскаго волостнаго правленія, Сороцкой волости, съ тремя дворами; женскій скитъ, въ 8-ми верстахъ отъ города Кеми, на рѣчкѣ Мягрегѣ, притокѣ Кеми; въ немъ до 30-ти келій; затѣмъ скитъ, около села Сороки, скитъ Старчинка въ тѣхъ же мѣстахъ и многіе другіе.

По словамъ помощника архангельскаго миссіонера г. Батракова, мелкіе тайные раскольничьи скиты можно встрѣтить въ разныхъ концахъ и углахъ Архангельской губерніи; такъ, онъ указывалъ на село Кереть, Кемскаго уѣзда, въ окрестностяхъ котораго находится скитъ, неизвѣстный мѣстнымъ властямъ; затѣмъ такой же скитъ, по его словамъ, находится около Ненокскаго посада и т. д.

Весною 1879 года, въ Архангельскомъ уѣздѣ случилось происшествіе, которое надѣлало много шуму и вызвало сильное броженіе среди мѣстнаго старообрядческаго населенія, составляющаго почти половину всего населенія Архангельской губерніи. Происшествіе это — разореніе Амбурскаго скита, который считаете» однимъ изъ древнѣйшихъ въ этомъ краѣ. Пишущему эти строки случилось лѣтомъ 1879 года быть на мѣстѣ происшествія" лично слышать разсказы по: поводу этого разоренія. Судя по этимъ разсказамъ, дѣло происходило такъ:

Священникъ солозскаго прихода, отецъ Щеколдинъ, пріѣзжаетъ въ Амбурскій скитъ, лежащій въ его приходѣ, и требуетъ подарковъ. Старухи да больные, престарѣлые старики, изъ которыхъ состоитъ все населеніе скита, по заведенному обычаю, даютъ ему картофель, рѣпу, лукъ и другіе овощи, которые они сами разводятъ на землѣ, принадлежащей скиту. Но священникъ на этотъ разъ не довольствуется подобными приношеніями и требуетъ денегъ, угрожая, что, въ противномъ случаѣ, «будетъ худо», у старухъ денегъ не было; поэтому онѣ не могли исполнить требованія священника, который вслѣдствіе этого уѣхалъ изъ скита раздосадованный.

Спустя двѣ-три недѣли послѣ этого происшествія, въ мѣстномъ полицейскомъ управленіи получается отъ священника Щеколдина бумага, въ которой сообщается, что состоящій въ его" приходѣ Амбурскій скитъ служитъ центромъ раскольничьей пропаганды, что тамъ проживаетъ множество безпаспортныхъ, и въ скитѣ скрываются разные бѣглые преступники, что полиціи ничего, будто бы, не смотритъ, скитники возятъ себѣ лѣсъ, бревна для постройки новой моленной и проч.

Вслѣдъ за этимъ въ скитъ пріѣзжаетъ становой приставъ г. Варзугинъ. Прежде всего онъ собираетъ всѣхъ бывшихъ въ это время въ скитѣ и требуетъ отъ нихъ паспорты. Оказалось, что всѣ бывшіе въ скитѣ изъ другихъ уѣздовъ имѣли вполнѣ законные паспорты, лица же, пришедшія въ скитъ навѣстить своихъ родныхъ изъ ближайшихъ селеній, имѣли, вмѣсто паспортовъ, установленныя законами свидѣтельства. Такимъ образомъ, въ свитѣ не оказалось ни одного человѣка, который бы не имѣлъ законнаго документа о своей личности. Точно такъ же и обвиненія въ укрывательствѣ бѣглыхъ преступниковъ оказались чистымъ вымысломъ.

Затѣмъ, г. Варзугинъ отдѣляетъ скитниковъ «вѣдомостныхъ», т.-е. значащихся въ вѣдомости полиціи и составляющихъ коренное, постоянное населеніе скита, отъ тѣхъ, которые въ вѣдомости не значатся и потому считаются по закону пришлыми, хотя нѣкоторые изъ нихъ родились и прожили цѣлую жизнь въ скитѣ. И вотъ, всѣмъ «невѣдомостнымъ» объявляется, чтобы они тотчасъ же оставили свитъ и уходили по своимъ мѣстамъ. Но нужно знать, что такое представляютъ собою въ настоящее время скиты, чтобы судить о томъ, насколько подобное распоряженіе могло быть выполнено. Какъ мы уже замѣтили выше, теперь скиты ничто иное, какъ богадѣльни, гдѣ находятъ себѣ пріютъ больные, престарѣлые, убогіе.

Въ Амбурскомъ скитѣ, въ числѣ «невѣдомостныхъ», были, напримѣръ, совершенно дряхлыя, чуть не столѣтнія старухи, глухонѣмые, неспособные ни къ какой работѣ старики и т. под. Всѣ они съ давнихъ поръ жили въ скитѣ, молились рогу и думали только о томъ, чтобы и кости свои положить тамъ, гдѣ они нашли себѣ пріютъ и гдѣ протекла почти вся ихъ жизнь. Двѣ изъ такихъ старухъ, Прасковья Бобина, 83-хъ лѣтъ, и Настасья Емельянова, 90-ти лѣтъ, были тяжко больны и лежали не вставая съ постели. Несмотря на приказаніе, онѣ не могли сдвицуться, не могли подняться съ мѣста. Тогда было велѣно немедленно положить ихъ въ сани и вывести изъ свита. Куда именно вывезти — объ этомъ не было сказано. Вскорѣ послѣ этого Прасковья Бобина умерла; она умерла въ скитѣ, такъ какъ хотя ее и возили по селеніямъ, но никто не захотѣлъ принять къ себѣ больную, умирающую женщину, и потому волей-неволей принуждены были отвести ее обратно въ скитъ.

Въ числѣ другихъ были выселены также крестьянка Анисья Новоселова, 82-хъ лѣтъ, и Анна Малѣева, дряхлая, шестидесятилѣтняя старуха, прожившая почти 40 лѣтъ въ скитѣ, совершенно слѣпая и немогущая обходиться безъ посторонней помощи. Всего была выселено изъ скита 30 старухъ и трое стариковъ. Всѣ они имѣли паспорты и свидѣтельства; многіе изъ нихъ пришли въ скитъ на время, для того только, чтобы навѣстить своихъ родныхъ, жившихъ въ скитѣ, передать имъ хлѣбъ, платье и проч.

Особенно безпомощно было положеніе тѣхъ скитницъ, которыя, проживши цѣлую жизнь въ скитѣ, состарѣвшись тутъ, вдругъ должны были оставить этотъ скитъ и искать себѣ пріюта среди совершенно чуждаго, незнакомаго населенія. Многія изъ нихъ были родомъ изъ отдаленныхъ семей Динежскаго и Мезенскаго уѣздовъ; распоряженіе о выселеніи застало ихъ въ расплохъ. Имъ не оставалось Дѣлать ничего больше, какъ начать просить милостыню — и вотъ, на улицахъ губернскаго города появились амбурскіе скитники и скитницы съ болѣзненными, изнуренными лицами. Они робко останавливали прохожихъ и Христа ради просили о помощи, о милостынѣ.

Однако, и г. Варзугинъ затруднился до конца исполнить свою миссію. По крайней мѣрѣ, онъ сдѣлалъ исключеніе для глухонѣмаго старика-скитника, который хотя и не значился въ вѣдомости и потому подлежалъ выселенію, но, несмотря на это, былъ оставленъ въ свитѣ. Бельи всѣхъ выгнанныхъ изъ скита были немедленно запечатаны г. приставомъ. Всѣ же, оставшіеся въ свитѣ, были обязаны подпискою «впредь никого въ скитъ не впускать и къ себѣ никого не принимать», хотя бы пришедшіе и имѣли вполнѣ законные виды и паспорты. Всѣхъ келій въ скитѣ 22, изъ нихъ 14 значатся въ вѣдомости; всѣ остальныя были запечатаны приставомъ. При этомъ было объявлено, что кельи эти будутъ разломаны и сожжены немедленно съ наступленіемъ зимы и что объ этомъ, будто бы, уже состоялось распоряженіе мѣстнаго полицейскаго управленія.

Оправившись отъ этого разгрома, амбурскіе скитники рѣшились обжаловать дѣйствія уѣздной полиціи и вошли съ прошеніемъ, въ которомъ ходатайствовали о распечатаніи келій и о дозволеніи выгнаннымъ изъ скита жителямъ снова вернуться въ скитъ. По пока прошеніе скитниковъ лежало въ канцеляріи архангельскаго губернатора (г. Игнатьева) случилось слѣдующее происшествіе.

25 февраля 1880 года, въ Амбурскій свитъ пріѣхалъ становой приставъ г. Варзугинъ съ урядникомъ и тридцатью понятыми. Послѣднимъ приказано было разломать кельи, намѣченныя приставомъ въ первый его пріѣздъ. Девять келій были разрушены до основанія, такъ что отъ нихъ не осталось бревца на бревнѣ. Затѣмъ, приставъ обошелъ уцѣлѣвшія кельи, сдѣлалъ перекличку всѣмъ скитницамъ и объявилъ нѣкоторымъ изъ нихъ, чтобы онѣ немедленно оставили скитъ. Но такъ-какъ эти скитницы оказались дряхлыми старухами, которыя, по болѣзни, не могли подняться съ мѣста, то изгнаніе ихъ изъ скита было отложено до выздоровленія ихъ. Понятно, что старухи пришли въ совершенное отчаяніе, такъ какъ, не имѣя родныхъ и проживъ цѣлую жизнь въ свитѣ, они рѣшительно не знали куда имъ идти и гдѣ подъ старость преклонить голову. Высланные изъ скита въ первый разъ старухи и старики принуждены были просить милостыню на улицахъ губернскаго города. Та же самая судьба ждетъ, конечно, и всѣхъ остальныхъ скитниковъ, которымъ предстоитъ высылка.

Слухъ объ этомъ происшествіи быстро пронесся по всему краю и всюду оставилъ по себѣ тяжелое впечатлѣніе. А тутъ пошли откуда-то темные слухи, что и всѣ другіе скиты ждетъ та же участь, которая постигла Амбурскій скитъ. Говорили, что въ Петрозерскомъ скитѣ нѣкоторые изъ скитниковъ также получили приказаніе немедленно оставить свитъ; въ числѣ ихъ одинъ дряхлый, глухой старикъ. Всѣ они, какъ сообщали, находились въ большомъ затрудненіи и рѣшительно не знали, что имъ предпринять съ собою. Въ скитѣ Бѣломъ, какъ увѣряли, былъ разрытъ и уничтоженъ новый домъ. Всѣ эти слухи весьма сильно волновали старообрядческое населеніе, численность котораго здѣсь весьма значительна.

Такимъ образомъ, въ то время, когда въ высшихъ административныхъ сферахъ вырабатывался новый законъ, имѣвшій въ виду расширить права сектантовъ, — въ это самое время въ далекой, дореформенной губерніи старообрядцы тревожно спрашивали: «неужели снова воздвигаются гоненія на вѣру?»

По безконечнымъ, дремучимъ лѣсамъ Урала и Сибири также не мало раскидано старообрядческихъ скитовъ. Большинство изъ нихъ, совсѣмъ неизвѣстно ни духовному, ни гражданскому начальству. Лишь по временамъ удается властямъ открывать эти тайные притоны и ловить ихъ обитателей.

Такъ, въ 1862 году, въ Пермской губерніи, были пойманы лже-монахъ Израиль и съ нимъ тринадцать неизвѣстныхъ лицъ, проживавшихъ въ двухъ тайныхъ скитахъ. Мужчины, въ числѣ девяти человѣкъ, жили въ одномъ скитѣ, а четыре женщины — въ другомъ, отстоявшемъ отъ перваго на разстояніи одной версты. Монахъ Израиль пользовался большимъ вліяніемъ среди безпоповцевъ Урминской волости, особенно же въ деревняхъ Кедровкѣ и Теплякахъ. При скитахъ было найдено кладбище съ крестами, что доказывало давнишнее существованіе этихъ скитовъ. Всѣ эти скитники были арестованы и подъ конвоемъ отправлены въ уѣздный городъ; но дорогою четверо изъ нихъ бѣжали изъ-подъ караула и скрылись. Остальные назвались крестьянами отдаленныхъ уѣздовъ Пермской губерніи и потому были отправлены по этапу на мѣста родины.

Полиція, побуждаемая какъ прямымъ своимъ начальствомъ, такъ и еще болѣе требованіями епархіальной власти, до сихъ поръ энергически розыскиваетъ тайные скиты и нерѣдко ея дѣятельность въ этомъ отношеніи увѣнчивается успѣхомъ. Въ началѣ 1880 года, кунгурскій миссіонеръ донесъ архіерею, что въ лѣсахъ Урминской волости, въ декабрѣ 1879 года, найдены два раскольничьи скита, на разстояніи версты одинъ отъ другаго, въ которыхъ оказались четыре лже-инока и одинъ бѣлецъ-послушникъ. Сверхъ того, въ скитахъ были найдены: иконы, книги, богослужебныя вещи, а также многія принадлежности женскаго костюма: рубашки, сарафаны, шали, дубасы и т. п., что указывало на то, что въ свитахъ, кромѣ иноковъ, жили и женщины. Но женщины успѣли скрыться и, такимъ образомъ, не были захвачены полиціей.

Въ оправданіе тѣхъ преслѣдованій, которыя отъ времени до времени возбуждаются противъ старообрядческихъ скитовъ, указываютъ обыкновенно то, что въ скитахъ этихъ охотно дается пріютъ всякому бѣглому, безпаспортному, укрывающемуся преступнику ит. п. Нельзя не признать, что въ извѣстныхъ случаяхъ эти нареканія вполнѣ справедливы. Авторъ статьи «Отъ Москвы до Томска», г. Левитовъ, сообщаетъ^[17], напримѣръ, слѣдующій фактъ, имѣвшій мѣсто въ Сибири:

«Въ 1877 году, въ 12-ти верстахъ отъ деревни Рубиной, Маріинскаго округа, нашли заимку, состоявшую изъ 40 домовъ старообрядцевъ-безпоповцевъ, которые проживали тамъ уже 20 лѣтъ. Они всѣ жили безъ документовъ и принимали раскольниковъ бѣгло-каторжныхъ, скрывая ихъ въ лѣсахъ отъ мѣстныхъ властей, въ выстроенныхъ для этого особыхъ будкахъ, скитахъ. Когда ихъ накрыли, всѣ бѣглые разбѣжались»^[18].

Само собою понятно, что подобные факты нисколько, конечно, не оправдываютъ тѣхъ преслѣдованій, которыя обрушиваются на какихъ-нибудь беззащитныхъ, убогихъ старухъ, на коренныхъ обывателей скитовъ, или же, наконецъ, на ихъ осѣтителей, снабженныхъ вполнѣ законными документами о своей личности. Подобныя преслѣдованія только напрасно раздражаютъ массу старообрядческаго населенія, среди котораго скиты и ихъ обитатели пользуются большимъ почетомъ и всеобщимъ уваженіемъ.

Бывали примѣры, когда старообрядцы, при видѣ набѣговъ на скиты со тороны властей, оказывали явное сопротивленіе, и дѣло доходило до крупныхъ столкновеній. Въ подтвержденіе этого, приведемъ фактъ, сообщенный, два года назадъ, мы Губернскими Вѣдомостями: «Полицейскій урядникъ 3-го стана Кунгурскаго уѣзда, Ивановъ, проѣзжая черезъ деревню Симониты, услышалъ раздавшіяся въ одномъ домѣ слова: „прячься въ голбецъ“, почему зашелъ въ домъ и, осмотрѣвъ голбецъ, нашелъ тамъ неизвѣстнаго человѣка въ монашеской одеждѣ, назвавшагося крестьяниномъ Верхотурскаго уѣзда, Мирономъ Ларіоновымъ. Случай этотъ возбудилъ особенное вниманіе урядника, почему, слѣдуя отъ деревни Симонитъ къ деревнѣ Коптелы и замѣтивъ въ полуверстѣ отъ деревни Симонитъ въ полѣ тропу, отправился по ней, пригласивъ съ собою и ѣхавшихъ съ нимъ по gти крестьянъ. Тропа довела до раскольничьяго скита въ логу, въ которомъ взяли старуху солдатку, имѣвшую, впрочемъ, письменный видъ. Продолжая путь по тропѣ вдоль лога, дошли до другаго скита, въ которомъ нашли семь человѣкъ мужчинъ.

„Забравъ книги, иконы и другую утварь и сдавъ задержанныхъ лицъ подъ караулъ крестьянъ деревни Симонитъ, урядникъ отправился далѣе, а для охраненія скита и для наблюденія, не придетъ ли кто еще въ скитъ, командировалъ изъ деревни сотскаго, старосту и двухъ крестьянъ, но лишь только эти лица подошли къ свиту, какъ ихъ встрѣтилъ выстрѣлъ и толпа народа со стягами, что заставило посланныхъ бѣжать; преслѣдовавшая же ихъ толпа, поймавъ старосту и одного крестьянина, стала бить ихъ, требуя выдачи урядника. Въ буйствовавшей толпѣ староста и крестьяне признали троихъ крестьянъ деревни Черной Горы, но другихъ, за темнотою, разсмотрѣть не могли. Затѣмъ крестьянинъ деревни Симонитъ, Михаилъ Телеповъ, предложилъ уряднику 40 рублей, чтобъ тотъ отпустилъ виновныхъ, но урядникъ представилъ ихъ, вмѣстѣ съ деньгами, по начальству.“

Подобные факты наглядно доказываютъ всю непригодность крутыхъ, репрессивныхъ мѣръ, вродѣ разгрома скитовъ и т. п., которыя не только озлобляютъ противъ власти вполнѣ мирныхъ людей, но даже въ состояніи доводить ихъ до прянаго, открытаго сопротивленія… Теперь, въ виду закона 3 мая, мы имѣемъ полное право ожидать, что подобныя мѣры уже окончательно отжили свой вѣкъ и что онѣ не повторятся болѣе даже въ такихъ далекихъ, глухихъ дореформенныхъ углахъ, какова Сибирь или нашъ крайній сѣверъ.

VI.
Циркуляры и жизнь.

Одна изъ главныхъ причинъ крайне тяжелаго положенія русскихъ сектантовъ заключалась въ томъ, что большая часть относящихся до нихъ законоположеній не публиковалась во всеобщее свѣдѣніе, а, наоборотъ, держалась въ строгомъ секретѣ, составляя тайну представителей власти. Отсутствіе гласнаго закона», который бы обезпечивалъ спокойствіе сектантовъ и на который они могли бы ссылаться, отстаивая тѣ или другія свои права, какъ нельзя болѣе тяжело сказывалось на ихъ положеніи. Къ тому же, многіе изъ негласныхъ распоряженій, циркуляровъ и правилъ, относящихся до раскола, находились нерѣдко въ прямомъ противорѣчіи другъ съ другомъ.

По этому поводу мы приведемъ здѣсь отзывъ одного изъ просвѣщеннѣйшихъ нашихъ государственныхъ дѣятелей, князя Н. А. Орлова, — отзывъ, высказанный имъ въ особой запискѣ о расколѣ, которую онъ представлялъ на Высочайшее воззрѣніе покойнаго Императора Александра Николаевича, въ 1858 году.

«Среди хаоса противорѣчащихъ одно другому постановленій, — писалъ князь, — нельзя отыскать общей руководящей мысли. Часто два, совершенно сходные, случая разрѣшались, въ одно и то же время, совершенно различнымъ образомъ. Рядомъ съ постановленіемъ кроткимъ и мудрымъ встрѣчаются распоряженія суровыя и жестокія. Многія постановленія относительно раскола не были обнародованы. Они хранились въ канцелярской тайнѣ, и раскольники узнавали о нихъ, только ощущая ихъ дѣйствіе на себѣ. Добросовѣстное изученіе раскольничьяго вопроса приводитъ къ убѣжденію, что политика высшаго правительства, со времени Петра, была шатка и неопредѣленна; но за то политика нижнихъ инстанцій отличается, наоборотъ, большою опредѣленностью. При какой бы то ни было строгости законовъ, они, все-таки, не отдаютъ цѣлыхъ сословій на произволъ другимъ. Напротивъ того, негласныя постановленія предоставляютъ полную свободу исполнителямъ. Вся цѣль бюрократической политики состояла, собственно, въ томъ, чтобы изъять раскольниковъ изъ-подъ общаго закона и подчинить ихъ исключительнымъ и особенно негласнымъ правиламъ, при которыхъ произволу открывалось широкое поле».

Вслѣдъ за этимъ князь Орловъ приводитъ въ своей запискѣ цѣлый рядъ примѣровъ, какъ нельзя болѣе подтверждающихъ высказанную имъ мысль о крайней непослѣдовательности прежней правительственной политики въ вопросахъ о расколѣ. Укажемъ здѣсь хотя нѣкоторые изъ этихъ примѣровъ.

Въ 1803 году, старообрядцамъ села Городца (Нижегородской губерніи) дозволено было имѣть священниковъ изъ иргизскихъ старообрядческихъ монастырей.

Въ 1812 году, отказано въ просьбѣ крестьянъ села Иванова (Владимірской губерніи), желавшихъ имѣть такихъ же священниковъ изъ Иргиза. При этомъ отказѣ руководствовались постановленіемъ 1800 года, не упоминая о дозволеніи, данномъ крестьянамъ села Городца въ 1803 году.

Въ 1831 году, по представленію пермскаго гражданскаго губернатора, дозволено опредѣлять старообрядцевъ прикащиками и управляющими на частныхъ горныхъ заводахъ.

Въ 1847 году, по представленію екатеринославскаго секретнаго комитета, воспрещено назначать раскольниковъ горныхъ заводовъ въ должности, съ правомъ начальства или власти соединенныя, какъ-то: управляющихъ, заводскихъ прикащиковъ, помощниковъ ихъ и другихъ смотрителей при работахъ.

Въ 1831 году, некрасовцамъ разрѣшено построить въ Измаилѣ каменную церковь, а въ 1836 году съ двухъ раскольничьихъ часовенъ въ Вятской губерніи велѣно снять кресты, и т. д., и т. д.^[19].

Приведенныхъ примѣровъ, надѣемся, достаточно для того, чтобы убѣдиться, до какой степени были противорѣчивы и шатки распоряженія о сектантахъ. «Въ особенности, — говоритъ князь Н. А. Орловъ, — это стало замѣтно съ августа мѣсяца 1831 года, когда повелѣнія о расколѣ перестали вносить въ ежегодныя вѣдомости, представляемыя государю. Нѣсколько мѣсяцевъ спустя, указомъ правительствующаго сената 2 мая 1832 года, было постановлено: дѣла о раскольникахъ во всѣхъ присутственныхъ мѣстахъ вывести изъ обыкновенной очереди. Съ тѣхъ поръ на дѣла раскола опустилась та завѣса, которую доселѣ тщетно пытаются поднять и за которою нѣсколько милліоновъ русскихъ подданныхъ преданы необузданному корыстолюбію и произволу».

Хотя все это писалось еще въ 1858 году, тѣмъ не менѣе, не слѣдуетъ забывать, что и въ болѣе позднее и близкое къ намъ время мы встрѣчаемъ ту же крайнюю «шаткость», ту же двойственность въ отношеніи власти къ расколу. Съ одной стороны, то и дѣло заявлялось о необходимости дѣйствовать «мѣрами убѣжденія и кротости», о безполезности принужденій и суровыхъ наказаній въ дѣлѣ религіи, а съ другой — сыпались секретные циркуляры о строгомъ и неуклонномъ преслѣдованіи всякаго «публичнаго оказательства раскола».

Изъ представленныхъ на разсмотрѣніе министерства внутреннихъ дѣлъ уголовныхъ дѣлъ о проступкахъ раскольниковъ и отступниковъ отъ св. вѣры было усмотрѣно (въ 1849 г.), что «подсудимые, во время производства слѣдствія и суда, нерѣдко содержатся подъ стражею весьма долгое время и безъ особенныхъ къ тому причинъ». Вслѣдствіе этого, всѣмъ губернаторамъ былъ разосланъ циркуляръ, въ которомъ, между прочимъ, говорилось: «Имѣя въ виду, что правительство постоянно старается возвращать раскольниковъ въ нѣдра православной церкви мѣрами убѣжденія и кротости, министерство внутреннихъ дѣлъ находитъ, что содержаніе ихъ до рѣшенія дѣла долгое время подъ стражею за такіе проступки, по коимъ они, на основаніи законовъ, не могутъ подлежать строгому наказанію, съ одной стороны, не согласно со сказанными правилами, соблюдаемыми правительствомъ въ отношеніи сектантовъ, а съ другой — часто не соотвѣтствуютъ окончательному приговору, по коему подсудимые присуждаются къ одному лишь духовному увѣщанію и кратковременному тюремному заключенію. Такая строгость, не соотвѣтствующая мѣрѣ вины, порождая въ раскольникахъ мысль, что ихъ преслѣдуютъ за мнѣнія о вѣрѣ, служитъ единственно къ большему отчужденію ихъ отъ св. церкви».

Вслѣдствіе этого, всѣмъ начальникамъ губерній было предложено «имѣть на будущее время строжайшее наблюденіе, дабы подсудимые раскольники подвергались заключенію и аресту съ большею осмотрительностью, и не иначе, какъ за важныя преступленія и на точномъ основаніи св. зак., т. XV, ст. 976—978».

Нужно ли говорить, что подобныя предложенія, являясь отдѣльными, отрывочными попытками, не могли помочь положенію дѣлъ, которое направлялось общимъ характеромъ всей системы правительственныхъ мѣръ, издавна принятой и усвоенной различными, особенно низшими, инстанціями и агентами по отношенію къ расколу. Этотъ общій характеръ нетерпимости сказывался даже въ дѣятельности такихъ лицъ, которыя пользовались въ обществѣ репутаціею наиболѣе гуманныхъ и передовыхъ государственныхъ дѣятелей; между тѣмъ, въ отношеніи въ расколу эти же самыя лица, сплошь и рядомъ, являлись суровыми, безпощадными гонителями.

Такимъ гонителемъ раскола былъ, напримѣръ, свѣтлѣйшій князь Суворовъ, во время управленія имъ Остзейскимъ краемъ, хотя тотъ же самый Суворовъ, какъ извѣстно, пользовался въ обществѣ репутаціею весьма добраго, весьма гуманнаго человѣка. Г. Лѣсковъ въ статьѣ своей, посвященной оцѣнкѣ дѣятельности князя Суворова въ Остзейскомъ краѣ, говоритъ, что «остзейскіе русскіе старовѣры вспоминаютъ о свѣтлѣйшемъ Суворовѣ съ ужасомъ, какъ о бичѣ Божіемъ, въ мысляхъ котораго, по ихъ мнѣнію, самъ Господь не былъ властенъ»^[20]. По словамъ автора статьи, «въ 14 лѣтъ своего управленія остзейскими губерніями онъ довелъ здѣшнее трудолюбивое и честное старовѣрческое населеніе до полнаго разоренія и до деморализаціи»^[21].

Если подобнымъ образомъ дѣйствовали иногда высшіе члены мѣстной администраціи, то не трудно себѣ представить, какъ поступали въ этомъ направленіи низшіе чины и инстанціи, представители низшей власти, которые, въ огромномъ большинствѣ случаевъ, стояли на весьма невысокой ступени образованія и умственнаго и нравственнаго развитія.

И дѣйствительно, мы видимъ, что высшему правительству постоянно приходилось сдерживать произволъ и обуздывать излишнюю ревность какъ гражданскихъ, такъ и духовныхъ властей, въ дѣлѣ преслѣдованія сектантовъ.

Такъ, напримѣръ, въ 1841 году, особымъ Высочайшимъ повелѣніемъ было подтверждено томскому губернатору, «чтобы на будущее время губернское начальство не иначе приступало къ запечатанію раскольническихъ молитвенныхъ домовъ, какъ по точномъ дознаніи о незаконности существованія дли о возобновленіи оныхъ, и что въ дѣлахъ такого рода надлежитъ поступать со всевозможною осмотрительностью».

Въ томъ же году, Государь Императоръ Николай Павловичъ, на журналѣ с.-петербургскаго секретнаго комитета, по дѣлу о существовавшихъ въ Петербургѣ при раскольническихъ часовняхъ и богадѣльняхъ колоколахъ, положилъ слѣдующую резолюцію: «считаю достаточнымъ отобрать только тѣ колокола, которые висятъ на открытомъ воздухѣ; колокольчики внутри покоевъ отбирать будетъ, кажется, лишнимъ». Изъ этого можно понять, что члены петербургскаго комитета находили, съ своей стороны, необходимымъ отобрать не только колокола, висѣвшіе снаружи, но даже и маленькіе колокольчики, имѣвшіеся во внутреннихъ покояхъ.

Далѣе мы видимъ, что около этого времени то и дѣло издаются особые циркуляры, въ которыхъ мѣстнымъ властямъ, — главнымъ образомъ духовнымъ, — преподается о необходимости относиться къ сектантамъ болѣе мягко и терпимо. Въ 1845 году, всѣмъ преосвященнымъ было подтверждено «касательно кроткаго, благоразумнаго и осторожнаго образа сношеній православнаго духовенства съ раскольниками». При этомъ были установлены слѣдующія правила:

"I. Преосвященные должны, сколь возможно чаще, внушать священникамъ тѣхъ приходовъ, гдѣ живутъ раскольники: а) обращаться съ ними отнюдь не презрительно и не враждебно, а кротко и миролюбиво, ничѣмъ не раздражать ихъ ни въ рѣчахъ, ни въ дѣйствіяхъ; б) прежде всего дѣйствовать на нихъ собственнымъ примѣромъ строгой, не укоризненной жизни, исполненной духа теплой, безкорыстной любви не только къ прихожанамъ православнымъ, но и къ заблудшимъ; г) избѣгать въ дѣйствіяхъ своихъ всего того, чту могло бы дать поводъ раскольникамъ къ ропоту и жалобамъ; д) для обращенія ихъ ни въ какомъ случаѣ не прибѣгать къ инымъ средствамъ, кромѣ духовнаго увѣщанія, раствореннаго любовью, кротостію и долготерпѣніемъ; з) ни подъ какимъ видомъ не вмѣшиваться въ ихъ раскольническія требы, ниже въ какія-либо полицейскія распоряженія о противозаконныхъ дѣйствіяхъ, преслѣдованіе коихъ не есть дѣло духовенства; и) ни въ какихъ дѣлахъ по предмету раскола не обращаться съ требованіями или доносами къ свѣтскимъ властямъ, но доводить о томъ до свѣдѣнія своего епархіальнаго архіерея; і) къ православію изъ раскола присоединять только лицъ, изъявившихъ собственное, непринужденное и искреннее на то желаніе.

«II. Преосвященные сами: а) ни въ какомъ случаѣ не должны по предмету раскольниковъ предпринимать никакихъ новыхъ мѣръ, безъ разрѣшенія св. синода; 5) обязаны обращать непрерывное вниманіе на способности и поведеніе священниковъ тѣхъ приходовъ, гдѣ живутъ раскольники; г) слабыхъ священниковъ, или неспособныхъ, или замѣчаемыхъ въ порокахъ, замѣнять лицами, достойными столь важнаго служенія; д) строго наблюдая вообще за исполненіемъ Высочайшей воли, чтобы духовенство ни въ какомъ случаѣ не выходило изъ круга чисто духовныхъ дѣйствій, входить въ сношенія съ мѣстными гражданскими начальствами только въ обстоятельствахъ дѣйствительной важности и въ отдѣльныхъ случаяхъ совращенія изъ православія въ расколъ, для преданія законному суду совратителя и совращеннаго».

Но, несмотря на всѣ эти гуманныя наставленія, «духъ гоненія», который въ прежнее время нерѣдко проявлялся въ нашемъ духовенствѣ, къ сожалѣнію, ни мало не ослабѣвалъ. Духовныя консисторіи во множествѣ возбуждали дѣла противъ раскольниковъ; разныя административныя и судебныя учрежденія запруживались дѣлами о расколѣ, изъ которыхъ огромное, подавляющее большинство возбуждалось по требованію тѣхъ же духовныхъ властей. Ежегодно тысячи сектантовъ отрывались отъ своихъ домовъ и занятій и высылались иногда за сотни верстъ «на увѣщаніе» въ духовныя консисторіи, гдѣ ихъ нерѣдко держали цѣлые недѣли и мѣсяцы. Однако, несмотря на всѣ эти мѣры, расколъ не только не уменьшался, а, напротивъ, все болѣе росъ и крѣпчалъ, чему не мало способствовало крайне неудовлетворительное состояніе, въ какомъ находилось тогда сельское духовенство. Высшія власти не могли, разумѣется, не сознавать этого.

И вотъ мы видимъ, что въ пятидесятыхъ годахъ св. синодомъ издается цѣлый рядъ указовъ «о мѣрахъ къ ослабленію и уничтоженію раскола» въ разныхъ губерніяхъ; въ этихъ указахъ преподаются правила относительно строгаго исполненія духовенствомъ всѣхъ уставовъ церкви и, вмѣстѣ съ тѣмъ, предписывается образъ дѣйствій, котораго обязано держаться духовенство по отношенію къ сектантамъ.

«Строго подтвердить и наблюсти, — говорится, между прочимъ, въ одномъ изъ этихъ указовъ, — чтобы приходскіе причты повсюду нелѣностно и богобоязненно отправляли богослуженіе по уставу церкви, съ пѣніемъ и чтеніемъ внятнымъ, не нарушая стариннаго церковнаго пѣнія, къ которому привыкъ слухъ молящимся, нелѣностно отправляли бы всѣ требы, поучали словомъ и дѣломъ и примѣромъ благочестивой жизни содѣйствовали бы, съ одной стороны, утвержденію православныхъ во св. вѣрѣ, а съ другой, — ежели не въ сближенію раскольниковъ, то, по крайней мѣрѣ, къ ослабленію ихъ глумленія надъ церковью и ея пастырями. Озаботить и побудить мѣстное духовенство, дабы оно, охраняя православныхъ отъ совращеній и раскольническихъ заблужденій, вмѣстѣ съ тѣмъ, стремилось къ обращенію въ нѣдра св. церкви и самихъ заблудшихъ. Въ семъ отношеніи, епархіальному начальству внушить приходскимъ священникамъ, чтобы они, дѣйствуя съ раскольниками со всевозможною осторожностью и благоразуміемъ, старались предварительно узнать сущность, духъ и направленіе каждой секты, личный составъ сектантовъ, степень и силу ихъ враждебныхъ дѣйствій, открывали слабыя стороны раскола къ ослабленію и уничтоженію онаго, словомъ, не упускали бы изъ виду ни одного изъ вышеизложенныхъ обстоятельствъ, общихъ или частныхъ, болѣе или менѣе, прямо или косвенно содѣйствующихъ развитію раскола, и, такимъ образомъ, соразмѣряли бы духовно-нравственныя средства съ цѣлью и представляющимися на пути къ оной препятствіями, благоразумно пользовались первыми и съ твердостью и терпѣніемъ преодолѣвали послѣднія, и во всемъ этомъ руководствовались духомъ христіанской кротости и любви».

И подобные указы, переполненные разнаго рода благими наставленіями и гуманными правилами, издавались одинъ за другимъ. Но, увы! давно уже извѣстно, что циркулярами и указами, — какъ бы ни были они сами по себѣ гуманны и краснорѣчивы, — нельзя сдѣлать людей просвѣщеннѣе, умнѣе, великодушнѣе. Въ слѣдующей главѣ мы будемъ имѣть случай на цѣломъ рядѣ фактовъ убѣдиться въ справедливости этого положенія по отношенію къ данному случаю, а теперь отмѣтимъ одну весьма характерную черту въ области отношеній духовной власти въ расколу.

Дѣло въ, томъ, что, одновременно съ изданіемъ гуманныхъ указовъ, зачастую допускались такія вещи, которыя ужь никакъ нельзя согласовать съ правилами «христіанской кротости, любви, долготерпѣнія» и т. п. Приводимъ въ доказательство одинъ изъ многочисленныхъ примѣровъ, которыми мы могли бы подтвердить свои слова.

Въ началѣ 1858 года, до свѣдѣнія св. синода дошло «радостное извѣстіе о принятіи единовѣрія двумя раскольническими скитами (Сергіевскимъ и Бударинскимъ) и о готовности всего уральскаго войска возвратиться въ лоно православной церкви». Послѣдующія событія вскорѣ показали, что извѣстіе это не точно, такъ какъ обнаружилось, что уральское войско не изъ являло готовности принять православіе. Но дѣло не въ этомъ, а въ тѣхъ мѣрахъ, которыя тогдашній синодъ поспѣшилъ принять при первомъ же извѣстіи о готовности уральцевъ оставить расколъ.

Прежде всего, «св. синодъ обратилъ вниманіе: 1) на весь вредъ, могущій произойти, особенно при самомъ началѣ обращенія уральцевъ, со стороны лже-поповъ, расколо-учителей и уставщиковъ, которые, конечно, всячески будутъ стараться обращенныхъ вновь отвлекать отъ церкви, и 2) на то, что между раскольниками различныхъ губерній, несомнѣнно, существуютъ безпрерывныя сношенія и что во многихъ мѣстахъ, какъ, наприм., въ Москвѣ, есть много богатыхъ и отчасти образованныхъ купцовъ, нисколько не по суевѣрію, а единственно по разсчетамъ держащихся раскола и пользующихся имъ какъ оружіемъ противодѣйствія законному порядку, почему можно быть увѣреннымъ, что они всякими происками будутъ противодѣйствовать обращенію уральцевъ, и для сего подсылать къ нимъ тайныхъ агентовъ».

Въ виду такихъ соображеній, «оберъ-прокуроръ св. синода, по соглашенію съ членами синода, полагая необходимѣйшею мѣрою, для разрушенія всѣхъ замысловъ означенныхъ вредныхъ людей, немедленное удаленіе ихъ безъ огласки изъ края, обратился въ военному министру съ просьбою объ испрошеніи Высочайшаго разрѣшенія на то, чтобы оренбургскому и самарскому генералъ-губернатору и наказному атаману уральскаго козачьяго войска, въ видѣ особаго исключенія, даровано было право — людей, препятствующихъ уничтоженію раскола, несмотря на чинъ или званіе, хотя бы то были лица войсковаго сословія, немедленно высылать въ отдаленныя губерніи, по своему усмотрѣнію».

И такъ, при первомъ же соприкосновеніи съ дѣйствительностью, синодъ, забывая свои собственныя наставленія о необходимости мягкаго, христіанскаго, гуманнаго отношенія въ дѣлѣ обращенія раскольниковъ, прежде всего, начинаетъ требовать крутыхъ, чрезвычайныхъ мѣръ, вродѣ административной ссылки «безъ огласки», т.-е. безъ суда и слѣдствія, по одному «усмотрѣна» мѣстнаго начальства. Фактъ этотъ рельефно обрисовываетъ ту двойственность, тотъ поразительный разладъ, который существовалъ въ то время даже въ средѣ представителей высшей духовной власти, — разладъ между словомъ и дѣломъ, между тѣмъ, что писалось въ бумагахъ, и тѣмъ, что дѣлалось въ жизни. И подобныхъ, вполнѣ аналогичныхъ, примѣровъ можно было бы привести очень много.

VIII.
Молельни, иконы и книги.

Хотя въ законѣ прямо и категорически выражено, что раскольники за мнѣнія о вѣрѣ не преслѣдуются^[22] и запрещается только «публичное оказательство раскола», тѣмъ не менѣе, мѣстныя духовныя и гражданскія власти постоянно возбуждали дѣла противъ сектантовъ, закрывали ихъ молитвенные дома, отнимали у нихъ книги, иконы и другія молитвенныя принадлежности, а собственниковъ такихъ домовъ привлекали къ уголовной отвѣтственности даже въ томъ случаѣ, когда никакого публичнаго оказательства раскола не было.

«Казалось бы, — говоритъ по этому поводу г. Вруцевичъ, авторъ статьи „Расколъ въ Пермской губерніи“, — что коль скоро не доказано, что раскольники, совершая свои богомоленія, ввели кого-либо въ соблазнъ, то они и не должны бы стѣсняться въ исповѣданіи своей вѣры. Такъ, можетъ быть, и было бы, если бы дѣла о закрытіи молелень возбуждались и рѣшались общими судами, а отъ духовныхъ консисторій требовалось одно лишь мнѣніе о вредности найденныхъ въ нихъ богослужебныхъ книгъ и иконъ. Но вслѣдствіе отсутствія въ уставѣ главы о подсудности дѣлъ по закрытію раскольническихъ молитвенныхъ домовъ, дѣла эти отданы были на произволъ полиціи и духовныхъ консисторій. Послѣднія сами возбуждали оныя, сами же и рѣшали, являясь, такимъ образомъ, и обвинительной, и, вмѣстѣ, судящей инстанціей»^[23]. Отсюда постоянно и безпрерывно во множествѣ возникали дѣла о закрытіи старообрядческихъ молелень и о конфискаціи въ нихъ иконъ, книгъ и т. п. Укажемъ на факты изъ болѣе близкаго къ намъ времени.

Въ Шадринскомъ уѣздѣ, Пермской губерніи, есть деревня Мальцева, гдѣ два старовѣрческія семейства, братья Иванины, принадлежа къ поповщинской сектѣ, устроили въ собственномъ домѣ нѣчто вродѣ часовни или молитвеннаго дома, съ нѣкоторыми богослужебными принадлежностями. Хотя этотъ молитвенный домъ не былъ общественной молельней, тѣмъ не менѣе, мѣстный священникъ донесъ въ консисторію о томъ, что въ деревнѣ Мальцевой, будто бы, существуетъ общественная раскольническая часовня, построенная безъ разрѣшенія правительства. Вслѣдствіе этого доноса, становой приставъ, по предписанію своего начальства, явился въ деревню Мальцеву, конфисковалъ въ молитвенномъ домѣ братьевъ Иваниныхъ богослужебныя книги, нѣсколько десятковъ иконъ и все, бывшее въ томъ домѣ, движимое имущество, а самый домъ припечаталъ, впредь до особаго распоряженія начальства. Пермская духовная консисторія, по иниціативѣ которой дѣйствовала полиція, въ мартѣ мѣсяцѣ 1881 года, постановила рѣшеніе, въ силу коего конфискованныя книги и иконы должны быть розданы въ единовѣрческія церкви, а въ отношеніи самовольной постройки часовни братьями Иваниными — послѣдніе привлекались въ уголовной отвѣтственности, о чемъ консисторія и сносится съ прокуроромъ екатеринбургскаго окружнаго суда^[24].

Авторъ, сообщившій этотъ фактъ въ печати, предложилъ по этому поводу рядъ вопросовъ, адресуя ихъ къ пермской духовной консисторіи. Онъ спрашивалъ: 1) имѣла ли право духовная консисторія возбужденное ею дѣло о закрытіи яко бы общественной раскольнической молельни въ деревнѣ Мальцевой присвоить собственной компетенціи, являясь, такимъ образомъ, и обвинителемъ, и судьею? 2) Имѣла ли консисторія право, на основаніи одного только полицейскаго акта-описи такихъ-то иконъ и книгъ, конфискованныхъ въ чьемъ-либо домѣ, признать этотъ домъ общественнымъ молитвеннымъ домомъ или часовней старообрядцевъ, когда въ дѣлѣ нѣтъ другаго акта, хотя бы даже полицейскаго, о томъ, что старообрядцы деревни Мальцевой дѣйствительно собирались въ домѣ для совершенія общественныхъ своихъ богомоленій; словомъ, когда въ дѣлѣ нѣтъ никакихъ указаній на то, чтобы запечатанный домъ дѣйствительно носилъ характеръ общественнаго молитвеннаго дома? 3) Имѣла ли консисторія право игнорировать удостовѣреніе цѣлаго мальцевскаго общества о томъ, что конфискованный домъ, со всѣми его принадлежностями, есть частная, фамильная собственность крестьянъ братьевъ Иваниныхъ? 4) Правильно ли поступила, консисторія, распорядившись отдачей иконъ и книгъ въ единовѣрческія церкви, прежде чѣмъ самое дѣло о противузаконной постройкѣ часовни братьями Иваниными успѣло возникнуть въ окружномъ судѣ, который, можетъ быть, и не признаетъ виновности лицъ, привлеченныхъ консисторіей къ уголовной отвѣтственности? 5) Послѣдовательна ли консисторія, когда признаетъ, съ одной стороны, что конфискованныя иконы и книги не заключаютъ въ себѣ ничего противнаго ученію православной церкви, а съ другой — «отнимаетъ эти вещи у старовѣровъ, безъ законнаго основанія, руководствуясь въ своемъ постановленіи не статьями устава о пред. и пресѣч. прест., гдѣ говорится о публичномъ оказательствѣ раскола, а негласнымъ указомъ св. синода, который, какъ не объявленный во всеобщее свѣдѣніе, никому, кромѣ ея самой, неизвѣстенъ»^[25].

Само собою разумѣется, что всѣ эти вопросы остались безъ отвѣта, и пермская консисторія не пожелала дать какія-либо разъясненія по поводу своихъ дѣйствій. Да она и не могла этого сдѣлать, такъ какъ ей пришлось бы, въ свое оправданіе, сослаться на такіе указы, которые и до сихъ поръ считаются «секретными» и потому не подлежащими оглашенію, хотя большая часть изъ этихъ указовъ давнымъ давно уже стала извѣстна публикѣ. Съ своей стороны, въ видахъ разъясненія затронутаго, весьма важнаго, вопроса о правахъ духовной власти въ дѣлѣ преслѣдованія старообрядцевъ за устройство ими молелень и имѣніе у себя книгъ, иконъ, рукописей и т. п., — мы считаемъ необходимымъ привести здѣсь тѣ правила, которыми должны были руководствоваться въ этихъ случаяхъ духовныя власти до самаго послѣдняго времени.

Въ іюнѣ 1858 года, изданы были (разумѣется, секретно) правила о порядкѣ конфискаціи иконъ, крестовъ, книгъ и другихъ богослужебныхъ принадлежностей, отбираемыхъ у раскольниковъ. Въ циркулярѣ, при которомъ препровождались эти правила, между прочимъ, говорилось: "По существующему порядку, отбираемыя у раскольниковъ разныя вещи, относящіяся до богомоленія, какъ-то: кресты, иконы и богослужебныя книги, пересылаются на разсмотрѣніе въ консисторію, и потомъ тѣ изъ нихъ, въ которыхъ не оказывается никакого сомнѣнія, возвращаются прежнимъ ихъ владѣльцамъ; тѣ же, которые признаются не подлежащими возвращенію, препровождаются въ министерство внутреннихъ дѣлъ, а отъ него въ св. синодъ на его распоряженіе.

«Кромѣ неудобствъ, сопряженныхъ съ пересылкою вышеупомянутыхъ вещей въ разныя инстанціи духовнаго и гражданскаго вѣдомствъ, самое дѣйствіе сіе, по коему предметы, всѣми чтимые, отбираются полицейскою властью изъ домовъ, какъ нѣчто предосудительное, должно возбуждать непріятное чувство какъ въ тѣхъ, кому эти вещи принадлежатъ, такъ и во всякомъ набожномъ свидѣтелѣ подобнаго случая».

Для устраненія всѣхъ этихъ неудобствъ и были составлены особыя правила, которыя мы и приводимъ здѣсь почти въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ они были напечатаны въ извѣстномъ «Собраніи постановленій по расколу»:

I. Такъ какъ чтимыя раскольниками иконы, по большей части, отличаются отъ иконъ греческаго письма, чтимыхъ православными, однимъ только двуперстнымъ сложеніемъ, то, при обыскѣ домовъ частныхъ лицъ, подозрѣваемыхъ въ расколѣ, отбирать лишь тѣ иконы и картины, на которыхъ изображены лики ересіарховъ, или которыя почему-либо явно противны были бы ученію православной церкви. Причемъ, буде на иконахъ тѣхъ окажутся украшенія, какъ, напримѣръ, вѣнцы, ризы, оклады, то предоставлять владѣльцамъ иконъ право снимать украшенія, какъ не составляющія собою доказательствъ раскола. Что же касается богослужебныхъ и вообще духовнаго содержанія книгъ, то, при осмотрѣ оныхъ въ частныхъ домахъ, отбирать: а) тѣ, въ которыхъ не означено, гдѣ оныя напечатаны и съ чьего дозволенія; б) которыя заключаютъ въ себѣ вредныя и злонамѣренныя приписки, и в) которыя вышли изъ заграничныхъ и изъ существовавшихъ прежде въ западныхъ губерніяхъ типографій. Напротивъ, книгъ, напечатанныхъ въ Россіи съ дозволенія правительства, когда бы онѣ ни были изданы, если только нѣтъ въ нихъ приписокъ, направленныхъ противъ вѣры и церкви православной, ни въ какомъ случаѣ не отбирать. Рукописныя же духовнаго содержанія книги и тетради, а равно и церковныя принадлежности, каковы суть: священныя облаченія, дарохранительницы, кадила, лампады, большіе подсвѣчники, купели и подобныя симъ вещи, должны быть отбираемы изъ частныхъ домовъ всѣ безъ исключенія.

II. Что же касается раскольническихъ часовенъ и молельныхъ, существующихъ безъ дозволенія правительства, то при обыскѣ ихъ не только иконы и книги, но и всѣ богослужебныя принадлежности должны быть отбираемы, такъ какъ вещи эти не составляютъ ничьей частной собственности.

III. Взятыя изъ частныхъ домовъ по какому-либо правильному подозрѣнію, а также изъ моленныхъ и часовень иконы, книги, рукописи и богослужебныя принадлежности представлять въ мѣстную консисторію, которая, подъ наблюденіемъ епархіальнаго преосвященнаго, обязывается разсматривать ихъ во всей подробности и постановлять о нихъ опредѣленія.

IV. Въ опредѣленіяхъ этихъ должно быть объяснено: а) въ отношеніи иконъ и картинъ, какія изъ нихъ, какъ не противныя православію и единовѣрію, могутъ быть возвращены владѣльцамъ, если онѣ взяты изъ частныхъ домовъ, или переданы въ единовѣрческія церкви, если онѣ взяты изъ моленныхъ и часовень, или же, наконецъ, подлежатъ уничтоженію; б) въ отношеніи книгъ и рукописей, какія изъ нихъ могутъ быть возвращены частнымъ владѣльцамъ, какія оставлены въ распоряженіи епархіальнаго начальства, для храненія въ библіотекахъ, или для передачи въ единовѣрческія церкви, и какія подлежатъ уничтоженію, и в) въ отношеніи церковныхъ принадлежностей, какія изъ нихъ могутъ быть отданы въ единовѣрческія церкви и какія должны быть уничтожены и почему.

V. Составленное, такимъ образомъ, опредѣленіе консисторіи, по утвержденіи мѣстныхъ преосвященныхъ, безотлагательно приводить въ исполненіе, а именно: 1) тѣ иконы, книги, картины и рукописи, которыя окажутся не противными православному ученію, препровождать въ начальникамъ губерній, для возвращенія владѣльцамъ, или же передавать въ единовѣрческія церкви; 2) тѣ изъ иконъ, картинъ, книгъ и рукописей, которыя окажутся явно противными духу ученія православной церкви, или помѣщать въ библіотеку для употребленія въ миссіонерскихъ отдѣленіяхъ при академіяхъ и семинаріяхъ, или подвергать уничтоженію, объясняя въ протоколѣ, по какимъ именно причинамъ то или другое учинено.

Таковы были правила, которыми. до закона 3 мая руководствовались гражданскія и духовныя власти въ дѣлѣ преслѣдованія старообрядцевъ и иныхъ сектантовъ за устройство ими общественныхъ моленныхъ и имѣніе у себя книгъ, иконъ, рукописей, картинъ и т. п. Очевидно, что правила эти предоставляли самый широкій просторъ для дѣятельности полиціи и духовныхъ консисторій въ этой области. И дѣйствительно, лѣтописи раскола полны фактами, подтверждающими этотъ взглядъ; приведемъ здѣсь нѣкоторые изъ этихъ фактовъ.

Единовѣрческій священникъ села Медвѣдева, Семенъ Михайловъ Мясниковъ, донесъ нижегородской духовной консисторіи, что при деревнѣ Чернухи, Семеновскаго уѣзда, въ домѣ крестьянки Еле мы Лещевой, устроена старообрядческая молельня. Консисторія отношеніемъ отъ 9 октября, за 7391, предлагаетъ судебному слѣдователю произвести слѣдствіе по этому поводу. И вотъ, 16 октября 1881 года, судебный слѣдователь 1-го участка Семеновскаго уѣзда, вмѣстѣ съ полицейскимъ урядникомъ, двумя православными священниками — благочиннымъ Подольскимъ и «доносителемъ» Мясниковымъ — и 15-ю понятыми, «сдѣлалъ, по словамъ корреспондента Страны, нашествіе на старообрядческую молельню и жилое зданіе крестьянки Елены Осиповой Лещевой». «Къ великому прискорбію старообрядцевъ», власти эти обобрали въ жиломъ зданіи Лещевой св. иконы и книги, собственно ей принадлежащія и завѣщанныя ей отъ дѣдовъ и отцовъ, а равно и въ молельнѣ св. иконы и книги, и находившуюся въ отдѣльной комнатѣ тутъ же въ чемоданѣ походную церковь со св. иконами, сосудами и проч.

Всѣ конфискованныя иконы (а ихъ оказалось болѣе ста пятидесяти, преимущественно старинныя, въ серебряныхъ ризахъ) были раздѣлены при этомъ на три части: одну рѣшили отправить въ духовную консисторію, другую — въ единовѣрческую церковь, въ о. Мясникову, а третью часть положили сжечь, о чемъ и объявили тутъ же. По этому поводу корреспондентъ, сообщившій это извѣстіе, замѣчалъ: "Въ 1654 году, патріархъ Никонъ выкололъ глаза иконамъ франкскаго письма и таскалъ ихъ по улицамъ, какъ о семъ свидѣтельствуетъ высокопреосвященнѣйшій Макарій, митрополитъ московскій, въ изданной имъ, въ 1881 г., книгѣ «Патріархъ Никонъ». Но и тогда, въ XVII столѣтіи, тишайшій царь Алексѣй Михаиловичъ не позволилъ «жечь». И неужели въ концѣ XIX столѣтія будетъ допущено исполнить подобное опредѣленіе?*

Елена Лещева обратилась съ просьбой къ нижегородскому губернатору, но онъ сказалъ ей, что это дѣло возникло по предписанію духовной консисторіи, и посовѣтовалъ ей просить епархіальнаго архіерея. Лещева была и у преосвященнаго, который сказалъ ей, что она, должно быть, не сошлась съ приходскимъ священникомъ, и, между прочимъ, обѣщалъ ей серебро съ иконъ возвратить, но прекратить дѣло не согласился. Тогда Лещева рѣшилась ѣхать въ Петербугъ и лично ходатайствовать въ столицѣ^[26]. Сколько намъ извѣстно, въ печати не появлялось извѣстій о результатахъ этого ходатайства.

Почти одновременно съ этимъ дѣломъ, возбуждено было преслѣдованіе противъ крестьянина того же села Чернухи, Егора Иванушкина, устроившаго въ своемъ домѣ старообрядческую молельню. Вотъ обвинительный актъ, составленный по этому дѣлу, въ декабрѣ 1880 года, товарищемъ прокурора нижегородскаго окружнаго суда Ѳедоровскимъ:

"Нижегородская духовная консисторія, получивъ, путемъ полицейскаго дознанія, свѣдѣнія объ устройствѣ крестьяниномъ села Чернухи, Егоромъ Иванушкинымъ, въ собственномъ домѣ, безъ разрѣшенія начальства, раскольничьей публичной молельни, сообщила о томъ, на основаніи 1008 ст. уст. уголов. судопр., для производства слѣдствія, судебному слѣдователю. По осмотру судебнымъ слѣдователемъ дома Иванушкина, оказалось, что въ верхнемъ этажѣ его устроена молельня, въ видѣ домовой церкви, съ иконостасомъ, царскими вратами, сѣверными и южными дверями и алтаремъ, въ которомъ помѣщается престолъ и жертвенникъ, со всѣми необходимыми къ нимъ принадлежностями, употребляемыми при совершеніи литургіи.

"Вмѣстѣ съ тѣмъ, разслѣдованіе по этому дѣлу выяснило, что строителемъ означенной молельни былъ самъ Иванушкинъ, что въ молельнѣ этой совершались литургіи и другія богослуженія, по уставу тайнаго священства, мѣстнымъ крестьяниномъ Иваномъ Фадѣевымъ, посвященнымъ московскимъ раскольническимъ архіепископомъ Антоніемъ въ санъ священства, и что въ этой молельнѣ, кромѣ Иванушкина и его семьи, собирались, на молитвы и богослуженія, всѣ тѣ мѣстные крестьяне, которые въ расколѣ держатся тайнаго священства.

"Все это удостовѣрено показаніями свидѣтелей, мѣстнаго волостнаго старшины Ляшкова, писаря Исакова и сельскаго старосты Калашникова. Крестьянинъ Иванушкинъ, привлеченный въ отвѣтственности, по обвиненію въ устройствѣ въ собственномъ домѣ, безъ разрѣшенія начальства, публичной молельни, признавая себя виновнымъ, объявилъ на слѣдствіи, что устроилъ молельню по тайному священству собственно для себя, но, «впослѣдствіи, ее стали посѣщать для молитвы и богослуженія, совершаемаго крестьяниномъ Фадѣевымъ, и тѣ изъ его односельцевъ, которые придерживаются въ расколѣ тайнаго священства.

„Вслѣдствіе сего, крестьянинъ Семеновскаго уѣзда“, села Чернухи, Егоръ Ивановъ Иванушкинъ, 45 лѣтъ, обвинялся въ совершеніи преступленія, предусм. 206 ст. улож. о наказ., почему, на основаніи 200 ст. XV т. св. зак. ч. 2-й 1876 г., и преданъ былъ суду нижегородскаго окружнаго суда, безъ участія присяжныхъ засѣдателей»^[27].

Нерѣдко къ дѣламъ по обвиненію въ устройствѣ моленныхъ привлекались, въ качествѣ обвиняемыхъ, десятки лицъ, а иногда даже цѣлыя сельскія общества, въ полномъ составѣ. Такъ, въ 1876 году, по постановленію все той же нижегородской духовной консисторіи, возбуждено было уголовное преслѣдованіе противъ тридцати шести крестьянъ-раскольниковъ деревни Кошелева, Семеновскаго уѣзда, по обвиненію ихъ въ преступленіи, предусмотрѣнномъ 206 ст. улож. о наказ. Произведеннымъ по этому дѣлу дознаніемъ и предварительнымъ слѣдствіемъ было обнаружено, что съ 1818 г., а по отзывамъ нѣкоторыхъ, еще раньше, въ деревнѣ Кошелевѣ существовала раскольническая часовня австрійской секты, которая сперва помѣщалась при домѣ проживавшаго въ этой деревнѣ семеновскаго мѣщанина Степана Ларіонова Шляпникова, а потомъ до 1876 года — при домѣ его сына Архипа Степанова; когда именно и кѣмъ основана была эта часовня — никто изъ старожиловъ д. Кошелева и сосѣднихъ деревень не помнитъ; богослуженіе въ ней совершалось тайно и о существованіи ея мѣстнымъ полицейскимъ властямъ не было извѣстно.

По удостовѣренію мѣстнаго (села Хохломы) православнаго священника, случаевъ совращенія изъ православія въ австрійскую секту не было, и вообще секта эта вреднаго вліянія на православныхъ не производила. Въ началѣ 1876 года, торговыя дѣла Архипа Шляпникова пришли въ упадокъ, и домъ его былъ назначенъ въ продажу съ торговъ, а такъ какъ въ бывшей при его домѣ часовнѣ хранились старинные образа крестьянъ-раскольниковъ д. Кошелева, доставшіеся имъ отъ предковъ, то они, боясь, чтобы и образа эти не были проданы вмѣстѣ съ домомъ Шляпникова, рѣшили всѣмъ обществомъ перенести молельню въ другое мѣсто. Весною 1876 года, они выстроили зданіе новой часовни, для чего употребили матеріалы отъ раскольнической молельни, оставшіеся у нихъ послѣ уничтоженія правительствомъ, въ 1850 годахъ, Кошелевскаго раскольничьяго женскаго скита. Вновь построенная часовня помѣщалась въ отдѣльномъ зданіи близъ д. Кошелева, за рѣкою Кошелихой. Снаружи зданіе часовни рѣшительно не имѣло никакихъ отличительныхъ признаковъ молитвеннаго дома; въ часовню вели крытыя сѣни, откуда была дверь прямо въ трапезу, довольно обширную и устроенную _% совершенно такъ же, какъ и во всѣхъ православныхъ храмахъ; за трапезой находился алтарь, отдѣлявшійся отъ трапезы иконостасомъ съ царскими вратами, къ которымъ велъ амвонъ; по обѣ стороны иконостаса расположены были клиросы, а около нихъ стояли хоругви; въ алтарѣ были устроены престолъ и жертвенникъ.

Къ слѣдствію были привлечены 36 крестьянъ-раскольниковъ деревни Кошелева, «австрійской секты». Они вполнѣ откровенно, ни мало не таясь и не скрываясь, показали, что, дѣйствительно, весной 1876 года, они, всѣ сообща, построили при деревнѣ Кошелевой раскольническую часовню по своему вѣроученію, безъ разрѣшенія правительства. Этого было достаточно, чтобы всѣ тридцать шесть человѣкъ очутились на скамьѣ подсудимыхъ^[28].

Почти всѣ приведенные нами выше примѣры преслѣдованій старообрядцевъ возбуждены были по иниціативѣ нижегородской духовной консисторіи. Но отсюда отнюдь не слѣдуетъ думать, что только она одна и проявляла ревность въ этомъ направленіи; изъ послѣдующаго изложенія читатель можетъ убѣдиться, что нѣкоторыя другія консисторіи далеко превзошли въ этомъ направленіи нижегородскую духовную консисторію.

Въ 1878 году, благочинный священникъ Усовъ, Красноуфимскаго уѣзда, Пермской губерніи, на основаніи сообщенія единовѣрческаго священника Іоанна Луканина, донесъ консисторіи, что раскольники Сылвинскаго завода построили особый, нежилой домъ, который обратили въ общественную молельню, предварительно освятивъ во имя Покрова Божіей Матери, и открыли въ ней вечернія, утреннія и дневныя богослуженія. Далѣе благочинный доносилъ, что въ молельнѣ имѣется антиминсъ, «по всей вѣроятности, украденный изъ какой-либо ветхой православной церкви», что должность священника исправляетъ мѣстный житель, крестьянинъ Сафонъ Панкратовъ, слывущій за лжеіерея австрійскаго толка, и что, наконецъ, къ богослуженію въ молельню ходятъ не только раскольники, но и православные и единовѣрцы, склонные къ расколу. Получивъ эти свѣдѣнія, пермская консисторія начала ходатайство предъ губернаторомъ о немедленномъ закрытіи и разобраніи часовни.

Губернаторомъ былъ командированъ въ Сылвинскій заводъ становой приставъ, который и произвелъ на мѣстѣ дознаніе по поводу доноса благочиннаго. По этому дознанію оказалось, что никакой раскольнической часовни въ Сылвинскомъ заводѣ нѣтъ, но что живущіе въ заводѣ раскольники австрійскаго толка собираются для моленій у себя въ домахъ. Все это подтвердилъ и мѣстный православный священникъ Соколовъ. Узнавши о такомъ результатѣ донесенія, благочинный Усовъ рапортовалъ въ консисторію, что сообщеніе его о. часовнѣ было вѣрно, что часовня, какъ онъ слышалъ, называется раскольническимъ соборомъ; отправлявшій же въ ней богослуженіе лжеіерей Панкратовъ умеръ и погребенъ въ полномъ священническомъ облаченіи, съ крестомъ въ рукахъ и съ евангеліемъ на груди.

Въ виду этого, консисторія снова проситъ губернатора «о закрытіи раскольнической часовни, называемой соборомъ», и, вмѣстѣ съ тѣмъ, «объ отстраненіи пристава отъ подобныхъ дѣйствій по дѣламъ раскола, которыми онъ вводитъ въ заблужденіе не только свое, но и духовное начальство, и чрезъ то заставляетъ священниковъ опасаться доносить своему начальству о дѣйствіяхъ раскольниковъ». Вмѣстѣ съ этимъ, консисторія постановила: «благочинному Усову и священнику Луканину, за ихъ полезную дѣятельность противъ раскола, объявить признательность епархіальнаго начальства, съ выдачею установленнаго на то свидѣтельства, а священнику Соколову, за. неправильное сообщеніе приставу, сдѣлать строгое внушеніе». «Такимъ образомъ, — справедливо замѣчаетъ по этому поводу г. Вруцевичъ, — ложные доносы духовенства на раскольниковъ консисторія называла полезною дѣятельностью и награждала доносчиковъ похвальными свидѣтельствами, а священнику, не пожелавшему взводить на нихъ напраслину, дѣлала строгое внушеніе» («Расколъ въ Пермской губерніи»^[29].)

Бывали случаи, когда борьба консисторіи со старообрядцами изъ-за молеленъ длилась цѣлыя десятки лѣтъ; цѣлыя поколѣнія нарождались, росли и вымирали, смѣняясь новыми, среди этой странной, ожесточенной, безконечной борьбы. Какія чувства должны были воспитываться при этомъ въ людяхъ — угадать не трудно.

Старообрядцы Невьянскаго завода, Екатеринбургскаго уѣзда, еще въ 1815 году, построили на своемъ кладбищѣ небольшую каменную часовню и поставили въ ней крестъ, съ изображеніемъ распятія. Въ 1861 году, они сдѣлали въ этой часовнѣ поправку и открыли въ ней свои богомоленія. Когда мѣстный причтъ донесъ объ этомъ въ консисторію, то послѣдняя возбудила дѣло о сломкѣ часовни (богослужебныхъ принадлежностей въ ней не оказалось) и объ уголовной отвѣтственности лицъ, ее исправившихъ. Бывшая пермская палата уголовн. и гражд. суда, разсмотрѣвъ дѣло, рѣшеніемъ своимъ (отъ 12 іюня 1862 г.) постановила: «виновныхъ въ исправленіи часовни (такихъ-то) отвѣтственности не подвергать и самое зданіе часовни оставить на прежнемъ основаніи». Вслѣдствіе такого рѣшенія палаты, старообрядцы стали продолжать въ часовнѣ свои богомоленія, а въ 1865 году снова сдѣлали въ ней нѣкоторыя исправленія, какъ-то: поставили чугунную печь, пристроили навѣсъ и прочее. Консисторія снова возбудила дѣло о сломкѣ часовни. Екатеринбургскій уѣздный судъ (18 ноября 1869 г.) постановилъ: «купца Булмасова, крестьянина Ѳому Сабурова и другихъ, въ числѣ тридцати девяти человѣкъ, за открытіе публичнаго молитвеннаго дома и моленія по раскольническимъ обрядамъ, хотя и слѣдовало бы, на основаніи 206-й ст. уложенія о наказ., подвергнуть заключенію въ тюрьмѣ на восемь мѣсяцевъ, но такъ какъ они по означенному дѣлу осуждены пермскою палатою уголовнаго и гражданскаго суда въ 1862 году, то оставить ихъ безъ преслѣдованія о поправкѣ же часовни, устроенной въ Невьянскомъ заводѣ, на раскольническомъ кладбищѣ, согласно того же рѣшенія судебной палаты, въ сужденіе не входить».

Рѣшеніе это, какъ и предыдущее палатское, консисторія обжаловала синоду. Старообрядцы, разумѣется, продолжали совершать въ часовнѣ свои богомоленія, а 14 сентября 1869 года, одно изъ такихъ богомоленій пришлось какъ разъ въ то время, когда и у единовѣрцевъ было служеніе литургіи въ ихъ церкви, находящейся на томъ же кладбищѣ. Единовѣрческій причтъ и церковный староста, враждовавшіе съ раскольниками и желавшіе вытѣснить ихъ съ кладбища, жаловались въ консисторію, что раскольники, продолжая совершать въ часовнѣ свои богомоленія, яко бы вопреки рѣшенію палаты, обязавшей ихъ подпискою такихъ богомоленій не совершать, мѣшаютъ своимъ пѣніемъ при совершеніи ихъ собственныхъ богослуженій въ церкви. Консисторія снова просила губернатора о немедленномъ закрытіи часовни, что и было исполнено полиціей.

Между тѣмъ, мировой судья, къ которому поступило это дѣло, разобравъ его, нашелъ, «что слѣдствіемъ не обнаружено, чтобы у раскольниковъ Невьянскаго завода было намѣреніе или желаніе нарушить тишину и спокойствіе въ церкви, а, напротивъ, открыто только то, что они молились въ часовнѣ съ пѣніемъ, что закономъ не воспрещено; если же пѣніе ихъ и было слышно въ церкви, то причиною тому близость разстоянія и количество пѣвшихъ голосовъ, а потому, на основаніи такихъ-то статей закона, постановилъ: купца Булмасова и другихъ раскольниковъ Невьянскаго завода отъ обвиненія въ нарушеніи тишины и спокойствія во время богослуженія въ единовѣрческой церкви считать оправданными, и запечатанную у нихъ по этому случаю часовню распечатать».

Духовная консисторія, недовольная такимъ рѣшеніемъ мироваго судьи, просила мировой съѣздъ отмѣнить это рѣшеніе, на томъ основаніи, что мировой судья принялъ это дѣло къ своему разсмотрѣнію «неподлежательно» и, вмѣстѣ съ тѣмъ, перерѣшилъ постановленіе палаты уголовнаго и гражданскаго суда, запретившей раскольникамъ совершеніе ихъ богослуженій въ часовнѣ. Въ сущности, такого постановленія палаты на самомъ дѣлѣ не было, но консисторіи достаточно было узнать о немъ изъ прошенія единовѣрцевъ, чтобы ссылаться на него при аппелляціи въ съѣздѣ. Мировой съѣздъ нашелъ это дѣло себѣ неподсуднымъ и передалъ его судебному слѣдователю, а тотъ — прокурору, съ заключеніемъ о прекращеніи слѣдствія (13 апрѣля 1876 г.).

Старообрядцы, послѣ того, какъ ихъ часовня, по рѣшенію мироваго судьи, была распечатана, стали снова свободно совершать въ ней свои богослуженія. Но вскорѣ единовѣрческій староста Мельниковъ подалъ въ консисторію прошеніе о разборѣ часовни по причинѣ ея ветхости и о передачѣ находящагося въ ней креста въ единовѣрческую церковь. Тогда консисторія обратилась къ губернатору съ ходатайствомъ о сломкѣ часовни, какъ угрожающей паденіемъ, на основаніи статей строительнаго устава, либо о передачѣ ея въ руки единовѣрцевъ. Полицейскимъ донесеніемъ было обнаружено, что часовня, дѣйствительно, ветхая. Между тѣмъ, староста Мельниковъ извѣстилъ консисторію, что раскольники ветхую свою часовню перестраиваютъ въ лучшемъ видѣ и вроютъ ее желѣзомъ. Объ этомъ обстоятельствѣ консисторія снова сообщила губернатору и повторила просьбу о сломкѣ часовни; но въ это время уже состоялось распоряженіе министра внутреннихъ дѣлъ «о дозволеніи невьянскимъ раскольникамъ исправить свой молитвенный домъ, съ тѣмъ, однако, чтобы внѣшній видъ исправленнаго зданія не былъ ни въ чемъ измѣненъ», о чемъ и объявлено старообрядцамъ въ маѣ 1880 г.

Пермская консисторія, узнавъ о такомъ исходѣ этого дѣла, предписала мѣстнымъ миссіонеру, священнику и старостѣ единовѣрческой невьянской церкви, дабы они наблюдали за ходомъ исправленія раскольниками ихъ часовни. Миссіонеръ вскорѣ донесъ консисторіи, что "раскольники не только исправили свою ветхую часовню, согласно дозволенію министра, но и пристроили къ ней теплый, изъ новаго лѣса, корпусъ, длиною болѣе семи аршинъ, покрытый желѣзомъ, и надъ наружной дверью пристроя повѣсили икону. Объ этомъ «новомъ самовольствѣ невьянскихъ раскольниковъ» консисторія тотчасъ же увѣдомила губернатора и донесла св. синоду, причемъ слѣдующимъ образомъ изображала ужасныя послѣдствія, которыя могутъ произойти отъ незакрытія часовни невьянскихъ старообрядцевъ:

«Раскольники невьянскаго завода, — писала консисторія, — съ 1861 года домогались свою небольшую холодную часовню обратить въ молитвенный домъ и, наконецъ, нынѣ не только исправили означенную часовню во всемъ, что находили нужнымъ, но сдѣлали въ ней теплый пристрой и обратили часовню въ просторный молитвенный домъ, по заявленію старосты, могущій помѣстить до 200 человѣкъ, вопреки 50 ст. уст. о пред. и пресѣч. прест., вопреки 206 ст. улож. о наказ., кассац. рѣшенія 1869 і% № 561 и, наконецъ, въ противность самому дозволенію г. министра внутреннихъ дѣлъ, потому что раскольники сдѣлали къ часовнѣ пристрой, почти равный самой часовнѣ. Если раскольники Невьянскаго завода не опасались воспрещеннымъ имъ богослуженіемъ стѣснять единовѣрцевъ въ отправленіи богослуженій въ ихъ церкви, тѣмъ смѣлѣе они будутъ препятствовать богослуженіямъ въ церкви своимъ пѣніемъ до 200 человѣкъ, когда исправили и сдѣлали теплою свою каменную часовню, съ разрѣшенія правительства, и, сверхъ того, вдвое распространили ее. Раскольники, устроившіе означенную часовню, принадлежатъ къ сектѣ бѣглопоповщинской, но въ томъ же Невьянскомъ заводѣ и въ окружающихъ его селеніяхъ въ послѣдніе годы открылась секта бѣгуновъ и странниковъ, которые, называя себя православными христіанами, рабами Христовыми, не признаютъ надъ собой никакой власти, — ни духовной, ни гражданской, — и всѣхъ, не исключая и верховной власти, называютъ еретиками. Они учатъ, что съ православнаго христіанина никакихъ податей не полагается, что онъ не долженъ брать и никакого вида (на свое странничество), и нѣкоторые изъ нихъ возвращаются изъ мѣста своего жительства, изъ своего странства съ спеціальною цѣлью проповѣдывать свое ученіе. Сверхъ того, тѣ же бѣгуны или странники неизвѣстно куда скрываютъ какъ своихъ, такъ и чужихъ дѣтей. Невьянскіе бѣгуны вышли изъ той же бѣглопоповщинской секты, и если они въ положеніи разсматриваемаго дѣла видятъ, что прежніе единомышленники ихъ упорною своею настойчивостью, наконецъ, достигли того, что, вопреки существующихъ узаконеній и самаго распоряженія г. министра, обратили свою небольшую, холодную, ветхую часовню въ просторную, теплую молельню на 200 человѣкъ, чего искали въ теченіе 20 лѣтъ, то и бѣгуны, съ тою же настойчивостью, будутъ отстаивать свои убѣжденія и скрывать своихъ дѣтей для неизвѣстныхъ цѣлей».

Однако, вскорѣ оказалось, что консисторія изображеніемъ всѣхъ этихъ ужасовъ, могущихъ произойти отъ недозволеннаго пристроя къ часовнѣ, напрасно пугала гражданское и свое высшее начальство, такъ какъ полицейскимъ дознаніемъ было обнаружено, что невьянскіе старообрядцы «никакого корпуса къ часовнѣ не пристраивали, а лишь исправили ее, во всемъ согласно разрѣшенію министра…»^[30] Подобные факты не нуждаются, разумѣется, въ комментаріяхъ.

Можно ли удивляться послѣ этого, что число закрытыхъ и запечатанныхъ молелень старообрядцевъ повсюду и съ каждымъ ходомъ росло все больше и больше?

Въ началѣ 1880 года, въ одной Области Войска Донскаго «запечатанныхъ» молитвенныхъ домовъ старообрядцевъ считалось шестнадцать. Къ числу ихъ, въ январѣ того же года, прибавился еще одинъ молитвенный домъ, въ Константиновской станицѣ, на хуторѣ Павловѣ; онъ также былъ «запечатанъ», причемъ иконы и книги изъ него были забраны и отосланы въ духовную консисторію.

Въ печати, года полтора тому назадъ, было передано извѣстіе о томъ, что «въ правительственныхъ сферахъ возбужденъ вопросъ о пересмотрѣ дѣйствующихъ у насъ постановленій о полицейскихъ обыскахъ у раскольниковъ и конфискаціи у нихъ предметовъ богослуженія». При этомъ сообщалось, что «предполагается распространить на раскольниковъ общеустановленный порядокъ производства дознаній и судебныхъ слѣдствій по обвиненію въ противузаконныхъ дѣйствіяхъ, при непремѣнномъ участіи лицъ судебнаго вѣдомства, которыя до настоящаго времени были, вообще, устранены отъ участія въ дѣлахъ о раскольникахъ». Теперь, съ изданіемъ закона 3 мая, сектанты разъ навсегда избавляются отъ необходимости скрывать и прятать свои иконы, книги, рукописи, картины и другія принадлежности ихъ богослуженій. Можно ли сомнѣваться въ томъ, что они съумѣютъ оцѣнить это дорогое право, дарованное имъ послѣ столькихъ лѣтъ гоненій и преслѣдованій?

VIII.
Уставщики и наставники.

По вопросу о правахъ лицъ, исполняющихъ у сектантовъ обязанности священниковъ и пресвитеровъ, законъ 3 мая (пунктъ 10-й) говоритъ: «Уставщики, наставники и другія лица, исполняющія духовныя требы у раскольниковъ, подвергаются за сіе преслѣдованію, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда они окажутся виновными въ распространеніи своихъ заблужденій между православными или въ иныхъ преступныхъ дѣяніяхъ». Правило это, однако, сопровождается оговоркою, что «за означенными лицами не признается духовнаго сана или званія, причемъ они считаются, въ отношеніи къ правамъ состоянія, принадлежащими къ тѣмъ сословіямъ, въ которыхъ состоятъ».

Для болѣе правильной оцѣнки льготы, предоставляемой сектантамъ этимъ закономъ, необходимо припомнить отношеніе правительственной власти къ сектантскимъ наставникамъ до закона 3 мая. Постараемся выяснить это отношеніе на рядѣ фактовъ изъ дѣйствительной жизни, имѣвшихъ мѣсто въ теченіе послѣднихъ сорока лѣтъ.

Въ Саратовской губерніи, въ 1843 году, было возбуждено дѣло о «раскольническомъ уставщикѣ» крестьянинѣ Козмѣ Терсинцевѣ и другихъ раскольникахъ, которые постоянно отлучались изъ мѣстъ жительства для исправленія требъ по своимъ обрядамъ у мѣстныхъ старообрядцевъ. Дѣло дошло до Государя Николая Павловича, который повелѣлъ: «предписать саратовскому губернскому начальству строго наблюдать, чтобы мѣстныя полиціи отнюдь не дозволяли сектаторамъ отлучаться по письменнымъ видамъ иначе, какъ только для законныхъ ихъ надобностей, не присвоивая имъ ни въ какомъ случаѣ названія уставщиковъ, наставниковъ и т. п.. а если открыто будетъ, что они, подъ предлогомъ таковыхъ надобностей, занимаются исправленіемъ требъ и совершеніемъ обрядовъ, то высылать ихъ немедленно въ тѣ общества, въ коихъ они приписаны, гдѣ и учреждать за ними надлежащій надзоръ».

Изъ этого рѣшенія, между прочимъ, видно, что правительство того времени твердо рѣшилось отнюдь не признавать сектантскихъ наставниковъ и уставщиковъ и строго преслѣдовать всякія проявленія ихъ дѣятельности. Въ то же самое время, за всѣми подобными лицами установленъ былъ строгій надзоръ полиціи. Однако, вскорѣ же правительство силою вещей вынуждено было сдѣлать нѣкоторыя уступки.

А именно, въ 1847 году, возникъ вопросъ: какимъ порядкомъ производить установленныя въ законѣ духовныя назиданія преступникамъ изъ раскольниковъ, при исполненіи надъ ними приговоровъ? Вопросъ этотъ доходилъ до Государя Императора, который повелѣлъ: «духовное назиданіе преступникамъ изъ раскольниковъ должно быть производимо только надъ тѣми, которые, раскаясь въ раскольническихъ заблужденіяхъ, примутъ православіе или единовѣріе по правиламъ и уставамъ св. церкви; при упорствѣ же ихъ, дозволить присужденнымъ къ гражданской смерти раскольникамъ приглашать въ себѣ, кого они пожелаютъ, изъ находящихся на мѣстѣ единомышленниковъ своихъ для возбужденія покаянія и утѣшенія присужденныхъ, безъ всякаго, однако, публичнаго оказательства ихъ обрядовъ и сопровожденія ими преступниковъ на лобное мѣсто».

Понятно само собою, что сектанты, какъ люди вѣрующіе, никакъ не могли обойтись безъ священниковъ и наставниковъ; вслѣдствіе этого, они то и дѣло возбуждали ходатайства о предоставленіи имъ права избирать изъ своей среды «достойныхъ наставниковъ».

Въ 1855 году, динабургскіе старообрядцы-безпоповцы просили святѣйшій синодъ разрѣшить имъ постройку, на большомъ новомъ форштатѣ въ Динабургѣ, молитвеннаго дома или больницы и избраніе изъ среды ихъ достойнаго наставника для отправленія богослуженія и совершенія всѣхъ требъ по обрядамъ ихъ секты. Св. сиподъ, разсмотрѣвъ это ходатайство, нашелъ, что "означенное домогательство динабургскихъ раскольниковъ, съ которымъ они уже обращались и къ бывшему министру внутреннихъ дѣлъ и которое признано имъ неосновательнымъ, не подлежитъ и со стороны св. синода, какъ противное 61, 62, 63 и 64 ст. XIV т. свод. зак. уст. о пред. и пресѣч. прест., удовлетворенію, и, вслѣдствіе того, опредѣленіемъ 30 ноября 1855 года, положилъ: «означенное прошеніе динабургскихъ жителей оставить безъ уваженія».

Спустя годъ послѣ этого, старообрядцы Московской и Тверской губерній обратились съ всеподданнѣйшими прошеніями, въ которыхъ ходатайствовали «о дозволеніи имъ имѣть, подъ вѣдомствомъ гражданскаго начальства, своихъ священнослужителей изъ престарѣлыхъ и заштатныхъ лицъ, а также о дозволеніи открыть раскольническую молельню въ селѣ Кимрѣ, Корчевскаго уѣзда, Тверской губерніи, запечатанную, въ 1853 году, по распоряженію губернскаго начальства». Ходатайство это потерпѣло самую рѣшительную неудачу. На докладной запискѣ по этому предмету статсъ-секретаря князя Голицына Государь Николай Павловичъ собственноручно написалъ: «объявить, что я на это рѣшительно не согласенъ».

За сектантскими наставниками были обязаны строго и неослабно наблюдать не только полицейскія, но и духовныя власти. Въ 1856 году, св. синодъ писалъ, между прочимъ, нижегородскому преосвященному: «Поставить въ непремѣнную обязанность церковнымъ причтамъ, наблюдать неослабно за появляющимися въ ихъ приходахъ наставниками, наставницами, коноводами, попечителями, уставщиками и, вообще, за всѣми лицами раскольнической лже-іерархіи, равно какъ и за выдающими себя иноками и инокинями, и, удостовѣрясь о званій ихъ, лѣтахъ и мѣстѣ жительства, доносить преосвященному для соотвѣтственныхъ распоряженій и доведенія о томъ до свѣдѣнія св. синода».

Около этого времени властями было замѣчено, что многіе изъ русскихъ сектантовъ, жившихъ за границею, возвращались въ Россію и нерѣдко играли здѣсь среди своихъ единовѣрцевъ болѣе или менѣе выдающуюся роль; въ виду этого, въ концѣ 1858 года, было признано необходимымъ «учредить самый строгій надзоръ за недопущеніемъ, на будущее время, изъ-за границы лже-поповъ»; но, въ то же время, правительство признало «безполезнымъ и уже несвоевременнымъ повсемѣстное секретное розысканіе и открытіе лже-поповъ, между раскольниками скрывающихся».

По требованію духовной власти, эта послѣдняя мѣра о превращеніи розысковъ раскольническихъ поповъ хранилась въ строжайшей тайнѣ и была объявлена лишь «высшимъ правительственнымъ мѣстамъ и лицамъ». Даже губернаторы — и тѣ находились въ полномъ невѣдѣніи относительно этого распоряженія. Этимъ обстоятельствомъ объясняется тотъ фактъ, что въ провинціи безпрестанно и во множествѣ возникали дѣла о поимкѣ «лже-поповъ», «лже-монаховъ», «лже-епископовъ» и т. п.

По отношенію въ сектантскимъ священникамъ и наставникамъ, былъ установленъ даже особый родъ наказанія, который чаще всего примѣнялся къ нимъ, — это, именно, монастырскія заточенія. Такъ, въ 1835 году, наставникъ молоканства, шацкій купецъ Семенъ Швецовъ, былъ сосланъ, «на увѣщаніе», въ Спасо-Евфиміейскій Суздальскій монастырь; «подобный же наставникъ молокановъ, въ городѣ Тамбовѣ, отставной поручивъ Иванъ Богдановъ, пользующійся, по своему чину, правами потомственнаго дворянства, и потому производящій большой соблазнъ», былъ отправленъ на увѣщаніе въ Валаамскій монастырь. Въ 1849 году, въ Казани, былъ схваченъ «лже-попъ Петровъ изъ заграничныхъ раскольниковъ» и заточенъ въ Новгородъ-Сѣверскій монастырь, Черниговской губерніи, но отсюда онъ вскорѣ бѣжалъ и послѣ вторичной поимки былъ «навсегда заключенъ въ Соловецкій монастырь», гдѣ за нимъ учрежденъ былъ самый строгій надзоръ. Знаменитый наставникъ секты бѣгуновъ, Никита Семеновъ, также былъ заточенъ одно время въ Соловецкомъ монастырѣ. Въ томъ же монастырѣ были заключены: главный наставникъ секты прыгуновъ, Максимъ Рудометкинъ, руководитель и основатель секты «десное братство» капитанъ артиллеріи Николай Созоновичъ Ильинъ, извѣстные старообрядческіе наставники: купецъ Панулинъ, Гнусинъ и Даровитой, далѣе — монахъ Израиль, Адріанъ Пушкинъ, скопческіе наставники, послѣдователи Селиванова и проч. и проч.

Не меньшую извѣстность въ этомъ отношеніи пріобрѣла тюрьма Спасо-Евфиміевскаго монастыря, находящагося въ городѣ Суздалѣ, Владимірской губерніи. Въ ней также перебывала масса лицъ, главнымъ образомъ, изъ числа наставниковъ и руководителей сектантства; были случаи, когда это заключеніе тянулось цѣлые десятки лѣтъ, и только смерть освобождала несчастныхъ отъ тяжелой неволи.

Въ послѣдніе годы, какъ извѣстно, изданы были Высочайшіе указы объ освобожденіи изъ монастырскаго заключенія трехъ старообрядческихъ епископовъ, а также извѣстнаго сектанта Адріана Пушкина. О послѣднемъ довольно много сообщалось въ нашей печати^[31], а потому мы приведемъ здѣсь лишь нѣкоторыя свѣдѣнія объ освобожденныхъ старообрядческихъ епископахъ: Аркадіѣ Славскомъ, Кононѣ Зыбковскомъ и Геннадіѣ Пермскомъ.

Старообрядческій архіепископъ Аркадій Славскій, въ мірѣ Андрей Спиридоновичъ, — сынъ старообрядца, жителя деревни Кунички, въ нынѣшней Бессарабской губерніи. Родился онъ въ 1809 году и уже-на 19-мъ году жизни принялъ монашество, въ Мануиловскомъ скиту, въ Молдавіи, и поселился на житье въ Славскомъ скиту, въ турецкой Добруджѣ. Въ 1835 году, по долгу святителя, архіепископъ Аркадій отслужилъ отправляющимся на войну отрядамъ некрасовцевъ напутственный молебенъ; корда же русскія войска вступили въ Добруджу, они были встрѣчены всѣмъ мѣстнымъ старообрядческимъ духовенствомъ, съ архіепископомъ Аркадіемъ во главѣ, со св. иконами, съ хлѣбомъ и солью. Однако, несмотря на миролюбивыя отношенія мѣстныхъ старообрядцевъ къ намъ, 24 апрѣля 1854 года, оба находившіеся въ Добруджѣ старообрядческіе святители, архіепископъ Аркадій и епископъ Алимпій, были арестованы и отправлены во внутрь Россіи. Оба узника содержались сперва три мѣсяца въ Кіевѣ, потомъ три мѣсяца въ Москвѣ и, наконецъ, 20 октября 1854 года, окончательно были заключены въ суздальскую крѣпость, гдѣ Алимпій и скончался.

Другой, томившійся въ заточеніи старообрядческій епископъ, Кононъ, въ мірѣ Козьма Трофимовъ Смирновъ, сынъ донскаго козака Эсауловской станицы, родился 12 октября 1798 года. Какъ козакъ, онъ сначала служилъ въ военной службѣ, и, пробывъ установленныя тогдашними правилами 25 лѣтъ, вышелъ въ отставку и потомъ принялъ монашество. Вскорѣ добродѣтельная жизнь обратила на него вниманіе старообрядцевъ и, вслѣдствіе приговора общества, въ 1853 году; онъ былъ посвященъ въ санъ епископа зыбковскаго (слободы Черниговской губерніи). Въ 1858 году, находясь въ Кіевской губерніи, епископъ Кононъ былъ арестованъ за носимое имъ званіе и потомъ заточенъ въ суздальскую крѣпость.

Третій старообрядческій епископъ, Геннадій, называвшійся въ мірѣ Григоріемъ Васильевымъ Бѣляевымъ, — сынъ старообрядца, рабочаго Лысвинскаго завода, княгини Бутеро, въ Пермской губерніи, родился въ 1815 году; десяти лѣтъ онъ поступилъ въ училище, а черезъ два года начальство причислило его къ православію; однако, мальчикъ выказалъ явное нежеланіе ходить въ православную церковь, за что и былъ, въ наказаніе, отосланъ на заводъ, куда поступилъ писаремъ. Отсюда Бѣляевъ вскорѣ бѣжалъ, но былъ пойманъ, и такъ какъ духовныя увѣщанія на него не дѣйствовали, то былъ высѣченъ и, какъ несовершеннолѣтній, отпущенъ на свободу. Свободою, однако, онъ пользовался недолго; начальство снова отправило его на заводъ, но онъ во второй разъ бѣжалъ оттуда и скрылся, въ 1847 г., въ одномъ изъ старообрядческихъ скитовъ Кунгурскаго уѣзда. Отсюда, въ 1854 году, онъ предпринялъ путешествіе по старообрядческимъ скитамъ, но былъ арестованъ, отправленъ по этану въ Пермь и посаженъ въ острогъ. Изъ острога онъ также убѣжалъ, но снова былъ пойманъ, и за побѣгъ и ношеніе монашеской одежды приговоренъ въ арестантскія роты. Не выдержавъ срока назначеннаго ему наказанія, онъ снова бѣжалъ и скрылся въ Шамарской пустынѣ. Въ 1856 году, на основаніи приговора общества и братій, «лже-епископъ» Аѳанасій саратовскій посвятилъ его въ санъ священника, а въ, концѣ того же года въ санъ архимандрита. Вскорѣ затѣмъ Геннадій былъ посланъ въ Москву, и здѣсь, 10 января 1857 года, архіепископомъ Антоніемъ поставленъ въ санъ епископа пермскаго. Новый старообрядческій епископъ былъ арестованъ, 5 декабря 1862 года, въ Екатеринбургѣ, затѣмъ отправленъ подъ конвоемъ въ Пермь, а оттуда, по окончаніи слѣдствія, во Владиміръ, и 2 іюля 1863 года былъ заключенъ въ суздальскую крѣпость.

Въ 1869 году, желая освободиться изъ заключенія, епископъ Геннадій подалъ въ синодъ просьбу о присоединеніи, съ условіемъ, чтобы за нимъ былъ признанъ его священническій санъ. Вслѣдствіе этой просьбы, митрополитъ московскій Иннокентій вызвалъ его въ Москву, предлагалъ ему отказаться отъ священнаго сана, получать 1,500 рублей въ годъ пенсіона и жить на свободѣ, или же принять вновь рукоположеніе. Геннадій не согласился на эти условія и былъ возвращенъ обратно въ суздальскую крѣпость^[32].

Здѣсь, въ этой крѣпости, всѣ три епископа находились вплоть до 8 сентября 1881 года, когда состоялось Высочайшее повелѣніе объ освобожденіи ихъ изъ заточенія. Вскорѣ затѣмъ послѣдовало, также по Высочайшему повелѣнію, освобожденіе изъ Соловецкаго монастыря извѣстнаго сектанта Адріана Пушкина. Факты эти даютъ право надѣяться, что въ правительственныхъ сферахъ монастырскія заточенія признаны, наконецъ, мѣрою несоотвѣтственною и нецѣлесообразною. Если это дѣйствительно такъ, то нельзя не порадоваться этому отъ всей души.

Помимо монастырскихъ заточеній для сектантскихъ наставниковъ, уставщиковъ и руководителей, существовало, конечно, не мало иныхъ наказаній. Вообще, слѣдуетъ замѣтить, что весьма рѣдкій изъ сектантскихъ наставниковъ не подвергался тѣмъ или инымъ преслѣдованіямъ со стороны мѣстныхъ властей. Рѣдкій изъ нихъ не подвергался обыскамъ или допросамъ, рѣдкій не побывалъ подъ судомъ, не посидѣлъ въ тюрьмѣ или подъ арестомъ. Если же мѣстныя власти и оставляли его въ покоѣ, то это всегда очень дорого обходилось ему. Такъ какъ весьма часто обвиненія противъ подобныхъ лицъ раздувались мѣстными властями искусственно, то поэтому суду приходилось нерѣдко оправдывать такихъ подсудимыхъ и освобождать ихъ отъ преслѣдованій. Но въ такихъ случаяхъ, на помощь мѣстной власти, являлись разныя чрезвычайныя мѣры), вродѣ административной высылки. Вотъ свѣжій, недавній фактъ.

Въ 1866 году, крестьянинъ Пермской губерніи, Оханскаго уѣзда, Вознесенской волости, Зарѣчьскаго сельскаго общества, Артемій Яковлевъ Тетеновъ, былъ посвященъ тобольскимъ старообрядческимъ епископомъ Савватіемъ въ санъ старообрядческаго священника. Представители мѣстной судебной, административной и духовной власти, если не признали, то допустили совершиться этому факту. Въ силу этихъ обстоятельствъ, Артемій Тетеновъ священствовалъ у старообрядцевъ Зарѣчьскаго сельскаго общества въ теченіе полныхъ одиннадцати лѣтъ, что, опять-таки, было если не признано оффиціально, то оффиціально допущено. Съ назначеніемъ въ село Вознесенское на мѣсто единовѣрческаго священника нѣкоего Николая Серебрянникова, Тетеновъ начинаетъ подвергаться разнаго рода стѣсненіямъ. Священникъ Серебрянниковъ пишетъ рядъ доносовъ на Тетенова миссіонеру Оханскаго уѣзда, священнику Дмитрію Попову. Оханскій уѣздный исправникъ, полковникъ Бородаевскій, также принялъ сторону Серебрянникова; имъ удалось возбудить судебное преслѣдованіе противъ Артемія Тетенова по обвиненію его въ распространеніи раскола. Однако, пермскій окружный судъ, куда перешло дѣло о Тетеновѣ, въ распорядительномъ засѣданіи 6 сентября 1877 года, на основаніи 277 ст. уст. угол. суд., постановилъ: «возбужденное противъ Тетенова преслѣдованіе производствомъ прекратить». Но это не избавило Тетенова отъ незаслуженной кары: въ началѣ 1880 года, онъ былъ оторванъ отъ своего дома и семьи, состоящей изъ восьми человѣкъ, и высланъ административнымъ порядкомъ въ Чубаровскую волость, Ирбитскаго уѣзда, по ходатайству и настоянію духовной власти, въ лицѣ упомянутыхъ выше священниковъ. Отсюда Тетеновъ подалъ жалобу бывшему въ то время министру внутреннихъ дѣлъ графу М. Т. ЛорисъМеликову и просилъ о возвращеніи его на мѣсто родины. Министръ, въ началѣ 1881 года, переслалъ эту жалобу на заключеніе пермскаго губернатора; послѣдній, прежде, чѣмъ дать это заключеніе, спросилъ мнѣнія, — о возможности возвращенія Тетенова въ Вознесенскую волость, — пермскаго епископа Вассіана, а этотъ, въ свою очередь, передалъ дѣло Тетенова на разсмотрѣніе пермской духовной консисторіи. Пермская же духовная консисторія, но выслушаніи дѣла, постановила: «Артемія Тетенова не возвращать на мѣсто его родины».

По свидѣтельству г. Вруцевича, случаи судебнаго преслѣдованія расколоучителей, начетчиковъ и уставщиковъ въ Пермской губерніи, несмотря на то, что ихъ тамъ очень много и дѣятельность ихъ почти открыта, бываютъ въ послѣднее время довольно рѣдки. Объясняется это не отсутствіемъ желанія у консисторіи преслѣдовать ихъ, а просто невозможностью такого преслѣдованія по причинѣ огромной распространенности раскола и сочувствія къ нему православныхъ. При такихъ обстоятельствахъ, духовная консисторія довольно часто привлекала къ уголовной отвѣтственности тѣхъ или другихъ лицъ за распространеніе раскола, но дѣла этого рода въ судѣ обыкновенно прекращались за отсутствіемъ уликъ. Такъ, въ сентябрѣ, 1881 года, прекращено было дѣло о расколоучителяхъ: мѣщанинѣ Суриковѣ и крестьянинѣ Панковѣ. «Когда же судебное преслѣдованіе распространителей раскола оказывалось невозможнымъ, то консисторія прибѣгала къ обыкновенному своему пріему: запугиванію гражданскаго начальства на счетъ вредности тѣхъ или другихъ лицъ, и добивалось иногда высылки ихъ административнымъ порядкомъ въ мѣста не столь отдаленныя», — какъ это мы и видѣли въ дѣлѣ Тетенова.

Въ другихъ мѣстахъ преслѣдованіе сектантскихъ наставниковъ практиковалось, съ не меньшей энергіей, до самаго послѣдняго времени. Въ началѣ прошлаго года писали, напримѣръ, изъ Кіева:

«Не малую тревогу въ мѣстномъ купеческомъ обществѣ произвелъ надняхъ арестъ полиціей здѣшняго старообрядческаго попа Куликова. Онъ крестьянинъ Тамбовской губерніи, кіевскій домовладѣлецъ, уже нѣсколько лѣтъ назадъ открывшій въ Кіевѣ молитвенный домъ. Полиція составила протоколъ для привлеченія Куликова къ отвѣтственности за незаконное присвоеніе себѣ духовнаго сана и открытіе безъ разрѣшенія правительства молитвеннаго дома»^[33]. Затѣмъ Русскимъ Вѣдомостямъ сообщали изъ Саратовской губерніи, что, "по приговору саратовскаго окружнаго суда, старообрядческій епископъ Амвросій выдержалъ недавно тюремное заключеніе за устройство раскольнической молельни въ одномъ изъ пригородныхъ хуторовъ. Послѣ этого Амвросій пользуется со стороны своихъ послѣдователей еще большимъ уваженіемъ, какъ «претерпѣвшій узы гоненія за древлеправославіе». Такимъ образомъ, вмѣсто того, чтобы подорвать авторитетъ Амвросія, преслѣдованія еще болѣе усилили его значеніе, придавъ ему обаяніе мученика за гонимую вѣру; а, вѣдь, раскольники давно уже говорятъ, что «не та вѣра права, которая мучитъ, а та, которую мучатъ».

---

Мы указали здѣсь всѣ тѣ облегченія, которыя вноситъ законъ 3 мая въ сферу чисто религіозныхъ нуждъ и потребностей русскихъ сектантовъ; но мы почти совсѣмъ не касались при этомъ тѣхъ оговорокъ и ограниченій, которыми сопровождались въ законѣ нѣкоторыя изъ дарованныхъ льготъ, не касались потому, что все значеніе этихъ ограниченій можетъ уясниться лишь путемъ примѣненія ихъ въ жизни, въ практикѣ.

Что касается тѣхъ измѣненій, которыя внесъ новый законъ въ сферу условій общественнаго положенія русскихъ сектантовъ въ государствѣ, ихъ гражданскихъ правъ, а также но отношенію къ потребностямъ и запросамъ ихъ умственной, интеллектуальной жизни, то объ этомъ мы подробно поговоримъ въ одной изъ слѣдующихъ статей.

А. Пругавинъ.

"Русская Мысль", №№ 10—11, 1883

---

1. См. «Статистическія таблицы, изданныя по распоряженію г. министра внутреннихъ дѣлъ», С.-Пб. 1863 г. статью г. Мельникова «Счисленіе раскольниковъ» — Русскій Вѣстникъ 1868 т., № 2-й, книжку г. Юзова «Русскіе диссиденты», С.-Пб. 1881 г.; стр. 35—46, и статью: «Расколъ и его изслѣдователи» — Русская Мысль 1881 г., № 2-й.
2. Недѣля 1879 г., № 6.
3. Т.-е. «предношеніе иконы сопровождаемому на кладбище покойнику».
4. Русскія Вѣдомости 1881 г., № 77.
5. Вѣстникъ Европы 1880 г., №№ 4 и 5.
6. «Сборникъ правительственныхъ свѣдѣній о раскольникахъ», вып. I, стр. 187.
7. Историческій Вѣстникъ 1882 г., № 5, стр. 473—476.
8. Восточное Обозрѣніе 1883 г., № 11, стр. 15 и 16.
9. Недѣля 1878 г., № 38.
10. Русская Правда 1879 г., № 187.
11. Московскій Телеграфъ 1881 г., № 269.
12. Извлеченіе сдѣлано изъ архивныхъ дѣлъ канцеляріи олонецкаго губернатора.
13. Арх. Губ. Вѣд. 1868 г., № 63.
14. Русская Старина 1878 г., № 6.
15. Тамъ же.
16. „Описаніе“ это хранится въ дѣлахъ архангельскаго уѣзднаго полицейскаго управленія.
17. На основаніи дѣлъ томской казенной палаты.
18. Русская Мысль 1883 г., іюль, стр. 27.
19. Русская Старина 1881 г., № 5.
20. «Иродова работа». Историческій Вѣстникъ 1882 г., № 4, стр. 189.
21. Тамъ же, стр. 199.
22. 48-я ст. уст. о предупр. и прес. прест. гласитъ: «Раскольники не преслѣдуются за мнѣнія ихъ о вѣрѣ; но запрещается имъ совращать или склонять кого-либо въ расколъ свой, подъ какимъ бы то видомъ ни было, чинить какія-либо дерзости противу православной церкви или противу ея священнослужителей».
23. Отечествен. Записки 1883 г., № 6.
24. Страна 1881 г., № 61.
25. Страна 1881 г., № 61.
26. Страна 1881 г., № 41.
27. Страна 1881 г., № 46.
28. Страна 1880 г., № 20.
29. Отечеств. Записки 1883 г., № 6, стр. 175 и 176.
30. «Расколъ въ Пермской губерніи». Отечеств. Записки 1883 г., № 6.
31. См., напримѣръ, наши статьи: «Еретики» въ Голосѣ 1880 г., №№ 227, 229 и 234 и «Соловецкіе узники» въ Русской Мысли 1881 г., № 11.
32. Голосъ 1880 г., № 20.
33. Голосъ 1882 г., отъ 13 января.