Сердце Эрина (Оуэнс-Блекбёрн)/ДО

Сердце Эрина
авторъ Элизабет Оуэнс-Блекбёрн, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: ирл. The Heart of Erin: An Irish Story of Today, опубл.: 1882. — Источникъ: «Отечественныя Записки», №№ 1—3, 1883. az.lib.ru

СЕРДЦЕ ЭРИНА. СОВРЕМЕННЫЙ ИРЛАНДСКІЙ РОМАНЪ МИССЪ ОВЕНСЪ БЛАКБУРНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Было четыре часа утра и майское солнце только-что всходило надъ Дунбеллиномъ, заливая его своими золотистыми лучами. Этотъ городъ былъ театромъ многихъ бурныхъ сценъ ирландской исторіи: тутъ не разъ подписывались трактаты, тутъ дважды находили убѣжище изгнанные короли, и много юныхъ жизней, смѣло принявшихъ участіе въ кровавыхъ возстаніяхъ, такъ часто возбуждаемыхъ мужественнымъ сердцемъ Эрина, безславно окончилось въ старинной мрачной крѣпости Маунтгиль, которая, сторожа надъ городомъ, какъ часовой, смотрится въ быстро текущія воды Брамы.

Все выше и выше поднималось солнце. Оно освѣщало древнюю башню св. Гроба Господня, единственный остатокъ нѣкогда знаменитаго монастыря. Въ немъ, по словамъ исторіи, англійскій король Ричардъ II принималъ дань покорности западныхъ королей, которыхъ онъ насильно заставилъ покориться, благодаря многочисленности своего войска и лучшему оружію. Потомъ солнечные лучи скользили по воротамъ, означавшимъ границу стараго города, и превращали рѣку въ потокъ расплавленнаго золота, который съ шумомъ несся подъ сводами великолѣпнаго новаго моста, переброшеннаго черезъ Браму у самаго въѣзда въ городъ.

По одному берегу тянулись мазанки и болѣе притязательныя строенія, а на другой возвышались двѣ или три большія фабрики съ многочисленными, сіявшими на солнцѣ окнами. Далѣе, за предѣлами города, виднѣлось нѣсколько красивыхъ, старомодныхъ частныхъ домовъ, а среди всего этого текла старая историческая рѣка.

Деревья были уже покрыты свѣжей листвой ранняго лѣта, растенія и цвѣты распускались. Заливая своими лучами всю эту картину, солнце вмѣстѣ съ тѣмъ проникало и въ окна маленькаго, чисто выбѣленнаго домика, стоявшаго за высокомъ берегу противъ новаго моста. Это было скромное жилище, безъ всякихъ притязаній, но отличавшееся своей чистотой и опрятностью отъ многихъ сосѣднихъ хижинъ. Домъ былъ низенькій съ соломенной крышей и позади его виднѣлся небольшой садикъ, съ грядами капусты, кортофеля, бобовъ и гороха.

Несмотря на ранній часъ, дверь была отворена и молодой человѣкъ вышелъ изъ нея въ одной рубашкѣ и съ лопатой въ рукахъ. Ему на видъ было двадцать восемь лѣтъ; онъ былъ высокаго роста, отлично сложенъ и его красивое лицо отличалось большими сѣрыми глазами и умнымъ лбомъ. Это лицо было вполнѣ ирландское, дышавшее интеллектуальной силой и въ тоже время нерѣшительностью; послѣднее свойство обнаруживалось въ Стандишѣ Клинтонѣ круглымъ, полнымъ, мягкимъ подбородкомъ и красивыми, эластичными губами. Онъ принялся тотчасъ за работу въ саду и, вскапывая гряду, думалъ о своей судьбѣ.

Онъ былъ ирландскій поселянинъ довольно достаточнаго класса. Его руки, хотя очень красивыя по формѣ, были жесткія, мозолистыя, а густые черные волосы были дурно обстрижены и еще хуже причесаны. Однако, когда, прекративъ на минуту свою работу и опершись одной рукою на лопату, онъ взглянулъ на большую фабрику, стоявшую на противоположномъ берегу рѣки, то его лицо приняло такое выраженіе, которое ясно доказывало, что онъ былъ человѣкъ не дюжинный.

Каждый мало-мальски наблюдательный человѣкъ могъ замѣтить это съ перваго взгляда. Для своего положенія онъ получилъ прекрасное воспитаніе въ Дунбеллинской школѣ Святыхъ Братьевъ. Его мать всегда желала, чтобъ онъ сдѣлался патеромъ, а его собственное желаніе было поступить въ университетъ и приготовиться къ одной изъ такъ называемыхъ благородныхъ профессій. Но мать, единственное близкое ему существо на свѣтѣ, была болѣзненна и некому было за нею ухаживать. Поэтому, Стандишъ Клинтонъ выдержалъ жестокую борьбу между своими стремленіями и долгомъ и, въ концѣ-концовъ, рѣшилъ остаться въ Дунбеллинѣ и работою прокармливать себя и мать. Ему не легко было примириться съ этой судьбою, такъ какъ онъ имѣлъ всѣ инстинкты людей, стоявшихъ гораздо выше своихъ товарищей по полотняной фабрикѣ, на той сторонѣ Брамы, гдѣ онъ съ недавняго времени былъ мастеромъ. Онъ не могъ идти какъ баранъ вмѣстѣ со стадомъ, куда бы оно ни пошло. Онъ чувствовалъ въ себѣ какое-то неопредѣленное, безпокойное влеченіе сдѣлать что-нибудь на свѣтѣ; онъ стремился къ какому-то идеалу, котораго самъ не могъ бы назвать. Самъ не давая себѣ яснаго отчета, онъ былъ вполнѣ недоволенъ своимъ положеніемъ и всѣмъ, что его окружало. Какъ всѣ умные ирландскіе поселяне, онъ былъ близко знакомъ съ современной политической прессой. Естественно онъ читалъ, главнымъ образомъ, національныя газеты и отстаиваемые ими принципы воодушевляли его впечатлительную кельтическую душу. Знаменія времени не ускользали отъ его внимательныхъ взоровъ. «Впередъ» было лозунгомъ всѣхъ европейскихъ націй. Одна Ирландія, думалъ онъ съ горечью, представляла исключеніе и, неподвижно настывшая въ пространствѣ водъ, казалась нарисованнымъ кораблемъ на нарисованномъ морѣ. И, однако, онъ зналъ, что душа Ирландіи не умерла, а, только дремала, ожидая, чтобъ смѣлый вожакъ людей сказалъ ей: «Проснись, встань».

— Отчего Вальтеръ Гардинджъ имѣетъ болѣе преимуществъ, чѣмъ я, думалъ онъ, смотря на фабрику Гардинджа по ту сторону рѣки: — онъ никогда не прикасался своими бѣлыми руками къ работѣ. Онъ…

Но тутъ его размышленія были прерваны полу-сердитымъ голосомъ:

— Эй! Стандишъ! Что съ тобой! ты опять ничего не дѣлаешь и глазѣешь по сторонамъ.

Это говорила женщина лѣтъ сорока пяти. Ея волосы были совершенно сѣдые и представляли странный контрастъ съ черными бровями, изъ подъ которыхъ блестѣли темнокаріе, чисто ирландскіе глаза. Она была женщина высокаго роста, полная и Стандишъ Клинтонъ очень походилъ на нее; только выраженіе лица матери обнаруживало болѣе рѣшительный характеръ. Бѣлый кисейный чепецъ съ густымъ рюшемъ по краямъ почти скрывалъ ея волосы; на ней было короткое, темное шерстяное платье, небольшой платокъ, зашпиленный крестъ на крестъ на груди, и клѣтчатый передникъ.

Стандишъ обернулся и молча кивнулъ головой. Лицо его приняло странное полунетерпѣливое, полуотчаянное выраженіе.

— Ступай домой, продолжала она, видя, что Стандишъ, не спуская глазъ съ фабрики, воткнулъ лопату глубже въ землю: — я приготовила тебѣ поѣсть, прежде чѣмъ ты пойдешь на работу. А все-таки жаль, что ты не кончилъ гряды. Ты право сталъ совсѣмъ другимъ человѣкомъ.

— Не ворчите, матушка, отвѣчалъ онъ добродушно: — я всегда наживу кусокъ хлѣба, по врядъ ли мнѣ придется работать въ этомъ саду.

— Отчего? поспѣшно спросила она, входя съ сыномъ въ маленькую чистую кухню.

— Не къ чему, произнесъ онъ, садясь за столъ и принимаясь за ѣду: — говорятъ, что Гардинджъ выселитъ насъ и Мура въ будущемъ мартѣ.

— Что ты, Стандишъ?

— Да, я слышалъ объ этомъ на фабрикѣ. Онъ увѣряетъ, что рента здѣсь слишкомъ низка; что вы и сосѣди получили свои жилища слишкомъ дешево послѣ голода, когда нечѣмъ было платить, но что теперь можно платить болѣе и онъ возвысить ренту или выселитъ насъ.

Кэти Клинтонъ отвернулась отъ своего сына и стала подкладывать торфъ въ огонь. Онъ не замѣтилъ, что ея обычное блѣдное лицо еще болѣе поблѣднѣло, а загорѣлыя руки дрожали.

— Мы едва можемъ платить и теперешнюю ренту, промолвила она: — но ты, Стандишъ, не слушай всего, что болтаютъ за фабрикѣ. Будемъ лучше надѣяться на Бога и предадимъ себя Его волѣ.

— Но намъ придется исполнить волю этого человѣка, сказалъ онъ, съ горечью кивая головой въ ту сторону, гдѣ находилась фабрика: — а потому я не буду болѣе работать въ саду. Зачѣмъ я стану обработывать землю для него? Зачѣмъ дамъ ему возможность содрать большую ренту съ слѣдующаго арендатора?

— Но вѣдь ты не увѣренъ, что хозяинъ это сдѣлаетъ, произнесла какъ бы съ усиліемъ Кэти Клинтонъ.

— Всѣ объ этомъ говорятъ. Но я добьюсь правды. Вотъ ужь и звонятъ.

Онъ вскочилъ, наскоро одѣлся и скорыми шагами сталъ спускаться съ горы.

Мать вышла на порогъ наружной двери и слѣдила за нимъ, пока онъ не исчезъ изъ ея глазъ за поворотомъ дороги. Тогда, скрестивъ руки на груди, она дошла до края хиживы, откуда виднѣлась вся фабрика на противоположномъ берегу и долго пристально смотрѣла на нее, а затѣмъ вернулась домой. Вскорѣ, она занялась приготовленіемъ для сына второго завтрака, состоявшаго изъ хлѣба съ масломъ и фляжки съ чаемъ, который она носила ему ежедневно на фабрику. Она и сама выпила чашку чая, но онъ, повидимому, жегъ ей горло. Очевидно, въ ней была затронута какая-то слабая струна, потому что, несмотря на всѣ ея попытки заглушить слезы, онѣ медленно покатились по ея щекамъ. Поспѣшно отеревъ глаза платкомъ, она встала, надѣла плащъ и пошла на фабрику съ завтракомъ для сына.

II.

Кэти Клинтонъ должна была носить сыну завтракъ и обѣдъ по той простой причинѣ, что на то и другое давалось только по три четверти часа и Стандишъ не имѣлъ бы времени вернуться домой, потому что новый мостъ черезъ Браму былъ желѣзнодорожный и надо было переходитъ черезъ другой мостъ, находившійся довольно далеко въ центрѣ города. Когда Кэти Клинтонъ достигла фабрики, то тамъ оставалось мало рабочихъ, такъ какъ большинство ихъ жило по сосѣдству и предпочитало ѣсть дома. Поэтому дворъ былъ почти пустой и она, подожцавъ Стандиша, усѣлась съ нимъ подъ навѣсомъ, гдѣ лежали тюки съ льномъ.

Молодой человѣкъ молча съѣлъ свой завтракъ и затѣмъ мрачно промолвилъ:

— Я слышалъ кое-что новенькое.

— Что такое? спросила мать, полузастѣнчиво смотра на своего сына.

— Фабрика такъ хорошо работаетъ, отвѣчалъ Стандишъ, стряхивая крошки съ своей куртки: — что хотятъ поставить новыя машины и распустить половину рабочихъ.

— Паровыя машины великое дѣло, замѣтила Кэти Клинтонъ послѣ минутнаго молчанія: — вѣдь пароходы теперь летаютъ въ Америку, какъ птицы.

— Проклятыя машины, рѣзко произнесъ человѣкъ, завтракавшій неподалеку отъ Стандиша: — благодаря имъ, половина народа останется безъ работы.

— Правда, подтвердила Кэти Клинтонъ, закрывая пустую фляжку, въ которой она принесла чай своему сыну.

— Да, продолжалъ рабочій, вставая и подходя къ ней: — и никто не можетъ ихъ такъ проклинать, какъ вы, Кэти. Я хорошо помню, что когда въ первый разъ поставили здѣсь паровикъ и распустили рабочихъ, вы первая отправились въ Глазго искать работы.

Стандишъ поспѣшно взглянулъ прежде на говорившаго, а потомъ на мать.

— Въ Глазго! промолвилъ онъ съ удивленіемъ: — но мать никогда не бывала въ Глазго.

— Какъ, развѣ это было не въ Глазго? сказалъ рабочій: — я право не знаю, но кажется вы пріѣхали изъ Глазго съ ребенкомъ, т. е. съ вами, Стандишъ.

Кэти Клинтонъ въ это время убирала вещи, но ея руки такъ дрожали, что она едва могла завязать небольшой узелокъ.

— Вы никогда мнѣ не говорили, что были въ Глазго, сказалъ Стандишъ, обращаясь къ матери.

— О, не обо всемъ пріятно говорить, отвѣчала она, избѣгая прямого отвѣта: — не правда ли, Патеръ?

— Вамъ лучше знать, Кэти, промолвилъ рабочій, отходя отъ нихъ: — но странно, что вы никогда не сказали объ этомъ сыну.

— Вы были когда-нибудь въ Глазго, матушка? спросилъ съ любопытствомъ Стандишъ, вынимая изъ кармана трубку и наполняя ее табакомъ.

— Да, отвѣчала лаконически Кэти Клинтонъ.

— Отчего я никогда не слыхалъ объ этомъ?

— Много было у меня въ жизни горя, но я не хотѣла, чтобъ ты объ этомъ зналъ. Но вѣдь я не дурная мать, Стандишъ?

Произнеся послѣдніе слова, она взглянула съ нѣжной мольбой на красиваго, здоровеннаго юношу.

— Не говорите вздора, отвѣчалъ онъ немного рѣзко: — вы лучшая мать на свѣтѣ.

— Я сдѣлала все, что могла, Стандишъ…

Но въ эту минуту ее прервалъ громкій, повелительный голосъ:

— Кто тамъ куритъ у тюковъ льна?

Стандишь нахмурилъ брови, погасилъ трубку и сунулъ ее въ карманъ.

— А, это вы, Клинтонъ, продолжалъ, выходя изъ конторы молодой человѣкъ, моложе Стандиша года на три или на четыре, довольно красивый, но изнѣженный, съ голубыми глазами, рыжими усами и въ безукоризненно модномъ костюмѣ, придававшемъ ему видъ скорѣе лондонскаго франта, чѣмъ младшаго компаньона фирмы «Гардинджъ и Сынъ»: — вы могли бы, по крайней мѣрѣ, мнѣ отвѣтить. Вы не думали, что я приду такъ рано и потому позволяли себѣ вольности.

— Я вовсе объ васъ не думалъ, мистеръ Вальтеръ, отвѣчалъ Стандишъ, покраснѣвъ, пока мать его поспѣшно удалялась со двора.

— Неужели? произнесъ съ презрительной улыбкой Вальтеръ Гардинджъ: — такъ я васъ заставлю думать о себѣ; я велю васъ оштрафовать, какъ всякаго другого рабочаго, за ослушаніе и куреніе табаку подлѣ тюковъ льна.

— Какъ вамъ угодно, мистеръ Вальтеръ, отвѣтилъ Стандишъ подноса руку къ фуражкѣ, но далеко не почтительно.

Это взбѣсило хозяйскаго сына и онъ продолжалъ съ сердцемъ:

— Не думайте, что если отецъ изъ милости сдѣлалъ васъ нѣсколько недѣль тому назадъ мастеромъ, то вы можете позволять себѣ вольности.

Бумъ! Бумъ! Бумъ! Раздался колоколъ и рабочіе стали быстро возвращаться. Вальтеръ Гардинджъ ушелъ въ контору, а Стандишъ Клинтонъ, съ злобой въ сердцѣ, пошелъ на работу въ другой флигель фабрики.

Не успѣла его мать выйти изъ воротъ, какъ встрѣтила рабочаго, который говорилъ съ нею. на дворѣ. Питеръ Каркорань былъ невзрачный, сухощавый, подслѣповатый человѣкъ пятидесяти лѣтъ. Онъ смѣло подошелъ къ ней, хотя она, очевидно, старалась избѣгнуть встрѣчи съ нимъ.

— Э, Кэти, сказалъ онъ фамильярнымъ тономъ: — такъ вы не сказали сыну, что бывали въ Глазго?

— Молчите, Питеръ, отвѣчала она поспѣшно: — я уже сказала, что есть вещи, о которыхъ непріятно говорить.

— Да, чѣмъ меньше объ этомъ говорить, тѣмъ лучше, замѣтилъ онъ дерзко: ну, прощайте. Ужь звонятъ. Но я зайду къ вамъ когда-нибудь вечеркомъ и, не бойтесь, я не скажу ни слова мальчишкѣ.

Кэти Клинтонъ вернулась домой. Въ головѣ ея тѣснились безпокойныя мысли. Что отвѣтитъ она Стандишу, если онъ вздумаетъ спрашивать ее о томъ, что, она надѣялась, навѣки забыто? Приготовляя скромный обѣдъ, она думала о случившемся. Она не терпѣла Питера Каркорана и не довѣряла ему. Онъ любилъ ее въ молодости и отличался самыми дурными чертами кельтической любви и ненависти. Инстинктивно она боялась его и сердце ея трепетало при мысли, что Стандишъ могъ, при первомъ удобномъ случаѣ, распросить Питера о такомъ эпизодѣ въ ея жизни, который она старательно скрывала отъ сына.

Между тѣмъ, Стандишъ, забывъ о разговорѣ матери съ Питеромъ Каркораномъ, принялся за свою обычную работу. Гораздо большее впечатлѣніе произвели на него оскорбительныя слова Вальтера Гардинджа. Между молодыми людьми существовалъ какой-то инстинктивный антагонизмъ, оба это чувствовали, хотя одинъ изъ нихъ не зналъ причины своей непріязни. Стандишъ угрюмо работалъ, какъ вдругъ случайно взглянулъ на Питера Каркорана, работавшаго рядомъ съ нимъ, и вспомнилъ объ его словахъ. Странно, подумалъ онъ, что мать никогда не говорила ему, что бывала въ Глазго, и что онъ тамъ родился. Онъ рѣшился разспросить ее обо всемъ въ этотъ же вечеръ или еще ранѣе, когда она принесетъ ему обѣдъ. Его размышленія были внезапно прерваны какимъ-то движеніемъ среди рабочихъ, во главѣ которыхъ онъ былъ поставленъ. Поднявъ голову, онъ увидалъ Вальтера Гардинджа, который вошелъ въ мастерскую съ отцомъ и какой-то молодой дѣвушкой.

III.
Первое мѣсто дамамъ.

Молодая дѣвушка, сопровождавшая Вальтера Гардинджа и его отца, была лѣтъ восемнадцати, съ шелковистыми каштановыми волосами, которые спереди ниспадали на низкій, бѣлый лобъ, а позади были свернуты косою подъ черной соломенной шляпой. На ней было сѣрое платье, изъ какой-то мягкой матеріи и черный кружевной шарфъ на шеѣ. Проходя мимо Стандиша Клинтона, она попала платьемъ въ машину, на которой онъ работалъ и онъ инстинктивно протянулъ руку, чтобы спасти платье. Она также поправила платье рукой. Ихъ руки встрѣтились и они оба вздрогнули.

— Простите, миссъ! сказалъ Стандишъ, снимая фуражку.

Молодая дѣвушка слегка поклонилась и прошла далѣе въ сопровожденіи Вальтера Гардинджа и его отца. Послѣдній былъ высокаго роста, аристократичный на взглядъ мужчина, лѣтъ пятидесяти пяти, съ длинной русой бородой, жесткимъ, саркастическимъ ртомъ и свѣтло голубыми глазами. Выраженіе лица его было злое, жестокое и его столько же боялись, сколько ненавидѣли — боялись потому, что онъ былъ силой въ околодкѣ и ненавидѣли, потому что были обязаны поддѣлываться подъ его капризы. Изъ поколѣнія въ поколѣніе Гардинджи пользовались въ Дунбеллинѣ феодальной властью. Они поженились на представительницахъ лучшихъ мѣстныхъ семействъ и считали себя маленькими царьками. Генри Гардинджъ наслѣдовалъ совершенно разстроенному состоянію, благодаря расточительной жизни дѣда въ веселые и нечестивые, но остроумные дни регентства; ему оставалось одно средство выйти изъ семейныхъ затрудненій и уплатить свои собственные долги въ университетѣ — жениться на богатой, что онъ и сдѣлалъ, взявъ себѣ въ жены дочь сосѣдняго полотнянаго фабриканта, давшаго за дочерью десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго дохода. Эмили Бэкеръ, хорошенькая, но глупенькая молодая дѣвушка, умерла черезъ шесть лѣтъ послѣ своей свадьбы, отъ разбитаго горемъ сердца, оставивъ одного сына, Вальтера, которому его дѣдъ оставилъ послѣ своей смерти полотняную фабрику. Такимъ образомъ, Гардинджи сдѣлались мильонерами. Отличаясь комерческими талантами, Генри Гардинджъ, увеличилъ дѣла фирмы и сдѣлалъ ее однимъ изъ самыхъ цвѣтущихъ и доходныхъ промышленныхъ предпріятій Ирландіи.

Онъ медленно прошелъ по фабрикѣ, объясняя молодой дѣвушкѣ всѣ подробности машинъ. Стандишъ Клинтонъ замѣтилъ, что ея прелестное лицо отличалось серьёзной внимательностью. Наконецъ, они остановились передъ новой машиной, на которой еще не работали. Вальтеръ Гардинджъ хотѣлъ пустить ее въ ходъ, но не съумѣлъ, и отецъ крикнулъ повелительнымъ тономъ:

— Эй, Клинтонъ! Гдѣ Клинтонъ?

— Здѣсь, сэръ, отвѣчалъ Стандишъ, подходя и снимая фуражку.

— Пустите машину въ ходъ, приказалъ онъ: — я хочу объяснить ее этой молодой дамѣ.

Стандишъ повиновался. Быстро и ловко привелъ онъ въ движеніе сложную систему штифтовъ, колесъ, блоковъ, винтовъ и пр., такъ что черезъ нѣсколько минутъ машина стала дѣйствовать какъ живое существо подъ его умѣлой рукой.

— Какое совершенство! замѣтила молодая дѣвушка звонкимъ, мелодичнымъ голосомъ.

— Да, отвѣчалъ Генри Гардинджъ рѣзко: — эта новая машина сдѣлаетъ работу четырехъ лѣнтяевъ и вдвое ихъ скорѣе.

Глаза Стандиша заблестѣли, и онъ гордо поднялъ голову, но черезъ секунду, сдержавъ свой гнѣвъ, просто сказалъ:

— Я не думаю, чтобъ эта машина хорошо работала.

— Отчего? спросила молодая дѣвушка съ любопытствомъ.

— Потому, миссъ, что она не можетъ производить полотно такого высокаго качества, какое мы привыкли выпускать съ этой фабрики.

— Ну, мы увидимъ, отвѣтилъ коротко Генри Гардинджъ и обратилъ вниманіе молодой дѣвушки на что-то другое въ мастерской.

Стандишъ хотѣлъ вернуться къ своей работѣ, когда Вальтеръ Гардинджъ промолвилъ:

— Какое право имѣете вы высказывать свое мнѣніе, когда васъ не спрашиваютъ?

— Я имѣю право имѣть свое мнѣніе, какъ всякій другой человѣкъ, мистеръ Вальтеръ, отвѣчалъ поспѣшно Стандишъ.

Вальтеръ Гардинджъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ. Онъ просто пришелъ въ тупикъ отъ того, что одинъ изъ его рабочихъ смѣлъ съ нимъ такъ говорить. Поблѣднѣвъ отъ злобы, онъ воскликнулъ:

— Вы забываетесь, Клинтонъ, думая, что имѣете какія-то права на наше особое вниманіе. Вы жестоко ошибаетесь, съ вами будутъ обращаться, какъ съ другими рабочими.

Слова эти слышали нетолько Генри Гардинджъ и сопровождавшая его молодая дѣвушка, но и два работника, находившіеся неподалеку.

— Что вы хотите сказать, г. Вальтеръ? отвѣчалъ Стандишъ, выведенный изъ терпѣнья. — Развѣ я когда-нибудь просилъ, чтобы мнѣ оказывали предпочтеніе? Я былъ очень удивленъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ товарищамъ: — когда мнѣ предложили мѣсто мастера, потому что я знаю, что сѣлъ на голову людямъ, бывшимъ дольше меня на фабрикѣ.

Они ничего не отвѣчали, что еще болѣе взбѣсило Стандиша.

— Этого молодца надо держать строго, промолвилъ Вальтеръ Гардинджъ, подходя къ молодой дѣвушкѣ и бросая странный взглядъ на Стандиша.

— Какія права могу я имѣть на Гардинджей? промолвилъ юноша съ недоумѣніемъ.

— Спросите у вашей матери, произнесъ подлѣ него громкій голосъ.

Обернувшись, Стандишъ увидалъ Питера Каркорана, который быстро прошелъ въ другую часть фабрики.

Въ эту минуту раздался обѣденный звонокъ и Стандишъ съ нѣкоторыми другими рабочими пошелъ во дворъ къ навѣсу, гдѣ онъ завтракалъ. На лицѣ его было странное выраженіе, словно онъ вдругъ началъ сознавать страшную тайну. Не успѣлъ онъ сдѣлать нѣсколькихъ шаговъ, какъ его остановила молодая дѣвушка.

— Здравствуйте, Мэри, сказалъ онъ разсѣянно: — мать съ вами?

— Нѣтъ, Стандишъ. Я принесла обѣдъ Джону, а ваша мать просила захватить и вашъ. Идите, садитесь рядомъ съ Джономъ.

Пока молодые рабочіе ѣли, Мэри все болтала.

Это была хорошенькая ирландская поселянка, двадцати одного года, съ фіолетово-сѣрыми глазами, густыми, развѣвавшимися по вѣтру черными волосами, блестящими зубами и прекраснымъ цвѣтомъ лица, благодаря жизни на чистомъ воздухѣ, постоянному движенію и крѣпкому здоровью.

— Вы пойдете сегодня танцовать къ Кристи Муртагъ, Стендишъ? спросила она между прочимъ.

— Не знаю, Мэри.

— Э, приходите, Стандишъ! продолжала молодая дѣвушка кокетливо и легкій румянецъ покрылъ ея щеки.

Стандишъ посмотрѣлъ на нее и подумалъ, что она очень хорошенькая. Онъ очень хорошо зналъ, что его называли ея «милымъ дружкомъ». Конечно, онъ не прочь былъ ухаживать за нею, но между ними не было ничего серьёзнаго.

— Я приду, если могу, отвѣчалъ онъ: — скажите матери, что я вернусь, какъ только кончу работу.

— Хорошо, отвѣчала Мэри: — а это кто, Стандишъ? прибавила она въ полголоса.

Но прежде чѣмъ онъ успѣлъ отвѣтить, мимо нихъ прошли Вальтеръ Гардинджъ и молодая дѣвушка, которой онъ съ отцомъ показывали фабрику. Мэри присѣла, Джонъ Шильдсъ всталъ и снялъ фуражку, а Стандишъ Клинтонъ отвернулся и не обратилъ на нихъ никакого вниманія.

IV.

Вальтеръ Гардинджъ замѣтилъ дерзость Стандиша и пристально посмотрѣлъ на него. Тотъ всталъ и спокойно пошелъ въ фабрику. Колоколъ еще не звонилъ къ работѣ и онъ направился къ новой машинѣ. Около нея стояло нѣсколько рабочихъ и работницъ.

— Мы скоро всѣ пойдемъ по міру, если здѣсь заведется много такихъ машинъ, замѣтилъ одинъ рабочій, мрачно насупивъ брови.

— Правда, отвѣчалъ другой: — какъ называется эта штука, Стандишъ?

— Хорошенько не знаю, Пэтъ Конноръ, отвѣчалъ Сгандишъ: — но я вамъ объясню, для чего она придумана.

— Да, да, произнесли всѣ, вопросительно глядя на Стандиша, который считался въ фабрикѣ самымъ знающимъ и краснорѣчивымъ малымъ.

— Она придумана для того, чтобы лишить рабочихъ куска хлѣба, продолжалъ онъ, сверкая глазами. — Это экономическая машина, т. е. хозяева заставляютъ на ней работать женщинъ и дѣтей, а деньги, которыя прежде платились большему числу рабочихъ, остаются въ карманѣ хозяевъ.

— Правда, Стандишъ!

— Это такъ!

— Онъ говоритъ, какъ книга!

Эти и подобныя имъ восклицанія послышались въ толпѣ рабочихъ, которые мало по-малу окружили его.

— Поэтому, продолжалъ Стандишъ все съ большимъ и большимъ жаромъ: — всякая экономическая машина лишаетъ работы извѣстное число рукъ. Онѣ переполняютъ рабочій рынокъ и рабочая плата понижается, такъ какъ остается одно изъ двухъ: или умереть съ голода или взять то, что предлагаютъ хозяева. Собственникъ машины набиваетъ себѣ карманы, живетъ роскошно, водитъ въ шелкахъ и бархатахъ жену и дочерей, а мы, работой которыхъ онъ пользуется почти задаромъ, живемъ въ грязной мазанкѣ, а наши жены и дочери ходятъ въ лохмотьяхъ. Вотъ для чего придумана экономическая машина.

И съ этими словами онъ ударилъ рукой по безобидному предмету его гнѣва. Но вокругъ него раздались не рукоплесканія, какъ обыкновенно, когда онъ говорилъ, по послышался какой-то ропотъ. Всѣ какъ-то ежились; всѣмъ очевидно было неловко.

— Клинтонъ, оставьте тотчасъ фабрику и не смѣйте совать сюда носа! произнесъ грозный голосъ.

Стандишъ поднялъ голову. На маленькомъ мосточкѣ, соединявшемъ двѣ половины новой машины, стояли Генри Гардинджъ и его сынъ.

— Я не позволю никому проповѣдывать здѣсь такія теоріи, продолжалъ разгнѣванный хозяинъ: — слышите, Клинтонъ, уходите съ фабрики сію минуту.

— Я сейчасъ уйду, мистеръ Гардинджъ, отвѣтилъ Стандишъ. снимая свой полотняный передникъ и пристально смотря на отца и сына: — но мои теоріи останутся здѣсь, я постараюсь вкоренить ихъ въ сердца этихъ людей.

Въ тайнѣ, всѣ рабочіе согласились съ Стандишемъ, но страхъ удаленія съ работы мѣшалъ имъ сказать что-нибудь. Стандишъ Клинтонъ вышелъ изъ фабрики на берегъ Брамы.

Никогда окрестная страна не казалась столь прелестной, какъ въ эту минуту. Рѣка сверкала подъ лучами послѣ-полуденнаго солнца и Стандишъ, вмѣсто того, чтобы вернуться докой, пошелъ по берегу въ противоположную сторону. Онъ прошелъ мимо громаднаго стараго краснаго дома Гардинджа и, стиснувъ зубы, ускорилъ шаги. Наконецъ, онъ легъ на берегу, подложивъ себѣ подъ голову фуражку. Вдали, за противоположномъ берегу, виднѣлся маленькій домикъ его матери.

Порвавъ всѣ узы, приковывавшія его къ Гардинджу, онъ чувствовалъ себя гораздо свободнѣе и надосугѣ сталъ обдумывать все, что случилось, и все, что онъ слышалъ въ этотъ памятный день. Онъ вспомнилъ уклончивый отвѣтъ матери, странный намекъ Вальтера Гардинджа и непонятный совѣтъ Питера Каркорана. Что это все значило? Очевидно, въ жизни его матери было нѣчто, что она доселѣ скрывала отъ него. Но теперь нечего было думать объ этомъ. Онъ потерялъ мѣсто и долженъ былъ найти какое-нибудь средство заработать кусокъ хлѣба ей я себѣ. Его мать получала изъ конторы стряпчаго Матью Байда три шиллинга съ половиною въ недѣлю, которые ей высылалъ какой-то родственникъ изъ Австраліи. Вотъ все, что у нихъ было вѣрнаго, и Стандишъ ломалъ себѣ голову, какъ ему добыть себѣ работы.

У его ногъ бѣжала рѣка, усыпляя его своимъ равномѣрнымъ плескомъ. Онъ закрылъ глаза и забылся. Мечты, все болѣе и болѣе овладѣвавшія имъ въ послѣднее время, теперь стали носиться передъ нимъ яснѣе, чѣмъ когда-либо. Онъ зналъ, что дерзко было ему, простому поселянину, мечтать о томъ, чтобы помочь такъ или иначе возрожденію Ирландіи, ея убитой торговлѣ. Долго и часто думалъ онъ объ этомъ предметѣ и душа его жаждала возможности открыто высказать эти мысли. Размышляя теперь объ этомъ, онъ вдругъ вспомнилъ слова, которыя когда-то прочелъ съ восторгомъ и заучилъ наизусть:

«О that I stood upon some lofty tower,

Before the gathered people, face to face,

That like God’s thunder, might my words of power,

Boll dawn the cry of Freedom to its base.

O, that my voice, а storm above all storms,

Could cleave earth air, and ocean, rend the sky,

With the, fierce earthquake thout: To arms! to arms!

For Truth, Fame, Freedom, Vengeanee, Liberty» ¹.

¹ О, еслибъ я стоялъ на высокой башнѣ передъ собравшимся народомъ и мое слово, раздаваясь какъ громъ небесный распространило всюду кличъ свободы! О, еслибъ мой голосъ громче бури разсѣкъ бы воздухъ, землю, воду, великимъ крикомъ. «Возстаньте за истину, славу, волю, месть, свободу».

Слова эти какъ бы вдохновили его. Онъ вскочилъ и отбросилъ рукою назадъ свои длинные волосы. Да, онъ желалъ бы держать народъ подъ обаяніемъ своего слова, научить его, что Ирландія имѣетъ такія же права, какъ и нація, держащая ее подъ своимъ игомъ и превратившая чудную страну Эрина въ пастбище для быковъ, поставляемыхъ въ Англію, и въ рынокъ для залежалыхъ, ненужныхъ ей товаровъ.

Черезъ нѣсколько минутъ онъ уже шелъ домой. Столь раннее появленіе сына очень удивило Кэти Клинтонъ, сидѣвшую за вязаніемъ въ своемъ чистенькомъ, скромномъ жилищѣ. Съ перваго взгляда на его лицо она увидѣла, что случилось нѣчто необыкновенное и сердце ея болѣзненно сжалось. Весь день она думала о разговорѣ съ Питеромъ Каркораномъ, во время завтрака Стандиша и теперь, увидавъ сына, побоялась, не пришелъ ли онъ нарочно такъ рано домой, съ цѣлью распросить ее о пребываніи ея въ Глазго.

— Что это, Стандишъ, воскликнула она, вставая: — отчего ты такъ рано вернулся?

— Меня выгнали съ фабрики, лаконически отвѣчалъ онъ, бросивъ фуражку на столъ, и опустился въ кресло.

— Стандишъ! Это не можетъ быть!

V.

— Я не стану вамъ врать.

— Тебя выгнали? произнесла Кэти Клинтонъ, не довѣряя своимъ ушамъ.

— Да.

— За что?

— За то, что я сказалъ рабочимъ, что новыя экономическія машины придуманы только для того, чтобы пустить по міру рабочихъ.

— О, Стандишъ! воскликнула мать его съ отчаяніемъ: — отчего ты не можешь держать языкъ за зубами? Тебѣ вовсе не слѣдовало это говорить. Я всегда тебѣ повторяю, что ты попадешься въ бѣду. Такъ тебя выгнали? Ну, разскажи мнѣ все подробно.

Стандишь разсказалъ ей все, что случилось, по порядку и она выслушала его со вниманіемъ.

— Что хотѣлъ сказать Вальтеръ Гардинджъ, говоря, чтобы я не думалъ, что имѣю на нихъ право? спросилъ Стандишъ, окончивъ свой завтракъ.

— Почемъ я знаю, отвѣчала мать, не дрогнувъ и очень спокойно.

— Питеръ Каркоранъ сказалъ мнѣ, чтобы я спросилъ объ этомъ у васъ.

— Питеръ Каркоранъ старый дуракъ! Какъ могу я знать, что значатъ слова мистера Вальтера. Но вотъ и Мэри Шильдсъ, прибавила она, очень обрадовавшись появленію посторонняго.

— Какъ, Стандишъ, вы уже вернулись! воскликнула молодая дѣвушка, входя въ кухню: — я только хотѣла передать вашей матери то, что вы поручили.

— Я самъ не думалъ, разставаясь съ вами, Мэри, что меня прогонятъ съ фабрики.

— Что?

— Да, я поговорилъ крупно съ обоими хозяевами, и они меня прогнали, произнесъ онъ съ ядовитой горечью.

— Они раскаются въ этомъ, отвѣчала Мэри: — потому что вы лучшій работникъ на всей фабрикѣ.

— Впрочемъ, это пустяки. Я найду другую работу. Я даже не знаю, остался ли бы я долго самъ на ихъ фабрикѣ; мнѣ уже давно сталъ невыносимъ молодой хозяинъ.

— А онъ съ красивой дѣвушкой приходилъ сегодня на фабрику, замѣтила Мэри: — кто она такая? Мнѣ кажется, я ее прежде гдѣ-то видѣла.

— Я не знаю, кто она, произнесъ Стандишъ и инстинктивно ощупалъ одной рукой то мѣсто другой руки, до котораго она прикоснулась своей перчаткой.

— Вы придете танцовать? спросила Мэри въ дверяхъ.

— Не знаю. Я не очень расположенъ сегодня танцовать.

— Это будетъ тебѣ полезно, сказала мать: — пойди съ Мэри.

— Хорошо, я пойду, произнесъ онъ, смотря прямо въ лицо Мэри, которое тотчасъ просіяло.

Послѣ ухода молодой дѣвушки, наступило молчаніе, но черезъ двѣ или три минуты, Стандишъ спросилъ именно о томъ, чего такъ опасалась его мать:

— Вы мнѣ никогда не говорили, что бывали въ Глазго. Вы были тамъ? И если были, то зачѣмъ мнѣ не говорили объ этомъ?

Кэти Клинтонъ вздрогнула. Она положила свое вязанье на столъ, медленно встала, прошла черезъ кухню въ свою комнату и стала тамъ ходить взадъ и впередъ въ ужасномъ волненіи.

— Боже милостивый! бормотала она: — что я скажу своему мальчику. Я его такъ люблю, какъ никогда не любила его отца. Если я ему скажу всю правду, онъ возненавидитъ меня и прогонитъ.

И она въ отчаяніи ломала себѣ руки.

Мысленно она перенеслась теперь въ Глазго, къ тому эпизоду своей жизни, который она охотно забыла бы. Зачѣмъ этотъ дуракъ Каркоранъ вмѣшался не въ свое дѣло; безъ него она унесла бы въ могилу свою тайну. Врочемъ, она знала, что Каркоранъ сдѣлалъ это изъ ревности и мести.

— Мать! произнесъ Стандишъ, входя въ комнату черезъ нѣсколько времени: — что съ вами?

— Ничего, отвѣчала она, подходя къ комоду и открывай ящикъ: — что же можетъ быть со мною?

— Не знаю, произнесъ молодой человѣкъ и поспѣшно вернулся въ кухню.

Потомъ онъ вышелъ изъ дома и сталъ ходить по берегу передъ домомъ. Вдали пробили часы на фабрикѣ.

Услыхавъ этотъ бой, Кэти Клинтонъ вздрогнула. Она каждую недѣлю ходила за тремя съ половиною шиллингами, которые ей выплачивалъ стряпчій Матью Байдъ. Не отправиться ли ей туда и тѣмъ отложитъ хоть на нѣсколько часовъ вопросы сына?

Она набросила плащъ и вышла въ кухню.

— Куда вы идете? спросилъ Стандишъ, стоявшій у дверей дома, куря трубку.

— Въ городъ.

Что-то удержало ее отъ болѣе опредѣленнаго отвѣта.

— Въ какое мѣсто?

— Недалеко. Я вернусь къ нашему ужину.

— Я думаю не о своемъ ужинѣ, а о томъ, что я пойду съ вами, отвѣчалъ онъ, выбрасывая золу изъ трубки.

— Я не люблю оставлять домъ пустой, сказала она, вовсе не желая итти съ сыномъ.

— Пустяки, воскликнулъ онъ: — вы постоянно оставляете домъ пустой, нося мнѣ завтракъ и обѣдъ на фабрику.

Конечно, противъ этого нельзя было спорить и Стандишъ, надѣвъ фуражку, заперъ наружную дверь, спряталъ ключъ въ карманъ и пошелъ рядомъ съ матерью по берегу Брамы.

Разговоръ, естественно, коснулся снова его удаленія съ фабрики, но Кэти Клинтонъ старалась говорить какъ можно менѣе. Но ничто не помогло, и въ виду уже города Стандишъ произнесъ:

— Вы мнѣ однако не отвѣтили. Вы были въ Глазго?

Бываютъ минуты въ жизни человѣка, отъ которыхъ зависитъ вся его жизнь и тогда всякая мелочная подробность окружающей обстановки запечатлѣвается навѣки въ его памяти. Такая минута настала для Кэти Клинтонъ. Она видѣла протекавшую у ея ногъ серебристую рѣку, видѣла лошадей и телеги медленно двигавшіяся по дорогѣ, видѣла зеленыя деревья и вдали высокую фабричную трубу. Она слышала, что говорили между собою дѣти, игравшія у дороги. Все это она видѣла и слышала, очень хорошо сознавая, что никогда не забудетъ.

— Право странно, мать, отчего вы не хотите мнѣ отвѣтить? спросилъ онъ довольно рѣзко.

— Кто тебѣ сказалъ, что я не хочу?

— Такъ отвѣтьте мнѣ. Были ли въ Глазго? Вѣдь дико, что Каркоранъ знаетъ объ этомъ, а я нѣтъ.

— Вѣдь я тебѣ уже сказала, что о многомъ тебѣ не говорила, чтобъ тебя не тревожить?

— Вы были въ Глазго? повторилъ настойчиво Стандишъ.

— Ну, да, была. Я этого не отрицаю. Но это было въ самое грустное для меня время, передъ твоимъ рожденіемъ. Я не хотѣла тебѣ объ этомъ говорить потому, что не къ чему растравлять старыя раны.

— Я увѣренъ, что мой отецъ не былъ хорошимъ мужемъ, мать, промолвилъ Стандишъ смотря въ пространство.

— Нечего объ этомъ говорить.

— Еслибъ онъ былъ хорошимъ мужемъ, то вы говорили бы о немъ мнѣ, а не избѣгали бы даже упоминать объ немъ.

— Не къ чему растравлять старыя раны, повторила Кэти Клинтонъ.

VI.

— Должно быть, дѣло не ладное, иначе бы вы не стали скрывать отъ меня вашего пребыванія въ Глазго, промолвилъ Стандишъ.

— Ничего нѣтъ не ладнаго, отвѣчала спокойно мать: — я тебѣ все разскажу когда-нибудь, но не теперь. Но что это меня, кольнуло въ сердце, прибавила она, останавливаясь: — въ послѣднее время у меня часто побаливаетъ сердце.

Стандишъ обернулся. Мать его страшно поблѣднѣла. Онъ взялъ ее за руку и нѣжно сказалъ:

— Можетъ быть, это отъ жары. Сегодня очень теплый день, для мая мѣсяца.

— Погода прекрасная. Но я часто страдаю сердцемъ, сказала она и они снова пошли, но гораздо медленнѣе.

— Вамъ надо бы посовѣтоваться съ докторомъ.

— Охъ, нѣтъ. Я просто старѣюсь.

— Вамъ еще долго жить и надо поберечься.

— Ну, Богъ знаетъ, промолвила она дрожащимъ голосомъ и снова остановилась.

— Послушайте, воскликнулъ Стандишъ: — Я вамъ не позволю идти дальше. Я одинъ отправлюсь къ Бойду и достану деньги, а вы вернитесь домой.

Кэти Клинтонъ была очень рада пойти домой, но ей не нравилась мысль, что сынъ въ его теперешнемъ настроеніи увидитъ стряпчаго. Онъ могъ спросить кое-что объ ней. Конечно, она не боялась, чтобъ онъ многаго добился отъ хитраго стряпчаго, который никогда не говорилъ ничего лишняго, хотя вѣчно принималъ на себя тонъ самаго откровеннаго и чистосердечнаго человѣка.

— Пожалуйста, пойдите домой, матушка, настаивалъ Стандишъ: — вы не хороши на взглядъ. И не убивайтесь о томъ, что я отошелъ съ фабрики Гардинджа. Я всегда найду себѣ работу. Я думаю, что просто поступлю хоть за меньшую плату на фабрику Мартина.

— Зачѣмъ?

— Затѣмъ, что я одинъ изъ лучшихъ работниковъ здѣсь. Я хорошо знаю свое дѣло и Мартинъ возьметъ меня съ удовольствіемъ, а я ему покажу новый способъ отдѣлки полотна. Пожалуй, тогда Мартинъ убьетъ Гардинджа.

— Хорошо! Хорошо! Но, глупый мальчикъ, къ чему это тебѣ послужитъ?

— По крайней мѣрѣ, я отомстилъ бы Гардинджу и его сыну. Но вы идете домой?

— Я думаю, что пойду.

— Вотъ хорошо. А я отправлюсь къ Бойду.

Кэти Клинтонъ взглянула изъ-подлобья на сына. Ей показалось, что его слова имѣли какой-то скрытый смыслъ. Она хотѣла что то сказать, но сдержала свой порывъ и спокойно отвѣтила:

— Иди, Стандишъ, Богъ съ тобой, и пожалуйста не попади въ новую бѣду.

— Хорошо: не бойтесь, сказалъ Стандишъ и пошелъ далѣе очень поспѣшно.

Напротивъ, мать его вернулась домой очень тихо. Здоровенная на взглядъ женщина вдругъ ослабѣла; походка ея стала невѣрной и она часто останавливалась чтобъ перевести дыханіе. Ея сердце такъ билось, что она должна была присѣсть на землю прежде, чѣмъ взобраться на гору къ своему дому. Достигнувъ, наконецъ, съ большимъ трудомъ своей хижины, она сняла плащъ и опустилась въ изнеможеніи на старый стулъ.

Между тѣмъ, Стандишъ продолжалъ свой путь къ Дунбеллину. По дорогѣ онъ встрѣтилъ много фабричныхъ товарищей, такъ какъ теперь было именно время возвращаться съ работы. Нѣкоторые изъ нихъ хотѣли его остановить и поболтать, потому что его удаленіе съ фабрики было замѣчательнымъ событіемъ. Но онъ только кивнулъ имъ головой и продолжалъ идти по направленію къ Сѣверной улицѣ, гдѣ жилъ стряпчій Бойдъ.

Сѣверная улица была первая въ городѣ и имѣть на ней собственный домъ считалось яснымъ доказательствомъ порядочности. Домъ Матью Бойда былъ одинъ изъ лучшихъ на всей улицѣ; старинный, кирпичный, съ высокими гранитными ступенями. Достигнувъ цѣли, Стандишъ неожиданно остановился. По наружнымъ ступенямъ дома стряпчаго быстро поднимался мистеръ Генри Гардинджъ. Ему вовсе не хотѣлось встрѣтиться съ своимъ бывшимъ хозяиномъ, а потому онъ рѣшился подождать на улицѣ, пока онъ уйдетъ.

Стандишъ сталъ ходить взадъ и впередъ, ловко избѣгая разговоровъ съ рабочими, которые теперь толпами возвращались съ фабрики. Вдругъ онъ услыхалъ за собою поспѣшные шаги и, обернувшись, увидалъ передъ собою мистера Генри Гардинджа. Послѣдній бросилъ на него странный взглядъ, а Стандишъ посмотрѣлъ на него самымъ вызывающимъ образомъ. Оба они остановились.

— Что, сэръ? произнесъ первый Стандишъ.

— Что? отвѣчалъ мистеръ Генри Гардинджъ, гладя свою густую бороду: — не попадайтесь мнѣ лучше на глаза и не думайте, что я васъ возьму назадъ. Это дѣло рѣшенное и нога ваша никогда не будетъ на моей фабрикѣ.

— Я и не думалъ о васъ, и еслибъ вы стали просить меня, то не вернусь на вашу фабрику, отвѣчалъ молодой человѣкъ: — но помните…

Однако, онъ не успѣлъ окончить своей фразы, какъ мистеръ Гардинджъ уже исчезъ, а Стандишъ очутился среди группы рабочихъ.

— Что, хозяинъ беретъ васъ назадъ? вы помирились? спрашивалъ одинъ.

— Мы всѣ знали, что эта не серьёзная ссора, замѣтилъ другой.

— Я надѣюсь, что вы изъ гордости не лишите себя куска хлѣба, произнесъ третій.

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ рѣшительнымъ тономъ: — я не вернусь на фабрику, но заставлю Гардинджа и его сына раскаяться въ томъ, что они сдѣлали сегодня.

Сказавъ это, онъ поспѣшно перешелъ улицу къ дому Бойда, взошелъ на лѣстницу и позвонилъ. Хорошенькая служанка отворила дверь.

— Какъ поживаете, Рози? сказалъ онъ фамильярно: — дома хозяинъ?

VII.

Краснощекая, полная Рози отворила широко дверь, увидавъ Стандиша, и отвѣтила съ улыбкой:

— Благодарю васъ, Стандишъ, какъ здоровье ваше и вашей матери?

— Я процвѣтаю, но матери не хорошо.

— Что съ ней? Она нездорова?

— Да, кажется. Но, Рози, мнѣ надо видѣть вашего хозяина. Онъ дома?

— Нѣтъ, Стандишъ. Но миссъ Анджела дома.

— Мнѣ надо видѣть самого мистера Бойда.

— Мистеръ Гардинджъ съ вашей фабрики только что заходилъ и также хотѣлъ видѣть хозяина.

— Моя фабрика! воскликнулъ презрительно Стандишъ: — я ушелъ съ фабрики.

— Неужели?

— Да, сегодня.

— Зачѣмъ?

— Все равно. Такъ мистера Бойда нѣтъ дома?

— Нѣтъ, Стандишъ.

— А мнѣ его надо было видѣть, промолвилъ онъ и случайно взглянулъ на внутреннюю лѣстницу, такъ какъ разговоръ этотъ происходилъ въ самыхъ дверяхъ.

Кто-то спускался по лѣстницѣ. Это была молодая дѣвушка, очень стройная, въ свѣтломъ платьѣ, съ кружевами на шеѣ и рукахъ. Стандишъ тотчасъ узналъ въ ней молодую дѣвушку, которую онъ видѣлъ утромъ на фабрикѣ въ обществѣ Вальтера Гардинджа и его отца.

— Кто тамъ, Рози? спросила она.

— Молодой человѣкъ, который желаетъ видѣть мистера Бойда, миссъ Анджела, отвѣчала служанка.

— А! произнесла молодая дѣвушка, снова поднимаясь на лѣстницу: — а я думала, что это мистриссъ Клинтонъ. Мнѣ поручено сказать ей кое-что.

Очевидно, она не узнала рабочаго, который ей за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ объяснялъ машину.

— Рози, спросилъ Стандишъ поспѣшно: — кто эта молодая особа?

— Хозяйская племянница. Она гдѣ-то была въ школѣ и недавно пріѣхала. Она будетъ жить у насъ.

— Я, кажется, видѣлъ ее сегодня на фабрикѣ?

— Да. Она была тамъ. Мистеръ Вальтеръ Гардинджъ сходитъ съ ума по ней.

— Неужели?

— Да.

— Сегодня мать хотѣла прійти по дѣлу къ вашему хозяину, Рози, да ей нездоровится. Я поэтому пришелъ за нее. Можетъ быть, я могъ бы переговорить съ вашей молодой хозяйкой?

— Конечно, она сойдетъ къ вамъ. Войдите въ сѣни и присядьте.

Стандишъ послѣдовалъ за ней и не успѣлъ сѣсть, какъ снова послышался шелестъ женскаго платья и молодая дѣвушка, сойдя съ лѣстницы, спросила:

— Вы отъ мистриссъ Клинтонъ?

— Да, миссъ, отвѣчалъ Стандишъ очень спокойно и удивляясь, почему она была, повидимому, смущена.

— Кажется, произнесла она колебаясь: — я видѣла васъ сегодня на фабрикѣ мистера Гардинджа?

— Да, миссъ, отвѣчалъ Стандишъ, играя козырькомъ своей фуражки. — Я былъ тамъ сегодня и меня сегодня оттуда прогнали.

— Очень сожалѣю, произнесла она. — Рози говоритъ, что вы сынъ мистриссъ Клинтонъ.

— Да, миссъ.

— Потрудитесь войти сюда, сказала она слегка дрожащимъ голосомъ и указала на дверь, которая находилась за ними.

Она вошла первая; Стандишъ послѣдовалъ за нею. Это былъ кабинетъ стряпчаго, небольшая, скромно меблированная комната съ письменнымъ столомъ посрединѣ. Лучъ вечерняго солнца, проникая въ окно, освѣтилъ лицо и фигуру молодой дѣвушки, возбудивъ странное чувство въ сердцѣ Стандиша Клинтона.

Онъ многое пережилъ въ эту минуту. Ему казалось, что это прелестное существо было такъ близко къ нему и вмѣстѣ такъ далеко. Она стояла у письменнаго стола и въ одной рукѣ держала кошелекъ.

— Дядя, уходя, далъ мнѣ порученіе къ мистриссъ Клинтонъ, если она зайдетъ, сказала она, покраснѣвъ.

— Да, миссъ, Кэти Клинтонъ моя мать. Она нездорова и я пришелъ, чтобъ получить ея еженедѣльныя деньги отъ мистера Бойда.

— Я очень сожалѣю, что дяди нѣтъ дома. Онъ оставилъ деньги для мистриссъ Клинтонъ, но послѣ него заходилъ мистеръ Гардинджъ и просилъ меня сказать дядѣ, чтобъ онъ не выдавалъ денегъ мистриссъ Клинтонъ, пока не увидитъ мистера Гардинджа.

— Какое право онъ имѣетъ останавливать эти деньги? воскликнулъ гнѣвно Стандишъ.

— Право, не знаю, отвѣтила она: — только я поставлена въ очень неловкое положеніе. Дядя далъ мнѣ деньги, чтобъ передать мистрисъ Клинтонъ, а затѣмъ мистеръ Гардинджъ пришелъ и сказалъ, чтобъ не выдавать. Я, право, не знаю, кого мнѣ слушаться.

— Я не возьму теперь денегъ, миссъ, сказалъ Стандишъ: — я переговорю прежде съ матерью, а потомъ приду объясниться съ вашимъ дядей.

Съ этими словами онъ хотѣлъ удалиться, но молодая дѣвушка остановила его:

— Я надѣюсь, что эта отсрочка не будетъ очень чувствительна для вашей матери.

— Благодарю васъ, миссъ, мы подождемъ, произнесъ Стандишъ, покраснѣвъ: — мнѣ надо изслѣдовать это дѣло. Я не понимаю, какое право имѣетъ мистеръ Гардинджъ останавливать выдачу денегъ моей матери. Она получаетъ ихъ отъ брата изъ Америки, и я сегодня первый разъ слышу, что мистеръ Гардинджъ касается до нихъ.,

— Извините меня, промолвила миссъ Анджела, протягивая ему полкроны и шиллингъ: — вы теперь безъ работы, не лучше ли вамъ взять эти деньги? Вашей матери онѣ могутъ понадобиться.

Стандишъ колебался. При видѣ ея маленькой бѣлой ручки, онъ вздрогнулъ. Ему хотѣлось взять деньги, хотя бы для того, чтобъ прикоснуться къ ея ручкѣ.

— Право, лучше возьмите, повторила она: — а потомъ вы сосчитаетесь съ дядей.

— Пристите, миссъ, сказалъ Стандишъ, комкая въ рукахъ фуражку: — но могу я вамъ предложить одинъ вопросъ?

— Конечно, поспѣшно отвѣчала она, съ удивленіемъ смотря своими спокойными, серьёзными глазами на его смущенное лицо.

— Такъ повторите мнѣ, что сказалъ вамъ мистеръ Гардинджъ о деньгахъ моей матери.

— Я, право, не помню его словъ, отвѣчала молодая дѣвушка, еще болѣе покраснѣвъ.

— А общій смыслъ его словъ?

— Общій смыслъ его словъ, сказала миссъ Анджела, изумленная тѣмъ, что этотъ рабочій выражался непривычнымъ для его класса языкомъ: — я уже передала намъ. Онъ велѣлъ прекратить еженедѣльную выдачу денегъ Кэти Клинтонъ, потому что…

Тутъ она остановилась и яркій румянецъ покрылъ ея щеки.

— Потому что? повторилъ Стандишъ рѣшительнымъ тономъ.

Молодая дѣвушка не могла понять, какъ неожиданно она встала на такую фамильярную ногу съ простымъ рабочимъ. Она посмотрѣла на него и въ его взглядѣ было что-то такое, что заставило ее повиноваться.

— Потому что сынъ мистрисъ Клинтонъ былъ дерзокъ и ему отказано съ фабрики. Вотъ и все.

Она, очевидно, хотѣла прекратить разговоръ. Стандишъ былъ поставленъ въ тупикъ. Онъ сдержалъ гнѣвное восклицаніе, готовое сорваться съ его губъ, и просто промолвилъ:

— Благодарю васъ, миссъ.

Онъ пристально посмотрѣлъ на молодую дѣвушку и молча удалился.

VIII.

Возвращаясь домой, Стандишъ находился въ большомъ волненіи. Сердце его сильно билось и его темно-сѣрые глаза казались еще темнѣе, чѣмъ обыкновенно. Онъ шелъ, опустивъ голову, разсѣянно размахивая руками и не обращая вниманія на проходившихъ знакомыхъ. Нѣкоторые изъ его товарищей останавливались и смотрѣли ему въ слѣдъ, приписывая его странный видъ тому обстоятельству, что онъ остался безъ работы.

Но они ошибались. У Стандиша Клинтона голова шла кругомъ, но по совершенно иной причинѣ, чѣмъ предполагали товарищи. Онъ чувствовалъ, что одинъ видъ миссъ Анджелы окружалъ его небесной атмосферой, которой онъ дышалъ доселѣ.

«Она настоящій ангелъ», думалъ онъ.

Выйдя изъ города, онъ сѣлъ на берегу отдохнуть, прямо противъ фабрики Гардинджа. Странная мысль вошла ему въ голову. Какъ много времени прошло съ утра, и сколько онъ пережилъ въ эти часы. Анджела Бойдъ казалась ему старинной знакомой; онъ словно зналъ ее всю жизнь. У него въ мысляхъ виталъ всегда образъ идеальной женщины. Анджела Бойдъ показалась ему одаренной одной изъ чертъ этого идеала и онъ тотчасъ придалъ ей всѣ остальныя его качества. Ея шелковистые, вьющіеся каштановые волосы, маленькія ручки и ножки носились передъ его глазами. Потомъ онъ думалъ о себѣ, и мысль, что онъ простой, грубый, бѣдный работникъ наполнила его сердце такой грустью, какой онъ прежде никогда не ощущалъ. До сихъ поръ онъ былъ далеко не низкаго мнѣнія о себѣ, что еще поддерживалось лестными отзывами товарищей, которые считали его очень умнымъ и краснорѣчивымъ малымъ. Но теперь, ставя себя рядомъ съ Анджелой Бойдъ, онъ находилъ себя низкимъ, грубымъ, неотесаннымъ существомъ.

Погруженный въ размышленія, онъ вдругъ замѣтилъ на противоположномъ берегу Вальтера Гардинджа.

«Посмотрите на него, думалъ онъ, стиснувъ зубы: — у него много денегъ, онъ отлично одѣтъ и можетъ нравиться свѣтскимъ молодымъ дѣвушкамъ. Отчего я его такъ ненавижу? Право, я способенъ его убить».

Онъ слѣдилъ за его удалявшейся фигурой, пока она исчезла. Но мысленно онъ проводилъ его далѣе, до дома стряпчаго Бойда и видѣлъ, какъ онъ вошелъ въ гостинную и крѣпко пожалъ бѣленькую ручку Анджелы. Сознаніе громаднаго различія, существовавшаго между нимъ и Анджелой, представлялось ему еще яснѣе. А чѣмъ Вальтеръ Гардинджъ былъ лучше его? Сынъ фабриканта былъ богатъ — вотъ и все, но онъ, хотя и простой работникъ, былъ гораздо красивѣе его. Какъ бы то ни было, его общественное положеніе не позволяло Стандишу даже думать объ Анджелѣ и это было тѣмъ тяжелѣе, что онъ сознавалъ свои способности, свой геній, которымъ не давали хода роковыя соціальныя условія.

Неожиданно взглянувъ на деревья, которыя уже бросали отъ себя длинную тѣнь, онъ вспомнилъ, что пора домой и, вскочивъ, пошелъ скорымъ шагомъ. Онъ съ недоумѣніемъ спрашивалъ себя, что скажетъ его мать, узнавъ, что онъ не принесъ денегъ, и во что бы то ни стало хотѣлъ добиться отъ нея, зачѣмъ она была въ Глазго, кто былъ его отецъ и по какому праву мистеръ Гардинджъ остановилъ выдачу денегъ, присылаемыхъ ей братомъ изъ Америки. Онъ не прошелъ далеко, какъ встрѣтился лицомъ къ лицу съ веселой, улыбающейся Мэри Шильдсъ.

— А! это вы, Стандишъ, сказала они, вспыхнувъ: — отчего вы не идете танцовать къ Кристи Муртагъ?

— Я намѣренъ идти, но прежде зайду домой и поужинаю, отвѣчалъ Стандишъ, думая, какая хорошенькая была Мэри, хотя и уступала во всѣхъ отношеніяхъ граціозной и возвышенной красотѣ Анджелы.

— Гдѣ вы были все это время? спросила она, кокетливо смотря на него.

— Въ городѣ, отвѣчалъ онъ.

Онъ очень желалъ бы поговорить съ кѣмъ-нибудь объ Анджелѣ Бойдъ, но чувствовалъ, что нельзя было объ этомъ говорить съ Мэри Шильдсъ.

— Но вы опоздаете къ танцамъ! воскликнула Мери, такъ какъ танцы у ирландскихъ поселянъ начинаются тотчасъ по окончаніи работъ.

— Успѣю, Мэри. Я не очень расположенъ сегодня къ танцамъ, какъ уже сказалъ вамъ.

— О, не сокрушайтесь о томъ, что вы потеряли мѣсто, произнесла Мэри, желая утѣшить этого славнаго, красиваго юношу: — вы скоро достанете себѣ другую работу.

— Вѣроятно. А вы, Мэри, идете однѣ?

— Я заходила къ вашей матери и думала, что вы меня проводите, сказала Мэри, покраснѣвъ.

Она всегда нравилась молодому человѣку и онъ поспѣшно отвѣчалъ:

— Такъ я не пойду домой. Мэри, а провожу васъ.

Мэри была очень рада. Ей было пріятно показываться въ обществѣ съ красивымъ Стандишемъ и нисколько не претили толки, соединявшіе ихъ имена.

— Нѣтъ, Стандишъ, произнесла она кокетливо: — лучше пойдите домой и поужинайте.

— Пойдемте, Мэри, а то мы пропустимъ первые танцы, отвѣчалъ онъ, фамильярно взявъ ее за руку.

IX.

По дорогѣ къ нимъ присоединился братъ Мэри, Джонъ Шильдсъ и всѣ трое направились къ Кристи Муртагъ.

Миновавъ городъ, они продолжали идти по берегу и, пройдя послѣднюю улицу предмѣстья, очутились въ исторической мѣстности, гдѣ въ прошедшемъ столѣтіи многіе изъ пламенныхъ ирландцевъ дрались на дуэли, какъ объяснилъ своимъ спутникамъ Стандишъ, знавшій хорошо по книгамъ прошедшее своей родины.

— Вотъ здѣсь одинъ гражданинъ Дунбеллина убилъ другого на поединкѣ, сказалъ онъ, забывая, что его слушатели были гораздо ниже его по умственному развитію.

— Зачѣмъ? спросила Мэри, которую вовсе не интересовали разсказы Стандиша, хотя она не хотѣла этого обнаружить.

— Потому что человѣкъ, котораго онъ любилъ, смѣлъ легко отозваться о любимой женщинѣ, отвѣчалъ Стандишъ: — о, какъ жалко, что эти геройскіе дни миновали!

— Отчего? Развѣ вы сдѣлали бы тоже, Стандишъ? произнесла Мэри, бросая на него выразительный взглядъ. — Вы убили бы человѣка, который осмѣлился бы говорить дурно о любимой вами женщинѣ?

— Ну, убить, это слишкомъ страшное слово.

— Можетъ быть вы не въ состояніи полюбить такъ женщину?

— Ну, нѣтъ. Я отдалъ бы свою жизнь за ту, которую полюбилъ бы.

— Мало женщинъ стоятъ такой любви, замѣтилъ Джонъ Шильдсъ, впервые принимая участіе въ разговорѣ. — Я часто слыхалъ о поединкахъ на этихъ мѣстахъ; это дурная привычка и ирландцы ее не знали до того времени, какъ Вильгельмъ Оранскій сдѣлался королемъ послѣ большого сраженія тамъ внизу.

— Вы правы, Джонъ, отвѣчалъ Стандишъ и сталъ разсказывать, какъ много благородныхъ и храбрыхъ молодыхъ ирландцевъ пало подъ знаменами несчастнаго Іакова, или пошли поміру, такъ какъ новый король конфисковалъ помѣстья всѣхъ приверженцевъ Іакова.

— Молодецъ Стандишъ! какая у васъ славная голова! промолвилъ Джонъ Шильдсъ, тогда какъ Мэри, хотя и восторгалась ученостью Стандиша, но въ тайнѣ не любила слушать его разсказы, такъ какъ они словно воздвигали между ними преграду.

— Я только хорошо помню все, что слышу и читаю, отвѣчалъ Стандишъ: — и всякому знающему что-нибудь извѣстно, что вслѣдствіе существованія въ странѣ двухъ партій, постоянно воевавшихъ между собою, и честные люди стали драться другъ съ другомъ. Джентльмэнамъ нечего было дѣлать, вотъ они и воображали, что кто-нибудь хочетъ ихъ обидѣть и тотчасъ вызывали на поединокъ этого воображаемаго обидчика.

Мэри Шильдсъ съ удивленіемъ слушала Стандиша. Она не понимала, что съ нимъ сдѣлалось. Онъ не походилъ на себя. Она пристально взглянула на него изъ-подлобья и замѣтила, что лицо его блѣднѣе обыкновеннаго и что темно-сѣрые глаза его казались мрачнѣе и блестящѣе.

— Вамъ надо быть членомъ парламента, Стандишъ, сказала Мэри со смѣхомъ: — право, мистеръ Вальтеръ, баллотировавшійся три года тому назадъ, не могъ такъ хорошо говорить, какъ вы.

— Вы издѣваетесь надо мною, Мэри, отвѣчалъ Стандишъ, которому, впрочемъ, польстили ея слова.

— Нѣтъ, Мэри права, сказалъ Джонъ: — и можетъ быть, мы увидимъ когда-нибудь ваше имя въ газетахъ.

Каждый интеллигентный, самолюбивый ирландскій поселянинъ жаждетъ, чтобъ его имя попало въ газеты, и нѣтъ большаго счастія, какъ видѣть свое имя въ печати, да еще замѣшаннымъ въ какое-нибудь національное движеніе.

Между тѣмъ, они достигли жилища Кристи Муртагъ. Это было достаточный фермеръ, жившій въ хорошемъ, удобно расположенномъ домѣ, со всѣми необходимыми службами. Онъ самъ выстроилъ эту ферму на тяжелымъ трудомъ заработанныя деньги. Крыша была аспидная; кухня большая и въ нее входили прямо съ дороги, только печь была огорожена отъ вѣтра небольшой перегородкой, недоходившей до потолка, съ стекляннымъ окномъ. Это помѣщеніе было порядочно меблировано, т. е. въ глазахъ бѣдныхъ ирландскихъ арендаторовъ, которымъ неизвѣстны тѣ сотни удобствъ, которыхъ требуетъ англійскій фермеръ отъ землевладѣльца. Для ирландца все это незѣдомая роскошь; онъ платитъ чрезвычайно высокую ренту отсутствующему помѣщику и не имѣетъ средствъ нетолько окружить себя удобствами, но даже часто доставать себѣ первыя потребности жизни. Съ обѣихъ сторонъ кухни помѣщались по двѣ комнаты и, въ свою очередь, сообщались съ небольшой внутренней комнатой. Домъ былъ выстроенъ по плану Кристи Муртагъ, а его архитектурныя познанія были совершенно первобытныя. Службы, вмѣсто того, чтобъ находиться позади дома, были построены такъ, что составляли три стороны четыреугольника. Въ результатѣ было то, что всякаго рода соръ и нечистоты валялись у дверей. Тамъ же была полустоячая лужа, въ которой барахтались утки. На концѣ крыши одной изъ службъ была воткнута высокая жердь съ привязаннымъ къ ней небольшимъ снопомъ ржи. Это дѣлаютъ на всѣхъ ирландскихъ фермахъ для того, чтобъ птицы, для которыхъ выставляютъ такимъ образомъ пищу, приносили дому счастіе.

Подходя къ фермѣ, Мэри, Джонъ и Стандишъ увидали, что уже нѣкоторые изъ гостей ихъ опередили. Во дворѣ стояло нѣсколько низенькихъ тележекъ, исключительно встрѣчаемыхъ въ Ленстерѣ. Этотъ вечеръ давался въ честь молодыхъ и потому празднество было на славу. Кристи Муртагъ женился за нѣсколько дней передъ тѣмъ и, по мѣстнымъ обычаямъ, молодые обязаны были дать танцовальный вечеръ какъ можно скорѣе послѣ свадьбы.

— Право, Марджета Двайеръ славно помѣстилась, произнесъ Джонъ, смотря съ восхищеніемъ по сторонамъ.

— Да, ферма хорошая, сказала небрежно Мэри, за которой еще недавно ухаживалъ Кристи: — но я никогда не вышла бы замужъ за человѣка потому только, что у него хорошій домъ или хорошая земля. Я лучше пойду по міру да съ любимымъ человѣкомъ.

— Вы правы, Мэри, воскликнулъ Стандишъ: — дурно и мужчинѣ жениться на деньгахъ, но еще ужаснѣе женщинѣ выходить замужъ по разсчету.

Мэри была очень рада, что Стандишъ раздѣлялъ ея мнѣніе. Она съ безпокойствомъ спрашивала себя: зналъ ли Стандишъ, что Кристи ухаживалъ за нею и былъ почти женихомъ, но предпочелъ ей Маргариту Двайеръ, потому что у нея было три коровы, обычное приданое дочери ленстерскаго фермера и, сто фунтовъ стерлинговъ.

— Во всякомъ случаѣ, Кристи женился на хорошей дѣвушкѣ, замѣтила она: — никто не скажетъ дурного слова о ней.

— Я ее мало знаю, отвѣчалъ Стандишъ.

— Да вѣдь она ходитъ въ туже часовню, къ патеру Квинлану.

— Я рѣдко бываю въ часовнѣ.

— Тѣмъ хуже для васъ, произнесла Мэри и хотѣла взглянуть на него съ негодованіемъ, но не смогла: такъ весело онъ улыбался.

— Вы не будете меня бранить, Мэри? спросилъ онъ.

— Вы этого заслуживаете, отвѣчала она, покраснѣвъ: — вы должны исполнять свой долгъ, а вы еще принадлежите къ Христіанскому Братству.

Стандишъ разсмѣялся.

— О, Мэри, я знаю болѣе, чѣмъ вы думаете, произнесъ онъ: — когда-нибудь я скажу вамъ, зачѣмъ я не хожу часто въ часовню. Но вотъ мы и пришли.

Они отворили дверь и Мэри, входя первая въ кухню, сказала:

— Да благословитъ васъ всѣхъ Господь!

X.

— И васъ также, Мэри, отвѣчало нѣсколько голосовъ: — но кто съ вами? а! Джонъ и Стандишъ Клинтонъ. Отчего, Стандишъ, вы не привели съ собою матери?

— Она не очень здорова сегодня, отвѣчалъ Стандишъ: — Ну, мистрисъ Муртагъ, очень радъ васъ видѣть въ своемъ собственномъ домѣ; желаю вамъ здоровья, богатства, счастія.

— И дѣтей, спокойно произнесъ Томъ Дуганъ, полуслѣпой скрипачъ и весельчакъ, любимый всѣмъ околодкомъ.

Эта шутка вызвала другую, третью и Стандишъ имѣлъ пока время разсмотрѣть молодую. Она была красивая, безпечная, лѣнивая молодая женщина, съ черными волосами, очень плохо причесанными, въ дурно сшитомъ красномъ кашмировомъ платьѣ, обшитомъ бѣлыми кружевами и пурпурнымъ атласомъ.

— Благодарю васъ, отвѣчала она на привѣтствіе Стандиша..

— А гдѣ же вашъ собственникъ? спросилъ Стандишъ, осматриваясь по сторонамъ: — а, вотъ онъ!

Въ эту минуту вышелъ изъ внутреннихъ комнатъ Кристи Муртагъ, который принарядился въ честь гостей. Это былъ приличный экземпляръ мелкаго ленстерскаго фермера. Сметливый, но не красивый, онъ былъ одѣтъ какъ съ иголочки; на немъ были: синій суконный сюртукъ и такіе же панталоны, пестрый жилетъ, бѣлая рубашка, свѣтлый галстухъ и блестѣвшіе саломъ башмаки. Онъ поздоровался съ гостями нѣсколько смущеннымъ тономъ, такъ что изъ нихъ двухъ, его жена была гораздо бойчѣе и самоувѣреннѣе.

— Чай готовъ? спросилъ онъ, обращаясь къ женѣ.

— Да, отвѣчала она лѣниво: — я его заварила два часа тому назадъ, онъ уже, вѣроятно, настоялся.

Предположеніе мистрисъ Муртагъ оказалось вполнѣ справедливымъ. Чай былъ черенъ, какъ чернила, крѣпокъ, какъ водка, и горекъ, какъ полынь. Но все-таки всѣ съ удовольствіемъ выпили, заѣдая хлѣбомъ съ масломъ, сухарями, сдобными булками и кэками. Потомъ, до начала танцевъ, каждому поднесли по стакану грога, чтобъ «придать болѣе жизни ногамъ». Но стакановъ не хватило и было предложено, чтобъ молодыя дѣвушки пили изъ одного стакана съ своими «милыми дружками», что возбудило много смѣха и шутокъ. Стандишъ подошелъ къ Мэри Шильдсъ и предложилъ ей выпить глотокъ грога изъ его стакана. Глаза Мэри заблестѣли и сердце сильно забилось отъ этого публичнаго признанія Стандишемъ, что онъ ея «милый дружокъ». Она весело выпила одинъ глотокъ, потомъ другой, пока Стандишъ, сидя рядомъ съ нею, любезничалъ въ полголоса, не обращая вниманія на то, что стоявшій вблизи человѣкъ слышалъ все, что онъ говорилъ.

Этотъ рыжій мужчина, значительно старше Стандиша, былъ лучше одѣтъ, чѣмъ большинство гостей и, очевидно, считалѣсебя гораздо выше ихъ. Дѣйствительно, Денисъ Нелиганъ, управляющій мистера Генри Гардинджа, считалъ недостойнымъ своего величія бывать въ гостяхъ такого человѣка, какъ Кристи Муртагъ. Но любовь «одинаково царитъ во дворцѣ, въ лагерѣ, въ селѣ» и блестящіе глаза Мэри Шильдъ были могучими магнитами, притягивавшими къ себѣ Дениса Нелигана. Онъ надняхъ проводилъ ее домой и, узнавъ, что она будетъ на танцовальномъ вечерѣ Кристи Муртагъ, пришелъ на праздникъ, хотя его никто не звалъ. Это не показалось дерзостью ни хозяевамъ, ни гостямъ, потому что ирландскіе поселяне очень гостепріимны и считаютъ непрошеннаго гостя за благополучіе. Они очень любятъ общество и считаютъ оскорбительнымъ для себя, еслибъ на семейныхъ праздникахъ было мало гостей.

— Мэри, сказалъ Денисъ Нелиганъ, обращаясь къ молодой дѣвушкѣ: — хотите глотокъ изъ моего стакана?

— О, нѣтъ, мнѣ довольно, воскликнула Мэри: — лучше не просите.

— Мэри будетъ пить только изъ моего стакана, произнесъ Стандишъ, желая разсердить Нелигана: — не правда ли, Мэри?

— Мнѣ уже довольно, отвѣчала она, покраснѣвъ до корней своихъ красивыхъ черныхъ волосъ: — мнѣ не надо болѣе пить.

— Можетъ быть, Стандишъ Клинтонъ, Мэри, и танцовать будетъ только съ вами?

— Я плохой танцоръ, Денисъ, отвѣчалъ Стандишъ: — но я буду танцовать съ Мэри, если она позволитъ.

Мэри покраснѣла, но ничего не отвѣтила.

— Что же, Мэри, хотите вы танцовать со мною? спросилъ онъ.

— Отчего же нѣтъ? Съ удовольствіемъ, отвѣчала она.

Нелиганъ отвернулся и Стандишъ, со смѣхомъ, шепнулъ Мэри:

— Онъ ревнуетъ.

— Не говорите глупостей, Стандишъ, отвѣтила Мэри: — кого ему ревновать?

— А! вы находите, что я не опасный соперникъ? замѣтилъ Стандишъ.

Мэри отвѣчала взглядомъ, который былъ краснорѣчивѣе всѣхъ словъ. Стандишъ продолжалъ ухаживать за молодой дѣвушкой, такъ какъ онъ былъ истый ирландецъ, и готовъ былъ, за отсутствіемъ любимыхъ губъ, цѣловать тѣ, какія у него были подъ руками.

— Ну, что же, молодежь, вы не будете плясать сегодня? произнесъ скрипачъ, настраивая свою скрипку: — лучше не пропускайте удобнаго случая попрыгать.

Посреди комнаты очистили большое пространство, отставивъ къ стѣнамъ стулья и кресла. Двѣнадцать паръ стали на мѣста для національнаго джига, съ одной стороны мужчины, съ другой женщины. Скрипачъ сѣлъ на буфетъ и, поставивъ ноги на стулъ, заигралъ «Питеръ въ сапогахъ». Потомъ онъ переходилъ и въ другія мелодіи: «Чортъ въ Дублинѣ», «Поцѣлуй меня» и т. д. но постоянно возвращался къ первоначальной темѣ.

Ирландскій джигъ на сценѣ не имѣетъ ничего общаго съ настоящей пляской ирландскихъ поселянъ. Они танцуютъ такъ прилично и торжественно, что посторонній наблюдатель могъ бы подумать, что исполняется какой-нибудь религіозный обрядъ. Кавалеры держатъ руки по швамъ и, повидимому, неохотно поднимаютъ ихъ даже когда этого требуютъ фигуры. Глаза ихъ устремлены на потолокъ, такъ какъ неприлично смотрѣть на своихъ дамъ, которыя также держатъ руки по швамъ, но опускаютъ глаза въ полъ.

Становилось очень шумно, оживленно и весело. Всѣхъ веселѣе былъ Стандишъ и когда Мэри танцовала съ управляющимъ, то онъ не чувствовалъ ревности, а преспокойно любезничалъ съ молодой.

Мало по малу гости начали расходиться и Мэри также собралась въ путь. Но Джонъ столько выпилъ пуншу, что едва стоялъ на ногахъ и молодая дѣвушка была очень рада когда Стандишъ сказалъ:

— Мэри, я пойду домой съ вами и Джономъ.

— Отлично, Стандишъ.

— Погодите, молодцы, воскликнулъ Кристи Муртагъ, вынося кружку съ водкой: — прежде чѣмъ уйти вы должны выпить круговую чарку за наше здоровье.

Каждый изъ гостей хлѣбнулъ водки, пожелавъ молодымъ всего хорошаго. Но для Джона Шильдса чаша переполнилась. Онъ упалъ какъ чурбанъ на скамейку и Кристи просилъ его оставить проспаться, обѣщая разбудить его утромъ во-время къ работѣ. Такимъ образомъ, Мэри и Стандишъ отправились домой одни.

XI.

— О, какъ мать будетъ сердиться на Джона, промолвила молодая дѣвушка, идя по дорогѣ.

— Ничего, Кристи подниметъ его рано и онъ успѣетъ на работу, отвѣчалъ Стандишъ: — не грустите, Мэри, намъ лучше безъ него, прибавилъ онъ, взявъ ее за талію.

— Не дурачьтесь, Стандишъ, кокетливо воскликнула Мэри.

— Отчего? произнесъ шепотомъ Стандишъ: — развѣ вы не знаете, что я страшно люблю васъ?

Мэри ничего не отвѣчала и Стандишъ повторилъ:

— Развѣ вы не знаете, что я страшно люблю васъ?

— Какъ могла я это знать? отвѣчала она дипломатично.

— Вы это лучше знаете, чѣмъ еслибъ я повторялъ о своей: любви каждый день, каждый часъ, сказалъ Стандишъ и продолжалъ распространяться о своей любви до самаго дома Мэри.

Разставаясь, онъ поцѣловалъ ее въ губки и Мэри, вскорѣ заснувъ, видѣла его во снѣ.

Между тѣмъ, Стандишъ пошелъ медленными шагами къ хижинѣ своей матери. Онъ снялъ фуражку и провелъ рукою по своимъ густымъ волосамъ, въ которыхъ теперь игралъ свѣжій вѣтерокъ. Возбужденное состояніе, въ которомъ онъ находился отъ вина и близости хорошенькой молодой дѣвушки, мало-помалу прошло и онъ снова сталъ думать о событіяхъ дня. Теперь было слишкомъ поздно, чтобъ спросить у матери, почему остановилъ ея деньги мистеръ Гардинджъ, какое онъ имѣлъ на это право и зачѣмъ она ничего ему объ этомъ не говорила ранѣе? Ему не надо было идти утромъ на работу и потому онъ всегда успѣетъ разспросить мать на слѣдующій день.

Потомъ передъ его глазами мелькнула хорошенькая, бѣлая ручка, которая протягивала ему деньги, и онъ забылъ о Мэри Шильдсъ, о томъ, что объяснялся ей въ любви. Подойдя къ хижинѣ матери, онъ ни мало не удивился, что дверь была настежь отворена, такъ какъ въ Ирландіи часто оставляютъ дверь отворенной цѣлый день и цѣлую ночь, вѣроятно, для того, чтобъ куры и свиньи могли свободно уходить изъ дома и входить въ него.

Стандишъ вошелъ въ кухню, въ которой было очень темно, особливо послѣ нѣжнаго полумрака прекрасной майской ночи. Все было тихо. Стандишу захотѣлось покурить, прежде чѣмъ лечь спать, и, выйдя снова за дверь, онъ закурилъ трубку. Безмолвная тишина царила вокругъ и только гдѣ-то вдали слышался скрипъ телеги. Докуривъ трубку, онъ затворилъ за собою дверь и сталъ пробираться ощупью къ камину, на которомъ онъ могъ найти свѣчку. По дорогѣ онъ наткнулся на что-то и, инстинктивно протянувъ руку, дотронулся до холоднаго человѣческаго лица.

Онъ быстро отдернулъ руку. Морозъ пробѣжалъ по всему его тѣлу и онъ задрожалъ, какъ въ лихорадкѣ. Но, черезъ минуту, онъ снова протянулъ руку и ощупалъ чепецъ своей матери.

— Матушка! произнесъ онъ громко, но отвѣта не было.

Стандишъ подошелъ къ камину, нашелъ свѣчку, зажегъ ее и, дрожа отъ страха, поднесъ свѣчку къ лицу матери. Она сидѣла на стулѣ, сложивъ руки по обыкновенію и прислонившись спиною къ стѣнѣ. Ея голова немного свисла въ одну сторону, и еслибъ не страшная блѣдность ея лица, то Стандишъ могъ бы подумать, что она спала.

Но онъ сразу понялъ, что она умерла. И все-таки, поставивъ свѣчу на каминъ, онъ опустился передъ нею на колѣни и сталъ слушать пульсъ, потомъ положилъ руку на ея сердце и воскликнулъ съ ужасомъ:

— Матушка! Матушка! вы не могли меня бросить! Откройте глаза и посмотрите на меня!

Онъ взялъ ее на руки и перенесъ на кровать. Онъ снова поднесъ свѣчку къ ея лицу и долго смотрѣлъ на это бездушное, холодное лицо. Да, она умерла. Но онъ все-таки позоветъ кого-нибудь къ себѣ на помощь и пошлетъ за докторомъ. Онъ поставилъ свѣчу на столъ, схватилъ фуражку и выбѣжалъ изъ хижины.

«Я прежде всего позову Мэри Шильдсъ и ея мать», подумалъ онъ и направился къ ихъ жилищу.

Онъ сходилъ съ ума отъ поразившаго его удара, перваго большого горя, испытаннаго имъ въ жизни. Не было сомнѣнія, что его мать умерла, но какъ она умерла и отчего? Онъ хотѣлъ во что бы то ни стало открыть эту тайну.

Онъ постучалъ въ дверь хижины, гдѣ жила Мэри Шильдсъ. Никто не откликнулся. Онъ постучалъ сильнѣе въ окно и тотчасъ послышался грубый, гнѣвный голосъ.

— Кто тамъ? Что надо ночью?

— Это я, Стандишъ Клинтонъ. Ради Бога отворите, Джонъ.

XII.

Черезъ минуту, окно отворилось и Джонъ Шильдсъ, довезенный сосѣдомъ до дома, высунулъ свою голову.

— Что-то случилось съ матерью, Джонъ! воскликнулъ Стандишъ. — Я боюсь, что она умерла.

— Боже мой! произнесъ Джонъ Шильдсъ, пораженный этимъ неожиданнымъ извѣстіемъ.

Онъ тотчасъ разбудилъ сестру и мать, которыя пошли съ Стандишемъ въ его хижину, а Джонъ отправился за докторомъ.

— Можетъ быть, она только въ обморокѣ, Сгандитъ! сказала мистрисъ Шильдсъ.

— Надѣюсь, но не думаю, отвѣчалъ съ отчаяніемъ Стандишъ,

Обѣ женщины старались привести въ чувство бѣдную Мэра Клинтонъ, но напрасно. Черезъ нѣсколько времени явился докторъ и подтвердилъ, что она умерла.

Кэти Клинтонъ ушла въ невѣдомую страну, откуда нѣтъ возврата, не отвѣтивъ сыну на его вопросъ. Странная слабость, которую она чувствовала нѣсколько разъ въ теченіи дня, не была для нея новостью и потому она вернулась домой спокойно, безъ малѣйшаго страха. Сидя въ сумракѣ на креслѣ и поджидая сына, съ смѣшаннымъ чувствомъ радости и опасенія, она вдругъ услышала чьи-то поспѣшные, грубые шаги. Сердце ея ёкнуло; она знала эти шаги. Послышался стукъ въ отворенную дверь и на порогѣ показался Генри Гардинджъ.

Кэти Клинтонъ вздрогнула, но не встала съ мѣста. Она не могла двинуться. Сердце ея такъ тревожно забилось, что она едва могла дышать.

— Вы вѣрно слышали, что надѣлалъ вашъ милый сынокъ? произнесъ Гардинджъ гнѣвно.

— Я слышала, что вы его выгнали, спокойно отвѣчала Кэти Клинтонъ.

— Да, скажите мнѣ правду, продолжалъ Гардинджъ грознымъ голосомъ: — вы наговорили ему разныхъ глупостей и вбили ему въ голову, что онъ выше другихъ рабочихъ и что имѣетъ право на большее вниманіе на фабрикѣ?

Кэти Клинтонъ встала и даже Гардинджъ испугался страшному выраженію ея лица. Она была смертельно блѣдна, а ея темные глаза горѣли, какъ уголья.

— Нѣтъ, произнесла она, пристально смотря на Гардинджа: — я не могла вбить ему въ голову, что онъ выше другихъ рабочихъ, когда, благодаря вамъ, онъ ниже всѣхъ.

Голосъ ея звучалъ громко, рѣшительно.

— Нѣтъ, я ему еще ничего не сказала, прибавила она, размахивая руками.

— Еще! Это что значитъ! Забудьте прошедшее, зачѣмъ поднимать старыя исторіи!

— Развѣ я могу забыть! воскликнула Кэти Клинтонъ: — женщины не такъ скоро забываютъ, какъ мужчины!

— Не будьте дурой! отвѣчалъ онъ грубо: — всѣ эти годы я платилъ вамъ болѣе, чѣмъ бы слѣдовало, но теперь пришелъ вамъ объяснить, что, въ виду дерзостей этого грубаго мальчишки, я прекратилъ вашъ пенсіонъ. Вамъ бы лучше убраться отсюда съ своимъ сынкомъ, да поскорѣе.

И, не сказавъ болѣе ни слова, Генри Гардинджъ быстро удалился, оставивъ Кэти Клинтонъ посреди кухни. Она снова почувствовала странную слабость и опустилась на стулъ, на которомъ и нашелъ ее Стандишъ спустя нѣсколько часовъ.

«Смерть отъ естественныхъ причинъ», произнесъ коронеръ. Кэти Клинтонъ умерла отъ болѣзни сердца, которою она, повидимому, уже давно страдала.

Стандишъ Клинтонъ былъ общимъ любимцемъ и всѣ хлопоты о погребеніи взяли на себя его сосѣди. Никогда ирландская женщина не обнаруживаетъ такъ ясно своихъ великихъ достоинствъ, какъ въ тѣ грустныя минуты, когда необходимо помочь еще болѣе несчастному существу, чѣмъ она. Добрыя сосѣдки надѣли на Кэти Клинтонъ такъ называемый «погребальный нарядъ», заранѣе приготовляемый монахинями и состоящій изъ длиннаго и широкаго бѣлаго или коричневаго кашмироваго платья съ атласными лентами, бѣлыхъ перчатокъ, бѣлыхъ бумажныхъ чулокъ и новыхъ, ненадѣванныхъ башмаковъ.

Въ день похоронъ, всѣ выказали самое теплое сочувствіе къ горю Стандиша Клинтона. Онъ долго сдерживалъ свои чувства, но, наконецъ, зарыдалъ, какъ ребенокъ. Возвратясь въ свой одинокій домъ, онъ нѣсколько часовъ просидѣлъ въ какомъ-то забытьи, не думая ни о чемъ. Но потомъ ему пришла въ голову мысль, что онъ все-таки не добился отъ матери отвѣта на свой вопросъ и рѣшился пойти на слѣдующій же день къ Матью Бойду и выяснить, по какому праву мистеръ Гардинджъ прекратилъ выдачу денегъ, которыя его мать получала еженедѣльно изъ конторы стряпчаго.

Было воскресенье и Стандишъ, стоя въ дверяхъ своей хижины, видѣлъ толпы жителей Дунбеллина, гулявшихъ по противоположному берегу Брамы. Между прочими онъ издали узналъ Генри Гардинджа съ сыномъ и Матью Бойда съ племянницей. Они шли рядомъ и, повидимому, весело о чемъ-то разговаривали. Стандишъ долго слѣдилъ за ними глазами и когда они исчезли изъ вида, онъ почувствовалъ себя болѣе одинокимъ, чѣмъ когда-либо.

— Стандишъ! произнесъ голосъ подлѣ него.

Онъ обернулся и увидалъ передъ собою Мэри Шильдсъ, лицо которой, вѣчно веселое, было отуманено теперь грустными мыслями. Она искренно жалѣла бѣднаго молодого человѣка.

— Добраго вечера, Мэри, сказалъ Стандишъ: — я не прошу васъ взойти, потому что теперь въ домѣ мрачно, одиноко.

— Нѣтъ, Стандишъ, я не войду, отвѣчала Мэри, доброе, любящее сердце которой еще болѣе стремилось теперь къ Стандишу со времени его горя: — я пришла только по порученію матери; она говоритъ, что вамъ бы лучше ночевать сегодня у насъ и не оставаться здѣсь одному.

Стандишъ съ радостью принялъ это приглашеніе и, заперевъ дверь хижины, пошелъ съ Мэри вверхъ въ гору. Вечеромъ его навѣстили два или три человѣка изъ прежнихъ его фабричныхъ товарищей. Одинъ изъ нихъ былъ его лѣтъ и, пробывъ нѣсколько лѣтъ въ Америкѣ, вернулся пропитаннымъ республиканскими идеями. Подобно всѣмъ, долго жившимъ въ этой великой странѣ, онъ сдѣлался совершеннымъ американцемъ. Это особенно справедливо въ отношеніи ирландцевъ. Напротивъ, живя въ Англіи, ирландцы никогда не перенимаютъ англійскіе обычаи и очень рѣдко англійскій акцентъ. Лоренсъ Поуэръ былъ очень самолюбивый человѣкъ. Онъ открыто говорилъ, что желалъ бы видѣть въ Ирландіи республиканское правительство. Пятьдесятъ принудительныхъ актовъ, которыми Англія подарила Ирландію держали бѣдный народъ подъ такимъ игомъ страха и рабства, подъ такимъ ярмомъ землевладѣльцевъ, которые собирали громадную ренту съ безплодной земли, едва могущей прокормить земледѣльцевъ въ самые лучшіе годы — что Лоренсъ Поуеръ считалъ только республику способной пробудить страну отъ смертельной дремоты отчаянія и заставить ея обитателей уважать себя и надѣяться на себя. Онъ говорилъ бойко, если не краснорѣчиво, и не разъ высказывалъ свои мысли среди ирландцевъ въ Америкѣ. Конечно, на родинѣ онъ не могъ быть столь же откровеннымъ и скрывалъ покуда въ своемъ сердцѣ благородные, смѣлые планы о возрожденіи Ирландіи. Онъ былъ истиннымъ сыномъ народа, зналъ все, что переноситъ несчастный ирландскій народъ, и поклялся въ глубинѣ своей души, что посвятитъ всю свою жизнь на святое дѣло освобожденія своей родины отъ невыносимой тираніи.

Таковъ былъ человѣкъ, который навѣстилъ Стандиша въ день похоронъ его матери и сидѣлъ рядомъ съ нимъ передъ хижиной Джона Шильдса.

XIII.

Мало по малу, разговоръ между Стандишемъ и его посѣтителями перешелъ на удаленіе съ фабрики Стандиша Клинтона.

— Я не могъ не высказать своихъ мыслей, произнесъ Стаидишъ: — я не долюбливаю паровыхъ машинъ, которыя сокращаютъ число людей, заработывающихъ себѣ кусокъ хлѣба честнымъ трудомъ.

— Но, замѣтилъ американскій ирландецъ, видѣвшій, какіе громадные шаги сдѣлала Америка, всегда примѣнявшая на большой ногѣ каждое новое изобрѣтеніе, облегчавшее человѣческій трудъ: — но не забывайте, что рабочіе могутъ покупать много необходимыхъ предметовъ гораздо дешевле, благодаря этимъ машинамъ. Правда, не столько рукъ имѣютъ работу, но за то тѣ, которые имѣютъ работу, могутъ жить дешевле и лучше.

— А! я понимаю, иронически произнесъ Стандишъ: — вы держите сторону хозяевъ.

— Въ этомъ отношеніи, да.

— А я стою за народъ.

— О, какъ бы я желалъ, чтобъ кто-нибудь сказалъ словечко за бѣдныхъ арендаторовъ, промолвилъ одинъ изъ посѣтителей, съ сильнымъ каннотскимъ акцентомъ: — какое мнѣ дѣло до того, есть ли машины у хозяевъ или нѣтъ, пока я получаю свою ежедневную заработную плату.

— Не думайте только о себѣ, воскликнула Мэри Шельдсъ, вмѣшиваясь въ разговоръ: — мы всѣ знаемъ, что Стандишъ говоритъ правду; дѣйствительно, машины оставляютъ многихъ безъ работы.

Молодая дѣвушка любила показать публично Стандишу, что она его партизанка.

— Э! сказалъ Лоренсъ Пауеръ, взглянувъ на нее: — можетъ быть на время онѣ и приносятъ вредъ, но всякій, кто основательно подумаетъ объ этомъ предметѣ, долженъ согласиться, что всякое усовершенствованіе въ машинахъ въ концѣ-концовъ служитъ на нашу пользу. Въ настоящее время рабочій или работница можетъ имѣть гораздо болѣе удобствъ за то же жалованье, чѣмъ сто лѣтъ тому назадъ.

— Но все это ни мало не улучшило положеніе народа, замѣтилъ Стандишъ.

— Да вѣдь я только что указалъ вамъ, что на то же жалованье народъ можетъ жить лучше прежняго.

— Неправда, воскликнулъ Стандишъ съ жаромъ: — машины — это величайшее зло для народа.

— Докажите.

— Ну, Стандишъ, докажите, сказала Мэри.

— Еще бы, онъ докажетъ! прибавилъ ея братъ.

— Да, я докажу, произнесъ Стандишъ: — и вотъ Пэтъ Линчъ подтвердитъ мои слова, прибавилъ онъ, указывая на каннотскаго уроженца: — что эти машины, создавая новыя потребности, одна изъ главныхъ причинъ настоящей бѣдности въ Ирландіи.

— Почему? спросилъ вызывающимъ тономъ Лоренсъ Поуеръ.

— Потому что рабочій начинаетъ ощущать потребность въ томъ и другомъ, устраиваетъ прилично свое жилище, вставляетъ окна со стеклами, строитъ хлѣвъ для свиньи, заводитъ себѣ кровать съ постельнымъ бѣльемъ, и все это благодаря хорошой заработной платѣ, получаемой на вашихъ машинахъ. Ну, все что онъ заработываетъ, онъ проживаетъ, и вдругъ въ одинъ прекрасный день, онъ остается безъ раббты. Онъ не умѣетъ иначе добывать себѣ хлѣба; по всей вѣроятности, онъ содержитъ семью и становится черноробочимъ; вскорѣ ему нечѣмъ заплатить ренты, землевладѣлецъ его выселяетъ изъ хижины и онъ становится однимъ изъ тѣхъ нищихъ, которыми кишитъ Ирландія.

— Это бываетъ не часто, замѣтилъ американскій ирландецъ.

— Не часто! воскликнула Мэри Шельдсъ: — такъ часто, какъ вы не воображаете — да. Мистеръ Гардинджъ выселилъ и пустилъ по-міру многихъ изъ рабочихъ только потому, что они не могли платить чрезмѣрную ренту, а они не могли платить по той простой причинѣ, что лишились работы на фабрикѣ, благодаря постановкѣ новыхъ машинъ.

— Вы правы, Мэри, сказалъ Стандишъ.

— Да, промолвилъ Пэтъ Линчъ: — у насъ въ Мейо машины навѣрное принесли бы то зло, о которомъ говоритъ Стандишъ.

— Почему? спросилъ Лоренсъ Поуеръ.

— Потому что тамъ много земли, обработывая которую бѣдный народъ еле живетъ, а ваши машины могли бы превратить этотъ уголокъ въ лучшую плодородную мѣстность…

— Я не вижу тутъ зла, поспѣшно перебилъ его Поуеръ.

— Погодите и увидите. Ваши машины улучшили бы землю, но землевладѣльцы тогда подняли бы ренту и поселяне, которые теперь еле имѣютъ кусокъ хлѣба, не могли бы болѣе существовать. Но землевладѣльцы этимъ не удовольствовались бы, они потребовали бы еще болѣе рабочихъ дней въ году.

— Что это значитъ? Я не понимаю, промолвилъ Поуеръ.

Пэтъ Линчъ былъ грубый за взглядъ фабричный рабочій, въ шерстяной фуражкѣ и очень грязныхъ панталонахъ. У него не было рубашки и черный шелковый галстухъ виднѣлся на обнаженномъ загорѣломъ горлѣ. Его голубые глаза сверкали, и, вынувъ трубку изо рта, онъ погасилъ ее и спряталъ въ карманъ.

— Я вамъ все объясню, продолжалъ онъ, и видитъ Богъ, что я скажу одну правду. Вы, конечно, слыхали объ оцѣнкѣ Грифита, которая назначаетъ почти вѣрную ренту.

— Да.

— Ну, въ нашей сторонѣ при каждомъ переходѣ земли въ новыя руки рента увеличивается такъ, что она гораздо выше оцѣнки Грифита и кромѣ того, замлевладѣльцы, не довольствуясь возвышеніемъ ренты, еще выговариваютъ, чтобы каждый арендаторъ работалъ на нихъ пятьдесятъ два дня въ году.

— Развѣ землевладѣлецъ не платитъ за это? спросилъ съ жаромъ Стандишъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ иронически Пэтъ Линчъ: — онъ ставитъ это однимъ изъ условій аренды и бѣдняки должны соглашаться, а ихъ жены и дѣти обязаны идти полоть гряды съ рѣпой, когда землевладѣлецъ этого потребуетъ.

— Это тяжело, произнесъ Стандишъ и его странно блестѣвшіе глаза устремились въ пространство, словно онъ видѣлъ тамъ то, чего не могли видѣть окружавшіе его.

— Я скоро отучилъ бы землевладѣльца пользоваться моимъ даровымъ трудомъ, замѣтилъ Лоренсъ Поуеръ: — я сталъ бы работать такъ тихо и такъ плохо, что онъ радъ былъ бы отъ меня отдѣлаться.

— Вы теперь такъ храбритесь, отвѣчалъ съ ироній Пэтъ Линчъ: — но вы заговорили бы другое, еслибы были арендаторомъ въ Мейо. Какъ бы вы не стали работать скоро и хорошо, когда за вашей спиной стоитъ управляющій съ громадной палкой, готовой всегда спуститься на ваши плечи.

Стандишъ Клинтонъ внимательно слушалъ Пэта Линча и ему едва вѣрилось, чтобъ все это была правда. Онъ привыкъ къ системѣ чрезмѣрныхъ рентъ, какъ всѣ живущіе въ сельскихъ округахъ Ирландіи, но онъ не имѣлъ понятія, что существуетъ на его бѣдной родинѣ рабство, о которомъ говорилъ каннотскій поселянинъ.

— Боже мой! воскликнулъ онъ: — неужели вы говорите правду?

— Говорю ли я правду? произнесъ мрачно Пэтъ Линчъ: — еслибы тутъ не было Мэри Шильдсъ и ея матери, то я показывалъ бы вамъ на своей спинѣ слѣды палокъ.

— Это жестоко, промолвилъ рабочій, доселѣ не принимавшій участіе въ разговорѣ: — но у насъ въ Гальвеѣ не лучше. Я вамъ разскажу, что случилось съ однимъ моимъ родственникомъ.

— Да, да, разскажите, воскликнулъ Стандишъ, попрежнему устремляя свой взглядъ въ пространство: — я желалъ бы, чтобъ такіе землевладѣльцы попались мнѣ подъ руку.

Рабочій привелъ нѣсколько примѣровъ невыносимой тираніи землевладѣльцевъ и терпѣливой выносливости несчастныхъ арендаторовъ, которые должны были исполнять всѣ капризы своихъ

тирановъ или идти по-міру, не получивъ ни малѣйшаго вознагражденія засвой трудъ.

— И все это правда? воскликнулъ снова Стандишъ, вскакивая съ мѣста.

— Еще бы! отвѣчалъ разсказчикъ: — я могу назвать всѣхь людей, о которыхъ говорю и указать ихъ мѣстожительство.

XIV.

Все, что онъ слышалъ въ этотъ вечеръ, глубоко запало въ сердце Стандиша и возбудило въ немъ дремавшія тамъ еще неопредѣленныя стремленія. Долго послѣ того, когда всѣ разошлись и обитатели маленькой хижины спали крѣпкимъ сномъ, онъ лежалъ и думалъ.

Онъ прежде рѣдко разговаривалъ съ Лоренсомъ Поуеромъ, но теперь американскій ирландецъ ему очень понравился, и онъ рѣшилъ поближе съ нимъ сойтись. Но прежде всего ему необходимо было выяснить мучившій его вопросъ о томъ, по какому праву остановилъ мистеръ Генри Гардинджъ получаемыя его матерью деньги изъ конторы стряпчаго.

На слѣдующій утро въ десять часовъ, онъ позвонилъ у дома Матью Бойда. Дверь отворила ему Рози и тотчасъ воскликнула:

— Какъ я сожалѣю о васъ, Стандишъ! Какое неожиданное несчастье!

— Да, въ тотъ самый день, когда я былъ здѣсь въ послѣдній разъ, Рози, отвѣчалъ Стандишъ. — Хозяинъ дома?

— Нѣтъ. Онъ уѣхалъ куда-то съ миссъ Анджелой.

— А когда я могу его застать?

— Не знаю; онъ обыкновенно бываетъ дома въ это время.

— А когда онъ вернется сегодня?

— Поздно. Они поѣхали за Слэнъ, а это далеко. Съ ними отправился мистеръ Вальтеръ Гардинджъ. Кажется онъ женихъ миссъ Анджелы.

— Неужели?

— Да. Ну, а вы, Стандишъ, куда поступаете на работу?

— Не знаю. Я думаю на фабрику Мартина. Прощайте, Рози.

И онъ поспѣшно сбѣжалъ съ лѣстницы, увидавъ издали Лоренса Поуера.

— Куда вы идете? спросилъ Стандишъ, поздоровавшись съ нимъ: — въ городъ?

— Въ городъ за винтами, отвѣчалъ американскій ирландецъ.

— Я пойду съ вами, произнесъ Стандишъ, присоединяясь къ Поуеру: — я всю ночь думалъ о нашемъ вчерашнемъ разговорѣ. Вѣдь наша родина въ ужасномъ положеніи, а мы всѣ закрываемъ глаза.

Поуеръ пристально взглянулъ на Стандиша и потомъ сталъ посвистывать. Онъ хотѣлъ, чтобы молодой человѣкъ высказался.

— Хорошо толковать о томъ, что надо улучшить положеніе народа, продолжалъ Стандишъ: — но вопросъ въ томъ, какъ это сдѣлать?

— Да въ этомъ весь вопросъ.

— Какая польза была бы, еслибы Ирландія возстала съ оружіемъ въ рукахъ, воскликнулъ Стандишъ съ горечью: — Англія прислала бы свою армію и выселила бы насъ всѣхъ отсюда, какъ она уже старается нѣсколько сотъ лѣтъ.

— Англія сдѣлала одну громадную ошибку, замѣтилъ Лоренсъ Поуеръ.

— Какую?

— Она не подумала о результатѣ изгнанія столькихъ милліоновъ ирландцевъ и ирландокъ въ Америку. Они создали новую Ирландію, не забыли своей старой родины и готовы пожертвовать всѣмъ, чтобъ помочь своимъ соотечественникамъ выйти изъ того униженія, до котораго они позволили себя довести.

Стандишъ Клинтонъ съ восторгомъ слушалъ своего новаго друга, который очевидно разсѣялъ его мысли и стремленія.

— Но какъ намъ выйти изъ теперешняго унизительнаго положенія? произнесъ онъ. — Законы противъ насъ; они писаны для богатыхъ, а не для бѣдныхъ. Я вамъ разскажу, что случилось въ прошломъ году въ двадцати миляхъ отъ Дунбеллина. У одного фермера уродился очень плохой картофель и онъ надѣялся заплатить ренту только продажей сѣна. На когда надо было убирать сѣно, землевладѣлецъ потребовалъ его къ себѣ на ту же работу. Онъ отказался, говоря, что иначе его сѣно испортится. Въ тотъ же день пришелъ на ферму управляющій и увелъ корову, стоившую двѣнадцать фунтовъ стерлинговъ.

— Зачѣмъ онъ это сдѣлалъ?

— Потому что фермеръ ослушался своего землевладѣльца; корова была взята въ видѣ залога и могла быть возвращена только тогда, когда фермеръ исполнить приказанія землевладѣльца.

Американскій ирландецъ улыбнулся. Онъ съ видимымъ удовольствіемъ слушалъ Стандиша.

— Но я вамъ еще не сказалъ самаго дурнаго. По дорогѣ, корова поскользнулась, сломала себѣ ногу и ее пришлось убить. Бѣдному фермеру не сказали объ этомъ ни слова, а когда онъ сталъ требовать вознагражденія, то какъ вы думаете, что ему отвѣчали?

— Я догадываюсь, но вы лучше сами скажите.

— Ему отвѣчали, что онъ достойно наказанъ за ослушаніе. Онъ обратился въ судъ. Судьями были землевладѣльцы и они объявили, что ему подѣломъ и еще оштрафовали за то, что онъ не явился на работу по требованію землевладѣльца согласно арендному условію.

— И онъ внесъ штрафъ?

— Взыскали.

— Клинтонъ, вы знаете этого человѣка? спросилъ съ жаромъ Поуеръ.

— Очень хорошо.

— Намъ надо имѣть его въ виду. Какъ его зовутъ?

— Джо Моранъ изъ Баликильти.

— Пойдемте къ нему въ будущее воскресенье.

— Зачѣмъ?

— Я хочу поговорить съ нимъ, съ вами и еще кое съ кѣмъ, раздѣляющими ваши мнѣнія. Но вотъ и лавка.

— Я васъ подожду, сказалъ Стандишъ и остановился передъ дверью, а Поуеръ вошелъ въ желѣзную лавку.

Но черезъ минуту Поуеръ позвалъ его, прося посмотрѣть хороши ли винты.

— Я не хочу имѣть никакого дѣла до машинъ, отвѣчалъ Стандишъ, вспыхнувъ.

— Полноте, произнесъ Поуеръ: — сдѣлайте одолженіе товарищу. Вы болѣе меня понимаете въ этомъ дѣлѣ. А я васъ обрадую, машина безъ васъ работаетъ гораздо хуже.

— Надѣюсь, что она совсѣмъ перестанетъ работать! воскликнулъ Стандишъ, не обращая вниманія на то, что проходящіе слышали его слова.

Однако, онъ вошелъ въ лавку и помогъ товарищу выбрать винты. Потомъ они оба направились къ фабрикѣ.

XV.

— А, Стандишъ! воскликнулъ сторожъ, когда Стандишъ и Лоренсъ подошли къ воротамъ. — Вы вернулись. Я зналъ, что вы десять разъ подумаете, прежде чѣмъ бросить такое выгодное мѣсто.

— Не я бросилъ мѣсто, а оно меня бросило, отвѣчалъ Стандишъ: — впрочемъ, еслибы меня не прогнали, я вскорѣ ушелъ бы самъ. Нѣтъ, Микки, я не вернулся на фабрику.

Между тѣмъ, Лоренсъ Поуеръ вошелъ въ ворота, записалъ свое имя и время явки въ свою мастерскую. Стандишъ Клинтонъ остался у воротъ.

— Жаль, продолжалъ сторожъ: — говорятъ, что никто такъ хорошо не знаетъ машинъ, какъ вы.

— Да, отвѣчалъ Стандишъ: — такъ пусть попробуютъ обойтись безъ меня.

— Знаете, что хозяинъ сказалъ о васъ?

— Меня это ни мало не интересуетъ.

— Вѣрю, но онъ сказалъ, что теперь, когда ваша мать умерла, царство ей небесное, онъ взялъ бы васъ обратно на фабрику, еслибъ вы обязались быть учтивымъ.

— Пусть поймаетъ меня, иронически произнесъ Стандишъ. — Но какое ему дѣло до моей матери, живой или мертвой?

— Это вамъ лучше знать, Стандишъ, отвѣчалъ сторожъ и, обернувшись къ проходившему рабочему, сталъ выговарить ему за то, что тотъ опоздалъ на работу.

Въ голосѣ Микки было что-то странное, что непріятно поразило Стандиша. Въ головѣ его блеснула мысль, что всѣ говорившіе объ его матери, выражались съ какой-то особенной сдержанностью. Онъ вспомнилъ слова Каркорана и смущеніе матери, когда онъ спрашивалъ ее, кто былъ его отецъ и зачѣмъ она ѣздила въ Глазго. Странно было также, что она не говорила ему о правѣ мистера Генри Гардинджа контролировать выдачу денегъ, получаемыхъ ею изъ конторы стряпчаго. Все это онъ жаждалъ выяснить и рѣшился, за отсутствіемъ Матью Бойда, обратиться прямо къ мистеру Генри Гардинджу за объясненіемъ. Онъ инстинктивно ненавидѣлъ отца наравнѣ съ сыномъ и во всякое другое время избѣгалъ бы встрѣчи какъ съ тѣмъ, такъ и съ другимъ, но теперь онъ находился въ такомъ возбужденномъ состояніи, что хотѣлъ разомъ раскрыть мучившую его тайну.

Онъ дождался, пока Микки вернулся съ фабрики, куда онъ проводилъ опоздавшаго рабочаго, и спросилъ, въ конторѣ ли хозяинъ.

— Да, отвѣчалъ Микки.

— Кто съ нимъ?

— Никого. Знаете что, Стандишъ! пойдите и попросите, чтобы онъ принялъ васъ обратно на фабрику.

— Не приставайте ко мнѣ. Я хочу видѣть хозяина по другому дѣлу.

— Хорошо, хорошо. Дѣлайте какъ знаете. Во всякомъ случаѣ, очень естественно, что вы хотите видѣть хозяина. Христосъ съ вами!

Стандишъ не разслышалъ послѣднихъ словъ Микки и направился поспѣшно къ конторѣ. Поднявшись по ступенямъ къ стеклянной двери, онъ увидалъ мистера Генри Гардинджа, сидѣвшаго у конторки. Прежде, чѣмъ онъ успѣлъ постучать въ дверь, онъ услышалъ за собою голосъ Питера Каркорана:

— Какъ! вы здѣсь? хотите проситься назадъ на фабрику?

— Нѣтъ, отвѣчалъ гнѣвно Стандишъ.

— Такъ вы хотите спросить, у него была ли ваша мать въ Глазго? произнесъ шепотомъ Каркоранъ.

— Что вы хотите этимъ сказать? воскликнулъ Стандишъ, но сторожъ позвалъ Каркорана и онъ быстро удалился.

Генри Гардинджъ сидѣлъ въ своей конторѣ и перелистывалъ свои книги. Онъ былъ въ очень хорошемъ настроеніи и самодовольно гладилъ свою русую бороду. Да, введеніе новыхъ машинъ принесло ему большую выгоду и онъ уже думалъ съѣздить въ Глазго и посмотрѣть еще другую машину, о которой ему говорили. Въ Глазго! Нѣтъ, этотъ городъ возбуждалъ въ его головѣ слишкомъ много воспоминаній, лучше было послать туда сына Вальтера. Мистеръ Гардинджъ былъ человѣкъ самый прозаичный, но иногда и подобнымъ людямъ мерещатся фантастическіе образы и, при воспоминаніи о Глазго, передъ глазами богатаго фабриканта всталъ образъ молодой дѣвушки, довѣрчиво смотрѣвшей на него. Онъ вздрогнулъ и обернулся. Передъ нимъ стоялъ Стандишъ Клинтонъ. Гардинджъ былъ не суевѣрный человѣкъ, но появленіе именно въ эту минуту Стандиша Клинтона непріятно на него подѣйствовало.

Стандишъ молча снялъ фуражку.

— Зачѣмъ вы сюда пожаловали? спросилъ рѣзко Гардинджъ, закрывая свою конторку.

— Я хочу съ вами поговорить, отвѣчалъ спокойно молодой человѣкъ.

— Я не приму отъ васъ никакихъ извиненій, произнесъ Гардинджъ, вставая со стула и подходя къ камину, въ которомъ не было огня.

— Я и не намѣренъ извиняться передъ вами, воскликнулъ Стандишъ: — если кому, такъ вамъ надо извиняться передо мною.

— Вонъ отсюда! Я прикажу не пускать васъ на фабрику, если вы осмѣлитесь еще явиться.

И Гардинджъ направился къ двери, но Стандишъ предупредилъ его и сталъ спиною къ двери.

— Вамъ нечего бояться моихъ посѣщеній, отвѣчалъ Стэндишъ: — и сегодня я ни за что не пришелъ бы сюда, еслибъ мнѣ не надо было спросить у васъ, по какому праву вы запретили мистеру Бойду выдавать моей матери деньги, которыя она поучала еженедѣльно въ конторѣ стряпчаго?

Гардинджъ вздрогнулъ.

— Какой чортъ вамъ сказалъ объ этомъ? промолвилъ онъ.

— Все равно. Отвѣтьте, по какому праву вы это сдѣлали?

Фабрикантъ взглянулъ на своего бывшаго рабочаго и понялъ, по рѣшительному выраженію его лица, что ему не избѣгнуть непріятнаго объясненія. Однако, онъ все-таки произнесъ:

— Кто вамъ сказалъ? Конечно эта глупая дѣвчонка. Женщины никогда не могутъ держать языкъ за зубами.

— Я требую отвѣта. По какому праву вы остановили выдачу этихъ денегъ?

— И вы дѣйствительно этого не знаете? отвѣчалъ уклончиво Гардинджъ.

— Еслибъ я зналъ, то не спрашивалъ бы.

— На вашемъ мѣстѣ я не поднималъ бы этого вопроса, а уѣхалъ бы отсюда, сказалъ Гардинджъ, вынимая изъ кармана нѣсколько золотыхъ монетъ: — возьмите эти деньги и убирайтесь изъ Дунбеллина.

— Мнѣ не надо вашихъ денегъ, отвѣчалъ Стандишъ, смотря на него съ изумленіемъ: — я хочу только знать, по какому праву вы остановили выдачу денегъ моей матери?

— Потому что я выдавалъ ей эти деньги! воскликнулъ Гардинджъ, внѣ себя отъ гнѣва: — и могъ во всякое время прекратить ихъ выдачу.

— Вы! могъ только произнесть молодой человѣкъ.

— Да. Развѣ вы до сихъ поръ не знаете то, что извѣстно всѣмъ рабочимъ на фабрикѣ — что Мэри Клинтонъ была вашей матерью, а я — вашъ отецъ.

XVI.

Сердце Стандиша замерло; въ глазахъ потемнѣло. Онъ не вѣрилъ своимъ ушамъ. Говорятъ, что утопающій человѣкъ видитъ въ послѣднюю минуту словно въ панорамѣ всю свою жизнь; такъ и въ настоящую минуту въ головѣ Стандиша пронеслись тысячи воспоминаній, подтверждавшихъ страшныя слова Гардинджа.

— Ну, вотъ я вамъ высказалъ всю правду, и вы видите, что вамъ лучше уѣхать отсюда, сказалъ Гардинджъ холоднымъ, рѣзкимъ тономъ.

Лицо Стандиша почернѣло. Онъ сжалъ кулаки и, задыхаясь, промолвилъ.

— Это ложь!

— Ну, убирайтесь отсюда, воскликнулъ Гардинджъ повелительнымъ тономъ: — вы задаете щекотливые вопросы и не можете претендовать на отвѣты.

Стандишъ не могъ долѣе сдержать своего гнѣва; онъ бросился на Гардинджа и схватилъ его за шею. Оба они были очень сильны и довольно долго боролись. Гардинджъ успѣлъ настолько высвободиться, что громко крикнулъ, зовя кого-нибудь на помощь; но когда нѣсколько рабочихъ вбѣжали въ контору, то застали его на полу. Онъ лежалъ безъ чувствъ, а Стандишъ Клинтонъ стоялъ подлѣ, блѣдный какъ полотно, дрожа всѣмъ тѣломъ и сверкая глазами.

— Держите его, онъ сошелъ съума! воскликнулъ Питеръ Каркоранъ, пока другіе рабочіе приподнимали хозяина.

— Оставьте меня! произнесъ Стандишъ, отталкивая отъ себя человѣка, который хотѣлъ его схватить: — я не сумасшедшій.

Онъ удалился скорыми шагами, миновалъ городъ, перешелъ мостъ и перевелъ дыханіе только достигнувъ своей хижины на горѣ. Вынувъ изъ кармана ключъ, онъ отперъ дверь и вошелъ въ пустую кухню. Какой она теперь казалась одинокой и мрачной, несмотря на то, что солнечные лучи обливали ее яркимъ свѣтомъ.

Стандишъ швырнулъ на столъ свою фуражку, сѣлъ на стулъ и, закрывъ лицо руками, сталъ обдумывать свое положеніе, т. е. насколько онъ могъ обдумывать среди того вихря разнородныхъ мыслей, которыя толпились въ его головѣ. Онъ ни мало не помышлялъ о произведенномъ имъ насиліи и только безконечно повторялъ съ бѣшенствомъ слова Гардинджа: «я вашъ отецъ». Теперь онъ понималъ тайный смыслъ намековъ Питера Каркорана и Вальтера Гардинджа. Нигдѣ незаконное рожденіе не считается такимъ позорнымъ пятномъ, какъ въ Ирландіи. Сердце у него замирало при одной мысли о своемъ безчестьи. Онъ былъ навѣки заклейменъ и никогда болѣе не будетъ въ состояніи гордо поднять голову.

Онъ оставался погруженнымъ въ тяжелыя думы до самыхъ сумерекъ. Онъ не хотѣлъ ѣсть, но жажда его мучила, и онъ нѣсколько разъ выпилъ воды. Вся его прежняя жизнь какъ въ панорамѣ проходила мимо него. Онъ вспоминалъ о томъ времени, когда былъ однимъ изъ первыхъ учениковъ въ школѣ Христіанскихъ братьевъ, о своемъ жгучемъ желаніи достигнуть славы и богатства въ одной изъ ученыхъ карьеръ. Онъ вспоминалъ, какъ въ виду необходимости зарабатывать кусокъ хлѣба для себя и для матери, онъ отказался отъ своихъ самолюбивыхъ стремленій и какъ онъ былъ счастливъ, когда его сдѣлали мастеромъ. Наконецъ, мысли его сосредоточились на послѣднемъ днѣ, который онъ работалъ на фабрикѣ, и его блѣдное лицо покрылось румянцемъ стыда. Онъ съ ужасомъ думалъ, что Анджела Бойдъ должна была узнать изъ городскихъ толковъ объ его позорѣ и, конечно, будетъ считать его грубымъ дикаремъ, который, въ припадкѣ бѣшеннаго гнѣва, нанесъ побои своему прежнему хозяину.

Послѣ этого, дѣйствительно, ему нельзя было оставаться въ Дунбеллинѣ. Неожиданная мысль осѣнила его голову. Онъ эмигрируетъ въ Америку. Онъ вспомнилъ слова Лоренса Поуера о Новой Ирландіи, по ту сторону Океана. Онъ рѣшился въ тотъ же день вечеромъ отыскать Поуера и спросить его совѣта. Въ эту минуту, въ окнѣ показалась чья-то тѣнь и Мэри Шильдсъ вбѣжала въ хижину, блѣдная, встревоженная.

— Что это значитъ, Стандишъ? промолвила она, съ трудомъ переводя дыханіе: — вы, говорятъ, хотѣли убить мистера Гардинджа.

— Убить его? Нѣтъ! отвѣчалъ спокойно молодой человѣкъ.

— Онъ очень плохъ, воскликнула Мэри: — и полиція васъ ищетъ. Вотъ и она. Боже милостивый!

XVII.

По дорогѣ послышались шаги и, черезъ минуту, въ хижину вошло нѣсколько полицейскихъ, съ офицеромъ во главѣ.

Ихъ сопровождалъ Вальтеръ Гардинджъ, блѣдный отъ злобы. Извѣстіе о насиліи, которому подвергся богатый фабрикантъ, распространилось по всему городу съ быстротою молніи. Каждый разсказывалъ исторію по своему, но всего болѣе заслуживалъ вѣроятія разсказа о томъ, что Стандишъ Клинтонъ пошелъ къ мистеру Гардинджу и просилъ позволенія вернуться на фабрику, на что хозяинъ не согласился, въ виду его прежняго грубаго поведенія, и тогда Стандишъ, изъ мести, бросился на него. Всѣ эти толки возбудили въ умахъ многихъ существовавшее и прежде подозрѣніе о родственныхъ связяхъ между молодымъ человѣкомъ и его прежнимъ хозяиномъ.

Время уже было позднее; работа на фабрикѣ кончилась и вѣсть о томъ, что полиція идетъ арестовать Стандиша, привлекла къ его хижинѣ цѣлую толпу.

— Я вамъ совѣтую ничего не говорить, сказалъ констэбль, арестуй Стандиша и надѣвая ему колодки: — потому что всѣ ваши слова могутъ служить уликами противъ васъ.

— Я дѣйствительно произвелъ насиліе, мрачно промолвилъ Стандишъ: — и снова сдѣлалъ бы тоже, еслибъ былъ къ тому вызванъ.

— Держите лучше языкъ за зубами, произнесъ грозно констэбль: — чѣмъ меньше вы будете говорить, тѣмъ лучше для васъ.

Стандиша увели. Дверь въ хижинѣ осталась отворенной. Толпа послѣдовала за полиціей и ея жертвой. Одна только Мэри Шильдсъ осталась позади, взошла въ пустую хижину и опустившись на тотъ самый стулъ, на которомъ застала Стапдиша, залилась горькими слезами.

— Стандишъ! Стандишъ! Голубчикъ! бормотала молодая дѣвушка: — я охотно бы отдала жизнь, чтобы избавить тебя отъ этого позора. О, горе мое, горе мое! Отчего ты, Стандишъ, такой вспыльчивый?

Она впервые поняла, что любитъ Стандиша всѣми силами сгоей любящей души, и теперь, когда его поразило несчастіе, онъ казался ей еще дороже. Поэтому, она долго рыдала безъ удержа, и такъ громко, что двое людей остановились передъ дверью хижины.

Это были Денисъ Нелиганъ, управляющій мистера Генри Гардинджа, и Питеръ Каркоранъ. Первый изъ нихъ вошелъ въ хижину и, узнавъ Мэри Шильдсъ, воскликнулъ съ изумленіемъ я ревностью:

— Это вы, Мэри! Что вы тутъ дѣлаете?

Молодая дѣвушка вскрикнула и, вскочивъ со стула, покраснѣла.

— Ничего, отвѣчала она, стыдясь, что ее застали въ хижинѣ человѣка, котораго многіе называли ея «милымъ дружкомъ».

— О чемъ же вы плачете, Мэри? спросилъ желчный Каркоранъ: — о Стандишѣ? Не стоитъ, не далеко яблочко упало отъ яблони. Его мать была ничтожнымъ существомъ, а…

— Какъ смѣете вы такъ говорить о Стандишѣ? воскликнула Мэри съ сердцемъ: — вы пользуетесь его отсутствіемъ, а при немъ были бы ниже травы, тише воды.

Говоря это, молодая дѣвушка выбѣжала изъ хижины.

Пришедшіе два человѣка, явились съ цѣлью занять хижину Стандиша именемъ мистера Вальтера Гардинджа, отецъ котораго получилъ только большое сотрясеніе и — придя въ себя — распорядился объ арестѣ Стандиша Клинтона.

На слѣдующій день Клинтонъ предсталъ передъ судьей и былъ преданъ суду присяжныхъ. Ему пришлось дожидаться въ тюрьмѣ слѣдующей судебной сессіи и онъ много и долго думалъ о своемъ положеніи, приходя все болѣе и болѣе къ тому убѣжденію, что онъ ни за-что не откроетъ міру причину его насильственнаго поступка въ отношеніи фабриканта. Нѣтъ, Дунбеллинъ могъ подозрѣвать все, что хотѣлъ, но онъ никогда не наброситъ публично тѣнь безчестья на имя своей матери.

Его дѣло возбудило общее любопытство и многіе изъ высшаго класса Дунбеллина находились въ залѣ суда. Стандишъ Клинтонъ, сидя на скамьѣ подсудимыхъ, казался очень блѣднымъ и исхудалымъ, такъ какъ прошло уже болѣе двухъ мѣсяцевъ со времени ареста. Но выраженіе его красиваго лица и странный блескъ его глубокихъ, устремленныхъ въ пространство глазъ, ясно обнаруживали, что онъ не дикарь, посягающій на жизнь своего хозяина изъ одной мести. Ему казалось, что онъ находился во снѣ. Онъ разсѣянно выслушалъ обвинительный актъ, въ которомъ говорилось, что онъ пламенный демагогъ и что для всего общества будетъ большимъ благодѣяніемъ, если оно отдѣлается отъ такого вреднаго человѣка. По временамъ, онъ устремлялъ свои глаза на спокойное, нѣжное и серьёзное лицо Анджелы Бойдъ, которая сидѣла близь судей. Ея присутствіе еще болѣе утверждало его рѣшимость не подвергать униженію имени своей матери, насколько это зависѣло отъ него. Онъ чувствовалъ невозможнымъ повторить при ней слова мистера Гардинджа, побудившія его прибѣгнуть къ насилію.

Обвиненіе, предъявленное противъ него, было вполнѣ доказано; онъ не имѣлъ защитника и былъ приговоренъ къ годичному тюремному заключенію.

Стандишъ Клинтонъ выслушалъ свой приговоръ, не дрогнувъ ни однимъ мускуломъ. Анджела Бойдъ взглянула на него съ сожалѣніемъ и ея прелестное лицо слегка поблѣднѣло. Когда же его вывели изъ залы суда, раздался страшный крикъ и одна женщина упала въ обморокъ.

XVIII.

Никто не ожидалъ другого приговора. Стандиша Клинтона судили не присяжные въ истинномъ значеніи этого слова, т. е. люди ему равные, а извѣстное число землевладѣльцевъ и зависящихъ отъ нихъ людей, которые считали своимъ долгомъ подвергнуть тяжелому наказанію молодого человѣка въ примѣръ другимъ. О разговорѣ, предшествовавшемъ дракѣ, вовсе не упоминалось. Объ этомъ знали только Стандишъ и мистеръ Гардинджъ, но ни тотъ, ни другой не хотѣли касаться этого щекотливаго предмета.

Когда мэри Шильдсъ дико вскрикнула при уводѣ Стандиша изъ залы суда, то Денисъ Неллиганъ тотчасъ очутился подлѣ нея.

— Ну, Мэри, сказалъ онъ: — ободритесь. Вы не можете питать сочувствія къ такому дурному, недостойному человѣку.

Но молодая дѣвушка отвернулась отъ него. Мысль, что умный, красивый Стандишъ просидитъ годъ въ тюрьмѣ, сводила ее съ ума и она упала безъ чувства на руки Неллигана.

— Что тамъ случилось, дядя? спросила Анджела Бойдъ, которую одинаково поразили блѣдность Стандиша и чрезмѣрная строгость суда.

— Какая-то женщина упала въ обморокъ, отвѣчалъ Матью Бойдъ, занятый разговоромъ съ другимъ стряпчимъ.

Вскорѣ послѣ этого, выходя изъ залы суда съ своимъ дядей, Анджела встрѣтилась лицомъ къ лицу съ Мэри Шильдсъ. Послѣдняя была блѣдна, какъ смерть и на ея хорошенькомъ лицѣ выражалось такое отчаяніе, что Анджела инстинктивно остановилась.

— Вы вскрикнули и лишились чувствъ?

— Да, миссъ, отвѣчала Мэри, присѣдая.

— Гм! воскликнулъ Матью Бойдъ фамильярнымъ тономъ: — Клинтонъ былъ вашимъ близкимъ пріятелемъ?

Анджела Бойдъ ждала отвѣта молодой дѣвушки съ странно тревожнымъ чувствомъ, въ которомъ сама не могла дать себѣ отчета. Но она была совершенно спокойна; это спокойствіе, плодъ высшаго развитія, часто принимаютъ за холодность и безсердечіе. Напротивъ, Мэри Шильдсъ вспыхнула и румянецъ покрылъ ея лицо.

— Стандишъ Клинтонъ былъ другомъ моего семейства, отвѣчала она и хотѣла удалиться.

— Онъ долженъ быть очень счастливъ, что его друзья такъ дорожатъ имъ, замѣтилъ Матью Бойдъ: — но я думаю, что онъ болѣе, чѣмъ другъ вамъ.

— Оставьте меня въ покоѣ, сэръ! воскликнула Мэри, стараясь отойти въ сторону, но въ эту минуту къ нимъ подошли мистеръ Генри Гардинджъ съ сыномъ.

— Его слѣдовало подвергнуть пожизненной каторжной работѣ, воскликнулъ мистеръ Гардинджъ: — не успѣетъ онъ выйти изъ тюрьмы, какъ начнетъ проповѣдывать бунтъ.

Въ эту минуту кто-то положилъ ему руку на плечо. Онъ обернулся и увидѣлъ передъ собою хорошенькое, взволнованное лицо Мэри Шильдсъ.

— Что вы хотите, добрая дѣвушка? спросилъ онъ.

— Вы жестоко раскаятесь въ томъ, что сдѣлали въ отношеніи Клинтона, сказала она въ полголоса и притаивъ дыханіе.

— Что вы хотите этимъ сказать? воскликнулъ фабрикантъ гнѣвно.

— То, что сказала. Вы жестоко раскаятесь въ томъ, что сдѣлали сегодня. За Стандиша отомстятъ вамъ и вашему семейству.

— Вздоръ! произнесъ Генри Гардинджъ съ принужденнымъ смѣхомъ: — не говорите пустяковъ. Какъ васъ зовутъ?

— Мэри Шильдсъ, сэръ. Мнѣ нечего стыдиться за мое имя.

— Надѣюсь, ради васъ самихъ, отвѣчалъ онъ иронически. — Шильдсъ! У меня на фабрикѣ есть какой-то Шильдсъ.

— Мой братъ, сэръ, Джонъ Шильдсъ.

— Ахъ да, я припоминаю это имя, промолвилъ мистеръ Гардинджъ и, отвернувшись, подошелъ къ другимъ знакомымъ, стоявшимъ нѣсколько подальше.

Мэри вернулась домой съ отчаяніемъ въ сердцѣ. Къ горю о Стандишѣ присоединился еще страхъ за брата, котораго мистеръ Гардинджъ могъ не принять болѣе на работу, такъ какъ онъ уже нѣсколько времени лежалъ въ лихорадкѣ, приключившейся съ нимъ вслѣдствіе тяжелаго увѣчья руки на фабрикѣ.

— Мэри, сказалъ Джонъ, спустя нѣсколько дней послѣ суда надъ Сгандишемъ: — пойди-ка къ хозяину и попроси его отсрочить на этотъ разъ уплату ренты, а какъ только докторъ позволитъ, я примусь, снова за работу и все уплачу.

Былъ іюнь мѣсяцъ, обыкновенно дождливый въ Ирландіи, во въ тотъ годъ, о которомъ мы говоримъ, дожди были сильнѣе, чѣмъ когда-либо и вмѣстѣ съ наводненіями уничтожили все сѣно и сгноили рожь на корню. Земля стала такой топкою, что нельзя было работать, и что всего хуже, картофель началъ портиться. Въ такомъ положеніи страны и еще при болѣзни Джона, бѣдные Шильдсы не имѣли никакой возможности уплатить ренты.

На слова брата Мэри ничего не отвѣчала, вспомнивъ свой послѣдній разговоръ съ г. Гардинджемъ.

— Сдѣлай это, Мэри, прибавила мистрисъ Шильдсъ.

— Да, нѣтъ другого выхода, произнесла она мрачно и, надѣвъ плащъ, вышла изъ хижины вмѣстѣ съ матерью.

День былъ холодный. Вѣтеръ уныло гудѣлъ среди деревьевъ. Мэри шла, понуривъ голову, въ Дунбеллинъ.

— Мистеръ Гардинджъ очень крутой человѣкъ, сказала она: — и большой скряга. Всѣ отдаютъ ему въ этомъ справедливость. Но можетъ быть онъ сдѣлаетъ что-нибудь для насъ, хотя я ни мало не надѣюсь. Все-таки надо попытаться.

— Господь поможетъ, отвѣчала мать: — да наставитъ Онъ тебя.

— Аминь, произнесла набожно Мэри: — я скоро вернусь.

Разставшись съ матерью, она продолжала свой путь и вскорѣ встрѣтилась лицомъ къ лицу съ Денисомъ Неллиганомъ.

Мэри была плохо одѣта. Плащъ, накинутый на ея плечи, принадлежалъ ея матери и уже давно отслужилъ свою службу. На ней не было шляпки, а голова была покрыта капюшономъ плаща, который очень кокетливо окаймлялъ ея хорошенькое личико. Изнуренное отъ горя и лишеній, ея красивое лицо въ послѣднее время много потеряло своей прелести, но теперь, благодаря ходьбѣ, душевному волненію и свѣжему вѣтру, оно какъ-то особенно сіяло.

— Здравствуйте, Мэри, сказалъ управляющій, фамильярно протягивая руку: — какъ здоровье Джона?

— Плохо, Денисъ, отвѣчала Мэри со слезами на глазахъ.

— Ему не лучше?

— Нѣтъ, онъ никакъ не можетъ набраться силъ.

— Какой несчастный случай. Онъ попалъ, кажется, ногой въ машину?

— Ужь эти машины! воскликнула Мэри съ жаромъ: — кромѣ зла, онѣ ничего не дѣлаютъ. Не даромъ говорилъ противъ нихъ Стандишъ Клинтонъ.

Произнося имя молодого человѣка, она покраснѣла, что не избѣгло вниманія Дениса Неллигана.

— Я не думаю, чтобъ кто-нибудь высоко цѣнилъ мнѣніе такого негодяя, сказалъ онъ иронически.

— Я не позволю дурно отзываться при мнѣ о моихъ друзьяхъ, отвѣчала Мэри гнѣвно. — Прощайте, мистеръ Неллиганъ.

— Погодите, Мэри, воскликнулъ управляющій, останавливая ее за плащъ: — мнѣ надо вамъ кое-что сказать.

— Скажите и отпустите меня скорѣе.

— Вы на меня сердитесь? произнесъ онъ, поймавъ ея руку: — неужели за то, что я назвалъ Клинтона негодяемъ. Да вы сами знаете, что онъ негодяй и, конечно, отвернетесь отъ него, когда онъ выйдетъ изъ тюрьмы.

— Какое право вы имѣете такъ говорить со мною? Пустите меня.

— Вы опять сердитесь. А куда вы идете, Мэри?

— На фабрику, я хочу поговорить съ мистеромъ Гардинджемъ и попросить его отсрочить платежъ ренты до выздоровленія Джона. У насъ дѣла очень плохи, Денисъ.

XIX.

Управляющій ничего не отвѣчалъ. Мэри не могла сообщить ему болѣе пріятной вѣсти. Но онъ удержался отъ радостнаго восклицанія и сказалъ съ сочувствіемъ:

— Должно быть вамъ плохо, что вы рѣшились на такой шагъ.

— Да, отвѣчала грустно молодая дѣвушка: — этотъ годъ очень несчастный.

— Для нѣкоторыхъ.

— Почти для всѣхъ въ нашемъ околодкѣ! Муры, Демиси и многіе другіе потеряли весь картофель, который сгнилъ въ землѣ; къ тому же Рью Муръ и Пэтъ Демиси потеряли работу и имъ нечѣмъ ни платить ренты, ни кормить своихъ дѣтей.

— Не хорошо; такъ вы хотите просить хозяина отсрочить платежъ ренты, Мэри?

— Приведетъ ли это къ чему-нибудь, Денисъ? спросила молодая дѣвушка, смотря пристально на грубое лицо управляющаго и удивляясь, что оно такъ смягчалось въ ея присутствіи.

— Я знаю, Мэри, что я отвѣтилъ бы вамъ, еслибы я былъ на мѣстѣ хозяина.

— Что? спросила Мэри, покраснѣвъ и опустивъ глаза.

— Что все зависитъ отъ васъ.

— Это какъ? спросила кокетливо Мэри.

— Послушайте, Мэри, не ходите къ хозяину и не просите его, произнесъ Денисъ убѣдительнымъ тономъ: — мнѣ горько сказать, но у меня въ карманѣ приказъ выселить васъ и еще нѣсколькихъ арендаторовъ.

Мэри вскрикнула и такъ поблѣднѣла, что управляющій испугался.

— Неужели дошло до этого! воскликнула она со слезами: — но нѣтъ, у мистера Гардинджа не хватитъ сердца сдѣлать это. Не можете ли вы, Денисъ, замолвить словечко за насъ?

— Не знаю, Мэри.

— Подумайте только, что Джонъ боленъ и мы не можемъ достать для него той пищи, которая ему необходима. Онъ умретъ, если насъ выселятъ. И куда же мы денемся? намъ некуда идти. А моя бѣдная мать, прибавила Мэри, снова заливаясь слезами: — она такъ стара и слаба. О, Денисъ, постарайтесь, чтобы хозяинъ подождалъ деньги.

— Онъ не согласится, Мэри; я его хорошо знаю и къ тому же онъ возвыситъ ренту всѣхъ хижинъ.

— Возвыситъ ренту! воскликнула она: — зачѣмъ?

— Онъ и его агентъ полагаютъ, что земля можетъ дать болѣе дохода. Ренты остаются тѣ же, какими онѣ были послѣ голода, когда въ странѣ не было много капиталовъ.

— Да и теперь голодъ, отвѣчала Мэри: — мы никогда не бывали въ худшемъ положеніи.

— Мэри, произнесъ Денисъ, понижая голосъ: — скажите мнѣ, вы хотѣли выйти замужъ за Стандиша Клинтона?

Мэри покраснѣла и ничего не отвѣчала.

— Если нѣтъ, то выходите за меня, Мэри, и я не допущу, чтобы вашу мать и Джона выселили изъ ихъ хижины.

Денисъ Неллиганъ, встрѣтивъ молодую дѣвушку, не думалъ сдѣлать оффиціальное предложеніе, но, смотря на ея хорошенькое, заплаканное лицо, онъ потерялъ всякое самообладаніе.

Въ головѣ Мэри пронесся вихрь мыслей. Конечно, Стандишъ не просилъ ея руки, но въ глубинѣ своего сердца она считала себя его невѣстой. Онъ ухаживалъ за нею болѣе другихъ ея поклонниковъ, и она ему позволяла большія вольности, какъ, напримѣръ, отъ времени до времени, поцѣлуй, чего бы она, какъ честная, уважающая себя дѣвушка, никогда не сдѣлала бы, еслибы не была увѣрена, что онъ любилъ ее такъ же искренно, какъ она любила его. Она не рѣшалась высказать Денису всей правды и потому стояла передъ нимъ смущенная, съ покрытыми яркимъ румянцемъ щеками.

— Вотъ что Мэри, прибавилъ онъ: — я сегодня оставлю безъ движенія эту грязную бумагу, а завтра зайду къ вамъ за отвѣтомъ.

— Я боюсь, начала было Мэри, но остановилась.

— Скажите вашей матери и Джону о моемъ предложеніи и, право, если вы не думаете объ этой тюремной птицѣ, то я для васъ не дурная партія.

— Но вы могли бы найти лучше меня невѣсту.

— Мнѣ не надо лучше.

— Денисъ, воскликнула она въ отчаяніи: — я не могу вамъ дать теперь отвѣта. Я пойду къ хозяину и попытаю счастья.

Съ этими словами она поспѣшно направилась къ фабрикѣ.

Управляющій посмотрѣлъ ей въ слѣдъ и съ странной улыбкой продолжалъ свой путь къ пяти или шести хижинамъ, скученнымъ въ одномъ мѣстѣ. Дурная погода и недостатокъ работы заставили большую часть ихъ арендаторовъ просрочить платежъ ренты, и уже давно поговаривали, что ихъ выселятъ. Но притупленные нуждой и отчаяніемъ, эти голодающіе бѣдняки впали въ такую нравственную апатію, что не сознавали приближенія грозы.

— Дайте мнѣ только время и я все уплачу, воскликнулъ Пэтъ Демиси, встрѣчая управляющаго съ своей исхудалой, больной женой и шестью голодающими дѣтьми. — Нельзя же насъ выгнать въ такую погоду. Жена родила только три недѣли.

— Это не моя вина, отвѣчалъ Денисъ Неллиганъ, который по природѣ былъ не злымъ человѣкомъ, но огрубѣлъ и сдѣлался безсердечнымъ, благодаря своему ремеслу ирландскаго управляющаго: — у васъ есть двѣ хорошія свиньи, не правда ли?

— Онѣ проданы.

— Такъ вотъ деньгами, вырученными за свиней, уплатите ренту.

— Уплатите ренту, а сами околѣйте съ голода, воскликнула жена Пэта Демиси, сверкая глазами: — у насъ не было куска хлѣба и дѣти голодали, вотъ мы и продали свиней, чтобы ихъ накормить. Намъ было не до платежа ренты, людямъ, никогда не знавшимъ, что такое голодъ.

Нѣсколько подобныхъ сценъ видѣлъ Неллиганъ въ этотъ день и въ сумеркахъ зашелъ въ хижину мистрисъ Шильдсъ подъ предлогомъ навѣдаться о здоровья Джона. Но въ сущности, влюбленный въ Мэри, настолько, насколько онъ могъ кого-нибудь любить, Денисъ горѣлъ нетерпѣніемъ узнать, пришла ли домой молодая дѣвушка и съ какимъ отвѣтомъ.

XX.

Входя въ хижину, Денисъ Неллиганъ былъ пораженъ нищенскимъ видомъ обыкновенно опрятнаго, хотя бѣднаго и тѣснаго жилища. Передъ торфомъ, горѣвшемъ въ очагѣ, лежалъ на кровати больной съ впалыми скулами и лихорадочно блестѣвшими глазами. При видѣ управляющаго, онъ вздрогнулъ, а мать подумала съ ужасомъ: «Боже милостивый! Неужели громъ уже грянулъ». Но громко она сказала:

— А, Денисъ! какъ вы поживаете?

— Благодарю насъ, мистрисъ Шильдсъ. Я встрѣтилъ Мэри на дорогѣ и, узнавъ отъ нея, что Джонъ плохъ, зашелъ его провѣдать.

— Вы очень любезны, отвѣчала мистрисъ Шильдсъ, не довѣряя, однако, безкорыстію управляющаго и со страхомъ ожидая требованія ренты: — мы въ очень грустномъ положеніи: Джонъ боленъ, картофель пропалъ; право, я не знаю, что мы будемъ дѣлать.

Денисъ подошелъ къ больному и поздоровался съ нимъ. Бѣдный Джонъ, ослабѣвшій умъ котораго могъ только думать объ одномъ мучившемъ его предметѣ, спросилъ:

— Вы пришли за рентой?

— Нѣтъ, нѣтъ, не сегодня, отвѣчалъ управляющій почти добродушно: — вы очень нехороши на взглядъ, Джонъ.

— Да, ему плохо, замѣтила мистрисъ Шильдсъ.

— Прощайте, мнѣ пора; я надѣюсь, что вы скоро поправитесь, Джонъ, сказалъ онъ, уходя, и въ дверяхъ знаменательно подмигнулъ мистрисъ Шильдсъ, которая тотчасъ поняла, что онъ хотѣлъ поговорить съ нею наединѣ и послѣдовала за нимъ.

— Джону хуже, чѣмъ я думалъ, произнесъ онъ вполголоса.

— Да, бѣднякъ, отвѣчала мать: — я не помню, чтобы мы были въ такомъ ужасномъ положеніи со времени голода. Да что и говорить, насъ и теперь ожидаетъ голодъ. Зима не далеко, завтра 1-е августа.

— Да, завтра срокъ ренты.

— Поэтому я и знаю, какой завтра день, произнесла бѣдная женщина съ спокойствіемъ отчаянія: — Мэри вамъ сказала, куда она шла?

— Да, отвѣчалъ онъ лаконически.

— Какъ вы думаете, хозяинъ отсрочить намъ платежъ?

— Не думаю, мистрисъ Шильдсъ.

— Боже милостивый! промолвила она, дрожа всѣмъ тѣломъ: — я никогда не думала, что доживу до такого горя. Мой бѣдный сынъ не переживетъ выселенія.

И она горько зарыдала.

— Послушайте, мистрисъ Шильдсъ, произнесъ управляющій: — не отчаивайтесь прежде времени, а лучше поговоримъ о Мэри.

— О, другой такой дѣвушки не найти во всей Ирландіи! воскликнула съ гордостью мистрисъ Шильдсъ.

— Я это знаю, и она прехорошенькая, промолвилъ нѣжно Денисъ.

— Еще бы!

— А было что-нибудь серьёзное между нею и Стандишемъ?

— Многіе ухаживаютъ за моей дочерью, Денисъ, отвѣчала мистрисъ Шильдсъ, не желая высказать ему своихъ подозрѣній насчетъ чувствъ, питаемыхъ къ Клинтону молодой дѣвушкой: — но она ни на кого не обращаетъ вниманія.

— Вотъ видите, мистрисъ Шильдсъ, сказалъ Денисъ: — я человѣкъ прямой. Мнѣ кажется, что Мэри слишкомъ много думаетъ о Стандишѣ Клинтонѣ, а если она забудетъ его и выйдетъ за меня замужъ, то даю голову, что васъ и Джона никто не выселитъ изъ хижины.

Добрая женщина не вѣрила своимъ ушамъ. Неужели спасеніе было такъ близко и зависѣло отъ одного слова Мэри.

— Вы должны поговорить съ ней съ самою, Денисъ, отвѣчала она, все-таки думая о чувствахъ своей дочери, хотя отъ рѣшенія Мэри зависѣла ихъ судьба, такъ какъ выселеніе для бѣднаго ирландца все равно, что смертный приговоръ.

— Я уже говорилъ съ нею сегодня и прійду завтра за отвѣтомъ. Но поговорите и вы съ нею, мистрисъ Шильдсъ. Ну, прощайте, надѣюсь, что Джонъ скоро выздоровѣетъ.

Онъ поспѣшно удалился, а мистрисъ Шильдсъ вернулась къ сыну.

— О чемъ вы говорили съ нимъ? спросилъ слабымъ голосомъ больной: — онъ приходилъ за рентой?

— Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчала мать и разсказала о предложеніи Дениса.

— Конечно, она выйдетъ за него, произнесъ Джонъ съ эгоизмомъ бѣдняка: — она должна это сдѣлать. Нѣтъ другого выхода. Мэри не будетъ такой дурой, чтобъ отказаться отъ столь, блестящей партіи. Она вѣдь сдѣлается барыней на всю жизнь.

Мистрисъ Шильдсъ ничего не отвѣчала, а погрузилась въ глубокую думу. Ее ужасала одна мысль — покинуть жилище, въ которомъ она поселилась хорошенькой, молодой и всю жизнь жила, работала, была счастлива и переносила горе, гдѣ родились всѣ ея дѣти и умерли два сына и мужъ. Всѣми фибрами своего существованія она была связана съ этой хижиной и чѣмъ болѣе думала о предложеніи управляющаго, тѣмъ оно казалось ей соблазнительнѣе. Вмѣстѣ съ тѣмъ она была голодна. Въ теченіи всего дня она и больной сынъ только похлебали немного кукурузной каши. Чая они уже давно не видали и она жаждала этого напитка, одинаково любимаго поселянками и женами пэровъ. Наконецъ, еслибъ Джонъ имѣлъ поболѣе удобствъ и получше пищу, то онъ могъ бы скорѣе вернуться на работу. По всѣмъ этимъ причинамъ она стала забывать личныя чувства своей дочери и рѣшила, что она должна выйти замужъ за управляющаго.

Хотя былъ послѣдній день іюля, по дулъ холодный морской вѣтеръ и шелъ проливной дождь. Больной дрожалъ отъ холода, подъ нищенскими тряпками.

— Ахъ, еслибъ мнѣ только дали чашку чая! промолвилъ онъ.

— Подождемъ Мэри; можетъ быть, она что-нибудь придумаетъ, сказала мать, привыкшая всегда разсчитывать на энергичную молодую дѣвушку: — ну, вотъ и она.

Черезъ минуту, въ хижину вбѣжала Мэри, поспѣшно сбросила съ себя плащъ и подала матери три банковыхъ билета въ одинъ фунтъ стерлинговъ.

— Рента! Рента! дико воскликнулъ Джонъ, стараясь привстать: — слава Богу! Гдѣ ты достала?

Мэри бросила на постель деньги и небольшой узелокъ. Лицо ея сіяло и она заплакала, но не отъ горя.

XXI.

Разнородныя чувства боролись въ сердцѣ Мэри Шильдсъ, когда она разсталась съ Денисомъ Неллиганомъ. Она знала, что, отдавъ свою руку управляющему, она спасала мать и брата. О себѣ она не безпокоилась. Она кое-какъ прожила бы до выхода изъ тюрьмы Стандиша Клинтона. Она однако сомнѣвалась, вернется ли онъ въ Дунбеллинъ. Ей извѣстна была исторія его происхожденія и, хотя самъ Стандишъ былъ не виноватъ, но все-таки она понимала, что пятно на его имени мѣшало ему оставаться въ околодкѣ,

Естественно, она сравнивала Дениса съ Стандишемъ. Съ матеріальной точки зрѣнія Денисъ былъ неизмѣримо выше. У него былъ хорошій домъ, довольно большой участокъ земли, скотина, пара лошадей и онъ получалъ порядочное жалованье отъ мистера Гардинджа. Напротивъ, Стандишъ не имѣлъ ничего и долженъ былъ работой содержать себя и ту женщину, которая согласилась бы раздѣлить его судьбу. А въ интелектуальномъ отношеніи Мэри чувствовала, что она гораздо болѣе близка къ Денису, чѣмъ къ Стандишу. Она смотрѣла на послѣдняго снизу вверхъ, а выйди она замужъ за перваго, то была бы первая въ семьѣ.

Вотъ о чемъ она думала, поспѣшно пробираясь по улицамъ Дунбеллина.

— Какъ здоровье Джона? спросила, повстрѣчавшись съ нею, знакомая женщина.

— Плохо.

— У него была лихорадка?

— Да. Тяжелыя пришли времена для всѣхъ.

— Ну, а какъ у васъ картофель?

— Мелкій, черный, гнилой!

— Боже милостивый! У меня такой же, Мэри. А у меня шестеро дѣтей.

— Но вашъ мужъ работаетъ, замѣтила Мэри.

— Ну, не очень много, отвѣчала женщина, понижая голосъ.

— А я полагала, мистрисъ Гефернанъ, что вы благоденствуете. Недавно еще ваша сестра сказала мнѣ, что вашъ мужъ хочетъ снять ферму рядомъ съ Кристи Муртагъ.

Мистрисъ Гефернанъ нахмурила брови. Это была толстая поселянка лѣтъ тридцати пяти, въ такомъ же плащѣ, какъ Мэри. Въ рукахъ она держала мѣшокъ съ мукою.

— Агентъ мистеръ Блэкъ, воскликнула она сверкая глазами: — взялъ у Джемса двѣнадцать гиней за эту ферму и обѣщалъ оставить прежнюю ренту, но не далъ росписки, а потомъ отказался возвратить деньги и возвысилъ ренту на десять шиллинговъ.

— Зачѣмъ же Джемсъ взялъ ферму? спросила Мэри, ни мало не удивившись мошеннической продѣлкѣ агента.

— Потому что агентъ пригрозилъ взыскать съ насъ старую, лежащую на нашей землѣ ренту, отказаться отъ полученія денегъ за новую ферму и выгнать насъ изъ обоихъ участковъ. О, Мэри, одинъ законъ существуетъ для богатыхъ, а другой для бѣдныхъ.

Онѣ разстались и Мэри продолжала свой путь. Проходя мимо дома Матью Бойда, она увидала миссъ Анджелу, сходившую съ лѣстницы. Она инстинктивно поклонилась. Анджела оглянулась, посмотрѣла на нее и, признавъ въ ней дѣвушку, которая упала въ обморокъ въ день суда надъ Стандишемъ Клинтономъ, остановилась.

— Какъ вы поживаете? спросила она.

— Благодарю васъ, миссъ, отвѣчала Мэри, покраснѣвъ, и прибавила съ словоохотливостью ирландскихъ поселянъ: — но мой братъ очень боленъ.

— О, какъ жаль. Что съ нимъ? произнесла сочувственно молодая дѣвушка.

— Онъ работалъ на фабрикѣ мистера Гардинджа, сказала Мэри со слезами на глазахъ: — получилъ увѣчье на новой машинѣ и схватилъ лихорадку. Да кромѣ того, у насъ пропалъ кортофель. Но простите миссъ, что я васъ безпокою неинтересными для васъ подробностями.

— Нисколько, я очень интересуюсь вами. Куда вы торопитесь?

— На фабрику мистера Гардинджа.

— Зайдите ко мнѣ на возвратномъ пути.

— Благодарю васъ, да благословитъ васъ Господь!

— Смотрите, я васъ жду. Я буду дома черезъ полчаса.

Съ этими словами она дружески кивнула головой Мэри и быстро удалилась.

Анджела Бойдъ не считала себя очень впечатлительной, а тѣмъ болѣе сентиментальной дѣвицей, но она часто думала со времени суда надъ Клинтономъ объ этомъ рабочемъ и упавшей въ обморокъ молодой дѣвушкѣ. Быть можетъ, ее побуждала къ этому романтичная сторона ея кельтической натуры. Во всякомъ случаѣ, она была очень рада случаю поговорить съ Мэри Шильдсъ. Кромѣ того, она искренно любила дѣлать добро и рѣшилась помочь бѣдному семейству Мэри.

Между тѣмъ, Мэри достигла фабрики и послѣ продолжительныхъ переговоровъ съ сторожемъ прошла въ контору. Тамъ находились оба хозяина: и отецъ и сынъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ рѣшительно Генри Гардинджъ, выслушавъ ея просьбу: — я не отсрочу вамъ платежа. Неллиганъ получилъ уже мои приказанія. Убирайтесь.

Мэри взглянула на его жестокосердое, холодное лицо и поняла, что не стоитъ его упрашивать. Она молча вышла изъ конторы и съ отчаяніемъ въ сердцѣ направилась къ миссъ Анджелѣ.

Ее тотчасъ провели въ гостинную.

— Садитесь, сказала Анджела: — какъ васъ зовутъ?

— Мэри Шильдсъ, миссъ.

— Разскажите мнѣ о вашихъ горестныхъ обстоятельствахъ, продолжала молодая дѣвушка такимъ добрымъ, сочувственнымъ тономъ, что Мэри чистосердечно описала ей ихъ крайнее положеніе.

— И нѣтъ никакого выхода? спросила Анджела и, видя, что Мэри покраснѣла, прибавила: — ну, будьте со мною откровенны.

Мэри, хотя и неохотно, но созналась, что, выйдя замужъ за Дениса Неллигана, она могла спасти свою семью.

— Отчего вы не хотите выйти за него?

Мэри молча опустила голову.

— Потому что вы любите Клинтона, который былъ посаженъ въ тюрьму за насиліе противъ мистера Гардинджа? Ну, не бойтесь, я никому не открою вашей тайны. Скажите мнѣ правду.

— Не могу, промолвила Мэри, вспыхнувъ.

— Сколько вамъ надо заплатить? спросила Анджела послѣ минутнаго молчанія.

— Два фунта тринадцать шиллинговъ, миссъ, отвѣчала Мэри.

— Я вамъ одолжу эти деньги.

— Вы, миссъ?

— Да.

XXII.

Мэри едва вѣрила своимъ ушамъ. Неужели это была правда! И даже получивъ деньги, она все еще спрашивала себя, не во снѣ ли она.

— Но, миссъ, промолвила она неожиданно: — когда и какъ уплачу я вамъ этотъ долгъ?

— Мы послѣ поговоримъ объ этомъ, отвѣчала Анджела: — вамъ необходимы теперь деньги, и вы не должны губить всей своей жизни, выйдя замужъ за человѣка, котораго вы не любите.

— О, видитъ Богъ, я его не люблю! воскликнула съ жаромъ Мэри.

— Хорошо. Вы разсказали мнѣ, Мэри, о вашихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, но объ одномъ вы умолчали.

— О чемъ, миссъ? спросила наивно Мэри.

— О томъ, что вы не хотите выйти замужъ за Дениса Неллигана потому, что любите Стандиша Клинтона, который сидитъ въ тюрьмѣ за насиліе противъ мистера Гардинджа.

Мэри вспыхнула и не могла промолвить ни слова. Анджела, блѣдная, спокойная, представляла странный контрастъ съ этой горѣвшей яркимъ румянцемъ, смущенной, взволнованной поселянкой.

— Это правда, Мэри? спросила Анджела съ тревожнымъ чувствомъ, которое, впрочемъ, ни мало не слышалось въ ея голосѣ.

— Я не могу сказать.

— Да вѣдь онъ за вами ухаживаетъ?

— Не знаю. Многіе за мной ухаживаютъ, сказала Мэри, опуская глаза и нервно перебирая складки своего передника.

— Еще бы! у такой хорошенькой дѣвушки должно быть много поклонниковъ.

— И всѣ они мнѣ противны.

— Кромѣ Стандиша Клинтона?

— О, миссъ, не приставайте ко мнѣ. Я вамъ скажу только, что Стандишъ Клинтонъ одинъ можетъ достойно поблагодарить васъ за вашу доброту къ такой бѣдной дѣвушкѣ, какъ я, и сдѣлаетъ это тотчасъ по своемъ выходѣ изъ тюрьмы. Да благословитъ васъ Господь и сохранитъ на многіе годы. Но, право, миссъ, какъ мы уплатимъ вамъ эти деньги?

— По шиллингу, когда у васъ будутъ средства. Нетревожьтесь объ этомъ, а пойдите домой и успокойте мать и брата. Потомъ уплатите ренту и зайдите ко мнѣ на будущей недѣлѣ. Мнѣ надо еще съ вами поговорить. Да возьмите узелокъ, который я вамъ приготовила.

Мэри вернулась домой съ деньгами и съ узелкомъ, въ которомъ оказались: чай, сахаръ и разные съѣстные припасы. Въ этотъ день обитатели бѣдной хижины на горѣ пообѣдали такъ, какъ уже давно не обѣдывали.

Благодаря странному стеченію обстоятельствъ, Анджела Бойдъ часто вспоминала о Стандишѣ Клинтонѣ съ тѣхъ поръ, какъ онъ сидѣлъ въ тюрьмѣ. Она слышала его печальную исторію, потому что въ провинціальномъ городѣ ничего не скроешь, и ей говорили, что Мэри Шильдсъ предметъ его любви. Хотя она ни за что не созналась бы, по этотъ красивый юноша, съ странными манерами и блестящими глазами, сдѣлалъ на нее сильное впечатлѣніе и если она вызвалась помочь Мэри Шильдсъ, то не столько изъ доброты, сколько отъ того, что ея имя упоминалось вмѣстѣ съ именемъ Стандиша Клинтона.

Трудно описать удивленіе Дениса Неллигана, когда на слѣдующій день мистрисъ Шильдсъ уплатила ему ренту.

— Гдѣ вы достали эти деньги? воскликнулъ онъ, поблѣднѣвъ отъ злобы.

— Какое вамъ до этого дѣло? отвѣчала Мэри, радуясь его отчаянію.

— Не горячитесь, Мэри, произнесъ онъ настолько спокойно, насколько это позволяла его злоба: — кто вамъ далъ эти деньги? Я не вѣрю, чтобъ вы ихъ достали честнымъ образомъ.

— Какъ вы смѣете такъ говорить со мною! воскликнула молодая дѣвушка съ сердцемъ: — вы пользуетесь тѣмъ, что мой братъ боленъ. Погодите, дайте только Стандишу Клинтону выйти изъ тюрьмы, онч" потребуетъ отъ васъ удовлетворенія.

— А! у васъ все Стандишъ на умѣ, произнесъ Денисъ, схвативъ ее за руку: — вы отдѣлались отъ меня на этотъ разъ; но и вамъ говорю, Мэри Шильдсъ, что прежде, чѣмъ Стандишъ Клинтонъ выйдетъ изъ тюрьмы, вы будете моей женой.

Онъ взялъ деньги и ушелъ, оставивъ молодую дѣвушку въ большемъ волненіи.

XXIII.

Такимъ образомъ, на полгода Мэри Шильдсъ, ея мать и братъ были увѣрены, т. е. насколько можетъ быть увѣренъ въ чемъ-нибудь ирландскій поселянинъ, что ихъ не выселятъ изъ хижины. Долгъ, принятый на себя молодой дѣвушкой, былъ тѣмъ тягостнѣе, что она не могла его уплатить иначе, какъ шитьемъ, которому научилась въ одной изъ монастырскихъ школъ Дунбеллина. Поэтому она предложила миссъ Анджелѣ свои услуги какъ швея. Та согласилась, чтобъ Мэри зарабатывала свой долгъ, хотя хорошо знала, что на это потребуется очень много времени. Впрочемъ, она вовсе и не желала получить обратно своихъ денегъ. Она хотѣла быть полезной хоть косвенно Стандишу Клинтону. Въ разговорахъ съ Мэри она часто говорила о немъ и изъ разсказовъ послѣдней объ умѣ и знаніяхъ молодого рабочаго она вывела заключеніе, что онъ былъ гораздо выше по умственному развитію, нежели Мэри Шильдсъ и та среда, въ которой онъ вращался.

Однако, Мэри не могла посвятить всего своего времени на шитье для уплаты долга. Она должна была прокормить себя и семью до выздоровленія Джона, а потому поступила работницей на другую полотняную фабрику на противоположной сторонѣ города. Когда же черезъ два мѣсяца, Джонъ Шильдсъ, блѣдный, истощенный, пришелъ къ своимъ прежнимъ хозяевамъ, то ему сказали, что не нуждаются болѣе въ его работѣ. Благодаря энергіи Мэри, его приняли на фабрику, гдѣ она работала, но вскорѣ, съ наступленіемъ холодныхъ дождей и сильныхъ вѣтровъ, онъ снова занемогъ, на этотъ разъ сильнѣйшимъ ревматизмомъ. Бѣдная Мэри работала за всѣхъ. Она была единственной поддержкой семьи. На ея горе, Анджела Бойдъ въ концѣ года уѣхала на нѣсколько мѣсяцевъ въ Англію и когда снова наступилъ срокъ платежа ренты, то у нихъ не было ни одного пенса.

Денисъ Неллиганъ съ нетерпѣніемъ ждалъ этой минуты и продолжалъ преслѣдовать Мэри своей любовью. Наконецъ, приведенная въ отчаяніе несчастнымъ положеніемъ и боясь, что мать и братъ умрутъ съ голода, она затаила въ своемъ сердцѣ любовь къ Стандишу и согласилась въ самый день Рождества быть женою управляющаго.

Въ первыхъ числахъ января они сыграли свадьбу. Денисъ Неллиганъ сдержалъ слово и дѣйствительно оказалъ помощь мистрисъ Шильдсъ и Джону. Онъ достигъ всѣхъ своихъ мечтаній, но былъ сильно разочарованъ. Мэри уже была не прежней веселой, смѣющейся, остроумной дѣвушкой, а стала серьёзной, спокойной, грустной женщиной, которая ревностно заботилась о своемъ хозяйствѣ, но не принимала интереса ни въ чемъ окружавшемъ. И онъ еще не зналъ, какъ часто она плакала наединѣ, вспоминая о Стандишѣ, образъ котораго не разъ являлся передъ нею во мракѣ ночи, какъ бы упрекая ее за измѣну.

Однако, Денисъ Неллиганъ былъ хорошимъ мужемъ. Онъ далъ ей даже денегъ, чтобъ послать миссъ Анджелѣ, и вообще она не могла ни въ чемъ на него жаловаться. Ихъ домъ, по дорогѣ въ Слэвъ, на краю города, былъ очень уютный и она пользовалась многими удобствами жизни, къ которымъ не привыкла.

Когда наступилъ мартъ, съ холодными вѣтрами, негрѣющимъ солнцемъ и блѣдными скороспѣлками, Мэри рѣдко видала мужа, потому что мистеръ Гардинджъ осуществилъ свои угрозы и сталъ огульно выселять въ противоположной сторонѣ своихъ помѣстій тѣхъ арендаторовъ, которые не уплатили ренты, и его управляющему было много дѣла. Процессъ выселенія чрезвычайно опасный; полиція и солдаты всегда помогаютъ исполнять законъ, созданный Англіей для Ирландіи и въ силу котораго трудъ многихъ поколѣній арендаторовъ берется землевладѣльцемъ въ свою пользу съ цѣлью увеличить ренту для слѣдующихъ съемщиковъ.

Однажды вечеромъ Денисъ Неллиганъ вернулся домой очень взволнованный, онъ едва переводилъ дыханіе, на лбу у него выступили капли холоднаго пота, а одежда была забрызгана грязью.

— Что съ тобой, Денисъ? воскликнула Мэри, вскакивая съ своего мѣста.

— Слава Богу, что я еще живъ, отвѣтилъ онъ: — я выселялъ въ Клонинѣ одного фермера, который не хочетъ платить ренты болѣе того, что онъ считаетъ справедливымъ. Тамъ собралась громадная толпа; меня закидали каменьями и едва не растерзали.

— Раздѣнься и отдохни, отвѣчала Мэри, которая не разъ слышала отъ Стандиша и другихъ, что вся страна возставала противъ чрезмѣрныхъ рентъ.

— Я боюсь, что намъ предстоитъ много затрудненій, продолжалъ Денисъ.

— Почему ты это предполагаешь?

— Ларри Поуеръ съ товарищами собираются у Кристи Муртага и даже у твоей матери, говорятъ рѣчи къ народу и уговариваютъ всѣхъ не платить ренты болѣе того, что справедливо, а также не брать тѣ фермы, съ которыхъ выселены ихъ прежніе арендаторы.

— Они это говорятъ?

— Да, и первый, кто сталъ распространять эти идеи, былъ Стандишъ Клинтонъ.

Говоря это, онъ взглянулъ на жену, но она отвернулась, словно занятая по хозяйству.

— Ты самъ, Денисъ, не хотѣлъ бы платить чрезмѣрную ренту, отвѣчала она: — да вѣдь и тяжело это: работать цѣлый день съ утра до вечера, не имѣть шиллинга за душой и отдавать всѣ заработанныя деньги землевладѣльцамъ.

Современи своей свадьбы онъ не видалъ, чтобъ Мэри выказывала къ чему-нибудь столько интереса. Онъ посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ: щеки ея пылали и глаза блестѣли, какъ въ тѣ дни, когда она была еще дѣвушкой.

— Я сама знаю, что значитъ рента! продолжала она: — намъ трудно было платить и въ хорошее время, а въ дурное платежъ ренты равносиленъ голодной смерти.

— Мэри, не говори такъ ни передъ кѣмъ, произнесъ тихо Денисъ.

— Отчего?

— Потому что хозяинъ можетъ узнать объ этомъ, а онъ уже и такъ бѣсится, грозя прогнать съ фабрики всѣхъ рабочихъ, которые слушаютъ подобныя рѣчи. Ты, голубушка, держи языкъ за зубами.

— Конечно, я не хочу, чтобъ ты потерялъ мѣсто, отвѣчала Мэри, не давая прямого обѣщанія: — но, право, я желала бы, чтобы ты не имѣлъ ничего общаго съ этими жестокими выселеніями.

— Кто-нибудь долженъ же ихъ производить.

— Нѣтъ, ихъ вовсе не должно быть, сказала Мэри рѣшительнымъ тономъ.

— Полно, моя милая, говорить пустяки. Ты ничего не понимаешь. Но пора спать. Завтра утромъ мнѣ надо рано встать и за мною придетъ сюда полиція, такъ какъ иначе меня могутъ убить.

— Дурное это ремесло и не принесетъ намъ счастья, замѣтила Мэри.

— Молчи, голубушка. Я не вернусь домой прежде понедѣльника и буду ночевать въ казармѣ.

— Зачѣмъ?

— Потому что въ понедѣльникъ будутъ еще два выселенія и хозяинъ велѣлъ мнѣ остаться на мѣстѣ. Тебѣ, бѣдной, будетъ скучно безъ меня?

— Я попрошу мать остаться со мною, отвѣчала уклончиво Мэри, которая, въ сущности, была очень рада остаться одной.

На слѣдующее утро, Денисъ Неллиганъ покинулъ свой домъ и жену и отправился въ сопровожденіи полиціи выселять неисправныхъ арендаторовъ изъ фермъ Вайтстоуна.

Мэри очутилась одна дома. Она не могла помириться съ мыслью, что мужъ ея былъ управляющимъ и производилъ выселеніе. Хотя она не любила его, но естественно заботилась объ его безопасности. Она знала, какъ опасно было его ремесло и помнила слова Стандиша, что наступало время для возстанія ирландскаго народа на защиту попранныхъ правъ.

XXIV.

Погода была холодная, но свѣтлая, и такъ какъ дни уже замѣтно увеличились, то Мэри не спѣшила отправиться къ своей матери. Она только-что пообѣдала, какъ вдругъ въ дверяхъ показалась бѣдная женщина, съ малюткой на рукахъ и тремя другими дѣтьми, не старше шести лѣтъ, слѣдовавшими за нею.

— Что вамъ надо? спросила Мэри.

— Ради Бога, дайте кусокъ хлѣба дѣтямъ, промолвила женщина глухимъ голосомъ. — Я буду вѣчно молиться за васъ.

Остатки скромнаго обѣда Мэри находились еще на столѣ; именно: картофель, кусокъ селедки и немного сыворотки въ кружкѣ. Бѣдныя дѣти уже давно не видывали такого роскошнаго банкета и глаза ихъ заблистали.

— Войдите, отвѣчала Мэри: — отдохните и поѣшьте.

Голодныя дѣти жадно принялись за ѣду, а мать ихъ опустилась въ изнеможеніи на стулъ.

— Да благословитъ Господь васъ и всю вашу семью, промолвила она: — у васъ дѣти никогда не узнаютъ голода.

— Конечно, молитвы бѣдныхъ приносятъ счастіе, отвѣчала Мэри: — но вотъ молоко для вашей малютки.

Страшно было смотрѣть на бѣднаго ребенка; его хорошенькое личико было истощено голодомъ и онъ не плакалъ, а болѣзненно стоналъ.

— Ну, голубчикъ, покушай молочка, произнесла нѣжно мать его; но ребенокъ не хотѣлъ пить и едва проглотилъ глотокъ, когда Мэри подогрѣла молоко.

— Останьтесь здѣсь часокъ, сказала Мэри съ сожалѣніемъ: — я вамъ сдѣлаю чаю, а малютка покуда заснетъ на моей постели.

Она взяла несчастнаго, щедушнаго ребенка и, завернувъ его въ теплое одѣяло, положила на свою постель, а потомъ заварила чай для матери, которая вскорѣ разсказала ей свою печальную исторію. Полгода тому назадъ ихъ выселили изъ хижины и съ участка земли, такъ какъ хозяинъ нашелъ болѣе выгоднымъ превратить поля въ пастбища. Хижину выстроилъ отецъ ея мужа и его предки удобрили землю, но ихъ прогнали, не заплативъ ни шиллинга.

— Оставшись безъ крова, продолжала бѣдная женщина со слезами на глазахъ: — мы устроили въ канавѣ, на землѣ сосѣда, шалашъ изъ прутьевъ и остатковъ нашихъ вещей. Но бѣдный мужъ простудился и умеръ у меня на глазахъ въ ту самую ночь, какъ родилась моя малютка.

— Боже мой! Сколько горя перенесли вы! воскликнула Мэри: — а откуда вы?

— Изъ графства Лингфордъ.

— Не знаю, гдѣ это. Но зачѣмъ вы пришли сюда?

— Я слышала, что здѣсь есть фабрики и надѣялась, что здѣсь заработаю кусокъ хлѣба для дѣтей. По дорогѣ мы питались милостыней.

— Да, здѣсь есть фабрики и вы, вѣроятно, найдете работу, отвѣчала Мэри.

Она съ удовольствіемъ пріютила бы на ночь эту несчастную семью, но боялась мужа. Неожиданно ей пришла въ голову свѣтлая мысль и она воскликнула:

— Я недавно замужемъ и сама была фабричной работницей. Мой братъ и теперь работаетъ на фабрикѣ. Пойдемте къ моей матери. Она такъ же бѣдная вдова, какъ вы.

Мэри заперла дверь на замокъ и направилась съ новыми друзьями къ хижинѣ своей матери.

Проходя по городу, она съ удивленіемъ замѣтила, что имъ навстрѣчу попадалось очень много народа. Конечно, день былъ базарный, но въ это время обыкновенно всѣ расходились по домамъ, а теперь, напротивъ, толпа становилась все плотнѣе и плотнѣе, по мѣрѣ приближенія къ гостинницѣ «Черный Конь». Всюду виднѣлись группы людей, о чемъ-то говорившихъ съ большимъ жаромъ.

— Отчего здѣсь столько народа? спросила Мэри съ любопытствомъ у одного фермера, такъ какъ толпа почти исключительно состояла изъ фермеровъ, крупныхъ и мелкихъ.

— Митингъ, отвѣчалъ онъ лаконически.

— Какой митингъ?

— Противъ несправедливой ренты. Будутъ говорить Лори Пауэръ и одинъ умный господинъ изъ Дублина, который пишетъ въ газетахъ.

Мери невольно вспомнила о Стандишѣ Клинтонѣ. Достигнувъ хижины своей матери, она разсказала ей въ двухъ словахъ исторію бѣдной женщины и прибавила, что не смѣла сама пріютить ее изъ боязни мужа.

— Конечно, ты права, отвѣчала мать: — а вы, добрая женщина, будьте какъ дома. Вотъ вамъ, дѣтки, хлѣба. Мы васъ всѣхъ пріютимъ на эту ночь.

Никто такъ не помогаетъ ближнимъ, какъ бѣдные ирландцы. Добрая мистрисъ Шильдсъ приняла бѣдную Негги Линчъ съ тѣмъ деликатнымъ гостепріимствомъ, которое составляетъ отличительную черту ирландскихъ поселянъ. Они всегда даютъ чувствовать болѣе бѣднымъ людямъ, которымъ они помогаютъ, что тѣ имѣютъ право на помощь, а не получаютъ милостыню.

— А когда Джонъ придетъ домой, сказала мистрисъ Шильдсъ: — то онъ научитъ васъ, какъ найти работу на фабрикѣ. Но посмотри, Мэри, кто это?

Мэри подняла голову и яркій румянецъ покрылъ ея щеки. Въ дверяхъ стояла Анджела Бойдъ.

Конецъ первой части.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I.

Co времени своей свадьбы Мэри не видѣла Анджелы Бойдъ, и румянецъ, покрывшій ея лицо, былъ вызванъ мыслью, что она почти высказала ей тайну своего сердца. Мэри было стыдно теперь смотрѣть ей въ глаза.

— О, Мэри! воскликнула Анджела: — я не ожидала встрѣтить васъ здѣсь. Я зашла къ вашей матери, чтобъ узнать, гдѣ вы живете. Ну, какъ ваше здоровье? прибавила она, протягивая ей руку: — вы вышли замужъ во время моего отсутствія?

— Да, миссъ, отвѣчала Мэри, въ смущеніи поникнувъ головой: — взойдите, миссъ.

Анджела Бойдъ вошла въ кухню и взглянула вопросительно на Пегги Линчъ, которая встала и присѣла.

— Эта женщина отдыхаетъ у насъ съ своими дѣтьми, замѣтила мистрисъ Шильдсъ.

Анджела вскорѣ узнала адресъ Мэри, которая, однако, была очень сдержанна въ своихъ словахъ о мужѣ.

— Во всякомъ случаѣ, у васъ очень добрый мужъ, сказала миссъ Бойдъ: — не всякій бы на его мѣстѣ выслалъ мнѣ разомъ всѣ деньги.

— Онъ прекрасный человѣкъ! воскликнула мистрисъ Шильдсъ: — Мэри должна благодарить Бога за такого мужа. Всѣ дѣвушки ей завидуютъ.

Дѣйствительно, Денисъ Неллиганъ былъ очень добръ къ своей тещѣ.

— Да, онъ хорошій мужъ, подтвердила Мэри.

— Я очень рада за васъ, отвѣчала Анджела: — но, Боже мой! откуда эти дѣти? воскликнула она, при видѣ трехъ входившихъ въ хижину дѣтей.

— Это мои, миссъ, произнесла Пегги Линчъ: — насъ выгнали на улицу и эта добрая женщина пріютила насъ на ночь.

— Васъ выгнали?

— Да, миссъ, отвѣчала Мэри: — этихъ бѣдныхъ людей выселили изъ ихъ хижины въ графствѣ Лингфордъ и они оттуда пришли сюда пѣшкомъ.

— А моему меньшому ребенку нѣтъ еще четырехъ мѣсяцевъ, прибавила Пегги.

Анджела Бойдъ посмотрѣла по сторонамъ, словно отыскивая малютку, и Пегги поспѣшно воскликнула:

— Ребенокъ спитъ на кровати, миссъ.

Въ надеждѣ, что Анджела поможетъ бѣдной женщинѣ, Мэри разсказала ея исторію. Молодая дѣвушка выслушала ее съ ужасомъ, а Пегги отъ времени до времени перебивала разсказчицу, чтобъ прибавить отъ себя какую-нибудь новую подробность о жестокомъ съ нею обращеніи.

— Все это правда, клянусь небомъ! воскликнула она.

— Я очень сожалѣю о васъ, могла только промолвить Анджела и, давъ бѣдной женщинѣ мелкую монету, удалилась.

— Какая грустная исторія! сказала она сопровождавшей ее Мэри, когда они очутились за дверью.

— Да, подтвердила сочувственно Мэри.

Анджела Бойдъ пристально посмотрѣла на нее и, замѣтивъ облако печали на лицѣ нѣкогда веселой красавицы, неожиданно спросила:

— Мэри, зачѣмъ вы вышли замужъ за Неллигана?

Мэри вздрогнула. Она поблѣднѣла, потомъ покраснѣла и на глазахъ ея выступили слезы.

— Ради Бога, не говорите объ этомъ ни слова, произнесла она шопотомъ, тщетно стараясь пересилить свое волненіе.

— Конечно, я замолчу, если вы желаете. Но, признаюсь, я очень удивилась, узнавъ, что вы замужемъ.

— Я вамъ все скажу въ слѣдующій разъ.

— Мэри, развѣ было долго ждать? произнесла Анжела очень тихо.

Мэри ничего не отвѣчала. Она съ трудомъ переводила дыханіе.

— Я думала, продолжала Анджела: — что вы можете выйти замужъ только за того молодого человѣка, который сидитъ въ тюрьмѣ — за Стандиша Клинтона?

— Не говорите объ этомъ, миссъ, а то мать услышитъ, произнесла съ жалобной мольбой Мэри: — я приду къ вамъ когда-нибудь и все объясню.

— Хорошо, отвѣчала Анджела, смотря на часы: — однако, ужь позднѣе, чѣмъ я думала. Шесть часовъ. Что это за толпа на дорогѣ?

Мэри передала все, что она слышала въ Дувбелинѣ о подготовлявшемся митингѣ.

— Мнѣ надо уйти, пока толпа не увеличится. Да, я теперь припоминаю, дядя и мистеръ Гардинджъ говорили объ этомъ митингѣ. Во всей странѣ происходитъ движеніе противъ землевладѣльцевъ и оно, наконецъ, проникло и въ Дунбелинъ.

— Слава Богу, что нашлись люди, которые подняли голосъ за этихъ несчастныхъ, отвѣчала Мэри: — но что это такое? воскликнула она, услыхавъ раздирающій вопль въ хижинѣ матери.

Онѣ обѣ инстинктивно бросились въ хижину. Прямо противъ двери стояла Пегги Линчъ, въ отчаяніи прижимая къ груди бездыханное тѣло своего ребенка.

— Моя малютка! Моя малютка! дико кричала она. — Ты умерла отъ голода! У меня на свѣтѣ нѣтъ ничего, кромѣ дѣтей, да и тѣхъ Ты отнимаешь у меня, Господи! Это слишкомъ жестоко!

Она не хотѣла выпустить мертваго ребенка изъ своихъ рукъ, и истерически рыдала, покрывая поцѣлуями посинѣвшее, холодное лицо его. Она сама охотно умерла бы отъ голода ради него, но никакъ не могла признать, что Провидѣніе поступило милостиво, сокративъ число ртовъ, которое она должна была прокормить.

Анджела Бойдъ, со слезами на глазахъ, старалась ее утѣшить, но напрасно.

— Развѣ удивительно, что собираются и говорятъ противъ выселенія землевладѣльцами фермеровъ? произнесла въ полголоса Мэри: — эта бѣдная женщина лишилась мужа и ребенка, благодаря проклятому выселенію.

— Право, Мэри, я не знаю, что и думать, отвѣчала грустно Анджела: — наша страна находится въ ужасномъ положеніи. Мнѣ пора идти. Но дайте мнѣ знать, если я могу чѣмъ-нибудь помочь этой несчастной.

— Непремѣнно. Да благословитъ васъ Господь.

Уже смеркалось, и Анджела стала быстро спускаться съ горы. Дойдя до небольшой площадки, она остановилась; густая толпа окружала временно-устроенную трибуну изъ нѣсколькихъ боченковъ, прикрытыхъ досками. Она испугалась. Никто изъ наполнявшихъ площадку рабочихъ и фермеровъ не приставалъ къ ней, ни наносилъ ей оскорбленія, но она инстинктивно боялась всякой толпы и поспѣшно возвратилась въ хижину мистрисъ Шильдсъ. Мери уже собиралась идти домой, оставивъ бѣдную Пегги на попеченіи матери.

— Что случилось, миссъ? спросила она съ удивленіемъ.

— Я не могу пройти черезъ толпу, отвѣчала Анджела. — На площадкѣ устроили платформу. Мэри, пойдемте со мною. Вдвоемъ я буду храбрѣе.

— Съ удовольствіемъ, миссъ. Мама, я приду завтра утромъ.

— Христосъ съ вами обѣими! произнесла старуха.

Толпа ежеминутно росла. Тутъ были и женщины, но немного. Въ ту самую минуту, какъ Мэри и Анджела подошли къ площадкѣ, подъѣхала телега и изъ нея вышло четыре человѣка, встрѣченные громкими криками. Толпа сомкнулась вокругъ платформы и Анджела съ отчаяніемъ взглянула на Мэри.

— Мы не проберемся, сказала она: — а дядя меня ждетъ и будетъ безпокоиться.

— Лучше обождемъ.

Но и ждать оказалось невозможнымъ. Толпа рванулась впередъ и повлекла съ собою Мэри и Анджелу, которыя черезъ нѣсколько минутъ оказались передъ самой платформой. Убѣжать было не куда. Анджела со страхомъ прижалась къ Мэри, которая узнала въ одномъ изъ трехъ человѣкъ, вошедшихъ на платформу. Лоренса Пауэра.

II.

Лоренсъ Пауэръ просилъ толпу молча выслушать его. Толпа повиновалась и среди безмолвной тишины онъ произнесъ громкимъ голосомъ:

— Мы долго, слишкомъ долго терпѣли; теперь мы рѣшились дать отпоръ и отстоять грудью нашу родину, наши домашніе очаги. (Одобреніе.) Друзья мои! исторія нашихъ несчастій длинная, но я просилъ моего пріятеля Даніеля Кросби, знающаго всю подноготную, разсказать вамъ сегодня кое-что.

Среди громкихъ криковъ выступилъ впередъ человѣкъ, лѣтъ тридцати пяти, высокаго роста, съ рѣшительнымъ выраженіемъ лица.

— Сограждане! началъ онъ: — моему сердцу отрадно видѣть такое многочисленное собраніе. Если я не ошибаюсь, вы уже знаете отъ Лоренса Пауэра, что по всей Ирландіи въ послѣднее время образуются общества съ цѣлью образумить землевладѣльцевъ. (Да, да!). Мы всѣ должны протянуть другъ другу руку въ наступающей борьбѣ. Если мы и не одержимъ тотчасъ успѣха, то не должны приходить въ уныніе. Нашъ голосъ долженъ раздаться въ лондонскомъ парламентѣ, гдѣ сидитъ шайка землевладѣльцевъ, постановляющихъ законы для личной выгоды, а не для блага народа. (Одобреніе и свистки). Слѣдуйте примѣру О’Конеля (громкіе крики) и поступайте такъ, какъ онъ совѣтывалъ: агитируйте, агитируйте и агитируйте! Англія ничего не дала Ирландіи добровольно, все взято съ боя. О’Конель рѣшился во что бы то ни стало добиться католической эмансипаціи и добился ея. Рѣшитесь платить только справедливую ренту за свою землю, и отдаю голову, что вы успѣете въ этомъ. Не прибѣгайте къ насилію, потому что насиліе отдастъ васъ въ руки правительства, которое могущественнѣе васъ. Говорятъ, что члены нашей организаціи совершаютъ насилія — это не правда. Я не спорю, что насильственные поступки совершены, но, клянусь вамъ, жители Дунбелина, что иниціатива ихъ принадлежитъ англійскому правительству, которое хочетъ взвалить отвѣтственность за нихъ на нашу спину. Помните, что великій принципъ нашей организаціи не насиліе, а законное противодѣйствіе тираніи. Наша агитація должна быть мирная, безъ пролитія единой капли крови. Ни одинъ человѣкъ не имѣетъ права взять въ аренду землю, съ которой выселенъ прежній фермеръ за то, что не могъ заплатить ренты по случаю неурожая, или за то, что отказался платить свыше справедливой ренты. Фермеры, могущіе заплатить крупныя ренты, должны присоединиться къ другимъ и стойко поддерживать агитацію, пока люди, которыхъ мы пошлемъ въ парламентъ, не добьются справедливыхъ законодательныхъ мѣропріятій въ нашу пользу.

Толпа слушала его, притаивъ дыханіе. Лоренсъ Пауэръ уже давно подготовлялъ умы своихъ товарищей и почва была разрыхлена, чтобы принять брошенное въ нее сѣмя. Анджела Бойдъ и Мэри съ удивленіемъ слушали, какъ фермеры и фабричные рабочіе одни за другими выходили на платформу и разсказывали о платежѣ или чрезмѣрной рентѣ, о выносимыхъ ими несправедливостяхъ. Все это ихъ такъ заняло, что онѣ не замѣтили, какъ наступила ночь. Толпа не думала расходиться.

Даніель Кросби произнесъ вторую рѣчь, въ которой привелъ нѣсколько фактовъ о ограничительныхъ законахъ, подъ гнетомъ которыхъ находилась такъ долго Ирландія и духъ которыхъ царилъ доселѣ. Онъ разсказалъ, что эти законы воспрещали доступъ католикамъ въ парламентъ, въ суды, въ корпораціи, въ университетъ, лишали ихъ права участвовать въ парламентскихъ и приходскихъ выборахъ, служить въ арміи, флотѣ, полиціи, быть присяжными, шерифами, даже лѣсниками и сельскими сторожами. Въ силу этихъ законовъ, католики не могли поступать въ учителя, содержать школы или посылать своихъ дѣтей для воспитанія за-границу. Они не могли ни покупать земли, ни наслѣдывать ее, ни получать въ даръ отъ протестантовъ, ни имѣть аренды, болѣе чѣмъ на двадцать одинъ годъ или дающей дохода свыше одной трети ренты. Католикъ, исключая полотнянаго производства, не имѣлъ права держать болѣе двухъ учениковъ. Ему дозволялось владѣть лошадью, стоившей не дороже пяти фунтовъ стерлинговъ, и каждый протестантъ могъ взять у него эту лошадь, заплативъ шесть фунтовъ. Запретительные законы уничтожили всю ирландскую промышленность. Вывозъ скота изъ Ирландіи въ Англію былъ воспрещенъ, такъ какъ монополія этой торговли была предоставлена англійскимъ торговцамъ. Кромѣ того, былъ изданъ жестокій законъ о судоходствѣ, по которому не дозволялось вывозить прямо товаръ изъ Ирландіи, а надо было его выгрузить сначала въ какомъ-нибудь англійскомъ портѣ и уже оттуда везти далѣе на англійскихъ корабляхъ. Такимъ образомъ, ирландское судоходство было убито. Затѣмъ слѣдовалъ еще болѣе тяжелый ударъ, направленный противъ шерстяного производства. Единственная вѣтвь промышленности, которую оставили Ирландіи, была полотняная, но и та была парализована тяжелой пошлиной.

— Вы видите друзья мои, продолжалъ ораторъ: — что Англія сама виновата, если мы живемъ только воздѣлываніемъ земли: она систематически уничтожила нашу торговлю и промышленность; поэтому ирландскій народъ естественно долженъ былъ заниматься исключительно земледѣліемъ. Это единственный остававшійся ему способъ припитанія. Справедливо говорилъ Эдмундъ Боркъ, что англійскіе запретительные законы можно резюмирировать въ трехъ словахъ: «ты не будешь процвѣтать».

Мѣсто Кросби на платформѣ снова занялъ Пауэръ.

— Будемъ же, друзья, дѣйствовать согласно тому, что вы сейчасъ слышали, сказалъ онъ. — Намъ надо положить конецъ выселеніямъ и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Въ будущій понедѣльникъ назначены выселенія въ Вайтстоунѣ и мы должны всѣ толпою отправляться туда. Выселяются фермеры Гардинджа, а руководитъ этими выселеніями — Денисъ Неллиганъ.

III.

Мери вздрогнула, услыхавъ имя своего мужа. Но Анджела, сжавъ ей руку, промолвила шепотомъ.

— Тише, Мэри! Нехорошо, если народъ въ теперешнемъ его настроеніи васъ узнаетъ.

Анджела Бойдъ не была трусихой, но она, благодаря своему воспитанію, ненавидѣла шумъ и толпу. Она все время стояла, поникнувъ голову и съ опущеннымъ вуалемъ. Ея душа пламенно возставала противъ тираніи, угнетавшей ея родину, и она знала, что все разсказываемое ораторами была истина, хотя ее доселѣ увѣряли, что совершавшееся въ Ирландіи было необходимо для блага страны, что поселянъ надо держать въ ежевыхъ рукавицахъ, такъ какъ они были люди низшаго разряда. Однако, теперь люди — конечно, не джентльмэны, въ общепринятомъ значеніи этого слова — но, повидимому, много читавшіе и много думавшіе объ этомъ предметѣ, краснорѣчиво и смѣло излагали свои мысли. Это было какъ бы новымъ откровеніемъ для молодой дѣвушки; она инстинктивно подняла свой вуаль и стала жадно прислушиваться къ новому оратору, очевидно, фабричному рабочему, который въ бѣглыхъ чертахъ разсказалъ исторію Ирландіи отъ поземельнаго закона 1870 г. до послѣдняго времени. Онъ указалъ на то, что этотъ законъ практически не принесъ никакой пользы и что послѣдовавшее за его изданіемъ процвѣтаніе страны было только кажущимся, хотя оно напугало Англію. Затѣмъ слѣдовали неурожайные годы и теперь, послѣ совершеннаго уничтоженія картофеля, они не были въ состояніи платить ренты. Естественнымъ результатомъ такого положенія вещей былъ постоянно увеличивающійся рядъ выселеній. Онъ привелъ много ужасныхъ примѣровъ, какъ безжалостно выгоняютъ землевладѣльцы фермеровъ изъ ихъ жилищъ за неуплату чрезмѣрной, несправедливой ренты. Онъ очень краснорѣчиво доказывалъ, что всякій ирландскій поселянинъ, платившій несправедливую ренту отсутствующему землевладѣльцу, который кутилъ на эти деньги вдали отъ родины, былъ хуже вьючной скотины.

— Сограждане, воскликнулъ онъ, приведя въ извлеченіи пятьдесятъ запретительныхъ законовъ, введенныхъ въ Ирландіи съ 1839 года: — наступило время для великой, послѣдней борьбы. Помните, мы должны дѣйствовать всѣ за одно; безъ единства мы ничего не можемъ сдѣлать. И прежде у насъ бывали общества «Соединеныхъ Ирландцевъ» и «Соединенныхъ Братьевъ», по такъ или иначе всегда оказывались измѣнники и всѣ усилія хорошихъ людей не увѣнчивались успѣхомъ отъ недостатка единства. Теперь мы должны всѣ встать, какъ одинъ человѣкъ. Ради себя, своихъ женъ и дѣтей, ради всего, что намъ дорого, будемъ дѣйствовать дружно и не дозволимъ нашей лигѣ умереть за недостаткомъ поддержки. Вѣрьте мнѣ, все зависитъ отъ васъ самихъ. Вы сами будете виноваты, если не порвете связывающихъ васъ феодальныхъ оковъ. «Работникъ достоинъ своего заработка», говоритъ Господь устами своихъ пророковъ. А вы позволяете своимъ землевладѣльцамъ не платить вамъ заслуженнаго заработка. Конечно, есть хорошіе землевладѣльцы, да благословитъ ихъ Господь, но ихъ мало въ нашемъ околодкѣ, они встрѣчаются очень рѣдко. Вообще, потомки настоящихъ ирландскихъ аристократовъ добрѣе и снисходительнѣе къ своимъ арендаторамъ, чѣмъ пришельцы, т. е. люди, купившіе задаромъ помѣстья послѣ голодныхъ лѣтъ. Они покупали землю только съ цѣлью извлечь изъ нея какъ можно поболѣе для себя пользы. Напримѣръ, въ сосѣднемъ графствѣ, на протяженіи многихъ миль, нельзя было встрѣтить ни одного жилья. Это были все пастбища, принадлежавшія одному шотландцу, который выселилъ всѣхъ своихъ поселянъ, превратилъ землю въ пастбища, выписывалъ изъ Шотландіи пастуховъ и откармливалъ скотъ для англійскихъ рынковъ. Всѣ выручаемыя деньги онъ проживаетъ вдали отъ Ирландіи. Онъ живетъ въ великолѣпныхъ замкахъ въ Англіи и Шотландіи, а выселенные имъ поселяне умираютъ съ голода на большой дорогѣ.

Послѣ окончанія рѣчи этого оратора наступило небольшое молчаніе. Никто не выходилъ на платформу и не просилъ слова. Впечатлительная натура Анджелы Бойдъ была возбуждена до послѣдней степени; она жаждала разсказать толпѣ печальную исторію Пегги Линчъ. Ее подталкивала какая-то таинственная сила, она почти безсознательно отошла отъ Мэри, вскарабкалась на платформу, и, подойдя къ удивленнымъ ораторамъ, сказала твердымъ, рѣшительнымъ голосомъ:

— Благодарю васъ за ваши рѣчи. Могу я сказать нѣсколько словъ къ народу?

Мужчины инстинктивно сняли шапки. Лорэнсъ Пауэръ узналъ въ ней молодую дѣвушку, которая иногда проходила мимо фабрики и однажды осматривала ее.

— Я хочу сказать о недавнемъ случаѣ жестокаго выселенія, прибавила она.

— Говорите что хотите, миссъ, отвѣчалъ смущенный Пауэръ. Анджела обратилась къ толпѣ. Наступила мертвая тишина; луна освѣщала ея блѣдное, но спокойное лицо.

— Я хочу вамъ разсказать е случаѣ жестокаго выселенія, одну изъ жертвъ котораго я только что видѣла бездыханной на рукахъ матери, умирающей также отъ голода. Вы вѣроятно знаете Джона Шильдса?

— Я съ нимъ работалъ, крикнулъ кто-то въ толпѣ.

— Онъ работаетъ на одной фабрикѣ со мною, прибавилъ другой.

— Въ хижинѣ Джона Шильдса вы можете видѣть эту бѣдную женщину съ тремя дѣтьми; четвертый, какъ я уже сказала, умеръ сейчасъ, на моихъ глазахъ. Она пришла изъ графства Лингфордъ. Ее, мужа и четырехъ дѣтей выселили изъ хижины, построенной ими самими и съ участка земли, воздѣланнаго ихъ трудомъ. Они не получили ни гроша вознагражденія за улучшеніе земли. Гдѣ вы думаете они поселились? — Въ канавѣ, и тамъ отецъ семьи умеръ отъ лихорадки и голода. Въ ту ночь, когда онъ скончался, она родила того самаго ребенка, котораго я видѣла сегодня мертвымъ на ея рукахъ. Помогите ей, если можете и… отмстите за нее!

Со всѣхъ сторонъ раздались крики.

— Да, да! будьте покойны, миссъ. Мы ей поможемъ и отомстимъ!

Анджела Бойдъ опустила вуаль; теперь ея восторженное настроеніе упало и она боялась результата своего смѣлаго поступка. Ея боязнь еще болѣе усилилась бы, еслибъ она знала, что ея рѣчь слышали три человѣка, присутствія которыхъ въ толпѣ она ни мало не подозрѣвала.

IV.

Эти слушатели были: ея дядя, Генри Гардинжъ и его сынъ. Они знали о предстоящемъ митингѣ. Послѣдніе двое хотѣли присутствовать инкогнито на собраніи, въ которомъ должны были участвовать ихъ рабочіе. Матью Бойдъ не заходилъ домой, а потому не вѣдалъ объ отсутствіи племянницы. Всѣ трое съ удивленіемъ слушали ораторовъ. Движеніе росло въ послѣдніе мѣсяцы, но они не обращали на это вниманія. Они такъ привыкли считать поселянина рабомъ, не смѣющимъ возстать противъ своего хозяина, что неожиданно встрѣтившись лицомъ къ лицу съ пробужденнымъ народомъ, не хотѣли вѣрить своимъ глазамъ. Но всѣ рѣчи сельскихъ ораторовъ были ничто въ сравненіи съ неожиданной выходкой Анджелы Бойдъ, открыто высказавшейся въ пользу движенія противъ землевладѣльцевъ. Вообще, англичане, а тѣмъ болѣе ирландцы, не любятъ, чтобъ женщины принимали участіе въ публичныхъ собраніяхъ. Трудно сказать, кто изъ этихъ трехъ людей былъ болѣе разгнѣванъ; Матью Бойдъ, дядя молодой дѣвушки, Вальтеръ Гардинджъ, желавшій на ней жениться, или Генри Гардинджъ, котораго уже открыто называли ея тестемъ.

— Боже мой! воскликнулъ Матью Бойдъ съ ужасомъ: — это моя племянница!

— Анджела! Какъ она сюда попала! произнесъ Вальтеръ Гардинджъ.

— Женщины — адскія созданія! замѣтилъ злобно его отецъ.

— Я не могу этого понять! прибавилъ Бойдъ: — надо ее увести.

— Нѣтъ, нѣтъ! не надо, чтобъ насъ узнали, сказалъ Генри Гардинджъ, схвативъ за руку стряпчаго: — посмотримъ, чѣмъ все это кончится.

Конецъ не заставилъ себя ждать. Лоренсъ Пауэръ выступилъ впередъ и съ чисто ирландскимъ уваженіемъ къ женщинамъ предложилъ толпѣ прокричать троекратное ура благородной молодой дѣвушкѣ и не забыть ея словъ.

Громкое ура три раза потрясло воздухъ. Никто въ толпѣ повидимому ея не узналъ. Анджела сошла съ платформы и схватила за руку Мэри. Толпа теперь стала рѣдѣть и онѣ поспѣшно направились къ мосту.

— Миссъ Анджела! Зачѣмъ вы это сдѣлали? воскликнула Мэри, которая вполнѣ раздѣляла провинціальное понятіе, что женщины не должны возвышать своего голоса.

— Пойдемъ, пойдемъ, Мэри, отвѣчала Анджела.

— Зачѣмъ вы это сдѣлали? повторила Мэри тономъ сожаленія.

— Потому что я не могла удержаться. Но пойдемъ, пойдемъ. Я слышу за нами шаги.

Но шаги становились все слышнѣе и черезъ нѣсколько минутъ раздался гнѣвный голосъ:

— Анджела!

Это былъ голосъ ея дяди, и молодая дѣвушка остановилась, дрожа всѣмъ тѣломъ.

— Кто это съ вами? спросилъ онъ, схвативъ ее за руку.

Мэри Неллиганъ откинула капюшонъ своего бурнуса, и при яркомъ свѣтѣ луны, мистеръ Гардинджъ узналъ жену своего управляющаго.

— Вы здѣсь? произнесъ онъ гнѣвно: — прекрасно. Я повидаюсь съ вашимъ почтеннымъ супругомъ, и разскажу ему о вашихъ продѣлкахъ.

— Клянусь Богомъ, что я не думала пойти на митингъ, воскликнула бѣдная Мэри, внѣ себя отъ испуга: — я была у матери и вдругъ зашла въ хижину миссъ Анджела; она боялась идти одна чрезъ толпу и ее за это нельзя винить. Я пошла ее проводить, и мы не могли протолкаться, пока говорили Лорри Пауэръ и другіе. Но какъ очутилась на платформѣ и заговорила миссъ Анджела, я право не знаю.

— Довольно объ этомъ, произнесъ сурово Матью Бойдъ.

Въ головѣ его въ эту минуту боролось много противоположныхъ чувствъ. Прежде всего, онъ ненавидѣлъ, когда женщины появлялись въ публикѣ; во-вторыхъ, онъ считалъ, что женщины не могутъ имѣть другихъ мнѣній, кромѣ мнѣнія своихъ ближайшихъ родственниковъ мужчинъ и, въ-третьихъ, онъ желалъ, чтобы его племянница вышла замужъ за Вальтера Гардинджа, и зналъ, что сынъ фабриканта не сочувствовалъ тѣмъ, которые выказывали сожалѣніе къ выселеннымъ фермерамъ. Поэтому, онъ взялъ за руку Анджелу и пошелъ съ нею. За ними послѣдовали Генри Гардинджъ и его сынъ. Мэри старалась не отставать отъ нихъ и держалась рядомъ съ разгнѣваннымъ фабрикантомъ.

— Я увѣряю васъ, что не нарочно пошла на митингъ, воскликнула она снова: — и хотѣла сегодня же вечеромъ предупредить васъ о намѣреніи помѣшать выселенію фермеровъ въ Вайтстоунѣ.

Вальтеръ Гардинджъ поровнялся съ нею, и спросилъ ее въ полголоса:

— Вы были пріятельницей Стандиша Клинтона? Онъ былъ вашимъ любовникомъ?

Мэри вздрогнула, словно ужаленная змѣей. Какое было дѣло Гардинджу или кому бы то ни было другому до ея отношеній къ Стандишу Клинтону? Она съ сердцемъ отвернулась и ничего не отвѣчала.

— Я всѣхъ выгоню въ понедѣльникъ, произнесъ фабрикантъ, не обращаясь ли къ кому въ особенности: — я не позволю шайкѣ мерзавцевъ проповѣдывать бунтъ на моей землѣ. Признаюсь, меня очень удивило, что вы, жена моего управляющаго, были на такомъ митингѣ, прибавилъ онъ, обернувшись къ Мэри.

— Мы случайно попали на митингъ, промолвила дрожащимъ голосомъ Анджела: — мы не могли протолкаться сквозь толпу, и должны были остановиться.

— И ты также случайно очутилась на платформѣ, случайно произнесла рѣчь въ пользу этихъ разбойниковъ? воскликнулъ гнѣвно ея дядя.

Анджела была сама перепугана своей смѣлостью. Еслибъ ее просили произнести рѣчь къ народу, то она, конечно, отказалась бы, не считая себя на это способной. Но какимъ бы побужденіемъ она ни руководилась, всходя на платформу и произнося рѣчь къ народу, она теперь отвѣчала:

— Да, я не могу назвать это иначе, какъ случайностью.

— Отчего, миссъ Бойдъ? спросилъ Вальтеръ Гардинджъ, который не смѣлъ выказывать все свое негодованіе.

— Я, право, не знаю, какъ очутилась на платформѣ, произнесла молодая дѣвушка. — Слыша о томъ, сколько жестокихъ несправедливостей перенесла Ирландія въ продолженіи столькихъ вѣковъ, я почувствовала какое-то невольное побужденіе сказать народу о несчастной женщинѣ, которую я только-что видѣла съ мертвымъ ребенкомъ на рукахъ.

— Да, да, прибавила Мэри: — я и не замѣтила, какъ миссъ Анджела отошла отъ меня и начала говорить. И хорошо она это сдѣлала, прибавила Мэри, восторженно смотря на Анджелу.

— Вашему мужу слѣдовало бы построже держать васъ, моя милая, произнесъ рѣзко Генри Гардинджъ: — какъ только онъ уходитъ изъ дома, вы отправляетесь на митинги бунтовщиковъ.

— А можетъ быть, я и хорошо сдѣлала, что была на этомъ митингѣ? отвѣчала рѣшительнымъ тономъ Мэри.

— Почему?

— Потому что узнала намѣреніе помѣшать выселенію фермеровъ въ Вайтстоунѣ въ понедѣльникъ.

— Чортъ бы ихъ побралъ, воскликнулъ фабрикантъ, не обращая вниманія на присутствіе Анджелы.

— Я хотѣла тотчасъ пойти къ вамъ, продолжала Мэри: — и, разсказавъ объ этомъ, просить позволенія отправиться къ Денису на одной изъ вашихъ телегъ, посылаемыхъ завтра въ Вайтстоунъ.

Такъ и было рѣшено; послѣ чего Мэри отправилась домой. Дойдя до своего жилища, Матью Бойдъ не пригласилъ къ себѣ Гардинджей, и они разстались.

— Какъ глупо поступила эта дѣвчонка, чортъ возьми! сказалъ Генри Гардинджъ, идя съ сыномъ домой.

— Я никакъ не могу понять, что побудило ее на такую выходку, отвѣчалъ Вальтеръ: — я ненавижу женщинъ, вмѣшивающихся не въ свои дѣла.

— Ты долженъ поскорѣе на ней жениться, произнесъ отецъ: — бракъ успокоитъ и остепенитъ ее. Хотя, право, я никогда не подумалъ бы ее способной на такую штуку.

Вальтеръ ничего не отвѣчалъ. Онъ съ грустью думалъ о томъ, какъ еще мало подвинулось его ухаживанье за молодой дѣвушкой. Онъ дорого бы далъ, чтобъ она не говорила на митингѣ, такъ какъ онъ очень хорошо зналъ, что эта выходка, погубитъ ее въ глазахъ провинціальнаго общества. Это было тѣмъ непріятнѣе, что онъ никакъ не могъ отказаться отъ мысли навать ее своей женою. Любовь брала верхъ надо всѣмъ.

Между тѣмъ, Анджелѣ пришлось вынести гнѣвную вспышку дяди. Она стояла на одномъ, что ее заставило говорить какое-то невольное побужденіе. Не отличаясь пылкимъ воображеніемъ, стряпчій никакъ не могъ повѣрить этому объясненію страннаго поступка племянницы. Во все время чая, она молча слушала его гнѣвныя разглагольствованія, а когда онъ, по обыкновенію, взялъ газету и задремалъ, молодая дѣвушка взяла какую-то книжку съ полки и начала ее читать. Это былъ одинъ изъ томовъ сочиненій Гольдсмита и онъ открылся на слѣдующемъ мѣстѣ:

I`ll fares the land, to hastening ills aprey

Where wealth accumulates and mendecay.

Princes and lords may flurish or may fade

А breath can make them, as а breatti has made.

But а bold peasantry, their contry’s pride

When once destroy’d can never be suplied ¹.

¹ Горе странѣ, большое зло грозитъ ей, когда богатство возрастаетъ, а въ людяхъ замѣтенъ упадокъ; сильные міра могутъ процвѣтать или исчезать, дерзновеніе можетъ ихъ созидать какъ и прежде созидало, но мужественныхъ поселянъ, гордость родины, однажды уничтоженныхъ, уже не создать больше.

Съ раскраснѣвшимися щеками. Анджела закрыла книгу и задумалась. Она никогда прежде такъ не думала. Новая жизнь открылась передъ нею.

V.

Угрозы, произнесенныя на митингѣ, были приведены въ исполненіе въ понедѣльникъ утромъ. Очевидно, народное движеніе обладало хорошей организаціей. На разсвѣтѣ стали отовсюду собираться толпы фермеровъ и работниковъ. Нѣкоторые были вооружены вилами, но у каждаго была здоровенная дубина въ рукахъ. Вскорѣ поднялись на ноги полиція и солдаты. Они поспѣшно направились къ тѣмъ хижинамъ, изъ которыхъ предполагалось выселять фермеровъ, но ихъ уже предупредили. Армія Поземельной лиги, была уже на мѣстѣ, и хижины были окружены отрядами волонтеровъ. Кромѣ того, тутъ была толпа любопытныхъ, ясно сочувствовавшая бѣднякамъ. Большинство ихъ не имѣло опредѣленныхъ политическихъ взглядовъ. Они знали только одно, что выселеніе во всякомъ случаѣ было тираніей и что имъ, какъ вѣрнымъ сынамъ Ирландіи, слѣдовало воспрепятствовать такому акту. Произошла обычная сцена, столь знакомая всякому, бывшему въ Ирландіи или читавшему о ней, что не стоитъ ее подробно описывать. Бѣдняки, которыхъ предназначено было выселить, не уплатили ренты не по упорству, а по невозможности. У однихъ вовсе не было денегъ, а другіе, хотя собрали необходимую сумму, но знали очень хорошо, что, уплативъ ренту землевладѣльцу, они приговаривали себя, женъ и дѣтей къ голодной смерти. Чтобъ спасти этихъ жертвъ, Лоренсъ Пауэръ и его сторонники собрали всѣ свои силы и окружили хижины. Лоренсъ Пауэръ произнесъ рѣчь къ народу. Онъ говорилъ въ томъ же духѣ, какъ въ субботу, умолялъ народъ соединить всѣ усилія и нанести окончательный ударъ феодализму, который закабалилъ, сковалъ и убилъ несчастную страну. Онъ доказывалъ простыми, но вѣскими аргументами, что поземельный вопросъ былъ теперь самымъ животрепещущимъ; это не было сентиментальное, придуманное зло, но вопросъ жизни и смерти, и онъ пламенно умолялъ всѣхъ собравшихся людей, доказать своимъ стойкимъ, дружнымъ отпоромъ, что они рѣшились не дозволить, чтобъ ихъ согражданъ выбрасывали на большую дорогу, гдѣ они должны были умереть съ голода.

— Нѣтъ, мы этого не позволимъ! воскликнуло нѣсколько голосовъ въ толпѣ.

— Конечно, продолжалъ Пауэръ: — ни одинъ мужчина или женщина, стоящій за наше святое дѣло, не можетъ пострадать за это; всѣ люди, находящіеся въ лучшемъ положеніи здѣсь и въ Америкѣ, должны ему помочь. Вы знаете, что за Атлантическимъ океаномъ есть новая Ирландія, которая сочувствуетъ своей старой родинѣ и готова принести ей всевозможныя жертвы. Мы переживаемъ очень тяжелое время, но я гдѣ-то читалъ или отъ кого-то слышалъ, что несчастія пугаютъ и укрощаютъ мелкіе умы, великіе же умы возвышаются надъ бѣдствіями. Докажемъ, что несчастія только придаютъ намъ новую силу, и что нашъ духъ, по истинѣ, великъ, хотя наши тираны и пытались его всячески задушить. Рано или поздно преобладающая въ Ирландіи система землевладѣнія, со всѣми ея ужасными послѣдствіями, должна исчезнуть. Землевладѣльцы будутъ вынуждены пойти на сдѣлку и если они только не дураки, то найдутъ для себя выгоднѣе провести въ парламентѣ, справедливый поземельный биль, чѣмъ возбудить возстаніе, которое можетъ окончиться такъ, какъ никто не ожидаетъ въ Эдинбургскомъ замкѣ. Вы читали, что архіепископъ Нульти писалъ въ своемъ окружномъ посланіи: «Никакое общественное учрежденіе, какъ бы оно ни было важно и популярно, не можетъ заслуживать поддержки, если оно само по себѣ несправедливо и жестоко. Гораздо худшія учрежденія, чѣмъ наша поземельная система, долго процвѣтали, пока ихъ истинный характеръ не обнаруживался и тогда имъ не дозволяли болѣе существовать». Такъ и мы уничтожимъ теперешнюю поземельную систему. Мы примемъ всѣ мѣры, чтобъ поколебать ея значеніе, и я взываю къ вамъ, всѣ собравшіеся здѣсь сограждане, начать сегодня борьбу, помѣшавъ полиціи и солдатамъ выселить бѣдняковъ. Прежде, чѣмъ они еще явятся, позвольте мнѣ еще сказать вамъ, что я недавно былъ въ средѣ англійскихъ рабочихъ и они выходятъ изъ себя при мысли, что ихъ облагаютъ тяжелыми налогами для содержанія въ Ирландіи войска, лишь съ цѣлью доставить возможность нѣсколькимъ землевладѣльцамъ несправедливую ренту съ своихъ фермеровъ. Вонъ идутъ полицейскіе и солдаты. Будьте стойки и мужественны. Сопротивляйтесь до послѣдней крайности, но не прибѣгайте къ насилію. Не давайте имъ повода къ начатію военныхъ дѣйствій. Мы должны просто объявить, что рѣшились не платить болѣе несправедливой ренты и защитить на сколько возможно бѣдняковъ отъ выселенія. И если они все-таки будутъ выселены, то вы должны перенести всѣ ихъ пожитки въ вѣрное мѣсто и выстроить хижины для каждой выселенной семьи.

Громкіе крики одобренія раздались со всѣхъ сторонъ и толпа такъ сомкнулась вокругъ хижинъ, что невозможно было къ нимъ проникнуть. Между тѣмъ солдаты и полицейскіе явились на сцену. Впереди шли полисмэны, эти естественные охранители порядка, имѣя во главѣ полицейскаго инспектора верхомъ. За ними слѣдовали шерифъ, его помощникъ и нѣсколько другихъ оффиціальныхъ лицъ, среди которыхъ Мэри Неллиганъ узнала и своего мужа.

Молодая женщина прибыла наканунѣ и, повидавшись съ мужемъ, предупредила его на счетъ угрожавшей ему опасности. Узнавъ объ этомъ, правительственныя власти вызвали по телеграфу такой значительный отрядъ войска, что бѣдные поселяне пришли бы въ ужасъ, еслибъ ими не руководилъ Лоренсъ Пауэръ.

Толпа, состоявшая изъ нѣсколькихъ тысячъ человѣкъ, молча, смотрѣла, какъ солдаты окружили ее со всѣхъ сторонъ. Были прочитаны исполнительные листы о выселеніи и полиція, вмѣстѣ съ управляющимъ, выступивъ впередъ, потребовала, чтобъ толпа ихъ пропустила. Никто не отвѣчалъ. Даже не послышалось ни малѣйшей шутки. Шерифъ пригласилъ толпу разойтись и дозволить полиціи исполнить свою обязанность. Попрежнему, не было отвѣта. Полисмэны старались протолкаться сквозь толпу, но тщетно; человѣческая стѣна не подавалась.

Выведенные изъ терпѣнія власти, послѣ поспѣшнаго совѣщанія, дали срокъ волонтерамъ Поземельной Лиги добровольно разойтись и затѣмъ послышалась команда:

— Пли!

Раздался залпъ, женскій вопль и громкія проклятія.

— Чортъ бы васъ побралъ, коронные убійцы! воскликнулъ Денисъ Неллиганъ, бросая на землю исполнительные жесты. — Это моя жена! Моя Мэри!

И онъ бросился къ тому мѣсту, гдѣ лежала на землѣ раненная молодая женщина.

VI.

Мэри Неллиганъ была ранена въ руку, другая женщина въ голову и еще нѣсколько лицъ обоего пола получили поврежденія. Толпа съ гнѣвными криками наперла на солдатъ, такъ что послѣдніе должны были отступить. Этимъ смятеніемъ воспользовалась полиція и проложила себѣ дорогу къ хижинамъ, но Денисъ Неллиганъ, взбѣшенный нанесеніемъ раны его женѣ, наотрѣзъ отказался отъ дальнѣйшаго исполненія своихъ обязанностей.

Только къ сумеркамъ полиція и солдаты окончили свое постыдное дѣло. Доведенные до отчаянія бѣдняки сопротивлялись на сколько могли, но сила взяла верхъ, шесть семействъ очутились на большой дорогѣ безъ крова и куска хлѣба..

Между тѣмъ, Денисъ Неллиганъ привезъ домой раненную жену на телегѣ Кристи Мурзага и послалъ за докторомъ, который объявилъ, что рана, сравнительно говоря, легкая. Разсказавъ доктору обо всемъ, что случилось, Неллиганъ воскликнулъ:

— Клянусь, что я не произведу болѣе ни одного выселенія.

— Какъ я рада это слышать, Денисъ, произнесла Мэри: — о, докторъ, какое это скверное ремесло!

— Да, но его надо исполнять, отвѣчалъ докторъ: — и я вамъ совѣтую, Неллиганъ, хорошенько подумать прежде, чѣмъ ьы откажетесь отъ своей должности.

Послѣ ухода доктора, Денисъ, закуривъ трубку, погрузился въ тяжелую думу, а Мэри стала приготовлять чай. Успокоившись на счетъ жены, онъ теперь готовъ былъ раздѣлить мнѣніе доктора и почти сожалѣлъ, что отказался продолжать выселенія. Но онъ не хотѣлъ высказать своихъ мыслей Мэри.

— Мать вѣроятно узнаетъ о случившемся и перепугается сказала Мэри во время чая.

— Ты права, отвѣчалъ Денисъ: — я пошлю къ ней одного изъ сыновей Джона Прайса.

— Я пошла бы сама, но чувствую какую-то слабость, произнесла Мэри: — сходи-ка лучше ты самъ; это не возьметъ много времени.

Денисъ согласился. Онъ былъ не прочь пройти черезъ Дунбелинъ и узнать, какъ кончилось выселеніе фермеровъ въ Вайтстоунѣ.

Около получаса послѣ его ухода, Мэри, сидя вередъ огнемъ, услыхала громкій стукъ въ дверь.

— Войдите, сказала она, не вставая съ мѣста.

Дверь отворилась и Генри Гардинджъ вошелъ въ хижину. Мэри вскочила съ испугомъ. Яйцо фабриканта не предвѣщало ничего хорошаго.

— Гдѣ вашъ мужъ? спросилъ онъ сердито.

— Онъ пошелъ къ моей матери, сэръ.

— Славная исторія! продолжалъ онъ, не обращая вниманія на ея слова: — вашъ мужъ отказывается отъ исполненія своей обязанности! Чортъ возьми, хорошое время настало. Человѣкъ не можетъ дѣлать, что хочетъ, съ своей собственностью.

— Я была ранена и Денисъ былъ въ отчаяніи, воскликнула Мэри, дрожа отъ страха: — онъ, право, не сознавалъ, что говорилъ въ ту минуту.

— Я его выучу говорить и дѣйствовать сознательно. Скажите ему, чтобъ онъ пришелъ ко мнѣ на фабрику завтра въ десять часовъ.

— Хорошо, сэръ, отвѣчала Мэри, а Гардинджъ гнѣвно удалился.

По дорогѣ къ мистрисъ Шильдсъ, Денисъ Неллиганъ слышалъ много толковъ о выселеніяхъ въ Вайтстоунѣ. Всѣ выражали ему самое теплое сочувствіе, такъ какъ вѣсть о тяжелой ранѣ, нанесенной его женѣ, быстро распространилась повсюду. Мистрисъ Шильдсъ также объ этомъ слышала и собиралась бѣжать къ дочери, когда на порогѣ ея хижины показался Денисъ. Ея маленькое жилище было полно народомъ, что не мало удивило Дениса. Тутъ было болѣе мужчинъ, чѣмъ женщинъ, хотя собрались подъ предлогомъ караулить мертвое тѣло бѣднаго ребенка Пегги Линчъ. Всѣ съ жаромъ разсуждали о выселеніяхъ въ Вайтстоунѣ, съ сожалѣніемъ отзывались о ранѣ, полученной его женой, проклинали солдатъ и полицію и громко одобряли его рѣшимость не принимать болѣе участія въ выселеніяхъ.

— Вѣдь это правда, Денисъ? спросилъ одинъ изъ присутствующихъ.

— Право, не знаю, отвѣчалъ уклончиво Неллиганъ: — въ минуту гнѣва не сознаешь, что говоришь; вѣдь я думалъ, что Мэри была убита.

— Но вѣдь ее могли убить! воскликнулъ другой: — это все равно. Вотъ дочь Питера Блэка уже умерла, а всего ранено двѣнадцать человѣкъ. Проклятые солдаты!

— А мы думали, Денисъ, что вы присоединитесь къ намъ, произнесъ первый изъ говорившихъ: — вы понимаете меня?

— Да, я понимаю, но зачѣмъ вы всѣ здѣсь у мистрисъ Шильдсъ?

Дѣло тотчасъ объяснилось. Послѣ ухода Анджелы Бойдъ съ митинга въ субботу вечеромъ, образовался комитетъ, на которомъ было рѣшено сдѣлать бѣдному ребенку Пегги Линчъ торжественныя похороны и устроить народный митингъ у воротъ кладбища. Это былъ очень удобный случай для демонстрапціи, и Лоренсъ Пауэръ былъ слишкомъ ловкій агитаторъ, чтобъ имъ не воспользоваться. Пожертвованія посыпались со всѣхъ сторонъ и всѣ приготовленія были уже готовы. Вскорѣ на сцену явился и Лоренсъ Пауэръ въ сопровожденіи Даніеля Кросби, который говорилъ на митингѣ въ субботу. Онъ по внѣшному виду принадлежалъ къ болѣе высшему классу, чѣмъ его товарищъ и всѣ присутствующіе, но, по его словамъ, онъ тоже былъ сынъ народа, и добывалъ себѣ кусокъ хлѣба умственнымъ трудомъ, работая въ одной изъ Дубелинскихъ газетъ. Онъ также, какъ Лоренсъ Пауэръ, былъ въ Америкѣ и возвратился оттуда съ ненавистью въ сердцѣ къ феодальной системѣ землевладѣнія въ Ирландіи. Изучивъ поземельный вопросъ съ соціальной, политической и религіозной точекъ зрѣнія, онъ подалъ руку Лоренсу Пауэру и они рѣшились дѣйствовать вмѣстѣ съ цѣлью поднять угнетенныхъ соотечественниковъ и побудить ихъ соединиться въ могущественный союзъ для возстановленія свободы и благоденствія родины.

— Вы помните, сказалъ онъ, обращаясь къ собравшейся толпѣ: — что я вамъ говорилъ въ субботу о запретительныхъ законахъ и притѣсненіяхъ, которыя сыпались на головы католиковъ. Я теперь хочу вамъ разсказать еще кое-что. Единственные землевладѣльцы были протестанты и смотрѣли на католическихъ арендаторовъ, какъ на людей, стоявшихъ внѣ закона и благоразумно удерживаемыхъ правительствомъ въ такомъ положеніи, что они не могли ни оказывать сопротивленія, ни идти впередъ по пути прогресса. Землевладѣлецъ быль маленькимъ божкомъ въ своемъ помѣстьѣ. Онъ былъ гордымъ и невѣжественнымъ тираномъ, расходывавшемъ внѣ Ирландіи награбленныя въ этой несчастной странѣ деньги. И послѣ всего этого землевладѣльцы думаютъ, что мы забыли прошлое и несправедливые, жестокіе парламентскіе акты, что мы не знаемъ куда и теперь идутъ деньги, высасываемыя изъ Ирландіи!

VII.

Подобными рѣчами Лоренсъ Пауэръ и Даніель Кросби возбуждали народныя страсти. Въ эту ночь они многихъ переманили на свою сторону. Впечатлительные поселяне, видя передъ собою несчастную Пегги Линчъ съ однимъ мертвымъ ребенкомъ и тремя голодающими дѣтьми, слыша пламенныя рѣчи о жестокихъ несправедливостяхъ, перенесенныхъ ихъ родиной, выходили изъ себя отъ негодованія и клялись бороться подъ знаменемъ людей, которые обѣщали имъ въ будущемъ свободу и благоденствіе, если только они станутъ дружно и стойко дѣйствовать, забывъ объ узкихъ личныхъ интересахъ.

Слѣдующій день былъ памятнымъ днемъ для всего Дунбелина. Лоренсъ Пауэръ и главнѣйшіе его сторонники получили разсчетъ на фабрикѣ Гардинджа, благодаря доносу одного изъ тѣхъ измѣнниковъ, которые всегда бываютъ въ народныхъ движеніяхъ. Но потерявшіе работу отнеслись такъ хладнокровно къ этому неожиданному удару, что Гардинджъ заподозрилъ, что тутъ кроется нѣчто недоброе. Одинъ только Денисъ Неллиганъ, также уволенный отъ должности управляющаго за участіе въ митингѣ, происходившемъ наканунѣ въ хижинѣ мистриссъ Шильдсъ, пришелъ въ ярость и вернулся домой въ такомъ настроеніи, что Мэри испугалась.

— Проклятіе! воскликнулъ онъ, грозя ей кулаками: — я потерялъ мѣсто и все по твоей милости.

— По моей милости, Денисъ? повторила она съ удивленіемъ.

— Да, зачѣмъ ты явилась въ Вайтстоунъ. Ты могла послать кого-нибудь другого. Но женщины всегда вмѣшиваются не въ свое дѣло.

— Я очень безпокоилась о тебѣ, замѣтила Мэри.

— Я докажу Гардинджу, что мнѣ плевать на его мѣсто! продолжалъ Денисъ, не обращая вниманія на ея слова: — я поступлю въ Лигу и горе ему и его сыну, если они попадутся мнѣ подъ руку!

— Я рада, что ты не будешь болѣе выселять бѣдняковъ, сказала Мэри: — изъ этого не могло произойти ничего хорошаго.

— Да, но насъ самихъ выселятъ, отвѣчалъ Денисъ съ горечью.

— Мы не пропадемъ съ Божью помощью, произнесла Мэри, стараясь успокоить мужа: — мы найдемъ себѣ другое жилище.

Похороны ребенка Пегги Линчъ были назначены въ очень поздній часъ, чтобъ дать возможность рабочимъ явиться какъ можно въ большемъ числѣ. Желая тотчасъ доказать публично, что онъ принялъ сторону противниковъ его бывшаго хозяина, Денисъ просилъ Мэри отправиться съ нимъ на похороны и она повиновалась, хотя чувствовала еще сильную боль въ рукѣ.

У маленькой хижины мистрисъ Шильдсъ собралось нѣсколько тысячъ человѣкъ, которые составили процессію въ такомъ порядкѣ, что, очевидно, все было организовано заранѣе. Впереди несли нѣсколько знаменъ съ національными надписями. Потомъ за телегѣ ѣхали трое блѣдныхъ дѣтей Пегги Линчъ. Наконецъ, Даніель Кросби, Лоренсъ Пауэръ и двое рабочихъ несли маленькій гробъ умершаго ребенка, покрытый бѣлымъ полотномъ, съ черными и зелеными завязками по угламъ. Передъ самымъ гробомъ несли большой бѣлый щитъ съ надписью черными буквами:

Молитесь за упокой души МАРГАРИТЫ ЛИНЧЪ, УБИТОЙ землевладѣльцемъ.

Шествіе двигалось тихо, мирно, пока не достигло перекрестка двухъ главныхъ улицъ Дунбелина. Тутъ, предупрежденные о демонстраціи власти выстроили поперегъ улицы солдатъ. Что могли сдѣлать невооруженные поселяне противъ военной силы, готовой стрѣлять по первой командѣ? Лоренсъ Пауэръ не потерялъ присутствія духа и, уступивъ свое мѣсто шедшему рядомъ съ нимъ рабочему, выступилъ впередъ и громко произнесъ:

— Сограждане, не оказывайте сопротивленія, не давайте причины преслѣдовать васъ судебнымъ порядкомъ. Разойдитесь спокойно, а мы похоронимъ ребенка. Но помните, что, уступая силѣ, вы не признаете себя побѣжденными. Помните, что безмолвная, нравственная сила, на которую мы опираемся, могущественнѣе всѣхъ армій на свѣтѣ.

Тихо, мирно разошлась толпа, а нѣсколько добрыхъ людей донесли гробъ до кладбища и предали землѣ бѣднаго ребенка на живописномъ берегу Брамы.

Подобная же демонстрація произошла на слѣдующій день при погребеніи молодой дѣвушки, убитой при выселеніи фермеровъ въ Вайтстоунѣ. Но, благодаря шпіонамъ, она также была прервана на половинѣ. Несмотря на все это, Лига растространялась. Каждый день увеличивалось число ея сторонниковъ и къ началу лѣта въ Дунбелинѣ образовалась одна изъ самыхъ могущественныхъ вѣтвей Лиги противъ землевладѣльцевъ.

Неллигановъ еще не выселили изъ ихъ жилища, такъ какъ срокъ ихъ аренды истекалъ только 1-го августа. Однажды вечеромъ, Мэри сидѣла въ дверяхъ своей хижины, какъ вдругъ раздался громкій голосъ:

— А это вы, Мэри! какъ вы поживаете?

Она подняла голову. Передъ нею стоялъ Стандишъ Клинтонъ.

VIII.

Мэри задрожала всѣмъ тѣломъ и сердце ея болѣзненно сжалось при видѣ человѣка, котораго она, увы, еще пламенно любила. Работа выпала изъ ея рукъ и она не могла промолвить ни слова. Она только смотрѣла на Стандиша Клинтона. Ежели онъ и измѣнился, то къ лучшему. Лицо его, по обыкновенію, было чисто выбрито, за исключеніемъ небольшихъ усовъ; волосы были коротко острижены и на немъ была таже одежда, въ которой она видѣла его въ послѣдній разъ въ прошломъ году передъ его арестомъ. Онъ, повидимому, былъ очень радъ видѣть ее. Дѣйствительно, ему было пріятно встрѣтить стараго друга, но онъ замѣтилъ большую перемѣну съ Мэри. Она была гораздо женственнѣе и ея прежняя юная свѣжесть замѣнилась болѣе зрѣлой красотой.

— Стандишъ! произнесла она, наконецъ, вспыхнувъ.

— Да, это я, Мэри, отвѣчалъ онъ, входя въ хижину.

— Стандишъ! повторила она снова, не имѣя силы прибавить ни одного слова.

— Что же, вы рады моему возвращенію? спросилъ онъ, обнявъ ее и удивляясь, что она не встрѣтила его поцѣлуемъ.

Она молча старалась освободиться изъ его объятій.

— Мэри, продолжалъ онъ, удерживая ее: — поцѣлуйте меня хоть разъ. Я всегда съ большимъ трудомъ получалъ отъ васъ поцѣлуи, но, конечно, теперь вы не будете такой жестокой послѣ всего, что я перенесъ въ тюрьмѣ.

Въ глазахъ бѣдной женщины помутилось. Хотя она страстно любила Стандиша, но чувствовала, что если теперь она, жена другого человѣка, поцѣлуетъ его, то навѣки лишится его уваженія, а скорѣе готова была перенести всѣ мученія ада, чѣмъ заслужить его презрѣніе.

— Что вы здѣсь дѣлаете, Мэри? продолжалъ Стандишъ, осматривая комнату, доказывавшую нѣкоторый достатокъ въ ея обитателяхъ: — гдѣ ваша мать? Какъ поживаетъ Джонъ? Отчего вы перебрались сюда?

— Джону лучше и мать здорова, отвѣчала Мэри страннымъ, глухимъ голосомъ.

— Да посмотрите же на меня, Мэри! воскликнулъ онъ и насильно повернулъ ее къ себѣ, но выраженіе ея лица такъ испугало его, что онъ тотчасъ выпустилъ ее изъ рукъ: — Мэри, что съ вами?

Она ничего не отвѣчала, а, прислонившись къ притолкѣ дверей, смотрѣла на него съ отчаяніемъ. Наконецъ, собравшись съ силами, она промолвила тихо, едва слышно:

— Я здѣсь потому, что я замужемъ, Стандишъ.

Она чувствовала, что эти слова были похороннымъ звономъ всей ея жизни и была увѣрена, что они будутъ страшнымъ ударомъ для Стандиша, въ любви котораго она не сомнѣвалась.

— Вы — замужемъ! воскликнулъ онъ съ своей прежней веселой улыбкой. — Вы замужемъ, Мэри! И вы не подождали меня? Вы не хотѣли, чтобъ я потанцовалъ на вашей свадьбѣ?

Каждое его слово болѣзненно отозвалось въ сердцѣ бѣдной женщины.

— А кто же вашъ счастливый мужъ? спросилъ онъ, снимая фуражку и фамильярно садясь на стулъ.

Мэри также сѣла и взяла работу дрожащими руками.

— Вы недавно вернулись, Стандишъ? спросила она.

— Я вышелъ изъ тюрьмы только три дня тому назадъ, отвѣчалъ онъ: — и прямо пришелъ въ Дунбелинъ. Я еще не былъ въ городѣ и ничего не знаю, что произошло во время моего отсутствія.

Мэри принялась за работу.

— Ну, Мэри, разскажите мнѣ, что новаго.

— Долго разсказывать.

— Ну, да скажите что можете.

— Многое случилось послѣ васъ, произнесла Мэри, поднявъ голову.

Глаза ихъ встрѣтились. Мэри покраснѣла и потомъ поблѣднѣла, какъ полотно.

— Ну, вотъ вы вышли замужъ, сказалъ Стандишъ, даже не замѣтивъ ея смущенія: — но кто же вашъ мужъ?

Мэри поникла головой и, зардѣвшись какъ макъ, промолвила едва слышно:

— Денисъ Неллиганъ.

Молодой человѣкъ вскочилъ и недовѣрчиво посмотрѣлъ на Мэри.

— Вы — жена управляющаго, Дениса Неллигана! воскликнулъ онъ: — вы не шутите, Мэри?

Она взглянула на него. Слезы выступили на ея глазахъ. Стандишь былъ такъ хорошъ въ эту минуту, съ полу-недовѣрчивой, полу-презрительной улыбкой на устахъ, что она не выдержала и, вскочивъ со стула, воскликнула:

— Стандишъ, Стандишъ! Ради Бога, не смотрите на меня такъ! Я не хотѣла вамъ измѣнить! Но Джонъ былъ боленъ, а мать не имѣла ни гроша… О!

И, снова упавъ на стулъ, она горько зарыдала.

Стандишъ Клинтонъ, какъ всѣ мужчины, ненавидѣлъ слезы. Онъ искренно сожалѣлъ бѣдную, хорошенькую Мэри, и хотѣлъ ее утѣшить во что бы то ни стало.

— Милая Мэри, сказалъ онъ нѣжно: — я приду къ вамъ въ другой разъ и вы мнѣ разскажете все, что вы перенесли; но я все-таки радуюсь, что вы живете въ достаткѣ. Успокойтесь, вы меня не сдѣлали несчастнымъ. Мы всегда были друзьями и съ Божьей помощью останемся друзьями. Конечно, безъ уважительной причины, вы не вышли бы замужъ за Дениса Неллигана. Не тревожьтесь. Я вскорѣ снова зайду и мы тогда поговоримъ обо всемъ.

Мэри чувствовала, что у нея въ груди не сердце, а камень.

Стандишъ молча повернулся и пошелъ къ дверямъ. Но на, порогѣ онъ встрѣтился съ Денисомъ Неллиганомъ.

IX.

Денисъ очень удивился, увидавъ Стандиша, и въ первую минуту имъ обоимъ было какъ-то неловко. Но потомъ они разговорились. Однако, ихъ бесѣда не затянулась. Стандишъ вскорѣ простился и ушелъ, а затѣмъ и Денисъ отправился въ городъ.

Оставшись одна, Мэри прислонилась къ стѣнѣ головой. Сердце ея разрывалось на части. Стандишъ Клинтонъ, повидимому, не былъ вовсе опечаленъ ея бракомъ. Уходя, онъ поздравилъ ее и пожелалъ ей всякаго счастья. Она старалась представить себѣ, что бы она почувствовала, еслибъ вернулась и нашла его женатымъ. Но это было слишкомъ тяжело и она горько зарыдала.

— Боже, прости мнѣ! промолвила она: — но я не могу не любить Стандиша, какъ солнце не можетъ не свѣтить.

Что же касается до Стандиша, то онъ думалъ очень мало о Мэри Неллиганъ. Сидя въ тюрьмѣ, онъ имѣлъ достаточно времени обсудить всѣ свои разговоры съ Лоренсомъ Пауэромъ и его сторонниками. Онъ восхищался смѣлостью и энергіей американскаго ирландца, но не могъ согласиться со всѣми его мнѣніями. Онъ вполнѣ одобрялъ принципъ, проповѣдуемый Пауэромъ, что земледѣлецъ долженъ прежде оплатить свой трудъ, а потомъ уже заплатить землевладѣльцу справедливую ренту. Но онъ признавалъ совершенной утопіей, чтобъ эту справедливую ренту могъ опредѣлить несчастный, раззоренный фермеръ.

Вернувшись въ Дунбелинъ, онъ не имѣлъ никакого опредѣленнаго плана. Онъ руководствовался въ этомъ случаѣ болѣе инстинктомъ и, сверхъ того, ему было любопытно узнать, что произошло во время его отсутствія. Идя въ городъ отъ хижины Неллигана, онъ не встрѣтилъ никого изъ старыхъ знакомыхъ и, повидимому, никто его не узнавалъ; конечно, онъ ни мало не стыдился своего тюремнаго заключенія и готовъ былъ совершить снова то, что ему было поставлено въ вину. Въ карманѣ у него было лишь нѣсколько шиллинговъ и онъ не зналъ за что ему взяться. Поэтому онъ хотѣлъ повидать Лоренса Пауэра и нѣкоторыхъ своихъ прежнихъ товарищей, прежде чѣмъ рѣшиться на что-нибудь.

День былъ прекрасный, и старый городъ Дунбелинъ, съ его мрачной крѣпостью, живописно рисовался подъ блестящими лучами солнца. Вдали тянулась долина Брамы, и возвышались высокія трубы фабрики Гардинджа. Стандишъ шелъ медленно по берегу; вдругъ онъ остановился и лицо его покрылось яркимъ румянцемъ. Прямо передъ нимъ изъ-за густой изгороди вышла молодая дѣвушкз.

Это была Анджела Бойдъ. Она не прошла мимо, а остановилась. Глаза ихъ встрѣтились. Она была, какъ всегда, въ простенькомъ сѣренькомъ платьѣ, и держала въ рукахъ груду папоротниковъ, которые собрала за изгородью. Прошла минута. Стандишъ гордо поднялъ голову и хотѣлъ пройти молча, не поклонившись.

— Здравствуйте! Наконецъ-то вы вернулись, сказала Анджела, протянувъ ему руку.

Онъ неловко приподнялъ фуражку и, не смотря на нее, отвѣчалъ:

— Да, миссъ. Но я не думалъ, что вы меня узнаете.

— Я васъ помню, отвѣчала она своимъ обычнымъ тихимъ, серьёзнымъ голосомъ.

— Вы очень добры, говоря со мною, выпущеннымъ изъ тюрьмы арестантомъ! произнесъ онъ съ горечью.

— Я знаю вашу исторію; что вы намѣрены теперь дѣлать?

— Самъ не знаю, миссъ, отвѣчалъ Стандишъ. — Я только что вернулся, и не знаю ничего, что здѣсь случилось со времени моего отсутствія. Я сейчасъ только прибылъ въ Дунбелинъ и видѣлъ лишь одну женщину, которая живетъ на этой дорогѣ. Ее зовутъ Мэри Шильдсъ, а прежде она жила на противоположной сторонѣ города, рядомъ съ нами. Теперь она замужемъ.

— А! вы видѣли Мэри Шильдсъ. т. е. теперь Мэри Неллиганъ?

— Да, миссъ. Здѣсь, повидимому, многое измѣнилось въ теченіи года.

— Не мало; вы, вѣроятно, удивились, узнавъ, что Мэри вышла за Неллигана.

Анджела Бойдъ очень удивилась сама, что такъ фамильярно разговаривала съ Стандишемъ Клинтономъ, но она не могла удержаться, чтобы не предложить ему послѣдняго вопроса.

Стандишъ улыбнулся ей своей свѣтлой, веселой улыбкой.

— Нѣтъ, произнесъ онъ, совершенно забывъ, что когда-то ухаживалъ за Мэри и даже объяснялся съ ней въ любви: — я зналъ, что Неллиганъ давно хотѣлъ на ней жениться. И почему бы ей не выйти за него? Онъ человѣкъ состоятельный.

Анджела подумала, что, конечно, Стандишъ никогда не любилъ Мэри, иначе онъ не улыбался бы такъ весело и не говорилъ бы такъ равнодушно.

— Онъ напрасно возстановилъ противъ себя мистера Гардинджа, сказала молодая дѣвушка, но, произнеся имя богатаго фабриканта, она вдругъ вспыхнула и прибавила въ смущеніи: — ахъ, извините.

Стандишъ Клинтонъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ. Онъ не могъ сразу усвоить себѣ, чтобъ эта прелестная, граціозная, блестящая молодая дѣвушка, просила у него извиненія. Но черезъ минуту онъ понялъ, что ей извѣстна была исторія его происхожденія и что она заговорила съ нимъ изъ сожалѣнія, къ которому, быть можетъ, примѣшивалось и нѣкоторое презрѣніе. При этой мысли мгновенно омрачилось лучезарное сіяніе, которое, повидимому, окружало его со времени ея неожиданнаго по явленія. Онъ ничего не отвѣчалъ. Онъ не смѣлъ высказать громко то, что шевелилось въ его сердцѣ. Съ своей стороны, Анджела Бойдъ не знала, что сказать, и молча поклонившись, пошла по направленію къ Дунбелину.

Она шла скоро, сама удивляясь тому, что разговаривала съ недавнимъ арестантомъ. Она уже столько разъ возбуждала противъ себя общественное мнѣніе Дунбелинскаго высшаго обшества, что съ ужасомъ думала о бурѣ, которую подыметъ ея новая выходка, если объ ней узнаютъ.

Дома ея ждали дядя и Вальтеръ Гардинджъ. Послѣдній взялъ изъ рукъ ея папоротники, и пошелъ въ гостиную, куда Матью Бойдъ не послѣдовалъ за молодыми людьми. Онъ былъ очень доволенъ, что сынъ богатаго фабриканта продолжалъ ухаживать за его племянницей, такъ какъ боялся, чтобы многочисленныя нарушенія Анджелой строгаго Дунбелинскаго свѣтскаго кодекса не испугали его. Поэтому, онъ всячески поощрялъ молодого человѣка въ его ухаживаніи и въ этотъ день пригласилъ его обѣдать, и отправиться вечеромъ на публичную лекцію.

— Вы, вѣроятно, скоро шли? спросилъ Вальтеръ Гардинджъ у Анджелы, любуясь ея пылающими щеками и блестящими глазами.

— Да, отвѣчала она, разбирая свои папоротники: — я зашла дальше, чѣмъ намѣревалась, и боялась опоздать къ обѣду.

Вальтеръ Гардинджъ стоялъ въ это время у окна.

— Господи! Да это невозможно! вдругъ воскликнулъ онъ, случайно взглянувъ въ окно.

X.

Анджела вопросительно посмотрѣла на молодого человѣка.

— Представьте себѣ! произнесъ онъ: — только что прошелъ по улицѣ молодой Клинтонъ, который сидѣлъ въ тюрьмѣ за оскорбленіе моего отца. Вы помните эту исторію?

— Помню, отвѣчала Анджелла, нагнувшись къ папоротникамъ.

— Это только доказываетъ, что за человѣкъ Клинтонъ, продолжалъ гнѣвно Вальтеръ Гардинджъ: — еслибы у него была малѣйшая совѣсть, то онъ не вернулся бы въ Дунбелинъ.

— Я думаю, что нечестно нанести побои человѣку безъ малѣйшаго къ тому повода, замѣтила Анджела, не поднимая головы.

— Эти фабричные рабочіе всѣ грубые, неотесанные дикари, а Клинтонъ былъ главою шайки бунтовщиковъ, которые старались распространять возмутительныя идеи у насъ на фабрикѣ.

— Полноте, Вальтеръ, вы знаете, что я отчасти сочувствую этимъ идеямъ, сказала со смѣхомъ Анджела: — не забывайте, что я была на одномъ изъ ихъ митинговъ и слышала ихъ рѣчи. На основаніи всего, что я слышала о молодомъ Клинтонѣ, я не могла вѣрить, чтобы онъ былъ виновенъ въ оскорбленіи дѣйствіемъ вашего отца.

— Не вѣрьте всему, что вы слышите. Онъ всегда былъ очень дерзокъ и я никогда его не любилъ.

— Я говорила съ нимъ, и онъ не показался мнѣ грубымъ или дерзкимъ человѣкомъ.

Но она умолчала, что говорила за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ.

— Быть можетъ, онъ умѣетъ прилично обходиться съ дамами, замѣтилъ равнодушно Вальтеръ Гардинджъ, словно думая о чемъ-то другомъ.

Отойдя отъ окна, онъ подошелъ къ столу, у котораго стояла Анджела.

— Вы только что сказали нѣчто очень непріятное для меня, произнесъ онъ, смотря на ея хорошенькіе пальчики, живо перебиравшіе папоротники.

— Что такое? спросила она съ удивленіемъ.

— А вы сами не можете этого угадать?

— Нѣтъ, отвѣчала она, покраснѣвъ и сама не зная почему, подумала о Клинтонѣ.

— Вы упомянули о народномъ митингѣ.

— А! промолвила она, вздохнувъ легко.

— Я бы желалъ, чтобы вы забыли о немъ, продолжалъ Вальтеръ тономъ нѣжной мольбы: — эта исторія выходитъ, мало помалу, изъ памяти нашего общества. О, Анджела! прибавилъ онъ, взявъ ее за руку: — вы не можете себѣ представить, какъ я былъ огорченъ, увидавъ васъ на этой трибунѣ.

— Вы уже объ этомъ говорили не разъ, отвѣчала съ неудовольствіемъ молодая дѣвушка, освобождая свою руку.

— Вы сердитесь на меня? спросилъ онъ.

— Вы очень добры, что интересуетесь мнѣніемъ Дунбелинскаго общества обо мнѣ, промолвила она прежнимъ тономъ.

— Тутъ нѣтъ ничего страннаго! воскликнулъ онъ, снова схвативъ ея руку: — вы для меня дороже всего на свѣтѣ и естественно, что я обращаю вниманіе на толки о васъ, Анджела, прибавилъ онъ съ большимъ жаромъ: — я былъ такъ пораженъ вашимъ появленіемъ на этой платформѣ, что еслибы я васъ не любилъ пламенно, то никогда не сказалъ бы вамъ послѣ этого: — Анджела, будьте моей женой!

Она покраснѣла, потомъ поблѣднѣла и рука ея, которую держалъ молодой человѣкъ, замѣтно задрожала. Она знала, что рано или поздно Вальтеръ Гардинджъ сдѣлаетъ ей предложеніе, но хотя онъ былъ блестящей партіей, она никогда не жаждала этого брака, а теперь онъ даже казался ей нежелательнымъ.

— Вы, конечно, уже давно отгадали мои чувства, Анджела, продолжалъ онъ: — мои слова не могли быть для васъ неожиданностью?

— Нѣтъ, промолвила она, едва слышно.

— Такъ могу я расчитывать, что вы будете моей женою и очень скоро?

Онъ взялъ теперь свободно ея руку. Она вдругъ подняла голову и посмотрѣла ему прямо въ глаза.

— Я не могу дать вамъ теперь отвѣтъ, сказала она и снова опустила голову.

— Когда же могу я ждать отвѣта, Анджела? спросилъ онъ.

— Не знаю, промолвила она, направляясь къ дверямъ: — подождите.

Сильно разочарованный неожиданнымъ результатомъ своего предложенія, онъ подошелъ къ окну. Было что-то странное въ ея взглядѣ и манерѣ, чего онъ никакъ не могъ себѣ объяснить. Случайно посмотрѣвъ въ окно, онъ снова увидалъ Стандиша Клинтона, который теаерь шелъ съ Денисомъ Неллиганомъ и Лоренсомъ Пауэромъ.

Изъ окна своей комнаты Анджела Бойдъ также видѣла, какъ эти три человѣка прошли по улицѣ мимо ихъ дома. Сердце ея тревожно билось. Въ головѣ ея былъ водоворотъ самыхъ противоположныхъ мыслей. Вскорѣ забили часы; она поспѣшно переодѣлась и сошла въ столовую. Щеки ея такъ пылали и глаза такъ блестѣли, что даже дядя обратилъ на это вниманіе. Въ Вальтерѣ Гардинджѣ также произошла перемѣна и хитрый стряпчій заключилъ, что между молодыми людьми произошло что-нибудь необыкновенное.

Послѣ обѣда они отправились на лекцію, въ залу городской ратуши, гдѣ къ нимъ присоединился и Генри Гардинджъ. Лекція имѣла предметомъ излюбленный въ Ирландскихъ провинціальныхъ городахъ, сюжетъ: поэзію и музыку въ Ирландіи. Лекторъ читалъ хорошо, но Анджела такъ часто слыхала подобныя чтенія, что не обращала большого вниманія на его слова. Она разсѣянно смотрѣла на публику. Прямо противъ нея находилась галлерея, гдѣ на первой скамьѣ сидѣлъ Лоренсъ Пауэръ, котораго она слышала на митингѣ. Онъ внимательно слушалъ лектора, какъ вдругъ въ концѣ лекціи къ нему подошелъ Стандишъ Клинтонъ, сказалъ ему что-то на ухо, и они оба поспѣшно удалились.

Черезъ нѣсколько минутъ, лекціи кончилась и публика хлынула къ дверямъ. На улицѣ замѣтно было какое-то волненіе, слышались оживленные разговоры въ многочисленныхъ группахъ.

— Что случилось, Томсонъ? спросилъ Генри Гардинджъ, который шелъ подъ руку съ Анджелой, у стоявшаго близь полисмена.

— Дурная новость, сэръ, отвѣчалъ полисмэнъ, прикладывая руку къ козырьку: — Денисъ Неллиганъ найденъ убитымъ въ Беленскомъ лѣсу.

XI.

Анджела судорожно схватилась за руку мистера Гардинджа, а онъ воскликнулъ съ ужасомъ:

— Что вы говорите, Томсонъ?

— Да, сэръ. Мы получили извѣстіе объ этомъ часа полтора тому назадъ. Теперь уже его тѣло принесли въ домъ бѣдной вдовы.

Въ окружающей толпѣ Анджела замѣтила блѣдное, взволнованное лицо Стандиша Клинтона. Инстинктивно онъ приподнялъ фуражку. Вальтеръ Гардинджъ, шедшій позади отца и Анджелы, замѣтилъ это и хотѣлъ гнѣвно оборвать дерзкаго работника, но тотъ мгновенно исчезъ.

Въ сущности, онъ не видѣлъ Вальтера Гардинджа и ушелъ съ Лоренсомъ въ противоположномъ направленіи, чѣмъ то, куда направились Генри Гардинджъ, Анджела и ея дядя. Вальтеръ остался на лѣстницѣ ратуши, чтобъ распросить подробности убійства.

— Ужасная исторія, сказалъ онъ, обращаясь къ Томсопу.

— Да, мистеръ Вальтеръ. Говорятъ, что его видѣли въ городѣ за насколько часовъ передъ тѣмъ, какъ нашли его мертвое тѣло.

— Я самъ его видѣлъ, отвѣчалъ поспѣшно молодой человѣкъ.

— Вы, сэръ? гдѣ же и когда вы его видѣли?

— Я видѣлъ его изъ окна въ квартирѣ мистера Бойда; онъ шелъ по улицѣ съ двумя изъ рабочихъ, прогнанныхъ съ нашей фабрики. Одного вы должны знать; это негодный Стандишъ Клинтонъ, который нанесъ оскорбленіе моему отцу.

— Я его знаю, сэръ. Онъ только-что былъ здѣсь съ Лоренсомъ Пауэромъ, который бунтуетъ народъ своими рѣчами противъ землевладѣльцевъ.

— Онъ именно и былъ второй человѣкъ, шедшій съ Неллиганомъ. Оба они дрянные люди.

— Вы правы, сэръ.

— А что, Клинтонъ давно вернулся въ Дунбелинъ?

— Не знаю. Кажется, онъ только-что выпущенъ изъ тюрьмы. Я увидалъ его впервые здѣсь вечеромъ, но констэбль говорилъ мнѣ, что онъ былъ днемъ въ городѣ.

— На кой чортъ онъ явился въ Дунбелинъ! воскликнулъ Вальтеръ Гардинджъ.

— Право, не знаю. Вѣроятно, потому, что онъ здѣсь родился.

— Странно, что Неллиганъ убитъ въ тотъ день, когда Клинтонъ вернулся въ Дунбелинъ.

— Отчего? Развѣ у васъ есть подозрѣнія?

— Нѣтъ; я только слышалъ, что Клинтонъ былъ влюбленъ въ дѣвушку, на которой женился Неллиганъ.

— Неужели?

— Такъ говорятъ, но я, право, не знаю, правда ли это. Разсказываютъ, что будто бы Неллиганъ женился на невѣстѣ Клинтона, какъ только его засадили въ тюрьму, и многіе ждали, что Клинтонъ жестоко ему отомститъ, когда выйдетъ на свободу. Прощайте, Томсонъ; не забывайте, что я могу показать на судѣ, что видѣлъ Неллигана около пяти часовъ дня на улицѣ противъ дома Матью Бойда.

Разставшись съ полисмэномъ, молодой человѣкъ поспѣшилъ въ тотъ самый домъ, о которомъ онъ говорилъ.

— Зачѣмъ вы отстали отъ насъ, Вальтеръ? спросилъ стряпчій, когда всѣ сѣли за ужинъ.

— Я разговорился съ Томсономъ.

— Что же, вы узнали какія-нибудь подробности объ убійствѣ?

— Нѣтъ: я ему сказалъ только, что видѣлъ около пяти часовъ изъ окна вашего дома, какъ мимо прошелъ Неллиганъ.

— И я видѣла, подтвердила Анджела.

— Вы? Когда? спросилъ Вальтеръ.

— Въ одно время съ вами. Я была наверху въ своей комнатѣ.

— Видѣли вы и двухъ людей, которые шли съ нимъ?

— Да. Одинъ изъ нихъ былъ человѣкъ, говорившій на митингѣ…

— А другой — Стандишъ Клинтонъ.

— Да, Стандишъ Клинтонъ, подтвердила молодая дѣвушка.

— Негодяй! Зачѣмъ онъ вернулся сюда! воскликнулъ Генри Гардинджъ и перемѣнилъ разговоръ.

Послѣ ужина, Вальтеръ попросилъ Анджелу спѣть что-нибудь. Она сѣла къ фортепіано, взяла нѣсколько аккордовъ и потомъ сказала въ полголоса:

— Я не могу пѣть, Вальтеръ. Спойте вы.

— Нѣтъ, лучше вы; я уже давно васъ не слыхалъ.

— Спойте прежде вы, произнесла молодая дѣвушка, вставая: — а потомъ, можетъ быть, и я спою.

— Я долженъ вамъ повиноваться, отвѣчалъ Вальтеръ, бросая на нее знаменательный взглядъ.

У него былъ прекрасный теноръ и онъ съ большимъ чувствомъ пропѣлъ одинъ изъ мелодичныхъ ирландскихъ романсовъ.

— Благодарю васъ, сказала Анджела, когда онъ кончилъ, но сама наотрѣзъ отказалась пѣть, подъ предлогомъ усталости.

Въ сущности же, она была очень взволнована и боялась расплакаться, если запоетъ что-нибудь патетическое.

Вскорѣ гости ушли и она отправилась въ свою комнату. Но она не могла спать. Она думала о Стандишѣ Клинтонѣ, объ его блѣдномъ лицѣ. Мрачныя мысли тѣснились въ ея головѣ, хотя она всячески старалась отогнать ихъ отъ себя. И почему она такъ интересовалась людьми, стоявшими настолько ниже ея на общественной лѣстницѣ?

XII.

Когда полисмэны принесли мертвое тѣло Неллигана въ его домъ, то Мэри громко вскрикнула и въ отчаяніи всплеснула руками. Ее болѣе испугала, чѣмъ огорчила смерть мужа. Однако, онъ былъ для нея добрымъ, нѣжнымъ мужемъ, такъ-что она почувствовала большую пустоту въ жизни при мысли, что его нестало; поэтому, она съ удовольствіемъ приняла предложеніе двухъ старыхъ сосѣдокъ посидѣть съ нею ночь. Ея нервы были такъ потрясены всѣмъ, что произошло въ этотъ памятный день, что, по временамъ, она истерически рыдала. Всѣ три женщины сидѣли на кухнѣ у огня, не думая ложиться спать. У двери помѣщались два полисмэна. Все въ хижинѣ было тихо; кухня была освѣщена только пылавшими подъ очагомъ дровами, а въ сосѣдней комнатѣ, гдѣ лежало мертвое тѣло, горѣли сальныя свѣчи.

Около одиннадцати часовъ Мэри впала въ забытье, какъ вдругъ раздался стукъ въ дверь. Она вскочила съ испугомъ.

— Не тревожьтесь, мистрисъ Неллиганъ, сказалъ добродушно одинъ изъ полисмэновъ: — я посмотрю, кто это.

Онъ отворилъ дверь и увидѣлъ двухъ людей, облитыхъ луннымъ свѣтомъ.

— Какъ вы поживаете, Джемсъ? спросилъ одинъ изъ пришедшихъ, протягивая руку и говоря въ полголоса.

— Кто вы? спросилъ полисмэнъ, выходя за порогъ и притворяя за собою дверь.

— Развѣ вы меня не узнаете? Или, поступивъ въ полицію, вы не хотите узнать стараго товарища, потому что онъ побывалъ въ тюрьмѣ.

— Стандишъ Клинтонъ! произнесъ полисмэнъ, пожимая протянутую руку: — я сегодня слышалъ, что вы вернулись въ Дунбелинъ. А это вы, Пауэръ?

— Мы пришли узнать подробности о бѣдномъ Неллиганѣ, сказалъ Стандишъ.

— Мы не хотѣли вѣрить этой ужасной исторіи, прибавилъ Пауэръ: — мы дошли съ нимъ до Белейскаго лѣса и тамъ разстались за часъ передъ тѣмъ, какъ его нашли тамъ мертвымъ.

— Не говорите мнѣ объ этомъ ничего, отвѣчалъ полисмэнъ: — приходите завтра на слѣдствіе коронера. А теперь лучше не будемъ объ этомъ говорить. Какъ бы то ни было, его нашли убитымъ тремя или четырьмя зарядами.

— Бѣдная вдова, да поможетъ ей Господь! замѣтилъ съ чувствомъ Пауэръ.

— Аминь, подтвердилъ полисмэнъ.

— И вы не подозрѣваете никого? спросилъ Стандишъ, который, повидимому, не слышалъ словъ своихъ собесѣдниковъ.

— Мы не имѣемъ права говорить о своихъ подозрѣніяхъ, произнесъ полисмэнъ дипломатически: — а теперь, прощайте.

Онъ вернулся въ кухню, а Пауэръ и Клинтонъ медленно удалились.

— Кто это былъ, Джемсъ? спросила Мэри, которая была въ дружескихъ отношеніяхъ съ этимъ человѣкомъ, прежде чѣмъ онъ поступилъ въ полицію.

— Двое людей, желавшихъ знать подробности.

— Но кто именно?

— Вы ихъ, можетъ быть, не знаете.

— Но все-таки скажите.

— По ихъ словамъ, они разстались съ вашимъ мужемъ — упокой Господи его душу — на опушкѣ Белейскаго лѣса за часъ вередъ тѣмъ, какъ его нашли мертвымъ.

— О! Господи! Господи! промолвила одна изъ старухъ.

— Кто же они такіе? спросила другая.

— Лорри Пауэръ и Стандишъ Клинтонъ, отвѣчалъ полисмэнъ, видя, что не было возможности избѣгнуть прямого отвѣта.

— Стандишъ Клинтонъ! промолвила Мэри глухимъ голосомъ.

— Какъ! онъ вернулся въ Дунбелинъ! сказала одна изъ старухъ: — у него значитъ нѣтъ совѣсти.

— Да, Кэти, вы правы, прибавила другая старуха: — впрочемъ, онъ только слѣдуетъ примѣру своей матери.

Мэри Неллиганъ ненавидѣла, когда дурно отзывались о матери Стандиша и потому поспѣшно промолвила:

— Бѣдная Кэти Клинтонъ! Упокой Господи ея душу!

— Аминь, произнесла неохотно старуха.

На слѣдующій день, коронеръ произвелъ обычное слѣдствіе. Вальтеръ Гардинджъ самъ явился безъ всякой повѣстки и показалъ, что около пяти часовъ дня видѣлъ убитаго на улицѣ противъ дома Матью Бойда. Онъ шелъ съ Лоренсомъ Пауэромъ и Стандишемъ Клинтономъ. Во все время слѣдствія Вальтеръ безпокойно посматривалъ на. дверь. Онъ боялся, чтобъ Анджела Бойдъ не вздумала также явиться въ качествѣ свидѣтельницы. Но она не явилась.

Стандишъ Клинтонъ и Лоренсъ Пауэръ объявили, что прошли съ убитымъ черезъ весь городъ до опушки Белейскаго лѣса. Онъ сказалъ, что пройдетъ по тропинкѣ черезъ лѣсъ къ вдовѣ Кесиди. Полисмэны приняли на себя очень торжественный видъ, словно они могли бы многое сказать, еслибъ захотѣли, но въ дѣйствительности ничего не знали болѣе всѣхъ извѣстныхъ фактовъ.

Поэтому коронеръ вынужденъ былъ постановить, что Денисъ Неллиганъ убитъ тремя выстрѣлами неизвѣстнаго лица.

Это убійство было одно изъ тѣхъ глупыхъ, безпричинныхъ, непонятныхъ преступленій, которыя такъ позорятъ Ирландію и ея народъ. Дѣло было въ томъ, что, исполняя приказанія своего хозяина, онъ выселялъ многихъ фермеровъ и одинъ изъ нихъ отомстилъ за сдѣланное ему зло, не понимая въ своемъ грубомъ невѣжествѣ, что Неллиганъ былъ только слѣпымъ орудіемъ тирана-землевладѣльца. Убійцѣ было все равно, что онъ уже не служилъ болѣе у мистера Гардинджа. Онъ былъ управляющій, выселившій его и, слѣдовательно, заслуживалъ смерти.

Недѣли шли за недѣлями. Мэри переселилась снова къ своей, матери, у которой продолжала жить вдова Менъ, доставшая работу на одной изъ фабрикъ. Стандишъ Клинтонъ также работалъ на полотняной фабрикѣ на берегу Брамы. Движеніе противъ платежа ренты быстро распространялось. Лоренсъ Пауэръ продолжалъ быть однимъ изъ главныхъ руководителей. Естественно, что многіе смотрѣли на Клинтона какъ на черную овцу. Тюремное клеймо лежало на немъ, и онъ публично заявлялъ, что снова совершитъ такое же преступленіе, если ему дадутъ къ тому поводъ. Но хуже всего, что поговаривали о страшномъ совпаденіи, что Денисъ Неллиганъ, женившійся на дѣвушкѣ, а которой ухаживалъ Стандишъ Клинтонъ, былъ убитъ именно въ тотъ день, когда Стандишъ вернулся въ Дунбелинъ.

XIII.

Осень перешла въ холодную зиму и несчастное положеніе бѣдныхъ людей въ Дунбелинѣ и его окрестностяхъ было лишь образцомъ того, что терпѣли поселяне во всей Ирландіи. Митинги противъ землевладѣльцевъ слѣдовали одинъ за другимъ въ различныхъ мѣстахъ страны.

Соціальная революція была совершенно подготовлена и ждала только искры, чтобъ вспыхнуть громаднымъ пожаромъ Какъ землевладѣльцы, такъ и фермеры одинаково враждебно относились другъ къ другу, и всякій, знавшій пламенную кельтическую натуру могъ только удивляться, что взрывъ быль такъ долго отсроченъ. Сельскій классъ въ Ирландіи вовсе не отличается грубой тупостью и суевѣріемъ, какъ полагаютъ въ Англіи; напротивъ, ирландскіе поселяне очень смышлены, и одарены многими хорошими качествами, развитію которыхъ мѣшали доселѣ неблагопріятныя обстоятельства. Какъ рука или нога, долго не бывшая въ употребленіи, теряетъ гибкость, такъ и чувства самоуваженія и самодѣятельности парализованы въ ирландскомъ поселянинѣ долгими вѣками феодальнаго рабства, и когда по временамъ чарующій голосъ кудесника, иногда не очень благоразумнаго, воскрешаетъ къ кипучей дѣятельности дремлющаго кельта, то онъ пламенно вступаетъ въ. борьбу ради принципа и попранныхъ человѣческихъ правъ. Что же касается до такъ называемыхъ аграрныхъ убійствъ, въ родѣ умерщвленія бѣднаго Дениса Неллигана, и частыхъ случаевъ искалеченія скота, навлекшихъ столько гнѣвныхъ укоровъ на ирландскихъ поселянъ и постоянно неодобряемыхъ руководителями движенія, то эти роковые и возмутительные эпизоды не имѣютъ, ничего общаго съ народнымъ движеніемъ въ пользу необходимой общественной реформы.

Передъ Рождествомъ въ Дунбелинѣ было необычайное волненіе по случаю приближавшихся парламентскихъ выборовъ. Кандидатомъ консервативной партіи выступилъ Вальтеръ Гардинджъ. Нѣсколько человѣкъ хотѣло явиться кандидатами со стороны либераловъ, но видя какъ трудно имъ будетъ бороться съ человѣкомъ, отецъ котораго пользовался такимъ могущественнымъ мѣстнымъ вліяніемъ, они благоразумно отказались отъ борьбы.

— Э, Вальтеръ, вы кажется не будете имѣть соперниковъ, сказалъ одинъ изъ сосѣднихъ сквайровъ, сидя за столомъ послѣ обѣда у богатаго фабриканта, за нѣсколько дней до Рождества.

— Да, кажется, отвѣчалъ отецъ счастливаго кандидата.

— Я слышу, что Дрю и Бирнъ отказались отъ кандидатуры, продолжалъ начавшій разговоръ джентльмэнъ, котораго звали мистеромъ Фосситомъ: — но они, конечно, выставятъ кого-нибудь вмѣсто себя.

— По всей вѣроятности, замѣтилъ Вольтеръ: — мнѣ говорили еще сегодня, что Коллинзъ хочетъ явиться моимъ соперникомъ.

— Ха, ха, ха, произнесъ Джорджъ Брадшо, представитель одной англійской фирмы, имѣвшей большія дѣла съ фабрикою Гардинджа: — я видѣлъ вчера Элинза въ отелѣ; всѣ смѣялись надъ его кандидатурой.

— А онъ что говорилъ? поспѣшно воскликнулъ Вальтеръ.

— Ничего рѣшительнаго. Мы предлагали ему написать за него адресъ къ избирателямъ.

— Что же, онъ согласился? спросилъ Фоссить съ улыбкой.

— Несовѣмъ. Мы ему совѣтовали включить въ свою программу эмиграцію поселянъ. Я ему объяснилъ, что съ англійской точки зрѣнія у ирландскаго народа двѣ главныя особенности, могущія дурно вліять на его экономическую будущность.

— Говорите, говорите, Брадшо! воскликнулъ Вальтеръ Гардинджъ.

— Хорошо, Вальтеръ! замѣтилъ мистеръ Фасеитъ: — учитесь всему; можетъ быть найдете подходящую фразу для вашей рѣчи передъ избирателями. Ха, ха, ха!

— Вотъ видите; всего болѣе поражаетъ англичанина существующее еще доселѣ въ Ирландіи родовое начало.

— Вы совершенно правы, сказалъ Генри Гардинджъ: — земля кишитъ населеніемъ и каждый фермеръ, имѣя много сыновей, охотно дѣлитъ свою ферму и даетъ каждому по нѣскольку акровъ. Въ свою очередь, всѣ сыновья женятся и дѣлятъ свои участки между своими сыновьями. Это просто нелѣпо!

— Вотъ почему я считаю эмиграцію лучшимъ разрѣшеніемъ ирландскаго вопроса, продолжалъ англичанинъ: — вторая особенность вашей страны, на которую я указалъ Колинзу — это могущественное вліяніе духовенства, дѣйствующее въ одномъ направленіи съ избыткомъ народонаселенія. Патеры поощряютъ ранніе браки, не съ точки зрѣнія нравственности, какъ они увѣряютъ, а въ виду получаемой платы за свадьбы и крестины.

— Браво! воскликнулъ Вальтеръ Гардинджъ: — это совершенно мое мнѣніе.

— Говорятъ, что агитаторы противъ ренты хотятъ выставить своего кандидата, замѣтилъ мистеръ Фосситъ: — а вы слышали объ этомъ, Вальтеръ?

— Да, но это слухъ слишкомъ нелѣпый, чтобъ онъ оправался.

— Намъ надо во что бы то ни стало провести консерватора, воскликнулъ мистеръ Гардинджъ: — и я ничего не пожалѣю, чтобъ обезпечить успѣхъ Вальтера.

— Это движеніе вскорѣ вымретъ, сказалъ Джорджъ Брадшо съ самодовольствіемъ дюжиннаго англичанина, знающаго объ Ирландіи столько, сколько дублинскій корреспондентъ находитъ нужнымъ сообщить въ интересѣ землевладѣльцевъ: — что можетъ сдѣлать нищенское, невѣжественное, развратное ирландское населеніе противъ нашего могущественнаго правительства?

Присутствующіе землевладѣльцы вполнѣ согласились съ этой характеристикой ирландскаго народа.

— А все зло исходитъ отъ излишняго образованія низшихъ классовъ, глубокомысленно замѣтилъ мистеръ Фосситъ.

— Вы совершенно правы, сказалъ Генри Гардинджъ.

— Мой отецъ, продолжалъ Фосситъ: — не терпѣлъ въ своемъ домѣ ни одного грамотнаго слуги и выселялъ изъ своего помѣстья въ Роскомонѣ каждаго фермера, который посылалъ своихъ дѣтей въ школу. О! Это было хорошее время!

Въ эту минуту отворилась дверь и дворецкій доложилъ:

— Мистеръ Бойдъ!

XIV.

Въ честь Бойда подали вторично пуншъ. Онъ былъ избирательнымъ агентомъ Вальтера Гардинджа, т. е. на немъ лежала вся черная работа избирательной агитаціи; онъ долженъ былъ подкупать избирателей и запугивать неподкупныхъ.

— Ну, Бойдъ, какъ идетъ дѣло? спросилъ Генри Гардинджъ.

— Порядочно, мистеръ Гардинджъ, отвѣчалъ осторожно стряпчій.

— Мы только что разсуждали о выборахъ, замѣтилъ мистеръ Брадшо.

— И о шансахъ Вальтера, прибавилъ мистеръ Фосситъ.

— Мы добьемся успѣха во что бы то ни стало, воскликнулъ Генри Гардинджъ, пристально смотря на стряпчаго: — не забывайте, Бойдъ, что я ничего не пожалѣю, чтобъ видѣть Вальтера въ парламентѣ.

— Деньги могутъ многое сдѣлать, лаконично замѣтилъ избирательный агентъ.

— Да, деньги сила, торжественно произнесъ мистеръ Фосситъ: если у Вальтера союзникъ деньги, то кого же ему бояться? Его успѣхъ обезпеченъ. Къ тому же намъ необходимъ депутатъ землевладѣлецъ, а не какой-нибудь сумасшедшій новаторъ.

— Конечно, сказалъ Генри Гардинджъ: — намъ надо посылать въ парламентъ людей стараго закала, которые могутъ поддержать старые порядки и не поддадутся новымъ бреднямъ.

— Такъ, такъ! воскликнулъ мистеръ Фосситъ: — я совершенно съ вами согласенъ; и вы, не правда ли, Вальтеръ?

— Не совсѣмъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ.

— Какъ не совсѣмъ? произнесъ съ удивленіемъ его отецъ: — но вѣдь мы съ тобою рѣшили вести избирательную агитацію на этихъ принципахъ.

— Я согласенъ съ Вальтеромъ, что надо нѣсколько измѣнить нашу программу, замѣтилъ спокойно стряпчій.

— Посмотримъ, въ чемъ заключаются эти измѣненія, сказалъ мистеръ Брадшо.

— О, они не очень существенны, отвѣчалъ Вальтеръ Гардинджъ: — но я полагаю, что въ виду того, что общественное мнѣніе значительно измѣнилось, мнѣ нельзя держаться старыхъ взглядовъ ультра-консерватора.

— Какъ ты не объявишь себя консервативнымъ кандидатомъ? воскликнулъ его отецъ все съ большимъ и большимъ изумленіемъ.

— Я этого не сказалъ. Я хочу только пересыпать мой адресъ къ избирателямъ либеральными фразами.

Наступило минутное молчаніе. Стряпчій смотрѣлъ пристально на окно; мистеръ Фосситъ допилъ залпомъ свой стаканъ пунша; Джорджъ Брадшо съ улыбкой ждалъ, чѣмъ кончится эта еретическая выходка юноши. Генри Гардинджъ побагровѣлъ.

— Это еще что за вздоръ! воскликнулъ онъ, наконецъ.

— Я согласенъ съ Вальтеромъ, замѣтилъ стряпчій: — это необходимо въ виду настроенія народа.

— Какъ! вы хотите, чтобъ Вальтеръ сдѣлался амфибіей — либеральнымъ консерваторомъ?

— Да.

— Признаюсь, я не понимаю, что значитъ либеральный консерваторъ, сказалъ мистеръ Фосситъ: — если я консерваторъ, то не могу быть либераломъ, и обратно.

— Это все вздоръ! повторилъ гнѣвно Генри Гардинджъ: — я въ первый разъ слышу, Вальтеръ, что ты перемѣнилъ свои мнѣнія.

— Не тревожьтесь, сэръ, произнесъ Матью Бойдъ, стараясь его успокоить: — я нарочно пришелъ къ вамъ, чтобъ поговорить объ этомъ. Надо серьёзно обсудить наши шансы на выборахъ. Я полагаю, что Вальтеру дѣйствительно надо прямо сказать въ адресѣ къ избирателямъ, что онъ кандидатъ либерально-консервативный. Онъ нисколько не измѣнитъ своихъ убѣжденій. Это будетъ только кажущаяся перемѣна, съ цѣлью привлечь людей, которые подали бы голоса противъ него, еслибъ онъ явился строго-консервативнымъ кандидатомъ. Агитаторы до того возмутили всю страну, что никто не станетъ слушать консерватора. Но надѣньте либеральную маску и успѣхъ обезпеченъ.

— Ха, ха, ха! произнесъ Джорджъ Брадшо.

— Мнѣ это не нравится, замѣтилъ мистеръ Фосситъ.

— Вы серьёзно считаете это необходимымъ? спросилъ Генри Гардинджъ.

— Вы сами согласитесь съ мистеромъ Бойдомъ, выслушавъ мой адресъ къ избирателямъ, произнесъ Вальтеръ: — вы принесли черновую адреса? прибавилъ онъ, обращаясь къ стряпчему.

Послѣдній вынулъ изъ кармана нѣсколько листовъ мелко исписанной бумаги и подалъ ихъ молодому человѣку.

— Прочтите, сказалъ онъ.

— Нѣтъ, вы лучше сами прочтите, я еще недостаточно привыкъ къ своей новой роли, отвѣчалъ Вальтеръ.

Стряпчій надѣлъ золотой лорнетъ и медленно прочелъ адресъ Вальтера Гардинджа къ свободнымъ и независимымъ избирателямъ Дунбелина. Это было по-истинѣ мастерское произведеніе. Въ одной фразѣ онъ обѣщалъ ненарушимо поддерживать старинные порядки, а въ слѣдующей увѣрялъ, что подастъ голосъ за всякую благотворную реформу. И эти противоположныя мнѣнія были такъ ловко связаны, что ихъ невозможно было отдѣлить одно отъ другого.

Мистеръ Гардинджъ пришелъ въ тупикъ. Онъ съ удовольствіемъ исключилъ бы изъ адреса многія ненавистныя ему фразы, но ясно видѣлъ, что вычеркнуть въ немъ одно слово значило выдернуть краеугольный камень и все зданіе рушилось бы.

— Ну, что же вы скажете, сэръ? спросилъ Вальтеръ, пристально смотря на отца.

— Гмъ! промолвилъ Генри Гардинджъ, задумчиво устремивъ глаза на огонь въ каминѣ.

— Однако, какъ перемѣнились времена съ тѣхъ поръ, какъ мой отецъ выступалъ кандидатомъ на выборахъ въ Богемстоупѣ, замѣтилъ мистеръ Фосситъ: — тогда за стаканъ водки и акра болота можно было получить сколько угодно голосовъ. Хорошее было время!

— Я полагаю, что вашъ адресъ во всѣхъ отношеніяхъ прекрасный, сказалъ мистеръ Брадшо, обращаясь къ Вальтеру: — вы не связываете себя ничѣмъ; если ваши избиратели въ послѣдствіи станутъ упрекать васъ, что вы нарушили одно изъ вашихъ обѣщаній, вы можете сослаться на обѣщаніе, вполнѣ противоположное. Ха, ха, ха! Мистеръ Бойдъ такъ славно написалъ адресъ, что вамъ останется только расцѣловать всѣхъ присутствующихъ женщинъ и дѣтей.

— Цѣловать женщинъ я согласенъ, если онѣ хорошенькія, отвѣчалъ съ улыбкой Вальтеръ Гардинджъ: — но какъ ваше мнѣніе? прибавилъ онъ, обращаясь къ отцу.

— Я бы хотѣлъ самъ прочесть адресъ и обдумать на досугѣ, промолвилъ Генри Гардинджъ, не зная еще на что рѣшиться.

— Вотъ прочтите, сказалъ стряпчій, подавая ему рукопись: — но, пожалуйста, сегодня.

— Отчего?

— Потому что его надо напечатать ночью и расклеить по домамъ завтра утромъ.

— Зачѣмъ такъ торопиться? Вы сами мнѣ сказали вчера, что успѣете выпустить адресъ въ субботу.

— Да, но теперь я узналъ, что агитаторы противъ ренты рѣшили выставить своего кандидата.

— Какого чорта они нашли? воскликнулъ Гардинджъ.

— Не чорта, отвѣчалъ спокойно Бойдъ: — а Стандиша Клинтона.

XV.

Слова стряпчаго поразили какъ громомъ всѣхъ присутствующихъ, кромѣ Джорджа Брадшо, который не зналъ мѣстныхъ обстоятельствъ.

— Клинтона! Стандиша Клинтона! произнесъ какъ бы недовѣрчиво мистеръ Фосситъ.

— Да, Стандишъ Клинтонъ выступаетъ кандидатомъ радикальной партіи, отвѣчалъ Бойдъ.

— Но кто этотъ Стандишъ Клинтонъ? Я никогда объ немъ не слыхалъ.

— Нѣтъ, вы слышали о немъ, Фосситъ, промолвилъ съ нетерпѣніемъ Генри Гардинджъ: — я прогналъ этого молодца съ фабрики за дерзости и потомъ онъ нанесъ мнѣ оскорбленіе дѣйствіемъ.

— Какъ, этотъ негодяй! воскликнулъ съ изумленіемъ Фосеитъ: — да вѣдь онъ сидѣлъ въ тюрьмѣ.

— Да.

— И, кажется, подозрѣвали, что онъ былъ причастенъ къ убійству Неллигана?

— Да отвѣчалъ Вальтеръ и, обращаясь къ Бойду, прибавилъ: — разскажите намъ все, что вы знаете объ этой диковинной кандидатурѣ. Я, право, не могу понять, какъ вошла кому-нибудь въ голову мысль послать Клинтона въ парламентъ.

— Да, правда ли это, Бойдъ? спросилъ Генри Гардинджъ, сомнительно качая головой: — быть можетъ, это только одинъ изъ тѣхъ нелѣпыхъ слуховъ, которые агитаторы нарочно распускаютъ, чтобъ придать себѣ значенія.

— Нѣтъ, отвѣчалъ спокойно стряпчій: — мы всѣ до сихъ поръ не придавали достаточнаго значенія этимъ агитаторамъ; теперь намъ придется вступить съ ними въ борьбу и мы увидимъ, что они имѣютъ громадное вліяніе на народъ. Въ качествѣ избирательнаго агента, у меня, конечно, свои шпіоны, и я навѣрно знаю, что завтра утромъ будутъ наклеены на домахъ въ Дунбелинѣ и окрестностяхъ адресы къ избирателямъ Стандиша Клинтона. Вотъ почему необходимо, чтобъ адресъ Вальтера вышелъ въ тоже время.

— Да вѣдь онъ не имѣетъ никакихъ шансовъ, замѣтилъ презрительно мистеръ Фосситъ.

— Не знаю, отвѣчалъ стряпчій: — не забывайте, въ какомъ волненіи находится вся страна. Политическій пульсъ бьется съ лихорадочной быстротой, а когда у паціента такой пульсъ, то можно ожидать бреда.

— А въ такихъ случаяхъ слѣдуетъ удалить причину, вызвавшую жаръ и бредъ, замѣтилъ Джорджъ Брадшо.

— Вы читали адресъ Клинтона? спросилъ Бойдъ, смотря на него съ удивленіемъ.

— Нѣтъ; отчего вы задали мнѣ такой странный вопросъ? воскликнулъ онъ съ улыбкой.

— Потому что мнѣ передали содержаніе адреса. Клинтонъ говоритъ въ немъ о политическомъ пульсѣ народа; по его слогамъ, страна находится въ горячкѣ и бреду, и такъ какъ въ отчаянныхъ случаяхъ надо принимать отчаянныя средства, то онъ вмѣстѣ съ націоналистами предлагаетъ народу вступить въ отчаянную борьбу для освобожденія страны.

Генри Гардинджъ не сдѣлалъ никакого замѣчанія. Извѣстіе, что Стандишъ Клинтонъ является соперникомъ Вальтера, его глубоко поразило. Въ его глазахъ это не было простой случайностью, а ударомъ судьбы. Онъ думалъ, что всѣ присутствующіе знали объ его родственныхъ связяхъ съ Клинтономъ и предпочиталъ переговорить объ этомъ непріятномъ предметѣ наединѣ съ стряпчимъ. Онъ не могъ допустить, чтобъ его сыновья, законный и незаконный, явились публично соперниками, и онъ боялся, чтобъ во время избирательной агитаціи не было бы обнаружено то, что онъ желалъ сохранить тайной навѣки.

Вальтеръ Гардинджъ также былъ очень недоволенъ имѣть подобнаго соперника. Онъ предпочелъ бы даже Лоренса Пауэра или всякаго другого, но только не сына своего отца, котораго онъ ненавидѣлъ всей душой

— Это нелѣпый слухъ, произнесъ онъ: — избирательная борьба дорого стоитъ, а Стандишу Клинтону и его сторонникамъ не откуда взять денегъ.

— Не будьте увѣрены въ этомъ, замѣтилъ Джорджъ Брадшо: — когда народная масса рѣшится что-нибудь сдѣлать, то она найдетъ и средства. Недавно еще въ Брокстонѣ, одномъ изъ горнозаводскихъ округовъ Англіи, выставленъ былъ простой рабочій. Товарищи собрали между собою — по шиллингу, даже по пенсу — необходимую сумму для оплаты избирательныхъ расходовъ и онъ былъ выбранъ громаднымъ большинствомъ.

— Здѣсь намѣрены поступить также, сказалъ Матью Бойдъ: — уже собрана значительная сумма между рабочими и фермерами, а если этого не хватитъ, то остальные фонды будутъ доставлены изъ Америки, такъ-что мистеръ Стандишъ Клинтонъ можетъ оказаться болѣе опаснымъ соперникомъ, чѣмъ вы полагаете, Вальтеръ.

Послѣ ухода гостей, стряпчій остался, и обстоятельно и откровенно представилъ отцу и сыну, въ какомъ положеніи находились шансы послѣдняго на избраніе, послѣ появленія на сцену неожиданнаго соперника.

— Чортъ возьми! Я лучше откажусь отъ кандидатуры! воскликнулъ Вальтеръ Гардинджъ, оставшись наединѣ съ отцомъ, послѣ того, какъ стряпчій удалился въ свою очередь: — я ни за что не встану на одну доску съ этимъ негодяемъ.

— Я увѣренъ, что онъ дѣлаетъ это только съ цѣлью насолить намъ, отвѣчалъ отецъ обоихъ кандидатовъ.

На слѣдующее утро, въ половинѣ десятаго, Генри Гардинджъ уже былъ въ конторѣ Матью Бойда. Всю ночь онъ не спалъ и только къ утру напалъ на мысль, какимъ образомъ удалить возможность его обоимъ сыновьямъ явиться публично соперниками. Онъ рѣшилъ предложить Стандишу Клинтону отступного, если онъ откажется отъ своей кандидатуры.

Матью Бойдъ съ недовѣрчивой улыбкой выслушалъ его планъ.

— Я боюсь… началъ онъ, но Генри Гардинджъ перебилъ его.

— Дайте ему тысячу фунтовъ, двѣ тысячи… все, что онъ спроситъ, только бы уѣхалъ отсюда навсегда.

— Я боюсь, что его не уломаешь, отвѣчалъ хитрый стряпчій: — развѣ вы сами поговорите съ нимъ.

— Какъ, послѣ насилія съ его стороны? воскликнулъ съ изумленіемъ Гардинджъ. — Нѣтъ, устройте это дѣло для меня.

— Конечно, я столько устраивалъ всякихъ дѣлъ для васъ, произнесъ саркастически Бойдъ: — что вамъ можетъ показаться страннымъ мой отказъ. Но, право, я сомнѣваюсь, чтобъ Клинтонъ согласился на такое предложеніе. Можетъ быть, вамъ удастся подѣйствовать на его чувства, но мое посредничество ни къ чему не поведетъ.

Болѣе часа они обсуждали этотъ вопросъ и, наконецъ, Гардинджъ, изъ любви къ своему сыну, согласился принять совѣтъ стряпчаго и переговорить съ своимъ незаконнымъ сыномъ въ конторѣ Матью Бойда.

XVI.

Стряпчій зналъ, что Стандишъ Клинтонъ работалъ на полотняной фабрикѣ на противоположномъ концѣ города и, не желая вмѣшивать въ дѣло третьяго лица, самъ отправился его разыскивать. По дорогѣ онъ видѣлъ во многихъ мѣстахъ адреса Клинтона и Вальтера Гардинджа, наклеенные рядомъ на домахъ или заборахъ. Достигнувъ фабрики, гдѣ работалъ Клинтонъ, онъ остановился у воротъ и, подозвавъ сторожа, добродушно спросилъ:

— Ну, Брайонъ, какъ вы поживаете?

— Благодарю васъ, отвѣчалъ сторожъ, польщенный вниманіемъ стряпчаго, который зналъ всѣхъ и каждаго въ городѣ: — вамъ надо хозяина, сэръ?

— Нѣтъ, скажите мнѣ, Стандишъ Клинтонъ теперь здѣсь работаетъ?

— Да, сэръ, произнесъ сторожъ, смотря съ удивленіемъ на стряпчаго.

— Я только что прочиталъ на улицѣ избирательный адресъ, подписанный Сгандишемъ Клинтономъ, и хотѣлъ спросить у васъ: тотъ ли это Стандишъ Клинтонъ, который сидѣлъ недавно въ тюрьмѣ за оскорбленіе дѣйствіемъ мистера Гардинджа?

— Очень можетъ быть, что это тотъ самый Стандишъ Клинтонъ, произнесъ сметливый ирландецъ, понявъ тотчасъ, что стряпчій съ нимъ хитритъ: — по крайней мѣрѣ, я не слыхалъ, чтобъ въ околодкѣ былъ другой Стандишъ Клинтонъ.

— Значитъ, это онъ.

— Можетъ быть.

— Да вы должны знать, онъ ли это или нѣтъ.

— Говорятъ, что Стандишъ Клинтонъ до того уменъ, что можетъ быть членомъ парламента, промолвилъ сторожъ, все таки уклоняясь отъ прямого отвѣта.

— Вѣроятно, это онъ. Такъ пожалуйста, Брайонъ, скажите ему, когда онъ выйдетъ изъ фабрики въ обѣденное время, что мнѣ надо его видѣть но очень важному дѣлу. Вы не забудете?

— Нѣтъ, будьте спокойны.

Матью Бойдъ вернулся въ контору и написалъ мистеру Гардинджу, что около полудня Клинтонъ будетъ у него въ конторѣ.

Между тѣмъ, сторожъ вызвалъ Стандиша и передалъ ему свой разговоръ съ стряпчимъ.

— Бойдъ избирательный агентъ Гардинджа, сказалъ онъ: — и кажется они боятся вашей кандидатуры. Пойдете вы къ нему?

— Да, отвѣчалъ Стандишъ, и черезъ нѣсколько времени, встрѣтился лицомъ къ лицу съ своимъ отцомъ въ конторѣ стряпчаго.

Еслибъ онъ только подозрѣвалъ, что его ожидаетъ тамъ эта встрѣча, то никогда не явился бы по приглашенію Бойда. Отецъ и сынъ пристально посмотрѣли другъ на друга. Стандишъ, въ своей рабочей курткѣ, выказалъ болѣе самообладанія и хладнокровія, чѣмъ роскошно одѣтый, гордый, надменный богачъ.

— Вотъ сюрпризъ! сказалъ спокойно молодой человѣкъ.

— Развѣ вы не знали, что встрѣтите меня здѣсь? произнесь въ сильномъ смущеніи Гардинджъ.

— Нѣтъ, сэръ.

— Вамъ ничего не сказалъ мистеръ Бойдъ?

— Я не видалъ мистера Бойда. Онъ заходилъ на фабрику и велѣлъ мнѣ сказать, что желаетъ меня видѣть въ обѣденное время. Я и думалъ найти здѣсь мистера Бойда, а не васъ, мистеръ Гардинджъ.

— Ну, да это все равно, вы, вѣроятно, знаете, о чемъ мы съ мистеромъ Бойдомъ хотѣли съ вами говорить?

— Я могу догадаться, о чемъ вы, хотите говорить со мною, мистеръ Гардинджъ, хотя я ни отъ кого объ этомъ не слышалъ.

— Правда, что вы обнародовали избирательный адресъ и намѣрены выставить свою кандидатуру, считая себя достойнымъ и способнымъ исполнить обязанность депутата?

— Правда ли, я обнародовалъ избирательный адресъ и лица, поддерживающія мою кандидатуру, считаютъ, что я достоинъ и и способенъ быть депутатомъ.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ Матью Бойдъ.

— А, вы уже здѣсь! сказалъ онъ, обращаясь къ Клинтону: — извините, но меня задержали въ городѣ. Вамъ передали, Клинтонъ, мое порученіе?

— Да, мистеръ Бойдъ, и будьте увѣрены, что я не былъ бы здѣсь, еслибъ думалъ, что встрѣчу здѣсь мистера Гардинджа.

— Это все равно! воскликнулъ стряпчій, потирая руки: — но какой холодъ, а каминъ не топится. Пойдемте лучше въ гостиную, тамъ нѣтъ никого.

Но онъ ошибся. Въ гостиной, между каминомъ и окномъ, у маленькаго стола сидѣла Анджела и что-то шила. Она встала и поздоровалась съ мистеромъ Гардинджемъ; потомъ съ удивленіемъ посмотрѣла на Стандиша Клинтона, который остановился у двери, держа въ рукѣ фуражку. Онъ поклонился и она слегка кивнула ему головой. Щеки ея покрылись румянцемъ; занявъ свое прежнее мѣсто, она принялась снова за работу. Мистеръ Гардинджъ всталъ передъ каминомъ, а стряпчій опустился въ свое кресло. Стандишу никто не предложилъ сѣсть.

— Онъ, произнесъ Гардинджъ, обращаясь къ Бойду и указывая рукою на молодого человѣка: — онъ говоритъ, что дѣйствительно выставилъ свою кандидатуру и обнародовалъ свой избирательный адресъ.

— Ну, поговоримте о дѣлѣ, сказалъ весело Матью Бойдъ: — Анджела намъ не помѣшаетъ. Она очень интересуется выборами, не правда ли, Анджела?

— Да, я глубоко интересуюсь выборами, дядя, отвѣчала она: — и если вы намѣрены говорить о выборахъ, то я прошу позволенія остаться и послушать.

— Это для насъ большая честь, отвѣчалъ Гардинджъ.

Стандишъ ничего не сказалъ, но подумалъ, что слова молодой дѣвушки выражали болѣе, чѣмъ поняли дядя и мистеръ Гардинджъ.

— Разумно ли вы поступаете, выставляя себя кандидатомъ? спросилъ Матью Бойдъ, обращаясь къ Стандишу.

— Это покажетъ результатъ. Но смѣю спросить, вы пригласили меня, господа, за тѣмъ только, чтобъ предложить этотъ вопросъ?

— Объясните ему, Бойдъ, въ чемъ дѣло, сказалъ Гардинджъ.

— Дѣло очень просто, произнесъ стряпчій. — Въ виду прошлаго, которое, какъ вы знаете, набросило на васъ тѣнь въ Дунбелинѣ, мистеръ Гардинджъ, желая доказать, что онъ не питаетъ къ вамъ злобы, а готовъ вамъ помочь устроиться въ жизни… выдастъ вамъ значительную сумму денегъ, если вы откажетесь отъ своей кандидатуры и… начнете жизнь съизнова гдѣ-нибудь… вдали отъ Дунбелина.

Стандишъ Клинтонъ сдѣлалъ два шага впередъ. Анджела Бойдъ подняла голову и взглянула на него. Глаза ихъ встрѣтились.

XVII.

— Обдумайте это предложеніе, Клинтонъ, прибавилъ стряпчій: — лучше одна птица въ рукахъ, чѣмъ двѣ на деревѣ.

— Я бы желалъ слышать еще разъ это предложеніе, сказалъ Стандишъ, обращаясь къ мистеру Гардинджу и не обращая вниманія на послѣднія слова Бойда.

— Я повторяю, что сказалъ мистеръ Бойдъ, произнесъ съ нѣкоторымъ смущеніемъ Гардинджъ: — я готовъ вамъ заплатить крупную сумму… все, что вы спросите, если вы только откажетесь отъ нелѣпой мысли баллотироваться въ депутаты.

Анджела Бойдъ внимательно посмотрѣла на обоихъ людей, стоявшихъ другъ противъ друга, и вспомнила слышанный когда-то разсказъ объ ихъ родственныхъ связяхъ.

— Вы хотите меня купить, сэръ? спросилъ Стандишъ.

— Да, если вы такъ прямо ставите вопросъ, отвѣчалъ Гардинджъ.

— Я люблю говорить прямо, сэръ, произнесъ сухо молодой человѣкъ.

— Обдумайте это предложеніе, Клинтонъ, сказалъ Матью Бойдъ: — и завтра дайте намъ отвѣтъ.

— Да, да, я васъ не тороплю, поспѣшно прибавилъ мистеръ Гардинджъ: — если вы будете согласны, то можете завтра покончить дѣло съ мистеромъ Бойдомъ.

— Вы, кажется, увѣрены, что я приму ваше предложеніе?

— Взгляните за дѣло благоразумно, и согласитесь, воскликнулъ стряпчій, вставая и подходя къ Стандишу: — вы вѣдь затѣяли рискованную игру, поставивъ свою кандидатуру.

— Другіе играютъ въ туже игру, сэръ.

— Но подумайте, какъ мало у васъ шансовъ, замѣтилъ стряпчій.

— Я знаю, что мнѣ надо бороться съ многими неблагопріятными обстоятельствами. На мнѣ лежитъ пятно тюремнаго заключенія; мое имя, по несчастію, имѣетъ непріятную связь съ именемъ мистера Гардинджа и…

— Довольно, Клинтонъ, не забывайте, что въ комнатѣ молодая дѣвушка, перебилъ его Бойдъ.

— Я уйду, если я мѣшаю, сказала Анджела, вставая.

— Пожалуйста, останьтесь, отвѣчалъ Гардинджъ, надѣясь, что ея присутствіе все-таки сдержитъ хоть немного Стандиша: — вы уже столько слышали, что можете дослышать и до конца.

— Мнѣ пора идти, сэръ, произнесъ Стандишъ Клинтонъ, смотря на часы, стоявшіе на каминѣ: — я простой рабочій и долженъ во-время явиться на фабрику. Но я могу тотчасъ отвѣтить на ваше предложеніе. Оно вполнѣ достойно васъ, сэръ. Я съ презрѣніемъ отвергаю его и намѣренъ отстаивать свою кандидатуру до послѣдней капли крови.

— Вы, Клинтонъ, просто дуракъ, воскликнулъ Матью Бойдъ.

— Благодарю васъ, сэръ, за лестное обо мнѣ мнѣніе, отвѣчалъ сухо Стандишъ: — я не хочу сдѣлать васъ лжецомъ и настаиваю на сказанномъ.

— Вы какихъ принциповъ держитесь? спросилъ Гардинджъ.

— Они выражены въ моемъ адресѣ къ избирателямъ. Я одинъ изъ народа, стою за народъ и буду вѣчно дѣйствовать въ его интересѣ.

— А, вы демократъ!

— Да, демократъ, если вамъ угодно меня такъ называть. Помните, что я отвергаю ваше предложеніе, что буду всячески отстаивать свою кандидатуру и обличу васъ публично въ намѣреніи подкупить меня.

Говоря это, онъ направился къ дверямъ. Въ эту минуту Анджела посмотрѣла на него и ему показалось, что она одобряла его слова.

— Пустяки! вы обдумаете это дѣло и дадите другой отвѣть, воскликнулъ стряпчій.

— Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ Стандишъ, открывая дверь: — я никогда не измѣню своего отвѣта. Я и мистеръ Вальтеръ Гардинджъ явимся кандидатами передъ нашими избирателями. Я знаю, что борьба для меня будетъ тяжела, но вѣдь не одинъ я долженъ бороться съ судьбою.

— Погодите, сказалъ Гардинджъ: — могу ли я спросить, почему васъ выбрали кандидатомъ?

Клинтонъ вспыхнулъ. Онъ зналъ очень хорошо, что одной изъ причинъ, по которой его выбрали кандидатомъ, были его родственныя связи съ Гардинджемъ.

— Я не могу дать вамъ удовлетворительнаго отвѣта, произнесъ онъ.

— Кто даетъ вамъ деньги? спросилъ Матью Бойдъ: — вы знаете, что избирательная агитація стоитъ много денегъ.

— На этотъ вопросъ я могу отвѣтить. Вамъ извѣстны мои принципы. Вы знаете, что я бѣдный рабочій. Принадлежа къ народу, я знаю его нужды и могу быть вполнѣ компетентнымъ его депутатомъ. Деньги на расходы по моему избранію собраны по пенсамъ во всей Ирландіи. Движеніе противъ ренты болѣе распространено, чѣмъ вы думаете и…

— Довольно, мы не нуждаемся въ вашемъ мнѣніи объ этомъ предметѣ, перебилъ его Гардинджъ: — вы уже, кажется, опоздали на фабрику.

— Прощайте, сэръ, отвѣчалъ Стандишъ и, поклонившись, вышелъ изъ комнаты.

Гардинджъ не отвѣчалъ на поклонъ молодого человѣка. Матью Бойдъ едва кивнулъ головой; одна Анджела ему поклонилась.

Стандишъ Клинтонъ шелъ по улицамъ города съ страннымъ чувствомъ восторга. Въ глазахъ его все мерещилась фигура статной молодой дѣвушки въ черномъ платьѣ съ бѣлоснѣжными рукавами и воротничкомъ. Онъ помнилъ ея хорошенькія маленькія ручки и роскошную косу, свернутую на затылкѣ ея граціозной головки. Во время разговора съ Гардинджемъ и Бойдомъ, онъ почти не смотрѣлъ на Анджелу, однако, въ его памяти запечатлѣлись всѣ мельчайшія подробности ея фигуры и туалета. Онъ смотрѣлъ на свои грубыя, мозолистыя руки, и на свою бѣдную одежду; впервые въ жизни онъ обратилъ вниманіе на свою внѣшность.

Анджела Бойдъ вышла изъ комнаты вслѣдъ за Стандишемъ и мистеръ Гардинджъ остался наединѣ со стряпчимъ.

— Этотъ молодецъ себѣ на умѣ, произнесъ Гардинджъ, расхаживая по комнатѣ взадъ и впередъ: — его, очевидно, не купишь. Боже мой! прибавилъ онъ въ полголоса: — вы замѣтили ехидство?

— Да, отвѣчалъ стряпчій, смотря пристально на мистера Гардинджа: — онъ походитъ на обоихъ.

— Что вы хотите сказать? спросилъ рѣзко фабрикантъ.

— Онъ походить на васъ и на свою мать, произнесъ стряпчій: — онъ умный человѣкъ и, конечно, пробьетъ себѣ дорогу.

— Вы такъ интересуетесь этимъ юношей. Бойдъ, что я удивляюсь, зачѣмъ вы не перейдете на его сторону!

— Гардинджъ, сказалъ спокойно стряпчій: — смотря сейчасъ на Стандиша Клинтона, я думалъ, что такимъ сыномъ могъ бы гордиться всякій отецъ, и потомъ вспомнилъ о томъ прекрасномъ лѣтнемъ утрѣ въ Глазго, когда…

— Шш! Шш! воскликнулъ мистеръ Гардинджъ: — ради Бога, не напоминайте мнѣ объ этомъ. Но скажите правду, Бойдъ, онъ очень похожъ на Вальтера?

— Да, отвѣчалъ стряпчій: — сходство поразительно и всякій это замѣтитъ, когда они явятся рядомъ на избирательной платформѣ.

— И конечно, этимъ обстоятельствомъ воспользуются, чтобъ повредить Вальтеру?

— Въ избирательной борьбѣ надо всегда ожидать, что на васъ выльютъ ушатъ помоевъ.

— Но это помои не обыкновенныя, произнесъ Гардинджъ въ сильномъ волненіи. — Бойдъ, повидайтесь съ этимъ молодцомъ и его агентами и, ради Бога, купите ихъ. чего бы это ни стоило.

— Вы слышали, мой почтенный другъ, что сказалъ Стандишъ Клинтонъ, отвѣчалъ спокойно стряпчій: — ни его, ни его агентовъ ничѣмъ ни купишь. Вы видѣли, какой онъ рѣшительный человѣкъ.

— А еслибы мы выставили ему соперника съ его же либеральной стороны.

— Это невозможно.

— Меня не пугаетъ другой соперникъ, только бы устранить Клинтона.

— Если вы такъ боитесь борьбы, сказалъ Матью Бойдъ, пристально смотря на Гардинджа: — отчего вы не откажетесь отъ кандидатуры Вальтера, такъ какъ нельзя добиться отказа Клинтона.

— Какъ вы хотите, чтобъ Вальтеръ отказался отъ кандидатуры! воскликнулъ онъ, словно эта мысль впервые теперь ему представилась.

— Это единственный исходъ, произнесъ стряпчій.

XVIII.

Время шло, и агенты Вальтера Гардинджа всячески старались распространять дурные слухи о Стандишѣ Клинтонѣ. Главнымъ образомъ говорили, что онъ вернулся въ Дунбелинъ въ тотъ самый день, какъ Денисъ Неллиганъ былъ убитъ, и что жена послѣдняго была любовницей Стандиша.

— Дѣйствительно, это очень странное совпаденіе, не правда ли? сказалъ Вальтеръ Гардинджъ, возвращаясь однажды въ воскресенье изъ церкви съ Анджелой Бойдъ.

— Я ни мало не придаю значенія этому обстоятельству, отвѣчала она.

— О какъ бы я желалъ, чтобъ его можно было обвинить въ этомъ преступленіи! злобно воскликнулъ молодой человѣкъ.

— О, Вальтеръ! промолвила Анджела и съ ужасомъ отшатнулась отъ него.

— Хорошо, не будемъ объ этомъ говорить. Но меня бѣситъ одна мысль, что онъ можетъ одержать побѣду.

— Такъ у него большіе шансы на успѣхъ? спокойно спросила молодая дѣвушка.

— Еще бы! отвѣчалъ онъ, мрачно насупивъ брови: — бѣда въ томъ, что еслибъ и удалось взвести на него это обвиненіе, то оно только придало бы ему славу героя въ глазахъ его сторонниковъ.

Анджела очень хорошо помнила, что видѣла Стандиша Клинтона послѣ полудня въ тотъ день, когда убійство было совершено и часто хотѣла передать дядѣ и другимъ его слова о Мэри Неллиганъ, но ее постоянно останавливала какая-то страшная застѣнчивость. Теперь же она рѣшилась и, сильно покраснѣвъ, промолвила дрожащимъ голосомъ.

— Я уже давно желала сказать вамъ, Вальтеръ, что въ день смерти бѣднаго Неллигана я встрѣтилась и разговаривала съ Стандишемъ Клинтономъ.

— Вы, Анджела, разговаривали съ вышедшимъ изъ тюрьмы арестантомъ? воскликнулъ съ удивленіемъ молодой человѣкъ.

— Да, я случайно встрѣтила его на большой дорогѣ, и, право не знаю какъ, но разговорилась съ нимъ о Мэри Шильдсъ или теперь Мэри Неллиганъ. Изъ его словъ, я могу заключить, что онъ не питалъ къ ней никакого нѣжнаго чувства, которое могло бы побудить его на преступленіе.

— О, Анджела, ради Бога, не говорите объ этомъ никому, — произнесъ Вальтеръ: — мнѣ ненавистна одна мысль, что вы бесѣдовали съ этимъ человѣкомъ. Умоляю васъ, пусть это останется тайною. Вы знаете, какъ сплетничаютъ въ Дунбелинѣ.

— Я ничего не обѣщаю; правосудіе выше всего, и когда я слышу, что объ этомъ человѣкѣ распространяютъ клеветы, то мнѣ всегда хочется высказать свое мнѣніе, что онъ вполнѣ невиненъ въ взводимомъ на него подозрѣніи.

— Это дѣлаетъ честь вашему доброму сердцу, сказалъ Вальтеръ, взглянувъ на ея взволнованное лицо: — но вотъ онъ легокъ на поминѣ: навстрѣчу идетъ Клинтонъ.

Они только что повернули съ берега въ переулокъ, который велъ въ городъ и почти наткнулись на Стандиша Клинтона, шедшаго вмѣстѣ съ Лоренсомъ Пауэромъ и еще двумя другими его сторонниками въ избирательной борьбѣ. Онъ посмотрѣлъ на Анджелу Бойдъ, которая слегка наклонила голову и вся вспыхнула. Она не могла не замѣтить, что въ его внѣшности произошла большая перемѣна къ лучшему. Онъ былъ хорошо одѣтъ и вообще отличался такимъ цвѣтущимъ видомъ, что даже Вальтеръ Гардинджъ удивился.

— Вы, кажется, ему поклонились? спросилъ онъ, нагибаясь къ Анджелѣ.

— Развѣ я могла не поклониться? промолвила уклончиво молодая дѣвушка.

— Какой онъ сталъ приличный на взглядъ! продолжалъ Вальтеръ: — эти агитаторы всегда живутъ на счетъ бѣдныхъ людей, убѣжденныхъ ихъ краснорѣчіемъ въ существованіи несправедливостей и злоупотребленій, отъ которыхъ агитаторы обѣщаютъ ихъ освободить.

— Вальтеръ, воскликнула Анджела: — вы сами признаете въ своемъ удивительномъ избирательномъ адресѣ, что существуютъ несправедливости и злоупотребленія, отъ которыхъ вы обѣщаете освободить народъ.

— О, это стереотипныя фразы, встрѣчаемыя во всякомъ избирательномъ адресѣ; и къ тому же ихъ писалъ вашъ дядя.

— Но вы хорошо знаете, что народъ переноситъ много несправедливостей; какъ онъ страдалъ, напримѣръ, въ нынѣшнюю ужасную зиму! Мое сердце обливается кровью при мысли объ этомъ.

— Все это сентиментальности!

— Голодная смерть — сентиментальности! какъ вамъ не стыдно это говорить.

— Многіе изъ нихъ умерли съ голода по своей собственной винѣ. Вы сами знаете, что они не хотѣли работать на нашей и на другихъ фабрикахъ. Работа была для нихъ готова, но они предпочли повиноваться агитаторамъ. И къ чему же это привело? къ страшному застою въ торговлѣ. Я не могу вамъ сказать, Анджела, сколько мы потерпѣли отъ этого.

— Но во время общественной борьбы всегда терпятъ частные люди.

— Вы говорите такъ хладнокровно, потому что вы лично не пострадали. А мы въ нынѣшнемъ году получили только треть обыкновеннаго нашего дохода.

— Вы богаты и можете перенести потери; но подумайте о несчастныхъ бѣднякахъ.

— Вы говорите, какъ женщина. Впрочемъ, я не прочь переносить потери, но не одинъ, а съ вами. Анджела, я долго и терпѣливо ждалъ. Не пора ли вамъ дать мнѣ отвѣтъ?

XIX.

Пройдя мимо Анджелы Бойдъ и Вальтера Гардинджа, Стандишъ Клинтонъ не могъ удержаться отъ зависти къ счастливому молодому человѣку. Онъ дорого бы далъ, чтобъ быть на его мѣстѣ. Товарищи замѣтили, что молодая дѣвушка поклонилась Стандишу и старались поднять его на смѣхъ.

— Это невѣста мистера Вальтера Гардинджа? спросилъ одинъ изъ друзей Стандиша.

— Смотрите, не отнимите разомъ у Гардинджа депутатство и невѣсту! воскликнулъ другой: — она очень нѣжно взглянула на васъ.

— Бросьте этотъ разговоръ! произнесъ серьёзно Стандишъ: — я не позволю оскорблять ее.

— Я только пошутилъ, не сердитесь.

— А можетъ быть, Стандишъ остался вѣренъ вдовѣ.

— Какой вдовѣ? спросилъ, не подумавъ, молодой человѣкъ.

— Конечно, вдовѣ Неллигана.

Стандишъ покраснѣлъ. Онъ зналъ о ходившихъ о немъ слухахъ, которые очень тревожили и оскорбляли его. Однако, онъ съумѣлъ побороть свое волненіе и сказалъ хладнокровно:

— Бѣдная Мэри! Она красивѣе многихъ женщинъ въ околодкѣ. Мы съ ней старые друзья. Но я вовсе не намѣренъ жениться.

— Говорятъ, что только бѣдствія, обрушившіяся на ея семью побудили Мэри выйти замужъ за бѣднаго Дениса Неллигана Упокой Господи его душу! Я слышалъ отъ женщинъ, что она васъ очень любила, Стандишъ, и непремѣнно подождала бы до вашего выхода изъ тюрьмы.

— Женщины всегда сплетничаютъ! воскликнулъ Стандишъ: — онѣ не умѣютъ держать языкъ за зубами. Но довольно, мы собрались сегодня не для бабьихъ сплетенъ.

— Правда, прибавилъ Лоренсъ Пауэръ, который, зная Стандиша лучше другихъ, не принялъ участія въ разговорѣ: — намъ надо поторопиться, а то мы опоздаемъ на митингъ.

— Безъ насъ не обойдутся, сказалъ самодовольно Патрикъ Мак-Кэбъ, считавшій себя очень важной особой, потому что игралъ роль избирательнаго агента Стандиша Клинтона.

Выборы должны были произойти черезъ нѣсколько дней, и они шли на чудовищный митингъ, который долженъ былъ собраться въ этотъ день. Хотя этотъ митингъ старательно скрывался отъ полиціи и военныхъ властей, но, явившись къ назначенному мѣсгу, Стандишъ и его друзья увидѣли вокругъ временной платформы сильный отрядъ солдатъ и полицейскихъ, которые уже начали разбирать платформу.

— Чортъ возьми! Я этого не ожидалъ, произнесъ вполголоса Стандишъ: — однако, я имѣю такое же право говорить къ народу, какъ мистеръ Вальтеръ Гардинджъ, и заставлю себя слушать.

Происшедшую затѣмъ сцену невозможно описать. Мѣсто, выбранное для митинга, былъ перекрестокъ четырехъ дорогъ, мѣсто, излюбленное въ Ирландіи для подобныхъ собраній. Народъ былъ отлично вышколенъ и не произвелъ никакого безпорядка, Но при появленіи Стандиша раздались громкіе привѣтственные крики.

— Не надо брать силой платформу, сказалъ Стандишъ: — пусть ее занимаютъ солдаты и полиція. Позовите сюда, Пауэръ, патера Коггиля и патера Обрина; я взойду на сосѣдній бугорокъ и оттуда произнесу свою рѣчь. Главное, мы должны избѣгать всякаго щума и насилія.

Вѣсть о намѣреніи Стандиша мгновенно распространилась въ народѣ съ помощью какихъ-то тайныхъ масонскихъ знаковъ. Оба патера и нѣсколько приличныхъ на взглядъ фермеровъ тотчасъ подошли къ нему и дружески его привѣтствовали.

Онъ взошелъ на бугорокъ и, прежде чѣмъ военная и полицейская сила догадалась объ этомъ фланговомъ движеніи, онъ уже началъ свою рѣчь къ народу, который тѣсно сомкнулся вокругъ него. Онъ повторилъ программу Поземельной Лиги и принялъ на себя обязательство, въ случаѣ выбора его въ депутаты, всячески служить въ парламентѣ интересамъ ирландскихъ фермеровъ. Онъ не уклонился ни на шагъ отъ обычной формулы своей партіи и повременамъ его слова покрывались громкими криками одобренія. По окончаніи его рѣчи, оба патера произнесли по нѣскольку словъ, совѣтуя своей паствѣ подавать голосъ за сына народа, какъ они называли Стандиша. Толпа окружала ораторовъ живой цѣпью, такъ что при малѣйшемъ усиліи солдатъ и полиціи разогнать митингъ могло произойти только повтореніе бѣдствій, ознаменовавшихъ выселенія фермеровъ въ Вайтстоунѣ.

Однако, нельзя было ожидать, чтобъ подобное собраніе во время избирательной агитаціи, особенно въ Ирландіи, обошлось безъ всякихъ враждебныхъ демонстрацій. Въ толпѣ были агенты гардинджской партіи и они стали забрасывать Стандиша Клинтона колкостями, горькими упреками и площадной бранью. Чаще всего слышались оскорбительные намеки на его происхожденіе.

— Какъ не стыдно говорить такія низости! воскликнулъ одинъ изъ офицеровъ, выходя изъ себя отъ негодованія: — чѣмъ же онъ въ этомъ виноватъ? Укоряйте его за личныя его дѣйствія, но не за то, за что онъ не можетъ отвѣчать. Это позоръ!

Краткій январьскій день близился къ концу и, подъ прикрытіемъ наступившихъ сумерекъ, къ офицеру подошла женщина въ широкомъ плащѣ съ капишономъ, который скрывалъ ея лицо.

— Да благословитъ васъ Господь, сказала она: — Стандишъ Клинтонъ не виноватъ въ своемъ рожденіи.

Это была Мэри Неллиганъ, и, произнеся эти слова, она снова скрылась въ толпѣ. Она теперь рѣдко видала Стандиша, но ея любящее сердце было преисполнено гордостью при видѣ его избирательнаго адреса, наклееннаго на домахъ, хотя она и знала, что разстояніе между ними все болѣе и болѣе увеличивается. Она принадлежала къ разряду тѣхъ молодыхъ ирландскихъ поселянокъ, которыя теперь рѣдко встрѣчаются, но представляютъ лучшій типъ крестьянскаго сословія въ нашей странѣ. Она не носила ни шляпки, ни чепца и спокойно ходила въ своемъ суконномъ плащѣ, считай, что она одѣта не хуже любой лэди. И дѣйствительно, въ своемъ родѣ, она была настоящая лэди. Ей и въ голову не приходило, чтобъ она могла возвыситься до того положенія, котораго добивался Стандишъ. Истая дочь своей родной почвы, она не отличалась инстинктами, которые могли бы дать ей силу выйти изъ своей среды.

Толпа, мало-по-малу, разошлась. Мэри также пошла домой и по дорогѣ остановилась передъ домомъ стряпчаго, на порогѣ котораго стояла горничная Роза.

— Славный вечеръ, Роза! сказала она.

— А, это вы, Мэри! Какъ давно мы съ вами не видались! Откуда вы?

— Я ходила слушать рѣчь Стандиша Клинтона на публичномъ митингѣ. Не правда ли, онъ сталъ настоящій джентльмэнъ?

— Войдите и разскажите намъ обо всемъ, что вы слышали и видѣли. Господинъ уѣхалъ и мы съ миссъ Анджелой однѣ дома. Я только сбѣгаю въ кухню на минуту и снесу ей чай.

Анджела Бойдъ сидѣла въ гостинной передъ каминомъ и, скрестивъ руки, смотрѣла на огонь, который освѣщалъ ея прелестное лицо и граціозную фигуру. Она обдумывала свой послѣдній разговоръ съ Вальтеромъ Гардинджемъ, кончившійся тѣмъ, что она снова отложила свой отвѣтъ.

— Съ кѣмъ вы говорили, Роза? спросила она у вошедшей въ комнату дѣвушки.

— Съ Мэри Неллиганъ, отвѣчала словоохотливая Роза. — она только-что вернулась съ избирательнаго митинга и я подумала, что вы, можетъ быть, захотите узнать отъ нея всѣ подробности.

— Конечно, меня очень интересуютъ выборы, отвѣчала Анджела..

— Такъ позвать ее сюда?

— Да, если она не прочь.

Спустя нѣсколько минутъ, Мэри вошла въ комнату и Анджела приняла ее очень любезно.

— Вы были на избирательномъ митингѣ, Мэри? спросила она..

— Да, я знала, что будетъ говорить Стандишъ Клинтонъ.

— Ну, какъ же вамъ понравился митингъ?

— Право, не знаю, миссъ. Я тамъ слышала много отвратительныхъ низостей, но, право, жаль, что васъ тамъ не было; ваше сердце порадовалось бы отъ славной рѣчи Стандиша.

— Онъ очень уменъ.

— Еще бы; никто во всемъ графствѣ не сравнится съ нимъ по образованію! воскликнула Мэри съ восторгомъ: — онъ даже пишетъ въ газетахъ.

— Неужели? Разскажите мнѣ, что онъ говорилъ на митингѣ.

Мэри, какъ умѣла, передала содержаніе рѣчи Стандиша. Анджела Бойдъ слушала ее съ глубокимъ интересомъ, потому что вполнѣ сочувствовала идеямъ либеральнаго кандидата и сожалѣла, что ихъ не раздѣлялъ Вальтеръ Гардинджъ.

— И онъ теперь на взглядъ настоящій джентльмэнъ, въ длинномъ сюртукѣ, высокой шляпѣ и бѣлой, какъ снѣгъ, рубашкѣ, произнесла Мэри, окончивъ свой разсказъ.

Потомъ она простилась съ Анджелой и пошла въ кухню, гдѣ, распивая чай съ Розой, снова стала распространяться объ умственныхъ и физическихъ достоинствахъ Стандиша.

Въ послѣдующіе дни, Анджела Бойдъ мало видѣла Вальтера Гардинджа. Онъ былъ слишкомъ занятъ, такъ какъ выборы были назначены на вторникъ.

Конецъ второй части.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.

Въ день выборовъ произошли обычныя позорныя сцены, при описаніи которыхъ краснѣетъ каждый ирландецъ и ирландка, какъ краснѣетъ каждый англичанинъ и англичанка, читая о звѣрствахъ, на которыя способенъ ихъ соотечественникъ въ запальчивости и раздраженіи. Во многихъ мѣстахъ Дунбелина выставлены были висѣлицы, на которыхъ висѣли чучелы Вальтера Гардинджа или Стандиша Клинтона, смотря потому, которая изъ партій устраивала это зрѣлище. Дохлыя кошки, гнилыя яйца и площадная брань сыпались дождемъ на публичныхъ митингахъ.

— Анджела! Анджела! Гдѣ миссъ Анджела? воскликнулъ Матью Бойдъ, прибѣгая домой послѣ полудня.

— Не знаю, сэръ, отвѣчала Роза.

— Ея нѣтъ дома?

— Кажется, нѣтъ, но я посмотрю, отвѣтила служанка.

— Ей не слѣдовало выходить на улицу въ такое время! воскликнулъ гнѣвно стряпчій.

Роза пошла отыскивать по комнатамъ свою молодую госпожу, хотя она знала очень хорошо, что она пошла въ городъ.

— А, вотъ и ты! воскликнулъ Матью Бойдъ, увидавъ входившую въ дверь съ улицы племянницу: — зачѣмъ ты ходила въ городъ въ такую сумятицу?

— Я ходила за рыбой къ обѣду, отвѣчала Анджела, зная очень хорошо, что она ходила вовсе не за тѣмъ.

— Надо было послать прислугу, произнесъ съ сердцемъ дядя: — ни одна порядочная женщина не выйдетъ сегодня на улицу.

Онъ былъ вполнѣ правъ относительно мѣстнаго кодекса приличій. Ни одна женщина, считавшая себя порядочной, не выходила изъ дома въ день выборовъ. Но Анджела хотѣла непремѣнно видѣть сама, что дѣлается въ городѣ и прямо сказала дядѣ:

— Я не могу вамъ объяснить почему, но я желала присутствовать лично при выборахъ.

— Проклятое женское любопытство! воскликнулъ стряпчій.

— Во всякомъ случаѣ, я очень мало видѣла, промолвила молодая дѣвушка.

— Что ты хочешь этимъ сказать? Ты, конечно, видѣла достаточно процессій съ музыкой и прочими глупостями, которыя устраиваетъ, такъ называемая, либеральная партія.

— Да, и онѣ доставили мнѣ большое удовольствіе.

— Не говори пустяковъ, произнесъ гнѣвно Матью Бойдъ: — развѣ ты не знаешь, что всѣ эти нелѣпости вредятъ успѣху кандидатуры Вальтера Гардинджа, за котораго ты должна выйти замужъ.

Анджела пристально посмотрѣла на дядю.

— Я должна выйти замужъ?..

— Да, отвѣчалъ онъ рѣзко: — ты должна выйти замужъ за Вальтера Гардинджа.

Молодая дѣвушка была внѣ себя отъ удивленія. Конечно, она уже давно знала, что дядя поощряетъ ухаживанье за ней Вальтера Гардинджа: послѣдній прямо сказалъ ей объ этомъ; но она не ожидала такого категорическаго приказа. Она молча смотрѣла на дядю и не могла произнести ни слова.

— Я тебѣ повторяю, что ты должна выйти замужъ за Вальтера Гардинджа, продолжалъ онъ, начиная ходить по комнатѣ взадъ и впередъ. — Онъ сдѣлалъ тебѣ предложеніе?

Анджела опустила голову и покраснѣла.

— Отчего вы говорите со мной такъ строго, дядя? сказала она уклончиво.

— Отъ того, что я не терплю вилянія въ такомъ дѣлѣ, отвѣчалъ стряпчій: — къ тому же всѣ говорятъ объ этомъ и еще сегодня меня кто-то спросилъ, когда твоя свадьба съ Вальтеромъ.

Анджела была поставлена въ тупикъ и не знала что отвѣтить. Она сама сознавала, что слишкомъ долго позволяла ухаживать за собою Вальтеру Гардинджу, и что едва ли она могла съ честью ему теперь отказать.

— Дядя, сказала она, подходя къ нему и взявъ его за руку: — вы хотите поскорѣе отъ меня отдѣлаться?

— Нѣтъ, дитя мое, воскликнулъ Матью Бойдъ, гладя ея по головѣ и мгновенно смягчая свой тонъ: — ты очень хорошо знаешь, что у меня и въ головѣ нѣтъ такой мысли. Но я знаю свѣтъ лучше тебя, и повѣрь мнѣ, нельзя позволить свѣту соединять твое имя съ именемъ какого бы то ни было человѣка, если ты не хочешь выйти за него замужъ. Къ тому же, онъ просилъ у меня твоей руки и нехорошо такъ долго не давать ему окончательнаго отвѣта.

— Я съ вами совершенно согласна, дядя, отвѣчала Анджела, съ отчаяніемъ въ сердцѣ: — но ради Бога, дайте мнѣ еще немного времени.

— У тебя было уже достаточно времени на обсужденіе, и признаюсь, тебѣ надо было рѣшиться на что нибудь до выборовъ.

— Отчего, дядя? спросила поспѣшно молодая дѣвушка.

— Отъ того, что его неуспѣхъ можетъ послужить предлогомъ къ твоему отказу.

— О, дядя! воскликнула она: — неужели вы думаете, что я была бы способна на такую низость?

— Правда, это было бы неблагородно.

— Дядя, произнесла Анджела, обнимая его: — не будемъ болѣе говорить объ этомъ. Дайте мнѣ подумать.

И она поспѣшно вышла изъ комнаты.

— Она его не любитъ, подумалъ стряпчій, продолжая ходить взадъ и впередъ по комнатѣ: — иначе она давно бы согласилась. Но нѣтъ другого выхода. Она должна выйти замужъ за Вальтера Гардинджа.

Кто-то постучалъ въ наружную дверь и черезъ нѣсколько минутъ Роза доложила, что Колинсъ желаетъ видѣть г. Бойда.

— Веди его сюда, отвѣчалъ стряпчій.

II.

— Ну, въ чемъ дѣло, Колинсъ? спросилъ Матью Бойдъ у вошедшаго.

Трудно было сразу опредѣлить, что за человѣкъ былъ Колинсъ. Его можно было принять за дворецкаго или управляющаго, но во всякомъ случаѣ онъ не походилъ на поселянина, вырабатывавшаго себѣ кусокъ хлѣба въ потѣ лица. Лѣтъ тридцати пяти, хорошо одѣтый, приличный на взглядъ человѣкъ, онъ былъ однимъ изъ главныхъ избирательныхъ агентовъ стряпчаго.

Затворивъ за собою дверь, онъ произнесъ вполголоса:

— Я пришелъ, чтобы сообщить вамъ, сэръ, какъ идутъ дѣла.

— Вѣроятно, очень хорошо? отвѣчалъ стряпчій, зорко смотря на Колинса, который, видимо, былъ взволнованъ, хотя старался сохранить хладнокровный видъ.

— Не знаю, сэръ, отвѣчалъ онъ, комкая свою шапку.

— Есть что-нибудь новое?

— Противная сторона швыряетъ деньгами безъ счета.

— Но это не новость.

— Деньги ужасная сила, сэръ, я пришелъ вамъ сказать, что если у насъ въ рукахъ не будетъ болѣе денегъ, то нашъ успѣхъ очень сомнителенъ.

— А! произнесъ стряпчій, который не очень довѣрялъ своимъ агентамъ и подозрѣвалъ, что Колинсъ имѣлъ сообщить ему кое-что важное, но хотѣлъ за это свѣденіе сорвать съ него денегъ.

— Теперь уже очевидно, что весь народъ за него.

— Чернь? промолвилъ Матью Бойдъ.

— Чернь или не чернь, но вы знаете, сколько на ихъ сторонѣ голосовъ.

— Что же вы совѣтуете, Колинсъ? спросилъ стряпчій послѣ минутнаго молчанія.

— Многіе согласны подать свой голосъ, сэръ, отвѣчалъ онъ лукаво подмигивая.

— Я это знаю.

— Намъ надо купить эти голоса. Если партія Клинтона дастъ десять фунтовъ, то мы должны дать пятнадцать.

— Можете вы мнѣ назвать по имени, кого вы хотите купить?

— Неосторожно называть имена.

— Можетъ быть. Подготовьте все, я переговорю о деньгахъ.

— Но мнѣ необходимы деньги сейчасъ.

— Мы уже очень много издержали.

— Правда, но вѣдь на такое дѣло всегда издерживаютъ много денегъ.

— Такъ надо будетъ выдать вамъ еще денегъ.

— Какъ хотите, произнесъ дипломатично Колинсъ: — я только повторяю, что весь народъ стоитъ за Клинтона, и что намъ придется выдержать очень тяжелую борьбу.

— Право, удивляюсь, какъ благоразумные фермеры поддаются болтовнѣ такихъ людей, какъ Лоренсъ Пауэръ и Стандишъ Клинтонъ.

— Дѣйствительно, странно, сэръ, подтверждалъ спокойно Колинсъ.

— Ваши слова только подтверждаютъ полученныя уже мною свѣдѣнія, продолжалъ стряпчій.

У него было нѣсколько агентовъ и, пользуясь ихъ услугами, онъ никому не выказывалъ, что дѣятельность его была особенно полезна. Поэтому, онъ не хотѣлъ обнаружить передъ Колинсомъ, что принесенное имъ извѣстіе было для него важно.

— Вѣроятно такъ, сэръ, отвѣтилъ Колинсъ: — но деньги все-таки могутъ еще доставить намъ побѣду.

— Хорошо, что васъ не слышатъ Клинтонъ и его сторонники, промолвилъ съ улыбкой стряпчій.

— Мнѣ рѣшительно все-равно, произнесъ Коленсъ съ вполнѣ невиннымъ выраженіемъ на чисто выбритомъ лицѣ.

— Но партія Клинтона увѣряетъ, что она руководится чисто патріотическими чувствами.

Колинсъ посмотрѣлъ пристально на стряпчаго и произнесъ съ улыбкой:

— А развѣ мы не руководимся тѣмъ же?

— Что вы хотите сказать?

— Развѣ не обѣ партіи дѣйствуютъ съ одинаковымъ патріотизмомъ, отбросивъ всякую мысль о денежномъ интересѣ?

— Сколько вамъ выдать, Колинсъ? спросилъ стряпчій. — Но вы должны вести счетъ всѣмъ своимъ расходамъ.

— Не бойтесь, я все записываю.

Спустя нѣсколько времени, Колинсъ вышелъ изъ дома стряпчаго съ значительной суммой въ карманѣ. Въ послѣдніе годы столько говорилось объ избирательныхъ подкупахъ, что нельзя было и думать о чекахъ; деньги надо было отдавать прямо изъ рукъ въ руки и питать полное довѣріе въ финансовомъ отношеніи къ избирательнымъ агентамъ.

Не успѣлъ Колинсъ пройти нѣсколькихъ шаговъ по улицѣ, какъ къ нему подошелъ какой-то человѣкъ со словами:

— Ну, что Джо?

— Дѣло въ шляпѣ, отвѣчалъ Колинсъ.

— Досталъ деньги?

— Да; я спросилъ и получилъ семьдесятъ пять фунтовъ.

— Отлично! Когда же дѣлежка?

— Попозже, но скажи ребятамъ, что деньги у меня.

Вся эта продѣлка, постыдная для всякой національности, казалась Колинсу и его товарищамъ вполнѣ законной и уважительной. Джо Колинсъ былъ сторонникъ народной партіи и подъ предлогомъ интересовъ противной стороны, вымаливалъ у нея деньги, которыя шли на поддержку соперника Вальтера Гардинджа.

— Такъ ты опять пустилъ имъ кровь, Джо? воскликнули въ одинъ голосъ его товарищи, когда черезъ нѣсколько времени онъ вошолъ въ одну изъ тавернъ Дунбелина.

— Да, отвѣтилъ Колинсъ: — я увѣрилъ стараго Бойда, что надо еще денегъ для торжества мистера Вальтера Гардинджа и у меня теперь въ рукахъ семьдесятъ фунтовъ для покупки голосовъ въ пользу Гардинджа.

Громкій взрывъ хохота привѣтствовалъ эти слова.

— И подѣломъ, произнесъ тотъ самый человѣкъ, который встрѣтилъ Колинса на улицѣ при выходѣ его изъ дома стряпчаго: — мы въ правѣ брать отъ нихъ все, что только можемъ. Мы никогда не сквитаемся за всѣ поборы, которыми насъ разоряютъ землевладѣльцы.

— На войнѣ все позволительно, сказалъ другой ораторъ: — а между нами идетъ борьба на смерть.

Со всѣхъ сторонъ раздались крики одобренія.

Къ чести Стандиша Клинтона надо сказать, что онъ ничего не зналъ объ этихъ позорныхъ продѣлкахъ, о томъ, какъ его сторонники выманивали обманнымъ образомъ деньги у противной стороны для пополненія капитала, собраннаго на покрытіе расходовъ по его избранію. Отчасти онъ былъ орудіемъ въ рукахъ своей партіи, но онъ расчитывалъ на побѣду честными средствами и всей душей былъ преданъ тѣмъ идеямъ, которыя прямо высказалъ въ своемъ адресѣ.

III.

Многіе въ Дунбелинѣ были поражены какъ громомъ, когда былъ объявленъ результатъ выборовъ, и Стандишъ Клинтонъ провозглашенъ законно избраннымъ представителемъ свободныхъ и независимыхъ гражданъ Дунбелина. Онъ самъ едва вѣрилъ ушамъ своимъ, узнавъ отъ своего друга Лоренса Пауэра о своемъ избраніи.

— Побѣда! Побѣда! воскликнулъ Пауэръ, вбѣгая въ комнату гостиницы, гдѣ онъ ожидалъ окончанія выборовъ: — вы — членъ парламента!

Стандишъ, вскочилъ со стула и схватилъ за руку своего друга. Въ глазахъ у него потемнѣло и онъ былъ такъ взволнованъ, что не могъ промолвить ни слова.

Черезъ минуту, въ комнату вбѣжало нѣсколько друзей, громко поздравлявшихъ его съ успѣхомъ.

— Вы должны выйти на балконъ и сказать рѣчь къ народу, произнесъ Лоренсъ Пауэръ.

— Развѣ это необходимо? спросилъ Стандишъ, который во все время избирательной борьбы не чувствовалъ въ себѣ такой робости, какъ въ эту минуту торжества.

— Конечно, это необходимо, отвѣчалъ его другъ: — всѣ ждутъ вашей рѣчи. Послушайте, какъ они шумятъ.

И онъ нарочно отворилъ окно.

Толпа на площади кричала и волновалась: «Долой Гардинджа!» «Да здравствуетъ Клинтонъ!» раздавалось каждую минуту все съ большей и большей силой. Сердце молодого человѣка преисполнилось вполнѣ понятной гордостью и, побуждаемый друзьями, онъ вышелъ на балконъ. Кто-то громко крикнулъ, что представитель народа произнесетъ рѣчь, но въ толпѣ поднялся такой шумъ, что Стандишъ не могъ произнести ни слова.

— Да здравствуетъ сынъ Дунбелина! кричалъ одинъ голосъ.

— Троекратное ура за мѣстное самоуправленіе! восклицалъ другой и толпа тотчасъ огласила воздухъ громовыми ура.

— Да здравствуетъ Дунбелинъ!

— Ты, Стандишъ, лучше твоего отца!

— Долой Гардинджа!

— Лежачаго не бьютъ!

Этотъ послѣдній возгласъ выражалъ сочувствіе къ побѣжденному, и потому, тотчасъ произошла страшная свалка. Сторонники обѣихъ партіи набросились другъ на друга съ такимъ неистовствомъ, что во время рукопашной представитель народа долженъ былъ поспѣшно удалиться съ балкона.

— Они слишкомъ возбуждены и не станутъ меня слушать, сказалъ онъ: — я боюсь, что въ городѣ произойдутъ безпорядки.

— Это въ порядкѣ вещей, отвѣчалъ одинъ изъ его сторонниковъ: — и надо сознаться, что въ виду обстоятельствъ и отношеній, существующихъ между обоими кандидатами, народъ доселѣ велъ себя удивительно тихо.

Стандишъ нахмурилъ брови. Онъ зналъ, что этотъ намекъ на его родство съ Гардинджами былъ сдѣланъ не намѣренно, но онъ все-таки непріятно на него подѣйствовалъ.

— Пусть ихъ дерутся! воскликнулъ другой: — мы скоро докажемъ кто сильнѣе.

— Позвольте мнѣ васъ поздравить, мистеръ Клинтонъ, сказалъ очень приличный джентльмэнъ, входя въ комнату.

Это былъ извѣстный всему Дунбелину докторъ и одинъ изъ немногихъ представителей высшаго класса, которые поддерживали народную партію.

— Благодарю васъ, докторъ Миллеръ, отвѣчалъ Стандишъ, очень польщенный теплымъ рукопожатіемъ доктора.

— Вы будете благодарить народъ за избраніе? спросилъ онъ съ улыбкой: — вашей рѣчи ждутъ съ нетерпѣніемъ.

— Я уже начиналъ говорить, но мнѣ не дали сказать ни слова, отвѣтилъ Стандишъ.

— Попробуйте снова. Хотите я васъ представлю народу.

— Вы слишкомъ добры, докторъ.

— Пустяки! Мы всѣ очень рады, что вы выбраны депутатомъ и надѣемся, что вы, зная страданія нашихъ бѣдныхъ поселянъ, исполните принятое на себя обязательство всячески заботиться объ улучшеніи ихъ несчастнаго доложенія.

— Я сдѣлаю все, что могу, чтобъ заслужить оказанное мнѣ довѣріе, вы можете быть въ этомъ увѣрены, отвѣчалъ Стандишъ. — Но кстати, докторъ, я хочу васъ спросить, какъ вы попали въ члены поземельной лиги? Я васъ давно знаю и всегда видѣлъ, что вы въ самой тѣсной дружбѣ съ Гардинджами и прочими землевладѣльцами. Какъ вы рѣшились перейти на сторону народа?

— Я вамъ охотно объясню, произнесъ съ жаромъ докторъ: — я по своему ремеслу видѣлъ, какія страданія переноситъ бѣдный народъ и на опытѣ убѣдился, что причиной почти каждой болѣзни среди этихъ бѣдняковъ — недостатокъ пищи и первыхъ необходимостей жизни; поэтому, когда началось это движеніе, я его изучилъ и смѣло присоединился къ нему. Конечно, я многому въ немъ не сочувствую, но такъ какъ оно мнѣ кажется единственнымъ средствомъ добиться чего-нибудь хорошаго для Ирландіи, то я всей душой желаю ему успѣха.

— Да благословитъ васъ Богъ, докторъ!

— Васъ надо бы послать въ парламентъ!

— Еслибъ поболѣе было такихъ людей, какъ вы!

Эти восклицанія послышались со всѣхъ сторонъ.

Дѣйствительно, весь Дунбелинъ удивлялся, что докторъ Миллеръ публично вступилъ въ ряды поземельной лиги. Это былъ красивый, видный человѣкъ, лѣтъ пятидесяти, съ сѣдыми волосами и умными, зоркими глазами, которые одинаково могли опредѣлить физическій и нравственный недугъ.

— Благодарю васъ, сэръ, сказалъ Стандишъ съ чувствомъ: — мы были бы гораздо могущественнѣе, еслибъ могли завербовать поболѣе такихъ людей, какъ вы.

— Васъ поддерживаетъ народъ, а это главное, отвѣчалъ докторъ. — Но, слышите, шумъ усиливается. Скажите имъ нѣсколько словъ; они этого требуютъ и имѣютъ на то полное право.

— Да, пойдемте, Стандишъ, прибавилъ Лоренсъ Пауэръ: — докторъ выйдетъ съ вами.

Докторъ появился первымъ на балконѣ. Всѣ его знали въ Дунбелинѣ и потому толпа съ любопытствомъ ждала, что онъ скажетъ. Онъ повторилъ въ нѣсколькихъ словахъ то, что высказалъ въ комнатѣ и представилъ народу новаго депутата среди оглушительныхъ криковъ.

Стандишъ взглянулъ на волновавшееся у его ногъ живое море. Толпа смолкла и притаила дыханіе. При видѣ многочисленныхъ лицъ, довѣрчиво и сочувственно обращенныхъ къ нему, онъ неожиданно почувствовалъ всю тяжесть принятой на себя отвѣтственности. Онъ вспомнилъ, что еще недавно былъ простымъ работникомъ, котораго упрекали за его постыдное происхожденіе, а теперь онъ сталъ представителемъ своего родного городка въ британскомъ парламентѣ. Все это такъ смутило его, что онъ схватился рукой за баллюстраду и могъ только произнести:

— Друзья мои, я очень тронутъ тѣмъ довѣріемъ, которое вы мнѣ сказали и употреблю всѣ усилія, чтобъ оказаться достойнымъ его. Я не могу теперь сказать ничего болѣе, но благодарю васъ отъ глубины души.

И онъ поспѣшно удалился съ балкона, къ удивленію всѣхъ его друзей и горькому разочарованію толпы.

— Стандишъ! воскликнулъ Пауэръ: — неужели вы ничего болѣе не скажете къ народу?

— Я не могу, Лори, отвѣтилъ молодой человѣкъ со слезами на глазахъ: — я такъ взволнованъ этой торжественной минутой, что не могу говорить.

— Оставьте его, сказалъ шепотомъ докторъ: — я тѣмъ болѣе надѣюсь на него. Я очень радъ, что онъ не безчувственный, нахальный говорунъ.

— Но что скажетъ народъ? воскликнулъ Пауэръ съ отчаяніемъ.

— Пускай говоритъ кто-нибудь изъ васъ; я рѣшительно не могу, повторилъ Стандишъ.

Лоренсъ Пауэръ, докторъ и еще двое сторонниковъ Клинтона вышли на балконъ и объяснили, что Стандишъ былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ говорить и проситъ, чтобъ его извинили. Толпа видимо была недовольна. Большинство не повѣрило объясненію и многіе громко это выразили, такъ что враги Стандиша Клинтона съ удовольствіемъ замѣтили, что его популярность значительно поколебалась.

— Я никогда въ жизни не былъ такъ разочарованъ, какъ сегодня въ Сгандишѣ Клинтонѣ, сказалъ одинъ фермеръ своему товарищу, возвращаясь домой изъ города. — Онъ стоялъ на балконѣ, какъ откормленная свинья, и не могъ произнести ни слова.

— Онъ потерялъ голову, прибавилъ другой.

— Ужь не сдѣлали ли мы промахъ, избравъ его. Жаль будетъ израсходованныхъ денегъ, если онъ окажется недостойнымъ нашего довѣрія.

— Я говорилъ, что надо было выбрать Лоренса Пауэра, да меня никто не хотѣлъ слушать.

— Но Клинтонъ имѣлъ всего болѣе шансовъ на успѣхъ въ борьбѣ съ Гардинджемъ, благодаря ихъ отношеніямъ.

Этотъ разговоръ вполнѣ вѣрно выражалъ общее разочарованіе народа въ своемъ представителѣ. Всѣ ждали отъ него блестящей, краснорѣчивой рѣчи, пламеннаго протеста противъ землевладѣльцевъ и саксонскаго ига, а вмѣсто того, онъ произнесъ только нѣсколько незначащихъ словъ. Лучше было бы, еслибъ онъ вовсе не показывался народу.

— Это большее несчастье, что вы не могли произнести ожидаемой отъ васъ рѣчи, сказалъ Лоренсъ Пауэръ, передавая своему другу настроеніе толпы. — До вашего отъѣзда въ Лондонъ, вы непремѣнно должны произнести большую рѣчь на публичномъ митингѣ, чтобъ уничтожить произведенное вами дурное впечатлѣніе на избирателей.

IV.

Анджела Бойдъ съ нервнымъ нетерпѣніемъ ждала результата выборовъ. Она ходила взадъ и впередъ по гостиной, останавливаясь отъ времени до времени у окна, чтобъ взглянуть на толпы народа, которыми кишѣлъ въ этотъ день весь городъ. Въ Ирландіи всѣ: мужчины, женщины и дѣти интересуются выборами, и молодая дѣвушка съ любопытствомъ смотрѣла на проходившую мимо живую, разношерстную массу. Наконецъ, кто-то постучалъ въ дверь и въ тоже время на улицѣ послышался отдаленный гулъ радостныхъ кликовъ.

— О миссъ Анджела! воскликнула Роза, вбѣгая въ комнату, едва переводя дыханіе.

— Кого выбрали? спросила поспѣшно молодая дѣвушка.

— Не мистера Гардинджа, отвѣчала служанка въ полголоса, чтобъ не оскорбить своей госпожи, но потомъ не выдержала и воскликнула съ торжествомъ: — Стандишъ Клинтонъ нашъ депутатъ.

Анджела ничего не отвѣчала и, отвернувшись, продолжала смотрѣть въ окно.

— Не слышали ли вы еще чего? спросила она послѣ минутнаго молчанія.

— Я слышала, что Стандишъ Клинтонъ получилъ нѣсколько сотенъ голосовъ болѣе, чѣмъ мистеръ Гардинджъ.

Съ этими словами Роза вышла изъ комнаты и Анджела начала снова ходить изъ угла въ уголъ. На душѣ у нея было очень отрадно и, спросивъ себя мысленно, чувствовала ли бы она тоже самое, еслибъ былъ избранъ Вальтеръ Гардинджъ, отвѣчала чистосердечно: нѣтъ. Она была рада, что одержалъ побѣду Стандишъ Клинтонъ, что человѣкъ, поддерживавшій убѣжденія поземельной лиги, явится представителемъ и защитникомъ ирландскихъ поселянъ въ парламентѣ. Она думала, что если ужь онъ не проведетъ мѣръ для улучшенія быта бѣднаго ирландскаго народа, то не на кого и разсчитывать. Онъ былъ сынъ народа, умный, рѣшительный, и со слезами на глазахъ въ порывѣ истиннаго патріотизма она громко воскликнула:

— Слава Богу!

Мистеръ Гардинджъ и его сынъ провели вечеръ этого злополучнаго для нихъ дня у Матью Бойда. Они были въ очень мрачномъ настроеніи. Мистеръ Гардинджъ былъ приведенъ въ такое отчаяніе неудачей Вальтера и успѣхомъ ненавистнаго ему Стандиша, что даже окружавшіе его были поражены удивленіемъ. Но въ этомъ случаѣ играло роль нетолько горькое разочарованіе въ успѣхѣ любимаго сына, но и непроизводительный расходъ значительной суммы, который былъ тѣмъ чувствительнѣе, что стоившія ему такъ дорого машины оставались въ бездѣйствіи, благодаря общему упадку торговли.

— Пойдемте ко мнѣ въ контору, сказалъ Матью Бойдъ, обращаясь къ мистеру Гардинджу: — я хочу вамъ показать кое-что.

Генри Гардинджъ послѣдовалъ за стряпчимъ и Анджела осталась наединѣ съ Вальтеромъ.

— Я, должно быть, кажусь вамъ очень глупымъ сегодня, сказалъ онъ.

Ей было очень жаль его; но она пожалѣла бы вообще всякаго человѣка, который потерпѣлъ бы горькое разочарованіе.

— Развѣ я доказала чѣмъ-нибудь, что считаю васъ дуракомъ? промолвила она съ улыбкой.

— Да, отчасти.

— Чѣмъ же?

— Анджела, произнесъ онъ, облокотясь на каминъ: — вы не выразили сожалѣнія, что я не попалъ въ парламентъ?

Молодая дѣвушка покраснѣла и закрылась японскимъ вѣеромъ, бывшимъ у нея въ рукахъ.

— Я очень сожалѣю, что вы такъ приняли къ сердцу свою неудачу, отвѣтила она уклончиво.

— Но вы не желали, чтобъ я былъ выбранъ? Будьте откровенны, Анджела! Говоря это, онъ сѣлъ на низенькій стулъ подлѣ молодой дѣвушки и взялъ ея руку.

— Я желала, чтобъ былъ выбранъ человѣкъ, который защищалъ бы интересы народа, Вальтеръ, отвѣчала Анджела, смотря ему прямо въ глаза: — а вы сами мнѣ сказали, что не будете защитникомъ народа. Мнѣ очень жаль васъ лично, но еслибъ я участвовала въ выборахъ, то не подала бы за васъ голоса. Вы меня понимаете?

— Еще бы! отвѣчалъ Вальтеръ, выпуская ея руку: — я понимаю, что вы рады избранію Клинтона.

Она снова отвернулась и закрыла лицо вѣеромъ.

— Я рада, что выбранъ человѣкъ, который объяснитъ парламенту, въ какомъ несчастномъ положеніи находятся наши поселяне и фермеры.

— Не будемъ болѣе говорить объ этомъ, воскликнулъ молодой человѣкъ: — мнѣ ужасно надоѣла вся эта исторія и я очень сожалѣю, что согласился выставить свою кандидатуру. Но, Анджела, прибавилъ онъ: — мое пораженіе не измѣнитъ вашихъ чувствъ, ко мнѣ?

— Нисколько, Вальтеръ, отвѣчала молодая дѣвушка, но въ самой поспѣшности, съ которой она произнесла эти слова, звучало роковое равнодушіе, и влюбленный юноша вернулся домой въ этотъ вечеръ, все-таки не добившись отъ нея рѣшительнаго отвѣта.

Спустя нѣсколько дней, Стандишъ Клинтонъ, по совѣту своего друга Лоренса Пауэра, собралъ народный митингъ на открытой полянѣ, въ четырехъ миляхъ отъ Дунбелина. Проѣзжая въ линейкѣ съ своими друзьями мимо дома стряпчаго, онъ увидалъ въ окнѣ граціозную головку Анджелы Бойдъ, которая читала какую-то книгу. Она не подняла глазъ, по все-таки онъ думалъ всю дорогу объ этомъ прелестномъ видѣніи. Онъ былъ до того задумчивъ, что друзья стали бояться, что его рѣчь снова будетъ неудачной.

Но ихъ опасенія были совершенно напрасны. Стандишъ спрашивалъ себя мысленно, слышала ли Анджела Бойдъ объ его неудачной рѣчи въ день выборовъ. Онъ не желалъ, чтобъ она думала, что выборъ Дунбелина неудовлетворителенъ. Эта мысль придала ему новую энергію и его рѣчь оказалась столь краснорѣчивой, что ирландцы не слыхивали ничего подобнаго со временъ О’Конеля. Многочисленная толпа внимала съ восторгомъ его вдохновенному краснорѣчію и тутъ же провозгласила, что онъ вполнѣ достоинъ быть вожакомъ людей.

На слѣдующій день, Анджела Бойдъ прочитала его рѣчь въ національной газетѣ. Кто ей прислалъ этотъ нумеръ? Она не узнала почерка, которымъ написанъ былъ адресъ, но спрятала газету въ своемъ столѣ.

V.

Къ открытію парламентской сессіи Стандишъ Клинтонъ поѣхалъ въ Лондонъ. У него не было тамъ пріятелей и онъ не зналъ никого изъ своихъ товарищей, ирландскихъ депутатовъ. Однако, двое изъ нихъ, получивъ письма изъ Ирландіи, разъискали его и, въ сопровожденіи этихъ двухъ поручителей, онъ явился въ палату общинъ, принялъ установленную присягу и занялъ свое мѣсто въ Вестминстерѣ.

Сначала, онъ былъ немного смущенъ. Вообще Лондонъ поразилъ его своимъ величіемъ, громадностью, шумомъ, гамомъ и особливо торопливостью всѣхъ и каждаго; когда же онъ увидалъ себя членомъ величайшаго законодательнаго собранія въ свѣтѣ, то почувствовалъ себя столь ничтожнымъ, что это сознаніе могло серьёзно помѣшать его парламентскимъ успѣхамъ.

Онъ, конечно, не думалъ, что дѣло, которое онъ защищалъ, было ничтожно, но ему казалось, что онъ лично былъ слишкомъ ничтоженъ, чтобъ защищать такое дѣло. Онъ съ удивленіемъ слушалъ парламентскихъ ораторовъ и мысленно пришелъ къ тому заключенію, что никогда не усвоитъ себѣ того спокойнаго достоинства, съ которымъ они говорили. Парламентскіе обряды и формы также пугали его, но онъ рѣшился изучить ихъ сложную систему и въ короткое время вполнѣ понялъ ту таинственную рутину, которая называется внутренними распорядками палаты.

Стандишъ былъ бѣденъ и единственнымъ источникомъ его доходовъ было сотрудничество въ газетахъ. Онъ уже началъ писать статьи въ Дунбелинѣ, подъ руководствомъ Даніеля Кросби, который далъ ему рекомендательныя письма къ нѣкоторымъ лондонскимъ журналистамъ. Съ ихъ помощью онъ досталъ корреспонденцію въ двѣ провинціальныя газеты. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ старательно изучалъ тѣ законодательныя мѣры, предложить или защищать которыя въ парламентѣ онъ обязался своимъ избирателямъ.

Но, несмотря на то, что онъ вполнѣ усвоилъ себѣ тѣ предметы, по которымъ хотѣлъ говорить, онъ все еще не рѣшался встать и вызвать на бой перваго министра, или кого либо другого изъ опытныхъ парламентскихъ ораторовъ. Ему легко было произносить рѣчи на публичныхъ митингахъ въ Дунбелинѣ, гдѣ его считали героемъ и каждое его слово слушалось съ уваженіемъ. Но совершенно иное дѣло было говорить въ палатѣ общинъ Великобританіи и Ирландіи. Иногда сердце его болѣзненно сжималось. Ужь не ошибся ли онъ въ своихъ силахъ и способностяхъ? Не было ли съ его стороны дерзкимъ нахальствомъ вообразить, что, онъ могъ быть депутатомъ? Онъ глубоко сознавалъ всю отвѣтственность, взятую имъ на себя, и чѣмъ болѣе онъ объ ней думалъ, тѣмъ съ большимъ недовѣріемъ относился къ себѣ. Внѣ палаты онъ говорилъ хорошо и даже краснорѣчиво, но въ Вестминстерѣ на него нападала такая робость, что онъ просто приходилъ въ отчаяніе. У него не было ни друзей, ни знакомыхъ семействъ, гдѣ бы онъ могъ пріятно проводить свое свободное время. Онъ всегда былъ одинъ и только думалъ о своей нервной робости, о неудачѣ своей парламентской дѣятельности.

— Послушайте, Клинтонъ, сказалъ ему однажды Джонъ Кронинъ, добродушный ирландскій депутатъ, смѣло говорившій въ палатѣ кстати и некстати: — отчего вы только подаете голосъ съ нашей партіей.

— Погодите, я когда-нибудь начну говорить, уклончиво сказалъ Стандишъ.

— Когда-нибудь, значитъ, никогда.

— Я выжду удобный случай.

— Вы уже довольно долго ждали; уже сессія близится къ концу и вы доселѣ ничего не сдѣлали.

— Это правда, промолвилъ Стандишъ, сидя съ своимъ товарищемъ, депутатомъ, на террасѣ, выходившей на рѣку.

— Я старше васъ и долѣе былъ въ парламентѣ, поэтому позвольте мнѣ дать вамъ совѣтъ.

— Еще бы! воскликнулъ Стандишъ поспѣшно: — вы слишкомъ добры, что мною интересуетесь.

— Пустяки, отвѣчалъ Кронинъ: — я вами интересуюсь не по добротѣ, а потому, что люблю наше общее дѣло, и увѣренъ, что вы можете многое сдѣлать для блага нашей бѣдной родины.

— Я? Но какимъ образомъ? Я готовъ все сдѣлать, что могу, и постоянно отыскиваю удобный случай, но не успѣю собраться съ силами, чтобы высказать свое мнѣніе, какъ поднимется другой депутатъ и, что всего страннѣе, говоритъ именно то, что я хотѣлъ сказать.

— А, вы это замѣтили!

— Да, и вы также?

— Еще бы.

Онъ произнесъ эти слова такимъ страннымъ тономъ, что Стандишъ взглянулъ на него съ удивленіемъ.

— Да и не я одинъ, а многіе замѣтили, что двое или трое лицъ, именъ которыхъ я не назову, крадутъ ваши мысли.

— Крадутъ мои мысли? воскликнулъ въ изумленіи молодой человѣкъ.

— Да, отвѣчалъ спокойно представитель Баллипатрика: — у нихъ нѣтъ своихъ мыслей, и потому они очень рады, что могутъ позаимствовать ваши идеи, зная, что вы хорошо изучили ирландскій вопросъ.

— Не ошибаетесь ли вы?

— Ни мало. Ну, что же, вы послѣдуете моему совѣту?

— Я прежде его выслушаю.

— Это благоразумно, произнесъ добродушно ирландецъ со смѣхомъ: — вотъ мой совѣтъ. Вы знаете какой билль внесетъ министерство во вторникъ?

— Знаю.

— Конечно, вы подадите голосъ противъ такой мѣры?

— Я думаю, что излишне меня объ этомъ спрашивать.

— Хорошо. Отчего бы вамъ не произнести по этому случаю вашей первой дѣвственной рѣчи въ парламентѣ?

— Отчего бы и не произнести! промолвилъ Стандишъ, какъ бы говоря про себя.

— Подумайте объ этомъ, другъ мой, прибавилъ Кронинъ; — подготовьте заранѣе всѣ факты и аргументы, а главное, никому ни слова.

— Конечно, я этимъ вопросомъ очень интересуюсь, отвѣчалъ Стандишъ: — благодарю васъ, Кронинъ, я послѣдую вашему совѣту.

Стандишъ Клинтонъ серьёзно обдумалъ слова добродушнаго ирландца и пришелъ къ тому убѣжденію, что онъ былъ совершенно правъ. Онъ вспомнилъ, что двое депутатовъ, на которыхъ намекалъ Кронинъ, постоянно ухаживали за нимъ, что ему казалось очень лестнымъ, и спрашивали его мнѣнія по различнымъ вопросамъ. Задѣтый за живое такой недостойной эксплуатаціей его довѣрія, онъ рѣшился болѣе не попадать въ ловушку и доказать всей палатѣ, на что онъ былъ способенъ. Поэтому, онъ изучилъ вопросъ, стоявшій на очереди, еще основательнѣе, чѣмъ обыкновенно, и вмѣстѣ съ тѣмъ избѣгалъ всякихъ разговоровъ съ своими ложными друзьями.

Былъ конецъ іюня и лондонскій сезонъ былъ въ самомъ разгарѣ. Въ день, назначенный для внесенія въ парламентъ запретительнаго билля, Стандишъ Клинтонъ пошелъ въ палату въ шесть часовъ, и по дорогѣ съ любопытствомъ смотрѣлъ на вереницу экипажей, тянувшихся по улицѣ. Вдругъ сердце его ёкнуло; мимо него проѣхала коляска съ двумя дамами и одна изъ нихъ, какъ ему показалось, была Анджела Бойдъ.

Онъ посмотрѣлъ пристально и убѣдился, что это не она. Но это случайное сходство вызвало передъ нимъ образъ молодой дѣвушки. Со времени отъѣзда изъ Дубелина, онъ ничего объ ней не слыхалъ, и она уже теперь, по всей вѣроятности, была женою Вальтера Гардинджа. Онъ вспомнилъ, какъ видѣлъ ее въ послѣдній разъ у окна, и дорого бы далъ, чтобы узнать ея мнѣніе на счетъ его прощальной рѣчи на народномъ митингѣ.

Достигнувъ Вестминстера, онъ прямо прошелъ на балконъ. Это было его любимое убѣжище. Онъ вынулъ изъ кармана два листка, на которыхъ набросалъ нѣсколько замѣтокъ для своей рѣчи, по не могъ сосредоточить на нихъ свои мысли. Лицо молодой дѣвушки въ коляскѣ все мелькало передъ его глазами, и онъ мысленно спрашивалъ самъ себя, что подумаетъ о немъ Анджела Бойдъ, когда прочтетъ въ газетахъ его первую парламентскую рѣчь?

— Клинтонъ, я васъ ищу, воскликнулъ Джонъ Кронинъ, подходя къ нему.

— Что вамъ надо?

— Я ухожу по дѣлу и не вернусь ранѣе десяти часовъ. Мои друзья хотѣли придти сегодня въ палату; пожалуйста, достаньте имъ хорошія мѣста.

Стандишъ обѣщалъ исполнить желаніе Кронина и тотъ поспѣшно удалился. Въ половинѣ девятаго, Стандишъ былъ уже на своемъ мѣстѣ, и не прошло нѣсколькихъ минутъ, какъ ему подали карточку: «Мистеръ Вильямъ Вудфордъ». Это былъ другъ Джона Кронина, которому онъ долженъ былъ достать мѣсто въ палатѣ.

VI.

Съ карточкой въ рукахъ, Стандишъ Клинтонъ вышелъ въ галлерею. Къ нему тотчасъ подошелъ какой-то джентельмэнъ.

— Мистеръ Вудфордъ, если я не ошибаюсь? сказалъ Стандишъ.

— Да, отвѣчалъ джентельмэнъ: — мистеръ Кронинъ сказалъ мнѣ, что вы сжалитесь надъ нами и помѣстите насъ.

— Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ Стандишъ: — много васъ?

— Со мною двѣ дамы: моя жена и молодая ирландка, которая гоститъ у насъ. Кажется, по депутатскому билету впускаютъ только одну даму, и потому не можете ли вы провести ихъ обѣихъ?

— Я постараюсь, произнесъ Стандишъ: — гдѣ ваши дамы? Я еще ни разу не провожалъ дамъ въ дамскую галлерею, но сдѣлаю все, что могу.

Съ этими словами, онъ направился къ корридору, который велъ къ дамской галлереѣ. Изъ группы дамъ отдѣлились двѣ и сдѣлали нѣсколько шаговъ къ нему. Въ одной изъ нихъ онъ узналъ Анджелу Бойдъ.

На минуту онъ растерялся. Онъ только что думалъ о ней и не вѣрилъ своимъ глазамъ, что она была передъ нимъ. Анджела Бойдъ въ Лондонѣ! И нетолько въ Лондонѣ, но въ палатѣ общинъ, гдѣ онъ долженъ былъ произнести въ этотъ вечеръ свою дѣвственную рѣчь! Какъ она была хороша въ прозрачномъ голубомъ платьѣ съ молочнаго цвѣта кружевами и въ маленькой шляпкѣ, кокетливо надѣтой на ея роскошныхъ каштановыхъ волосахъ. Мистеръ Вудфордъ представилъ Стандиша своей женѣ, а потомъ хотѣлъ представить его и Анджелѣ, но она, слегка покраснѣвъ и протягивая руку, сказала:

— Мы старые знакомые съ мистеромъ Клинтономъ; мы изъ одного города. Вы меня забыли? прибавила она съ улыбкой.

— Нѣтъ, миссъ Бойдъ, отвѣчалъ онъ, пожавъ ея маленькую ручку съ тревожно бьющимся сердцемъ: — но я не ожидалъ васъ встрѣтить въ Лондонѣ.

— Миссъ Бойдъ моя подруга по школѣ, сказала г-жа Вудфордъ, хорошенькая, по пустенькая женщина: — я часто просила ее пріѣхать ко мнѣ погостить, и наконецъ-то она собралась.

— И знаете ли, мистеръ Клинтонъ, замѣтилъ мистеръ Вудфордъ: — миссъ Бойдъ сочувствуетъ вашей партіи.

— Это очень лестно, отвѣчалъ любезно Стандишъ: — но пойдемте, и я узнаю, можно ли достать вамъ обѣимъ мѣста въ дамской галлереѣ.

Онъ предложилъ руку мистрисъ Вудфордъ, и они вскорѣ достигли входа въ клѣтку, гдѣ слабому полу позволяется смотрѣть сквозь рѣшотку на ихъ повелителей, царящихъ внизу.

— Вы останетесь здѣсь, сказалъ Стандишъ съ улыбкой, обращаясь къ мистеру Вудфорду: — въ этотъ рай впускаютъ только привилегированныхъ.

— Хорошо, отвѣчалъ со смѣхомъ Вудфордъ: — я лучше вернусь въ нижнюю галлерею и тамъ подожду васъ.

Стандишу удалось достать для дамъ два мѣста на первой скамейкѣ, и онъ посадилъ ихъ такъ, что онѣ могли хорошо видѣть ту часть палаты, гдѣ сидѣли ирландскіе депутаты.

— Такъ вотъ палата общинъ! воскликнула мистрисъ Вудфордъ: — я думала, что она больше и великолѣпнѣе.

— Конечно, она могла бы быть больше, отвѣчалъ Стандишъ. — Какъ вы ее находите, миссъ Бойдъ? прибавилъ онъ, обращаясь къ молодой дѣвушкѣ.

— Право, не могу еще высказать своего мнѣнія, отвѣчала Анджела въ полголоса: — вы будете говорить сегодня?

Въ ея словахъ звучалъ искренній интересъ, и послѣ минутнаго колебанія, онъ произнесъ:

— Я думаю; по крайней мѣрѣ, мои друзья желаютъ, чтобы я говорилъ.

— Я надѣюсь, что услышу васъ, промолвила молодая дѣвушка почти съ жаромъ.

— О, да, мистеръ Клинтонъ, воскликнула мистрисъ Вудфордъ: — пожалуйста, произнесите сегодня рѣчь. По дорогѣ сюда миссъ Бойдъ выражала надежду, что мы васъ услышимъ.

— Попозднѣе я приду за вами и покажу вамъ библіотеку. Это стоитъ посмотрѣть.

Идя внизъ, Стандишъ Клинтонъ спрашивалъ себя, во снѣ ли онъ или на яву. Онъ, простой работникъ, когда-то сидѣвшій въ тюрьмѣ, былъ теперь членомъ перваго законодательнаго собранія въ свѣтѣ, и только что разговаривалъ, какъ равный, съ женщиной, которую онъ привыкъ считать какимъ-то недосягаемымъ божествомъ! Возможно ли было подобное превращеніе!

Онъ досталъ мистеру Вудфорду мѣсто въ галлереѣ спикера и возвратился въ палату. Даже въ первый день, когда онъ принималъ присягу, онъ не чувствовалъ себя столь смущеннымъ, какъ теперь, зная, что на него смотрятъ два юныхъ, прелестныхъ глаза. Однако, мысль объ этомъ вдохновляла его. Мысль, что Анджела Бойдъ обошлась съ нимъ, какъ съ равнымъ, придала ему такую самоувѣренность, которая удивила его друзей.

Съ своей стороны, Анджела Бойдъ смотрѣла на него съ изумленіемъ. Она едва вѣрила своимъ глазамъ: такъ онъ перемѣнился и такимъ смотрѣлъ приличнымъ, достойнымъ джентльмэномъ. Пока она думала объ этомъ, до ея ушей неожиданно долетѣлъ его голосъ.

VII.

Вайтстоунъ, гдѣ произошли безпорядки по поводу выселенія фермеровъ, былъ излюбленнымъ мѣстомъ для митинговъ Поземельной Лиги, и народные ораторы обыкновенно кончали свои рѣчи противъ ренты и землевладѣльцевъ краснорѣчивымъ жестомъ въ ту сторону, гдѣ виднѣлись раззоренныя, пустыя хижины.

Мэри Неллиганъ присутствовала на всѣхъ этихъ митингахъ, хотя ей надо было пройти для этого нѣсколько миль, такъ-что, наконецъ, на нее обратили вниманіе. Но никто не говорилъ о ней дурного, а только многіе удивлялись, къ чему она такъ утомляла себя. Впрочемъ, всѣ такъ интересовались этимъ движеніемъ, что вскорѣ на Мэри стали смотрѣть, какъ на живую лѣтопись всего, что касалось Поземельной Лиги. Но никто не зналъ, что всѣ лишніе свои гроши — а у нея было ихъ немного — она употребляла на покупку газетъ, въ которыхъ упоминалось имя Стандиша Клинтона. Ея любящее сердце гордилось его славой, хотя она съ горестью чувствовала, что онъ сдѣлался джентльмэномъ и жилъ среди высшаго общества, а она осталась грубой работницей, попрежнему жила въ хижинѣ матери и ходила на работу нафабрику. По временамъ, она отводила душу въ разговорѣ съ Анджелой Бойдъ, но въ послѣднее время она лишилась и этого удовольствія, такъ какъ узнала отъ своего друга Розы, что мисъ Бойдъ уѣхала въ Англію.

Однажды въ воскресенье, происходилъ въ Вайтстоунѣ обычный митингъ. Народу собралось нѣсколько тысячъ, потому что долженъ былъ говорить извѣстный ораторъ. На случай безпорядковъ, власти послали на мѣсто митинга солдатъ и полицію. Они, по обыкновенію, старались помѣшать рѣчамъ ораторовъ, но всѣ ихъ усилія были тщетны. Съ обѣихъ сторонъ было дано много поводовъ къ насильственнымъ дѣйствіямъ. Толпа осыпала военную и полицейскую силу всевозможной бранью, а тѣ, въ свою очередь, до того стѣсняли свободу слова, что, наконецъ, дѣло дошло до рукопашной.

Повидимому, власти только этого и ждали. Раздалась команда:

— Пли!

Произошла невообразимая свалка. Воздухъ огласился криками, воплями, стонами раненыхъ. Солдатъ и полицейскихъ едва не растерзали, и они спаслись лишь учащенными ружейными залпами, которые, наконецъ, обратили въ бѣгство разсвирѣпѣвшую толпу. Мэри Неллиганъ была въ свалкѣ и вышла изъ нея невредимой. Но не такова была судьба сопровождавшаго ее Питера Каркорана.

Онъ только присутствовалъ на митингѣ, не произнесъ ни слова и не принялъ участія ни въ какой враждебной властямъ демонстраціи и, однако, онъ одинъ сдѣлался жертвою общаго безумія.

— Мэри! воскликнулъ онъ: — я убитъ! О, Боже мой!

И онъ упалъ на землю.

— Питеръ! Питеръ! произнесла Мэри, стараясь его приподнять: — можетъ быть, вы не такъ тяжело ранены.

Но Питеръ Каркоранъ былъ смертельно раненъ и его отнесли домой безъ чувствъ.

Онъ дѣйствительно умеръ, но передъ смертью послалъ за Мэри Неллиганъ.

— Чего отъ тебя хочетъ Питеръ Каркоранъ? спросила ее мать, когда, на слѣдующій день, пришли отъ умирающаго за молодой женщиной.

— Не знаю, но надо идти, не правда ли? отвѣчала Мэри.

— Конечно; всегда слѣдуетъ исполнять желаніе умирающаго, согласилась съ нею мать.

Мэри Неллиганъ надѣла плащъ и поспѣшно направилась къ хижинѣ Питера Каркорана. Онъ лежалъ на кровати, и капли холоднаго, предсмертнаго пота выступили на его лбу. Глаза его дико блуждали; но когда Мэри вошла въ комнату, онъ произнесъ съ жаромъ:

— Слава Богу! она исполнила мое желаніе.

Мэри Неллиганъ опустилась на колѣни подлѣ кровати умирающаго. Патеръ только-что причастилъ его и, послѣ непродолжительнаго съ нимъ разговора, сказалъ громко:

— Кэти Бирнъ, сбѣгайте скорѣе за стряпчимъ Колинсомъ и судьей, мистеромъ Налли.

— Сейчасъ, отвѣчала женщина: — но стряпчій Бойдъ живетъ ближе, не сбѣгать ли за нимъ?

— Ни за что! рѣзко произнесъ патеръ: — дѣлайте что вамъ говорятъ.

Кэти Бирнъ поспѣшно вышла изъ хижины.

— Не говорите съ нимъ теперь, Мэри, сказалъ шопотомъ патеръ: — ему надо запастись силами на разговоръ съ судьей и стряпчимъ.

— Въ чемъ дѣло? спросила Мэри также въ полголоса.

— Это престранная исторія, вотъ все, что я могу теперь сказать, произнесъ патеръ: — но пойдемте въ кухню, оставимъ его пока одного.

Мэри повиновалась. При умирающемъ осталась его племянница Бидди. Но черезъ нѣсколько минутъ она показалась въ дверяхъ.

— Не придетъ ли кто въ комнату! воскликнула она: — мнѣ страшно оставаться одной. Онъ такой ужасный и говоритъ такія странныя слова.

VIII.

— Я пойду съ вами, Бидди, сказала Мэри Неллиганъ и войдя въ комнату умирающаго, сѣла на его кровать.

Онъ уставился на нее своими дико блуждающими глазами.

— А, это вы, Мэри Неллиганъ! промолвилъ онъ слабымъ голосомъ.

— Да, Питеръ, это я, отвѣчала молодая женщина.

— А, это вы, Мэри Неллиганъ… Мэри Неллиганъ. Нѣтъ… не за Мэри Неллиганъ, а за Мэри Шильдсъ ухаживалъ, бывало, Стандишъ Клинтонъ. Мэри, вы любили Стандиша?

Мэри вспыхнула. Она знала, что Бидди Каркоранъ была одна изъ самыхъ завзятыхъ сплетницъ въ околодкѣ и не хотѣла ничего сказать лишняго въ ея присутствіи.

— О, Питеръ! произнесла она: — я на вашемъ мѣстѣ не думала бы объ этомъ. Стандишъ теперь сталъ важнымъ джентльмэномъ въ Лондонѣ и не думаетъ ни о комъ изъ насъ.

— Мэри! началъ снова умирающій и присѣлъ на кровати, но силы ему измѣнили и онъ упалъ на подушку въ изнеможеніи.

— Не говорите такъ много, Питеръ, сказала Мэри, поправляя ему подушку: — сохраните свои силы къ приходу судьи и стряпчаго.

— Мнѣ ихъ не надо! воскликнулъ онъ въ сильномъ волненіи: — подойдите поближе, Мэри, и поклянитесь, что вы возстановите права Стандиша Клинтона.

— Какъ могу я это сдѣлать, Питеръ? спросила Мэри и сердце ея тревожно забилось.

— Я вамъ скажу, отвѣчалъ умирающій: — подойдите поближе. Мнѣ осталось жить недолго. Мэри, вы должны поѣхать въ Лондонъ и передать Стандишу Клинтону все, что я вамъ скажу.

— Какъ! я должна поѣхать въ Лондонъ! воскликнула молодая женщина съ изумленіемъ.

— Да, вы, Мэри; я довѣряю вамъ однимъ. Я не боюсь стряпчихъ. Вы это сдѣлаете, Мэри, потому что вы любите Стандиша, Вѣдь вы его любите, Мэри?

Молодая женщина нагнулась къ умирающему и шопотомъ произнесла:

— Я боюсь въ этомъ сознаться, Питеръ.

— Я давно это знаю, Мэри, отвѣчалъ онъ: — ну, теперь молчите и выслушайте меня. Я любилъ Кэти Клинтонъ всей душой. Она была первая красавица въ Дунбелинѣ и я думалъ, что она выйдетъ за меня замужъ. Но вдругъ я сталъ замѣчать, что молодой хозяинъ… мистеръ Генри Гардинджъ часто похаживаетъ къ ней. Я ей сказалъ, что онъ ей не женихъ и…

Онъ умолкъ и Мэри отерла съ его лба крупныя капли холоднаго пота.

— Не бойтесь, Мэри, продолжалъ онъ черезъ минуту: — я вамъ все скажу. Я не зналъ бы покоя въ могилѣ, еслибъ унесъ съ собою эту тайну. Когда я сказалъ Кэти о мистерѣ Генри Гардинджѣ, то она отвѣчала, что мистеръ Гардинджъ досталъ ей прекрасное мѣсто на одной фабрикѣ въ Глазго, что она переѣзжаетъ туда и никогда не выйдетъ замужъ за простого рабочаго, какъ я… Я едва не сошелъ съума, потому что зналъ, что это не кончится добромъ. У Кэти не было родителей и родственниковъ; я сказалъ обо всемъ патеру; онъ отправился къ ней, но ея ужь и слѣдъ простылъ. Я не зналъ, что дѣлать. Патеръ Баретъ пошелъ къ мистеру Генри Гардинджу, но тотъ сказалъ, что ничего объ ней не знаетъ, кромѣ того, что она просила его достать ей мѣсто на фабрикѣ въ Глазго. Вскорѣ послѣ этого, онъ уѣхалъ изъ Дунбелина на двѣ или на три недѣли и я слышалъ, что онъ въ Глазго. Я все думалъ о Кэти и почему-то мнѣ показалось, что молодой хозяинъ поѣхалъ къ ней. Вотъ я и рѣшился ее розыскать съ Божьей помощью.

Онъ снова умолкъ отъ утомленія.

— Вы слишкомъ много говорите, Питеръ, сказала Мэри.

— Я очень слабъ, но окончу свой разсказъ. Я пошелъ въ Глазго… и сталъ тамъ ходить по фабрикамъ. Наконецъ, я узналъ случайно отъ одной женщины, что Кэти Клинтонъ была замужемъ, что ея мужъ нѣсколько недѣль тому назадъ пріѣхалъ изъ Ирландіи и у нихъ была ссора, что на слѣдующій день у нея родился ребенокъ и она была очень больна, но теперь поправилась и собирается домой, въ Ирландію. Сердце мое болѣзненно сжалось, но я пошелъ съ этой женщиной и увидалъ въ маленькой, опрятной комнатѣ Кэти Клинтонъ съ ребенкомъ на рукахъ.

Въ эту минуту въ кухнѣ раздался шумъ и въ комнату вошелъ патеръ съ стряпчимъ Колинсономъ и судьей мистеромъ Налли.

— Ну, Каркоранъ, что вы хотѣли сказать этимъ господамъ? спросилъ онъ.

— Я уже сказалъ Мэри, отвѣчалъ умирающій: — мнѣ еще осталось досказать только немного.

— Хорошо, произнесъ стряпчій: — продолжайте. Намъ надо только знать главные факты.

— Ну, продолжалъ Питеръ, обращаясь къ Мэри Неллиганъ: — сначала Кэти не хотѣла со мною говорить, но потомъ сказала, что мистеръ Генри Гардинджъ подговорилъ ее переѣхать въ Глазго, обѣщая жениться на ней и привезти ее обратно въ Дунбелинъ, какъ только его дѣла устроятся.

— Женился онъ на ней? спросилъ стряпчій, видя, что силы Питера Каркорана сильно падаютъ.

— Да, сэръ. Онъ пріѣхалъ въ Глазго вскорѣ послѣ ея переѣзда изъ Дунбелина и назвалъ ее своей женой въ присутствіи мистера Матью Бойда, доброй женщины, у которой она жила, и ея мужа. А этого, говорятъ, довольно по шотландскимъ законамъ.

— Почему же она никому не говорила, что онъ ея мужъ?

— Потому что негодяй увѣрилъ ее, что этотъ бракъ недѣйствителенъ въ Ирландіи. Она была дура, какъ и многія женщины. Онъ бросилъ ее и пригрозилъ погубить, если она скажетъ хоть слово объ ихъ бракѣ. Она занемогла и родила; потомъ ея любовь превратилась въ ненависть и чтобы отомстить ему, она вернулась въ Дунбелинъ. Мистеръ Бойдъ можетъ вамъ разсказать объ этомъ. Онъ еще былъ добрѣе другихъ и выхлопоталъ ей хижину на горѣ, недѣльный пенсіонъ и…

— А помните вы, перебилъ его стряпчій Колинсъ: — какъ звали людей, у которыхъ она жила въ Глазго?

— Да, сэръ; ихъ фамилія была: Фергюсонъ, отвѣчалъ Питеръ Каркоранъ: — вотъ видите, Мэри, я хочу, чтобъ вы возстановили права Стандиша, потому что онъ законный сынъ Гардинджа, а не другой.

— Я сдѣлаю все, что могу, отвѣчала Мэри въ большомъ волненіи.

— Патеръ Барретъ дастъ вамъ нѣчто, прибавилъ шопотомъ умирающій: — поѣзжайте къ Стандишу и скажите ему.

— Мы исполнимъ ваше желаніе, сказалъ судья.

— Нѣтъ, пусть Мэри первая разскажетъ ему исторію его матери, промолвилъ съ трудомъ Питеръ Каркоранъ.

— Да, да, Питеръ, я это сдѣлаю съ Божьей помощью! воскликнула Мэри: — но что съ вами?

Патеръ Баретъ началъ поспѣшно читать отходную и, спустя полчаса, Питеръ Каркоранъ спокойно умеръ.

Мэри Неллиганъ была такъ поражена всѣмъ происшедшимъ, что пошла къ двери, какъ во снѣ. Но ее остановилъ патеръ.

— Подождите, Мэри, сказалъ онъ: — помолимтесь всѣ за упокой души Питера, а потомъ я пойду съ вами. Намъ по дорогѣ.

Всѣ присутствующіе опустились на колѣни и набожно произнесли заупокойную молитву. Только одна Мэри Неллиганъ машинально повторяла знакомыя ей слова, не понимая ихъ смысла.

— Ну, Мэри, пойдемъ теперь, сказалъ патеръ, застегивая доверха свой длинный сюртукъ. — Прощайте, добрые люди, Христосъ съ вами!

— Прощайте, святой отецъ, отвѣчали всѣ въ одинъ голосъ: — доброй ночи, Мэри.

Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ они шли молча, погруженные въ глубокую думу. Хотя патеръ привыкъ къ страннымъ исторіямъ, которыя онъ постоянно привыкъ слышать на исповѣди, но ни одна изъ нихъ не казалась ему столь романтичной, какъ разсказъ Питера Каркорана. Онъ не зналъ, насколько успѣлъ Питеръ познакомить Мэри съ исторіей матери Стандиша и потому спросилъ ее:

— Такъ Питеръ высказалъ вамъ желаніе, чтобъ вы сами поѣхали въ Лондонъ и все разсказали Стандишу Клинтону?

— Да, святой отецъ.

— Но вѣдь до Лондона очень далеко и надо ѣхатъ на пароходѣ и по желѣзной дорогѣ.

— Ничего, я обѣщала Питеру и надо исполнить слово, данное умирающему, отвѣчала Мэри, которая сама очень желала сообщить Стандишу первая счастливую вѣсть.

— Это правда, Мэри.

— На путешествіе потребуется денегъ, но я какъ-нибудь устроюсь.

— Мэри, до вашего прихода, Питеръ мнѣ все разсказалъ и передалъ мнѣ нѣсколько фунтовъ для уплаты вашихъ расходовъ по поѣздкѣ въ Лондонъ.

— Неужели? воскликнула недовѣрчиво Мэри.

— Да, Мэри; я возьму вамъ билетъ туда и обратно и напишу въ Лондонъ знакомой настоятельницѣ монастыря, чтобъ она встрѣтила васъ на пристани. Но вы никому объ этомъ не говорите.

— Я никому не скажу; но когда вы меня отправите?

— Я думаю, черезъ недѣлю.

— Черезъ недѣлю! воскликнула съ ужасомъ Мэри: — но онъ раньше узнаетъ обо всемъ отъ стряпчаго и судьи.

— Нѣтъ, вы успѣете ихъ предупредить, Мэри, отвѣчалъ спокойно патеръ: — ну, прощайте, я васъ увѣдомлю, когда получу отвѣтъ настоятельницы.

Патеръ Баретъ удалился, и Мэри Неллиганъ медленно продолжала свой путь. На мосту, она остановилась, и устремила свои взоры на виднѣвшіяся на рѣкѣ суда. Она не могла помириться съ мыслью, что пройдетъ цѣлая недѣля или болѣе прежде, чѣмъ Стандишъ узнаетъ радостную для него вѣсть.

— Пойду-ка я, узнаю, не отходитъ ли какое-нибудь судно въ Лондонъ, произнесла она громко.

Она направилась по набережной къ судамъ, на которыхъ виднѣлись огни.

— Куда вы идете? спросила она у нѣсколькихъ матросовъ, нагружавшихъ одно судно.

— Въ Манчестеръ, или скорѣе въ Ливерпуль, отвѣчалъ одинъ изъ нихъ: — хотите ѣхать съ нами?

— Нѣтъ, произнесла Мэри: — я хочу знать, не отходитъ ли сегодня ночью какое-нибудь судно въ Лондонъ?

— Не знаю; спросите подальше.

Мэри прошла нѣсколько шаговъ, и, увидавъ, что большое судно готовилось къ отходу, подошла къ шкиперу, и смѣло спросила, не ѣдетъ ли онъ въ Лондонъ

— Да, отвѣчалъ онъ: — мы будемъ въ Лондонѣ черезъ два дня. Хотите ѣхать съ нами?

— Да, отвѣчала Мэри: — у меня нѣтъ денегъ; но я согласна семь лѣтъ работать на васъ, если вы только свезете меня въ Лондонъ.

Шкиперъ посмотрѣлъ пристально на молодую женщину, и повернувшись къ одному изъ матросовъ, сказалъ.

— Сведите эту женщину въ каюту. Она отправится съ нами.

IX.

— Странно, зачѣмъ Питеръ Каркоранъ хотѣлъ видѣть Мэри, сказала ея мать, когда настало время ложиться спать: — очень поздно; не пойти ли мнѣ за нею.

— Кто-то идетъ, отвѣчалъ Джонъ, и въ ту же минуту послышался стукъ въ дверь.

Мистрисъ Шильдсъ отворила ее, и съ изумленіемъ увидѣла передъ собой маленькаго мальчика.

— Мэри прислала меня сказать, произнесъ онъ поспѣшно: — что она уѣхала въ Лондонъ, на кораблѣ.

— Что такое? воскликнула, мистрисъ Шильдсъ: — зачѣмъ она уѣхала?

— Не знаю, отвѣчалъ ребенокъ, и, исполнивъ данное ему порученіе, пустился бѣжать.

— Я надѣну плащъ, сказала сыну, пораженная этимъ извѣстіемъ мистрисъ Шильдсъ: — и пойду къ Питеру Каркорану.

Уже было поздно, когда она достигла хижины Каркорана, но все-таки свѣтъ виндѣлся въ ней черезъ отворенную дверь. Караулившія тѣло покойника старыя сосѣдки не могли ничего ей сказать о Мэри; онѣ знали только, что Питеръ Каркоранъ передъ смертью говорилъ съ нею наединѣ и что она потомъ ушла съ патеромъ.

— Развѣ она не вернулась домой? спросила Бидди.

— Нѣтъ, отвѣчала мистрисъ Шильдсъ: — и мальчишка Келли прибѣжалъ сказать, что она уѣхала въ Лондонъ, на кораблѣ.

Всѣ женщины недовѣрчиво переглянулись.

— Правда, уходя съ патеромъ, Мэри была очень взволнована, сказала одна изъ нихъ, наливая себѣ стаканъ пунша.

— Мнѣ тоже это показалась, прибавила Бидди, которая не питала дружескихъ чувствъ къ Мэри.

— Что вы хотите этимъ сказать? воскликнула мистрисъ Шильдсъ: — въ чемъ упрекаете вы мою дочь?

— Ни въ чемъ, мистрисъ Шильдсъ, отвѣчала первая изъ женщинъ: — еслибъ я была на вашемъ мѣстѣ, то прямо пошла бы къ патеру, и спросила бы у него, гдѣ Мэри.

— И спросите у него, прибавила Бидди: — что говорилъ Мэри по секрету бѣдный дядя Питеръ?

— Хорошо, отвѣчала мистрисъ Шильдсъ: — но прежде я помолюсь за упокой души бѣднаго Питера. Дайте мнѣ, Бидди, ваши четки.

И, опустившись на колѣни, она набожно произнесла вслухъ нѣсколько молитвъ; всѣ присутствовшіе въ комнатѣ вторили ей. Потомъ она встала и молча удалилась. Но было поздно, чтобъ идти къ патеру и она пошла прямо домой, все еще питая надежду, что застанетъ тамъ Мэри.

Но постель, на которой она спала съ дочерью, была пуста, и только на другой постели храпѣла вдова Линчъ съ дѣтьми.

— Я пошелъ бы, на вашемъ, мѣстѣ къ патеру, и спросилъ у него, что все это значитъ, сказалъ на слѣдующее утро Джонъ Шильдсъ.

Добрая женщина послушалась его совѣта, и направила свои шаги къ дому, который занималъ отецъ Баретъ. Онъ былъ удивленъ не менѣе матери неожиданнымъ отъѣздомъ Мэри. Онъ объявилъ ей, что Питеръ Каркоранъ передъ смертью просилъ Мэри съѣздить въ Лондонъ по важному для него дѣлу, но и онъ никакъ не могъ понять, зачѣмъ она такъ поторопилась. Успокоивъ по возможности встревоженную женщину, онъ отправился на берегъ, чтобъ навести справки. Тамъ онъ узналъ отъ нѣсколькихъ судовщиковъ, что Мэри Неллиганъ наканунѣ ночью отправилась въ Лондонъ на баркѣ Венера съ грузомъ хлѣба.

Между тѣмъ, надѣлавшая столько тревоги и безпокойствъ, Мэри Неллиганъ ужасно страдала морской болѣзнью. Море было очень бурное, и она не вставала съ своей койки въ продолженіи двухъ дней и двухъ ночей. Наконецъ, на третій вечеръ, судно бросило якорь въ Лондонскихъ докахъ и Мэри, простившись съ добрымъ шкиперомъ, отправилась разъискивать Стандиша Клинтона.

Она знала, что онъ бываетъ въ парламентѣ, и потому прямо пошла туда. Былъ уже десятый часъ, и она, усталая, медленно плелась вдоль нескончаемыхъ домовъ. Всѣ прохожіе, у которыхъ она спрашивала, гдѣ парламентъ, отвѣчали ей: — «идите прямо». Но это было легче сказать, чѣмъ сдѣлать, и кончилось тѣмъ, что она упала въ изнеможеніи подлѣ громаднаго магазина. На сосѣдней церкви пробило одиннадцать часовъ. Но не долго пришлось ей отдохнуть. Проходившій мимо полисмэнъ освѣтилъ ея лицо своимъ потухшимъ фонаремъ и промолвилъ:

— Проходите.

— Я пошла бы съ удовольствіемъ, но не въ силахъ, отвѣчала Мэри.

— Куда вы идете? спросилъ полисмэнъ, ни мало не удивляясь.

— Въ парламентъ, отвѣчала она.

— Зачѣмъ вамъ туда? воскликнулъ полисмэнъ, любопытство котораго было возбуждено.

— Мнѣ надо видѣть Стандиша Клинтона, отвѣчала она просто: — онъ изъ нашего города Дунбелина въ Ирландіи, и говоритъ рѣчи въ парламентѣ.

— И вы пріѣхали изъ такой дали, чтобъ его видѣть?

— Мнѣ надо ему сообщить нѣчто очень важное.

— Послушайтесь моего совѣта, сказалъ полисмэнъ: — не хо

ъдите сегодня въ парламентъ. Уже слишкомъ поздно. Лучше пойдемте со мною. У васъ есть деньги?

— Да, сэръ. У меня есть три шиллинга своихъ и пять шиллинговъ, которые мнѣ далъ добрый шкиперъ.

— Хорошо. Я вамъ покажу ночлежную, гдѣ вы проведете ночь. Содержательница ея моя теща.

Мэри съ благодарностью приняла это любезное приглашеніе и послѣдовала за полисмэномъ въ маленькой переулокъ, гдѣ, войдя во дворъ одного изъ домовъ, онъ отворилъ дверь и громко крикнулъ:

— Приличная женщина желаетъ ночлега, мистрисъ Бэнсъ.

Съ этими словами онъ исчезъ, и Мэри очутилась одна въ сѣняхъ, освѣщенныхъ керосиновой лампой.

— Войдите! произнесъ голосъ съ верху.

Мэри поднялась по лѣстницѣ и на площадкѣ ее встрѣтила маленькая, опрятно одѣтая старуха, которая критически осмотрѣла ее съ головы до ногъ.

— У меня все занято, произнесла она, выводя повидимому удовлетворительное заключеніе о молодой женщинѣ: — но если вамъ все равно, то я могу подѣлиться съ вами моею кроватью.

— Очень вамъ благодарна, отвѣтила Мэри: — я очень устала, и желала бы гдѣ-нибудь прилечь.

На слѣдующее утро, Мэри проснулась очень поздно.

Она не скоро дала себѣ отчетъ въ томъ, гдѣ она. Маленькая комната на чердакѣ, въ которой она провела ночь, съ кисейной занавѣской на окнѣ, опрятной мебелью, показалась ей роскошнымъ жилищемъ въ сравненіи съ тѣмъ, къ чему она привыкла въ Дунбелинѣ.

— Я васъ не разбудила, потому что вы такъ крѣпко спали, сказала хозяйка, отворяя дверь.

— Я теперь, кажется, чувствую усталость болѣе, чѣмъ вчера, отвѣтила Мэри, съ трудомъ перевертываясь съ одного бока на другой.

Мистрисъ Бэнсъ распросила молодую женщину, зачѣмъ она пріѣхала въ Лондонъ и, удовлетворившись тѣмъ отвѣтомъ, который Мэри нашла нужнымъ ей дать, промолвила:

— А не хотите ли вы завтракать?

— Да, отвѣчала Мэри: — я сейчасъ встану и попросила бы у васъ чаю.

— Лежите спокойно, произнесла мистрисъ Бэнсъ: — мои жильцы уже давно разошлись. Я вамъ принесу сюда чаю.

Позавтракавъ, Мэри снова заснула, и открыла глаза только въ сумерки. Поспѣшно вскочивъ съ постели, она одѣлась, и по совѣту хозяйки поѣхала въ дилижансѣ въ Вестминстеръ.

X.

Какъ только голосъ Стандиша долетѣлъ до ушей Анджелы, она затаила дыханіе и стала жадно слушать.

Его рѣчь, полная фактовъ и строго логичныхъ аргументовъ, напоминала своимъ пламеннымъ краснорѣчіемъ блестящіе дни Граттана. Его часто перебивали, но онъ всегда ловко парировалъ удары. Палата слушала его съ лихорадочнымъ вниманіемъ и онъ окончилъ свою рѣчь среди громкихъ криковъ одобренія и не менѣе громкихъ протестовъ.

Спустя нѣсколько минутъ, виновникъ этой парламентской бури спокойно сидѣлъ въ дамской галлереѣ подлѣ Анджелы Бойдъ.

— Вы произвели большое впечатлѣніе своей рѣчью, мистеръ Клинтонъ, сказала ея подруга.

— Вы слишкомъ снисходительны, отвѣчалъ Стандишъ, пристально смотря на Анджелу.

Ея лице горѣло, глаза блестѣли, и протянувъ ему руку, она промолвила дрожащимъ голосомъ:

— Благодарю васъ. Я вполнѣ сочувствую всему, что вы сказали.

Какое-то свѣтлое, радостное чувство наполнило сердце Стандиша Клинтона.

— Я не знаю, какъ васъ благодарить, отвѣчалъ онъ, инстинктивно понижая голосъ: — но я, право, не помню, что я сказалъ; знаю только, что говорилъ отъ искренняго сердца. Какъ я радъ, что вы здѣсь сегодня, прибавилъ онъ неожиданно.

— Отчего?

— Отъ того, что я сегодня произнесъ первую свою рѣчь въ палатѣ; до сихъ поръ я только подавалъ голосъ и исполнялъ парламентскую рутину.

Вскорѣ дамы пожелали уѣхать и Стандишъ проводилъ ихъ до улицы. Въ ту самую минуту, какъ онѣ садились въ кэбъ, какая-то женщина взглянула на Стандиша, который говорилъ что-то нагнувшейся къ нему Анджелѣ. Это была Мэри Неллиганъ. Инстинктивно понявъ все, она вздрогнула и быстро удалилась, отложивъ до болѣе удобной минуты объясненія съ Стандишемъ.

Дамы уѣхали и Стандишъ Клинтонъ съ минуту не спускалъ глазъ съ уѣзжавшаго кэба. Онъ чувствовалъ себя совершенно новымъ человѣкомъ. Онъ говорилъ съ Анджелой Бойдъ, какъ равный съ равнымъ! Не было ли это во снѣ? А его рѣчь, которую онъ теперь начиналъ, мало-по-малу, припоминать, что скажетъ Анджела о ней, прочитавъ ее завтра въ газетахъ?

На слѣдующее утро, Анджела встала очень рано, чтобъ первой прочитать въ «Daily Duffer» рѣчи Стандиша Клинтона и другихъ ирландскихъ депутатовъ насчетъ самостоятельнаго ирландскаго законодательнаго собранія.

— Это не сегодняшняя газета! воскликнула она съ нетерпѣніемъ.

— Я только что купила ее на улицѣ, отвѣчала служанка.

Анджела посмотрѣла число, выставленное въ заголовкѣ газеты. Да, дѣйствительно, была суббота, 28-го февраля. И, однако, она тщетно вертѣла газету, ни гдѣ не было ни слова о рѣчахъ ирландскихъ депутатовъ. Подъ заголовкомъ «Ирландскія дѣла» была напечатана пятая часть столбца.

— Я, вѣроятно, не умѣю искать, подумала она, не читая этой статейки: — стенографическій отчетъ долженъ быть напечатанъ гдѣ-нибудь далѣе.

Она снова пробѣжала глазами всѣ страницы газеты, но все тщетно. Наконецъ, одна изъ передовыхъ статей остановила ее вниманіе. Она оканчивалась слѣдующими словами:

«Въ концѣ засѣданія одинъ изъ такъ-называемыхъ представителей Ирландіи сдѣлалъ нѣсколько нелѣпыхъ замѣчаній относительно ирландской промышленности, но, конечно, никто ихъ не слушалъ, такъ какъ они заслуживали только одного презрѣнія».

Вотъ и все! Вопросъ о конножелѣзной дорогѣ въ Дульчестерѣ былъ гораздо важнѣе, чѣмъ судьба цѣлой страны, которую Англія приняла подъ свое покровительство и съ которой она соединена узами кровнаго родства, даже въ отношеніи королевскаго дома, потому что никто, въ настоящее время, не имѣетъ право назваться государемъ Ирландіи, кромѣ Викторіи, королевы Великобританіи, и прямой наслѣдницы Евы, дочери Дермота, короля лейстера, вышедшей замужъ за англійскаго графа Строигбо.

— Можете вы мнѣ объяснить, спросила Анджела у вошедшаго въ комнату хозяина дома: — почему въ вашей газетѣ нѣтъ стенографическаго отчета о томъ, что говорили вчера въ палатѣ мистеръ Клинтонъ и другіе ирландскіе депутаты. Вотъ что тутъ говорится объ ихъ рѣчахъ.

И она прочла строчки, поразившія ее своимъ дерзкимъ нахальствомъ.

— А вы ожидали найти въ англійской газетѣ безпристрастныя, вѣрныя и полныя свѣдѣнія о чемъ либо касающемся Ирландіи? отвѣчалъ съ улыбкой мистеръ Вудфордъ.

— Отчего же нѣтъ? Я всегда слышала, что ваши англійскія газеты кичатся своей честностью.

— Ну, милая миссъ Бойдъ, не волнуйтесь изъ-за пустяка. Каждая изъ нашихъ газетъ основана или издается на счетъ извѣстной политической кучки, съ цѣлью распространять ея вліяніе. Дублинскій корреспондентъ «Daily Duffer», чиновникъ вицекоролевскаго управленія; онъ знаетъ, что съ паденіемъ нынѣшняго министерства онъ потеряетъ свое мѣсто и всячески старается возвысить англійское правительство, выставивъ въ самомъ дурномъ свѣтѣ національныя стремленія Ирландіи.

— Какой стыдъ! воскликнула Анджела: — я надѣялась, что королева, которую мы любимъ въ Ирландіи, не имѣетъ ничего общаго съ этой низкой политикой?

— Конечно, не имѣетъ.

— Королеву уважаютъ въ Ирландіи, какъ добрую и умную женщину, какъ великую государыню, произнесла съ жаромъ Анджела: — вы чаще услышите въ народѣ «да благословитъ Господь королеву», чѣмъ оскорбительныя о ней выраженія. Мы винимъ не королеву въ претерпѣваемыхъ нашей страной бѣдствіяхъ, но систему вѣчно измѣняющихся министерствъ.

— А я думалъ, что королевскую семью ненавидятъ въ Ирландіи, замѣтилъ мистеръ Вудфортъ.

— Вы заблуждаетесь, какъ и всѣ англичане. Дайте намъ ирландскій парламентъ и одного изъ сыновей королевы вице-королемъ, хоть, напримѣръ, популярнаго герцога Каннотскаго и вы не услышите болѣе о мятежахъ и бунтахъ.

— Герцогъ Каннотскій ни за что не пойдетъ къ вамъ, изъ боязни, чтобъ его не застрѣлили, сказалъ мистеръ Вудфордъ.

— Вы разсуждаете какъ истый англичанинъ, воскликнула, выходя изъ себя, молодая дѣвушка: — а я вамъ говорю, что сыновьямъ королевы нечего бояться ирландцевъ. Мы очень преданный народъ, но когда насъ систематично преслѣдуютъ, то неудивительно, что мы, въ концѣ-концевъ, теряемъ терпѣнье. Вся бѣда въ томъ, что англичане и ирландцы не понимаютъ другъ друга. Мы, кельты, любимъ, какъ французы, блескъ и удовольствія; дайте намъ дворъ и вы увидите, что дѣла пойдутъ иначе. Мы хотимъ не разсторженія союза, но справедливости, мы хотимъ пользоваться равными правами съ Англіей и Шотландіей.

— Откуда вы набрались этихъ мыслей?

— Все равно; но вы согласны со мною?

— Я всегда соглашаюсь съ женщинами, произнесъ со смѣхомъ мистеръ Вудфордъ.

— Такъ всегда отвѣчаютъ мнѣ англичане, когда я смѣю отстаивать права Ирландіи, хотя, вмѣстѣ съ тѣмъ, я не нападаю ни на вашу націю, ни на вашу королеву.

— Жаль, что королева назвала себя не ирландской королевой, тогда вы всѣ поклонялись бы ей, какъ божеству, а для насъ важно не это, а матеріальныя условія жизни: хлѣбъ, пиво, сыръ… Только вамъ, ирландцамъ, непремѣнно надо имѣть кумира.

— Я очень этому рада, отвѣчала Анджела: — не можетъ быть жертвы безъ кумира. Мы обожаемъ свою родину и потому готовы всѣмъ жертвовать ради ея.

XI.

Въ продолженіи дня Анджела накупила много газетъ, но ни въ одной она не нашла стенографическаго отчета рѣчей ирландскихъ депутатовъ. Англійская пресса систематически игнорируетъ выраженіе общественнаго мнѣнія Ирландіи и не допускаетъ на свои столбцы аргументовъ, фактовъ и вѣрныхъ свѣдѣній по ирландскому вопросу. Съ другой стороны, англійскій народъ не читаетъ ирландскихъ газетъ и потому не имѣетъ возможности знать правду о всемъ, что касается Ирландіи.

Сидя передъ обѣдомъ въ гостиной, Анджела думала обо всемъ этомъ и, какъ многія ирландки, сожалѣла, что она не мужчина. Она жаждала сдѣлаться глашатаемъ истины и повѣдать всѣмъ націямъ справедливую исторію всего, что перенесла и переноситъ Ирландія. Мысль, что она не можетъ ничего сдѣлать для своей родины, несказанно ее терзала. Она съ горечью сознавала, что въ глазахъ общества дурная дочь, невѣрная жена и преступная мать, сохранившая внѣшнія приличія, гораздо уважительнѣе, чѣмъ женщина, отдавшаяся всею душею великому народному движенію.

— Мистеръ Клинтонъ, доложила служанка.

Анджела вздрогнула, но тотчасъ же оправилась. И однимъ взглядомъ окинула съ головы до ногъ вошедшаго Стандиша Клинтона. Онъ теперь, при дневномъ свѣтѣ, поразилъ ее еще болѣе, чѣмъ наканунѣ. Это былъ совершенный джентельмэнъ, прилично одѣтый, съ прекрасными манерами и, повидимому, привыкшій къ лучшему обществу.

— Венера, выходящая изъ моря газетнаго! произнесъ онъ со смѣхомъ, видя, что она поднялась съ кушетки, заваленной газетами.

— Я искала вашу вчерашнюю рѣчь и не могу найти, отвѣчала Анджела, дружески пожавъ ему руку и усаживаясь снова на кушетку.

— Это мнѣ очень лестно, миссъ Бойдъ, произнесъ онъ: — только въ «Times»'ѣ напечатанъ отчетъ о моей рѣчи, но и тамъ выпущены тѣ мѣста, которыя я считаю самыми сильными.

— Какъ я рада, что была вчера въ палатѣ; по крайней мѣрѣ, подъ старость я буду имѣть возможность сказать, что слышала дѣвственную рѣчь нашего Дунбелинскаго депутата, сказала она съ улыбкой. — Когда вы опять будете говорить, мистеръ Клинтонъ?

— Я полагаю, въ понедѣльникъ; и сегодня я зашелъ къ вамъ, чтобъ спросить, не пожелаете ли вы опять побывать въ палатѣ?

— Я буду очень рада, но не могу отвѣчать за мистрисъ Вудфордъ, которой нѣтъ дома, произнесла Анджела съ сверкающими глазами.

— Я зайду въ воскресенье въ это же время и вы мнѣ скажете, на чемъ вы рѣшили съ мистрисъ Вудфоръ. А вы долго остаетесь въ Лондонѣ, миссъ Бойдъ?

— Еще мѣсяцъ.

— Вы имѣете извѣстія изъ Дунбелина?

— Да, дядя мнѣ пишетъ два раза въ недѣлю, и я знаю все, что тамъ дѣлается, хотя не переписываюсь ни съ кѣмъ другимъ.

Выйдя изъ дома, гдѣ жила Анджела и направляясь къ Страпду, Стандишъ повторялъ мысленно послѣдніе слова Анджелы. Если она ни съ кѣмъ не переписывалась въ Дунбелинѣ, кромѣ дяди, то, вѣроятно, былъ справедливъ дошедшій до него слухъ, что между нею и Вальтеромъ Гардинджемъ произошелъ окончательный разрывъ.

Весело, отрадно было на сердцѣ Стандиша. Доселѣ мысль о предстоявшемъ бракѣ Анджелы съ Вальтеромъ Гардинджемъ набрасывала тѣнь на лучезарный образъ молодой дѣвушки. Идя по улицѣ, онъ припоминалъ всѣ ея слова, всѣ ея взгляды тѣмъ съ большею радостью, что въ ея присутствіи онъ чувствовалъ себя равнымъ ей по общественному положенію. Какъ она вселила ему это чувство, онъ не зналъ, но ощущалъ его и этого было для него довольно. Онъ сознавалъ, что, имѣя подругой жизни такую женщину, онъ могъ бы достигнуть великихъ результатовъ въ борьбѣ за благо своей родины.

Но будетъ ли она обращаться съ нимъ также въ Дунбелинѣ, какъ въ Лондонѣ? Стандишъ Клинтонъ очень хорошо зналъ, что подвергнется остракизму дунбелинскаго общества, но къ чему было ему ѣхать въ Дунбелинъ ранѣе того времени, когда ему придется дать отчетъ своимъ избирателямъ въ своей парламентской дѣятельности? Съ Дунбелиномъ были неразлучно соединены самыя горестныя воспоминанія его жизни, и конечно, человѣкъ имѣетъ право жить тамъ, гдѣ ему пріятно. Однако, низко было сомнѣваться въ ея сочувствіи къ нему. Не заговорила ли она съ нимъ, встрѣтивъ его послѣ выхода его изъ тюрьмы, и не поклонилась ли ему, гуляя въ Вальтеромъ Гардинджемъ, когда онъ шелъ съ своими друзьями на публичный митингъ? Наконецъ, онъ не могъ забыть, что она пожелала остаться въ комнатѣ во время его разговора съ мистеромъ Генри Гардинджемъ и Матью Бойдомъ, чѣмъ ясно доказала, что интересовалась имъ. Въ виду всего этого, Стандишъ Клинтонъ и первые далъ волю своему воображенію и сталъ мысленно рисовать передъ собою очаровательныя картины семейнаго счастья съ любимой и любящей женою, которая походила какъ двѣ капли воды на Анджелу Бойдъ.

— А вотъ и вы, я заходилъ къ вамъ, но не засталъ дома, неожиданно раздался подлѣ него веселый голосъ.

Онъ поднялъ голову. Передъ нимъ стоялъ Джонъ Кронинъ.

— Куда вы дѣлись вчера? спросилъ его Стандишъ: — вы не вернулись въ палату.

— Меня задержало важное дѣло и я очень сожалѣю, что не былъ въ палатѣ, потому что вы, говорятъ, одержали блестящій успѣхъ своей рѣчью объ ирландской промышленности.

— Вы слишкомъ любезны, отвѣчалъ Стандишъ.

— А что дамы, которыхъ я вамъ рекомендовалъ, остались довольны?

— Да, очень; по крайней мѣрѣ, онѣ такъ сказали и я только что заходилъ къ нимъ, чтобъ спросить, не желаютъ ли онѣ пріѣхать въ палату въ понедѣльникъ. Миссъ Бойдъ, повидимому, очень интересуется ирландскими дѣлами.

— Неужели? Да, кстати… Вудфордъ мнѣ говорилъ что-то объ этой молодой дѣвушкѣ.

— Что именно? спросилъ поспѣшно Стандишъ и, взявъ подъ руку своего друга, пошелъ далѣе съ нимъ.

— Вы изъ Дунбелина и, можетъ быть, знаете эту исторію. Миссъ Бойдъ, говорятъ, кокетничала съ какимъ-то молодымъ человѣкомъ, долго поощряла его ухаживаніе и потомъ отказала ему, къ отчаянію его семьи.

— Я что-то слышалъ объ этомъ.

— А вы знаете фамилію молодого человѣка?

— Да, это мистеръ Вальтеръ Гардинджъ, сынъ богатаго фабриканта въ Дунбелинѣ.

— Какъ! воскликнулъ Кронинъ: — вашъ соперникъ по выборамъ?

— Да.

— Это настоящій романъ, произнесъ со смѣхомъ Кронинъ: — миссъ Бойдъ отказываетъ кандидату, потерпѣвшему пораженіе въ Дунбелинѣ, пріѣзжаетъ въ Лондонъ и ближе знакомится съ побѣдителемъ; теперь вамъ надо влюбиться другъ въ друга.

— Ну, это невѣроятно, отвѣчалъ Стандишъ, сильно покраснѣвъ.

Онъ не хотѣлъ сознаться своему другу, что никогда не встрѣчался на равной ногѣ въ Дунбелинѣ съ Анджелой Бойдъ и былъ очень радъ, что они поравнялись съ редакціей газеты, въ которой онъ работалъ. Онъ поспѣшно простился и исчезъ въ подъѣздѣ. Джонъ Кронинъ хотѣлъ повернуть къ Лудгэт-Гиль, какъ вдругъ какая-то женщина остановила его за руку.

XII.

Онъ обернулся и увидалъ непривычную для Лондона фигуру хорошенькой Мэри Неллиганъ, въ толстыхъ башмакахъ, синихъ чулкахъ, сѣрой юбкѣ, клѣтчатомъ передникѣ и большомъ синемъ суконномъ плащѣ съ капишономъ. Джонъ Кронинъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ и, замѣтивъ по румянцу, игравшему на ея щекахъ, что она была взволнована, добродушно спросилъ:

— Чѣмъ могу я быть вамъ полезенъ, моя милая?

Его ирландскій акцентъ наполнилъ радостью сердце молодой женщины. Это былъ первый соотечественникъ, котораго она встрѣтила въ Лондонѣ. Слезы выступили на ея глазахъ и она промолвила:

— Слава Богу! это свой!

— Свой! произнесъ съ улыбкой Кронинъ: — я никогда васъ не встрѣчалъ, и конечно, не забылъ бы такихъ хорошенькихъ глазъ, еслибъ когда-нибудь ихъ видѣлъ.

— Полноте говорить вздоръ, отвѣчала Мэри, въ сущности, очень довольная его любезностью: — вы мой землякъ; я тотчасъ узнала это по вашему выговору.

— Да, я ирландецъ, произнесъ онъ, подаваясь впередъ: — вамъ нужно что-нибудь?

— Да, сэръ, воскликнула Мэри, удерживая его за руку: — вы только-что шли съ Стандишемъ Клинтономъ, не правда ли?

Говоря это, она вспыхнула, какъ макъ. Джонъ Кронинъ посмотрѣлъ на нее пристально и улыбнулся.

— Зачѣмъ вамъ это знать? спросилъ онъ.

— Потому что мнѣ надо видѣть Стандиша, отвѣчала она: — могу я пойти за нимъ въ этотъ домъ, прибавила она, указывая на редакцію, въ которую вошелъ Клинтонъ: — онъ тутъ живетъ?

— Я могу передать ему все, что хотите, сказалъ Кронинъ, не желая, чтобъ Мэри вошла въ редакцію, такъ какъ ему пришла въ голову мысль, что эта красавица преслѣдовала его друга любовными дрязгами.

— Нѣтъ, воскликнула она: — я должна лично поговорить съ Стандишемъ Клинтономъ и сообщить ему нѣчто очень важное. Нельзя мнѣ пойти за нимъ въ этотъ домъ?

— Нѣтъ, это не повело бы ни къ чему, отвѣчалъ поспѣшно добродушный ирландецъ, рѣшившійся спасти своего друга отъ непріятной встрѣчи: — это проходной домъ и онъ только прошелъ черезъ него. Право, лучше скажите мнѣ, въ чемъ дѣло и я ему передамъ.

— Это невозможно. Я должна лично видѣться съ Стандишемъ Клинтономъ. Я уже ходила вчера вечеромъ къ парламенту, чтобъ встрѣтить его, но онъ вышелъ оттуда съ двумя дамами и одна изъ нихъ была миссъ Анджела Бойдъ изъ Дунбелина.

«А! мы ревнуемъ!» — подумалъ Кронинъ, но ничего не сказалъ.

— Я не могла подойти къ нему, продолжала Мэри: — и теперь пробиралась опять къ парламенту, когда встрѣтила его съ вами, сэръ.

— Вы напрасно будете ходить къ парламенту, вы его тамъ не встрѣтите, произнесъ Кронинъ: — право, вы бы лучше сказали мнѣ то, что хотите передать ему.

— Нѣтъ, сэръ, отвѣчала она рѣшительнымъ тономъ: — я нарочно пріѣхала изъ Дунбелина, чтобъ видѣть Стандиша Клинтона и никому не передамъ того, то должна сказать ему лично. Не можете ли вы сказать мнѣ, гдѣ онъ живетъ?

Джонъ Кронинъ зналъ адресъ своего друга, но не хотѣлъ, чтобъ Мэри его разъискала, боясь какой-нибудь непріятной сцены.

— Онъ недавно переѣхалъ и я навѣрно не помню куда. Лучше всего вамъ снова пойти къ парламенту въ среду вечеромъ; вы, можетъ быть, увидите его при выходѣ.

— Благодарю васъ, сэръ.

— А какъ васъ зовутъ? Я могу сказать мистеру Клинтону вашу фамилію, не правда ли?

— Конечно! воскликнула поспѣшно молодая женщина: — скажите ему, что Мэри Неллиганъ нарочно пріѣхала изъ Дунбелина въ Лондонъ, чтобъ переговорить съ нимъ.

— Хорошо, я ему передамъ, отвѣчалъ Кронинъ и они разошлись въ противоположныя стороны.

Мэри Неллиганъ машинально пошла куда глаза глядѣли по лондонскимъ улицамъ, пока, наконецъ, повернула въ улицу, которая ей показалась похожей на ту, въ которой она жила. Но, пройдя нѣсколько шаговъ, она очутилась на незнакомой ей площади, загроможденной фургонами и возами. Это былъ Ковенгарденскій рынокъ. Окружавшія ее массы цвѣтовъ, овощей и плодовъ представляли такую чудную картину, что Мэри съ любопытствомъ смотрѣла во всѣ стороны. Никто не обращалъ на нее вниманія; лондонцы до того привыкли видѣть разныхъ странно одѣтыхъ лицъ, что никого не поразила эта хорошенькая молодая женщина съ обнаженной головой и въ чудовищномъ плащѣ. Но когда она дошла до отдаленнаго, грязнаго уголка рынка, гдѣ сидѣли на землѣ женщины и дѣти въ лохмотьяхъ и связывали маленькіе букеты, продаваемые на улицахъ, то она сдѣлалась предметомъ общаго говора. Наконецъ, одна старуха, съ такимъ пожелтѣвшимъ и морщинистымъ лицомъ, что оно почти не походило на человѣческій образъ, громко сказала съ сильнымъ ирландскимъ акцентомъ:

— Пріятно видѣть старый теплый плащъ, какой мы носили на родинѣ. Скажите, вы изъ Ирландіи и ищете работы?

— Я не прочь отъ работы, отвѣчала Мэри: — вы правы, я изъ Ирландіи, изъ Дунбелина и, кажется, потеряла дорогу.

— Вотъ, Тэрри вамъ сейчасъ укажетъ, куда идти, сказала другая женщина мелодичнымъ выговоромъ керійскихъ поселянъ: — эй, Тэрри!

На этотъ зовъ явился рослый, красивый работникъ, лѣтъ тридцати-пяти, чисто ирландскаго типа. Онъ и Мэри пристально посмотрѣли другъ на друга. Очевидно, они оба что-то припоминали. Наконецъ, Мэри первая воскликнула съ удивленіемъ:

— Неужели это вы, Терри Шортъ?

— Мэри Шильдсъ! отвѣчалъ онъ, подбѣгая къ ней и схватывая ее за обѣ руки: — какъ я радъ васъ видѣть! Но зачѣмъ вы въ Лондонѣ, Мэри, если это не тайна?

— Ну, это почти тайна, отвѣчала, покраснѣвъ, Мэри: — я вамъ, Терри, разскажу все когда-нибудь.

— Скажите мнѣ правду, Мэри, произнесъ съ веселой улыбкой Терри: — вы пріѣхали сюда по любви?

— Не говорите вздора, Терри, отвѣчала молодая женщина: — лучше разскажите про себя. Вы женаты?

— Нѣтъ, Мэри. Я живу попрежнему со старухой матерью. Я и смотрѣть не хочу на англійскихъ дѣвушекъ. Онѣ въ подметки не годятся ирландскимъ.

— А когда вы уѣхали изъ Дунбелина, Терри, то многіе увѣряли, что вы нехорошо поступили съ Мэри Районъ.

— Пустяки; она сама распустила эти слухи, отвѣчалъ Терри, покраснѣвъ: — но что съ ней сталось?

— Она вышла замужъ въ прошломъ году за Пэта Догерти изъ Слэна и живетъ припѣваючи. У нея такая ферма, какой рѣдко найти во всей Ирландіи.

— Вотъ какъ! Ну, желаю ей всего хорошаго, но сожалѣю, что она вышла замужъ за Догерти. Онъ ужасный негодяй и готовъ все сдѣлать за деньги. Но, Мэри, пріѣзжайте къ намъ. Моя старуха будетъ такъ рада увидать кого-нибудь изъ Дунбелина.

— Конечно, пріѣду, если будетъ возможно.

— Но что же вамъ можетъ помѣшать?

Слезы выступили на глазахъ Мэри. Ея деньги быстро приходили къ концу и она не знала, что дѣлать. Она не могла сказать Терри Шорту настоящей причины, по которой пріѣхала въ Лондонъ, и, однако, хотѣла просить его помощи.

— Мэри, голубушка, не плачьте! воскликнулъ онъ: — знаете что? я васъ повезу на своей телегѣ домой въ Дульвичъ и вы останетесь у моей матери, пока не пріищете себѣ чего-нибудь лучшаго.

— Я васъ узнаю, Терри, вы всегда были добрымъ, благороднымъ человѣкомъ. Но гдѣ вы живете съ матерью? за городомъ?

— Да, отвѣчалъ онъ поспѣшно, надѣясь, что деревенскій воздухъ будетъ служить приманкой для Мэри: — противъ нашего дома большая поляна, покрытая верескомъ, а вы знаете, что на старой родинѣ говорятъ о верескѣ?

— Знаю, отвѣчала Мэри съ улыбкой: — когда верескъ не цвѣтетъ, то молодежь не цѣлуется.

— Да, да, поѣдемте со мною, Мэри, мы найдемъ верескъ въ цвѣту и вспомнимъ родину.

XIII.

— О, Терри! воскликнула со смѣхомъ Мэри: — вы все тотъ же!

— Поѣдемте, Мэри, повторилъ добродушный ирландецъ: — вы знаете, что мать васъ всегда любила, а что касается до меня, то… право, вы мнѣ кажетесь теперь вдвое прелестнѣе, чѣмъ въ Дунбелинѣ.

— Вы все городите чепуху, отвѣчала Мэри, въ сущности очень довольная, что старый поклонникъ не забылъ ее.

— Ну, Мэри, рѣшайтесь; лошадямъ надоѣло ждать и мнѣ пора ѣхать.

— Хорошо, сказала молодая женщина послѣ минутнаго размышленія: — я поѣду къ вашей матери и переночую у нея. Мы обо всемъ переговоримъ и порѣшимъ, что мнѣ лучше сдѣлать.

Бриджетъ Шортъ, мать Терри, была добродушная старая ирландка и приняла Мэри Неллиганъ съ распростертыми руками.

— Отчего ты, Терри, такъ поздно вернулся? спросила она у сына.

— Это моя вина, отвѣчала Мэри: — я его задержала разговорами; вѣдь не всякій день встрѣтишь стараго друга изъ Дунбелина.

— Вы правы, Мэри, промолвила мистрисъ Шортъ: — вы первая землячка, которую я вижу со времени переѣзда въ Англію,

Мэри была истая женщина и потому съ большимъ трудомъ удержалась, чтобъ не разсказать этимъ добрымъ людямъ своей тайны. Однако, послѣ долгаго колебанія, она только спросила:

— Терри, мнѣ надо видѣть Стандиша Клинтона. Можете вы свезти меня въ парламентъ?

— Зачѣмъ вамъ видѣть Стандиша Клинтона, Мэри? спросила мистрисъ Шортъ, прежде чѣмъ сынъ успѣлъ отвѣтить: — онъ теперь, вѣроятно, сталъ важнымъ человѣкомъ.

— Мнѣ дали порученіе къ нему; согласны вы, Терри, отвезти меня въ парламентъ?

— Еще бы! съ удовольствіемъ, отвѣчалъ Терри: — и какъ Стандишъ удивится, увидавъ двухъ старыхъ дунбелинскихъ друзей. Если хотите, то я свезу васъ завтра въ одиннадцать часовъ утра. Я работникомъ у огородника и завтра моя очередь вторая.

— Благодарю васъ, Терри, отвѣчала Мэри: — но мнѣ сказали, что вѣрнѣе всего я увижу Стандиша Клинтона въ среду вечеромъ.

— Такъ поѣзжайте въ среду вечеромъ, сказала мистрисъ Шортъ: — и скажите Стандишу, что есть старые друзья въ Дульвичѣ, которые были бы очень рады его видѣть.

— Хорошо, промолвила Мэри, инстинктивно понимая, что Стандишъ, съ своей стороны, вовсе не будетъ радъ встрѣтиться съ земляками.

— Прежде говорили, что Стандишъ ухаживаетъ за вами, Мэри, произнесъ Терри: — ужь вы не по любви ли къ нему явились въ Лондонъ?

— Молчите, Терри! воскликнула Мэри, вспыхнувъ: — я вамъ уже сказала, что пріѣхала съ порученіемъ къ Стандишу, и съ такимъ важнымъ порученіемъ, котораго исполнить не можетъ никто, кромѣ меня. Знаете ли что, Терри! я поѣду съ вами завтра утромъ и не стану ждать среды. Я хочу его повидать какъ можно скорѣе.

— Я всегда къ вашимъ услугамъ, любезно отвѣчалъ Терри.

Добрая мистрисъ Шортъ подѣлилась съ Мэри своей кроватью, но молодая женщина долго не могла сомкнуть глазъ, обдумывая все, что случилось въ этотъ день.

На слѣдующее утро ее очень рано разбудилъ громкій голосъ.

— Вы дома?

— Кого надо? спросила мистрисъ Шортъ, вставая съ кровати и отворяя дверь.

— Мнѣ надо видѣть Шорта, который воруетъ овощи съ нашего огорода, отвѣчалъ мальчикъ, стоявшій на порогѣ.

— Терри! воскликнула мистрисъ Шортъ: — къ тебѣ пришли съ огорода.

— Я не могу ждать, прибавилъ мальчикъ: — меня прислали сказать, чтобъ Шортъ приходилъ какъ можно скорѣе съ телегой на огородъ.

Мистрисъ Шортъ передала это приказаніе сыну и онъ, поспѣшно позавтракавъ, отправился на огородъ.

— Я вскорѣ вернусь за вами, Мэри, сказалъ онъ.

Но время шло и онъ не являлся.

— Не понимаю, что его задержало, сказала его мать, когда пробило двѣнадцать часовъ: — онъ всегда обѣдаетъ, прежде чѣмъ отправиться въ Лондонъ.

— Онъ уже, вѣроятно, не придетъ за мною, замѣтила Мэри съ отчаяніемъ.

— Онъ никогда такъ не опаздывалъ, отвѣчала мать: — я лучше дойду сама на огородъ и узнаю, что случилось, а если онъ между тѣмъ придетъ, то дайте ему пообѣдать.

Она поспѣшно отправилась на огородъ и узнала тамъ, что другой возница неожиданно занемогъ и Терри долженъ былъ замѣнить его.

— Я сама пойду въ Лондонъ, сказала Мэри, узнавъ отъ мистрисъ Шортъ о случившемся: — мнѣ надо видѣть Стандиша Клинтона какъ можно скорѣе.

— Нѣтъ, Мэри, вы этого не дѣлайте.

— А развѣ очень далеко до Лондона?

— Порядочно, и вы не найдете дороги. Подождите, Терри вернется къ ночи и все вамъ объяснитъ.

Мэри была вынуждена преклониться передъ судьбою.

На слѣдующій день, Терри былъ также занятъ и не могъ ее свезти въ Лондонъ. Затѣмъ наступило воскресенье и Мэри волей-неволей осталась у мистрисъ Шортъ. Но чѣмъ болѣе проходило времени, тѣмъ пламеннѣе жаждала она увидѣть Стандиша Клинтона и передать ему радостную для него вѣсть, которую ей сообщилъ Питеръ Каркоранъ.

XIV.

— Что съ вами сдѣлалось? воскликнулъ Стандишъ Клинтонъ, увидавъ входившаго въ его квартиру Джона Кронина въ воскресенье вскорѣ послѣ полугодія: — я васъ не видалъ уже два дня.

— Я былъ очень занятъ, отвѣчалъ Кронинъ: — и теперь зашелъ къ вамъ только на минуту, чтобъ сообщить вамъ нѣчто очень важное.

— Что такое?

— Стандишъ Клинтонъ, сознайтесь: вы — негодяй? спросилъ торжественно его другъ.

— Это зависитъ отъ воззрѣнія, отвѣчалъ со смѣхомъ Стандишъ.

— А въ Дунбелинѣ считали васъ сердцеѣдомъ? продолжалъ Кронинъ.

— Никогда не слыхалъ объ этомъ и не думаю. Но зачѣмъ вы мнѣ задаете эти вопросы?

— Сейчасъ узнаете. Послѣ того, какъ мы разстались съ вами въ послѣдній разъ на Флит-Стритѣ, ко мнѣ подошла какая-то женщина, ирландка, и спросила: — можетъ ли она пойти за вами въ редакцію. Я, конечно, ее не пустилъ.

— Кто она такая? спросилъ съ нетерпѣніемъ Стандишъ.

— Очень хорошенькая молодая женщина. Она сказала мнѣ, что пріѣхала изъ Дунбелина только для того, чтобъ видѣть васъ.

И Джонъ Кронинъ передалъ свой разговоръ съ Мэри Неллиганъ.

— Кто бы это была? воскликнулъ съ удивленіемъ Стандишъ: — сказала она вамъ свою фамилію?

— Да, но я забылъ… Мэри… Мэри… право, не помню фамиліи!

— Мэри Шильдсъ или, вѣрнѣе, Мэри Неллиганъ, такъ какъ она была замужемъ, произнесъ Стандишъ.

— Да, да, Мэри Неллиганъ! Она очень желаетъ васъ видѣть, но, думая, что вамъ можетъ быть непріятна встрѣча съ нею, я не далъ ей вашего адреса и наговорилъ ей всякаго вздора.

— Что бы это значило? Зачѣмъ Мэри Неллиганъ надо меня видѣть? произнесъ задумчиво Стандишъ: — она вамъ не сказала?

— Она просто сказала, что имѣетъ вамъ сообщить нѣчто очень важное, чего не можетъ передать никому другому. Любовная интрижка, Клинтонъ?

— Нѣтъ. Но это очень странно! Такая женщина, какъ Мэри Неллиганъ, даромъ не пріѣдетъ изъ такой дали. Очень жаль, что вы не дали ей моего адреса.

— Я хотѣлъ васъ спасти отъ непріятности. Какъ могъ я думать, что вы пожелаете видѣть эту сельскую красавицу.

— Она вамъ не сказала, гдѣ она остановилась?

— Нѣтъ, и я не спросилъ. Право, мнѣ очень жаль, если я напуталъ.

— Ничего. Она, вѣроятно, разыщетъ меня. Но я никакъ не могу понять этой странной исторіи.

— Будемъ надѣяться, что вы ее увидите, сказалъ Джонъ Кронинъ: — а теперь мнѣ пора идти.

— И мнѣ также, я хочу зайти къ мистрисъ Вудфордъ.

По дорогѣ Стандишъ Клинтонъ все думалъ о странномъ пріѣздѣ въ Лондонъ Мэри Неллиганъ. Вдругъ ему пришла въ голову мысль, не явилась ли она для того, чтобъ напомнить ему тѣ нѣжныя слова любви, которыя онъ нѣкогда ей напѣвалъ. Эта мысль его такъ встревожила, что, сидя у мистрисъ Вудфордъ съ чашкой чая въ рукахъ, онъ невольно спросилъ у Анджелы:

— Миссъ Бойдъ, знавали вы въ Дунбелинѣ Мэри Неллиганъ?

Молодая дѣвушка вздрогнула. Она вспомнила о слухахъ, ходившихъ въ Дунбелинѣ объ отношеніяхъ Стандиша къ Мэри, и не была въ силахъ отвѣтить.

— Миссъ Бойдъ, повторилъ онъ: — знавали ли вы въ Дунбелинѣ Мэри Неллиганъ?

— Да, промолвила она: — я знала Мэри Неллиганъ, мужъ которой былъ убитъ. Вы помните эту исторію?

— Да, помню, отвѣчалъ онъ съ нѣкоторымъ смущеніемъ, потому что не забылъ подозрѣнія, взведеннаго на него по поводу этого убійства.

Послѣ минутнаго молчанія онъ прибавилъ:

— Я слышалъ, что эта женщина въ Лондонѣ и разыскиваетъ меня.

— Это очень странно, промолвила Анджела, стараясь быть спокойной.

— Я рѣшительно не могу понять, зачѣмъ она пріѣхала.

— Кто вамъ сказалъ, что она здѣсь?

— Джонъ Кронинъ. Она видѣла, какъ я говорилъ съ нимъ на улицѣ и спрашивала у него мой адресъ?

— Онъ, конечно, далъ его.

— Къ сожалѣнію, нѣтъ, отвѣчалъ Стандишъ, не желая объяснять Анджелѣ причину, побудившую его друга такъ поступить.

— А гдѣ она остановилась?

— Не знаю. Кронинъ у нея не спросилъ.

— Можетъ быть, она явилась въ качествѣ представительницы какой-нибудь женской вѣтви Поземельной Лиги, замѣтила Анджела съ улыбкой.

— Можетъ быть, отвѣчалъ Стандишъ: — въ наши дни женщины на все способны.

Анджела насупила брови. Ей показалось, что онъ намекалъ на ея рѣчь на публичномъ митингѣ въ Дунбелинѣ и сказала съ жаромъ:

— Вы очень презрительно относитесь къ женщинамъ. Вы не знаете, на что онѣ дѣйствительно способны, если посвятятъ себя служенію великому дѣлу. Бѣдная Мэри Шильдсъ видѣла многое и, быть можетъ, рѣшилась на какой-нибудь донкихотскій подвигъ для блага Ирландіи. Я считаю, что вы обязаны разыскать ее и узнать, зачѣмъ она пріѣхала въ Лондонъ.

— Это ваше мнѣніе? спросилъ Стандишъ, смотря съ восторгомъ на ея прелестное лицо, которое теперь, пылало одушевленіемъ.

— Да.

— Такъ я ее разыщу.

— И скажете мнѣ ея адресъ?

— А вамъ зачѣмъ?

— Потому что я очень интересуюсь ею и всегда интересовалась.

— Если я ее увижу, то и вы ее увидите. А завтра вы будете въ палатѣ?

— Конечно, отвѣчала она съ подозрительной поспѣшностью: — мы отказались отъ двухъ вечеровъ, чтобъ только васъ послушать.

XV.

Мистрисъ Вудфордъ пригласила Стандиша обѣдать, но онъ отказался, потому что долженъ былъ вечеромъ присутствовать на публичномъ митингѣ въ одномъ изъ рабочихъ кварталовъ Лондона, гдѣ преимущественно живутъ ирландцы. Ему было болѣе чѣмъ пріятно, что Анджела Бойдъ выразила желаніе послушать его вторую рѣчь въ палатѣ. Но его попрежнему безпокоило неожиданное прибытіе Мэри Неллиганъ и, несмотря на предположеніе Анджелы, что молодой ирландкой руководила политическая цѣль, онъ все-таки былъ увѣренъ, что Мэри хотѣла его видѣть по какому-нибудь личному дѣлу.

Въ понедѣльникъ вечеромъ, Стандишъ Клинтонъ произнесъ рѣчь, которая, по пламенному краснорѣчію и строгой логикѣ, произвела еще большее впечатлѣніе, чѣмъ первая. Анджела Бойдъ слушала его съ лихорадочнымъ вниманіемъ. Она считала каждое его слово за святую истину и онъ казался ей великимъ вожакомъ людей, способнымъ воскресить къ жизни, повидимому, увлекающееся, но въ сущности сонное сердце Эрина.

Дѣйствительно, какъ это ни странно, сердце Эрина въ одно и тоже время сонное и буйное; сонное отъ вѣковой тиранія, и буйное отъ натуры, несмотря на вѣками надѣтую узду.

— Какъ вамъ нравится рѣчь вашего депутата? неожиданно раздался за молодой женщиной голосъ Джона Кронина, который поднялся въ дамскую галлерею по окончаніи рѣчи Стандиша.

— Она не можетъ мнѣ не нравиться, отвѣчала Анджела съ жаромъ: — онъ выражаетъ все то, что я чувствую и что я постаралась бы высказать, еслибъ была на его мѣстѣ.

— Я не вполнѣ раздѣляю то, что Клинтонъ называетъ своей политической вѣрой, произнесъ Кронинъ: — но я глубоко его уважаю. Онъ отличный человѣкъ, знаетъ, что говоритъ и говоритъ краснорѣчиво; къ тому же, его убѣжденія вполнѣ искренни. Кстати, вы изъ Дунбелина и, вѣроятно, знали…

И онъ остановился, какъ бы колеблясь, продолжать ли ему далѣе.

— Кого? спросила Анджела.

— Мистера Гардинджа… Кажется, какой-то Гардинджъ былъ соперникомъ Клинтона?

— Да, я знала мистера Гардинджа и сына его мистера Вальтера Гардинджа, который дѣйствительно былъ кандидатомъ на парламентскихъ выборахъ.

— Клинтонъ только-что получилъ телеграмму изъ Дунбелина.

— Въ чемъ дѣло, мистеръ Кронинъ? воскликнула Анджела: — я надѣюсь, тамъ ничего не случилось дурного.

— Въ телеграммѣ сказано только, что мистеръ Гардинджъ умеръ отъ удара.

— Какъ ужасно! воскликнула мистрисъ Вудфордъ, но Анджела не произнесла ни слова.

— Я иду теперь въ телеграфное агентство и вскорѣ вернусь, сказалъ Кронинъ: — если узнаю какія-нибудь подробности, то тотчасъ сообщу вамъ.

Анджела Бойдъ была поражена этимъ неожиданнымъ извѣстіемъ. Она не имѣла никакой причины ненавидѣть мистера Гардинджа; напротивъ, она питала къ нему дружескія чувства, потому что онъ былъ всегда очень добръ и любезенъ съ нею.

— Извѣстіе справедливо? спросила она, вскакивая съ мѣста, какъ только въ дамскую галлерею вошелъ Стандишъ Клинтонъ.

— А! Кронинъ вамъ уже сказалъ, промолвилъ Стандишъ серьёзнымъ, грустнымъ тономъ.

— Да, что вы получили телеграмму о смерти мистера Гардинджа.

Стандишъ молча сѣлъ подлѣ молодой дѣвушки и, вынувъ изъ кармана телеграмму, подалъ ей.

Она прочла и возвратила также молча Стандишу.

— Это телеграфируетъ Лоренсъ Пауэръ и можно смѣло довѣрять всему, что онъ сообщаетъ, произнесъ вполголоса Стапдишъ.

Съ этими словами онъ поспѣшно удалился и черезъ нѣсколько минутъ занялъ свое мѣсто въ палатѣ. Пренія становились все оживленнѣе. Ирландскіе депутаты задавали прямые вопросы ирландскому министру, который отвѣчалъ уклончиво и съ замѣтнымъ презрѣніемъ. На нихъ сыпались упреки и насмѣшки, пока, наконецъ, одинъ изъ нихъ, выведенный изъ терпѣнія, нарушилъ какое-то правило парламентскаго приличія и былъ удаленъ изъ палаты.

Джонъ Кронинъ не узналъ ничего новаго о смерти мистера Гардинджа и Стандишъ, возвращаясь домой на разсвѣтѣ послѣ закрытія засѣданія, печально обдумывалъ случившееся. Его не могло не поразить, что отецъ такъ же, какъ и мать, умерли скоропостижно. Хотя ему не за что было любить отца, который обошелся съ нимъ такъ жестоко и несправедливо, но все-таки вѣсть о его смерти поразила и огорчила его.

На слѣдующій день, Анджела Бойдъ получила письмо отъ своего дяди, который сообщалъ довольно подробно о смерти мистера Гардинджа. Избирательная агитація въ пользу сына стоила ему огромныхъ суммъ, а торговля въ послѣднее время шла плохо. Къ тому же, его «бойкотировали» во всемъ околодкѣ и онъ едва могъ доставать рабочихъ. Все это, вмѣстѣ съ пораженіемъ сына и побѣдой Стандиша Клинтона, такъ расшатало его желѣзную натуру, что, разсердившись на какого-то работника, который отказался работать на новой машинѣ, онъ вдругъ упалъ безъ чувствъ и умеръ черезъ нѣсколько часовъ. Стандишу Клинтону сообщилъ о томъ же Лоренсъ Пауэръ, который, однако, прибавилъ — о чемъ счелъ за лучшее умолчать стряпчій — что Вальтеръ Гардинджъ пропалъ и въ Дунбелинѣ ходили темные слухи объ его исчезновеніи.

Это послѣднее извѣстіе очень удивило Стандиша и, прочитавъ письмо Пауэра, онъ рѣшилъ отправиться вечеромъ къ Анджелѣ Бойдъ въ надеждѣ, что, можетъ быть, она поможетъ ему разгадать эту странную тайну. Пока онъ думалъ объ этомъ, кто-то постучался въ дверь его комнаты.

— Войдите, произнесъ онъ.

Дверь тихонько отворилась и въ комнату вошелъ какой-то человѣкъ въ толстомъ пальто и въ дорожной шапкѣ. Стандишъ въ первую минуту не узналъ его, но когда онъ снялъ шапку, то Клинтонъ увидѣлъ блѣдное, испитое лицо Вальтера Гардинджа.

— Зачѣмъ вы здѣсь? воскликнулъ Стандишъ, но безъ всякой злобы: — я только-что думалъ объ васъ.

— Дайте мнѣ водки, и я потомъ вамъ скажу, промолвилъ Вальтеръ, опускаясь въ изнеможеніи на стулъ.

Стандишъ налилъ ему стаканъ водки и, подавая сказалъ:

— Не отчаявайтесь. Я все знаю.

Вальтеръ Гардинджъ поблѣднѣлъ, какъ полотно, стаканъ выпалъ изъ его рукъ и, устремивъ на Стандиша свои дико блестящіе глаза, промолвилъ едва слышно:

— Что?

— Я получилъ вчера телеграмму. Конечно, это случилось такъ неожиданно.

— О чемъ вы говорите? воскликнулъ Вальтеръ, схвативъ Стандиша за руку.

— О чемъ… о скоропостижной смерти вашего отца.

Вальтеръ молча упалъ на спинку стула и лихорадочно задрожалъ всѣмъ тѣломъ.

— Выпейте, сказалъ Стандишъ, подавая ему второй стаканъ водки: — конечно, это ужасный ударъ, но я думалъ, что вы уже знали объ этомъ. Ложитесь на мою постель и отдохните, а потомъ мы поговоримъ.

— Странно, что я пришелъ къ вамъ, не правда ли? промолвилъ Вальтеръ Гардинджъ, крѣпко сжимая руку Стандиша.

— Ничего, ступайте, усните, сказалъ Стандишъ, указывая на дверь своей спальни.

— Хорошо, воскликнулъ Вальтеръ, дико озираясь: — но вы должны мнѣ обѣщать, что никому не скажете, что я здѣсь.

— Извольте, отвѣчалъ Стандишъ, съ удивленіемъ смотря на своего неожиданнаго гостя.

— Ради Бога, не говорите никому гдѣ я, жалобно произнесъ Вальтеръ.

— Я вамъ далъ слово и, конечно, сдержу его. Но если я вамъ даю пристанище, то, кажется, въ правѣ васъ спросить, за чѣмъ вы скрываетесь и именно у меня?

— Конечно, промолвилъ мрачно Вальтеръ Гардинджъ: — и я намѣревался все вамъ сказать, но извѣстіе о смерти отца меня убило.

— Такъ вы ничего не знали? спросилъ недовѣрчиво Стандишъ.

— Ничего.

— Такъ почему же вы были такъ взволнованы? спросилъ Стандишъ, приведенный въ тупикъ.

— Вы меня спасете! вы меня не выдадите! воскликнулъ Вальтеръ, вскочивъ съ мѣста, и схвативъ за обѣ руки Стандиша: — клянусь…

Но онъ не могъ окончить фразы, и снова упалъ на стулъ, тяжело переводя дыханіе.

Стандишъ не на шутку испугался. Съ большимъ трудомъ онъ перетащилъ его въ спальню, раздѣлъ и уложилъ въ постель. Спустя нѣсколько минутъ, несчастный молодой человѣкъ спалъ крѣпкимъ, но тревожнымъ сномъ.

XVI.

Неожиданное появленіе его бывшаго соперника, и при такихъ странныхъ обстоятельствахъ, поставило въ тупикъ Стандиша, и идя въ парламентъ, онъ никакъ не могъ объяснить себѣ таинственнаго поведенія молодого человѣка.

— Стандишъ! Стандишъ Клинтонъ! сэръ! раздалось вдругъ подъ самымъ его ухомъ.

Онъ поднялъ голову и съ удивленіемъ увидѣлъ передъ собою работника въ грязной, грубой одеждѣ.

— Конечно, вы мой землякъ? отвѣчалъ Стандишъ, останавливаясь: — ваше лицо мнѣ знакомо, но я никакъ не могу припомнить ваше имя.

— Я Терри Шортъ, и мы долго работали съ вами вмѣстѣ на фабрикѣ, Стандишъ Клинтонъ.

— Еще бы, Терри; вы также въ Лондонѣ? ну, какъ вы поживаете, что вы дѣлаете?

— Я отсталъ таки отъ васъ, Стандишъ, отвѣчалъ Терри, съ изумленіемъ смотря на своего прежняго товарища, который сдѣлался настоящимъ джентльмэномъ: — я служу работникомъ у огородника и вожу овощи на ковентгарденскій рынокъ. Но дѣло не во мнѣ, прибавилъ онъ, снимая шапку и обтирая потъ съ своего лба: — у моей матери умираетъ молодая женщина, которая желаетъ непремѣнно васъ видѣть.

— Кто такая? спросилъ поспѣшно Стандишъ.

— Вы, можетъ быть, помните Мэри Неллиганъ… прежде Мэри Шильдсъ?

— Да, да. Вы говорите, что она больна?

— Я вамъ все разскажу. Мэри пріѣхала въ Лондонъ, чтобы передать вамъ, Стандишъ, нѣчто, порученное ей Питеромъ Каркораномъ. Она не знала, гдѣ васъ найти и я, встрѣтивъ ее на рынкѣ, отвезъ къ моей старой матери. Я обѣщалъ свезти ее къ вамъ, но не могъ это сдѣлать вчера. Она пошла меня разыскивать на огородъ, тамъ много лошадей и телегъ; она какъ-то поскользнулась и упала, а большая фламандская лошадь наступила на нее. Бѣдняжку принесли къ моей матери еле живую.

— Она тяжело ранена? спросилъ съ ужасомъ Стандишъ.

— Да, не осталось ни одного живого мѣста, такъ помяла ее проклятая лошадь, воскликнулъ злобно Терри Шортъ: — она теперь только и думаетъ о томъ, какъ бы повидать васъ, Стандишъ. Я бросилъ на день работу и пошелъ васъ разыскивать. Ради Бога, Стандишъ, поѣзжайте къ ней. Она не хочетъ никому сказать, что Питеръ Каркоранъ передъ своей смертью поручилъ ей передать вамъ.

— Поѣдемте сейчасъ, отвѣчалъ Стандишъ: — подождите меня здѣсь, Терри. У меня есть дѣло, но я вернусь черезъ десять минутъ. Гдѣ она находится?

— У моей матери, близь Дульвича.

— Хорошо, мы поѣдемъ туда по желѣзной дорогѣ.

Ровно черезъ десять минутъ Стандишъ вернулся, и вмѣстѣ съ Терри поѣхалъ въ кэбѣ на ближайшую станцію желѣзной дороги. Въ вагонѣ Терри разсказалъ ему почти всѣ похожденія Мэри въ Лондонѣ, по для него оставалось тайной, что она хотѣла передать ему.

Стандишъ былъ пораженъ ужаснымъ положеніемъ, въ которомъ засталъ несчастную Мэри. Лежа на постелѣ мистрисъ Шортъ, она походила на мѣшокъ съ костьми, такъ все ея бѣдное тѣло было измято и искалечено, хотя на лицѣ виднѣлись только незначительныя царапины.

При видѣ Стандиша, ея блѣдныя щеки покрылись румянцемъ. Она хотѣла приподнять голову, но застонала отъ боли.

— Лежите смирно, Мэри, сказалъ Стандишъ: — я не могу высказать, какъ мнѣ васъ жаль. Не говорите ничего о вашемъ несчастьѣ, я все знаю отъ Терри.

— Какъ я рада, что васъ вижу, Стандишъ, промолвила едва слышно больная: — я очень слаба, а мнѣ надо многое вамъ сказать.

— Я очень удивился, что вы въ Лондонѣ. Что же вы имѣете мнѣ сказать?

Смертная блѣдность покрыла лицо Мэри и она не могла промолвить ни слова. Мистрисъ Шортъ дала ей какихъ-то капель, и спустя нѣсколько минутъ, она промолвила шопотомъ:

— Стандишъ!

— Я здѣсь, Мэри, отвѣчалъ онъ, нагибаясь къ ней.

— Я очень слаба, но все вамъ передамъ, Стандишъ. Прежде всего, я должна вамъ сказать, что ваша мать блла честная, замужняя женщина, и что вы можете гордо поднять голову.

Сначала Стандишъ подумалъ, что больная бредитъ. Но, пристально посмотрѣвъ на нее, убѣдился, что она была въ полной памяти.

— Что вы говорите, Мэри? произнесъ онъ.

— Это правда, Стандишъ, такая же правда, какъ то, что я умираю вдали отъ всѣхъ моихъ.

— Вы не должны говорить, что вы однѣ, Мэри, воскликнулъ Стандишъ: — я съ вами, а мы старые друзья.

— О, Стандишъ, отвѣчала больная, слабо пожимая протянутую имъ руку: — вы не мой, хотя я съ радостью отдала бы за васъ жизнь. Я все поняла уже давно, а теперь вы не станете и смотрѣть на такую женщину, какъ я.

Слезы выступили у нея на глазахъ, и она нѣжно смотрѣла на него. Все прошедшее встало въ памяти Стандиша. Онъ вспомнилъ, какъ хорошенькая веселая Мэри всегда кокетничала съ нимъ, и видя теперь ее передъ собою блѣдную, умирающую, онъ искренно воскликнулъ:

— Что вы, Мэри? Вы очень хорошо знаете, что я всегда былъ и остаюсь вашимъ другомъ.

И, нагнувшись, онъ поцѣловалъ ее въ лобъ. Она вздрогнула. Она любила его, а онъ говорилъ ей о дружбѣ! Но силы ея быстро упадали, и ей надо было исполнить скорѣе взятое на себя порученіе. Поэтому, сдѣлавъ сверхъестественное усиліе, она передала Стандишу предсмертный разсказъ Питера Каркорана.

Молодой человѣкъ вынулъ свою памятную книжку и записалъ всѣ имена людей и названія городовъ, о которыхъ она упоминала. Онъ едва вѣрилъ своимъ ушамъ; но, сравнивая ея разсказъ съ тѣмъ, что онъ слышалъ отъ своей матери, Стандишъ не моіъ не признать, что тутъ должна была быть доля правды.

— Отчего вы не подошли ко мнѣ, Мэри? спросилъ онъ, когда она окончила свой разсказъ, и упомянула о томъ, что видѣла его у воротъ палаты общинъ съ Анджелой Бойдъ.

Она закрыла глаза и ничего не отвѣтила.

— Я очень сожалѣю, что вы меня не остановили, прибавилъ онъ: — а миссъ Бойдъ очень интересуется вами, и настаивала, чтобы я васъ разыскалъ. Но, что это съ вами, Мэри? Мэри!

Она снова смертельно поблѣднѣла и только капли мистрисъ Шортъ придали ей силу промолвить шепотомъ:

— Стандишъ!

— Что, Мэри?

— Подержите меня; вотъ такъ. Я не чувствую боли, когда вы меня держите.

— Я буду держать васъ сколько хотите, отвѣчалъ совершенно искренно молодой человѣкъ.

— Стандишъ, сказала едва слышно Мэри, припавъ головой къ его груди: — я рада, что первая передала вамъ счастливую вѣсть. Слава Богу, я васъ увидѣла передъ смертью. Да благословитъ васъ Господь! Да благословитъ Господь Ирландію… и миссъ Анджелу.

Она тяжело опустилась на его руки. Онъ прижалъ ее къ своему сердцу и крупныя слезы покатились по его щекамъ. Черезъ нѣсколько минутъ, онъ осторожно положилъ ее на подушку, не подозрѣвая, что она уже умерла.

XVII.

Человѣкъ, для котораго Мэри пожертвовала жизнью, стоялъ надъ ея трупомъ и, быть можетъ, никогда такъ болѣзненно не сжималось его сердце. Онъ понялъ, что она его любила, и вполнѣ сознавалъ, что многимъ ей былъ обязанъ.

Онъ послалъ за докторомъ, и, назвавъ себя старымъ другомъ покойной и Терри Шорта, щедро заплатилъ ему. Потомъ онъ вернулся въ Лондонъ, но, чувствуя, что не въ состояніи заняться дѣломъ, не поѣхалъ ни домой, ни въ парламентъ, а направился къ Анджелѣ Бойдъ. Онъ совершенно забылъ о Вальтерѣ Гардинджѣ, и желалъ поскорѣе разсказать объ всемъ случившемся молодой дѣвушкѣ, которая въ послѣднее время занимала первое мѣсто въ его сердцѣ и мысляхъ. Идя пѣшкомъ отъ станціи желѣзной дороги, онъ обдумывалъ разсказъ Мэри. Стряпчій Матью Бойдъ могъ болѣе всѣхъ пролить свѣта на эту таинственную исторію и онъ рѣшился написать къ нему въ тотъ же вечеръ.

Мистрисъ Вудфордъ не было дома и онъ уже хотѣлъ удалиться, какъ ему вошло въ голову, что въ подобныхъ обстоятельствахъ было глупо стѣсняться свѣтскими приличіями.

— А миссъ Бойдъ дома? спросилъ онъ.

— Да, сэръ, отвѣчалъ лакей, и черезъ минуту онъ очутился въ гостиной наединѣ съ Анджелой.

— Вы видѣли дядю? спросила она, покраснѣвъ.

— Вашего дядю, мистера Бойда?

— Да; онъ пошелъ къ вамъ на квартиру и хотѣлъ отправиться въ палату, если васъ не застанетъ дома.

— Я не зналъ, что мистеръ Бойдъ въ Лондонѣ, промолвилъ Стандишъ, который вдругъ вспомнилъ, что стряпчій, вѣроятно, нашелъ въ его квартирѣ Вальтера Гардинджа.

— Онъ неожиданно пріѣхалъ сегодня утромъ. Что-то страшное случилось съ Вальтеромъ Гардинджемъ…

— Скажите мнѣ все, что вы знаете, если это не тайна.

— Нѣтъ, вскорѣ всѣ объ этомъ узнаютъ. Онъ убѣжалъ и его обвиняютъ въ чемъ-то не хорошемъ. Онъ подписалъ имя мистера Нолли на векселѣ или на чекѣ, надѣясь во-время заплатить, но дѣла у него запутались и онъ принужденъ былъ бѣжать. Дядя пріѣхалъ въ Лондонъ, чтобъ отыскать его и видѣться съ вами. Но вѣдь вы не можете имѣть ничего общаго съ этимъ дѣломъ? прибавила она, пристально смотря на него.

— Я? Конечно нѣтъ.

— Зачѣмъ же дядя желаетъ васъ видѣть?

— Можетъ быть, у него есть дѣло до меня.

— Онъ говорилъ также о Мэри Неллиганъ. Какъ бы намъ ее разъискать?

— Я ее нашелъ.

— Нашли, гдѣ? воскликнула поспѣшно Анджела, бросая работу.

Стандишъ разсказалъ ей всю печальную исторію, не скрывъ даже, что Мэри видѣла ихъ обоихъ у парламентскихъ воротъ и что послѣдними ея словами было: да благословитъ Господь миссъ Анджелу.

— Какъ она васъ любила! промолвила молодая дѣвушка, инстинктивно отгадавъ тайну Мэри Неллиганъ.

Слезы выступили у нея на глазахъ и она заставила Стандиша вторично разсказать съ самыми мельчайшими подробностями все, что произошло между нимъ и Мэри Неллиганъ. Но прежде чѣмъ въ окончилъ этотъ вторичный разсказъ, случилось нѣчто не ожиданное. Они сами не знали, какъ это случилось, но руки Стандиша обвили талію молодой дѣвушки и она припала головой къ его груди.

— Я боюсь даже подумать, что ты меня любишь! нѣжно шепталъ онъ: — это самое удивительное событіе этого удивительнаго дня.

— Стандишъ, отвѣчала она такимъ же шепотомъ: — я, кажется… полюбила тебя съ первой минуты, какъ увидѣла тебя на фабрикѣ.

— Но были ли бы мы счастливы, еслибъ Мэри не открыла мнѣ тайну моего происхожденія? спросилъ онъ вдругъ, пристально смотря на нее.

— Ахъ, Стандишъ! Чѣмъ мрачнѣе была бы твоя судьба, тѣмъ я крѣпче прижалась бы къ тебѣ.

— А что скажетъ свѣтъ… т. е. дунбелинскій свѣтъ? произнесъ онъ съ улыбкой.

— Пусть говоритъ, что хочетъ, отвѣчала Анджела.

— Но я бѣденъ промолвилъ Стандишъ: — и быть можетъ дурно поступилъ, предложивъ тебѣ…

— Такъ, по твоему, намъ лучше было бы жить въ вѣчной разлукѣ изъ-за глупаго самолюбія? воскликнула Анджела.

— Нѣтъ, не лучше, отвѣчалъ Стандишъ, схвативъ ея руку и покрывая ее поцѣлуями.

XVIII.

Этотъ день былъ памятенъ нетолько для Стандиша Клинтона, но и для Вальтера Гардинджа. Матью Бойдъ нашелъ его въ спальнѣ Стандиша и что произошло между ними, осталось для всѣхъ тайной. Только въ тотъ же вечеръ стряпчій отправилъ сына своего стараго друга въ Америку, гдѣ онъ принялся въ потѣ лица заработывать себѣ кусокъ хлѣба.

Матью Бойдъ подтвердилъ Стандишу справедливость всего, что ему разсказала Мэри Неллиганъ и прибавилъ, что его отецъ женился на его матери при немъ и Ферисонахъ.

— Отчего же вы молчали до сихъ поръ? спросилъ Стандишъ въ сильномъ волненіи.

— Къ чему бы послужили мои слова? отвѣтилъ рѣзко стряпчій.

— Вы могли бы спасти меня и мать отъ перенесеннаго нами униженія.

— Я уговаривалъ вашу мать предъявить свои права. Но она была рьяная католичка и не считала законнымъ гражданскій бракъ. Она не вѣрила, что была дѣйствительно женою вашего отца и ея духовникъ поддерживалъ ее въ этомъ заблужденіи.

— Правда ли это? спросилъ недовѣрчиво Стандишъ.

— Совершенная правда. Она была убѣждена, что только бракъ, освященный католическимъ священникомъ, законенъ и потому просила меня оставить ее въ покоѣ.

— Но вы можете помочь мнѣ теперь очистить имя моей бѣдной матери отъ незаслуженнаго ею позора?

— Конечно, и я не могу скрыть отъ васъ, Стандишъ, что горжусь вами, отвѣчалъ стряпчій.

Отрадно было Стандишу слышать эти слова. Если Матью Бойдъ былъ такого высокаго мнѣнія о немъ, то слѣдовательно онъ легко согласится отдать за него замужъ свою племянпицу. Легко себѣ представить удивленіе Дунбелина, когда Вальтеръ Гардинджъ не явился на похороны отца, а напротивъ, Стандишъ, по совѣту стряпчаго и нѣкоторыхъ другихъ старыхъ друзей, публично заявилъ себя законнымъ наслѣдникомъ богатаго фабриканта.

Послѣ необходимыхъ судебныхъ проволочекъ онъ былъ введенъ во владѣніе фабрикой, замкомъ и помѣстьемъ покойнаго, и въ началѣ зимы поселился въ своемъ новомъ домѣ съ молодой женой. Свадьбу они съиграли самымъ скромнымъ образомъ въ Лондонѣ, а вскорѣ по возвращеніи въ Дунбелинъ, Стандишъ созвалъ народный митингъ, чтобъ дать отчетъ избирателямъ въ своихъ дѣйствіяхъ.

— Вамъ всѣмъ извѣстно, сказалъ онъ, что мои личныя обстоятельства совершенно измѣнились, и такъ какъ вы меня послали въ парламентъ простымъ рабочимъ, а теперь я сталъ хозяиномъ, то если желаете, вы можете выбрать вмѣсто меня другого.

Со всѣхъ сторонъ раздались громкіе протесты.

— Я считаю долгомъ, продолжалъ Стандишъ: — прямо сказать вамъ, что измѣнилъ свои мнѣнія насчетъ машинъ. Я серьёзно изучилъ этотъ вопросъ и, открывая вновь фабрику, увеличу еще число машинъ. Но если мои старые товарищи вернутся ко мнѣ, то я увѣренъ, что они вскорѣ признаютъ, что я правъ. Вы знаете, что я вашъ другъ и товарищъ; я долго работалъ съ вами вмѣстѣ и вы должны мнѣ вѣрить. То, что нетолько удешевляетъ предметы необходимости, но и дѣлаетъ жизнь удобной и пріятной, въ концѣ-концевъ, служитъ ко благу народа. Я надѣюсь, что мои старые товарищи вернутся ко мнѣ и, конечно, найдутъ во мнѣ не хозяина, а стараго друга.

Несмотря на то, что Стандишъ остался вѣренъ всѣмъ тѣмъ принципамъ, которые онъ высказалъ въ своемъ избирательномъ адресѣ, ему было очень трудно въ первое время ладить съ своими прежними товарищами. Всего труднѣе было побороть предразсудокъ противъ новыхъ машинъ. Многіе упорно настаивали на томъ, что пристрастіе Стандиша къ этимъ машинамъ объяснялось только его богатствомъ и желаніемъ казаться джентльмэномъ. Но онъ стойко шелъ по пути, намѣченному имъ въ рѣчи къ избирателямъ.

Однажды послѣ Рождества, при выходѣ изъ фабрики, Джонъ Шильдсъ подошелъ къ Стандишу.

— Ну, что, Джонъ? Какъ поживаетъ мать? спросилъ Стандишъ.

— Слава Богу, отвѣчалъ Джонъ, переминаясь съ ноги на ногу.

— Вамъ что-нибудь надо, Джонъ?

— Мы всегда были съ вами друзьями… произнесъ Джонъ съ замѣтнымъ смущеніемъ.

— Да, и всегда останемся друзьями. Не могу ли я быть вамъ чѣмъ-нибудь полезенъ, Джонъ?

— Вамъ все равно заплатить сегодня мой недѣльный заработокъ и не требовать меня завтра на работу.

— Для чего это, Джонъ?

— Да, вотъ… вдова…

— Какая вдова?

— Вдова Линчъ… мы хотимъ завтра вѣнчаться.

Конечно, Стандишъ исполнилъ желаніе своего стараго друга и подарилъ ему еще на свадьбу значительную сумму. Джонъ Шильдсъ сдѣлался очень добрымъ отцомъ бѣднымъ сиротамъ, а мистрисъ Шильдсъ, мать Мэри, нашла пріютъ въ домѣ Стандиша.

Слѣдующая парламентская сессія была еще бурнѣе предъидущей. Анджела поѣхала съ мужемъ въ Лондонъ, гдѣ она жила очень тихо и единственнымъ ея развлеченіемъ было посѣщать дамскую галлерею палаты въ тѣ дни, когда говорилъ ея мужъ. Сердце Эрина попрежнему раздирается междоусобной борьбой, которую старательно поддерживаетъ англійское правительство, находя, что чѣмъ бѣднѣе и несчастнѣе Ирландія, тѣмъ крѣпче господство надъ ней Англіи.

Наступило еще одно Рождество и Анджела подарила мужу первенца.

— Любовь моя, сказалъ Стандишъ, впервые взявъ на руки своего ребенка: — у насъ радость, а родина наша, бѣдствуетъ. Я, право, не знаю, чѣмъ это кончится. Но будемъ стойко отстаивать ея права и… Да сохранитъ Господь Ирландію!

Конецъ.