В поляхъ, далеко отъ усадьбы,
Зимуетъ просяной ометъ.
Тамъ табунятся волчьи свадьбы,
Тамъ клочья шерсти и пометъ.
Воловьи ребра у дороги
Торчатъ въ снѣгу — и спалъ на нихъ
Сапсанъ, стервятникъ космоногiй,
Готовый взвиться каждый мигъ.
Я застрѣлилъ его. А это
Грозитъ бѣдой. И вотъ ко мнѣ
Сталъ волкъ ходить. Онъ до разсвѣта
Вкругъ дома бродитъ при лунѣ.
Я не видалъ его. Я слышалъ
Лишь хрустъ шаговъ… Но спать не въ мочь.
На третью ночь я въ поле вышелъ…
О, какъ была печальна ночь!
Когтистый слѣдъ въ снѣгу глубокомъ
В глухiя степи велъ съ гумна.
На небѣ мглистомъ и высокомъ
Плыла холодная луна.
За валомъ, надъ привадой въ ямѣ,
Сѣро маячила ветла.
Даль надъ пустынными полями
Была таинственно-свѣтла.
Облитый этимъ страннымъ свѣтомъ,
Подавленъ мертвой тишиной,
Я сталъ — и блѣднымъ силуэтомъ
Упала тѣнь моя за мной.
По небесамъ, въ туманной мути,
Сiяя, лунный ликъ нырялъ
И серебристымъ блескомъ ртути
Слюду по насту озарялъ.
Кто былъ онъ, этотъ полуночный
Незримый гость? Откуда онъ
Ко мне приходит в час урочный
Черезъ сугробы подъ балконъ?
Иль онъ узналъ, что я тоскую,
Что я одинъ? Что въ домъ ко мнѣ
Лишь снѣгъ да небо въ ночь глухую
Глядятъ изъ сада при лунѣ?
Быть можетъ, онъ сегодня слышалъ,
Какъ я, покинувъ кабинетъ,
По тёмной спальнѣ въ залу вышелъ,
Гдѣ в сумраке мерцалъ паркетъ,
Гдѣ въ окна небеса синѣли,
А въ синемъ небе четко всталъ
Чернозеленый конусъ ели
И острый Сирiусъ блисталъ?
Теперь луна была въ зенитѣ,
На небѣ плылъ густой туманъ…
Я ждалъ его, — я шелъ къ ракитѣ
По насту снѣговыхъ полянъ,
Я шелъ убить, я слушалъ чутко
Малѣйшiй звукъ… Но отчего
Мнѣ было въ эту ночь такъ жутко
И за себя, и за него?
Онъ былъ мой врагъ, мы оба ждали
Смертельной встрѣчи. Ужъ не разъ
Мы другъ за другомъ наблюдали
Въ глухую ночь, въ полночный часъ.
Въ безлюдьи, на равнинѣ дикой,
Мы оба знали, что живемъ
Ея таинственной, великой
Зловѣщей чуткостью — вдвоемъ.
Но эта тишина пугала,
Въ ней крылось колдовство Судьбы…
И не Судьба-ль подстерегала?
Она, она! А мы — рабы,
И оба одиноки въ полѣ,
И оба жалки… И одной
Обречены печальной долѣ:
Стеречь другъ друга въ часъ ночной.
И все же только мѣткость пули
Одна могла спасти меня,
И если-бъ предо мной блеснули
Два фiолетовыхъ огня,
И если-бъ врагъ мой отъ привады
Внезапно прянулъ на сугробъ, —
Ябъ из винтовки безъ пощады
Пробилъ его широкiй лобъ!
Но он не шелъ. Луна скрывалась,
Луна сiяла сквозь туманъ,
Бѣжала мгла… И мнѣ казалось,
Что на снѣгу сидит Сапсанъ.
Морозный иней, какъ алмазы,
Сверкалъ на немъ, а онъ дремалъ,
Сѣдой, зобастый, круглоглазый,
И въ крылья голову вжималъ.
И былъ онъ страшенъ, непонятенъ,
Таинствененъ, какъ этотъ бѣгъ
Туманной мглы и свѣтлыхъ пятенъ,
Порою озарявшихъ снѣгъ, —
Какъ воплотившаяся сила
Той Воли, что въ полночный часъ
Насъ страхомъ всѣхъ соединила —
И сдѣлала врагами насъ.
Онъ умерщвленъ. Но онъ — эмблема
Той дикой жизни, тѣх степей,
Гдѣ эта грубая поэма
Слагалася въ душѣ моей.
Онъ умерщвленъ. Но нѣтъ прощенья
За смерть его, сказалъ башкиръ:
Онъ генiй зла, онъ демонъ мщенья,
Онъ дьяволъ, покорившiй мiръ!
